Хаджи Драган и Стойко Попович знали друг друга давно. Еще сонный, трактирщик, увидев русского офицера, сразу оживился. Но удивлению его не было предела, когда он узнал, что этот офицер болгарин, притом не откуда-нибудь, а из Котела. Сливенца, вроде хаджи Драгана, было нелегко убедить, что котленцы способны на серьезные дела, но тут он искренне обрадовался и с готовностью предложил свои услуги.

Капитан Мамарчев и Стойко Попович не нуждались в каких-то особых услугах; им нужна была комната на некоторое время да корм для лошадей.

— Нынче год выдался неурожайный, — начал любезный трактирщик, не отрывая глаз от эполет Мамарчева. — Верно, турецкая солдатня, улепетывая, выметала все подчистую, но для своих людей мы кое-что припрятали… Так что будьте покойны и отдыхайте!

Поблагодарив его, Стойко Попович спросил:

— А как тут ваши люди? Что они собираются делать, когда будет подписано перемирие?

— У нас у всех одно на уме: поскорей спровадить османов и немного прийти в себя… Такие думы у нас, у сливенцев. А вы как считаете?

— И мы того же мнения, — ответил Мамарчев. — А Иван Селиминский в городе?

— В городе.

— А он что говорит?

— Тоже радуется, только все, говорит, надо делать с умом, чтоб не было промашки… Надо, говорит, дождаться перемирия, а уж тогда принимать решение.

Видя, что капитан Мамарчев нахмурился, хаджи Драган добавил:

— Наш Иван в политике не шибко тороплив, но посмотрим, как все обернется…

— А что думает ремесленник? — спросил Стойко Попович.

— Ремесленник держится особняком. Ежели увидит, что нам дают свободу, он готов выйти навстречу. Но пока положение не определилось, он предпочитает сидеть смирно. Наученные горьким опытом, люди не решаются на что-нибудь большое.

Пока в трактире хаджи Драгана велась эта беседа, некоторые более деятельные жители Сливена, члены тайного общества Ивана Селиминского, уже прослышали о приезде в город капитана Мамарчева. Им не терпелось встретиться с ним и расспросить, что их ждет по окончании войны. Капитан Мамарчев па это и рассчитывал.

На следующий день в Драгановом трактире такая встреча состоялась. Среди наиболее видных людей Сливена был и Селиминский.

В те времена Иван Селиминский был одним из самых образованных людей не только в Сливене, но и во всей Болгарии. Получив образование в Греции, он отлично знал эллинскую культуру, постиг во всех тонкостях философию Сократа, Аристотеля, Платона, читал наизусть целые песни из «Илиады» и «Одиссеи», зачитывался произведениями Геродота и Ксенофонта, восхищался трагедиями Эсхила, Софокла, Еврипида… Иногда и сам пытался сочинять философские трактаты. И хотя Селиминский не умел по-болгарски ни читать, ни писать, хотя он с раннего детства рос и воспитывался в среде фанариотов, он не забыл Болгарию, не погасло в его сердце чувство патриотизма, знакомое каждому порядочному человеку. Селиминский пришел к убеждению, что наибольшую пользу он принесет Болгарии на ниве просвещения путем создания специальных тайных обществ, так называемых братств, наподобие греческих этерий. В этих обществах он мыслил воспитывать преданных отечеству людей, которые впоследствии постепенно проникали бы в хозяйственную и политическую жизнь Турецкой империи и, находясь на важнейших государственных постах, смогли бы легко, без кровопролития, добиться независимости Болгарии… Его братства напоминали религиозные секты, чьи щупальца тайно действовали всюду. Оказывая друг другу поддержку, «братья» стремились попасть на важные посты турецкой администрации и, занимая их, старались действовать в пользу болгар, своих соотечественников.

Эти люди радостно встречали русскую армию. Они тоже придерживались того мнения, что если Болгария намерена добиться освобождения, то сейчас для этого самый подходящий момент. Но, в отличие от Мамарчева, предлагавшего действовать решительно, они придерживались тактики выжидания, рассчитывая на естественное развитие событий.

В ту пору в Сливене уже не было турецких властей. Городом временно управлял русский комендант князь Дмитрий Дабич, назначенный лично генералом Дибичем Забалканским. Сливенцы не могли нарадоваться свободе. Во всем городе бурно кипела политическая жизнь. Собираясь на улицах и площадях, в церквах и по домам, люди только и говорили что об освобождении Болгарии, о полной ее независимости.

Городские тузы, сытые и благодушные богачи, один за другим приходили в трактир хаджи Драгана, чтобы познакомиться с Мамарчевым да потолковать с ним о политике.

Большинство из них слышали об этом бесстрашном капитане, а некоторые даже встречались с ним в Бухаресте. И хотя все эти люди обычно вели себя надменно, хранили гордый и недоступный вид, держались важно, с подчеркнутым достоинством, сейчас они смотрели на Мамарчева с известным доверием и уважением. То ли русский мундир вынуждал их смирить свою гордость, то ли сам Мамарчев восхитил их своими подвигами, о которых не утихала молва, — сказать было трудно. Во всяком случае, каждый из городских толстосумов входил в трактир со смиренным видом и почтительно приветствовал прославленного капитана.

Последним пришел Селиминский. Это был подвижный человек в металлических очках, за которыми прятались живые, хитрые и умные глаза. У Селиминского была курчавая борода и высокий благородный лоб.

Увидев Мамарчева, он подошел к нему, пожал ему руку и тепло сказал:

— Добро пожаловать!

Собравшиеся уселись на разостланной рогожке, и завязалась беседа. Первым заговорил Стойко Попович. Он длинно и пространно объяснил характер миссии капитана Мамарчева. Постукивая четками, именитые горожане взвешивали каждое его слово.

— Благородная миссия, — сказал Селиминский, когда Попович закончил. — Все мы рады приветствовать капитана и постараемся помочь ему чем сможем. Во имя свободы и независимости Болгарии мы сделаем все! Об одном хотелось бы спросить: знает ли русское командование о благородной патриотической миссии капитана Мамарчева?

Мамарчев вздрогнул. Он сразу понял, к чему тот клонит. И поскольку изворачиваться было не в его характере, он сказал прямо:

— Нет, господин Селиминский, русскому главному командованию ничего не известно о моей миссии, да и незачем ему об этом знать. Это дело касается только нас, болгар.

Сливенцы переглянулись.

— Но ведь вы же русский офицер, капитан Мамарчев, и, будучи таковым, вы находитесь в подчинении русского командования.

— Я уйду со службы.

Городских тузов оторопь взяла. Они начали озираться, посматривать в окно: не следит ли кто-нибудь за ними снаружи — еще, чего доброго, в заговорщиках окажешься!

— От нас сейчас требуется одно: служить Болгарии, — продолжал Мамарчев еще более дерзко, сообразив, что к чему. — Россия никогда не мешала и не станет мешать нам достичь своей цели. А наша цель известна всем — свобода и независимость отечества нашего! Я полагаю, что и вы ничего не имеете против этого?

— Мы всегда ратовали за свободу отечества, — подтвердил Селиминский, — и, как подобает добрым болгарам, стараемся предварительно все обдумать как полагается, чтоб если уж действовать, то наверняка.

— Мы тоже добрые болгары, — сказал Мамарчев. — Можете не сомневаться в этом.

— Но мы всегда были противниками рискованных авантюр, — добавил Селиминский. — Не зря в народе говорится: семь раз отмерь, один раз отрежь!

— Эх, господин Селиминский… — вздохнул Мамарчев. — Народ знает и другие пословицы, но сейчас не время обмениваться ими. Сейчас время действовать! Позвольте и мне опереться на пословицу: «Куй железо, пока горячо!» Что нам за польза медлить? Это на руку одним только врагам болгарского народа. Сейчас не до размышлений, почтенные и многоуважаемые господа! Надо немедленно поднять народ Сливена, Котела, Тырнова, поднять всех наших горцев и провозгласить независимость Болгарии. Болгарский народ уже взялся за оружие, а возврата назад быть не может! Сейчас или никогда!

Выслушав воинственную речь Мамарчева, сливенская знать во главе с Иваном Селиминским тут же дала ей свою оценку. Сложившееся у них тогда мнение о Мамарчеве было выражено много лет спустя в одном из писем Селиминского: «Человек импульсивный, авантюрист, он способен идти на риск, не выбирая средств…»

Но история обошла молчанием оценку Селиминского. История оценила по достоинству, пусть полвека спустя, революционные убеждения Мамарчева, ставшие потом знаменем его племянника Георгия Стойкова Раковского и вдохновлявшие на идейную борьбу и революционные дела Басила Левского, Христо Ботева, Любена Каравелова, Стефана Караджу, Хаджи Димитра. Этот революционный путь, по которому следовали преданнейшие сыны болгарского народа, привел Болгарию к свободе.

Но сливенская знать оказалась неспособной воспринять эти убеждения. Ей они были чужды. Поэтому, когда капитан Мамарчев закончил свою речь, сливенцы начали покашливать и, не сказав больше ни слова, один за другим выскользнули из трактира.

Последним уходил Селиминский. Как подобает воспитанному человеку, получившему образование в Греции, он обернулся к оставленному всеми Мамарчеву и вежливо сказал:

— Капитан, давайте дождемся перемирия! Посмотрим, как будут развиваться события, а тогда уж…

— Господин Селиминский, — прервал его Мамарчев, — незачем следить за развитием событий. Напротив, события должны развиваться в соответствии с нашими желаниями. Мы будем влиять на ход событий, а не наоборот!

— Семь раз отмерь, один раз отрежь, капитан! — усмехнулся Селиминский и протянул Мамарчеву руку.

Мамарчев ответил тем же, но простились они холодно.