Утро встретило меня безрадостно. Нет, не горном. Дикой головной болью, тошнотой и непонятными провалами в памяти, начиная с середины вчерашнего вечера. Глаза слезились, во рту царила засуха, в желудке штормило. Уныло поздравила себя с первым в своей жизни похмельем. Голова болела нещадно, словно каждую миллисекунду в мой мозг вколачивали по раскаленному гвоздю. Голова кружилась, глаза открывать не хотелось, да и спешить было некуда, после бала у всех был законный выходной. Я судорожно вспоминала, сколько бокалов пунша выпила вчера, но мысли пугливо разбегались при первой попытке выстроить их в хронологической последовательности.

Помню бал, помню беседу с Леграном, помню, как вручила ему подарок и как мы с мэтром Леграном играли на рояле, как я пила пунш. Потом? А потом все размыто, за исключением сна, который я помнила поразительно ясно. Это же нужно было так напиться! Сразу видно одинокую женщину, сны уже только об одном… И с кем!

Итак, Лиарель Ноарис на четвертом десятке своей унылой жизни соизволила напиться. Поздравляю. Программа максимум выполнена, можно со спокойной совестью заворачиваться в простыню и медленно курсировать в сторону кладбища. Но для начала нужно выпить воды. Срочно! Мысли о скорой кончине не покидали мою ноющую голову все то время, что я пыталась открыть глаза. Мольбы послать мне быструю смерть усилились, стоило ощутить движение рядом с собой. Глаза я открыла моментально.

И замерла, растерянно глядя в потолок, явно не являющийся потолком моей комнаты. А тем временем активность лежащей рядом со мной персоны усиливалась. На мой живот легла широкая, слегка шершавая ладонь. А я все так и не могла заставить себя повернуть голову и взглянуть на того, кто лежал рядом. Я надеялась до последнего, что мои подозрения не подтвердятся. Кто угодно, но только не он… Я еще никогда не молила небо ни о чем с такой горячностью, как в эту минуту. Небо мои мольбы слушать отказалось.

— Доброе утро, — прозвучал рядом знакомый хриплый голос.

Я нервно хихикнула. И еще раз, а потом испуганно икнула. Сглотнула и попыталась подтянуть простыню повыше. Рукой ощупала свое тело в робкой надежде, что кроме простыни там осталось еще хоть что-то для защиты моих чести и достоинства. Нет, только простыня была блюстителем моей морали. Вдох-выдох, и я медленно развернулась к говорившему. Легран лежал на боку, подперев голову рукой. На фоне белых простыней его кожа казалась особенно темной, что еще более усиливало яркость глаз мэтра. В отличие от меня, нагота мэтра не смущала, и он давал возможность беспрепятственно изучить все подробности начальственной мускулатуры. Чудно. Не сон! Я в отчаянии прикрыла глаза, пытаясь справиться с головокружением. Легран продолжал напряженно следить за мной, как засевший в засаде зверь. Мэтр заподозрил неладное, но еще не выяснил причину.

— Доброе утро, мэтр. — Я попыталась говорить, как можно нейтральнее.

Дыхательная гимнастика помогла, тошнота и головокружение прошли, и я все же нашла в себе силы повернуться к мэтру. Легран хмыкнул, насмешливо изогнув бровь.

— Странная манера обращения, Лиарель, — лениво растягивая буквы в моем имени, шепнул мэтр. — Учитывая случившееся…

И подался ко мне, играя мускулатурой на смуглом теле. Судя по маневру, в планах мэтра было продолжение любовных игрищ. Я затравленно вжалась в подушку, избегая телесного контакта.

— Как я здесь оказалась? — затравленным шепотом уточнила я.

— Что? — Легран замер, нависнув надо мной. — То есть, как это «как»?

— Да-да, хотелось бы прояснить этот момент, — натянув простыню до подбородка, прошептала я. — И что здесь делаете вы? И что мы оба здесь делали?.. — Я запнулась и затравленно пискнула: — Хотя, нет. Последнее прояснять не стоит.

Легран отстранился и сел, с подозрением глянув на меня. Я избегала смотреть на мэтра: нервно кутаясь в простыню. Меня жег стыд, паника медленно овладевала сознанием. Память о вчерашнем вечере восстанавливалась обрывками. Как я могла? Я преподаватель Эргейл! Какой кошмар! И с кем? Я искоса глянула на замершего мужчину. Неужели я могла так напиться двумя стаканами пунша? Как я могла так потерять от алкоголя голову, что… Паника сменилась гневом. Жгучим, ослепляющим, заглушившим все остальные чувства, включая головную боль.

— Вы! — Голос у меня предательски дрогнул. — Вы воспользовались мной!

Легран сощурился. На миг мне показалось, что передо мной не человек, а дикий зверь. Опасный, сильный, взбешенный. Желваки на челюстях мужчины напряглись, ноздри раздувались, рука непроизвольно сжала край простыни. Я изо всех сил старалась сдержать рвущиеся из груди рыдания и судорожно соображала, что делать в сложившейся ситуации. А еще было невыносимо больно, гадко…

— Воспользовался? — Злой рык Леграна сменил причину паники.

Теперь я боялась не за свою карьеру, а за свою жизнь.

— Как вы могли? — глухо простонала я. — Как вы…

— Свое участие в произошедшем вы отрицаете? — язвительно уточнил мэтр. — Вашей вины не видите?

Если на данном этапе скандала я смущенно отводила взгляд от мэтра, то сейчас зло и бесстрашно глянула в глаза Леграну.

— Вины? — Я даже подскочила на постели. — Да я ничего не помню! Я… Я была не в себе! А вы! Вы!

— Жаль, — сухо произнес Легран, поднявшись с постели.

— Вам жаль? — прошипела я, следя за его перемещениями по комнате. — Вам жаль? Не врите! Вы не выглядите так, будто вам жаль!

Легран спокойно прошелся по комнате, поигрывая мускулатурой и подбирая свои разбросанные по всему помещению вещи. Я с ужасом отметила разгром в спальне мэтра (сложно не понять, что находилась я в директорском флигеле), который, судя по всему, устроили мы вчера вечером. Один мой чулок нашелся висящим на изножье кровати, второй… без вести пропал с поля зрения, корсет валялся на полу в компании моего белья, платье переливающейся грудой тряпья лежало у двери. Я что, уже у входа из одежды выпрыгивать начала?

От осознания глубины своего морального падения мне сделалось окончательно дурно. Мэтр завершил поисковую операцию по сбору своего гардероба и (о чудо!) решил лишить меня созерцания обнаженной «натуры» в исполнении начальства.

— Жаль, что ты ничего не помнишь, — впрыгивая в брюки, сообщил Легран. — А о случившемся я не жалею и тебе не советую. Нам нужно просто поговорить.

У меня слов не нашлось. А Легран, быстро одевшись, подхватил с пола мое платье и направился к кровати, с сжавшейся на ней мной. Подошел, замер. И? Он меня одевать будет?

— Выйдите! — потребовала я, протягивая руку за одеждой.

— Что? — Начальство опять зверело.

— Или отвернитесь, — уже жалобнее взмолилась я.

Легран прошипел что-то нечленораздельное и, швырнув мою одежду на кровать, стремительно вышел из спальни. Грохот закрывшейся двери прозвучал победным залпом в честь мэтра. А я, оставшись наедине со своим позором, наконец дала волю чувствам, горько разрыдавшись, сидя на смятых простынях. Было гадко и больно, а еще как-то пусто глубоко в душе, словно оттуда вырвали что-то светлое и чистое. Что-то, что дарило мне радость последние месяцы, то, чему я никак не могла дать названия, и то, чего в тайне опасалась.

Моя жизнь снова заложила сложный вираж, снеся на ходу все, с таким трудом возрожденное из пепла. За что? Почему каждый раз, впуская кого-то в душу, я должна горько пожалеть об этом? Опять ощущение своей ничтожности, боль от того, что ты всего лишь вещь, средство достижения удовольствия для мужчины. Твои чувства ноль, твои желания никто не учитывает, ты просто кукла, которой приятно играть и которую можно легко сломать, не заботясь о ее чувствах.

А еще я с ужасом осознала, что сейчас мне в десятки раз больнее, чем тогда, когда я страдала от предательства Патрика. Ту боль мне было пережить легче, я медленно разочаровывалась в любимом, с болью понимая, что ошиблась в нем. А теперь? Я снова ошиблась, снова позволила чувствам отвести мне глаза от реальности… Ненавижу! Притворщик, лицемер, предатель. Он ничем не лучше того подонка, которого я едва не убила. Но тогда, в прошлом, тот другой действовал грубо, мэтр-директор выбрал тактику более действенную. Он заставил поверить ему, расслабиться, доверившись без оглядки. Я снова всхлипнула, от душевной боли хотелось выть, хотелось вырвать ее из груди, отшвырнуть и забыть, как кошмарный сон.

Эта ошибка была во сто крат болезненнее, ведь я почти поверила, что он… А, впрочем, кто виновен в том, что я сама внушила себе эту блажь? Снова ушла с головой в свои фантазии. Мэтр Легран не менялся, он просто шел к намеченной цели и достиг ее. Что же, шах и мат, Лиарель, ты снова проиграла. Ты снова забыла, что в реальной жизни игры по правилам не существует, а когда мужчина идет к цели, он не перебирает средствами ее достижения. Прошлый опыт должен был меня научить, что доверять мужчинам и их словам нельзя, но я все так же продолжала свято верить в чудо.

«Ты неисправимо наивна, Лиарель», — с горькой усмешкой шепнула я. Все мои беды от того, что я верю в лучшее в людях, ищу его, пытаясь разглядеть под толщей пороков. Я не ошиблась в том, что интересна Леграну, я просто ошиблась в самом интересе. Я для него тоже кукла, красивая и желанная, а кукол редко спрашивают, интересна ли им затеянная игра. У кукол нет чувств, желаний, надежд, их удел забавлять жестоких детей в их играх, быть послушными их желаниям, стойко сносить их грубость. Только вот я с этой ролью не согласна и служить забавой для кого-то не собираюсь.

Я попыталась сползти с кровати. Нога на движения отреагировала болью, желудок тошнотой, тело слабостью. Я кое-как влезла в платье, старясь если не зашнуровать, то хоть стянуть его на себе. Обувалась я, едва не рыдая от боли. Увы, лекарство действовать перестало, и боль радостно вернулась ко мне, позволяя наслаждаться всем спектром ее проявлений. Впервые в жизни мои телесное и душевное состояния находились в полнейшей гармонии. Оба были отвратительными. В тот момент, когда я затягивала шнурки на втором ботинке, открылась дверь в спальню. Легран стоял на пороге, свежий, умытый, одетый в привычный полувоенный наряд. В руках стакан воды, в глазах злость.

— Успокоилась? — проходя в комнату, рявкнул мэтр.

— Да, спасибо, мне значительно лучше, — с трудом становясь прямо, выдохнула я.

Стоять ровно выходило плохо, нога ныла, спину ломило, и с каждой секундой я чувствовала себя все хуже. Я подхватила край юбки и попыталась обойти Леграна, столбом замершего на моем пути. Уйти мне на дали, поймав во время обходного маневра за руку. Стакан с грохотом поставили на прикроватный столик. Я попыталась вырвать руку, но силы, увы, были не равны.

— Может, объяснишь, в чем дело? — холодно и зло обратились ко мне. — Что это за спектакль с поруганной добродетелью?

У меня было чувство, будто мне со всей силы влепили пощечину. Меня бесил его надменный вид, холодный взгляд, то, как свысока он говорил мне «ты». Хотелось визжать и швырять в Леграна всем, что подвернется под руку.

— Спектакль? — прошипела я. — Для вас это спектакль?

— Я пытаюсь понять, в чем причина такой реакции? — гаркнули мне в лицо, хватая за плечи.

Я вздернула брови, едва сдерживая усмешку:

— Так вам непонятна причина? — пропела я.

— Теряюсь в догадках, — копируя мой язвительный тон, отозвался мэтр. — Прояснишь?

— Даже не знаю, с чего начать, — мило улыбаясь, отозвалась я. — Может, с того, что вы совершенно спокойно использовали невменяемую женщину?

Легран оскалился в своей фирменной усмешке, глаза стали еще злее, длинные пальцы впились до боли мне в плечи.

— Не припоминаю, чтобы ты была такой уж невменяемой, — хмуро сообщили мне. — Вполне подвижна, вполне адекватна.

— Вас не смутило мое странное поведение? — вырываясь из болезненного захвата, рыкнула я.

У Леграна как-то изменился взгляд, он стал холодным и отстраненным, глаза злобно сощурились, челюсти сжались.

— Почему меня должно смущать чужое поведение? — угрожающе мягко произнес мэтр. — Мы взрослые люди. Мы оба этого хотели. Я не понимаю…

— А если я этого не хотела? — не оставляя попыток вырваться, отозвалась я.

— Не хотела? — Рев, от которого мне, в который раз за сегодня стало страшно. — Ты не очень-то сопротивлялась.

— Вы не очень-то и спрашивали, — огрызнулась я.

— Ты же не помнишь. — Злое от мэтра.

— Вот именно! — Мне удалось вырваться из цепких рук начальства, но прорваться к двери пока не получалось.

Легран замер, скрестив на груди руки и продолжая следить за моей мечущейся в панике персоной. Меня била мелкая дрожь, лицо горело, хотелось рыдать, хотелось бросить в него чем-то. Но самое ужасное — я не понимала сама, что злило меня больше. Вся эта нелепая ситуация или холодность мэтра, его нежелание признавать свою вину.

— Я не помню, как оказалась в вашем доме! — Голос слетел на мерзкий фальцет, выдавая приближающуюся истерику. — В вашей постели!

Легран сделал шаг ко мне. Плавный, исполненный грации и угрозы. Так барс подбирается к своей жертве, играючи наслаждается ее страхом. Я уже напряглась, зная этот взгляд, Легран всегда так смотрит перед тем, как сказать пакость.

— Не помнишь, значит? Так я проясню. На чем обрываются ваши воспоминания? — Мне очень не понравился его желчный тон. — Когда ваша добродетель уснула праведным сном? А? Когда вы строили мне глазки на балу? — наступая на меня, рычало начальство. — Или, когда вы, краснея, вручили мне подарок? Или многим раньше, когда вы прижимались ко мне у зеркала? Я не знаю, с какого момента начался отсчет вашей амнезии.

Последние слова мэтр уже проорал мне в лицо.

— Интересно! — ощетинилась я. — Так вы делаете виновной во всем меня?

Легран опять подошел впритык ко мне. Я не успела опомниться, когда меня, схватив за подбородок, заставили глянуть начальству в глаза.

— А мне интересно другое, — прорычал Легран, шаря взглядом по моему лицу. — Где та женщина, которой я восхищался? И откуда взялась эта истеричка?

Я зло оттолкнула Леграна, пытаясь прорваться к двери. Не дали. Мэтр с силой рванул меня к себе, блокируя любую попытку побега. Я прижималась к нему спиной, чувствуя его дыхание на коже, чувствуя, как бешено колотится его сердце.

— Что же такое, мэса, а? Где ваша пресловутая твердость? Где стремление к равноправию? — прошипели мне в ухо. — Или вашего запала хватает только на толкание пламенных речей?

— Пустите меня! — дугой выгибаясь в его руках, взвизгнула я. — Я вас ненавижу!

— За что же? За что, я хочу знать? — рявкнул Легран, разворачивая меня к себе лицом. — Вы поддались низменному инстинкту, и вы несчастная жертва. Я поддался давней страсти, и я похотливая сволочь, использовавшая вас?

— Хотите сказать, вы невиновны?

— Нет. Свою вину я осознаю, я просто желаю справедливости. Если у нас равноправие, которого вы так жаждете, то примите часть вины на себя, — удерживая меня за руку, рявкнул Легран. Он нависал надо мной, сверкая глазами, а я продолжала вырываться, желая сбежать подальше от этого кошмара. — Вы же личность, а не телка, ведомая на бойню. Признайтесь себе, что так же желали того, что случилось. Не важно, что вы помните, важно, что вы были согласны на тот момент. А? Кишка тонка? Нет сил признать, что во всем случившемся ты виновата не меньше моего?

— Я была пьяна! — перестав вырываться, выкрикнула я.

На краю сознания меня коробило от этого скандала, и ругаться с Леграном мне очень не хотелось. Но его слова раз за разом били точно в цель, разнося в пух и прах стену из аргументов, что я воздвигала. Меня бесило от его правоты. От того, что он так легко обернул ситуацию в свою пользу, сделав виновной меня.

— Я тоже пил, — глядя мне в глаза, выдохнул мэтр. — И все-таки виновным вы называете меня. А отчего? Я тоже могу сказать, что меня использовали. Я засыпал с любимой женщиной, а проснулся с неадекватной мегерой!

— Пустите, я не желаю слушать ваши нотации.

— Отчего же. Я только начал, — прорычал Легран. — Так вот, сударыня, это громкое и любимое прогрессивными дамами слово означает не только возможность ходить на выборы, но и взваливать на себя ответственность за свои поступки, как это делают мужчины. Вы же в патовой ситуации резвым зайцем рванули в кусты, не желая признавать того, что во всей этой ситуации больше вашей вины, чем моей.

Слова были подкреплены желчной улыбкой в исполнении мэтра. Он насмехался, глядя на меня сверху вниз, уличив в неспособности соответствовать принятым идеалам. Мне было гадко от его усмешки, стыдно за то, что я не смогла достойно ответить Леграну. Мерзко оттого, что он опять был прав. Будь он проклят с его правотой!

— Хорошо! — глубоко вздохнув, выпалила я. — Я принимаю тот факт, что в случившемся была и моя вина. Вы довольны?

Легран молчал. Просто стоял, удерживая меня за руку, и молчал. И от этого его молчания было хуже, чем от всех сказанных только что слов. В душе ворочалась приглушенная гневом совесть. Я снова глубоко вздохнула и произнесла почти спокойно: — Я признаю, что это было ошибкой, и прошу оставить меня в покое. Я могу идти?

— Ты этого действительно хочешь? — пристально глядя на меня, шепнул мэтр.

Отчего-то стало больно глядеть ему в глаза. Сердце странно сжалось, а в мозгу пронеслось: «Что я творю?», — но с губ уже слетело:

— Да. — Сказанное, скорее, из упрямства, чем от злости.

— Значит, слушать мы не желаем? — Голос мэтра звучал глухо. — Я не ваш Патрик, сударыня. Не вешайте на меня чужие грехи.

— О! Вам и ваших грехов вполне хватает! — невесть от чего взвилась я. — Пустите.

Легран поднял обе руки, видимо, демонстрируя, что удерживать меня и не собирался.

— А я не держу, — оскалился мэтр. — Вон дверь. Вон зеркало. Можете выметаться любым удобным вам способом!

— Зеркало, — устало выдохнула я, понимая, что по-другому до общежития не дойду.

По щелчку пальцев мэтра в зеркале возник уже ставший привычным коридор, открывший проход в мою комнату. Я устало поплелась прочь, с каждым шагом идти было все сложнее. Все больше трясло, все больше знобило, все сильнее кружилась голова. Я плохо помнила дорогу через мерцающий мир, плохо понимала, куда иду. Дойдя до своего жилья, я только и смогла, что устало опуститься на пол. Было плохо, и это «плохо» становилось все сильнее и сильнее с какой-то пугающей стремительностью. В ушах хлопало, в голове слышался пронзительный, лишающий возможности думать звон. Я снова ухнула в чужие, непонятные мне эмоции, мир сжался в крохотную точку, где я была лишь вместилищем чужой боли. Ни образов, ни запахов, ни звуков.

Волны чужой паники накатывали одна за другой, как цунами. Паника, боль, отчаяние, страх, разочарование. Они смешивались с моими собственными чувствами, заполняя голову оглушительным грохотом, окутывая в непроглядный кокон. Я уже ничего не видела и не слышала, отчаянно пытаясь сохранить себя в этом беспросветном омуте. Хочется кричать, но крик застрял в горле и жгучим комком разрывает легкие. А еще отчаяние столь сильное, что кажется, оно ворочается под кожей жуткими тварями, расползается по телу, вгрызается в душу. Стук в дверь помог вынырнуть в реальность, и я рухнула на пол, задыхаясь от пережитого.

— Лиарель, это доктор Флинн, — послышался встревоженный голос за дверью. — Лиа, я пришел узнать, как ваше самочувствие! Лиа?

— Я нормально, — шепнула я.

— Лиа, откройте! — волновались за дверью.

— Сейчас. — Я попыталась встать и снова рухнула на пол.

Замок на двери жалобно звякнул, перепуганный доктор влетел в комнату и тут же бросился ко мне. Я помню; как он отчитывал меня и ругал, пытаясь поднять с пола. После мир погас, и я уплыла в липкие объятия беспамятства. В голове еще мелькнула мысль, что я умираю. Она меня даже обрадовала.

— Вас нужно выпороть. — Очнулась я от стенаний Флинна. — Вы, сударыня, заслужили трехлитровую клизму и сотню уколов. Чтоб неделю сидеть не могли.

Я приподнялась на постели, наблюдая, как добрый доктор выгружает на прикроватную тумбу свои любимые орудия пыток. Шприц воинственно сиял новенькой иглой, намекая на скорую встречу с моими тылами. Я скривилась и снова рухнула на подушку. Бублик, поскуливая, скакал возле кровати, пытаясь лизнуть или меня, или доктора.

— Что случилось? — хрипло произнесла я, опуская руку с постели.

Песик, радостно похрюкивая, подставил голову для почесывания за ушком. Бублика этот процесс радовал, меня успокаивал.

— Что? — Флинн вынырнул из недр своего саквояжа. — Случилось то, о чем я предупреждал!

И доктор злобно ткнул мне под нос термометр. М-да, цифры были внушительными. Меня все больше знобило, что только подтверждало наличие жара.

— И ведь говорил вам, — ворчал Флинн, надламывая ампулу и наполняя шприц. — Уговаривал, что обезболивающее — это не выход! Но нет же, вам бал был дороже! Доктор злобно и без предупреждения задрал мне юбку до колена. Принялся расшнуровывать мой жуткий башмак, содрал чулок, не заботясь о его сохранности. Я застонала и скривилась от боли.

— Да! Вот оно! Воспаление, а я предупреждал! — рявкнул Флинн, хватаясь за шприц.

— Мэса, вам не дает покоя мечта о деревянной ноге?

— Она хоть не болит, — пискнула я, когда мне в конечность вогнали иглу.

В комнату бочком зашла Магда. Глянула на мою ногу, вздохнула, покачала головой.

У мэсы Пэлпроп в руках был поднос с чаем и плошка с бульоном. М-да, пока я валялась без сознания: Флинн развил бурную деятельность.

— Мы еще и шутим, — стенал над моей ногой Флинн, но обращался к Магде. — Нам еще и весело!

— Я уже наплакалась, — криво улыбнулась я.

Магда поставила поднос на стол, потом так же молча стянула обувку с другой моей ноги. Молчать-то она, может, и молчала, но как смотрела! Я еще не при смерти! Не нужно так на меня смотреть! Доктор помог мне подняться и вышел из комнаты. Я сидела на постели, как кукла, автоматически поднимая то одну руку, то другую. Вернулся доктор. Меня уложили в постель, закутали.

— Вот что, сударыня, — складывая свои вещи в саквояж, буркнул Флинн. — Вставать я вам запрещаю. Лекарство, — доктор забрал с тумбочки тот самый флакон, — я забираю. Вам такие вещи доверять нельзя. Мало того, что вы не заботитесь о своем здоровье. Так вы еще и нарушаете все мои предписания!

Я как раз пыталась натянуть на себя одеяло, но после слов доктора удивленно приподняла брови и замерла.

— Вы, о чем? — уточнила я.

— А кто запивал наркотики спиртным? — прошипел эскулап.

Магда как раз пыталась сесть на стул и от услышанного чуть не грохнулась на пол. — Что?

— Не нужно делать такие глаза! — грозя мне пальцем, шипел доктор. — Я сам все видел на празднике! Два бокала пунша! Два! Чем вы думали? Вы хоть читали инструкцию?

Я растерянно рылась в завалах своей памяти. Перед балом творилась такая неразбериха, что я только и успевала, что хлебнуть микстуры и полежать часик. Я читала инструкцию, нога болела, и я проскакивала через строчку. Пить после еды, принимать один раз в день, не вызывает сонливости… Я узнала все, что мне было нужно, и умчалась назад в школу. Я затравленно глянула на Флинна.

— Но я пила лекарство еще прошлым вечером, — растерянно выдавила я. — Оно же должно было…

— Оно накапливается! — взревел доктор. — Там же написано! Оно полностью выводится из крови только после трех суток после окончания приема! Да вы на себя в зеркало гляньте, — язвительно заявил доктор. — Вылитая наркоманка. Хорошо еще, вас такую Легран не встретил. Как вы умудрились не влипнуть в передрягу, одному небу известно.

От упоминания Леграна меня как водой холодной окатило. Я с ужасом вспоминала наше совместное пробуждение, мою реакцию, мои слова. Доктор зло щелкнул застежкой саквояжа и поднялся со стула.

— Все. Не сметь вставать. Жаропонижающее я вам оставлю, обезболивающее вколол. Утром приду проведать. Магда. — Флинн обернулся к женщине. — Остаетесь за главную. Пресекать любое своеволие на корню. До вечера посидите с ней, а то ведь опять начнет бегать по комнате, планы на день строить. В печенках сидят упрямые трудоголики. Всего доброго, дамы.

Я растерянно кивнула, слабо прислушиваясь к словам доктора. Доктор откланялся, хлопнув дверью. Магда налила мне чаю и укутала плотнее в одеяло. От супа я отказалась. Бублик изловчился и запрыгнул на постель, свернувшись клубочком под моим боком. А я все так же сидела с чашкой в руках и глядела в стену. Легран. В мозгу проносились картинки произошедшего утром. Я не ощущала того гнева и злобы, что владел мною в тот момент. Что на меня нашло? Откуда из меня полезла эта истерика?

Я глоток за глотком отпивала малиновый чай, судорожно вспоминая всю нашу с мэтром перепалку. Что я наговорила ему, что он наговорил мне. Мои дикие, гнусные обвинения. Его грубые и жестокие замечания. А ведь он был прав, обозвав меня истеричкой. Сейчас, когда меня обкололи лекарствами и сбили жар, я абсолютно четко осознала, насколько безумно вела себя тогда. Ведь я просто— непросто унизила его своими словами. Тогда во мне говорила злость. А еще стыд и страх. Но вот сейчас… О небо, что я наговорила!

Глоток чая стал поперек горла, и я, напугав Бублика и Магду, принялась давиться кашлем. «Я засыпал с любимой женщиной, а проснулся с неадекватной мегерой!» — молотом ухнуло в моем мозгу. «Где та женщина, которой я восхищался?»…

— Мэса, что? Где болит? — перепугалась мэса Пэлпроп. — Голова? Нога? Ну что же такое? Мэса!

Я уже не давилась кашлем, на смену ему пришли слезы. Жгучие такие. Стало невыносимо больно от сотворенной глупости, от того, что я своими собственными руками сломала свое возможное счастье.

— Да что же случилось? — скакала вокруг меня Магда.

— Ничего, — прижимая Бублика к груди, шепнула я. — Просто я совершила самую большую ошибку в своей жизни. И никто в этом не виноват.

Магда еще ворчала и грозила послать за доктором. Потом угомонилась и оставила меня в покое. Я обняла Бублика, баюкая пса в руках и раскачиваясь вместе с ним. Счастье было так близко, но я, ослепленная своими переживаниями, просто растоптала его. Сама. Что же, поделом мне. Я это заслужила. Но как же Легран? Каково должно быть сейчас ему? Такому сильному и гордому человеку? Ведь все, что я сделала, было просто плевком в лицо. Он не простит… Он никогда меня не простит, даже если я буду молить о прощении, стоя на коленях. Будь проклят этот бал, этот пунш, моя рассеянность! Будь проклята я с моими страхами и травмами из прошлого. В моих бедах никто не виноват, только я. Прав был когда-то мэтр, сказав, что мне мешаю я и тот страх, что я никак не могу побороть. Когда-то я совершила глупость, боясь отличаться от других, теперь страх вынудил оттолкнуть того, кого я по— настоящему полюбила… Далее я уже рыдала с подмываниями, и Магда в отчаянии пошла на поиски успокоительного. Вскоре жар и усталость утихомирили мою истеричную персону, и я благополучно заснула.