Практически невозможно представить себе всего многообразия женщин, живущих в домах, квартирах и на вокзалах. Если Вам пришла в голову мысль попробовать сделать это, то отбросьте ее как нелепую. Лучше идите в лес и, отыскав там трехобхватную сосну, попробуйте обхватить ее своим единственным жалким обхватом. Нет, конечно, я не спорю, можно созвать человек двадцать друзей и выпить если не море, то уж никак не меньше ящика, но это все корпоративные морочки, ненавистные нам, как любая западная технологическая мерзость.

В сторону беленького парка размашистой походкой шагала женщина в миниюбке. Живот ее нависал могучими складками над сусального золота пряжкой ремня, грудь смотрела в две стороны, изнасиловав зеленую, искусственного шелка кофточку, и ногти на ее ногах были окрашены в самые разные оттенки. За черепной крышкой женщины плавал аквариум с рыбками-барбусами, огромное блюдо крабового салата, разбитое в кровь лицо соседки снизу и похотливые утехи в компании из восьми человек третьего дня тому.

Женщина эта, звали которую Лидия Павловна, бросила на асфальт пустую пачку из под чипсов «Принглс» и ушла навсегда, а мимо пачки этой, спустя всего лишь одиннадцать часов, глядя через черепаховые очки в чарующую почву, пробежала Надежда Павловна. Наивные каблучки ее ног чуть-чуть тонули в свежем асфальте.

Надежда Павловна, которая ничего никогда не замечала, не заметила и того, как оказалась прямо перед белыми в трещину колоннами, каждая с квадратной трогательнейшей капителькой наверху, то бишь перед воротами подмосковного отпетого парка. Нежелание стоптать каблучки взяло верх над обычным страхом москвича перед зеленым массивом. Она вошла в парк, и почти совсем не прошло времени, как оказалась где-то глубоко в нем, почти что в середине. И в этот момент со страшной силой начала цвести сирень. В течение пятнадцати-двадцати секунд сила цветения сирени достигла восьми мегатонн на квадратный кубометр древесины. Волной цветения были выброшены из парка все насекомые и собаки, кошки же отдельные благодаря силе когтей оставались внутри, цепляясь за трещины коры и лица прохожих. Старая, как этот парк, преподавательница дендрологии произнесла: «Невиданный доселе показатель дружности цветения цветов!» — и тут же испустила дух. Кстати, солнышко за одиннадцать часов успело слегка подсесть, и парк полон был молодыми людьми с хрупкой и до конца не оформившейся психикой. Пораженные цветениевым ударом, они иногда падали, иногда подпрыгивали, но и в том и в другом случае неокрепшая психика давала сбой. Один молодой человек уже раскачивался на верхушке хрупкой, как мечта, лиственницы, двое других, давясь и чавкая, глотали чернила из огромной бутыли, а совсем юная девушка уже стояла на голове, да так, что юбка упала вниз, обнажив очень полненькие ноги в кремовых колготках.

Отличительной черточкой Надежды Павловны была трогательная способность не замечать огорчительного, поэтому она единственная двигалась спокойно сквозь сиреневое желе в нежной дреме и мутной благости.

И вдруг из зарослей мальвы шток-розы вынырнул бледный человечек, голый до пояса, в огромных черепаховых очках, с маленькой головкой и блестящими залысинами на оной.

— Здравствуйте, Надежда Павловна, — слегка задыхаясь, пропел он. — Позвольте преподнести Вам скромный букет цветов. Не сочтите нескромностью таковой проступок.

Не удивила Надежду Павловну полуголость незнакомца и не тронул мясницкий тесак в его левой руке, не задели ее фантастические размеры чудовищного букета оранжерейных роз в его худющих пальцах, другое оказалось для нее неразрешимой задачей.

— Откуда Вам, странный Вы человечек, известно имя мое? — осведомилась она.

— Часто-часто, — ответил загадочный человек, — читая лекцию о чистоте нравов безнравственной молодежи, вижу я сквозь нечистое стекло аудитории, как в школе институту моему супротивной, отделенная от мира решетками широчайшего окна, учите Вы детей мастерить, непрестанно вынимая из уязвленных конечностей режущие инструменты, и освобождая из тисков многопудовых неумные и неумелые, случайно и безнадежно зажатые пальцы немытых подростков. Имя же Ваше прочел я на школьной стене, рядом со словом нехорошим, которое прошлой ночью исправил я на слово «любовь». А сегодня вот цветочков прикупил и позвольте их подарить от души, ведь, может, уже не свидимся, — после чего незнакомец сунул свой букет в распахнутые объятья Надежды и, размахивая над головой тесаком, скрылся в сиреневых глубинах парка.

Окрыленная пустыми мечтами и отягощенная немыслимым букетищем, открыла Надежда Павловна дверь своей квартиры, осторожно переоделась и, поминутно то вздыхая, то скалясь в страшной улыбке, пошла ужинать. Содержимое холодильника осталось незамеченным ею, поэтому положила она букет на кухонный стол, порезала розы в мелкий веселый силос, поместила в таз с эмалевыми цветами на скользком дне, сдобрила майонезом и, закрыв глаза, съела все с густым наслаждением. Однако сытость не пришла к ней после трапезы, и она, не открывая глаз, понюхала воздух. Тонкий, но различимый аромат цветов доносился справа. Она пошла по его нитке и оказалась в ванной комнате. Там, на зеркальной полочке, стоял большой флакон французских духов. Надежда Павловна взяла его в пальцы и осторожно, превозмогая рвотный позыв, выпила весь. Стало веселей, чище и легче, но вожделенная сытость осталась все же далека.

В дверь позвонили, и Надежда Павловна открыла ее. В дом вошел ее мужественный муж, служащий мясником на скотобойне. Он сбросил куртку из мягкой, но свиной кожи и с нескрываемым любопытством потянулся ртом к губкам любимой жены. Учуяв запах цветочный, он сначала опешил, а потом стремительно пришел в неистовство.

— Опять ты за свое, коза драная! — закричал муж и ударил Надежду Павловну по лицу сеткой с яйцами. Надежда Павловна упала от этого на спину, прямо на груду обуви в прихожей. Она не заплакала, она чувствовала, что виновата. Муж между тем сорвал с нее ненавистно пахнущее платье и, найдя розочки на нижнем белье, зубами разодрал в клочки трусики и лифчик. Затем он отвел жену в спальню и приковал запястьями к холодной по весне батарее. Сам же скрылся на кухне, откуда вскорости растекся по всему дому жирный аромат жареного мяса. От такого запаха Надежду Павловну стошнило, и она заскулила жалобно, взывая к любимому мужу. Он пришел из кухни, подтер зеленую лужу, добродушно похлопал жену по ягодицам и опять удалился.

Прошло немного времени, и муж появился опять с огромной тарелкой жареной говядины. Разжимая ножом зубы жены, он стал запихивать ей в рот куски свежего мяса и заставлять ее жевать и глотать. Надежда Павловна при этом визжала, царапалась и быстро-быстро сучила тонкими ногами. Муж спокойно продолжал начатое, он был добрым и широким человеком. Он умел снисходительно относиться к мелким недостаткам супружницы. Через час Надежда Павловна ощутила, наконец, сытость и впала в теплое забытье. Заснула. Муж ее еще долго сидел рядом и проводил то и дело большой жесткой лапищей по жидким ее волосенкам. Потом заснул и он.

Под утро за распахнутым настежь окном над их головами пошел крупными прозрачными каплями по листве несказанно огромный и вкрадчивый, успокаивающий и зеленый рассветный дождь.