Спустя пару часов автобус прибыл на автостанцию и Макс вышел из него уже вполне пришедший в себя. Была тоска, где-то там, на дне души. Он прекрасно помнил потерю кулона и ножа (о чем он, как ни странно, не жалел, а даже испытал некоторое облегчение), помнил странный поступок горбуна с неясными мотивами, и чуть не погубившее его блуждание по болотам, и труп орнитолога… Но все воспоминания были уже как бы не настоящими. Это как в детстве, висящее на двери пальто в темноте кажется страшным великаном, от которого прячешься под одеяло, а с наступлением рассвета чудище снова превращается в безобидное пальто. Перед глазами возникла Иванна. Искать причину ее поступкам не хотелось. Все, что связано с ней каким-то образом было словно укутано ватой. Ватой, которую кладут на хранение в коробочку вместе с хрупким предметом, защищая его от ударов. Это сохранится, но сейчас не время. Несмотря ни на что, он знал, что между ним и Иванной есть какая-то ниточка. Связь существует, хоть невидима и едва уловима. Поэтому, вата сейчас – самое лучшее, что можно придумать. Пусть лежит. Где-то там, на задворках памяти.

Все остальное – забыть. Выбросить из головы. Есть настоящая жизнь, здесь, в этом городе. По дороге он дал себе зарок никогда не возвращаться в Сосновку. Столько произошло за время его блужданий, и сам он переменился. А ведь с момента его отправки в тур прошло всего четыре дня. Ему казалось, что у него отрастает толстая кожа, слоновья, непробиваемая. И к лучшему, думал он. Пусть растет. Он становится жестче, сильнее, грубее. Вот так люди и мудреют за одну ночь.

Неожиданно раздался звонок телефона. А за ним еще один. На, чудесным образом заряженный под завязку телефон, посыпались звонки от работодателей, как будто прорвались сквозь невидимую блокаду. Всем он срочно стал нужен. Настроение сразу улучшилось. Еще начал падать первый снег, покрывая грязные и мокрые улицы белым, пряча несовершенство мира под ангельским пуховым покрывалом. И сразу поверилось – все черное и гнусное позади, все стерто, зачищено. Он вспомнил о том, что его машина валяется где-то на полях и возможно ее можно как-то еще починить. Надо попросить коллегу Виталика, у того джип – поможет дотянуть его жигули до мастерской. Макс потихонечку приноравливался к старой доброй бытовухе. Все было лишь дурной сон. Настя поправится, она не может не поправиться. Барбоса только жалко, он так и не вышел из леса.

Макс подошел к дому, из подъезда вышла соседка тетя Галя. Увидела его, ахнула, руками всплеснула.

– Бедная девочка… Мне она всегда так нравилась… Прими мои соболезнования.

Макс внезапно разозлился. Ну вот, уже и ей известно, что Настя в больнице. Везде суют этих любопытных соседей… Вот чего ей надо, чего добивается?

– Что вы оплакиваете-то ее раньше времени? – Ответил агрессивнее, чем хотелось.

Соседка взглянула как-то напугано, прикрыла рот рукой.

– Тебя ж три недели не было…

И пошла, быстро удаляясь. Макс про себя недовольно заворчал, они что, все с ума посходили, вошел в подъезд. Его почтовый ящик был битком набит. Надо же, сколько за три дня корреспонденции. Или кто-то специально накидал? Он открыл ящик, который и не запирался – кроме рекламных буклетов и бесплатных газет они с Настей ничего не получали. Газеты из ящика пришлось доставать чуть ли не силой – так они были утрамбованы. Что?! Макс ошалело поглядел на дату первой попавшейся газеты и тут же поверил – со дня его отправки в тур на самом деле прошло минимум три недели!

Но тут же взяли верх новоприобретенные качества – он сразу успокоился и только хмыкнул – после блуждания по болоту его больше ничем не удивишь. Баста, он не поддастся на провокации – игры закончены. Месяц, говорите, по болоту шастал? Ок, пусть будет по-вашему. Месяц так месяц. Аномальная зона.

Квартира встретила его тишиной. Вроде все было как до его ухода. Хотелось есть. Макс с наслаждением сходил в душ и отправился на кухню. Холодильник за его отсутствие не отрастил себе ног, но и не заполнился самопроизвольно. Остатки супа в кастрюле поросли густым ворсом плесени. Вонь стояла страшная. Стараясь не дышать носом, Макс выкинул содержимое кастрюли в унитаз, потом вымыл посуду. Наскоро пообедав бутербродами с купленной по дороге на последние деньги колбасой, Макс поднялся из-за стола, потянулся. Надо бы сходить на встречу с клиентом. Мистика – мистикой, а живот просит хлеба. А завтра он обязательно пойдет к Насте. Сегодня уже поздно, его не впустят. Конечно, он понимал, что это всего лишь отмазка. Он еще мог успеть, если б постарался, но… Даже самому себе он не хотелось признаваться в том, что он все еще продолжает думать об Иванне. Как же после этого смотреть Насте в глаза?

Вечер у Макса прошел вполне плодотворно, в бытовых и рабочих хлопотах – в кармане лежал задаток от нового заказа. Настроение заметно улучшилось, сменив утреннюю хандру, и Макс уже и сам верил, что все прошло, как дурной сон, а вот она – реальность. Безоблачная и такая привычная. Температура на улице заметно упала и снова пошел снег, засыпая белоснежной простыней все грязное, неприятное, черное. Чуть-чуть саднило от мысли об Иванне – девушка прочно засела в мозг и сердце и даже несколько вытеснила Настю. Он надеялся только – что ненадолго. Пройдет наваждение, Настя снова станет первой, лучшей. Она – нормальная, обычная, такая же как он, простая и без мистики.

В дверь позвонили. Макс насторожился. Но сам себя успокоил – наверняка соседка или хозяйка квартиры. Поздновато, но терпимо.

Макс открыл дверь. На пороге стояла Настя. Она была в больничном халате. На голове и на плечах лежал снег. Настя дрожала от холода, но улыбалась. Макс удивился и обрадовался одновременно.

– Настя, ты как…

Но она не дала ему договорить, обняла, прижалась холодным телом. Максу затащил Настю за собой – она словно приросла к нему, и захлопнул дверь. В голове было столько вопросов: и почему пришла сама, да еще в одном халате, и кто ее довез в таком виде, да еще без денег. Было понятно, что девушка попросту сбежала из больницы, не дожидаясь, когда Макс приедет за нею. Да что же это он, как сопля, рассупонился, не поехал к ней? Эгоист хренов.

Он закутал девушку в одеяло. Ноги ее совсем заледенели. В чем она пришла, где ее обувь? Он пытался согреть ее ступни руками, но все было бесполезно. Тогда он достал из шкафа шерстяные носки, связанные руками Настиной мамы, насыпал туда горчицы и надел все это ей на ноги. Настя была странно молчаливой и на все торопливые вопросы Макса отвечала только улыбкой. Он решил смириться, посчитав, что это всего лишь последствия ее болезни и лечения.

– Я пойду чайник поставлю.

Ему нужно было удостовериться, что Настя адекватно поведет себя в его отсутствие. Девушка кивнула. Она все еще куталась в одеяло, стуча зубами, но взгляд ее был вполне осмысленным. Макс ушел на кухню, включил чайник на плите. Это хорошо, думал он, что Настя добралась до дома. А ведь могла и замерзнуть где-нибудь по дороге. Содрогнулся от этой мысли. Все-таки есть на свете добрые люди, которые без вопросов помогли бедной девушке. И все-таки… она сбежала из больницы и, похоже, не совсем еще выздоровела. Ей нужна квалифицированная помощь. Завтра же он покажет ее какому-нибудь квалифицированному врачу.

Настя возникла за его спиной так неожиданно, что Макс даже испугался. Он не слышал, как она вошла. Но, возможно, он просто задумался.

– Я не хочу в больницу, – сказала она жалобно и обняла его сзади. Она все еще была холодной, но уже не дрожала. – Пожалуйста, позволь мне остаться дома.

Макс развернулся к ней лицом. Бедняжка, она ждала его, она не знала, что он блуждал по этим болотам, где время останавливается, а камни превращают всех, кто к ним прикоснется, в свое подобие.

– Конечно, – ответил он и поцеловал ее губы. Но что-то было не так, как всегда. То ли Настя стала другой за время пребывания в больнице, то ли изменился он сам. Скорее всего все дело было в нем. Он уже не чувствовал того волнения, когда целовал ее. В голову опять влез образ Иванны. Макс разозлился сам на себя. Рядом с ним любимая, а он думает о другой. Настя как будто почувствовала его отчуждение, взяла его лицо в свои руки, повернув к себе, и посмотрела ему в глаза: «Я люблю тебя» – сказала она. Макс чуть не завыл от досады. Как бы он хотел сказать ей то же самое, ведь это ради нее он отправился в такое нелегкое путешествие, ради нее перенес столько испытаний. Но он не мог сказать ей в ответ: я тебя тоже люблю. Потому, что это уже не было правдой, и Макс это понял только сейчас. Он изменился, и изменились его чувства.

Вдруг он почувствовал, что с Настей что-то происходит. Она замерла на месте, уставившись немигающим взглядом куда-то в сторону, руки ее повисли как неживые, но речь стала напротив торопливо-взволнованной.

– Будь осторожен! – говорила она почему-то шепотом. – Леший следит за каждым твоим шагом. Он ждет тебя, ему нужен ты!

Макс испугался, что у Насти очередной приступ. Он усадил ее на диван, она готова была свалиться там же где стояла.

– Все хорошо, я сейчас вызову врача, – ворковал он, закутывая Настю одеялом. Ее просто трясло, но она продолжала говорить с выкриками.

– Он ищет тело. Зверь слишком мал, Леший перерос зверя.

– Все, все, родная, успокойся. – Он прижимал ее к себе, гладил по волосам, но девушка не слушалась. Ее глаза были слишком трезвы, без тени безумия.

– Дай мне все сказать. Я должна успеть… – ее трясло, как в лихорадке. – Ни один человек не в силах вынести его присутствие даже минуту. Поэтому ему нужен ты. Зверь кормится твоими страхами! Не дай ему завладеть своей душой! Обмани его. Будь сильнее!

Макс крепко держал девушку, пережидая ее припадок. Он боялся, что она навредит сама себе. Настя очень быстро выбилась из сил, затихнув в его руках. Он погладил ее по волосам, поцеловал в висок. В горле стоял колючий комок. Настя была совсем плоха. Сколько еще продлится это ее заболевание? И вылечится ли она совсем, станет ли такой как прежде? Из другой комнаты послышался звонок домашнего телефона. Настя, похоже, заснула. Макс уложил ее на диван, заботливо прикрыл одеялом и только после этого вышел в другую комнату.

– Да, я слушаю.

– Максимка, это ты? – услышал он знакомый женский голос. Макс напряг память – вроде Настина мама. – Где ты был? Хотя, не важно… Хорошо, что я тебя застала.

Ну да, он же долго пропадал и не навещал Настю. У них есть основания быть недовольными.

– Я не мог… Но сейчас все образуется, я буду…

Его прервали, не дослушав, надрывным плачем.

– Она у меня, все нормально, – поспешил успокоить Макс. Видимо матери позвонили из больницы, что Настя сбежала.

– Максимка, ты пьяный что ли? Настины похороны завтра.

Телефон выпал из его рук. Он потянулся за упавшей трубкой, долго не мог захватить ее – рука вдруг перестала сгибаться.

– Вы бредите. Она живая и здоровая. Лежит у меня на диване. – Он двинулся в комнату. – Поговорите с ней!

Макс прошел вместе с телефоном в комнату, где оставил Настю. Диван был пуст. На нем одиноким комком валялось одеяло. А телефонная трубка подвывала: «Повесилась она в больнице! Где ты был? Где ты все это время был?!!»

Макс не мог прийти в себя. Ведь вот Настя была тут. Говорила с ним, он держал ее в руках. Куда она делась? Макс прошелся по квартире, заглянул в туалет и ванную. Насти нигде не было. Но как же так? Она была, конечно, холодной, но не призраком! Призраков нельзя обнять! И они не разговаривают! Макс в бессильной злобе швырнул кричащий телефон в угол. Это он, Макс, во всем виноват! Он мог предотвратить, спасти ее, если бы никуда не уезжал, ни в какие расследования, ни в какую Сосновку! Перед его отъездом она еще была живая! Он был нужен здесь, а он как последняя сука играл в детектива и развлекался с другой! Это он виноват в ее смерти, никто другой. Он предал ее!

Макс услышал протяжный вой, словно стонет волк, попавший в капкан. И не сразу понял, что воет он сам. Воет и стучит кулаком в стену. По руке текла кровь, но он не чувствовал боли. «Судьба… От нее не сбежишь», – Макс как будто снова услышал слова бабки Иванны. Что она там говорила? «Насте уже не поможешь»? Старая карга! Не могла нормально объяснить? И вдруг Макс вспомнил, что видел образ Насти там, в вымершей деревне, когда держал ее сережку в руках. Это был знак, а он не понял. Он бы пулей сразу понесся к Насте, он бы всех докторов перебил, а ее забрал домой. Это его вина! Макс застонал, как от физической боли и уже не сдерживал горькие слезы. И не было рядом Барбоса, чтобы разделить боль. Всю ее придется выпить одному. Без остатка.

Неизвестно сколько сидел он так на полу, сжимая одеяло в руках, погрузившись в свои невеселые размышления, полные самобичевания и боли утраты. Неожиданно раздался звонок в дверь. Максу вдруг пришла шальная мысль, что это Настя вернулась. Она вышла из дома и снова вернулась. А ее мать просто что-то напутала.

Макс ринулся к дверям, даже не заглядывая в глазок. В щель сначала пахнуло морозцем и снегом, а потом показался Гена. Парень выглядел озабоченным и, даже можно сказать, злым.

– Где ты все это время был? – напористо спросил он и, не дожидаясь приглашения, вошел в квартиру. Зашел, занес снега, и от его лица веяло холодом. Макса передернуло, но он ничего не ответил. У него на это не было сил. Лицо Гены мгновенно переменилось, вместо раздражения на нем проявилась забота: похоже он понял, что у Макса что-то произошло.

– Я за тебя переживал. Ни слуху, ни духу. Вдруг с тобой что-то случилось?

Макс тоскливо смотрел на лужу, которая собралась у ног Гены от стаявшего снега. Гена топтался по ней, перебирая ногами и оставляя следы. Чего он так нервничает и чего от него хочет?

– Я был в Сосновке, – выпалил Гена, не дождавшись ответа, и перешел на заговорщицкий шепот: – Там что-то нечисто. Я хочу разобраться с этой деревней. Ты должен поехать со мной.

– Мне все равно, – наконец сказал Макс. Голос его самому себе показался каким-то ненастоящим, деревянным. – Я никуда не поеду.

Начала как-то внезапно болеть голова, но Макс слегка напрягся и просто, про себя цыкнув, прогнал боль. Та послушно отошла, как будто испугалась. По лицу Гены пробежала быстрая волна, исказившая на мгновение черты лица, и снова вернулось просящее выражение.

– Макс, ты не знаешь всего. Хорошо, я тебе расскажу. Я тебе расскажу все. Но это длинная история.

Макс развернулся и пошел в комнату, как будто не было тут никакого Гены.

– Макс, – позвал еще раз Гена.

Но Максу хотелось только одного – лечь и уснуть. Внезапно что-то больно укололо его в шею. Макс стал заваливаться на бок, с трудом повернув голову. Гена с удивлением рассматривал электрошокер у себя в руках: «Сломался что ли?» и еще раз сунул прибор Максу в лицо. И в этот раз Макс рухнул на пол и закрыл глаза. В открытую дверь вошел Макар. Гена на него заворчал: «Че так долго? Что я, один все должен делать? Хватай его». Макар вместе с Геной подхватили бездвижное тело за руки, за ноги и вынесли из квартиры.

По дороге к Сосновке, поднимая снежную пыль, мчалась машина Макса. Водитель лихачил, явно получая от езды удовольствие. Машину бросало из стороны в сторону, радио орало в такт на всю округу хаус. Пассажир на соседнем сиденье недовольно морщился, что, однако, не портило настроения водителя.

По дороге, на выезде из деревни, шла Иванна с собакой. Зима уже вступила в свои права. Снегу выпало прилично, и он все продолжал идти, падая пушистыми хлопьями на деревья, дома, облепляя пальто девушки и собачью шерсть белыми комочками. Иванна бросала ветку, Барбос, полоща ушами на ветру, бежал за ней и возвращал новой хозяйке. Иванна со смехом трепала его по голове и снова бросала. Но на этот раз пес не кинулся за веткой, а насторожился. Он первым услышал звук приближающейся машины. А потом услышала и девушка. Барбос тявкнул, довольно агрессивно. Иванна хотела, было, уже возвращаться, нагулялись, но пес дернулся от нее и побежал навстречу машине.

– Барбос, ты куда? Стой! – Но собаку уже было не остановить.

Машина приближалась. Вот она уже поравнялась с собакой, из открытого окна пассажира высунулась рука, дразнящая заливающегося в лае пса. А потом собака отстала, но все так же бежала, надрываясь. Приблизившись к Иванне, водитель резко нажал на тормоз, остановившись почти у ног девушки. Та даже не пошевельнулась. Водитель открыл окно, но выходить не стал.

Макс очнулся в темноте. Он был связан по рукам и ногам и находился в каком-то слишком маленьком, давящем пространстве. Что с ним произошло и где он? Голова трещала, но это уже была другая боль, ясная и понятная, определенного происхождения. Хоть здесь все без мистики. Он попробовал потянуть узлы, но они не поддавались, только больнее впивались в тело. Макс решил зря не тратить сил и подождать, когда все прояснится в свое время. Для чего-то же его связали, пусть лишили воли, но сохранили жизнь. Значит, у него еще есть шанс. Только что Гене от него нужно? И Макар каким-то образом с ним.

И тут стали возвращаться другие ощущения. Холод и движение. Холод был вокруг – над, под, с боков. А движение и характерный звук говорили лишь об одном – он находится в багажнике машины. И его куда-то везут. Что ж, пока не достигли пункта назначения, нужно выбираться отсюда. Макс чуть-чуть сдвинулся так, чтобы попробовать нащупать что-то связанными сзади руками. Еще немного назад, еще на пять сантиметров. Он протянул руки и тут же рефлекторно дернулся, будто обжегся. Руки коснулись чего-то колючего. Но не горячего. Он решил осторожно исследовать – возможно, об этот предмет можно перерезать веревки. Осторожно, насколько позволяла подскакивающая на неровной дороге машина, он снова протянул руку и уже не дергался, принимая ладонью мягкое касание непонятно чего. На этот раз оно не кололось, наощупь было мохнатым, но мохнушки – не шерсть и не войлок, а… синтетическая материя, как пластик. Он дернул нечто к себе ближе, предмет подчинился, он был нетяжелым. Теперь можно изучать его дальше. И тут Макса настигло прозрение. Он истерически захохотал. Он понял, что находится в своей собственной машине. Потому что то, что нащупал, являлось новогодней искусственной елкой. Еще в сентябре они вдвоем с Настей забирали елку от ее подружки. Подружка с мужем переезжали в новую квартиру и избавлялись от ненужного хлама. Насте непременно захотелось забрать елку. Своей-то они так и не удосужились купить. А личная елка – это уже какой-никакой, а признак семьи. Настя… Где там его Настя? Где сейчас бродит ее несчастная душа? Чего ищет и чего хочет? Бедная его маленькая любимая девочка. Во что она вляпалась, что уже не смогла жить? И как он допустил? Не уберег, не удержал… Горько до того, что горечь ощущается физически, на языке, во всем теле.

Машина замедлила ход и остановилась. Сердце Макса заколотилось – он услышал что-то родное. Там, за пределами багажника был кто-то близкий ему. Скорее, близкие. Потому что четкое ощущение раздваивалось и снова сходилось. Он напряг тело, словно антенну, чтобы уловить исходящие волны в диапазоне любви. И увидел. Четко, словно багажник открыли, и он стоит, щурясь на солнце, разглядывая Иванну и… Барбоса! Барбосище! Нашелся! Он на самом деле вышел к деревне и Иванна пригрела его!

Собака словно услышала хозяина, залаяла на багажник. К ней подошел Гена, больно пнул под бок.

– Не сдохла, дрянь?

– Не трогай собаку! – кинулась защищать Иванна.

Они стояли на обочине – Иванна и злой Гена. В машине остался сидеть Макар, нарочито не глядя в сторону этих двоих. У них свои разборки, его как бы нет.

– Не сильно-то ты мне радуешься, а?

– Ты тоже, смотрю, не прыгаешь от счастья.

– Может, мне теперь тебе руки целовать за то, что ты сделала?

– Спроси отца, он тебе все подробно объяснит.

Гена от бессильной ярости подпрыгнул на месте, приземлился на две ноги, будто вбивая в землю свою злость. Слово отца – закон, даже если речь идет о твоей невесте. Макар, понимая, что пора заканчивать, махнул ему из машины:

– Поедем уже, старейшина ждет…

Гене сильно захотелось врезать этому рту, по зубам, чтобы кулак вошел в глотку, а зубы посыпались как белые семечки. Как он устал притворяться, подстраиваться, сдерживаться… Макар, видимо, понял, что бесполезно, стянул улыбку с лица, снова отвернулся. Гена разжал ладони – мышцы свело. Уже не оглядываясь на Иванну, полез назад в машину. И в это мгновение Барбос вцепился ему зубами в икру. Гена завопил, начал дергать ногой, руки потянулись за пояс. Иванна перепугалась за пса – ведь Гена убьет его. Начала оттаскивать собаку, уговаривая отцепиться. Но пасть Барбоса сомкнулась намертво, ее будто парализовало. Тогда Иванна схватила его за загривок, ладонь положила на голову и, что-то беззвучно шепнув, легонько ударила. Пес рухнул, как подкошенный. Она ухватила его за ноги и в последнюю секунду оттащила от Гены – тот успел только чиркнуть кривым ножом по воздуху.

– Не трогай его, – Иванна закрыла пса собой. Но Гена с силой оттолкнул девушку, подхватил Барбоса с земли и как убитую на охоте добычу, закинул на заднее сиденье – Макар заранее распахнул дверцу.

– Гена, ведь ты не будешь отыгрываться на неразумной собаке… – Иванна попыталась забрать собаку. Но Гена ее оттолкнул еще раз, уже сильнее, так что та вынуждена была сделать несколько шагов назад, чтобы удержать равновесие.

– Хорошо же ты обо мне думаешь, – оскалился Гена. – Ты хоть любишь меня немножко? – Он ухватил ее за волосы. Она дернула головой, но Гена держал крепко. – Вижу, что любишь. Поэтому и спишь с кем хочешь.

Макс больше был не в силах наблюдать. Нельзя сказать, чтобы его уж очень взволновало то, что Иванна оказалась невестой какого-то другого мужчины, скорее всего он вообще никак не воспринял эту новость, попросту пропустив ее мимо ушей. Некоторое отупение от горя сыграло ему на руку, поставив дополнительный щит между грубым внешним миром и все еще уязвимой душой. Но присутствие Иванны и Барбоса, как два маячка влекли к себе.

Машину начало трясти, будто кто-то раскачивал ее. Послышались глухие удары. Макар недоуменно высунулся из окна. Глаза Иванны расширились от догадки.

– Это он?

Гена выпустил ее волосы, погано хохотнул, шагнул к багажнику. Открыл его. Макса на мгновение ослепило дневным светом. Иванна увидела его улыбку. А потом Макс изловчился и закинул связанные ноги через край. Еще один рывок, и он сядет, а потом спрыгнет на землю. Еще рывок…

– Развяжи его! – потребовала Иванна.

Гена увидел стоящие в ее глазах слезы, и тупая ненависть к сопернику захлестнула его. Он с разбега толкнул пленника назад, опрокинул на спину и жахнул дверцей багажника по ногам. А потом еще раз и еще! Макс взвыл от боли, Иванна вцепилась Гене в куртку, со спины. Из машины выпрыгнул Макар, засунул ноги Макса внутрь багажника, захлопнул крышку.

– Надо же, моя невеста беспокоится за какого-то вора. Что, приятно было с ним кувыркаться на сеновале?

– Гена, перестань, ты же знаешь, что я не по своей воле это делала.

– А удовольствие тоже по приказу получала? – горькие складки залегли в уголках глаз Гены.

– Гена, сейчас не время это обсуждать.

Иванна отступала под натиском жениха, все дальше от машины. А Макс стучал и стучал, пытаясь выбраться. Только Макар сидел сверху, придавив на всякий случай крышку своим весом.

– А когда мы будем это обсуждать? В следующем столетии?! – глаза Гены горели холодным синим огнем, как газовая горелка. Иванна отвернула голову, чтобы не видеть этих безумных глаз, отступила назад.

У Макара зазвонил телефон. Он ответил. А потом крикнул двоим, отошедшим уже на довольно большое расстояние:

– Едем уже! Потом разберетесь, старейшина гневается.

Гена в досаде запрыгнул за руль, завел машину, газанул, прокручивая колесами на месте и стартовал, обдав оставшуюся на обочине девушку облаком выхлопного газа. Машина быстро въехала в деревню и потерялась за домами. Иванна, не мешкая, пошла следом. Мимо полуразрушенной остановки, мимо заброшенного дома орнитолога… к старейшине.

Послышались шаги, заскрежетало железо, и багажник открылся. Макс зажмурился от света. К нему опустились три пары рук и без особых церемоний вытащили наружу. Макс хотел заговорить с ними, даже типичные такому случаю слова нашлись: «кто вы такие?» и «чего вы от меня хотите?», но решил пока помалкивать. От этих холуев толку не добьешься, ответить тебе не ответят, отпустить – не отпустят, а выглядеть он будет еще жальче, чем сейчас. Пока молчит – хоть какое-то достоинство сохраняет.

Его поставили на землю, он едва устоял на ногах – так те затекли. Но его удержали. С одной стороны стоял Макар, а во втором он неожиданно узнал старого знакомого переводчика Славика. Макс криво усмехнулся: «Вот из какой деревни он рвался-рвался и вырвался, наконец». Макар на его ухмылку не прореагировал, а Славик уткнул взгляд в землю. Из дома вышло еще человек шесть деревенских – возможно, Макс встречал их мельком. Лица были слишком знакомы. Мужчины и женщины. Уродливые, неотесанные, и отдаленно похожи один на другого. За ними подтягивались и остальные. Видать в деревне не было других развлечений, как поглазеть на пленника. Все выжидающе смотрели на него. Макс понял, что руки ему никто не развяжет. Следом, запыхавшись, будто боясь пропустить самое интересное, приковылял еще один старичок. «Меня, похоже, все ждут, – подумал Макс: – Я у них тут гвоздь программы». На него напало истерическое неоправданное веселье.

– Уж не публичное ли жертвоприношение готовите? – закричал он петрушечьим голосом на весь двор. – Спасибо, что меня пригласили, люди добрые.

Народ молчал, только с ноги на ногу переминался. Макар посмотрел на пленника даже слегка сочувственно:

– Ну зачем ты так?..

– Помирать так с песней.

– Ну и дурак.

– Вполне возможно, – Макс не стал спорить. Вся его напускная бравада мгновенно иссякла. Он бы, конечно, мог и возразить, что не от него зависело, не по своей воле он в это вляпался… Он мог бы сейчас психовать или валяться по земле в раскаянии… их всех обвинить в смерти Насти… Но что это даст?

В толпе Макс заметил внимательный взгляд горбуна. И этот здесь. Пришел полюбоваться на его прилюдное унижение? В прошлый раз, в мертвой деревне, не удалось уморить, так может сейчас получит хоть какую-то компенсацию? Но горбун и не думал злорадствовать. Он отвел глаза в сторону и повернулся к своим.

– Идите уже, старейшина велел расходиться, – закричал горбун и стал, размахивать руками, прогоняя собравшихся. Мужики и бабы нехотя потянулись за ворота, недовольно бурча между собой. Перед тем, как взойти на крыльцо, Макс оглянулся на место своего временного заточения: все так и есть – во дворе стояла его машина. Слегка помятая, но на ходу. Что ж, остается только радоваться их предприимчивости.

Макса ввели в добротный дом. Пахло свежей сосной, вероятно, пол недавно перестилали. Его толкнули в обширную комнату. Судя по наружному виду избы, по кое-где сохранившемуся узору на наличниках, Макс почему-то ожидал увидеть беленую печку-лежанку, деревянные струганные лавки вдоль стен, иконку в ризах и с вышитым вафельным полотенцем в красном углу, но увидел мягкий уголок из двух диванов – большого и маленького, тюлевые занавески до пола, суперсовременную телевизионную установку, компьютер с принтером… Макса усадили на стул, закинув его связанные руки за спинку. В комнате никого не было, зато из соседней слышен был разговор на повышенных тонах. Один голос он признал сразу. Это был Гена.

– Я все обшарил, – возбужденно доказывал он невидимому собеседнику. – Нет его! Пропал! Как сквозь землю!

– Следи за своими эмоциями, – послышался ответ. – В таком состоянии любой дурак пробьет твою защиту.

– Может, хватит, меня поучать, папочка? Я уже давно не сосунок. И силы имею не меньше твоего…

Ну надо же! Отец и сын! Так вот откуда лицо седовласого при их первой встрече показалось ему знакомым. За стеной что-то сильно ударилось об пол, головы охранников Макса низко опустились, будто они от неловкости готовы были сквозь землю провалиться. Гена, красный как рак, ворвался в комнату, держась за правую щеку. Он был зол и, как раненый зверь, искал повод, чтобы выместить свои обиды. Наличие пленника в комнате привело его в восторг. Он с размаху ударил связанного Макса по лицу. Макс, не удержав равновесие, опрокинулся вместе со стулом назад. Гена в запале продолжал пинать днище стула, откидывая Макса перед собой. Макс, лежа на спине, молча изучал потолок. Вытереть кровь, текущую из носа он не мог, поэтому просто сдувал ее. Его положение пленника подразумевало под собой насилие. Макс это понимал. Ему было страшно, все его существо противилось самой мысли, что с ним могут поступить как угодно и он ничем не сможет ответить. Это и бесило и ужасало одновременно. Макар и Славик едва оттащили Гену.

– Приди в себя, убьешь раньше времени, сам знаешь, что будет…

Гена усилием воли заставил себя успокоиться и сесть на стул, закинул ногу на ногу, перестал двигаться, замолчал. Только пальцы выбивали о столешницу нервную дробь. Мужики подняли Макса, усадив его в прежнее положение. Сердобольный Славик вытер платком кровь с его лица.

Из комнаты величественной походкой вышел седовласый. Увидев Макса, улыбнулся, будто встретил драгоценного гостя. Макс тоже осклабился ему в ответ.

– Помнится, вы меня звали заглянуть к вам…

– Я не помню, – совершенно серьезно сказал «таксист». – Я мог и наговорить, конечно, всякого, но не всему же надо верить.

– А я вот решил зайти, ага.

Макс паясничал, стараясь заглушить свой собственный страх. За сарказмом поди, доберись еще до страха. Хотя, похоже, что только себя одного ввел в заблуждение – те, кто захватил его в плен, даже не отреагировали на тон Макса.

– Где нож? – таким же ровным голосом спросил седовласый.

– Извините, как мне к вам обращаться?

– Говори мне просто – старейшина.

– Спасибо, старейшина, приятно познакомиться.

– Ну так где же моя вещь?

– Я так понимаю, вы не о столовом ноже спрашиваете? А то их у меня на кухне целых два.

Гена соскочил со стула, ему больше не сиделось.

– Что ты комедию ломаешь? Время тянешь? Так у нас его много, а у тебя – в обрез, – едва разжимая рот, буквально выплевывал слова Гена.

– Да, на свете много всего случается. Не ожидал, что парень, которого с моста сниму – будет меня допрашивать.

– А ты поверил, да? Хорошо я роль сыграл? – Гена впервые чуть расслабился. Похоже, что мысль о своих подвигах его грела.

– На мосту да, поверил. А потом ты лажал. Ты – плохой актер, я все время в тебе подозревал двойное дно.

– Подозревал, да все-таки не раскусил. – Гена улыбался. – Жалеешь теперь, что вытащил меня? Я бы все равно не утонул. Ничего бы со мной не случилось.

– Нет, не жалею, – хмуро ответил Макс. – Боюсь, что я из тех дураков, которые делают добрые дела на вред себе.

Улыбка с лица Гены спала. Он отвернулся. В эту короткую пикировку старейшина не вмешивался, но как только образовалась пауза, взял допрос в свои руки.

– Знаешь, Макс, мы же тебе не враги. Машину тебе вытащили, починили. Вернем, с радостью. Только у нас к тебе было дело, а ты все бегал, исчезал, мудрил чего-то. У нас просто терпение кончилось. Как тебя еще можно было вызвать на разговор? Чтоб спокойно, без лишних движений, разумно? – Старейшина говорил медленно, почти что ласково. Уговаривал, заманивал. Макс чуял волны, исходящие от седовласого, они покачивали, уносили в теплые страны, обещали покой и счастье. Макс, сжав зубы, старался прогнать наваждение, он призвал на помощь всю свою волю. И с удивлением обнаружил, что лазурный морской берег потихоньку уползает, уступая место реальной деревенской избе. От внимательных глаз старейшины ничто не могло ускользнуть. Он заметил, как Макс совершенно свободно игнорирует его гипноз. Если и удивился, то не подал виду.

– Научился, паршивец? – усмехнулся и сменил тон. – Ну ладно, давай по делу. Садись поближе.

Старейшина присел на диван. Охранники как по команде подхватили Макса вместе со стулом и поставили рядом со старейшиной. Подвинули журнальный столик с вазочкой, на дне которой засахарилась курага. Сами безмолвно встали сзади. Настоящие стражники.

– Я сейчас себя прям восточной принцессой почувствовал, – засмеялся Макс, – еще бы руки развязали…

– У тебя есть вещь, которая принадлежит мне. Верни ее и возвращайся домой.

– Вы хотите сказать, что я у вас что-то украл?

– Ты ведь хороший мальчик, ты вернешь.

– Нет его у меня!

Гена кинулся к Максу и начал трясти его за грудки:

– Не ври, я сам его у тебя видел! Куда ты его спрятал?

– Пошел ты!..

Терпению старейшины тоже пришел конец. Он рявкнул. Прямо Максу в лицо, так что стали видны все его пломбы.

– Нож! Верни мне нож!

Но кроме пломб Макс заметил висевший на его шее кулон.

– Это мой медальон, – сказал он спокойно, но в голосе зазвенела сталь. Он сам удивился откуда взялась у него эта смелость.

– Черта с два он твой! – снова взбесился Гена. – Это наш фамильный амулет. И как он к тебе попал, еще надо выяснить!

– Заткнись, – прикрикнул на него старейшина, и Гена снова уселся в свой уголок, злобно поглядывая оттуда на Макса.

– Скажи нам, куда спрятал нож, и мы вернем тебе твою безделушку, – старейшина беспечно снял с себя кулон и положил на стол рядом с собой.

Макс понимал, что с ним играют. Ему все равно не вырваться отсюда живым. К горлу снова подкатила злость на свое скованное положение. Руки… только бы их развязать… Макс напряг все мышцы и внезапно почувствовал, что веревка на его руках стала более свободной. Он улыбнулся сам себе. Старейшина принял его радостное возбуждение как согласие на условия.

– Ну, вот и молодец. Хороший парень. Так где он?

Старейшина протянул руку, как будто намеревался получить нож сию секунду. Макс понял, что молчать сейчас не в его интересах. Старейшина начнет подозревать, и все заметят, как он развязывает веревки.

– Расскажите мне, что это за нож? Почему вы с ним носитесь как с писаной торбой? Что в нем такого? – Макс понимал, что ему вряд ли поведают тайну ножа, но нужно было как-то тянуть время.

– Не твое дело! – загремел старейшина. Его уже начинали бесить затянувшиеся переговоры и та уверенность, которую вдруг приобрел Макс. С чего бы это? Мозг Макса был надежно закрыт толстым щитом и как старейшина не пытался, не мог прорваться сквозь него. И это его раздражало еще больше.

– Что вы так кричите? – Совершенно спокойно спросил Макс, как будто был не на допросе, а на собеседовании по поводу работы. – Наверное, потому что чувствуете свою слабость?

Макс закончил фразу оскорбительной улыбкой собственного превосходства. Старейшина, побагровев от злости, бросился с кулаками, но Макс одним рывком скинул с запястий развязанные веревки и, изловчившись, схватил старика за горло. Вот так дикие большие кошки душат свою жертву. А Макс сейчас ощущал себя именно такой кошкой. Инстинкт убийцы полностью завладел им. Глаза налились кровью. На все удары со стороны своих стражников и Гены он обращал внимания не больше чем на комариный укус, сосредоточив все свое внимание на шее противника. Еще бы зубами добраться до нее! О том, что будет потом, когда он убьет старейшину, Макс не думал.

Старейшина уже почти задохнулся, перестав сопротивляться. Человеческий разум на миг вернулся к Максу, и в этот момент что-то тяжелое опустилось на его голову, погасив свет в глазах. Он мешком шлепнулся на пол, а следом за ним, получив полную свободу, упал и старейшина. Сзади столбом остался стоять Гена, судорожно сжимая молоток в руках. Он все еще ошарашенно смотрел на валяющегося на полу Макса, наблюдая, как из его головы медленно, струйками, вытекает кровь. Но сознание того как ни странно еще работало. Он слышал, как Славик по-бабьи охнул: «Ты его убил!», а Макар в благоговейном ужасе прошептал: «Я собственными руками связал его. На три узла!» Усмешка искривила губы Макса, и тут стали возникать помехи радиотрансляции и сознание угасло.

Старейшина же как будто наоборот очнулся, стал кашлять, растирая горло, пытаясь встать на ноги. Гена услужливо кинулся ему помогать. Но старейшина оттолкнул помощь, упершись руками в пол, поднялся сам. Шатающейся походкой подошел к столу, взял кулон и надел его на себя. Гена тащился за ним: «Отец, прости, я не знал, как еще его вырубить, – оправдывался он, – он был настолько силен…»

Старейшина подошел к Максу, молча посмотрел на него сверху вниз, неожиданно поднял ногу и пнул сына под зад. Потом зло схватил за волосы, притянув его визжащую голову к своему лицу.

– Мне он был нужен живой!

– Отец, прости, – Гена попытался выдавить слезу.

Старейшина брезгливо откинул сына от себя, как какую-то жабу. Гена, скуля, выбежал из избы, на ходу растирая кожу головы.

– Старейшина, он дышит! – радостно закричал Славик, щупая пульс на горле Макса.

– Живучая собака, – проворчал Макар.

Старейшина задумчиво поглядел на Макса.

– Отнесите-ка его к реке. Да тихо, чтобы никто не видел.

Макса подхватили четыре крепких руки и, не церемонясь, потащили к выходу. По полу тянулся широкий кровавый след. Голова пленника стукнулась о порог, но никого это не озаботило. Поднапряглись, дернули, перетащили через порог… В сенцах показалась какая-то баба, охнула, увидев происходящее. Старейшина цыкнул на нее:

– Приберись-ка тут… – И вышел следом.

У ворот стояла Иванна. Бледное лицо, бескровные губы… К старейшине ее не пустили, но она не уходила, ждала. Она слышала крики, доносящиеся из дома, зажимала уши, отгоняя от себя страшные картины, рожденные отчаянием, потом снова прислушивалась. Ее бедное сердце обливалось кровью. Она не знала, что там происходит, и от этого было еще ужаснее. Как вдруг наступила тишина. Из ворот, как ошпаренный, выскочил Гена. Иванна бросилась к нему.

– Сдох твой рыцарь! Навсегда почил в царстве мертвых. – Заорал Гена и с особым удовольствием рассмеялся, отмечая, как задрожали губы Иванны.

– Ты врешь! – внезапно осевшим голосом сказала она.

– Не веришь, не надо. Дело твое. Похорон не будет!

Иванна вдруг застыла на месте, глядя куда-то за спину Гене. Тот повернулся, чтобы посмотреть, что там происходит. Из-за низкого забора огорода старейшины было видно, как Макар и Славик тащат за ноги тело Макса. За ними, как по протоптанной тропинке, шел сам старейшина.

– Куда они его тащат? – вскрикнула Иванна.

– Наверное, бросить на съедение волкам, – пожал плечами Гена. – Я же говорил тебе…

– У него связаны руки, – вдруг заметила Иванна. – Почему они связаны?

Гена и сам был в недоумении. Ведь он убил этого щенка. Только что!.. Своими руками!

– Потому что он живой, – сделала свои выводы Иванна, и больше не обращая внимания на Гену, побежала следом за односельчанами. Но тот схватил ее за рукав пальто.

– Куда это ты собралась, ненаглядная? – Спросил он девушку вкрадчивым голосом. – К нему не пущу, даже могилку проведать.

Иванна попыталась вырвать свой рукав из Гениной хватки, но тот только сильнее вцепился в ткань, поспешив укрепить рубежи, схватив второй рукой за отворот ее пальто, так что вырвал пуговицу с мясом. Иванна надменно посмотрела на него.

– Ты можешь держать меня сколько хочешь, но я все равно буду любить его, а не тебя! И как только представится случай, сбегу!

– Когда это ты успела так к нему привязаться? – У Гены задергалась щека. – Ты думаешь, он – мессия? Что ты там в своих снах увидела? Что он – избранный?

– Отпусти меня, ублюдок! Ты – мерзкое существо, не знающее жалости ни к людям, ни к животным! Я все равно бы не вышла за тебя замуж!

– Вышла бы, – Гена с силой вцепился в плечи Иванны, сверля ее взглядом. – Вышла бы! И выйдешь! Вот тогда я вдоволь потешусь над тобой!

Иванна плюнула ему в лицо, вложив в это действие все свое презрение.

– Ты – жалкий!

Гена медленно утерся, потом со всего размаху ударил Иванну по лицу. Девушка упала в снег. Гена перешагнул через нее, нарочно наступив ей на руку. Иванна скорчилась от боли, пытаясь свободной рукой столкнуть его ногу. Но Гена только смеялся.

Тут из ворот выскочил горбун. Он размахивал литовкой, страшно крича, иступлено вращая глазами.

– Отпусти ее! Не то!..

Увидев горбуна, напуганного собственной смелостью, Гена сразу успокоился. Усмехнулся: «Защитничек» и, заложив руки в карманы, пошел вдоль по улице, оставив Иванну лежать на земле. Девушка быстро соскочила с земли, отряхнув пальто.

– Они потащили его к реке, – сказал горбун.

Максу было холодно. Очень холодно. Что-то тяжелое сдавило грудь, не давая дышать. Он открыл глаза и понял, что находится под водой. Руки за спиной связаны, а значит, выплыть не было никакой возможности. Ему стало страшно умереть вот так, захлебнувшись. Макс замотал головой, мыча, извиваясь всем телом, стараясь выплыть на поверхность. Чья-то рука подняла его за волосы, оставив торчать над водой только одну голову. Сквозь стекающие по лицу потоки, Макс различил все тех же своих мучителей. Значит, еще не все закончено. Вода была настолько холодной, что зубы Макса невольно стали выбивать дробь.

– Что вам надо от меня? – заорал он в отчаянии, стуча зубами.

– Смотри-ка, наш чародей проснулся, – с сарказмом сказал старейшина, стоя на сухом берегу и кутаясь в теплую куртку. – Искупай его еще раз, – приказал он Макару.

Макар послушно надавил на голову Макса, опуская его опять под воду. Славик, стоящий в сапогах по колено в реке и держащий брыкающиеся ноги жертвы, трусливо дрожал. Будь его воля, сбежал бы давно, но боясь старейшины больше всего на свете, продолжал держать ноги, стараясь не глядеть на Макса.

Макс снова мычал, снова бился в воде. Секунды ползли как сонные тараканы. Наконец, ему еще раз было позволено дышать.

– Я не знаю, где ваш проклятый нож! Я его потерял во дворе орнитолога! Спросите у него!

– Я спросил его, – в задумчивости ответил старейшина. – Он сказал, что Алчущий у тебя.

– Врет он все!! – разозлился Макс, отплевывая снова приближающуюся к его рту воду. – Я потерял его!

Старейшина кивнул Макару, тот крякнул и начал топить голову Макса.

– Суки! Суки! – заорал Макс, снова погружаясь в воду.

Старейшина брезгливо заткнул уши, а Славик, зарыв лицо в воротник, тихо скулил от страха.

– Стойте! Отпустите его! – послышался за их спинами истошный крик. Продираясь сквозь кусты, к ним бежала Иванна. Волосы растрепанные, на пальтишке оборванная пуговица. Все как по команде обернулись к ней.

– Я знаю, где Алчущий!

Старейшина заинтересованно посмотрел на нее, прикидывая, врет или нет. Увидев, как Макар держит под водой сопротивляющегося Макса, Иванна истерично завизжала. Тонко и пронзительно. Славик, как будто ему выдали разрешение, тоже тихонько завыл. Иванна рванулась к воде, но старейшина удержал ее.

– Так что ты там сказала про Алчущий? – спокойно спросил он.

Из-под воды стали выходить пузырьки воздуха. Иванна, не отрывая глаз от страшной картины, судорожно хватала ртом воздух, как будто она тоже тонула.

– Это я! Я выкинула нож в болото!

– Ты? – старейшина был поражен. – Но зачем ты это сделала?

Иванна упала на колени перед старейшиной, покорно обхватив его ноги руками.

– Отпустите его. Только он сможет найти Алчущий. Он чувствует его.

Старейшина брезгливо отодвинулся от нее, сделал знак Макару и тот поднял за волосы уже бездвижное тело Макса, огорчено глядя на дело рук своих.

– Кажись, лишку передержал, – виновато пробормотал он.

Иванна побежала к Максу прямо в речку, поднимая ногами тучу брызг. Вместе с Макаром они вытащили его на берег. Иванна перевернула тело лицом вниз, чтобы вышла вода, положив его на согнутое колено. Несколько секунд ничего не было, потом Макс сделал резкий вдох, закашлялся, отплевываясь.

– Макс, дыши, дыши! – плача от радости, просила Иванна.

– Да дышу, я дышу, – Макс то ли кашлял, то ли смеялся. Его все еще била дрожь после ледяной воды.

Иванна растирала его тело, время от времени прижимая к себе, чтобы как-то согреть.

– Да развяжи ты ему руки! – Внезапно закричала она Макару. Тот переглянулся со старейшиной и, получив одобрение, развязал веревки.

Макс с удовольствием разминал руки, улыбаясь Иванне, самой что ни на есть глупой и счастливой улыбкой.

– Вот и молодец, – уговаривала она, – ты только слушайся меня, ладно? – шепнула она ему на ухо. – Я сказала им, что спрятала нож, ты подтверди. Понял?

Но до замерзшего Макса смысл слов Иванны не доходил.

– Ты плакала? – спросил он, вытирая лицо девушки своими непослушными от холода пальцами. – Прости меня…

Иванна, улыбнувшись сквозь новые слезы, приложилась щекой к его руке, целуя его пальцы. Макс смотрел на девушку с нежностью и грустью. Он понимал, что любит ее. В нем что-то изменилось, как будто вода, в которой его искупали, разрушила все плотины, выстроенные между ним и ею. Как это все было теперь неважно. Теперь он хотел любить открыто, не боясь и не борясь с самим собой. Если ему, конечно, дадут такую возможность… А Настя… Настя его простит.

– Ну, хватит сентиментальничать, – оборвал их старейшина. – Смотреть противно. Отнесите его в дом, пусть согреется. И с нее глаз не спускай, – тихо приказал он Макару.

За всем этим наблюдал Гена. Спрятавшись в густых кустах ивы, он оказался незамеченным, может, потому что до него никому не было дела. На его лице застыло выражение злой обиды. Не дожидаясь, когда все пойдут обратно к деревне, он развернулся и пошагал к дому, затаив в душе лютую ненависть. А снег все продолжал идти. Небо как будто прорвало…