Глава 1

Осень 136 г. от провозглашения Республики

Баронство Корг, земли вольных пашцев

Аджей Руга

Палящее не по-осеннему солнце вкупе с роем гнуса, вьющегося над головой, делают мою дорогу еще более невыносимой. Еще более – потому что груз вины и позора, что лег на мои плечи, и без того вывернул душу наизнанку, придавив тело к самому седлу. Может быть, я должен даже благодарить те тысячи мошек, что окружили мою голову и изводят противным, тонким жужжанием и укусами. Уверен, что, если бы не мошки, я бы целиком провалился в себя, растворился в чувстве вины, разъедающем душу. А так хоть изредка возвращаюсь в реальный мир…

Чуть впереди показался древний степной курган с не менее древней каменной бабой на его вершине. Говорят, в Великом ковыле таких скульптур много и оставили их народы, ныне неизвестные, – те, кто кочевал здесь задолго до торхов. При виде изваяния меня аж передернуло – вновь нахлынули дурные воспоминания, слишком прочно связанные с точной копией каменной скульптуры.

Всего я пробыл в степной страже чуть более двух месяцев, из которых неделю провел в пути к месту будущей службы – крепости Орлице. Не сказать, что все проходило гладко, но именно благодаря вербовке я без всяких осложнений покинул Лецек, остался в Рогоре и, думается мне, сбил преследователей с толку.

Как оказалось, я был не единственным, кто бежал от проблем во внешнем мире. Поговорка, оброненная как-то Иругом, – из стражи выдачи нет, – на деле обернулась не красивыми, но пустыми словами, а реально действующим законом, утвержденным Когордом. Барон таким образом частично решил проблему с разбоем в лене, дав второй шанс всем желающим (те, кто не пожелал им воспользоваться, вскоре жестоко поплатились под ударами сабель или на дыбе с последующей виселицей), и одновременно обеспечил стабильную подпитку степной стражи новобранцами, не боящимися крови и умеющими держать в руках оружие. Для некоторых людей это не просто второй шанс, а новая жизнь – после окончания службы стражи из числа пришедших со стороны получают землю. Пусть самую неблагополучную в плане набегов степняков, но плодородную землю, на которой становятся вольными пашцами.

Вербовка в лене началась сравнительно недавно, перед самым моим прибытием в Корг. Для раскаявшихся душегубцев до того действовали два стационарных вербовочных пункта. Причем если свои тати на земле баронства довольно быстро перевелись, то «добровольцы» из других областей Рогоры продолжают исправно рекрутироваться. Их не так и много, но зато приходят в стражу подобные люди постоянно.

– Слышь, красавчик, а на что тебе два самопала, скажи на милость? В бою со степняками ты, значит, сможешь дважды себе жизнь спасти, а мы ни разу? Десятник как сказал: надо делиться. Так вот и поделись с честными людьми!

«Честные люди» представлены крепко спаянной ватагой из пяти бывших душегубцев – мне эта публика давно известна. И если ранее вербовочные пункты в основном и работали с подобным контингентом, то сейчас, при свободном найме по всему баронству, бывшие ватажники затесались среди романтичных юнцов и надорвавшихся пахать на бесплодных каменистых землях трудягах. Проблема последних заключается в том, что они не знакомы друг с другом, не знают друг друга и не могут выступить единым фронтом против спаянной ватаги.

«Бывшие» тати особо не наглеют, десятники стараются держать порядок среди новобранцев и не дозволяют откровенного беспредела. И все же как-то само собой получается, что лучшие вещи, принадлежащие другим новобранцам, оказываются «подарены» ватажникам, едят они вроде бы из общего котла, но достаются им самые вкусные и аппетитные куски, ну и так далее. Сутки назад один из особо ретивых молодых юнцов, что имел конфликт с самим Глыбой – молчаливым и внешне спокойным главарем татей, – был обнаружен утром с колотой раной в районе сердца. У бездыханного трупа подробностей не узнаешь, те, кто спал рядом, «ничего не видели». Ну конечно, шуганули пахарей, нет у них еще воинского мужества… Десятники же не смогли остановить движение отряда и устроить дотошное расследование. Формально мальчишка еще не был бойцом стражи – в противном случае командиры бы землю носом рыли, невзирая на обстоятельства. Тем не менее ватагу десятники держат под четким присмотром и, вполне возможно, ждут удобного случая прижать этих уродов.

И вот случай подвернулся – видимо, не прочувствовали ситуацию ватажники (или я ее неверно оценил). Шустрила – такая у молодого подвижного парня кличка – начал приставать ко мне вроде бы и с нормальным, в порядке вещей вопросом. Но ведет себя при этом настолько вызывающе и хамски, что рука так и чешется схватиться за рукоять сабли. Однако как только я отвечу наглецу грубостью, ко мне прицепится оставшаяся шайка…

– Десятник Разог!

Шустрила словно бы не услышал моего обращения к старшему бойцу. Но дружинник, напряженно следящий за очередной выходкой ватажников, ответил сразу, с напускной, впрочем, ленцой:

– Слушаю, новобранец.

– Господин десятник, я видел у вас учебные сабли. Разрешите воспользоваться вашим тренировочным оружием? Тут у моих товарищей по отряду возникло сомнение, что они не выстоят в бою с торхами без самопалов. Просят помощи.

Опытный боец усмехнулся краешком рта:

– Готов преподать урок?

– Конечно. Желательно хотя бы с двумя товарищами разом.

– Учебных сабель всего две.

– Тогда я прошу дать товарищам боевое оружие и условиться, что, если они выиграют у меня, оба самопала становятся их добычей.

Лица у Шустрилы и дружинника удивленно вытянулись.

– Ты с ума сошел?!

Рывком встав и подойдя к Разогу, тихо прошу:

– Десятник, молю вас, согласитесь. Руки чешутся разделаться с этим рваньем. Поверьте, я знаю, что делаю, только дайте добро…

Я действительно уверен в своем выборе: среди ватажников редко попадаются стоящие рубаки. За какой конец сабли браться, знают, но предпочитают-то бить из-за угла и несколько иным оружием: кастетом, ножом, дрекольем… И, чтобы наверняка, выбирают в качестве жертвы самых слабых, неспособных дать сдачи. Негде им было оттачивать навыки фехтования, просто негде…

– Ну что, Шустрик, сейчас посмотрим, каков ты… Глыба, поможешь своему товарищу? Или вы только ножиками спящих резать можете?

Глыба лишь холодно усмехнулся, хотя в глазах застыл лед. И голос его не сулит мне ничего хорошего, хотя отвечает главарь спокойно:

– Почему бы и не попробовать? Раззудись плечо, разойдись рука… Клинок-то дайте.

И только увидев, как принимает стойку старший ватажник – мягко и пружинисто присев на ногах, легко отведя за спину левую руку, – я понял, что, возможно, не рассчитал свои силы. Шустрик оправдал мои ожидания, взяв оружие хоть и правильно, но без должной сноровки. Однако Глыба… Впрочем, переигрывать поздно.

– Начали!

Атакую первым, стремясь одним ударом выбить из игры самого слабого. Но если Шустрик застыл на месте, разинув рот и точно не успевая поднять клинок для защиты, то Глыба или почувствовал мой удар, или (что скорее всего) угадал. Сталь учебного клинка с металлическим лязгом схлестнулась со сталью боевой…

Удар! Парирование – удар, парирование – удар! Клинки сшибаются вновь и вновь, и пока я неплохо отражаю атаки Глыбы и Шустрика. Пытаюсь маневрировать, обойти противников приставным шагом так, чтобы передо мной находился только один тать, а именно Шустрик – выведя из схватки самого слабого, я без помех потягаюсь с сильным. Но разбойничий атаман угадывает мои действия, успевая заслонить собой «шестерку», и сталь моего клинка всякий раз встречает вражеский клинок. Глыба переходит в контратаку, заставляет меня пятиться, и тут же Шустрик выпрыгивает из-за его спины и пусть неумело, но бросается вперед, отвлекая от более опасного противника. Так и пропустить недолго… Но все же пока я успеваю уклоняться от атак, рву дистанцию…

Удар, парирование, удар! Приставной шаг влево, а не вправо – и вместо того, чтобы встать против одного противника, я оказываюсь примерно посередине между ними. Рывок к Шустрику – заводила вскидывает саблю, отражая намеченный удар, Глыба вновь бросается ко мне, точнее, на меня…

На этот раз он бы успел. Не защитить Шустрика, а самому хорошенько рубануть, с оттягом, пока я, атакуя, открылся. Только вот жертва оказалась чуть хитрее…

Прыжок на колени, удар сабли от себя снизу вверх – и тупой, но тяжелый учебный клинок сечет по внутренней части правой руки Глыбы. Завопив от боли, ватажник выпускает саблю.

С оттягом рублю ровно посередине бедра противника, обездвижив атамана. Рывком встаю, встречаю удар налетевшего Шустрика сталью – и, крутанув кисть, бью изнутри под елмань противника – сабля врага вонзается острием в землю. Ватажник не успевает отпрянуть – резко шагнув вперед, со всей силы рублю под кадык. Плоть не выдерживает встречи с тяжелой, пусть и тупой сталью – Шустрик валится наземь, отчаянно пытаясь вдохнуть наполовину разваленным, наполовину раздавленным горлом.

Глыба застыл с раскрытым ртом – атаман не ожидал, что я начну убивать (что ж, зря: в последнее время я стал относиться к смерти менее трепетно, особенно когда речь идет о врагах). Он успел броситься к выроненному клинку, отчаянно припадая на правую… И елмань учебной сабли обрушилась под основание черепа противника – там, где он сходится с шеей. Глыба даже не успел вскрикнуть, просто неестественно прогнулся в спине с вывернутой назад головой. Жутковатое зрелище…

– Стоп схватка!

Не знаю, чего там ожидал Разог, но сейчас он смотрит на меня с еле сдерживаемым гневом. А чего ты хотел, десятник, когда я на полном серьезе давал им возможность убить себя? И ты лично это утвердил?!

Уцелевшие ватажники долго еще угрожали мне, но без лидера и заводилы с подвешенным языком их команда как-то потускнела. Вокруг меня же довольно быстро сплотились самые инициативные новобранцы, с которыми мы уже вполне нормально тренировались до самой Орлицы.

Крепость, расположенная на высоком кургане, заметна уже за несколько верст. А простор, открывающийся с донжона, самой высокой башни цитадели, позволяет обозревать пространство не на несколько, а на десятки верст! Крепкие стены и мощные башни Орлицы действительно вызывают уважение – это вам не Лецек с тонким острогом, здесь настоящая твердыня!

Впрочем, во всем внешнем виде Орлицы не хватает какой-то утонченности, что ли, – не соответствуют ее основательные, массивные, но не очень высокие укрепления парящей в небе птице. Скорее какой-то медведь…

Несмотря на то что в Орлице служит немало бывших ватажников, возмущение моих невольных спутников осталось без ответа. Нет и не было в степной страже каких-либо внутренних законов, закончиков или чего еще, кроме как воинских правил и духа боевого братства. Именно эту мысль нам и вдалбливали с самого начала тренировок.

В среднем бойцов стражи готовят около года. Первые шесть месяцев новобранцы постигают искусство владения саблей, стрельбы из лука стоя и из седла, часами учатся ездить верхом и ухаживать за своими лошадьми. Затем наступает время, когда новобранец проходит службу попеременно то в «регулярном» гарнизоне крепости, то в острогах по кордону, и все это время совершенствует свое ремесло. И лишь год спустя вчерашний пахарь становится полноценным стражем, что регулярно выходит в степь.

Однако помимо сабли, лука и самопала (я очень удивился многочисленности ручных огнестрелов, а чуть погодя узнал, что в крепости хватает и нормальных длинноствольных, принятых на вооружение «регулярного» гарнизона) стражам также служит такое оружие, как пика, боевой бич и топор, а многие помимо имеют булавы, или кистени, или шестоперы.

Опытные стражи творят с боевым бичом подлинные чудеса, умудряясь ловким броском обвить тугой веревкой саблю или пику и вырвать ее из руки. Или же, к примеру, обхватить ноги стоящего пешца и рывком его опрокинуть. При этом металлический «хвост» бича может рубить не хуже клинка.

Удивил меня и топор – хотя, казалось бы, инерционное оружие крестьян. Ну ладно, в старину боевой топор был весьма популярен, но сейчас… Однако все мое пренебрежение мигом улетучилось, как только я увидел, как опытные бойцы с десятка шагов метают топоры с такой силой, что, вонзившись, они заставляют ходуном ходить надежно вкопанные столбы-мишени. Кроме того, в ближнем бою обладающий должной сноровкой воин наносит довольно хитрые и мощные рубящие удары, притом что защититься с саблей от них очень непросто. Наконец, благодаря тонким клевцам с обратной стороны топорища это оружие довольно опасно и для закованных в броню бойцов, таких как кирасир, рейтар, крылатых гусар, панцирных мечников…

Владение короткой кавалерийской пикой, скорее уж недлинным копьем, включает в себя два аспекта – верховой и пеший. Верхом да на хорошей скорости страж должен сильно и точно поразить выбранную цель – на скаку продеть острие в подвешенное кольцо или с силой вонзить пику в круг, нарисованный мелом на широких плетеных мишенях. Рыцарство какое-то, право слово… Вот только в отличие от топора я даже и не думал принижать возможности кавалерийской пики в бою. Именно благодаря ей удар крылатых гусар Бергарского решил исход Бороцкой битвы – гусары не только протаранили плотные шеренги пикинеров, но и опрокинули брошенный против них резерв – лучших фряжских кирасир.

Однако и спешенный страж обязан отменно владеть кавалерийской пикой. И владеют ведь… Мы разбивались на пары, дрались пешими – сабля против копья. С новобранцами я довольно сносно справлялся клинком, сбивая в сторону или вниз направленное в грудь острие и, сократив дистанцию, обрушивая (обозначая) сабельный удар на оппонента. Удавалось даже просто уклониться от выпада копьеносца и обозначить встречный укол сабли с шагом вперед.

Но все это работало только против новобранцев. У опытных бойцов-стражей пика в руках оживает, словно змея – именно ее стремительную атаку напоминают короткие и чрезвычайно быстрые уколы. Мне удавалось парировать часть из них, но противники великолепно чувствовали дистанцию и не давали сблизиться, атакуя вновь и вновь, даже если пятились. Причем короткие удары были, как правило, разведкой – за ними всегда следовал один быстрый и точный длинный выпад, который я практически никогда отбить не успевал. А пару раз стражи просто обезоруживали меня, закрутив пикой мой клинок так, что он невольно вылетал из рук.

Еще много чего удивительного было в подготовке стражей. Особенности в умении править и владеть конем, различные хитрости – как, например, прикинуться, что выстрел огнестрела или стрела поразили тебя, как бы завалиться на бок, скрывшись за корпусом коня, но потом вдруг распрямиться и обрушить на стрелявшего противника сабельный удар, как только продолживший свой бег конь поравняется с врагом. Или лучшие из рубак показывали на спор занятный фокус: несколько лучников начинали метать стрелы (без стальных наконечников) по одному бойцу. А последний, взяв в каждую руку по сабле, закручивал вокруг себя настоящий стальной вихрь, сквозь который ни одна стрела так и не прорвалась…

Но все это было понятно и интересно. Однако присутствовали и странности, много странностей, ставших в том числе причиной моего пожизненного позора…

Недовольно дернув щекой, я тут же скривился от боли: глубокий рубец на левой половине лица, кое-как схваченный нитями старой знахаркой, по-прежнему отзывается острой болью при малейшем движении мышц. Ну и ладно, лишь бы не началось огневицы…

Первая странность заключалась в том, что незадолго до моего прибытия в Орлицу в крепости начали ковать и стругать длинные пехотные пики, которые так любит фряжская пехота. Странность же заключается в том, что пехотные пики в первую очередь предназначены сдерживать удар закованной в броню конницы, которой у торхов давно уже нет. Между тем из прошедших годичную подготовку стражей набрали две сотни воинов, которых уже при мне учили правильно маршировать, держать шеренгу, совершать сложные маневры строем – полный разворот или резкий поворот. И конечно, их учили делать все это с пиками. Бойцы тренировались с силой поражать мишени копьем – и атаковать синхронно, первыми тремя-четырьмя шеренгами сотни.

Помимо этого, была набрана стрелецкая сотня из бойцов с огнестрелами, их также обучали маршировать. Кроме того, и пикинеров, и стрельцов учили попеременно проходить сквозь строй друг друга. Точнее, даже пробегать: одни оперативно делают в шеренгах довольно широкие проходы, другие, сбившись в плотную колонну, должны бегом миновать строй товарищей и выстроиться перед ними. Самым сложным маневром было одновременное движение румскими колоннами внутри обоих строев – прием явно скопировали у древних румских легионеров, но и его и пикинеры и стрельцы освоили.

Да-да, они его освоили – маневр, делающий честь лучшим фряжским наемникам. Ведь иными словами, стрельцы теперь могут быстро пройти сквозь строй пикинеров, построиться перед ними, дать один-два залпа и тут же с хорошей скоростью отступить за лес пик, в то время как пикинеры оперативно и четко выстраиваются перед застрельщиками, закрывая их от удара врага.

И что настораживает во всем этом: стражи даже не скрывают (а собственно, перед кем?), что все три сотни бойцов в скором времени покинут крепость. И явно не для похода в степь – там обученной на фряжский манер пехоте просто нечего делать… А самое интригующее – с ними же собирались выступить лучшие наездники, числом две сотни, и я с ужасом отметил, что у каждого всадника к седлам приторочены самопалы! Это же сто процентов превышение всех мыслимых и немыслимых норм вооружения огнестрельным оружием в Рогоре! И ведь я видел, что и эти бойцы готовились, да еще как! Они маневрировали за крепостью, добиваясь идеально ровных шеренг, имитируя рейтарскую атаку – разом выхватывая самопалы, делая секундную паузу на выстрел, бросая их в кобуру и выхватывая вторые самопалы, а после оголяя сабли и переходя на стремительный галоп. Или, сбившись в плотный клин, атаковали с опущенными пиками… Всадники разучивали еще множество приемов конного боя – расходясь широкой лавой, а после в считаные секунды сбивая строй; атакуя строем – и тут же разделяясь в стороны на две равные колонны; разворачиваясь на месте, скакать назад – и тут же в стороны, и тут же разворот лицом…

Все эти приготовления наталкивали меня на самые нехорошие подозрения, которые подкреплялись и тем фактом, что ранее степная стража не направляла вербовщиков в лен (теперь же было нанято не менее двух сотен новобранцев) и резервистов не собирали по округе в столь значительном количестве (было мобилизовано три сотни отслуживших свое стражей). Таким образом, из постоянного гарнизона крепости и застав, за ней закрепленных, осталась лишь жалкая сотня воинов. Пять сотен отлично вооруженных и обученных воинов с минуты на минуту ждали отправки… Куда?!

Так что привычного года на подготовку (скорее все же полгода) у новобранцев на этот раз не было. Лучших из нас, показавших хотя бы удовлетворительные результаты во владении саблей, конем и луком, уже через месяц начали выдергивать в патрулирующие степь десятки, что ранее казалось просто немыслимым.

Нет, конечно, в такой десяток входили, как правило, один-два ветерана, пара новичков и еще шестеро бойцов-резервистов, так что в итоге патруль получался довольно крепким. Тем более что уже служившие бойцы быстро вспоминали былые навыки и набирали форму, правда, многие из них откровенно скучали по семьям. Однако осенняя жатва закончилась, и основные запасы еды на зиму подготовлены, так что если повод для тоски у резервистов и был, то повод болеть сердцем вроде бы отсутствовал – с голодухи не помрут, а для отражения торхов бойцы и были призваны на кордон.

Не избежал назначения в конные разъезды и я – надо думать, один из самых подготовленных новобранцев.

К слову, степняки давно уже не беспокоили стражу, в крепости ходил стойкий слух, что это как-то связано с посольством Торога, сына барона Корга, в степь. Кто-то понемногу начал расслабляться, и постепенно в поступках и действиях стражей проявилась некоторая беспечность – вторая косвенная причина моего позора…

Не зря торхи называют свои земли Великий ковыль. Ибо куда ни бросишь взгляд, до самого горизонта расстилается бескрайнее море дрожащего на ветру ковыля. Как же не хватает здесь привычных взгляду рощиц, перелесков, дубрав…

На этот раз разъезд углубился в степь верст на десять. Погода стоит еще по-летнему теплая, даже жаркая, и только вечером приходит долгожданная прохлада, несущая в себе соблазнительные запахи степных трав. Но темнеет уже по-осеннему быстро, и, поразмыслив, десятник Сварг решил остановиться на ночевку у подножия очередного кургана, увенчанного каменной бабой, – с него открывается отличный вид на окружающие ковыли.

Свои сомнения насчет того, что торхи также понимают перспективность кургана как наблюдательного пункта и что ночью даже при самой яркой луне не всегда разглядишь скрытно подступающего противника, я оставил при себе – не стоит вчерашнему новобранцу учить ветеранов стражи. Они-то в любом случае опытнее и врага лучше знают…

Первая очередь дежурить на холме выпала мне. Не споря, я закончил ужин (ячневая каша с салом и сухарями вприкуску) и быстро взобрался на курган, прихватив оба самопала и саблю. Дежурить так дежурить, не впервой.

Поначалу я честно стоял рядом с каменной скульптурой, до рези в глазах вглядываясь в степь. Но в этот раз ночь вступила в свои права раньше обычного – к концу дня небо затянули облака, и абсолютно черная в ночном мраке туча заслонила наполовину показавшуюся луну. Вглядываться стало бесполезно, а там уже и мои соратники улеглись с обратной стороны кургана, в крохотной ложбинке. Демонстрировать служебное рвение не для кого, и я позволил себе присесть, удобно откинувшись на камень.

Сейчас я уже не могу вспомнить, в какой момент сознание соскользнуло в пучину беспамятства. Заснуть в дозоре – одно из самых тяжких преступлений стражей, за которое провинившегося или изгоняют из крепости, или казнят – наравне с мародерами, убийцами и насильниками. Что стало причиной? Отчасти беспечность, отчасти самонадеянность. Я должен был определять время по луне – ее пути по небосводу, но в ту ночь луны не было видно, и я пытался определиться по собственным ощущениям, так называемым внутренним часам.

Наверное, сказался и первый, тяжелый день дозора, проведенный в седле, и то, что я дежурил также и предыдущей ночью на заставе. Смена погоды на пасмурную, дождливую… Короче, попеременно раздумывая о странностях, происходящих в страже (точнее, об откровенно пугающих меня приготовлениях ее к войне, и явно не с торхами), а после мечтая о возлюбленной Энтаре, я самым глупым образом заснул…

Мне снилась любимая и недосягаемая девушка, мне снились ее руки, ее поцелуи…

– Аджей, любимый, проснись… Аджей, проснись… Да проснись же!

Нехотя я раскрыл глаза – и сердце на мгновение остановилось: надо мной взвилась по-восточному кривая сабля. В последнюю секунду я рывком сместился влево, одновременно вскинув руку с зажатым в ней заряженным самопалом (спал с ним), и потянул за спуск.

Выстрел сотряс ночную тишину словно раскат грома. Тут же с места стоянки отряда послышались дикие, яростные крики кочевников, удивленные возгласы стражей, прерывавшиеся воплями боли. Ударил недружный залп самопалов.

Позже я с диким стыдом и болью осознал, что именно из-за моей оплошности в первые же секунды боя погибло трое товарищей – их пронзили стрелы. Только благодаря моему предательскому сну десяток взяли в кинжалы… Но в те мгновения, когда только началась схватка, я об этом не думал – я вообще ни о чем не думал: кровь кипела в жилах, зрение и слух обострились до предела. Я сражался, как застигнутый врасплох зверь, дико и яростно. В те мгновения вся моя жизнь заключалась в нескольких секундах отчаянной пляски клинков…

Вырванная из ножен сабля встретила рубящий сверху удар вражеского клинка. С силой оттолкнувшись с полусогнутых ног, левой выхватываю второй самопал и с силой бью рукоятью в висок торха. Кочевник оседает – тут же стреляю во вскинувшего лук противника, остановившегося от меня всего в пяти шагах.

Еще один враг с ревом бросается вперед и рубит саблей снизу, по ногам. Не уловив, а скорее почувствовав удар, прыгаю спиной к каменной бабе – единственному возможному прикрытию с тыла. Кочевник бросается вперед, рубит наотмашь – до упора вжавшись в холодный камень, пропускаю вражеский клинок перед собой. Удар вдогонку под елмань чуть ли не выбивает саблю из рук торха, провернув кисть, на втором взмахе рублю противнику незащищенное горло.

Кажется, все мои враги закончились. Но, судя по яростным воплям, доносящимся из ложбинки, и лязгу скрещивающихся клинков, схватка в самом разгаре, и для отряда еще ничего не решено.

Подавив порыв перезарядить самопалы (слишком долго), молча бросаюсь вниз.

Продержитесь еще хоть чуть-чуть!!!

Я бегу по склону кургана как никогда в жизни, когда возможно – прыгаю вперед что есть сил. Всего несколько секунд стремительного спуска, и я оказываюсь сзади обступивших моих соратников торхов.

Если бы кто-то из них обернулся, схватка могла бы завершиться иначе. Но, увлеченные пляской клинков, они пропустили мою атаку.

Удар сабли под шею держащегося сзади крупного кочевника – и тут же рублю сверху вниз вскинувшего лук торха, начавшего разворот в мою сторону. Клинок надвое развалил как древко лука, так и череп противника.

Оставшиеся кочевники замечают опасность. Нырнув под удар сабли, направленный в голову, что есть силы рублю живот атаковавшего торха. Еще шаг, и я врываюсь в круг уцелевших стражей.

Их осталось трое против восьми – а в начале схватки дозор атаковало шестнадцать торхов, не считая напавших на меня кочевников. Залп из самопалов забрал жизни четверых нападавших, столько же стражи успели срубить, потеряв трех человек. Встав спиной к спине, уцелевшие бойцы еще какое-то время продержались, прежде чем к месту основной схватки подоспел я. Но мой удар с тыла резко изменил баланс сил – нас стало четверо против пятерых, и мы атаковали.

Хрипло дыша, Сварг перевязывает Корда, своего товарища из числа регулярных бойцов крепости. Десятник довольно умело накладывает холстину на разрубленную ключицу товарища, чувствуется изрядная сноровка, кровь уже практически остановилась. Я же стою как истукан рядом, лишь приложив чистую тряпицу к разрубленной щеке: последний мой противник рубился отчаянно и умело и сумел обезоружить меня крепким ударом в основание сабли – клинок словно живой вылетел из руки. От следующего удара, направленного в голову, я успел все же отпрянуть, и острие елмани лишь краешком зацепило голову. А через секунду схватка закончилась ударом Сварга – десятник зашел сзади и лихим ударом срубил голову моему противнику.

Теперь же я безмолвно жду решения командира, ибо дозор фактически перестал существовать из-за моего разгильдяйства.

– Вот что, парень… – Сварг говорит неторопливо, скорее устало, без особой жесткости. – Поможешь мне довезти Корда до заставы и вали на все четыре стороны. В страже тебе места нет, – десятник наконец-то распрямился и строго посмотрел мне в глаза, – и пройди ты положенный год подготовки, а не месяц, я бы тебя здесь и положил. Не мни себя величайшим рубакой – справился бы, не сомневайся.

Но, во-первых, без твоей помощи я могу и не дотянуть Корда до заставы, а во-вторых, кое-чем я тебе все-таки обязан, хотя, сдается мне, свой долг я уже отдал. – Сварг указал на мою щеку. – В любом случае, ты срубил шестерых торхов и двоих застрелил, для новичка совсем неплохо. Случись все не по твоей вине, в Орлицу вернулся бы героем.

Теперь все в прошлом – и мое обучение, и жизнь в Орлице, и мой позор. Хотя нет, конечно, позор-то лег не на лехского барона Аджея, а на Рута из Керии – лена, примыкающего к Каменному пределу и Львиным Вратам. Но дело даже не в позоре, а в человеческих жизнях – в отцах, мужьях, сыновьях, чьи любимые никогда уже не услышат их голоса, не почувствуют их тепла, не узнают их любви… И все по моей вине. Проклятье! Так и с ума сойти недолго!

Но все же есть кое-что, что держит мое сознание на плаву. А именно приготовления стражи к войне. Да что там: надо быть глупцом, чтобы не понимать, что Когорд готовится к восстанию. Именно поэтому для него так важен был брачный союз с Лагранами, самым сильным и непокорным родом Рогоры. Получается, мой поступок не опозорил звания советника, а только послужил Республике!

Теперь же я должен передать всю информацию новому советнику Когорда, а если он еще не назначен – любому из советников соседей Корга. Кроме того, в деревне, где я купил еды и где меня чуток подлатали, я напал на след большого обоза, следующего из самого Барса. Раньше таких обозов из стражи в Лецек не ходило, что странно само по себе…

Также, по слухам, ходящим среди вольных пашцев, Торог наконец-то вернулся с посольством и добился успеха – иначе из степи прислали бы лишь голову наследника. А вот чего он добился на дипломатическом поприще?! Селяне уверены, что Когорд через сына заключил мир с кочевниками, и про готовящееся восстание – если я все-таки прав, а не сошел с ума от подозрительности, – никто из них ничего не знает. Но сдается мне, что заключить мир с кочевниками – это из области сказок. А вот военный союз…

 

Глава 2

Осень 136 г. от провозглашения Республики

Развалины Белой Кии

Аджей Руга

В пути я провел двенадцать дней. Как оказалось, обоз, а точнее, обозы – их было несколько – направлялись не в Лецек, а в Скард, минуя столицу баронства по широкой дуге. Не стал терять время и я, тем более что, по весьма устойчивым слухам, барон собрал всю дружину и также направился с семьей в гости к соседям. А по южным дорогам, говорят, маршируют колонны пикинеров и стрельцов в сопровождении стройных эскадронов стражей. «И явно это неспроста», – весьма прозорливо замечал практически каждый встреченный мною обыватель, у кого я интересовался последними новостями.

Что поделать, слухи часто опережают события. И потому приходится спешить изо всех сил, практически не отдыхая в дороге. Подкрепляюсь я только в харчевнях, не желая терять время на долгую стоянку с приготовлением пищи и ночлега. Сплю максимум по четыре часа, все остальное время провожу в седле, благо Сварг поделился напоследок двумя заводными конями из взятых у торхов трофеев.

И только на земле Скарда я наконец-то догнал свой обоз…

Однако вскоре выяснилось, что караван, следующий аж от самого Барса (а параллельными дорогами и следом двигаются также обозы из Орлицы, Овчары, Степного Волка), направляется к Львиным Вратам. А вот барон Когорд встал лагерем на развалинах древней столицы Рогоры, Белой Кии, уничтоженной еще при нашествии великих торхов – тогда это были лучшие в мире всадники, имеющие свою артиллерию, мощнейшую тяжелую кавалерию, спаянные железной дисциплиной и волей ханов из рода Чигиза, царя царей, они не знали поражений. Впрочем, сегодня на месте одного из самых древних городов, что помнил еще родство рогоров, ругов и лехов, остались лишь земляные курганы. Кто-то по ошибке считает их могилами кочевников, но он по невежеству своему ошибается, поскольку земля здесь покрыла собой уцелевшие фундаменты древних каменных зданий. В былинной столице уцелело лишь одно строение – врата из оплавившегося белого известняка, отчего-то оказавшиеся крепче огня, ядер катапульт и требушетов.

Кстати, как ни странно, Белой древняя Кия стала как раз после своей гибели – именно по цвету уцелевших врат она получила свое имя. Высокие, десятка в четыре локтей толщиной, с четырьмя каменными башнями по бокам, они и сейчас вызывают почтение перед искусством зодчих седой старины.

Но в древнюю столицу прибыл не только барон Корг, а все двенадцать властителей ленов во главе личных дружин. В итоге на развалинах Кии встали лагерем две с половиной тысячи всадников – по местным меркам значительная сила.

И повод для тревоги. Подобные сборы на руинах древней столицы есть одна из самых старых и незыблемых традиций Рогоры. Все владетели собираются разом, чтобы принять какое-либо значимое, скорее даже судьбоносное решение. В последний раз нечто подобное сумел реализовать Эрик Лагран по прозвищу Мясник… Впрочем, сегодня предлог для общего сбора весьма, казалось бы, благовидный: по слухам, барон Корг получил важную информацию о курултае степняков и его решении, местные уверены, что степняки планируют пойти в поход на Рогору большими силами. Оттого Когорд и собрал всех баронов и старших ленников-графов – вместе будет легче противостоять кочевникам.

Действительно, благозвучный предлог. И я допускаю мысль, что это и есть правда и все приготовления и маневры стражи подчиняются хитрому плану, служащему отражению степняков. Но все-таки я должен поговорить с кем-то из советников…

Засветло я не таясь вошел в лагерь. Шанс, что меня сумеют опознать, весьма невелик, ныне я в обычной для степной стражи одежде – холщовой рубахе и шароварах, а на ногах потертые сапоги. Волосы на голове сбриты, за исключением короткого чуба-оселедца, подбородок выскоблен до синевы, верхнюю губу обрамляют специально отпущенные усы – пока, правда, еще не совсем длинные, не успели как следует отрасти. Одним словом, страж с кордона. Образ довершает едва начавший заживать на щеке рубец. Неудивительно, что в наводненном воинами лагере меня принимают за гонца и не задают лишних вопросов.

Вот только как найти хоть кого-то из советников?! Может, я излишне накручиваю, но, как мне кажется, гонец стражи, разыскивающий даже не конкретного советника, а одного из них, вызовет подозрения…

Следуя по лагерю и ведя в поводу одного лишь Аруга, я до боли в глазах приглядываюсь к реющим над шатрами вымпелами. На каком-то из них должен быть изображен герб лехского рода советников – я уверен, что сразу узнаю любой из них, благо в геральдике дворян, назначенных в Рогору, разбираюсь отлично.

– Страж, где ты взял этого коня?!

Звонкий женский голос, исполненный искреннего негодования, заставляет меня замереть. Я из тысячи узнаю этот голос… Сердце пускается вскачь, стройные логические размышления мгновенно рушатся, образуя в голове лишь хаос обломков, а ноги сами по себе разворачивают тело к Энтаре.

– Он принадлежит мне по праву исконного владельца, госпожа.

В первую секунду на прекрасном лице возлюбленной (как же сильно бьется сердце!) написано удивление вперемешку с возмущением, но уже мгновение спустя их сменяет узнавание.

– Ты?!

И вот тут-то я не смог сдержать порыва души и подчинить свои поступки одному лишь голосу разума. Ибо я мог сказать нечто иное и иначе, что-то, что могло оттолкнуть девушку и подарить мне время исполнить свой долг. Но вместо этого, инстинктивно добавив в голос хрипотцы, я вымолвил:

– Не ожидала встретить меня здесь?

Лицо девушки на секунду озарилось вспышкой такой искренней и счастливой радости, что я окончательно потерял над собой всякий контроль. Между тем Энтара тихонечко, с явно различимым волнением и надеждой спросила:

– Ты вернулся за мной?

Ну кто же в такой ситуации будет что-либо отрицать?

Мы укрылись в неброском шатре одной из служанок баронессы – из тех, кто гарантированно проводит ночь не в своей постели, а в интимном уединении с кем-либо из молодых дружинников. Аруга девушка лично отвела в стойло собственных скакунов, да и вряд ли кто-то из людей Когорда запомнил именно моего коня – ведь никого из них я не спасал верхом на верном жеребце от понесшего зверя!

То, что я подошел к шатру служанки, никого из болтавшихся рядом воинов не смутило – а почему бы и нет? Может, я, к примеру, жених. Вполне возможно, что молодые бойцы личной гвардии Когорда так и подумали, судя по паре брошенных на меня сочувственных взглядов. Нырнул в шатер я вроде бы как незаметно…

Судя по всему, тот факт, что баронесса пришла к своей служанке, также никого не смутил – мало ли для чего понадобилась блудливая девка молодой госпоже? И вряд ли кто-то из случайных свидетелей догадывался, что в шатре мужчина.

Стоило лишь Энтаре опустить за собой полог, как я, ведомый каким-то насквозь звериным инстинктом, схватил не привыкшую еще к темноте девушку за талию и с силой привлек к себе. Она попыталась упереться узкими ладошками мне в грудь, а вот произнести ничего не успела – мои губы впились в ее уста жарким поцелуем.

Я слишком долго мечтал об этом, чтобы ждать сейчас…

Какое-то время девушка еще пытается сопротивляться, но вскоре она подчиняется мне – моим рукам, губам, языку, – а я никак не могу оторваться от ее сахарных уст, не могу надышаться запахом чистой и нежной, девственной кожи, не могу разжать тиски объятий и отпустить от себя гибкое девичье тело, одно лишь прикосновение к которому тут же бросило меня в неистовый жар…

Наконец я отстранился, чтобы поглубже вздохнуть – на секунду мне показалось, что голова кружится, – и Энтара приглушенно прошептала (а голос аж прерывается от волнения!):

– Аджей, милый, я не могу…

– Энтара… – Я внимательно и серьезно посмотрел ей в глаза. – Я. Тебя. Люблю!!!

Девушка хотела сказать мне что-то иное… хотела… Но вот еще одна вспышка счастья озарила ее глаза, и моя трепетная лань произнесла с отчаянной решимостью:

– И я тебя, милый! И я тебя люблю!

Я потерял счет времени, проведенному в объятиях возлюбленной. Мы бесконечно долго целовались – стоя, а затем, на ощупь нашарив ложе, вместе неловко на него опустившись. Мы и на нем продолжили бешено целовать и кусать губы друг друга, и, казалось, этому нет конца… Но в какой-то момент мои руки скользнули по бедрам любимой, и ее мягкое и податливое тело на миг напряглось. Этого мгновения мне, задыхающемуся от восторга, все же хватило, чтобы я хоть на время взял себя в руки и оторвался от безвольно раскинувшейся на ложе девушки.

– Аджей, мы не можем, нельзя… Послушай…

– Нет, это ты послушай меня, Энтара. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.

Девушка повернулась на бок и внимательно, грустно посмотрела мне в глаза:

– Отец никогда этого не допустит. Аджей, нам не быть вместе! Он обещал убить тебя, если ты не покинешь Рогору! Ты должен бежать, милый, ты должен бежать…

Возлюбленная порывисто схватила мою руку и привлекла к себе, покрывая частыми, горячими поцелуями.

– Энтара. Ты, может, не знаешь… да и откуда?.. но меня уже пытались убить.

В глазах девушки сверкнул испуг, заметный даже в слабом пламени недавно зажженного светильника. Я продолжил:

– Пять человек из дружины Лаграна должны были убить меня на глухой лесной дороге. Я был безоружен, а они вооружены, но четверо, а может, и все пятеро остались там – а я, как видишь, рядом с тобой. Меня пытались убить шестеро торхов, и все они пали от моей руки. Я не боюсь ни смерти, ни схватки, и я не отступлюсь от тебя!

– Ты предлагаешь бежать? – Лицо девушки исказилось словно в муке. – Нас догонят. И тогда тебя уже точно убьют! Аджей, ты настоящий мужчина, ты воин – ты доказал это еще в первую встречу, когда был готов сражаться с моей охраной, а после в бою с Грегом. Но ты не сможешь биться одновременно с десятком дружинников!

– Мне этого и не нужно. Я хочу быть твоим мужем.

– Отец не даст согласия! Он…

– Да мне все равно, согласится твой отец или нет! – с жаром воскликнул я. – Мы можем стать мужем и женой прямо на этом ложе, прямо сейчас! И тогда уже твой отец будет вынужден признать наш союз – у него не останется выбора!

Глаза девушки сделались круглыми от ужаса.

– Ты хочешь…

– Проклятье! Ты видишь иной выход? Энтара, если ты думаешь, что я хочу забрать лишь твою невинность и бежать или отказаться от своих слов – разрази меня гром сию секунду, ежели это так! Но тогда бы я еще два месяца назад разделил ложе с теми потаскухами, что подкладывал под меня твой отец, и не рисковал бы жизнью в схватке с первым мечником Рогоры!

Глаза девушки, особенно загадочные и притягательные при свете робко дрожащей свечи, наполнились уже знакомыми мне азартом и колкостью. На секунду показалось, что она пустит в ход свой острый язычок и со смехом вытурит меня из шатра… Но девушка выпрямилась и, распустив шнуровку на спине, одним грациозным движением сбросила с себя платье, открыв моим глазам по-девичьи худое и гибкое тело.

Но как же оно красиво! Восторг, который я испытал при виде длинных стройных ног, тонкой, практически осиной талии, плоского животика и изумительной формы груди, чем-то напоминающей налитые, зрелые груши, не поддается описанию.

Между тем Энтара каким-то невероятно женственным жестом распустила волосы, и иссиня-черные локоны упали на молочного цвета кожу, еще никогда не ласкаемую ни солнечными лучами, ни мужскими руками. В этот миг лунный свет наконец-то проник в шатер через дымовое отверстие и словно отразился от тела девушки, каким-то мистическим образом заставив его мерцать в темноте.

Энтара, уперев руки в боки, бросила мне игривую улыбку и грациозно потянулась:

– Ну где же ты, муж мой?

В следующее мгновение я скинул с себя шаровары и сапоги (рубаху успел снять до того) – пусть не так грациозно, зато столь же быстро. Лицо девушки вновь испуганно вытянулось при виде напряженного мужского естества, но я уже властно привлек ее к себе – и трепетно опустил на ложе.

Во все последующие мгновения близости (а точнее, еще с того момента, как я оказался в шатре) мне уже не вспоминались возможный заговор и угроза бунта. Они были более не важны и очень далеки… Чрезвычайно далеки.

Нет, важен был лишь этот миг, лишь это сейчас… Лишь наше жаркое, хриплое дыхание, легкое постанывание Энтары, жар ее напрягшегося, упругого тела… Дико бьющееся сердце в моей груди – и ее учащенное сердцебиение…

Неужели это происходит наяву?! Неужели Энтара действительно стала моей женой?!

Совет феодов

Барон Когорд

Лунный свет наконец-то проник в дымовое отверстие огромного шатра, бросив свое мертвенное, бледное сияние на заставленный яствами и медом круглый стол. За ним сегодня собралось двенадцать формально равных (потому и круглый) властителей Рогоры. Двенадцать – а должен быть один!

И словно в ответ на мое нетерпение и вопросительные взгляды оставшихся трезвыми соседей ко мне подошел верный Ларг и протянул записку с нацарапанным на ней единственным словом: «Да».

Да, да, да! Они сделали это!

– Уважаемые бароны и графы. – Я встал из-за стола и высоко поднял рог с вином, инкрустированный серебром. – Я знаю, что мой призыв смутил ваши сердца и вверг в тревогу. Я знаю, что вы ожидали худых вестей. Но только что я получил важное послание и могу теперь уверенно сказать: все удалось!

– В каком смысле?

– Что именно удалось?

– Набег остановлен, вы договорились с торхами?

Последнее предположение меня особенно развеселило.

– Конечно же мы договорились с торхами. Мой сын Торог вернулся с курултая еще две седмицы назад.

– Тогда зачем ты всех нас сюда выдернул, Когорд?! Похвастаться дипломатическим успехом?!

В голосе Горда Лаграна сквозит едва сдерживаемый гнев. Ну конечно, он ведь так привык к роли пусть и негласного, но лидера Рогоры…

– Затем, чтобы объявить решение курултая. Торхи сказали «да»! Они присоединятся к нашему походу и выделяют в помощь сорок сотен лучших воинов. А Лейра-целительница, дочь выборного вождя похода, Шагир-багатура, еще на курултае стала женой моего сына!

Теперь уже в моем голосе сквозит ничем не прикрытый, торжествующий гнев. Ничего, пусть привыкают!

– Какой такой поход, Когорд? Во что ты нас втягиваешь?

Тихий, но внушительный голос седого как лунь Бара, старого графа Скарда, чей опыт и авторитет признают все без исключения властители ленов, прервал повисшее после моих слов недолгое безмолвие.

– Поход против врагов-лехов, подчинивших наши земли силой оружия.

– Сдается мне, ты обезумел, Когорд.

– Нет. Это вы, друзья мои, не в себе.

Сделав три стремительных шага от стола, подаю условный сигнал. Тут же боковые стенки шатра оседают, открывая взорам собравшихся десятки направленных на них огнестрелов.

– Не хочу, чтобы кто-то из вас сегодня пострадал, потому прошу вас, сядьте за стол и не горячитесь. Будем общаться спокойно, и, я надеюсь, вы сохраните благоразумие и не совершите никаких глупостей. Я выражаюсь доступно?

– А чего бы тебе самому не сесть за круглый стол с нами, Когорд? Или будешь вещать стоя? Как-то унизительно для шляхтича…

Голос подал Дарос, молодой еще и горячий барон Керии, чей род давно переплетен с семьями старейшин горских кланов, а потому новоиспеченный властитель без особого страха цепляет меня, роняя мой авторитет.

– Почему же? Я сяду. Только не за стол вассалов, а на трон короля Рогоры!

При этих моих словах в шатер внесли нечто действительно похожее на трон. Нечто похожее – потому что мастера Лецека получили заказ в последний момент и никогда ранее ничего подобного в жизнь не воплощали.

– И когда же ты себя короновал, барон Корг?

Вновь голос Бара звучит глухо, но как-то увесисто, разом перекрывая любые посторонние звуки в шатре.

– Подумаем над твоими словами, граф Скард. Итак, я создал и вооружил армию, которой нет ни у кого из вас, дорогие владетели. Это раз. Я сумел договориться со степью и заключить с торхами военный союз, так что теперь никто уже не ударит нам в тыл. Это два. И три: в походе должен быть военный вождь. Из всех присутствующих я обладаю сильнейшим войском, я уже разработал план военной кампании и успешно претворяю его в жизнь – так кому же, как не мне, вести объединенную армию?

Но, победив на поле брани, а после отказавшись от единоначалия, мы тем самым сохраним прежнее внутреннее устройство Рогоры с разбивкой по независимым ленам и в итоге все потерям. Ибо перегрызшись за власть – а грызться будем наверняка, – пропустим удар очередного врага: лехов, торхов или Заурского султаната, не важно кого! Удар последует и сметет нас поодиночке, как смели когда-то торхи наши древние княжества, сражавшиеся и гибнувшие наособицу.

– Допустим, в твоих словах есть резон, Когорд. Но как ты планируешь выиграть эту войну? Без артиллерии и должного количества стрельцов нам нечего и думать подступать к Львиным Вратам. А там…

Мои губы разъехались в самодовольной усмешке. Вот он, момент триумфа!

– Во-первых, в моем войске сейчас тысяча обученных стрельцов и полторы тысячи обученных пикинеров. Во-вторых, у меня есть артиллерия, а конкретно – двенадцать отлитых в Барсе медных пушек, исправно стреляющих! И, наконец, в-третьих. Львиные Врата пали еще вчера. Я при вас получил послание, переданное голубиной почтой.

Вот тут-то в шатре повисло гробовое молчание. Этого владетели Рогоры не могли себе представить даже в кошмарном (или, наоборот, самом счастливом) сне!

– Итак, вассалы, два первых хода сделано: я уже начал войну от лица Рогоры, и, как вы понимаете, лехи не промедлят с ответным ударом, и я уже заключил от всей Рогоры союз с торхами. Если мы не бросим их в бой, а после не дадим пограбить на землях лехов, они неминуемо повернут свое оружие против нас. Мы, пусть и с большими потерями, сможем истребить первую партию, но на следующем курултае решится вопрос об отправке в большой набег не сорока сотен, а целой тумены, десяти тысяч воинов! Так что начавшаяся война есть состоявшийся факт, и вам осталось лишь признать мою власть – и как боевого вождя, и как законного короля. Или погибнуть!

– Хорошо, Когорд. Ты взял Львиные Врата и собрал немалое по нашим меркам войско. Но что ты будешь делать, когда тысячи закованных в броню конных латников ударят по нашим объединенным дружинам? Сумеют ли они выдержать их удар – или ты веришь, что полторы тысячи пикинеров да тысяча стрельцов остановят натиск крылатых гусар и конных латников из числа дворян южного гетманства?

– Остановят в Сердце гор – именно там я собираюсь дать сражение. Однако в моих крепостях заготовлено еще пять тысяч длинных пехотных пик, и за имеющееся у нас время мы сделаем из ваших забитых кметов вполне достойных пикинеров. Кроме того, я уже сейчас могу облачить всю свою дружину – пятьсот воинов – в кирасирские латы. А сверх того у меня есть тысяча отличных наездников, обученных воевать рейтарским строем. И как вы понимаете, и те и другие, каждый из них вооружен парой самопалов.

На этот раз вновь повисшая тяжелая тишина прерывается сдавленным возгласом:

– Как?!

– Я уже сказал, что готовился к этой войне.

– А ради чего, Когорд? Ради чего? – На этот раз Бар говорит резко и до того свирепо, что даже я зябко передергиваю плечами. Но это уже ни в какие ворота…

– Ради чего я начал войну? Нет, ты серьезно спрашиваешь меня об этом, Бар? – Мне даже не приходится себя взвинчивать, ибо все это уже столь давно зреет во мне и столь давно я желал без страха сказать это вслух, что начинаю запинаться и глотать окончания, словно зеленый юнец, до того спешу высказать накипевшее. – А разве жить на своей земле и править на своей земле – этого мало?

– Править будешь ты, Когорд. Все остальные получат не мелких надсмотрщиков, для успокоения названных советниками, а жесткого и властного господина. Или ты думаешь, что будешь иным?

Ты начал войну, барон, но задумался ли ты о тысячах жизней наших мужчин, что полягут на полях сражений? И разве стоит эта жертва того, чтобы мы сбросили воображаемое ярмо? Так его на деле-то уже давно нет! Ни засилья лехов, ни их гарнизонов на земле Рогоры, ни права первой ночи республиканских шляхтичей! Эрик Мясник сделал все до тебя!

– Во-первых, я король. Король, Бар, а не барон, ты слышишь?! И с каких пор Эрик Лагран, вождь Рогоры, стал для тебя «мясником»? Он сделал очень многое против засилья лехов, и уже за одно это потомки должны трепетно хранить память о его деяниях! – Начав говорить медленно, холодно цедя слова сквозь зубы, я неожиданно быстро для самого себя распаляюсь. – Но я превзойду Эрика. Ибо я не просто хочу освободить Рогору – я хочу вернуть своей родине славу мощной и сильной державы! И восстание – это лишь первый шаг!

С трудом сглотнув пересохшим ртом, я продолжил:

– Ты вот спрашиваешь, зачем мне эта война, Бар, намекаешь, что ярмо лехов было не таким уже и неподъемным. Так поезди по своей земле, поговори с людьми! О, тебе будет очень интересно, раз ты не понимаешь – зачем?! Ты узнаешь, как благодаря обдираловским эдиктам лехов наши ремесленники давно уже разорились и перевелись, а если еще кто-то и мастерит, то продает незаконно, с риском для жизни. А практически весь ремесленный товар идет из Республики, причем по ценам, которые доступны разве что старшим дружинникам да самым богатым купцам.

А купечество? Кто они, наши купцы? Благодаря ограничениям лехов они не богаче самых ублюдочных республиканских лавочников! И как такое купечество может финансово подпитывать и обогащать нашу землю?

Может, вам рассказать, как живут кметы в ваших ленах? Или мы просто вспомним, что они толпой валят в осваиваемую мною степь, три года отдавая службе в страже и ежедневно рискуя жизнью из-за набегов торхов? Ваши кметы скоро станут такими же бедными и забитыми, как у лехов! Они-то не знают к хлопам пощады, держат их чуть ли не за рабов! Вы такой судьбы хотите своим людям? А ведь их когда-то обещали защищать и беречь ваши предки! Наши предки!!!

Ведь изначальные дворяне – это всегда лучшие из лучших, первые среди равных, выбранные племенем, и они были обязаны с умом пользоваться полученной властью и всеми силами защищать подданных! А не грабить их с помощью десятков всевозможных уловок!

Да, лехов среди нас живет совсем немного. Но лехская мода и культура, их традиции вытравляют наши, они теснят нас! Посмотрите на себя, во что вы одеты?! Разве пристало так одеваться мужчине, воину?! – Я с радостью и наслаждением сорвал с себя камзол и жабо. – Разве не проникают в нашу землю разврат и пьянство? Разве не объявилось уже и по эту сторону Каменного предела мужеложство, популярное у высшего лехского дворянства? Они почерпнули его в Ванзее, там подобное в порядке вещей… Разве этого вы хотите для родной земли и собственного народа?!

Проклятье! Неужели непонятно, что, пусть и без их владычества, под давлением одних лишь республиканских цензов, пошлин и ограничений, у нас нет ни единого шанса развить свою землю? Неужели неясно, что, перенимая лехские обычаи, мы отказываемся от своих родовых традиций в пользу чего-то мерзкого и разрушающего нашу мораль?! Этак скоро появятся семьи одного пола – и им позволят, чего доброго, растить детей!

– Ну, Когорд, ты загнул…

– Во-первых, король Когорд. Следующий «ошибившийся» распрощается с леном за неуважение к королевскому титулу. Во-вторых, я не преувеличиваю, скорее преуменьшаю. Мы совершенно перестали думать о своих людях, перестали помогать им, заботиться о них, как должно господину. Мы стесняемся своего происхождения и лебезим перед республиканскими выскочками, без всяких на то оснований ставя себя ниже их! Мы бездумно перенимаем их моду, что превращает мужчин в напыщенных щеголей и мужеложцев, а женщин – в потаскух, и не важно, сиятельных или простолюдинок!

Наша земля, когда-то цветущая и богатая, ныне перестает рожать, а степь, на сорок верст к югу от настоящей границы принадлежащая нашим предкам, давно уже не помнит плуга рогорского землепашца. Но я не желаю быть очередным карликовым вассалом лехов, не желаю более лебезить и унижаться перед ними! Я не желаю править крохотным клочком земли, постоянно озираясь на хозяина и ожидая его властного окрика!!!

На несколько мгновений вновь воцарилось тяжелое, гнетущее молчание. Его нарушил Горд Лагран:

– То, о чем ты говоришь, король Когорд, конечно, справедливо. Но если ты король, то кем ты видишь нас?

Остальные родовые шляхтичи (пора бы начать забывать это слово) хоть и промолчали, но по их загоревшимся глазам видно, что вопрос Лаграна их также весьма и весьма беспокоит. Ну что же…

– Я вижу вас в будущем королевстве теми, кем вы сегодня и являетесь: владетелями ленов, вассалами. Я не собираюсь ни урезать ваши угодья, ни лишать кого-то из вас родовых земель. Единственное, чего я требую, – это грамотного руководства леном по примеру Корга. Думаю, не самый худший пример. И конечно, создания степной стражи в каждом из баронств и графств, что примыкает к степи. Вы довольны?

Первым поднялся Дарос. Лицо его горит, а голос прерывается, видимо от волнения, но говорить он старается торжественно, и похоже, что его вдохновение искренно:

– Я, барон Керии, признаю короля Когорда и присягаю ему на верность своим честным именем и леном!

– Я, граф Скард, присягаю королю Когорду честным именем и леном!

– Я, граф Регвар, присягаю королю Когорду…

– Я, барон Отар…

За присягнувшим мне Даросом один за другим встают владетели ленов и с неким надрывом чуть ли не выкрикивают слова только что придуманной бароном Керии присяги. И хотя я фактически заставил их принять мою власть, в глазах вассалов загорается огонек чести, гордости и мужества. О, этот огонь в глазах мне хорошо знаком… Он вспыхивает в сердце каждого настоящего воина. Воина, решившегося стоять до конца против превосходящего противника. И именно этот огонь я желал разжечь в своих людях!

Последним неспешно и с достоинством поднимается Горд:

– Я, граф Лагран, признаю короля Когорда и присягаю ему на верность своим честным именем и леном!

Победа!!!

 

Глава 3

Походный лагерь короля Рогоры

Аджей Руга

Переход от сна к яви происходит мгновенно – после позорной неудачи я научился просыпаться чуть ли не мгновенно. Но, прислушавшись к организму, я с огорчением осознал, что провалялся на ложе не меньше десяти часов: видимо, сказался долгий, изнурительный путь в сердце Рогоры. И тут же сознание пронзает острая, словно острие шпаги, мысль: я должен встретиться с кем-то из советников и все сообщить!

Разом встрепенувшись, сажусь на жестком топчане. Покрывало спадает с торса, оголяя мое тело… и кусочек самой красивой на свете женской спины – в районе лопаточки.

Энтара!

В первый миг я просто не могу поверить, что сумел каким-то образом забыть все то, что случилось этой ночью. Счастливая улыбка сама собой появилась на губах, а рука трепетно дотронулась до бархатистой кожи моей возлюбленной и ласково ее погладила.

Любимая…

Где-то в районе сердца будто разлился целый океан нежности, и я легко касаюсь губами тела сладко спящей девушки. Моей первой девушки… Любимой женщины… Жены.

Неожиданно пришло воспоминание о том, как мы, еще совсем юные шляхтичи, разговаривали о женщинах и спорили, кто же из нас первым возьмет молодицу, кто первым станет мужчиной.

Глупцы. Это девочка становится женщиной, впервые впустив в себя мужчину, а вот мы… мы становимся мужчинами в тот момент, когда в полной мере берем на себя полную ответственность за собственную – и не только – жизнь, за свои слова и поступки. Когда мы становимся теми, кто способен защитить своих родных и любимых, кто способен защитить свой дом и Отечество… Когда становимся способны создать свою семью и прокормить ее, вот тогда да, тогда мы мужчины.

Через секунду, бросив еще один взгляд на соблазнительную наготу Энтары, я подумал совсем о другом: интересно, а ей сегодня было столь же хорошо?

При воспоминании о проведенной ночи меня разом бросило в жар. Кровь бешено заструилась по жилам, направляясь к низу живота.

Нет, не сейчас. Расскажу все, что видел, а уж потом с повинной головой к Когорду, просить родительского благословения… Вот только что делать, если он бунтовщик?! Надеюсь, что нет. А впрочем… Увезу Энтару к отцу. Вообще куда угодно – лишь бы с ней.

Неясная тревога зародилась где-то на задворках сознания. Но, бросив еще один взгляд на по-девичьи нежную наготу возлюбленной, я встал и усилием воли прогнал гадкое чувство. Я знаю, что делать и как делать, мне остался один шаг до выполнения долга лехского шляхтича, а уж там…

– Так где же моя дочь?! Кто видел ее здесь и почему ее не начали искать еще ночью?!

Исполненный всепоглощающей ярости голос Когорда сравним по воздействию с ушатом ледяной воды. Бешено встрепенувшись, хватаю шаровары и буквально запрыгиваю в них. Моему будущему тестю отвечает запинающийся и до смерти испуганный девичий голосок:

– Господин барон, она предупреждала, что собирается всю ночь гулять у Белых врат Кии! А рядом с шатром Лии ее видели дружинники!

– Проклятье! Мерзавка, сколько ты спишь?! Я повторяю в последний раз! – Голос Когорда сорвался на крик, видимо, он обращается не только к служанке. – Отныне я король! Король Рогоры!!! И горе тому, кто еще хоть раз об этом забудет! Ясно?!

Нестройный хор мужских голосов бодро рявкнул в ответ:

– Да, ваше величество!!!

Король?!

Рефлекторно, подчиняясь скорее инстинктам, чем разуму, лихорадочно пытающемуся переварить услышанное, я бросился к лежащей у ложа сабле.

И в это же мгновение полог шатра откинули.

– Опять мужика притащила, потаскуха?! Лия, где… Прочь! Все прочь от шатра!!!

Похоже, Когорд узнал платье дочери, слишком богатое даже для приближенных к баронской семье слуг. Или теперь уже королевской?!

– Ты хоть понимаешь, страж, какие муки примешь за это преступление?

Лицо Когорда перекосилось от ярости. Испуганно вскрикнула проснувшаяся Энтара. Меня он, похоже, не узнал – что ж, новая личина сработала на славу…

– А ты понимаешь, изменник, что ждет тебя в конце выбранного тобою пути?

– Аджей?!

Шуточно салютую саблей:

– Так точно, господин барон. Или мне теперь следует именовать вас ваше величество?

Хищно оскалившись, Когорд потянул саблю из ножен. Клинок покинул их со змеиным шелестом.

– В шатер никому не входить! – громко воскликнул новоиспеченный король, обращаясь, видимо, к телохранителям. И уже тише добавил, яростно прожигая меня взглядом: – Ты можешь меня никак не величать, мертвец. В загробном мире положено молчать!

– Отец!

Металлический лязг скрестившихся клинков заглушил вскрик Энтары…

Пара пробных ударов – и сталь уверенно встречает сталь. Но разведка кончается довольно быстро: Когорд начинает атаковать всерьез, надеясь на скорую победу. И старый воин рассчитывает на успех на полном основании: двигается он легко и пружинисто, а сабля в его руках порхает словно невесомая тростинка.

Только вот и я нисколько не уступаю опытному рубаке: в теле ощущается небывалая легкость и сила, а все выпады и удары Когорда встречает отточенная в Орлице защита. Мой противник сражается вполне узнаваемо, словно десятник стражи, и я успеваю узнать и среагировать на самые коварные и убийственные атаки. Все навыки сабельной схватки, старательно вдалбливаемые в меня отцом и теми же десятниками, они словно только сейчас окончательно сложились в то воинское искусство, что возвышает владеющего им над обычным бойцом. И в какой-то момент я почувствовал, что выигрываю в этой схватке.

Удар Когорда сверху парирую поднятой вверх саблей и тут же, довернув кисть на обратном взмахе, рублю наискось, целя в шею. Противник встречает атаку острием довернутого к себе клинка – шаг вперед и сильный рубящий удар, нацеленный в заставу.

В последней схватке торх обезоружил меня подобным ударом.

Однако враг тогда бил сверху вниз под острым углом, а вот я – параллельно земле. Когорд удержал клинок и тут же контратаковал ударом-близнецом. Опустив саблю, я отпрянул назад, пропуская перед собой смазанную полоску свистящей в воздухе стали, и тут же связка из двух уже привычных ударов: короткий под елмань и рубящий наискось в голову!

Когорд успел отпрянуть, но все же острие клинка оставило кровавую борозду на его щеке. Энтара испуганно вскрикнула:

– Аджей, отец! Прошу вас, остановитесь! Ради меня!

В следующий миг девушка стремительно бросилась к валяющемуся тут же у ложа кривому кинжалу. Выхватив клинок из ножен, она уперла его острие под левую грудь, напротив сердца. Сталь сразу же прорвала кожу, и капельки крови побежали вниз, к обнаженным бедрам.

– Энтара, не глупи…

– Отец! Только попробуй! И ты, Аджей, тоже! Если кто-то из вас прольет сегодня кровь любимого мной мужчины, не важно, отца или возлюбленного, ставшего мужем при свете луны, – клянусь, я в тот же миг распрощаюсь с жизнью!

– Энтара! Подожди! Я не хочу убивать твоего отца, но он изменник! Пусть пообещает остановить бунт, и я тут же опущу клинок!

Глаза девушки удивленно расширились, а барон (король?!) Корг возмущенно заорал:

– Еще чего придумал, щенок безродный!

Обернувшись к Когорду, я вновь поднял саблю:

– Безродный?! А разве не мой отец, барон Руга, сделал так много для твоего лена?!

Когорд лишь усмехнулся и вытер рукой бегущую по щеке кровь.

Однако сабли не поднимает. Выдохнем?!

– Мальчишка… Впрочем, предыдущий советник даже не попытался напасть на меня, хотя уже знал, что умирает по моей воле. Отравил я его, если быть точным.

– Отец… – Голос Энтары исполнен жалостливого к самой себе недоумения и отчаяния.

– Что, дочь моя, присоединишься к обвинению своего… мужа? А знаешь ли ты, что тот старый прощелыга потребовал за свое молчание, пронюхав о готовящемся восстании? Тебя. А я, представив его похотливые руки на твоем теле, не смог побороть ярость… Но вот у этого, раз уж ты сама его выбрала и подарила ему невинность, шанс есть. Крохотный, конечно, но шанс…

– На что? – невесело, с болью вопросил я. – Стать предателем?

Когорд внимательно и как-то странно посмотрел мне в глаза, словно на что-то решаясь.

– Знаешь, щенок, а ведь наши с тобой жизни сплетены, видимо, самой судьбой, не иначе. Владуш рассказывал, что именно я нашел тебя тогда, на разоренном пепелище?

– Да.

– Хм… Я расскажу тебе все как было. Клянусь, в моих словах не будет ни слова лжи!

Тогда я был еще совсем молод, чуть моложе Владуша, но уже женился на Эонтее. Она родила Торога и ждала Энтару. Когда я узнал, что молодую жену барона Руга с ребенком похитили, сам напросился в помощь – и поверь мне, искренне желал настигнуть торхов! Ибо, пропустив боль беды Владуша через себя, я отчетливо представил, что на месте баронессы Руга могла быть моя Эонтея, а на месте его мальчика – мой сын или дочь! Но похитители успели уйти, а я обнаружил ребенка – потерявшего сознание мальчика на разоренном пепелище, в нескольких десятках шагов от села, в узкой щели между камней. Я как-то раз видел сына Владуша, и мне показалось, что найденный мальчик он и есть. Я не преминул сообщить о находке барону Руга, он узнал в мальчике сына, и мы торопливо унесли его, то есть тебя, в шатер. И только несколько минут спустя Владуш понял, что мы ошиблись…

– Что?!!

– Да, я ошибся, а близкий к безумию от горя и ярости Владуш… Он так надеялся спасти хоть кого-то из близких, что поначалу позволил себе обмануться. Однако быстро понял ошибку…

Мы отправили мальчика в Лецек, а сами бросились в погоню. Безрезультатно. С Владушем тогда что-то случилось, он то и дело впадал в ярость, лично замучил торхов, плененных в степи… Он был очень близок к помешательству, и только я сумел убедить его вернуться в баронство, чтобы должным образом подготовиться к походу в степь, где мы имели шанс или найти его семью, или хотя бы взять заложников на обмен. Я указал ему цель, и безумие отступило…

Мы прибыли в Лецек. Ты понимаешь, это была моя вина: окружавшие нас дружинники в момент моей находки ясно слышали, что я именовал мальчика сыном барона Руга, слышали, что Владуш тебя признал. А после, отправив тебя с одним из своих воинов, я ничего не объяснял, только приказал обеспечить ребенку подобающий уход.

Владуш вообще ни с кем, кроме меня, не общался весь путь. Таким образом, об ошибке никто не узнал! Тебя держали в моем доме, признавая за сына барона, и, когда Владуш только показался в воротах верхнего града, ты, на тот момент мальчик трех лет от роду, бросился к нему с плачем и криком: «Папа! Папа!» Как позже выяснилось, из прошлой жизни ребенок запомнил только момент нападения кочевников на родное поселение и искренне верил, что барон Руга – его отец. Не знаю, что творилось в душе Владуша, что он тогда чувствовал, но странным образом он не впал опять в безумие, а начал заниматься с тобой как отец – и для всех признал сыном. Правда, тогда он только усыновил тебя в надежде, что найдет семью, и, отправив ребенка в поместье, сам десять лет провел попеременно то в Корге, то в степи. Разыскивал любимых – а после вершил месть осиротевшего мужа и отца… И только десять лет спустя он вернулся в родное поместье, где все это время воспитывали его родного сына – ибо Владуш, отсылая тебя, опять-таки не позаботился хоть что-то объяснять или уточнять.

Нет, это неправда! Не может быть правдой!!! Папа… Мама… Папа не может не быть папой!!!

Слова Когорда доносятся до меня словно издалека:

– Ты не лех, Аджей, ни наполовину, ни насколько. Ты рогорец по крови и месту рождения, ты рогорец по духу. И раз судьба сводит нас вместе снова и снова, я не буду препятствовать вашей с Энтарой свадьбе. Уж лучше ты – удачливый воин и любящий муж, к тому же вроде как и дворянин, вроде как и ровня… Ты не станешь угрозой ни Торогу, ни его потомству, не станешь интриговать, не предашь – в отличие от многих других, что готовы добиваться руки и сердца Энтары… Тем более ты уже ее муж. И наверняка сумеешь смириться с ролью принца-консорта – ведь для тебя важна любимая, а не возможность когда-нибудь взойти на престол и править. Разве не так?

Я не слышу слова Когорда, я ничего не слышу… Я только чувствую на висках девичьи руки, что привлекают меня к себе, и, поддавшись им, уютно укладываю голову на колени девушки. Она ласково гладит меня по волосам, и мне хорошо. Не хочется ни о чем думать, не хочется ни о чем думать… А перед глазами вновь и вновь встает суровый и собранный отец, внимательно и пытливо взирающий на меня, словно чего-то ожидающий…

Что, папа? Что я должен сделать?

Хотя какой ты папа? И какой я сын…

Я слышу его голос – он словно отвечает мне:

– Аджей, отец не тот, кто зачал, а кто воспитал, кто был рядом.

– Тебя десять лет не было рядом!

– И вряд ли, сынок, ты сможешь меня в этом упрекнуть. Теперь ты все знаешь…

– Папа, папочка, любимый!!!

Я вновь чувствую себя трехлетним малышом, что бежит навстречу к единственному родному в его жизни человеку…

А нежные девичьи руки, на несколько мгновений заменившие материнские объятия – те, которые в сознательном возрасте я никогда не знал, – они заботливо гладят меня, нежно ласкают волосы, кожу… И сквозь пелену нет-нет да и доносится:

– Любимый мой, родной мой…

Походный лагерь короля Рогоры

Король Когорд

Рубец на левой щеке, которым меня щедро наградил «зятек», горит уже третий день. Хорошо хоть огневица не началась – рану тщательнейшим образом обработали лучшие лекари. Ларг же, увидев меня сразу после схватки, о-о-очень долго порывался схватить мальца да предать лютой казни, однако я запретил. Во-первых, потому что после Энтара действительно может учудить над собой какую-нибудь глупость – с ее огненным характером подобный финт вполне возможен. Во-вторых, Горд Лагран, задержавшись после принятия присяги, сделал пару прозрачных намеков, напрямую связанных с супружеством Энтары и Грега. Но если ранее союз наших ленов казался мне великим благом и должен был обеспечить добровольное участие прочих владетелей в восстании (авторитет Ларгов в Рогоре исконно очень высок), то сейчас Грег видится мне прямой угрозой наследию Торога. Ни для кого не секрет, что я не только очень люблю сына, но и воспитал его истинным владетелем, а к тому же неглупым дипломатом и храбрым воином, – и именно его вижу наследником. Его и его детей по старшинству – соответствующий приказ о престолонаследии подписан. Но если Энтара, искренне любящая брата, никогда не пойдет на предательство, то честолюбцы Лаграны… От них можно ждать чего угодно.

Так что пусть Аджей. У юнца есть пара хороших качеств – удачливость, например, и умение добиваться поставленной цели. Ах да, еще его полюбила Энтара и ему же подарила свою девичью честь. Так что пусть Аджей… Чувствую, из парня будет толк.

– Ваше величество!

Вошедший в шатер Ларг сияет, словно начищенный до блеска серебряный рубик ругов. Свои монетки «родственнички» называют так, потому что незамысловато отрубают их от толстых серебряных прутьев. Начищенные рубики сияют как солнышко. Безусловно, старый сподвижник пришел с хорошими новостями!

– Друг мой, для тебя просто Когорд!

Легко улыбнувшись традиционной шутке (вообще-то я на полном серьезе жалую старому товарищу право обращаться ко мне на «ты» и величать по имени, но он предпочитает им не пользоваться), первый советник доложил:

– Загнав четырех коней, прискакал гонец из Львиных Врат. Подробности падения крепости уже известны!

– Ну так не томи! – В моем голосе явственно сквозит нетерпение.

– Слушаюсь, ваше величество! – с улыбкой воскликнул Ларг. – Итак, наш человек, несущий службу в крепости, сумел проникнуть в заранее разведанный им подземный ход. Как и предполагалось, караульная служба в Львиных Вратах была организована весьма скверно, так что ему пришлось срубить всего двух осоловевших лехов.

Далее Руд – его имя Руд – прошел подземным ходом и подал условный сигнал. Вагадар привел ровно две тысячи воинов. Вождь горцев настолько свиреп, что его приказов слушаются беспрекословно. По крайней мере, пока не были открыты ворота и первые десятки стражей не ворвались в крепость, ни один горец не издал лишнего звука. А после началась резня не сумевшего прийти в себя гарнизона. Самое удачное же то, что ход находится в самой цитадели и лехи не смогли запереться во внутреннем замке!

– Потери?

– Невосполнимые – три сотни убитых, умерших от ран и тяжелораненых стражей, что уже не сумеют вернуться в строй. У горцев более пяти сотен, но точно их выбывших никто не считал, однако все это воины из самых непокорных кланов: Вагадар бросил их вперед, а свою дружину до поры придержал.

– Что же, толково… И все-таки потери немалые.

– Что поделать, ваше величество, в крепости было четыре тысячи хорошо вооруженных воинов. Пусть настоящих бойцов среди них не так и много, но ведь и какая-то часть трусов всегда обретает мужество перед лицом смерти, когда надежды на спасение нет.

– Проклятье, я же давал четкие инструкции! Было необходимо предложить им почетную сдачу и гарантировать жизнь!

– Наш тысяцкий Ларук пытался. Но горцы, почуяв вкус крови, словно обезумели.

– А что же свирепый Вагадар, не смог успокоить своих воинов?!

– Боюсь, мой господин, что сей славный вождь весьма умен и хорошо знает своих людей. Поэтому отдает только те приказы, которые действительно возможно выполнить.

– Проклятье… Лехи заперлись в башнях и казармах?

– В казармах, ваше величество. В башнях успели укрыться немногие, и были они быстро выбиты. Горцы, словно дикие барсы, ползли прямо по стенам и проникали в незащищенные бойницы выше ярусов, где засели оборонявшиеся. После чего атаковали сверху и сравнительно легко расправились с защитниками. Что же касается казарм, вам следует знать, что они построены из камня, имеют бойницы и неплохо подготовлены для обороны. В крепости их всего пять, две в цитадели и три за внутренним кольцом стен. В цитадели горцы справились без шума, лехи опомнились, только когда в казармах уже шла ожесточенная рубка. Довольно быстро пали еще две в самой крепости. Однако в последней, по-видимому, собрались лучшие из лучших, к тому же к ним пробились уцелевшие – немногочисленные, но желающие драться. Лехи сумели даже подогнать два орудия, расположив их у обоих входов, и неплохо отстреливались до самого утра.

Не меньше половины погибших горцев и все погибшие стражи сложили головы у пятой казармы. Кончилось тем, что смельчаки попытались подкатить несколько бочек пороха к самым стенам последнего укрепления. Выжили немногие, два бочонка лехи расстреляли, вызвав мощные взрывы, но еще два наши сумели-таки докатить и подорвали, разрушив стены.

– Почему же они не воспользовались трофейными пушками?

– Простите, ваше величество, но среди стражей не было артиллеристов.

– Понятно… Продолжай.

– Собственно, рассказывать более нечего: в казармах начался пожар, и уцелевшие защитники попытались прорваться. Их встретили залпом в упор из самопалов и трофейных огнестрелов, а после срубили в ближнем бою.

– Хм… Ну что же, мы сумели это осуществить! Лехи наказаны за самонадеянность! Кстати, наш обоз, состоящий из стражей, их не смутил?

– Нет. Лехи не особенно заинтересовались торхскими лошадьми, луками и саблями степняков, что были якобы привезены на продажу. И в крытые повозки заглядывали так, для острастки. Шансов найти тайники с воинами у них просто не было. Также не смутила лехов и многочисленная охрана обоза, а за хорошие отступные комендант крепости позволил караванщикам приблизить стоянку к стенам меньше чем на выстрел огнестрела. Поверили, что наши боятся набега горцев.

– Отлично! Главный вопрос: трофеи?

– Полторы тысячи исправных огнестрелов, пятьсот требующих легкого ремонта и еще столько же неисправных, но их можно использовать на запчасти для ремонта. Самопалов маловато, они были только у офицеров, так что наши набрали всего около двухсот пар. Ну и орудия… Их полторы сотни, но практически все крупного калибра и на крепостных лафетах. Легких полевых пушек только десяток… Две сотни мощных боевых коней, столько же кавалерийских панцирей. Сабель же, пик и кинжалов в достатке, можно смело вооружить тысячи три воинов.

– Всего три?! В гарнизоне же было четыре!

– Часть оружия повреждено, остальное забрали горцы.

– Ясно… Пускай, трофей взятый в бою, принадлежит им по праву, таковы законы этих разбойников. Все равно ведь отлично! Львиные Врата были несокрушимой преградой для каждого восстания, а теперь мы взяли их в самом начале. План работает! – Позволив себе довольную улыбку, которая отозвалась в правой щеке нестерпимым огнем, я продолжил: – Что же, теперь нам надо срочно решать вопрос со снабжением. В итоге у Львиных Врат должно собраться не менее пятнадцати тысяч воинов, и их будет необходимо досыта кормить в течение нескольких месяцев. Непростая забота, ох непростая!

Ларг серьезно кивнул, подтверждая мои слова.

– Кроме того, необходимо перевооружить бойцов. Пожалуй, все самопалы заберем себе… Вот что, Ларг. У нас ведь полторы тысячи пикинеров из числа стражей, более привычных к седлу? Значит, так: из лучших рубак-рейтаров формируем еще две сотни панцирной конницы к уже имеющимся кирасирам, а рейтар восполним из числа пикинеров. В довесок выдадим легкой кавалерии тысячу огнестрелов – уравняем ее шансы против крылатых гусар. Еще пять сотен переводим в стрельцы из пикинеров, оставшихся восемьсот бойцов распределяем среди поступающих ополченцев, лучшие из рядовых пойдут десятниками, десятники – сотниками, сотники – тысяцкими. Пускай учат двигаться строем и сражаться фалангой.

– Разумно, ваше величество, весьма разумно.

– Что касается торхов: Шагир уже на подходе, пропускаем их в земли Корга. Всю стражу мобилизовать и обеспечить продвижение степняков сильными разъездами! При любой попытке грабежа со стороны торхов атаковать без оглядки, дипломатическими нотами нас не завалят, уж поверь мне.

– Все сделаем, ваше величество.

– Да, Ларг, и последнее. Нужно подготовить все к свадебной церемонии.

– Вы все-таки выдаете Энтару за этого?

– Да, за этого. За мужчину, которого она выбрала сердцем. Я уважаю ее выбор, так что этот вопрос мы более не поднимаем.

В шатер вошел один из дежурных телохранителей:

– Ваше величество, разрешения пройти к вам просит барон Руга.

– Пусть заходит! Ларг, – я посмотрел в глаза верному соратнику, скорчив огорченно-извиняющуюся гримасу, – прошу тебя оставить нас вдвоем.

– Слушаюсь, ваше величество… – Голос советника подобострастен, но в глазах сверкнуло недовольство.

Ну и что же мне, королю, менять уже принятые решения?! Не бывать этому!

Ларг, коротко кивнув, двинулся к выходу. Полог раскрылся перед самым его носом, впуская в шатер отблески костров и радостный гул множества голосов. Воины гуляют… Это хорошо.

А вот на Аджее лица нет. Неудивительно – такие новости могли сломить человека и покрепче. Хотя… Я до сих пор на деле не знаю запаса прочности этого паренька.

– Когорд, я обращусь к тебе как бывший советник, – сухо начал мой собеседник, – и прошу тебя хотя бы попытаться услышать мои слова. Пока еще не поздно, пока еще не пролилась кровь, попробуй все отмотать назад, возможно, последствия даже для тебя будут не слишком…

– Мальчик, – ласково и по-отечески участливо начал я, заставив парнишку раздраженно поморщиться, – прежде чем начинать подобный разговор, собери хоть немного информации. Кровь давно уже пролита, еще до той ночи, что ты провел с моей дочерью. За сутки до того мое войско взяло Львиные Врата.

Сказать, что Аджей ошарашен, значит, ничего не сказать. Похоже, для него эта новость стала настоящим ударом. И пока мальчишка потерянно смотрит перед собой, я продолжаю:

– И даже если бы я не успел проделать подобный финт, нарушенных мною королевских эдиктов хватит на одну конкретную казнь – мою. Если разобраться, не так и много, собой можно пожертвовать ради родины. Вот только бунтарей – а с той памятной ночи я не кто иной, как бунтарь, – в Республике, если ты не знаешь, карают очень сурово. Могут испечь в медном быке, не пощадят и семью. Я не говорю уже о неминуемой мести униженных баронов и графов, которых я призвал служить под дулами огнестрелов. Даже если кто-то из моей семьи и уцелел бы, ненависть владетелей Рогоры достала бы их в самых отдаленных уголках страны. Разве ты этого хочешь? Точнее, хотел бы? Хотел бы, чтобы с Энтарой что-то случилось?!

– Нет. – Аджей впервые поднимает глаза и смотрит, надо отметить, твердо. Это хорошо.

– Но даже и гибель семьи есть цена, которую в итоге можно заплатить за благополучие родины, с определенными оговорками, конечно. Кто-то смог бы, кто-то наверняка нет. Однако весь смысл моего восстания, Аджей, как раз и кроется в том, чтобы освободить родную землю, помочь своей родине, обеспечить даже не ее процветание, а хотя бы шанс на обретение оного. Под Республикой, что не имеет сильной королевской власти, в которой правят магнаты и зажравшаяся шляхта, совершенно не интересующаяся жизнью народа, под Республикой у Рогоры только одна дорога – в небытие. А я этого не хочу.

– Но ведь ты и так немало сделал для развития баронства. Почему бы не продолжить в том же духе и…

– И дождаться, когда остальные владетели возьмут с меня пример? Я ждал, Аджей, я ждал, долгих семь лет ждал… Поделиться результатом ожиданий? Никто не попробовал пойти моим путем, никто! По той простой причине, что современное дворянство Рогоры воспитано в духе лехской шляхты – им нет дела до собственной земли и до собственного народа! Они видят в них лишь ресурс для извлечения средств – тех, что можно потратить на дорогих шлюх из дворянского же сословия, тех, что можно проиграть в карты, ставя на кон результат труда десятков поколений землепашцев… Что самое страшное, я также мог бы вырасти таким же владетелем – алчным и праздным, равнодушным и тщеславным, а главное, пресмыкающимся перед захватчиками лехами, как перед хозяевами жизни. Моей жизни, Аджей. Ты понимаешь?

– Понимаю, – горько ответил юноша.

– И только несчастье твоего отца, пример его борьбы за то, что ему по-настоящему дорого, раскрыли мне глаза. Я вдруг увидел, как живут мои люди – между прочим, ничем особенным от меня не отличающиеся. Те же руки, глаза, уши, та же способность учиться, мыслить, любить, наконец, – а жили они в нищете и вечном страхе перед кочевниками. Они нуждались в защите.

А еще я понял, что некогда грозные торхи стали весьма посредственным противником. Понял, что, используя правильную тактику, мы сможем забрать себе хотя бы часть плодородной степи, можем создать сильную конницу, что защитит моих людей…

Когда же я добился, казалось бы, всех поставленных целей, я понял, что Рогора способна и на гораздо большее. Что у нас есть отчаянные и предприимчивые купцы, искусные и талантливые мастера – и что живем мы в тот век, когда очень многое зависит от быстрого изобретения и освоения новых технологий. Но у Рогоры республиканской нет никаких шансов еще раз войти в историю и стать державой! Потому что даже если бы оставшиеся владетели последовали моему примеру, без огнестрелов, самопалов и пушек нам не завоевать степь! Потому что, разоряя людей грабительскими налогами, установленными Республикой, нам не создать прослойку крепко стоящих на ногах землепашцев, чей труд ляжет в основу достатка страны. И без моих уловок мы не сумеем поднять купечество и ремесленников, а любые уловки в итоге всплывают на поверхность. Уже твой предшественник, баронет Этир, умудрился разнюхать абсолютно все, и это лишь одно баронство, а не целая страна. К слову, за это и пришлось его убрать… Война – если мы не хотим кануть в забвение – война неизбежна. А без контроля Львиных и Волчьих Врат нам не защитить своей свободы.

– Это и есть конечная цель восстания?

– Фактически да. Взяв под контроль проход сквозь Каменный предел, мы обезопасим себя от лехов. Одна крепость уже захвачена… И в тыл нам никто не ударит. Но программа максимум – разбить коронное войско, чтобы сбить с лехов спесь и навязать, а точнее, отстоять жизненно необходимые для нас торговые соглашения. Как на торговлю с Республикой, так и на транзит товаров через ее земли.

Аджей снова помертвел лицом:

– Мой отец будет сражаться против вас…

– Против нас, мой дорогой, против нас. А ты думал, принц-консорт сумеет избежать личного участия в освободительной войне? Стоило влюбиться в кого попроще…

– Но мой отец…

– Я отправил ему послание о заключении тобой и Энтарой брака. А также предупредил, что не за горами великие и грозные события и что Владушу не стоит принимать в них личное участие. У меня есть доверенные люди и по ту сторону гор, тайные тропы через земли горных кланов, которые гарантированно не побеспокоят… Послание дойдет до твоего отца, а дальше уже ему решать, что делать.

Аджей еще раз посмотрел мне в глаза, и я заметил в его взгляде боль.

– Я не смогу сражаться со своими…

– Проклятье, Аджей! – Юнец меня здорово разозлил. – Твои все здесь! Твоя родина, твой народ, твоя любимая, которая, возможно, уже понесла!

Мальчишка удивленно и даже несколько испуганно на меня уставился.

– А ты что, – в притворном удивлении воскликнул я, – не знал, как и откуда появляются дети?! Вполне может быть, что Энтара уже непраздна. И как ты там сказал – не смогу драться против своих?! А когда они ворвутся в дом бунтаря, поднимут ваше дитя на колья, а Энтару задерут до смерти – ты будешь стоять и смотреть, но не станешь драться со своими?

Я сознательно добавил ярости в голос, и ответная ярость вспыхнула в глазах мальчишки.

– Так что ты будешь делать, Аджей, и как себя поведешь? Как настоящий рогорец, муж и воин – или я зря дал отцовское благословение на ваш брак?!

– Я буду сражаться! Но у меня есть одно условие! – Под моим тяжелым взглядом юноша поежился, но все-таки продолжил: – Точнее, просьба. Вы должны понять меня, ваше величество…

Я удовлетворенно кивнул.

– Мой отец… Возможно, он будет сражаться, несмотря на ваше предупреждение. Я понимаю, что в бою может произойти что угодно, но после… после обещайте мне, что если он попадет в плен, то вы отпустите его.

– С условием, что Владуш даст слово не воевать с Рогорой? Конечно, отпущу, в чем вопрос! Твой отец – мой старый друг, в чем-то даже наставник. Без него здесь ничего бы не было.

Аджей ответил твердым взглядом на мою легкую усмешку, после чего решительно встал и поклонился:

– В таком случае, ваше величество, я готов и буду сражаться за свою семью и за свою родину!

– Уже не родину, Аджей, уже не родину. Отечество!

 

Глава 4

Сердце гор. Расположение войска Рогоры, ставка короля

Король Когорд

Пять полных седмиц – время, за которое Разивиллы, крупнейшие магнаты юга и польные гетманы королевской милостью, собрали войско, – мы провели с великим тщанием, не теряя ни секунды времени на подготовку армии. И надо сказать, время было потрачено с вящей пользой.

Хотя не обошлось без сложностей, в итоге все преодолено. Что за сложности? К примеру, мелкие отряды торхов, на протяжении следования по земле Рогоры, были не прочь пощупать жителей как моего лена, так и всех последующих на своем пути. Однако я заранее заключил с Шагиром – надо же, мы ведь теперь родственники – твердый договор о недопущении мародерства и жестком за то наказании. Хан объявил свою волю войску… но запретить грабить всем оказался просто не в состоянии – торхи давно не те, и их железная дисциплина, как воинская традиция, давно и прочно похоронена в прошлом. Но в то же время, понимая свою беспомощность в определенных вопросах и не желая ее демонстрировать, Шагир сквозь пальцы смотрел на жестокую расправу стражей над мародерами, благо мои воины имели четкий и недвусмысленный приказ на их счет.

Тем не менее случаев столкновений было не так и много. Степняки вскоре осознали, что спуску им никто не даст, и довольно быстро присмирели. Когда же я определил им стоянку под прицелами орудий Львиных Врат и в первый же день прибытия торхов затеял масштабные маневры… В общем, во всех последующих ежедневных учениях кочевники не смели даже возмущаться, по крайней мере явно.

Вторая проблема возникла с некоторыми строптивыми графами и баронами, что решили вдруг не успеть собрать дружины и оговоренное число ополченцев. Кто-то, видимо, обиделся из-за несостоявшейся свадьбы… Что же, была бы честь предложена. В моих руках оказался потрясающий кнут – сорок сотен привычных к грабежу и насилию всадников, что неминуемо сокрушили бы силы любого рогорского лена по отдельности, ну кроме моей стражи, конечно. Как только Лаграны попробовали кочевряжиться, я тут же направил в их лен половину кочевников и половину рейтар с сотней кирасир под командованием Торога. Горд и Грег тут же собрали как дружину, так и ополчение, но было поздно: графство было культурно ограблено (без насилия и изъятия того, что необходимо для выживания), а сами Лаграны королевским указом понижены в достоинстве до баронского титула.

Указ был зачитан Торогом перед строем дружинников лена – ох, чую, отвел он душу и вдоволь потешился над позором известных гордецов! Как же, «мы самые влиятельные, потомки Эрика Мясника… мой сын по праву первый мечник Рогоры»… Продул схватку бойцу, что держал полутар в руках второй раз в жизни!

Следующим же королевским указом я на треть сократил земли Лагранов в пользу барона Лудвука, который как раз весьма оперативно собрал оговоренные отряды и сверх того привел пару сотен неплохих лучников. Ничего, перетрутся гордецы, а прочим будет наглядный урок…

Со снабжением все сложилось неожиданно благополучно: в Львиных Вратах был захвачен неплохой запас муки, сухарей и солонины с вином, кочевники привели с собой значительные отары овец, излишки зерна, весьма многочисленные, добровольно передали мои вольные землепашцы. Плюс барон Керии честно выполнил возложенную на себя задачу по обеспечению разворачивающегося войска провиантом в первые две недели. А после вопрос решился уже благодаря реквизированным в Лагране запасам.

Все пять недель прошли в диком напряжении: иногда мне казалось, что мы категорически не успеваем и моя затея обернется чудовищной для всех нас катастрофой. Каждый день – маневры, учения, тренировочные схватки и даже сражения. Особые опасения у меня вызывают пришедшие в последние две недели дружины и ополчение – на выходе они наименее подготовлены, но тут уже ничего не поделаешь.

Единственным светлым пятном стало бракосочетание Энтары и Аджея. Ради церемонии приехала Эонтея, заодно прихватив с собой молодую супругу Торога Лейру (во время следования орды к Львиным Вратам ее оставили в Лецеке). Надо сказать, весьма привлекательная девушка, и сын, судя по огонькам, вспыхнувшим в глазах при виде молодой жены, весьма счастлив в браке.

Вот с Аджеем у Торога отношения пока еще не очень ладятся… Ничего, притрутся.

Сама церемония была весьма скромной и, по сути, лишь подтвердила факт состоявшегося супружества. Тем не менее были приглашены все наличные владетели, кроме Лагранов естественно, и в качестве почетного гостя мой новый родственник, Шагир-багатур. На церемонии мне на мгновение показалось, что бывалый разбойник действительно стал частью моей семьи… Ну что же, если его посетили те же чувства, тем лучше для нашего союза!

На общее семейное счастье я позволил выделить две ночи – ровно столько, чтобы каждый из нас сумел вдоволь намиловаться с любимыми и проститься с ними так, словно в последний раз, при этом не теряя боеспособности. Не знаю, как сыновья – родной и названый, но с Эонтеей я прощался всерьез. При расставании супруга плакала навзрыд, как юная девушка, да и любовь дарила с пылом молодой жены. И вряд ли кто-то может себе представить, как же важны были для меня эти две ночи…

Сейчас же вся женская половина семьи находится в Лецеке. И сегодня в Сердце гор каждый из нас будет сражаться не только за родину и Отечество, но и за своих любимых. Порой осознание этого факта придает воинам гораздо больше мужества, чем чувство долга или самый ярый патриотизм – напускной или настоящий.

Земля дрожит под мерным шагом многотысячного войска противника, что неотвратимо приближается и уже миновал вход в долину. Данные моих лазутчиков подтверждены разведчиками горцев, так что я знаю практически точную численность вражеских сил. Надо признать, немалых.

Старший Разивилл, Еремий, как польный гетман ведет под своим началом тысячу отборных всадников – тяжеловооруженных крылатых гусар, признанных лучшими кавалеристами во всех срединных землях. Кроме того, собрав под своим знаменем вассалов и добровольцев из числа шляхты, он располагает также четырьмя тысячами панцирной конницы, в основном тяжело- и средневооруженных профессиональных бойцов. Изрядная сила, прямой удар которой вполне способен разметать мое войско на открытой местности. Вот именно поэтому я, своевременно получив сообщение о выдвижении противника, неспешно направил свои силы к Сердцу гор – идеальному месту для решающей битвы, чей ход я продиктую от начала и до конца. Прибыли мы всего за сутки, так что лехи не должны ничего заподозрить.

Помимо кавалерии Разивилл располагает примерно пятью тысячами средних бойцов-пешцев – вспомогательные отряды крупных хоругвей, разорившаяся шляхта да местное ополчение, – а сверх того тремя тысячами фряжских наемников, два к одному пикинеров и аркебузуров. Это элитная пехота срединных земель, на порядок усилившая войско Разивиллов, но, если все пойдет по моему плану, она просто не примет участия в битве.

Итого тринадцать тысяч войска да тысяча пушкарей – артиллерия Разивилла включает в себя порядка сорока легких и средних полевых пушек и три десятка тяжелых осадных орудий. В целом войско сильное, лехи вполне способны выиграть эту битву, если будут вести сражение грамотно и взвешенно. Вот только я надеюсь, что они считают нас за довольно слабого противника и недооценивают. Иначе только что созданному войску Рогоры предстоят больши-и-и-ие трудности!

Семь сотен кирасир, тысяча двести рейтар да три с половиной тысячи конных дружинников прочих владетелей ленов – по вооружению и боевому опыту они не превосходят, точнее, не превосходили степняков и значительно уступают тяжелой коннице лехов.

За исключением небольшого числа артиллеристов и полутора тысячи стрельцов, опять же из числа стражи, пехота Рогоры представлена четырьмя тысячами пикинеров весьма посредственного качества – две тысячи копий пришлось передать конным дружинникам. Если обучавшие их стражи уже кое-что умеют и даже, с оговоркой, смогли бы противостоять фряжской фаланге, то вчерашние кметы… Впрочем, других все равно нет.

Итого около пяти тысяч конницы да шести тысяч пехоты, если считать вместе с пушкарями (всего у меня двадцать одно орудие – в два раза меньше, чем у лехов). Не стоит, конечно, забывать про торхов, если все пойдет по плану, сорок сотен лучших воинов степи сыграют свою роль в битве, но… Но при прочих равных торхи – иррегулярная и довольно слабая кавалерия, неспособная как атаковать плотный строй пешцев, так и противостоять удару разогнавшейся латной конницы.

И все-таки я верю в победу.

Ставка польного гетмана

Барон Золот, ветеран Фряжской войны,

доверенное лицо короля Якуба

– Ваше сиятельство, не считаете ли вы более разумным выдвинуть вперед артиллерию и разогнать ядрами это сборище разбойников?

Князь Еремий, высокий и худой мужчина уже преклонных лет, с нездорового цвета кожей и серебряными висками, бросил лишь презрительную улыбку графу Гофу, изрядному, надо признать, трусу. Впрочем, и мне претит приказ командующего атаковать шляхетской кавалерией в развернутом на весь фронт строю. Хотя бы потому, что управление разогнавшейся лавой фактически невозможно, князь не делил хоругви по полкам, что могли атаковать хоть и синхронно, но каждый на своем участке (левый и правый фланги, центр), не условился о порядке передачи команд и приказов атакующим. С другой стороны, вряд ли бунтовщики смогут хоть что-то противопоставить латной коннице, тем более на короткой дистанции, самой удобной для разгона и атаки тяжелой кавалерии.

И все-таки начинать бой даже без ограниченной артиллерийской поддержки (особенно когда противнику нечем ответить!) мне кажется неразумным.

– Барон Золот, о чем вы задумались?

Разивилл с неодобрением воззрился на меня. Тот факт, что я в свое время воевал под началом графа Бергарского, не дает князю покоя. Как же! Человек его врага – и вдруг прикомандирован к войску королевским приказом! Надо отметить, что его величество не позаботился дать ни четких инструкций, ни прямых приказов, что именно я должен делать: шпионить, брать на себя командование войском или отдельной его частью или быть сторонним наблюдателем и даже не пробовать высказывать свое мнение, лишь старательно фиксируя происходящее. Так нет же. Неясен и мой статус королевского порученца при польном гетмане юга. «Соображай на свое усмотрение» – вот так это и называется… Что же, мы и сообразим.

– Ваше сиятельство, боюсь, что граф прав и бросать ядро армии в одну лихую атаку не совсем предусмотрительно.

Еремий, нехорошо прищурившись, вперил в меня тяжелый взгляд. Когда же князь открыл рот, в его голосе сквозила презрительная издевка:

– Скажи-ка, барон, а ты участвовал в Бороцком сражении? Ты был рядом с Бергарским, когда он повел гусар в атаку?

– Да, ваше сиятельство!

Князь неожиданно притопнул, видимо от возмущения:

– Бергарский прославил свое имя и вписал его на скрижали истории одной кавалерийской атакой! Одной! И он повел людей на лес пик, а там, – старик яростно взмахнул булавой в сторону конницы бунтарей, – там нет никого и ничего, что остановило бы конных латников!

Буравчики серых, уже практически бесцветных глаз яростно вперились в меня, заставив в итоге потупить взгляд. Да, воля у старого князя есть, как и жесткая волчья хватка. Жаль, что для настоящего полководца и лидера это не единственные необходимые качества.

– Повстанцы могли взять в Львиных Вратах какое-то количество огнестрелов и полевых орудий. Собственно, весьма изрядное число, если разобраться.

– И я согласился бы с вами, выдвини они вперед пешцев, поставив перед собой колья, выкопав пусть и неглубокий ров, а на валу поставив пушки – у них было время. Но они выдвинули вперед конницу! А значит, это самые их лучшие части – ведь в случае бегства кавалерии она неминуемо затопчет всех, кто сзади! На дружинников и сделали ставку, но, думаю, рогорцы побегут после нашего первого же удара и постараются сдержать нас уже на выходе из Каменного предела. И кстати, даже если они захватили какую-то часть пушек и огнестрелов исправными, откуда у них умелые пушкари или достаточное количество обученных бойцов для формирования стрелецкой части? Не знаете?! Вот и я не знаю!

Повернувшись к трубачам, Разивилл в нетерпении выкрикнул:

– Трубите атаку! Пусть лехская кавалерия в очередной раз погуляет по костям врага!

Первая линия лехского войска, шляхетская кавалерия

Барон Владуш Руга

– Готовы, господин? Наверное, уже отвыкли за столько лет?

Верный Ласар ободряюще улыбается. Впрочем, его поддержка сейчас излишня. По крайней мере что касается предстоящей битвы. Уж что-что, а за какой конец сабли браться да как держаться в седле, я не забыл. Конечно, тяжелая кираса давит на плечи, забыл я и тяжесть шлема на челе, но в основном же все весьма привычно. Да и противник наш… Это не кирасиры фрязей и не витязи ругов, это легкая, не обученная драться конным строем, разномастная дружина Рогоры. Которой сегодня придет конец…

– Переживаете за сына?

Бессменный сподвижник и правая рука, по совместительству учитель фехтования Аджея и мой партнер по тренировочным схваткам, Ласар зрит в корень и находит в моем сердце нужную струну. Впрочем, на этот раз все и так на поверхности.

– Как тут не переживать… Хоть бы был жив! Когорд, проклятый предатель, написал, что Аджей стал мужем его дочери! Как же! Мне доподлинно известно, что сына лишили поста советника именно за то, что он прервал свадебную церемонию, после чего Когорд бросил его в темницу! Лехского дворянина!!! А после направил под конвоем к Львиным Вратам – и более никто ничего о сыне не слышал, никто его не видел и не знает, где он…

Ласар задумчиво покачал головой:

– Все же Аджей порядочный сорвиголова! По крайней мере парень весьма своеволен. Возможно, он действительно добился руки баронессы Корг?

– И не прислал за это время ни единой весточки?!

– Может, не мог…

Громкий, надрывный звук боевых труб, командующий атаку, прервал нас. Возбужденные разговоры, гомон разом сникли. Исчезли и лишние, беспокойные движения – до сигнала всадники который уже раз проверяли, ладно ли подогнана броня, легко ли идет сабля из ножен или самопал из кобуры, теперь же все как один развернулись в сторону врага и на невыносимо долгое мгновение словно бы замерли.

Но это мгновение осталось позади: боевые кони первых шеренг всадников сделали шаг, другой, третий… и огромная – так по крайней мере ощущается в ограниченном пространстве долины – конная рать неспешно подалась вперед.

Никто не кричит, не поет боевых гимнов, даже лошади лишний раз не всхрапнут и не заржут – мы атакуем молча, но молчание многих сотен закованных в броню воинов, накатывающихся неотвратимой стеной, кажется врагу чем-то сверхъестественным и, безусловно, необратимым. Да так оно и есть – у рогорцев нет ни единого шанса победить. Если мне сегодня повезет, уже вечером я по душам потолкую со старым приятелем, и горе Когорду, если он попытается юлить!

Но вот бойцы первых шеренг переходят на быстрый шаг, затем на легкую рысь, ускоряясь все сильнее… Пока три тысячи отборной дворянской конницы не срываются в едином порыве в дикий галоп, когда сама земля дрожит под ногами! И тут же над сломавшимися рядами всадников запели боевые рожки и горны, раздались первые гневные крики, что вскоре подхватывает каждый всадник… И вот уже все мы бесшабашно и яростно орем, и над полем битвы встает неистовый рев многотысячного войска, что скачет убивать!

Ведомый общим порывом, что-то неистовое издаю и я, с силой выталкивая из глотки крик бьющему навстречу воздуху. На мгновение оборачиваюсь назад, бросив мимолетный, одобряющий взгляд трем десяткам верных воинов, что прошли со мной огонь и воду в торхских степях и сегодня идут под моей хоругвью в битву. Сердце болезненно сжалось при мысли о тех, кто обрел вечное упокоение в бескрайних ковылях, и тут же отпустило: не время! Не время и не место, ибо сегодня пришел час нашей ратной славы, пришел час воздать бунтовщикам за гибель наших воинов в Львиных Вратах…

И вновь сердце болезненно сжалось, теперь уже при тяжкой думе о сыне.

Продев кисть в темляк и до боли стиснув рукоять тяжелой сабли, рывком вырываю ее из ножен, воздев клинок над головой. Не время! Не место! Сегодня лишь бой!

– Бей!!!

До противника остается всего ничего, меньше четверти версты, когда стоящие сплошной стеной легкие всадники Рогоры неуверенно засуетились, стали разворачиваться, а после с места в карьер устремились назад, к выходу из долины.

Все, это конец. Сейчас в узкой горловине Сердца гор возникнет толчея, а в спину ударим мы – и будем рубить и резать, пока не устанет рука. А устанет она ой как не скоро…

Когда противник показывает спину, у каждого из нас срабатывает какой-то животный, яростный инстинкт, толкающий вперед – догнать и добить труса, добычу, жертву. Вот и сейчас нас охватило подобное чувство, убедившее в собственной победе, а одновременно разбудившее дикий азарт охотника, преследующего дичь. Еще сильнее раня бока верных жеребцов шпорами, мы заставляем их скакать из последних сил – так что уже ветер свистит в ушах!

– Вперед!!!

Все же во время бегства легкий всадник имеет преимущество перед закованным в броню кавалеристом. Они бы смогли уйти от нас, оторваться в чистом поле, но не здесь, в округлой чаше посреди гор!

– Руби!!!

Скачущие в первых шеренгах всадники разом склонили пики. Как же красиво! Жаль, спины рогорцев не мог…

По коже мгновенно прокатилась ледяная волна, а волосы стали дыбом – сбившаяся конная масса противника перед самым нашим носом вдруг разбилась на плотные колонны и уверенно миновала ровные коридоры, организованные пехотинцами в плотном строю. Пехотинцами?! Проклятье, я не вижу у мужичья никакого оружия, которое было бы для нас опасно! И все же этот маневр рогорцев, произведенный с великолепной точностью, говорит о наличии четкого плана битвы…

Да что же они придумали?!

Но останавливаться уже поздно, да и невозможно затормозить многотысячной конной лаве, разогнавшейся для таранного удара. А в следующий миг внутри меня все будто помертвело: я разглядел перед каждой колонной пешцев по легкой полевой пушке, увидел вскидывающих фитильные огнестрелы стрельцов, расположившихся где-то в середине строя пехоты, заметил, как склонились пешцы, по команде поднимая длинные пики и упирая их в землю перед собой…

А в следующую секунду грянул залп.

Правый фланг битвы

Аджей Руга

Грянул залп, и центр боевых порядков нашей пехоты затянуло сплошной стеной порохового дыма. И тут же протрубил боевой рог.

– Вперед!

Торог неспешным, картинным движением извлек палаш из ножен, отдал приказ атаковать, а после яростно пришпорил Ворона, бросая его с места в карьер. Тяжелый черный жеребец, в свое время чуть не погубивший Энтару, рванул с места, словно каменное ядро из требушета. Вот только неся брата моей возлюбленной, Ворон не позволяет себе даже намека на неповиновение! Чувствует, шельма, руку настоящего бойца…

Аруг, до того нетерпеливо перебирающий копытами (также, видно, запомнил зверюгу-соперника), бросился вперед спущенной с тетивы стрелой, лишь заслышав тихую команду. В последнее время молодой жеребец подрос, окреп и уже вполне способен пуститься в галоп, неся латника.

За нами с Торогом с места рванулись семь кирасирских «коробочек» по пятьдесят всадников в каждой, навстречу в разрывах между коробочками с великолепной скоростью и в строгом порядке проскакали рейтары. Прием, что мы отрабатывали на учениях последние три недели, на сей раз был исполнен просто блестяще!

Правда, увлекшиеся погоней лехи – как-то быстро я забыл, что чистым рогорцем стал всего несколько недель назад, – просто не смогли по достоинству оценить наше воинское искусство и тактическое мастерство. Изготовившись для таранного удара «в копье», они не успели ни затормозить, ни вовремя достать свои самопалы, в то время как с нашей стороны ударил густой залп. Отстрелялись не только первые ряды кирасир, но и замыкающие шеренги рейтар. В считаные секунды плотный строй копьеносцев оказался прорежен. Павшие всадники и лошади неминуемо стали препятствием для скачущих следом – и наездники были вынуждены резко тормозить, направлять жеребцов в сторону, врезаясь в товарищей, или же в красивом прыжке преодолевать внезапно возникшую преграду. Но чаще кони просто врезались в препятствия и путались копытами в человеческих и лошадиных телах, падали, подгребая под себя наездников и также становясь барьером для товарищей. Лехи замедлились, снизили темп. А вот наши эскадроны на полном скаку врубились в массу вражеской конницы…

Бешеная скачка, точнее, уж полет Аруга – и вот я неминуемо, слыша свист ветра в ушах, сближаюсь с вырвавшимся вперед всадником – закованным в броню здоровяком с тяжелой и длинной кавалерийской пикой. Ну что же, вот и экзамен…

Перед самым столкновением я отпускаю рукоять второго самопала: преждевременно разрядить его – значит, утратить в начале боя оружие «последнего шанса». Не ради этого меня учили в страже, не ради этого меня изводил Ласар…

Нас с лехом разделяют считаные шаги, что и расстояние сокращается с бешеной скоростью. Где-то на периферии сознания я отмечаю стойкий страх: у меня просто не получится, я не рассчитаю…

Острие копья словно выцеливает мою голову и приближается к ней с огромной скоростью. В горле резко пересохло, а мышцы заломило от напряжения. На несколько мгновений вся моя жизнь сводится к неудержимо стремящемуся к моему телу куску заточенного металла на толстом древке да судорожно сжатому в руке клинку…

Давай!

Удар палаша наотмашь под острие копья – и пика режет воздух в локте справа от корпуса. Скорость скакунов такова, что я успеваю лишь развернуть клинок лезвием, и его острие тут же вгрызается в не защищенную под горлом вражескую плоть.

Палаш чуть ли не выдернуло из руки, а Аруг по-прежнему стремительно летит вперед. Уже через мгновение мой клинок с лязгом встречает удар сабли очередного противника, проскочившего слева. Мы лишь скрестили оружие и тут же разминулись, встречая новых врагов.

Следующий панцирник вновь оказывается по правую руку от меня. Аруг уже сбавил ход, но, сближаясь с конем леха, мой жеребец привстал на дыбы и выбросил передние копыта в голову соперника. Получилось пусть и не столь сокрушительно, но вражеский конь отпрянул назад, и сабельный удар его наездника лишь просвистел передо мной, зато я обрушил палаш точно на незащищенную кисть его правой руки…

Все пространство вокруг меня заполняется бешеным ревом сражающихся, лязгом скрещивающихся клинков, криками раненых, залпами самопалов. Обе конные лавины довольно быстро завязли в рядах противников, и теперь жестокая рубка идет на одном месте. Вырвавшись вперед, я сильно рискнул и несколько мгновений волчком крутился, отбивая вражеские удары, сыплющиеся со всех сторон. Неплохо выручили добротная стальная кираса и шлем, но последний был сбит тяжелым ударом палаша, задевшего голову вскользь – не успел бы я дернуться вперед, и клинок противника просто проломил бы сталь шлема… И все равно в глазах на секунду потемнело, а в ушах раздался противный свист, заглушивший прочие звуки.

В этот миг мне показалось, что меня срубят и я уже никогда не узнаю, понесла ли Энтара или нет и чем кончится восстание Когорда, никогда более не увижу лица возлюбленной, не объяснюсь с отцом… Эти мысли пронеслись в голове со скоростью пули, изверженной огнестрелом, но в то же время придали мне сил. Крепче сжав рукоять палаша, я встретил клинком следующий удар противника, а уже секунду спустя мир взорвался яростным криком прорвавшихся ко мне рогорцев.

Живем, братцы, живем!

Ставка короля Рогоры

Когорд

Со специально отстроенной деревянной башни открывается захватывающий дух вид на долину – и на побоище, разворачивающееся в его пределах. И вдвойне дух захватывает от того, что действием побеждающей армии руковожу я – будто мы стали частью единого организма, головой которого является эта башня, а я – мозгом, отдающим команды. Передаются они посредством специальной системы звуковых сигналов и флажков, что были разработаны еще в страже и доработаны с созданием новых частей.

В поле были установлены специальные метки, хорошо различимые с моей точки обзора. Расстояние от меток до строя пехоты, изначально сломанного так, чтобы враг не заподозрил ловушки, преодолевалось галопом тяжеловооруженного всадника ровно за то время, что необходимо артиллеристам на залп из орудий и отступление в глубину шеренг пикинеров, да чтобы последние выровняли строй и подняли пики.

И план сработал! Неотвратимо накатывающая волна тяжеловооруженных всадников из числа небедствующей шляхты словно споткнулась после залпа картечи и полутора тысяч стрельцов, а после расшиблась об лес пик. Лехи еще пытаются по инерции прорубиться сквозь густые шеренги пикинеров, но число их тает с каждой минутой: кто-то падает под ударами копий, кого-то скашивает очередной залп стрельцов, успевающих выстрелить два-три раза в минуту. В первых рядах шляхты регулярно рвутся ручные гранаты – грубо вылепленные из глины круглые емкости размером с два кулака, набитые железным хламом (гвоздями, крупной металлической стружкой, обломками подков), что обступают глиняный же цилиндр с порохом; к последнему ведет смазанный маслом запальный шнур, утопленный в деревянной трубке. Внутренний цилиндр и верх корпуса гранаты между собой также соединены глиной. Чтобы взрывы не зацепили моих бойцов, гранаты далеко вперед забрасывают специально подготовленные пращники, скрывающиеся в пехотном строю вместе со стрельцами. От врага их отделяет шесть шеренг пикинеров, при необходимости копьеносцы легко проходят сквозь редкий ряд стрельцов.

Плотный строй пехоты, отражающий атаку конных лехов, словно непоколебим: как только погибает кто-то из бойцов, его место занимает позади стоящий, и так по цепочке, стрельцы же бьют поверх их голов, целя в наездников. Нет, шляхта точно не пробьется!

На флангах же ощетинившуюся пиками фалангу заменили эскадроны кирасир. Последние, дав залп из самопалов одновременно с рейтарами, врубились в ряды шляхты, началась кровавая свалка, но кажется, что мои бойцы теснят лехов. Неудивительно: в кирасиры пошли лучшие из лучших бойцов, имеющих богатый опыт сабельных схваток со степняками и привычных к крови. Противостоящему им врагу просто неоткуда взять столь богатый опыт. Вот уже панцири кирасир засверкали на солнце не только с моей стороны, но и с флангов противника.

Где ты там, сынок?! Сражаешься? Или ранен, сбит молодецким ударом под ноги Ворона? Истекаешь ли кровью под копытами вражеских коней или разишь противника стремительными ударами?!

Родительское сердце больно сжалось от тревоги, но не послать сына в бой я не мог: ратники Рогоры должны полюбить Торога как военного вождя, полюбить его так, как любят степные стражи. А это значит, что он должен вести их в бой и вместе с ними испить горькую воинскую чашу…

На мгновение подняв глаза к солнцу, я тут же их опустил и переждал, когда исчезнет мельтешение темных пятен, после чего устремил взгляд на левый фланг, где сражается Торог (да и Аджей тоже, только за него я отчего-то не волнуюсь, все-таки не сын, хоть и назван им). Я отметил, что кирасиры еще сильнее потеснили лехов: сейчас их конница уже полуокружена.

Пора!

– Шагир! Ваш черед! И помните: отступать вам некуда, так что бейтесь стойко и не дайте шляхте взять разгон – опрокинут! У моих приказ: побежите – и первый залп будет в вашу сторону!

Шагир, окруженный закованными в добротную кольчугу всадниками из личной охраны, лишь презрительно сощурился и, вырвав саблю из ножен, подал своим сигнал, высоко воздев ее над головой.

Торхи, вставшие за моей башней, отработанно разбились на две равные части и устремились к флангам противоборствующих войск – туда, где мои кирасиры уже потеснили шляхту и где образовался узкий проход, отделивший сражающихся от каменных стен долины.

Сорок сотен лучших воинов степи – это внушительная сила. Должны справиться.

Гибнущая шляхта

Барон Владуш Руга

Вокруг царит какое-то кровавое безумие, наполненное криками тяжелораненых людей, отчаянным ржанием изувеченных лошадей, взрывами бомб и залпами вражеских аркебузуров. Я, Ласар и мои люди чудом не попали под картечь, а пуля лишь сбила шлем, но и без того наше положение выходит отчаянным: неотвратимо наступающая пехота бунтарей умело выбивает всадников пиками, безжалостно закалывает лошадей прорвавшихся вперед храбрецов. Если мы еще чуть промедлим, они нас просто сомнут!

Очередной залп противника сметает десятки бойцов вокруг, кричит кто-то из моих людей. «Следующий залп – мой», – мысль только проносится в голове, а я уже разворачиваю коня и увлекаю за собой своих воинов. Краем глаза отмечаю, что наша компактная кучка уверенно растет – видимо, уцелевших шляхтичей посетила та же «счастливая» мысль.

Это верное решение: погибнув здесь в полном составе, мы лишь ослабим гетманское войско. Нет, нужно выдвинуть вперед орудия, атаковать пехотой, пустив в голове фряжских наемников, а конницу бросить на фланги. И то…

Мысль еще не успела окончательно оформиться в голове, как была перебита ударившим по ушам визгом и улюлюканьем, нарастающим с каждой секундой. До боли знакомые звуки, что я десять лет слышал в степи и на порубежье Корга… Торхи!

Две конные массы кочевников, словно два огромных черных крыла, сближающихся со скоростью скачущих навстречу всадников, в считаные мгновения заполняют все пространство впереди, отрезая нас от основных сил войска. Сотни стрел взлетают в воздух, на мгновение затмив небо, и смертельным дождем обрушиваются на скучившуюся дворянскую конницу.

Очередные крики боли и яростные проклятия доносятся сзади – я, мои люди и присоединившиеся к нам бойцы успеваем вместе выскочить из-под обрушившейся с неба смерти. Торхи еще не сомкнули свои крылья, но проскочить между сжимающимися тисками окружения успеют разве что те воины, которые атаковали посередине. Мы же дрались на левом фланге, а потому шанс спастись у нас только один: прорубиться сквозь ряды кочевников.

Еще раз оглядываюсь назад: за спиной держатся, не отставая, десятков пять бойцов. Мало, но следом за нами устремились еще всадники… Жаль только, разгона взять не получилось, слишком коротка дистанция! И самопалы – вот проклятье! – мы уже успели разрядить в сторону рогорских стрельцов. А ведь плотный залп мог бы неплохо нас выручить!

Разгоряченная кровь стучит в жилах, конь, хрипя, летит стрелой вперед. До сшибки с противником остаются мгновения…

Удар! – и тяжелая сабля разит незащищенную шею кочевника, открывшегося справа. Удар! – отбиваю обрушившийся сверху клинок и тут же наискось рублю в ответ, рассекая легкий кожаный шлем и лобную кость; моя атака оказалась быстрее.

Удар! – и что-то тяжелое обрушивается справа мне на голову, заставив померкнуть свет в глазах…

Правый фланг битвы

Аджей Руга

Правая рука, что до боли в пальцах стиснула палаш, онемела от напряжения. С трудом парировав клинком атаку очередного противника, в упор разряжаю в него второй самопал. Лех успевает бросить коня вперед, и пуля лишь цепляет его левую руку. Но в следующую секунду голова противника отделяется от тела лихим ударом тяжелого палаша – и проскакавший мимо рогорец направляет жеребца туда, где сверкают клинки и яростно ревут убивающие друг друга люди…

Схватка смещается вперед, и я бессильно ложусь на холку Аруга, с трудом облизнув потрескавшиеся губы распухшим языком; чувствуется солоноватый привкус крови.

Интересно, моя или чужая?

Кажется, что бой длится уже несколько часов, хотя на деле занял всего пару десятков минут. Но это была отчаянная рубка! И, несмотря на знаменитую выучку своих кавалеристов, лехи подались назад, попятились под нашим бешеным натиском!

В бою на счету каждый боец, и я четко это осознаю. Но тело словно оставили все силы, и я позволяю себе еще пару мгновений перевести дух – как-никак рубился в первых рядах!

Не в силах приподняться, окидываю кипящую впереди схватку мутным, словно сквозь пелену взглядом. Глаза быстро находят штандарт Торога, под которым замер мой названый брат – он и не обязан каждое мгновение рисковать собой и рубиться впереди дружины, – и охватившая сердце тревога (все-таки брат Энтары, член семьи, хоть и задирает нос) вроде бы отступила.

Но, кинув мимолетный взгляд в сторону, где лехи сошлись в кровавой схватке с торхами, я замер и не смог уже отвести глаз – не смог, потому что в центре сечи колыхается синий штандарт с изображенным на нем лохматым волкодавом – штандарт моего рода, моего отца!

А через мгновение он пал словно подрубленный. На месте сечи остались торчать лишь бунчуки [38]Бунчук  – разновидность знамени у степняков и воинов Заурского султаната. Состоит из шеста, к которому обязательно крепятся конские и иногда волчьи или лисьи хвосты, а также стяга с вытканным полотнищем. Последнее, впрочем, необязательно.
кочевников…

– Вперед!!!

Не помня себя от страха за отца, я бросил верного жеребца к месту схватки. Где-то внутри родился звериный рык, все тело налилось какой-то могучей, дремавшей до того силой, а мутная пелена вновь затмила взгляд – только теперь это кровавая пелена дикой, первобытной ярости. Только бы успеть!

А нет, так буду рубить вас, твари, покуда жив!!!

Потеснившие лехов торхи с гневными криками расступаются передо мной, но не нападают, узнав знакомый узор, небрежно высеченный на доспехе. Остаться же у меня на пути равносильно тому, как если попасть под таран: верный Аруг несет меня столь же стремительно и неотвратимо, словно падающий с неба орел.

Бешеная скачка заняла, казалось бы, одну секунду – и целую вечность дикого, животного страха за родного, любимого человека. Но вот уже и место схватки, где пал отцовский штандарт. Торхи продвинулись вперед, но несколько степняков осталось – трое покинули седла и возятся на земле, еще четверо окружили товарищей.

Мой взгляд упал на землю, и в висках словно ударили молоты: эти твари привязывают к седлам окровавленного отца – за руки и ноги!

Твари!!! Хотели казнить его по-степному, разорвать между коней?! Получите!

Страшный удар палаша обрушивается сзади под шею стоящего спиной ко мне спиной торха, разделяя тело и голову. Звучат испуганные возгласы, но прежде, чем взявший ногу отца кочевник успел обернуться, тяжелый клинок надвое раскалывает его череп.

Рывок жеребца вперед – и Аруг замирает ровно над отцом. Подскочивший ко мне степняк рубит наотмашь, я успеваю лишь откинуться назад, принимая обрушившуюся саблю на кирасу, и колю навстречу палашом. Броня вроде держит, клинок застревает в металле, лишь больно царапнув кожу, однако удар разом выбивает дух, так что дыхание перехватывает. Но замирает и степняк – словно жук, наколотый на палаш…

Опираясь на холку жеребца, легко выхватываю клинок из тела врага, ожидая очередной атаки. Но злобно скалящийся степняк в сверкающей кольчуге, видно командир, вскидывает туго натянутый лук. Следуют его примеру и уцелевшие степняки – в том числе и те, кто только что запрыгнул в седло.

Это конец…

– Стойте!!!

Торог Корг, командующий кирасирами

правого фланга рогорцев

Вдоволь нарубившись с лехами, я подался назад, восстанавливая дыхание и одновременно окидывая взглядом развернувшееся передо мной побоище. Мы изрядно потрепали противника, также многие пали в схватке с пехотой, под уколами пик и залпами огнестрелов. По самым скромным прикидкам, лехов уцелело едва ли больше половины, когда в дело вступили торхи. Шагир молодец, окружил врага плотно, так что закованные в броню конные латники не смогли взять хорошего разбега и мощно ударить навстречу. И хотя у шляхты есть преимущество в вооружении и защите, торхов в два раза больше, и саблей они рубиться умеют. Не стоит сбрасывать со счетов и наши сотни – как показала практика, сражаемся мы искуснее, а сзади ведь еще напирают пикинеры со стрельцами!

Ударивший сбоку и чуть сзади залп подсказал мне, что в дело вступили и пушкари, а значит, у врага и вовсе не осталось шансов! Радостно оскалившись, в приливе веселой злости подняв клинок, я издаю победный клич, и его тут же подхватывают бойцы.

Вперед, мы ломим их! Вперед!

Как бы между делом я бросил еще один взгляд по сторонам: этот мальчишка, Аджей, рубился в первых рядах и все время лез на рожон. Ну и пускай ищет смерть – хотелось бы подумать мне, но сестра так просила беречь его… И я дал слово.

Я не одобрил выбора сестры. Мальчишка лех, воспитан лехом, хоть и оказался чистокровным рогорцем, к тому же из Корга. И да, он сын барона Руга – стража по-степному величает того Пеш-арханом, – но ведь именно он расстроил тщательно продуманный отцом союз с Лагранами, подставив дело восстания под удар.

Да, я услышал и согласился с аргументами отца насчет Грега и его возможной измены в том случае, если бы он стал принцем-консортом. Вот только в момент нашего разговора рубец на щеке родителя все еще кровоточил – и ему пришлось долго уговаривать меня, чтобы я не бросился на щенка с саблей наперевес!

В конце же выяснилось, что лех шпионил, да не просто шпионил – а поступил в стражу под чужим именем! И мало того, он сумел заснуть на посту, подставив товарищей под клинки степняков!!! Окажись я на месте его десятника – и моя рука бы не дрогнула.

И вот за это недоразумение выскочила любимая сестра. Этот подонок к тому же лишил ее невинности до свадьбы – да это ни в какие ворота! И после этого я должен называть его братом?!

Но все же Энтара просила, скорее умоляла, присмотреть за ним, и я дал слово… К тому же малый честно дрался в первых рядах, так что мужество и отвагу за ним все же стоит признать…

И где же Аджей?! Проклятье, неужели срубили? Нет, вон он, скачет куда-то в сторону, к торхам…

Не до конца осознавая, зачем я так поступаю, но четко почувствовав, что это необходимо, разворачиваю Ворона и направляю его вслед за Аджеем. За мной устремился и десяток бойцов из тех, кто охранял меня на курултае. Всю схватку они прикрывали мне спину, отражали удары, сыпавшиеся с боков. Мальчишка должен был находиться рядом, и тогда лучшие дружинники прикрыли бы и его, но с началом схватки он забрал далеко в сторону. Я не был против – в конце концов, Аджей уже взрослый воин, – но сейчас что-то изменилось… Что-то, заставившее меня смотреть на мужа сестры как на действительно родного человека, чувствовать в нем родную кровь – и защищать ее несмотря ни на что.

Торхи почтительно расступились передо мной – стяг с серебряным барсом известен во всей степи, – и мы без задержек проследовали за очумевшим лехом. Он устремился к кучке степняков, что отбилась от основных сил… А затем на моих глазах начал рубить союзников одного за другим!

Проклятье, ты сошел с ума?!

Развернув палаш таким образом, чтобы огреть безумца рукоятью по затылку, я дал шенкеля Ворону. Аджей закрыл конем человека, распятого торхами на земле, и в ту же секунду пропустил тяжелый сабельный удар.

Сердце на секунду замерло.

Мальчишка вонзил палаш в противника и, кажется, выдержал удар – по крайней мере, удержался в седле и выхватил клинок из тела убитого. Оставшиеся степняки уже подняли луки, нацелившись на леха.

Я практически поравнялся со сражающимися и наконец разглядел распятого воина.

Барон Руга! Отец Аджея!

– Стойте!!!

Старший из торхов развернул лук в мою сторону, но тут же опустил. На его лице отразилась звериная ненависть, но мои бойцы уже полуокружили степняков, отбивая всякое желание браться за оружие.

– Учжерде!!! [39]Учжерде!  – непереводимое торхское ругательство, по смыслу более всего напоминающее «проклятье!».
Ваш воин напал на моих людей и успел срубить троих, я требую его крови!

– Ты будешь требовать у себя в ковылях, а здесь можешь лишь обратиться с просьбой, степняк! Этот воин защищал своего отца, и он мой названый брат! Впереди тебя тысяча лехов, что проливают кровь твоих соплеменников, так иди и забирай их жизни!

Степняк скривился, будто разжевал кислое яблоко, но делать нечего – пришлось повиноваться. Гневно рявкнув что-то своим людям, он действительно направил коня в гущу схватки, удостоив меня лишь исполненного презрения и жгучей ненависти взгляда.

Смотри, смотри, тварь, еще, может, скрестим клинки, тогда-то ты по-иному запоешь, по-иному…

Тихий стон отвлек меня – не произнеся более ни звука, Аджей тряпичным кулем сполз с Аруга и свалился наземь, распластавшись рядом с отцом.

Так, этих нужно забирать. Обоих.

Ставка польного гетмана

Барон Золот

– Проклятье, это далеко не кучка ополченцев и плохо вооруженных дружинников! Это профессиональная армия! Они даже торхов поставили под знамя!

Мое эмоциональное признание вызывает гримасу ярости на лице Разивилла, но меня это не останавливает.

– Князь, нужно немедленно выдвигать вперед артиллерию, разогнать ядрами кочевников и тут же атаковать гусарами! Тогда мы сумеем спасти остатки дворянской конницы и бросим в атаку пехоту – фрязи протаранят их строй, а кавалерия поддержит фланги. У нас еще есть шанс победить!

Лицо гетмана исказилось еще сильнее, а помимо ярости на нем отразилась откровенная досада.

Ба! Неужели ты так ненавидишь Бергарского, что пренебрежешь советом его соратника?! Проклятье, я никогда не был его человеком после войны, и то, что ты поступишь наиболее логично, не отнимет у тебя лавров победителя, старый ты гордец!!!

– Достаточно советов, барон! Если вы хотите помочь делу победы, можете пойти со мной!

– Не совсем понял вас, князь.

Разивилл подбоченился и с легким презрением посмотрел свысока:

– Я возглавлю атаку гусар. Мы выручим наших братьев, гибнущих под стрелами кочевников!

Скорее под залпами аркебузуров, которых рогорцы как-то сумели подготовить, несмотря на весь твой скепсис!

– Это может быть опасно! Не лучше ли ударить пушками…

– Золот, да уймитесь же! Если струсили – вас с собой никто не зовет! А пока мы будем выдвигать пушки на дистанцию прямого выстрела, шляхтичей всех перебьют! Нет, гусары справятся, нашего удара степнякам не выдержать!

Кровь бросилась мне в лицо после несправедливого оскорбления. Молча осадив коня, я дал дорогу князю, мысленно его прокляв. Но по большому счету он прав: удар гусар будет быстрее, да и торхам не выдержать их натиска, пехоту с орудиями рогорцы точно не успеют подтянуть. А значит, дело наконец-то должно пойти на лад.

В вороненых доспехах, с цветастым плюмажем на шлеме, сжимающий узкий меч-бастард [40]Меч-бастард  – поздняя разновидность полуторного меча, начало перехода прямого клинка от меча к тяжелой шпаге. Некоторые типы обладают более узким лезвием и иногда – защищающей кисть гардой.
с корзинчатым эфесом – родовой клинок Разивиллов, князь Еремий все же сумел произвести впечатление даже на меня в тот момент, когда гетман, молодецки выпрямившись в седле, неспешно повел жеребца к строю гусар.

– Если со мной что-то случится, – напоследок Разивилл внимательно посмотрел мне в глаза, и змеиная улыбка вновь исказила его губы, – командование принимает граф Гоф!

Старый ты ублюдок!!! Гоф не выиграет сражения даже при десятикратном превосходстве!.. Неужели… Неужели ты хочешь в случае собственной гибели и неудачи поражения гетманского войска?! Неужели ты настолько горд, что обрекаешь собственную армию на бесчестье, если сам не сможешь вырвать победы?!

Да нет же. Он просто решил напоследок меня уколоть – в поражение и собственную гибель Разивилл не верит. Не дают ему покоя лавры оболганного Бергарского, возглавившего атаку гусар на Бороцком поле. Ну что же, Еремий, вот твой час триумфа!

Но все равно тебе не повторить подвига Эдрика, не стать спасителем Отечества – кто рогорцы против фрязей?!

Между тем идеально ровный строй гусар, состоящий из трех шеренг, синхронно двинулся вперед с шагом первого всадника. Закованные в сверкающую на солнце броню, с огромными «крыльями» за спиной, украшенными орлиными перьями, дрожащими на легком ветру, лучшие воины Республики заставляют восторженно смотреть им вслед. На мгновение сердце болезненно сжалось – нахлынувшие воспоминания о знаменитой Бороцкой атаке уже подтолкнули меня в спину…

Встать в их строй, идти в бой вместе с ветеранами, что сражались бок о бок со мной десяток лет назад!

А через мгновение сердце вновь болезненно сжалось – но уже от неясной, смутной тревоги. Осадив коня, я всмотрелся в передний край вражеского войска, окружившего и уничтожающего шляхетскую кавалерию. Прямо перед спинами кочевников неторопливо занимает позицию многочисленная конница рогорских дружин. Среди них – я уже видел – есть бойцы с самопалами, впрочем, пара легкого огнестрельного оружия есть и у каждого гусара.

Лучшие всадники Республики должны смести, смять их одним ударом. Перед атакой первая шеренга успеет дать залп, затем перейдет на галоп и вломится в ряды бунтарей таранным копейным ударом. Да! Все именно так и должно быть, численное превосходство не даст рогорцам решающего преимущества!

Но спокойствие противника, размеренность, с которой они выстраивают строй, навевают все же какую-то щемящую тоску. Проклятье! Кто там их главарь, поднявший восстание? Как его – Кород, Когод… не важно! Он спланировал битву, и похоже, что и на атаку крылатых гусар у него есть какой-то весомый аргумент!

Но какой?!

Между тем прозвучала пронзительная команда, и наша кавалерия перешла на легкую рысь, все стремительнее сближаясь с противником. Еще сотни две шагов, и они сорвутся в галоп, склонив пики… В рядах противника началось какое-то подозрительное мельтешение.

Проклятье, ну что еще за сюрприз приготовили нам эти скоты?!

– Сомкнуть ряды! Пики к бою!

Стройные ряды гусар начинают группироваться в мощный ударный кулак, что проломит строй вражеской конницы…

И первая шеренга противника окрасилась легкими дымными облачками, по ушам ударил звук слитного залпа.

Более сильного, чем если бы стреляли из самопалов…

Проклятье! Они стреляли из огнестрелов, как фряжские «драконы» [41]Выдержка из географического сборника путешественника и писателя Конрада Мазовского:
«Драконы» – вид фряжской кавалерии, только-только сформированный из аркебузуров, что воюют с кремневыми огнестрелами. Обычно «драконы» формируют идеально ровный строй и встречают конницу врага залпом с лошадей – так же как и наши стрельцы, только те открывают огонь пешими.
Между тем «драконы» могут спешиться и драться в пехотном строю или штурмовать крепость. Тем не менее они имеют на вооружении сабли и палаши и при случае могут скрестить клинки с всадниками врага.
Пока «драконы» малочисленны – не так и много кремневых огнестрелов могут выпустить оружейные цеха даже фрязей, но в будущем они обещают стать важным и неотъемлемым видом кавалерии в современном войске…»
!

Но это же невозможно! Откуда у них столько кремневых стволов? Фитильные, в большинстве своем состоящие на вооружении гарнизона Львиных Врат, кавалеристам ведь точно не подойдут!

Залп, ударивший на близкой дистанции, более чем на четверть выкосил ряды гусар, сбив шаг уцелевшим. А в следующий миг «драконы» рогорцев отступили назад, давая дорогу бойцам второй шеренги, поголовно вооруженным пиками. Последние склонили их и с места в карьер бросились навстречу, полуокружая атакующий кулак нашей кавалерии.

Еще один залп самопалов, ударивший с обеих сторон, – и кавалерийские массы сшиблись со страшным грохотом и яростным ревом. Но по тому, как стремительно продвигается вперед знамя с черным вороном на желтом фоне (родовой герб Разивиллов), можно судить, что гусары все же проломили строй бунтарей и сейчас прорываются к сражающимся и погибающим в окружении шляхтичам. Однако рогорцы при этом сумели сомкнуть свои ряды за спиной князя.

– Быстрее, разворачивайте орудия! Если мы промедлим, наши будут прорываться из двойного кольца окружения!

Маленькие глаза труса Гофа забегали на жирном, с двойным подбородком лице. Временный командующий словно застыл в седле, бедный жеребец, кажется, скоро падет под столь непосильной ношей.

– Я не могу командовать, пока князь…

Графа перебил мощный залп, раздавшийся где-то внутри рогорского кольца, затянувшего наших кавалеристов.

Проклятье! «Драконы» отступили в глубь строя и успели перезарядить огнестрелы, встретив прорывающихся гусар очередным ливнем свинца!

С бешено колотящимся сердцем я всматриваюсь в знамена сражающихся, пытаясь разглядеть ворона на желтом фоне, – и не нахожу его, как и многих других вымпелов…

На секунду я словно окаменел. С трудом разомкнув онемевшие губы, вновь обращаюсь к Гофу:

– Граф, с этого момента вы командуете битвой. Выдвигайте артиллерию, нужно спасать наших воинов.

Новоиспеченный командующий тупо уставился на меня. Приняв его реакцию за некий столбняк, возникший от внезапной перемены статуса и той ответственности, что тяжким бременем легла на плечи неподходящего человека, я предпринял попытку мягко до него достучаться:

– Князь или погиб, или ранен, отныне вы командуете армией. Господин граф, прошу вас, не медлите, необходимо атаковать! Командуйте артиллеристам, затем двинем наемников…

Поросячьи глазки на поросячьем же лице сановного борова вдруг полыхнули гневом.

– Не приказывайте мне! Князь назначил меня командующим на случай гибели, а не вас, так что не лезьте под руку, барон! Битвы не выиграть, рогорцы подготовили отличную армию и просчитали каждый наш ход, атака пехоты закончится очередной ловушкой! Зигфрид, – обратился Гоф к командиру фряжских наемников, – выводите своих людей вперед, прикроете отступление основных сил. Во время движения в горах будете следовать в арьергарде!

Высокий, крепкий блондин в начищенной кирасе даже не переменился в лице.

– Слушаюсь, господин командующий.

– Проклятье, Гоф, вы сошли с ума! Там же погибают наши собратья!

Меня перебил очередной залп огнестрелов.

– Проклятье, они же все погибнут!

– Так скачите вперед, коли ваша совесть не оставляет вам выбора! Я же вас не держу!

Кровь ударила в голову от наглости и преступной трусости жирного ублюдка, по глупой прихоти назначенного Разивиллом командующим армией. В ярости я схватился за рукоять кончара и потянул длинный узкий клинок из ножен.

– Я приказываю вам, граф, прекратить праздновать труса! Если вы не скоманд…

Гоф грубо перебил меня, его голос сорвался на поросячий визг:

– Драбанты!!! [42]Драбанты  – фряжское название телохранителей; обычно набираются из иноземцев, честно служащих за более щедрую, чем у рядовых наемников, плату.
Взять под стражу изменника!

Телохранители из числа наемных фрязей стиснули пики и с немой угрозой двинулись в мою сторону.

Все. Это конец.

 

Глава 5

Осень 136 г. от провозглашения Республики

Проход сквозь Каменный предел.

Шляхетское пешее ополчение

Барон Золот

Второй день позорного бегства сопровождает нас невыносимой и несвойственной этой местности жарой, а нависшие над головой скалы лишь усугубляют давящее, гнетущее чувство, охватившее остатки гетманского войска после разгрома.

Да-да, именно разгрома. Мы потеряли весь цвет южного дворянства, седьмую часть королевской гусарской гвардии, то есть всю целиком ударную силу войска. Мы оставили за противником поле боя со всеми трофеями, трусливо показав спину, и не выполнили главной задачи по возвращению Львиных Врат. Наконец, мы утратили командующего, пусть самодура и гордеца, но человека с именем, волевого и не лишенного храбрости. А ведь на его авторитете и держалась дисциплина этой сборной солянки, которую кто-то гордо и самонадеянно именовал гетманской армией. Теперь же каждая хоругвь сама по себе, особняком держатся наемники, прикрывающие арьергард. Мы, по сути, только двигаемся вместе, а вот как будем действовать в бою? И кто будет командовать в сражении?

А что решающая схватка не за горами (вот ведь каламбур!), я нутром чую. Вот почему мы потерпели поражение? Потому, что фатально недооценили противника, предугадавшего каждый наш шаг и проведшего бой под свою диктовку. При этом отступление пехоты не сопровождалось попытками хоть как-то ему помешать, что вселило надежду в сердца некоторых наших «военачальников».

Однако бунтовщики неотступно преследует нас, держась, впрочем, за пределами досягаемости фряжских стрелков. В авангарде их следуют торхи, а вот есть ли кто за ними? И каковы силы кочевников? И ради чего организовано это преследование?

Не дать подойти к Волчьим Вратам? Наверняка нет, там у них ничего не получится: как только мы покинем узкую горловину горного прохода, тут же окажемся под прикрытием артиллерии крепости. Нам даже не придется искать спасения за каменными стенами: достаточно будет развернуться широким фронтом, занять позиции на одной линии с Волчьими Вратами так, чтобы один наш фланг упирался в замок, а другой в горные хребты, – и все, никто из бунтарей гарантированно не прорвется в земли Республики. Конечно, если рогорцы решатся на таранный удар тяжелой кавалерии… Под огнем крепостных орудий, огнестрелов и самопалов наемников и уцелевшей шляхты – нет, это будет слишком высокая цена за одну только возможность выйти на оперативный простор! Ведь сами же Волчьи Врата никуда не денутся: оставить их бунтари в тылу не осмелятся, а взять тем более не смогут, по крайней мере учитывая нашу поддержку.

Что тогда? Попробуют атаковать хвост колонны? Вздор! Пехоты наемников достаточно, чтобы наглухо закупорить горный проход от посягательств рогорцев и торхов, хватит третьей их части, не говоря уже о всей пехоте гетманства.

Но что тогда? Зачем? Почетный конвой, не хотят упускать из виду? Справились бы силами десятка конных разведчиков – а степняков там не менее тысячи!

Напрашивается единственное разумное объяснение действиям хитрого, целеустремленного и, надо отметить, крайне способного врага, что умеет совершить невозможное. Нас ждет засада.

А потому каждый падающий сверху камешек заставляет хвататься за рукоять самопала и нервно, до дрожи всматриваться в нависающие над проходом скалы. Каждый неясный шум сверху заставляет вздрагивать и теснить коня в середину колонны в надежде пережить первые, самые страшные секунды атаки горцев – ибо только горцы смогут устроить здесь засаду.

Я пытался поделиться своими соображениями с графом – тщетно. И слышать ничего не хочет. «Горцы никогда не объединятся в войско, пока враг не вступит в их земли, и никогда не станут служить равнинникам-рогорцам! Но даже если случится чудо – их сил не хватит, чтобы атаковать всю армию!»

Вообще-то логично. И мне самому мои неясные страхи порой кажутся не более чем бредом воспаленного сознания. Кажется, я готов поверить в любую ересь, хотя противник уже дважды сумел совершить нечто, до поры казавшееся невозможным! Не потому ли при всей логичности высказываний оптимистов в сознании бьется одна болезненная, не дающая мне покоя мысль: «Как они взяли Львиные Врата?! И почему никто из гарнизона не сумел добраться до Врат Волчьих? Почему нет никаких подробностей схватки за считавшуюся неприступной крепость, а новость о ее падении принесли случайные купцы?»

– Пан Михал, не нравится мне этот участок дороги, уж слишком она здесь петляет. Хорошо бы стрельцам быть наготове.

Михал Подкова, шляхтич из разорившегося рода, но первоклассный воин и ветеран войны с Лангазой, лишь коротко кивнул, сохраняя самое сумрачное выражение лица.

Пан Михал служил у Сапагов, древнего и богатого лехского рода, что сумел привести под знамена Разивилла не только полсотни латной конницы, но также и укомплектованный отряд стрельцов тем же числом, да прочих бойцов на полторы сотни. Уцелевшая хоругвь пехоты под командованием пана Михала нисколько не потеряла боеспособности и присутствия духа, грозя стать в бою тем несокрушимым ядром, вокруг которого сплотятся сумевшие сохранить мужество и желание драться воины. В силу чего и я предпочел продолжить свой путь не в свите графа, который с началом схватки наверняка бежит (и, вполне возможно, столкнется с еще одной засадой, рассчитанной на таких вот беглецов), а среди тех, кто с честью примет бой.

Вот только как же устали люди, следующие по опасным участкам дороги с замиранием сердца, в страхе, что противник вот-вот обрушится свер…

Залп!

Чудовищный грохот падающих камней слился с сотнями выстрелов. Секунда – и скалы в ста шагах впереди буквально встают дыбом, обрушившись на людей, разрывая и дробя их слабые тела огромными известняковыми глыбами. Еще секунда – и под дикий, яростный вой сверху посыпались десятки полуобнаженных гигантов, сжимающих в руках длинные двуручные мечи и обоюдосторонние секиры…

– Хоругвь, строиться! Стрельцы, вперед!

Как я и ожидал, горцы напали на нас. Как я и ожидал, пан Михал не растерялся и тут же включился в бой…

Кивнув на прощание седому уже, испещренному шрамами шляхтичу, я поспешил вперед – мои самопалы придутся стрельцам весьма кстати.

Стрельцы и бойцы с личным оружием огненного боя споро строятся в две жиденькие шеренги. Горцы замечают наш маневр. Десятка два неимоверно крупных бойцов, весело крушивших черепа воинов, крайне неудачно оказавшихся близко к сели, бросаются в нашу сторону.

– Готовьсь!

Металлические стволы огнестрелов и самопалов синхронно склоняются параллельно земле, выстраивая нечто отдаленно похожее на лес копий.

– Пли!

Десятков шесть стволов одновременно извергают свинцовую смерть, заодно окутав нас дымным облачком. Кислый запах сгоревшего пороха тут же забивает нос.

– Перезаряжай!

Все бойцы как один начинают энергично сыпать порох на замковые полки своих огнестрелов, после чего досылают свинцовые пульки в ствол и столь же энергично заталкивают их шомполами. Между тем дымное облачко рассеивается, открывая нам результат стрельбы: ни один из двух десятков горцев не сумел до нас добежать!

– Готовьсь!

Противник продолжает спускаться по следам сели, и, судя по шуму разгорающегося боя, явственно доносящегося и спереди, и сзади, горцы устроили обвалы сразу в нескольких местах.

Что же, этого следовало ожидать.

Внезапно правый висок будто обожгло, вокруг послышались крики боли. Приложив руку к голове, я тут же отнял ее: пальцы густо перемазаны кровью. Подняв глаза, я заметил на скальном гребне какое-то движение, и только сейчас до меня дошло, что очередной пороховой залп раздался не спереди и не сзади, а сверху!

– Они на скалах! Целься!

Часть стрельцов успевают поднять огнестрелы прежде, чем горцы вновь показались из-за каменного гребня, остальные разворачиваются в сторону атакующего по фронту противника.

– Пли!

Сверху раздается отчаянный крик сорвавшегося вниз стрелка, но на деле мы зацепили не более трех-четырех горцев – известняковые валуны служат прекрасной защитой вражеским стрелкам. Ответили они вразнобой, но ударили гораздо точнее: да и чего им целиться, если мы, как стадо баранов, сбились в кучу?!

– Золот, отступайте в тыл, не дайте этим ублюдкам жарить нас сверху! И откуда у этих варваров самопалы?!

Точно, пан Михал, самопалы… Стволы короткие. Хотя я заметил и парочку огнестрелов… Проклятье, кажется, я догадываюсь, как горцы сплотились и как, а точнее, чем бунтарь Когорд сумел привлечь их на свою сторону!

– Стрелки!!! Разбились за валунами, стреляйте прицельно!

Не дожидаясь очередного залпа противника, ласточкой ныряю за крупную каменюку. Вовремя! Даже сквозь толщу известняковой породы я почувствовал удар пули.

Приподнявшись за укрытием, вскидываю самопал и навожу ствол ровно под срез гребня, где только что скрылся стрелок противника.

Секунд тридцать – сорок на перезарядку…

Вновь скрывшись за камнем, лихорадочно перезаряжаю второй ствол и тут же снова высовываюсь. Навести самопал под уже намеченную цель – секундное дело, рука привычно сливается со стволом в одну линию так, словно оружие стало ее продолжением.

Выстрел!

Противник заметно дернулся, ствол его огнестрела задрался вверх, а сам стрелок распластался на гребне, более не шевелясь.

Попал!

Дикий рев горцев, врубившихся в шеренги бойцов, выстроенных Михалом, заставил меня отвлечься от схватки со стрельцами противника. Впрочем, противостояние складывается явно не в нашу пользу: горцы отличаются природной меткостью, да и целиться сверху вниз гораздо сподручнее.

Но все это уже не важно: четыре десятка разъяренных бойцов с двуручными клинками еще могли остановить фряжские пикинеры, но никак не вооруженные легкими саблями и шпагами лехи. На моих глазах разразилась кровавая бойня, враг прорубил в хоругви широкую просеку, во все стороны от которой полетели кровавые брызги и отрубленные конечности.

Словно стая волков терзает отару овец!

Жуткое смертоносное зрелище на несколько секунд заворожило меня, пришел же я в себя в тот миг, когда два огромных зверя в человеческом обличье ринулись в мою сторону. Попытавшийся преградить им дорогу стрелец промахнулся первым выстрелом (видимо, не выдержали нервы), после чего верхняя часть его туловища подлетела в воздух, отделенная могучим ударом меча.

Я молча сделал шаг навстречу смерти. Как всегда в моменты крайней опасности, по телу разлилась восхитительная легкость, движения стали быстрее и точнее, а зрение словно обострилось. Недрогнувшей рукой я вскинул самопал и отправил пулю точно в лоб уже подбегающего ко мне горца с двуручником.

Выстрел опрокинул моего противника, однако следующий отставал от товарища всего на пару шагов, а в моем распоряжении более нет заряженного самопала. Ругнувшись сквозь зубы, я вырвал из ножен практически бесполезный сейчас кончар и уколол, целя острием в грудь врага. Вот только горец со звериной грацией ушел в сторону – и шипастый моргенштерн невероятно быстро полетел в сторону моей головы, не оставляя мне шансов увернуться или нырнуть под удар. Отчаянным жестом я вскинул левую руку к голове – и тут же мой мир взорвался острой болью.

Впрочем, почти сразу ее сменила спасительная тьма…

Проход сквозь Каменный предел. Авангард лехского войска

Фряжские наемники

– Отто, проклятье, впереди идет бой!

– И что будем делать, капитан? Будем прорываться, оставив пушки с частью аркебузуров как прикрытие?

Помощник-лейтенант нервно сжал тонкие губы так, что они слились в одну полоску, в серых же его глазах отражается не только мужество ветерана, побывавшего в сотне переделок, но и легкая растерянность.

Плохо!

– Смотрите, капитан! Один из степняков выехал вперед!

И точно, из черной массы всадников, обряженных в звериные шкуры, вперед выскочил торх и тут же воздел над головой лук, натянув до упора тетиву. Стоящие рядом со мной стрелки мгновенно склонили аркебузы, целя во всадника.

– Не стрелять! Это не атака! Торхи атакуют скопом, а не по одному!

Аркебузуры подчинились без особой охоты: ежесекундное ожидание схватки на протяжении вот уже двух дней взвинтило нервы до предела. Представляю, как сильно они хотели потянуть за спусковые крючки сейчас, когда уже доносится гул разгоревшейся битвы… Однако, как я и предположил, всадник оказался посланцем: выпущенная стрела ударилась о камни в тридцати шагах от строя пикинеров, и на ее древке явственно различим примотанный клочок бумаги.

– Отто, привезите мне эту стрелу.

Первый лейтенант недовольно поморщился, но, ударив каблуками под бока коня, направил его вперед. Пикинеры заученно расступились, пропуская офицера.

Что-то они у меня распоясались… Ладно, парням просто требуется выпустить пар: в хорошей драке или на бабе верхом – не важно, сейчас все решится. А уж потом я им покажу…

Если оно будет, это «потом». Ладно, чего голову ломать, вот уже Отто протягивает мне послание противника.

Развернув сухой лист бумаги, я жадно вчитался в довольно ровные строчки родного языка:

«Уважаемые господа фряжские ландскнехты! Сейчас вам предстоит сделать выбор, который определит вашу дальнейшую судьбу, а потому я рекомендую хорошенько подумать, прежде чем ответить.

Итак, я, Когорд, король Рогоры, предлагаю наем на самых выгодных условиях, в качестве платы сохраняя вам жизнь. Есть и еще кое-что: по сотне десятин плодородной земли на каждого воина, с довеском в виде нескольких голов скота – лошадей, коров, овец. Я знаю, что многие наемники в душе мечтают забросить свое опасное ремесло и устроиться в каком-нибудь тихом, спокойном местечке – я предоставляю вам эту возможность прямо сейчас.

Если же вы сделаете неверный выбор – что же, пеняйте на себя. В скалах над вашими головами заложены бочонки с порохом, как только они рванут, половину вашего воинства раздавит камнями. После чего мы введем в бой свою артиллерию, стрельцов и пикинеров – благо те уже получили боевой опыт.

Вы будете истреблены, у вас нет ни единого шанса. Дорога впереди будет также заблокирована завалами.

Так что принимайте решение. Если выбираете мое предложение, разверните орудия лафетами вперед и выкатите к торхам, оставив ядра и бочки с порохом позади. После чего разверните свое оружие против лехов и истребляйте их, покуда не соединитесь с горцами».

– Господин капитан, что там написали бунтовщики?

Отто взволнованно смотрит мне в лицо, окружающие нас воины также с нетерпением ждут реакции своего кондотьера.

Отлично, стоит ответить громче – чтобы слышали все!

– Не бунтовщики, а наниматели! Конрад, поворачивай свои пушки лафетами вперед и выкатывай их к торхам! И чтоб без глупостей! Отто, скачи в голову колонны: у нас новый патрон, и его первый приказ – атаковать лехов!

– Зигфрид, но как же…

Волнение в глазах первого помощника сменилось изумлением, но выбора у нас действительно нет: придется нарушить кодекс наемника и ударить своих в спину.

– Чего замер? Оглох?! Не расслышал прямого приказа капитана?! Вперед!!!

Честь честью, но своя жизнь ландскнехту всяко дороже…

 

Глава 6

Осень 758 г. от основания Белой Кии

Госпиталь рогорцев при замке Львиные Врата

Аджей Руга

Лечебница Львиных Врат переполнена: рубка с дворянской конницей и гусарами обернулась большими потерями как для рогорцев, так и для степняков. Пленных лехов, раненым которых также оказывается посильная помощь, держат за внешним обводом стен крепости, в разбитом специально для них палаточном лагере.

Уверен, что, выиграй гетманское войско битву, Разивилл вряд ли бы оказался столь великодушен. Скорее раненых просто добили бы или насадили на колья по всей дороге от Сердца гор до Львиных Врат.

Отовсюду раздаются крики и стоны измученных людей, многие из которых умирают от огневицы. Пытаясь спасти увечных воинов, лекари вынуждены отрубать или отпиливать почерневшие конечности – и как же несчастные орут под жуткий треск разрываемой плоти и вторящего им хруста костей!

Проклятье, а ведь я мог бы быть на их месте…

Поежившись от внезапно накатившего озноба, я покидаю просторный зал бывших казарм. Даже здесь, при дикой скученности увечных, есть более или менее укромные места, что подходят для одного человека. И в одной из ниш, где заседал в свое время полковой писарь, лежит мой отец.

Старик сильно сдал после ранения. Его лицо осунулось, черты заострились, ставшее непривычно худым тело еле угадывается под серой тканью тонкого покрывала.

– Папа… Пап.

Он не реагировал на мой оклик, оставаясь в плену неясных, тревожных сновидений, только дернулся и что-то негромко, но взволнованно пробормотал.

– Папа, вставай.

Легонько потормошив отца за плечо, я все же его разбудил. В первую секунду он не узнал меня, но через мгновение его лицо озарилось яркой, счастливой улыбкой. Впрочем, и она недолго прожила на его лице, сменившись напряженным, что-то ищущим на мне (или во мне) взглядом.

– Я принес тебе поесть. Отощал ты на казенных харчах, на вот: печенная на углях курица, свежие лепешки и острый соленый сыр. Горцы делают. Говорят, очень вкусно. И молодое вино.

Отец, молча кивнув, тут же взял в руки кувшин и жадно присосался к горлышку. Кадык напряженно задергался вверх-вниз и дергался еще очень долго, пока я не обеспокоился здоровьем отца – все же раненому вино, пусть и молодое, не стоит пить чересчур много, к тому же натощак.

– Этак ты захмелеешь с голодухи! На-ка лучше птицу, бедрышко. Сам на углях пек.

Вновь отстраненно кивнув, отец вцепился зубами в еще горячую плоть птицы, ароматно пахнущую травами и перцем. Я же, хоть и исходил слюнками, пока пек, сейчас вдруг понял, что кусок мне в горло точно не полезет. По крайней мере пока мы не выговоримся.

В раздражении приложившись к горлышку кувшина, в очередной раз подивился вкусу напитка: ароматному, несколько тягучему и сладкому – словно пью сок или взвар из винограда. На закуску же я отломил маленький кусочек солоноватого овечьего сыра и тщательно прожевал.

Отец же все так же сосредоточенно работает челюстями, впрочем, насыщается он быстро и с заметным аппетитом, уговорив не только ножку и бедро, но обгладывая уже и косточки крылышка.

– Пап, – глубоко вздохнув, собрался я с мужеством, – нам придется поговорить.

– Знаю. – Отец смотрит куда-то в сторону и говорит без эмоций.

Эх, зараза, никак мне помочь не хочешь?! Ну и ладно!

– А знаешь ли ты, что это я спас тебя в бою? И кстати, – поморщившись, я в очередной раз потер зудящий под повязкой рубец, – меня самого там чуть не срубили.

– Знаю. – Отец впервые посмотрел мне в глаза, и лицо его несколько разгладилось. – Сильно досталось?

Ну наконец-то я слышу в его голосе участие и даже некий намек на тепло!

– Да неслабо грудину рубанули, кирасу прорубили. В пылу схватки подумал, что царапина, да только как опасность миновала, так сразу и сомлел. А после еще пять дней с огневицей пролежал – эти вонючие уроды либо чем-то смазывают лезвия, либо, что скорее всего, просто держат их в какой-то грязи. Ты-то сам как? – спохватился я, с сочувствием указывая на перетянутую чистой тряпицей голову.

– Ох, думал, уже и не спросишь! – Он наконец-то улыбнулся. – Нормально на самом деле, булавой вскользь зацепили. Был бы на месте шлем, я и удара бы не почуял.

– Угу. А на три пальца левее – и проломили бы висок.

Отец лишь пожал плечами – мол, чему быть, того не миновать.

– Пап?

– Мм?..

– А чего ты полез-то с Разивиллом в поход? Когорд ведь отправил тебе посланника, разве не так?

Отец бросил на меня насупленный взгляд:

– Да не поверил я никакому гонцу. Ты же пропал сразу после того, как свадьба Лагранов и Коргов расстроилась! И что мне было думать? Что некоторое время спустя Когорд опомнился и благословил союз любящих сердец? Как бы не так! За эти два месяца я исследовал всю дорогу от Дубца до Львиных Врат, заглядывая чуть ли не под каждый кустик!

– Ты был в Рогоре?!

– Да! Еще как был! Растормошил советника Лагранов, как мог, после чего направился к самому Горду. Ну на того-то где сядешь, там и слезешь! Только слушок все же кое-какой ходил по Дубцу, ходил… В конце концов я понял, что в графстве мне не рады, направился к Когорду.

– И?..

– И тот был ни жив ни мертв, когда меня увидел. Уж точно растерян! Однако наплел мне с три короба, что ты еще какое-то время находился в Корге и разыскивал Энтару. Продемонстрировал даже служанку, что видела тебя после высылки из Дубца.

– Это правда. Есть там одна…

– Ну вот. И в конце концов он дал мне слово чести, что тебя видели на пути к Каменному пределу за пару седмиц до моего визита и что он только что получил эту информацию. Я чуял неладное, но вывести его на чистую воду не смог, пообещав, впрочем, что обязательно вернусь в Корг, и если он врет, то вызову на поединок, как дворянина. Я был очень зол… А вот Когорд – очень убедителен. Более того, он, видимо, отправил впереди меня гонцов, и они подговорили некоторых трактирщиков и хозяев гостиных дворов соврать мне – ибо я действительно несколько раз слышал о тебе. Кстати, а где ты был на самом деле?

– Поступил в степную стражу под чужим именем.

– Во как! – У отца глаза полезли на брови. – Не ожидал! Молодчина!!! – Родитель крепко потрепал меня за плечо, после чего показал на щеку: – Несвежий шрам. Это…

– Это я как раз в степной страже и заработал. Если быть точным, то в бою с торхами.

– Ты успел побывать на кордоне? Погоди, а сколько ты там пробыл?

– Всего два месяца. Но в страже уже полным ходом шла подготовка к восстанию, и в дозоры ставили уже мало-мальски подготовленных рекрутов.

– И как ты среагировал на подготовку к восстанию? – Отец внимательно посмотрел на меня, а его серо-зеленые глаза разом похолодели.

– Как-как… Отправился искать кого-то из советников, чтобы передать добытую информацию. Я не мог знать наверняка, является ли все происходящее подготовкой к восстанию или нет, но был практически в этом уверен.

– И что дальше? Что помешало тебе встретиться с кем-то из советников и все рассказать?

Тяжело вздохнув, я честно признался:

– Вначале я непростительно промедлил. Подготовка к восстанию шла полным ходом, но караваны к точке сбора пошли, считай, одновременно с моим изгнанием…

Отец удивленно вскинул брови:

– Тебя изгнали?

Пришлось, покраснев от стыда, тихо вымолвить:

– Заснул на посту и проспал нападение торхов.

– Что?! Как, а… – Поперхнувшись от возмущения, отец несколько секунд молчал. Потом, махнув рукой, уже спокойнее спросил: – За это ведь казнят. Ты бежал?

– Нет. Меня только изгнали. В бою я застрелил двух торхов, еще шестерых срубил, выручив остатки отряда.

Родитель только удивленно покачал головой на мои слова.

– Так было, отец, так действительно было… После чего я отправился к Кие – Когорд собрал всех властителей Рогоры, с ними же были и советники.

– И? Ты успел с кем-то встретиться?!

Во второй раз заливаясь краской, я вынужден снова со стыдом признаться – на этот раз в том, что же мне помешало выполнить долг лехского дворянина.

– Я не успел… Ночь, в которую Когорд объявил о восстании, я провел… с Энтарой.

– Ты предал Отечество и свой народ ради юбки?! – вскинулся отец.

Кровь вновь прилила к моему лицу, только на этот раз от гнева, голос же сорвался на рык:

– Не смей так говорить! Ради своей любимой ты десять лет рисковал своей жизнью и жизнями своих воинов!

– Я никого не предавал!!!

– И я никого не предал!!! Рогора – мое истинное Отечество! Рогорцы – мой родной народ не только по матери, но и по… По крови. – Замявшись, я все же твердо продолжил: – Я все знаю. Знаю о твоей потере, знаю о том, что степь забрала не только твою жену, но и твоего сына. Знаю, что ты меня усыновил.

Отец словно помертвел лицом, я же, горячась, продолжил, глотая окончания слов:

– Пап… папа! Ты всегда был моим настоящим родителем, понимаешь?! Это ты вырастил и воспитал меня, сделал тем, кем я являюсь! И это ты подал мне пример настоящей, преданной и самоотверженной любви, ради которой не жалко идти на смерть!

– Но не предательство…

– А я никого не предал!!! Когорд обещал мне, что предупредит тебя! А более родных людей для меня в Республике нет, понимаешь?! Я же полюбил Энтару, возлег с ней, и, возможно, она уже понесла. Она родит мне ребенка – и это будет мой настоящий ребенок!

Отец тяжело вздохнул:

– И настоящая семья, верно?

Проклятье! Я сейчас его ударю!

– А разве ты не являешься частью моей настоящей семьи?! Разве я не доказал свою сыновнюю любовь, бросившись под сабли торхов, уже зная, что не ты дал мне жизнь?! Но ради тебя я готов был пожертвовать своей!

Моя гневная тирада заставила отца закрыть глаза, однако, замолчав, я заметил, как дрожат его плечи, как намокли края крепко сомкнутых век. Сердце больно сжалось, помутнело и у меня в глазах. Ведомый чувствами, я крепко сжал родителя в объятиях:

– Папа… Папочка…

Горько всхлипнув, отец так же крепко обнял меня.

Остатки вина быстро кончились. Покинули этот мир и уцелевшая до того часть куриной тушки, надежно упокоившись в наших животах, и лепешки, и овечий сыр. Теперь же я лениво перебираю косточки, находя те, где сохранились еще хрящики, и с удовольствием отдираю их зубами.

Хмельно качнув головой, отец приподнял кувшин:

– А что так мало вина?

– Хех! Да ты чуть ли не в одиночку его выпил! Тебе достаточно, а то пойдет не на пользу, а во вред. Вон, вроде легонькое, а захмелел.

Возмущенно хмыкнув, родитель вполне резонно заметил:

– А где же мой заплетающийся язык? Плавающие, неточные движения? Не пори чепухи, я в норме. Вкусненькое просто, еще пить хочется.

– Попей водички, вон у кровати целый кувшин стоит.

– Фу! Ну ты и сравнил! Она же колодезная и уже несвежая. Какое сравнение с ярким и насыщенным вкусом сладкого молодого вина?

– Никакого! – со смехом ответил я. – Сегодня же наберу тебе чистейшей ключевой. А вообще, ты уже залежался! Пора бы приходить в норму и отправляться в Лецек, будешь охранять мою жену!

– Проклятье, Аджей! А она хороша?

– По сравнению с республиканскими красотками она словно благоухающая роза против чертополоха! О! Как бы я сейчас хотел встречи с ней, как бы хотел заключить ее в свои объятия, как…

– Можешь не продолжать, кот ты мартовский! Ох как глаза-то загорелись, заиграли… Как вообще Когорд допустил ваш брак?

– Да легко!

– Нет, я серьезно спрашиваю.

– А серьезно он попытался срубить меня прямо на брачном ложе. Я же, кое-что сопоставив, попытался срубить его за измену – и, к слову, у меня получалось лучше. Когда увидишь его, наверняка обратишь внимание на свеженький шрам через всю щеку – так это след моей сабли.

Отец одобряюще хмыкнул:

– Ты что же, заставил его отдать дочь замуж, пригрозив смертью?

– Нет, это Энтара, приставив к сердцу кинжал, пригрозила убить себя, если кто-то из нас прольет еще хоть каплю крови друг друга. Тогда мы прекратили поединок, а Когорд, махнув рукой, благословил нас, заодно рассказав мне истинную историю моего спасения.

– Вот как оно было… Думаешь, не сожалеет он о несостоявшемся браке дочери с Грегом Лаграном?

– После моего поединка с Грегом сожалел, сейчас же, наоборот, радуется. Просто тогда, заручившись поддержкой Лагранов, ему не пришлось бы силой склонять владетелей к участию в восстании – по крайней мере большинство из них и так безоговорочно последовало за союзом Корга и Лаграна. На деле же он заставил их принять присягу под дулами огнестрелов…

Кроме того, на момент свадьбы Когорд еще ничего не знал о судьбе посольства сына. Торхи стали решающим аргументом в безоговорочной поддержке восстания владетелями, ибо, как только те же Лаграны попытались юлить, он просто двинул орду на графство. Однако, повторюсь, на момент бракосочетания Когорд ничего не знал о решении курултая. Степняки вполне могли прислать в качестве ответа голову Торога и двинуться громить Рогору. Но тогда же, объединив дружины владетелей для отражения кочевников, Когорд сумел бы сплотить их и против Республики, объявив в этом случае наследником Грега.

– Он что, был готов пожертвовать сыном?!

– Не думаю. Они вместе разрабатывали план восстания, вместе пришли к выводу, что только к Торогу прислушаются на курултае. Оставить же степь в тылу, так и не решив проблему с набегами, Когорд просто не мог, ибо в противном случае степняки в очередной раз нанесли бы удар в спину. А с курултаем у кочевников затянулось… Предложение о союзе было передано Торогом за месяц до моего назначения в Рогору и опередило предыдущий, несостоявшийся курултай всего на пару седмиц. А ведь торхи собирались договориться напасть на Корг… Торог несколько месяцев прожил в степи, а второй курултай затянулся на три седмицы.

– И теперь Когорду уже не был нужен брачный союз с Лагранами?

– Более того, он мог бы стать опасен! Главная цель, преследуемая Когордом в этом браке, была в конечном счете достигнута без сторонней помощи. В любом случае, начав войну еще до решения совета владетелей, он уже не оставил им выбора – Разивилл, придя с армией в Рогору, не стал бы разбираться в том, кто виноват, а кто нет. А вот Лаграны, став частью королевской семьи, вполне могли оспорить наследие Торога некоторое время спустя.

– Ты же Когорду безопасен…

– Естественно! Теперь я принц-консорт без права наследования. Но, пожалуй, главную роль сыграл выбор Энтары и тот факт, что именно мне она подарила свою девичью честь.

– Да уж… История для любовной книги на манер ванзейской!

– Твоя правда, пап, твоя правда… Главное, чтобы у нее был хороший конец.

Мои последние слова заставили отца как-то разом поникнуть. Отставив пустой кувшин, он вновь направил взгляд куда-то в сторону.

– А что ты теперь планируешь делать, принц-консорт?

– Как что, папа? Служить своей родной земле и своей семье, выполнять приказы своего короля. Как только я окончательно поправлюсь, я продолжу свою службу в армии Рогоры.

– А мне что прикажешь делать? – чуть ли не рявкнул отец. – Мне кому служить?! Бунтарю, изменнику?!

– Тихо ты! Разошелся! Зря все-таки столько вина выпил… Когорд – не изменник. Он радеет за свою землю, мечтает видеть ее богатой и процветающей, развивающейся и в этом понимает свое первоочередное предназначение. Лучшего короля и не придумаешь, ибо он настоящий патриот, а к тому же талантливый правитель. Ты бы видел, как расцвел Корг под его рукой!

– Я видел.

– Ну так вот! Когорд всего лишь хочет независимости и справедливой власти для своей страны; также он хорошо помнит историю и знает, что лехи не принесли в эти земли ничего доброго, лишь грабя их и развращая дворянство. Разве ты сам не замечал, в каком отчаянном положении живет простой народ Республики – и все только ради того, чтобы в столице днем и ночью не прекращался пьяный и развратный разгул?! Чтобы паны жирели и тратили на своих шлюх больше, чем стоит целая деревня кметов?! Чтобы проигрывали их в карты, закладывая земли, что когда-то кормили их и позволяли служить, дабы защищать страну от врага? Раскрой глаза, отец, Республика обречена, по крайней мере пока ею правят посредственности-короли без реальной власти и магнаты, без меры зажравшиеся и терзающие собственный народ!

– Аджей, ты прав, – с болью в голосе вымолвил отец. – Но ведь я присягал Республике! А мои воины погибли в бою с рогорцами! Ты помнишь Ласара, своего учителя фехтования? Он пал в бою!

– Но я сам рогорец, отец! И я сам сражался с убийцами Ласара, сам чуть не погиб, защищая тебя! Мне очень жаль учителя, искренне жаль, но ведь на войне люди гибнут, таков ее закон, однако я не изменю своего решения в память о павшем друге! И потом, я же не предлагаю тебе сражаться против Республики! Я предлагаю тебе отправиться в Лецек и, пока меня нет рядом, защищать мою жену, которая, вполне возможно, уже носит твоего внука или внучку!

Наконец-то улыбка вновь украсила лицо отца.

– Ох, принц-консорт! Хитер как лис! Ну ладно уж, раз ты просишь… Посмотрим на ту, что пленила сердце моего сына любовными чарами!

 

Глава 7

Осень 758 г. от основания Белой Кии

Окрестности замка Волчьи Врата

Торог Корг

Дождь хлещет косыми струями, заливая ледяной водой глаза, рот и уши. Кажется, что хладная влага дотянулась до самых пальцев ног и покрыла каждую частичку кожи… впрочем, так оно и есть. Насквозь промокшие, набухшие от воды плащи совершенно не защищают от небесной стихии, как и доспех, в котором имеется куча незакрытых участков, так что и поддоспешник, и белье наверняка можно уже выжимать.

Руки замерзли так, что я их уже и не чувствую, но самое поганое – наверняка промок и порох. По крайней мере вряд ли мы сможем воспользоваться самопалами, даже колесцовые замки не высекут искр. А значит, нам осталось полагаться только на скорость собственных клинков и точность удара.

Еще раз оборачиваюсь к замершим за спиной воинам. Все как один закутаны в черные с капюшоном плащи, скрывающие полный кирасирский доспех. Вороные, наиболее выносливые кобылы, специально отобранные в табуне Шагир-багатура, ведут себя послушно и тихо, копыта их на степной манер туго замотаны тряпками, так что вряд ли кто услышит наше приближение, тем более за стеной дождя.

Нас полторы сотни самых отчаянных рубак стражи и лучших дружинников отца, а также два десятка отборных воинов из личной гвардии Шагира. Последние имеют при себе составные степные луки с костяными пластинами каждый, с тетивами из звериных жил – очень мощные по своей убойности и наиболее полезные в грядущем бою. Увы, когда мы выдвигались на позиции, дождь еще не начался, так что никто не догадался взять с собой лук. А зря…

Идея атаковать Львиные Врата ночью принадлежит мне. Подземным ходом воспользоваться в этот раз, увы, невозможно: лазутчики отца доподлинно разведали, что пару лет назад в нем произошел крупный обвал и что его последствия до сих пор не устранили… И я решил лично возглавить вылазку, несмотря на предостережения и молчаливое осуждение отца. Однако предложение было выдвинуто на военном совете, где присутствовали владетели Рогоры и мой тесть Шагир-багатур – выборный вождь торхов. Отец, заранее решив возвеличить меня в герои освободительной войны, вынужден был согласиться на дерзкий и отчасти авантюрный план.

Хотя на самом деле все должно сработать. Если, конечно, Вагадар не ошибся насчет перехваченных гонцов и уцелевших в засаде лехов – с его слов выходит, что никто к Волчьим Вратам не прорвался. Впрочем, дежурившие в дозорной башне лехи не ждали нападения, лучшие воины горцев смогли бесшумно подобраться к противнику и вырезать его небольшой гарнизон, что говорит в пользу правоты Вагадара.

К слову, башня эта нависла над самым выходом из Каменного предела, на крутом горном отроге, откуда открывается отличный вид на несколько верст прилегающей дороги. Если бы горцы не застали лехов врасплох, нечего было и думать о внезапной атаке, да и о выходе из Каменного предела в принципе. Ибо, как только мы покинули бы ущелье, на нас тут же обрушилась бы изрядная, надо отметить, мощь крепостной артиллерии.

Помимо моих всадников к крепостному рву подобралось порядка сотни горцев. Смельчакам обещана тройная доля добычи, которую в случае их гибели наследуют родные. Конечно, если все удастся и мы продержимся до подхода основных сил.

Три тысячи кавалерии держатся на некотором расстоянии от выхода из Каменного предела, сигнал им подадут горцы со сторожевой башни, однако успех предприятия зависит от того, запираются ли на ночь внутренние врата цитадели и успеем ли мы доскакать до них прежде, чем лехи разберутся что к чему. Если да – спешенные всадники будут держать проход в цитадель, а горцы – ворота внешнего обвода стен. Если нет… Если нет, будем сражаться на захваченных позициях до подхода помощи.

Сердце начало биться все сильнее, а волна жара, пошедшая по телу от набирающего обороты возбуждения, столкнулась с пронизывающим холодом дождя, скрутив тело в судороге озноба. Ничего… В груди все болезненно сжалось: миновав горный проход, к вратам замка неспешно направилась группа всадников с хоругвью графа Вишанского. Не самый знаменитый шляхтич, чтобы его воинов наверняка знали в лицо, и не самый неизвестный, чтобы дежурящие на воротах лехи не узнали хоругвь. Идеально подходит на роль посланца от Разивилла…

– Приготовились.

Моя негромкая команда заставила воинов разом подобраться. Измученные пронизывающим ливнем и бессонной ночью, уставшие бояться скорого неравного боя, они в одночасье изготовились к схватке, мигом превратившись в искушенных бойцов. Я не увидел, а физически почувствовал, как выравниваются их ряды, как руки воинов ложатся на рукояти палашей и сабель, как передается возбуждение наездников их скакунам. Мы уже проследовали проходом между скалами и построились напротив врат крепости. Осталось дождаться лишь условного сигнала…

Секунды ожидания тянутся как вечность… Каждый боец волнуется перед схваткой, но больше всех командир, он обязан думать не столько о том, как уцелеть в бою, сколько о том, как выполнить поставленную задачу и сохранить своих воинов. Именно в этой последовательности… Поэтому волнение командира перед боем всегда сильнее. И сейчас я ощущаю в груди нарастающую пустоту, с тревогой вглядываюсь вперед – туда, где в ближайшие мгновения, возможно, решится исход войны.

Как же хочется негромко сказать «вперед», легонько тронув каблуками бока коня, и неспешно двинуть к крепости, разгоняясь с каждой секундой… Нельзя. Если лехи заметят нас, они захлопнут ворота, и все будет кончено…

Проклятье! Да где же сигнал?!!

От ворот крепости послышалась какая-то приглушенная возня, короткий металлический лязг и вскрик, тут же оборвавшийся. А через секунду тишину ночи пронзил яростный клич:

– Разивилл!!!

– Вперед!!!

Выносливая степная кобыла бросается с места в карьер, стремительно набирая скорость. Дождь еще сильнее бьет в лицо холодными струями, но я словно не замечаю их, стремясь как можно быстрее добраться до ворот, где сражаются и погибают доверившиеся мне люди…

– С дороги!!!

Бешеный крик заставляет обернуться стражника, теснящего алебардой одного из лжегонцов, в следующий миг кончик палаша пропахал глубокую борозду на его лице. Еще один лех успел развернуться ко мне, направив острие алебарды мне в голову, но я успеваю сбить древко клинком и тут же тараню врага на полном скаку, влетев в раскрытые створки ворот.

Выстрел!

Что-то горячее ударило меня в левое ухо, обдав пороховой гарью, вместо звуков схватки я слышу лишь протяжный свист. Но место, откуда выстрелил аркебузур, я запомнил и, бросив коня вперед, с яростью обрушил палаш на живую плоть – и еще раз, с оттягом…

– Торог!!!

Яростный клич моих воинов ударил в спину, пробившись сквозь заложившую уши пелену. Подстегнутая криками кобыла бешено скакнула, преодолевая оставшееся расстояние до вторых ворот прохода, и, сбив еще одного пешца, я ворвался во внутренний двор крепости.

Проклятье!!!

К воротам нестройной толпой бежит несколько десятков алебардщиков, в ночной тьме за их спиной раздаются крики и властные команды лехских офицеров. Гарнизон уже на ногах…

И вряд ли мы сумеем прорваться к воротам внутренней цитадели.

Всего одно мгновение я теряю, пытаясь определить, как действовать дальше.

– Бей!!! Ворвемся в цитадель на плечах лехов!

Степная кобылка вновь прыгает вперед, спиной я физически ощущаю напор скачущих позади воинов. Всадники вырываются из узкого жерла врат и тут же растекаются по внутреннему двору крепости, вступая в схватку с ее защитниками.

– Рогора!!!

Палаш стремительно обрушился вниз, ища плоть очередной жертвы, но встретился со сталью вражеского клинка. В следующую секунду подбежавший слева лех резко выбросил алебарду вверх, целя мне в голову, и попал бы, если бы я не поднял кобылицу на дыбы. Копейное острие оружия противника пробило беззащитную плоть животного, и тут же мы вместе стремительно рухнули вниз.

Я успеваю выдернуть ноги из стремян и в последний момент оттолкнуться от лошади, верно послужившей мне ценой собственной жизни. Однако палаш я выронил при падении и атаку врага встретил лишь с кинжалом, выхватив его прежде, чем острие алебарды устремилось к моей груди.

Удар! – и лезвие кинжала отбивает в сторону копейное навершие вражеского оружия. Ухватившись за древко левой, я крепко вцепился в него и с силой дернул на себя. В это же мгновение справа на меня бросается лехский офицер с тяжелой шпагой в руках.

Взмах клинка! Но я успеваю нырнуть под удар, выпустив алебарду и стремительно сближаясь с противником. В следующий миг пружинисто распрямившись, полосую горло врага кинжалом, развернутым лезвием вдоль руки.

Тело офицера медленно оседает, но павший уже враг еще целую секунду закрывает меня от противника с алебардой. Этого времени мне хватает, чтобы вырвать более удобную в ближнем бою шпагу и кувырком уйти от очередного укола леха.

Короткий взмах, бросок! – и развернутый плашмя клинок, сорвавшись с кисти, устремляется к телу врага. Сделав один оборот в воздухе, шпага пробивает кирасу леха и наполовину углубляется в его грудь.

Тут же прыгнув к поверженному противнику, выхватываю оружие из прорубленной плоти, пешцу шпага значительно удобнее палаша, что цепляет землю при взмахе. Им хорошо только с коня рубить за счет чрезмерной длины.

Оглядываюсь по сторонам. Увлекшись личной схваткой, я совершенно перестал контролировать ход боя. Между тем мои всадники смяли разрозненных лехских стражников, отбросив их к стене цитадели. Однако от ворот, ощетинившись копьями, словно диковинный дикобраз, неумолимо следует плотно сбитый строй пикинеров. Они уже приблизились к тонкой линии всадников, грозя разорвать их строй и потеснить уже самих рогорцев к узким внешним воротам, перебив по пути большую часть воинов.

Сам проход в крепость прочно заняли горцы, добив уцелевших стражников и сокрушив тяжелыми секирами двери, ведущие в надвратные башни. Судя по звукам и вспышкам пламени в бойницах, яростная схватка идет уже в каменной галерее, нависающей над воротами.

Вспышки пламени! Ну конечно, у защитников крепости должен иметься сухой порох!

Строй пикинеров уже преодолел половину площади, приближаясь к проходу в крепость…

– Все назад! Назад! Руфал!

Только-только потянувший лук из саадака степняк тут же подскочил ко мне, всем своим видом демонстрируя готовность исполнить любой приказ.

– Направь кого-то из своих к моему отцу, пусть проходят крепость, не втягиваясь в нее конницей! Нам нужна пехота, мы продержимся до ее подхода! И передай своим приказ: всем на стены, бейте стрелами по копейщикам!

– Есть!

Отпустив торха, я бегом бросился к скакуну, сиротливо склонившемуся над телом выбитого алебардой всадника – тот сломанной куклой распластался на земле.

Прыжок, и я, даже не коснувшись стремян, вскочил в седло.

– Назад! Все назад! К воротам! Назад!!!

Мне приходится сделать полный круг по площади, прежде чем всадники расслышали мой призыв и начали отступать. Тем не менее вражеская фаланга, развернувшись широким строем, отрезала часть кирасир от своих, перед бойцами замаячила скорая гибель.

– Пробивайтесь к башням! Попробуйте занять башни!

Не знаю, услышали всадники мой крик или нет, но прорубиться к ним мы не сможем, факт.

Стряхнув с бровей капли пота, направляю лошадь к Дарнагу, лоргу (вождю) горцев, который вышел вперед разреженного строя своих воинов.

– Ворота мы не удержим, собьют. Нужно занять ближние к нам башни и контролировать участок стены между ними и воротами. Дождь заканчивается, и тогда в ход пойдут не клинки, а огнестрелы, не удержимся здесь – и все было напрасно! Сколько человек у тебя уцелело?

– Восемь с половиной десятков воинов, лорг!

Признание свирепым воином моего безусловного лидерства и власти командира, иначе горец не назвал бы меня лоргом, мельком, но приятно согрело сердце. Отбросив, впрочем, ненужные эмоции, я продолжил:

– Дели пополам, и возьмите мне эти проклятые башни! Как только займете их, я пришлю своих воинов – наверняка там есть запас пороха и огнестрелов, так что поберегите их. Кирасиры будут вести огонь, а заодно распределят оставшееся оружие между вами. Вперед!

Проорав что-то яростное, лорг бросился к своим воинам и тут же свирепо и громко начал что-то им объяснять. Вскоре горцы ответили ему дружным рыком и устремились к проходам в надвратные башни. Вторую группу повел рыжий великан с огромной вьющейся бородой и устрашающих размеров секирой.

Этот прорвется…

– Эрод! Собери коней, скачи к отцу.

– Господин?!

В голосе дружинника сквозит горечь обиды, однако я твердо решил сохранить жизнь другу детства, кроме того, его старший брат страстно молил попридержать своего горячего в бою родственничка. А поскольку просьбу он произнес будучи тяжелораненым и добрые пол-локтя стали получил, закрыв меня от удара вражеского палаша, к просьбе Эдрода я отнесся со всем вниманием.

– Без разговоров, это приказ! Лан! Возьми пяток бойцов, заправьте в петли створок ворот по четверть мешка пороха и разом поджигайте, как только лехи приблизятся! Потом сразу в башни или разом из крепости!

– Есть!

– Остальные!!! Все в башни, разбирайте трофейные огнестрелы! Будем держаться, пока не подойдут наши пешцы!!!

Воины споро бросились выполнять мои приказания, я же направился ко входу в укрепление.

Надо распределить бойцов у бойниц на галерее и в башнях, выделить воинов, что будут держать проход. Лехи – не горцы, в ограниченном пространстве каменного укрепления они не смогут реализовать численное преимущество, а уж в ближнем бою мои вои рубятся всяко крепче…

Грохот пушечного залпа перебил звуки схватки и мой собственный голос; кажется, левое ухо вновь нормально слышит. Часть орудий – те, что укрыты в нижнем ярусе стен цитадели, – ударили с развернутой к горному проходу стены, засвидетельствовав полную готовность гарнизона к отражению штурма.

Проклятье! Лишь бы отец успел проскочить простреливаемую полосу тракта!

– К бою!

Окрестности замка Волчьи Врата

Король Когорд

Степняк-гонец от Торога прибыл чуть ли не в последний момент: кавалеристы уже стягивались к воротам, уже готовы были ворваться в узкое горло каменной ловушки… План сына сработал лишь наполовину, и пока еще неизвестно, увенчается ли ночной штурм успехом или же все жертвы напрасны.

Проклятье! Если умом я понимаю, как нужно действовать, чтобы по максимуму использовать успех Торога, то сердце отца не находит себе места от глухой тревоги – ведь сын сейчас сражается на передовой, фактически в ловушке, при многократном превосходстве врага!

В бессильной ярости бью по луке седла – хочется все бросить, очертя голову устремиться в схватку и, оказавшись рядом с Торогом, вместе рубить лехов… Нельзя. Я и так потерял контроль над ходом схватки, над управлением собственным войском. Узкую горловину прохода в Каменный предел миновала только рогорская конница, сейчас же сюда спешит пехота.

Ночную тьму пронзил грохот пушечных выстрелов, каменная галерея во внешней стене цитадели окрасилась в оранжевый от вспышек орудийных выстрелов. Лехи ударили по дороге – несмотря на то что видимость при ночном ливне нулевая, артиллерия давно пристреляна по тракту, ведущему с гор. Проклятье! Пешцам сейчас приходится несладко!

Впрочем, та артиллерия противника, что укрыта в галерее, не слишком многочисленна, большая часть орудий, развернутых на парапете стены, пока что вынужденно молчит. Так что потери пехоты пусть и имеют место быть, но все же не столь значительны, как при прицельной стрельбе днем, в сухую погоду…

– Ларг!

– Да, мой господин!

– Быстрее направь гонца к пешцам, пусть ускоряются, пусть бегут! Первым десяти воинам будет даровано личное дворянство и полновесный кошель золота каждому!

– Есть, господин!

Ускоряйтесь, ради всего любимого вами – ускоряйтесь!!!

Внутренний двор крепости Волчьи Врата

Торог Корг

Лехи обложили надвратные укрепления и яростно сражаются у входа в башни. Взрыв пороховых мешков ожидаемо выбил петли, так что деревянные, окованные сталью створки рухнули внутрь. Теперь ворота может перекрыть лишь решетка, подъемно-спусковой механизм которой укрыт в галерее.

– Огонь!

Слитный залп нескольких самопалов разом очищает входную площадку от противника. Пока еще дождь не кончился, сами лехи не могут использовать огнестрельное оружие, и это сейчас главное наше преимущество. В башнях был обнаружен немалый запас пороха, и с его помощью мы сумеем продержаться какое-то время.

Однако противник также понимает, какое преимущество имеет штурмующая сторона, владея надвратными укреплениями. Потому натиск их лишь усиливается с каждой секундой.

В очередной раз вместо следующей партии смертников в распахнутый проем двери влетает штуки две-три шипящих шариков. Внутренне холодея от осознания того, что за «шарики» закинул противник, я падаю на живот, увлекая за собой кого-то из соратников.

– Ложись…

Взрыв!!!

Вспышка пламени – и от сильного грохота вновь заложило уши, что, впрочем, не мешает слышать жуткий вой раненых. А через пару ударов сердца раздалось дикое:

– Бей!!!

Я попытался рывком встать на ноги, получилось не очень – ноги подламываются, дрожат. Однако вставать все-таки приходится: человек десять лехов уже ворвались в башню и в пару прыжков преодолели разделяющий нас пролет лестницы.

Рывок навстречу – и первый противник, обманувшись моей нетвердой стойкой, пропускает молниеносный укол в голову. Рывок назад – и устремившийся ко мне клинок следующего за ним бойца режет воздух. Второй укол – и шпага леха царапает камень на месте, где я был секунду назад, острие же моего клинка точно впилось в незащищенную плоть под его подбородком…

Удар! – и я встречаю обрушившуюся слева шпагу сталью наруча. Доспех выдерживает проверку рубкой, но руку я перестаю чувствовать. Атака же противника была столь сильна, что отбросила меня вбок, под ноги очередного леха…

Это конец.

Залп! – и занесший надо мной клинок враг опрокидывается назад. Вместе с ним падают еще два врага, прежде чем в расстроившуюся шеренгу лехов врубились мои кирасиры.

Крепкие руки поднимают меня на ноги и оттаскивают назад, за спины сражающихся. Резкая боль в левом предплечье пронзает сознание, на мгновение в глазах темнеет.

Рука сломана.

– Они пустили в ход ручные гранаты. Таким темпом они зачистят один этаж за другим! Где же наши?!

– Господин Торог, кажется, наши пешцы уже на подходе!

– Точно? Подведи меня к бойнице!

Дружинники помогают мне подойти к узкой щели, смотрящей на площадку перед воротами. В ночной темноте действительно угадываются очертания строя пехоты с высокими, устремленными к небу пиками.

Заметили опасность и лехи. Часть их копейщиков строятся за стеной, плотная их группа занимает проход между внешними и внутренними вратами.

– Сейчас бы сбросить на них камней покрупней, да раскаленным маслицем угостить! Так эти лентяи не запасались ничем, будто им ничто не угрожало!

Какая-то шальная, но, по всему видать, весьма удачная мысль коснулась моего сознания и тут же пугливо отпрянула. Однако я постарался притянуть ее обратно.

– Сколько осталось пороха?

– Чуть менее бочонка, господин!

– Нужно выводить воинов на верхние ярусы! Живее!

Боль в руке и общая слабость куда-то отступили. Словно окрыленный, я устремился к галерее – туда, где шальная идея может с успехом воплотиться в жизнь.

– Где порох?! Тащите сюда бочонок!

Два кирасира послушно выкатывают уцелевший запас лехской стражи.

– Выкатите его на середину галереи и просыпьте пороховую дорожку. По моей команде подпалите.

– Господин, быть может…

– Я все рассчитал! Вперед!

Дружинники выполняют приказ, выкатив бочонок в галерею. Я же внимательно вглядываюсь в бойницу, пытаясь уловить момент, когда подкрепление будет достаточно близко к вратам, чтобы совершить финальный рывок, но в то же время не попадет под каменные обломки. И, кажется, этот момент уже довольно близок.

– Всем воинам – наверх, на стену! Залп в упор и отрывайтесь от лехов!!!

Убедившись, что до сражающихся дошла моя команда, и дождавшись дружного залпа самопалов, я сам бросил факел к краю пороховой дорожки, что тут же весело зашипела и заискрилась.

– Все бегом на стену!

Увлеченный общим потоком дружинников, я оказываюсь на верхней площадке, а после за крепостным парапетом, прилегающим к надвратному укреплению.

Взрыв!!!

Мощный толчок сбил меня с ног. Яркая вспышка пламени в бойницах, чудовищный грохот – и каменная галерея словно оживает, выгибаясь изнутри, крупные каменные глыбы разлетаются во все стороны. Однако большая часть постройки осыпается вниз – на построившихся в проходе лехов.

– Есть!

– Рогора!!!

Боевой клич наших пешцев пронзил повисшую после взрыва тишину, к засыпанному пролому на месте врат устремились первые смельчаки, увлекая за собой все больше и больше воинов…

Заняв башню, мы открыли огонь из всех огнестрелов, стараясь нанести противнику максимальный урон. Жуткая гибель товарищей заставила лехов дрогнуть, иначе не объяснишь того, что горстка рогорцев сумела потеснить их первую шеренгу и выстроить фалангу. Враг, правда, быстро одумался и обрушился всей мощью на жидкий строй наших копейщиков, но сквозь завал к ним на помощь каждую секунду пробиваются все новые десятки воинов.

Как следствие, напор противника на занятые нами башни ослаб, хотя лехи на этот раз атакуют не только снизу вверх, от входа в укрепление, но и со стены. Впрочем, горцы неплохо сдерживают их натиск, не подкрепленный залпами огнестрелов и самопалов, а ручные гранаты враг пока не применяет – возможно, запас, захваченный с собой, на время иссяк.

– Господин, с нашей стороны стены кто-то поднимается наверх!

– Что?! Кто?

– Не знаю, господин. Может, горцы?

Свесившись с карниза, я действительно разглядел три смутных силуэта, крайне медленно поднимающихся наверх. Но движение свое они не прекращают, и вот уже один подполз на десяток локтей, и различим большой двуручный меч, покоящийся в ножнах на спине…

Горцы!!!

– Давай сюда, мы пом…

– А-а-а!!!

Отчаянный крик обреченного человека – и ближний силуэт пропадает из виду, словно растворившись в ночи. Но несмотря на очевидную гибель внезапно сорвавшегося собрата, двое уцелевших продолжают свой неторопливый подъем.

– Эй! Вяжите веревки из поясных ремней! Надо помочь им!

Ближние ко мне бойцы, что расслышали приказ, тут же приступают к его выполнению.

– Вяжите крепко! Цена вашей ошибки – жизнь нашего союзника!

Свист! – и тяжелый удар куда-то ниже, и тут же грохот разрыва! Стена под ногами вздрогнула, а потом еще и еще.

– Нас начали обстреливать! Следующим залпом накроют площадку! Быстрее!!! Все на новый участок стены – очистим его от лехов!

– Господин, а как же горцы?

– Подайте веревки, предварительно привяжите их к зубцам! И все вперед!

Свист! – и новый удар, только не снизу, а чуть впереди. Яркая вспышка взрыва – и, вторя ей, ночь пронзают крики раненых.

– Быстрее! Вперед!!!

Начинаю бежать ко входу в башню – и тут же какая-то неведомая сила поднимает мое тело вверх, одновременно я словно перестаю его чувствовать.

Яркая вспышка.

Тьма…

 

Глава 8

Осень 758 г. от основания Белой Кии

Окрестности замка Волчьи Врата.

Позиции Рогорской армии

Король Когорд

Прошло уже больше двух месяцев, как мы взяли Волчьи Врата, а я все никак не могу свыкнуться, что крепость наша, что все удалось. Кровавая выдалась тогда ночка…

За удачный в конечном счете штурм мы расплатились жизнями двух тысяч воинов, но самое для меня страшное – был ранен Торог. Мой сын и наследник, чья смелая атака принесла нам победу, чуть не погиб из-за близкого разрыва ядра. Только чудом большую часть осколков приняли на себя телохранители, только чудом его тело не вышвырнуло за стену, после чего он неминуемо расшибся бы о твердь земли.

Но и сейчас я с ужасом вспоминаю тот миг, когда со стены спустили его окровавленное, казавшееся изломанным тело, когда я приложил ухо к его груди, цепенея от страха не услышать биения сердца… В тот миг я был готов отказаться от всего – от всех планов, надежд, чаяний, собственной жизни, – лишь бы выжил мой сын.

Торог выжил и уже практически поправился. Он вписал свое имя в историю освобождения Рогоры, и все же лавры завоевателя Волчьих Врат достались в первую очередь не ему, а вождю горцев Вагадару.

В тот момент, когда взрыв ядра чуть не погубил Торога, Вагадар завершил свой подъем на стену. Второй его телохранитель погиб от шального осколка очередного ядра, а вот лорг горцев… Он прорвался на тот участок стены, где шел еще бой и который лехи еще не обстреливали. Закрепив на зубцах крепости пять прочных канатов, которые поднял на себе, Вагадар обеспечил подъем своих воинов на стену.

Войдя в очередную башню, несколько десятков лучших рубак Каменного предела незаметно спустились во внутренний двор и так же незаметно и тихо прокрались вдоль стен к еще открытым воротам цитадели. Короткая и яростная схватка – и горцы заняли надвратные башни, воплотив, таким образом, в жизнь план Торога.

Но это был еще не конец схватки, мои воины штурмовали и от разрушенных ворот в лоб и ударили от занятой стены. Благодаря спущенным канатам в крепость проникли еще несколько сотен воинов Каменного предела – они ворвались в цитадель и устроили там кровавую бойню, предварительно заперев ворота изнутри. В итоге оказавшимся в ловушке внутреннего двора крепости пикинерам было некуда отступать.

Между тем дождь закончился, и к штурму приступили стрельцы. Поднявшись на стену, они смогли безнаказанно расстреливать сбившихся в кучу лехов, оттесненных к стенам цитадели. Их командир, к слову не лишенный мужества и воинской чести, осознал, что дальнейшее сопротивление бесполезно, и приказал сложить оружие под мое честное слово – я обещал сохранить воинам жизнь и относиться к пленным с должным уважением, обеспечив их всем необходимым.

Что же, я сдержал данное слово, и сдавшиеся в плен добровольно получили мое покровительство. А вот другие…

Южное гетманство, лишившись войска, фактически осталось беззащитным. В силу вступил мой договор с кочевниками и горцами – и земля давнего врага подверглась такому жестокому разорению, которого не знала многие столетия. Немногочисленные боеспособные мужчины, взявшие в руки оружие, пали на поле брани – враг регулярно обладал подавляющим численным превосходством, неизменно решающим исход схваток. Женщины, что пробовали сражаться наравне с мужчинами, также погибли – но попавшие в руки горцам или кочевникам… Их судьба была не менее ужасна, а скорее и более. По крайней мере в первых взятых поселениях и городах лехов, где обезумевшие от пролитой крови захватчики дорвались до женских тел, в живых не осталось ни одной девушки или женщины…

По договору, заключенному с временными союзниками, я не имел права вмешиваться в разорение лехской земли. Но жестокость, с которой горцы и торхи грабили, истребляли и насиловали местное население, возмутила войско. Побывав на месте одного из устроенных ими побоищ, взорвался яростью и я, приказав перебить в округе всех одичавших зверей в человеческом обличье. Вскоре их развешенные на деревьях тела окружили разоренное селение.

Возмутился кто-то из степных вождей, чьи воины пострадали в том числе. Что же, остаток его отряда был истреблен вместе с незадачливым глупцом, много о себе возомнившим. Тогда разбираться прискакал сам Шагир. Родственничку был поставлен ультиматум: города и веси, признающие мою власть, отделываются оговоренной данью, что взимают мои люди, – таким образом, я не нарушаю договор, а уточняю границу своей земли, разорение которой будет жестоко караться. В случае если лехи проявят благоразумие, четверть дани причитается или кочевникам, или горцам, прорвавшимся к городу. Если пришли и те и другие – не вопрос, я уступаю половину платы, что делится поровну между всеми воинами. Если нет… Тогда кочевники и горцы берут город, грабят его как могут, насилуют кого хотят, но не переходя ту черту, когда начинают убивать ради крови. При этом я готов выкупать маленьких детей, беременных женщин или молодых матерей с младенцами, несовершеннолетних юношей, которым не исполнилось тринадцати лет.

Ведь когда-то это были земли Рогоры…

Вскоре больше половины южного гетманства формально принадлежало мне. Однако, четко осознавая, что эту территорию мне не удержать, я готовился к решающей битве у отрогов Каменного предела. Все время, подаренное мне королем Якубом, я наращивал мощь армии, формируя полки из вновь прибывшего пополнения, щедро разбавив молодняк побывавшими в бою ветеранами. Из наиболее отличившихся в схватках кирасир и мушкетеров, а также панцирных мечников я создал собственную гвардию. В итоге мне удалось сформировать шестнадцатитысячную профессиональную армию, в которой были все самые современные рода войск, и это не считая торхов и горцев. Впрочем, последние понесли в боях немалые потери, особенно досталось горцам – за все время боев погибло не менее двух тысяч воинов Каменного предела. Так что Вагадар на данный момент располагает лишь тысячей бойцов. Зато каких! Эта тысяча – лучшие из лучших, и каждый воин вооружен трофейным огнестрельным оружием.

Торхи понесли меньшие потери: порядка тысячи всадников пало в Сердце гор, еще сотен пять погибло за время разорения южного гетманства, а ведь среди павших были и те, кого приказал уничтожить я… Таким образом, что кочевники, что горцы из практически равных и значимых союзников превратились во второстепенные части.

Но и король, объявив «посполитое рушение», сумел собрать под свое знамя и привести сегодня сюда чуть ли не сорок тысяч воинов! Огромная, надо отметить, армия – я рассчитывал тысяч на тридцать максимум. Однако король раскошелился на несколько рот наемников, двинул против меня всю гусарию, а кроме того, мобилизовал чуть ли не все дворянство. Последние же поставили в строй своих хоругвей вчерашних кметов с перекованными косами. «Пушечное мясо» – и все-таки у врага есть и этот пусть и малоэффективный, зато многочисленный ресурс.

Итого двадцать против сорока – перевес двукратный. В силу чего я решил принимать бой королевской армии не совсем в «чистом поле». Конницу – две тысячи закованных в полную броню гвардейцев-кирасир, да три тысячи рейтар с облегченным доспехом, половина из которых помимо самопалов имеют также огнестрелы, – я расположил на границе не очень большого, но ровного поля у отрогов гор, в четырех верстах от Волчьих Врат. В тылу осталась крепость, которую охраняют порядка тысячи наименее подготовленных бойцов. В горле же прохода в Каменный предел я разместил свой последний резерв, последнюю свою надежду в случае неудачи – горцев. Они неплохо послужили мне и потеряли многих бойцов, поэтому в знак уважения к Вагадару и многочисленным жертвам его воинов я не стал выводить их на передний край.

Примерно на полторы версты впереди позиций кавалерии мы возвели три овальных (длинными сторонами по флангам) дерево-земляных укрепления. Расстояние друг от друга равняется двум выстрелам полевых пушек, таким образом, все пространство между фортами простреливалось. От отрогов же гор их отделяет не более одного выстрела. Вокруг фортов мы вырыли рвы и укрепили их (со стороны обороняющихся) вбитыми под углом в землю кольями. На этой позиции я разместил практически всю доступную полевую и дальнобойную осадную артиллерию (примерно по двадцать орудий на каждый форт), полторы тысячи стрельцов и всю целиком тысячу латных мечников-гвардейцев с самопалами.

Между укреплениями и с тыльной их стороной с флангов выстроились пикинеры с оставшимися стрельцами, их позиции прикрывают гиштанские рогатки. По две тысячи копьеносцев и шесть сотен стрелков на флангах развернуты не фронтом, а выстроены как бы вдоль линии, связывающей оконечность укреплений с позициями всадников. Эти силы должны препятствовать удару противника с фланга и в тыл передовых позиций. Еще по пять сотен пикинеров и по две сотни стрельцов в каждом отряде заполнили разрывы между самими укреплениями, однако перекрыли их не наглухо – таким образом, чтобы кочевники, посланные вперед, могли беспрепятственно отступить сквозь их позиции.

Вот и все построение, сверху, возможно, напоминающее ломаную геометрическую фигуру с шестью углами и пятью неравными сторонами…

Погожий сегодня, светлый денек, несмотря на приближающиеся холода. Скоро первый снег… Но дожди в этом сезоне скорее редкость, чем правило, так что земля сухая и легко держит бронированных всадников на тяжелых боевых жеребцах.

Откуда-то сверху доносится хищный клич птиц – ну конечно, они чувствуют, когда прольется человеческая кровь!

Только вот чьей будет больше?

Земля начинает дрожать под ногами с приближением многочисленной королевской рати. Все обозримое пространство перед горными отрогами постепенно заполняется марширующими пешцами и конниками, ветер полощет тысячи хоругвей, от разноцветья которых в глазах начинает рябить.

– Проклятье, да сколько же их?!

После окончательной поправки Аджей вновь присоединился к войску. Решив поберечь на этот раз новоявленного родственника, я назначил его десятником старшей дружины, определив в телохранители. Торога же, отличившегося в деле при Сердце гор и штурме Волчьих Врат, я не постеснялся назначить тысяцким гвардейцев-кирасир.

– Думаю, не так и много.

У восседающего в седле Аджея брови поползли вверх.

– Действительно! Не так и много! Каких-то сорок тысяч, вдвое больше, чем у нас!

– Не согласен. У нас, считай, относительно боеспособно все войско, по крайней мере большая его часть бывала в деле, а всех новобранцев мы старательно готовили и щедро разбавили пополнение ветеранами. Так что каждое наше подразделение – обрати внимание, четко организованное и структурированное – является вполне боеспособными. Якуб же может рассчитывать примерно на четыре тысячи гвардейцев-гусар, около одиннадцати тысяч дворянского конного ополчения и восемь тысяч фрязей наемников. Еще тысяч семнадцать – это малообученный сброд, представленный в основном вчерашними кметами. По численности боеспособных воинов мы практически равны!

– Правда, конницы у них вдвое больше, а боеспособной пехоты… мм… практически столько же, сколько и у нас. Жаль, мы своих фрязей отправили на кордон – толку-то от них на границе со степью?

– Ты «округлил» две тысячи воинов?! Хм… Ладно, Аджей, я понимаю тебя, понимаю твою правоту и поэтому выбрал местом будущей битвы именно это поле. Лехи не смогут реализовать свое преимущество ни в коннице, ни в пехоте, штурмуя наши укрепления в лоб. Что же касается перекупленных наемников, их переход на нашу сторону был продиктован безвыходностью ситуации. На этом же поле они, чего доброго, могли бы вновь сменить хозяина. И да, на кордоне их навыков недостаточно даже для банального выживания, но ведь они все же умеют драться, знают, за какой конец брать клинок. Всяко лучше, чем неумехи кметы, которых надо готовить долгие месяцы.

– Допустим… А если противник сметет укрепления огнем артиллерии?

– Ты разве забыл, что лехи предпочитают лихую атаку тяжелой кавалерии, считая пехоту и пушкарей лишь вспомогательной силой? Впрочем, ты опять же прав, поэтому к полю развернута наша самая дальнобойная артиллерия. Посмотрим, получится ли у них хотя бы просто вывести свою артиллерию на позиции!

Как и предполагалось, бой начался с взаимной перестрелки. Рассыпанные по полю торхи начали метать стрелы, сконцентрировавшись в первую очередь на пехотном ополчении, неспособном адекватно ответить. Какое-то время кочевники безнаказанно расстреливали пешцев, однако полководцу противника – брату королевы и новому гетману запада герцогу Алькару (Якуб не решился лично возглавить армию, и с войском он пребывает в качестве венценосного наблюдателя) быстро надоело терять людей просто так, а может, взыграла знаменитая ванзейская гордость. Так или иначе, но рассыпанных в поле степняков стремительно атаковали до тысячи легких улан, ударивших яростно и дружно. Торхи не смогли даже встретить атаку противника – стройный клин улан в клочья порвал полумесяц степняков в считаные минуты. Степняки в спешке бежали, провожаемые восторженным ревом противника.

Впрочем, именно такое развитие событий в начале боя я и ожидал (может, с не столь значительными потерями торхов, но все же), так что кочевники беспрепятственно миновали позиции пехоты, а вот зарвавшиеся уланы попали под встречный залп стрельцов, в одно мгновение потеряв сотни две бойцов. Остатки их в панике отступили, и теперь поле огласилось победным улюлюканьем уже моего войска.

Оценив мой первый ход, противник (именно так я решил про себя именовать Алькара) столь же ожидаемо бросил в лобовую атаку значительные массы пехоты, не менее четырех тысяч человек. Плохо обученные и вооруженные лишь перекованными косами, ножами да топорами, они не представляли для моих воинов ровным счетом никакой опасности, разве что могли снести рогатки, а последние неоценимы при отражении кавалерийской атаки.

И потому я не стал дожидаться, пока вчерашние кметы доберутся до наших передовых позиций, а сам двинул пикинеров первой линии навстречу. В течение часа практически без потерь сбитые в плотный строй пикинеры (стрельцы остались под прикрытием рогаток) перебили где-то около тысячи бойцов противника, заставив последнего отступить, причем вражеская ретирада была похожа скорее на беспорядочное бегство.

Однако ванзеец оказался не так-то прост: кровопролитная и, казалось бы, бессмысленная атака достигла одной важной цели – лехи развернули орудия перед позициями фрязей, в центре войска. Фланги ожидаемо заняла конница, гусарию противник куда-то спрятал (видимо, вывел в резерв), за позициями наемников сосредоточилась пехота из числа мобилизованного крестьянского ополчения. И как только передовой отряд оттянулся к флангам – надо же, и это продумал! – артиллеристы лехов открыли огонь.

Первые ядра ударили перед строем моих пикинеров, некоторые взорвались даже среди плотно подогнанной массы людей, сея вокруг себя безжалостную и жуткую смерть. И теперь в панике дрогнуло уже мое войско – в бою-то оно, может, уже и побывало, а вот под артиллерийским обстрелом (и то слепым, не слишком массированным) лишь в ночь штурма Волчьих Врат.

Однако прежде, чем пушкари врагов увидели спины рогорских пикинеров, открыли огонь форты. Всего несколько дальнобойных осадных орудий, которые смогли освоить мои новоиспеченные артиллеристы, обрушили свою мощь на позицию артиллерии лехов. Правда, первый залп недотянул до них шагов аж пятьсот, и второй ударил неточно, но лехи засуетились, завертелись и перенацелились на форты, откуда их и обстреляли. Вскоре завязалась кровопролитная и ожесточенная артиллерийская дуэль. Противник обладал большим числом орудий, а на нашей стороне играло наличие добротного дерево-земляного – земля навалена на специально срубленные деревянные клети – укрепления, которое с первого ядра не разбить (со второго тоже). Так что в итоге «дуэль» затянулась на несколько часов, орудия замолкли, когда солнце перевалило уже зенит, а вся лицевая сторона укреплений была фактически сметена вражескими ядрами. Правда, и пушек у лехов поубавилось, поубавилось… Пехота между тем оттянулась в мертвую зону между фортами и фактически не несла потерь. Ну да, рогатки пушкари противника разметали в клочья, но это же мелочи по сравнению с людскими жизнями, верно?

Скомандовав бойцам первой пехотной линии занять разбитую часть укреплений, я принялся ждать следующего шага противника. Более всего я жаждал, чтобы лехи бросили в бой кавалерию, ведь тогда полевая артиллерия моих фортов вкупе с огнем стрельцов просто перемолола бы ее в кровавый фарш. Но ванзеец оказался все же умнее некоторых лехских полководцев и бросил в атаку не конницу, а пехоту. Фряжскую пехоту…

Остаток дня прошел в бесплодных попытках противника взять укрепления. Наемники трижды шли на штурм и трижды откатывались со значительными потерями, хотя и не втягивались в простреливаемое дефиле между фортами. По моему приказу полевые пушки практически не вели огонь (я решил создать у противника ложное впечатление малочисленности собственной артиллерии), ограничили стрельбу и стрельцы, хотя в самые напряженные моменты схваток именно их слитные залпы отбросили врага. Определенное преимущество моим воинам дало наличие остатков укрепления – часть стрельцов все время вели огонь сверху вниз и метали самодельные гранаты, будучи по шею скрыты земляным бруствером. Впрочем, в какой-то момент фряжские аркебузуры сосредоточили огонь только на них, сбив в итоге стрельцов со стен фортов.

И тем не менее, несмотря на свою опытность, лучшую выучку и добротные доспехи, фрязи были вынуждены атаковать по узкому фронту, где и три сотни моих пикинеров создавали непробиваемый строй в десять шеренг. Хотя их стараниями число шеренг к концу дня сократилось до трех… И все же мы выстояли.

Ночь прошла тревожно. Войско легло отдыхать на том же месте, где и стояло, поев горячего и выставив усиленный караул. Не то чтобы я рассчитывал на ночной штурм – в темноте многочисленность и разношерстность лехской армии сыграли бы с атакующими злую шутку, но вот масштабную вылазку с захватом одного из фортов противник вполне мог организовать.

С целью предупредить подобный ход вражеской стороны я поставил Шагиру задачу «взбодрить» лехов имитацией масштабной атаки на один из флангов. Что же, прирожденные разбойники и тати, торхи действительно сумели вырезать часть постов, после чего ударили силой примерно одной тысячи всадников (больше скрытно провести они все равно бы не смогли) по правому флангу, изрядно взбудоражив вражескую армию. Противник открыл слепую стрельбу по всему фронту! А между тем, внеся в порядки противника изрядную сумятицу и перебив не меньше двух сотен сонных шляхтичей, торхи отступили с незначительными потерями, прихватив между делом пять сотен крепких жеребцов из лехских загонов!

Утро началось с непродолжительного обстрела фортов вражеской артиллерией. Были добиты уцелевшие остатки фронтальных укреплений и в щепу разнесены выстроенные в проходах рогатки, после чего противник вновь двинул фрязей на штурм.

Наемники атаковали свирепо, яростно: потеряв в прошлом бою не менее полутора тысяч своих товарищей, они жаждали крови врага. Довольно ожидаемо их встретили свежие бойцы, которых пришлось снять с линий-флангов, прикрывающих пространство от фортов до позиций моей кавалерии.

Однако на этот раз я не ограничился схваткой пехоты – по взмаху моей руки в проходы между укреплениями втянулись рейтары, вооруженные к тому же кремневыми огнестрелами. Первые же их залпы нанесли ощутимый урон и заставили фрязей попятиться от фортов. Ход схватки попробовали переломить вражеские аркебузуры, но готовые к подобным действиям противника рейтары выдвинули вперед вторую линию всадников с еще неразряженными огнестрелами. Их залп упредил аркебузуров врага, сея смерть и панику в их рядах.

Противник словно ждал этого мгновения. Четыре тысячи кавалеристов правого фланга сорвались с места и рысью двинулись вперед, огибая крайний форт. Одновременно по центру начали наступление огромные массы пехоты. Сдвоенная комбинированная атака с сохранением многочисленного и непотрепанного левого крыла и гусарии – весьма неплохо! Довольно опасный для нас ход противника, но все же ожидаемый.

Трубачи проиграли стрельцам фортов сигнал «готовность», знаменщики продублировали его показанием флажков. Одновременно с этим я отдал приказ рейтарам поспешно отступить – со стороны должно было показаться, что я пытаюсь вывести всадников для отражения кавалерийской атаки врага. Противник среагировал мгновенно, неспешно двинув в атаку и левый фланг.

Первая сотня вражеских кавалеристов галопом обогнула форт с левого края, после чего попала под жиденький залп стрельцов, укрытых по фронту рогатками (огонь открыли едва ли треть). И противник наконец-то проглотил наживку: обе кавалерийские массы увеличили скорость, группируясь для атаки.

И именно в этот момент стенка левого форта покрылась десятками крупных и сотней мелких облачков, а через секунду по ушам ударил тяжелый, гулкий залп. Ждущие своего часа стрельцы и артиллеристы наконец-то явили врагу свою мощь, обрушив на него сотни килограмм свинца! Сотен семь вражеских всадников в одно мгновение отправилось к праотцам, а дикий рев раненых людей и животных перекрыл все звуки сражения.

Одновременно по голове показавшегося клина всадников открыли огонь стрельцы левого фланга, уничтожив еще как минимум пару сотен лехов. После чего взмахом руки я обрушил на деморализованного противника всю мощь кирасирской гвардии, две тысячи воинов…

Торог Корг, тысяцкий гвардейцев-кирасир

Тяжелый бег Ворона, хриплое дыхание и сдержанный рык сотен воинов, скачущих рядом, яростный клич: «Рогора!!!», изданный в одночасье двумя тысячами луженых глоток, – и слитный залп самопалов за пару секунд до того, как мы врезались в сгрудившуюся массу врага.

Нет, лехи не побежали перед лицом новой опасности, наоборот, они попытались проскочить смертельно опасный для себя участок, простреливаемый со стены форта, и ударить всей массой навстречу. Что же, им это удалось – встречный залп самопалов выбил из седел многих рогорцев, а таранный удар копьями вышел ничуть не хуже, чем у нас. На этот раз я не пытался вырваться вперед первых шеренг (все-таки большой командир, тысяцкий!), но после вражеского залпа и атаки в копье я оказался именно что в первой линии, чудом успев склонить пику для атаки.

Но если враг думал, что новоиспеченные кирасиры – простой противник, необученный копейному удару, он жестоко обознался. Выучка, полученная в страже и на кордоне, выручила и в этот раз: сближаясь с огромной скоростью с врагом, я все же успел послать Ворона чуть в сторону, уходя с линии атаки леха. Он довольно неловко попытался перехватить и довернуть копье, нацеленное после моего маневра в пустоту, но не успел: острие пики пропахало глубокую борозду в его горле.

Еще секунда, удар! – и древко копья ломается в моих руках, оставив верхнюю треть в теле вражеского всадника, пробитого им насквозь: лех, потеряв до того свою пику, выхватил саблю, но не успел защититься от моей атаки. Да и не смог бы – скорость сближения и сила удара были слишком велики, чтобы легкий клинок сбил до боли стиснутое древко.

Однако в следующее мгновение я и сам чуть не оказываюсь на месте поверженного противника. Лишь в последний миг сумев бросить Ворона чуть вперед, я метнул в голову леха бесполезный теперь кусок дерева. Острие вражеской пики лишь царапнуло левый бок кирасы, вражеский жеребец, не замедлив своего бега, тяжело врезался в круп Ворона, отбросив его назад. Верный конь сумел устоять. Подняв его на дыбы, я тут же выхватил палаш и обрушил его сверху вниз на незащищенную шею врага.

Разгоряченный короткой схваткой, я выхватил второй самопал левой, и тут же разрядил его в противника. Однако верные телохранители уже обступили меня, закрыли собой от клинков лехов, оттесняя назад. Наученный горьким опытом схватки в Волчьих Вратах, я быстро пришел в себя и уступил место в первых рядах следующим сзади кирасирам. Тысяцкий должен руководить боем, а наследный принц к тому же беречь свою жизнь!

Впрочем, исход схватки, похоже, складывается в нашу пользу и без моего деятельного руководства: по тылу лехской конницы без устали палят стрельцы с форта, а во фланг дружной массой ударили пикинеры. Между тем поверх их шеломов во врага разряжают свои огнестрелы еще шесть сотен стрелков! С головы же сложившейся ловушки лехскую конницу успешно теснят лучшие рубаки кирасир…

Победа! По крайней мере здесь – победа!!!

Ставка короля

Когорд

Потеряв больше половины всадников, левый фланг лехов бежал под огнем из форта. Осознав, какую опасность на самом деле представляют форты, ванзеец остановил общую атаку.

В то же время я понял его следующий шаг: подтянуть артиллерию максимально близко, укрепить ее позиции наемниками и долбить по укреплениям до тех пор, пока от них не останется лишь взрыхленная земля, перемешанная с кусками дерева да остатками человеческих тел. И, осознав это, я решил отрезать лехам путь к отступлению.

– Вперед!

Взмах руки – и трубачи со знаменщиками подали кавалерии сигнал «атака». Кирасиры, только вышедшие из схватки и еще какое-то время преследовавшие лехов, продолжили движение в сторону вражеского войска, постепенно набирая темп. Правильно, лошадей беречь надо, на них еще в атаку скакать…

Рейтары с огнестрелами – может, действительно выделить их в отдельный отряд и именовать «драконами»? – на некоторое время замерли на месте, перезаряжая оружие. Оставшиеся полторы тысячи всадников по мановению руки (ох, приятно все же бросать в бой сотни людей одним лишь жестом, чувствуешь себя этаким высшим существом) стронулись с места и начали забирать вправо – таким образом, чтобы обогнуть крайний форт и занять позицию рядом с ним.

Противник, осознав, какую опасность для наемников представляет наш маневр, вновь двинул вперед кавалерию правого фланга, одновременно разворачивая пехоту центра.

– Проклятье!

Нет, сейчас отступать никак нельзя!

– Гарнизонам фортов – атаковать наемников всеми силами! Пусть выдвигают пушки на передний край! Приказ Шагиру – ударить по левому флангу!

Между тем противник остановил бегство разгромленной конницы правого крыла, двинув им навстречу гусарию. Наемники же, сохраняя практически идеальное равнение шеренг, пятятся, выведя в первую линию аркебузуров. Стрелки вполне способны прикрыть отступление пехоты как от моих стрельцов, как и от драбантов. Чувствуется школа, чувствуется…

– Всем артиллеристам! Открыть огонь по аркебузурам!

Скорость отступления, при которой противнику приходится пятиться спиной вперед, сохраняя при этом равнение, не слишком велика. Поэтому мои пушкари успевают вывести свои легкие орудия прежде, чем наемники покинули зону поражения.

Огонь!!!

Словно вторя моим мыслям, разом рявкают десятки орудий, исторгая огненную смерть. До картечи расстояние великовато, но и бомбы несут гибель, разрывая стройные шеренги аркебузуров и пикинеров.

Огонь!!!

Второй залп артиллерии – и вперед практически галопом устремляются «драконы».

Ну же!

Всадники стремительно сближаются с противником… Вот расстояние между ними и наемниками практически сравнялось с дистанцией огня огнестрелов… Вот уже фрязи по команде вскидывают аркебузы…

Сейчас!!!

«Драконы» стремительно расходятся в стороны по два клина, резко заворачивая вбок. Залп со стороны противника прозвучал, но на невидимую с моей точки обзора стену свинца натолкнулись лишь немногие всадники, зато задние их ряды сблизились с врагом настолько, чтобы открыть огонь на поражение. Между тем первые ряды «драконов», резко завернув назад, проскакали короткий круг и также отстрелялись по замершим было аркебузурам, не вовремя для себя попытавшимся перезарядить оружие.

Еще две минуты «драконы» крутят «торхский круг», обстреливая вяло огрызающихся аркебузуров, чье число тает с каждой минутой…

Между тем сами торхи сблизились с кавалерией шляхты, но прежде, чем они успели воспользоваться луками, кочевники сами попали под залп из самопалов. Их ряды тут же расстроились, чем не преминули воспользоваться лехи, с места бросив своих коней в галоп и в считаные мгновения сблизившись с кочевниками. Их удар был действительно страшен, и уже во второй раз за два дня степняки бросились спасаться бегством.

Вот только если вчера их отступление было заранее спланировано, сегодня торхи бросились бежать прямо на рейтар. И на сей раз мы не отрабатывали встречный проход сквозь ряды друг друга.

– Я же предупреждал Шагира… Рейтарам – огонь по кочевникам!!!

Тяжело бить союзника (впрочем, торхи сами настроили моих воинов против себя бессмысленными зверствами), но делать нечего: или обезумевшие от страха кочевники сомнут ряды рейтар, после чего их легко опрокинут лехи, или…

Залп! Еще один! Разрядив все свое оружие по кочевникам в упор, мои воины обнажили клинки и склонили пики. Торхи же, словно натолкнувшись на невидимую стену, застопорились на одном месте (на деле павшие кони стали причиной множества свалок, в которых гибли как люди, так и животные), где их и настигли обезумевшие от ярости лехи.

Даю руку на отсечение, они пошли в атаку без приказа!

Уцелевшие кочевники вынуждены принимать бой – и в последние мгновения своей жизни стараются подороже ее продать. В то же время они замедлили движение лехов, а между тем рейтары с ходу ударили в копье.

– Приказ кирасирам! Пусть скачут через поле и бьют во фланг лехам! Всей пехоте – строиться перед фортами!

Да! Сейчас все решится!!!

Кирасиры разворачивают лошадей и бодрой рысью скачут через все поле, ровно перед строем наемников. Чувствую, как им хочется вдарить нашим во фланг, да нечем!

Но у противника остался еще один веский аргумент – не менее шести тысяч конницы, из которых четыре еще не были в бою и представляют собой самую грозную силу его войска. И, кажется, ванзеец решился бросить их в бой именно сейчас.

Проклятье! Почему они пошли за фортом? Почему не между ними?!

Пикинеры и стрельцы левого крыла двинулись вперед, выполняя мой приказ. Но, подарив командирам соединений известную долю самостоятельности, я банально проглядел, что слева они выбрали путь в обход форта, а не между укреплениями, в отличие от соседей справа. И этим воспользовался противник, направив удар своей конницы по центру, точнее, по левой половине жиденькой цепочки пехоты, что только что покинула форты…

Атака крылатых гусар, цвета лехского дворянства, действительно завораживает. Их мерный шаг, десятки гордо реющих знамен, блестящие доспехи, синхронно склоняющиеся пики, словно на королевских маневрах, – и непоколебимая уверенность в собственных силах, помноженная на беспредельную храбрость и высокое воинское мастерство. В Сердце гор я переиграл Разивилла, завлек гусарию в ловушку, но сейчас…

Сейчас тысячи закованных в броню воинов, сбившись в несколько ударных кулаков, с ходу проломили растянутый строй пикинеров – защитников фортов. Залп стрельцов и «драконов» выбил многих противников из седла, но не сумел остановить бешеной атаки тысяч воинов, знающих, что они непобедимы. Уже в следующую секунду ответный залп в значительной степени расстроил ряды моих воинов, после чего лехи ударили в копье.

И, кажется, чаша весов битвы опасно задрожала. Потому что «драконов» гусары смяли словно не глядя… Стрельцы просто побежали, не успевая уже сделать ни единого залпа – и практически сразу же исчезли под копытами жеребцов врага. Стройные ряды латных мечников замерли на позициях пушкарей, и последние дали спасительный залп в упор… Точнее, этот залп мог бы стать спасительным, если бы пушкари успели перезарядить орудия картечью, но они не успели. И врага встретили лишь несколько десятков бомб, внесших, правда, некоторую сумятицу в задние ряды противника, но не сумевших переломить ход боя.

Однако именно на позициях артиллеристов гусары сбросили темп атаки: новоиспеченные латники-гвардейцы не уронили возложенной на них чести и сражаются, как могут, чаще раня лошадей, чем всадников, но все же! Распоротые снизу вверх брюхи коней, подрубленные копыта – и, потеряв жеребцов, гусары вынуждены сражаться пешими там, где мечи и сабли моих воинов не знают пощады.

Именно эта пауза в атаке подарила жизнь тем немногим счастливчикам, что не сгинули под копытами вражеских коней. И именно в эти секунды я почувствовал, что судьба битвы и будущее Рогоры решаются сейчас.

– Приказ пехоте левого фланга – срочно занять форт и бить из огнестрелов по гусарам!

– Есть!

– Дружина!!! За мной!!!

Как полководец, я более не смогу контролировать ход битвы, по крайней мере сейчас. Но как живой символ восстания для своих воинов, я еще сумею повернуть их лицом к врагу, еще разбужу в них воинское мужество! И пускай за моей спиной сейчас следует лишь две сотни воинов – зато каких!!!

Аджей Руга, десятник телохранителей

Я еще никогда не видел такого хаоса, такого избиения в бою. Десятки уцелевших воинов – пикинеры, растерявшие копья, и стрельцы, бросившие огнестрелы на поле, чтобы легче бежать, – пытаются спастись, но лехи легко догоняют их и колют пиками, словно жуков, топчут копытами и продолжают скакать галопом, стремительно сближаясь с нами. Нас всего две сотни воинов, лучших воинов Рогоры, но все же только две сотни…

Стяг Когорда, древний символ великого и единого княжества Рогоры – парящий в небе огненный сокол – реет над нами, возвещая всем, что король здесь, среди нас. Это понимают и уцелевшие еще пешцы, в последний миг останавливая свой бег и разворачиваясь лицом к противнику лишь для того, чтобы встретить смерть достойно, как подобает мужчине, и лехи, изо всех сил пришпоривающие коней.

– Самопалами! Двойной залп!!!

Рев Когорда перекрывает все звуки битвы. Рывком выхватив оружие из кобуры, тут же стреляю в гущу всадников противника. Бросив бесполезный теперь самопал обратно, выхватываю второй и также разряжаю его по гусарам (в тесноте не промахнусь!) – последние не могут достойно ответить, поскольку разрядили свое оружие раньше.

Каждый из двух сотен выстрелов находит свою цель – в относительно узком проходе между фортами лехи сгрудились в плотную кучу. В это мгновение их атака застопорилась: мертвые падают под копыта лошадей, кто-то заваливается вместе с верным животным, создав препятствие, в которое тут же врезаются и переворачиваются воины задних рядов…

– Пики к бою!!!

Склонив теперь копье, я еще сильнее пришпорил верного Аруга, набирая и так немалую скорость для таранного удара. До противника остаются считаные шаги, и навстречу мне вырывается рослый всадник с целой еще длинной пикой.

В последние секунды мир вокруг теряет четкие грани, сливаясь в смазанную картинку. Четко я вижу лишь четырехгранный наконечник копья, стремительно приближающегося к моему телу…

Удар! – и сильный рывок в руке, и хруст сломанных древков, и страшная боль в правом плече – словно его одним махом отделили от корпуса… В следующую секунду я понимаю, что лечу, парю в воздухе…

Эпицентр боя

Король Когорд

Проклятье!!!

Вырвавшегося вперед незадачливого зятька выбил из седла первый же лех, насквозь пробив кирасу копьем в районе плеча, но и сам покинул седло с острием пики, застрявшим в груди. Вторая линия моих дружинников (чтобы заполнить весь проход между фортами, пришлось растянуть шеренги ровно в сотню бойцов) яростно врезалась во врага, на несколько коротких мгновений отбросив, исколов, выбив из седел, но крылатые гусары неслучайно считаются лучшими воинами срединных земель, к тому же их гораздо, гораздо больше. Вокруг разворачивается яростная сеча, в которой нет ни жалости, ни пощады, лишь неистовое мелькание клинков, брызги крови и беспощадная смерть…

– Эрод!!! Подними Руга, и скачите отсюда!!!

Держащийся справа телохранитель молча кивнул и бросился, считай, в самую гущу схватки, что всего за пару мгновений сместилась туда, где распластался на земле Аджей. Понимая, что дружинника сейчас просто зарубят, я бросаюсь вперед с оголенным клинком.

Удар! – и сабля, прочертив на солнце стальной круг, обрушилась на лицо вырвавшегося вперед леха; крик боли последнего на секунду меня оглушил. Удар! – и кисть ринувшегося на меня противника отделилась от руки вместе с зажатым в ней клинком. Удар! – и, скакнув вперед, я ушел от рубящей атаки врага, одновременно вскользь чиркнув саблей по его горлу.

Удар! – и в глазах потемнело, а голова словно взорвалась изнутри болью. Пропущенный замах палаша обрушился на искусной выделки шлем из самой прочной стали, и именно он спас мне жизнь. А в следующий миг меня оттеснили назад яростно орудующие клинками телохранители – горстка последних воинов, что на несколько мгновений отсрочили мою смерть.

Оборачиваюсь назад – Эрод вытащил бессознательное тело Руга из схватки, но не скачет прочь, а замер, словно чего-то ожидая. Бросаю взгляд вперед – а там лучшие воины Рогоры доживают свои последние мгновения; уже не в силах сдерживать врага, они продают свои жизни как можно дороже, силясь еще хоть на мгновение задержать лехов.

На моих глазах дружинник страшным ударом палаша расколол голову противника, укрытую шлемом, однако в руках его остался лишь обломок сломавшегося клинка. Пришпорив коня, он бросился вперед, прямо под удар сабли очередного леха, и, стремительно прыгнув на врага, выбил его из седла. Сцепившись, воины покатились прямо под копыта напирающих лошадей…

Нет, я не побегу. Да и не успею ускакать, просто не успею. Уж лучше встретить смерть здесь, лицом к лицу с врагом, среди воинов, что до последнего верили в нашу победу и свободу Отчизны…

Неожиданно в поле зрения попали показавшиеся за бруствером форта фигуры воинов.

Это же мои стрельцы!

Десятки воинов встали на боковой стенке, направив огнестрелы вниз, на гусар. В следующую секунду грянул залп, выбивший бросившихся ко мне всадников.

– Король!!! Быстрее к форту!!!

Осознав, что именно имеет в виду Эрод, разворачиваю коня к укреплению. Очередной залп подошедших стрелков отсекает нависшее преследование, часть воинов заскользили по гребню вала вниз, дабы защитить своего короля. Я же, сблизившись с Эродом, спрыгиваю с коня и помогаю дружиннику спустить Аджея вниз. Подхватив мужа Энтары под руки, мы вместе скатываемся в ров. Руга уже очень сильно побледнел от потери крови и находится, похоже, на грани.

Держись, зятек, держись!

Битва длилась еще несколько часов. Кровопролитная схватка кипела по всему фронту наших позиций, и ни одна из сторон не собиралась уступать. Гусары, проломив позиции моих бойцов в центре, одной частью втянулись в проход между фортами, где я с телохранителями сумел ненадолго их задержать. Вся старшая дружина, все две сотни воинов, пала в яростной схватке, но ценой своей жизни подарила время стрельцам левого фланга занять крайний форт и открыть огонь по врагу, отчасти воплотив мой план битвы. В средний же форт сумела оттянуться часть бойцов центра, которых лишь вскользь зацепил удар гусар. Более половины гвардейцев лехов атаковали вдоль фронта, легко сминая противника, но та часть стрельцов и пикинеров, что отступили в разбитое горло укрепления, устояли. «Драконы» же заняли боковую стенку форта и также открыли огонь, истребляя оказавшихся в огненной ловушке гусар.

Исход битвы решался на правом фланге, где мои рейтары и кирасиры вступили в схватку с дворянским ополчением лехов. Удар рейтар упредил атаку противника, но шансов выстоять в схватке у самих кавалеристов не было – полуторакратное превосходство врага гарантированно решило бы ее исход. Однако в самый напряженный момент рубки фланг противника атаковали кирасиры, успевшие разрядить самопалы перед таранным ударом в копье. Чаша весов схватки тут же склонилась в нашу сторону, но не исход битвы. Ибо в тыл кирасирам уже нацелились гусары…

Положение спасли пикинеры, следующие в проходе между центральным и правым фортами: в последний момент они бросились вперед фактически бегом и успели выстроить фалангу перед гусарами. Первые их ряды погибли, смятые ударом тяжелой кавалерии, но копейщиков было не менее двух тысяч, а гвардия лехов уже замедлила свой бег… Стрельцы же, следующие с бойцами правого крыла, поровну заняли оба форта и вторили соратникам залпами огнестрелов.

Таким образом, в битве наступило шаткое равновесие, когда ее исход решает не численность и выучка воинов, а их личное мужество и жажда победы. Еще шли в бой наемники фрязи и многотысячная масса необученных кметов, еще атаковали мои пикинеры от левого форта, но пересилить до убедительной победы не мог никто.

Однако хоть гусария и шляхта атаковали яростно и умело, но гибли дворяне Республики сотнями, и храбрость их пошла на убыль пропорционально увеличивающимся потерям. Мои же бойцы сражались за свое будущее, за свою свободу, мстили за поколения угнетаемых и забитых захватчиками предков, что не смели поднять головы на новых господ… Они стояли насмерть даже тогда, когда шанса не только победить, но и просто выжить не оставалось, – и потому мы выстояли! Бой закончился с заходом солнца, и поле битвы осталось за войском Рогоры.

А утром Якуб выслал парламентеров.