ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Что такое Духовное сообщество?
Мастер, скажите, в чем смысл существования духовных традиций в мире? Кто и когда может сказать про себя, что он принадлежит духовной традиции?
Мы выросли в ситуации, в которой духовные традиции практически отсутствуют. Знания о духовных традициях пришли к нам в основном из книг, но и они стали доступны недавно. Только некоторые из нас имели возможность встретиться и общаться с живыми носителями традиции, поэтому и возник большой перекос в понимании того, что есть духовное сообщество и что есть сами духовные традиции.
Первый критерий, который мы можем ввести для того, чтобы рассматривать любой вариант совокупности данных под названием "духовная традиция", – это сравнение предлагаемых моделей жизни по уровню сложности. Если модель, которая предлагается в качестве духовной жизни, проще, структурно примитивнее, чем жизнь, которой мы все живем, то эту модель сразу можно отнести в разряд "убежища".
Использование знаний духовной традиции или специально заново организованной системы знаний для создания модели жизни, структурно более простой, однозначной, не имеющей внутренних противоречий, указывает на то, что человек не справляется со сложностью внешнего или сложностью внутреннего мира. И как показывает практика, большинство людей, произнося слово "духовность", имеют в виду именно такую ситуацию.
Это очень важно. Использование духовной традиции, духовной культуры в качестве убежища и является наиболее распространенным вариантом.
Оформляются эти варианты обычно с помощью самой разнообразной мотивации: стремление к самосовершенствованию, восхождение "к чему-то там небесному" или, наоборот, нисхождение "к чему-то там сатанинскому".
Независимо от мотивационного оформления, от того, во имя чего и зачем, – при анализе обнаруживается, что человек пытается создать себе или психологическое, или практическое жизненное убежище. Он упрощает свою внешнюю ситуацию за счет специально организованного внешнего мира (например, секта, община) или свою внутреннюю организацию за счет создания внутренне непротиворечивого, структурно простого мира, тем самым уходя от напряжения, сложностей и противоречий, и в любом случае оказывается в убежище. Чаще всего оправданием такого "ухода" служит такой мотив, как самосовершенствование.
Давайте спросим любого человека, который объявил себя духовным искателем, – что такое жизнь в духовности? Как он себе это представляет? И большинство нарисует очень простую картинку, организованную по очень простым правилам, и чаще всего это будут правила самоограничения или правила канонической формы. Все. Реального конкретного содержания, которое любой человек передает, когда рассказывает о своей жизни, вы не услышите. А поскольку нужно как-то построить аксиоматику, т.е. ценностную структуру этого упрощенного мира, то создается сверхценностная идея. Сверхценностью, как правило, становятся переживания. Все содержание духовности как убежища сводится к переживаниям, "особым переживаниям", которые объявляются сверхценностными, или же к переживаниям общения, к простой, ясной структуре общения по принципу: все мы хорошие, все мы любим друг друга, все мы мирные, тихие. Необходимость убежища осознается как со стороны рационального знания, так и со стороны духовной традиции. Существует целая категория людей, которые нуждаются время от времени в такого рода убежищах, и поэтому эти убежища существуют, существовали и будут существовать. Но когда человек, претендующий на серьезное отношение к традиции, к духовному сообществу, пытается свести к убежищу всю задачу духовной традиции – это просто выдает его незнание. Если бы это было так, т.е. если бы столь структурно упрощенная духовная жизнь была возможна, то духовное сообщество давно бы перестало существовать. Оно бы сохранилось просто как абстрактная идея или в виде отдельных общин, которым большее или меньшее время удавалось бы существовать, но производить ту продукцию, которую человечество получает от духовного сообщества, они бы не смогли. Прежде всего разграничением между духовным убежищем и духовной традицией как таковой является понятие работы и пути. Подлинным содержанием духовной традиции, естественно, является движение к истине. Любая духовная традиция, в какой бы форме она ни представала перед нами, прежде всего является предложением пути к истине. Основной ценностью любой духовной традиции является истина в том качестве, в котором она в соответствии с принципом времени, места и людей определяется. Любая живая духовная традиция содержит в себе рефлексию о том, что достижение истины есть самая сложная из всех сложных задач, которые человек может поставить перед собой. Естественно, что сам путь и жизнь в этом пути содержит огромное количество деталей, конкретного содержания, конкретных противоречий, опасностей, соблазнов, спадов, подъемов. Описание этого пути содержит не меньшее количество подробностей, эмоций и т.д., чем описание любой жизни вне традиции. Это первый разделительный рубеж. Если в убежище истина как достижение только декларируется, а основными ценностями являются моменты переживания, то в духовной традиции как таковой, на Пути, существует лишь единственная ценность – истина. Все остальное обесценивается. Иногда это обесценивание, при не правильном понимании технологии, отсутствии достаточно полного знания, приводит к таким срывам, как глубинный цинизм, деструктивные влияния на человека и т.д. и т.п. Путь полон опасностей.
Эти опасности и эти препятствия, преодоление их, а также сопутствующие переживания и сопутствующее открытие в себе каких-то способностей, возможностей – все это обесценено тем, что единственная ценность, осознаваемая как смысл, к которому все устремлено, собрано, сконцентрировано, – это истина, в той формулировке, которая принадлежит данному духовному учению. Поскольку путь продолжителен, то существует огромный разброс между людьми: одни находятся в этом месте, другие в том, есть остановившиеся, движущиеся, движущиеся назад, непрошедшие, погибшие, живущие – это огромный мир со всеми признаками живого, конкретного, а не абстрактное "вообще". Этот мир не переносится в книгу, книги учений духовных традиций, как правило, содержат в себе выжимку, кристалл, т.е. формулировку истины, как она формулируется в данной традиции, иногда более или менее полно излагается структура пути (т.е. основные этапы) и некоторое количество технологических знаний, которые данная традиция считает возможными для передачи в тексте или через текст. Чаще всего текст предназначен для работы с ним, а не просто для "познавательного" прочтения. Когда вы сталкиваетесь с материалом, который по всем своим признакам не принадлежит к этой жизни (т.е. к жизни Великого Среднего), то прежде всего следует сориентироваться – что вы сами ищете и что вам предлагают: убежище, где первый признак – это простота, структурная обедненность, отсутствие конкретики, максимальная абстрагированность, или Путь. Путь – это ключевое слово, он изначально подразумевает протяженность во времени, отсутствие гарантий того, что цель будет обязательно достигнута, а также всякие сопутствующие сложности, требующие работы, руководства инструкторов, учителей, проводников и т.д., требующие для своего осуществления огромной структуры под названием духовное сообщество, сообщество живых носителей традиции.
Второй критерий. Он очень интересен, на мой взгляд. Он состоит в том, что наличие такой мотивации, как самосовершенствование показывает на непричастность предлагаемого знания к реальной духовной традиции. Из предыдущего ясно, что духовная традиция как Путь не может предложить идею самосовершенствования – она может предложить идею постижения истины, слияния с истиной, т.е. когда бытие субъекта и бытие истины становится тождественным, становления истины, но она не может предложить идею самосовершенствования как таковую. Это очень важно.
Правда, возможен вариант, когда людей заманивают, понимая, что другая мотивация им просто недоступна, и поэтому предлагается некая система самосовершенствования с расчетом на то, что некоторая часть людей, вовлекаемая в идею совершенствования, потом обнаружит в себе более глубокую мотивацию. Или же дело действительно в том, что в предлагаемом знании от духовного сообщества осталась только внешняя оболочка – словесная или формальная. По существу дела, к духовной традиции это не имеет отношения.
Между идеей постижения и идеей самосовершенствования лежит пропасть. Это совершенно разные вещи. Если мы встречаемся с материалом, опирающимся на идею самосовершенствования, то в лучшем случае перед нами продукт, созданный в духовной традиции и отданный на всеобщее пользование. Вот один из последних свежих примеров: сейчас в психотерапии у нас и у американцев в особенности стала модной "самая современная и прогрессивная" методика под названием "нейролингвистическое программирование". Эта методика – часть одного из буддийских путей. Когда-то этот материал был секретным и сугубо эзотерическим, сейчас он оформлен в приемлемой форме и существует в психотерапии. Всем известна аутогенная тренировка. Это материал, сделанный в Раджа-йоге. Хатха-йога, которую печатают в наших журналах, имеет отношение к живой традиции Хатха-йоги только как продукт, произведенный этой традицией. Потому что если Хатха-йога путь действительно духовный, в чем у нас нет оснований сомневаться (хотя нет и особых оснований утверждать), то он не может предложить идею самосовершенствования. А если мы покопаемся, через кого пришла эта "наша" Хатха-йога и что там написано в этих книжечках, то мы увидим, что в них изначально заложена только столь популярная идея самосовершенствования. Каков смысл этого продукта? Первое – это помощь, товар, которым в соответствии с законом "время, место, люди" духовное сообщество обменивается с Великим Средним, внутри которого оно находится. Это результаты исследования, результаты работы. В духовном сообществе существует свое понимание работы, свое понимание продукции. Здесь все сосредоточено на человеке, на человеческом бытии и на взаимоотношении между человеком и реальностью, между человеком и истиной. А поскольку духовное сообщество тоже часть человечества, то продукты усовершенствованных технологий, поисков, знаний поступают контролируемо или иногда неконтролируемо в Великое Среднее и входят в оборот общей жизни.
Таким образом, мотивация указывает на то, что же конкретно предлагается: убежище или путь. Мотивация, сформулированная как идея некоего самосовершенствования, явно указывает нам на технологический продукт.
Это важно помнить. Никакого совершенствования в духовной традиции нет.
Происходящие изменения могут для постороннего наблюдателя выглядеть как совершенствование, но внутри самой традиции нет ни такой формулировки, ни рефлексии, поскольку единственная цель-постижение. Трансформации, которые происходят при этом, необходимы для того, чтобы произошло постижение, они побочный продукт, следствие прохождения определенных этапов и не являются даже временной целью, потому что совершенна только истина.
Третий критерий. Следующий критерий связан с полным отсутствием у нас непосредственного соприкосновения с живыми носителями традиции. Мы выросли в обстановке гонения и искоренения любых проявлений деятельности духовного сообщества, поэтому наше представление о живом носителе традиции – это лубочная картинка или в лучшем случае художественный образ, очищенный от своей конкретности. Ну, скажем, скульптура Будды. И то, если внимательно порасспрашивать людей, как они себе представляют Будду, то выяснится, что даже скульптуру они видят не полностью. Масса людей совершенно не помнит, что Будда на большинстве скульптур полный. А по некоторым пониманиям даже, страшно сказать, толстый. А Лао Цзы так просто пузатый, толстячок. Привычка относиться к живому носителю традиции как к памятнику, как к неживому, напоминает мне ситуацию, которая произошла с Роденом. Роден хотел поставить памятник обнаженному Бальзаку, считая, что этим он передаст суть Бальзака, его гения. Однако ему не удалось это доказать заказчикам, пришлось одеть Бальзака в балахон, и исчез замысел, исчез живой конкретный Бальзак Родена, и остался Бальзак "вообще". Так и мы с вами можем пройти мимо живого носителя традиции, он для нас неопознаваем. Если же он опознаваем, т.е. он полностью соответствует нашему художественному образу, то это, как правило, шарлатан. Это естественно, потому что шарлатан знает, в каком виде надо предстать. Очень редко это человек, который специально работает над образом, как, скажем, Раджниш, который во втором этапе своей работы стал использовать особые костюмы, театр, создав такой образ, который помог ему еще больше спрятаться, спрятаться за опознаваемость. В принципе, живой носитель для нас неопознаваем. Поэтому мы бросаемся из крайности в крайность. Те из нас, кто столкнулся с суфийской традицией, готовы видеть суфиев в каждом сумасшедшем, в каждом пьяном. Потому что – а черт его знает? Когда ты уже понимаешь, что у тебя нуль знаний, тогда ты готов на все. Оборотная сторона незнания – или памятник, или уже кругом кишмя кишит… Подлинные же носители традиции, независимо от того, к какой конкретно традиции они принадлежат, опознают друг друга совершенно свободно. Наше незнание плюс существование внутри общества, в котором просто нет возможности получить навык опознавания таких людей, привело нас к совершенно иллюзорному представлению о том, как выглядит живой носитель традиции. А вариантов – миллион. Насколько по-разному выглядят люди, настолько по-разному выглядят и носители традиции. В силу незнания в нашей культуре, в нашем сообществе, как нигде, распространена шизофренизация духовной идеи. Поиск абстрактных наставников чаще всего приводит к тому, что начинаются "глюки", появляются "небесные женихи", "учителя небесные" в экстазах, во снах, в так называемых медитациях. Естественно, мы не можем отбросить факт, что один раз на тысячу или на десять тысяч действительно может произойти такое проявление реальности. Но в большинстве случаев это элементарный процесс шизофренизации личности, и обычно он заканчивается если не в психушке, то постановкой на учет в ней же. Какой же выход из этой ситуации? Прежде всего выход, как всегда, в том, чтобы признаться в своем незнании. Прежде всего. Признаться в том, что мы не имеем ориентиров для этого. Если мы попытаемся создать какой-то совокупный образ, то, во-первых, он будет усредненный, во-вторых, идеализированно абстрагированный и лишенный своей конкретности. Абстрактные люди не живут. Абстрактные люди – это памятники или плод воображения. Поэтому люди с огромной легкостью ловятся в сети шарлатанов и совершенно с той же легкостью проходят мимо истинных носителей традиции. Человек, живущий в глубинке Средней Азии и сталкивающийся всю жизнь с детства с различными проявлениями духовного сообщества, – отличит пира от суфийского мастера.
Он знает, что пир будет ходить в благородных одеждах, а суфийский мастер валяться под забором, эпатировать публику или представляться простым сапожником. Он ориентируется, он видел разные варианты. Мы с вами не видели их, поэтому мы опираемся на то, что слышали, читали, в основном опираясь на сохранившуюся в минимальной степени религиозность культуры – то есть на классические религиозно-церковные образы, в основном. Это третий источник грандиозной путаницы.
Напомню:
I критерий – разница между убежищем как структурно-упрощенным вариантом жизни и путем реальной духовной традиции, который всегда труден, долог и так же полон всевозможных конкретностей, как и любая жизнь. В убежище – смещение ценностей на переживание, а в пути – одна сверхценность – это истина.
II критерий – мотивационная разница. В истинной духовной традиции не может быть такой мотивации, как самосовершенствование, и всякий материал, в котором самосовершенствование выступает в качестве ведущей идеи, есть, в лучшем случае, продукт какой-либо духовной традиции.
III критерий – наше абсолютное незнание того, в какой форме может выступить живой носитель традиции. Отсюда попытка искать канонический образ, абстрактный образ и, самое страшное, – бестелесный образ. Для нас это самое страшное. Для индуса, йога искать внетелесного гуру логично, он с телесными общался очень много. Его внетелесный гуру – это или идея, или абсолютно конкретное существо. Если вам повезет и вы прочитаете подробное описание визуализаций этого самого гуру, то вы увидите такое огромное количество всевозможных конкретностей, что только для разучивания того, что должно увидеть, нужно несколько лет. Это движется, это живое, а чтобы вызвать "глюк", ничего знать не нужно, "глюк" – он и есть "глюк".
Следующий аспект – отношения между духовным сообществом и Великим Средним. В этих отношениях есть много разных ступеней, переходов и, естественно, нет жесткой границы – вот духовное сообщество, а вот все остальное человечество. Представлять себе это так – значит поставить мысленный эксперимент, который проделал Гессе в своей книге "Игра в бисер". Где "духовная провинция" резко ограничена, где все формализовано. Нет. Духовное сообщество построено прежде всего по принципу так называемого "незримого колледжа", если пользоваться нашими европейскими определениями. Принадлежность к духовному сообществу не есть принадлежность социализированная, это не обязательно монастырь, это не обязательно какая-то одежда или значок. Это другая жизнь. Прежде всего это другая жизнь, по другим принципам построенная жизнь. И, естественно, чтобы жить этой жизнью, нужно быть другим. Поэтому градации вхождения в эту другую жизнь – разные. В чем принципиальное, основное отличие между жизнью в Великом Среднем и в духовном сообществе? Как ни странно, последняя выглядит беднее. (Эта бедность, кстати, и дает почву для абстрагирования). Чем она беднее? Прежде всего тем, что в ней отсутствуют захват или экспансия. Сценарий жизни в духовном сообществе не включает в себя захват территории. По существу своему, но не обязательно в материальном смысле, духовная жизнь беднее, т.е. она менее разнообразна в своих вариантах. Почему? Потому что в первой части сценария жизни в духовном сообществе полагается целевое бытие. Люди, живущие целевым бытием, одержимые, целеустремленные, но не фанатики. Хотя провести эту грань бывает очень трудно – был Циолковский фанатиком или нет? Это сложно. Различить удается обычно по результам. Произвел какуюлибо продукцию – значит, не фанатик, а целеустремленный. Ничего не произвел, а просто шизанулся, впал в паранойю – фанатик. Не случайно люди, живущие в Великом Среднем по принципам целевого бытия, вызывают особое чувство: с одной стороны, ими восхищаются, с другой – они вызывают реакцию избегания. Вот мой любимый пример: студент-выпускник, будущий скульптор, на вопрос: "Хочешь ли быть таким скульптором, как Микеланджело?" – не задумываясь, ответил: "Да", а на предложение: "Ну, живи тогда, как он", – ни секунды не задумываясь, сказал: "Нет! Что,я сумасшедший, что ли?!". Мы принимаем их продукцию, но не образ их жизни.
В духовном сообществе целевое бытие полагается изначально, а целевое бытие – бедное бытие. Богатым, в смысле многообразным, оно становится постепенно, достижение высшей точки возможного для целевого бытия богатства означает, что наступило время от него отказываться. Наступает время следующего этапа, следующей большой главы сценария жизни в духовном сообществе – время целокупного бытия. Эти основные первоначальные этапы сразу резко отделяют сценарий обычной жизни от сценария жизни в духовном сообществе. Естественно, что здесь и происходит отбор. Членом духовного сообщества, по определению, может оказаться только тот человек, который реализовал целевое бытие и сумел отказаться от него на высшей его точке. Практически Это и есть вход.
Отказ – это и есть вход. Переключение происходит за счет осознавания, что та часть пути, которая построена на принципах целевого бытия, закончена и теперь продвижение возможно только за счет реализации принципов целокупного бытия.
Естественно, что любой член духовного сообщества, как минимум, выглядит асоциальным, по той простой причине, что, не имея социального разрешения, он реализует свое социальное бытие по сценарию, который Великое Среднее заготовило лишь для великих, знаменитых, для исключений.
Члены духовного сообщества сразу начинают жить по сценарию, разрешенному Великим Средним для таланта. В этом сценарии тоже предусмотрено, что в начале пути, пока еще нет продукции, талант пинают со всех сторон. Он тоже асоциален. Все основные опасности содержатся в первом этапе – этапе целевого бытия. Почему? Потому что очень легко создать пародию на целевое бытие, используя его особенности для самооправданий. Для того чтобы различить целевое бытие из духовного сценария и видимость целевого бытия – годится тот же критерий упрощения или усложнения жизни, он помогает обнаружить разницу довольно быстро и спокойно. В духовной традиции целевое бытие – это очень трудный путь, это фаза восхождения.
Она связана с большим напряжением не только внутренним, но и внешним.
Происходит постоянное усложнение, нарастание трудностей как во внешнем мире, так и во внутреннем. Чем дальше, тем сложнее, чем дальше, тем труднее. Поскольку этот принцип совершенно противоположен обычному сценарию – чем дальше, тем легче, – то естественно, что сам он и служит критерием отбора и различения. Никакой таинственности не надо-сам принцип производит отсев. Но те, кто не в состоянии следовать этому принципу, оказываются не в состоянии осуществить следующий шаг, и все.
Поэтому никакой "лапши" особенной, никакой театральной декорации на тему таинственности и недоступности – не нужно. Это и без того – тяжело, тем более, что в силу реальных причин то и дело возникают дополнительные напряжения, связанные с усталостью, со всякими (условно называемыми) соблазнами. Жизнь Великого Среднего, поскольку ты находишься внутри нее, не в специальных условиях, размывает тебя, затягивает в свою налаженную колею. Сама по себе жизнь прекрасна и в обычном варианте, она действительно прекрасна, если к ней творчески относиться, если быть в ней духовным, в обычном смысле слова, человеком. Она дает огромное количество радости, творчества – чего хотите, все можно найти. Жизнь настолько многообразна, все можно найти. А тут предлагается бедная жизнь, особенно в первой фазе – очень бедная, однонаправленная. И поэтому здесь очень сложно. Другой вариант возникает, когда кто-либо сталкивается с традицией, где создается специальная ситуация, скажем, монастыря, на время или навсегда. Традиция развивается внутри замкнутого социума, по определенным правилам – там, конечно, все несколько иначе. Но и там проявляется тот же принцип – не всякий послушник оказывается способным реализовать себя. Далеко не всякий. Каждый человек – штучный человек, единственный – это основной принцип духовности, и поэтому невозможно создать структуру, гарантирующую одинаковое достижение всем. Идея уравниловки в духовности возникнуть не может, в силу своей антигуманности.
Она опровергает исходный тезис познания духовного – каждый человек, взятый в его тотальности, есть неповторимость. Конечно, у него есть какие-то элементы, которые совпадают частично или взаимно перекрываются, но по сути – конкретный человек есть уникальность. А раз уникальность, то не может быть одинаковых результатов. Поэтому знание, которое духовное сообщество добывает и реализует в различных практиках, резко отличается от того знания, к которому мы с вами привыкли. Привычное знание предназначено для массового человека, оно имеет дело со стандартом. Когда человек произведен по определенным правилам социализации, то эти правила делают нас более или менее похожими. У нас нет знания, предназначенного для штучности. В нашем сообществе вообще недавно появились спецшколы, кое-какая элитность, разбор по индивидуальным одаренностям и прочее. Но знания, предназначенного для выявления штучности, пока нет. А если и есть, то практически все заимствовано в той или иной форме у духовного сообщества.
Каким же образом духовное сообщество, несмотря на все эти сложности, умудряется существовать в течение тысячелетий и даже в наше время? Из-за растущей государственности, монополизации наше время – наиболее суровое для духовного сообщества. Почти везде разрушены традиционные механизмы отбора, вовлечения, возможности свободного нахождения духовного источника, свободного самоопределения в этом, свободного входа-выхода; все время сложно. И жатва не столь обильна, а работников еще меньше. Каким же образом оно существует? Почему человечество в своем глобальном инстинкте или саморефлексии все-таки как-то сохраняет это ощущение, знание, предчувствие – по-разному, в разных местах и разных временах – необходимости существования духовного сообщества? Можно сказать, что духовное сообщество – это такой институт человека, который человечество содержит на протяжении всей своей истории. Это только мы в нашем европоцентризме уверены, что мы создаем институт человека, что его не было. Во все времена, во всяком случае во все исторически фиксированные времена, существовало духовнее сообщество, занимавшееся человеком и его взаимоотношением с реальностью. Вот это и есть институт человека. И поэтому духовное сообщество существовало, существует и будет существовать. Это часть человечества, профессионально занимающаяся человеком. И если бы мы имели возможность проследить, как духовное сообщество выдавало свою продукцию на протяжении истории человечества в Великое Среднее, мы бы увидели, что оно сыграло колоссальную роль в истории человечества. Мало того, уже где-то на рубеже той и этой эры, скорее даже во времена V-IV века до н.э., духовное сообщество отрефлексировало невозможность переносить свои законы на все человечество и требовать от него такого пути развития. Оно уже отрефлексировало специфику того, что это другая жизнь – уже в районе IV-V веков до н.э. произошла саморефлексия, уже тогда. А ведь саморефлексия – это серьезная штука, Великое Среднее только начинает процесс саморефлексии – осознания себя как единого человечества за счет того, что создало глобальную проблематику, затрагивающую всех – атомную опасность, экологический кризис и прочее. Здесь только начинается саморефлексия, а в духовном сообществе эта рефлексия произошла, как минимум, две с небольшим тысячи лет тому назад.
Необходимость содержания духовного сообщества несомненна. Вы ведь сами понимаете, что если бы это не имело смысла, то в ходе исторического процесса оно уже давно бы погибло. Это не так сложно сделать как в отдельно взятой стране, так и во всех остальных вместе взятых, если бы это был вопрос формальный. Но поскольку это вопрос не формальный, это вопрос жизни человечества, то духовное сообщество существовало, существует и будет существовать. Это и есть институт человека, и когда мы сейчас слышим о том, например, что расширяется использование нетрадиционной медицины – это смешно. То, что мы называем традиционной медициной, существует совсем недавно, а то, что мы называем нетрадиционной, является действительно традиционной. Такое восприятие традиции отражает сдвиг оценки, который у нас есть, это естественно. Мы выросли в такой культуре, но люди, всерьез интересующиеся проблемами духовного пути, духовного сообщества, должны осознавать этот момент.
Как и во всяком другом деле, как и во всякой другой профессии, и в духовной традиции есть период голого энтузиазма под названием неофитство, есть период, когда это все работает на самоутверждение личности или индивидуальности. Освоение специфической информации, получение каких-то специфических навыков, чтобы занять свою территорию в социуме, утвердиться в качестве неповторимого элемента этого социума, и как в любой профессии, также неумолимо наступает момент выбора, когда ты становишься профессионалом, или потихоньку бросаешь это занятие, или остаешься любителем до конца дней. Это уже вопрос привязанности, любви, какой-то такой самореализации, внутренней необходимости… Поэтому существует знаменитый и столь часто мною повторяемый, ставший уже риторическим вопрос: куда деваются духовные искатели после тридцати пяти лет? Никуда они не "деваются", они просто начинают жить обычной жизнью, выяснив для себя окончательно, что другая жизнь их по каким-то причинам не устраивает. Это естественно, в этом нет ничего обидного. И если человек это осознает, то он все богатство, которое получил, пока ему удавалось жить двумя жизнями одновременно, прекрасно реализует в своей жизни и становится источником радости для окружающих и примером радостного, творческого, глубокого отношения к жизни, одухотворения ее. Если он этого не осознает, если в нем гордыня по-прежнему бушует, то, естественно, он начнет топтать, быть "анти" – бороться, разоблачать, короче говоря, не будет жить толком ни в этой жизни, ни в той, хотя эта жизнь включает в себя борьбу и разоблачение, чего совершенно нет в духовном сообществе, потому что такие глупости просто недопустимы для взрослых людей. Вообще духовное сообщество – это сообщество взрослых людей, в том смысле, о котором мы с вами не раз говорили: в смысле личной ответственности, беспощадного реализма, беспощадной устремленности. Это сообщество взрослых людей в полном смысле этого слова, поэтому там просто такие глупости уже не проходят. Если человечество в целом, условно говоря, в возрасте подростковом, когда саморефлексия только начинается, когда наломал столько дров, что повезло, если проскочил, а те, кому не повезло – те выпали в другую, меньшую часть человечества, т.е. в колонии и исправительно-трудовые учреждения или в больные, в брак социализации. Но духовное сообщество уже, можно сказать, в солидном, зрелом возрасте. В возрасте взрослого человека. Хотя я бы не сказал, что это старческий возраст. Можно сказать, что приблизительно возраст сущностной, если соизмерять с человеческим возрастом – в пределах тридцати пяти-сорока лет. Тут не надо преувеличивать. В многочисленных убежищах стало принято преувеличивать – "тысячелетние учителя". Это все совершенно ни к чему в духовном сообществе, духовное сообщество гораздо трезвее. Его романтизм беспощаден и поэтому напоминает трезвость обычной жизни и предельный реализм, я бы так сказал, который нам кажется чем-то вроде кощунства или жестокости, или еще чем-нибудь из этой серии. Для подросткового романтизма такая оценка беспощадного реализма естественна.
– У меня создается впечатление, что духовное сообщество – это сообщество одиночек, ищущих истину. Одиночек, потому что путь к истине у каждого свой. Но если их называют сообществом, то более глубинная связь у них есть, или это чисто условное название?
И.Н. – Я называю его сообществом, потому что каждая традиция создает определенные структуры, связанные с источником, т.е. с возможностью прихода людей в традицию с целью обучения и, естественно, со всевозможной работой, связанной с добыванием знания, его обработкой и передачей той части знания, которую считает необходимым передать данная традиция в использование Великого Среднего, и т.д. Кроме того, духовное сообщество есть живая цепь, поэтому оно не может состоять сплошь из тех одиночек в большом смысле этого слова. В нем одномоментно присутствуют все: и те, кто только подошел к порогу, и те, кто уже завершил свой путь. Это естественно. Кроме того, жизнь традиции, которая связана только со своим замкнутым социумом, типа монастырского или общинного, связана с обеспечением этого социума. Жизнь традиции, которая растворена, т.е. не имеет своего отдельного социума, связана с проблемами нахождения внутри общего социума. Это масса всевозможной работы. В каждой традиции очень немногие посвящают себя исключительно исследовательской работе в областях, находящихся "за концом пути". Чаще всего это происходит параллельно. Понятие "одиночка" в этом случае употребляется не в привычном смысле – человек, который живет отдельно и ни в чем не нуждается, а в том смысле, что это человек не только осознал, но и реализовал свою штучность. Одиночка он в этом смысле. Не нужно переносить это понятие автоматически из одной жизни в другую. В некоторых традициях есть, конечно, классическое одиночество – отшельник, замкнутый, вообще не выходящий на контакт с людьми, но это очень редко.
Очень. Безумно редко. Гораздо реже, чем мы можем предположить. Об одном таком одиночке рассказывают, что раз в год на один день он все-таки появляется среди людей. Сам я этого не видел, но по рассказам – это самое большое одиночество, которое мне известно. И то мы ведь не знаем, как выглядит его одиночество, реально, конкретно. Внутренне он совсем, может быть, не одинок, наоборот. Если в нашем обычном понимании говорить, то он как раз гораздо менее одинок, чем все остальные люди.
Если традиция растворена в социуме, тогда возникают сложности внутреннего общения. Кроме того, традиции взаимодействуют между собой.
Ваш вопрос просто навеян фразой из Кастанеды: "Большая птица летает в одиночку и в обществе себе подобных не нуждается". Стоит помнить, что сама эта фраза служит определенным целям, это учебная фраза. Она противопоставлена понятиям одиночества и не одиночества в обыденном, общераспространенном смысле этих слов. С точки зрения стороннего наблюдателя можно, конечно, и так сказать, изнутри это выглядит совсем по-другому. Само чувство причастности к духовному сообществу – это уже очень много, а через него – причастности к жизни человечества как целого, когда это становится реальностью, конечно, а не абстракцией.
– Что такое поток?
И.Н. – Да никто не знает, что такое поток. Поток – это что-то, текущее в определенных берегах в определенном направлении. Поток как что?
С позиции второго уровня реальности? Нужно всегда помнить, что всякие разделения на уровни есть условность, для удобства описания. Во-вторых, вы же понимаете, что такое Гольфстрим в Атлантическом океане. Понимаете, да? Что, он отличается от какого-то другого течения, скажем, от реки Волги? Так и здесь, то же самое, такая же штука, т.е. некоторая определенность, информационно-энергетическая конкретность, относящаяся к данной традиции – можно так "сформулировать".
– Постоянно существующая?
И.Н. – Если традиция жива, то да. Существует и такое мнение, что достаточно долгое время, несмотря на отсутствие живых носителей (живых, я имею в виду, на первом уровне реальности), традиция может существовать в латентном состоянии на втором уровне, или в ноосфере. Не надо тут быть буквалистом, просто ведь когда мы говорим о втором, третьем или о какомлибо еще уровне реальности, то мы имеем в виду, что реальность в этих аспектах для большинства людей не открыта. И все, больше ничего. Это же не значит, что второй уровень находится пространственно где-то в другом месте. Нет, он тут же, в этом пространстве. Пространство одно, просто наш контакт с реальностью может быть ограничен, мы можем одним боком повернуться, другим боком, и реальность к нам может повернуться одной гранью, другой, несколькими гранями. Пока мы не достигаем состояния тотального включения реальности в себя и себя в реальность, т.е. того, что мы называем резонансным состоянием между субъективной и объективной реальностями, то все равно у нас есть неполнота. И для выражения этого предощущения или для того, чтобы сообщить об этой неполноте, и вводятся такие понятия, как "другие уровни реальности". Это просто сообщение о неполноте, оно подано в такой форме, чтобы сохранялась возможность порождения определенной мотивации для постижения этой неполноты.
– Можно ли сказать, что все те традиционные религии, которые существуют на сегодняшний день, – это тоже продукт духовного сообщества?
И.Н. – Несомненно. Большая часть их, если это действительно религия.
Вопрос сложен еще и потому, что очень часто религией называется то, что религией не является. Упоминания слова "Бог" совсем не достаточно для такого определения. Это отдельный вопрос. Чтобы его рассмотреть, нужно говорить о структуре религии, религиозного знания, религиозного отношения, соборности, и прочее, и прочее. Но то, что первоначальные толчки мировых религий есть производная от работы духовного сообщества – несомненно. Первоначальные толчки мировых религий – это всегда новое знание о человеке. Это переход от одного качества человеческого бытия к другому. Скажем, мы знаем, что до появления религий человек не ощущал себя как мировой человек, он ощущал себя как часть какой-то территориальности, какой-то экспансии в этой территориальности: афинянином, египтянином, иудеем. Но ничего перекрывающего это – в Великом Среднем, я имею в виду, – не существовало. И всякий переход к чему-то "над" – к более обобщенной ситуации – это, естественно, качественный шаг в развитии человека, человечества, прежде всего в развитии его сознания и постепенного движения к рефлексии своей целостности. Поэтому появление религий и история движения духовного сообщества взаимосвязаны.
– В чем специфика работы духовного сообщества сейчас?
И.Н. – Это вопрос сугубо из нашей культуры, вопрос о гарантии… В общем виде она одна и та же.
– А в продолжении того вопроса о расширении спектра восприятия человека, от человека-афинянина к …
И.Н. – Ты немного путаешь причину и следствие. Ведь не может духовное сообщество ставить это как задачу. У него одна задача – истина, и эта истина, по определению, сокрыта в человеке и его отношениях с реальностью, в концепции штучного человека, поэтому знания, возникающие в духовном сообществе, есть все равно побочный продукт. Знания, которые возникают и передаются, не есть нечто заранее предусмотренное. Попытка создать сверхсущество, которое заранее все знает, до конца дней наших – это другой момент. Знание возникает, добывается, расширяется, углубляется или, наоборот, не углубляется – возникает вопрос формы, соответствующей времени, месту, людям. Нельзя сказать, что духовное сообщество выше, чем человечество, и оно учит человечество. Это не правильно.
Это совершенно не правильно. Это опять попытка превратить духовное сообщество в убежище – там папы и мамы, а мы тут дети, и они нас учат.
Нет. Духовное сообщество это не выше и не ниже человечества. Это специфическая его часть. Это институт человека, который содержится за счет человечества. Если выселить духовное сообщество на отдельную планету, то постепенно там опять сформируется Великое Среднее и духовное сообщество. Позиция делать из духовного сообщества наставников – не правильная позиция. Это просто люди, профессионально занимающиеся этим вопросом.
– В чем же тогда специфика этой профессиональной работы сейчас?
И.Н. – Она всегда одна и та же. Всегда это человек и его взаимоотношения с реальностью. Специфика – это специфика времени. Время, место, люди – это и есть специфика. Человечество движется, меняется; естественно, меняется и сам человек и его познавание, раскрываются новые аспекты, новые детали. Сама реальность тоже не есть нечто неподвижное.
Она тоже раскрывается. Это такой же естественный процесс, как и жизнь человечества. Можно говорить о конкретной проблематике, ну, скажем, о проблематике материального носителя. Она существует, она особенно остро стоит в наше время в связи с тем, что агрессивность внешней среды резко увеличилась в связи с экологическим кризисом. Конечно, это актуальный вопрос. Ну и так далее. Это будут уже сказки о силе. А у меня нет сегодня намерения рассказывать вам сказки.
– Получается, что, как бы человечество ни взрослело в этом движении от младенчества к подростковому возрасту, институт человека всегда будет, будет расклад: Великое Среднее и институт человека?
И.Н. – Дело в том, что духовное сообщество старше только в аспекте саморефлексии человека. Это ведь не какая-то опережающая сверхцивилизация. Это концентрация на одной-единственной проблематике.
Это нужно понять. Духовное сообщество не над человечеством, не под человечеством – но вместе с человечеством. Это принципиально важно.
Очень важно. Конечно, в духовном сообществе, как и во всякой жизни, случаются различные инциденты. Но это болезни роста. Духовное сообщество не осознает себя учителем человечества, хотя может иногда пользоваться такими аллегориями для мотивационных целей. Оно есть специфический урган этого тела, тела человечества. Это очень важно. Это принципиально важно.
Для того чтобы хоть как-то понять ситуацию, нужно избавиться от идей о сверхцивилизациях, об учителях, наставниках человечества. Нужно видеть людей, которые делают свое дело, работают. У них принципиально другой сценарий жизни в силу их специфической задачи. Я еще раз повторяю: духовная жизнь беднее, беднее по определению. Не проще, но беднее, менее разнообразна. Она менее разнообразна, но более сложна, потому что изначальная посылка создает предельную сложность. Эта посылка заключается в том, что каждый человек штучен. В этой сложности причина возникновения таких течений, в которых присутствует власть именно в силу штучности каждого. "Я более развитое существо, я могу тобою управлять, значит, я имею на это право." Это так называемое черное, или сатанинское, крыло. Власть вписывается в социум. Но власть создает и ограничение в силу конструкции человека, поэтому рано или поздно человек, идущий по пути власти, опираясь на ту же штучность, т.е. "благородно" идущий по пути духовной власти, открывает это ограничение.
Иногда он открывает его вовремя, и тогда он в состоянии трансформацию продолжить, иногда он открывает его поздно, тогда момент трансформации упущен. Но если вы встретитесь с высококвалифицированным человеком, идущим по пути духовной власти, вы всегда сможете обнаружить, имея возможность общения, его саморефлексию по поводу ограниченности, создаваемой самой властью как таковой. Это происходит в силу психологической конструкции, особенностей самой реальности и человека в ней, а не из-за каких-либо абстрактных конвенциональных норм. Само наличие стремления к власти создает в конструкции дефект. Поэтому наличие такого стремления может быть признаком определенного момента развития, момента пути, или того, что человек попался на сидху.
– А существует ли некая структура внутри духовного сообщества?
И.Н. – Нет.
– А как тогда можно говорить: "человек, идущий по пути духовной власти"?
И.Н. – Это не структура. Духовное сообщество организуется своими отношениями с реальностью, по определению. Если в качестве единственной ценности выдвигается постижение истины, то истина есть – реальность, или же часть ее, – это зависит от традиции, от уровня ее притязаний. Этим притязанием организуется и сама традиция. Еще и еще раз – тайна реального действия состоит в том, что оно совершается реальностью, а потому нет необходимости в социальной структурированности. В традициях, которые создают замкнутые социумы, конечно, есть иерархия, это естественно, социум без иерархии не существует. Но в целом доминирует принцип незримого колледжа, мы разбросаны по миру, но работаем над одной темой, и время от времени необходимо информацию передавать, обмениваться ею.
Этим объясняется феномен мгновенного опознавания между членами духовного сообщества. Следует понимать, что когда мы говорим о возрасте духовного сообщества, о том, что оно старше, то имеются в виду не социальные категории: ребенок, подросток, взрослый. Мы говорим о взрослости в смысле саморефлексии, способности к организации структуры своей жизни как взрослой, т.е. со всей полнотой ответственности. Хочу вам напомнить, что, употребляя разнообразные понятия, следует точно определять их контекст. Изменения контекста раскрывают другие смысловые грани понятий.
– Наша реальность очень обусловлена и линейна. Как совместить наличие причинно-следственной обусловленности и линейности нашей реальности с отсутствием такой причинно-следственной связи в большой реальности, в большом пространстве?
И.Н. – Вы, наверное, спрашиваете так: наша картина реальности такова, потому что такова наша ситуация жизни: причинно-следственная обусловленность… Сейчас понятие о причине усложнилось, причина становится структурной, многоплановой, находится в диалектических отношениях со следствием – это уровень развития знаний, в том традиционном смысле знаний, о котором мы говорим. Другое дело, что линейность эта задается самой композицией социума. Практически это задается не композицией реальности, а композицией жизни. Сценарий жизни, по которому живет большая часть человечества, задает момент линейности, разграничивает взаимоотношения с реальностью и даже дифференцирует эти взаимоотношения по социальным слоям, по иерархии знания, по иерархии власти. Не нужно переносить этот принцип на реальность как таковую – это важный момент. Ведь если бы не было этого ощущения самой реальности, то и не было бы пищи для духовного сообщества. Тогда нужно было бы работать над проблемой личного бессмертия, для того чтобы сохранить духовное сообщество, потому что не было бы притока в него. Ведь зов реальности – это и есть духовный зов. Наступает момент, когда человек вдруг начинает искать другую жизнь. Иногда это действительно так, иногда это просто неудовлетворенность социальной позицией, своей персональной судьбой или еще чем-то. Но если это духовный зов, то это всегда зов реальности. И тогда человек выглядывает как бы за пределы сценария жизни. Не случайно многие люди говорят о том, что это с ними случилось после столкновения со смертью. Импульс к поиску дало нахождение на пороге смерти, или смерть какого-то близкого человека, или просто зрелище любой смерти, или размышление о ней. Почему? Потому, что это как бы принудительное выглядывание из своей трубы, из потока жизни (вынырнул человек и вдруг что-то там увидел), часто такой импульс связан с черепно-мозговой травмой.
Почему? Мозг мобилизуется, происходит сверхкомпенсация на преодоление травмы, и в этом сверхвозбужденном состоянии сознание начинает открывать в себе самом какие-то новые возможности. За счет сверхстрессового состояния самого мозга. Похожий сверхстресс бывает в ситуации столкновения с живым носителем традиции. Это всегда по-разному. Но в любом случае мы можем говорить о том, что произошел контакт с реальностью, не заслоненной сценарием жизни, сценарием жизни не только личной, а и всеобщей жизни людей. Известно, что был проведен большой опрос среди американцев по поводу мистических переживаний. Каждый пятый из опрошенных ответил, что это у него было в жизни и это было самое замечательное, прекрасное, но каждый второй из тех, кто имел такое переживание, сказал, что не хотел бы, чтобы оно повторилось. При всей положительной его оценке. Есть еще один мало изученный момент: почему одного человека неизвестное привлекает, а другого пугает, почему в одном человеке доминирует исследовательский рефлекс, если проводить аналогию с животными, а в другом – охранительный. Вот, скажем, берут крыс. Одна из них бежит к кормушке – и все, а другая видит дырку сбоку, за которой неизвестно что, забывает про кормушку и лезет в эту дырку. Почему? В ней доминирование исследовательского рефлекса. Похоже и с людьми. Некоторые, столкнувшись с неизвестностью, захотят выяснить, что там, а некоторые захотят отгородиться, создадут дополнительные механизмы психологической защиты, чтобы вытеснить это впечатление или это ощущение.
– Все ли наши события обусловлены?
И.Н. – Это совершенно не имеет никакого значения. Я думаю, что самое творческое отношение к своей ситуации состоит в том, что судьба есть результат диалога, т.е. взаимодействия между вами и реальностью. Она есть результат этого взаимодействия, а не некое расписание. Расписание есть в самой конструкции жизни, но не в судьбе как таковой. Как бы мы много ни узнали о заданности, а мы будем узнавать все больше и больше, – это не превратится в рок, в фатальность по той простой причине, что будущее принципиально множественно. Принципиально множественно для каждого конкретного человека и для человечества, и даже для вселенной.
Реальность принципиально вариантна в аспекте движения во времени, принципиально множественна. Сказать, что все предопределено, – это опять же сотворить убежище. Я сделал все, что мог, но увы… Нет, это не так.
Просто мы еще слабые, мы еще дети. Эти защитные конструкции для нас чрезвычайно важны, мы уже говорили с вами, что все эти заборчики, оправдания, защитные механизмы чрезвычайно важны, без них сознание просто бы не появилось и не выжило. Человечество не сходит с ума в полном составе только потому, что изобрело великолепную систему механизмов психологической защиты и блокировки. Иначе сойти с ума было бы намного легче, чем заболеть гриппом. Однако это, к счастью, не так. В этом великая сила сознания. Но в этом же и ограниченность науки о человеке в том виде, в котором она существует в нашей западноевропейской традиции, потому что нет профессионального знания о том, каким должен быть профессиональный исследователь человеческой жизни, самого человека и его отношений с реальностью. Нет такого знания. Поэтому вся наука строится совершенно по другому принципу; принципы, относящиеся совершенно к другим наукам, переносятся на науку о человеке, о человеческой жизни. Такое знание существует в духовном сообществе, но путь в духовное сообщество, как известно, – дорога без возврата. Это тоже нужно знать, потому что происходящие на духовном пути трансформации – это действительно трансформации, в обратном порядке они, может быть, и возможны, но опять как сознательное действие. Нужно понимать, что можно быть и непрофессионалом в духовном сообществе, можно быть содействующим, относящимся к этому уважительно, помогающим. Там, где традиции еще живы, где это вплетено в культуру, – "божьих людей" всегда принимают, кормят.
У нас это немножечко иначе, поэтому в нашем регионе распространяются широко только те традиции, которые имеют знания о том, как реализовываться в обстановке отсутствия традиционной культуры. Это очень сложно, это творческая задача для духовных традиций. Вспомните, с чего началось проникновение одной китайской духовной традиции: с примитивной, под видом каратэ, идеи самосовершенствования, идеи самообороны и т.д.
Теперь уже У-шу, как идея духовного самосовершенствования, как психотехника. И вот глядишь, потихоньку получается такая ситуация, в которой, как сказал один мой хороший знакомый: докажи, что ты не китаец, если у тебя один из любимчиков Лао Цзы. Ты ведь уже китаец, в каком-то смысле, в культурном смысле, не говоря уже обо всяких других вещах. Это и есть творческие задачи, которые решают традиции, поддерживая свою жизнь. Тибет. Казалось бы, какая колоссальная традиция. Но пишет же Тартанг Тулку о том, что они засиделись в своей библиотеке. И только вторжение китайцев помогло осознать, что надо взять свои книжки и разъехаться по миру. Так что все движется, все процессуально.
– Насколько широко по нашей стране распространена духовность?
И.Н. – Не знаю. У меня таких сведений нет. Это нужно в какое-то другое место обратиться.
– Неужели мы совершенно единственные?
И.Н. – Что касается Школы (я могу говорить только о своей традиции), с твердой уверенностью могу сказать, что в Европе на данный момент существуют только те общности, которые мы создали и которые ведут происхождение от меня. В силу определенных причин. В Америке есть, я не знаю сколько именно, но есть. В некоторых других местах есть. Это сложно.
– Короче говоря, исключительно мало.
И.Н. – Естественно, это естественно. Я ведь начал нашу беседу с того, что сказал: "Сегодняшнее время для традиций, не живущих закрытым социумом, очень трудное." И для закрытого социума трудно, потому что сейчас где-то поставить монастырь, общину создать сложно. А для тех, кто живет в растворенном виде, – особенно. Работников очень трудно найти, есть масса и других причин.
– Потом и способности надо иметь.
И.Н. – Ну, что касается способностей, способные люди всегда есть. Но это ведь не все.
– А что, научное общество не способно прийти к истине?
И.Н. – Оно приходит к истине, как оно ее понимает. Эти два подхода к истине взаимодействуют. Думаю, что такие науки, как психология, судя по тому, что произошло за последние двадцать-двадцать пять лет, все больше и больше впитывают в себя продукцию духовного сообщества. Это как раз один из тех каналов, которые наиболее легко впитывают в себя. Потом традиции научились использовать воздействие суггестивной передачей. Это такие книжечки, которые читают миллионы людей. Я думаю, что между наукой и традицией живая связь всегда была, есть и будет. А как оно дальше впереди – Бог знает. Но я думаю, важно для судеб человеческих то, что наука во многих своих позициях научилась усваивать продукты духовного сообщества и делает это практически сознательно. И не только психология, а, скажем, физика, астрофизика и целый ряд других дисциплин. Это достаточно легко проследить, если заняться специально этим вопросом.
Скажем, введение в научный оборот медитативного состояния как особого состояния. Скажем, то что сделал Налимов. Она (наука) не может быть асоциальной. Ее никто тогда не будет содержать. Науку государство содержит.
А человечество содержит духовное сообщество по необходимости.
– Но это временное состояние науки? Не может быть такого, чтобы слились эти два направления когда-нибудь? Это принципиально невозможно?
И.Н. – Слились, чтобы стать тождественными?
– Ну, чтобы не было противоречий.
И.Н. – Противоречия будут. Ведь если не будет противоречий – не будет движения, не будет разницы. Тогда это тождественное состояние. Я думаю, что будут все равно. Только различие будет более тонким, более творческим, более взаимотерпимым. Со стороны духовного сообщества терпимость всегда есть. Как известно, в науке оставили свои дела и имена многие люди, принадлежавшие к духовным сообществам, и это не всегда было известно при жизни. Бируни, скажем, и другие суфийские ученые – астрономы, логики, математики, медики и т.д. Но все-таки принципиальная разница, я думаю, сохранится. Но это уровень моих знаний о духовном сообществе. Вы должны понимать, что это мой уровень знаний и моя способность выразить это на понятном языке. Потому, что тут еще две разные вещи, связанные между собой, – может быть знаний очень много, а способности выразить их на языке понятном – мало. Может быть и наоборот.
Так что это мой уровень знаний. Но мое ощущение таково, что человечество не должно превратиться во что-то однородное. А значит, будут существовать духовное сообщество и научное сообщество – просто отношения между ними будут меняться. Они будут все более позитивными, творческими и взаимообогащающими. Но сливаться, я думаю, им просто не нужно. Это все та же идея – что все должно стать одинаковым, тождественным. Нет, целое должно состоять из достаточного количества разнообразных деталей.
– В духовном сообществе сейчас существует задача оформления некоторых знаний в научные рамки. С какой целью это происходит?
И.Н. – С целью передачи, внедрения этих знаний в Великое Среднее.
– Чтобы они через науку вошли в человечество?
И.Н. – Это всегда существовало. Всегда определенное количество продукта передавалось.
– Но раньше оно передавалось без науки.
И.Н. – И через науку. Но когда не было науки – это другой вопрос.
Всегда было обращение через искусство. Когда появилась наука и особенно с того момента, когда она стала влиять все больше на жизнь человечества, как могло духовное сообщество не отреагировать? Это было бы просто неадекватно. Есть знания, которые есть смысл нести через такую форму.
Они, естественно, трансформируются и теряют с точки зрения внутреннего употребления, но они становятся доступными. Это проблема обмена, отдачи продукции. Что же хранить ее у себя, прятать? Может быть закрытая информация, которая, будучи поданной в общепринятом виде, служит деструктивным целям, может быть информация, для которой нет адекватного словесного хода. Но, как правило, это адаптируется и даже постепенно становится общим местом. Как же не делиться добытым с человечеством?
Человечество и его наука развиваются и все больше готовы к усвоению этого знания, ведь невозможно было передать, например, буддийскую технику, которая сейчас называется нейролингвистическим программированием, пока не было науки в таком качестве, в котором она в состоянии была бы это усвоить, перевести на свой язык. Или, например, попытка, которую сделал Тартанг Тулку с передачей своей картины реальности. Я знаю, что физики очень этим интересуются, ищут, как это перевести. Все время идет взаимодействие. И нельзя сказать, что это односторонний процесс, потому что и духовное сообщество, естественно, усваивает все, что происходит в области культуры, науки, и тоже трансформирует для своих нужд. Это часть одного целого-человечества, а не отдельная провинция. Это часть одного целого. Просто мы к этому экзальтированно относимся, в силу того, что для нас это как бы с неба свалилось. Там, где нормальное течение жизни не прерывалось, все знают (к примеру, в Средней Азии), что можно найти носителя традиции и попытаться стать суфием в любой момент. Но не идут все же. Но все знают, что это где-то тут рядом. Знают даже, что могут встретиться разные варианты. И для них нет в этом экзальтации – ну суфии, ну плотники, ну ученые. Они понимают, что это часть чего-то одного. Для нас в этом есть экзальтация, поэтому у нас и неверное к этому отношение. Хотя если взять русскую империю в конце прошлого – начале нынешнего века, – так тоже было нормально. Все интересующиеся знали, что есть теософы, суфии, третьи, десятые, двадцать пятые… В необразованных слоях тоже было разнообразие традиций: странники, божьи люди, знахари, лекари, ведьмы, колдуны – это же все было. Скажем, на Украине в силу каких-то причин сохранилась преемственность знахарства. Об этом все знают – там баба Оля, там дед Алексей, дед Петро – иди учись, кто тебе мешает? Поэтому это вопрос нашего экзальтированного к этому отношения. А экзальтация стимулирует гордыню, прежде всего. Иначе получается, что оно есть, а я вроде как этого не могу, обидно. И начинаются всякие искажения. Но каждый человек знает, что одни идут в спортсмены, а другие не идут, идут в музыканты и не идут… Это же такое дело. И вот одно из моих дел в миру – это деятельность, способствующая снятию этой экзальтации, потому что экзальтация лишает правильного видения этой проблематики и создает ненужный, совершенно дурацкий антураж вокруг нормального дела, и поэтому люди просто путаются, не могут отличить убежища от духовного пути и т.д.
– это вполне осознанная часть моей деятельности.
Заканчивая, я хочу вам еще раз напомнить, что Путь – всегда надолго, намного. Это принципиально важно. Если человек об этом забывает, то начинает дергаться и делать всякие глупости. Это всегда нужно помнить. Я, сидящий перед вами, пример очень удачный с нашей точки зрения, в том смысле, что у меня от встречи с учителем до окончания пути прошло всего двадцать лет, и это очень счастливый вариант. Нужно хорошо помнить, что это трудная профессия, и ничего зазорного нет, если вы не станете профессионалом. Ничего зазорного нет. И не надо злиться и дергаться – все это гордыня. Путь для каждого штучного человека имеет свои штучные особенности, и это вопрос не только учебы и наличия квалифицированного инструктора, это еще и вопрос качества устремленности. Практически, совершенно правы те книжки, в которых сказано, что главный учитель – это ты сам, тот, кто в тебе. Та устремленность, которая есть в тебе. Если она сопровождается разумом, если в этом нет экзальтации и жажды чего-то "сверх-сверх… и как можно быстрее", то вы пройдете столько, сколько… я бы сказал – захотите, понимая устремленность как хотение. А ведь это очень просто, каждый из вас может набраться немного решимости и посчитать, сколько хотения он тратит на это, на это, на то… И, соответственно, какой результат он может получить. Можно посчитать деятельность, но это как-то… потому что бывает и скрытая деятельность, и трансформированная деятельность. А вот хотения можно посчитать. Обычно, когда человек говорит: "Я все время об этом думаю" – это означает от тридцати секунд до полутора минут в сутки, в среднем.
***
Мастер, Вы говорите, что жизнь в духовном сообществе-это принципиально другая жизнь. В чем это принципиальное отличие?
Ваш вопрос возвращает нас опять к любимой на сегодня теме: проблема смысла, смыслопорождения. Давайте еще раз попробуем вместе поразмышлять над ней. Возьмем такое противопоставление: бессмысленно и со смыслом…
Что это такое в повседневной человеческой жизни? Когда мы ощущаем бессмысленность чего-либо, чего нам не хватает? По какому признаку возникает переживание бессмысленности? Давайте поделимся друг с другом, просто так, своим пониманием, своими размышлениями на эту тему, потому что это не вопрос из задачника. Пусть каждый попробует. Что является критерием бессмысленности, отсутствием смысла в чем-либо?
– Когда тебе плохо, начинаешь думать, почему плохо, и ищешь тут смысл и не находишь.
И.Н. – А когда хорошо, не надо смысла?
– А когда хорошо? Но чаще всего я не … просто хорошо.
И.Н. – Все. Понятно. Это и есть ваш смысл.
– Может быть, это связь между результатом и поведением? Ну, скажем, жизнь и результаты.
И.Н. – Так что же? Если результата нет, какого хотелось, значит, нет смысла?
– Нет.
И.Н. – Вопрос задан конкретно: что для вас является признаком бессмысленности? Как вы обнаруживаете, что уже бессмысленно, что еще нет?
– Деятельность, которую ты осуществляешь, не достигает того, чего ты хотел.
И.Н. – Понятно, недостижение цели – есть отсутствие смысла…
– Или поведение, которым осуществляешь эту цель, ну, оно значительное, но оно не осуществляет этой цели. Рассогласованность.
И.Н. – Понятно. Хорошо, еще.
– Я сейчас думал, как бы ответить. Не представляю.
И.Н. – Ты же можешь сказать: вот это бессмысленно, а это осмысленно?
Говоришь же в жизни? Говоришь. Как ты чувствуешь: "вот уже бессмысленно" или "еще бессмысленно".
– То, что не укладывается в мое понимание.
И.Н. – В чувстве понимания. Хорошо.
– Ну, это тогда, когда, наверное, какие действия ни предпринимаешь, за ними пустоту какую-то чувствуешь.
И.Н. – Пустота, это что?
– Я не знаю что, но какие-то получаются механические – не механические действия, но наполненности нет.
И.Н. – Так, отсутствие некоторого переживания заполненности.
– Чувство неадекватности своего внутреннего мира, субъективной реальности и объективной. Вот когда это непопадание, несовпадение.
И.Н. – Ну что это вот? Знаком того, что это бессмысленно, что является? Переживание чего? Рассогласованности между собой и реальностью?
– Да, вот что-то такое.
И.Н. – Хорошо.
– Для меня состояние бессмысленности – состояние отсутствия ожидания, т.е., если я не переживаю ожидание…
И.Н. – Ожидание чего?
– Вообще.
И.Н. – Хорошо.
– Ну, наверное, два основных признака: незаполненности, то, что здесь говорили, и ощущение бесперспективности.
– Я воспринимаю бессмысленность как торбу, которая не заполняется, не способна заполниться своим содержанием.
И.Н. – Ну, а как требование?
– Не состыкуешься просто.
И.Н. – Т.е. действие, в котором ты не обнаруживаешь себя.
– Да.
И.Н. – Понятно.
– Ну, у меня так же, если я не заполняюсь своим переживанием, то это бессмысленно.
И.Н. – Да.
– Бессмысленно тогда, когда вообще чувствуешь такое напряжение, когда смысл, который ты вкладываешь в это… Ну, не знаю. Это такое напряжение, когда смысл, который ты наполняешь..
И.Н. – Т.е. когда нет переживания реальности. Да?
– Ну, это отсутствие интеграции между переживанием и знанием. Когда есть смысл, это как некое третье, которое рождается из соединения знания с переживанием. Вот когда не происходит этой интеграции…
И.Н. – В принципе, когда знание не порождает переживание, так получается? Или когда переживание не порождает знание?
– Когда нет одновременности знания и переживания.
И.Н. – Хорошо.
– У меня что-то с устремленностью связано, так как теперь можно сказать, что мое состояние измененное, так. Просто человек, который учится, – это уже измененное состояние. Но мне кажется, что и в этом и в другом случае все связано с устремленностью.
И.Н. – Я задал конкретный вопрос: по какому признаку вы обнаруживаете бессмысленность?
– Когда нет устремленности.
И.Н. – Когда ты теряешь цель и направление движения?
– Да, так получается.
– У меня приблизительно так же, только я это называю творчеством; когда это все по кругу – ничего не происходит, а когда есть творческое отношение к тому, что происходит – тогда со смыслом.
И.Н. – Как видите, это очень сложно. Человек по несколько раз в день произносит: "Это бессмыслица, а в этом я вижу смысл", но способ определения этого скрывается от него самого. Спросите человека без ментального напряжения о чем-либо: это имеет или не имеет смысл? Он мгновенно ответит – имеет или нет, с его точки зрения. Мгновенно! Что помогло сделать это мгновенно? Ему не надо для этого думать. Он не задает вопрос. Его спрашивают: "Вот это имеет смысл или не имеет?" Он говорит: "Да" или "Нет". Практически мгновенно. Откуда в нем это мгновенно возникшее знание? Чем он для себя определяет отсутствие или присутствие смысла… мгновенно? Нам кажется, что все, что определяется мгновенно, что рождает мгновенный ответ, наиболее вероятно связано с ценностной структурой, с иерархией ценностей. Значит, мы можем предположить, что смыслопорождающая функция имеет какую-то интимную связь с ценностной структурой человека, что между ценностью и смыслом существуют некие взаимоотношения.
Теперь попробуем рассмотреть эти взаимоотношения подробнее. Может ли быть неценным то, что имеет смысл? Очевидно, не может. Смысл есть то, что в определенном аспекте ценно. Может ли иметь ценность бессмысленность? Может. В определенной ситуации бессмысленность может представлять определенную ценность. Вы сумели зафиксировать пока один момент: смыслопорождающая функция связана со структурой ценностей или с ценностной структурой личности. Теперь давайте посмотрим, каким образом ценностная структура может породить смысл или обнаружить его отсутствие.
Что такое отсутствие смысла с точки зрения ценностной структуры?
– Минус ценность.
И.Н. – Почему? Иногда знание, что нечто является бессмысленным, имеет очень большую ценность. Где порождается эта штука?
– Плюс требования, минус требования, плюс ценности, минус ценности.
Сочетание-то простое: плюс мотивы, минус мотивы.
– В страхе решения. Вот так.
И.Н. – Видите, как сложно. Теперь попробую вспомнить: в одной из наших бесед уже был подобный вопрос и мы пытались разобраться в процессе движения от смысла к смыслу. Мы говорили, что в смысле всегда есть акт присоединения, снятие дистанции между собой и неким явлением, внутренним или внешним. Мы обнаружили в прошлом рассуждении, что смысл порождается переживанием взаимной приближенности, снятием дистанции между собой и, скажем, мыслью, между собой и объектом или субъектом. Отсутствие смысла есть невозможность преодолеть эту дистанцию. Теперь напоминаю, что мы говорили о смысле человеческого существования; таким образом, мы можем предположить, что смысл порождается присоединением чего-либо, возможностью присоединения чего-либо к своей субъективности.
Если мы говорим: я хочу того-то, значит, то, чего я хочу и есть моя цель. Но поскольку человек, как правило, хочет сразу энное количество "того-то", и "того-то", и "того-то", то происходит так называемая конкуренция мотивов. Естественно, он вынужден строить иерархию, т.е. я хочу и этого, и этого, и этого, но сначала я хочу вот этого, а потом я займусь вот тем, а потом я буду доставать вот то. Иерархия строится по необходимости. И отражением этой необходимости и является ценностная структура человека. Иерархию образуют плюс-минус ценности, плюс-минус требования, из которых формируются ценностная структура человека, и отношение к миру, опосредованное ценностной структурой, становится оценочным. А дальше начинаются уже сложные неоднозначные полифункциональные взаимоотношения между потребностью, мотивом, целью, ценностью, структурой ценностей, их иерархии, т.е. начинается то, что называется "человек", Потому что человек может задерживать удовлетворение непосредственного " хочу" за счет подчинения его некой перспективе, человек строит планы, что-то задерживает, что-то реализует. Задержка во времени, период формирования идеальной модели – это очень интересный момент для изучения. Вопрос только – зачем его изучать?
Профессиональному психологу это знание нужно, потому что оно входит в его профессию. Он собирается помогать в случаях нарушений самоосознаваний или еще в каких-то случаях. А если человек не собирается стать профессиональным психологом? Нужно ли ему такое знание о себе, с такой степенью подробности? Вот, Майя, как ты думаешь?
– Не очень, наверное.
И.Н. – Правильно совершенно. Почему? Пауза. Вот видите, ответить на вопрос "нужно – не нужно" легче, чем на вопрос "почему?". Дело в том, что такой быстрый ответ: "Ну, наверное, нет" – опирается на неосознаваемую структуру собственных ценностей и их иерархическую соподчиненность. Человек, как правило, сразу знает, "да" он ответит или "нет". Дальше только вопрос: как это оформить? Но знает он сразу.
Обычно, когда начинается оформление ответа, возникает конвенциональное поведение. А вот ответить на вопрос "почему?" невозможно быстро, для этого нужно ментальное обоснование.
До какой степени человеку необходима рефлексия самого себя? Своего устройства? Это зависит от ответа на вопрос "для чего?". Это следующий вопрос. Чтобы ответить "Почему не надо?", нужно ответить "А для чего это может быть надо?". Этот очень сложный вопрос порождает, как только мы в него углубляемся, огромную деятельность. Те, кто чувствует в себе потребность в самопознании, должны помнить простое правило: вмешательство наблюдателя в любую реальность – объективную или субъективную – меняет саму реальность. Это закон, о котором должен помнить каждый ученый: введение прибора, измеряющего некий параметр некой физической реальности, изменяет эту физическую реальность. Значит, как только вы начинаете наблюдать за миром, мир изменяется, потому что он включает в себя и вас, наблюдающего. Это нужно помнить. Когда я говорю, что субъективная и объективная реальность взаимосвязаны, то ученые начинают меня обвинять в психизме. В сведении всего к психологии.
Я отвечаю: "Извините, товарищи. Физики утверждают: расщепление атомов без наблюдателя происходит одним образом, а с наблюдателем – другим."
Это фундаментальнейший факт устройства реальности. Поэтому всякое знание о себе есть изменение себя. Другое дело, что можно сделать вид, что ничего не происходит. Но это тоже изменение, потому что нужно делать вид, который раньше не нужно было делать.
Очень важно понять разницу между движением от цели к цели и движением от смысла к смыслу, движением внутри смысла. Довольно часто обнаруживается, что, пытаясь ответить на вопрос, в чем смысл его действий, человек сообщает о том, зачем он это делает. Например: "В чем смысл твоей турпоездки?" – "Увидеть то, что я хотела увидеть". Это классический пример. Человека спрашивают о смысле действия, он начинает перечислять цели, пытается описать содержание своего действия перечислением некоторых целей и попыток их реализации.
Какое отношение это имеет к смыслу? Достигая одну и ту же цель, можно реализовывать через нее самые различные смыслы. Вся сложность в том, что смысл нельзя получить. Смысл можно только создать.
Смыслообразующая функция человека, смыслообразующая деятельность – всегда творческая. И когда мы говорим, что главное – всегда помнить, зачем ты что-то делаешь, мы имеем в виду память о смысле, который реализуется в твоей деятельности. Когда мы пытаемся поставить вопрос, в чем смысл жизни, мы начинаем предлагать различные цели, не понимая той относительно простой вещи, что смысл, даже если он порожден не вами, а присвоен, уже открытый или созданный другим человеком, требует реализации, ибо смысл обнаруживает себя только в реализации. В этом месте скрывается причина многих недоразумений, при попытках что-либо понять про духовные традиции и духовные учения.
Реализовывать смысл можно никуда не двигаясь. Можно поставить одну единственную цель: реализовать смысл, тогда стороннему наблюдателю будет виден человек, который как бы ни к чему не устремлен, никаких целей не добивается, психологически он как бы на одном месте. Все время делает одно и то же. Что бы он ни делал, он все время делает одно и то же. Это очень важно понять. Почему? Потому что бытие в духовном учении и целевое бытие, как его принято понимать, вещи не одинаковые. Человек в целевом бытии обычно воспринимается как устремленный человек, сильный человек.
Все подчиняется движению к цели. Вопрос морали начинается дальше. Все ли средства хороши для достижения цели? Какие средства нельзя применять?
В этом всегда есть некоторая натяжка, которую очень красиво показал Ницше. Все ограничения в выборе средств есть следствие конвенционального договора в том или ином сообществе. Путем логических размышлений прийти к пониманию, почему именно эти средства отвергаются, а эти принимаются, невозможно. Это всегда конвенция. Скажем, большинство таким образом защищает себя от меньшинства, или это конвенция во имя сохранения какой-либо идеи. Другой вопрос в том, что существуют средства, которые изменяют саму цель, содержание цели. Мы можем осуждать человека за то, что он неразборчив в выборе средств, но явно или тайно психологически его как бы и поддерживать. Не зря бытует при всей вроде бы осудительной интонации поговорка: "Наглость – второе счастье". Не зря мы никогда не относимся индифферентно к людям, которые умеют собраться, как говорится, в кулак и двигаться к своей цели, ограничить отступление от цели. Они всегда подвижники. Все любят и уважают Константина Эдуардовича Циолковского. Но стоит посмотреть на Циолковского глазами его семьи, и мы увидим ужасного человека, который не только мало зарабатывал, но и большую часть заработанного тратил на свои странности. В результате сын его отравился, дочка с пути сошла… Всю жизнь вся семья мучилась. И так всегда: человек с целевым бытием с точки зрения большого сообщества – герой, а с точки зрения малого – очень жестокий человек. И если он добился цели, мы его оправдываем: что ж, великий человек, простительно.
Как принято говорить: Пушкин – жизнелюб, а Сидор Сидорович – развратник.
То, что Лев Николаевич построил школу для своих крестьянских детей, мы ему в плюс заносим, а кто-то раскидал детей по всему свету, мы говорим:
"Вот это шельма был". Здесь всегда есть двусмысленность, потому что это всегда конвенция.
Когда же в духовном сообществе говорится о целевом бытии, то имеется в виду в качестве целей реализация того или иного смысла, и в этом, собственно говоря, секрет учения. Не зря говорили древние – можно прожить рядом с Буддой тысячу лет, выполнять все его указания, и ничего не изменится. Понимаете, при целевом выполнении ничего не изменится, а можно услышать одно слово, реализовать сокрытый в нем смысл, и все будет достигнуто, потому что достижение в духовных традициях есть постижение и преображение, а никогда не приобретение. Пока человек это до конца не осознал, он бродит как путник, заблудившийся среди трех сосен. Целевая деятельность в духовном смысле – есть деятельность по реализации смысла, по объективизации его, трансформации объективной или субъективной реальности в соответствии с определенным смыслом. Это всегда постижение и преображение, но никогда – достижение. Об этом сказано: "Просветление есть, просветленных – нет". Реализовать такой смысл, который называется просветление, можно, но достичь просветления – нельзя. Постичь можно.
Преобразовать себя в соответствии с этим постижением, свою жизнь, свое бытие можно, но достичь ничего нельзя. Это и есть то самое лезвие бритвы. Это и есть тот тончайший и точнейший инструмент, с помощью которого всегда можно отделить зерна от плевел и овец от козлищ. Как только возникает достижение, постижение исчезает. Если вы не будете тратить умственных усилий на осознавание этих моментов, то можете и не начинать учиться, ничего не получится. В лучшем случае вы заблудитесь где-то среди экстрасенсов.
Чтобы духовность не превратилась в средство достижения повышенного уровня самооценки и индивидуального статуса, в области достижения нужно все время играть на понижение. Так учил меня мой учитель. А для того чтобы научиться различать смысл и реализовывать смысл, нужно еще очень хорошо поработать мозгами. Воинствующее невежество никогда еще не было ключом духовности. Человек, ставший на духовный путь, должен развить свое осознавание до уровня практической философии. Если человек интеллектуально не в состоянии отличить цель от смысла, скажем, то что же он в состоянии? Если он не в состоянии выскочить за пределы стандартных расхожих умозрительных построений, оценочных или конвенциональных способов выбора средств, что он может? Только показывать фокусы, чтобы ему аплодировали. И все. Я все время говорю, что нужно очень четко задать себе первый вопрос. Он звучит так: "Мне нужны знания для того, чтобы усовершенствовать ту жизнь, которая имеется, или мне нужны знания для того, чтобы найти другую жизнь?" В моей практике попадались трезвые, мыслящие люди. Они приходили ко мне в течение некоторого времени, а потом говорили: "Ну, Игорь, спасибо. Чему я хотел, я тут научился, а туда, куда ты это ведешь, мне не надо". Я с ними в очень хороших отношениях, дружим. Никаких взаимных претензий нет, потому что человек пришел, взял, сколько ему было нужно для его жизни, и ушел.
Вы же все время попадаете в ситуацию очень странную и в то же время очень распространенную. Будучи абсолютно неподготовленными людьми, просто интересующимися, лезете в пасть к акуле. В силу естественного желания, если уж научиться, то чему-нибудь самому-самому, вы обращаетесь не абы к кому, а к Игорю Николаевичу Калинаускасу, и в результате попадаете как куры в ощип. Почему? Ведь И.Н.Калинаускас может выдать вам порцию знаний, которые можно употребить везде, но он так устроен, что, даже эту порцию выдавая, будет делать маленький загиб: а не хотите ли попробовать вот такой жизни? Вы это чувствуете, испытываете соответствующее напряжение и переживание. Раньше я вообще об этом не предупреждал. Хорошо, думаешь, идет человек в сеть, пусть идет. Это его личное дело. Я не думаю, что вы не взрослые люди или не самостоятельные.
Я просто вижу, что мы находимся в такой си туации, когда у вас нечем в этом разобраться. Но я хотел бы, чтобы вы в этом разобрались. Настолько, насколько вы в состоянии в меру своих способностей к осознаванию. Это же жизнь, единственное, что у вас реально есть, единственные реальные " деньги" человека. Раньше мне нравилось, что люди попадаются. Это их личное дело, – думал я про себя. Они взрослые, потом разберутся. Но теперь, может быть потому, что возраст другой и я в другом качестве, – это мне не нравится. Я не хочу, чтобы люди не осознавали, что с ними происходит.
Я понимаю, что в большинстве случаев иллюзий так много, что и осознавание не поможет. Но я не хочу участвовать в таком совершенно преступном действии, как распространение версии, что духовность доступна невежественному человеку, что для нее не нужно никаких знаний и труда, что достаточно откровений, видений, сновидений и т.д. У вас и так вся жизнь – сновидения, значит, вы уже хорошо устроены. Я говорю эмоционально, но моя эмоция не есть эмоция осуждения.
Итак, вернемся к смыслу. Давайте попробуем предположить смысл в занятиях саморегуляцией и им подобных. Исходная цель у них всегда одна – практика, которая служит целям трансформации себя, своей инструментальности. Вопрос: для чего нужна инструментальность, зачем нужна трансформация? Чтобы усовершенствовать свою жизнь, усовершенствовать жизнь, которая имеется. Должен вам сказать, что это с точки зрения вашего сегодняшнего состояния ваша жизнь выглядит для вас так несимпатично. Она прекрасна. Действительно прекрасна. И если среди вас есть те, с кем мы будем общаться и дальше, то первое, чем я займусь, это не столько показом, как прекрасен другой способ жизни, духовность, сколько показом того, как прекрасна эта жизнь, если уметь с нею работать, если относиться к ней творчески, а не как к готовой штуке, в которую тебя засунули против воли и обрекли на страдания. С этим можно работать. Эта жизнь великолепна, прекрасна, удивительна, она дает колоссальное количество всякого рода возможностей. Нужно только иметь средства для этого. Инструментарий. Знания, которые у меня есть и которыми я делюсь, получены мною от учения, которому я принадлежу, традиционным путем. Это накладывает отпечаток на форму подачи знания, на форму моего осуществления, моего общения с вами. Именно поэтому, видя ваше искреннее желание, искреннюю устремленность, я вынужден иногда делать вам психологически больно, показывая всю несерьезность ваших намерений, с точки зрения того места, на котором нахожусь я. Только потому, что вы пытаетесь вольно или невольно, сознательно или бессознательно приписать учению чуждый смысл.
Я вам еще раз предлагаю: внимательно разберитесь, чего вы на самом деле хотите: усовершенствовать имеющееся или искать принципиально новый способ жизни. Боль ради боли – это мазохизм. Причинение боли ради боли – это садизм, а боль роста – это развитие. И увидеть эту разницу по-настоящему можно, только разобравшись со смыслом.
Какой смысл вы реализуете своей жизнью? Данным отрезком своей жизни? Сидя здесь и слушая меня, вы какой смысл реализуете? От этого все и зависит. Я смотрю на своих учеников, на тех, кто утверждает, что они мои ученики. Иногда вижу, как они категорически со мною не согласны, иногда они даже набираются смелости и высказывают это мне. И все было бы прекрасно, я готов согласиться с их несогласием, это активно-творческое отношение к учебе, но выясняется, что несогласие состоит не в существе дела. Они отстаивают не свой смысл, а свои цели.
Я вам признаюсь, что еще не очень умею вложить это все в слова, я никогда раньше не говорил распространенно на эту тему, но это принципиальный момент. Поэтому я так все время повторяюсь, подходя с разных сторон, делая одно и то же, пытаясь передать смысл.
***
Мастер, Вы употребляете в своих беседах понятие «Дух» и «Душа». Что это с точки зрения Вашей традиции?
Для того чтобы начать этот разговор, нужно определить прежде всего содержание этих понятий. Мы не специалисты в теологии, где понятия духа и души определены, хотя и в теологических традициях существуют различия их толкования. Попробуем сами подойти к этому, не опираясь на готовое определение. Попытаемся сами сообразить, что имеется в виду. Начнем с самого простого, с психологического выделения групп потребностей и связанных с ними в человеке некоторых психологических образований. Мы говорим, что все потребности можно разделить (один из возможных вариантов классификации) на биологические, социальные и идеальные, классифицируя по тому, чем удовлетворяются эти потребности:
– биологические – материальными объектами – социальные – социальными объектами – идеальные – идеальными объектами.
В обиходе появилось такое представление, что уровень социальных потребностей – это как бы душа, а уровень идеальных это как бы дух. Мне кажется, что это не совсем точно.
Насколько я могу интегрировать все, что мне известно, все, что я прочел, узнал, когда употребляется такое понятие, как душа, то в большинстве случаев имеется в виду свойство взаимодействия людей между собой, в понятие "души", "душевности" включаются эмоциональночувственные компоненты, умение сопереживать другому человеку, развитое чувство эмпатии, сострадания.
В религиозных и мистических текстах говорится о том, что душа (если признать за ней право на некое отдельное существование вне тела) – это второй уровень реальности, т.е. душа существует в виде информационноэнергетического образования. Как замечательно сказал один из хороших людей – там у них на втором уровне так же, как здесь, только тел нет.
Таким образом, то, что мы условно называем вторым уровнем реальности: ментальное, астральное и т.д. – показывает нам, что под душой имеется в виду обобщенное понятие человечности или, может быть, еще проще – психики как таковой. Тут есть две наиболее распространенные версии: душа существует только у человека; душа существует и у животных. Она у животных менее развита, но существует, это утверждают, опираясь на то, что человек, вступая в контакт с животными, находит взаимопонимание, взаимодействие и взаимочувствование на бессловесно-эмоциональном уровне.
Дуров вместе с Сеченовым проводили большие опыты по гипнозу, по возможности дистанционного взаимодействия с животными и получили достоверные результаты. И все же суть состоит в том, что когда мы в большинстве текстов встречаем понятие "душа", то там имеется в виду в основном обобщенный эмоционально-чувственный способ общения. В то же время в этих же текстах и свидетельствах говорится о том, что способность к речи тоже принадлежит к душевным способностям – речь как выражение интеллекта. Таким образом, мы не можем, употребляя понятие " душа", разводить эмоционально-чувственную и интеллектуальную сферы как сферы души и духа. В современной научной литературе такая позиция встречается (например, у П.В.Симонова, П.М.Ершова). Как утверждают все внутренне непротиворечивые источники, души общаются, в том числе и словесно. Мы с вами знаем, что существует достаточно большое количество зарегистрированных явлений, которые нельзя отнести к психопатологии или психиатрии, когда человек вступает в контакт с бестелесной сущностью или в нем самом образуется некое психическое образование – то, что называется "услышать голос". Этот голос диктует ему совершенно внятные тексты, имеющие вполне понятное содержание. Один из таких классических случаев у некоторых здесь на памяти. В одной из первых групп занималась женщина, у которой во время одного из медитативных упражнений возникло такое общение. Она литовка, русский язык знала, но плохо, общение же с некоторым таким образованием происходило на русском языке церковного типа, поскольку он в теле был монахом и всю свою сознательную жизнь прожил в монастыре. Она записывала эти тексты, довольно часто не понимая многих слов, обращалась ко мне и спрашивала, что означает то или иное слово из тех, что она записывала на русском языке под диктовку. Чтобы она не попала в поле деятельности наших психиатров, а это происходило во времена "застоя", мы ее направили в отдел, занимающийся подобными феноменами. Там изучили ее тексты и не обнаружили никакого подозрения на патологию. Такая произошла история. А предшествовало этому другое событие в ее жизни, столь же необычайное. Она лежала по поводу доброкачественной опухоли мозга в больнице. В послеоперационный период ей казалось, что к ней дважды приходили врачи, сначала один, потом другой, и давали советы правильного поведения. В первый раз она их не усвоила и во время приступа нарушила указания, тогда появился один из врачей и напомнил о необходимом поведении. Когда она после выздоровления пыталась найти их, чтобы отблагодарить за спасенную жизнь, выяснилось, что таких врачей в больнице нет и никогда не было. А ведь для нее они не были призраками или галлюцинацией. Это были реальные люди. Например, когда они присаживались на кровать, та прогибалась, т.е. присутствовала вся совокупность реальных ощущений. Она об этом долго старалась не вспоминать, но последующие события заставили вспомнить и это.
Следовательно, подтверждения того, что в восприятии человека происходит нечто подобное, мы имеем вне зависимости от того, как мы к этому относимся. При исследовании реальности, связанной с этими явлениями, выявляется, что феномены этой части реальности предстают в совершенно нормальном виде. Они обладают всей совокупностью человеческих качеств, там происходят конфликты, ссоры, т.е. ситуация не идеализированная, а просто бестелесная. Дальше: ситуации, когда люди в силу каких-либо причин ощущают возможность перемещения в пространстве бестелесно и получают возможность видеть реально происходящие события на расстоянии.
Вот пример: история женщины, которую я знаю лично. Во время войны она попала в концлагерь вместе с родителями, после войны некоторое время была беспризорницей, сбегала из детских домов, потом постепенно жизнь у нее наладилась. Она выучилась, стала работником культуры и даже имеет орден. Однажды, в период эмоционального напряжения, вызванного отношениями с любимым человеком, она вдруг спонтанно ощутила, как выходит из тела, передвигается в пространстве, находит этого человека, видит, где он, что с ним, и все это ощущает совершенно реально. Единственная особенность этого видения состояла в том, что картина реальности в нем была зеркально перевернута. Эти спонтанные выходы сопровождались для нее очень болезненными явлениями – тахикардией, повышенным давлением, болями в легких до кровохарканья. Устав от такой жизни, она решила поехать в Москву и просить помочь от этого избавиться. Но ей не повезло, она попала в руки людей, которые стали эксплуатировать ее способности под видом научных исследований, призывая послужить сначала науке, а потом и просто им самим. Они довели ее до бедственного физического состояния, она уехала от них, смирившись со своей судьбой, и стала сама искать способы безболезненного освоения этого состояния. Для нее это не было ни объектом спекуляции, ни средством для повышения социального статуса или добычи привилегий. Для нее это была мука, никакого удовольствия это ей не доставляло. Я общался с этой женщиной. При мне у нее однажды был такой спонтанный выход, так что состояние ее я видел, это действительно довольно тяжело. Постепенно она стала находить способы регуляции этих состояний, вступив в контакт с представителями этого аспекта реальности.
Если допустить существование информационно-энергетической структуры, способной в некоторых ситуациях существовать вне тела, то эта структура, очевидно, не обладает никакими исключительными особенностями, кроме бестелесности, а следовательно, отличие лишь в том, что она лишена ограничений, связанных с телом. Должен вам сказать, что в очень многих известных мне случаях вступающим в контакт бестелесные существа объясняют свое существование в таком виде тем, что они не сумели воспользоваться до конца возможностями, которые дает человеческое тело, т.е. не отработали какую-либо проблематику и в связи с этим не прожили жизнь во всех возможностях и вот "застряли" в таком виде, чаще называемом промежуточным состоянием. Я не знаю ни одного свидетельства из тех, что считаю достоверными, где бы бестелесный участник контакта превозносил свое состояние, хвастался им или провозглашал, что оно выше, чем положение человека в теле. Это довольно сложная ситуация.
Таким образом, мы можем говорить о том, что в большинстве источников, как устных, так и письменных, понятие души относится к некоей информационно-энергетической структуре, которая во всем, исключая телесность, соответствует нашему понятию человеческой личности. Поэтому существуют такие традиции, которые считают необязательным заниматься развитием души. Существование таких традиций, их психотехнические составляющие показывают, что дифференциация существует. Душа есть некий отдельный от духа компонент, которым можно заниматься, и некоторые считают, что без этого невозможно ничего достичь. Одновременно существуют традиции, которые считают, что неважно, что душа дикая, полуживая, грубая, все равно – это душа. Есть традиции, которые утверждают, что можно, минуя проблемы души, заниматься непосредственно проблемами духа.
Что же тогда в рамках известных нам источников входит в понятие "Дух"?
Понятие это состоит в следующем (если попытаться интегрировать известные нам источники): дух, в отличие от души, не имеет характеристик, относящихся к человеческим качествам, за исключением одной – самосознания, т.е. "Я есть".
Дух есть некое качественно иное образование. Взаимодействие с реальностью в том аспекте, к которому относится понятие духа, проистекает и совершается совершенно по другим законам. Практически понятие духа относится к такому качеству, в котором, условно говоря, чистое восприятие имеет возможность контактировать с реальностью в объемах, недоступных душе человека и его телу. Это понятие относится к классу психических, психотехнических, а возможно, и реальных (если допустить, что реальность имеет такое измерение) явлений, которые мы квалифицируем как третий уровень реальности. Значит, в духе, в этом смысле слова, остается состояние самотождественности, т.е. там есть Я, а соответственно есть и не-Я. Отношения между Я и не-Я строятся по иным, чем мы привыкли, принципам, потому что это "Я" не имеет границ, оно есть точка. Точка, как говорил Кузанский, объемлющая бесконечность, поскольку в точке нет границ, как и в бесконечности. Там вступают в силу духовные законы взаимодействия с реальностью. Может ли дух совершить реальные действия? Может ли дух, если его выделить из меня, сдвинуть стул? Это любимый вопрос многих. В связи с тем, что наше отношение к таким явлениям, как телекинез, изменилось, мы уже это допускаем – "Я в это не верю, но допустим". Мы допускаем некие информационно-энергетические образования, тем самым допускаем возможность некого воздействия. А вот в духе есть ли возможность воздействия? В том плане, в котором мы говорим, воздействия как проявления личной воли – нет. Большинство источников сходятся на том, что такой возможности у духа нет. Но в то же время утверждается, что дух, руководя душой, а через нее – телом, способен придать такие качества душе и такие качества телу, которые не доступны ни душе, ни телу в другой ситуации, т.е. он может совершить это действие с их помощью. Возникает как бы противоречие. Каким образом оно снимается в этих источниках? Оно снимается следующим образом: на уровне чистой духовной реальности (или на "третьем уровне реальности") реальным действием считается только действие, совершаемое реальностью как таковой, т.е. отношения между духом и реальностью, внеположенной духу, строятся не по закону личной воли, а по закону возможности взаимодействия в рамках, позволяемых реальностью. Если мы предположим, что можно выделить психологически некую метаструктуру и обозначить ее как дух, то эта метаструктура не может совершить действия, потому что она не имеет мотивационной системы внутри себя. Мотивация есть у души, есть у тела – у духа нет мотивации. Он просто "есть". Это его принципиальное отличие – у него нет "хочу". Практически он отличается от души и от тела тем, что не порождает никаких "хочу". Дух, по определению, не может хотеть для себя ничего. Его "хотение" в том, что он "Есмь". Поэтому, если представить дух в качестве некоторой силы, некоторой реальной возможности – раз он есть как один, то что он делает?
Просто наблюдает, что происходит? Он может действовать или не может? Это самый сложный вопрос. В источниках часто встречаются всевозможные противоречия по этому поводу. Дух как бы может действовать, только непонятно – зачем? Зачем ему действовать, если у него нет никаких "хочу"? Если объявляется, что он бездействующий, то одухотворение – это уже действие или нет? В этом вопросе в мировой культуре, в религиозной, оккультной, мистической, мифологической традициях нет концептуального единства, как оно есть в отношении души, где большинство традиций придерживаются одного и того же взгляда.
Существует точка зрения, которая кажется мне внутренне непротиворечивой: обладая, по определению, таким видением реальности, каким не обладают принципиально ни душа, ни тело, обладая возможностью растворяясь не растворяться в реальности (благодаря такому принципу этого уровня реальности, что две вещи – одна вещь, в то же время оставаясь двумя вещами), т.е. Я и не-Я как бы одно, поскольку то и другое не имеют очерченности, и в то же время – это все-таки Я и не-Я, дух, если он сохраняет связь хотя бы с душой, как бы втягивается в один из вариантов будущего развития реальности, образуя то, что обычно в литературе называется потоком. То, что называется духовной реальностью, третьим уровнем реальности, не есть нечто однородное. "Не-Я", реальность, противостоящая духу, не есть нечто однородное. Она разделена на некоторые области, которые в большинстве случаев называются или "потоками", или эгрегорами (хотя эгрегор, по определению первоисточников, относится больше ко второму уровню реальности). Сам третий уровень реальности еще не есть реальность абсолютная, обладающая абсолютной целостностью.
Давайте я еще раз попробую вам показать, как выглядит картина реальности на этом уровне. Возьмем наиболее известное на сегодняшний день описание реальности такого рода, используя работу Тартанга Тулку "Пространство, время, знание". Общее описание реальности сводится к определению: "Время разворачивает знание в пространстве". Это общее определение реальности как таковой. Описание третьего уровня обобщения.
Теперь представьте, что в этой реальности находится некий дух, некое "Я". Так вот, это "Я" находится не вообще в этой реальности, а оно является составляющей одного из потоков реальности. Эта реальность состоит как бы из таких переплетающихся потоков, она не однородна, ее можно представить как несколько разноцветных струй, текущих в одном русле, каждая из которых до того момента, как они полностью перемешаются, как бы одно, но в то же время выделена. Приблизительно такой образ может передать то, почему дух действует. Он действует уже не сам по себе, а в силу своей принадлежности к какому-либо потоку. И поскольку каждый из этих потоков реальности влияет на происходящие в реальности события, постольку это есть участие индивидуального духа в мировом процессе.
***
Уважаемый Мастер, в Ваших беседах Вы никогда не говорите о «воле». Как вы без нее обходитесь?
Можно ответить на этот вопрос просто. Можно подойти чисто психологически и, опираясь на концепцию Симонова, Ершова, сказать, что воля – это потребность в преодолении препятствий, некая специфическая потребность, и все.
В житейском смысле воля обычно употребляется как синоним понятия целеустремленности, т.е. умения подчинять свои действия, свое поведение движению к цели, отсекая все то, что мешает. В более широком философском аспекте воля есть одно из проявлений субъективности, т.е. воля включает в себя в этом смысле целеполагание, которое противоречит наличной ситуации, т.е. воля есть всегда воля к изменению, к изменению наличной ситуации, к преодолению, преобразованию наличной ситуации, опять же в соответствии с замыслом, т.е. с какой-то целью. Мы можем, обобщая все подходы к понятию "воли", сказать, что воля есть основной двигатель механизма целеполагания. Когда человек живет по принципу "от цели к цели", то воля служит интегрированным психологическим образованием, которое обеспечивает достижение цели. И в определенном смысле всегда содержит в себе элемент насилия, потому что она всегда есть недовольство, рождается из недовольства. В русском языке есть очень тонкая связь между этими словами – "воля" и "доволен" (до воли). Мы живем в такой культуре и такой цивилизации, в которой целеполагание является основным проявлением субъективности, и потому воля имеет очень высокую положительную социальную оценку – сила воли, прочная воля, по отношению к себе воля, по отношению к цели. Для многих оказалось странным, что в нашей системе это понятие не употребляется. Оно лишь скрыто присутствует в такой формулировке, как: сила потребности измеряется величиной препятствия, которое человек готов преодолеть и преодолевает для удовлетворения данной потребности, и все. Дело в том, что, кроме волевого принципа движения человеческой жизни, существует еще принцип движения, который мы называем устремленностью, т.е. принцип движения не от воли, а от стремления к реализации: такое стремление порождает движение не от цели к цели, а от смысла к смыслу. Такая смыслополагающая система не требует воли. Она дает возможность реализовать замысел жизни, который опирается на смысл, не прибегая к насилию, а вступая с объективной и субъективной реальностью в такие отношения, которые мы называем отношениями резонанса. Проблема, возникающая в этой ситуации, связана с тем, что для большинства людей само собой разумеющимся, неосознаваемым является убеждение, что существует только один принцип жизненного движения: от цели к цели. А раз этот принцип движения единственный, то основным принципом, определяющим движение, является воля, волевое усилие. И отсюда вечная дилемма: с одной стороны – поклонение воле, всевозможные плюс подкрепления по отношению к ней, а с другой – очень тонкая грань, разделяющая волю и насилие. Тут ловушка. Если рассуждать логично, то в ситуации, когда главный принцип движения жизни есть целеполагание, движение от цели к цели, проблема выбора средств, проблема этики, морали – вопрос уже не первостепенный, а конвенциональный. В одном обществе так, в другом обществе иначе, в данное время так, в другое – иначе. Сам принцип провоцирует насилие. И поэтому, чтобы воля и насилие не переходили определенной грани, не превращались в логически завершенную форму: "цель оправдывает средства", приходится оговаривать логическую конструкцию сложным комплексом конвенциональных социальных ограничений. Получается: с одной стороны, мы всячески превозносим волю, выставляем ее как положительное качество индивида, а с другой стороны, боимся ее и окружаем всевозможными тормозными механизмами, сами понимая, что воля неизбежно тяготеет к насилию.
Тем и отличается духовное сообщество, что оно нашло принципиально иной способ движения жизни, движения от смысла к смыслу, которое не требует воли, а требует устремленности, опирающейся не на рациональную, а на чувственную вовлеченность в движение. Но это сообщество пока что в меньшинстве.