Напрасно он посмотрел на улицу с высоты двенадцатого этажа. У него закружилась голова. Свет фар несущихся во всех направлениях автомобилей пробивался сквозь темноту. Огни фонарей, как жемчужное колье, окаймляли тротуары. Разноцветное сияние неоновых реклам поднималось к нему. Бездна влекла Жюльена, но, переборов это ощущение, он перекинул через подоконник вторую ногу.
Судорожно сжав кулаки, он нащупал ногами маленький выступ на фасаде здания. Медленно выпрямившись, шаг за шагом двинулся вдоль стены. Он давно уже наметил этот путь. Он цеплялся ногтями за крохотный карниз. Сначала нащупывал дорогу левой ногой, потом переставлял правую, и опять все сначала. Ему надо было преодолеть таким образом три метра. Страх все больше овладевал им, но тут он наконец добрался до соседнего окна, раскрыл его и спрыгнул в комнату.
Это был никем не занятый довольно просторный кабинет, недавно окрашенный в бледно-зеленый цвет. Тонкий слой белой пыли покрывал паркет, запачканный штукатуркой, заставленный банками с краской. Жюльен на цыпочках подошел к застекленной двери, на которой можно было прочесть справа налево неоконченную надпись: «Не вход…»
Внезапно он подскочил, как будто неожиданно вспомнил о чем-то. Дрожащей рукой пошарил в кармане брюк, вытащил тонкие перчатки и натянул их. Вернувшись к окну, долго тер ручку рамы, к которой прикоснулся перед тем. После чего все так же осторожно вновь подошел к застекленной двери, тщательно вытер ноги о валяющийся рядом половичок.
Рукой в перчатке он медленно нажал на ручку двери. Освещенный коридор был пуст. Жюльен взял себя в руки и спокойно вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Никого. Он с облегчением вздохнул и сделал несколько шагов. Со всех сторон до него доносились обрывки разговоров:
— Попробуй мою помаду, увидишь, она потрясающая.
— У тебя поехал чулок, дорогая…
Жюльен Куртуа не остановился. Молоденькие девушки прелестны, но это все потом. Он ускорил шаг. По-прежнему никого. Все так, как он предвидел. Коридор поворачивал под прямым углом. Жюльен шел дальше. Это крыло здания освещалось слабее. Здесь арендовали помещения, состоявшие лишь из одной комнаты. И почти все они были закрыты по субботам. Кроме одной в конце коридора, где над дверью горела лампочка: «Боргри. Ссуды под гарантию». Жюльен ухмыльнулся, снял перчатки, сунул их в карман и вошел не постучавшись.
Лысый мужчина, возраст которого трудно было определить, склонившийся над письменным столом, поднял голову. На его тонких губах играла злая усмешка.
— А! Вот и вы, Куртуа!
— Привет, Боргри, — сказал Жюльен, закрывая дверь.
Ростовщик не шелохнулся, но его улыбка стала еще заметней.
— Ну и дела! Вы теперь и в субботний вечер работаете?
— Как и вы.
— Я — другое дело. Если бы это проклятое здание было открыто по воскресеньям, я бы работал и в этот святой день! Я-то люблю свою работу!
— Скажите лучше, что любите деньги!
— А вы?
— Я тоже, — признался Жюльен, — но несколько иначе…
Боргри лихорадочно вытирал носовым платком вспотевшие ладони. Вновь раздался его бесцветный неприятный голос:
— Я ошибся в вас, Куртуа!
— Каким образом?
Ростовщик откинулся, чтобы лучше видеть, какое действие произведут его слова.
— Я принимал вас за неудавшегося коммерсанта, думающего только о девочках и не честнее других, оказавшихся на грани банкротства…
Жюльен натянуто улыбнулся:
— Что же вас заставляет думать, что я стал серьезней?
— Ваш визит ко мне.
Куртуа изобразил удивление:
— Но ведь именно сегодня срок платежа?
— С каких это пор вы думаете о сроках своих платежей? К тому же по закону у вас есть еще время до полуночи. Больше того, поскольку это конец недели, вы получаете отсрочку до утра понедельника!
— Кто вам сказал, что мне нужна отсрочка?
— У вас есть деньги? — спросил ростовщик с застывшим выражением лица.
— Нет.
Боргри саркастически улыбнулся:
— Я так и думал… Тогда что же вы хотите? Продлить срок? Ничего не получится. Хоть в делах я человек корректный, Куртуа…
— Чего нельзя сказать о процентах, которые вы требуете!
— Вы знали, что к чему, когда пришли занимать деньги.
— Тем не менее. За четыре миллиона наличными требовать расписку на пять миллионов — это чересчур.
— Святая невинность! Он еще не достиг совершеннолетия, когда брал эти деньги! Довольно шутить, старина. Разве я вас обманывал? Деньги стоят дорого. И есть определенный риск. Если в понедельник утром вексель не будет оплачен, я его опротестую.
— Обойдется без этого, поскольку я могу сейчас же подписать чек.
Боргри изумленно раскрыл глаза:
— Чек?
— Да, чек. Вы знаете, что это такое?
— Не шутите, Куртуа, — проворчал ростовщик, — с пятью миллионами не шутят. Вы мне дадите чек, а я сохраню вексель до получения денег?
— Зачем вам это? — Жюльен пожал плечами, облокачиваясь на письменный стол. — Если чек без покрытия, вы его опротестуете и подадите жалобу…
Боргри нахмурил брови, прикидывая, где здесь ловушка. Он не понимал.
— Все это так, — задумчиво согласился ростовщик.
Чтобы выиграть время, он развернулся в кресле лицом к сейфу и рассеянно набрал шифр. Послышался щелчок, и тяжелая дверца раскрылась. Через плечо Боргри Жюльен увидел на одной из полок револьвер, явно служащий в качестве пресс-папье. Пальцы ростовщика схватили пачку связанных резинкой бумаг и вытянули из нее вексель.
Боргри, не закрывая сейфа, повернулся к Жюльену. Положив вексель на стол, прикрыв его рукой и пристально глядя на Куртуа, он недоверчиво повторил:
— Все это так… — Он тяжело вздохнул, как будто, отдавая вексель, испытывал тяжкие страдания. — Значит, я верну вам вексель в обмен на чек на пять миллионов.
Жюльен поднес руку к карману.
— Минутку, — продолжил Боргри угрожающим тоном. — Если в понедельник банк не оплатит чек, клянусь, я тут же подам жалобу за выдачу чека без покрытия. Я вас предупредил.
— Почему вы так убеждены, будто я настолько глуп, что дам вам чек без покрытия, прекрасно зная, что вы не колеблясь отправите меня в тюрьму. Подумайте!
— Я пытаюсь, — признался Боргри. — И не могу понять. В настоящий момент у вас есть необходимая сумма в банке?
— Этого я никогда не говорил.
— Ах так!
— Можно подумать, что вам это приятно. Вы хотите получить свои деньги?
— Хочу, хочу. Но не меньше мне хочется заполучить ЭКСИМ.
— Что вы станете с ним делать? Это торговое предприятие, а не контора ростовщика.
— Мне нужна новая вывеска. Здесь начинает пахнуть жареным.
Минуту они молча смотрели друг на друга, натянуто улыбаясь. Каждый старался разгадать, каким образом собеседник хочет его одурачить. Боргри обливался потом и комкал платок влажными пальцами. Он внушал Жюльену инстинктивное отвращение. Куртуа испытывал лишь одно желание: бросить все, отдаться на милость победителя, лишь бы не приводить в исполнение свой план. Он первый опустил глаза, прошептав:
— И что вам за удовольствие разорять людей, уничтожать их?
Боргри с трудом сдерживал ликование:
— Я-то за девочками не бегаю. Я делом занимаюсь.
Жюльен помимо воли заговорил умоляющим тоном:
— Послушайте, старина, если вы продлите вексель всего на два месяца, обещаю вам…
— Ни за что! — крикнул Боргри. — Оставьте свои уговоры для баб, которые пожирают ваши деньги. Со мной этот номер не пройдет. Сантименты на бирже котируются невысоко.
Куртуа закусил губу:
— С того дня, как я подписал вексель…
— Прошел уже целый год! — прервал его ростовщик едким тоном. — Не будем забывать, что уже три раза я давал вам отсрочку!
— Каждый раз за полмиллиона, не будем забывать и об этом. Боргри, послушайте… Возможно, я и не был образцом добродетели, но я не был обманщиком, и с тех пор…
— С тех пор вы наделали немало гадостей. В частности, хитростью выманили ой-ой сколько денежек у своего шурина. Так что в вашем теперешнем положении одним обманом больше, одним меньше…
Жюльен выпрямился как от удара:
— Как, какой обман?
— Эта ваша история с чеком. Вероятно, это какая-нибудь махинация…
— Может быть, — признался Куртуа. — Тем более надо ее избежать, если есть возможность.
— Нет возможности. Поскольку непорядочно поступаете вы, а я лишь возвращаю свои деньги.
Он опять вытер руки носовым платком. Его безрадостный смех проскрипел, как негостеприимная дверь.
— Поторопитесь. У вас, наверное, свидание с какой-нибудь девицей.
— Скажите-ка, Боргри, вы мне случайно не завидуете?
Боргри подскочил:
— Завидую? Боже, да в чем же? Вы спятили!
Глаза у Жюльена заблестели. Он покачал головой:
— Когда я слышу, сколько вы говорите о женщинах, мне многое становится ясным. Бедняга, вы, должно быть, импотент!
Лицо ростовщика приобрело землистый оттенок. На мгновение он потерял дар речи. Жюльен заговорил твердым тоном:
— Черт возьми, Боргри, сделайте хоть раз в жизни доброе дело, вы не пожалеете об этом…
Кулак Боргри обрушился на стол, прерывая Жюльена на полуслове:
— Ну хватит. Если вам нужен психоаналитик, поищите поблизости. Если хотите молиться, обращайтесь в Армию спасения. Здесь или платят, или убираются вон. Подпишите-ка мне этот чек, чтобы я мог отправить вас в тюрьму.
Жюльен тяжело опустился на стул. Он достал свою новую чековую книжку, снял колпачок с авторучки и холодно проговорил:
— Вы только что сказали, что рискуете. Действительно. В один прекрасный день какой-нибудь несчастный вроде меня прикончит вас, и это будет благом для всех!
Боргри разразился пронзительным смехом, поперхнулся и закашлялся.
— Не волнуйтесь, у меня есть чем защищаться! — выговорил он наконец, указав на большой револьвер в сейфе. — К сведению любителей!
Внезапно его охватил гнев. Он замахал пачкой векселей, связанных резинкой.
— А любители есть! Лентяи! Лицемеры! Все, что вы умеете делать, вы и вам подобные, — это приходить сюда и плакаться, когда остаетесь без гроша!
Он швырнул пачку на стол. Сжал губы. Жюльен подавил нервный зевок.
— Ну что? — крикнул Боргри. — Струсили?
Эти слова подстегнули Куртуа, к нему вернулось его наигранное спокойствие. Он пожал плечами. Неприятный голос ростовщика хорошо влиял на него. Чтобы действовать, ему нужен был стимул — ненависть.
— Вы сами этого хотели, — произнес он и быстро заполнил чек, пристроившись на уголке стола.
Боргри внимательно наблюдал за ним.
— Послушайте, старина, — проговорил он, — если это блеф, то не трудитесь. С просроченным векселем вы оттянете еще на несколько месяцев. Этот же чек в моих руках представляет для вас куда большую опасность.
Жюльен оторвал чек и протянул его ростовщику.
— Alea jacta est…
— Что значит?
— Представьте его в банк, если хотите, в понедельник утром.
— Он будет оплачен?
— Увидите.
— Кто даст деньги? Ваш шурин?
Жюльен кивнул.
— Ну и шляпа! Он еще вам верит?
— Вот именно, что нет, — ответил Жюльен, чувствуя себя теперь вполне непринужденно. — Сегодня вечером я отдам ему вексель. Так он сможет убедиться, что я действительно оплатил его. Тогда он подпишет мне чек на соответствующую сумму, которую я переведу на свой счет в понедельник с утра пораньше. Теперь вам ясно, в чем заключается комбинация?
Не слишком успокоенный этими словами, Боргри схватил чек и внимательно изучил его, держа подальше от своих дальнозорких глаз. Взгляд Жюльена вернулся к револьверу, который по-прежнему лежал на полке приоткрытого сейфа.
— Как будто все правильно, — разочарованно вздохнул Боргри.
Кончиками пальцев он пододвинул вексель к Жюльену. Тот взял его, сложил и сунул в карман. Одновременно он бросил взгляд на часы. Без двух минут шесть. Он управился быстрее, чем предполагал.
— Теперь, Боргри, хочу предложить вам одно исключительное дело. Если согласитесь, вы войдете в долю в ЭКСИМ.
— Фифти-фифти?
Жюльен чуть не ответил утвердительно, поскольку время торопило, а нервы были на пределе. Но надо идти до конца.
— Минутку! — спохватился он, чтобы не возбудить недоверия ростовщика. — При одном условии. Фифти-фифти, если мы разделим таким же образом прибыль вашего маленького тайного банка.
— Я не могу так просто дать вам ответ. Сначала я должен узнать, в чем заключается дело.
— Для этого я и принес вам эту бумажку.
Жюльен достал записи и положил их перед Боргри.
— На первый взгляд это может показаться глупым. Но не смейтесь. Это феноменальное дело, я основательно обдумал его. Нефтеперерабатывающий завод у Парижского порта.
— Вы сошли с ума? Думаете, что крупные фирмы позволят вам осуществить вашу затею?
— Нет. Но они перекупят дело, чтобы мы не рыпались. Только для этого надо, чтобы колесо завертелось! Впрочем, ничего сложного тут нет. Вы дадите мне ответ в понедельник. А пока подумайте… Вот, взгляните…
Он обошел вокруг стола и встал между Боргри и сейфом. Левой рукой отмечал некоторые строчки. Боргри надел очки, чтобы лучше видеть текст. Жюльен суетливо объяснял:
— Кому угодно могла прийти в голову эта идея. Но тем не менее она нова. Подумайте об экономии на транспортировке! Если вас это интересует, то для начала необходимо десять миллионов.
— У вас они есть? — поинтересовался Боргри, не поднимая глаз.
— У меня есть половина. А вы дадите другую половину. Вам достаточно не представлять чек к оплате. Это ваш взнос. Тогда я располагаю чеком моего шурина, который, сам того не подозревая, становится моим вкладчиком. Неплохо задумано, а?
— Вы не так уж глупы, Куртуа…
В тоне ростовщика слышались уважительные нотки. Куртуа не обратил на это внимания. Из коридора донесся взрыв смеха, постукивание каблучков: машинистки покидали здание.
— Шесть часов, — проворчал ростовщик. — Каждый раз этот балаган. Невозможно спокойно работать…
Он вновь погрузился в чтение записей. Шум за дверью усилился. Служащие, которые не смогли воспользоваться лифтом, сбегали по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Боргри время от времени присвистывал испорченным зубом. Он потирал руки, не расставаясь со своим платком. Жюльен устремил взгляд к потолку, мысленно торопя развязку.
— У Сент-Уанских ворот? — спросил Боргри.
— Прямо за кладбищем. Дадим заявку на участок и сообщим в газеты…
Жюльен задыхался. Он просунул правую руку в приоткрытую дверцу сейфа, и его пальцы сжали рукоятку револьвера.
— …что собираемся построить завод при поддержке иностранного капитала. Затем нам остается только ждать…
Вены на его шее вздулись. Вдруг наверху раздался оглушительный шум. Боргри ударил кулаком по столу:
— Ну, теперь школа для машинисток начинает свой концерт.
Жюльен чуть не плакал. Он прокричал:
— Участок находится рядом с Национальным шоссе, в тысяче шестистах метрах от кладбища…
Он прижал оружие к бедру.
— Что вы говорите? — Боргри пытался перекричать шум. — Погодите… Из-за этих идиоток ничего не слышно. Дайте им успокоиться…
В тот момент, когда орава освободившихся машинисток устремилась на лестницу, наполнив все здание криком и шумом, Куртуа как во сне проделал жест, который репетировал сотню раз. Он прислонил дуло револьвера к виску ростовщика и в ту же секунду нажал на спуск. Грохот выстрела потонул в общем шуме. Боргри тяжело упал вперед, и Жюльен отскочил в сторону, чтобы на него не попала брызнувшая кровь.
Постепенно шум стих, и наступила тишина. Убийца застыл неподвижно. Он еще не осознавал, что осмелился на такое. По его гладко выбритой щеке катилась слеза. Он этого не замечал.
Револьвер выскользнул из его руки и упал на ковер. Жюльен хотел крикнуть, но не смог.
Струйка крови стекала по столу, на пол и уже подбиралась к оружию. Куртуа тупо наблюдал за ней не в силах пошевелиться. Он знал, что, если кровь попадет на револьвер, ему не удастся стереть свои отпечатки и не оставить следов, которые заставят усомниться в самоубийстве… Жюльен сделал нечеловеческое усилие, чтобы избавиться от оцепенения.
Надев перчатки, он быстро схватил револьвер. Затем тщательно протер рукоятку, ствол, спуск, избегая смотреть на труп, и, повернувшись к нему спиной, вытер своим платком дверцу и полку сейфа. Он взял пачку векселей и положил ее в карман, толкнул локтем тяжелую дверцу, которая захлопнулась со щелчком. Превозмогая тошноту, Куртуа вложил в еще теплую руку Боргри револьвер и прижал его пальцы к рукоятке и спуску. Затем положил оружие на ковер. Через несколько мгновений струйка крови доберется до него.
Жюльен тщательно протер носовым платком все, к чему мог прикоснуться, войдя в комнату: ручку двери, край письменного стола. Он сунул в карман чек и записи о выдуманном заводе у Парижского порта. Он по-прежнему старался не смотреть на Боргри, вид которого, наверное, был ужасен. Но труп необъяснимым жутким образом привлекал убийцу, и он взглянул на него. Как только Куртуа увидел залитое кровью страшное лицо, он потерял сознание.