Таинственное двухэтажное здание ОГПУ находилось в центре города Ливенска. Фасадная часть здания выходила на центральную улицу, а ее двор и небольшая тюрьма располагались за зданием, в тыльной ее части. С двух сторон к зданию примыкал глухой каменный забор, который и опоясывал всю территорию этого заведения площадью полгектара. Трехэтажная кирпичная тюрьма была старой постройки, на окнах имелись прочные решетки, которые не оставляли никаких шансов обитателям этого заведения сбежать. В следственной комнате производился допрос арестованного охранника. Следователь Земцов, крепкий мужчина средних лет, сурово смотрел на арестованного Казымова и говорил:

— Я тебя предупреждаю в последний раз, Рахим: если ты всю правду не расскажешь, то я тебя, как врага народа, лично расстреляю вот из этого нагана.

— Гражданин следователь, я боюсь. Мне и моей семье угрожают. Накануне моя дочь пропала, она не вернулась из школы. Мне подкинули записку с угрозой: если я все расскажу, то дочь свою больше не увижу.

— Врешь, Казымов! Ты все врешь! — возмущенно воскликнул следователь.

Дверь открылась, и вошел Жданович. Земцов встал.

— Сиди, сиди, Степан, я послушаю, что этот басмач говорит.

Арестованный Казымов повернулся к вошедшему начальнику и обиженно произнес:

— Эх, гражданин Жданович, я специально, что ли, меня заставили под угрозой смерти моих близких людей.

Жданович сердито спросил:

— За что ты человека убил, басмач недобитый? Если сейчас все не расскажешь, то я тебя расстреляю, мне дано такое право. Твою жену и детей, как семью врага народа, мы отправим на север по этапу, и вряд ли они выживут в этой холодной и голодной северной тундре.

Узбек Казымов покраснел. Он смотрел на начальника, и из глаз его потекли слезы.

— Ты меня на жалость не бери, Казымов, я тоже человек. Если все честно расскажешь, то семью мы не тронем. В этом случае тебя отдадим под трибунал, он учтет твое откровенное раскаяние, и, может быть, тебя не расстреляют. Сейчас все зависит от тебя, Рахим.

— Хорошо, гражданин начальник. Я все расскажу.

Казымов вытер рукавом гимнастерки слезы на щеках и попросил воды. Следователь Земцов налил ему стакан воды из графина. Подследственный с жадностью выпил воду и начал свой рассказ:

— Жил я раньше в теплых краях, в моей далекой Родине. Хозяин был местный бай. Он относился ко мне хорошо и сделал меня управляющим его имением. Я обзавелся семьей, своим домом и хозяйством, жил неплохо. У хозяина был молодой друг, подпоручик Альфред Бергер. Он часто приезжал к нему в гости. Они пировали, ездили на лошадях, охотились. Однажды я организовал им охоту на волков. Мне тоже пришлось вместе с ними участвовать, но произошла беда. Я недоглядел, и по моей вине хозяин попал под выстрелы охотников и погиб. Родственники хозяина хотели меня растерзать. Я благодарен Бергеру, который вступился за меня и забрал мою семью к себе в имение. Так я оказался здесь, работал у него в хозяйстве. Когда началась революция, он уехал к себе на родину, в Германию, а его имение разграбили. Потом он вдруг объявился и сообщил мне, чтобы я молчал и о нем никому не рассказывал. Прошло два года, и он опять пришел ко мне домой и попросил помощи, ведь я был его должником. Я согласился и минувшей ночью во время дежурства задушил техника. Вот и все.

— Где его можно найти? — спросил Жданович.

— Не знаю. Он ушел и больше не появлялся. Бергер предупредил меня, чтобы я его не искал, если ему нужно будет, то он сам объявится.

— А теперь, Рахим, опиши его внешние данные.

Казымов, как мог, описывал внешние данные своего бывшего хозяина. Жданович слушал подследственного, и его воображение мысленно рисовало образ Бергера. На миг он поймал себя на мысли, что отличительные черты подпоручика ему кого то напоминают.

«Уж больно знакомый образ. Где я мог видеть его?» — размышлял он.

Отдаленная слабая догадка стала возникать в его сознании. Думая об этом, Жданович встревожился, и холодный пот проступил на лбу. Он откинул эту назойливую мысль, пытаясь нацелить логику своих размышлений в другом направлении, но этот навязчивый образ вновь и вновь возникал в его сознании.

— С ума можно сойти! — произнес он.

— Что случилось? — отреагировал Земцов.

— Ничего, ничего, Степан, это я так, не дают покоя голове разные мысли.

— А-а-а, бывает, — в недоумении произнес следователь.

Жданович вышел из следственной комнаты и направился в свой кабинет. Пройдя через внутренний двор, он вошел в главное здание своего учреждения и спустя минуту открыл дверь в кабинет. Тот, кого он неожиданно увидел там, заставил его на миг растеряться. Еще толком не понимая своих действий, а скорее подчиняясь импульсу внезапно охватившего его волнения и догадки, Жданович выхватил свой наган и направил его на гостя.

— Руки вверх, Бергер! Казымов во всем признался.

Гость вдруг вздрогнул и навскидку дважды выстрелил в вошедшего начальника, который, падая, успел произвести ответный выстрел. Бергер, раненный в плечо, тут же распахнув окно, стремительно выпрыгнул со второго этажа. Охрана и сотрудники ОГПУ, услышав выстрелы, прибежали, но виновник уже исчез, началось преследование, но безуспешно.

Раненого, истекающего кровью Ждановича, незамедлительно доставили в больницу. Ему сделали операцию. Вскоре, узнав о случившемся инциденте, в больницу прибежал Штайнер и вошел в кабинет врача.

— Доктор, как себя чувствует Жданович?

Врач, многозначительно сделав паузу, ответил:

— Состояние его тяжелое, он потерял много крови и в сознание еще не приходил. Мы делаем все возможное. Сейчас одна надежда — на его сердце, если оно выдержит, то больной поправится.

— Прошу, доктор, к нему никого не впускать.

— Относительно его я уже получил распоряжение следователя Земцова. У палаты больного выставлена охрана. Мне предоставили список лиц, которые могут его посещать, — ответил доктор.

— Покажите мне список, — попросил Штайнер.

Доктор передал лист бумаги. Генрих прочитал и произнес.

— Я прошу вас, доктор, пока Жданович не придет в сознание, никого не впускать к нему в палату. Нечего на него смотреть. Существует тайный враг, который заинтересован в его смерти, и он где-то рядом.

— Да, да, я понимаю, но просьбу вашу согласуйте со следователем Земцовым.

— Разумеется, — ответил Генрих.

Уже вечерело, когда Штайнер вышел из больницы. Он направился к себе домой и думал о Ждановиче.

«Что такое могло произойти в кабинете начальника ОГПУ? Кто поднял руку на Ждановича? Кто имел доступ в его кабинет? Одни вопросы. Тогда начнем по порядку. Посторонние люди в кабинет не войдут, а тем более если там нет Ждановича. Из этого следует, что в кабинете был человек, который входит в узкий круг приближенных к Ждановичу. Кто? Об этом знает он сам, но Жданович сейчас помочь не может, значит, подсказать некому, доверять тоже некому. Все под подозрением, а это значит, нужно додумывать самому и только самому. Где-то затаился тайный враг и выжидает. Сейчас главная опасность для врага — это выздоровление Ждановича, потому что именно после его пробуждения все сразу выяснится».

Невольно ноги понесли его к зданию ОГПУ. Там его встретил следователь Земцов.

— Степан Степанович, я считаю, ночью необходимо выставить в больнице засаду.

— Зачем? — спросил он.

— Я полагаю, что враг может вернуться и ликвидировать единственного свидетеля его тайны — самого Ждановича.

Земцов сделал недовольный вид:

— Генрих, вы преувеличиваете, все гораздо проще. Враг ранен и перепуган. Он уже далеко от нас и зализывает свою рану.

— Вы говорите, враг ранен? — спросил Штайнер.

— Да, Жданович успел выстрелить и попал в него. Мы обнаружили кровавые следы на полу, подоконнике и окне. Поверьте, из него кровь хлестала, как от подрезанного поросенка. Я думаю, рана у него серьезная, а поэтому нам опасаться его не стоит. Единственно, чем мы сейчас занимаемся — это выясняем, кто из посторонних входил в здание. Дежурный уже допрошен. Мы допрашиваем всех сотрудников здания, кто в этот период мог его видеть. Все сотрудники сейчас в этом здании под подозрением, и все находятся на своих рабочих местах. Посредством исключения мы выйдем на виновника. Не может быть, чтобы его никто не видел.

— Позвольте мне присутствовать?

— Нет, Генрих, я знаю, что Жданович вас уважает, но присутствовать при допросах сотрудников ОГПУ я вам запрещаю. Мой совет вам: занимайтесь своим делом. Не надо, чтобы вас здесь часто видели.

Штайнер вышел из здания и направился домой, но ноги его непроизвольно повернули в другую сторону. Да, он понимал, куда идет. Он шел и не чувствовал ног, они сами его вели, подавляя его волю. Скорее трезвый расчет и железная логика бескомпромиссно вели его в нужном направлении.

«В этом сложном деле нельзя ошибаться, вешая ярлык подозрения на преданных людей. Невольно брошенная тень может обидеть честного человека. Ошибка может дорогого стоить, но что делать, когда цепь логичных рассуждений приводит именно к такому умозаключению, от которого мороз по коже. О существовании самого понятия предательства кровь стынет в жилах, потому что это самое коварное и гнусное из всех преступлений», — размышлял Генрих.

Наконец перед ним знакомая калитка, он вошел и увидел бурые пятна на земле.

«Я не ошибся. Следы крови — это улика», — подумал он.

Осторожно пробираясь вдоль кустарника и других насаждений, Генрих приблизился к веранде частного дома. Краем глаза он уловил, как в окне дернулась занавеска. Спустя мгновение Генрих потянул на себя входную дверь и увидел перед собой бледное лицо Сергея.

— Что случилось? — спросил Орлов.

— Это у тебя надо спросить! — эмоционально выкрикнул Генрих.

Сергей растерянно смотрел на гостя. Его плечо было перевязано бинтом, оттуда проступала кровь. Штайнер вынул наган и направил его на приятеля:

— Мне все ясно, живо одевайся и пойдешь со мной.

Орлов молчал. Он понимал всю трагичность своего положения.

— Отпусти меня, Генрих. Я уеду из этого города, и меня никто не найдет. Если ты меня сдашь в ОГПУ, то меня расстреляют.

Генрих увидел испуганную физиономию Сергея и раздраженно спросил:

— Ответь мне, зачем ты хотел меня ликвидировать? Ведь я ничего тебе плохого не сделал.

— Всему причина — моя гордыня и слишком высокие амбиции, все дело именно в этом.

— Врешь! Ты враг! На кого работаешь? — возмущенно выкрикнул Штайнер.

— Я не вру, и это правда.

— Тогда зачем тебе понадобилось стрелять в Ждановича?

— Он узнал, кто я на самом деле. Сработала реакция самосохранения, и я машинально выстрелил в него. Жданович жив?

— Конечно, жив! — ответил Штайнер.

— Слава Богу!

— Не богохульствуй, Сергей, если попался, то умей держать ответ.

— Не веришь, но, правда, и я рад, что Жданович жив, — грустно произнес Орлов.

— И кто же ты на самом деле? — спросил Генрих.

Орлов молчал, обдумывая свое незавидное положение. Тишина растянулась.

— У меня еще есть время, и я могу подождать, — добавил Штайнер.

Орлов нахмурился, что-то вспоминая, и через минуту начал говорить:

— В таком случае расскажу все, ничего не скрывая. У моего отца было крупное имение в этих краях и была текстильная фабрика. Пришла революция, и все пропало. Красная голытьба все растащила. Кто был никем, тот стал всем. Меня это возмутило, и я пошел воевать против красных. В армии Деникина был отряд аэропланов. Меня научили летать на них. Пришло время, и я остался один перед дилеммой: оставаться на Родине или бежать со всеми на чужбину. Я выбрал первое. Свою настоящую фамилию Бергер я сменил на Орлова. Обзавелся новыми документами, выучился на летчика, и судьба меня вновь забросила на свою родину, в этот город. Хотел я начать новую жизнь и сделать карьеру, но появился ты и все мне испортил, Жданович отдал предпочтение тебе. Руководство авиаотряда тебя уважает и доверяет, а я постепенно ушел на второй план. Меня это не устраивало, мои амбиции сделали свое дело, и получилось все то, что мы имеем сейчас. Весь драматизм происшедшего — в моей неуемной гордыне, я не привык уступать.

— Все равно тебе придется отвечать.

— Отпусти меня, Генрих. Что тебе с того, что я раньше времени сгину? Не бери грех на душу!

— Легко тебе говорить, а как же этот техник, которого задушили? Он в чем виноват?

— Это бывший подпоручик Добровольческой армии Гаевский. Это была его инициатива. С моего молчаливого согласия он повредил топливную помпу на твоем самолете. Он проживал в этом доме, в соседней ее половине. Там, в комнате, лежат его личные вещи, есть фотографии и документы, которые подтверждают мои слова. Кстати, это он убил настоящего техника, который ехал в поезде в Ливенский авиаотряд из штаба армии. В этом же поезде ехал Гаевский, который застрелил техника и присвоил себе его документы. Когда я увидел его в авиаотряде, я испугался, поскольку вместе мы служили в авиаотряде у генерала Деникина, но потом все разрешилось само собой.

— Принеси мне его документы и не вздумай что-либо выкинуть, я буду стрелять без предупреждения.

— Господь с тобой, Генрих. У меня и в мыслях такого нет.

— Да, так я тебе и поверил.

Бергер принес документы своего соседа и передал Генриху, который внимательно ознакомился с ними. Он взглянул на фотографию, с которой на него смотрел улыбающийся подпоручик Гаевский. В нем Генрих узнал нового техника самолета. Слова собеседника подтверждались.

Бергер пристально смотрел на Генриха. В его глазах Генрих прочитал мольбу о пощаде и животный страх.

«Какой он мне враг, он просто несчастный и запутавшийся в жизни человек, пусть идет куда хочет», — подумал он.

— Будем считать, что я тебе поверил. Жизни мне твоей не нужно, ступай куда хочешь. Но знай: на моем пути не попадайся, не пожалею больше. Мой тебе совет: немедленно уезжай из этих мест, да подальше. Прощай! — произнес Генрих.

— Спасибо тебе, я этого никогда не забуду! — взволнованно сказал Бергер.

Генрих повернулся и вышел в ночь, лишь одна мысль мелькнула у него в голове: «Если я не правильно поступил, то время рассудит».

На следующий день Жданович очнулся и сообщил следователю Земцову о том, кто его ранил. Когда сотрудники ОГПУ прибыли по адресу, то виновника не обнаружили. Бергер скрылся. Поиски к положительным результатам не привели.

Постепенно Жданович шел на поправку. Врачи разрешили ему вставать с кровати и общаться с посетителями. Штайнер вошел к нему в палату и увидел веселого Ждановича.

— Наконец я дождался тебя, Генрих! — радостно выкрикнул больной.

— Я рад за вас, Георгий Михайлович, вижу, дело пошло на поправку.

— Да ладно тебе, присаживайся.

Он указал на единственный стул в палате.

— А все таки, Генрих, ты молодчина! Твое предчувствие и твоя бдительность тебя не подвели. Ты распознал в лице Орлова скрытого врага и предупреждал меня об этом. Да, жаль, не понял я тебя тогда, уж больно хитер он оказался. Как он маскировал свое истинное обличье, даже меня, старого и опытного следопыта, он переиграл. Да, вижу, быть тебе настоящим чекистом.

— Увольте меня от этих оперативных дел, я хочу оставаться просто летчиком. Мне нравится моя профессия, — категорично произнес Штайнер.

— Нет! Будешь работать там, где партия прикажет, ты человек военный. Я не могу тебе позволить в такой момент выйти из игры, — резко выпалил Жданович, потом смягчился и дружески произнес:

— Ты сам подумай: лучше тебя задание никто не выполнит. К тебе уже проявляют интерес некоторые германские летчики.

Штайнер немного смутился и ответил:

— Извините меня, Георгий Михайлович, я погорячился.

— Вот и славно, что ты все понимаешь. А сейчас послушай меня внимательно. По сведениям, поступившим из центра, в паре с германским агентом работает молодая женщина. Она лично знакома с господином Отто фон Райнером, поэтому слишком широк диапазон ее полномочий. Известно, что к советским летчикам она проявляет искренний интерес. Твои действия должны быть направлены на сближение с германским персоналом, но старайся держаться достойно, настоящие немцы это ценят.

— Но все же есть хотя бы ее приметы? — спросил Штайнер.

— Если бы я знал! Тебе необходимо выяснить это самому.