Наступила весна 1835 года. Зазеленели вербы. Рвы и руины Царевца поросли плющом и репейником. Святую гору огласили соловьиные трели, у подножия пышно расцвела сирень, воздух был напоен ее ароматом.

На городской окраине появился какой-то офицер в русской форме, верхом на коне, однако в город он не стал заезжать, а проехал мимо. Над вспотевшим конем клубился пар, а с ноздрей слетали хлопья белой пены.

У излучины Янтры всадник остановился и с улыбкой поглядел вокруг. Навстречу ему ехал другой всадник.

— Капитан!

— Бай Велчо!

Подъехав друг к другу поближе, они обнялись и поцеловались.

— Пробил урочный час, капитан.

— Да, бай Велчо.

Пустив коней рядом, всадники быстро поскакали в Плаковский монастырь. Перед тем как поднять знамя восстания, собирался на последний совет генеральный штаб. Капитан Мамарчев покинул Силистру, чтобы больше туда не возвращаться. Началось то Великое Дело, о котором он мечтал всю жизнь.

Вокруг цвела и пела возрожденная природа, с неба весело светило теплое солнышко, колокольный звон возвещал скорое наступление пасхальных праздников — все это наполняло сердца двух патриотов радостным предчувствием грядущей победы.

На монастырь уже спускались вечерние сумерки. Капитан Мамарчев и Велчо Стекольщик свернули с проселка, по которому ехали, и подались напрямик через монастырский луг. В монастырском дворе их встретил сторож Петр. Он поздоровался и повел на конюшню лошадей.

— Ты лучше стреножь их, и пускай они пасутся на лугу, — сказал бай Велчо.

— Я отведу их туда, где пасется наш табун, — там растет хорошая трава.

— Как хочешь.

Велчо и капитан Мамарчев направились к монастырским кельям. На галерею вышел отец Сергий. Он был без рясы, с непокрытой головой. На поясе у него висел большой тесак. Возбужденные глаза игумена светились радостью.

— Добро пожаловать, капитан! — Взволнованный отец Сергий устремился вниз по лестнице, навстречу дорогим гостям.

— Спасибо, отче.

В игуменской колье уже ждали Йордан Борода и Митю Софиянец. Сидя на миидере, они оживленно разговаривали о чем-то, но, услышав в коридоре шаги, притихли в радостном ожидании. Наконец заскрипела тяжелая сводчатая дверь, и в келью вошли капитан Мамарчев и Велчо Стекольщик. Последним втиснулся отец Сергий, позвякивая связкой ключей.

— Капитан!

— Братья!

— Наконец-то мы снова свиделись!

Взволнованные заговорщики, обнимаясь и целуясь, заглядывали друг другу в глаза, словно хотели еще раз, окончательно удостовериться в верности делу, в готовности довести его до конца, пусть даже это будет стоить им жизни.

— Садитесь, братья, садитесь, — приглашал отец Сергий, любуясь трогательной встречей капитана с тырновцами.

— Спасибо, отче, — отвечали те, усаживаясь на миндеры.

— Все уже здесь? — спросил, озираясь, капитан Мамарчев. — Мы пришли последними, да?

— Еще Гайтанджии нет, — ответил отец Сергий. — Но он скоро придет.

Не успел он закончить, как по камням монастырского двора застучал копытами конь Колю Гайтанджии.

Генеральный штаб заговора собрался в полном составе.

Стоящая на кованом сундуке восковая свечка едва освещала смуглые лица заговорщиков. Они сидели по-турецки вдоль стены и сосредоточенно молча глядели перед собой. И суровое лицо капитана Мамарчева, и добродушный взгляд Велчо Стекольщика, и благообразный вид Йордана Бороды выражали сейчас одну мысль. Все до единого: и воинственный отец Сергий, и веселый мастер Митю, и отважный Колю Гайтанджия — были воодушевлены одной идеей. Собравшись вокруг капитана Мамарчева, они сосредоточенно слушали его речь.

— Братья! Наша подготовительная работа подходит к концу. В этот вечер мы должны провести последний смотр тому, что нами сделано, и принять окончательное решение о дне и часе восстания. Сперва надо посмотреть, кто что сделал, а уж тогда будем думать, как нам быть дальше. Прежде всего послушаем Велчо.

— Я постарался, братья, выполнить все поручения штаба. Люди все налицо, оружие тоже. В Тырнове и в пригородах все готово, стоит только дать знак. Я предлагаю поднять восстание в первый день пасхи — в памятный день воскресения господня. И так же как воскресший Христос победил силы ада, так и наш народ воскреснет и победит поганых агарянцев. У нас нехватка оружия, но я надеюсь, что капитану Мамарчеву после первого же удара удастся завладеть турецкими складами и вооружить наше войско.

— Я известил своих рабочих, братья, — начал мастер Митю. — Дайте только команду выступать. Я пока не стал рассказывать им, что и как, но придет время, я им все открою и передам их капитану Мамарчеву.

— Я со своим монастырским народом закончил все приготовления, и провизию мы собрали, сколько нам было определено. Я тоже за то, чтоб начать восстание в первый день пасхи, — лучше не придумаешь. Больше, пожалуй, говорить нечего, — закончил отец Сергий, глядя на капитана.

— А что в Преображенском и Купиновском монастырях? — спросил Мамарчев.

— Был я там, капитан. Не только там, но и в Дряновском и в Сокольском был… Один отец Манасий из Преображенского отказал в помощи.

— Будь он проклят, этот фанариот! — нахмурил брови Велчо.

— Будь он проклят! — повторили все.

— А что дали ремесленники?

— Одежду и шапки на двести душ, — ответил Колю Гайтанджия. — По первому знаку мы готовы раздать их людям.

— Йордан, а ты что скажешь? — обратился капитан Мамарчев к старому Бороде, который до сих пор сидел задумчивый.

— Что я могу сказать, капитан? В нашем городе, в Елене, значит, дело идет хорошо. Народ готов и ждет, когда раздастся выстрел из ружья. Буйновцы, марянцы, руховцы — все начеку. У нас золото — не люди! Взять к примеру Христо Кыршовского, Денчо Попдойнова, Крыстю Симитю… Только слово скажи, сразу ринутся в бой со своим народом.

— А что с твоим крестником Йорданом Кисьовым?

Старик вздохнул.

— Камень у меня на сердце, капитан.

— Отчего?

— А оттого, что взял я грех на душу, посвятив его в нашу тайну.

— Разве что случилось? — с удивлением спросил Мамарчев.

— Ничего такого не случилось, да только вот уперся человек, и все тут. Ни туды ни сюды.

— Верховодом норовит стать, — усмехнулся Велчо.

— Он бы не прочь, чтоб мы его князем объявили! — добавил смеясь отец Сергий.

— А в цари он еще не метит? — ввернул Митю Софиянец.

— Верховодить-то он не прочь, а вот ни денежек, ни одежды не дает, — заметил Мамарчев. — Чудной какой-то. Радеет за народное дело, называется.

— Он радеет о собственной мошне, капитан, — перебил его Велчо. — За свое дрожит, а на чужое зарится. В таких радетелях мы не нуждаемся. Три села держит в кулаке. И людей и имущество — все прибрал к рукам. Делает что хочет. Настоящий помещик… Как приходит осень, мужики везут ему и хлеб и кожи — одним словом, все. Разинул пасть, что твой удав!

— Оставьте его! — махнул рукой капитан Мамарчев. — И без петухов рассвет наступит. Главное, чтоб он не накликал на нас какую беду.

Все молчали.

Видя осунувшееся лицо Йордана Бороды, капитан Мамарчев снова вернулся к прежнему разговору:

— Как ты считаешь, Йордан, он способен на предательство?

Старик не ответил.

— Способен или нет? — повторил свой вопрос капитан.

— Как можно ему доверять, такому отступнику!

— Ты прав.

— Ему подавай деньги и славу. Кто же станет ему доверять?

— Разумеется, — ответил Мамарчев. — Нашему делу нужны чистые сердца. Так что лучше остерегайтесь его. И следите, с кем он встречается.

— Хорошо, капитан.

Близилась полночь. Сквозь рваные облака время от времени показывался месяц. На лугу перед монастырем паслись лошади, а вдоль ограды расхаживал взад-вперед Петр, напряженно вслушиваясь в ночные шорохи. За спиной у него торчало длинное ружье, предназначенное для охоты на медведей.

В полночь заговорщики один за другим покинули келью и, вскочив на коней, быстро исчезли в различных направлениях, поглощаемые ночным мраком.

В келье остались только отец Сергий и капитан Мамарчев.