Общая схема анализа дискурса в психотерапии определяется целями и задачами психотерапевтической помощи. Для этого терапевту необходимо владеть навыками анализа содержательной стороны высказываний клиента, т.е. уметь выделять бессознательные основы личностных концептов и моделей, лежащих в основе психологических трудностей и проблем, а также понимать лингвистические и семантические механизмы производства речевых высказываний, в которых находят отражение эти проблемы. В свою очередь, дискурс психотерапевта выстраивается так, чтобы в процессе терапевтического взаимодействия клиент научился понимать роль неосознаваемых компонентов внутреннего опыта в возникновении своих проблем или невротических симптомов и, соответственно, находить продуктивные способы их разрешения и снятия. Содержательная сторона анализа определяется психоаналитической традицией (в широком смысле этого слова), формальная – структурно-лингвистическими принципами текстового анализа.

Анализ дискурса как сложившаяся, устойчивая форма эпистемологической практики сформировался в 60-70 годы на стыке логики, лингвистики, психоанализа и философии языка. Перечень его объектов весьма широк – это политические, идеологические, этносоциальные и социокультурные дискурсы о самых различных сторонах и аспектах человеческой жизни – от дискурса вещей (Ж.Бодрийяр) до советского политического дискурса (П.Серио) и дискурса трансгрессивной сексуальности (Ж.Делез). В отечественной традиции он известен очень мало и практически не используется в качестве исследовательской парадигмы. Работы по анализу бессознательной основы психотерапевтического дискурса представлены, в основном, лакановской школой, чья глубинная герменевтика, по единодушному мнению, чрезвычайно трудна для понимания, особенно в случаях, когда приходится иметь дело с переводами статей. Но задача не становится от этого менее актуальной.

Существуют два основных способа понимания предмета анализа дискурса, выступающего в качестве единого объекта. Лингвистическая модель рассматривает дискурс как объект, с которым сталкивается исследователь, открывающий следы субъекта речи и языка, автора высказывания, указывающие на присвоение языка говорящим субъектом (их называют шифтерами или индексами, см. ранее, с.**). В рамках психологической модели дискурс понимается как способ языкового конституирования субъекта, полный и всеобъемлющий репрезентант его внутреннего опыта. Лингвистическая терапия естественно сочетает эти две непротиворечивые и взаимно дополняющие друг друга точки зрения.

В семиотическом пространстве психотерапии процесс анализа любого дискурса опирается на две материальные основы: архив и язык. Архив (в том понимании, которое сформировал для этого слова М.Фуко) – это, во-первых, совокупность текстов, содержащих описание теории и практики психотерапевтической работы в истории человеческой цивилизации. Во-вторых, это социальные институции, которые сохранили соответствующие формы практики, обеспечив условия для их воспроизводства, расширения, изменения, трансляции и т.п. В-третьих, это устройство (механизм), создающий разнообразные сочетания отдельных элементов, формирующих новые объекты, пополняющие архив. И наконец, это самонастраивающаяся система с обратной связью, позволяющая регулировать и детерминировать производство смыслов внутри указанного семиотического пространства.

Язык, обеспечивая саму возможность существования и производства значений и смыслов, образующих семиосферу психотерапии, представлен не только уникальностью своих конкретных составляющих (семантики, синтаксиса и прагматики, изменяющихся в другом языке), но и общими (во всяком случае, для основных европейских языков) правилами оформления "психотерапевтической речи", производства высказываний, иллокутивная функция которых представлена прежде всего целями психотерапевтического воздействия.

Анализ дискурса как объекта более психологии, чем лингвистики, опирается на ряд принципов, важнейшим из которых является принцип субъективности. В противовес "чисто лингвистической" точке зрения, полагающей, что повседневное использование языка людьми (речь) не должно интересовать науку о языке, этот принцип восстанавливает в правах субъекта, автора и хозяина языковой реальности. Анализ дискурса исследует закономерности семиозиса в психотерапии с помощью методов, противостоящих традиционным внутренним подходам лингвистической семантики. Прагматика дискурса имеет дело не с системой языка как средством (способом) коммуникации, но с высказыванием и говорением в качестве поступков, актов личностной активности. Именно в психотерапии говорить – это не столько обмениваться информацией, сколько осуществлять вмешательство, воздействовать на собеседника, владеть коммуникативной ситуацией, менять систему представлений слушателя, его мысли и поведение.

Иллокутивная функция актов речи психотерапевта и клиента может быть адекватно понята только в рамках семиотической целостности консультативного процесса, где синонимия и двусмысленность, семантическое и аргументативное значение высказывания, содержание пресуппозиций гибко смещаются относительно некоего имплицитного центра, выражающего интенции обоих субъектов. Процесс высказывания, преобразующий язык (существовавший до этого только как возможность) в дискурс, подразумевает доминирующую роль субъекта не только в прагматике, но и в семантико-синтаксических отношениях. "Кто говорит?", "почему?" и "зачем?" – вот основные вопросы, которые задает себе, слушая клиента, лингвистически ориентированный терапевт. От ответов на них зависит стратегия и тактика консультативного воздействия.

Второй принцип – диалогичности – можно назвать учетом присутствия Другого. Он отсылает аналитика представлению о необходимости точно атрибутировать высказывание некоему субъекту, который во многих случаях вовсе не обязательно совпадает с сознательным Я (эго) говорящего. Во всех случаях, когда один собеседник сказал нечто, чего вовсе не намеревался говорить, а его партнер услышал не то, что было произнесено (или не услышал произнесенного), мы имеем дело с удвоением участников диалога. Рефлексия по поводу Другого, имеющего конститутивный характер, исходит из теории высказывания и под влиянием глубинной психологии (особенно структурного психоанализа) претерпевает существенное расширение, затрагивая проблему субъекта, тесно связанную с его не-знанием как смысла высказывания, так и коннотативной семантики произнесенного.

Присутствие Другого является составной частью речи любого субъекта, причем их диалог в психотерапии чаще понимается как противостояние, взаимоисключение, а не взаимодействие. Связь с Другим заключает рефлексию смысла высказываний в очень жесткие рамки. Кроме того, субъект речи детерминирован своей связью с внешним миром, окружающей действительностью; это децентрализованный, расщепленный субъект, причем расщепление, вводящее Другого, имеет конституирующий (для субъекта) и структурирующий (для дискурса) характер.

Лингвистический психотерапевт, слушая речь клиента, всегда имеет в виду, что сама материальная структура языка позволяет, чтобы в линейности речевой цепочки звучала непредумышленная полифония, через которую и можно выявить следы бессознательного. Когда клиент говорит, он использует язык в том числе и как поразительный способ создания двусмысленности – к его услугам полисемия, омонимия, безграничные просторы коннотативных значений, автонимная коннотация, тропы. В ходе речевого взаимодействия всегда имеется что-нибудь дополнительное и непрошеное, и не только в случае оговорки, когда "другое означающее" занимает в цепочке место запланированного, а постоянно, за счет избытка смысла по сравнению с тем, что хотелось высказать, так что ни один говорящий субъект не может похвастаться тем, что он имеет власть над многочисленными отзвуками произнесенного.

Это свойство акта речи я, вслед за Ж.Отье-Ревю (33), склонна считать неизбежным и позитивным. Лингвистическая терапия возможна лишь постольку, поскольку клиенты говорят больше, чем знают, не знают, что говорят, говорят не то, что произносят и т.п. Дискурс весь пронизан бессознательным вследствие того, что структурно внутри субъекта имеется Другой. Разведение позиций субъекта и Другого, равно как и атрибуция дискурса одному из них, возможны чисто лингвистическим способом, при котором Я рассматривается как означающее, "шифтер" или индикатив, указывающий в подлежащем того, кто ведет речь. Соответственно, ответ аналитика может быть обращен к субъекту, или Другому, или адресоваться им обоим. Так анализ дискурса позволяет терапевту в ходе беседы с клиентом включиться в полифонию составляющих ее голосов.

Третий принцип – это принцип идеологичности. Понятие идеологии здесь используется в буквалистском его значении, как совокупность некоторых скрытый идей, не всегда и не полностью осознаваемое влияние которых обуславливает смысл высказываний, слагающих дискурс. Идеи, выступающие как вторичные означающие дискурса, располагаются в пространстве коннотативной семантики высказываний и определяют скрытый смысл речи, который способен заменить и вытеснить явный в любой момент. В психотерапии искусство аналитика должно быть выше способности клиента жонглировать скрытым смыслом своего дискурса, иначе терапевт не сможет проводить осознанную стратегию воздействия и рано или поздно окажется в плену бессознательных намерений своего собеседника. Множество пустых, ни к чему не ведущих терапевтических сеансов возникает именно по этой причине.

Изучение различных способов идеологической "деформации" дискурса клиента позволяет аналитику наметить конечную цель терапии. Учитывая коннотативные смыслы, последний лучше понимает, совокупность каких бессознательных идей (содержаний, мотивов) пропитывает речь пациента и может прямо указать на них, осуществив тем самым демистификацию совместного дискурсивного пространства.

Принцип интенциональности предполагает понимание сознательных и учет бессознательных интенций клиента в качестве полиморфного субъекта высказываний. Как правило, даже небольшие по объему фрагменты дискурса могут содержать множество различных, часто противоположно направленных и даже взаимоисключающих намерений и стремлений. Процесс вытеснения, безусловно, определяет основные противоречия, связанные с желанием одновременно высказать и утаить бессознательные означаемые, связанные с личностью клиента и историей его жизни.

Различные интенции клиента в его дискурсе могут быть представлены как интенции высказываний и интенции сопровождающих эти высказывания значимых переживаний. Поэтому (в особенности, если переживания интенсивно эмоционально окрашены и очевидно модулируют процесс порождения высказываний) необходим феноменологический анализ, позволяющий развести указанные типы интенций. Это важно прежде всего для тех особенностей высказываний клиента, которые обусловлены трансферентными отношениями. В равной степени в дискурсе терапевта должны быть замечены и учтены интенции, вызванные контрпереносом.

Помимо этих четырех основных принципов, которые могут быть положены в основу анализа психотерапевтического дискурса, нужно учитывать также следующее. В процессе анализа рассеянное множество высказываний приводится к позиционному единству. Производимая перегруппировка высказываний соответствует определенной концепции "точки зарождения" дискурса, понимаемой не как субъективная форма, а, скорее, как позиция субъекта, задающая определенную формацию дискурса. Каждая дискурсная формация определяет то, что может и должно быть сказано в зависимости от позиции субъекта. Комплекс дискурсных формаций в целом определяет "универсум" высказываемого и специфицирует границы речи клиента.

При анализе высказываемое в отношении субъекта определяется связью между различными дискурсными формациями. Эти формации очерчивают некоторую идентичность, не обязательно совпадающую с предъявляемой в ходе терапии (в глубинных школах – обязательно не совпадающую). Учитывая, что клиент не всегда говорит "от своего имени", можно предполагать, что он имеет статус субъекта высказывания, который определяется той дискурсивной формацией, в которую он попадает. Аналитик обязан помнить, что разнообразие дискурсивных формаций отнюдь не является случайным, оно детерминировано ядром устойчивых смыслов, конфигурация которых и составляет основу проблемы клиента.

Как для терапевта, так и для клиента актуальный дискурс всегда соотносится с "уже сказанным" и "уже слышанным". В концептуальной практике анализа дискурса эти особенности пресуппозиций и импликаций конкретного дискурса называют преконструктом. В психотерапии преконструкт образуют рамки терапевтических отношений, взаимно направленные ожидания терапевта и клиента и их устойчивые личностно-смысловые системы, актуализирующиеся в процессе понимания и оценки личности собеседника. В качестве отметок, "следов" предшествующих дискурсов (или отдельных высказываний) преконструкт обеспечивает эффект очевидности. Любой терапевт хорошо знаком с само собой разумеющимися, очевидными выводами и утверждениями клиентов, которые в конечном счете оказываются либо неверными от начала до конца, либо вообще не поддающимися верификации в силу нарушения логики предикатов.

Очевидность, на которую рассчитывает клиент, придает его речевой деятельности иллюзорность, являющуюся важным аспектом его способа высказывания. Можно говорить о "прозрачности" дискурса клиента, понимая ее как совокупность очевидностей, эффектов дискурса, которые пронизывают производство смыслов; парадоксальным образом в результате формируется "затемненность" границ между смыслом и его субъектом. Клиент в определенном смысле постепенно становится заложником высказанного им, он ужен не может изменить смысл в соответствии со внезапно возникшим намерением. В его распоряжении остается лишь иносказание (перифраз).

Для лингвистического терапевта выделение иносказаний в речи клиента имеет первостепенное значение. С его помощью можно наблюдать связь между различными позициями субъекта, его переходы из одной дискурсной формации в другую, поскольку все они связаны между собой отношениями перифразирования. Иносказание – безошибочный диагностический признак присутствия Другого (Иного), а вся совокупность перифраз задает расстояния между смыслами в различных, связанных между собой дискурсных образованиях. Посредством иносказаний смыслы (и субъекты) сближаются друг с другом и удаляются друг от друга, смешиваются и различаются. Это происходит в силу того, что субъект (клиент), сконцентрировавшись в самом себе (на своей проблеме), при производстве смысла рассматривает себя не как объект референции, а как совокупность связей между различными дискурсными формациями.

Наличие преконструктов обеспечивает порождение эффекта значения внутри дискурсной формации, благодаря чему субъект высказывания (клиент) может занять положение, способствующее иллюзии субъективности, т.е. иллюзии того, что он (субъект) и есть источник смысла. Все происходит таким образом, как если бы язык сам по себе поставлял элементы, требуемые для создания "необходимой конституирующей иллюзии субъекта". Фактически же в процессе производства дискурса имеет место двойное вытеснение: сначала клиент отторгает тот факт, что смысл высказывания формируется в процессе, детерминированном законами языка (внележащими частной логике субъекта). Затем он "забывает" о разделении субъективного семиотического пространства, посредством которого в нем формируется зона высказанного (явного) и отброшенного (невысказанного, тайного). Разумеется, чаще всего отбрасываются (в качестве второстепенных, неважных) как раз те моменты, совокупность которых составляет "неудобные" аспекты смысла. Могу добавить, что в анализе литературно-художественных и политических дискурсов это называется "эффектом Мюнхгаузена".

В дискурсе терапевта присутствие преконструкта обусловлено прежде всего его концептуальными теоретическими знаниями и установками, сформировавшимися в рамках одной или нескольких психотерапевтических школ. Элементы дискурсивных практик психоанализа, теории М.Кляйн и интерперсонального подхода Г.С.Салливана могут составлять, к примеру, "материально-историческую объективность" дискурса терапевта, работающего с глубинными нарушениями межличностных отношений; правила индирективной терапии определяют стиль работы и порядок дискурса консультанта в ходе проведения роджерианского интервью. Профессиональная идентификация терапевта с той или иной психологической теорией детерминирует его дискурс, навязывая и одновременно скрывая его подчинение под видимостью независимости субъекта отдельно взятого высказывания.

В процессе рассказывания личной истории дискурс клиента апеллирует к совокупности смыслов внутреннего опыта, используя формулы, конституирующие первоначальный, воображаемый дискурс, относящийся к области памяти. Это проявляется в ритуалах непрерывности, которые перекраивают время, соединяя смысл актуальных высказываний с прошлыми и будущими формациями индивидуального дискурса. Такие ритуалы наблюдаются также в процессе структурирования продолжительной по времени терапевтической работы психоаналитического характера. Эта ритуализация имеет лингвистическую природу, поскольку опирается на гибкую систему трансформаций глагольных времен, а не на традиционные речевые формулы. Ритуалы непрерывности соотносятся с формами умолчания – любой психоаналитик знает: то, что не высказано, тоже имеет смысл.

Молчание и умалчивание в анализе психотерапевтического дискурса важны своей конститутивной ролью. Как правило, в речи клиента всегда имеется основополагающее умолчание, соответствующее сильно вытесненным, глубинным слоям бессознательного, локальное умолчание, соотносимое с иррелевантными обсуждаемой проблеме аспектами опыта, и замещающее умолчание, составляющее суть того, что можно назвать "речевой политикой": говорить об А, чтобы не высказать В. Процесс умалчивания связан с борьбой смыслов и нарушением свободы передвижений из одной дискурсной формации в другую. При исключении некоторых смыслов в речи клиента возникают семантические зоны (а, следовательно, и позиции субъекта), которые он не может занимать, так как они становятся для него запретными. Психотерапевт в качестве пансемиотического субъекта может говорить с этих позиций, возвращая клиента в сферу того, о чем он пытался умолчать. Это весьма эффективный способ работы с сопротивлением.

В конечном счете, анализ дискурса в ходе психотерапевтического взаимодействия представляет собой процедуру, посредством которой терапевт способен преодолеть исходящее от клиента принуждение к интерпретации (одной из возможных, которая, тем не менее, представляется последнему единственно верной). Бессознательная идеология речи клиента образует смысловое и семантическое ядро его проблемы, а запрос определяется возможностью понимания. Задачей аналитика является понимание властной (детерминирующей) роли бессознательных содержаний, в рамках которой конкретная идеологическая интерпретация тяготеет не к недостатку смысла (его сокрытию, искажению, изъяну), а к избытку, насыщению, исчерпывающей полноте, производящей эффект очевидности. Анализ предоставляет возможность рассматривать смысл как незаполненный, свободный для множества различных интерпретаций. Ассимилируя результаты такого интерпретативного взаимодействия, клиент в итоге оказывается способен включить в свой дискурс сделанные совместно с аналитиком открытия, проливающие свет на подлинную природу его трудностей и проблем и выбрать адекватный способ их разрешения и преодоления.

Таким образом, формальная сторона анализа бессознательных компонентов дискурса, опирающаяся на перечисленные выше принципы, представлена интерпретативными процедурами лингвистического характера. Однако модифицированной парадигмы текстового анализа недостаточно для того, чтобы обеспечить адекватное и психотерапевтически конструктивное понимание речи клиента. Необходимо хотя бы в общих чертах описать стратегию идентификации бессознательной основы психического моделирования клиентом реальности, которая рассматривается в лингвистической психотерапии как источник возникновения проблем и, следовательно, основной объект терапевтического воздействия. Здесь и далее речь пойдет о способе установления соответствия между дескриптивным бессознательным (в его фрейдовском понимании как психического процесса, существование которого следует предполагать, выводить на основе наблюдения явлений душевной жизни, которые иначе оказываются необъяснимыми), и динамическим бессознательным

Утверждение реальности бессознательного есть, как известно, ядро психоаналитического теории, ее сущность. Все, что можно с достоверностью узнать о его природе - это общий способ, при помощи которого бессознательные влечения в качестве интенциональных актов организуют и трансформируют опыт субъекта. Различие между сознательным и бессознательным ментальным актом состоит в том, что последний выполняется без референции к субъекту, который, таким образом, остается в неведении относительно собственных намерений.

Представление о бессознательных интенциях как специфических формах категоризации опыта, в результате которой ряд психических содержаний подвергается забвению (вытеснению, подавлению, отрицанию), не должно восприниматься как утверждение о существовании у личности таких категорий самих по себе, подобно сосудам, которые только и ждут, чтобы их наполнили. Бессознательные репрезентанты влечений только задают способы приписывания (семиотизации) смыслов и значений определенным частям или аспектам опыта личности. Динамическая природа бессознательного определяется тем, что его содержания не являются идеями, которые имеют функции и могут быть использованы определенным образом. Они и есть это использование. Говорить о конститутивной функции бессознательного – значит пытаться понять систему индивидуальных предпосылок порождения и трансформирования значений и смыслов как психических феноменов, производящих разрывы, лакуны в континууме внутреннего опыта переживания субъектом значимых аспектов своего личностного функционирования.

Такое понимание конститутивной функции бессознательного дает возможность прагматически интерпретировать дискурс клиента с точки зрения имеющихся в нем разрывов ("зияний"), которые и выступают индикаторами глубинных проблем. А поскольку центральным моментом психоаналитической терапии принято считать установление связи сознания (эго) с вытесненными содержаниями и представлениями, то понятно, почему заполнение разрывов и лакун в дискурсе клиента является действенным способом оказания ему психологической помощи. Это, собственно, и есть лингвистическая психотерапия как таковая.