Выпейте, — в своей обычной манере «упал-отжался» предложил Легран. — Вам полегчает.

Меня уже успели усадить в кресло, то самое, на котором я часто прихожу посидеть для скандалов с начальством. Но теперь в него меня усадили для отдыха, придвинули к камину и даже завернули в колючий плед, который мэтр Легран ранее использовал как покрывало на диване. Гроза все так же грохотала за окнами директорского кабинета, мэса Никс звенела в приемной чашками и блюдцами, мэтр Легран спаивал свою подчиненную. Я с сомнением глянула на протянутый мэтром стакан. Судя по количеству виски в нем, мне не просто полегчает, мне будет обеспечена полная потеря связи с реальностью. На сутки как минимум.

Спасибо, но я не пью, — вежливо отказалась я.

Ноарис, вас трясет, и голос дрожит, — фыркнуло мое невыносимое начальство. — Бросайте эти ваши предрассудки. Вы меня расстраиваете.

Я со вздохом приняла протянутое мне питье. Дело не в моем неприятии алкоголя, а в том, что я его практически и не пила никогда. Ну, может, пару бокалов грога в зимнюю стужу. Ну, пара бокалов вина, шампанское на собственной свадьбе. И это за всю мою жизнь. Просто за все эти годы я почти непрерывно пила целые литры разных лекарств, которые прием алкоголя просто исключали. Набрав в легкие побольше воздуха, я все же решилась сделать первый глоток. Не стоило и начинать.

Да… Алкоголизм вам не грозит, — насмешливо изрек Легран. — Носом дышите, носом.

Меня, задыхающуюся, похлопали по спине, едва не переломав ребра. Я поблагодарила мэтра невнятными хрипами вперемешку со всхлипами. Принялась шумно сопеть, втягивая носом воздух и пытаясь погасить пламя, что бушевало в организме, начиная от гортани и заканчивая желудком. Зачем люди такое в себя вливают? Добровольно!

Значит, все со мной происходящее — это норма для мага? — откашлявшись, уточнила я.

Не совсем норма, но случаи подобного встречались, — пожал плечами мэтр.

А мне было так хорошо. Тепло, спокойно, уютно. И камин этот горит и потрескивает, и доспехи жуткие играют бликами от огня, и виски вкусное, как я успела распробовать. Ик!

Ноарис, не спите, — с усмешкой в голосе произнесло начальство. — Хоть расскажите, что именно вы увидели в уборной?

Я? Я подумала, что схожу с ума, — сонно пробормотала я. — Она говорила какой-то бред. Я ровным счетом ничего не поняла. И это уже не в первый раз, когда у меня видения.

Мэтр хмыкнул и поудобнее развалился в своем кресле. Я неторопливо рассказывала о своих недавних приступах, мэтр кивал, не перебивал и внимательно выслушивал. Я продолжала цедить из стакана виски, все больше и больше хмелея. Потом в кабинет вошла мэса Никс с подносом с чаем. Мы с мэтром подождали, когда она уйдет, и возобновили беседу.

Я думала, что схожу с ума, — шепнула я, глядя на пляшущее в камине пламя.

Да, наверное, это действительно жутко, — кивнул мэтр, с интересом изучая мою захмелевшую персону.

— Такое часто бывает?

Я слышал о подобном, — кивнул Легран. — Но дело в том, что большинство магов получают силу при рождении, тогда, когда не помнят и не осознают переживаемые приступы. Наша сила взрослеет вместе с нами, да и получаем мы ее при менее экстремальных ситуациях. Вы, по сути, новорожденный маг, получивший силу от умершего насильственной смертью или не упокоенного мага, вот и все. Это осколки его воспоминаний, которые вскоре выветрятся. Их вытеснит ваше сознание.

А зеркало?

Лиарель, — каким-то странным тоном произнес мэтр. — Как некромант и маг потоков смерти, могу вас уверить, призрака там не было. Это игры вашего разума.

Но оно говорило о чем-то важном для него, — настаивала я. — Она хотела мне что-то сказать.

Если допустить, что это призрак, — подперев щеку кулаком, кивнул мэтр, — то, скорее всего, это были его переживания перед смертью. Духи странные существа, они никогда не говорят напрямую. Всегда дают загадки и наводки. Постоянные ребусы и полунамеки. Это их манера общения. А о чем мог просить умерший?

О том, чтобы помогли раскрыть тайну его смерти? — допустила я.

Да; но повторюсь, в уборной не было призраков, Лиарель, — настойчиво произнес мэтр. — Я бы ощутил его. Это были лишь отголоски чужой памяти и ваши собственные переживания. Просто пережитое за день, этот скандал…

Я смущенно уставилась в окно. Мэтр замолчал, тоже, видимо, не решаясь поднимать эту тему. А что обсуждать? Он слышал, как Патрик оскорблял меня, как попрекал тем, что стало моей пожизненной болью. Я и в этом была виновата, по его мнению. А кто еще повинен в том, что за годы супружества небо так и не подарило мне радость материнства? Это единственное, о чем я по-настоящему жалела, разрывая брак. Но видимо, мне суждено растить чужих детей, не познав, каково это — нянчить собственного. В душе ворочалась вялая тоска, придушенная усталостью и выпитым спиртным. Дождь колотил в окна, трещали дрова, тикал хронометр на стене, а я все больше и больше проваливалась в липкие объятия сна.

Пробуждение было неприятным и тяжелым. Тело затекло, во рту было мерзкое послевкусие чего-то несвежего. Голова гудела, и все мое состояние говорило о том, что засыпать не стоило. Как оказалось, я все так же сидела в кресле, завернутая в плед, только, судя по загоравшимся за окном огням, проспала я до самого вечера. Мэтр— директор сосредоточенно что-то писал, сидя за своим столом, скребло перо по бумаге, тихо щелкали бусины на счетах, мэтр был полностью погружен в дела школы.

Как же стыдно. Мало того, что устроила истерику днем, так еще и умудрилась напиться и заснуть в кабинете начальства. Для верности я решила еще притвориться спящей, исподтишка разглядывая Леграна.

Ноарис, вы определяйтесь, — не отрываясь от бумаг, отозвался мэтр. — Или просыпаетесь, или я запру вас в кабинете до утра.

Интересно, можно в реальности сгореть от стыда или это фигура речи? Я бы сейчас не отказалась или провалиться сквозь землю, или обуглиться на глазах начальства. Небо, как же стыдно.

Почему вы меня не разбудили? — осторожно разгибая ноги, хрипло уточнила я.

Мэтр отложил документы, поднял на меня смеющийся взгляд. Сейчас, когда его лицо не было искажено гримасой суровости, мэтра можно было бы назвать даже симпатичным. Не красивым, но в его улыбке сейчас сквозило столько шалопайского обаяния, что иное несовершенство черт терялось на ее фоне.

А я пытался, мэса, — откидываясь на спинку кресла, произнес Легран. — Но вы сначала обозвали меня «Патриком», потом «мамой», а потом и вовсе укрылись пледом с головой и общаться дальше отказались. Была идея облить вас водой из графина, но каюсь, я вас пожалел.

Сама не поняла, как ответила на улыбку мэтра. Дурман от спиртного выветрился, я ощущала бодрость и некое подобие спокойствия. А может, дело было не в спиртном, а в молчаливой поддержке, оказанной мэтром? Странно, но его присутствие и вправду вселяло в меня силы и уверенность, хотя должно было раздражать.

Как мило с вашей стороны, — с усмешкой отозвалась я.

Сам не знаю, что на меня нашло, — в ответ сострило начальство.

Мы оба замолчали, я выпутывалась из пледа, мэтр укладывал в стопки бумаги на столе. Мне показалось или я увидела там знакомые документы?

Это не анкеты с моего стола? — потрясенно замерев, уточнила я.

Анкеты, — кивнул Легран. — Должен же кто-то работать, пока вы дрыхнете в рабочее время.

Далее мне указали на стоящее в кабинете зеркало. Я удивленно глянула на мэтра, на входную дверь в кабинет.

На улице льет как из ведра, — пояснил мне мэтр. — А в школе столько дел, что я не могу позволить вам раскиснуть и выпасть из графика на пару дней простуды.

Честно, я немного растерялась, глядя, как за окном и вправду творится некое подобие светопреставления. С одной стороны, мое исчезновение будет выглядеть более чем странным, но с другой стороны, мне действительно не стоит выходить сейчас под дождь.

А как вы объясните мэсе Никс мое исчезновение?

Скажу, что в наказание запер вас в шкафу, — пожал плечами Легран. — Поработаю на благо своей подпорченной репутации. Может, это отучит мэсу хлопаться в обморок при первом удобном случае.

Я нервно хихикнула, следя за тем, как мэтр активирует проход в зеркало. В душе снова заворочалась пережитая ранее паника, но я уже не так боялась зеркальных глубин, как прежде. Я ощущала исходящий от зеркала холод, слышала шепотки мира Зазеркалья, но прежнего панического ужаса не испытывала.

Дрожащая мгла охотно «проглотила» мою ногу и руку, я уже почти шагнула в мир смерти, когда за спиной раздалось:

Спокойной ночи, Лиарель! — долетел до меня голос мэтра.

Я обернулась к стоящему за моей спиной мужчине. Свет от камина освещал его фигуру красноватым ореолом, длинные волосы струились по плечам, падали на впалые щеки, челка прикрывала сверкающие серые глаза. Сейчас мэтр напоминал одну из зловещих сущностей, которых изображают на страницах древних книг. Холодный, отстраненный, сдержанный, лишенный каких-либо эмоций. Но вот, край тонких губ дрогнул, мягкая, ободряющая улыбка озарила лицо мэтра. И я не удержалась, подарив метру улыбку в ответ, стараясь выразить благодарность за все, что этот странный и непредсказуемый человек сделал для меня.

— И вам спокойной ночи, мэтр, — шепнула я. — Спасибо вам за все.

Зеркальная гладь сомкнулась за моей спиной, отсекая от мира живых и всасывая в мир, где правили магия и духи. Теперь, когда я могла оглядеться вокруг, этот мир не казался мне таким уж жутким. Холодный, мерцающий, как ограненный алмаз. Он переливался и сверкал, в каждой грани отражался мой образ.

В комнате было темно и прохладно, я не стала зажигать лампы и просто направилась к окну, в котором размывал пейзаж дождь. Присела на подоконник, любуясь бурей, плечи неприятно кольнуло, и я только сейчас заметила, что ушла все так же завернутая в плед мэтра. Странно, я думала, что сняла его в кресле.

Шершавая, колючая пряжа раздражала кожу, кололась и кусалась, в объятиях этой вещи было неудобно, но тепло. Против воли улыбнулась этой мысли. Колючий и некомфортный, он кусает и не вызывает желания попасть к нему в объятия… Но как же тепло было спать в его колючем коконе, таком теплом и неожиданно мягком, таком нежданно уютном. Кто бы мог знать, что за маской желчности и суровости может скрываться полная заботы и тепла душа? Как странно складывается жизнь, как часто мы ошибаемся в людях. Странно, но мне впервые за долгие годы удалось ошибиться в ком-то в лучшую сторону. И эта ошибка меня отчего-то порадовала.

Мысли мои снова вернулись к Патрику. Отчего я так разволновалась от встречи с ним? Еще недавно, когда он терзал судебное извещение, я только холодно отвернулась, сидя в зале суда. Каждый раз, когда мой опомнившийся бывший супруг находил меня в новом городе, я спокойно реагировала на его выпады и попреки. Отчего же мне сейчас стало так горько? Отчего воспоминания о прожитой с ним жизни отозвались такой болью?

Патрик… Встречу с ним я когда-то считала манной небесной, счастьем, в которое не могла еще долго поверить. Мой рыцарь, мой волшебник, мой персональный принц. Так я думала о нем. Сейчас я понимаю, что виной тому были не любовь и не страсть, а желание испытать их, почувствовать себя как все, перестать быть никому не нужной Лиарель. Колченогой зубрилой, старой девой, бесприданницей, вызывающей у всех жалость. Увы, хорошенькая мордашка и чистое имя — ничто в мире, где правят деньги и связи. Я не могла похвастать ни богатым приданым, ни здоровьем, ни знатным именем. Я смирилась с тем, что старость встречу одна, в пустом и холодном доме. Но я нашла для себя цель.

Я всегда хотела работать с детьми. Мне с ними комфортно. Возможно, дело в том, что своего полноценного детства у меня не было, и я всеми силами стремилась наслаждаться проказами, пускай уже и не своими. Да, я так и осталась ребенком в душе, стремление рисковать и восторженное отношение к жизни всегда при мне. А еще я мечтала добиться чего-то в этой жизни, чтобы родители могли мною гордиться. Доказать всем, кто часто надменно бросал в мою сторону «колченогая Ли», что и я чего-то стою. Я стала одной из немногих девиц, кого взяли на факультет психологии. Уехала в другой город, поселилась в общежитии.

Мир мужчин тяжело принимал новые законы жизни, и женщин брали только для вида, стараясь отстранить их от основной массы студентов. Нас не замечали, нам приходилось выгрызать знания у заносчивых преподавателей, убежденных, что место женщины на кухне. Я корпела над учебниками денно и нощно, с каждым днем отвоевывая у профессоров уважение к своей персоне. Я уже давно не мечтала о свиданиях и пышной свадьбе, уйдя с головой в книги и учебники. Я была старше большинства студентов, синий чулок, погруженный в знания с головой.

Но однажды жизнь столкнула меня с Патриком. В прямом смысле столкнула, на узком тротуаре задумчивую меня и спешащего на занятия молодого учителя мужской гимназии. Все вышло, как в романах, которые я тайком читала, пытаясь заполнить пустоту своей серой жизни эмоциями книжных персонажей. Я споткнулась, он поймал меня, не дав упасть в лужу, нас окружала толпа, заставляя прижиматься к друг другу теснее. Мое смятение, когда я увидела в его взгляде неподдельный интерес ко мне. На следующий день он явился в сквер университета с букетом ромашек в руках.

Я потеряла голову, я летала над землей. Меня переполняли радость и счастье. Я была влюблена без ума. Он говорил мне комплименты, посвящал стихи, воровал цветы с клумб. Я была наивной и безмозглой, как подросток, полностью растворившись в любимом мужчине. Да и чему я удивляюсь? Я и вправду была наивной для своих лет, ведь большую часть жизни наблюдала за жизнью из окна собственного дома.

Вскоре мы поженились, Патрик привел меня в свой дом, где он жил с матерью. Так мы и стали жить втроем.

Я старалась понравиться свекрови, я выбивалась из сил, желая быть такой, какой меня хотят видеть. Но увы, все мои старания рождали в этой женщине только раздражение. Денег вечно не хватало, зарплаты Патрика с трудом хватало, чтобы содержать нас с мэсой Стивэнс. Моя студенческая жизнь раздражала ее до жути. Лекции, курсовые — все это вызывало у нее недоумение и злость. Зачем замужней женщине диплом? Муж надрывается на работе, а я просиживаю юбки на лекциях. Патрик не решался перечить матери, а я не решалась жаловаться супругу на нее. Порою в моей душе поднимался гнев, и я желала высказать этой женщине все, что я о ней думаю. Но как можно так поступать с матерью любимого? Я злилась, что Патрик не заступается за меня, но с другой стороны одергивала себя, ведь не может же он кричать на мать.

Не выдержав, я ушла из университета, не доучившись год. Меня уговорили взять «академку» и не бросать учебу навсегда. О небо, как же я потом обрадовалась, что согласилась на эти уговоры. Но тогда я не собиралась вернуться к учебе. Я мало что умела, оттого пошла работать репетитором для малышей, уроки игры на фортепиано приносили небольшой, но стабильный доход. На время недовольство свекрови утихло.

Но вскоре встала другая проблема. Мы с Патриком прожили уже два года вместе, а детей небо нам так и не послало. Я страдала, Патрик замыкался, мэса Стивенс не упускала возможности уколоть меня по этому поводу. Чувство вины и осознание собственной никчемности прочно угнездились в моей душе. Я растворилась в муже и его стремлениях, забыв напрочь о своих мечтах, желаниях. Я стала такой, какой он хотел меня видеть, я стала удобной, комфортной. Я не просила подарков, цветов, походов в ресторан. Мне вполне хватало одного платья в гардеробе и прогулок в парке после работы. Я старалась не замечать, что Патрик не дарит мне подарков, что мы покупаем ему очередную пару ботинок, а мои просто латаем у сапожника. Я набирала учеников, до головокружения бегая по занятиям.

Я не хотела думать, что муж экономит на мне. Не желала видеть в нем самовлюбленного эгоиста, занятого только своей персоной. Я утешала себя тем, что он работает, что ему нужно одеваться, чтобы выглядеть достойно. О себе я старалась не думать. Изо дня в день в мою душу заползала мысль сбежать, уехать из этого жуткого города, спрятаться от свекрови, не видеть мужа. Мне опротивели вечные придирки и нежелание мужа меня защитить. Но я гнала от себя эти мысли, ведь «правильная жена» не может так думать. Ведь я люблю его! Как можно желать сбежать от любимого?

В редкие визиты к родителям я бодрилась, старалась спрятать боль и разочарование, улыбалась и отшучивалась, все больше понимая, что гибну. Увязаю в этой беспросветности, которая все больше и больше вытягивает из меня радость и желание жить. Патрик стал отстраняться от меня, а мне уже и не хотелось видеть его рядом, мы оставались для всех семьей, но что-то между нами безвозвратно сломалось. Он все так же говорил мне о любви, но я не ощущала прежнего трепета от его слов. Может, он и любил, но я никак не чувствовала его любви ко мне.

Я старалась терпеть, убеждая себя, что кризис переживают все семьи, призывала на помощь все знания по психологии. И я терпела, стараясь сохранить то, что все еще считала семьей. Ведь как же так, ведь я люблю этого мужчину, как можно обижаться и не желать жить с ним? Ведь это предательство… Но мысль о том, что я совершила величайшую ошибку в жизни, каленым гвоздем ввинчивалась в мысли.

А потом все и вовсе пошло под откос. Я по сей день помню тот день; когда пришла в дом графа Каренни преподавать уроки игры на фортепиано для его шестилетней дочки. Синтию я полюбила с первых же секунд. Девочка, лишившаяся матушки еще в младенчестве, потянулась ко мне с тем же трепетом, что и я к ней. А вот ее батюшка вызвал у меня смутную тревогу. Его липкий взгляд, плотоядная улыбка. Тогда я списала все на фантазию. Я отогнала от себя неприятные чувства, ведь граф был уважаемым человеком в городе, хорошо платил, мог дать хорошие рекомендации. Но смутная тревога каждый раз сдавливала сердце, стоило мне поймать на себе его взгляд. Он очень любил присутствовать на уроках дочери. Патрик был занят переводом на новую должность в частный лицей. Свои страхи я хранила при себе.

Но потом все чаще учтивый граф стал предлагать подвезти меня до дома на двуколке, невзначай придерживал под локоть, предлагал поход в кофейню, театр. Я молчала либо же учтиво отказывала. Сначала Патрику ничего не говорила, но в один из вечеров призналась.

Глупости, — отмахнулся от меня муж. — Перебесится и отстанет. Скоро я перейду в новую школу и тебя перетяну. Потерпи.

Меня уже тогда резануло под сердцем от его реакции. Но я отогнала эту дикую для себя мысль. Признала правоту мужа, боясь допустить жуткую и унизительную догадку. А потом в один из вечеров вышло так, что, придя на урок, я узнала, что Синтия уехала к бабушке. Я собиралась уйти, когда граф с искренней мольбой попросил сыграть сегодня для него. Дескать, он так одинок, и ему так нравится моя игра. Я должна была отказать, но банальная вежливость и страх обидеть сыграли со мной злую шутку. Только позже я поняла, что это было задумано давно. Сначала комплименты и лесть, потом вспышка гнева. Я помнила тот вечер отрывками, треск ткани платья, грохот сброшенных со стола предметов. Страх и отчаяние. А потом под руки мне попалось тяжелое пресс-папье…Удар — и меня выпустили из цепких объятий, а я с ужасом глядела на залитого кровью мужчину…

Что же ты натворила! — мечась по комнате, стенал Патрик. — Что же теперь делать? Я же только устроился на работу! Ты чуть не убила графа!

Я растерянно жалась у стены и старалась не рыдать, наблюдая за мужем. Из разбитой губы текла кровь, лиф платья разорван, волосы растрепаны. Я мчалась домой сквозь снег и ветер, хотела спрятаться в родных объятиях, согреться, узнать, что я не одна, что меня защитят. Но увидеть мужа, который был в ужасе от того, какой скандал грозит его семье, было сродни удару в сердце. Я помню, как Патрик кричал и требовал сидеть дома и не ходить к патрульным. А еще страшнее было слушать нотации его матушки, которая обвиняла меня в безнравственности. Помню, как я стояла, удерживая на груди разорванное платье, и выслушивала слова свекрови. Я не смотрела на нее, я не отрываясь глядела на Патрика, который молча стоял у стены.

— А чего ты ждала? — шипела на меня свекровь. — Не удивлюсь, что ты сама его спровоцировала. С чего бы уважаемый человек так повел себя с честной женщиной?

А я продолжала смотреть на Патрика, который не смел поднять на меня взгляд. Он молча выслушивал слова матушки, обвинявшей меня в кокетстве, безнравственности, недостойности. К концу беседы вердикт был очевиден: ее сын совершил ошибку, приведя в дом бесплодную калеку, которая опозорила их семью. А Патрик молчал, даже не думая вступиться за меня, даже не делая попыток обнять и утешить. Словно я была заразной…

— В полицию идти нельзя. Еще больше проблем будет. — Вот и все, что я услышала от супруга.

Патрик еще что-то бормотал, а я молча ушла в уборную смывать с рук кровь. Жаль, что стыд смыть не так просто. Помню, как с ужасом прислушивалась к своим чувствам и ощущала, как гибнет во мне то, что и так едва тлело. Патрик наконец вспомнил обо мне, пришел, обнял, пообещал все уладить. Я так же молча легла спать, а утром, когда муж ушел на работу, а свекровь на рынок, спокойно собрала вещи и отправилась домой.

Он еще приезжал ко мне, просил вернуться, умолял простить его. Но, сидя в зале суда, я ощущала невероятную легкость, словно с плеч упали цепи, не дававшие сделать вдох. Я вернулась в университет, получила диплом психолога. Сначала перебралась в город покрупнее, где давала частные уроки музыки, потом было еще несколько школ, а потом и вовсе авантюра с письмом в министерство и согласием работать в Эргейл.

Я стремилась быть хорошей для других. Идеальной женой, невесткой. Но чем больше я старалась, тем тяжелее было мне. Чувство вины давило, заставляло чувствовать себя недостойной. Выйдя из развода, главное, что я поняла, я больше не буду жить по правилам, что мне навязывают. Я не стану хуже, если буду поступать так, как считаю нужным. То, что я не поступаю так, как того хотят окружающие, не делает меня недостойной. Увы, только потратив несколько лет в браке не с тем мужчиной, я поняла, чего хочу на самом деле.

Я моргнула, стряхивая с ресниц непрошеные слезы. А за окном плакало небо, словно отражая мои чувства, в мареве небесных слез все чаще пролетали белые мухи первого снега. Говорят, что все трудности, что мы переживаем, это попытки судьбы направить нас на истинный путь. Как бы мне узнать, куда ведет меня мой путь? Что я сделала не так, раз судьба не перестает меня испытывать? Одно я знаю точно — только благодаря пережитому я уже никогда не позволю манипулировать собой и навязывать мне чужую волю. Я изменилась, и видит небо, эти изменения пошли мне только на пользу.