Что играет мной? Страсти и борьба с ними в современном мире

Калинина Галина

Эта книга — попытка последовательно изложить учение Православной Церкви о страстях, грехе и борьбе с ними, а также показать, в каком обличье действуют страсти в современном виде, как они управляют по­ведением человека. Книга опирается на православную антропологию, в ней приводится множество примеров как из жизни наших современников, так и из жизни христианских подвижников и святых.

Книга предназначена всем интересующимся пра­вославной антропологией и аскетическим учением Православной Церкви о страстях и борьбе с ними

 

Часть

I.

ПЛЕННИК ЗАКОНА ГРЕХОВНОГО

 

Я знаю, как на мед садятся мухи, Я знаю Смерть, что рыщет, все губя, Я знаю книги, истины и слухи, Я знаю все, но только не себя.

Франсуа Байон

 

Глава 1. Начнем с конца

Пред человеком жизнь и смерть,

и чего он пожелает, то и дастся ему.

Сир. 15; 17

Загробная жизнь... Что будет там, за пределами жизни? Этот вопрос волнует каждого из нас: кто-то задумывается над ним часто, кто-то ста­рается отогнать мысли о посмертном существо­вании как можно дальше.

Но умереть... уйти — куда, не знаешь...

Лежать и гнить в недвижности холодной...

Чтоб то, что было теплым и живым,

Вдруг превратилось в ком сырой земли...

Чтоб радостями жившая душа

Вдруг погрузилась в огненные волны,

Иль утонула в ужасе бескрайнем

Непроходимых льдов, или попала

В поток незримых вихрей и носилась,

Гонимая жестокой силой, вкруг

Земного шара и страдала хуже,

Чем даже худшие из тех, чьи муки

Едва вообразить мы можем?

О, это слишком страшно!..

И самая мучительная жизнь:

Все — старость, нищета, тюрьма, болезнь,

Гнетущая природу, — будет раем

В сравненье с тем, чего боимся в смерти» [1]Шекспир. Мера за меру.
.

В самом деле, что бывает после смерти? Небытие, как, впрочем, и загробное бытие, труд­но представимо человеческому рассудку. Един­ственное, что мы знаем о будущем существова­нии, единственное, в чем мы уверены, — это то, что вместе с жизнью исчезнет и время. Перешаг­нув через этот последний порог, мы оказываемся в вечности. И именно «вечность» (а не «неизве­стность») — самое страшное слово во всех на­ших рассуждениях. Ведь в этой, временной жиз­ни мы порой готовы терпеть лишения, скорби, обиды, дикую боль... В определенной ситуации мы согласимся даже на нечеловеческие мучения и будем стойко сносить их, осознавая их конеч­ность. Порой, переживая серьезные неприятно­сти, поддавшись отчаянию, думаешь грешным делом: «Эх, жить надоело!». Как бы ни была гре­ховна эта мысль, но возможность собственной волей покончить со своими страданиями придает нам силы жить дальше и терпеть беды, которые, приобретая статус временных, уже не кажутся столь ужасными.

Именно слово «вечно» (или «никогда» в атеистическом варианте) больше всего пугает нас в размышлениях о смерти. Пугает потому, что даже самое лучшее наше состояние, самое любимое занятие, помноженное на «вечность», не представляется привлекательным. В момен­ты философских размышлений и нравственных исканий мы пытаемся представить себе идеаль­ную вечность, вечность, в которой нам хотелось бы поселиться. И не можем. В самом лучшем случае наше воображение рисует то, чего мы не имеем. Так, голодный может представить себе сытую вечность, но человек, имеющий возмож­ность есть вволю, никогда не захочет оказаться на нескончаемом пиру. Любое, даже самое изыс­канное удовольствие вызывает чувство пресы­щения, если мы получаем его в большом количе­стве. Ощущение удовлетворения длится считан­ные секунды — задержать его мы не в состоя­нии. И причина этой скоротечности удоволь­ствия содержится вовсе не в окружающем мире, а, напротив, в самом удовольствии, в его глубин­ной сущности.

Если разобраться, что приносит нам удо­вольствие? Исключительно удовлетворение же­лания, удовлетворение страдания по поводу от­сутствия чего-либо в нашей жизни. Еда прино­сит удовольствие только голодному; объевшему­ся человеку становится плохо от одного вида пищи. То есть удовольствие от еды — это всего лишь прекращение страдания голодного. Удо­вольствие от плотской любви получает только тот, кто желает плотских утех. Изнасилованному человеку соитие не приносит никакой радости. Для человека, не ищущего славы, почет и извес­тность будут только в тягость. И если ты не испытывал гнева или зависти к ближнему свое­му, то никогда не обрадуешься его беде.

Наше земное существование полно страда­ния и неудовлетворенных желаний. Если у вас весь день сильно болел зуб, то вы почувствуете себя почти счастливым, когда боль пройдет. Но вы же не будете пребывать в состоянии блажен­ства всю оставшуюся жизнь только потому, что зуб больше не болит.

Если вы замерзли и промокли, то испытаете несказанную радость, оказавшись в теплом уют­ном доме и получив в придачу сухие носки и чашку горячего чая. Но сколько времени будет продолжаться ваше довольство жизнью? Таким образом, радости, получаемые нами, всего лишь сиюминутное прекращение этой вечной муки; одним словом, и не радости вовсе, а только отсутствие страдания.

Возникает закономерный вопрос: если мы не испытываем радости как таковой, то, быть может, ее и нет вовсе? Увы, человек, рожденный слепым, не в состоянии осознать, как прекрасен мир, он не понимает, чего лишается из-за отсутствия зре­ния. У человека, постоянно испытывающего боль, притуплены все ощущения. Он привыкает к боли, считает ее нормальным своим состоянием. И только избавившись от боли, он, наконец, поймет, что значит жить полной жизнью.

Но вот удивительно: бывает, что слепец не только не жаждет прозреть, но и боится исцеле­ния. Ему может казаться, что, приобретая зре­ние, он лишится чего-то очень важного, потеря­ет остроту ощущения. Так и нам представляется, что лишись мы сильных желаний — исчезнет удовольствие от их удовлетворения, то един­ственное удовольствие, которое нам доступно. И мы только сильнее разжигаем свои желания, либо постоянно потакая им и делая их, таким образом, еще более изощренными, либо лелея ях в душе и удовлетворяя их только изредка, усиливая тем самым степень удовольствия.

Но разве не логичнее было бы бороться со своими желаниями, справляться с ними и тем самым избавлять себя от страданий, связанных с их неудовлетворенностью?

Православие мыслит радость как нормаль­ное, естественное и правильное состояние чело­веческой души. Только вот под радостью подра­зумевается не сиюминутное удовольствие, выз­ванное временным освобождением от страдания путем удовлетворения желания, а именно выс­шая радость, которую получает человек от при­сутствия в сердце Святого Духа. Страдание же, напротив, рассматривается как состояние про­тивоестественное и неправильное. Это сильно противоречит общепринятому стереотипу, в ко­тором Православная Церковь якобы требует от человека постоянного насилия над собой во имя будущей награды в виде рая. Принимаемая мно­гими людьми система «торгово-денежных» от­ношений с Богом по принципу «ты — мне, я — тебе» по сути своей противна истинной религии и истинной вере. Если она и допускается в неко­торых объяснениях сути Православия, то ис­ключительно по снисхождению к человеческой слабости и человеческому неразумию.

Возьмем в качестве иллюстрации сказанно­го бытовую ситуацию. Ребенок заболел, и роди­тель уговаривает его выпить лекарство, пони­мая, что это необходимо для здоровья. Ребенок отказывается, потому что лекарство горькое. Родитель любит ребенка и понимает, что лекар­ство выпить необходимо. И одновременно жале­ет маленькое глупое существо, которое само не ведает своей пользы. В результате родитель пред­лагает сделку: выпьешь лекарство — дам кон­фетку. Истинный смысл сделки остается от ре­бенка скрыт, малыш не понимает, что забота родителя выражается вовсе не в конфете, а имен­но в лекарстве, помогающем побороть болезнь. Эта ситуация, которую ребенок осмысляет как «я — тебе, ты — мне», со стороны родителя расшифровывается как «я — тебе, я — тебе». Можно представить и другой пример. У ребен­ка ангина, и ему нельзя мороженое. Родитель, опять же из заботы о здоровье ребенка, запре­щает ему есть мороженое, угрожая наказанием. И ребенок соответственно не ест мороженое из страха перед наказанием, видя в этом стро­гость родителя, хотя, по сути, в обещании нака­зания, точно так же, как и в первом примере, видна забота родителя о здоровье ребенка. Ро­дитель же, в свою очередь, понимает, что истин­ной наградой будет не конфета, а выздоровле­ние, а истинным наказанием — не шлепок, а усиление болезни.

Очень часто мы ведем себя именно как такой ребенок, а посему воспринимаем религию как систему «поощрений — наказаний». Сколь час­то слышишь фразы типа «ты получил болезнь в наказание за грех». Но это наказание равно­сильно шлепку за съеденное во время ангины мороженое. В посылаемых нам болезнях в боль­шей степени содержится предупреждение. За­метьте, часто именно болезни удерживают нас от некоторых грехов, заставляют бороться с гре­ховными желаниями. Так, злоупотребление пи­щей, алкоголем, табаком неизбежно ведет к тем или иным заболеваниям. Зарабатывая свои брон­хиты, язвы, циррозы печени, мы приостанавли­ваем греховную деятельность. А для чего мы просим Господа избавить нас от болезни? Для того чтобы снова спокойно предаваться грехам?

Авва Полихроний рассказывал, что в мона­стыре Пентуклы был один брат, весьма внима­тельный к себе и строгий подвижник. Но его обуревало плотское желание женщины. Не вы-неся испытания, он вышел из монастыря и от­правился в Иерусалим, чтобы поддаться греху окончательно. Но лишь только он вошел в жи­лище блудницы, как вдруг весь покрылся про­казой. Увидав это, он немедленно вернулся в монастырь, благодаря Бога и говоря: «Бог по­слал мне эту болезнь, да спасет мою душу». И воздал великую хвалу Богу.

Луг духовный.

В том, что святые благодарили Господа за свои болезни, не было ни капли мазохизма. Мало того, не было в этом и «торговли»: сейчас поболею, зато потом будет хорошо. Нет, на­против, они, как разумные дети, благодарили родителя за шлепок, который помешал съесть еще одну порцию мороженого. Они благодарили Бога, Который не оставил их один на один бо­роться со своими желаниями, а помог и вразу­мил посредством малого наказания.

Что же мешает человеку уподобиться этим мудрецам? Что же заставляет нас непрерывно нарушать волю Отца Небесного и вредить себе всеми возможными способами?

 

Глава 2. О грехопадении

и первородном грехе

Прежде чем ответить на этот вопрос, нам при­дется вернуться к самому началу, к началу исто­рии нашего мира и человека. В Священном Пи­сании, в книге Бытия, повествуется о том, как Господь сотворил видимый и невидимый мир, живую и неживую природу и человека. Человек был создан последним из всех живых существ. На лестнице земных творений человек постав­лен на наивысшей ступени и в отношении ко всем земным существам занимает господствую­щее место. Человек равно принадлежит к миру духовному по своей душе и к миру вещественно­му по своему телу и потому есть как бы сокра­щение обоих миров и справедливо издревле на­зывался малым миром [2]См. «Православно-догматическое богословие» митр. Макария Московского.
.

Бог сотворил человека для того, чтобы он познавал Бога, любил и прославлял Его и через это вечно блаженствовал. Если спросить роди­телей, для чего они родили ребенка, они (если, конечно, это нравственно здоровые люди) от­ветят, что для радости и счастья. Разве может еще какое-либо назначение человека казаться более важным для него, ведь Сам Господь Бог и Творец — всемогущий, всеблагой, вседовольный. Разве имеем мы, люди, нужду в дитятке, кроме желания любить его и заботиться о нем? Тем более всемогущий Господь не имеет ни в чем нужды и Сам захотел создать человека для любви и блаженства. Но дьявол позавидовал блаженству прародителей и соблазнил их впаде­нием в грех.

До грехопадения человек не имел каких-либо изъянов в своей природе. Как и все творе­ние Божие, человек был совершенным. Более всего совершенство его природы выражалось в способности приобщаться Богу, участвовать в Божественной жизни. Но совершенство перво­зданного человека не было полнотой духовно-нравственного совершенства. Человеку предсто­яло развиваться и совершенствоваться путем собственной деятельности. В богоподобной и безгрешной природе ему была дарована только способность к постепенному и нескончаемому совершенству.

«Бог сотворил человека непорочным, пра­вым, любящим добро, чуждым печали и забот, сияющим всеми совершенствами, преизобилующим всеми благами, (...) сотворил смешанным из двух природ, созерцателем твари видимой, таинником твари, умом постигаемой, царем всего, что на земле, подчиненным Верховному Царю, земным и небесным, временным и бессмертным, видимым и постижимым для одного ума, как нечто среднее между великим и низким; сотво­рил духом и вместе плотию: духом для принятия благодати, плотию в предупреждение гордости; духом для того, чтоб он твердо стоял и прослав­лял своего Благодетеля, плотию для того, чтоб подвергался страданиям и, страдая, не забывал себя и вразумлялся, если бы вздумал превозно­ситься своим величием; сотворил животным, по­ставленным здесь, то есть в настоящей жизни, и переселяемым в другое место, то есть в будущую вечную жизнь, и — что составляет верх тайны — существом, обожаемым за свое прилепление к Богу, и обожаемым по причастию Божествен­ного озарения, а не претворяемым в Божию сущность» [3]См.: Свт. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. Книга 2, гл. 12.
.

Почему же Господь попустил грехопадение?

Тремя величайшими дарами наделил Творец человека при его создании: свободой, разумом и любовью. Дары эти необходимы для духовного роста и для блаженства человека. Но там, где свобода, возможно колебание при выборе, воз­можен соблазн.

Соблазн для разума — возгордиться умом: вместо познания премудрости и благости Божией, познания Бога, в котором полнота всего, искать познания добра и зла вне Бога; возжелать само­му быть «богом». Соблазн для чувства любви: вместо любви к Богу и ближнему любить самого себя и все то, что удовлетворяет низкие желания и дает временные наслаждения. Эта возмож­ность соблазна и падения стояла перед челове­ком, и первый человек перед нею не устоял.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский писал: «Почему Бог допустил падение человека, Своего любезного создания и венца всех творе­ний земных? На этот вопрос надо отвечать так: что если бы не допускать человека до падения, то его не надобно было создавать по образу и подо­бию Божию, не давать ему свободной воли, кото­рая есть неотъемлемая черта образа Божия, а подчинить его закону необходимости, подобно бездушным тварям — небу, солнцу, звездам, земному кругу и всем стихиям, или подобно бес­словесным животным; но тогда на земле не было бы царя земных тварей, разумного песнесловца Божией благости, премудрости, творческого все­могущества и промышления; тогда человек не мог бы ничем доказать своей верности и предан­ности Творцу, своей самоотверженной любви; тогда бы не было подвигов борьбы, заслуг и нетленных венцов за победу, не было бы блажен­ства вечного, которое есть награда за верность и преданность Богу и вечное упокоение после тру­дов и подвигов земного странствования».

1 Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене. подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?

2   И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть,

3   только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасай­тесь к ним, чтобы вам не умереть.

4   И сказал змей жене: нет, не умрете,

5   но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги,, знающие добро и зло.

6   И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожде­ленно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел.

7   И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания.

8   И услышали голос Господа Бога, ходяще­го в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая.

9   И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: [Адам,] где ты?

10   Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся.

11   И сказал [Бог]: кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?

12   Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел.

13   И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала? Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела.

14 И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми ско­тами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей;

15 и вражду положу между тобою и меж­ду женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в го­лову, а ты будешь жалить его в пяту.

16 Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни бу­дешь рождать детей; и к мужу твоему вле­чение твое, и он будет господствовать над тобою.

17 Адаму же сказал: за то, что ты послу­шал голоса жены твоей и ел от дерева, о кото­ром Я заповедал тебе, сказав: не ешь от него, проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей;

18   терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою;

19   в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься.

20   И нарек Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала матерью всех живущих.

21   И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их.

22   И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно.

23   И выслал его Господь Бог из сада Едем-ского, чтобы возделывать землю, из кото­рой он взят

24   И изгнал Адама, и поставил на восто­ке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни.

Для верующего человека несомненно, что повествование книги Бытия о грехопадении прародителей не миф, не аллегория, а действи­тельное событие. Грех проник в человеческую природу под влиянием диавола, воспользовав­шегося обличьем змея как орудием искушения и прельстившего Еву к преступлению заповеди. Но змий-диавол был только внешней причиной падения первых людей. Действуя хитростью, лес­тью, смущением, он обольщал, склоняя Еву ко греху, но силой принудить ее к этому не мог. Внутренняя и главная причина происхождения греха заключалась в самих прародителях. Скло­нившись на обольщение дьявола, они злоупотре­били своей свободной волей, и сделали это не по необходимости и не по принуждению, а един­ственно по своему собственному решению, по­чему и понесли на себе всю тяжесть последствий нарушения заповеди.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) так объ­ясняет причину грехопадения Адама и Евы: «Уди­вительно, с какой легкостью совершилось паде­ние праотцов! Не было ли оно предуготовлено их внутренним расположением? Не оставили ли они в раю созерцание Творца, не предались ли созерцанию твари и своего собственного изящес­тва? Прекрасно созерцание себя и твари, но в Боге и из Бога; с устранением Бога оно гибельно, ведет к превозношению и самомнению... Праот­цы, оказав преслушание Богу и склонившись в послушание диаволу, сами себя сделали чужды­ми Бога, сами себя сделали рабами диавола. Обещанная им смерть за преступление заповеди тотчас объяла их. Дух Святой, обитавший в них, отступил от них. Они были представлены соб­ственному естеству, зараженному духовным ядом. Этот яд сообщил человеческому естеству диавол из своего растленного естества, преисполненно­го греха и смерти» [4]Свт. Игнатий (Брянчанинов). Слово о человеке.
.

Если же мы обратимся к писаниям св. отцов, то заметим важную для нас мысль. Главное «жало смерти», начало болезни — в том, что за пре­ступление заповеди, в силу этого преступления, пресеклось живое общение с Богом, Дух Святой отступил от праотцов. Все остальное, все разно­го вида повреждения человеческой природы, скорби и страдания идут уже вслед за этим. И начало всех страстей — в отступлении от чело­века Духа Святого.

Кто внимательно углубляется в самого себя, тот не может не согласиться с апостолом Павлом:

Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю f а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Итак, я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, приле­жит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противобор­ствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. (Рим. 7, 18—23).

Наблюдательный человек не может не при­знать следующих фактов: а) в нас постоянно про­исходит борьба между духом и плотью, разумом и страстями, стремлением к добру и влечением к злу; б) в этой борьбе победа почти всегда остает­ся на стороне последних: плоть преобладает над духом, страсти господствуют над разумом, влече­ния ко злу пересиливают стремления к добру; мы любим добро по своей природе, желаем его, но чтобы творить добро, не находим в себе сил; мы зла не любим по природе, а между тем влечемся к нему неудержимо; в) навык ко всему доброму и святому приобретается нами с великими усилия­ми и очень медленно; а навык ко злу приобрета­ется без малейших усилий и очень быстро; г) от­выкнуть от какого-либо порока, победить в себе какую-либо страсть, иногда самую незначитель­ную, для нас очень тяжело; а чтобы снова впасть в грех, изменить добродетели, которую мы при­обрели с большим трудом, — для этого часто до­статочно какого-нибудь слабого искушения.

Вот это преобладание зла над добром в человеке замечаем и мы, и замечали все, жившие до нас.

Но философские, биологические, психоло­гические объяснения, какие придумывают для этого явления люди, не могут быть исчерпываю­щими и столь удовлетворительными, как то, ко­торое предлагает Божественное Откровение сво­им учением о наследственном прародительском грехе.

Нельзя принять мнение древних философов о том, что источник всего зла, существующего в человеке, заключается в его теле, и что веще­ство, материя, в которую облечен дух человека, по своей природе противоборствует всем его духовным стремлениям, затемняет его разум, производит беспорядки в его воле и сердце и от заблуждений неизбежно влечет к порокам.

Во-первых, это мнение ведет к самым ги­бельным следствиям, противоречащим самой христианской вере и Священному Писанию. Если материя есть источник греха, то, значит, винов­ник греха есть Бог; потому что Он есть Творец вещества и материи, Он создал наше тело, равно как и душу, и соединил их между собой. Из этого следует, что мы не подлежим никакой ответ­ственности, мы невинны, когда делаем зло, пото­му что мы поступаем соответственно той приро­де, которую дал нам Бог. Значит, нет никакой разницы между добром и злом, и нравственные законы не имеют для нас никакого значения, включая и те заповеди, которые зачем-то дал нам Бог через Моисея.

Во-вторых, это мнение противоречит опыту, ничего не объясняя. Если предположить, что дух и плоть противоборствуют в нас по самой своей природе; если, пока дух влечет нас к добру, плоть так же естественно влечет нас ко злу, то почему дух в нас слабее плоти? Почему влечение ко злу преобладает над влечением к добру? Почему они хотя бы не равносильны между собой? С другой стороны, хотя справедливо, что некоторые страс­ти и пороки имеют основание в нашей психосо­матической организации, например — гнев, ко­торому особенно бывают подвержены люди хо­лерического темперамента; но зато другие страс­ти и пороки, такие как самолюбие, гордость, зависть, честолюбие, которые не зависят от тем­перамента и зарождаются прямо в душе, именно в душе и находят для себя и начало и поле для деятельности.

Существует мнение и о том, что зло в чело­веке есть неизбежное следствие его ограничен­ности и несовершенства. И что, получи человек большую силу и власть над природой, он менее испытывал бы нужду в чем-либо, а значит, и менее совершал бы зло. И современное неоязы­чество и оккультизм опираются в своих теорети­ческих построениях на эти два мнения. Но быть несовершенным — значит обладать качествами менее высокими, чем у другого существа, по­ставленного выше на лестнице бытия; но быть грешным — значит через злоупотребление сво­бодой нарушать те отношения, которые должны существовать между Творцом и разумной тва­рью, значит произвольно уклоняться от пути Божественных заповедей и идти против соб­ственного назначения. Бог не требует от нас таких добродетелей, которые были бы выше наших сил; не обязывает к святости, которая недоступна нашей природе. Он требует только того, что нам совершенно естественно и что мы можем сделать по своим силам. А если так, то нарушение закона Божиего человеком нельзя уже считать простым следствием его ограничен­ности и относительного несовершенства — нет, это есть действительное зло, свидетельствую­щее об искажении и порче его природы после грехопадения.

Гуманистические теории, возникнув в Запад­ной Европе во время эпохи Возрождения, поро­дили мнение о том, что источник зла лежит не в природе человека, а в недостатках его воспита­ния; что каждый человек рождается чистым и невинным, каким создан был Адам, а делается злым и порочным вследствие дурного воспита­ния, плохих примеров, тяжелых социальных ус­ловий жизни и т.д. Это мнение господствует ныне во всех современных постхристианских и атеистических педагогических теориях и школах. Придерживались этого мнения и основатели фи­лософских направлений Жан Жак Руссо, Лев Толстой и т. д. Оно совершенно противоречит христианской педагогике, утверждающей, что человек не может сам «вытащить себя за волосы из болота», как барон Мюнхгаузен, а нуждается во враче более могущественном — в Господе нашем Иисусе Христе, искупившем нас от смер­ти и вечного мучения. Если бы мнение о «дурном воспитании» было верным, то вызывает недо­умение, почему человечество до сих пор не пере­воспитало себя, не научилось хранить невин­ность и чистоту с рождения до смерти; непонят­но, по какой это горькой необходимости все люди и сами получают, и другим передают имен­но худое воспитание. Если человек рождается добрым, без всякой тяги ко злу, то почему он непременно увлекается дурными примерами и не находит в себе сил противостоять порокам? Почему зло делаем мы легче, чем добро? Ведь любой родитель, любой воспитатель подтвердит, что даже маленький ребенок, растущий в любя­щей атмосфере, порой проявляет такую недю­жинную агрессию и строптивость, сжимая ку­лачки в случае недовольства, так машет на взрос­лого, что диву даешься: откуда это в нем взялось?

Самое убедительное и удовлетворяющее ра­зум решение всех этих вопросов, самое справед­ливое объяснение зла, существующего в челове­ке, предлагает Божественное Откровение, когда говорит нам о том, что первый человек дейст­вительно был создан совершенным, добрым и невинным, но что он согрешил перед Богом и таким образом повредил всю свою природу, а вслед за тем и все люди, происходящие от него, естественно рождаются с прародительским гре­хом, с поврежденной природой и склонностью ко злу. Мы знаем из опыта и по простым соображе­ниям, а теперь еще и из генетики, что не может древо злое давать добрые плоды (Мф. 7,18); что из зараженного источника течет зараженная вода; что, когда повреждается корень растения, по­вреждаются и стебель, и плоды. И человечество, растленное в своем корне, неизбежно должно являться растленным в своих ветвях. И если первый человек сделался грешным, повредил всю свою природу, то и потомство его не может не наследовать эту греховную и поврежденную природу.

Следствия грехопадения прародителей [5]Митрополит Московский Макарий. Православно-догматическое богословие. Т. 1, пар. 90.
Следствия эти прежде всего обнаружились в душе прародителей, потом простерлись на тело и на все внешнее благосостояние их.

Следствия в душе:

1)    Расторжение союза (религии) с Богом, потеря благодати, смерть духовная. Лишь толь­ко пали Адам и Ева и омрачились грехом, тотчас неизбежно прервалось их общение с Богом, и оста­вила их благодать Святого Духа, обитавшая в их сердцах, ибо нет и не может быть общего у света со тьмою даже на одну минуту (2 Кор. 6, 14). А вслед за тем над ними немедленно исполнилась угроза Бога-законодателя: ибо в день, в который вкусишь от него, смертью умрешь (Быт. 2, 17). Они умерли тогда душою, которая не может жить в отчуждении от Бога, источника жизни, не может жить без благодати, как тело без воздуха и пищи.

2)    Помрачение разума. Это обнаружилось немедленно после падения, когда они старались укрыться от Бога Вездесущего и Всеведующего, своего Творца, среди райских деревьев.

3)   Потеря невинности (не телесной в плотс­ком соитии, а душевной), низвращение воли и преклонность ее более ко злу, нежели к добру. Это видно: а) из того, что, как только прародите­ли согрешили, «открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги» (Быт. 3, 7), чего прежде не замечали; б) из того, что к Богу, своему Отцу и Благодетелю, вместо прежней сыновей любви вдруг почувствовали рабский страх (Быт. 3, 9— 10); в) наконец, из того, что, давая отчет перед Богом в своем грехе, вздумали вместо раскаяния приносить лукавое оправдание. Адам слагал вину на жену и даже на Бога, давшего ее: «жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел» (Быт. 3, 12), а жена слагала вину на змия.

4)   Искажение образа Божия. Если образ Божий начертан в душе человека и преимуще­ственно в ее силах, уме и свободной воле, а эти силы потеряли многие совершенства и искази­лись через грех Адамов, то, значит, исказился вместе с ними и образ Божий в человеке.

Следствия для тела:

1)  Болезни, скорби, изнеможение. Повредив все силы души, грех прародителей, как действие противоестественное, неизбежно произвел по­добное же расстройство и в их теле, внес в него семена всякого рода болезней, усталости в тру­дах, расслабления и страданий.

2)  Смерть. Смерть телесная соделалась не­обходимым последствием грехопадения наших прародителей, с одной стороны, потому что грех привнес в тело их разрушительное начало болез­ней и изнеможения; а с другой — потому, что Бог удалил их по падении от древа жизни, плодами которого они могли бы поддерживать свою жизнь навсегда.

Следствия по отношению к внешнему состоянию человека:

1)   Изгнание его из рая. Рай был блаженным жилищем для невинного человека и уготован был для него единственно по бесконечной благо­сти Творца; теперь, когда человек согрешил и прогневал своего Владыку и Благодетеля, ви­новный соделался недостойным такого жилища и справедливо изгнан из рая.

2)   Потеря или уменьшение власти над жи­вотными. Власть эта основывалась на том, что человек создан был по образу Божию, следова­тельно, как скоро через грех образ Божий по­мрачился в человеке, неизбежно должна была ослабеть и власть его над животными.

3)   Проклятие земли в делах человека: про­клята земля за тебя, со скорбью будешь пи­таться от нее во все дни жизни твоей; тернии и волчцы произрастит она тебе (Быт. 2, 17-18).

Какое же отношение к нам может иметь поступок, совершенный тысячи лет назад, пусть и нашими прародителями? Разве мы лично ви­новны в том, что сделали они тогда, разве можем наказываться за то, что не совершали. Но дело в том, что все люди произошли от Адама согрешив­шего и осужденного, в нем «на генетическом»уровне, если можно употребить здесь это срав­нение, произошли необратимые изменения, ко­торые мы и унаследовали вместе с человеческой природой и естеством. Мы все, через естествен­ное рождение и происхождение от Адама, подпа­ли Божьему наказанию и подлежим смерти. Говорит «Православное исповедание»: «Первородный грех есть преступление закона Божия, данного в раю прародителю Адаму, когда сказано было к нему: От древа познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь (Быт. 2, 17). Сей прародительский грех перешел от Адама во все человеческое естество, поскольку все мы тог­да находились в Адаме, и таким образом через одного Адама грех распространился на всех нас. Посему мы зачинаемся и рождаемся с сим грехом, как учит Св. Писание: как одним человеком грех вошел в мир, и грехом — смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили (Рим. 5, 12).

Но этот основополагающий догмат Право­славия особенно трудно уясним для рационалис­тического мышления, и здесь сегодня более все­го претыкаются те люди, которые в вопросах веры привыкли более руководствоваться анали­тическим мышлением, а не простотой веры. Хри­стианской простоте свойственно на крылах сми­рения и доверия учению Церкви легко и скоро перелетать через все догматические трудности и непостижимости » [6]Архим. Лазарь (Абашидзе). Грех Адамов, М. 2001.
.

«Бог не создал человека грешным, а чистым и святым. Но когда первозданный Адам потерял сию одежду святости, не от другого какого греха, а от одной гордости, сделался тленным и смерт­ным, то и все люди, происходящие от семени Адамова, бывают причастны прародительского греха от самого зачатия и рождения своего. Кто сим путем родился, хотя бы не сделал еще ника­кого греха, уже грешен есть тем прародительс­ким грехом. По сей причине пришло иное рожде­ние, или возрождение, которое возрождает чело­века чрез святое Крещение Духом Святым, опять воссоединяет его с божеским естеством, как было тогда, как создали его руки Божий, восстановляет все душевные силы его, обновляет их и приводит в то состояние, в каком были они до преступления первозданного Адама». [7]Прп. Симеон Новый Богослов. Творения, т. 1. Слово 37.

Общую веру христианской Церкви в сущес­твование первородного греха подтверждает древ­ний обычай, который не потерял своей важности и сегодня: крестить новорожденных младенцев, которые не имеют еще личного греха, но по­скольку произошли от плоти Адама, то восприяли заразу древней смерти через самое рождение, и которые тем удобнее приступают к приятию Крещения и отпущения грехов, что им отпуска­ются не собственные, а чужие грехи. (См. По­становления Карфагенского собора в 252 г.)

Святой Григорий Палама: «После преслу-шания мы были осуждены на смерть тела, по­скольку тогда Бог так сказал Адаму: земля ты и в землю возвратишься» (Быт. З;19). Ибо как оставление тела душой и отделение ее от него является смертью тела, так и оставление души Богом и отделение от Него является смертью души, хотя иным образом она и остается бес­смертной. Ибо хотя она, будучи отделена от Бога, становится гнусной и неключимой — даже больше чем труп, — но в то же время она не растворяется после смерти, как это бывает с телом, потому что она имеет свое бытие, незави­симо от состава элементов. Разумная душа, бу­дучи отделена от Бога, не только становится деятельной в дурном отношении, жительствуя, несчастная, до такой степени беспорядочно (а затем так же продолжая жить и в разделении с телом), что, наконец, во время Суда вместе с телом, в неразрешимой и невыносимой связи, будет предана вечному мучению, уготованному для дьявола и ангелов его (см. Мф. 25, 41), потому что все они мертвы, хоть и деятельны на зло; потому что они справедливо были отверже­ны от Бога, Который есть Сама Жизнь. Первый, кто подъял эту смерть, был сатана — как спра­ведливо, вследствие непослушания, отвержен­ный от Бога, — который затем через злостный совет увлекши нас в непослушание Богу, сделал нас вместе с собою участниками ее. Но Христос, своею жизнью по человеку, через дела явив вся­кое послушание, освободил наше естество от этой смерти. Подобало же, конечно, не только то самое человеческое естество, которое было в Нем воспринято, но и весь человеческий род обессмертить и возвести к общению с оною жиз­нью, которая со временем и для тела будет хода­таем вечной жизни, как, напротив, оная смерть души явилась причиной смерти и для тела» [8]Беседы (Омилии) св. Григория Паламы. Ч. 1.
.

Человек выходит из купели крещения чис­тым и от первородного греха, и от всех личных грехов, совершенных им до принятия этого Таин­ства. Но это не значит, что купель вместе с грехами отняла у него и тяготение к ним. Нет, оно остается как следствие поврежденной паде­нием природы. Стремление к страстям уничто­жается долгим подвигом, через насаждение в себе противоположных им добродетелей, при помощи благодати Христовой.

 

Глава 3. Что такое грех?

Часто, слишком часто история грехопадения пра­родителей становится предметом двусмыслен­ных шуток и легкомысленных острот. Но послед­ствия грехопадения таковы, что все человечество и до сего дня и до самого Страшного Суда будет нести на себе как некую духовную радиацию последствия этого губительного проступка.

Адам был изгнан из рая и 930 лет нес на земле труды и скорби, возделывая ее. Сидя «пря­мо рая» и оплакивая «свою наготу», он, пред­назначенный к бессмертию, вкусил, наконец, и саму смерть. Праотец, хоть и принес покаяние, но умер телесной смертью, и душа его сошла во ад. Во ад сходили и все его потомки. И нужно было еще пять тысяч лет страданий человече­ства, чтобы пришел в мир Примиритель и Иску­питель Сын Божий Господь Иисус Христос.

Что же такое грех, и почему столь тяжки его последствия для человека? Грех есть беззаконие (1Ин. 3, 4). И важно понять, что апостол Иоанн под словом «грех» разумеет не одно из многих прегрешений, но совокупность всего греха, су­щего в мире, грех в его метафизическом смысле. Равно как и «беззаконие» «значит не одно из беззаконий, не беззаконие вообще, а беззако­ние, по преимуществу заслуживающее это на­звание, — то что несет в себе самое начало беззаконности, беззаконие в чистейшем и пол­нейшем виде и смысле — деяние, в высшей степени совокупляющее в себе все то, за что отдельные беззакония называются беззако­ниями само беззаконие или, одним словом — БЕЗЗАКОНИЕ» [9]Свщ. Павел Флоренский. Столп и утверждение истины. Письмо седьмое: грех.
. Все это показывает, что грех есть извращение закона, «того Порядка, кото­рый дан твари Господом, того внутреннего Строя всего творения, которым живо оно, того Устрое­ния недр твари, которое даровано ей Богом, той Премудрости, в которой — смысл мира» [10]См. вышеуказ соч.
.

Грех — это нарушение воли Божией о нас.

Склонность к тому или иному виду греха заложена в человеке генетически; к некоторым порокам он остается равнодушен, а для того, чтобы победить другие, иногда требуется целая  жизнь. Данная лестница страстей объемлет всю духовно-телесную природу человека: от низмен­ных животных похотей до утонченных, сугубо душевных пороков. По учению свв. отцов, по мере духовного роста человека вследствие не­правильной аскетической направленности воз­растает опасность впасть в более тяжкие с точки зрения исцеления пороки, поражающие уже ду­ховную природу человека. Главным мотивом гре­ховной жизни человека, корнем греха являются эгоизм, чрезмерное внимание к собственному бытию в ущерб бытия окружающих. Грех проявляет себя как [11]См.: Свт. Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения. М., Лепта, 2003. С. 196-248.
:

—   дело;

—   расположение или страсть;

—состояние и греховное расположение души.

Итак, грех есть преступление повелеваю­щей или запрещающей заповеди Божией или, как говорит апостол, грех есть беззаконие (1 Ин. 3; 4). В этом определении мы видим сразу две особенности: это злоупотребление свободой и презрение закона.

Грех имеет место только в существах разум­ных — как бестелесных (Ангелы), так и соеди­ненных с телом (люди). Как особое преимуще­ство Господь даровал нам свободу. Но вместе со свободой мы получили и выбор: можем обра­щаться к Богу и можем отвергнуть Его. Эта возможность дана нам потому, что составляет свойство свободы, а цель свободы — чтобы тварь, свободно служа Богу и исполняя волю Его, тем больших сподоблялась благ, станови­лась пространнейшим вместилищем блаженства. Очевидно, что тварь, уклоняющаяся от воли Бо-жией, злоупотребляет свободой, причем делает это самовольно, по выбору, всегда имея при этом возможность исполнить эту волю. Грех всегда есть наше вольное дело, совершенное не по принуждению, а по необузданной воле.

Грех есть преступление закона, который ос­тается неизменным, поэтому, совершая что-либо противное заповеди-закону, мы нарушаем его сами в себе, но не изменяем закона. Так, напри­мер, сегодня многие государства разрешили одно­полые браки, а некоторые протестантские церк­ви позволили женщинам быть епископами, но эти реформы не изменили закона, всегда едино­го, и поэтому являются преступлениями, а те, кто им следует, — грешниками или преступниками.

Откуда грех? Из свободного желания твари предпочесть закону свое хотение. Это, конечно, весьма приблизительное объяснение, потому что никто из нас не знает, как совершенная тварь могла захотеть стать на место Творца.

Греховное расположение, иначе грехов­ная склонность, страсть, есть постоянное желание грешить определенным образом или любовь к греховным делам и предметам. Откуда берутся страсти? Ни один человек не рождается с какой-либо «готовой» страстью. Каждый из нас приходит только с корнем всех страстей — с гордостью. Главные проявления в нас гордости есть самолюбие, лихоимство (желание иметь то, что нам не принадлежит) и сластолюбие (любовь к удовольствиям). Они уже порождают все ос­тальные страсти, которые состоят между собой в тесной связи. В составе страсти следует разли­чать сердечное расположение и привычные дей­ствия, удовлетворяющие страсть. Страсть есть усвоенный греховный навык, отделяющий нас от Бога и убивающий в нас стремление к жизни в Боге. Страсти не образуются сами собой, но развиваются при нашем содействии. Позывы на тот или иной грех происходят из растления на­шей природы после грехопадения, но удовлетво­рение греха, тем более неоднократное, до при­вычки, состоит в нашей воле. Например, страсть гордости образуется от того, что мы постоянно считаем себя более значимыми, чем остальные, а страсть гнева — от того, что мы постоянно позволяем себе ругаться и раздражаться.

Подробнее же о страстях мы будем говорить ниже, во второй части нашей книги.

Грех как состояние или греховное настро­ение души определяется тем, что в человеке отсутствует жажда Божественного: такой человек не только не ощущает никакой потреб­ности в Боге, но часто и отвращается и бежит всего, что напоминает о Боге. У него нет силы: «хотел бы, говорит он, но не могу пересилить себя». Нет и богообщения: он отвратил очи свои от Бога и не только не взирает на Него, но и не хочет взирать и даже боится. Внутреннее чувство и совесть уверяют его, что он отпал от Бога; вместо желания ходить в воле Божией у него есть своеволие, или он избрал началом для своей деятельности свою волю, делает что хо­чет. Вместо ожидания небесной помощи у него самонадеянность, или вообще земные сред­ства (деньги, сила, связи и т.п.); нужды в за­щите веры и Церкви Христовой у него нет. Христос и Святая Церковь становятся для него чем-то сторонним, не совсем нужным, если не вовсе излишним.

Разве не нарисовали мы психологический портрет сегодняшнего человека? Главное же в этом «герое нашего времени» то, что он стре­мится жить по своей воле с отвращением от Бога или невниманием к Нему и Его закону. И чем больше в этом отвращении сознательной нена­висти, тем дальше отпадет такой человек в грех, тем больше зла причинит себе и окружающим, даже руководствуясь самыми благими намере­ниями, не говоря уж о злых.

* * *

В зарождении греха участвуют все три силы души: ум, чувство и воля. Зачавшись в уме, грех гонится к цели волей и разрождается чувством облегчения и наслаждения. Начинается же все с простого помысла.

Помысл — это мысль, возникающая в голо­ве человека, некое представление о вещи, или идея. Помысл может приходить к человеку из­нутри или снаружи, то есть он может исходить из глубины души самого человека или быть мыслью беса, засеваемой в нас для искушения. Через наш мозг проходят за день миллионы помыслов; какие-то из них мы оформляем в размышления, какие-то предстают как зрительные образы, ка­кие-то проносятся в виде смутных, неосознан­ных ощущений и желаний.

Прилог (приражение) —так называют дей­ствие всякого вносимого в сердце помысла, ко­торый рассматривают в уме. Состояние прилога безгрешно, как таковой прилог не заслуживает ни одобрения ни осуждения, потому что это дей­ствие помысла на наш ум и сердце не зависит от нас. Например, мы смотрим по телевизору пере­дачу о наркотиках. Поступающая к нам инфор­мация обрабатывается у нас в уме, мы как бы изучаем, рассматриваем предмет, еще никак не выражая к нему нашего отношения, не опреде­лившись в нем.

Сочетание — это собеседование, препира­тельство человека с помыслом. Мы уже рас­смотрели предмет и теперь определяемся в на­шем к нему отношении (нравится — не нравит­ся), думаем, что выбрать, как поступить, как отреагировать. На этой стадии помысл будет стараться вызвать ощущение удовольствия или мечту об удовольствии, которое может нам дос­тавить этот предмет. Собеседованием св. отцы называют эту стадию потому, что мы удерживаем в себе помысел, соглашаемся с тем, что он в нас находится, и не гоним его из ума и чувств. В этот момент человек волей склоняется к принятию помысла, согласию с ним. Это, собственно, и является началом духовной болезни, моментом зачатия в нас греха или страсти.

То есть, просматривая передачу про нарко­тики, мы вдруг думаем: «А может, в этом и правда что-то есть...» И начинаем вертеть эту мысль так и этак, как бы собеседовать с нею, примеривая к себе возможные удовольствия и испытывая от этого чувственно-эмоциональное возбуждение.

Чаще всего пришедший помысел, например, идея попробовать наркотики, будет утверждать­ся в излишних разговорах на эту тему с друзьями и приятелями, через чтение книг или просмотр фильмов, причем человек не всегда отдает себе отчет в том, что все кругом как будто сговори­лись обсуждать эту тему: и друзья, и модные журналы, и передачи по телевизору, которые, хоть и осуждают наркотики, но... Помысл все вертится и вертится в голове, все более и более человек привыкает к нему.

Сосложение — это благосклонный прием помысла, пришедшего в душу. В этот момент чувство предполагаемого удовольствия, дости­гая высшей интенсивности, легко переходит в желание. В желании воля все сильнее увлекает­ся помыслом и перерастает в решимость на деле осуществить то, о чем уму говорит помысел, чувству — удовольствие, и что предвкушается душой как наслаждение. Произошло согласие души на грех.

Человек уже нашел в помысле или удоволь­ствие, или путь к получению его и начинает вооб­ражать, какие чувства он будет испытывать. Удов­летворение возникшего желания в этот момент решено, и человеку остается только совершить поступок, воплотить в дело свое намерение.

Вернемся к нашему примеру: поразмышляв на тему наркотиков и решив, что они могут доставить какое-то удовольствие, человек пред­ставляет, как он будет испытывать это удоволь­ствие, всячески приукрашая и преумножая его. Так подогревается желание и возникает влече­ние к наркотикам, представление о которых вне­сено помыслом в процессе прилога. Человек начинает думать о том, что ему просто необходи­мо испытать эти ощущения, «узнать, что это такое», ему хочется наслаждения, о котором столько говорят, хочется этого состояния. И человек уже готов подчиниться возникшему вле­чению и попробовать модную марихуану или кокаин, хотя пять минут назад он даже и не подозревал об их существовании.

Пленение — «насильственное и невольное отведение сердца в плен, удержание в нем и слияние будто в одну жизнь с предметом пленив­шим». От этого слияния исчезает «нормаль­ное», доброе наше состояние (теряется покой и мир душевный). Пленение есть невольное увле­чение сердца к нашедшему помыслу, или посто­янное водворение его в себе — совокупление с ним, отчего повреждается сама структура человеческого «я». Это стадия «навязчивой идеи» — постоянного размышления о предмете страсти. Человек уже решил совершить посту­пок, действие, направленное на удовлетворение своего влечения к предмету, и в уме и сердце, собственно, уже его совершил.

Очевидно, что всю нравственную важность и силу влияния на нас помыслы приобретают от нашего согласия и принятия их, которые и име­ют определяющее значение для поведения чело­века, поэтому и оцениваются как «самое дело», как поступок, именно потому, что мы сами впус­тили в свою душу болезнь.

Прежде чем совершить принятый в сердце грех, в душе человека (разумеется, воюющего со страстями, а не плывущего по течению) проис­ходит борьба с помыслом.

Борьба — это взаимное сопротивление по­мысла и ума. Ум то хочет уничтожить помысел, отвергает его, противится возникающему влече­нию, то соглашается с ним, хочет реализовать его, чтобы испытать удовольствие, хочет удов­летворить влечение. Борьба происходит между совестью человека, его представлениями о добре и зле, его добрыми влечениями и наклонностями с одной стороны, и страстными влечениями, жаж­дой удовольствий, стремлением во всем пота­кать себе (самоугождением), жалостью к себе (саможалением) — с другой.

В зависимости от душевного состояния че­ловека, в особенности от его опыта жизни по совести, от навыка воли отстаивать доброе или, наоборот, во всем соглашаться со страстными влечениями, эта внутренняя борьба может быть более или менее продолжительной и сделаться причиной нашей победы над страстью и грехом, а значит, и над смертью, или причиной наших мучений — страданий тела и души, болезней, тоски и боли, причиняемой человеку победив­шем грехом, — именно такова его цена за крат­ковременное псевдоудовольствие. Псевдо —потому что не на самом деле, а только в нашем воображении, в нашем сознании.

Мы говорим о псевдоудовольствии, то есть об отрицательном удовольствии, потому что от­личаем его от истинного, настоящего. Сообраз­но с тем, что существуют душа и тело, различают наслаждение духовное и телесное. Наслажде­ние, имеющее своей причиной Бога, умиротво­ряет, тогда как наслаждение от греха и дьявола оставляет после себя беспокойство, тоску, угры­зения совести, душевный разлад, может привес­ти к депрессиям, неврозам и тяжелым психичес­ким заболеваниям (шизофрения, паранойя). На­слаждение, вызывающее боль и смятение, также происходит от демонов и связано со страстями и их действием в человеке.

Следует отметить, что в самом понятии удо­вольствия нет ничего плохого или отрицательно­го. Как мы уже говорили, удовлетворение опре­деленных потребностей (еда, сон, половые отно­шения, творчество и т.д.) приносит человеку удо­вольствие, чувство приятности. Отрицательным удовольствие становится только в том случае, когда в человеке начинает господствовать увле­чение стремлением к приятностям жизни самим по себе, когда удовольствие, наслаждение явля­ются целью удовлетворения потребностей [12]См.: СМ. Зарин. Аскетизм по православно-христианскому учению. С. 621.
.

В нашем примере наркотики как нельзя луч­ше иллюстрируют, что такое псевдоудовольствие. Человек принимает наркотическое вещество не ради него самого, не ради разрешения какой-либо проблемы (за исключением языческих куль­тов, связанных с приемом галлюциногенов), а именно ради получения удовольствия, ценой ко­торого будут страдания, болезни и конфликты. Точно так же обжора с весом, угрожающим его здоровью, предается чревоугодию, а сребролю­бец — накоплению богатств, часто связанному с огромным риском для жизни.

Известный американский философ и психо­лог Эрих Фромм верно отметил, что состояние нашего тела, его здоровье гораздо точнее выра­жают наше состояние счастья или несчастья, чем наши чувства и мнения. Иными словами, если вы встречаете трясущегося от абстиненции наркомана с полуразложившейся печенью и на­рушенной координацией, ни дня не могущего провести без наркотика, не верьте ему, что он счастлив и «ему больше ничего не надо». Тело человека прочно связано с его душой, и невоз­можно быть здоровым телесно, не имея душев­ного здоровья (под душевным здоровьем мы по­нимаем свободу человека от страстей и страст­ных влечений). Тут надо твердо усвоить, что сос­тояние сознания человека не есть состояние его души. Поэтому то, что нами может осознаваться как удовольствие, душой может ощущаться как скорбь и страдание.

Удовольствия и счастье, существующие толь­ко в голове человека, но не являющиеся состо­янием его души, можно назвать псевдоудо­вольствием и псевдосчастьем. Именно так мы можем обозначить то состояние, которое ис­пытывает человек, реализуя свое греховное вле­чение.

В своем нынешнем состоянии мы не имеем ненависти ко греху, поэтому нам так трудно про­тивостоять ему. Мы думаем: нельзя этого делать, это некрасиво, это плохо, это вредно; так и уговариваем себя, в конце концов, приходя к выводу, что это запрещено совершать по той или иной причине Священным Писанием и Церко­вью, и именно поэтому мы не будем этого делать. Но в душе мы по-прежнему признаем и чувству­ем что «это» нам очень даже нравится и приятно. Но возненавидеть грех — это значит всем серд­цем, всей душой почувствовать отвращение к нему, брезговать им, как мы брезгуем нечистота­ми, и только в таком случае, когда придет иску­шение, мы легко минуем его. Зло не найдет в наших душах отклика и сочувствия, и жизненный путь наш будет избавлен от терниев сожаления по тому, от чего мы отказались, и станет, по словам одного подвижника, «путешествием спя­щих». В противном же случае, соблазняемые грехом, мы не имеем в себе на что опереться, кроме своих пустых умствований, так как сердце наше от греха-то и не отвратилось, по словам мудреца: Человек грешный уклоняется от об­личения и находит извинение, согласно же­ланию своему (Сир. 32; 19).

Еще раз хочется обратить внимание на то, что человек создан Богом для блаженства, и поэтому в самом естественном стремлении че­ловека к счастью и радости не только нет ничего противоестественного и плохого, но, наоборот, это то немногое из человеческих стремлений, которое чаще всего приводит человека к Богу. Другое дело, что именно на этом стремлении паразитируют все грехи человеческие, и на этом стремлении к счастью нас улавливают демоны в сети греха и страстей.

 

Глава 4. Виды грехов

 

Сын мой! Если ты согрешил, не прилагай более грехов и о прежних молись. Беги от греха, как от лица змея; ибо, если подой­дешь к нему, он ужалит тебя. Всякое безза­коние как обоюдоострый меч: ране от него нет исцеления.

Сир. 21, 1-2,4

В этой и следующей главах речь пойдет о грехе, явленном в деле.

Богу противен каждый грех, но не все грехи одинаковы и поэтому по-разному судятся. Раз­личие между грехами и тяжесть последствий для человека зависят от того, к какой силе души принадлежит грех (к уму ли, к чувству или воле), какое участие принимал в нем человек и т.д.

Есть грехи ума: нечестие перед Богом, отре­чение от Христа, идолопоклонство, ересь, заня­тия магией, сатанизм. Это самые тяжкие грехи. Кто «добровольно решился на это зло, а потом раскаялся, временем покаяния должен иметь все время жизни своей» [13]Св. Григорий Нисский. Творения. Ч. 8.
.

Есть грехи вожделения или чувства. К ним относятся сребролюбие, славолюбие, сласто­любие и пр.

Наконец, есть грехи воли или раздражитель­ной части души. Это зависть, ненависть, вражда, злословие и прочие проявления гнева вплоть до убийства.

Сегодня, в эпоху плюрализма, свободы ве­роисповедания и свободы слова не считается зазорным вскользь ругнуть Православную Цер­ковь за консерватизм, а иерархов за неподобаю­щее поведение, посмеяться над «застывшей дог­мой» и «православной отсталостью». В моде религиозное творчество и «поиски духовного пути», увлечения восточными философиями, Блаватской, астрологией, гаданиями и магиз­мом. И это все у нас не только за грех не считается, но и является признаком «свободного сознания» и широты взглядов.

Тонкое и незаметное для плотских очей рас­тление ума и отступление его от Божественной Истины во мрак ложной духовности не вызывает ни в ком ни больших сокрушений, ни боязни вечных мук. А это-то и страшно. Ибо, совершив всякий иной грех, можно прийти в храм и обра­титься с покаянием к Богу, а здесь не к кому обратиться: человек сам закрыл для себя дверь спасения и отвратился от Бога.

Посему говорю вам: всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам; если кто скажет сло­во на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем (Мф. 12,31-32).

 

1) Грехи против Господа Бога.

Верование снам, гаданиям, астрологичес­ким прогнозам, гороскопам и т.п. Сомнение в вере. Леность к молитве и рассеянность на ней. Нехождение в Церковь, избегание испове­ди и Святого Причастия. Кощунство над свя­щенным. Нарушение постов или неточное со­блюдение их. Другими словами — это тот рас­сеянный, безрелигиозный, мирской образ жиз­ни, который проводит не только неверующий человек, но и большинство тех, кто считает себя православным. Это невнимательность к себе, «отпущение» себе множества «несерьезных» грехов, которые, как песок, накапливаются и накапливаются, пока совсем не засыплют чело­века с головой.

 

2) Грехи хулы на Духа Святого.

Чрезмерное упование на Бога или продол­жение тяжко греховной жизни в одной надежде на милосердие Божие.

Этот грех встречается не так уж редко. Мно­гие из нас откладывают начало праведной жизни на завтра. «Вот, — думаем мы, — сейчас закон­чится период интенсивной работы, тогда и начну заботиться о душе. Ведь Господь сказал, что никогда не поздно прийти, и последним воздаст­ся так же, как первым». Или: «Еще немного погрешу и перестану, а потом покаюсь, и все простится».

Отчаяние, или противоположное чрезмер­ному упованию на Бога чувство в отношении к милосердию Божию, отрицающее в Боге оте­ческую благость и доводящее до мысли о само­убийстве.

Этим грехом страдают, как правило, люди, которые уже начали бороться со страстями. На каком-то этапе борьбы человек осознает свою чудовищную греховность и свое полное бесси­лие. Он перестает трудиться, потому что считает попытки изменить жизнь бесполезными и обре­ченными на провал. Впрочем, иногда подобную оценку своей жизни встречаешь и у людей, до­вольно далеких от веры: «Я уже столько наворо­тил в своей жизни, что все равно в ад попаду; так что нет никакого смысла спасать душу, уж лучше здесь нагуляюсь, пока есть возможность». Осознание своей греховности — это первый шаг к Царствию Небесному. Но важно также не терять надежду и веру в милосердие Божие. Господь всемилостив, и Он все простит, если увидит в нас искреннее раскаяние. Но дело даже не только в том, что в момент отчаяния мы забываем о милосердии Божием. Дело в том, что отчаяние в достижении желаемого убивает само желание. Потеряв надежду на спасение, мы уже не хотим спасения, а полностью погружаемся в свою депрессию. А, как уже говорилось, Господь не может навязывать нам Свою милость, на­сильно спасая нас от наших страстей.

Упорное неверие, не убеждающееся ника­кими доказательствами истины, даже очевид­ными чудесами, отвергающее самую дознан­ную истину.

К этому перечню можно добавить и созна­тельные грехи, порожденные злостью против Бога или Его мира.

Грехи хулы на Духа Святого страшны тем, что закрывают от нас Царствие Небесное. Это не значит, что в них нельзя раскаяться. Можно, как и во всех других, кроме самоубийства. Но пока мы предаемся этим грехам, Царствие Не­бесное для нас недостижимо, потому что душа наша в этот момент как бы мертва.

 

3) Грехи, вопиющие к небу об отмщении за них.

Умышленное человекоубийство, в частно­сти аборты, а в особенности отцеубийство, бра­тоубийство и цареубийство.

Содомский грех (гомосексуализм). Сюда же можно отнести и другие сексуальные извраще­ния, как-то: скотоложество, педофилия, садомазо­хизм, насилие, кровосмешение, некрофилия и пр.

Напрасное притеснение человека убогого, беззащитного, беззащитной вдовы и малолет­них детей-сирот. Этот грех сейчас довольно рас­пространен: то и дело слышишь, как группа подростков избила немощную старушку, чтобы отобрать у нее пенсию. Во многих школах среди старшеклассников вообще распространена прак­тика помыкания учениками младших классов, присвоения или порчи их имущества. Уже не говоря о том, что в современном мире убогий, немощный человек вообще признается сущес­твом неполноценным и не только не оберегается и не защищается, но, напротив, притесняется сильными и здоровыми.

Растление малолетних и вовлечение их в греховную жизнь.

Удержание у убогого работника вполне зас­луженной им платы. Отнятие у человека в край­нем его положении последнего куска хлеба или последней лепты, которые потом и кровию до­быты им, а также насильственное или тайное присвоение себе у заключенных в темнице ми­лостыни, пропитания, тепла или одеяния, кото­рые определены им, и вообще угнетение их. Стоит ли говорить, что сейчас последнее проис­ходит сплошь и рядом, давно вошло в порядок вещей и никого не удивляет. Наоборот, восхи­щение и, возможно, даже недоумение вызовет какой-нибудь надзиратель, который не притес­няет заключенных, а обращается с ними хоть и без особой нежности, но просто как с живыми людьми.

Огорчения и обиды родителей до дерзких побоев их.

Перечисленные грехи не свойственны чело­веку. Они противоестественны и не считаются проявлением слабости человеческой. Грехи эти редко исповедуются, поскольку сами по себе свидетельствуют о тяжелом греховном состоя­нии души и неспособности ее к раскаянию.

Впрочем, сейчас ситуация несколько изме­нилась. В современном мире многие из этих грехов, как уже было сказано, являются нормой, то есть в светском обществе не воспринимаются как дурные поступки. А, следовательно, порой относятся к категории неведомых, как бы нео­сознанных. Так, молодая девушка, совершающая аборт, часто просто элементарно не понимает, что она делает. Детоубийство превратилось в обычную операцию, которую общество если и не поощряет, то, по крайней мере, считает вполне допустимой. Точно так же обстоят дела с гомо­сексуализмом. Половые отношения между дву­мя мужчинами или двумя женщинами уже не считаются зазорными, мало того, постепенно узакониваются. В некоторых странах разрешены уже гомосексуальные браки. Психологи с уве­ренностью утверждают и внушают сомневаю­щимся, что гомосексуализм естествен и свой­ствен природе человека, а сами «голубые» от­стаивают свои права и с гордостью сообщают о своей «ориентации».

Склонность к диким проявлениям греха и доведению всякого греха до его извращенной формы в XXI веке тоже превратились в своего рода пристрастие (подробнее речь об этом пой­дет в главе «Страсти в современном мире»).

Эта общая атмосфера, в которой растет и воспитывается современный человек, формиру­ет у него настолько исковерканные, неправиль­ные представления о хорошем и плохом, что голос совести, по сути являющийся голосом Божиим, часто просто не узнается и заглушается человеком: его принимают за узость взглядов, ограниченность, консервативность.

 

4) Грехи смертные, то есть делающие человека повинным погибели, если смерть настигнет человека в этих грехах.

Гордость до самообожания, презирающая всех, требующая от других раболепства, желаю­щая стать равным Богу.

Жадность к деньгам, соединенная большей частью с неправедными приобретениями, не да­ющая человеку и минуты подумать о духовном.

Блуд, или распутная жизнь блудного сына, расточившего на такую жизнь все отцовское имение.

Зависть, доводящая до всякого возможного злодеяния ближнему.

Чревоугодие, или плотоугодие, не знающее никаких постов, соединенное со страстной при­вязанностью к различным увеселениям.

Гнев, непримирительный и решающийся на страшные разрушения, по примеру Ирода, ко­торый в гневе своем избил вифлеемских мла­денцев.

Леность, или совершенная о душе беспеч­ность, нерадение о покаянии до последних дней жизни, как, например, во дни Ноя.

Эти грехи по названиям своим во многом перекликаются с названиями страстей, и не слу­чайно. Предаваясь в сильной мере одному из них, человек становится рабом своего греховного пристрастия, он лишается большой части своей свободы, лишается способности трезво мыслить, контролировать свои поступки. Смертные грехи заглушают совесть человека, делают его враж­дебным Богу, лишают возможности раскаяться из-за гордости, ложного стыда, отчаяния, обще­го помутнения души.

Помимо вышеупомянутых тяжких прегре­шений, существуют еще наши бытовые повсед­невные грехи, которые мы часто даже не замеча­ем. Святые отцы и подвижники классифициро­вали эти грехи в основном по тому, против кого они направлены.

Таким образом, выделяется три типа грехов (пояснения по поводу отдельных грехов см. в ч. II этой книги):

/) Грехи против Господа Бога — это те прегрешения, которые не наносят видимого ущерба ближним и самому человеку, но гневят Господа, так как происходят от недостаточной любви или даже от ненависти к Нему. К таковым грехам относятся: верование снам, ворожбе, встречам и другим приметам, сомнения в вере; леность к молитве и рассеянность при ней, не­участие в богослужении и Таинствах; лицемерие в богопочтении; хула или только ропот на Бога в душе и на словах; намерение поднять на себя руки; напрасная божба; неисполненное обеща­ние Богу; кощунство над священным; гнев с упоминанием нечистой силы; вкушение пищи в воскресные и праздничные дни до окончания литургии; нарушение постов или неточное со­блюдение их; работа в праздники.

2) Грехи против ближнего — это те грехи, которые наносят ущерб ближним или направле­ны непосредственно против кого-то из людей. К ним относятся: неусердное исполнение своих обя­занностей; непочтение к высшим или старшим; неисполнение обещания человеку; неуплата дол­гов; отнятие силой или тайное присвоение себе чужого; скупость на милостыню; личная обида ближнего; пересуды, оклеветание, проклинание других; напрасные подозрения, отказ защитить невинного человека или правое дело; убийство; непочтение к родителям; лишение детей христи­анского воспитания; гнев, вражда в семейной или домашней жизни.

3) Грехи против самого себя — это те грехи, которыми человек наносит ущерб прежде всего себе самому. К таковым относятся: празд­ные или скверные мысли в душе; желание зла ближнему; лживость, раздражительность, строп­тивость, самолюбие, зависть, жестокосердие; чувствительность к огорчениям или обидам; мще­ние; сребролюбие; пристрастие к наслаждени­ям; сквернословие; пение соблазнительных пе­сен; пьянство, объедение; блуд, прелюбодеяние, неестественный блуд; нерадение о спасении.

Это разделение хотя и довольно четко, тем не менее не совсем однозначно. Конечно, нару­шая любую заповедь, человек грешит тем самым против Бога и против себя, поскольку любой грех не только нарушает волю Божию, но и отдаляет от человека Царствие Небесное.

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

Из проповеди протоиерея Димитрия Смирнова в день памяти Святых Отцов

Седьмого Вселенского Собора

Главный наш грех заключается не в том, что мы совершаем плохие поступки, он состоит в том, что наша жизнь протекает совершенно от­дельно от Бога; в том, что у нас с Ним нет никаких взаимоотношений; что наша жизнь — безбожная, потому что в ней нет Бога. Мы существуем сами по себе: вот моя жена, вот мои дети, моя квартира, работа, вот моя стирка, булочная — это круг нашего бытия. А где в нем Бог? Иногда кое-кто из нас раз в неделю при­ходит в церковь — тогда он вспоминает о Боге, старается молиться; или какую-то книгу от­кроет духовную, Священное Писание; или ут­ром и вечером помолится — пять минут утром, десять вечером. Вот и все, в этом и заключа­ется, собственно, наша христианская жизнь. А все остальное? А все остальное — это грех, независимо от того, собираем ли мы почтовые марки, пьем ли водку или просто гуляем по лесу. Если мы, гуляя по лесу, забыли о Боге, то это есть грех.

Грех — это не обязательно нанесение зла кому-то; это есть отделенность человека от Бога. А уж как человек отделяется от Бога — с помо­щью самогона, или в карты играет, или еще каким-то образом — уже не так важно. Не так важно, за какое преступление сидит человек в тюрьме, — главное, что он в тюрьме, что он отделен от мира. И любой грех отделяет нас от Бога. Поэтому в чем цель христианской жизни? Для чего Господь Церковь основал? Чтобы мы через Церковь всю свою жизнь привели к нему. Чтобы все, что бы мы ни делали, что бы ни думали, ни говорили, у нас было в Боге. И вот такая направленность нашей жизни и будет пу­тем в Царствие Небесное. А мы Богом только пользуемся: у нас кто-то умер — нам надо от­петь; кто-то у нас родился — надо крестить; что-то у нас заболело — молебен отслужить; имени­ны у меня — надо причаститься. А почему имен­но в именины, почему не в следующее воскресе­нье, чем одна литургия хуже другой?

У нас жизнь духовная идет как бы от случая к случаю. И это отношение наше к Богу есть грех, есть форменное безобразие. Представим себе, что Господь от случая к случаю нам бы давал солнце. Вот оно погасло, допустим, на недельку и только в следующее воскресенье начало бы светить. После такого угасания солнца не оста­лось бы ничего: ни воды, ни земли, ни птиц, не зверей. А Господь постоянен в Своей заботе о нас, Он постоянно управляет всеми процессами, которые на земле происходят, и благодаря этому мы живем. Наша жизнь целиком зависит от Бога, а отношение наше к Нему безобразное, потому что мы ничего не ценим, считаем, что это само собой разумеется.

Эта наша отдаленность от Бога есть грех, как говорится, в общем плане. А есть еще грех в частности, потому что каждый раз, когда мы в чем-то согрешаем, мы тем самым отделяем себя от Бога. Поэтому, чтобы нашу жизнь привести в какую-то норму, нам нужно постоянно следить за своей душой, постоянно держать в чистоте свою совесть. Если мы чувствуем, что совесть нас в чем-то обличает, то надо каяться перед Богом и просить прощения. Но это не для того, чтобы делать то же самое на следующий день. Если человек осознал, что он что-то делает нехо­рошо, если он, читая Писание, видит, что его действия идут против заповеди Божией, то нуж­но просить, чтобы Господь дал силу больше этот грех не повторять.

 

Глава 5. Что такое страсть?

 

Ничто не должно обладать мною.

/ Кор. 6, 12

В глубине нашего существа, в самой основе нашей души иногда, для нас впол­не несознаваемо, таится и скрыто дей­ствует сила темная, безумная и злая; это есть та самая сила, которая отделяет нас от всего и от всех, замыкает нас в самих себе, делает нас непроницаемыми и не­прозрачными; она есть сила бессмыслен­ная и начало всего безумия...

Вл. Соловьев

Прежде чем начать разговор о страстях, попро­буем разобраться в смысловых сложностях, свя­занных с этим понятием. В современном русском языке слово страсть имеет значение, отличное от того, в котором оно употреблялось нашими предками и в каком употребляется и поныне в православии.

Под страстью в наше время подразумевается 1) сильно выраженное чувство, крайнее увлече­ние; 2) предмет сильного увлечения, постоянной склонности; 3) сильная любовь с преобладанием чувственного влечения; 4) страх, ужас (натер­пелся страстей). Именно это, самое ныне мало­употребительное значение слова «страсть» наи­более близко к изначальному, исконно прису­щему этому слову. Посмотрим у Даля: страсть — 1) страдание, мука, маета, мученье, телесная боль, душевная скорбь, тоска; 2) в значении подвига: сознательное принятие на себя муче­ничества (отсюда чин страстотерпцев в сонме святых Православной Церкви); 3) страх, испуг, ужас, боязнь; 4) душевный порыв к чему-либо, нравственная жажда, жаданье, алчба, безотчет­ное влеченье, неразумное, необузданное хоте­нье. А теперь давайте заглянем в словарь цер­ковнославянского языка. В нем-то мы и найдем настоящее, еще ничем не замутненное значение: страсть («пафос» по гр.) — 1) сильное желание чего-либо запрещенного; 2) страдание, мучение; 3) болезнь, жалкое состояние.

Благодаря этому этимологическому иссле­дованию мы воочию убедились, как вместе с изменением сознания и нравственных ценностей человека, а также культурной среды преобразу­ется и притирается слово. Слишком страшно его изначальное значение, слишком «нетерпимо» для сегодняшней либеральной морали, отчего и пришлось ему превратиться из «сильного жела­ния чего-либо запрещенного или мучения и бо­лезни» в «сильно выраженное чувство». В XVIII веке, к примеру, соблазняя женщину или проиг­рывая в карты состояние своих родителей, чело­век впадал в страсть, то есть в болезнь, алчбу, страдание и сильное желание запрещенного еван­гельской заповедью. Ныне, делая то же самое, мы с вами просто испытываем сильные чувства, совершенно не заботясь при этом об их мораль­ной окраске. Мы с вами теперь не страдаем и не болезнуем грехом, не чувствуя мук совести, мы просто ощущаем некую сильную по некой шкале эмоцию!

Что исчезло? Стыд и осознание греха. Но вот парадокс, муки-то, муки и невыносимые послед­ствия исполненной страсти остались! Иначе откуда мода на психоанализ и увеселительные пилюли?

Выбросив за борт неудобный смысл слова, мы не можем с той же легкостью избавиться от явленных этим словом душевных переживаний. Сколько ни тверди «халва», во рту слаще не станет. Сколько ни называй дурные, злые и бес­сердечные поступки «крайним увлечением» — душевная боль и болезненные для души и тела последствия никуда не денутся.

Когда-то на рассвете психиатрии ученые сформулировали термин «нравственный идио­тизм». Этой болезнью оказалось поражено мно­жество народа, а вспышка ее пришлась на годы после французской революции. В анамнезе этой болезни значились полная неспособность боль­ного отличать добро от зла в рамках общеприня­той (замечу, тогда — равнозначно христианской) морали, и невозможность в связи с этим осоз­нать (в те времена — равнозначно раскаяться) свои проступки. То есть, говоря попросту, боль­ным нравственным идиотизмом тогда был тот, кто не видел разницы между убийством и милос­тыней, любовью и предательством, браком и прелюбодеянием. Вам этот диагноз ничего не напоминает?

Но потом возник Зигмунд Фрейд со своим учеником Карлом Юнгом (кстати, впоследст­вии безжалостно предавшим своего учителя), и психология (тогда психиатрия) перевернулась с ног на голову. Оказывается, та или иная страсть — это просто свойственное каждому человеку нормальное желание

В чем новшество? Не в том, что подобные желания могут быть свойственны каждому чело­веку, — это и без того утверждалось христиан­ством 2000 лет. Новшество в том, что эти жела­ния объявлялись нормальными. Раньше почему-то глупые люди считали, что изнасиловать мать или сестру — это страшный, смертный грех, а отцеубийство и братоубийство — Каиново пре­ступление, которое даже произносить-то страш­но, и от этого мучались. Ан нет! Это нормальные чувства, которые просто порождены подавлен­ными либидо (половое влечение) и мортидо (вле­чение к смерти)! А кем подавленными? Конечно, мракобесным и злым христианством! Значит, надо избавиться от христианства и его устарев­шей морали, попов заменить психоаналитиками, и людей сразу перестанут мучить плохие мысли, совесть и душевные расстройства. Дико, не прав­да ли? Но именно этот путь избрала наука, и диагноз «нравственный идиотизм» был напрочь забыт. Тем, кому подробнее хочется узнать об этой страшной эпохе и этих страшных ученых, выпестовавших мировые войны, русскую рево­люцию, фашизм и сексуальную революцию, мы отсылаем к трудам по истории психологии [14]См., например: Эткинд А. Эрос Невозможного: история психоанализа в России. СПб., 1903. 464 с; Нолл Р. Тайная жизнь Карла Юнга. М., 1998. 430 с.
, а сами продолжим разговор о страстях.

Итак, сегодня, в более широком смысле, произнося слово «страстный», мы имеем в виду «эмоциональный, темпераментный». То есть «страсть» приобретает скорее положительное значение. Страстный человек — человек, спо­собный на сильные чувства и нерациональные поступки. Он противопоставляется бесстраст­ному роботу, который во всем слушается голоса рассудка, живет по заложенной в него програм­ме. То есть антонимом слову «страстность» в современном языке можно считать слово «рас­судочность». Это два полюса, между которыми раздираем современный человек.

Так человек, играющий на рулетке ва-банк, вызывает у окружающей публики одобритель­ные возгласы. Но что скажет та же самая публи­ка, если узнает, что на кону стоит, например, жизнь его жены или ребенка? Так, абсолютно непьющий человек в веселой компании будет принят с некоторым недоверием. Но никто не станет восхищаться алкоголиком. Так же и с ревностью: не ревнуешь, значит, не любишь — довольно распространенное в обществе пред­ставление. Но ревнивец, замучивший жену сво­ими ни на чем не основанными подозрениями и вечными скандалами, не станет для окружающих эталоном влюбленного. Грубо говоря, яркие эмо­ции — это хорошо, но только до тех пор, пока эмоции эти добровольны, осознанны и контро­лируются человеком.

И здесь мы приближаемся к точке сопри­косновения между новым, светским значением слова и старым, церковным.

Если вы помните, в конце романа Достоевс­кого «Идиот», уже после убийства Настасьи Филипповны, князь Мышкин сидит рядом с Ро-гожиным и жалеет его. Сцена эта для читателя, далекого от Православия скорее всего остается абсолютно непонятной. Единственное объяс­нение, которое может придумать несведущий человек: Мышкин окончательно помешался. Помешаться-то он, конечно, помешался — не поспоришь. Но в то же время его жалость к Рогожину, с точки зрения человека православ­ного, вполне обоснованна.

Страсть означает страдание. Страсть — это болезнь души. Здесь важно не спутать. Дело не в том, что страсть ведет к страданию. Нет. Страсть сама по себе болезнь, сама по себе страдание души.

Удобопреклоняемость ко греху, страстность человека — это та же болезнь. Как мы относим­ся к больному человеку? Мы его жалеем. Точно так же Господь относится к грешнику, к челове­ку, одержимому страстями. Но больной человек пытается лечиться, чтобы облегчить свои стра­дания и вернуться к нормальному состоянию. Если больной не лечится — так исключительно по собственной глупости. И для человека, одер­жимого страстями, логично было бы лечиться. Но разве многие из нас лечатся?

Для человека неверующего здоровье телес­ное — одно из главных благ. Недаром каждый день, приветствуя друг друга, мы желаем друг другу именно здоровья, говоря «здравствуй». Недаром медицина — одна из самых развитых областей человеческого знания. И тем не менее как часто мы ведем себя неразумно, пренебрегая своим здоровьем. Мы гонимся за деньгами, за славой, за развлечениями. Но какой толк богачу от его денег, если его разбил паралич? Какой толк от славы, если ты болен насквозь, так что даже насладиться плодами этой славы по-хоро­шему не можешь? То же самое с душевным здо­ровьем. Мы пренебрегаем им во имя чего угод­но. Во имя выгоды, здоровья телесного, во имя удовлетворения своих мелких амбиций. Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? (Мф. 16; 26).

Мы не стремимся вылечить свою душу, а всего лишь принимаем время от времени таб­летки обезболивающего, предназначенные для того, чтобы на какую-то долю секунды прекра­тить нескончаемую боль. Мы притупляем эту боль алкоголем, наркотиками, развлечениями, но не пытаемся вылечить себя, может быть, даже потому, что уже само страдание приносит некоторое удовлетворение.

По своему существу человек не может же­лать зла и отвращаться от добра, но может же­лать зла, принимая его за добро, и отвращаться добра, считая его злом. Невозможность разли­чить подлинное зло от добра, как мы уже много раз говорили, и является причиной всех несчас­тий человека и следствием грехопадения.

Еще одним следствием первородного греха является неизбежность множества противоре­чивых желаний, вытекающих из чувства богоос-тавленности — ощущения собственной непол­ноты и недостаточности.

После грехопадения воля человека от стрем­ления к высшему благу — Богу устремилась к самому человеку: человек «стал как боги», чего и добивался дьявол, приняв облик змия. Вместо Бога человек возлюбил самого себя, себя поста­вил целью, а все остальное в мире — средством к самоудовлетворению. Помните? «Двуногих тва­рей миллионы для нас орудие одно...».

Таким образом, главным чувством, исходя­щим из самой глубины человеческой души, у падшего человека стало самолюбие, или эгоизм, при котором на первом плане находятся соб­ственные интересы, стремление к приобрете­нию личных преимуществ и избежанию не­удобств, лишений, забота о себе.

Самолюбие порождает три основных гре­ховных движения душевных сил: похоть плоти, похоть очей и гордость житейскую, которые, собственно, и являются родоночальниками всего многообразия грехов и страстей, о которых мы уже говорили.

Мир, как совокупность человеческих отно­шений, есть овеществленное самолюбие, по словам апостола Иоанна Богослова: Ибо все что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек (1 Ин. 2; 16-17).

Все, что происходит в падшем человеческом обществе, в его истории, движется по действию этих трех «начал» [15]См.: Свт. Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения, Ч. 1.
.

Похоть плоти есть ненасытимое желание удовольствий, или беспрерывный поиск средств, доставляющих удовольствие внутренним и внеш­ним чувствам души. Похоть плоти заставляет считать единственной целью наслаждение, или жизнь в свое удовольствие, и любыми средства­ми стремиться достичь этой цели.

Похоть плота оказывает влияние на все сфе­ры жизни человека.

По отношению к религии и к Богу сласто­любцу свойственно легкомыслие, обращенность внимания на наружные предметы, поэтому он не может глубоко воспринять истины боговедения. Стремление к Богу и богопознание не могут укорениться в пустом сердце и увлеченным удо­вольствиями разуме, но подвергаются сильным нападениям от склонностей души, обращенных к «приятным вещам». Это делает такого человека не только равнодушным к вере и Богу, но и заставляет его вообще сомневаться в наличии таковых.

Верующего человека похоть плоти заставля­ет искать даже в храме Божием услаждения слуха и зрения. Таким людям непременно нужны и оперный хор на клиросе, и благозвучные екте­ньи, и дьяконы с басом, как у Шаляпина. Они разглядывают убранство храма, наслаждаются произведениями искусства, им важно в богослу­жении не искреннее чествование Бога, а зре­лищное исполнение обряда. В сердечной жизни им нужны удивительные чудеса, сладостные пло­ды молитвы, экстаз и восхищение. Гонения за истину их не вдохновляют, поэтому такие верую­щие предпочитают верить в благоприятные для Церкви времена. Такой тип религиозности часто встречается в католицизме, и зачастую люди именно в поисках органа и эстетики выбирают эту конфессию.

По отношению к себе. Сластолюбец весь занят удовольствиями, и при том только настоя­щими, говоря себе: Станем есть и пить, ибо завтра умрем (1 Кор. 15; 32). О будущем они стараются не думать, так как в душе боятся его. Поэтому даже начинающиеся скорби они не пред­отвращают, а словно страусы, которые прячут голову в песок, погружаются в новые наслажде­ния, пытаясь укрыться от неминуемого. Душа у них заброшена и сведена к психике, одно тело украшается и питается. Поэтому в таких людях нет никаких правил жизни, убеждений, они без царя в голове, и на них нельзя положиться. Они как огня бегают серьезных дел, требующих ум­ственных и волевых усилий, поэтому о них забы­вают иногда раньше, чем те умрут.

По отношению к окружающим. Часто та­ких людей считают душой компании, правда, пока дело не дойдет до ответственности. Чаще всего сластолюбцы — трусы, которые никогда не рискнут обидеть в лицо или самостоятельно решиться на преступление. Но за спиной он будет ненавидеть всякого, несогласного с ним во взглядах, стараясь запачкать чужое доброе имя или склонить порядочного человека к тому же греху, в котором сам замаран. Так, чревоугодник уговаривает постящегося «не корчить праведни­ка», блудник предлагает посмотреть фильм или сходить «в одно местечко за углом», наркоман угостит дозой, а гомосексуалист поведает о нео­бычных прелестях однополой любви. При этом такой приятель при удобном случае с легкостью готов на обман, несдержание слова, ложные обещания и пр. Он крайне общителен, но насто­ящих друзей не имеет. При общении старается быть обольстительно вежливым и интеллигент­ным, но сквозь деланную воспитанность то и дело прорываются циничные замечания, насмеш­ки, нахальство.

В семье и в обществе сластолюбцы прино­сят мало добра. Они неспособны ни повелевать как следует, ни подчиняться. Вверенные ему подчиненные, жена, дети — все страдают. При­чина в том, что он просто сроднился с нерадени­ем, ложной кротостью или поблажкой, попусти­тельством, так как «непопулярные» решения требуют усилий ума и воли. Если же сластолю­бец — подчиненный, то он не бунтует в откры­тую, но все переводит в возмущения, ропот, недовольство, медлительность в исполнении.

Если сравнить образ человека с образом культуры той или иной эпохи, то, окажется, что для сластолюбца очень подходит эпоха рококо, воспевающая культ плоти, комфорта и наслаж­дения.

Словом, подобные люди сходны с топким болотом, поросшим веселой травкой.

Под похотью очей, или корыстью, понима­ется ненасытимое желание иметь. Это искание и стяжание вещей под видом нужды или пользы только затем, чтобы сказать себе о них — мои.

Этот синдром психологи характеризуют так: «Я есть то, что я имею».

Похоть очей проявляется в основных видах — сребролюбие (любовь к деньгам) и любоимение (стяжательность).

Под влиянием тщеславия похоть очей пре­вращается в тягу к помпезности и роскоши, от гордости и властолюбия — в жажду всемогуще­ства и поклонения от людей, другими словами, в соревнование с Богом и в богоборчество. Так пал Денница-Люцифер, именно эта страсть владела и Наполеоном Бонапартом, толкнув его к безум­ному походу на Россию; и Гитлером, и Ротшиль­дом, и многими современными олигархами, ко­торым уже мало денег и власти; потребны сле­пое поклонение и восхищение толпы.

Этой страсти всегда сопутствуют мучитель­ная забота, тревожность, страх и неуверенность в завтрашнем дне, неусыпная зависть и как итог — жестокое уныние и скорби.

По отношению к религии и к Богу. По­знать Бога такому человеку или некогда, или он уже вступил в прямое богоборчество, отвергнув и поправ все Божеские законы. Больше всего он склонен к суеверию, антропоморфизму, идоло­поклонству, что прямиком приводит его к увле­чению гаданием, предсказаниями будущего и ок­культизмом. Своих личных астрологов и предска­зателей имели все завоеватели и тираны, как древности, так и наших дней. Страх перед возмез­дием, жажда всемогущества, служение маммоне и неуверенность в завтрашнем дне толкают таких людей к поискам поддержки у темных духов.

Верующий же человек, одолеваемый этими страстями, более всего любит в богослужении пышность и великолепие, обставляя домашние иконостасы самыми дорогими иконами, жертвуя дорогие свечи и выступая этаким меценатом выбранного им храма и батюшки. При этом, если священник выскажет им что-либо нелице­приятное, то благочестие куда-то испаряется, оставляя в осадке ропот, возмущение и часто желание отобрать пожертвованное и как-нибудь наказать «строптивого» духовника.

По отношению к себе у стяжателя вид некоторых добродетелей бросается в глаза. Он будто бережлив, а между тем скуп и жаден по отношению к окружающим; труд и аскетизм его направлены на добычу денег; от удовольствий и наслаждений воздерживается он и для экономии денег, и потому, что в сердце своем наслаждается он только деньгами. У него нет заботы ни о душе ни о теле, так как себя он приносит в жертву вещам. Желание большего и зависть не дают ему насладиться даже тем, что уже приобрел, и от этого нет мира в его душе. При несчастье с его имуществом легко падает духом, становится как будто сумасшедшим, а иногда налагает на себя руки. В истории таким характером в большей степени обладал Аракчеев, всесильный времен­щик Александра I.

По отношению к окружающим он бесче­ловечен, завистлив, коварен, вероломен и скло­чен. Благодеяний без награды не любит, разве только победит тщеславие. Нет греха, на кото­рый не решился бы служитель мамоны — от него воровство, святотатство, убийства, преда­тельства.

Личность стяжателя зачастую олицетворяет собой идеологию пуританства с его вымученным аскетизмом, культом деловых отношений и све­денными к минимуму телесными потребностями при непомерной гордости.

Гордость житейская есть ненасытимое жела­ние возвышения или усиленное искание средств и путей, через которые можно было бы стать выше других.

Самолюбие в этой страсти действует очевид­нее всего. Гордость и есть олицетворение самолю­бия, явление его в действии, в заботе о своем «я».

Первое порождение гордости — внутреннее и скрытое — самомнение, считающее всех лю­дей ниже себя: даже великие мира сего случайно являются таковыми, когда мы пребываем в уни­жении, по причине случая и козней завистников. Внешне гордость обнаруживает себя или в иска­нии превосходства через телесную красоту, одеж­ду, связи с сильными мира сего — и тогда это есть тщеславие. Обращаясь к чести и славе гордость выступает как властолюбие и честолю­бие; а ища людского преклонения и внимания — она есть славолюбие.

Во всех этих видах гордость сопровождается еще своеволием, самоуверенностью, самонаде­янностью, высокомерием, претензиями на луч­шее, презрением к окружающим, неблагодар­ностью, завистью и гневливостью до мести и злопамятства. История и литература перепол­нены персонажами, страдающими этой страс­тью, и думается, каждый найдет там пример.

По отношению к религии и к Богу гордец есть самый опасный человек. Он способен впасть в самую бездну нечестия. Желая выделиться из толпы, он или сам изобретает, или легко увлека­ется новыми учениями и философиями, дающи­ми ему возможность хоть как-то отличиться. Такие люди чаще всего являются изобретателя­ми различных ересей и сомнительных верова­ний, они становятся во главе нового учения или секты и пожинают славу мудреца и учителя, упиваясь своей мнимой властью над людьми. Протопоп Аввакум, увлекший Церковь к раско­лу, Блаватская, создавшая теософское обще­ство, царь Иван Грозный, возомнивший себя высшим судией и вершителем судеб, Вольтер, разрушивший основания нравственности, а так­же современные лидеры различных сект — все они и многие им подобные были жалкими раба­ми этой пагубной страсти.

Во внешнем богопочитании такой человек любит блеск, искусственность, поклонение, во внутреннем — напряженность и высоту, в мо­литве — велеречивость, в поведении — причуд­ливость.

Часто воздержанность, высокая работоспо­собность, терпеливость, упорство создают таким людям ореол истинного подвижника и мученика за идею — но только ореол, ибо все это доброде­тели-средства, а не добродетели-качества, и цена их зависит от того духа, с каким они стяжаются и реализуются. Ведь конечной целью такого «под­вижника» всегда будут собственный блеск, сла­ва и жажда восхищения от окружающих. Гнев и зависть не дают ему покоя, от чего он скоро истощает свои силы и наживает болезни.

По отношению к окружающим он больше других типов несправедлив: все свершение отно­сит к себе, а поражения приписывает окружаю­щим, всегда жаждет повелевать и никогда — повиноваться. Другие для него лишь средство к достижению цели, и он манипулирует людьми, где силой, а где лестью и обманом. Ему более приятно, чтоб его боялись, чем любили.

В жизни частной и общественной все самые страшные беды от таких людей. Низшие с таким характером не хотят повиноваться, не признают никаких авторитетов, не сулящих им выгод, не терпят лежащей на них ответственности и уз долга и поэтому всегда готовы к возмущению и бунту. Высшие — самовольные, жестокосерд­ные тираны, не знающие милосердия и сочув­ствия. Такие люди ни в ком не вызывают симпа­тии, ненавистны людям и Богу, Который им про­тивится и нередко их унижает для вразумления.

Вспомним революционеров-террористов и их судьбы.

Как это ни странно, лучше всего дух гордости передают имперские культуры Древней Персии, Древнего Рима, с одной стороны, и высокая готика — с другой, с ее воплощенными в искус­стве душевными порывами, рвущимися в небо любой ценой.

Рассмотрев три порождения самолюбия — похоть плоти, похоть очей и гордость житей­скую, мы видим, что они являются как бы родо­начальниками всех других страстей человечес­ких. Что же такое страсть?

Святоотеческое учение дает следующее оп­ределение: «Страстью называют такую склон­ность и такое действие, которые, долгое время гнездясь в душе, посредством привычки обраща­ются как бы в естество ее. Человек приходит в это состояние произвольно и самоохотно; и тогда помысл, утвердясь от частого с ним обращения и сопребывания и согретый и воспитанный в серд­це, превращается в привычку» [16]Прп. Нил Сорский. Устав о скитской жизни. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1991.
. То есть, говоря о страсти, мы будем говорить о том состоянии греховности человека, когда грехи в нем прояв­ляются и как расположение, как состояние и настроение души.

Согласно православной антропологии страс­ти — это не сторонние силы, которые пришли в нас извне и которые мы должны искоренять, но, скорее, это энергии души, которые повреждены и нуждаются в преображении.

Страсть — последний этап в развитии греха. При повторяющемся действии она набирает силу и завладевает человеком. В аскетическом бого­словии страсть определяется как противоестес­твенное движение сил души.

Все бесконечное разнообразие «страстей», соответственно множеству и разнообразию ду­хов злобы, свв. отцы [17]См. прп. Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. М., 1993.
сводят обыкновенно к восьми главным:

1)   чревоугодие,

2)   блуд,

3)   сребролюбие, 4)гнев,

5)  печаль,

6)  уныние,

7)  тщеславие,

8)  гордость — -

и обычно разделяют их на телесные (плотские) и душевные. Телесные, или плотские страсти осно­ваны на естественных физиологических потреб­ностях и инстинктах, а душевные коренятся в чувственной и волевой сфере человеческой пси­хики. Однако причинами и телесных и душевных страстей является поврежденная грехом челове­ческая душа [18]Подробнее об устроении души и ее связи с телом см. в 4-й части «Путь ко спасению».
. Поэтому даже в такой, казалось бы, сугубо «телесной» страсти, как чревоугодие, очень трудно провести четкую грань между фи­зическим и психическим элементами.

Нелишне будет кратко охарактеризовать по­нятия «тело» и «плоть» в аскетике [19]См. Свщ. Андрей Лоргус. Православная антропология. М, 2003.
.

Словом «плоть» христианская вероучительная традиция обозначает падшую душевно-телес­ную природу человека, на которую действуют мир и диавол. Пока человеческое тело сводится к биологическому естеству, оно будет плотью. Плоть, если можно так выразиться, — это биология. Но тело может быть и «бесплотным». Оставаясь телом, оно преображается и стано­вится нетленным, прелагается в свет. Тело мо­жет «уподобиться душе» (прп. Максим Испо­ведник [20]Прп. Максим Исповедник. Книга 1. С. 168.
). Человеческое тело может стать иным, его ждут духовное преображение и воскресение в силу сопричастности Христу. Несмотря на эти различия, очень часто понятия «тело» и «плоть» подменяют друг друга.

Итак, на основании многочисленных свято­отеческих писаний всякую страсть можно опре­делить как длительное и сильное желание, а желание, в свою очередь — как осознанную потребность, проявившуюся и определившуюся благодаря прежним опытам ее удовлетворения. Например, пока человек не попробовал пиво, он не знает, вкусное оно или нет, ему его и не хочется. Но если знакомые и реклама примутся вовсю его уговаривать, то, уступив им, он получит первый опыт удовлетворения страсти чревоугодия — организм получит ненужный для себя и вредный продукт, а человек, поддавшись на приманку, может приобрести страсть к винопитию или, выражаясь проще, пивной алкоголизм. Таким образом, в составе страсти следует различать сердечное расположение и привычные действия, удовлетворяющие страсть.

Прп. Иоанн Дамаскин так определил душевные страсти: «Страсть есть чувственное движе­ние елательной способности, вследствие вооб­ражения блага или зла» [21]Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение право­славной веры. Гл. 22 (36).
.

Если проанализировать схему постепенного развития в человеке греха и страсти: помысел — прилог — сочетание — сосложение, то мы при­дем к выводу, что все без исключения страсти — не только душевные, но и телесные — своим источником имеют именно душу. Вот почему и аскетическое отношение к питательной и поло­вой функциям принадлежит именно к психичес­кой области борьбы духа не с телом, а именно с помыслом. Для нас это очень важная мысль, потому что она объясняет собой всю систему православной аскетики и в то же время показы­вает, что христианство в целом и православие в особенности никогда не имели к телу ненависти или презрения. Такие аскетические подвиги, как пост, малоспание или бодрствование, воздер­жание от половой близости, — это средства воздействия на душу человека через тело [22]См. Зарин СМ. Аскетизм по православно-христианскому учению. М., 1996. С. 258—267.
. С этой точки зрения оказывается, что основная причина подчинения души плотским страстям указывается многими аскетами именно в удале­нии души от созерцания Бога. Сами по себе отправления организма ни в коем случае не мо­гут быть названы страстями в этически дурном, отрицательном смысле: страстями являются только душевные состояния сластолюбия и сладострастия. Так что мы смело можем снять с христианства и православной аскетики столь модные обвинения в человеконенавистничестве, в ненависти к своему телу или к процессу раз­множения (половому акту как таковому). По учению аскетов [23]См. Макария Египетского, Исаака Сириянина,Дорофея и т.д.
чревоугодие и блуд осуждению подлежат не в качестве естественных функций человеческого организма (как физиологические процессы), а как психические состояния после грехопадения, греховные именно потому, что по­мысел примешивается к духу.

Говоря по-простому, еда и половой акт пре­вратились у нас в самоцель, когда получение ес­тественного удовольствия от ^тих процессов тре­бует все большего и большего усложнения са­мих процессов еды и полового акта. Когда влюб­ленные первый раз целуются, они выражают так свою любовь друг к другу, и для них поцелуй — естественный способ выразить свои чувства. Но когда мужчина платит проститутке, он пользуется ею как бездушным орудием для достижения определенной эмоции и чувства удовольствия. То есть в первом случае мы видим близость душ, выражаемую телесно, а во втором — грубое и безличное удовлетворение животной похоти. В этом и заключается грех.

Стало быть, и специфические особенности «телесных (плотских) страстей» не объясняются нормальными телесными потребностями в еде и половом акте. Эти потребности служат лишь поводом, исходным пунктом для страстей чрево­угодия и блуда, а развиваются они и доставляют удовольствие душе, в которой действуют.

По учению св. Немезия Эмесского [24]См. Об удовольствиях// Св. Немезий Эмесский. О природе человека. М., 1998.
, удо­вольствия называются «телесными» потому, что они обращены к пище и половому общению, а не потому, что они — проявления телесной жизни. Телу принадлежат только органы потребностей (желудок, половые органы и т.п.), а удоволь­ствия — проявления именно душевной жизни.

Отсюда мы и говорим о противоестествен­ности страстей. По определению прп. Иоанна Дамаскина, действие называется страстью, ког­да оно возбуждается несогласно с природой [25]Там же.
.

Это значит, что особенности страстей не объяс­нимы потребностями телесной жизни. Напри­мер, чревоугодник хочет что-нибудь съесть вовсе не потому, что голоден. Блудник жаждет сексу­альной близости не оттого, что его организм нуждается в этом. Именно душевное желание возбуждает тело к действию. Еще замечатель­ный богослов проф. Н.Н. Голубинский заметил что, по учению апостола Павла, грех не есть исконное и необходимое свойство человеческой природы и по существу он мало связан с матери­альным, видимым и телесным миром. Несмотря на то, что грех выражается в плотяности, мы можем заметить, что и тело и дух подчинены душевному движению,

В зачаточном виде в душе каждого взрослого человека, как правило, существуют все восемь страстей. Какая из них доминирует — это уже зависит от обстоятельств. Интересно заметить, что когда одна из страстей однозначно берет верх, остальные отступают, отходят на второй план, хотя и не исчезают вовсе. Так, сребролю­бец не пойдет в публичный дом, где сможет предаться блуду, потому что за это удовольствие надо платить. И не будет чревоугодничать, пото­му что еда тоже стоит денег. Вспомнить хотя бы столь популярные литературные образы скряг, которые, имея огромные сундуки с золотом, от­казывали себе и своим близким в самом необхо­димом, ограничивали себя в пище и были скром­ны в одеяниях. Деньги для них перестали быть средством самоублажения, а превратились в са­моцель. Блудник же, напротив, готов пожертво­вать деньгами, и порой немалыми, ради блуда, а записная кокетка, одержимая желанием нра­виться, готова голодать, чтобы не испортить фи­гуру. Или взять хотя бы гневливого человека, который, поддаваясь порывам гнева, нередко совершает поступки себе же во вред. Он лиша­ется работы, жены, карьеры, принося все это в жертву своей страсти.

Но пока ни одна из страстей не одержала победу, они все вместе теснятся в душе человека, превращая его в раба, отдаляя от Бога.

Для каждой страсти существует красивое прикрытие, своеобразная яркая, цветастая обер­тка, которая вызывает восхищение или даже зависть у окружающих.

Так, чревоугодник с гордостью называет себя гурманом; блудник говорит о большой и светлой любви; сребролюбца уважают как человека, на­жившего целое состояние собственным тру­дом; в гневливце видят человека независимого или правдолюбца; одержимого печалью считают ответственным и серьезным; впавшего в уныние, которое гонит из дома, — рубахой-парнем и хорошим товарищем; человека тщеславного вос­хваляют за упорство, за то, что он многого до­бился; а гордость в повседневных своих проявле­ниях считается одним из главных достоинств че­ловека.

Красивые обертки страстям необходимы, ибо человек, будучи от природы добродетелен, так или иначе стремится к добру и красоте. Если демон-искуситель покажет своей жертве ис­тинное лицо страсти, то жертва в ужасе от­шатнется от искушения. Многие из нас содрога­ются от омерзения, узнав о разных видах сексу­альных извращений. Но мы сами — дело другое, наши мелкие похотливые мыслишки кажутся нам красивыми и очень светлыми. Именно в этом и кроется истинное коварство демонов: ведь даже самый страшный скряга некогда был просто экономным, а самый заядлый извраще­нец когда-то отличался большой влюбчивостью. Ведь ни один бес не покажет нам, к какому отвратительному, безобразному концу он жела­ет нас привести через романтическое начало греха.

 

Болезнь

Одним из следствий первородного греха стало появление болезней. В раю ни телесных, ни психических расстройств не было. Появились они здесь, в нашем падшем, искаженном грехом мире.

Представление о болезнях как о прямом следствии греха довольно распространено. В древние времена эта идея формулировалась так: «Господь наказал и послал болезнь». Сейчас православные психологи и психиатры находят другое объяснение человеческим недугам, гово­ря о них как о воплощении греховности на физи­ческом уровне. Одним из последователей этой точки зрения является известный православный врач Н.Д. Гурьев. «И во всем мире, — пишет он, — люди не очень хотят, мягко выражаясь, признать, что причина их заболеваний в них самих, в их греховных расположениях, хотя об этом ясно и многократно говорится в Священ­ном Писании».

Можно выделить три основных вида болезней:

1)  болезни, посылаемые Богом для вразум­ления (промысл ительные);

2)  болезни, являющиеся прямым следствием образа жизни человека;

3)наследственные болезни.

Конечно, человек не всегда виноват в своих болезнях, и в Священном Писании мы найдем тому примеры. Взять хотя бы упомянутую уже историю Иова, болезнь которого явилась не след­ствием грехов, но испытанием и послужила для посрамления диавола. Другой, не менее вырази­тельный пример — это евангельская история со слепцом: И проходя увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не со­грешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божий (Ин. 9; 1-3)

Еще одну причину болезней называет мит­рополит Антоний Сурожский. Он, ссылаясь на св. Иоанна Кронштадтского, говорит, что «есть души настолько хрупкие, что они разбились бы о грубость и жестокость окружающего мира. И Господь допускает, чтобы между ними и миром опускалась пелена психической болезни, чтобы отделить эти души от того, что могло бы разорить их цельность. И за этой пеленой душа зреет и меняется, и человек растет». После чего митро­полит Антоний приводит довольно яркий пример из своей практики.

Иногда Господь посылает болезни на святых, чтобы тем самым облегчить их борьбу со страс­тями. Или, напротив, на страшных грешников, чтобы избавить от них мир. Пример тому Ирод, который был съеден червями заживо (сложно считать эту болезнь воплощением неудовлетво­ренных страстей на телесном уровне). И в нашей повседневной жизни можно найти примеры бо­лезней, посылаемых Господом либо для предуп­реждения, либо для ограждения.

Тем не менее болезни, посылаемые Госпо­дом, составляют лишь маленькую часть тех мно­гочисленных болячек, которыми страдает совре­менный человек. В большинстве случаев человек сам повинен в своих болезнях или мучается по вине родителей (наследственные заболевания).

Довольно часто болезнь является прямым следствием нашего греховного образа жизни. Так, прелюбодей рано или поздно получит букет венерических заболеваний; женщина, неодно­кратно делавшая аборты, может остаться бездет­ной; курильщика вряд ли минует бронхит, алко­голик будет иметь проблемы с печенью и т. д. Наконец, для всех совершенно очевидно, что беспорядочный образ жизни приводит к много­численным нарушениям в функционировании организма.

Такие заболевания, являющиеся прямым, открытым следствием общей греховности, страс­тной жизни, мы видим у себя сами. «Бронхит замучил, надо бросать курить», — говорим мы себе и затягиваемся очередной сигаретой. Но существует и другой тип заболеваний, причину которых мы, как правило, не осознаем. Именно о таких заболеваниях и предупреждают православ­ные психологи и психиатры.

Когда человек удовлетворяет свою страсть, потворствует ей, он впадает в грех. Болезнь же становится, напротив, результатом того, что страсть не находит прямого удовлетворения ни в поступках, ни в мыслях человека, но одновре­менно и сопротивления не встречает. Грубо гово­ря, человек просто пытается игнорировать свои греховные стремления, делая вид, что их нет. В результате греховные побуждения, которые мо­гут не формироваться даже в мыслях, как бы разъедают человека изнутри.

Одним из результатов проявления скрытой страсти являются психические и так называемые психосоматические болезни, т. е. соматические (телесные) болезни, обусловленные внутренни­ми, психологическим причинами, как правило, неосознанными. К болезням психосоматическо­го круга относят энурез, астму, любые заболева­ния вегетососудистой системы, эндокринные за­болевания, язву и многие другие. Впрочем, не­редко самые неожиданные заболевания могут иметь причину именно в душевном состоянии больного.

Психосоматические болезни могут быть спровоцированы некоторой скрытой внутренней проблемой, а могут, наоборот, преследовать ка­кую-то цель. Так, например, ребенок, пережи­вая развод родителей, нередко сильно заболева­ет, пытаясь (не специально) своей болезнью удержать родителей от развода. Еще одним по­казательным примером можно считать много­численные аллергии, причина которых зачастую кроется просто в откровенной нелюбви к тому или иному предмету. Аллергия на животных не­редко оказывается связана именно с нелюбовью к животным и раздражением по поводу необхо­димости их терпеть. Вспоминается ситуация, ког­да женщина, страдающая аллергией на кошек, привязалась вдруг неожиданно к маленькому ко­тенку и по какому-то чудесному совпадению именно на эту конкретную кошку не испытывала никакой аллергии.

Диагностика психосоматических заболева­ний проводится по принципу «от обратного». То есть пациент проходит всех врачей, и если у него нет предрасположенности к данному заболева­нию, его отправляют к психиатру. Бывает, физи­ческие болезни, порожденные душевными проб­лемами, приобретают очень тяжелые формы.

Конечно, никто до сих пор не вычислил тех алгоритмов, по которым душевные расстройства влияют на состояние нашего тела. Насколько вообще связана душа с телом? Этот вопрос му­чает не одно поколение ученых. Определенную связь мы прекрасно можем наблюдать в нашей повседневной жизни, в каждом своем движении: мозг отдает команду, и рука тянется к яблоку, или нога делает шаг. Можно привести и другой, бо­лее замысловатый пример: мы понервничали — участился пульс, поднялось давление и пр.

«Как невидимый магнит, душа связует ато­мы и молекулы нашего организма; стимулирует синтез белков в живых клетках; задает им про­грамму жизнедеятельности; обеспечивает обмен веществ и саморегуляцию, заживляет раны и т. д. При отделении души синтез белков моментально прекращается; тело, лишенное энергии, остыва­ет, и потерявшие связующую силу элементы его разлагаются» [26]Г. Михайлов. Наша душа. Онтология психической реальности.
. Душа как бы содержит в себе тело.

Утверждение, что большая часть наших бо­лезней происходит от нашей страстности, гре­ховности, еще проще проиллюстрировать на при­мере психических заболеваний.

Если исключить случаи наследственных за­болеваний и промыслительных болезней, можно сказать, что психическое заболевание развива­ется обычно постепенно, в отличие от соматичес­ких болезней, которые могут нагрянуть в одно­часье.

Изначально в каждом человеке существует предрасположенность к тому или иному психи­ческому недугу. Предрасположенность эта опре­деляется акцентуацией (типом темперамента) личности. Акцентуация же определяет наиболее конфликтные для человека ситуации, т. е. ситуа­ции, которые вызывают наибольший внутренний дискомфорт. JB-«благополучный» период жизни среднестатистического человека подобных си­туаций происходит умеренное количество. При определенных обстоятельствах, когда ситуаций таких становится больше, чем мы в состоянии стерпеть и преодолеть, формируется невроз. Неврозами занимается психология. Но в случае, если невроз не излечивается, а продолжает раз­виваться, он нередко переходит в психоз. И пси­хозами уже занимается психиатрия: здесь часто недостаточно бывает бесед с пациентами, и по­является необходимость в медикаментах.

Попробуем рассмотреть эту схему с точки зрения Православия. Акцентуация в данном слу­чае будет означать подверженность человека тем или иным страстям и степень этой подверженно­сти. Характер человека складывается из множе­ства факторов: здесь и наследственность, и вос­питание, и среда, и, наконец, непосредственно человеческая личность, сотворенная Господом. При рождении ребенок перенимает страсти сво­их родителей (точно так же, как и многие болез­ни), затем уже в процессе воспитания получает определенные представления о добре и зле. Пси­хологи очень много внимания уделяют детским травмам, которые часто сказываются на душев­ном здоровье и внутреннем благополучии ребен­ка. В качестве реакции на детские травмы возни­кают комплексы, которые в дальнейшем во мно­гом предопределяют поведение человека. Возь­мем бытовую ситуацию: ребенок страдает от недостатка внимания и любви со стороны роди­телей. У него формируется комплекс неполно­ценности, который нередко выражается в силь­ной уязвимости, обидчивости, иногда застенчи­вости. Но если посмотреть на ситуацию под другим углом, мы поймем, что обидчивость и застенчивость нашего пациента всего лишь одно из проявлений обостренного самолюбия, того же самого самолюбия, которое говорило в роди­телях ребенка, обращавших на себя и на свои дела значительно больше внимания, чем на свое чадо. То есть детские травмы нередко являются своеобразным возведением в квадрат страстей, полученных ребенком по наследству. Маленький человечек, видя поведение своих родителей, ста­рается подражать им и тем самым укрепляется в своей наследственной предрасположенности к дурному.

Любой внутренний конфликт — это разрыв между желаемым и действительным. Так, ма­ленький ребенок, унаследовав от родителей страсть тщеславия, жаждет проявлений любви и ласки, но получает вместо этого холодное равно­душие. Конфликт этот может со временем пере : расти в невроз, а потом и в психоз.

Психическая болезнь развивается постепен­но, проходя различные стадии. В большинстве случаев психических заболеваний недуг возмож­но предотвратить. Тем не менее далеко не всегда человек видит необходимость бороться с подсту­пающей болезнью. Наиболее показательна в этом смысле истерия. На бытовом уровне истерия часто встречается не как болезнь, а как опреде­ленный стиль поведения, для которого характер­ны сильная эмоциональность, театральность, са­молюбование. Истеричные женщины часто ведут себя неестественно, сильно преувеличивая свои чувства, всячески демонстрируя окружающим разные стороны своей натуры. Для истериков характерна частая смена настроений, резкие пе­реходы от бурного веселья к слезам или, напро­тив, к сумрачному молчанию. Истерик очень остро переживает отсутствие внимания и пыта­ется добиться его любыми средствами, нередко предпочитая негативную реакцию на свое пове­дение равнодушию. Человек такого склада за­просто может испортить окружающим праздник какой-нибудь выходкой, предпринятой для того, чтобы обратить на себя внимание. Он вызовет тем самым злость и раздражение вместо желае­мой похвалы, но в любом случае ему это будет приятнее, чем отсутствие внимания вообще.

Описание это, характеризующее больных людей, довольно легко может подойти к челове­ку, который считается совершенно здоровым. В нормальной жизненной ситуации мы стараемся бороться с истерией, называя ее часто проявле­нием невоспитанности и понимая, что такое эк­зальтированное поведение утомляет окружаю­щих. Тем не менее некоторые считают свои исте­рические проявления признаком оригинальнос­ти и непосредственности и не только не стыдятся «истеричности», но, напротив, всячески культи­вируют в себе эту самую эмоциональность. Так, нередко слышишь, как женщины с гордостью рассказывают о том, что в той или иной ситуации не в состоянии были контролировать свои эмо­ции. Понятное дело, получая дополнительную подпитку, истерия развивается и в конце концов превращается в действительную и довольно опас­ную болезнь.

Если же разобраться в причинах истерии, то получится, что корень ее в тщеславии. Обурева­емый упомянутой страстью человек стремится привлечь внимание окружающих к собственной персоне и крайне огорчается, если должного внимания не получает.

Еще одна выразительная иллюстрация на­ших рассуждений — депрессивный психоз.

Плохие настроения бывают у каждого чело­века. Но одни пытаются преодолевать хандру и тоску, а другие с наслаждением предаются ей. Как мы уже говорили, любая страсть, находя пищу, растет и увеличивается. Человек, подвер­женный депрессиям, подтвердит, что с плохим настроением в начальной его стадии бороться значительно легче, чем с затянувшейся хандрой. Чем дольше длится плохое настроение, тем про­должительнее и сложнее становится выход из него. (Мы вполне сознательно не различаем бы­товое и научное употребление слова «депрес­сия», поскольку наши плохие настроения, ощу­щение подавленности, если им потакать, неред­ко приобретают форму невроза.) В запущенном состоянии депрессия переходит в депрессивный психоз — тяжелое психическое заболевание.

Депрессия — довольно распространенная форма проявления страсти уныния, под действи­ем которой человек впадает в состояние сильной подавленности. Стереотипные представления о том, что человек не любит плохих настроений, крайне ошибочны. Погрузившись в состояние депрессии, человек получает какое-то странное удовольствие от своей тоски. Нередко он ошу­щает даже свое превосходство над людьми жиз­нерадостными и веселыми.

Одна молодая женщина сравнивала приход депрессивного состояния с погружением в чер­ную бездонную яму. Смотришь вниз, в черную бездну — страшно, голова кружится, а в то же время глаз оторвать не можешь, и какая-то не­преодолимая сила тянет туда, вниз. А сладкий голос нашептывает в ухо: «Иди туда — там покой».

Конечно, сладкий голос принадлежит лука­вому! И чем ниже ты опускаешься в яму, тем сложнее бывает из нее выбраться. Кроме того, человек, побывавший однажды на краю черного омута, то и дело возвращается к нему, чтобы еще разок заглянуть в страшную дыру, и каждый раз тьма притягивает его взгляд, а сладкий голос поет свои песни. Лукавый ведь ненавидит чело­века и по ненависти непременно пытается толк­нуть к погибели.

Д.А. Авдеев в книге «Из дневника право­славного психиатра» определяет депрессию еле-, дующим образом: «Депрессия — это своего рода сигнал души о неблагополучии, бедственном ее положении. Это не- плач о грехах. Это грехи вопиют, нераскаянность мучит душу».

Н.Д. Гурьев тоже пишет о душевных болез­нях как о следствии действия страстей и потака­ния им человека. Он приводит перечень психи­ческих заболеваний с указанием их предположи­тельных причин. Так, основанием шизофрении Гурьев считает мечтательность, самоуверенность, своеволие. Эпилепсия, по его наблюдениям, ста­новится результатом жестокости, самонадеян­ности, нетерпения, упрямства.

Отдельно нужно сказать несколько слов о детских болезнях. В Священном Писании гово­рится, что дети страдают за грехи родителей. Но слова эти не означают, что родители согрешили, а детей за них наказывают. Кстати, представле­ние о том, что мы вынуждены «отдуваться» за других, в частности за Адама и Еву, смущает многие умы, точно так же, как и «несправедли­вость» Господа, наказывающего человека за чу­жую вину. Странная реакция: мы ведь не упрека­ем родителей, а тем более далеких предков в том, что получили от них по наследству какое-нибудь заболевание или несимпатичную нам черту ха­рактера, хотя слабое сердце или больная печень, а также наследственная, да еще и воспитанная жадность причиняют немало неудобств. Так нет, подобное положение вещей мы считаем вполне нормальным. А вот тот факт, что Адам и Ева поддались однажды искушению (мы-то подоб­ным искушениям поддаемся по десять раз на дню), почему-то крайне возмущает наше созна­ние. Пожалуй, ощущение несправедливости выз­вано неправильным пониманием слов о наказа­нии. Родители передают детям не только физи­ческие и психические болезни, но и свои страс­ти, болезни души. В этом-то, по сути, и заключа­ется наказание за родительские грехи. И вовсе не Господь наказывает ребенка за провинность родителя, а родитель своим греховным поведе­нием портит жизнь ребенку. Искупление же мо­жет выразиться только в преодолении страстей, не только благоприобретенных, но и полученных по наследству.

Вот как объясняет это Н.Д. Гурьев: «Дети страдают не за то, а вследствие того, что их родители повредили душу и тело грехом, и это поврежденное состояние родителей сказалось на формировании детей. Иллюстрацией этого может служить то, что происходит с детьми ал­коголиков: не по воле врача дети становятся инвалидами, и не за то, а вследствие того, что родители не соблюдали советов врачей».

Верующий должен переносить болезни со смирением, потому что они посылаются Госпо­дом в помощь человеку. Физическая боль, как бы она ни была мучительна, необходима, потому что подает человеку сигнал о неисправности в рабо­те его организма. Так и болезнь должна напоми­нать человеку о его нераскаянных грехах.

 

Часть II.

ВИДЫ СТРАСТЕЙ

 

Мой дядя становится все более скуп, а тетя делается все более привередливой, я же с каждым днем все больше влюбляюсь. Что станет с нами к концу года, если мы будем продолжать в том же духе?!

Джейн Остен. Собрание писем

Мы меняем положение, но в каждое из них привносим то мучение, от которого наде­ялись избавиться. А так как, перемещаясь, мы не исправляемся, то видим, что мы только прибавляли раскаяние к сожалению и ошиб­ки к страданиям.

Бенжамен Крнстан. Адольф

 

Глава 1. Чревоугодие

 

Если хочешь победить чревоугодие,

возлюби воздержание,

имей страх Божий — и победишь.

Прп. Ефрем Сирин

В переводе на современный русский язык слово «чревоугодие» означает ублажение желудка. Потребность в пище естественна для человека и любого живого организма. Пища необходима для поддержания жизни в теле. Но часто мы едим вовсе не для поддержания жизни, а из любви к самому процессу поглощения пищи. Именно эта любовь к еде и называется чревоугодием.

Обладаем ли мы сластолюбием [27]Сластолюбец — человек, удовлетворяющий свою чувственность.
по отно­шению к пище или же нет, нормально ли мы питаемся с аскетически-христианской точки зре­ния, можно определить верно только с позиции психического отношения нас к этому акту. А наше отношение к еде складывается из двух вещей. Первое — это наше религиозно-нрав­ственное настроение по отношению к Богу, Вер­ховному Подателю пищи, как и всех благ вооб­ще. Ведь то, что сейчас я могу утолить голод, в отличие от многих других людей на планете, — это достаточный повод для обращения к Богу с благодарственной молитвой. Поэтому христиа­нин молится перед едой и после. Во-вторых, в понятие нормального отношения к пище входит мое самообладание, соразмеряющее с голодом количество, качество и время вкушения этой пищи. Ведь еда призвана в первую очередь обес­печить мне и моему телу здоровье и возможность активного действия, а не собственно наслажде­ние только. Господь создал человека так, что даже удовлетворение его телесных нужд достав­ляет ему удовольствие. Грехом же, то есть безза­конием по отношению к питанию, является же­лание человека вне зависимости ни от чего полу­чить наслаждение от еды, не принимая во внима­ние ни пользу, ни вред, ни свои реальные нужды. То есть мы грешим и чревоугодничаем тогда, когда стремимся не насытиться и удовлетворить голод, а получить удовольствие от процесса еды, ее вкуса, вида и качества.

На основе многочисленных писаний святых и преподобных выделим три основных вида чре­воугодия [28]См., например, у прп. Иоанна Кассиана Рим­лянина.
:

а) Чревобесие — любовь к чрезмерному количеству пищи. У каждого человека существует своя собственная норма, обусловленная потребностями его организма и образом жизни.

Святые отцы считали, что из-за стола надо выходить с легким чувством голода. Вся же пища, съедаемая сверх необходимого минимума, идет во вред душе. Чревобесие может выражаться в сильном объедении или в постоянной потребности что-то жевать в течение всего дня.

б) Гортанобесие — наслаждение вкусом пищи. Крайняя степень гортанобесия — это так называемое гурманство, столь уважаемое культурными, образованными людьми. Любовь к хорошей кухне, к деликатесам, к определенным продуктам питания — вот признаки гортанобесия. Проявлением той же страсти можно считать любовь к сладкому или, напротив, предпочтение острой или соленой пищи. В самой слабой стадии своего развития гортанобесие проявляется в принципиальном предпочтении одних продуктов питания другим, а также в употреблении в пишу продуктов, не составляющих необходимый рацион человеку: солений, маринадов,, разного вида соусов и т. д. По мысли св. Василия Великого, «страсть чревоугодия обыкновенно обнаруживает свою силу не во множестве яств, но в пожелании и «в малом вкушении». Все дело оказывается именно в том или ином психическом отношении к физиологическому акту питания, а не в этом последнем самом по себе — точно так же, как и воздержание от пищи является делом волевого решения и трудом души.

в) Раннеядение — несоблюдение времени принятия пищи.

Некоторые святые отцы относят к чревоуго­дию также пьянство. Конечно, Православная Церковь разрешает употреблять вино в умерен­ных количествах, но только в умеренных и пре­имущественно по праздникам. При этом надо отметить, что вино православным человеком дол­жно употребляться только с определенной целью (явно не для того, чтобы напиться до со­стояния невменяемости). Дело в том, что вино — это символ Крови Христовой. Оно позволяет человеку получить откровение, делает челове­ческое сознание более открытым для сверхчув­ственного мира. Но в том случае, если душа человека оказывается не подготовлена к приня­тию напитка, вино открывает ему не Божествен­ный мир, а бесовский. И не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но испол­няйтесь Духом... (Еф. 5; 18). Любовь к состоя­нию опьянения (уж не говоря об алкоголизме) является все той же страстью чревоугодия. Здесь же можно говорить о любви к вкусу того или иного напитка (кстати, Православная Церковь разрешает именно вино, и действие этого разре­шения лучше все-таки не распространять на какую-нибудь водку, текилу или виски).

Довольно часто в нас сочетаются все виды чревоугодия.

Страсть чревоугодия кажется на первый взгляд безобидной, но на самом деле она опасна. Состояние сытости или опьянения притупляет ум и ослабляет волю к борьбе с грехом. Вспом­ните состояние сытости: оно очень часто сопро­вождается расслабленностью, сонливостью, ощу­щением тупого довольства жизнью. После хоро­шего обеда одолевают лень и желание празднос­ти. Хочется спать, что многие и делают (после­обеденный сон). Кроме того, уже давно научно доказано, что рацион питания во многом опреде­ляет некоторые черты характера. Есть целый ряд продуктов питания (в том числе мясо), кото­рые «повышают потенцию» (сексуальную воз­будимость), то есть распаляют блудную страсть. То же самое мясо повышает в человеке агрес­сивность, а значит, гневливость. Вспомним опи­сания оргий: всегда разврату предшествует пир с обильной выпивкой и закуской. И падение Содо­ма и Гоморры начиналось, по преданию, с боль­ших пиров. Гортанобесие же потакает сребро­любию, поскольку для приобретения вкусной пищи требуются деньги.

О вреде пьянства говорить, наверное, не обязательно. Вред этот, наносимый и душе, и телу, совершенно очевиден каждому. Стоит толь­ко посчитать, сколько дурных поступков совер­шаем мы в состоянии пусть даже не самого сильного опьянения, поступков, которых в трез­вом виде никогда бы, возможно, не совершили.

За первой стадией веселья приходит вторая, когда человек начинает терять контроль над со­бой. Алкоголь воздействует на центральную нервную систему, и человек в стадии алкогольно­го опьянения не может координировать не только движения и речь, но и свои морально-нравствен­ные устои со своими же поступками. Он оказыва­ется в неправильной системе координат: не мо­жет верно оценить расстояние, время, силу уда­ра. Точно так же не может верно оценить свое поведение: так, многие деятели искусства любили выходить на сцену «подшофе», в полной уверен­ности, что их исполнение в таком состоянии пре­восходно. На самом же деле они пели или играли очень плохо, просто не могли оценить свое ис­полнение адекватно. В результате человек абсо­лютно лишается «тормозов», и все его дурные наклонности, которые он умеет сдерживать в трезвом состоянии, тут же проявляются.

Страсти чревоугодия мы чаще всего и легче всего потакаем, а посему даже не ощущаем ее силы. Нам кажется, что мы поглощаем пищи столько, сколько потребно, и не особо приверед­ничаем в еде. Так думается нам до тех пор, пока мы не начинаем ограничивать себя в количестве пищи или в определенных продуктах питания. Если же вдруг по каким-то причинам (будь то болезнь, недостаток денег или диета для похуде­ния) мы вынуждены отказаться от привычного рациона, то вдруг выясняется, что еда имеет для нас огромное значение. Начинаются настоящие страдания: невыносим становится запах или вид еды, по ночам снятся изысканные блюда, и теле­визионная реклама, расхваливающая «сочный гамбургер», вызывает спазмы желудка и выде­ление слюны. В эти моменты мы по-настоящему начинаем ощущать силу страсти чревоугодия.

Помимо объядения, пьянства и гортанобесия, проявлением страсти чревоугодия считается также нарушение поста (в данном случае име­ется в виду прежде всего гастрономический пост, предусматривающий воздержание в пище). Су­ществуют некоторые исключения из правил пос­та. Пост разрешается нарушать странствующим и болящим. Тем не менее разрешение это не стоит воспринимать буквально. Для болящего нарушение поста допустимо, если по причине своей болезни он не может без дополнительной опасности для здоровья лишить себя определен­ных продуктов или, будучи абсолютно обесси­ленным, не имеет возможности выбирать себе пищу, а вынужден есть то, что дают. Женщинам разрешается не поститься во время беременнос­ти и кормления грудью, чтобы не нанести вреда младенцу. Что касается странствий, в наше вре­мя подобное снисхождение, пожалуй, уже не име­ет силы, поскольку наши путешествия крайне комфортны, и мы в большинстве ситуаций без особых неудобств можем соблюдать пост во вре­мя поездок. Бывают ситуации, когда разрешает­ся не поститься в гостях, дабы не обидеть хозяев и не доставлять им дополнительных хлопот, заставляя готовить для себя постную пишу. Кро­ме того, нередко человек, отказывающийся при­нимать угощение, поддается при этом страсти тщеславия, делая свой пост показным. В таких ситуациях святые предпочитали тщеславию чре­воугодие. Если же есть возможность сохранить пост, не доставив никому неудобства и не причи­нив обиды, тогда, конечно, нарушать его не стоит.

Признавая стремление человека во что бы то ни стало получить удовольствие посредством угождения желудку страстным и потому подле­жащим постепенному ограничению, православ­ная аскетика далека от того, чтобы предписы­вать для достижения этой цели какие-либо меха­нические, насильственные, внешне-принудитель­ные средства. Победа над служением своему желудку достигается благодаря изменению на­шего религиозно-нравственного отношения кеде, о котором мы говорили в самом начале этой главы. Естественное чувство наслаждения, со­провождающее удовлетворение человеком вся­кой насущной потребности, под влиянием наших религиозно-этических чувств, теряет свой гру-боэгоистический животно-самодовольный харак­тер, облагораживается и одухотворяется. Что же это за религиозно-нравственные чувства? Это наши отношения с Богом, вера в Него, молит­венное общение с Ним, это наше покаяние в грехах и осознание собственной немощи в борь­бе с грехом, одолевающим нас.

Многие из нас не могут понести тяжести поста или даже просто ограничить себя в пище именно потому, что пища реальна, а Бог для нас слишком абстрактен. В глубине души мы не понимаем, почему мы должны отказываться от вполне реального куска мяса с жаренной кар­тошкой. Да и что Богу с того, чем и во сколько мы сегодня поужинали?! Рекламный лозунг «бери от жизни все» более понятен и близок нам, чем идея неясного духовного совершенства через ог­раничение себя в ветчине и масле. Почему бы не съесть, если очень хочется? Ведь чаще всего обычный среднестатистический человек не жаж­дет изысканных яств или тонких вин. Придя с работы, мы просто хотим набить желудок и зава-иться спать, и нам даже не до наслаждений. Мы еле волочим ноги и плюхаемся в кровать, внут­ренне мечтая не просыпаться как минимум неделю. А тут некая абстрактная идея выдирает у нас изо рта бутерброд, заслуженный тяжкой жизнью и нервным трудом.

В чем же дело? Ошибка закралась в самый ход наших мыслей. Давайте попробуем взглянуть а ситуацию с христианской точки зрения. Начнем с того, что, сотворив нас из любви, Господь подарил нам не только жизнь и сделал нас богоодобными в духовных качествах. Он, как это ни странно, придумал для нас и само наслаждение едой, сном, супружескими отношениями. Значит, все, что мы чувствуем хорошего, мы чувству-т благодаря Ему. А вот все плохое вторглось в ас благодаря сатане и нашему свободному вы­бору. Мы «смертью умерли» и стали больными, хилыми и несчастными по своей собственной воле. Пotomпришел Спаситель мира, Сын Божий, ) Одно из Лиц Божественной Троицы, наш Искупитель Иисус Христос. Он принес людям лекарство от смерти — веру в Него и принятие таинств, главное из которых — Евхаристия, ли вкушение Его Тела и Крови под видом хлеба и вина. Он указал множество лекарственных средств, через которые мы можем обрести потерянную власть над собой и миром, вернуть себе траченное богоподобие и вечную жизнь, избавиться от мучающих нас страстей и болезней, брести внутренний мир и счастье. Одним из этих средств-путей является необходимый контроль человека над своими телом и душой. Но тело и душа столь разболтанны, что ни о чем, кроме сиюминутных желаний, и помыслить не могут. Для того, чтобы отвлечь их от самих себя и своих многочисленных капризов, и предлагается пост.

Но пост, как, впрочем, и все остальное, лишается всякого смысла, если вы не верите в Бога, если вы не исповедуете Символ веры, и если Церковь для вас всего лишь некий соци­альный институт, созданный в гуманных целях обмана человечества. Так что все дело в вере в Бога и в принятии Истины, возвещенной христи­анством в Священном Писании, т.е. в Библии.

Итак, борьба со страстью чревоугодия и во­обще с плотолюбием имеет огромное значение, ибо плотолюбие является как бы опорой, под­креплением для всех остальных страстей. Дух и плоть в нашей земной жизни неразрывно связа­ны. Чем больше внимания мы уделяем собствен­ному телу, тем сильнее пренебрегаем душой, и наоборот, ослабляя плоть, ограничивая ее в раз­нообразных желаниях, мы тем самым даем воз­можность пробиться в нашей душе росткам ду­ховной жизни.

Без ослабления плоти борьба со страстями невозможна. Именно поэтому для христианина так важен пост. Кстати, смысл поста людьми нецерковными часто воспринимается совершен­но неверно. Гастрономический пост — это вовсе не самоцель верующего, а в значительно боль­шей степени средство, способ сподвигнуть себя на духовную брань с грехом и страстями.

Любопытно, кстати, отметить, что люди край­не гордые и честолюбивые редко излишне балу­ют свою плоть. Как правило, деятели искусства и амбициозные работники умственного труда впол­не склонны к аскетизму. Порой они даже вполне осознанно ограничивают свои физические по­требности, чтобы добиться большей эмоциональ­ной подвижности и ясности ума. Можно опять же вспомнить практику йоги, в которой умерщв­ление плоти является первым и необходимым моментом. Можно вспомнить Наполеона, кото­рый спал по три-четыре часа в сутки, или Лео­нардо да Винчи, который, по легенде, вообще предпочитал не продолжительный сон, а отдых урывками, по 15 минут каждые несколько часов. Трудно представить, что подобные странности были связаны с особенностями организмов ве­ликих людей. Скорее, они, напротив, осознанно ограничивали свои телесные потребности во имя развития душевных качеств.

Да и на бытовом, повседневном уровне мы видим взаимосвязь душевного и телесного со­стояния. После продолжительных выходных, пос­ле спокойного размеренного отпуска с десятича­совым сном и трехразовым питанием трудно бы­вает втянуться в работу. Замечаются некоторая рассеянность, лень, ослабление силы воли. Ка­залось бы, все должно быть наоборот: отдохну­ли, набрались сил — ан нет. Отяжелевшая плоть тянет к кровати, а вовсе не на подвиги.

Нечего и говорить о том, что для достижения Царства Небесного в первую очередь надо сбро­сить лишний груз, то есть немножечко попри­жать свою плоть, иначе трудная дорога окажется невмоготу.

Голод будет двоякий (в последние вре­мена — прим. авт.) — и голод пищевой, и, самое главное, голод духовный. Будет несколь­ко неурожайных лет, засухи, все это приведет к страшному голоду. Но и не это основная причи­на, ведь люди привыкли потреблять пищи зна­чительно больше того, что им требуется для поддержания жизни, много, много больше. Прп. Марии Египетской хватало нескольких зерен и влаги росы, чтобы и жить, и выдерживать зной пустыни. Прп. Серафим Саровский чудотворец питался снытью, травой, а каждый день зани­мался тяжелым физическим трудом. Они напи­таны были благодатью. И разве только они?! В отвержении тленного они соединялись с Жизнью, даже тела их оставались нетленными вопреки закону смерти, внесенного в природу грехом. С людьми последнего времени проис­ходит обратное: один из их кумиров — пища. Едят не тогда, когда хочется, а едят потому, что есть что есть. Испытывает, знает ли современ­ный человек вообще настоящее чувство голо­да? Вряд ли, иначе зачем было бы ему столько разных приправ и специй, соусов, рецептов по приготовлению изысканных блюд. Ведь все их назначение — это вызывание желания съесть приготовленное. Действительно нуждающему­ся в пище для поддержания сил все это не нужно, куска хлеба и глотка простой воды дос­таточно вполне.

А горячительные напитки, притупляющие чувство сытости? Все это — повторение язы­ческих оргий. Но мы забываем, что, потребляя смерть, мы ей обручаемся, становимся ее за­ложниками. Сейчас идет откармливание чело­вечества, именно откармливание. Ибо как крес­тьянин откармливает скот и птицу, уготовлен­ную к смерти, к забою, так и человечество уготавливается к смерти, прежде всего духов­ной. Разница лишь в том, что скотина не имеет свободной воли и разума, а ограничения при­родные человек вытравливает отбором особей с нарушением оных. Но человек имеет и сво­бодную волю, и разум, принудить его никто не может, все осуществляется добровольно. Вот жизнь, а вот — смерть. Вот Церковь-истина, ибо является Телом Христовым и исполнена Духа Святого, а вот — пиршество смерти, все лукавые законы и соблазны мира. Каждый вы­бирает добровольно между ними [29]Свщ. Александр Краснов. Духовные беседы и наставления старца Антония. Без вых. данных. С. 72— 73.
.

Для некоторых, наоборот, путь воздержания покажется наиболее приемлемым, так как он наиболее понятен и доступен человеческому ра­зуму. Фарисеи в Древней Иудее соблюдали все многочисленные обрядовые предписания, куда входили сложные ритуалы по очищению от «не­чистоты» и различные ограничения в пище и питье, в том числе и посты. Соблюдение всего этого выделяло их из обычной массы народа, и они почитались как «святые» и «праведные». Но пришел Спаситель и строже всего обличил имен­но фарисеев: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивы­ми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы по наружности каже­тесь людям праведными, а внутри исполне­ны лицемерия и беззакония (Мф. 23; 27—28). Почему обличения удостоились именно те, кто, казалось бы, более других ревновал о чистоте веры, об угождении Богу, о выполнении всех заповедей? Фарисеи свели внутреннюю духов­ную жизнь к автоматическому выполнению оп­ределенного набора ритуальных правил. Они сде­лали так, что сердечная вера, покаяние, живая молитва, вопль болезнующей души: «Где ты, Господи?!» — оказались не нужны. Душевный мир и чистая совесть, по их мнению, достигались выплатами десятины, омовениями и чтением Торы. Но все это было заповедано как средства для возбуждения в человеке духа, как видимый знак и свидетельство незримой внутренней борь­бы и молитвы. Праведный Иов, испытуемый Господом, сидел на гноище и, бия себя в грудь, требовал у Бога живого ответа, за что ему такие муки. Его друзья, фарисеи по духу, говорили ему, что Господу видней, за что наказывать своего раба. Но явившийся им Господь обличил всю неправоту механической логики друзей Иова и оправдал его самого именно за эту жажду исти­ны, за веру в праведность Бога и Его справедли­вость. Защищая Бога, фарисействующие при­ятели превратили Божественный суд в прихоть тирана, а веру в Бога сделали бессмысленной. Иов же, вопрошая о справедливости, обнаружил Бога как Того, Кто никогда не оставляет свое творение, Кто милосерден и справедлив в выс­шем смысле этого слова.

Сегодня повторение этой ритуалистической веры в замкнутого на самом себе самодержца исповедует ислам — одна из мировых религий. Именно простота достижения ощущения чисто­ты и праведности через исполнение определен­ных правил и ритуалов во многом и привлекает к исламу множество утративших истинные пред­ставления о Боге европейцев. Искаженное като­личеством учение Христа и Церкви о Боге, спа­сении и вечной жизни уже не в состоянии удов­летворить развращенные различными свобо­дами души людей. Им хочется «сильной руки», того, кто избавил бы их от невыносимого бре­мени свободы — ответственности за свои по­ступки. И простой путь находится. Соблюдение ритуалов исламской религии позволяет как бы очистить свою совесть, придает жизни смысл, ограничивает бесконечную вариативность вы­бора. Как тут не вспомнить Великого инкви­зитора у Достоевского, который осчастливли­вает людей тем, что взамен отнятой свободы дает им возможность есть, пить и веселиться без забот.

Мы позволили себе столь обширное отступ­ление именно для того, чтобы показать, что огра­ничение себя в телесных страстях необходимо для жизни духа, но не является ключом и смыс­лом истинной духовности. Это необходимая ступень. Поэтому, если подойти к брани со страстью чревоугодия без предварительной под­готовки и с излишним рвением, то результат может оказаться прямо противоположным ожидаемому.

Во-первых, чрезмерное воздержание, голод и отсутствие сна может привести к сильному ослаблению тела., когда человек уже по физичес­кому состоянию не будет способен ни в храм пойти, ни на молитву встать, а каждые две мину­ты будет падать в голодные обмороки. Во-вто­рых, принявшись с особой ретивостью за совер­шение подвигов воздержания, можно быстро ис­тощить свою волю и прийти к противоположно­му результату, то есть, слишком строго пропостившись неделю, наесться потом до отвала, что принесет большой вред. В-третьих, когда непод­готовленный человек начинает слишком сильно ограничивать себя, то, тяготясь воздержанием, он только и думает, что о еде и сне, а следова­тельно, не может заниматься даже повседневны­ми делами, не то что молиться или по-евангельс­ки относиться к своим ближним. Переутомление вызывает депрессию и раздражительность, что помимо искушений со стороны злых духов впол­не объяснимо и общей интоксикацией и ослаб­лением организма. Или, что еще хуже, от чрез­мерных подвигов новоначальный аскет впадает в превозношение или в прелесть (через истоще­ние нервной системы) и гордость. Кстати, если исследовать механизмы зомбирования сознания в некоторых тоталитарных сектах или в восточ­ных медитативных практиках, то приемы воздей­ствия на психику будут состоять именно из ли­шения человека привычного ритма жизни, рез­ких ограничений в сне и пище, повторении непонятных мантр, молитв или словесных фор­мул. Именно о таком негативном воздействии на душу и разум человека чрезмерных лишений и предостерегают опытные православные подвиж­ники в «Добротолюбии» [30]«Добротолюбие» (в ориг. «Филокалия») — собрание писаний подвижников и аскетов Православной Церкви, переведенное с греческого языка и отредак­тированное свт. Феофаном Затворником. Существует и вариант на ц.-сл. языке.
. В наиболее же подхо дящей для современного читателя форме эти вопросы рассмотрел святитель Игнатий (Брян-чанинов) в своих «Аскетических опытах».

Бороться с чревоугодием лучше постепенно. Сначала перестать есть сверх меры, отказывать себе в каких-то усладах или позволять их себе крайне редко, соблюдать постные дни. Посте­пенно сам организм привыкнет к новому распо­рядку и будет требовать значительно меньше пищи. Довольно скоро гастрономический пост перестанет быть в тягость, а станет привычкой и даже необходимостью.

Конечно, искушения будут возникать посто­янно. Возникали они и у подвижников, провед­ших много лет в посте и молитве. «Чудно было бы, если бы кто-нибудь, прежде сошествия свое­го во гроб, освободился от нападений со стороны чрева», — говорит св. Иоанн Лествичник. Но, как бы отвечая на это, преподобный Нил Си­найский советует: «Не сжаливайся над телом, когда оно станет жаловаться на изнеможение, и не насыщай его вдоволь угодными ему снедями; ибо если оно опять придет в силу, то восстанет на тебя и воздвигнет против тебя брань неприми­римую...»

Приведем самые основные правила, кото­рые рекомендуют святые подвижники для защи­ты от нападок и искушений чревоугодия:

1.   Прежде всего, желая вступить в борьбу с чревоугодием, нужно установить определенное время для еды и не нарушать без какой-нибудь уважительной причины этого режима. Удобнее всего для человека питаться три раза в день: завтрак, обед и ужин. Впрочем, каждый соотно­сится со своим здоровьем (а не привычками или мнительностью). В промежутках между установ­ленными приемами пищи не «кусочничать» и не «перекусывать». Кстати, то же самое пореко­мендует вам любой врач и любая диета. «Не­мощь плоти не воспрепятствует чистоте сердеч­ной, если употребляем только ту пишу, которая нужна для укрепления немощи, а не ту, которой требует похоть. Мы видим, что те, кои воздержи­вались от мясной пищи (...) и по любви к-воздер-жанию отказывались от всего, скорее падали, чем те, кои по слабости употребляли сию пишу, но в меру» [31]См. прп. Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. С.50-63.
.

           2. Нужно наблюдать за родом пищи. «Отсе­чем прежде всего утучняющую пишу, потом раз­жигающую, а после и услаждающую... Если мож­но, давай чреву твоему пишу достаточную и удо­боваримую, чтобы насыщением отделываться от его ненасытной алчности и чрез скорое перева­рение пищи избавиться от разжжения, как от бича. Вникнем и усмотрим, что многие из яств, которые пучат живот, возбуждают и движение похоти», — учил св. Иоанн Лествичник. Давно объяснено медициной, что некоторые виды пищи действуют на мозг и нервную систему опреде­ленным образом. Тело наше прочно связано с душой, и злоупотребление мучным, мясным и жирным наносит вред не только печени или же­лудку, но и душе, воздействуя на ее состояния через внутренние органы, центральную нервную систему и мозг. Именно поэтому многие подвижники, такие как свт. Феофан Затворник или свт. Игнатий (Брянчанинов), рекомендовали ограни­чивать употребление чая, кофе и др. напитков, действующих на сердечно-сосудистую и нервную системы человека.

3. Не привередничайте в еде. Старайтесь отучать себя от пристрастия к лакомствам, дели­катесам, сложным и изысканным блюдам. Часто причиной множества семейных конфликтов яв­ляются пристрастия членов семьи к той или иной пище. Всем известна поговорка «путь к сердцу мужчины лежит через его желудок». Женщины же чаще склонны к «чему-нибудь вкусненько­му». Сколько жен ломает голову и опустошает кошельки, желая угодить мужу и детям в еде. Сколько слез, криков и капризов порождают требования "тортов, пирожных или конфет. А пристрастия к модной еде, типа японских суши или фастфудов сети «Ростикс», «Макдоналдс», «Пицца» и т.п.! Мало того, что все это не полез­но для здоровья и пробивает бреши в семейном бюджете, так еще и способствует возникнове­нию недовольства, гнева и чуть ли не наркоти­ческой зависимости от этих продуктов. Вообще, нужно постараться объективно оценить свое от­ношение к посещению ресторанов, просижива­нию в кафе и закусочных. Сегодня вся мощь рекламы нацелена на пропаганду «ресторанно­го» образа жизни. Нам внушают, что это и со­временно, и удобно, и отвечает ритмам сегод­няшней жизни. Не поддавайтесь на рекламу, в первую очередь нацеленную на опустошение ва­ших кошельков. Задумайтесь о том, что вслед за едой рекламируются средства для похудения, а просиживание в кафе еще никого не сделало преуспевающим бизнесменом. Люди делают карьеру независимо от употребляемой марки кофе или обеда в японском ресторане. Нас ловят на наши комплексы, и особенно попадается на это молодежь. «Милые слабости» делают из человека раба своего желудка, к тому же воспи­тывая в нем и тщеславие, желание «быть не хуже других». Какое тут благодарение Бога за пишу и молитва! Только на миг удовлетворенная страсть, которая через несколько часов даст о себе знать с новой силой. Именно желание пола­комиться и ведет к возникновению страсти гортанобесия.

4. Необходимо относится к процессу еды как к необходимости, а не как к празднику. Следите за тем, как вы едите. Обратите внимание на свое настроение. Улучшается оно от предвкушения трапезы? Вы испытываете душевное волнение, выбирая продукты? У вас буквально «слюнки текут» при виде накрытого стола? Некоторые полдня думают о том, что съедят на ужин, иные сметают с полок холодильника все, что под руку попадется. Иногда человек так набрасывается на еду, что не просто забывает о молитве, но даже сесть не может, а так и хватает все со стола, словно нищий, который три дня не ел. Обратно тому, многие отводят столько времени на приго­товление к трапезе, оформление блюд и на сам процесс поглощения пищи, обставляя его столь торжественно, словно они участвуют в неком священнодействии. Это тоже наводит на раз­мышления о той роли, которую занимает в жизни еда. Есть надо не жадничая и не упиваясь процес­сом, тщательно пережевывая пишу и не усерд­ствуя о многочисленности закусок. Необходимое отношение к процессу трапезы помогает создать молитва перед едой и мысли о том, что все-таки желудок для человека, а не человек для желудка.

5. Если в гостях или просто за едой вам случилось переесть, не впадайте в депрессию и не прилагайте ко вреду вред. Мужественно при­знайтесь себе в своей слабости и помолитесь Богу, прося у него воздержания и сил к исправ­лению. Старайтесь сохранить мир душевный, помня о том, что чревоугодие ведет за собой уныние. Не попадайтесь в сети двух страстей вместо одной. Всем, наверное, знаком образ меч­тающего похудеть человека, не удержавшегося от вкусной еды и мучающегося депрессией от собственной безнадежности. Не путайте обли­чения совести с плохим настроением и недоволь­ством собой. Искреннее покаяние в грехе чрево­угодия и молитва Богу о помощи даст вам душев­ный мир и новые силы, а напрасные самообвине­ния и стоны только послужат новым поводом кповторению соделанного.

Один старец пришел к другому. Последний, сварив чуть-чуть чечевицы, сказал: «Давай не­много помолимся», — и один из них прочел всю Псалтырь, а другой наизусть прочел две книги Пророков. Когда настало утро, пришедший ста­рец удалился, а чечевица так и осталась нетро­нутой.

Ученик аввы Сисоя часто говаривал ему: «Авва, встань, потрапезничаем!» На что старец удивлялся: «А разве мы сегодня не ели, сын мой?» — «Нет, отец», — говорил ученик. «Ну, если не ели, тогда давай поедим» [32]Древний патерик.
.

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

Свт. Игнатий (Брянчанинов)

О посте [33]Аскетические опыты. Том I.
 

Глава добродетелей — молитва; их основа­ние — пост.

Пост есть постоянная умеренность в пище с благоразумною разборчивостью в ней.

Гордый человек! Ты мечтаешь так много и так высоко о уме твоем, а он — в совершенной и не­прерывной зависимости от желудка. Закон поста, будучи по наружности законом для чрева, в сущ­ности есть закон для ума. Ум, этот царь в челове­ке, если желает вступить в права своего самодер­жавия и сохранить их, должен прежде всего под­чиниться закону поста. Только тогда он будет по­стоянно бодр и светел; только тогда он может вла­ствовать над пожеланиями сердца и тела; только при постоянной трезвенности он может изучать заповеди евангельские и последовать им.

Вновь созданному человеку, введенному в рай, дана единственная заповедь, заповедь о пос­те... Заповедь не говорила о количестве пищи, а воспрещала только качество. Да умолкнут же те, которые признают пост только в количестве пищи, а не в качестве. Углубясь в опытное изуче­ние поста, они увидят значение качества пищи.

Так важна заповедь поста, объявленная Бо­гом человеку в раю, что вместе с заповедью произнесена угроза казнью за нарушение запо­веди. Казнь заключалась в поражении человеков вечною смертью. И ныне греховная смерть про­должает поражать нарушителей святой заповеди поста. Не соблюдающий умеренности и должной разборчивости в пище не может сохранить ни девства, ни целомудрия, не может обуздывать гнев, предается лености, унынию и печали, де­лается рабом тщеславия, жилищем гордости, которую вводит в человека его плотское состоя­ние, являющееся наиболее от роскошной и сы­той трапезы... Напротив того, пост вводит хрис­тианина в состояние духовное. Очищенный пос­том смирен духом, целомудрен, скромен, молча­лив, тонок по чувствам сердечным и мыслям, легок по телу, способен к духовным подвигам и умозрениям, способен к приятию Божественной благодати...

Горе вам, насыщеннии ныне: яко взалчете! Таково изречение Слова Божия нарушителям заповеди святого поста. Чем будете вы питаться в вечности, когда научились здесь единственно пресыщению вещественными брашнами и ве­щественными наслаждениями, которых нет на небе? Чем будете вы питаться в вечности, когда вы не вкусили ни одного небесного блага? Как можно вам питаться и наслаждаться небесными благами, когда вы не стяжали к ним никакого сочувствия, стяжали отвращение?

Насущный хлеб христиан — Христос. Нена­сытное насыщение этим хлебом — вот пресы­щение и наслаждение спасительное, к которому приглашаются все христиане...

С чего начать нам, никогда не занимавшимся исследованием сердец наших? Стоя вне, будем стучаться молитвою и постом, как и Господь повелел: Толцыте, и отверзется вам.

Чудное совокупление поста с молитвою! Молитва бессильна, если не основана на посте, и пост бесплоден, если на нем не создана молит­ва. Пост отрешает человека от плотских страс­тей, а молитва борется с душевными страстями и, победив их, проникает весь состав человека, очищает его; в очищенный словесный храм она вводит Бога.

Кто, не обработав земли, засевает ее: тот погубляет зерна и вместо пшеницы пожинает терние. Так и мы, если будем сеять семена мо­литвы, не истончив плоти, то вместо правды плодопринесем грех. Молитва будет уничтожать­ся и расхищаться различными суетными и по­рочными помышлениями и мечтаниями, осквер­няться ощущениями сладострастными. Плоть наша произошла от земли и, если не возделать ее подобно земле, никогда не может принести плода правды.. Напротив, если кто обработает землю с великим тщанием и издержками, но оставит ее незасеянною, то она густо покрывает­ся плевелами. Так, когда тело будет истончено постом, а душа не возделается молитвою, чтени­ем, смиренномудрием, тогда пост делается роди­телем многочисленных плевелов — душевных страстей: высокоумия, тщеславия, презорства.

Что такое страсть объядения и пьянства? Потерявшее правильность естественное жела­ние пищи и пития, требующее гораздо большего количества и разнообразного качества их, неже­ли сколько нужно для поддержания жизни и сил телесных, на которые излишнее питание дей­ствует противоположно своему естественному назначению, действует вредно, ослабляя и унич­тожая их.

Желание пищи выправляется простою тра­пезою и воздержанием от пресыщения и на­слаждения пищею. Сперва должно оставить пре­сыщение и наслаждение: этим и изощряется же­лание пищи, и получает правильность. Когда же желание сделается правильным, тогда оно удов­летворяется простою пищею.

Напротив того, желание пищи, удовлетво­ряемое пресыщением и наслаждением, притуп­ляется. Для возбуждения его мы прибегаем к разнообразным вкусным яствам и напиткам. Желание сперва представляется удовлетворен­ным, потом делается прихотливее и, наконец, обращается в болезненную страсть, ищущую не­престанного наслаждения и пресыщения, посто­янно пребывающую неудовлетворенною...

Весьма важно качество пищи. Запрещенный райский плод, хотя был прекрасным на вид и вкусным, но пагубно действовал на душу: сооб­щал ей познание добра и зла и тем уничтожал непорочность, в которой были созданы наши праотцы.

И ныне пища продолжает сильно действо­вать на душу, что особенно заметно при употреб­лении вина. Такое действие пищи основано на разнообразном действии ее на плоть и кровь и на том, что пары ее и газы от желудка подымаются в мозг и имеют влияние на ум.

По этой причине все охмеляющие напитки, особливо хлебные, возбраняются подвижнику, как лишающие ум трезвости и тем победы в мыслен­ной брани. Побежденный ум, особливо сладост­растными помыслами, усладившийся ими, лиша­ется духовной благодати; приобретенное многи­ми и долговременными трудами теряется в не­сколько часов, в несколько минут. Монах отнюдь не должен употреблять вина, сказал преподоб­ный Пимен Великий. Этому правилу должен пос­ледовать и всякий благочестивый христианин, же­лающий сохранить свое девство и целомудрие.

Горячительная пища должна быть изгнана с трапезы воздержника, как возбуждающая те­лесные страсти. Таковы перец, имбирь и другие пряности.

Самая естественная пища та, которая на­значена человеку Создателем немедленно по со­здании, — пища из царства растительного. Сказал Бог праотцам нашим: Се, дах вам вся­кую траву семенную, сеющую семя, еже есть верху земли всея: и всякое древо, еже имать в себе плод Семене семенного, вам будет в снедь. Уже после потопа разрешено употребление мяса.

Растительная пища есть наилучшая для под­вижника. Она наименее горячит кровь, наименее утучняет плоть; пары и газы, отделяющиеся от нее и восходящие в мозг, наименее действуют на него; наконец, она самая здоровая, как наименее про­изводящая слизей в желудке. По этим причинам при употреблении ее с особенною удобностью сохраняются чистота и бодрость ума, а с ними и его власть над всем человеком; при употребле­нии ее слабее действуют страсти, и человек бо­лее способен заниматься подвигами благочестия.

Рыбные яства, особливо приготовленные из крупных морских рыб, уже совсем другого свой­ства: они ощутительнее действуют на мозг, туч-нят тело, горячат кровь, наполняют желудок вредными слизями, особливо при частом и посто­янном употреблении.

Эти действия несравненно сильнее от упот­ребления мясной пищи: она крайне утучняет плоть, доставляя ей особенную дебелость, горя­чит кровь; пары и газы ее очень отягощают мозг. По этой причине она вовсе не употребляется монахами; она принадлежность людей, живущих посреди мира, всегда занятых усиленными теле­сными трудами. Но и для них постоянное упот­ребление ее вредно.

Как! — воскликнут здесь мнимые умницы: мясная пища разрешена человеку Богом, и вы ли воспрещаете употребление ее? На это мы отве­чаем словами Апостола: Вся ми леть суть (т.е. все мне позволено), но не вся на пользу: вся ми леть суть, но не вся назидают. Мы уклоня­емся от употребления мяс не потому, чтоб счита­ли их нечистыми, но потому, что они производят особенную дебелость во всем нашем составе, препятствуют духовному преуспеянию.

Святая Церковь мудрыми учреждениями и постановлениями своими, разрешив христианам, живущим посреди мира, употребление мяс, не допустила постоянного употребления их, но раз­делила времена мясоядения временами воздер­жания от мяс. Такой плод постов может узнать на себе опытом всякий соблюдающий их...

Правила поста установлены Церковью с целью вспоможения чадам ее как руководство для всего христианского общества. При этом предписано каждому рассматривать себя с по­мощью опытного и рассудительного духовного отца и не возлагать на себя поста, превышаю­щего силы, потому что пост для человека, а не человек для поста; пищею, данною для поддер­жания тела, не должно разрушать его.

«Если удержишь чрево, сказал святой Васи­лий Великий, то взойдешь в рай; если же не удержишь, то будешь жертвою смерти». Под именем рая здесь должно разуметь благодатное молитвенное состояние, а под именем смерти состояние страстное. Благодатное состояние че­ловека, во время пребывания его на земле, слу­жит залогом вечного блаженства его в небесном Едеме; ниспадение во власть греха и в состояние душевной мертвое™ служит залогом ниспадения в адскую пропасть для вечного мучения.

 

Глава 2. Блуд

 

Что ж я пожну, когда так страшно сею?

Шекспир. Ромео и Джульетта

Как свинье приятно валяться в грязи, так и бесы находят для себя прият­ность в блуде и нечистоте.

Пр п. Ефрем Сирин

Пса сего (блуднаго беса), когда он при­ходит к тебе, прогоняй духовным ору­дием молитвы; и сколько бы он ни продол­жал бесстыдствовать, не уступай ему.

Пр п. Иоанн Лествичник

Само русское слово «блуд» со всеми своими производными [34]См. «Толковый словарь» В. Даля.
заключает в себе двоякий смысл. Народный, просторечный — «уклонение от пря­мого пути в прямом и переносном смысле», отсюда глаголы «заблудиться», «блуждать», су­ществительное «заблуждение». В церковной же и книжной лексике «блуд» относится к сфере половых отношений. Отсюда прилагательные «блудный», «блудливый »; существительные «блудница» и «блудник», «блудилище» — как притон разврата, «блудодей» и т.д. Мы видим, что в русском языке значение «потеряться», «пойти не тем путем» и беззаконные половые отношения оказались названы одним словом. В его смысле открывается нам, что человек, всту­пающий в незаконную связь, «заблуждается», уклоняется от своего правильного пути, теряет себя и теряется в этой страсти сам.

Итак, страстью блуда называется стремле­ние человека к незаконному или безбрачному соитию, или любодейству; или, говоря совре­менным языком, к сексу вне брака.

«Секс», от латинского «пол», дословно оз­начает половые отношения, совокупность пси­хических реакций, переживаний, установок и поступков, связанных с проявлением и удовлет­ворением полового влечения.

В русском языке синонимический ряд к сло­вам «секс» и «сексуальный» включает в себя такие понятия, как «пол», «половой акт», «со­вокупление», «сладострастие», «соблазнитель­ный», «любодейство», «блуд». То есть все пере­численные русские синонимы, кроме непосред­ственного перевода «пол, половой» не просто называют какое-то явление, но содержат в себе определенное эмоциональное отношение к нему, причем, как правило, отрицательное. Означает ли это, что русские люди всегда плохо относи­лись к полу? Конечно, это предположение аб­сурдно. Негативное отношение к «половому вопросу» примешивается именно тогда, когда «половые» явления начинают занимать в пове­дении человека не подобающее им место.

Таким образом, понятия блуд и секс тесно связаны, хотя и не заменяют друг друга. Можно сказать, что все многообразие проявлений чело­веческой сексуальности и влечения к противо­положному полу, точно так же как и другие душевные энергии, исказились и повредились. Безусловно, сама по себе половая потребность не более нравственна или безнравственна, чем, скажем, потребность в пище или в сне. Безнрав­ственным половое влечение, сексуальность ста­новится тогда, когда под действием похоти оно направляется на самоудовлетворение, становится доминирующим мотивом в человеческой жизни и как следствие приобретает уродливые формы, превращаясь в страсть.

Ключевыми понятиями в описании страсти блуда являются «похоть» и «целомудрие», как два состояния противоположные друг другу, на­ходящиеся на двух разных полюсах — греховно­сти и святости.

Похоть — это плотское вожделение, побуж­дение. Она относится к волевой сфере нашей души. Похотником называется тот, кто желает недозволенного, то есть беззаконного или гре­ховного. Итак, «похоть плоти есть ненасыти-мое желание удовольствий, или беспрерывное искание предметов, могущих услаждать внутрен­ние и внешние чувства души. Она заставляет поставлять единственной целью собственное нас­лаждение или жить в свое удовольствие и к тому направляет все встречающееся и все предпринимаемое. Разнообразие частных склонностей, вытекающих из нее, зависит и от предметов удо­вольствия, и от органов, которыми оно вкушает­ся. Так из удовольствия вкуса рождаются сласто­любие, пьянство, многоядение; из половых стра­стей — распутство в разных видах; из органов движения — рассеянность или ленивость; из ду­шевных чувств — порочная любовь и мечта­тельное сластолюбие через воображение, и проч. Главнейшие же ее порождения суть чревоне-истовство, блуд, леность, забавы и утехи» [35]См. : Свт. Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения. М., 1998. С. 282.
. Не­давно нам довелось услышать на радио реклам­ный слоган, как нельзя лучше соответствующий внутренней сути похоти: «Позволь себе немного лишнего!»

Целомудрие — благоразумие, чистота по­мыслов и телесная непорочность. Достигается эта добродетель отсечением от ума и сердца страстных прилогов и всевозможных соблазнов, хранением души в чистоте от грехов. В более узком смысле целомудрие есть хранение души и тела от похоти и блудной страсти.

«Целомудрие есть воздержание и преодоле­ние похотей борьбою»

(Свт. Иоанн Златоуст).

«Заповедь о целомудрии относится, во-пер­вых, к телу и вообще к нашей внешности и, во-вторых, к душе и ее внутренним помыслам. Что касается до целомудрия внутреннего, то оно со­стоит в том, чтобы все доброе мы делали для Бога перед Богом, а не для людей (по человеко-угодию); чтобы подавляли в себе самом зароды­ши зловредных мыслей и пожеланий; считали всех лучшими себя, никому не завидовали, не предполагали ничего сами от себя, но все отно­сили к воле и расположениям Промысла Божия; памятовали всегда о присутствии Божием, при­вязаны были к одному Богу, сохраняли свою веру чистой и недоступной никаким ересям и внут­реннюю чистоту приписывали не себе, но Спа­сителю нашему Иисусу Христу, которой Он и есть источник. Внутреннее целомудрие состоит в том, чтобы мы, пока живем, не считали себя завершившими и окончившими подвиг доброде­тели, но подвизались бы до тех пор, пока смерть не окончит наших дней; чтобы вменяли в тщету труды и печали настоящей жизни, не привязыва­лись и не любили на земле ничего, кроме ближ­них, и ожидали награды за свои добрые дела не на земле, но от одного Бога на небе» (Свщмч. Киприан Карфагенский).

«Надо знать (каждому христианину), что чис­тота внешнего человека, т.е. чистота тела, без чистоты внутреннего человека, т.е. духа, не есть чистота 1 - как это изъясняет святой Евфимий Ве­ликий, который говорит, что если кто и не творит скверного греха телом, но умом любодействует, имея скверные мысли, удерживая их, подчиня­ясь им и услаждаясь ими, он блудник и не может быть храмом Святого Духа. Ибо Дух Святой... подобен пчеле: как пчела не влетает в сосуд смрадный, так и Дух Святой не входит в нечис­тую душу» (Свт. Димитрий Ростовский).

«Жить целомудренно означает жить под уп­равлением целого, неповрежденного, здравого мудрования, не позволять себе никакого удоволь­ствия, которое не одобряется здравым рассужде­нием, соблюдать ум от осквернений нечистыми мыслями, сердце не зараженным нечистыми же­ланиями, тело не растленное нечистыми делами» (Свт. Филарет, митрополит Московский).

Грехи, вызванные блудной страстью, святи­тель Игнатий (Брянчанинов) классифицирует так:

Блудное раздражение, блудные ощущения и пожелания души и сердца. Принятие нечистых помыслов, беседа с ними, услаждение ими, соиз­воление им, медление в них. Блудные мечтания и пленения.

Нехранения чувств (имеются в виду пять чувств: осязание, обоняние, слух, зрение, вкус), в особенности осязания, в чем дерзость, погуб-ляющая все добродетели. Сквернословие и чте­ние сладострастных книг. Этот грех мы очень часто не замечаем, считая его нормой вещей. Обняться при встрече, поцеловаться по-дру­жески в щечку, заглядеться в метро на понравив­шегося человека и пр. Надо сказать, что невоздер­жанность в чувствах считается в наше время признаком раскованности и раскомплексованности и ставится скорее в плюс человеку, нежели в минус. Конечно, здесь не идет речь о грубом домогательстве, которое по-прежнему не поощряется. Если у поколения более старше­го тесные физические контакты еще не очень в ходу и фамильярные похлопывания по плечу вызывают смущение, то среди молодежи они весьма приняты.

Нехранением зрения считается также услаж­дение видом красивых женщин и мужчин. А при­страстие ко всякого рода духам, одеколонам и прочим парфюмерным средствам — нехранени­ем обоняния, поскольку, как известно, в духи добавляются определенные компоненты, ко­торые действуют на человека возбуждающе. В интим-шопах продаются специальные аромати­ческие вещества, которые, как утверждают их создатели и продавцы, способны вызвать силь­ное влечение у человека противоположного пола помимо его воли (вещества эти называются афродизиаками).

Нехранением слуха можно назвать не только желание внимать соблазнительным речам, но и любовь к комплиментам по поводу нашей внеш­ности, сексуальности и пр. Есть, например, об­щеизвестная присказка про то, что «женщина любит ушами». Впрочем, справедливо это не только относительно женщин, но и относительно мужчин тоже, поскольку льстивые речи нередко провоцируют у них чувство влюбленности, ко­торое тесно сопряжено с сексуальными желани­ями. Тщеславие очень часто являет собой под­спорье блудной страсти.

Грехи блудные естественные: блуд и пре­любодеяние.

Грехи блудные противоестественные: малкия (онанизм), гомосексуализм мужской и женский, педофилия (растление малолетних), зоофилия (скотоложество), трансвестизм и т. д.

Исходя из этой классификации, мы можем разделить различные проявления блудной стра­сти в жизни человека на две основные группы [36]Прот. Евгений Попов. Нравственное богословие для мирян. Репринт. 1994. С. 541—618.
.

 

1.

Сердечная похоть

(блудные помыслы, т.е. блуд, производимый умом и сердцем);

Блудные помыслы

Помыслы невольные, навеянные извне. Они тре­буют исповедания, но не вменяются как грех, так как мы не вольны в том, что приходит нам на ум. Блудные помыслы полезно открывать духовни­ку: исповеданные, они теряют власть над нами.

Блудные помыслы или представления, как воспоминание прежних падений. Эти помыслы также не составляют вины, если человек не услаждается ими, сразу же отвергая их и осуж­дая

себя перед Богом. Если же кто увлекается и смакует подобные воспоминания, тот и дает себе повод для новых помыслов и соглашается с ними, что может повлечь новые искушения и падения. Происходит сочетание с ними, а это требует обязательного покаяния и исповеди.

Когда блудный помысл принят и получил согласие на поселение в голове человека, он постепенно завладевает его умом, и в челове­ческом мозгу рисуются уже эротические карти­ны, услаждающие его. В этом случае можно говорить уже о блудных мечтаниях.

Это помыслы, которые человек сам наме­ренно возбуждает в себе, — любострастная фан­тазия, распутство мыслей, когда в уме рисуются все телесные движения к совершению плотского греха. Здесь мы видим уже полное подчинение блудной страсти или сосложение, когда одно лишь тело остается неоскверненным, а душа уже вся в блуде. Такое состояние требует покаяния и обязательной исповеди духовнику.

Говоря о блудных помыслах, надо отметить, что в процессе сексуального возбуждения глав­ную роль играет наша психика, а не физиология. Если предположить, что от нашей воли ничего не зависит, то выйдет, что на любую особь противо­положного пола мы должны реагировать совер­шенно одинаково. Но в жизни происходит не так. Верным доказательством участия сознания в про­цессе возбуждения можно считать существова­ние такой профессии, как врач. Находясь в своем кабинете, врач не испытывает возбуждения (за исключением редких патологий со стороны меди­ков) от соприкосновения с женским телом, хотя, выйди он на улицу, окажись в непрофессиональ­ной обстановке, та же самая женщина, что остав­ляла его в кабинете спокойным и равнодушным, может вызвать у него сильнейшее желание. Еще одним примером могут служить танцоры балета, которые порой меняют половую ориентацию, по­тому что из-за частого соприкосновения с женс­ким телом перестают возбуждаться им.

Ну и, наконец, верным доказательством оп­ределяющей роли психики, а не физиологии яв­ляется то, что существуют люди (пока еще их большинство), испытывающие плотское жела­ние исключительно лишь по отношению к тем, в которых влюблены.

Поняв, что физический процесс возбужде­ния напрямую зависит от процессов психичес­ких, мы начинаем осознавать, чем так опасно принятие нечистых помыслов. Не отгоняя от себя помысл, ты уже как бы соглашаешься на грех, уже совершаешь его. А от внутреннего со­гласия на грех до его совершения на физическом уровне — рукой подать. В Евангелии сказано: кто посмотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем. Фактически разница между принятием помыс­лов и мечтаниями не так уж велика. Первое почти неизбежно приводит ко второму, а второе обязательно является результатом первого. О блудных мечтаниях мы говорим, когда услаж­дение блудными помыслами происходит на со­знательном уровне. Человек начинает рисовать возбуждающие его образы, придумывать разно­образные ситуации и сюжеты на эту тему и вообще предается размышлениям о блуде.

Один брат, будучи возмущаем блудной по­хотью, пришел к великому старцу и просил его: «Окажи любовь, помолись обо мне, ибо возму­щает меня похоть блудная». Старец помолился о нем Богу. Брат в другой раз приходит к нему и говорит то же самое. И снова старец стал мо­литься Богу, говоря: «Господи, открой мне сос­тояние брата сего, и откуда на него нападает диавол? Потому что я молился Тебе, а он по-прежнему не получил успокоения». Тогда было ему видение: он увидел брата сего сидящим, а рядом с ним — дух любодеяния, и брат обща­ется с ним, а Ангел, посланный ему на помощь, стоит в стороне и гневается на монаха, посколь­ку тот не предал себя Богу, но, услаждаясь по­мыслами, весь свой ум предал действию диавола. И сказал старец: «Ты сам виноват, по­скольку увлекаешься своими помыслами», — и научил брата противостоять помыслам

Средством от блудных помыслов является память о Страшном Суде, когда «коегождо дея­ния обличатся» перед Богом, Ангелами и пра­ведниками; неосуждение ближнего, воздержа­ние в пище и молитва. Часто блудные помыслы порождены гордостью.

Вожделенные взгляды на другой пол

Как тело возбуждается помыслами, так и телес­ные впечатления вносят в душу блудную мысль, потому что «за воззрением следует мысль, за мыслью — услаждение, за услаждением страст­ное пожелание, а за пожеланием — и самое падение». Кто удержит взгляд от любования кра­сотой человека, тот разом избавляется и от по­следствий. Также наши нецеломудренные чув­ства выдают себя, когда мы выделяем и предпо­читаем красивого человека перед другими из-за его внешней привлекательности, например, при приеме на работу или в других делах. Это одна из разновидностей лицеприятия. Не хвали челове­ка за красоту его, и не имей отвращения к человеку за наружность его (Сир. 11; 2). Что­бы уберечься от подобного греха, нужно привы­кать с осторожностью рассматривать не только лица противоположного пола, но и телевизион­ные программы, рекламы, иллюстрированные издания и т.п. Особенно поберечься нужно на пляже, где глаз то и дело натыкается на обна­женные телеса.

«В оке, рассеянно вращаемом, есть уже блуд, о котором засвидетельствовал Господь: всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф. 5; 28). Такое прелюбодеяние искореняет в себе, кто око обращает долу, а душу к Господу; а кто во­зобладал над чревом, тот возобладал и над взором. Страшный у нас предатель — рассеянное око.

Кто не противится похоти, но дает очам своим свободно блуждать, тот, конечно, склонился уже умом пред страстями» (Прп. Ефрем Сирин).

Чтение книг, просмотр кинофильмов и телепередач и т.п., описывающих страстную любовь (эротика или порнография, любовные романы)

Нередко человек, одержимый блудными мечта­ниями, в поисках подпитки для них обращается к эротической литературе, к кинематографу, ходит в ночные клубы смотреть стриптиз и т.п.

Порнография практически на всех произво­дит сильное впечатление. В некоторых случаях впечатление это носит негативный характер, в других — услаждающий. Если показать жесткую порнографию девочке-подростку, воспитанной в хорошей семье, она испытает сильное отвраще­ние. Закоренелый развратник получает от по­добных зрелищ удовольствие или остается рав­нодушным из-за своей крайней извращенности.

Кстати, в данном случае ярче всего видна та дорога, которую проходит грешник от «красиво­го искушения» до безобразного порока. Вспом­ним первое искушение блудом, которое ассоци­ируется, как правило, с красивыми эротически­ми фильмами, где любовные сцены происходят между двумя страстно влюбленными людьми с красивыми телами, под красивую музыку, в кра­сивой комнате. Но проходит время, и подобные кадры уже не услаждают и не возбуждают. А трепет вызывает тяжелая порнография с груп­повым сексом и насилием, фильмы, в которых половой акт приобретает отвратительные, с точ­ки зрения нормальной эстетики, формы. Иску­шая человека, бесы рисуют сначала красивые романтические картинки, которые затем, по мере потакания блудной страсти, превращаются в бе­зобразные, антиэстетичные, чернушные полот­нища, что,"по сути, гораздо ближе к тому, как выглядит демон блуда в действительности.

К этим проявлениям блудной страсти, не­сомненно, можно отнести также чтение эроти­ческих романов и т. д. Так что даже само желание удовольствий такого рода — уже проявление блудной страсти.

Из сердца исходят злые помыслы... пре­любодеяния, любодеяния (Мф. 15; 19). А у того, кто привык читать модные книги писателей типа Сорокина, любовные романы, листать эро­тические журналы, просматривать газеты типа «Спид-инфо» и т.п., сердце переполняется лю­бострастными образами. Волнуя душу, чтение подобной литературы волнует и кровь. Подоб­ные пристрастия растлевают душу, истощая и нервные, и физические силы, возбуждая ложную чувствительность и чувственность.

С большим успехом по центральным телека­налам демонстрировался сериал «Секс в боль­шом городе», который сразу занял самые высо­кие места в рейтингах популярности. Как видно из названия, основной сюжет фильма крутился вокруг взаимоотношений между мужчиной и жен­щиной именно с интимной стороны. Главные ге­роини на протяжении 90 серий находятся в поис­ке партнеров для занятий этим самым сексом. Сценарий сам по себе достаточно остроумен, фильм смотрится на едином дыхании. Он вовсе не акцентирует внимание на похабных или пор­нографических сценах, основная интрига заклю­чается именно в психологических отношениях героев, в их душевных переживаниях. Кажется, что кино это вполне можно втиснуть в рамки хоть какой-то морали. Так ли это? Нам представляет­ся, что фильм этот опасен не своими постельны­ми сценами или шокирующим названием. Дело в том, что фильм этот на подсознательном уровне подменяет основные понятия — любовь и секс. Следя за любовными драмами обаятельных геро­инь, мы незаметно для себя приравниваем друг к другу любовь и половой акт. Вдумайтесь, как нелепо звучит по-русски дословный перевод на­звания фильма: «Половые отношения в городе». Не то медицинский справочник, не то пособие по гинекологии. А все покрывающее иностранное заимствование придает названию, в отличие от русского оригинала, некий пикантный шарм. Даже как-то забывается, что между любовью и половым актом есть одна большая разница. Но фильм ловко смешивает и замещает одно другим. И зритель уже не отличает, где Керри «имеет» секс с очередным «бойфрендом», а где — лю­бовь с «мужчиной своей мечты». Есть еще и другой аспект. Наблюдая, с какой легкостью и без малейших угрызений совести герои меняют половых партнеров, зритель проникается мыс­лью, что именно так, не озадачиваясь ответст­венностью и размышлениями об измене и грехе, следует поступать. Что именно такие, мимолет­ные или более менее продолжительные половые связи и есть единственно возможный и верный способ общения между полами. А кто твой при­ятель и какая у него сексуальная ориентация, вообще не имеет значения. Как говорится, «был бы человек хороший». В этой тонкой игре и происходит неуловимая подмена понятий в на­шем сознании, так строится вся пропаганда сво­бодных, не ограниченных нравственностью и культурой, половых связей, именуемых в просто­те сердца развратом. Подменяя любовь половым актом, не ограничивая себя ничем, мы лишаемся всех человеческих чувств и эмоций, всей красо­ты, всего смысла отношений между мужчиной и женщиной. Теряя имена, обез-личиваются и становятся без-раз-личными отношения между людьми, секс заменяет любовь, опустошение и разочарование приходят на смену сомнительно­му удовольствию от телесного совокупления.

Как жаль молодых людей, которые, не испы­тав еще истинной любви, уже оскверняют ум и сердце грязной порнографией, которую почему-то вежливо именуют «эротикой». Постельные сцены не только запечатлеваются в душе, они еще и диктуют формы поведения, вызывая комплексы неполноценности и стремление к подражанию. И как отвратительны старики и старухи, которые позорят свою старость, теряют время, отпущен­ное им на покаяние, жадно роясь в книжных раз­валах, выискивая «откровенные» романы.

Когда же такой человек решит встать на путь исправления, греховное пристрастие будет ме­шать его покаянию и молитве, подмешивая во все оттенки чувственного разгорячения. Особенно такое искушение характерно для таких католи­ческих «святых», как блж. Анджела, свт. Тереза Авильская, св. Франциск Ассизский. Первое, что нужно сделать в борьбе с этим грехом, — прекратить читать и смотреть подобные «про­дукты» псевдокультуры, прекратить посещение тех мест, где встречаются подобные зрелища.

«Целомудр не тот, в ком во время борьбы, труда и подвига прекращаются срамные помыс­лы, но тот, кто истинностию сердца своего уце-ломудривает зрение ума своего, не позволяя ему простираться к непотребным помыслам» (Прп. Исаак Сирин).

Сладострастные разговоры и слушание их

Сладострастными называются такие разговоры между людьми, в которых беседующие делятся воспоминаниями о своем сексуальном опыте, связях, переживаниях, обсуждают впечатления от эротических книг, фильмов, произведений ис­кусства, рассказывают скабрезные анекдоты, смакуют подробности различных непристойных отношений. Такие разговоры приносят вред не только тем, кто их ведет, но и тем, кто им внима­ет. Подобные беседы, действуя на слух, сильно действуют на пробуждение душевных страстей: как Ева соблазнилась на льстивые речи, так и мы соблазняемся на них. Они обнажают развра­щенное сердце и выводят наружу мутный поток похоти, который размывает остатки целомудрия. После таких разговоров блудные образы прочно закрепляются в сознании, пробуждая спящие до этого чувственные желания. Кровь разгорячает­ся, и человек невольно начинает желать того, о чем до этого он и знать не знал, сочувствуя услышанному. Постепенно формируется потреб­ность обсуждать подобные темы самому, услаж­дая себя возбуждением, которое несут с собой сладострастные рассказы. Желая освободиться от власти похоти над нами, необходимо избегать подобных разговоров, стараясь свести к мини­муму общение с теми, для кого они стали при­вычкой, и строго пресекать самих себя при же­лании обсудить что-нибудь этакое.

«Приносишь ты, положим, покаяние в блу­де. Смотри, отбрось все виды блуда, потому что им порождены всякие распутства. И не только это, но отбрось и все ведущее к осквернению им: смех, шутки, сквернословие, чревоугодие — сии пути к блуду» (Прп. Ефрем Сирин).

Сквернословие или матерная брань

Проявлением блудной страсти считается также сквернословие. Сквернословие — употребле­ние слов, относящихся к табуированной (запре­щенной), неформальной лексике. В основном подобные слова связаны именно с сексуальной жизнью человека. Прочие выражения, которые считаются грубыми и бранными (к примеру, лек­сика, обозначающая умственные способности, вернее, отсутствие оных, или черты характера), к сквернословию не относятся. В принципе, скверными, запретными считаются именно ма­терные слова, которые, по предположению не­которых ученых, в древние времена не носили негативной окраски, а являлись ритуальными и заменялись эвфемизмами, потому что имели сак­ральное значение. В психиатрии страсть к ма­терным словам носит название «словесного экс­гибиционизма», выражая саму сущность этого психического отклонения как потребности к вер­бальному обнажению половой сферы, самоудов­летворению блудной похоти через произноше­ние слов, называющих половые органы и поло­вой акт.

Сегодня мат прочно вошел в обыденную речь. Издаются словари мата, матерная брань звучит с экрана, из телевизора, со страниц современной литературы. Слово — величайшее орудие Бога. «Вначале было Слово., и Слово было Бог», — начинается самое таинственное Евангелие от Иоанна. Словом Бог сотворил мир, а Адам дал имена твари, словом выявив сущность каждого живого существа. Произнося матерную брань, мы не только оскверняемся сами, но и хулим, пачкаем Божий мир, растлеваем сердца окружа­ющих, особенно детей и подростков. Вспомним, что на Страшном Суде нам придется дать ответ Богу за каждое праздное слово, за каждую со­блазненную или оскверненную душу, за то, как мы распорядились величайшим даром - даром словесности, возможности общения и творчес­тва. Какое отчаяние охватит "нас, когда демоны развернут свои хартии и прочтут всю мерзость, которая исторглась из наших сердец через слово. Матерясь, человек незаметно привносит сквер­ные, похотливые образы к своей душе, самого себя искушая на блуд и грех. Говорят, что матер­щина, вырываясь из уст, словно дает энергию, вселяет силы, вдохновляет на дело, выступая неким словесным допингом или стимулятором. Случайно ли это? Задумайтесь над природой этой силы и энергии. Кто питает человека в этот момент? Источник этого стимула один — бесы. А напитываясь бесовской энергией, человек по­вреждает душу и открывает ее для еще более яростного демонического воздействия. Старец Паисий Святогорец в своих беседах часто при­зывал нас не проклинать, а благославлять Бо­жий мир. Ведь каждое наше «Слава Богу», «Спа­си, Господи», «Господи, помилуй» словно очи­щает мир, делает воздух свежее, а сердца чище. А каждое проклятие, каждое скверное слово добавляет в мир капельку зла, темноты, соблаз­на. Да не придет погибель наша через наши уста!

Современная музыка

«Мелодия и тишина... До чего я их ненавижу! Как благодарны мы должны быть за то, что с тех пор, как отец наш вступил в ад (а это было много раньше, чем оказалось бы по человеческим дан­ным), ни одного мгновения адова времени не было отдано этим отвратительным силам. Все заполнено шумом — великим, действенным, громким выражением победы, жестокости и силы! Шум и только шум способен защитить нас от глупого малодушия, безнадежных угрызений совести и неисполнимых желаний. Когда-нибудь мы превратим Вселенную в один сплошной шум. На земле мы сделали большие успехи. Под ко­нец мы заглушим все мелодии и всю тишину небес. Я полагаю, что мы еще недостаточно громки. Но наука движется вперед», — писал старый и опытный бес Баламут своему племян­нику бесенку Гнусику [37]К.С. Льюис. Письма Баламута.
.

Феномен музыки заключается в том, что это единственный вид искусства, который не ис­пользует художественные образы, ни зритель­ные, ни словесные. Состоя из ритмизированных и заключенных в мелодию звуков, она, минуя рассудок, сразу же проходит в сердце, возбуждая в нем те чувства и настроения, которые угодно было вложить в нее сочинителю. Так слушателю передается состояние души, которое заложил в музыку ее творец. Одна коротенькая мелодия, коснувшись слуха, способна сотворить с душой то, что не под силу целому роману или фильму. Не случайно современное кино стремится вклю­чить в фильм так называемые «саундтреки» — музыкальные композиции, как бы олицетворяю­щие собой идею и настроение целого фильма. Это не только выгодный бизнес, но и еще одна возможность воздействовать напрямую на со­знание человека, минуя любые рассудочные и нравственные барьеры. Вспомните нашумевшие композиции из «Матрицы», «Ночного дозора» или «Призрака в опере».

За исключением некоторых непопулярных сегодня патриотических песен, весь современ­ный шоу-бизнес специализируется на песнях, так или иначе воспевающих страстную любовь и похоть к другому полу. Скандально известная группа «Тату» дошла до того, что пропагандиро­вала подростковую однополую любовь. Вообще, чем греховнее, сексуальнее и откровеннее тек­сты и поведение самих певцов и музыкантов, тем большей популярностью пользуется такая му­зыка, принося колоссальные доходы продюсе­рам и исполнителям. В первую очередь именно прибыль является основным вдохновителем по­добного «творчества», где преобладают полу­грамотные тексты и примитивная музыка. В наше время буквально некуда деться от изливающих свои дешевые страдания песен. Они гремят из окон, пугают птиц в лесу, достают нас даже на отдыхе и во сне. Сказать, что продукция «Фаб­рики звезд» или подобных ей конвейеров воспе­вает ту любовь, которую благословляет и к кото­рой призывает Бог, было бы слишком смело и даже преступно. Следовательно, этот бизнес се­годня отдан на откуп шоуменам, которые готовы на все, чтобы выжать деньги из непритязатель­ных слушателей. Чем ближе сочинители и про­изводители этих песен стоят к грубому плотско­му греху, тем грубее и бесстыднее получается результат. И слушание этих песен оскверняет человека, лишает его способности к подлинной любви и способности воспринимать подлинную красоту. Эта музыка вульгарна и опошляет все, что воспевает. Вообще, все страстные мирские песни потому так притягивают к себе, что прият­но щекочут человеческую похоть, удовлетворяя греховную тягу ко всему, что «ниже пояса». Они растлевают душу и приготовляют ее к телесному блуду. Как прямые растлители выступают кана­лы «MTV» и «Муз-ТВ».

Тем, кто хочет обезопасить свою душу от воздействия похоти, нужно избегать слушания страстных, развратных песен, не петь самим и особенно оберегать впечатлительные детские души от радио- и телепередач.

Танцы

К сожалению, большинство сегодняшних танцев, театральных постановок, а тем более мюзиклов нельзя назвать целомудренными. На дискотеках и танцполах, в ночных клубах и т.п. нормой стали такие танцы и телодвижения, которые не просто навевают страстные помыслы, а носят откро­венно блудный и похотливый характер, так как для возбуждения именно блудной страсти и ис­полняются. Поэтому Церковь категорически зап­рещает участие в таких мероприятиях, посеще­ние их и наблюдение со стороны за ними.

Любовная переписка и списывание любовных стихов.

Так называемые «дневники», которые щедро рекламируются и адресуются детям и подросткам

То и другое не просто свидетельствует об опре­деленной инфантильности и легкомыслии, вос­питываемым подобными делами, но и изоблича­ет душевную склонность к блуду. Постоянное обращение ума к подобным пустым и страстным занятиям рано или поздно толкнет и тело на приобретение сексуального опыта. Не следует поощрять в себе, а тем более в подростках увлечение «валентинками», «дневниками» и «песенниками»; особенно внимательно отнеси­тесь к тому, как подростки реагируют на беско­нечные предложения модных журналов спи­саться со своими кумирами: поп- и кинозвезда­ми, спортсменами и т.д. Очень часто впечатли­тельные и ранимые души подростков на всю жизнь оказываются изломаны подобными при­страстиями.

«Без комплексов»

Для всякого мирянина общение с лицами друго­го пола неизбежно и не составляет никакого греха. Но существует такая манера поведения, когда девушка или юноша, мужчина или женщи­на ведут себя, что называется, весьма демонст­ративно, вольно или невольно вызывая у себя и у окружающих определенные нечистые мысли и фантазии. К подобному поведению относятся: манера вызывающе смотреть глаза в глаза; по­жатие рук, хождение под руку; разговор на сек­суальные темы; беседы о своем душевном на­строении (то, что раньше именовалось «сердеч­ные темы»); продолжительное пребывание на­едине (в путешествии, в долгой прогулке, на отдыхе); поиск предлогов уединиться с лицом другого пола; вход в комнату к раздетым или полуодетым лицам другого пола; уход за лежа­чим больным другого пола (не родственником), когда приходится прикасаться к обнаженным частям тела; увлеченное продолжение дружбы с таким человеком, к которому уже чувствуется сексуальное влечение, особенно если вы уже со­стоите в браке, или готовитесь в него вступить, или знаете, что ваши отношения никогда не за­кончатся браком; постоянные размышления или мечты о дружбе и флирте с другим полом; посе­щение ресторанов и вечеринок с лицами другого пола, особенно уже связанными браком или от­ношениями с другими. Сюда же мы смело отне­сем и устройство «party» и вечеринок, где все вперемешку выпивают, кокетничают, ведут воль­ные разговоры и обнимаются, при этом нередко еще, стремясь продемонстрировать свою «гла-мурность», предлагают употребить самые раз­нообразные наркотики — от абсента и марихуа­ны до кокаина и героина.

Когда Церковь говорит о непозволительнос­ти такого поведения, глупо думать, что при этом она руководствуется ненавистью ко всякому ве­селью, общению между людьми и т.п., призывая всех, а особенно молодежь, «похоронить себя заживо», лишившись перспектив общения со своими сверстниками. Дело обстоит вовсе не так. Вышеперечисленные образы поведения — это та шкала вашей нравственности, по которой вы без труда сможете определить сами для себя уровень вашего духовного самочувствия. И если по прочтении этого своеобразного теста вы об­наружите что ваш тип общения с противополож­ным полом включает в себя 90% всех пунктов, да к тому же именно эти пункты и являются для вас самыми важными в общении с людьми, то вам следует основательно задуматься над тем, ради чего на самом деле вы общаетесь, ибо наличие блудной похоти налицо.

А почему же все это нравственно не одобря­ется? Потому что после грехопадения и изгнания Адама и Евы из рая вместе с их естеством и всем окружающим миром изменились также и отно­шения полов друг к другу. Отныне в дружбу, сочувствие, уважение, взаимопонимание между мужчиной и женщиной проникла похоть — чув­ственное, половое, безличное влечение друг к другу, пронизанное не любовью и самопожерт­вованием в высшем, христианском значении этих слов, а влечение, полное жажды наслаждения для себя за счет и посредством другого. Это потребительское, жаждущее комфорта и удо­вольствия для «себя любимого» чувство и есть то самое сексуальное влечение, которым подме­няется настоящая самоотверженная любовь. И это сексуальное влечение подается нам по нау­щению бесов как единственно верное и пра­вильное отношение между полами. В этом им помогает и сексуальная революция, со страниц газет и журналов призывающая нас отбросить условности и лишнюю одежду.

Но сексуальная свобода «без комплексов» ведет к пошлости и опустошению душ, загоняя в личностный тупик или вызывая психические рас­стройства на сексуальной почве. Ведь именно после сексуальной революции волна преступле­ний на сексуальной почве, в том числе и инцес­тов, депрессий, психозов, жалоб на половое бес­силие, и др. психических заболеваний буквально захлестнула Америку и Европу, сделав профес­сии психоаналитика и психиатра самыми модны­ми и востребованными. В буквальном и перенос­ном смысле изнасилованная волной сексуальной откровенности и свободы, человеческая психика не выдержала натиска ничем не сдерживаемого греха и ответила невиданными доселе массовы­ми отклонениями и болезнями. Можно искать причины эпидемий СПИДа, гепатита, сифилиса, распространения наркомании и множества не­излечимых заболеваний, заканчивающихся им­потенцией и бесплодием, в чем угодно, но Цер­ковь открыто заявляет [38]См.: «Основы социалььной концепции РПЦ, XII.7 .» принятые в 2000 г. на юбилейном Архиерейском соборе.
, что виной всех этих бед является развращение людей, забвение запове­дей Господних, отступление от целомудренного отношения друг к другу мужчин и женщин, юно­шей и девушек, родителей и детей. И спасение от этих бед кроется не в новых вакцинах и повыше­нии уровня жизни, не в «безопасном сексе» и стерильных шприцах. Оно — в Боге, в нашем покаянии, в возврате нас к целомудренной жиз­ни по заповедям.

Кокетство и мода

Чем больше имеет убранства женщина, тем больше бывает в ней охоты прохажи­ваться по городу.

М. Чулков. Пригожая повариха

Кокетством принято называть действия, при по­мощи которых женщина пытается привлечь вни­мание к себе со стороны возможного партнёра. При этом она стремится выглядеть привлека­тельнее, чтобы понравиться определённому муж­чине или вообще мужчинам. Для этого женщине требуется богатое воображение и применение целого арсенала средств — соответствующей походки, жестов, взглядов, тембра голоса, ори­гинальных аксессуаров женского туалета. Иног­да женское кокетство проявляется в постоянном изменении настроения и поведения, в сознатель­ном стремлении либо привлечь внимание муж-, чины, либо отдалить его от себя.

«Кокетство, — считает Отто Вейнингер, — непременно имеет отношение к половому акту. Сущность кокетства заключается в том, что оно рисует мужчине обладание женщиной уже в виде свершившегося акта, чтобы резким контрастом с действительностью (ибо этого обладания ещё нет) толкнуть на совершение акта. Этот толчок ставит перед мужчиной одну и ту же задачу в вечно меняющейся форме и одновременно пока­зывает мужчине, что он не в состоянии выпол­нить эту задачу. Значение кокетства ещё и в том, что женщина, кокетничая, так удовлетворяет свое желание полового акта, переживая его раз­жиганием страсти в мужчине. Таким образом она доставляет себе наслаждение в любое время и с любым мужчиной. Дойдёт ли она до последних пределов или ретируется в решительный момент — это зависит от того, насколько удовлетворяет её форма действительного общения с её мужем и может ли она ждать от другого чего-нибудь боль­шего... Кокетство... может действовать, вызывая у мужчины слова и взгляды, которые приятно щекочут женщину — это в одном случае; или может довести, при желании, всю игру до «изна­силования» — в другом» [39]О. Вейнингер. Пол и характер. М.,1992. С. 248
.

Кокетство — одно из самых сильных средств психического воздействия, заставляющее интен­сивно работать воображение: то всё представля­ется в чёрных тонах, то вновь озаряется радуж­ным светом перспективы и надежды на ответное чувство и т. д. Как инструмент воображения оно придаёт жизни пластичность, избавляет её от монотонности и скуки. Для успешного кокетства необходимы развитие чувства, изобретатель­ность, определённый талант. Неприятно кокет­ство, лишённое фантазии, основанное на трафа­ретном наборе стереотипов поведения, в таком случае оно может вызывать лишь антипатию: вряд ли могут понравиться фальшивая артистич­ность, демонстрация мнимых чувств.

Считается, что кокетство — специфическое оружие женщины. Однако и мужчины охотно им пользуются, хотя в несколько иной форме и.с другой целью. Заслуживает осуждения кокетст­во в мужчине, проникнутое неискренностью, лицемерием, нацеленное на примитивное оболь­щение; такого рода кокетство свидетельствует лишь о низком уровне чувств и культуры пове­дения.

Следование моде, посещение салонов кра­соты, пользование косметикой и парфюмерией, бесконечные диеты — это лишь немногие про­явления этой-страсти. Вполне невинные с виду, на самом деле они вызывают множество личных трагедий, где комплексы неполноценности, по­дорванное здоровье и постоянная потребность в деньгах еще не самые страшное. Какие мысли чаще всего сегодня тревожат множество совре­менных мужчин и женщин, как преуспевающих, так и еле сводящих концы с концами? Как соот­ветствовать моде и имиджу! То есть как казаться людям таким, каким ты не являешься на самом деле. Это нужно для того, чтобы нравиться дру­гому полу, быть принятым в модную «тусовку», вызывать зависть и желание со стороны друзей и коллег.

Несомненным грехом является стремление изменить Богом данный физический облик, при­бегнув к пластической хирургии, если в нем нет явных отклонений от нормы (врожденные урод­ства, такие как заячья губа и т.п., последствия травм и т.д.). Господь премудро даровал каждому человеку его физический облик, и изменение его в угоду моде ведет к потере человеком своего «лица» не только на соматическом, но и на душевном уровне. Чаще всего поводом для по­добных операций является навеянное бесами и домысленное самим человеком желание соот­ветствовать некоему идеальному образу, кото­рый человек увидел или выдумал. Увеличение или уменьшение груди, изменение формы носа и губ — все это внешнее проявление глубинного недовольства собой, которое формируется, с од­ной стороны, от нераскаянных грехов и засилья в сердце зависти, тщеславия, гордыни и похоти, а с другой — подпитывается ежечасно меня­ющимся жестким диктатом моды, требующим сегодня маленькую грудь и курносый нос, а завт­ра — крутые бедра и пухлые губы. Известны несчастные, которые вынуждены из-за этого бук­вально перекраивать себя, стараясь угнаться за модой. Вспомним печальный опыт поп-певца Майкла Джексона, который решил обмануть при­роду и Бога и из негра превратиться в белого. Теперь он вынужден спать в специальном сарко­фаге и не может появляться на солнечном свете.

Стремление нравиться, кокетство и жажда вызывать сексуальное влечение у других людей целиком фиксируют всю душевную жизнь на бесконечном уходе за телом, погоне за модной одеждой, болезненной самооценке своей внеш­ности. Пожалуй, одна из самых глобальных проблем сегодня — это проблема похудения. Мы не замечаем, что в одном рекламном блоке, в одном журнале реклама еды перемежается с методиками похудения, а фотографии тощих фо­томоделей соседствуют с проспектами модных ресторанов. Так мы попадаем в порочный круг, вынуждающий нас потреблять модные блюда, заедая их пилюлями от ожирения, мучительно комплексовать от своего несоответствия «идеа­лу» худышки, замотанной в шелковое тряпье, и покупать одежду на размер меньше, уродующую нормальную фигуру. Вся индустрия, вся про­мышленность нацелена сегодня на то, чтобы заставить нас тратить деньги на вещи, ненужные нам. И мощным подспорьем в этом является индустрия моды и красоты.

Посмотрите, как точно охарактеризовал суть моды немецкий быто- и нравописатель Э. Фукс.

«Мода — публичный акт. Она выставляемый напоказ плакат, указывающий на то, как люди намерены официально отнестись к вопросу об общественной нравственности. В моде об­щая историческая ситуация всегда находит свою наиболее точную формулировку. Такая наиболее точная формулировка — принцип «одетой наготы». Ибо он представляет не что иное, как подсказанное нравственным лицеме­рием решение вопроса о женской моде; вопро­са, как одеваться так, чтобы быть одетой от шеи до пяток и в то же время представать в воображении мужчин в эротической наготе» [40]Э. Фукс. Иллюстрированная история нравов. Т. 3. Буржуазный век. М, 1994. С. 165.
.

Самые бессмысленные траты приобретают в глазах человека, одержимого кокетством и желанием нравиться, ценность жизни и смерти. Длина ногтей, форма каблука, ширина брюк доводят подростков до побега из дома, жен — до помешательства, девушек — до душевного кри­зиса. Для чего все это?

Вот как ответил на этот вопрос замечатель­ный христианский писатель К.С. Льюис более полувека назад, ведя беседу от лица беса-иску­сителя:

«А пока я хотел бы дать тебе несколько советов о том, в каких именно женщин (я гово­рю о физическом типе) ему следует влюблять­ся, если уж лучше «влюбленности» мы ничего не придумаем.

В основных чертах этот вопрос, разумеет­ся, разработан для нас более низкопоставленными сотрудниками преисподней, чем ты и я. Эти великие мастера неустанно извращают то, что можно назвать эротическим вкусом. Дела­ют они это посредством узкого круга популяр­ных актеров, актрис, портных, рекламных аген­тов, определяющих, какой тип в моде. А цель их деятельности в том, чтобы отдалить предста­вителей одного пола от тех представителей другого пола, брак с которыми, вероятно, был бы верным,  счастливым и плодоносным.   Так, мы уже много столетий торжествуем над при­родой до такой степени, что некоторые второ­степенные черты мужчин (к примеру, бороды) неприятны почти для всех женщин, и это, в свою очередь, приносит больше пользы, чем тебе кажется. Что же касается мужского вкуса, его мы меняли много раз. Одно время мы его направляли на величавый и аристократический тип красоты, смешивая тщеславие мужчин с их похотью и побуждая род человеческий размно­жаться главным образом через самых высоко­мерных и расточительных женщин. Потом мы культивировали чрезмерно женственный тип, слабый и чахлый, так что глупость, трусость и фальшь с духовной скудостью, сопутствующей им, стали чуть ли не положительными качес­твами. Сейчас у нас совсем иная задача. Время джаза сменило время вальса, и теперь мы учим мужчин любить женщин, которых с трудом от­личишь от мальчишек. Поскольку этот тип кра­соты быстротечнее остальных, мы обострим хронический ужас женщин перед старостью, добьемся многих прекрасных результатов и снизим тягу и способность к деторождению. Это не все. Благодаря нам общество допускает все большую вольность обнажения (но не под­линной обнаженности) в живописи, на сцене, на пляже. Все это, конечно, подделка: тела на наших прославленных картинах искажены, жен­щины в купальных костюмах сжаты и затянуты, чтобы казаться стройнее и тоньше, чем допус­кает природа женской зрелости. Однако со­временный мир искренне убежден, что он все «откровеннее», все «здоровее» и возвращает­ся к природе. В результате мы все сильнее и сильнее направляем похоть мужчин на мнимос­ти, увеличивая роль глаза в сексуальной облас­ти и делая мужские претензии все более мни­мыми. Последствия ты и сам можешь себе представить.

Это общая стратегия. Действуя в ее рам­ках, ты всегда сможешь направлять желание твоего подопечного в одном из двух направле­ний. Если ты осторожно всмотришься в сердце любого мужчины, ты увидишь, что его притяги­вают по самой крайней мере две вымышлен­ные женщины: Венера земная и Венера бе­совская — и влечение его к ним качественно различно.

К первому из типов он испытывает жела­ние, естественно согласующееся с волей Вра­га. Оно сочетается с милосердием, готовнос­тью к послушанию и вообще сияет тем светом уважения и естественности, который нам так противен. Ко второму он испытывает грубое влечение. Этот тип лучше всего использовать для того, чтобы совсем отвлечь его от брака. Но даже в браке с такой женщиной он будет обходиться как с рабыней, идолом или прес­тупной соучастницей. Любовь к женщине пер­вого типа иногда содержит то, что Враг называ­ет злом, но только случайно. Например, мужчи­не не хочется, чтобы она была женой другого, и он глубоко сожалеет, если не может любить ее законно, но в отношении к женщине второго типа зло в том, чего он хочет, в «особом арома­те», за которым он гоняется. На самом же деле аромат ее лица — в явной чувственности, хму­рости, хитрости или жестокости. А аромат ее тела в достаточной степени явно далек от того, что данный мужчина называет красотой. Ско­рее, по здравом размышлении он описал бы его как уродство, но благодаря нашему искус­ству такой аромат легко сыграет на нервах его чувственной одержимости.

Подлинную пытку бесовская Венера прино­сит, конечно, как любовница. Но если пациент — христианин, то, как следует нашпиговав его всей этой чепухой про «неотвратимую и все­прощающую» любовь, его можно женить на ней. А это — дело стоящее. Ты потерпел неудачу по части блуда и по части одинокого самоудов­летворения, но есть другие, косвенные мето­ды, позволяющие использовать человеческую похоть на его погибель. Между прочим, они не только эффективны, но и восхитительно милы, так как несчастье, вызванное ими, очень приятно и изысканно» [41]См. К.С. Льюис. Письма к Баламуту. Письмо 20.
.

Эта страсть опасна не только для души. Ныне она уносит и человеческие жизни. Безумное же­лание людей, одержимых ею, — это вечная моло­дость, вечное здоровье, вечная красота. Раньше за этим шли к ведьме или колдуну, а теперь совре­менная медицина предлагает то же средство — бессмертие в обмен за убийство. Мы говорим о фетальной терапии, когда в целях омоложения люди соглашаются на курс лечения препарата­ми, созданными из... нерожденных младенцев.

«Безусловно недопустимым Церковь считает употребление методов так называ­емой фетальной терапии, в основе которой лежат изъятие и использование тканей и орга­нов человеческих зародышей, абортированных на разных стадиях развития, для попыток лече­ния различных заболеваний и «омоложения» организма. Осуждая аборт как смертный грех, Церковь не может найти ему оправдание и в том случае, если от уничтожения зачатой чело­веческой жизни некто, возможно, будет полу­чать пользу для здоровья. Неизбежно способ­ствуя еще более широкому распространению и коммерциализации абортов, такая практика (даже если ее эффективность, в настоящее время гипотетическая, была бы научно доказа­на) являет пример вопиющей безнравственно­сти и носит преступный характер» [42]См. «Основы социальной концепции РПЦ».
.

Но «Мне отмщение, и Аз воздам», — гово­рит Господь. И многих, решившихся на такое преступление, ждет страшное возмездие еще при жизни.

Ношение одежды другого пола, или трансвестизм

Если вы думаете, что речь здесь пойдет о жен­ских брюках, вы ошибаетесь. На самом деле заповедь Господня звучит так: На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье, ибо мерзок пред Господом Богом твоим всякий делающий сие (Втор. 22; 5). То есть дело здесь не в конкретном фасоне одежды, а, во-первых, в возложении на себя чужой личины, а во-вто­рых, в половой принадлежности одежды.

В первом случае мы имеем дело со стремле­нием человека к перемене своего образа, приме-ривании на себя маски другого пола. Эта страсть на бытовом уровне реализует себя на маскара­дах, карнавалах, различных праздниках. Особо вредит личности языческий праздник Хэллоуин, где дети примеряют на себя личины различных демонических сущностей, сил зла. Надевая на себя маску или одежду другого пола, человек вольно или невольно перевоплощается, то есть стремится максимально подражать в поведении и образе мыслей тому существу или персонажу, в которого он нарядился. Вот и представьте себе, что дети должны почувствовать себя злыми, жес­токими, безжалостными, переодеваясь в костю­мы нечистой силы [43]Прекрасно объясняется весь вред для детских душ подобных игрищ в увлекательной сказочной повести Ю.Н. Вознесенской «Юлианна, или Опасные игры».
. А взрослые, участвуя в по­добных увеселениях, заражаются страстями друг от друга, часто сами соблазняясь и искушаясь своим поведением.

Во втором случае, говоря языком современ­ности, речь идет о трансвестизме — навязчивом желании носить одежду другого пола. Как вы понимаете, степень этого самого желания может быть разной. Одни ради удовлетворения похоти и полового возбуждения просто переодеваются в одежду другого пола, другие меняют одежду вме­сте с половой ориентацией, превращаясь в гомо­сексуалистов и лесбиянок. Зачастую это при­страстие является «профессиональным грехом» актеров и эстрадных исполнителей. Популяр­ные сегодня шоу с участием Верки Сердючки, «Новых русских бабок», А. Пескова и т.п. явля­ются греховными по сути и не должны посещать­ся христианами. Тем более запрещено допускать к просмотру подобных зрелищ детей, следует всячески оберегать их от подражания таким ак­терам. Особенно это касается тех детей, кото­рые посещают светские театральные студии и творческие кружки. Именно там дети могут за­разиться от своих горе-учителей самыми страш­ными грехами.

Страсти демонстрировать свое тело и подсматривать за другими, крайнее самолюбие

Эти извращения сегодня не так редки, как ка­жется. Чаще всего они скрываются за такими «невинными развлечениями», как любовь к ко­ротким юбкам, прозрачным блузкам и облегаю­щим платьям, подглядывание за обнимающими­ся парочками или за нудистами, рассматривание перед зеркалом своего обнаженного или приоде­того тела.

В своей крайней форме эксгибиционизм (от лат. exhibitio— выставление, предъявление) — половое извращение. Характеризуется тем, что сексуальное удовлетворение достигается при де­монстрации половых органов лицам противопо­ложного пола в обычных бытовых ситуациях. Но сегодня множество психологов ставит такой ди­агноз вполне здоровым с виду людям, вроде бы ни разу в жизни не совершившим ничего подоб­ного. Дело в том, что страсть кокетства или желание соблазнять, постепенно овладевая лич­ностью, принимает уродливые формы психичес­кого заболевания или мании.

На приеме у психолога двадцатилетняя девушка жалуется на то, что она постоянно подвергается насилию. Врач с интересом ог­лядывает ее, отмечая и едва прикрывающую срамные места юбочку, и обтягивающую коф­точку с глубоким декольте, и вызывающую позу, и ярко накрашенные губы. Весь вид пациентки сигнализирует о том, что она «не прочь». О ее доступности просто кричит весь ее внешний облик. На вопрос, почему она так одевается, пациентка недоуменно возражает, не видя «ничего такого» в своем туалете. Очередное насилие произошло с ней на прошлой неделе, когда, познакомившись на вечеринке с моло­дым человеком, она отправилась к нему «по­пить кофе». Когда он предложил ей «заняться любовью», она попыталась уйти, но была изна­силована.

Вот девушка и недоумевает: за что? Деву­шек, подобных этой жертве, сегодня множество, и встречаются они среди всех слоев общества. Дело в том, что все они страдают одной из форм эксгибиционизма — страстью демонстрировать свое тело. Конечно, мужчина, оставшись наеди­не с подобной девицей, уже получил невербаль­ное подтверждение ее согласия на сексуальные отношения. Она ведь и одеждой, и поведением подтвердила его притязания. Получив же сло­весный отказ, партнер приходит в ярость, что и влечет за собой насилие. Мы не будем сейчас говорить о психических причинах такого поведе­ния. Для нас важно то, что сегодня страстью демонстрировать свое тело и получать от этого удовольствие страдают не только пациенты псих­больниц и стриптизерши, но и вполне благопо­лучные с виду девушки и дамы, которые, если высказать им диагноз в лицо, придут в неописуе­мый ужас от подобной наглости.

Вуайеризм — (франц. voyeurisme; синони­мы — визионизм, скопофилия, скоптофилия, миксоскопия), вид полового извращения — вле­чение к подглядыванию за нескромными сцена­ми или чужой наготой.

К разновидностям вуайеризма в наше время можно отнести увлечение стриптизом, варьете, различного рода эротическими шоу и фотогра­фиями. Мы должны осознать, что проявления блудной страсти в виде вуайеризма присутству­ют в таких популярных сегодня шоу, как конкур­сы красоты, «За стеклом», «Фабрика звезд», «Голод», «Дом-2» и многих других им подобных, где зритель подглядывает за реальными людьми, живущими в реальном времени. Также именно страсть к подглядыванию заложена в саму идею глянцевых журналов, не только эротических, но и освещающих личную жизнь высшего общества и актеров. Особую тревогу даже у ко всему привыкших психологов вызывает бум видеопро­дукции «для взрослых», ибо это породило новую волну пациентов, оказывающихся неспособ­ными без подобного дополнительного стимула к совершению полового акта.

Это извращение сегодня оказалось настоль­ко распространено, что в США даже пришлось изменить законодательство. Палата представи­телей Конгресса США утвердила закон, предус­матривающий уголовное наказание за видео- и фотосъемку «частной жизни» людей без их со­гласия. Таким образом конгрессмены намерева­ются бороться с любителями подглядывать, ко­торые с развитием высоких технологий, позво­ляющих вести съемку незаметно для окружаю­щих, получили большие возможности для своих действий, в то время как эти действия признают­ся общественностью социально опасными.

Нарциссизм (греч. Narkissos— Нарцисс, мифологический юноша, влюбившийся в своё отражение в воде) — страсть к разглядыванию самого себя. Сегодня под нарциссизмом понима­ется половое извращение, заключающееся в дос­тижении полового удовлетворения вследствие самолюбования или восхищения, демонстрируе­мого другим лицом. В своей классической форме нарциссизм по-прежнему редок и требует лече­ния у психиатра. Мы же поговорим о распрост­раненных ныне формах. Именно четкое опреде­ление, данное православными аскетами этому явлению, и позволяет нам рассматривать нар­циссизм не просто как психическое заболева­ние, но как проявление гордыни, выраженное в самолюбии или себялюбии, самодовольстве и самолюбовании, которые соединились в сердце с блудной страстью, отчего похоть в душе такого человека обратилась на него самого. Такой чело­век свое ветхое «я» и свое тело ставит и любит превыше всего. Здесь логичное завершение и кокетства и гордости, которые, соединяясь, по­рождают крайнее самолюбие и служение самому себе или, как сегодня говорят, «себе любимо­му». Вот этот-то «себя-любивый», то есть напра­вивший все свои душевные силы на любление себя человек и есть больной этой страстью. Все мы в той или иной мере больны ею.

Однажды во время дискуссии по проблемам нарциссизма, состоявшейся в рамках Всемирно­го экономического форума, ассистент профессо­ра психиатрической клиники Йельского универ­ситета доктор Банди Ксенобия Ли зачитала из медицинского справочника DiagnosticStatisticalManualинформацию об основных клинических проявлениях нарциссизма у человека. Лицо, страдающее этим недугом, обычно ощущает «ис­ключительную важность собственной персоны, преувеличивает свои достижения и свой талант, ожидает от общества признания своих великих, по его убеждению, заслуг, которые на самом деле незначительны». Такой человек также «по­гружен в фантазии о неограниченном успехе, власти и блеске, требует чрезмерного восхище­ния собой, испытывает ощущение, что ему по­зволено многое, проявляет надменное отноше­ние к окружающим». Что это, как не выражен­ное в современной терминологии точное свято­отеческое определение одного из проявлений самой страшной страсти — себялюбия и гордос­ти, о котором подробнее мы поговорим в главе, посвященной этой страсти. Иногда себялюбие, соединяясь в сердце человека с блудной страс­тью, порождает ужасное душевное помешатель­ство человека, где, как в змеином гнезде, пере­плетены самые отвратительные проявления сер­дечной похоти, телесного блуда и гордыни. Яр­ким примером подобного страстного характера в Священном Писании является Авессалом, сын Давида, который самолюбие, самолюбование и гордыню сделал своими кумирами и в служении им дошел до помыслов отцеубийства, прежде обагрив руки кровью своего брата.

В наше время служение своему плотскому «я», то есть крайнее самолюбие или нарциссизм, является одним из распространенных явлений [44]Об этой страсти смотри подробнее в части 4, в главе «Крайнее самолюбие или нарциссизм».
.

Украшение дома, особенно спальни, соблазнительными картинами, статуями  и другими предметами искусства

Речь здесь идет также о добровольном возбужде­нии человеком в самом себе и в окружающих блудной похоти через постоянное обращение ума и фантазии к предметам, изображающим собой сексуальные сцены.

Искусственное возбуждение похоти

Употребление наркотических средств, лекар­ственных препаратов или каких-либо предметов для возбуждения в себе похоти. К этому греху можно отнести употребление всего ассортимен­та товаров современных секс-шопов, модных ныне препаратов, «повышающих потенцию», на­чиная от пресловутой виагры и заканчивая ка­кой-нибудь гомеопатией или травяным сбором, а также «взбадривание» себя любыми наркоти­ками для «остроты и разнообразия». Несмотря на то, что все эти средства и методы блудного разжжения широко рекламируются в СМИ и печатных изданиях, нам, христианам, необходи­мо помнить и осознавать, что возбуждать в себе сексуальные инстинкты есть такой же грех, как и непосредственно незаконная половая связь. Раз­говоры о «потенции», «сексуальном удовлетво­рении» и о том, «как вести себя в постели», по сути своей оказывают на наши души и тела растлевающее и соблазняющее действие, при­водя нас не только к мысленному, но и к явному падению в блудную страсть. А то, что сегодня об этом без стыда говорят повсюду, показывает лишь глубочайшее падение нашей цивилизации, которая, превысив растлением и похотью даже язычников, только приближает страшными сек­суальными грехами пришествие Антихриста.

 

2.

Телесный блуд

проявляет себя в следующих действиях:

Страстные прикосновения

Говоря современным языком, это все те много­численные прикосновения к лицам другого пола, которые мы совершаем сами или допускаем до себя. Если выше мы так подробно рассматривали блудные грехи, совершаемые лишь мысленно или органами чувств, что уж говорить о телесных проявлениях. Совершенно недопустимо обнимать­ся, сидеть на коленях, прижиматься и ходить под руку с людьми, с которыми не состоишь в родстве или в супружеских отношениях. Сегодня это тре­бование может показаться чересчур «пуританс­ким», хотя этикет и правила хорошего тона даже сегодня не рекомендуют подобного поведения, которое, хотим мы или нет, всегда расценивается другим полом как некий намек на большую бли­зость, вольно или невольно порождая целый вихрь блудных помыслов и ощущений. Особенно это касается любителей целоваться и обниматься в общественных местах, где чаще всего подобные сцены вызывают не умиление первой влюбленно­стью, а брезгливость или сексуальное возбужде­ние. Повторимся, что сегодняшняя свобода нра­вов — это не норма, а свидетельство нашего растления и нецеломудрия. Конечно, это не зна­чит, что христианин должен с возмущением реа­гировать на расслабившуюся парочку или ярост­но отпихивать сослуживца, который двусмыслен­но пошутил. Лучше постараться критически оце­нить собственное поведение, мягко уклоняться от «свободного» стиля общения, а при виде неприс­тойных сцен отвернуться и помолиться о собст­венном вразумлении, помятуя, что осуждение — грех еще более губительный для души, чем блуд. А детям с малолетства стремитесь прививать пра­вила хорошего тона, акцентируя внимание на положительных примерах человеческого благо­родства и воспитанного поведения.

Онанизм, или малакия

Здесь, кажется, особых пояснений не требуется. Отметим только, что явление это, безусловно греховное, может перерасти в страсть и психи­ческое заболевание. Врачуется чистосердечной исповедью, молитвой и постом.

Родителям, заметившим эту страсть за сво­им ребенком, посоветуем: не спешите ругать и гневно обличать его. Порождает эту во многом возрастную страсть и гормональное состояние подросткового организма. Лучше в спокойной обстановке обсудите этот грех на чьем-нибудь придуманном примере, не акцентируя внимания на личности самого ребенка, объясните ему, по­чему это плохо.

Девство ныне не в моде

В одном из журналов «CoolGirl» мне попалась характерная для современной молодежной прессы статья под малопонятным названием «Страх в твоих глазах». Просветил подзаголо­вок: «Потеря невинности». В качестве ужасной проблемы в статье описывается следующая си­туация:

«Ты не подпускаешь к себе ни одного парня, даже целоваться не соглашаешься. Ты говоришь, что тебе это неинтересно, говоришь, что решила дождаться первой брачной ночи, говоришь, что тебе вообще не нужен парень, и еще много чего говоришь. На самом деле ты просто боишься секса. Хотя, конечно, тебе ужасно любопытно». Мы не пожалеем бумаги и процитируем эту показательную и типичную для современных подростковых СМИ статью [45]Цит. по журналу «Girl». 2005, сентябрь. С. 20.
:

«Что это такое? Может быть, тебе страшно, потому что ты ничего не знаешь о том, как это вообще происходит, как избежать боли и какие могут быть последствия. А еще это могут быть опасения из серии «как жить дальше, после того, как это произойдет?». Психологически по­теря невинности — это как ритуал перехода из одного состояния в другое. И это «другое» пуга­ет, потому что ты не знаешь толком, чего ждать. (...). Что касается ситуации «одна и не девушка», то это пережиток былых времен, когда за невин­ностью девушки пристально следили всем миром и чуть что — портили ей жизнь. Но ведь с тех пор прошла не одна сотня лет! В наши времена совсем не обязательно хранить невинность до свадьбы. Лучше заранее выяснить, подходите ли вы с парнем друг другу в интимном плане. А на сплетников не обращай внимания».

Основные тезисы статьи понятны:

—   Естественное целомудрие юной души пре­подается как гнусный комплекс, постыдная бо­лезнь, от которой надо немедленно исцелиться, переспав по-быстренькому с более-менее подхо­дящим пацаном. Если эта невинность так уж дорога, пожалуйста — занимайтесь сексом дру­гими способами. Главное — чтобы всем было приятно, вот и вся мораль!

—   Не бойся негативных последствий (вен. заболевания, позор, беременность.) Почитай луч­ше книжку про это.

—   Лучший друг молодежи — гинеколог. И вылечит, и от беременности избавит, и таблеточ-ку посоветует.

—   «Одна и не девушка» — пережиток кре­постного права, мрачного средневековья и бы­лых времен. В наше время можно все, что прият­но и необременительно.

Мне кажется, что у душевно здорового чело­века после такого просвещения должны волосы зашевелиться на голове. Даже в языческом мире только рабыни, профессиональные гетеры или самые беспросветные социальные низы добро­вольно лишались невинности вне брака. А те­перь нам предлагается такой образ жизни, кото­рым побрезговал бы и раб, будь у него выбор.

Мы видим, как в этой статье с изумительной наглостью вопиющая ложь и сутенерские уве­щевания подаются с видом добрых советов умно­го психолога. А сколько подобных статей, назва­ния которых и цитировать стыдно, красуется в глянцевых журналах?

Стоит только сказать со страниц какого-нибудь популярного издания, что «у тебя комп­лекс», как тут же подросток решает «стать как все, нормальным». Вот так помпезно и громо­гласно в души наших детей внедряются уста­новки о том, что «секс (блуд) — это нормально». Не брак, не любовь к супругу, не чадородие, а разврат и похотливые отношения преподно­сятся как естественный образ жизни. Воистину мудрость мира сего есть безумие пред Богом (1 Кор. 3; 19). Вот так, в доверительной форме дружеской беседы, под маской сочувствия «проб­леме» на доступном языке подростков учат гре­ху, выдавая его за высшее благо. В этом можно усмотреть злонамеренные действия темных сил, направленные на растление и уничтожение на­шего народа.

Деторастление

Ребенок, узнавая впервые, «откуда берутся дети», испытывает довольно неприятное чув­ство, ощущение брезгливости. И только потом, уже свыкнувшись с представлением о техноло­гии зачатия ребенка, он начинает испытывать желание и влечение к существу противополож­ного пола.

Именно поэтому так называемые «уроки полового воспитания», существующие во мно­гих школах, а также пропаганда «безопасного» секса в рамках предмета «Основы безопасности жизнедеятельности» (ОБЖ), в действительнос­ти оказывают самые пагубные и развращающие действия на несформировавшуюся психику ре­бенка или подростка. Почему? От Бога человеку даровано целомудрие — состояние души, про­тивоположное блуду и развращенности, как телесной, так и умственной. Целомудрие и стыдливость — свойства души, оберегающие ее от разрушения и бесовского поругания. Именно они являются основанием для настоящей хрис­тианской любви, супружества, материнства и отцовства. И вот, когда в душу ребенка, даже еще физиологически не готового к брачным отношениям (не говоря уже о нравственной готовности, то есть способности ответственно относиться к своим поступкам), вторгаются че­рез порнографию или подробные разбиратель­ства половых отношений сексуальные помыслы и желания, душа ребенка приходит в сильное смущение и естественным образом отталкивает от себя эту грязь. Но ребенку вталкивают в голову, что в сексе вовсе нет ничего стыдного, заставляя его принять установку, что секс = любовь, соответственно «спать» = любить. Такое замещение понятий приводит к тяжелому внутреннему кризису юной души, результатом которого являются цинизм и бесстыдство. Ужас возникает у ребенка подсознательно, поскольку душу оскорбляет то, что важнейшее в жизни людей — благословленная Богом любовь — представляется (с подачи взрослых) — лишь животной похотью, механическим актом для по­лучения удовольствия. Далее маленькое не­окрепшее нравственно существо погружается в пучину блудных отношений (начиная от помыс­лов и т.д.). Вот это и называется «соблазнить». Кстати, этимологически глагол «блазнить» оз­начает чудиться, манить, мерещиться, морочить, обманывать, а соблазнить: склонять к чему-либо приманкой (к худому), смущать и т. д. То есть соблазнить значит обмануть душу, пред­ставив грязь, грех, похоть, удовольствие в качестве единственного пути. Попирающие целомудрие (пусть даже в качестве пропаганды) — суть одна: растлители.

Гомосексуализм мужской и женский. Транссексуализм

«Священное Писание и учение Церкви недву­смысленно осуждают гомосексуальные половые связи, усматривая в них порочное искажение богозданной природы человека. Если кто ля­жет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость (Лев. 20; 13). Библия повествует о тяжком наказании, которому Бог подверг жителей Содома (Быт. 19. 1—29), по толкованию святых отцов, именно за грех муже­ложства. Апостол Павел, характеризуя нрав­ственное состояние языческого мира, называет гомосексуальные отношения в числе наиболее «постыдных страстей» и «непотребств», осквер­няющих человеческое тело: Женщины их заме­нили естественное употребление противо­естественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчи­ны на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение (Рим. 1; 26—27). Не обманывайтесь... ни малакии, ни мужеложники... Царства Божия не наследуют, — писал апостол жителям развра­щенного Коринфа (1 Кор. 6; 9—10). Святооте­ческое предание столь же ясно и определенно осуждает любые проявления гомосексуализма. «Учение двенадцати апостолов», творения свя­тителей Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Нисского, блаженного Августина, ка­ноны святого Иоанна Постника выражают неиз­менное учение Церкви: гомосексуальные связи греховны и подлежат осуждению. Вовлеченные в них люди не имеют права состоять в церковном клире (Василия Великого пр. 7, Григория Нис­ского пр. 4, Иоанна Постника пр. 30). Обраща­ясь к запятнавшим себя грехом содомии, препо­добный Максим Грек взывал: «Познайте себя, окаянные, какому скверному наслаждению вы предались!.. Постарайтесь скорее отстать от это­го сквернейшего вашего и смраднейшего на­слаждения, возненавидеть его, а кто утверждает, что оно невинно, того предайте вечной анафеме, как противника Евангелия Христа Спасителя и развращающего учение оного. Очистите себя ис­кренним покаянием, теплыми слезами и посиль­ною милостынею и чистою молитвою... Вознена­видьте от всей души вашей это нечестие, чтобы не быть вам сынами проклятия и вечной пагубы».

Дискуссии о положении так называемых сек­суальных меньшинств в современном обществе клонятся к признанию гомосексуализма не по­ловым извращением, но лишь одной из «сексу­альных ориентации», имеющих равное право на публичное проявление и уважение. Утверждает­ся также, что гомосексуальное влечение обус­ловлено индивидуальной природной предраспо­ложенностью. Православная Церковь исходит из неизменного убеждения, что богоустановленный брачный союз мужчины и женщины не мо­жет быть сопоставлен с извращенными прояв­лениями сексуальности. Она считает гомосексу­ализм греховным повреждением человеческой природы, которое преодолевается в духовном усилии, ведущем к исцелению и личностному возрастанию человека. Гомосексуальные устрем­ления, как и другие страсти, терзающие падшего человека, врачуются Таинствами, молитвой, пос­том, покаянием, чтением Священного Писания и святоотеческих творений, а также христианским общением с верующими людьми, готовыми ока­зать духовную поддержку.

Относясь с пастырской ответственностью к людям, имеющим гомосексуальные наклоннос­ти, Церковь в то же время решительно противо­стоит, попыткам представить греховную тенден­цию как «норму», а тем более как предмет гор­дости и пример для подражания. Именно поэто­му Церковь осуждает всякую пропаганду гомо­сексуализма. Не отказывая никому в основных правах на жизнь, уважение личного достоинства и участие в общественных делах, Церковь, одна­ко, полагает, что лица, пропагандирующие гомо­сексуальный образ жизни, не должны допус­каться к преподавательской, воспитательной и иной работе среди детей и молодежи, а также занимать начальственное положение в армии и исправительных учреждениях. Порой извраще­ния человеческой сексуальности проявляются в форме болезненного чувства принадлежности к противоположному полу, результатом чего ста­новится попытка изменения пола (транссексуа­лизм). Стремление отказаться от принадлежно­сти к тому полу, который дарован человеку Со­здателем, может иметь лишь пагубные послед­ствия для дальнейшего развития личности. «Сме­на пола» посредством гормонального воздей­ствия и проведения хирургической операции во многих случаях приводит не к разрешению пси­хологических проблем, а к их усугублению, по­рождая глубокий внутренний кризис. Церковь не может одобрить такого рода «бунт против Твор­ца» и признать действительной искусственно измененную половую принадлежность. Если «смена пола» произошла с человеком до креще­ния, он может быть допущен к этому Таинству, как и любой грешник, но Церковь крестит его как принадлежащего к тому полу, в котором он рожден. Рукоположение такого человека в свя­щенный сан и вступление его в церковный брак недопустимо.

От транссексуализма надлежит отличать не­правильную идентификацию половой принадлеж­ности в раннем детстве в результате врачебной ошибки, связанной с патологией развития поло­вых признаков. Хирургическая коррекция в дан­ном случае не носит характер изменения пола» [46]См. «Основы социальной концепции РПЦ», XII.9.
.

К грехам, вопиющим к Небу об отмщении за них относится и совращение в гомосексуализм, онанизм и т.п. невинных людей, особенно детей и подростков. О таких Господь сказал: Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблаз­нам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской (Мф. 18; 7, 6).

Евангельские слова подтверждает и посмер­тный опыт Валентины Романовой из Туапсе, ко­торая после автокатастрофы была мертвой око­ло двух часов:

«Я ощущаю, что лечу все ниже, словно рас­крылась земная кора. Оказываюсь у края без­дны. Мне говорят:

— Смотри!

Я глянула — и в ужасе отпрянула. Милли­оны людей! Как головастики в бочке. Рыдания, вопли, стоны. На глубочайшем дне люди всех цветов кожи. Особенно такие, у которых на голове намотано что-то (возможно, мусульма­не в чалмах. — Прим. авт.). Они ... испражняют­ся на глазах друг у друга и сами же во все это садятся. Невыносимая вонь! Стены пропасти доверху в плевках и кале. Мне говорится: это колодец отходов.

Я спрашиваю:

— Как они туда попали? Как их спасти? Надо какой-то канат. Почему к ним так безраз­личны?

А мне в ответ:

— Здесь человеческие пороки. Как это пороки? Сопровождающие поясняют:

— Скотоложники, извращенцы, блудники, прелюбодеи, развратители малолетних, муже-ложники...

Я и слов таких не знала. Мне говорят: —- Прикосновение этих людей приносит страдание. Они получили то, что заслужили...» [47]Цит. по: Алла Добросоцких. По следам Барна­ульского чуда. 2-е изд. М.: Даниловский благовестник, 2004. С. 177.

Садизм, мазохизм, скотоложество, некрофилия и прочие противоестественные блудные страсти

Подробно останавливаться на этих страшных пороках нет смысла, достаточно указать, что эти страсти угрожают человеку одержимос­тью бесами и требуют немедленного оставления, искреннего покаяния и епитимьи. Участвующие в них не допускаются до Таинства Причастия на срок, установленный духовником. Наиболее часто грехи эти встречаются среди психически нездоровых людей или членов оккультных и са­танинских сект. Именно эти разновидности блу­да дают наибольшее количество тяжелых пре­ступлений на сексуальной почве, совершенных маньяками.

Отдельно от душевных и телесных проявле­ний страсти блуда в самом человеке стоит целый ряд греховных действий, также порожденных действием блудной страсти, — участие в чужом блуде.

Перечислив только основные проявления страсти блуда в человеке и в обществе, можно вслед за поэтом повторить: «Чудище обло, озор­но, огромно, стозевно и лайяй»! Большинство из нас пока только порхает по «безобидным цве­точкам», оправдывая свои поступки тем, что «сегодня так принято». Но стебли привлека­тельных пристрастий уходят в землю, где таятся такие страшные пороки, как развращение детей и проституция, загубленные абортами младенцы и маниакальные злодейства на сексуальной почве, и тысячи, тысячи зол, порожденных не­винными с виду увлечениями. Церковь предуп­реждает нас о страшных плодах блудной страсти и призывает очистить свои души и тела от этой мерзости!

А ведь многие из вышеназванных грехов се­годня даже не воспринимаются нами за таковые и вызывают недоумение. Но необходимо осоз­нать, что это свидетельствует о нашем развра­щенном сознании, а не о том, что грехи «устаре­ли» и перестали быть таковыми. Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13; 8), поэтому правила и постановления Православ­ной Церкви не меняются и остаются истинными во все времена, особенно сегодня, во время все­общей апостасии — забвения заповедей и от­ступления от Христа.

Блудная страсть тем и опасна, что существу­ет на грани сознательных и подсознательных процессов психики. Сплетая в один клубок фи­зиологию и душевные проявления, она глубоко укореняется в нас еще с младенчества через воздействие на нас внешних образов и внутрен­них психосоматических процессов. Мы даже не осознаем в себе множество из вышеперечислен­ных грехов, мы срослись и сроднились с ними. Но тем хуже для нас! Полуавтоматически мы работаем греху, губя свою бессмертную душу и порождая в себе гибельные пороки и болезни. Вдумайтесь в этот список! Вся мерзость, весь позор и трагедия человеческой жизни и цивили­зации предстают перед нами. Какие страшные змеи свили себе гнездо в наших сердцах!

Борьбу с духом блуда св. отцы называют борьбой лютой. Блуд начинает одолевать с «пер­вого возраста зрелости» и не перестает прежде победы над всеми прочими страстями. Дабы по­бедить блуд, недостаточно соблюдать физичес­кое воздержание и целомудрие, но надо все вре­мя пребывать в покаянном сокрушении духа и неотступной молитве против этого нечистейше­го духа. Необходим также телесный труд, удер­живающий сердце от блуждания и возвращаю­щий его в себя, а более всего необходимо глубо­кое истинное смирение, без которого ни над какой страстью не может быть обретена победа.

Трудную борьбу со страстью блуда начинать надо с воздержания в еде: «Наказывай помыслы скудостию питания, чтоб думали не о блуде, а о голоде» (прп. Нил Синайский), то есть с поста, потому что, по свидетельствам св. отцев, чрево­угодие неизменно ведет к страсти блуда: «Столп опирается на свое основание — и страсть блуд­ная покоится на пресыщении» (прп. Нил Синай­ский). Особенно опасно с этой точки зрения пьянство. Во-первых, оно понижает способность человека контролировать свои поступки и уп­равлять своими желаниями. Во-вторых, как из­вестно, алкоголь разжигает похоть. Примеров тому можно найти множество. Как частоприхо­дится слышать, что грех случился «по пьяни». И здесь нельзя говорить только о потере контроля, поскольку сожительство «по пьяни» происхо­дит, как правило, с тем человеком, с которым «по трезвому» даже представить себе близость довольно непросто. Впрочем, на определенной стадии опьянения желание уже пропадает, и со­итие, напротив, становится абсолютно неприв­лекательным или даже невозможным: на смену бесу блуда к человеку подступает бес уныния.

Кроме того, «блуд всегда бывает следствием гордости. Каким образом это связано? Дело в том, что если бы Господь дал возможность дьяво­лу полностью над нами властвовать, то бесы ра­зодрали бы нас на части. Но по милости Божией Господь попускает в нас действие дьявольской силы настолько, насколько мы можем выдер­жать, противостоя ей. И когда человек пребыва­ет в гордыне (а она ослепляет), не может видеть в себе гордости — тогда Господь, чтобы его смирить, попускает блудному бесу напасть на него. И, видя и терпя эту пагубную для него и всегда мучающую его страсть, человек может определить, что он горд» [48]Прот. Димитрий Смирнов. Проповедь в Неделю О блудном сыне.

Разумеется, начиная бороться со страстью блуда, надо в первую очередь позаботиться о том, чтобы оставить всякий телесный блуд, и естественный, и тем более противоестествен­ный. Для большинства это означает прекратить все внебрачные половые связи. Впрочем, этот первый- шаг совершенно очевиден, ибо священ­ники не допускают до Причастия людей, живу­щих внебрачнрй половой жизнью. Покаяние в прелюбодеянии или любодеянии подразумевает готовность прекратить жизнь в блуде и обра­титься к целомудрию.

Внебрачный союз между мужчиной и жен­щиной можно разорвать или, напротив, узако­нить. Церковью признается гражданский брак, то есть брак, зарегистрированный государством, но не закрепленный венчанием, в том случае, если один из супругов пришел к вере, а другой еще нет. В случае измены одного из супругов венчанный брак может быть расторгнут. Если семья распадается, Церковь допускает повтор­ный брак, однозначно предпочитая его незакон­ному сожительству.

Только лишь прекратив грешить телом, воз­можно приступить к следующей ступени — борь­бе со страстью в своем сердце.

Научая невидимой брани со страстью блуда, подвижники и святые советовали:

1) Воздержание в пище. «Кто питает плоть тела своего, тот питает злые похоти, и срамные помыслы не оскудеют у него» (св. Ефрем Си­рин). «Насыщение чрева есть матерь блуда, а утеснение чрева — виновник чистоты» (св. Еф­рем Сирин). Воздержание в пище имеет двой­ственное значение. Во-первых, как уже было сказано выше, умервщляя плоть, мы тем самым укрепляем дух для борьбы со страстями. Во-вторых же, укрепляя плоть, мы тем самым усиливаем ее желания, то есть чисто плотские страсти. Человек слабый и немощный никогда не будет столь страдать от блудной страсти, как сильный и здоровый мужчина. Даже если вспомнить стереотипы, то плотолюбец всегда представляется крепким мужчиной с хорошим аппетитом.

2)Воздержание в словах, особенно в праздных беседах, смехотворстве, сплетнях и осуждении.

Однажды брат пришел к авве Пимену и говорит: «Что мне делать, отец? Я страдаю блудной похотью. И вот уже ходил я к авве Ивистиону, и он сказал мне: не позволяй ей долго оставаться в тебе». Авва Пимен отвечает брату: «Дела аввы Ивистиона высоки — он на небе, вместе с Ангелами и не знает, что мы с тобой находимся во блуде! Но скажу тебе от себя: если человек будет воздерживать свое чрево и язык, то он может владеть собой».

Воздержание речи, а в лучшем случае и мыс­ли очень важно. Празднословие, как и праздно­мыслие, может завести далеко. В принципе, любая праздность рождает блудную похоть, ко­торая проявляется либо в мысли, либо в слове.

Девушка на исповеди упоминает праздно­словие как один из своих грехов. Священник, услышав это, подхватывает ее речь:

— Ну, если празднословие, так, значит, и осуждение, и злословие, и сквернословие и многие другие прегрешения словом.

Пустая болтовня, кажущаяся на первый взгляд довольно безобидной, всегда делает чело­века более распущенным. Блуждая словом, мы так или иначе, начинаем затрагивать определен­ные предметы, обсуждая которые, разжигаем страсти.

3)Хранение чувств.

«Не позволяй глазам своим блуждать туда и сюда и не всматривайся в чужую красоту, чтоб с помощью глаз твоих не низложил тебя против­ник твой» (св. Ефрем Сирин). К этому совету можно прибавить рекомендацию воздерживать все свои пять чувств. Прежде всего, конечно, осязание, поскольку самым соблазнительным оказывается не зрение, а все-таки осязание. В дальнейшем нужно обратить свое внимание на зрение. Блуждающий взгляд часто выдает похот­ливость натуры. В частности, на Кавказе жен­щина, глазеющая по сторонам, считается распу­щенной особой и неизменно провоцирует массу неприличных предложений. Впрочем, в Европе ситуация мало чем отличается, просто причин­но-следственная связь менее осознанна.

4)Воздержание от праздного веселья и смехотворства.

«Удерживайся, брат, от шуток, чтоб не сде­лали они тебя бесстыдным; бесстыдство же есть матерь непотребства» (св. Ефрем Сирин).

5)Бесповоротное и решительное прекращение всех незаконных отношений с другим полом.

Бывает, что лукавый внушает тебе такую соблазнительную мысль: «Удовлетвори своей похоти, а после покаешься». На это отвечай ему: «А откуда мне знать, что будет у меня время покаяться, если я предамся блуду».

6)Воздержание от соблазна «последний раз» попробовать.

Точно так же будет говорить он тебе: «Удов­летвори однажды своей страсти и успокоишься». Но вспомни о том, что чем больше ты ешь, тем больше хочется. Желудок твой растягивается и требует больше пищи, если же ты воздержива­ешься в еде, то и потребность в ней уменьшается с каждым днем. Так и с блудной страстью. Чем больше потакаешь ей, тем сильнее одолевает она тебя. Воздержание же ведет в конечном итоге к ослабеванию брани.

7)Мысленная борьба с блудными помыслами и мечтаниями. Прекращение их творением Иисусовой молитвы и взыванием к Богу: Господи, помилуй меня, грешнаго.

Некто из святых сказал: «Блуд подобен псу: если будешь ласкать его, не отойдет от тебя, а если погонишь, убежит»

8)Стяжание смирения через признание того состояния жизни и души, в котором находишься, справедливым для себя. Укорение себя и принятие с благодарением Бога всех трудностей.

«Кто одним воздержанием пытается пресечь эту брань, тот подобен человеку, который усили­вается выплыть из пучины морской, действуя одной рукой. Сопряги с воздержанием смирение; потому что первое без последнего оказывается неполезным» (прп. Иоанн Лествичник).

9)Оставление всяких воспоминаний о предмете страсти, отогнание молитвой и воздыханием к Богу этих мечтаний.

«Не вдавайся в обман, юноша! Видел я неко­торых молящихся о любимых ими лицах, кото­рые, будучи побуждаемы на то блудной страс­тью, думали однако же, что исполняют долг свя­той любви» (прп. Иоанн Лествичник).

10)Не дозволяй себе днем помышлять о бывших во сне мечтаниях; потому что бесы к тому и стремятся, чтобы при помощи сновиде­ний осквернять нас, бодрствующих.

11)  В наше время следует также соблюдать воздержание от обильного просмотра теле-, ви­део- и книжной продукции, которая, безусловно, направлена на разжигание соответствующих страстей, поскольку основной двигатель совре­менной культуры и экономики — похоть. При­чем жажда обладания (телом, вещью, пищей и т. д.), эта страшная сила ныне ничем не сдер­живается. Похоть — двигатель торговли, а куп­ля-продажа — основное занятие современного человека.

12)  Не пребывай в праздности, потому что «праздность рождает любовь, а, родив, бережет и лелеет» (Овидий). О том, что труд, особенно физическая работа, помогает в борьбе с любыми страстями, св. отцы пишут довольно часто. Что же касается непосредственно блудной страсти, то от нее труд особенно хорошее лекарство. Наблюдая за своим повседневным поведением, мы рано или поздно понимаем, что, переживая неудачи на личном фронте, лучше всего «уйти с головой в работу». Но углубление в работу мо­жет только несколько ослабить блудную брань, а никак не искоренить из сердца помыслы. Исце­ляет же от блудной страсти слезная молитва, раскаяние и частое участие в Таинствах Испове­ди и Причастия.

Достичь же полной победы над блудной страстью нам, живя в окружении постоянных соблазнов, крайне сложно. Поэтому задача-ми­нимум для нас не падать телесно и хранить ум от соблазнов, а если и случиться упасть — не унывать, а чистосердечно открыть грех в Таин­стве Исповеди и просить Бога даровать нам силы на эту борьбу. Вообще, страсть блуда при остав­лении ее, приводит к нам уныние и тоску. С ними же лучше всего бороться при помощи чтения духовной литературы (художественной тоже), слушания духовной музыки, рукоделия и выпол­нения своих домашних и профессиональных обя­занностей. Часто в момент разрыва незаконной блудной связи с другим лицом помогает палом­ничество в монастырь, где молитвы у мощей святых, купание в святых источниках укрепляют душу в борьбе с этой страстью.

В патериках нередко встречаются истории о том, как молодые монахи приходили к старцам со словами: «Я хочу оставить обитель и вернуться в мир, потому что слишком одолевают меня блуд­ные помыслы». На это мудрые отцы отвечали: «Я во много раз старше тебя, и сколько я себя помню, блудные помыслы всегда одолевали меня. И до сих пор не могу я с ними справиться, а ты думал побороть их в юности». И братья остава­лись в монастыре, дабы и дальше бороться с блудной страстью.

Св. Ефрем Сирин пишет: «Если восстанет в тебе плотская брань, не бойся и не падай духом. Этим придашь против себя смелости врагу, и он начнет всевать в тебя соблазнительные мыс­ли, внушая: «Невозможно прекратиться в тебе разжжению, если не удовлетворишь своей по­хоти. /... / Но не малодушествуй; Бог не оставит тебя».

Стяжание добродетели целомудрия — это прямая дорога к Царствию Небесному. Св. Иоанн Кассиан называет несколько степе­ней целомудрия.

1.   Если человек не подвергается возмуще­нию плотской похоти в бодрственном состоянии.

2.   Если ум не замедляет в сладострастных помыслах.

3.   Если при виде женщины нимало не трево­жится вожделением. .

4.   Если в бодрственном состоянии не допус­кает и простого движения плотского.

5.   Если и самое тонкое согласие на плотское действие не ранит ума, когда рассуждение или чтение приведет на память человеческое рожде­ние.

6.   Если даже во сне не бывает возмущаем соблазнительными мечтаниями о женщине.

Конечно, мало кому дано достичь хотя бы первой степени целомудрия, и все мы искушае­мы помыслами. Тем не менее, если ты чувству­ешь нападки блудной страсти, то одно это уже означает, что душа твоя не мертва, а посему ты должен возблагодарить Господа и молиться о том, чтобы Он послал тебе терпения для борьбы с ней.

Один брат из числа самых ревностных, бу­дучи сильно возмущаем блудной похотью, при­шел к старцу и раскрыл ему свои мысли. Ста­рец, выслушав его, вознегодовал, назвал бра­та гнусным и недостойным образа монашеско­го. Брат пришел от таких слов в отчаяние, оста­вил келью и решил вернуться в мир. По устроению Божию встретил он авву Аполлоса, кото­рый спросил его о причине печали. Услышав всю историю, авва Аполлос принялся ободрять и вразумлять молодого монаха, говоря, что тоже испытывает сильные блудные искушения. Уговорив брата вернуться в келью, авва Апол­лос пошел к старцу, который отверг брата, и, встав рядом с его кельей, обратился с молит­вой к Богу, говоря: «Господи, приводящий иску­шения на пользу, обрати борьбу брата на стар­ца сего, дабы он через опыт научился в старос­ти тому, чему не научился за всю жизнь, — дабы мог он сострадать борющимся». По окон­чании молитвы авва Аполлос увидел демона, стоящего у кельи и пускающего в старца стре­лы. Когда одна из стрел попала в старца, тот испытал упоение и наслаждение и отправился в мир той же дорогой, что ушел от него моло­дой брат. По дороге он встретил авву Аполло­са, поджидавшего его. Когда понял старец, что все происшедшее известно авве, то устыдился он своего поведения. Авва Аполлос же сказал: «Возвратись в свою келью и впредь помни о своей немощи. И знай, что если ты не удостоен борьбы с блудом, посылаемой на ревностных иноков, то, значит, ты либо неузнан от диавола, либо даже презрен им. А на деле ты даже ма­лейшего нападения перенести не смог».

И то же говорил авва Кир Александрий­ский: «Если ты и не имеешь помысла, то ты без надежды, — ибо, если не имеешь помыслов, то имеешь дело. Это значит: кто не борется с грехом в уме и не противится ему, тот совер­шает его телесно, а совершающий такие дела (по бесчувственности своей) не возмущается помыслами.

Некогда ученик великого старца боролся с похотью. Старец, видя его страждущим, го­ворил: «Хочешь ли, помолюсь Богу, чтобы Он облегчил твою борьбу?» — «Нет, — сказал уче­ник, — ибо я хоть и страдаю, но в самом стра­дании нахожу пользу для себя. А поэтому луч­ше попроси Бога в молитвах своих о том, чтобы Он даровал мне терпение перенести искуше­ние». Услышав это, авва сказал: «Теперь я знаю, что ты превосходишь меня».

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

К. С. Льюис

Нравственность в области пола [49]См. К. С. Льюис. Просто христианство.

А теперь мы должны рассмотреть, как отно­сится христианская мораль (нравственность) к вопросу половых отношений и что христиане называют добродетелью целомудрия. Христиан­ское правило целомудрия не следует путать с общественными правилами скромности, прили­чия или благопристойности. Общественные пра­вила приличия устанавливают, до какого преде­ла допустимо обнажать человеческое тело, ка­ких тем прилично касаться в разговоре и какие выражения употреблять в соответствии с обыча­ями данного социального круга. Таким образом, нормы целомудрия одни и те же для всех христи­ан во все времена, правила приличия меняются. Девушка с тихоокеанских островов, которая едва­-едва прикрыта одеждой, и викторианская леди, облаченная в длинное платье, закрытое до само­го подбородка, могут быть в равной степени приличными, скромными или благопристойны­ми согласно стандартам общества, в котором они живут; и обе, независимо от одежды, кото­рую носят, могут быть одинаково целомудренны­ми (или, наоборот, нескромными). Отдельные слова и выражения, которыми целомудренные женщины пользовались во времена Шекспира, можно было бы услышать в девятнадцатом веке только от женщины, потерявшей себя. Когда люди нарушают правила пристойности, приня­тые в их обществе, чтобы разжечь страсть в себе или в других, они совершают преступление про­тив нравственности. Но если они нарушают эти правила по небрежности или невежеству, то по­винны лишь в плохих манерах. Если, как часто случается, они нарушают эти правила наме­ренно, чтобы шокировать или смутить других, это не обязательно говорит об их нескромности, скорее — об их недоброте.

Только недобрый человек испытывает удо­вольствие, ставя других в неловкое положение. Я не думаю, чтобы чрезмерно высокие и строгие нормы приличия служили доказательством цело­мудрия или помогали ему; и потому значительное упрощение и облегчение этих норм в наши дни рассматриваю как явление положительное.

Однако тут есть и неудобство: люди различ­ных возрастов и несхожих типов признают раз­личные стандарты приличия. Создается большая неразбериха. Я думаю, пока она остается в силе, старым людям или людям со старомодными взгля­дами следует очень осторожно судить о молоде­жи. Они не должны делать вывод, что молодые или «эмансипированные» люди испорчены, если (согласно старым стандартам) они ведут себя не­прилично. И наоборот, молодым людям не сле­дует называть старших ханжами или пуританами из-за того что те не в состоянии с легкостью при­нять новые стандарты. Подлинное желание ви­деть в других все хорошее, что в них есть, и де­лать все возможное, чтобы эти «другие» чувство­вали себя как можно легче и удобнее, привело бы к решению большинства подобных проблем.

Целомудрие — одна из наименее популяр­ных христианских добродетелей. В этом вопросе нет исключений; христианское правило гласит: «Либо женись и храни абсолютную верность супруге (или супругу), либо соблюдай полное воздержание». Это настолько трудное правило, и оно настолько противоречит нашим инстинк­там, что напрашивается вывод: либо неправо христианство, либо с нашими половыми инстин­ктами в их теперешнем состоянии что-то не в порядке. Либо то, либо другое. И конечно, буду­чи христианином, я считаю, что неладно с наши­ми половыми инстинктами. Но так считать у меня есть и другие основания. Биологическая цель сексуальных отношений — это дети, как биологическая цель питания — восстановление нашего организма. Если мы будем есть, когда нам хочется и сколько нам хочется, то скорее всего мы будем есть слишком много, но все-таки не катастрофически много. Один человек может есть за двоих, но никак не за десятерых. Аппетит переходит границу биологической цели, но не чрезмерно. А вот если молодой человек даст волю своему половому аппетиту и если в резуль­тате каждого акта будет рождаться ребенок, то в течение десяти лет этот молодой человек сможет заселить своими потомками небольшой город. Этот вид аппетита несоразмерно выходит за гра­ницу своих биологических функций. Рассмотрим это с другой стороны. На представление стрип­тиза вы можете легко собрать огромную толпу. Всегда найдется достаточно желающих посмот­реть, как раздевается на сцене женщина. Пред­положим, мы приехали в какую-то страну, где театр можно заполнить зрителями, собравши­мися ради довольно странного спектакля: на сце­не стоит блюдо, прикрытое салфеткой, затем салфетка начинает медленно подниматься; по­степенно открывая взгляду содержимое блюда; и перед тем как погаснут театральные огни, каж­дый зритель может увидеть, что на блюде лежит баранья отбивная или кусок ветчины. Когда вы увидите все это, не придет ли вам в голову, что у жителей этой страны что-то неладное с аппети­том? Ну а если кто-то, выросший в другом мире, увидел бы сцену стриптиза, не подумал ли бы он, что с нашим половым инстинктом что-то не в порядке? Один критик заметил, что, если бы он обнаружил страну, где пользуется популярнос­тью этакий акт «стриптиза», он решил бы, что народ в этой стране голодает. Критик хотел ска­зать, что увлечение стриптизом похоже не на половое извращение, но скорее на половое голо­дание. Я согласен с ним, что если в какой-то неизвестной стране люди проявляют живой ин­терес к упомянутому «стриптизу» отбивной, то одним из объяснений может быть голод. Однако сделаем следующий шаг и проверим нашу гипо­тезу, выяснив, много или мало пищи потребляет житель предполагаемой страны. Если наблюде­ния покажут, что едят здесь немало, нам придет­ся отказаться от первоначальной гипотезы и поискать другое объяснение. Так и с зависимос­тью между половым голоданием и интересом к стриптизу: мы должны выяснить, превосходит ли половое воздержание нашего века половое воз­держание других столетий, когда стриптиза не было. Такого воздержания мы не находим. Про­тивозачаточные средства резко снизили риск, связанный с половыми излишествами, и ответ­ственность за них и в пределах брака, и вне его; общественное мнение стало гораздо более снис­ходительным к незаконным связям и даже к извращениям по сравнению со всеми остальны­ми веками с после языческих времен. К тому же гипотеза о «половом голодании» не единственно возможное объяснение. Каждый знает, что по­ловой аппетит, как и всякий другой, стимулиру­ется излишествами. Вполне возможно, что голо­дающий много думает о еде. Но то же самое делает и обжора.

И еще одно, третье соображение. Немногие желают есть то, что пищей не является, или де­лать с пищей что-либо другое, а не есть ее. Ины­ми словами, извращенный аппетит к пище — вещь крайне редкая. А вот извращения сексу­альные многочисленны, пугающи и с трудом под­даются лечению. Мне не хотелось бы вдаваться во все эти детали, но придется. Делать это при­ходится потому, что в последние двадцать лет нас день за днем кормили отборной ложью о сексе. Нам повторяли до тошноты, что половое жела­ние в такой же степени правомерно, как и любое другое естественное желание; нас убеждали, что, если только мы откажемся от глупой викто­рианской идеи подавлять это желание, все в на­шем человеческом саду станет прекрасно. Это не­правда. Как только вы, отвернувшись от пропа­ганды, переведете взгляд на факты, вы увидите, что это ложь.

Вам говорят, что половые отношения при­шли в беспорядок из-за того, что их подавляли. Но в последние 20 лет их не подавляют. О них судачат повсюду, весь день напролет, а они все еще не пришли в норму. Если вся беда в подавле­нии секса, в замалчивании, то с наступлением свободы проблема должна бы разрешиться. Од­нако этого не случилось. Я считаю, что все было как раз наоборот: когда-то, в самом начале, люди начали обходить этот вопрос именно из-за того, что он выходил из-под контроля, превра­щался в чудовищную неразбериху.

Современные люди говорят: «В половых отношениях нет ничего постыдного». Под этим они могут подразумевать две вещи. Они могут иметь в виду, что нет ничего постыдного как в том, что человечество воспроизводит себя опреде­ленным способом, так и в том, что способ этот сопряжен с удовольствием. Если так, то они правы. Христианство полностью с этим согласно. Беда не в самом способе и не в удовольствии. В старину христианские учителя говорили: «Если бы человек не пал, то получал бы гораздо боль­ше удовольствия от половых отношений, чем получает теперь». Я знаю, что некоторые тупо­ватые христиане создали впечатление, будто с точки зрения христианства половые отношения, тело, физические удовольствия — зло сами по себе. Эти люди совершенно неправы. Христиан­ство почти единственная из великих религий, которая одобрительно относится к телу, которая считает, что материя — это добро, что Сам Бог однажды облекся в человеческое тело, что нам будет дано какое-то новое тело даже на небесах; и это новое тело станет существенной составной частью нашего счастья, нашей красоты, нашей силы. Христианство возвеличило брак больше, чем любая другая религия, и почти все величай­шие поэмы о любви написаны христианами. Если кто-нибудь говорит, что половые отношения — зло, христианство тут же возражает.

Однако когда сегодня люди говорят: «В поло­вых отношениях нет ничего постыдного», они могут подразумевать, что нет ничего предосуди­тельного в том положении, в котором пребывают эти отношения сегодня. Если они это имеют в виду, то я думаю, они неправы. Я считаю, что сегодняшнее положение с сексом весьма и весь­ма постыдное. Нет ничего постыдного в наслаж­дении едой; но было бы крайне позорно для человечества, если бы половина населения земного шара сделала пишу главным интересом в своей жизни и проводила время, глядя на картин­ки, изображающие съедобное, облизываясь и пуская слюну. Я не хочу сказать, что мы с вами лично ответственны за сложившуюся ситуацию. Мы страдаем от искаженной наследственности, которую передали нам наши предки. Кроме того, мы выросли под гром пропаганды невоздержа­ния. Существуют люди, которые ради прибыли желают, чтобы наши половые инстинкты были постоянно возбуждены, потому что человек, одер­жимый навязчивой идеей или страстью, едва ли способен удержаться от расходов на ее удовлет­ворение. Бог знает о нашем положении и, когда Он будет нас судить, примет во внимание все трудности, которые нам приходилось преодоле­вать. Важно только, чтобы мы искренне и нас­тойчиво желали преодолеть эти трудности.

Мы не можем исцелиться прежде, чем захо­тим. Те, которые действительно ищут помощи, получают ее. Но многим современным людям даже пожелать этого трудно. Легко думать, будто мы хотим чего-то, когда на самом деле вовсе это­го не хотим. Давно еще один известный христиа­нин сказал, что когда он был молодым, то посто­янно молился, чтобы Бог наделил его целомудри­ем. И лишь много лет спустя он осознал, что, пока его губы шептали: «О Господи, сделай меня це­ломудренным» - сердце втайне добавляло: «Толь­ко, пожалуйста, не сейчас». То же самое может случиться и с молитвами о других добродетелях.

Существуют три причины, почему в настоя­щее время нам особенно трудно желать целомуд­рия; я уже не говорю о том, чтобы достичь его.

Во-первых, наша искаженная природа, бесы, искушающие нас, и вся современная пропаганда похоти, объединившись, внушают нам, что же­лания, которым мы противимся, так естественны и разумны и направлены на укрепление нашего здоровья, что сопротивление им своего рода не­нормальность, почти извращение. Афиша за афишей, фильм за фильмом, роман за романом связывают склонность к половым излишествам с физическим здоровьем, естественностью, моло­достью, открытым и веселым характером. Подоб­ная параллель лжива. Как всякая сильнодейству­ющая ложь, она замешена на правде, о которой мы говорили выше: половое влечение само по себе (за исключением излишеств и извращений) нормальный и здоровый инстинкт. Ложь — в предположении, что любой половой акт, которо­го вы желаете в данный момент, здоров и норма­лен. Даже если оставить христианство в стороне, с точки зрения элементарной логики это лишено смысла. Ведь очевидно, что уступка всем нашим желаниям ведет к импотенции, болезням, ревно­сти, лжи и всему тому, что никак не согласуется со здоровьем, веселым нравом и открытостью. Чтобы достичь счастья даже в этом мире, необхо­димо быть как можно более воздержанным.

Поэтому нет оснований считать, что любое сильное желание естественно и разумно. Каждо­му здравомыслящему и цивилизованному чело­веку должны быть присущи какие-то принципы, руководствуясь которыми он одни свои желания осуществляет, другие отвергает. Один человек руководствуется христианскими принципами, другой — гигиеническими, третий — социальны­ми. Настоящий конфликт происходит не между христианством и «природой», а между христиан­скими принципами и принципами контроля над «природой». Ведь «природу» (то есть естествен­ные желания) так или иначе приходится контро­лировать, если мы не желаем разрушить свою жизнь. Следует признать, что христианские прин­ципы строже других. Но христианство само по­могает верующему в соблюдении их, тогда как при соблюдении других принципов вы никакой внешней помощи не получаете.

Во-вторых, многих людей отпугивает самая мысль о том, чтобы всерьез следовать христиан­ским принципам целомудрия, ибо они считают (прежде, чем попробовали), что это невозмож­но. Но, испытывая что бы то ни было, нельзя думать о том, возможно это или нет. Ведь над экзаменационной задачей человек не разду­мывает, но старается сделать все, на что спосо­бен. Даже самый несовершенный ответ будет как-то оценен; но если он вообще не ответит на вопрос, то и оценки не получит. Не только на экзаменах, но и на войне, либо занимаясь аль­пинизмом, или когда учатся кататься на конь­ках, плавать или ездить на велосипеде, даже застегивая тугой воротник замерзшими паль­цами, люди часто совершают то, что казалось невозможным прежде, чем они попробовали. Поразительно, на что мы способны, когда зас­тавляет необходимость.

Мы можем быть уверены в том, что совер­шенного целомудрия, как и совершенного мило­сердия, не достигнуть одними человеческими уси­лиями. Вы должны попросить Божьей помощи. Но даже после того как вы ее попросили, долгое время вам может казаться, что вы этой помощи не получаете или получаете ее недостаточно. Не падайте духом. Всякий раз, когда оступаетесь, просите прощения, собирайтесь с духом и делай­те новую попытку. Очень часто поначалу Бог дает не саму добродетель, а силы на все новые и новые попытки. Какой бы важной добродетелью ни было целомудрие (или храбрость, или прав­дивость, или любое другое достоинство), сам процесс развивает в нас такие душевные навы­ки, которые еще важнее. Этот процесс освобож­дает нас от иллюзий об эффективности соб­ственных усилий и учит во всем полагаться на Бога. Мы учимся, с одной стороны, тому, что не можем полагаться на самих себя даже в наши лучшие моменты, а с другой — тому, что и в случае самых ужасных неудач нам не следует отчаиваться, потому что неудачи наши — про­щены. Единственной роковой ошибкой для нас было бы успокоиться на том, что мы есть, не стремясь к совершенству.

В-третьих, люди часто превратно понимают то, что в психологии называется «подавлением». Психология учит, что «подавляемые половые инстинкты» представляют собой серьезную опас­ность. Но слово «подавляемые» — технический термин. Оно не значит «пренебрегаемые» или «отвергаемые». Подавленное желание или мысль отбрасывается в наше подсознание (обычно в очень раннем возрасте) и может возникнуть в сознании только в видоизмененной до неузнавае­мости форме. Подавленные половые инстинкты могут проявляться как нечто, не имеющее к сексу никакого отношения. Когда подросток или взрослый человек сопротивляется какому-то осознанному желанию, он ни в коей мере не создает для себя опасности «подавления». На­против, те, кто серьезно пытается хранить цело­мудрие, лучше осознают половую сторону своей природы и знают о ней гораздо больше, чем другие люди. Они познают свои желания, как Веллингтон знал Наполеона или как Шерлок Холмс знал Мориарти; они разбираются в них, как крысолов в крысах, а слесарь-водопровод­чик — в протекающих трубах. Добродетель — пусть даже недостигнутая, но желаемая.— при­носит свет, излишества лишь затуманивают со­знание.

И наконец, несмотря на то, что мне пришлось так долго говорить о сексе, я хочу, чтобы вы ясно поняли: центр христианской морали не здесь. Если кто-нибудь полагает, что отсутствие цело­мудрия христиане считают наивысшим злом, то он заблуждается. Грехи плоти очень скверная штука, но они наименее серьезные из всех гре­хов. Самые ужасные, вредоносные удовольствия чисто духовны: это удовольствие соблазнять других на зло, желание навязывать другим свою волю, клеветать, ненавидеть, стремиться к власти. Ибо во мне живут два начала, сопер­ничающие с тем «внутренним человеком», ко­торым я должен стремиться стать. Это — животное начало и дьявольское. Последнее — наихудшее из них. Вот почему холодный самодо­вольный педант, регулярно посещающий цер­ковь, может быть гораздо ближе к аду, чем прос­титутка. Но конечно, лучше всего не быть ни тем, ни другой.

 

Глава 3. Сребролюбие

 

Сребролюбие есть дщерь неверия. Оно в предлог к себе выставляет возможные немощи, приближение старости, внезап­ность голода, по причине бездождия.

Прп. Иоанн Лествичник

Сребролюбием называется жажда стяжания и ненасытимая любовь к материальным благам, в особенности к деньгам как таковым. Страсть сребролюбия являет себя в алчности [50]По словарю В.И. Даля, алчность — от алкать: голодать, томиться голодом, сильно хотеть, жаждать чего-либо, стремиться силою воли.. Алчность — ненасытность, жадность.
, стяжа­тельстве [51]Там же. Стяжательство — от стяжать или стягать: снискивать, приобретать, добывать. Стяжание — имущество, богатство, собственность.
, корыстолюбии [52]Там же. Корыстолюбие — любовь к богатству от корысть: нажива, барыш, выгода, богатство; страсть к приобретению, жадность к деньгам.
или мшелоимстве, стремлении к роскоши, мздоимстве [53]Там же. Мзда — награда или возмездие, плата, вознаграждение, добыча. В узком смысле, мздоимство есть взятничество, в более широком — искание наград, выгод и подарков.
.

Как молодой повеса ждет свиданья

с какой-нибудь развратницей лукавой

Иль дурой, им обманутой, так я

Весь день минуты ждал, когда сойду

В подвал мой тайный, к верным сундукам.(...)

(Смотрит на свое золото).

А сколько человеческих забот,

Обманов, слез, молений и проклятий

Оно тяжеловесный представитель!...)

Нас уверяют медики: есть люди,

В убийстве находящие приятность.

Когда я ключ в замок влагаю, то же

Я чувствую, что чувствовать должны

Они, вонзая в жертву нож: приятно

И страшно вместе.

Мало кто из нас, с воодушевлением раз­мышляя о предстоящей зарплате и воображая те блага, которые он за нее приобретет, сравнивает себя с тем ростовщиком, чей образ гениально нарисовал Пушкин в «Скупом рыцаре». Но раз­ве, открывая кошелек или вкладывая кредитную карточку в банкомат, не испытываем и мы похо­жий трепет? Ведь через секунду мы сможем купить давно вожделенную вещь или услугу, и тем самым на мгновение утвердим себя хозяева­ми жизни: ведь то, что нельзя купить за деньги, можно купить за очень большие деньги...

Деньги? — Деньги

всегда, во всякой возраст нам пригодны; Но юноша в них ищет слуг проворных

И не жалея шлет туда, сюда.

Старик же видит в них друзей надежных

И бережет их как зеницу ока. [54]А.С. Пушкин. Скупой рыцарь.

Стремление к богатству — болезнь, изна­чально не свойственная природе человека, тем не менее корни ее можно искать в инстинкте самосохранения. Так, животные (хомяки, белки) иногда запасают пишу впрок. То же необходимо делать человеку, если он сам себе взращивает пишу. То есть в деревнях, к примеру, необходимо как можно больше собрать летом, чтобы еды хватило на зиму.

Но сребролюбие невозможно объяснить толь­ко инстинктом самосохранения, ибо стремление человека к богатству переходит все разумные пре­делы. Корень нашего сребролюбия кроется в том, что деньгами мы пытаемся заменить надежду на Бога, уверенность в Его заботе о нас. Отказав­шись от веры в Бога, мы утратили не только смысл жизни и смерти. Мы потеряли знание о том, что мы не одиноки и что мы кому-то нужны. Из детей Небесного Отца мы превратились в бездомных сирот, которые вынуждены идти на все, чтобы выжить. Свой страх перед жизнью, свою неуве­ренность в будущем, свои комплексы и нереали­зованные мечты мы компенсируем деньгами. Кро­ме того, этот грех связан и с гордыней, когда, идя по жизни, человек надеется исключительно на свои автономные силы. Богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на Бога живого, дающего нам все обильно для наслаждения, — предостерегает апостол Павел (1 Тим. 6; 17). «Сребролюбие внушает [мысль] о долгой старости, немощи рук, неспособных уже трудиться, будущем голоде и болезнях, скорбных тяготах бедности и о том, сколь постыдно прини­мать от других [все] необходимое», — говорил авва Евагрий.

В раннехристианской аскетической письмен­ности этому пороку уделялось большое значе­ние. Порок корыстолюбия включал в себя до­вольно широкий спектр значений: «жадность», «лихоимство», «любостяжание», «ненасыти-мость», берущих свои истоки в учении Нового Завета. По наблюдениям аввы Евагрия, впадая в какой-либо порок, особенно плотского характе­ра, человек постепенно свыкается с ним; приоб­ретенная страсть при отсутствии сопротивления начинает разрастаться, набирая все большую силу вплоть до разрушения личности: «Как не­удержимо течение реки, так ненасытна алчность неправедного мужа».

Принципиальная ненасытимость плотских желаний обременяет душу излишними попече­ниями, направленными на удовлетворение стра­стей. В результате Царство Небесное, как цель жизни человека, подменяется многими малыми преходящими задачами, целью решения которых становится удовлетворение множества постоян­но сменяющих друг друга желаний и потребнос­тей. «Алчущий материальных благ поглощается многими заботами, а держащийся за них впадает в горькие скорби» [55]Авва Евагрий. Творения. М.,1994.
. Так же обременительна для души человека и привязанность к материальным благам и гарантированному достатку (ср. Мф. 19; 21—22). Сами деньги нравственно нейтральны, греховны привязанность к ним и стремление к избыточеству. Сребролюбцем- является не тот, кто имеет деньги, но тот, кто добивается их.

Татарский окончательно понял, что в душу заползла депрессия. Ее можно было убрать двумя методами — выпить граммов сто водки или срочно что-нибудь купить, потратив долла­ров пятьдесят (некоторое время назад Татарс­кий с удивлением понял, что эти два действия вызывают сходное состояние легкой эйфории, длящейся час-полтора) [56]В. Пелевин. «Generation«П».
.

Описанный выше феномен детально был ис­следован знаменитым американским психоло­гом Эрихом Фроммом и описан в книге «Иметь или быть», а великий русский писатель и поэт А.К. Толстой выразился по этому поводу еще прозрачнее:

Они звона не терпят гуслярного, Подавай им товара базарного! Все, чего им не взвесить, не смеряти, Все, кричат они, надо похерити! Только то, говорят, и действительно, Что для нашего тела чувствительно; И приемы у них дубоватые, И ученье-то у них грязноватое!

При этом надо разделять тех людей, для которых богатство является самоцелью, и тех, для кого оно — лишь средство приобретения чего-то другого, например власти или славы.

Таким образом, у сребролюбия две стороны: на­копительство и мотовство. Самый распространенный вариант — когда оба мотива тесно связаны, то есть человек жаж­дет и власти, и богатства одновременно. «Я люб­лю не деньги, а то, что за них можно купить», — говаривал Остап Бендер.

Кстати, наш век демократии крепко-накреп­ко связал сребролюбие с тщеславием, объявив устами Америки: «Раз ты такой умный, то почему ты такой бедный?» Мы полагаем ничтожеством того, кто не может заработать деньги, мы с пре­зрением и тайной гордостью усмехаемся над теми, кто одет беднее, у кого модель мобильника уста­рела, кто ездит на «Жигулях», у кого... Да мало ли что утверждает нас в роли любимцев фортуны!

«В торговле есть своя метафизика. Нет, ка­жется, большего удовольствия человеку, как про­давать, покупать. Ему кажется, что он расширя­ет, увеличивает себя в этих куплях и продажах. Кажется ему, что, покупая, он нечто прибавляет к себе и приобретает власть над новой частью мира, столь непокорного ему. Такова «метафизи­ка» покупки. А при продаже человеку кажется, что он меняет для себя ценное на более ценное, то есть осуществляет (в наиболее легком плане, материальном) духовную цель своего бытия.

Но вся торговля земли есть только образ жизни духовной. Проходящие ценности мира даны для «покупки» жизни вечной — умножения не­бесной любви» (архиеп. Иоанн Сан-Францис-ский (Шаховской).

В наше время человек, сумевший собствен­ными силами нажить состояние, вызывает ува­жение у окружающих. В стремлении сохранить и приумножить свои богатства человек постепен­но забывает все нравственные законы, доходя (в наше время это случается, к сожалению, не так уж редко) даже до убийства.

Сребролюбие бывает трех видов:

а) Стремление наживать богатство, или любостяжание — оно начинается обыч­но с малого: с желания заработать себе на про­питание. Но чем больше ты потворствуешь страс­ти, тем больше она разжигается. Заработав на хлеб, человек уже желает намазать на него мас­ло, потом положить колбасу, нарезанную сереб­ряным ножом, и съесть этот бутерброд, разва­лившись в шикарном кресле перед цветным те­левизором, на своей трехэтажной вилле на Ка­нарских островах. Денег много не бывает. Стрем­ление к деньгам есть стремление к магическому, внешнему овладению вещами и людьми... «Все куплю», — сказало злато»...

«Мечта алхимиков о превращении всякой материи в злато осуществляется и осуществля­лась уже в их дни, хотя они этого не понимали. Есть что-то алхимическое во всякой продаже и всякой покупке. Легкий и быстрый создатель всего внешнего и медиатор — деньги; это легкий превратитель «всего» — во «все», быстрый, почти сказочный осуществитель человеческой воли... Вот отчего кланяются мамоне богатства. Надежда на мамону, а не на Бога есть как бы «нормальная атмосфера» этого мира, личных, общественных и государственных расчетов. Уди­вительно ли, что сгорают эти расчеты (архиеп. Иоанн Сан-Францисский (Шаховской).

Мы всегда вынуждены экономить. Сначала на электричестве, потом на электричестве и по­купке машины, затем на электричестве и покуп­ке самолета и так далее. Мы все время говорим себе: «Вот накоплю столько-то, куплю себе квар­тиру и остановлюсь». Ужас заключается в том, что остановиться оказывается уже невозмож­ным: зарабатывая на квартиру, ты так устаешь, что после покупки оной занимаешь в долг у друзей приличную сумму, так как чувствуешь насущную потребность поехать отдохнуть в Ев­ропу. Вернувшись из Европы, отрабатываешь долг и т. д. О нехватке денег порой приходится слышать от людей с различным финансовым положением: и от тех, у кого он двести долларов, и от тех, чей месячный доход составляет двести тысяч долларов. Думаю, картинамало чем отличается у людей, получающих ежемесячно двадцать миллионов долларов. Мы вообще очень любим прибедняться и делать вид, что наше финансовое состояние значительно хуже, чем оно есть на самом деле. Порой это звучит более чем комично: «Нищета заела, буквально голода­ем, видела в супермаркете тигровых креветок — купить не на что».

Одно из излюбленных оправданий сребро­любцев, стремящихся к наживе, — это забота о детях. Впрочем, в своей страстной заботе о детях и об их будущем родители часто не замечают, как дети их становятся бандитами и наркоманами (кстати, в последнем случае накопленный капи­тал приносит немало пользы в процессе лечения этих самых детей, процессе, который затягива­ется порой на всю жизнь); Конечно, стремление к наживе далеко не всегда воплощается в реаль­ные действия. Многие по тем или иным причи­нам остаются нищими. Это, впрочем, не означа­ет, что такие люди не одержимы сребролюбием. Нередко сребролюбие и страсть к наживе терза­ют их значительно больше, чем людей обеспе­ченных, так как к мечтам о богатстве подмеши­вается зависть. Часто люди, выросшие в бедных семьях, очень много думают о деньгах, даже если дальнейшая жизнь складывается благополучно с финансовой точки зрения. Это не абсолютное правило, но тем не менее мы находим ему мно­жество подтверждений.

«Любостяжание есть предтеча антихриста», — предрек св. Нил Мироточивый. Как это понять? «Чаще всего, когда говоришь о будущем, разда­ется один вопрос: «Что, Бог так немилосерден, что способен погубить все народы?» Губит лю­дей не Господь, а дьявольская неумеренность во всем».

б) Нежелание отдавать нажитое —

проще говоря, скупость или жадность. Тому, что быть жадным плохо, нас учат еще в детстве. «Надо быть щедрым мальчиком и всегда делить­ся с другими», — говорят нам родители и не­однократно повторяют эту фразу. После долгой борьбы с собой мы наконец усваиваем эту ро­дительскую заповедь и однажды, вернувшись с гулянья, радостно сообщаем маме, что, следуя ее заветам, подарили свой велосипед какому-то несчастному незнакомому мальчику, которому родители велосипед не купили. Мама по совер­шенно непонятным для нас причинам приходит в ярость.

С возрастом мы понимаем, что жадным быть нельзя, но бережливым — нужно. Если сформу­лировать эту фразу на более понятном языке, то звучать она будет примерно так: «Другим нужно отдавать очень маленькую часть того, что име­ешь сам, и желательно при этом жертвовать именно той частью, которая самому не особенно нужна». Помните, как у Толкиена во «Властели­не колец»? «Подарки — это такие вещи, кото­рые самому не нужны, а выбросить жалко».

Подобная «бережливость» в православном понимании та же жадность. Вспомним святых, которые раздавали все свое имущество бедным и делились со странником последним ломтем хлеба. Один святой даже продал себя в рабство, чтобы накормить голодного. Конечно, подоб­ное поведение приравнивается уже к подвигу. Не обязательно раздавать все. Да ведь и полови­ну отдать уже почти выше человеческих сил. Представьте; что ежемесячно половину своей зарплаты вы будете отдавать пусть даже не ни­щим на улице, а близким друзьям, находящимся в затруднительном положении. От одной мысли об этом современного человека бросает в дрожь. Теперь это тоже подвиг. Одной из разновидностей жадности является любовь к бесплатному или, попросту к «халяве». В магазине проводится дегустация. Хочется тебе есть, не хочется — ты обязательно попробуешь: бесплатно же! В эти моменты мы слышим голос не чревоугодия, а именно сребролюбия.

Молодая состоятельная американка: «Зав­тра мы идем на шоколадную фабрику. Ужасно не хочется. Но обещают бесплатный шоколад, а я так люблю, когда что-то дают бесплатно».

в) Стремление нажить богатство сно­ва, после того как уже отдал нажитое.

Страсть эта в наше время абсолютно вышла из моды. Так как нажитого мы никому не отдаем, то и говорить об этой разновидности сребролюбия не имеет смысла.

Накопительство стало теперь наукой. Специ­альные факультеты вузов обучают тому, как де­лать деньги. Накопительство стало искусством: люди пишут книги о том, как ловко удалось им из ничего сколотить себе состояние. Накопительство стало философией. Любая человеческая потреб­ность, любая мелкая извращенная страстишка одних становится бизнесом для других. Момен­тами возникает ощущение, что весь мир медлен­но превращается в этакое коммерческое пред­приятие: место, где можно заработать деньги.

А начинается все тихо и неприметно.

Маленькой Вареньке подарили надень рож­дения копилку. Керамическая хрюшка понем­ногу стала наполняться. Сначала мелочью от сдачи, которую мама отдавала «играть» до­чурке, затем и папиными «бумажками» более серьезного достоинства. Наконец однажды на­ступил момент, когда в доме случилась пробле­ма с деньгами. Мама попросила у Вареньки копилку. «Зачем тебе?» — недовольно буркну­ла девочка. «Затем, чтобы я вынула заглушку и содержимое. Надо купить в магазине продук­ты». Варя не поняла: «Но ведь это же моя ко­пилка и мои денежки. Хочешь, мама, я дам тебе их в долг?».

В детстве, на определенном этапе становле­ния личности, ребенок начинает осознавать по­нятия «мое/чужое». Конечно, представление о собственности приходит от родителей, из их раз­говоров, из их бытовой жизни. Этот период жиз­ни ребенка сопрягается, как правило, с жаднос­тью, отчетливым нежеланием отдавать то, что принадлежит ему, и, напротив, за наибольшим количеством вещей утвердить название «мое».

Маленький мальчик приходит к маме и показывает ей катушку ниток, найденную под кроватью.

— Мама, это твое? — спрашивает он.

— Да, мое, — говорит мама.

— А подари катушку мне, — говорит маль­чик.

Ситуация эта выглядит по сути довольно абсурдной, поскольку мальчик не спрашивает разрешения поиграть катушкой или использо­вать нитки. Нет, он просит, чтобы мама признала вещь, пусть даже самую пустячную вещь, его собственностью. Вот на этом самом этапе и начинает свирепствовать страсть сребролюбия.

В принципе слово «сребролюбие» происхо­дит от слова «серебро», а, следовательно, разу­меется под ним прежде всего любовь к деньгам. Но действие страсти сребролюбия не ограничи­вается только стремлением к обладанию деньга­ми. Язвы этой болезни мы видим также в жажде любых материальных благ.

Сильная привязанность к материальным цен­ностям людьми осуждается. Издревле скупость считалась одним из самых презренных пороков.

Со страстью сребролюбия святитель Игна­тий Брянчанинов связывает следующие грехи: «Любление денег, вообще любление имущества движимого и недвижимого. Желание обогатить­ся. Размышление о средствах к обогащению. Мечтание богатства. Опасения старости, неча­янной нищеты, болезненности, изгнания. Ску­пость. Корыстолюбие. Неверие Богу, неупова­ние на его промысл. Пристрастия или болезнен­ная излишняя любовь к разным тленным пред­метам, лишающая душу свободы. Увлечение су­етными попечениями. Любление подарков. При­своение чужого. Лихва. Жестокосердие к нищей братии и ко всем нуждающимся. Воровство. Раз­бой».

Помнится, в одной из киноверсий «Гибели «Титаника» после крушения огромного кораб­ля, унесшего за собой под воду тысячи людей, какая-то богатая женщина переживала об ос­тавленной на судне одежде.

Любовь к деньгам. Очень, если задуматься, странное чувство. Деньги, конечно, являются прежде всего символом. Но в то же время неред­ко важны становятся они сами, а вовсе не то, что на них можно купить. Вот мы заработали стопку хрустящих бумажек и пребываем в размышле­ниях, что купить на них. Мы представляем себе то одно, то другое: можно пойти в ресторан, или накупить книг, или аксессуары для компьютера, или сделать кому-то подарок, или сделать ре­монт в ванной, или поменять колеса на машине... В конце концов мы тратим эти самые деньги так или иначе и постфактум не получаем уже боль­шого удовольствия от купленной вещи.

С этой точки зрения, расточительность, ко­торая также является грехом, можно считать одним из проявлений сребролюбия.

В современном мире стремление к богатству выглядит довольно естественным, а последними нестяжателями были, пожалуй, хиппи (как пра­вило, дети состоятельных родителей, уходившие из дома в коммуны и порицавшие родительскую буржуазность и обеспеченность). Эта романтика нестяжательства как-то совершенно умерла в последние годы для других. Герой, отказавшийся от мирских благ, не находит отклика в душе зрителя. Скорее наоборот, восхищение вызыва­ет человек, приобретший большое богатство, сумевший накопить, сколотить состояние.

Этот факт очень любопытен, поскольку по­добный образ вполне можно считать навязанным человеку извне. То есть, с одной стороны, жела­ние обогащения вполне свойственно греховной природе человека, с другой стороны, в последние годы желание это в такой степени культивирует­ся и повсеместно проявляется, что невольно задумываешься: а не создается ли этот ажиотаж вокруг денег искусственным образом?

Возможно, во многом этот фактор связан с американским влиянием, а точнее, с влиянием философии потребления. Если вспомнить в двух словах эту философию, то сведется она к следу­ющему: чем больше потребляет каждый инди­вид, тем больше становится товарно-денежный оборот страны, тем лучше развивается экономи­ка страны, тем богаче становится страна, тем лучше живется каждому отдельному индивиду. То есть чем чаще ты покупаешь новые машины, тем больше производится машин, тем больше людей получают деньги за производство машин, тем богаче они становятся и тем больше машин имеют возможность покупать.

Именно такой выход нашла для себя Амери­ка, оказавшись когда-то в экономической деп­рессии. И с тех пор каждый уважающий себя американец покупает определенное количество товаров за определенный промежуток времени, одним словом, по-честному играет в эту филосо­фию потребления.

Какие-то близкие идеи начали витать в воз­духе и в нашей стране. Эти принципы интересно формулирует писатель Виктор Пелевин: чело­век в экономике воспринимается как клетка, которая поглощает и выбрасывает деньги. По­глощает он деньги, «чтобы уничтожить страда­ние от конфликта между образом себя и обра­зом идеального «сверх-я», создаваемого рекла­мой. Заметим, что дело не в вещах, которые можно купить за деньги, чтобы воплотить это идеальное «я», — дело в самих деньгах. Дей­ствительно, многие миллионеры ходят в рванье и ездят на дешевых машинах — но, чтобы по­зволить себе это, надо быть миллионером. Ни­щий в такой ситуации невыразимо страдал бы от когнитивного диссонанса, поэтому многие бед­ные люди стремятся дорого и хорошо одеться на последние деньги». Поглотив деньги, клетка на­чинает выделять их, «чтобы испытать наслаж­дение при совпадении упомянутых выше обра­зов». «Поскольку два описанных действия — поглощение денег и их выделение — противо­речат друг другу, (...) то выделение денег проис­ходит в скрытой форме, и человек всерьез счи­тает, что удовольствие связано не с самим актом траты денег, а с обладанием тем или иным пред­метом. Хотя очевидно, что, например, часы за пятьдесят тысяч долларов как физический объект не способны доставить человеку большее удо­вольствие, чем часы за пятьдесят, — все дело в сумме денег» [57]В. Пелевин. «Generation«П».
.

«Время — деньги», это от лукавого. Время есть начало святой вечности, сокровище неоце­нимое. Во всех земных делах и в самом времени открывается безграничный простор, обращен­ный к небу... Мгновение во благодати дороже тысячелетий: Люди все богачи, даже если им осталось земного времени только для одного покаянного вздоха (архиеп. Иоанн Сан-Францисский (Шаховской).

Многие психологи говорят о любви к трате денег как о психической зависимости, которая во многом сходна с зависимостью от наркотиков. Заметьте, как это засасывает. Стоит пожить не­которое время привольно, и уже так тяжело оказывается вернуться к скромному образу жизни. И совершенно непонятно, куда же эти деньги уходят. Вроде бы и не покупаешь ничего особенного. Ну, вот сегодня пообедал в рестора­не, а вчера пылесос для машины приобрел, а позавчера — цветы подруге. И куда только день­ги деваются?

Да даже бывает, не на себя деньги тратишь, а на друзей и подруг. То вечеринку устроишь, то прием, то кому-то подарок купишь. И испыты­ваешь от этого огромное удовольствие, при­нимая эти свои жесты за проявления щедрости. На самом же деле нередко мотивы такого пове­дения заключаются совсем в другом. Во-первых, здесь выражается стремление «быть хорошим» и даже где-то покупать чужую любовь. Во-вто­рых, все та же расточительность, которая не имеет с щедростью ничего общего, поскольку щедрость — это добродетель, а расточитель­ность — это проявление страсти. Разницу не всегда просто увидеть. Но можно попробовать наметить некоторые различия в ощущениях.

Во-первых, щедрость предпочитает действо­вать скрыто, тайно, так, чтобы «правая рука не ведала, что делает левая», и так, чтобы прини­мающий дар не знал, от кого дар этот исходит. Щедрость не ждет благодарности или восхище­ния. Щедрость дает тому, кто просит, а не тому, кто милее сердцу. Щедрость происходит от со­страдательности и любви к ближнему, а расточи­тельность — от тщеславия и самолюбия.

Пришедши же, одна бедная вдова поло­жила две лепты, что составляет кодрант. Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищ­ницу; ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое (Мк. 12; 42—44).

Одним словом, наша любовь делать подар­ки, как правило, к щедрости имеет очень отда­ленное отношение, хотя и является своеобразным антиподом жадности.

Присвоение чужого, лихоимство, воров­ство — желание взять то, что тебе не принадле­жит. Грехи эти, очень близкие по сути своей, различаются в основном степенью тех уступок, на которые идет наша совесть. Так, присвоение чужого — самая низкая степень, самая слабая, лихоимство — средняя, а воровство — самая высокая.

Мы все прекрасно понимаем, что значит украсть. Воровство не только грех, но и юри­дическое преступление. И все же для право­славного человека украсть — это не только организовать вооруженное нападение на су­пермаркет. Воровством можно также назвать массу мелких поступков, которые мы так часто совершаем.

Разве мы не воруем, когда ездим «зайцем» в транспорте? Разве не воруем, когда берем с работы скрепки и бумагу? Разве не воруем, когда не платим налоги?

У этих наших мелких подворовываний суще­ствует масса оправданий. «Ведь, проехав на трол­лейбусе бесплатно, мы ничего ни у кого не взя­ли», — говорим мы. Странно получается. Если мы заходим в магазин, берем буханку хлеба и не платим за нее, то это воровство. А если в троллейбусе едем бесплатно, то нет? «Но ведь мы не у человека берем, а у государства», — говорим мы. А кто сказал, что украсть у группы людей лучше, чем у одного человека?

И то же происходит с налогами. Мы с очаро­вательной непосредственностью заявляем о сво­ем благочестии, в то время как даже юридичес­кие законы (значительно более простые и легкие в применении) исполнять не можем, не то что Божий заповеди. А, между прочим, Церковь ни­когда не отменяла законов государства, всегда призывала отдавать «кесарю кесарево» и никог­да не поощряла нарушение этих законов.

«Не укради», — значит, не бери того, что тебе не принадлежит. То есть, по большому сче­ту, даже поднимая с тротуара кошелек, кем-то оброненный, мы уже совершаем воровство, впро­чем, можно назвать это снисходительно «при­своением чужого».

Разобраться здесь довольно непросто. Где заканчивается воровство, а начинается мшело-имство (стремление к приобретению излишне­го имущества, к роскоши)? Если ты взял вещь, заведомо никому не нужную, нарушил ли ты этим заповедь? Ну, например, принято выстав­лять недалеко от помойки коробки с книгами или какую-нибудь мебель, уже не нужную вла­дельцу. Можешь ли ты взять эти вещи, или это тоже будет грехом? Видимо, каждый случай тре­бует индивидуального рассмотрения со своим духовником.

Авва Иоанн Персианин однажды занял у брата один золотой, чтобы купить себе льна для рукоделия. Купив лен, он только принялся за работу, как пришел к нему другой брат и попросил немного льна, чтобы заштопать ру­башку, потом другой брат зашел и тоже попро­сил льна у аввы Иоанна. Так авва роздал весь свой лен и не сделал рукоделия, которое мог бы продать, чтобы вернуть долг. Через некото­рое время приходит к нему кредитор и требует вернуть золотой. Старец обещал расплатиться спустя некоторое время. Не имея чем вернуть, он отправился к авве Иакову и увидел на доро­ге золотой. Он не взял его, а, сотворив молит­ву, вернулся в свою келью. Через некоторое время снова пришел к нему кредитор с тем же требованием. Авва опять попросил отсрочки, снова отправился к авве Иакову и опять увидел на дороге золотую монету. Не взял ее авва Иоанн, а, сотворив молитву, вернулся в свою келью. На третий раз авва Иоанн поднял золо­той, пришел к авве Иакову и отдал ему монету со словами: «Авва, по дороге к тебе я нашел эту монету. Окажи милость, объяви в окрестности, не потерял ли кто ее? И если найдется владе­лец, то отдай ему». Три дня авва Иоанн искал владельца монеты, но так и не нашел его. Тогда старец сказал авве Иакову: «Если никто не потерял сей монеты, то отдай ее такому-то брату — я должен ему».

Несомненно, к лихоимству относятся также и взяточничество, спекуляция, всяческие опера­ции с уклонением от налогов, обналичиванием денег и прочее.

Мшелоимство, которое уже упоминалось, являет страсть к накоплению вещей, порой даже и ненужных, или страсть к роскоши. Многие люди обрастают имуществом, как снежный ком, катя­щийся по холму, — новыми слоями снега. Когда мы бесконечно улучшаем интерьер, меняем на­доевшую машину на самую последнюю модель, разыскиваем коллекционную мебель или часами выбираем очередной чайный сервиз, мы демон­стрируем именно страсть мшелоимства — приоб­ретательства и накопления того, что на самом деле является явным излишеством и не удовлетво­ряет наших реальных нужд. Ведь, положа руку на сердце, мы можем признаться в том, что все это никогда не спасет нас от голода, холода и бо­лезней, так как не отвечает ни одной потребнос­ти, кроме тщеславия, гордыни и любви к вещам.

Другим проявлением мшелоимства являет­ся бессмысленное накопительство. Мы вечно что-то храним: баночки, бутылочки, крышечки, пробочки, тряпочки и пр., представляя собой чуть менее гротесковый вариант Плюшкина, ко­торого можно считать самым ярким образом мшелоимца.

Любление подарков, или то, о чем мы гово­рили в предыдущей части, — любовь к бесплат­ному, на что, кстати, воздействуют многие рек­ламные ролики: «Дополнительные 5% — бес­платно», а также разнообразные акции распро­даж: Sale— 25%. Само слово «бесплатно» действует на нас просто магнетически, букваль­но завораживая наше сознание. Подарки любит каждый. Правда, в отличие от «халявы», в люб­ви к которой основную роль играет сребролю­бие, в пристрастии к подаркам нередко прини­мает участие и тщеславие. Потому что очень часто мы ценим подарки не сами по себе, а именно как знак внимания дарящего. Ведь часто мелочь, преподнесенная дорогим человеком, ста­новится для нас более значимой, нежели дорого­стоящий дар, сделанный человеком, к которому мы относимся плохо или равнодушно.

Неупование на промысл Бога, забота о завтрашнем дне, опасения старости, неча­янной нищеты и пр. В идеале истинный христи­анин вообще не должен думать о завтрашнем дне. Но большинство людей не способны на подобный подвиг. Все мы предпочитаем иметь что-нибудь на черный день.

Один человек работал в поте лица; из зара­ботанных денег он брал себе только то, что необходимо, а остальное раздавал нищим. Но однажды закралась ему в голову мысль: а что если я заболею? И он начал откладывать часть денег на случай своей болезни. В какой-то мо­мент начала у него гнить нога, и он потратил все отложенные деньги на докторов, но так и не получил исцеления. Тогда пришел к нему последний доктор и сказал, что ногу надо от­резать, а иначе сгниет все тело. Операцию назначили на следующий день. Ночью же явил­ся человеку Ангел и спросил: «Что тебе толку от накопленных денег, когда не смогли они спасти твою ногу?» Раскаялся тогда человек и начал слезно сокрушаться о своем грехе. Тогда Ангел дотронулся до его ноги, и она выздоровела.

Впрочем, это история из преданий. А что касается повседневной жизни, то в нашей стране бесполезность, тщетность накопления денег дол­жна быть вполне очевидна. После бесконечных кризисов, денежных обменов и прочих сюрпри­зов мало у кого осталась надежда обеспечить свою старость иначе, чем воспитанием хороших детей, которые будут заботиться о нас, когда мы постареем.

Кстати, довольно примечателен тот факт, что, лишившись своих банковских сбережений «на черный день», люди в большинстве своем впали в глубокую скорбь, хотя деньги эти не собирались в ближайшее время использовать, а хранили именно на всякий случай. Казалось бы, сам факт их пропажи не должен волновать до того момента, когда этот «всякий случай» насту­пит. Но как бы не так. Потеряв свое маленькое сбережение, человек начинает чувствовать себя совершенно незащищенным. Он не может положиться на Господа, но полагается на совершенно ненадежный банк и в результате вместе с деньга­ми теряет надежду, приходя в отчаяние.

Конечно, абсолютное нестяжание, о кото­ром идет речь в Священном Писании и трудах святых отцов, в миру почти недостижимо. Тем не менее, к нему надо стремиться.

В борьбе со сребролюбием надо прежде всего избегать нечестных путей приобретения богатства. С щепетильностью и скрупулезнос­тью воздерживаться от присвоения чужого.

Для начала взять, например, за правило все­гда оплачивать проезд, никогда не брать вещей с работы, до копейки возвращать долги. Нередко будут возникать ситуации, когда в транспорте много народу, у тебя крупные деньги — на та­лончик передать боязно. Подобные искушения обязательно будут, но их надо последовательно преодолевать, постоянно напоминая себе, что это нормальный ход вещей: «Не грешить слож­нее, чем грешить».

Следующей ступенью преодоления сребро­любия может стать подача милостыни. Сначала стоит взять за правило подавать каждому прося­щему хотя бы маленькую монетку. Можно даже специально на этот случай иметь в кармане ме­лочь. Потом можно увеличивать суммы милос­тыни. Или выделять ежемесячно определенную часть своего дохода на подаяние.

Можно освободиться от имущества, которое не представляет большой ценности или необхо­димости для тебя самого. Например, какая-то одежда, которая все еще в хорошем состоянии, но либо вышла из моды, либо просто не идет тебе, может быть отдана в детский приют, или в храм, или в какую-нибудь благотворительную организацию.

Именно с подобных мелочей начинается борьба со сребролюбием. Далее можно взять себе за привычку ни в чем не отказывать прося­щим. И так постепенно отрезать всяческие про­явления сребролюбия, отдавать как можно боль­ше, оставляя себе только самое необходимое.

Также можно попытаться ограничить себя в приобретении вещей, в которых нет необходи­мости. Например, покупка обновленной модели бытовой или аудиотехники совершенно бес­смысленна, так как гонимся мы именно за новиз­ной, а не за теми функциями, появление которых зачастую никак не отражается на их эксплуата­ции. Зачем, к примеру, новый мобильный теле­фон с цифровым фотоаппаратом, если уже есть фотоаппарат? Чтобы быть как все. Это «как все» медленно и верно превращает человека в жадного и агрессивного потребителя, теряюще­го в погоне за вещами и душевный мир, и соб­ственное «я».

Борьба со сребролюбием дается нелегко. Для преодоления этой страсти мы должны по-детски довериться Богу и поверить Ему, пове­рить в то, что Господь всегда хочет для нас только блага. Часто случается, что мы ослеплены сию­минутным желанием или страстью и, не имея возможности удовлетворить их, печалимся, не думая о том, что исполнение их может быть гибельно для нас. Мы должны надеяться на Гос­пода и на то, что Господь не оставит нас в скорбях без особого промысла о нас, а если и придется перенести нам болезни и нищету, так это для нашего же блага: или для очищения от грехов, или для вразумления, или же для усовершен­ствования в добродетелях, или же для избавле­ния от еще больших скорбей.

К. был преуспевающим бизнесменом, и ему казалось, что он сделал все, чтобы его жена и сын ни в чем не имели нужды. Жена не работа­ла, а сын учился в престижном колледже. Все отпуска они проводили за границей, перепро­бовав все доступные развлечения. Но мир в семье почему-то исчез. Жена была недовольна взаимоотношениями с К., обвиняя его в невни­мательности и вечном отсутствии. Отношения с сыном свелись к снабжению его деньгами и вещами. Вскоре он начал поздно возвращаться домой, на упреки и нотации родителей отвечал издевками и грубостью. К. все больше уходил в работу, выходные были ему в тягость. Семья оказалась на грани распада.

Тысячи семей живут сегодня именно так — прикрывая совместной тратой денег полное от­сутствие взаимопонимания и любви. В стремле­нии к роскоши и комфорту как-то забывается старая истина о том, что за деньги невозможно купить ни дружбы, ни любви, ни душевного мира, а без этого жизнь теряет смысл, душа смертель­но заболевает.

Стремление преодолеть сребролюбие означа­ет также для нас отказ потакать тому же чрево­угодию, а нередко — тщеславию и блуду. И вооб­ще, борьба со сребролюбием означает воздержа­ние от множества мирских удовольствий. Подоб­ный подвиг возможен только в том случае, если мы уверены, что наше существование не ограни­чивается этой жизнью и этим видимым миром.

В келью одного старца пришли разбойники и сказали: «Мы хотим взять все, что ты име­ешь». Старец безропотно согласился и помог им даже уложить вещи. Когда же разбойники ушли, старец увидел, что забыли они кошелек с деньгами. Тогда догнал он разбойников и отдал им кошелек. Поразившись такому поступку, воры вернули старцу все имущество и раская­лись в содеянном.

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

Умертвите убо уды ваша, яже на земли, блуд, нечистоту, страсть, похоть злую и лихомание, еже есть идолослужение...

Итак, умертвите земные члены ва­ши: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть и любостяжание, которое есть идолослу­жение.

(Кол. 3; 5)

Лихомание (любостяжание) — желание непрестающее иметь все более и более, ненасытимая страсть к богатству. Не против имения воо­ружает нас Апостол, а против лихомания. Имеем нужду в пище, одежде и крове, не можем не иметь и того, чем удовлетворяем ее. Но мерою имения нужно поставить удовлетворение нужде, которая пусть и указывает границы стяжанию и усилиям по нему. Кто же, минуя потребность, полюбит самое стяжание или имение, тот болит страстью любоимения, которая, завладев его сер­дцем, делается госпожею и всех его дел, мыслей, планов и предприятий. Тогда все бывает забыто и в себе и в других, и земля и небо; одно только имеется в цели — иметь и иметь. При таком настроении, имение бывает богом уже потому, что завладевает всем человеком. Но особенно оно бог для любостяжателя потому, что он все упование свое на него возлагает. И жизнь; и свое положение, и течение дел — все у него стоит прочно, потому что у него всего много. По­чивает он упованием на мамоне, и то, что от единого Бога следует ожидать, ожидает он от богатства. Оно для него идол, коему служит и работает, и на коего надеется. Почему лихомание и назвал св. Павел идолослужением.

Свт. Феофан Затворник. Толкование посланий ап. Павла. Послание к Колоссянам.

 

Глава 4. Гнев

Нет большей победы, как победить свой гнев и негодование.

Свт. Тихон Задонский

Гневом называется не просто шумная вспышка ярости, обращенная на ближнего (это только проявление), а злобное состояние души.

Мы часто считаем себя людьми негневливы­ми. Ну, случается, конечно, поссоримся с кем-нибудь. Но, в общем, не так уж часто это бывает.

На самом же деле язвы страсти гнева видны повсюду. Вспомним обычный свой заурядный день. Примерно две трети его проходит в состоя­нии раздражения. При этом раздражение мы испытываем на всё и вся: на звон будильника, на необходимость вставать, на погоду, на обрыз­гавшую нас машину, на бомжа, оказавшегося в одном с нами троллейбусе и издающего неприят­ные звуки и запахи, на дорожную пробку, из-за которой есть риск опоздать на работу, на водите­ля, на то, что нет свободных мест, на продавщицу в киоске, которая не может с первого раза рас­слышать, какие нам нужны газеты, на неработа­ющий лифт, из-за которого придется пешком подниматься на девятый этаж. К моменту при­бытия на работу окружающий мир успевает ра­зозлить нас (несильно, конечно, но все же) при­мерно раз двадцать. На работе, позлившись не­много на холод в помещении, плохо работающий телефон и отсутствие воды в кране, мы направ­ляем свой гнев на сослуживцев. Этот не так сказал, тот не так посмотрел, еще одна орет на весь офис и мешает работать. Вернувшись домой после тяжелого рабочего дня, мы слегка (по-доброму) поругаемся с женой или с мужем, покричим на детей и спокойно ляжем спать: день прошел нормально, как всегда.

Это наше постоянное недовольство окружа­ющим миром (недовольство, которое может вы­ливаться в крик, раздражение, обиды, злопамят­ство, желание отомстить и даже в убийство) и есть действие беса гневливости и страсти гнева в нас.

«Гнев — неистовая страсть, легко выводит из себя... зверскою делает душу и заставляет уклоняться от дружелюбного собеседования... У гневливого глаза мутны и кровавы и обличают возмущение сердца; а лицо долготерпеливого спокойно, глаза благосклонны и смотрят прямо» (прп. Нил Синайский).

Мы порой плохо различаем голос гнева, по­тому что слишком сильно завладела эта страсть нашими душами. Состояние гневливости кажет­ся нам абсолютно нормальным и естественным состоянием души. Мы сжились с этой страстью и даже вполне уютно чувствуем себя в ее компа­нии. Лишь изредка, ощутив ни с того ни с сего вспышку безудержной ярости, мы подумываем о том, что «нервишки, похоже, расшалились: не обратиться ли к врачу, не попить ли валерьянки на ночь?»

Гневная страсть в своем развитии проходит следующие стадии:

1 . Огорчение.

Это неприятное чувство, поселяющееся в душе от чьего-либо оскорбления или от непри­ятности и неудачи, приключившихся с вами по чьей-то вине. Вот вы с утра идете на работу, вдруг мимо промчалась машина и обдала вас грязью. Вас сразу охватил гнев, но если вы заставили себя промолчать и, помолившись, пе­реключили свои мысли на другое, это пройдет для вас без следа.

2. Смущение.

Если же вы продолжаете размышлять на тему: «За что мне все это, стоило только надеть новый костюм, а ведь как раз сегодня мне надо выглядеть хорошо...» и т.п. и т.д., — вы подкладываете дров в зажегшийся огонек, и вот уже повалил дымок — душа ваша смутилась. Но если на этой стадии вы удержитесь от проклятий незадачливому ездоку и помолитесь о своем вра­зумлении, то вы сможете погасить занявшееся пламя гневной страсти.

3. Раздражительность.

То чувство, которое кратко и в слабой степе­ни (хоть и достаточно остро) вы испытали при огорчении, теперь начинает бурлить и клокотать в сердце. От вас буквально валит пар — вы закипели от злости. Сердце ваше наполнилось клубами ядовитого дыма обиды, мысли сталки­ваются друг с другом, ввергая ваш ум в смятение: «Вот какой гад, а! Испортил мне вещи! Теперь как дурак буду весь грязный, чтоб его приподня­ло да стукнуло!» Но все же и в этом состоянии вы еще имеете запас сил для борьбы с собой, хотя уже трудно удержаться от греха действием. Пока не поздно, вы еще можете воззвать из глубины души к Спасителю, чтобы Он укротил вашу сердечную бурю, потому что у вас на это нет ни сил, ни желания.

Еще такое состояние мы можем назвать гне­вом, который пылает внутри. Этим внутрен­ним гневом называется не только тщательно скрываемая злость, не находящая выражения в словах и поступках. Обида — это тоже внутрен­ний гнев. Стоит понаблюдать хорошенько, и мы заметим, что обида всегда сопровождается злос­тью на обидчика. Гнев — это состояние души. Поэтому он в принципе может и не быть направ­лен на какой-то определенный объект. И неред­ко гнев наш распространяется на весь мир. Свт. Тихон Задонский говорил: «Как гнев, так и злоба рождаются от безмерного самолюбия. Ибо са­молюбец во всем ищет своей корысти, славы и чести. А если видит препятствие в чем-нибудь своему намерению и желанию, тем смущается, огорчается и гневается на того, кто творит пре­пятствие. И потому старается помочь делу гне­вом, то есть отомстить, что свойственно злобе».

4. Гнев.

Гнев есть открыто выраженное желание зла ближнему. В нашем примере вы хватаете с земли подвернувшийся камень или пустую бутылку и с силой швыряете их в злосчастную машину, гром­ко осыпая бранью и ее и водителя. Грех совершен в полной мере: вы привели себя в состояние гневной страсти и посягнули на здоровье и бла­госостояние водителя.

Гнев может быть долгим и кратким. Вот вы излили его на виновника вашей катастрофы и, весело насвистывая, поспешили на работу с чув­ством глубокого удовлетворения. А может быть и так, что совершенный вами грех не дает вам покоя еще целую неделю, но не совесть мучает вас, а мысль о том, что вас так страшно обидели, а вы так слабо отомстили.

Очень трудно бороться с гневом, пылающим в тебе, и трудно удержать его внутри себя. Но потакание этой страсти крайне опасно, ибо эта страсть лишает человека разума. Психологи не­редко советуют не подавлять гнев, а выплески­вать эмоции наружу. Верующий христианин ни­когда не согласится с правильностью этого сове­та. Если выразить свой гнев один раз, то в другой сдержаться будет уже вдвое сложнее. А сдер­жишь гнев, смолчишь на обиду и попытаешься просто упрекнуть в произошедшем себя самого и свою нетерпимость — так и в следующий раз будет проще смолчать. Повторимся, что лучшим средством для христианина в минуты раздраже­ния или при вспышке гнева является повторение про себя Иисусовой молитвы: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Молитва не просто помогает успокоиться (как счет до 10), но призывает Господа, Который по­могает справиться со страстью. Известны много­численные свидетельства самой что ни на есть практической помощи Иисусовой молитвы.

Надо также сказать, что не все вышеописан­ные состояния происходят в такой постепеннос­ти и с некоторой продолжительностью (от не­скольких секунд до бесконечности). Иногда че­ловек в момент взрывается сильным жестоким гневом, который подобно атомному взрыву сжигает в одно мгновение всю душу. Это новое состояние называется вспыльчивостью.

5. Вспыльчивость.

Еще св. Иоанн Лествичник открыл нам, что иногда во время гнева лукавые бесы скоро отхо­дят от нас, чтобы мы не догадались, что поражены гневливостью, и не боролись с нею, превратив одиночные вспышки раздражительности в неис-цельную страсть, полностью владеющую душой. Это то состояние, о котором в миру выражаются так: «Он, правда, вспыльчивый человек, но от­ходчивый». Последним словом мы словно хотим извинить, умалить страсть гнева, преуменьшить ее роль в душе. Вот на эту демонскую уловку и следует обратить нам особое внимание, чтобы не обманывать самих себя. Часто, накричав на ре­бенка, на жену, на мужа или на подчиненного, мы успокаиваем себя: «Мол, я же не хотел никого обидеть, просто день такой, а тут еще этот (эта) попался под горячую руку со своей бестолковостью. В общем, ничего особенного и не случилось, в крайнем случае куплю подарок и все такое». Действительно, часто нам удается лестью и подарками загладить, по крайней мере с виду, причиненную обиду. Но само потакание своей вспыльчивости способно ввергнуть нашу душу в пучину этой страсти, которая, наконец, научит нас вообще всегда чувствовать себя пра­вым, даже нанося кому-то оскорбления и побои. Так и подпадем мы под Божий суд, не подозревая о своей злобе.

Это помраченное состояние души граничит с еще более худшим проявлением страсти гнева — бешенством

6. Бешенство.

Само название этого состояния, производ­ное от слова «бес» показывает, что в нем чело­век уподобляется бесу, зачастую в буквальном смысле слова становясь одержимым.

Часто страсть гнева, проявляясь в бешен­стве, соединяется с блудной страстью и рождает садизм — получение удовольствие от своей яро­сти и от чужих страданий. Литература знает массу примеров бешенства, из истории же на ум сразу приходит печально знаменитая помещица Салтычиха, запоровшая и замучившая десятки неповинных людей. В нашей повседневности мы тоже с легкостью отыщем подобные примеры: это и кричащий начальник, и хватающиеся за ремень родители, и ругающиеся с продавцами или попутчиками в общественном транспорте граждане. Да что и говорить, когда каждый из нас, порывшись в памяти, отыщет там подоб­ные эпизоды своего поведения. Сколько раз мы яростно сжимаем кулаки, набираем в легкие побольше воздуха и начинаем самозабвенно кричать и изрыгать такие гадости, что посторон­ний наблюдатель почти физически ощущает бесовское присутствие в нас или рядом с нами. В таком состоянии чаще всего происходят так называемые преступления на «бытовой почве» или в состоянии аффекта, когда человек совер­шает убийство или вступает в драку «не помня себя», «выйдя из себя».

7. Гнев, который горит долгое время (злопамятство, или памятозлобие).

«Гнев обращается в злобу и злопамятство, когда долго удерживается и питается в сердце. Поэтому и велит Господь скоро его пресекать, чтобы не перерос в ненависть и злобу и тем не приложилось к злу большее зло. Солнце да не зайдет во гневе вашем; и не давайте места диаволу (Еф. 4; 26—27), — говорит апостол. Как пожар, если его не потушить сразу, многие поедает дома, так и гнев, если вскоре не прекра­тится, много зла учинит и бывает виной многих бед. Поэтому, по увещанию апостола, нужно сразу изгонять гнев из сердца, чтобы, усилив­шись, не причинил еще больше вреда и не погу­бил нас самих, гневающихся, и тех, на кого мы гневаемся», — учил свт. Тихон Задонский.

Злопамятство наиболее противно Богу. Ибо Господь заповедал нам прощать своего ближне­го. Мы же очень редко по-настоящему, искренне прощаем нанесенные нам обиды. Бывает, вспом­нишь обиду десятилетней давности — и вздрог­нешь. Если так, значит, не прощена та обида, а по-прежнему в сердце таится зло на человека, причинившего ее. А потом, когда удастся все-таки простить, то и подумаешь: «А что я, соб­ственно, обижался? Ничего ведь страшного мне не сделали. Это все я по глупости», — и сам на себя подивишься. Значит, прощена обида, и нет в сердце гнева. Вы можете на это возразить: есть такие обиды, которые нельзя прощать, но ведь Спаситель молился на кресте: «Отче, от­пусти им, ибо не ведают, что творят!» Господь заповедал не только прощать обижаю­щих, но и молиться за них, потому что несправед­ливо обижающие нас помогают спастись душам нашим. И святые благодарили своих обидчиков.

Мы легко, не задумываясь, говорим о себе: «Я злопаметен» или, напротив: «Я не злопамятен». Бывает и третий вариант: «Я зло прощаю, но не забываю». В первом случае памятозлобие выража­ется в стойкой неприязни к человеку, причинивше­му нам обцду. Мы так трепетно относимся к соб­ственной персоне, что не можем простить ближне­го, если он доставил нашему «я» неприятные эмо­ции. Есть даже люди, которые гордятся собствен­ным умением помнить зло. Но, как правило, дело обстоит значительно сложнее. В основном мы считаем себя людьми хорошими, умеющими про­щать причиненную обцду. Но всегда ли нам удается простить по-настоящему, всем сердцем? Не правда ли, прощение это нередко происходит только на внешнем уровне. В душе же продолжает жить гнев. Впрочем, иногда мы оправдываем свою злопамят­ность нежеланием общаться «с плохим челове­ком»! При этом в прошлом, во время общения с обидчиком, мы очень легко прощали ему «пороч­ность» и прекрасно знали про все его недостатки. Только вот не придавали им значения, пока они не касались нас лично. Мы со спокойной душой слуша­ем, как друг врет жене в телефонную трубку, но перестаем общаться с ним, когда наталкиваемся на его нечестность по отношению к нам, любимым.

Нередко случается и другой вариант. По-обижавшись немного на провинившегося това­рища, мы наконец великодушно прощаем его, произнеся при этом: «Кто старое помянет, тому глаз вон», — и продолжаем с ним «дружить». При этом, разумеется, считаем себя людьми исключительно незлопамятными. А потом, по прошествии двух-трех лет, в момент ссоры или размолвки вдруг как-то очень кстати всплывает старая обида, которую мы конечно же давно простили, а в этом разговоре она просто к слову пришлась. Наиболее яркими и горькими оби­дами мы даже нередко шантажируем прови­нившегося, заставляя его чувствовать себя вдвойне виноватым: во-первых, за свой непри­глядный поступок, а во-вторых, из-за нашего великодушия.

А бывает, мы действительно забываем о при­чиненном зле. И годами не думаем о нем. Но спу­стя много лет мы вдруг случайно вспоминаем старую историю, и в сердце вновь вспыхивает злость.

Мы часто говорим о любви к людям, но любовь эта проявляется только до тех пор, пока те не очень мешают нам. В действительности, прощать обиды и не помнить зла очень сложно. Возлюбить обижающего тебя — большой под­виг. И только по великой гордыне нашей и по неразумению мы с такой легкостью можем заяв­лять, что подвиг этот совершаем по пять раз на дню. И кто из нас может с чистым сердцем сказать, что простил ближнему обиду?

Противостоять памятозлобию крайне слож­но. Самый легкий способ — пресечь гнев в момент его появления и не доводить дело до сильной озлобленности. Если же гнев поселил­ся в душе, то действовать надо увещеванием и убеждением себя. Во-первых, стоит разобрать­ся в причинах своей собственной обиды. Что именно задело нас в сказанных словах или ка­ком-нибудь поступке? По большому счету, все наши обиды спровоцированы нашими же страс­тями. Если пристально вглядеться в любую си­туацию, то можно заметить: оскорбляющие нас всегда затрагивают порочные стороны нашей натуры.

Жена вряд ли с легкостью простит мужу измену. Она будет возмущаться, кричать на него, возможно, потребует, наконец, развода. Все ее подружки абсолютно и безоговорочно поддер­жат ее в «праведном» гневе. Но у нее всегда будет выбор: плюнуть на неудавшуюся семью и развестись или попытаться вымолить у Бога исцеление мужа от блудной страсти; кротостью, смирением и верой попытаться спасти семью, по заповеди апостола: Почему ты знаешь, жена, не спасешь ли мужа? (1 Кор. 7; 16).

Говорили о брате, соседе, великому стар­цу, что он, приходя к нему, крал, если что нахо­дилось в его келий. Старец же видел это и не обличал, но еще более работал, говоря: «Мо­жет быть, брат этот имеет нужду». И великую скорбь имел старец, когда так трудился и, од­нако, находил свой хлеб в оскудении. Когда же старцу приспела кончина, то окружили его бра­тия. Видя того, кто крал, старец попросил: «При­близься ко мне!» И, поцеловав его руки, сказал: «Братие! Я благодарен этим рукам, потому что через них иду в Царство Небесное». Брат, уми­лившись и раскаявшись, сделался и сам искус­ным монахом от дел, которые видел у великого старца».

Древний патерик

8. Ненависть.

Ненавидеть по В. Далю значит не терпеть, не любить, не выносить кого-л., чувствовать отвра­щение, омерзение, желать зла, быть кому вра­гом, питать вражду, злобу, самую сильную нелю­бовь. Ненависть же есть отвращение, зложелательство, сильная нелюбовь, вражда и зложелательство. Кому же свойственны эти чувства? Конечно, тому, кто сам носит имя противника и врага, то есть дьяволу.

Поэтому ненависть есть дьявол, а страсть гнева, дошедши до ненависти, есть дьявольское присутствие в человеке.

А) Жестокость.

Зачастую гнев, поселяясь в сердце, делает его бесчувственным к чужим страданиям или, напротив, приучает человека получать от них удовольствие. Такое состояние души получило название жестокости. Жестокий человек — это немилосердный, немилостивый, безжалостный, неумолимый. Обратите внимание, что все эпи­теты, характеризующие жестокость, состоят из корня слова, обозначающего некую добродетель с отрицающей ее приставкой не- или бес-. Думаем, что пояснять это состояние души не надо. Заметим только, что большинство страс­тей, овладев человеческой душой, порождает в ней и жестокость, так как длятого, чтобы удов­летворить свои корыстолюбие, сластолюбие или чревоугодие, не говоря уж о тщеславии или гор­дости, человек вынужден поступать жестоко по отношению к ближним. Такое состояние души именуется в аскетике окамененным нечувстви­ем, то есть полной нечувствительностью челове­ка к голосу совести и чужим страданиям.

Б) Мстительность.

Мстительность — это стремление ответить злом на зло. Грех этот является продолжением памятозлобия, которое и порождает ненависть. Нередко мы не только не можем забыть нане­сенную нам обиду, но и жаждем отмщения за нее. Во многих секулярных культурах месть привет­ствуется обществом. Здесь можно говорить не только о традиции кровной мести, распростра­ненной у некоторых народов, но и о кодексе чести, прославлявшемся в Европе в XVIII—XIX веках. Так и в России среди дворянства считалось недостойным простить обиду; напротив, обид­чика вызывали на дуэль, где обиженный нередко стремился лишить своего «врага» жизни.

Православие же относится с порицанием не только к самой мести, но и к желанию оной. Христос призывал отвечать добром на зло и подставить левую щеку, если тебя ударили по правой. Мы же в своей повседневной жизни часто не только не отвечаем добром, но действу­ем по древнему, дохристианскому закону: око за око, зуб за зуб. Да и такая вот «справедли­вость» далеко не предел. Бывает и хуже: челове­ку нанесли малую обиду, а он отвечает на нее большой, человека обидели неумышленно, а он злонамеренно отвечает тем же.

Определенный культ мести существует в об­ществе и сейчас. Если нам в магазине нахамила продавщица, мы чувствуем себя почти обязан­ными ответить ей грубостью. Сейчас, как и рань­ше, принято считать, что, терпя обиду, ты пока­зываешь свою слабость или трусость.

А., пережив предательство друга, лелеет в душе жажду мести. Приятель начинает отгова­ривать его:

—   Да ладно, ну ты же понимаешь, что в ссоре этой во многом виноват ты сам. В конце концов, будь великодушен и прости ему про­ступок, не мсти.

—   Ну хорошо, я-то могу быть великодуш­ным, я-то могу простить, но только он не пой­мет, что я простил от великодушия, а не по слабости. Он решит, что его поведение ос­тал ось безнаказанным, и в следующий раз опять поступит так же. И все остальные то же подумают. Поэтому надо ему отомстить, чтобы неповадно было.

Стоит ли говорить, что подобная позиция очень далека от православной. Более того, даже с общечеловеческой точки зрения она неразум­на. Если же рассудить здраво... Простить значи­тельно труднее, чем помнить зло, а, следова­тельно, о силе и духовной высоте человеческой личности говорит именно умение прощать, а вовсе не хорошо спланированная месть. Мало того, жизненные наблюдения показывают, что окружающие почти всегда интуитивно чувствуют мотивы твоих поступков: получив искреннее про­щение, сами раскаиваются в содеянном и не считают беззлобие слабостью. Другое дело, что прощение действительно должно быть искрен­ним. Нередко мы прощаем только на словах, демонстрируя таким образом не только душев­ное злопамятство, но порой действительно тру­сость или сознание своей слабости, которые удерживают нас от мести.

Случается и так, что человек немститель­ный, готовый помириться с обидчиком, подавля­ет в себе движения души и мстит просто для того, чтобы возвыситься в глазах окружающих, проде­монстрировать таким образом свою силу. Конеч­но, в таком случае в большей степени действует страсть тщеславия.

Мы далеко не всегда узнаем в себе мсти­тельность. Но следует помнить, что обида, не прощенная и затаенная в душе, обязательно рано или поздно вырывается наружу, и происходит это порой в весьма неожиданной форме. Мы про­должаем общаться с обидевшим нас человеком, а сами подсознательно ждем момента его сла­бости, когда нанесенный удар будет наиболее болезненным. Мы даже сами можем не осоз­навать, что осуществляем месть или ждем осу­ществления ее свыше: просто испытываем скры­тую радость, видя ближнего в несчастье.

Двое друзей. Один нанес другому обиду. Второй смолчал, стерпел, в общем, виду не показал, что затаил злость. Но в дальнейшем он будет всем общим знакомым жаловаться на обидчика, жаловаться так искренне и проникно­венно, что слушающие невольно начнут прони­каться к оскорбителю такой же злобой и нена­вистью, как и рассказчик. В результате обидчик, не сделавший, по большому счету, ничего страш­ного, будет ненавидим и гоним, будет окружен людьми, враждебно к нему настроенными. Весь коллектив на работе начнет косо на него смот­реть и избегать общения. При этом обиженный, возможно, даже и осознавать не будет, что свер­шилась месть: разве он мстил? Что вы! Конечно, нет. Он просто предупреждал окружающих об опасности общения с плохим человеком или искал у ближних сочувствия и понимания. Толь­ко с чем тогда связана та радость, которую испытывает это «беззлобное» существо, когда видит оскорбившего его товарища в полном одиночестве, отвергнутого всеми?

Такая месть еще страшнее открытой, потому что мстящий не только мстит, но еще и лукавит перед людьми и перед самим собой. Он даже не сочтет нужным бороться со своей мстительнос­тью, поскольку не видит ее.

Кстати, «протестировать» свою мститель­ность, распознать ее, по большому счету, не так уж сложно. Почувствовав скрытую радость при известии о неприятностях у ближнего своего, почувствовав скрытое удовлетворение из-за слов поругания в адрес знакомого, можешь с уверен­ностью сказать себе самому: я мстителен. А потом стоит задуматься, какую обиду не простил ты своему другу, за что именно жаждешь отмще­ния. Зачастую причиной радости может оказать­ся зависть. Но ведь зависть — это тоже своего рода результат обиды, ибо предмет уязвляет тебя своим превосходством.

Мстительность на более поверхностном уровне проявляется нередко в обычных разгово­рах. Мы не можем пропустить незамеченной и оставить безответной чью-то шутку, упрек, иро­нию. Как правило, мы чувствуем непреодоли­мую, почти неконтролируемую потребность от­ветить тем же. Точно так же происходит во время ссоры, возникает диалог, построенный по принципу «дурак — сам дурак». И как трудно бывает смолчать в ответ на резкую реплику собеседника, как трудно выйти из этого диалога, оставив последнее слово за противником. Мы ссылаемся в таких случаях на дурной характер, вспыльчивость и пр. А на самом деле именно жажда мести заставляет нас выкрикивать в лицо ближнего обидные фразы, которые никогда не были бы произнесены в другой ситуации и о которых мы впоследствии часто горько со­жалеем.

Вспомним знаменитого графа Монте-Кристо, персонаж одноименного романа А. Дюма. В восемнадцать лет Эдмон Дантес попадает в тюрь­му на пожизненный срок по ложному обвине­нию, состряпанному несколькими людьми, кото­рых он считал своими друзьями. Каждый из них извлек из его заключения выгоду: один женился на его невесте, другой получил прибыль и т.п. Благодаря счастливой случайности Эдмону уда­ется бежать и найти несметные сокровища. И вот через двадцать лет он возвращается, чтобы отомстить этим людям. Способы мести изощ­ренны и продуманны, они бьют по самым боль­ным местам и доводят бывших друзей до позора, разорения, безумия и самоубийства. Завершив месть, Эдмон, а теперь граф Монте-Кристо, ис­чезает, испытав сомнительное удовлетворение и страшное опустошение своей души. Этот роман мало кого оставлял равнодушным — великолеп­ная интрига, знание человеческой души, накал страстей, чудесные приключения. Фигура графа порождала массу подражаний у подростков, ко­торые видели в Монте-Кристо образец настоя­щего мужчины и романтического героя.

Другой подобный пример — таинственный Атос из «Трех мушкетеров», который, наверное, так или иначе покорил все читательские сердца. В молодости Атос собственноручно повесил свою молодую жену, которая оказалась беглой катор­жанкой, а затем превратился в мрачного мизант­ропа и, будем честны, запойного алкоголика.

Миледи из того же романа, та самая жена Атоса, которую он пытался убить, тоже замечательный пример подобной ненависти, как и прекрасная Диана из «Графини де Монсоро».

Таких героев в романах тьма-тьмущая. Чем же они так нравятся нам? Ведь, по сути, если разобраться, окажется, что именно ненависть, завернутая в обертку человеческого обаяния и выдаваемая за добродетель, так привлекает нас. Да-да, эти герои привлекают самой отврати­тельной, убийственной и злобной человеческой страстью, уподобляющей своих обладателей по степени злобы самим демонам, падшим ангелам. Вот так парадокс! Каким же образом ненависти удается принимать личину доблести и вызывать всеобщее восхищение?

Ненависть в человеке редко возникает на пус­том месте. Ненавидеть можно только то или того, кто причинил страдание. Во всех остальных случаях речь будет идти о других проявлениях страсти гнева. Неважно, было ли это страдание вызвано пустяком или тяжкой обидой, жизнен­ной случайностью или обдуманной несправедли­востью. Раз вспыхнув и пройдя все предыдущие стадии, ненависть возникает от памятозлобия, ко­торое, как плита, подогревает и не дает остыть кипящему чувству. Ненависть — это своеобраз­ная жажда справедливости, «око за око», жела­ние, чтобы человек, причинивший страдание, по­страдал сам в той же мере, испытав то, что испы­тывает обиженный. Именно поэтому для мстите­ля зачастую так важно напомнить своей жертве о причине его ненависти, о том, что ее вызвало.

Раз и навсегда Господь разрешил этот конф­ликт между обидчиком и жертвой, запретив не­нависть и месть словами: Мне отмщение и Аз воздам, говоря о том, что право восстанавли­вать справедливость и судить жертву и преступ­ника принадлежит Ему, Всеведующему Творцу и Промыслителю. Ведь кто, как не Бог, знает ис­тинные мотивы происшедшего, зрит в самую глубь человеческих сердец и знает, какою мерою воздать каждому, чтобы это послужило к его спасению? А потом не стоит забывать, что чело­веческие мерки справедливости весьма нена­дежны. Сколько раз Священное Писание, Цер­ковь напоминают нам, что если бы Господь был справедлив, то не «спасся бы никто живущий». Господь не справедлив, а милосерден, и нас при­зывает к этому. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут и суд без милости всем не оказавшим милости, — сказал Иисус Христос всем нам, чающим милостивого суда и уповающим на милосердие Божие. Как же мы осудим брата своего, да еще и дерзнем приговор привести в исполнение, когда не знаем, что ждет нас самих?

Вспомним и то, что ненависть вызывает но­вую ненависть, а осуществившаяся месть — взаимное желание отомстить. В странах, где су­ществует родовая месть, — на Корсике, в Ита­лии, на Кавказе — иногда целые поселки безжа­лостно уничтожаются ради такой вот «справед­ливости». Без жалости убиваются старики и дети, братья и сестры, жены и мужья тех, кто служит прямым объектом этой мести. Где ж тут справедливость? Это просто бойня. А погасить этот цепной пожар могут только любовь и кро­тость. Остановись в своей мести, и злоба потух­нет, как огонь без пищи. Ведь Сам Спаситель призвал нас к этому словами: А если кто уда­рит тебя по правой щеке — подставь левую. Это ведь именно об этой, личной злобе и личной обиде говорил Он, а не о непротивлении злу насилием вообще, как ошибочно растолковали это Лев Толстой и его последователи [58]См. об этом замечательный труд русского фило­софа И. Ильина «О сопротивлении злу силою».
.

А упиваемся мы описаниями разных «мсти­телей» потому, что в наших сердцах гнездится злоба на наших обидчиков, и, читая о торжестве чужой мести, втайне мы празднуем свою.

Именно поэтому всякая месть, какими бы «праведными» побуждениями она ни питалась и какую бы «справедливость» ни восстанавлива­ла, всегда преступна и греховна, а истинные ее вдохновители — злоба, поселившаяся в сердце, и демоны, ненавидящие нас всех и жаждущие нашей погибели.

«На усмотрение человека предоставлено — мстить или не мстить; многие считают, что месть сладка. Сладка месть лишь тому, кто отвечает натиску незаслуженного злодеяния никогда не ослабевающим натиском ненависти. Для этого он должен носить в себе огромный первобыт­ный заряд .ненависти, и тогда это не благород­ный характер; или он с удовольствием выстав­ляет напоказ силу своих оскорблений, что не­достойно мужчины. (...)

Подлец сделался теперь твоим злым ро­ком, змеей, которая впрыскивает яд прямо в твою душу. Ему удалось покатить камень зла; если ты ответишь, расщелина будет все увели­чиваться, все больше камней будет приведено в движение, пока не возникнет настоящая ла­вина зла. (...)

Что бы с тобой ни случилось, никогда не думай о мщении. Если нужно — да, думай о борьбе, о победе, о наказании. Но никогда — о мщении. Находи в себе духовные силы, чтобы сохранить холодную голову. Надо устранить последствия злых деяний. Надо обезвредить злодея. Надо установить истину и справедли­вость. Но стремление к возмездию, к тому, чтобы он страдал, чтобы ему было плохо, что­бы он был унижен, не должно быть ни твоею заботой, ни твоею радостью. Оставь место для Всезнающего Судии; не пытайся вершить прежде Него. Оставайся христианином и рыцарем!» [59]И.А. Ильин. Я вглядываюсь в жизнь. М., 2003. С. 208-210.
.

«Какое жалкое состояние — платить нена­вистью за ненависть и обидою за обиду. Что если враг сильнее тебя? К чему тогда послужит твоя любомстительность? Разве к ускорению твоей погибели? И при равных силах чего ожидать, если не взаимного падения и бедствия? На­конец, хотя бы он был и не в состоянии противо­стоять тебе, разве менее страшны тайные ковы, нежели открытое нападение? А терзающие за­боты, а ухищрения, а замыслы, а предприятия, обращающиеся на собственный вред, а мучи­тельные мысли даже о невозможной удаче своей и еще мучительнейшие об удаче противника, а, наконец, самые удачи, сопровождаемые са­мыми великими угрызениями совести, а иногда всеобщим презрением? Ах, сколько терзаний для сердца ненавидящего, оно есть ад на земле, пламя геенское» (святитель Филарет Мос­ковский) .

В) Человеконенавистничество.

Другой разновидностью ненависти является вообще ненависть к людям или к какому-либо человеку, получившая название мизантропии. Эта страсть была «популярна» в эпоху романтизма и возродилась сегодня с новой силой, получив мощ­ную поддержку в современной техногенной и исполненной агрессии культуре. Человеконена­вистничество может проявляться как в прозаи­ческих отношениях между невесткой и свекро­вью, соседями по дачным участкам и т.п., так и в сердечной злобе и ненависти к людям в целом. Часто мы можем наблюдать, как пожилая жен­щина, умильно тиская кошечку или собачку, бук­вально исходит ненавистью к «этим двуногим крокодилам», сиречь людям, которые не дают ее любимой кошечке или собачке гадить на детской площадке.

Так же весьма характерно высказывание из­вестной певицы Лаймы Вайкуле. В одном из своих интервью она рассказывала, что на содер­жание собаки (!) у нее в месяц уходит около двух тысяч долларов (или где-то около того), и сето­вала на то, что некоторые люди зачем-то тратят массу энергии на бездомных детей, при этом отчего-то не печалясь вовсе о наших бедных четвероногих братьях. Двуногие братья ее, судя по всему, не волновали.

Это и есть человеконенавистничество, вы­раженное светским языком в толерантном об­ществе.

Человеконенавистничество развивается из зависти, гордыни, эгоизма и самолюбия, когда свои интересы почитаются высшими, а все, кто им мешает осуществиться, вызывают злобу. Иногда эта страсть так укореняется в сердце, что человек просто пребывает в состоянии ненависти ко всем, не имея ни конкретного повода, ни цели. Такой человек за радость по­читает чужие страдания и сам стремится их причинять.

Крайними же проявлениями этой страсти являются сатанизм и ведовство, когда человек сознательно предает себя дьяволу и служит ему, творя дела злобы и ненависти.

9. Осуждение, злословие, злорадство.

Одним из самых усвоившихся и самых час­тых для человека проявлений страсти гнева яв­ляются осуждение и проистекающие из него зло­словие и злорадство.

Осуждение имеет свои степени. «Иное дело злословить или порицать, иное осуждать и иное уничижать, — говорит авва Дорофей. Пори­цать — значит сказать о ком-нибудь: такой со­лгал, или разгневался, или впал в блуд, и таким образом пристрастно сказать о чужом грехе. Злословим мы, когда пересказываем чужие грехи, сплетничаем, худо говорим о ком-то. Осуждаем мы, когда говорим о ком-то: «блуд­ник», «вор», «лжец». Осудить — значит, при­знать человека виновным в каком-либо грехе, произнести приговор всей жизни человека, на­звать греховным само расположение души».

Осуждение — грех крайне распространен­ный и очень страшный. Христос говорит: Не судите, да не судимы будете; ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувст­вуешь? Или, как скажешь брату твоему: дай, я выну сучок из глаза твоего; а вот в твоем глазе бревно? Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего (Мф. 7; 1-5).

Как часто осуждаем мы своих ближних! Как часто стыдим и обвиняем их! Стоит нам загово­рить о человеке, как обязательно проскользнет в наших словах нотка осуждения. Едем ли мы в метро, стоим ли в очереди в магазине, сидим ли в театре — беспрестанно мы вслух и про себя обвиняем: одного в хамстве, другого в неопрят­ности, третьего в задиристости. А уж как дело доходит до близких знакомых, так начинается полный разгул для осуждения. «К. ужасно лени­ва, Н. беспрестанно врет, Л. слишком безответ­ственна, С. ни одной юбки не пропустит». Мы подмечаем за своими знакомыми самые мель­чайшие недостатки и оплошности: «Вы видели, как он замешкался, когда я попросил денег в долг: жадноват, ничего не скажешь, жадноват». «Как ты можешь с ним общаться, он же скряга и трус?!»

Что может быть приятнее для нас, чем пере­мыть косточки соседу? С каким наслаждением и удовольствием обсуждаем мы чужие пороки, при­поминаем разнообразные случаи, когда человек проявил себя не с лучшей стороны. Впрочем, иногда мы бываем даже «великодушны», снис­ходительно подыскивая какие-нибудь оправда­ния жертве нашего злословия. И порой — чрез­вычайно «честны», высказывая в глаза другу все, что о нем думаем. Но чаще.— строги и непримиримы: «Да я бы таких...», «Да будь моя воля, я бы его...»

А бывало, придет человек за сочувствием, ну тут уж мы разгуляемся: «Я же тебе говорил, что так получится. Ты сам виноват, так что нечего теперь жаловаться».

Самое любопытное заключается в том, что мы обязательно рано или поздно сами наступа­ем на те же самые грабли. «Опытом дознано, что за какие грехи, телесные или душевные, осудим ближнего, в те сами впадем», — говорит прп. Иоанн Лествичник. В простонародье это называется «законом бумеранга» (бумеранг, брошенный в воздух, всегда возвращается к бросающему его). Так, женщина, осуждающая подругу за то, что та встречается с женатым мужчиной, обязательно попадет в похожую ситуацию и может так же не устоять перед искушением.

«Кстати, психологи также отмечают, что бо­лее всего мы видим в других те недостатки, которые нам самим свойственны. «Каждый судит о других по себе». Недаром честные и открытые люди, как правило, крайне довер­чивы, а отъявленные лжецы во всем видят под­вох. Мы просто не замечаем тех пороков, кото­рыми сами не обладаем. Если мы видим грех, значит, сами причастны к нему, и именно к этому греху. Осуждает ли ребенок кого за разврат? Он его не может видеть. То, что мы видим, мы отчасти имеем».

Свящ. Александр Ельчанинов.

Но все нам кажется, что наш порок, наш грех — мелочь по сравнению с грехом соседа. Себе мы находим уйму оправданий, а ему — никаких смягчающих обстоятельств.

В принципе не так уж трудно проверить, осуждаем мы или нет. Хотели бы мы услышать о себе те слова, которые произносим о дру­гих? Если гнев наш и осуждение направлены на сам грех, то одинаково они обернутся и на грех ближнего, и на наши собственные прегре­шения. И действительно, бывает, услышишь упрек от человека, который — ты уверен — горячо любит тебя, и не обидишься, а вправду устыдишься собственного поступка. И чувст­вуешь, что он действительно осуждает посту­пок, понимает его неправильность, но тебя са­мого не судит, а относится к тебе с терпением и любовью.

Но по греховности нашей не всегда удается осуждать грех, а не грешащего, поэтому святые отцы сами редко брались судить ближних и дру­гим не советовали, зная, что очень уж это боль­шое искушение.

Авва Пафнутий сказывал: «Однажды, пу­тешествуя, я по причине тумана сбился с дороги и очутился близ одного селения. Там встретил я некоторых срамно говорив­ших. Устранившись, я пал перед лицом Бога, осуждая себя самого. И вот Ангел идет ко мне с мечом и говорит: «Пафнутий! Все осужда­ющие братий своих погибнут от меча сего. Но ты хорошо сделал, что не осудил их, а сми­рил себя пред Богом, как будто бы ты совер­шил грех их. Посему имя твое вписано в книгу жизни».

Часто человек, готовый судить своего ближ­него, сравнивается с тем, кто несет перед собой корзину с горсткой песка, а за плечами — ог­ромный мешок с песком. Притом песок в корзи­не — грехи брата его, которые ему видны, а песок в мешке за плечами — его собственные, которые остаются невидимыми. Точно так же судящий уподобляется человеку, имеющему в доме собственного мертвеца и идущего плакать над мертвецом соседа. «Не осуждай блудника, хотя ты и целомудрен, потому что и сам ты так же, как он, преступаешь закон. Ибо сказав­ший: не прелюбы сотвори, — сказал также: не суди [60]Древний патерик.
.

Ну, и, наконец, какое право мы имеем осуж­дать кого-либо, если нам не дано знать, что скрывается за тем или иным человеческим по­ступком. Осуждение — принятие на себя функ­ций Самого Бога, Который Один знает о дей­ствительной степени вины человека.

Злорадство же гораздо хуже и злословия, и порицания, и осуждения. Сплетничая и пере­мывая кости знакомым, мы все-таки не желаем им большего зла, и чаще всего нам совсем не хочется, чтобы наши слова достигли их ушей. Мы и болтаем как бы для пользы ближнего, показывая таким образом наше отрицатель­ное отношение к грехам. Но злорадство уже обнаруживает в нас сходство с демонами, так как только бесы радуются падению и гибели человека. Злорадство и ненависть — родные сестры, и редко одна показывается без другой. Злорадство состоит в том, что человек, в конеч­ном итоге, радуется расширению, распростра­нению, победе зла, а духовное радование заклю­чается в том, что настоящий христианин радует­ся о прекращении зла, о победе Христа над злом. Бесы, а с ними и злорадный человек весе­лятся самой беде, которая постигла кого-либо, а радость христианская смотрит на начало и конец всякого дела, на его цель и следствия, имея в виду спасение человека от смерти и рабства греху.

 

Глава 5. Печаль

Железо ржа поедает, а сердце печаль сокрушает.

Русская народная пословица

Ибо печаль ради Бога

производит неиз­менное покаяние ко спасению;

а печаль мирская производит смерть.

2 Кор. 7; 10

Любящий мир много имеет печали,

а презирающий все, что в мире, всегда весел.

Прп. Нил Синайский

Под словом «печаль» в православии разумеется состояние грусти, скорби или заботы. То значе­ние, в котором «печаль» употребляется в светс­ком обществе, включается в православное зна­чение слова, но является не единственным его составляющим. Печаль обязательно связана с какими-то тревогами и влечет за собой общее состояние дискомфорта в душе.

Единственная печаль, которая допустима, — это скорбь о своих грехах. Но святые проводят четкую грань между печалью-страстью и пе­чалью — скорбью о грехах. Второе чувство, по свидетельству святых отцов, несет с собой мир и покой, тогда как первое — неприятные ощуще­ния, тоску или тревогу.

Заботы одолевают нас ежедневно. Мы вол­нуемся о завтрашнем дне, боимся выговора от начальства, расстраиваемся из-за разбитой чаш­ки, нервничаем перед экзаменом, тревожимся за здоровье близких, отчаиваемся оттого, что нас бросила жена или муж, убиваемся из-за смерти друга, переживаем из-за финансового кризиса. Мы вечно жалуемся на жизнь, сетуем на нехват­ку денег. Мы никогда не бываем довольны жиз­нью. Всегда нас в ней что-то не устраивает.

Жили два друга. П. был очень богат, а Н. крайне беден. П. стеснялся своего богатства и того, что он находится в лучшем финансовом положении, чем его приятель, и вечно одаривал друга сверх меры. Через какое-то время дела у П. пошли плохо: у него сгорел дом, нагрянула налоговая инспекция, продажи пошли на убыль. Н. же тем временем становился на ноги: нашел работу и начал зарабатывать деньги. Приятели продолжали общаться и не сильно интересова­лись финансовым положением друг друга. П. продолжал по мере сил помогать Н., несмотря на собственные довольно стесненные обстоя­тельства, а Н. все сетовал на вечную нехватку денег. Ситуация эта длилась несколько лет. Каково же было удивление П., когда он случай­но узнал, что доход его приятеля в несколько раз превышает его собственный.

Здесь надо заметить, что Н. совершенно не прибеднялся. Он действительно считал, что на­ходится в крайне плачевном материальном по­ложении. В этих жалобах выражалось вечное недовольство жизнью, столь нам всем присущее.

Православная Церковь учит со смирением принимать все, что посылает Господь: не роптать и не лить слезы из-за неудач и не скорбеть о потере или неимении земных благ.

Вспомним историю Иова.

В давние времена жил праведный человек по имени Иов, который старался всею жизнью своей угодить Богу. Господь наградил его за бла­гочестие разными благами. Он имел большую Оемью и был очень богат.

Но диавол стал клеветать Богу на праведно­го Иова: «Разве даром богобоязнен Иов? Отни­ми у него все, что у него есть, — благословит ли он Тебя?» Бог же, чтобы показать, насколько, верен ему Иов, разрешил диаволу отнять у Иова все, что тот имел. И вот в один день разбойники угнали скот праведника, а огромный вихрь раз­рушил его дом и погубил детей. Но Иов не только не стал роптать на Бога, а сказал: «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!»

Диавол не удовлетворился этим. Он снова стал наговаривать на Иова: «За жизнь свою отдаст человек все, что есть у него: но коснись его костей, его тела (т. е. порази его болезнью), — увидишь, благословит ли он Тебя?» Бог разре­шил диаволу лишить Иова и здоровья. И вот заболел Иов самой страшной болезнью — про­казой. Тогда даже жена стала уговаривать его сказать слово ропота на Бога, а друзья его, вместо того чтобы утешить, расстраивали не­винного страдальца своими несправедливыми подозрениями. Но Иов остался тверд, не поте­рял веры и лишь просил Господа открыть, за что Он наказывает верного раба Своего. Тогда Господь оправдал, Иова и открылся ему. Правед­ность Иова была вознаграждена.

Так и мы должны относиться к одолевающим нас мирским напастям. Не печалиться ни об имуществе своем, ни о здоровье своем. Мы дол­жны твердо помнить, что на все есть воля Божия.

Но кто из нас способен относиться к мир­ским благам с такой легкостью? Страсть печали одолевает нас во всякий момент, когда что-то происходит не так, как хотелось бы.

Печали существуют два вида.

а) Первый одолевает по прекращении гнева или причиняется нанесенными убыт­ками или потерями и неисполнением желаний. Этот вид печали часто бывает вызван другими страстями: гневом, блудной похотью, сребролюбием или тщеславием. Когда мы жаж­дем удовлетворения своей страсти, но не получа­ем его, то впадаем в печаль, которая может доходить до самой крайней своей степени — отчаяния.

Одним из самых распространенных приме­ров такой печали можно назвать тоску человека в случае влюбленности без взаимности. Мы вож­делеем другого человека, но не получаем от него внимания и взаимности. Несмотря на все уси­лия, предмет нашей страсти остается к нам безу­частен. Мало-помалу впадаем мы в печаль и считаем это свое состояние в высшей степени романтичным. Порой даже кичимся им. Мы пе­рестаем думать о чем-либо, кроме своего не­сбывшегося желания, жалеем себя и таковой же жалости требуем от других. Точно так же реаги­руем мы порой и на другие неосуществившиеся желания: на разлуку с близким человеком, на проблемы со здоровьем, на недостаток денег, на отсутствие признания со стороны окружающих.

Мы можем впасть в печаль из-за того, что лишились работы или имущества, и долго опла­кивать потерю. Иногда слезы эти неразумны даже по человеческим меркам, ибо на них тра­тится столько времени, что давно можно было найти другую работу или вернуть себе потерян­ное сторицей. Тем не менее человек, поддавшись печали, становится слеп и глух и к доводам рассудка, и к зову сердца. Ему кажется, что он лишился самого главного. Сильна также бывает печаль по умершему, которая тоже до добра не доводит, ибо вместо того, чтобы молиться за упокой души дорогого человека, уповая на вос­соединение с ним после смерти, мы начинаем роптать на Господа и жалеть себя, тем самым не только не принося облегчения душе умершего, но и свою погубляя.

б) Второй вид печали происходит от опасений и страхов за свою участь или от неразумных забот и может называться многопопечительством. Излишняя забота о своем имуществе, о своих ближних, о своем будущем тоже проявление печали. Наверное, символом этого вида печали можно считать стра­хование. Как известно, страховать сейчас можно что угодно и от чего угодно. Страхуются имуще­ство, жизнь, здоровье и пр. Но многопопечи-тельство выражается не только в приобретении страховки. Мы всеми силами оберегаем свое имущество: прячем его за железными дверьми, за охранными сигнализациями, складываем день­ги в несгораемые сейфы и помещаем их в надеж­ные банки — стоит ли говорить, что все без толку. На любой замок существует отмычка, и любой банк может разориться. Мы заботимся о своем здоровье: ежегодно проверяемся у врачей и совершаем профилактические процедуры, а потом во время одной из таких процедур случай­но подхватываем какую-нибудь страшную ин­фекцию. Мы крайне печемся о своих близких: все время пытаемся устроить жизнь друзей и родственников, страшно волнуемся, если дети поздно возвращаются... И сколько еще других забот лишает нас сна и покоя,

А между тем Христос говорил: Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? (Мф. 6; 26—27).

А уж как мы переживаем по поводу своего будущего! «А что если...», — говорим мы себе, рисуя в воображении картины неудачной судь­бы. А что если мой сын вырастет и станет нарко­маном? А что если муж потеряет работу? И вот мы уже не находим себе покоя, уподобляясь героине известной сказки, которая (героиня) представляла, как родит ребенка, тот вырастет, пойдет в погреб и на него упадет мотыга. Кто из нас не расписал жизнь своих детей, кто не ре­шил, кем они станут, где будут учиться и где будут жить, когда выйдут замуж или женятся? Кто из нас не держит в шкатулочке деньги на черный день или на старость?

Подобные заботы не только греховны, но и бесполезны. Они происходят от маловерия и чрезмерной гордости. Мы, забывая о своей не­мощи и слабости, считаем, что можем собствен­ным силами чего-то добиться. Как можно зага­дывать на несколько лет вперед, если нам не дано знать, что будет завтра? Какой смысл печа­литься о завтрашнем дне, если сегодняшний еще не прожит? Мы считаем, что можем распоря­диться своей или чужой жизнью лучше, чем Гос­подь, но так ли это на самом деле?

Разве дано нам знать, как будет лучше для нас самих и для ближних наших? Недаром даже поговорка есть: «Все, что Господь ни делает, все к лучшему».

Печаль — страсть весьма опасная, посколь­ку крайнее ее проявление — отчаяние, доводя­щее порой человека до самоубийства. А само­убийство — единственный грех, не подлежащий прощению, поскольку самоубийца не может уже раскаяться. Иуда не будет прощен не потому, что предал Христа, а потому, что впал в отчаяние и повесился.

Но все вышесказанное совершенно не зна­чит, что нужно сидеть на диване, плевать в пото­лок и уповать на милость Господа. Святые отцы говорят: «Все, что тебе надо исполнить, — исполни, а остальное возложи на Бога».

Все мы должны добывать хлеб насущный в поте лица своего. Мы вынуждены ходить на работу и зарабатывать деньги, чтобы кормить себя и свою семью. Мы вынуждены стирать, убирать и готовить еду, вбивать гвозди и чинить водопровод. И все это, разумеется, надо делать. Но все происходящие неудачи надо восприни­мать с должным смирением и не печься излишне о своем будущем.

Представьте себе человека, смастерившего кораблик и пустившего его вниз по реке. Что толку ему следовать неотступно за своим кораб­лем, если все равно он ничего не может поделать в случае беды. Разумный человек идет к устью реки, поджидает там свое судно и надеется, что оно доберется до устья невредимым.

Так и мы должны запускать свои кораблики, уповать на милость Божию и не предаваться печали, если кораблик затонул.

Жалеть себя — дело для человека обычное. Нередко мы думаем, что никто не превосходит нас в несчастьях. Ну у кого жизнь тяжелее?! Как часто слышишь: «Что твои проблемы в сравне­нии с моими проблемами?»

Целые дни мы проводим в хлопотах и забо­тах, а вечера — в огорчениях по неудачам. Но...

«Не думай, что ты один терпишь скорбей больше всякого. Как живущему на земле невоз­можно избегнуть этого воздуха, так человеку, живущему в этом мире, невозможно не быть искушенным скорбями и болезнями. Занятые земным, от земного испытывают и скорби; а стремящиеся к духовному, о духовном и болезну-ют» (прп. Ефрем Сирин).

«Печаль одиночества связана с несоответ­ствием человека Господу Иисусу Христу. Чув­ство одиночества есть знак несоединенности со Христом...Тут сокровеннейший источник жажды людей, так часто ими неверно и гибельно удов­летворяемой — лишь в области телесной и психической...» (архиеп. Иоанн Сан-Францисский (Шаховской).

Для преодоления печали важно помнить, что скорби, которые мы претерпеваем в этой жизни, посылаются для нашей же пользы, а вовсе не в наказание. Прп. Нил Синайский говорит: «В скорбях более всего будь благодарен, потому что через них яснее ощущается благодать заступле­ния». А кроме того, во всех скорбях о земных предметах мы же сами и виноваты. Недаром го­ворят, что, только потеряв что-то, человек пони­мает, насколько был привязан к потерянной вещи. Нередко слышишь: «Для меня деньги не имеют значения», — но оказывается, что не име­ют они значения только до тех пор, пока находят­ся в наличии. Если же человек, бросающийся подобными фразами, разорится, то печаль его будет безмерна. «Кто возненавидел мир, тот из­бежал печали. Если же кто имеет пристрастие к чему-либо видимому, то еще не избавился от нее; ибо как не опечалиться, лишившись любимой вещи?» — говорит св. Иоанн Лествичник. Так что любые скорби надо воспринимать как пре­дупреждение и напоминание о наших пороках.

У К. было много друзей-христиан, но он в какой-то момент своей жизни встал на дурную дорогу: ушел из семьи и поселился с любовни­цей. Однако жизнь не складывалась, повсюду его преследовали неудачи и несчастья. Да и сама женщина оказалась скорее в наказание, чем в радость: он даже пытался выгнать ее, но не мог. Однажды К. встретил старых друзей и начал жаловаться им на жизнь:

— Остальные живут ничуть не лучше, и им все ничего, все с рук сходит, а меня так вот Господь наказывает, — говорил К.

На это один из его друзей ответил:

— Что же ты хочешь, у тебя столько верую­щих друзей, и все мы молимся за тебя, каждое воскресенье поминаем на литургии. Так неуже­ли ты думаешь, что Господь оставит тебя и позволит спокойно жить в блуде, а не будет ежедневно пытаться наставить тебя на путь истинный?

Многие святые говорят о терпении скорбей и поруганий как о самом верном пути к Цар­ствию. «... установлен Богом закон, более твер­дый, чем небо и земля, закон, что многими скорбями подобает в нити в царствие Божие. А мы в настоящее время пришли в такой период жизни человечества, когда спасаются ис­ключительно только безропотным терпением скорбей, с верой в Бога и надеждой на Его милосердие. Другими путями сейчас не умеет спасаться никто», — писал современный под­вижник игумен Никон (Воробьев).

К проявлениям печали святитель Игнатий (Брянчанинов) относит следующие грехи: огор­чение, тоска, отсечение надежды на Бога, сомне­ние в обетованиях Божиих, неблагодарение Бога за все случающееся, малодушие, нетерпеливость, несамоукорение, скорбь на ближнего, ропот, от­речение от креста, покушение сойти с него.

Самоубийство

В православной аскетике есть несколько мнений по поводу того, проявлением какой страсти яв­ляется грех самоубийства. Иногда его считают следствием гордости, иногда уныния, иногда — плодом гнева и печали.

Свт. Игнатий (Брянчанинов) называет помыс­лы о самоубийстве среди грехов хулы на Духа Святого, а отчаяние считает проявлением уны­ния. Другие же свв. отцы говорят об отчаянии как о следствии печали. Не стремясь разрешать подобные богословские споры, мы все-таки склонны причислять отчаяние и мысли о лише­нии себя жизни к проявлениям печали, посколь­ку, как правило, попытки самоубийства связаны с нежеланием далее переносить жизненные скор­би, будь то несчастная любовь, или тяжелое финансовое положение, или презрение окру­жающих, или потеря доброго имени, или, как это чаще всего случается с молодыми, отсутствие цели в жизни и одиночество. Так и хочется вос­кликнуть вместе с В. Розановым, знаменитым русским публицистом и философом: «Некуда было пойти? Да пошел бы к бедному! Не было цели в жизни? Да помог бы в занятиях неуспева­ющему мальчику или приискал бы службу ли­шенному ее! Совершенно очевидно, что стоило бы двум самоубийцам встретиться, чтобы не было ни которого. Один самоубийца «нашел бы смысл в жизни», сплотившись личною жизнью с тем, кто «дошел до самоубийства под гнетом безысходной нужды». Но и для этого требуется желание и воля, а печаль и уныние, соединяясь к жалостью к себе парализуют волю, жизненные силы человека. В качестве примера осмелимся предложить печально знаменитое привидение «плаксы Миртл» из «Гарри Поттера». Кто не читал, сообщаем, что это вечно рыдающее и жалеющее себя привидение девочки обитало в туалете, где когда-то эта девочка покончила жизнь самоубийством из-за того, что «ее никто не понимал». Жестокая шутка автора? А может быть, это достойное воздаяние самоубийце и предупреждение живущим? Строки о «плаксе Миртл» вызывают смех, но смеемся мы не над девочкой, а над дошедшей до абсурда жалостью к себе, злопамятством и эгоизмом, которые терза­ют нас. И образ туалетного призрака напоми­нает нам о собственных обидах на весь мир, которые заслуживают именно такого загробного бытия, как плескание в бачке унитаза. Ведь, если мы не хотим посмертно топиться в унитазе, значит, нам следует по-другому жить и не уто­пать в слезах здесь и сейчас. И привидение самоубийцы, обитающее в туалете, как нам ка­жется, лучшее средство удержать подростков и молодых людей от такого вот конца, развенчав мнимый подвиг самовольного и всегда позорного бегства с поля жизни.

Интересно заметить, что мысли о самоубий­стве приходят в моменты праздности и безделья, а, кроме того, в ситуациях, которые, по большо­му счету, особенной сложностью не отличаются. Так, с трудом представляется, что кто-то захотел бы наложить на себя руки во время корабле­крушения или в момент прыжка с парашютом, или в иной экстремальной ситуации, заставляю­щей человека бороться завыживание. Редко кончают жизнь самоубийством и те, кто чув­ствует на себе ответственность за судьбы дру­гих: детей, престарелых родителей, доверивших­ся людей. Самоубийство — это результат не­любви к себе и ближнему, безответственности и малодушия тех, кто решается убежать от про­блем. Самоубийцы — это в некотором роде трусы и подлецы, которые решаются причинить боль близким, выскочить на ходу из жизни, бро­сив тех, кому призваны помогать. «Самоубийца всегда «уродует», «обезображивает» все вок­руг себя.. Этого нельзя забыть» [61]О самоубийствах.//В.В. Розанов. Террор против русского национализма. М, 2005. С. 334—347.
. В мирное время процент самоубийств значительно выше, чем в военное. Важно то, что фактически никог­да мысли о самоубийстве не несут под собой достаточных оснований. Отчаяние не всегда яв­ляется результатом действительно бедственно­го положения, но чаще результатом излишнего попечения о своем бедствии.

«... Заметьте, в оставляемых записках (са­моубийц) никогда не звучат слова любви — к брату, к сестре, ну о родителях не говорим — «изгибшие создания». Ну, родителей не нужно любить, не стоит, — «консерваторы», «чинов­ники»: а товарища, друга, какого-нибудь боль­ного в больнице, какого-нибудь «Ваньку пере­хожего»? Как это до двадцати лет дожить и ни к кому не привязаться?! К бабушке, к тете, к дяде? Но нет: «никого не виню», «ухожу —-потому что нет смысла в жизни». Да «смысл» есть, он под ногами: будь для кого-нибудь кос­тылем! Как нет «смысла», « не нахожу смысла», когда вокруг везде страдание, нужда, нехватка средств прокормиться, вынужденная работа в престарелости, в болезни. «Нет смысла в жиз­ни» — это и значит «никого не люблю». Ибо «любовь» и есть уже «смысл». Страшны эти рассуждения — и я готов все взять сейчас на­зад, как только мне укажут очевидную невер­ность мысли; но долбит она в голову: не есть ли в большей своей части самоубийства — тайный уход из жизни тайного греха, вот этого сердеч­ного, вот этого душевного, сводящегося имен­но к жестокости, к бесчувственности? И к неко­торому притворству и фальши, которыми оде­та или задрапирована такая жизнь?» [62]Максим Горький о самоубийствах.//В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М., 1996. С. 594-596.

Часто в моде на страдания и самоубийства оказываются виновны так называемые деятели культуры, которые неплохо зарабатывают на рас-сусоливании различных высот и красот само­убийства. Модные писатели, публицисты, ху­дожники, кинорежиссеры и музыканты смакуют различные подробности суицида, причем вовсе не спеша обменять свои кресло, апельсиновый сок и утреннюю сигарету на могильных червей и мокрую глину. Популяризуя идеи смерти и играя на исканиях и идеалах молодежи, они сеют ужас­ные семена отчаяния, тоски и безнадежности. Возьмем, к примеру, модные романы Б. Акунина с его «Кладбищенскими историями» — своеоб­разной одой смерти. Самоубийство и смерть — главные герои этого литературного произведе­ния, сеющего в наших душах отнюдь не добро, а скорее тиражирующего пороки и страсти самого автора. Жаль только, что никто не проведет за руку Пелевина и Сорокина, Акунина и прочих перед глазами тех матерей, жен, детей, братьев и сестер, которые по их вине потеряли своих близ­ких, чьи души были развращены и изуродованы подобным «творчеством». Вспоминаются роза-новские слова о подобных «людях искусства», как нельзя лучше оценивающие их вклад в умно­жение жестокости и смерти.

«Жестокости много, но ужасно мало стра­ха. Особенно у публицистов его мало. Преве-селенький народ, да и не мудрено: такие гоно­рары получают. Оставим их, взглянем на моло­дежь, на юношей и девушек.(...) Есть явная жизнь и есть тайная жизнь. В «явь» выходят гробы, могилы, кладбище; но им предшествует ужасная ночь внутри, ночь одинокая, без звезд, без месяца... Туманы, облака там ходят, что-то липкое пристает к душе, как мокрая простыня, как засасывающая тина. Что спасет? Воспоми­нания о прекрасном поступке. Но его нет. Что еще спасет? Если я кого-нибудь люблю. Но я никого не люблю. Так зачем же жить?! — с этим ужасным чувством, увы, истинным чувством, т.е. с действительным сознанием: «я ни для чего живу», сбрасывается конвульсивно свечка или огарок, мерцавшая в пустой, ничем не на­селенной комнате, на пол...

Суть в этой ужасной, сырой, холодной ком­нате без жильцов, которая предшествует вся­кому въявь самоубийству» [63]Максим Горький о самоубийствах.//В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М., 1996. С. 594-596.
.

Борьба с печалью крайне сложна. Страсть печали практически не находит внешнего выра­жения, а посему при ее нападениях невозможно идти от совершенствования своего внешнего по­ведения к внутреннему, как это происходит с некоторыми другими страстями. Посему остает­ся действовать только увещеванием себя, мо­литвой и постом.

Печаль, как говорят св. отцы, приходит в те моменты, когда какая-то иная страсть наша не получила удовлетворения. Мы, будучи одержи­мы сребролюбием, хотели денег, но не получили их — и вот мы печалимся. Мы были обижены и взалкали отмщения, но не смогли его совер­шить — снова печаль. Мы влюблены и жаждем добиться ответного чувства от предмета своей страсти, но наш возлюбленный остается бесчув­ственным — и снова мы в печали.

Для борьбы с печалью мы должны сначала разобраться, какая именно страсть стала ее причиной. Найдя корень своей печали, надо за­думаться о том, какую пользу мы получаем, не имея возможности удовлетворить свое же­лание. 

Особенно имеет смысл поучиться беспечаль­ному терпению различных бедствий у мучеников, пострадавших за Христа. На их крови взошли семена христианства, и их подвигом веры и не­злобия тысячи людей уверовали в спасение, ко­торое даровал нам Христос. XX век дал России беспримерное количество мучеников и исповед­ников, которые терпеливо сносили голод, холод, пытки и унижения ради любви к Христу. Вспом­ним и пример царской семьи, которая перед лицом смерти беспечально и мужественно пре­бывала в любви и надежде на Бога.

Добродетелью, противоположной печали являются надежда и упование на Бога, детское доверие к нему и желание потрудиться на благо ближнего. Чтобы прогнать печаль, необходимо отвлечься от саможаления и попытаться дея­тельно пожалеть другого. Подайте милостыню от души, помогите подмести церковный двор, окажите поддержку находящимся в беде ближ­ним, займитесь рукоделием в пользу малоиму­щих или храма. Попросите прощения у тех, кого вы обижаете, помогите по хозяйству членам ва­шей семьи. Любое ваше волевое действие, на­правленное на благо другого человека, принесет вам утешение, потому что настоящее счастье — это любить кого-то, а не приобрести чью-то любовь.

Любовь к бесчестию есть исцеление раз­дражительности; псалмопение же, милосер­дие и нестяжательность суть убийцы печали (прп. Иоанн Лествичник).

 

Глава 6. Уныние

Не унывает кто на Бога уповает.

Русская народная пословица

Уныние есть изнеможение души,

а душа в изнеможении, не имея того,

что ей свойственно по естеству,

не устаивает мужественно и против искушений.

Прп. Нил Синайский

Унывать, по словарю Даля, означает грустить, безнадежно падать духом, робеть, отчаиваться, терять всякую бодрость и надежду, не находить ни в чем утешения.

Унынием в аскетике называют изнеможе­ние, усталость души.

«Как больной не выносит тяжелого бреме­ни, так унылый не в состоянии тщательно испол­нить Божие дела; ибо у того телесные силы в расстройстве, а у этого не осталось сил душев­ных» (прп. Нил Синайский).

Разницу между печалью и унынием уловить иногда бывает довольно сложно, тем более что первая страсть часто перетекает во вторую. Тем не менее мы попытаемся обрисовать различия. Печаль суетна и побуждает на многие хлопоты и размышления.. Одержимый печалью человек или стремится как-то обустроить свою жизнь, или переживает о том, что это не удается. Так, поте­ряв корову, он пытается понять, где был недо­смотр, и еще с большим усердием принимается охранять остальных коров. Заболев простудой, он начинает сокрушаться о том, что вчера съел мороженое.

Иначе проявляет себя уныние. Потеряв ко­рову, человек, одержимый унынием, перестает охранять остальных коров вообще, заранее уве­ренный, что все равно все они потеряются или будут украдены. А заболев, не пытается лечить­ся, внушая себе, что лечиться абсолютно беспо­лезно. Если человек, одержимый печалью, недо­оценивает Промысл Божий о себе, то одержи­мый унынием недооценивает Его милосердие. Печаль заставляет надеяться исключительно на собственные силы, уныние же отнимает надежду вообще. Даже акт самоубийства, являющийся следствием печали, есть не что иное, как самово­лие. Как объясняют свое намерение самоубий­цы: «Это единственный выход, я загнан в тупик, и ничего не остается больше делать» — не есть ли это последняя попытка настоять на своем? Уныние не ведет к самоубийству, ибо человек не верит ни в Божию милость, ни в собственные силы. Печаль можно утолить, если убрать при­чину оной (вернуть потерянное имущество и т.д.), уныние, как правило, не имеет какой-то конк­ретной причины, только мнимую (если человеку, впавшему в уныние из-за потери имущества, Вернуть потерянное, он не обрадуется: в этот раз нашлось, а в другой не найдется).

Уныние нередко имеет выраженную хроно­логическую зависимость: усиливается в полу­денные часы, что дало основание именовать его «бесом полуденным». К ночи обычно страсть эта уменьшается или стихает вовсе.

«Бес уныния, который также называется «полуденным» (Пс. 90; 6), есть самый тяжелый из всех бесов... Прежде всего этот бес застав­ляет монаха замечать, будто солнце движется очень медленно или совсем остается непод­вижным, и день делается словно пятидесяти­часовым. Затем бес понуждает монаха посто­янно смотреть в окна и выскакивать из келлии, чтобы взглянуть на солнце и узнать, сколько еще осталось до девяти часов, или для того, чтобы посмотреть, нет ли рядом кого-либо из братии. Еще этот бес внушает монаху нена­висть к месту, роду жизни и ручному труду, а также мысль о том, что иссякла любовь и нет никого, кто мог бы утешить его. А если кто-нибудь в такие дни опечаливает монаха, то и это бес уныния присовокупляет для умножения ненависти. Далее сей бес подводит монаха к желанию других мест, в которых легко найти все необходимое ему и где можно заниматься ремеслом менее трудным, но более прибыль­ным. К этому бес прибавляет, что угождение Господу не зависит от места, говоря, что по­клоняться Ему можно повсюду (Ин. 4; 21-24). Присовокупляет к этому воспоминание о род­ных и прежней жизни; изображает, сколь дли­тельно время жизни, представляя пред очами труды подвижничества. И, как говорится, он пускается на все уловки, чтобы монах покинул келлию и бежал со своего поприща»

Авва Евагрий

Задолго до научных психиатрических изуче­ний депрессивных состояний святые отцы опи­сали достаточно точно и достоверно клиничес­кую картину этого душевного недуга. Уныние порождает чувства утомления, отвращения, со­жаления о якобы потерянном времени, внуша­ет, что человек не может спастись, что усилия его тщетны, труды пропали даром и прочее; приводит его в физическое изнеможение, дос­тавляет беспокойство, вызывает смятение ума, волнение души, которая лишается в это время своих благоприобретенных добродетелей и твердости. Человек становится малодушным, уязвимым, неспособным для духовных усилий и подвигов.

Иногда уныние имеет довольно ярко выра­женные физические симптомы. Оно сопровож­дается тяжелым сном и тяжелым пробуждени­ем. Резко повышается утомляемость, появ­ляется одышка. Кроме того, наблюдается фак­тически полная атрофия воли. Трудно заставить себя делать повседневную работу, тяжело со­средоточиться. Внимание становится несобран­ным и рассеянным. Часто посреди фразы или какого-то дела человек будто отключается на несколько секунд, а включившись обрати, не может вспомнить, о чем говорил или что соби­рался сделать.

«Пишешь, что иногда такая скука нападает, что не знаешь, что и делать. Скука бывает от безделья, а если ты занят и у тебя дело есть, то это не скука, а тоска — нежеланная гостья монаха и живущего с монахами. Иначе назы­вается она «уныние» — бес полуденный. Помнишь, говорится в Библии про Саула: И возмущал его злой дух (1 Цар. 16, 14). Давит душу тяжело, апатия в мир тянет, к людям. Монахов сей бес сильнее еще давит и душит, особенно кто поддастся ему. Ну, тогда хоть криком кричи, на стену полезай, волосы рви. И у-у, как лихо! Главное, тут молитва на ум не идет, бесчувствие, безвкусие духовное напа­дает. Нужно преодолеть себя, переломить, встать на молитву и класть земные поклоны с молитвою Иисусовою, а потом вслух по-цер­ковному читать псалтырь — кафизмы одну или две. Мне всегда это помогает. Миротворно и умилительно также бывает чтение в эти мину­ты про Страсти Христовы, особенно Гефсиманская ночь: Начал скорбеть и тосковать... Душа Моя скорбит смертельно (Мф. 26, 37-38). О Господи, Господи! Сделай так, чтобы когда затоскуем мы по Тебе, Радости нашей, тосковали с Тобой бы...

Вас гнетет только бесенок полуденный, а нас, монахов, целый бесище. Только нюни-то тут и распусти — он тебе покажет. А как разо­решься на него, растопчешься, задашь хоро­шую встрепку, небось струсит, сразу сбежит. Потом прогоню полуденного-то и начну ко Гос­поду вопить... И дивно, непостижимо, неведо­мо откуда придет помощь, подкрепление и такая нежная, такая теплая, сладкая ласка, что ни на какие мирские радости и неги не проме­няешь ее. И не страшно тогда одиночество, и никого, ни знакомых, ни друзей — никого не хочется видеть, хотя одни враги лишь кругом жили, и те не страшны... Ты пишешь, что всё тебя оставляет тогда: молитвы нет, душа на­полняется страстями, ум — сомнением, серд­це — унынием, дух никнет. Это есть явный штурм души сатаною, страшный и жуткий, бывает и длительный. Подобные штурмы ис­пытывали и великие святые подвижники. По­мню, с владыкой Арсением гостили на Угреши. Прав митрополит Макарий, он как раз пережи­вал подобный штурм, он сказал нам: «Помоли­тесь обо мне, трудно, тяжко, совсем никну, дух безнадежья полнейшего томит меня». И мы ничем не могли утешить, никак. Об этом без-надежье и туче писала схимонахиня Серафи­ма. Она молилась о нем, и у него прошел этот дух безнадежья и никновения. Но зато на нее сугубо напал дух сей. Так что она криком кри­чала молитву Иисусову».

Свщмч. Серафим (Звездинский), еп. Дмитровский

Уныние бывает двух видов.

а) Уныние, вгоняющее в сон. Выражается в лености тела и души. Многие психологи гово­рят о том, что желание сна — подсознательное желание смерти. В отличие от отчаяния, в кото­ром человек желает смерти телу, прекращения страданий, впав в уныние, он хочет вечного сна. Одно из желаний, свойственных унынию, вгоня­ющему в сон, — уснуть и никогда не просыпать­ся. Притом спать хочется без снов.

Человек, одержимый унынием, может про­водить дни напролет на диване, ничего абсолют­но не делая. Он начинает пренебрегать своими обязанностями, убегает от общения, запускает все в доме и себя самого. Его ничего вокруг не интересует и не радует. Он может много есть, но еда не приносит удовольствия. Его преследует ощущение бессмысленности бытия, то, что в психологии принято называть «экзистенциаль­ным вакуумом».

«Уныние очень похоже на сонливость. Все пущено на самотек. Человек погружается в грезы наяву, уходит в нереальный мир, в меч­тания. Дремота не ждет ночи. Закрываешь гла­за—и можно считать, что настало время ноч­ного сна. И как ни странно, но именно в момен­ты, когда у нас недостает энергии действовать на самом деле, наши мечты полны гордости, силы, власти, успеха. Когда мы погружены в дело, то, чем мы заняты, требует всего нашего внимания, но в мечтах первое место занимает любоначалие, жажда власти, гордые устрем­ления».

Митрополит Сурожский Антоний

б) Уныние, которое гонит из дому.

Внешне проявления этого вида уныния прямо противоположны предыдущему. Человек начина­ет вести довольно активный образ жизни, в ос­новном предаваясь развлечениям. Он все время стремится к общению и веселью. Появляется страх одиночества, потому что одиночество ведет к первой форме уныния. Человек ищет все более и более изощренных развлечений, отдавая пред­почтение наиболее экстремальным. Если снача­ла во время приступа уныния достаточным кажет­ся пойти в гости, то довольно скоро спокойное общение с друзьями уже не в состоянии прогнать «полуденного беса» — он настигает и в гостях, и в театре, и на улице. Развлечения становятся бурными: дискотеки, ночные клубы, блуд. На пос­ледней стадии человек может обратиться к нар­котикам, рискованным приключениям, всякого вида извращениям. Проблема заключается в том, что «убежать» от уныния нельзя. Оно везде на­стигнет и набросится на беглеца с пущей силой.

Прп. Иоанн Кассиан повествовал, что, на­чав жить в пустыне, он был одолеваем унынием. И вот однажды он рассказал авве Моисею, что накануне был крайне расслаблен недугом уны­ния и не мог иначе освободиться от него, как сходивши к авве Павлу. «Нет, ты не освободился от него, — сказал ему авва Моисей, — но еще больше показал себя ему преданным и покор­ным. Потому что потом оно еще сильнее будет нападать на тебя, как на труса и беглеца, уви­дев, как ты с первой схватки дал себя победить и тотчас убежал с поля брани, если только не решишься ты вдруг бороться с этим врагом вместо оставления кельи или погружения в сон».

Несмотря на все различия между двумя ви­дами уныния, они имеют много схожих симпто­мов. Человек, одержимый унынием, которое го­нит из дому, также страдает повышенной утомля­емостью, общим неважным самочувствием, он также небрежен по отношению к своим обязан­ностям, празден, ленив, забывчив, капризен.

В жизни проявления уныния мы встречаем буквально на каждом шагу. Одним из наиболее распространенных признаков оной страсти мож­но считать обычную скуку и праздность: состоя­ние, когда нет желания заниматься делами и в то же время не можешь найти себе развлечения.

Так, например, Евгений Онегин несомненно был одержим страстью уныния: все ему опостылело, и ни в чем не мог он найти отрады. В русском языке существует множество названий (исконно русских и иноязычных) для уныния: скука, ханд­ра, апатия, депрессия, сплин, меланхолия.

Уныние часто ведет к мечтательности, к ухо­ду, как сейчас говорят, в виртуальный мир. Кста­ти, чрезмерное пристрастие к чтению художес­твенной литературы, к кино, театру есть также проявление уныния: погружаясь в книгу, мы тем самым заменяем реальный мир воображаемым. Любовь к компьютеру чаще всего тоже порож­дена унынием и являет собой все ту же попытку убежать от реальных проблем и конфликтов, которые нет желания и сил разрешить.

Проявлением уныния святитель Игнатий Брянчанинов называет следующие грехи:

Леность ко всяком доброму делу, в особен­ности к молитвенному. Оставление церковного и келейного правила. Оставление непрестанной молитвы и душеполезного чтения. Невнимание и поспешность в молитве. Небрежение. Неблаго­говение. Праздность. Излишнее успокоение сном, лежанием и всякого рода негою. Перехож­дение с места на место. Частые выходы из кельи, прогулки и посещения друзей. Празднословие. Шутки. Кошуны [64]Кошунить, или кощунствовать означает насме­хаться над священными предметами, отзываться о них с презрением, бранно, пошло. Синонимы: поругать, осквернять, буесловить, суесловить.
. Оставление поклонов и про­чих подвигов телесных. Забвение грехов своих. Забвение заповедей Христовых. Нерадение. Пле­нение. Лишение страха Божия. Ожесточение. Нечувствие.

Важно заметить, что именно на унынии за­мыкается первый круг страстей. Во всей после­довательности мы видели, как одна страсть при­водит к другой, и как, преодолевая одну страсть, можно ослабить следующую и упростить с ней борьбу. Теперь мы добрались до корня шести первых страстей. Уныние — это недостаток веры, неупование на Бога. Бес уныния заставляет че­ловека сомневаться в существовании Бога и ­искупительном подвиге Сына Божия Иисуса Хрис­та, в необходимости своего спасения.

Опасность уныния в том, что поражение в схватке возвращает человека на самую первую ступеньку лестницы, на ту ступеньку, с которой он начинал свою борьбу со страстями. Столк­нувшись с унынием, человек ощущает бесполез­ность всех проделанных до того трудов, ослабля­ет свою решимость и оказывается не готов отражать новые нападения страстей.

Именно на унынии легче всего сломаться в подвижнических трудах. Потому что уныние ве­дет к праздности, а праздность — ко всем ос­тальным грехам. Святые подвижники говорят, что трудящегося одолевает один бес, а пребыва­ющего в праздности — легион.

Начинаются проявления уныния с лености.

Праздность — мать всех пороков, а ле­ность — прямое следствие праздности или ни­чегонеделания. Лекарством от многих страстей, а особенно от лености и уныния святые назы­вают труд.

«Труд неприятен нам, как узда, накинутая на наше сердце, стремящееся к вечному, невозму­тимому счастью, но без этой узды сердце, предо­ставленное необузданности своих стремлений, сбивается с дороги и, если оно порывисто и возвышенно, быстро достигает бездонной про­пасти ничем неутолимой скуки и мрачной апа­тии; если же оно мелко, то будет погружаться день за днем, тихо и незаметно, в тину мелких, недостойных человека хлопот и животных ин­стинктов» [65]Труд в его психическом и воспитательном значе­нии.// К.Д. Ушинский. Проблемы педагогики. М., 2002. С166
.­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­______________

Мы и сами знаем, что работа отвлекает от дурных мыслей, стабилизирует и нормализует жизнь. Вместе с тем труд — это прекрасное и практически единственное средство для само­усовершенствования своих личных качеств, сред­ство, которое к тому же дает нам возможность принести пользу ближнему.

«Высылая человека на труд, Творец сделал труд необходимым условием физического, нрав­ственного и умственного развития, и самое счас­тье человека поставил в неизбежную зависи­мость от личного труда. (...) Труд сделался отли­чительным признаком сына земли, знаком его падения и указанием пути к совершенствованию, признаком бессилия и залогом силы, (...) клей­мом рабства и печатью свободы; жизнь и самое счастье стали трудом; но зато в труде же нашел человек и жизнь, и единственно достойное его счастье» [66]Труд в его психическом и воспитательном значе­нии.// КД. Ушинский. Проблемы педагогики. М., 2002. С. 166.
.

Но в то же время труд сам не должен ста­новиться целью жизни. Так, например, иудей­ский, а затем и христианский запреты трудиться в «день седьмой» связаны с опасностью идолослужения мамоне. День седьмой мы отдаем Богу и отдыхаем от труда, направленного на стя­жание.

Празднословие (пустоговорение).

Грех празднословия хоть и не смертелен, тем не менее часто является источником многих других грехов. Как праздность является хорошей почвой для любого зерна порока, так и праздная речь рождает множество тяжких грехов. Празд­нословие почти всегда влечет за собой злосло­вие, потом сквернословие, вскоре — ложь и клеветничество, шутки, разнообразные прегре­шения словом, призывание нечистого, клятвы, упоминание имени Господа всуе (например, слово «обожаю», произнесенное по отношению к какому-либо предмету, так как «обожаю» — уподобляю Богу) и многие, многие другие грехи.

«Не в том дело даже, что мы говорим много. Разумеется, есть и это. Но не в этом «празд­ность» слов. Праздность — значит бесплод­ность, она коренится в духе уныния, малодушия, мечтательности, которые приводят к жажде вла­сти — и мы говорим, когда не должны бы, и живем в воображаемом, а не в реальном мире. И это очень важно, потому что мир Божий — мир реальности. Мир дьявола — мир мечтаний и нереальности. Мир Божий реален, в нем присут­ствуют все трудности, вся жесткость того, что реально. Дьявол предлагает нам мир, в котором нет ничего реального, хотя все кажется доступ­ным. Мы всесильны, наша гордость удовлетво­рена, мы славны, мы воображаем себя всем, чем не являемся в реальности. Мы отважны и сме­лы, хотя еще ничего не совершили. Мы спим, но мир реальности принадлежит тем, кто бодрству­ет» (митрополит Сурожский Антоний).

Испокон века молчание считалось большой добродетелью. Молчание — золото, говорят в народе. Многие подвижники принимали на себя обет молчания (их называли молчальниками) и годами не разговаривали ни с кем.

Кстати, психологи также признают важность произнесенного слова в жизни человека. Мы все прекрасно знаем и чувствуем, что, произнося какую-нибудь мысль вслух, укрепляемся в ней. Именно на этом построены системы аутотре­нинга, в практике которых недостаточно про себя прочитать имеющийся текст, но обязатель­но произнести его вслух.

Точно также, произнося как бы между про­чим злые слова в адрес ближнего, мы постепен­но будто бы убеждаем себя в том, что действи­тельно ненавидим его. Вообще, тот факт, что наши слова несут с собой заряд некой энергии, признается и всеми религиозными мыслителями (в самых разных религиях), и современными уче­ными, исследующими психику человека. Так, про­износя вслух (даже в шутку) имя нечистого, мы тем самым призываем его к себе. То же происхо­дит, когда мы произносим имя Господа. Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда. Ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься (Мф. 12; 36).

В принципе, любая сказанная фраза уже символически совершившееся действие. Таким образом, следя за своей речью, надо представ­лять, что все сказанные тобой слова становятся реальностью. Такое упражнение научит словес­ному воздержанию и трезвению, которые очень много значат для христианского спасения.

Смех и шутка.

Смех, шутка, ирония — вещи совсем неод­нозначные. Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь, — заповедует апостол Па­вел всем христианам. Радость, в которой пребы­вает праведник, не имеет ничего общего с тем весельем, которое исходит от шутки и влечет за собой чаще всего унижающий кого-либо смех. Если мы с вами посмотрим пословицы и пого­ворки, сложенные нашим народом о смехе и веселье, мы и там увидим четкое разграничение между «добрым» и «злым» смехом. «Кто в радо­сти живет, того и кручина неймет», — сказано о жизнерадостном и не помнящем зла характере. Но в то же время народ помнит и о другом юморе: тебе смешно, а ему тошно. Так что, шутку лю­бишь над Фомой, так люби и над собой, — замечает пословица.

Православный взгляд на юмор как таковой весьма осторожен. Для нас, живущих в атмосфе­ре пошлых анекдотов, постоянного зубоскаль­ства и кривляния в развлекательных передачах, комедий и иронических детективов, это кажется странным, потому что мы привыкли полагать, что шутка «строить и жить помогает». Но мы не замечаем, как постоянная несерьезность и иро­ния размывают самые дорогие для нас чувства: супружескую любовь, отношения к родителям, патриотизм, скромность и целомудрие. Это об­ратная сторона смеха, его демоническое свой­ство. Недаром дьявол всегда изображается пол­ным иронии и всегда готовым посмеяться над всем. Именно об этом опасном характере юмора и иронии и предупреждают нас св. отцы.

«Кто смеется над ближним, тот как бы кле­вещет на него, а клевета ненавистна Богу и людям (прп. Ефрем Сирин).

«Чувство юмора заставляет рассматривать свои и чужие поступки под более широким углом и с более дальних позиций, от чего они выглядят нелепыми. Это чувство охлаждает энтузиазм, высмеивает надежду, оправдывает недостатки, утешает в неудаче. (...) Широкий угол и дальняя позиция не дары выдающейся природной муд­рости, но всего лишь сгусток мнений данного общества в данный момент» [67]Торнтон Уайлдер. День восьмой.
.

С одной стороны, юмор нередко помогает в борьбе с пороком, выставляя его смешным и нелепым. С другой стороны, эта борьба приоб­ретает совершенно иной смысл: не спасение души, а желание повеселить общество, которое по какой-то причине сегодня решило высмеять тот или иной порок. Именно поэтому Н.В. Го­голь, мечтавший, что его «Ревизор» или «Мерт­вые души» послужат к исправлению общества, не только не был понят этим обществом, но и испытал на себе обвинения в безумии и «религи­озной мании», а книги его остались памятника­ми желчной иронии, а не христианской любви. Не говоря уж о том, что нередко высмеиваемые черты, например малограмотность или слабо­умие, с точки зрения верующего человека, не являются недостатками, заслуживающими об­личения.

Шутка рассматривает и порок, и доброде­тель как бы через уменьшительное стекло, в результате чего первый перестает быть страш­ным, а вторая — прекрасной. Глядя на мир через призму юмора, человек забывает, насколько серьезно то, что происходит в нем. Шутка часто связана с иронией, а ирония — с цинизмом. Чувство юмора ведет к умеренности, к тому, что «не горячо, не холодно, но тепло». Мы все боим­ся быть смешными. Как часто мы отказываемся от своих идей, от своего мнения, от своей пози­ции только потому, что кто-то высмеял их. Каза­лось бы, что здесь такого? Разве смех убивает или калечит? Почему наши внутренние взгляды, способные выдержать периодически довольно серьезные испытания, пасуют перед чьим-то иро­ничным языком?

В реальности людей высмеивающих всегда боялись, ибо смех их не только бичует пороки, но и разрушает все, что другим дорого. В дей­ствительности сами шутники, как правило, край­не несчастны, потому что они все видят через искаженное зеркало иронии, их действия пропу­щены через ее фильтр, они не способны про­явить искренние чувства, потому что искренние чувства всегда крайне серьезны. Они живут с вечной оглядкой на других и на саму госпожу иронию, ставшую в их жизни своего рода куми­ром. И в этом цинизме обнаруживается их соб­ственная пустота. Ведь такой смех выжигает в душе и цель жизни, и ее смысл, порождая в душе мучительное раздвоение на наблюдателя и на­блюдаемого. Характерным примером жертвы такого юмора и иронии является персонаж ро­мана Лермонтова «Герой нашего времени» Пе­чорин, который много зла принес ближним и себе именно благодаря такому отношению к миру.

Для многих знакомых общение с О. было сущим наказанием. Уж если кто попадался ей на язычок, то спасения не было. Но и поссо­риться до конца с ней никто не решался: уж больно остроумной и способной расшевелить любую компанию девушкой она была. Однажды на исповеди О. призналась священнику, что ей кажется, будто ее сознание раздваивается. В общении с близкими, на молитве и в разговоре с любимым человеком О. казалось, что одна ее часть с холодным любопытством наблюдает за ее жизнью и поступками, постоянно ирони­зируя над собой и над окружающими, а вторая пытается хоть что-то почувствовать на самом деле, а не сквозь эту иронию. Батюшка посове­товал О. во время молитвы просить у Бога, чтобы он убрал из ее сознания эту раздвоен­ность, этот «голос» иронии и самоанализа. Ког­да О. поведала нам эту историю, она сказала, что благодаря Богу незаметно для нее самой эта раздвоенность исчезла, но стоит чересчур развеселиться в компании, как она вдруг ви­дит себя со стороны и, вспомнив о прошлом, быстренько прикусывает не в меру заболтав­шийся язык.

В то же время святые знали, как может обнадежить человека, вернуть ему бодрость духа вовремя сказанное доброе, веселое слово. Мас­тером таких шуток был оптинский старец прп. Амвросий, обладавший великим даром рассуж­дения духов и видевший насквозь человеческие страсти. Он нередко заключал христианскую муд­рость в шутливые стихотворения:

Скука — унынию внука, а лени — дочь.

Чтобы отогнать ее прочь,

В деле потрудись,

В молитве не ленись;

Тогда и скука пройдет,

И усердие придет!

А если к сему терпения и смирения прибавишь,

То от многих зол себя избавишь. [68]Архим. Агапит. Жизнеописание иеросхимонаха Амвросия. Ч. 1. М., 1900. С. 103.

От уныния же приходят ожесточение и не­чувствие сердца. Уныние подобно сну души, когда всякие чувства, направленные на спасе­ние, оставляют ее. Душа, пребывая во сне уныния, перестает ощущать свою греховность. Подобное состояние св. отцы называют окамененным нечувствием. Отсутствие истинного по­каяния в своих прегрешениях, нежелание ис­правиться, нежелание спастись. Сердце теряет чувствительность к происходящему, голос со­вести замолкает. Человек вроде бы и понимает, что поступает худо, но понимание это не вы­зывает никаких эмоций, никаких чувств. Серд­це будто парализованно, не способно к дви­жению.

«Бывает такое «стянутое» состояние души, когда трудно улыбаться, никакой мягкости, неж­ности ни к кому, одним словом — «окамененное нечувствие». Только молитва, особенно церков­ная, разгоняет это состояние. Оно обычное для гордых, унылых, самолюбивых, распутников, скряг; но в некоторой степени свойственно всем вообще — это состояние греха и безблагодатно-сти, обычное состояние человека. Для души — это уже ад на земле, смерть ее при жизни тела, и оно есть естественно следствие греха, который буквально убивает душу» (свящ. Александр Ельчанинов).

Как правило, человек, чье сердце оконча­тельно ожесточилось и пребывает в окамененном нечувствии, говорит: «Ну и пусть попаду в ад. Зато здесь нормально поживу». Надо отме­тить, что для них не встает вопроса, куда попадет душа их после смерти. Эти люди потеряли на­дежду. Они подобны человеку, которого уговари­вают бросить пить, на что он говорит:

—  Уже поздно.

—  Никогда не поздно, — возражают на это ему.

—Ну, тогда я брошу как-нибудь потом, — отвечает он.

Эти люди похожи на приговоренного к смер­ти, который в последние минуты стремится по­лучить от жизни как можно больше и преступа­ет все человеческие законы, потому что все равно умирать, а вместо угрызений совести чув­ствует злость на мир, который обрекает его на смерть. Только он в своем безумии, ослепнув и оглохнув от своего отчаяния, не хочет слышать того, что ему обещают помилование, если он изменится.

Уныние выражается в скуке и вечно плохом настроении, в депрессии, в постоянной усталос­ти, в ощущении бессмысленности всего и тщет­ности попыток что-то изменить. Столь популяр­ный вопрос о смысле жизни есть по сути своей вопрос уныния.

Бес уныния лишает человека способности радоваться. Одержимый унынием перестает ра­доваться даже удовлетворению своих страстей, понимая в глубине души, что удовольствие это преходящее, минутное, не может заполнить тот внутренний вакуум, который образовался в душе. Одиночество становится невыносимым. Окру­жающие люди нагоняют скуку и тоску. Человек не может долго находиться без движения, все время стремится к перемене места жительства, работы, учебы, к смене круга общения. Он не может подолгу заниматься одним делом: хвата­ется то за одно, то за другое. Не может долго оставаться в состоянии собранности и сосредо­точенности.

Страсти уныния противопоставляется доб­родетель трезвения, путь к которой лежит через труд, молитву и воздержание, а рождают трезве-ние смирение и терпение.

«Одному брату перед бдением внушал по-мысл: «Сегодня дай себе отдых и не вставай на бдение». Но он отвечал помыслу: «Кто знает? Завтра, может быть, и не встанешь; потому надо встать сегодня». И за работой тоже внушал ему помысл: «Дай себе отдых сегодня, а завтра пора­ботай». Он же опять отвечал: «Нет, сегодня поработаю, а о завтрашнем дне попечется Гос­подь» (прп. Ефрем Сирин).

Таким образом, первая и главная защита от уныния — это постоянное памятование о смерти и страх Божий.

«Если брат при нашедшем на него унынии продолжает трудиться, то, при содействии бла­годати, отгоняет тогда от себя уныние», — учит прп. Ефрем Сирин.

Вспомним наш обычный день. Садимся за работу, и все как будто не клеится. Там болит, здесь ломит, спать хочется. Вот и думаешь: «Луч­ше не буду сегодня работать, отложу все на завтра». Удивительнее всего то, что назавтра повторяется та же история. Более того, оказы­вается, что заставить себя работать вдвое слож­нее. А послезавтра будет еще сложнее. Как часто слышишь от людей о сильной занятости. И почти всегда люди эти (сильно занятые) за день не успевают почти ничего сделать. И на­оборот, люди, обладающие большой произ­водительностью труда, всегда найдут время по­мочь другу или встретиться с близким чело­веком.

Чем больше на день запланировано дел, тем больше ты успеваешь сделать, да еще время остается. Если же день посвящен в основном отдыху и сделать надо всего пару мелочей, то, скорее всего, либо времени на них не останется, либо весь день уйдет на эти самые мелочи.

Бывает, что, сидя за работой, чувствуешь усталость, но по причине срочности работы не можешь позволить себе отдохнуть, и вскоре ус­талость проходит, открывается как бы второе дыхание.

Уныние часто проявляется в сонливости. Так, читая книгу, склоняешься ко сну, особенно если книга эта душеспасительная. Существует масса способов стряхнуть с себя сон, чтобы продол­жить чтение: полить себя водой, открыть в ком­нате форточку, чтобы было прохладно, читать стоя или стоя на коленях и т. д. То, что молитвы принято читать либо стоя, либо на коленях, тоже во многом связано с тем, что в расслабленной позе человек бывает не способен сосредоточить­ся на молитвенном тексте. Потому же особенно начинающим советуется читать молитвы вслух, чтобы сосредоточиться на них.

«Бог никого не оставляет. У Него все дети. Нет пасынков. И тяжелейшие случайности и состояния — все на добро нам направляется. Если бы вы могли узреть это, не было бы ни в чем тяготы. Но вы, кажется «узрели это» — порешили всего себя и все свое предать на волю Божию. Помоги вам, Господи, пребывать так. И когда тягота одолевать начнет, вызы­вайте сие чувство и утвердите его посреде между вами и тяготою, и чувство сей послед­ней или утишится, или совсем исчезнет. Уповающего на Бога милость обыдет. Упова­ние не посрамит... Пойте: «Заступнице усерд­ная...», «Блажим Тя вей роди...», «Тебе необо­римую стену..»

Свт. Феофан Затворник

Многие считают, что ценна только та молит­ва, которая идет без понуждения, прямо из серд­ца, а если нет желания молиться дома или в храме, так лучше и не делать того совсем, пока не ощутишь потребности к молитве. Позиция эта в корне неверна. Дело в том, что наше естес­тво, испорченное грехом, привыкшее потакать страстям, потеряло, заглушило в себе «ин­стинкт» правильной жизни.

Представьте человека, который много лет пролежал на диване, не вставая с него. И вдруг в какой-то момент он испытывает желание начать двигаться. Но мышцы его не привыкли к работе. От движения он не испытывает никакой радости, а воспринимает его только как тяжкий труд. И вот он думает: «Если движение кажется мне тяжким трудом, значит, оно противоестественно для моего организма, а, следовательно, продол­жу я лучше лежать на диване». Но если он преодолеет первые тяжелые дни, поборет уста­лость и заставит себя ходить, то потом уже движение начнет доставлять ему удовольствие, и он будет удивляться, почему он лишал себя та­кой радости.

Некий старец рассказывал: «Когда я бесе­довал с некоторыми братиями о пользе, на них нападал такой глубокий сон, что не могли дви­гать веками. Желая обнаружить действие де­мона, я заговорил о пустом предмете. Они об­радовались — и сон тотчас прошел».

Кто хочет победить беса уныния, тот должен соблюдать следующее:

—воздерживаться от празднословия;

—   иметь мирные отношения с ближними и членами семьи, несмотря на их «непонима­ние» безусловно «глубоких и трагичных» обсто­ятельств;

—   исполнять свои родительские обязан­ности не только в материальной заботе о чадах, но и в их душевном воспитании и любви.

—   посильно исполнять свои трудовые обя­занности;

—   вести домашнее хозяйство, заниматься рукоделием;

—   читать Слово Божие (Священное Писа­ние и Евангелие, отцов и подвижников Церкви);

—принуждать себя к молитве;

—помышлять о смерти и о утешении и радости в Царствии Небесном.

Знаете, почему Золушке некогда было уны­вать, несмотря на ужасные жилищные условия, скверных родственников и бесперспективную работу прислуги? Потому что, прежде чем по­пасть на бал, ейнадо было прибрать в комнатах, вымыть окна, натереть пол, выбелить кухню, выполоть грядки, посадить под окнами семь ро­зовых кустов, познать самое себя и намолоть кофе на семь недель!

Так что, если вы решите сознательно выпол­нить хотя бы половину того, что вы должны делать из приведенного выше списка, вам не то что унывать, вам зевать будет некогда! Конечно, этонемножко шутка, но в качестве утешения тем, кто все-таки полагает, что «Бог забыл обо мне» и жалуется на множество неурядиц, мы приведем ещеодну цитату:

«Мачеха: Золушка, Золушка, нехорошая ты девочка! Я забочусь о тебе гораздо больше, чем о родных своих дочерях. Им я не делаю ни одного замечания целыми месяцами, тогда как тебя, моя крошечка, я воспитываю с утра до вечера. Зачем же ты, солнышко мое, платишь мне за это черной неблагодарностью?» [69]Е. Ш в а р ц. Золушка.

 

Глава 7. Тщеславие

Всем воздавай честь ради Господа, не требуя чести себе, и обретешь благодать у Господа.

Св. Ефрем Сирин

В переводе на современный русский язык слово это означает: тщетная (напрасная) слава. Тще­славный человек тот, кто жадно ищет славы мирской или суетной, стремится к почету, к по­хвалам, требует признания мнимых достоинств своих, делает добро не ради добра, а ради похва­лы, почета и внешних знаков почестей. Синони­мами тщеславия в русском языке выступают спесь, бахвальство, кичение, надутость, чванство, высокомерие.

Великий русский поэт и писатель А.К. Толстой великолепно изобразил эту страсть:

Ходит Спесь надуваючись,

С боку на бок переваливаясь.

Ростом-то Спесь аршин с четвертью,

Шапка-то на нем во целу сажень,

Пузо-то его все в жемчуге,

Сзади-то у него раззолочено.

А зашел бы Спесь к отцу, к матери,

Да ворота некрашены!

А и помолился б Спесь во церкви Божией,

Да пол не метен!

Идет Спесь, видит: на небе радуга; Повернул Спесь во другую сторону:

Не пригоже-де мне нагибатися!

Священник Александр Ельчанинов заметил: «Мнение о нас других людей — вот то зеркало, перед которым позируют почти все без исключе­ния. Человек делает себя таким, каким хочет, чтобы его видели. Настоящий же, как он есть на самом деле, неизвестен никому, включая часто и его самого, а живет и действует некая выдуман­ная и приукрашенная фигура».

Как часто тщеславие прикрывается хороши­ми поступками. Оно прячется за безотказностью и обязательностью, за пунктуальностью и чест­ностью, за щедростью и смелостью. Если коп­нуть поглубже, то окажется, что за половиной тех хороших качеств, которые мы в себе видим, скрывается именно эта страсть.

Симптомы тщеславия весьма многочислен­ны: нетерпение упреков, жажда похвал, посто­янные мысли о реакции других людей на наши поступки. Кто из нас способен воспринять кри­тику, даже справедливую, без некоторой внут­ренней злобы? И испокон веков одна из основ­ных задач педагога — указать ученику на его ошибки и недостатки, не задев при этом его самолюбия.

А кто из нас не любит лести? Сладкие слова словно бальзам изливаются нам на душу: их приятно слушать, даже если сами мы абсолютно уверены* чтб говорящий сильно преувеличивает наши достоинства.

«Тщеславие издали видит приближаю­щегося зрителя и гневливых делает ласко­выми, легкомысленных — серьезными, рассе­янных — сосредоточенными, обжорливых — воздержанными...» — говорит св. Иоанн Лествичник.

Застенчивость и комплекс неполноценности по сути тоже есть не что иное, как формы тщес­лавия. Застенчивый человек хочет быть самым лучшим, но не уверен, что у него это получится. Более всего он боится казаться смешным или нелепым, боится не понравиться. Комплекс не­полноценности — недовольство собой — выз­ван примерно теми же мотивами. Молодая де­вушка испытывает комплекс неполноценности по поводу своей внешности. Так ли ее в действи­тельности волнует ее внешность? Нет, конечно. На самом деле волнует ее недостаток внимания окружающих, в особенности представителей мужского пола, и недостаток похвал. Предложи­те ей на выбор: а) ее внешность изменится на ту, которая кажется ей эталоном красоты, но все остальное в жизни останется по-прежнему; б) ее внешность останется прежней, но все окружаю­щие начнут ею восхищаться. Разумеется, она выберет второй вариант.

К тому же скрытому тщеславию можно от­нести ложную скромность. «Какая классная у тебя машина!» — говорит один приятель друго­му. «Да что ты, — отвечает тот, в глубине души гордясь собою, — по-моему, ничего особенно­го». Ложной скромностью особенно часто гре­шат женщины и называют это кокетством: «Ах, как я ужасно сегодня выгляжу», — говорит какая-нибудь дама, ожидая услышать в ответ бурные возражения и заверения в том, что она выглядит просто великолепно.

Та же работа на зрителя проявляется в грехе самооправдания. Более всего мы боимся не­приглядно выглядеть со стороны, а посему, рас­сказывая о своих некрасивых поступках, стре­мимся найти объяснение этим действиям, оп­равдаться в глазах собеседника. Впрочем, игра­ем мы не только перед собеседником, но и перед самими собой. Нам точно так же не хочется выглядеть плохими в своих собственных глазах. Мы убеждаем себя, что ни в чем не уступаем другим, что если жизнь наша и недостойна, то виноваты в том родители и среда, наша же вина минимальна. Так мужчина, оставляя жену с деть­ми ради любовницы, всегда скажет в свое оправ­дание, что любовница его соблазнила, а жена не удержала.

Бес тщеславия радуется, когда видит умно­жение наших добродетелей. Чем больше у нас успехов, тем больше пищи для тщеславия. «Ког­да я храню пост, я тщеславлюсь; когда же, для утаения подвига моего, скрываю его — тщес­лавлюсь о своем благоразумии. Если я красиво одеваюсь, я тщеславлюсь, а переодевшись в ху­дую одежду, тщеславлюсь еще больше. Говорить ли стану — тщеславием обладаюсь; соблюдаю молчание — паки оному предаюсь. Куда сие терние ни поверни, все станет оно вверх своими спицами», — говорит св. Иоанн Лествичник.

Тщеславие многовидно, тем не менее в аскетике выделяют два его основных вида.

1) Превозношение плотскими преиму­ществами и видимыми вещами, а также своими умственными достижениями или талантом, или мирская гордость. Мы можем кичиться своим богатством, физической силой, красотой, хорошей семьей, успехами в работе и т.д., и т.п.

2) Желание суетной славы из-за духов­ных предметов, или гордость монашес­кая. Особенно характерно кичение достижени­ями в духовной жизни среди неофитов — людей, недавно обратившихся к вере. Новообращенные поначалу стараются очень последовательно и строго соблюдать устав: часто ходить в церковь, строго поститься, вычитывать утреннее и вечер­нее правило. Довольно скоро у них возникает ощущение собственной значимости и доброде­тельности, которое может принять угрожающие формы. Выражается это в том, что такие люди начинают считать всех, включая и церковную иерархию, погрязшими в грехах и пороках, а самих себя — призванными очистить Церковь от скверны. Хорошо, если по прошествии неко­торого времени приходит понимание, что соблю­дение внешних правил, хоть и важно, но являет­ся не целью верующего, а только помощью в стяжании добродетели.

Новообращенная девушка-христианка при­ходит к подруге в гости. День постный. Хозяйка к чаю кладет на стол плитку шоколада. Гостья читает на обертке состав и, заметив среди инг­редиентов молоко, вытаскивает из сумочки со­евую шоколадку, с которой и пьет чай.

У верующих со стажем тщеславие уже ста­новится менее заметным постороннему глазу. Хотя, конечно, многие из нас считают, что по лестнице, ведущей к Богу, поднялись значитель­но выше своих ближних.

В наше время довольно распространенным стало «тщеславие наоборот»: когда люди тщес­лавятся не чем-то положительным, а чем-то от­рицательным.

Например, превозносятся своими несчасть­ями или болезнями. Человек, не имеющий перед другими особенных преимуществ, которыми он мог бы гордиться, часто стремится вызвать в окружающих жалость, беспрестанно сетуя на свое тяжелое положение. Замечательно, что люди, которым свойственно подобное поведе­ние, не оставляют его даже в те моменты, когда дела их идут очень неплохо. Так, два человека могут поспорить о том, кому из них живется хуже, и в процессе этого спора впасть в зависть и в гнев друг на друга. На первый взгляд, такая ситуация кажется нелепой: как можно завидо­вать чужому несчастью? Но если вдуматься, все довольно легко объяснить. Человек несчастный вызывает жалость и сострадание, а значит, вни­мание ближних, перед которыми иногда само­забвенно разыгрываются целые спектакли. Вспом­ните мольеровского «Мнимого больного».

Еще одна довольно извращенная форма тщеславия — гордость своими недостатками. Так, нередко приходится слышать, как человек говорит с гордостью: «Да я вообще сволочь ред­кая. Ужасно люблю совать нос в чужие тайны, подслушивать, подглядывать...» Или: «Я тут такую интригу сплел! Так искусно подсидел начальника отдела, прямо душа радуется», — а потом шантажировать людей добытыми сведе­ниями. Или: «У меня, знаешь ли, вообще дурной характер. Я баба вздорная, капризная, сканда­лить люблю — жуть». Эта форма тщеславия особенно распространилась в наше время. Доб­родетель нынче не в моде. Сегодня целый книж­но-журнальный поток тиражирует мировоззре­ние типа «я стерва».

Св. Иоанн Лествичник говорил о том, что все мы хотим к себе расположения и хорошего отношения окружающих. Так было в его время. В наше же главное — быть замеченным. Мы согласны даже на ненависть и презрение, только бы обратить на себя внимание.

Молодой человек — любимой девушке: — Значит, ты меня не любишь?! Ну что же, раз я не могу заставить тебя меня полюбить, значит, я сделаю все, чтобы ты меня вознена­видела!

Еще одну очень распространенную форму тщеславия детально изучил Ф.М. Достоевский. Его добровольные шуты, пресмыкающиеся перед власть имущими персонажи являют собой при­мер сильно развитого тщеславия. Такие люди, как Фердыщенко, Смердяков и пр., несомненно тще­славны, но не имеют возможности достичь того, что могло бы являться предметом гордости. Их уязвленное самолюбие выливается в доброволь­ное унижение и наслаждение этим унижением.

В светском обществе тщеславие считается несомненной добродетелью и всячески поощря­ется. Родители, воспитывая своих детей, с дет­ства внушают им стремление к высокому поло­жению, богатству: «Ты должен быть самым луч­шим, первым, иначе вообще нет смысла этим заниматься (спортом, иностранным языком, му­зыкой и пр.)». Учителя в школе, добиваясь от учеников хорошей успеваемости, устраивают всевозможного рода соревнования и постоянно сравнивают детей друг с другом. И так всю жизнь.

Довольно часто мы распространяем тще­славие не только на себя самих, но и на свою семью или на своих друзей. Так, мы чрезмерно радуемся успехам своих детей, а дети, в свою очередь, тщеславятся финансовой обеспеченно­стью своих родителей, их положением в обще­стве. Тщеславие страшно и само по себе, но, кроме того, оно ведет к другой, еще худшей страсти — гордости.

Тщеславие происходит непосредственно от гордости и одновременно питает гордость. Тщес­лавный человек желает казаться самым лучшим и достойным человеком на земле, самым умным, красивым, счастливым, талантливым и преуспе­вающим во всех отношениях. Тщеславие, поиск всеобщего признания и восхищения являются рычагом, заставляющим человека двигаться вверх по карьерной лестнице, проводить целые дни в тренажерных залах, покорять женщин.

Тщеславие полностью порабощает челове­ка, делая его марионеткой, куклой, которой уп­равляет общественное мнение. При этом совсем не обязательно человек добивается похвалы, нет, он может стремиться к тому, чтобы его боялись, или ненавидели, или смеялись над ним. Самое страшное, что представляется для тщеславного, — это равнодушие окружающих, возможность ос­таться незамеченным, затеряться в толпе.

Человек ошибочно может предполагать, что стремится к сохранению собственного лица, что не делает ничего, противоречащего его жизнен­ным принципам, но в реальности это не так. Не говоря о том, что сами принципы его были созда­ны в угоду какому-то желанному для него образу, но и меняются они тоже в зависимости от ситуа­ции. Мало того, само «лицо» (личность челове­ка), которое и является основной ценностью тщеславия: я не такой как все, я лучше, я отлича­юсь, я выше, я особенный — в результате по­рабощения человека страстью теряется пол­ностью. Тщеславие в поиске всеобщего восхи­щения пытается подражать образцам, которые это восхищение заслужили, и человек теряет через это собственную личность. Он выстраива­ет всю свою жизнь по некоторому шаблону, образцу, который кажется ему нет, не наиболее правильным — наиболее эффектным.

Происходит что-то вроде клонирования. Наи­более часто встречаются разнообразные звезды экрана. На втором месте — литературные пер­сонажи, политики и исторические деятели. На­конец, немало встречается пятых или десятых копий (то есть человек подражает своему ав­торитету, который, в свою очередь, подражает своему авторитету и пр.). Некоторые, особенно умные, создают mix(смесь) из нескольких об­разов. Одно совершенно очевидно: мало кто решается оставаться самим собой, не играя ка­кой-нибудь роли.

Всегда ли легко высказать собственное мне­ние, если не уверен в его не обязательно даже правильности, но хотя бы разумности? Всегда ли просто выразить свои эмоции? Разве не страшно показаться смешным, нелепым или, напротив, вызвать резкое осуждение у окружающих? Все­гда хочется быть на высоте. Всегда хочется, чтобы промахи остались незамеченными, а сла­бости принимались за силу. И всегда нужно одоб­рение: много, много постоянного одобрения и внимания.

Человек тщеславный нередко подбирает свое окружение таким образом, чтобы его приятели и друзья оттеняли все его достоинства. Так, чело­век, демонстрирующий щедрость, обязательно будет держать в кругу своих приятелей скупцов, смельчак— трусов, умный — глупцов. Таким образом, будет создаваться контраст человека и окружения, а в результате этого контраста еще резче выделятся его смелость, благородство или ум. Но как только интерес к определенному качеству у тщеславного человека утихает (на­пример, демонстрация смелости отойдет на вто­рой план), такие друзья будут отпадать за нена­добностью. И, несомненно, дружба закончится, если приятель по недосмотру вдруг окажется человеком очень достойным.

В конечном итоге, как бы ни старался чело­век, одержимый тщеславием, понравиться окру­жающим, они все равно остаются только чер­нью, подсобным материалом для построения дворца славы, и все эти друзья взаимозаменяе­мы. Но в то же время, признаваясь периодически себе самому в своем равнодушном отношении к людям, он совершенно не задумывается о том, что сам, словно собачка, прыгает перед этой толпой на задних лапках и просит конфетку. Он не осознает, как из этакого величественного гос­подина, каким себя мыслит, превращается в жалкое существо, терзаемое завистью и ненави­стью ко всем, кто в чем-то превосходит его. Только попробуйте сказать такому человеку, что у кого-то из его бывших приятелей больше зар­плата или выше должность, и вы увидите, как лицо его исказится от злобы. Ни страдания блуд­ника, ни страдания сребролюбца не могут срав­ниться с той мукой, которую испытывает чело­век тщеславный, ежеминутно сжигаемый на де­сятке костров из зависти.

Все мы в той или иной степени одержимы тщеславием. Мы постоянно думаем о том, как посмотрит на нас тот, что подумает о нас этот. Тщеславие наше может выражаться очень по-разному. Вариант, описанный выше, представ­ляет собой тщеславие в обнаженном виде. Но очень часто оно бывает скрытым, завуалирован­ным. Оно искусно прячется под благими деяния­ми: щедростью, безотказностью, воздержанием и многим, многим другим.

Проявлениями страсти тщеславия свт. Иг­натий (Брянчанинов) называет:

Искание славы человеческой. Хвастовство. Желание и искание земных и суетных почестей. Любление красивых одежд, экипажей, прислуги и келейных вещей. Внимание к красоте своего лица, приятности голоса и прочим качествам тела. Расположение к наукам и искусствам гибнущего сего века, искание успеть в них для приобрете­ния временной, земной славы. Стыд исповедовать грехи свои. Скрытие их перед людьми и отцом духовным. Лукавство. Самооправдание. Прекос­ловие. Человекоугодие. Зависть. Уничижение ближнего. Переменчивость нрава. Потворство. Бессовестность. Нрав и жизнь бесовские.

Особенность тщеславия заключается в том, что нередко оно прячется не только за доброде­тельные, хорошие поступки, но и за другие страс­ти. Бывает, что мужчина, часто меняющий жен­щин, одержим в большей степени не блудной страстью, а именно тщеславием. Он легко мо­жет отказаться от женщин, если внушить ему другие идеалы и нравственные ценности. Но каких бы целей он ни добивался, стремление к общественному признанию все равно останется. Очень важно понимать эту особенную природу тщеславия, для того чтобы искоренить его.

Основные признаки тщеславия: вечный взгляд на себя со стороны, постоянная оценка себя с точки зрения окружающих и попытка подстраи­вать свое поведение под их критерии. Основной вопрос: «Я сегодня хорошо выгляжу?» (не обяза­тельно внешне, -но: хорошо ли держусь, говорю, шучу, проявляю себя в тех или иных ситуациях).

«Всем нам нужно, чтобы на нас кто-то смот­рел. Нас можно было бы разделить на четыре категории согласно тому, под какого рода взгля­дом мы хотим жить.

Первая категория мечтает о взгляде беско­нечного множества анонимных глаз, иными сло­вами, о взгляде публики. (...) Они, когда теряют публику, испытывают ощущение, будто в зале их жизни погасли лампы» [70]Милан Кундера. Невыносимая легкость бытия.
. К этой категории отно­сятся люди искусства, политики и т. д. Их тщес­лавие совсем открыто и ничем не замаскирова­но, оно то же, что искание славы. Для всех совершенно очевидно, что слава — один из са­мых соблазнительных жизненных призов. Тот же Зигмунд Фрейд писал, что стремление к славе (особенно для мужчины) часто не менее, а то и более важно, чем стремление к сексуальным удовольствиям. Любопытно отметить, что слава порой бывает дороже не только мирских ценнос­тей, но даже и самой жизни. История знает случаи, когда люди жертвовали жизнью ради науки, или ради «победы рабочего класса», или просто ради известности. Странная, действи­тельно странная деталь, потому что невозможно понять умом, зачем человеку слава, если он мертв. Здесь, конечно, можно возразить, что люди жертвовали жизнью во имя истины. Да только это неправда. Ну, возьмем в пример не­кий собирательный образ ученого, пожертво­вавшего жизнью, чтобы доказать факт суще­ствования земного притяжения. Ведь его смерть, по сути, ничего не изменила: Земля притягивала предметы тогда, притягивает сейчас и делает это вне зависимости от того, знаем мы о законе притяжения или нет. Но наш ученый не боялся смерти. Он был одержим тщеславием, он был на сцене, на подмостках, вокруг которых собралось несметное количество людей — потомков. И их неслышные аплодисменты подбадривали его в смертный час. Он должен был достойно выгля­деть на сцене истории.

Тщеславие дает человеку надежду убежать от смерти. Страсть тщеславия так сильна пото­му, что связана с самым глубинным и самым сильным нашим страхом: страхом смерти, стра­хом небытия. Поиск славы — попытка остаться в этом мире: пусть в памяти людей, пусть на обложке книги, пусть в старой видеокассете.

«Вторую категорию составляют те, кому жизненно необходим взгляд многих знакомых глаз. Это неутомимые устроители коктейлей и ужинов» [71]Милан Кундера. Невыносимая легкость бытия.
.

Такой вид тщеславия может выявляться очень по-разному. Эти люди — короли в своих неболь­ших кругах. Они завоевывают определенные по­зиции и всеми силами поддерживают свой авто­ритет. Как правило, за такими людьми устанав­ливается определенный имидж*, «радушная хо­зяйка», «супермен», «рубаха-парень». Нередко имидж этот оказывается довольно случайным, но, закрепившись за человеком, он словно маска, прирастающая к лицу, уже не оставляет его в покое. Иногда даже забавно смотреть, как «ра­душная хозяйка» готова придушить любимых гостей, которые слишком буквально восприни­мают ее образ, но на лице ее по-прежнему играет милая улыбка: «Как, вы уже уезжаете? (Ну нако­нец-то!). Почему же так скоро? (Ничего себе ско­ро: целую неделю гостили). Неужели такие нео­тложные дела? (Понятное дело, вам заняться не­чем, а у меня вот забот накопилось по горло.)».

«Затем существует и третья категория: это те, кому нужно быть на глазах любимого человека» [72]Милан Кундера. Невыносимая легкость бытия.
.

Есть действительно довольно обширная кате­гория людей, для которых тщеславие сводится к одобрению одного или нескольких людей. Мне встречались довольно неприятные в общении пер­сонажи, которые оказывались просто ангелопо­добными существами в отношении двух-трех близ­ких людей. Можно было бы предположить, что они просто любят своих близких. Но это не со­всем так. Здесь тоже выказывается определенный род тщеславия: люди такого типа нуждаются в постоянном одобрении любимого, они все время просматривают свою жизнь глазами близкого че­ловека. Подобные отношения иногда складывают­ся у сына с матерью, если она воспитывала ре­бенка одна. Дело не в безмерной любви сына к матери, а в том, что мать является для этого чело­века средоточием всего мира. Она для него — все люди в их совокупности. Ее похвалы достаточно, чтобы удовлетворить тщеславие, тогда как похва­лы окружающих почти ничего не значат.

«И есть еще четвертая, редчайшая, катего­рия; эти живут под воображаемым взглядом от­сутствующих людей» [73]Там же.
.

Эта категория тоже крайне любопытна, по­скольку ориентируется в своих поступках не на окружающих, а на некоторое мифическое су­щество. Особенно явно это выражается в случае смерти кого-нибудь из близких.

Человек, пере­живший серьезную потерю, постоянно смотрит на себя глазами несуществующего человека, де­лает что-то, чтобы угодить ему (украшает могил­ку на кладбище), ведет себя так, как тому бы понравилось, и так далее.

Тщеславие, как всякая страсть, может пол­ностью овладеть человеком. Например, в боль­шом спорте не одержимому тщеславием челове­ку делать нечего. Вообще любая система сорев­нований построена на тщеславии.

Соревновательный момент и соперничество порождают зависть.

Зависть — желание, чтобы окружающие не имели того, чего не имеет сам завидующий.

Кто скажет, чтоб Сальери гордый был

Когда-нибудь завистником презренным,

Змеей, людьми растоптанною, вживе

Песок и пыль грызущею бессильно? Никто!..

А ныне сам скажу — я ныне

Завистник. Я завидую; глубоко,

Мучительно завидую. — О, небо!

Где ж правота, когда священный дар,

Когда бессмертный гений — не в награду

Любви горящей, самоотверженья,

Трудов, усердия, молений послан —

А озаряет голову безумца,

Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт! [74]А.С. Пушкин. Моцарт и Сальери.

Зависть относится к числу смертных грехов, так как является источником ненависти, злобы, мстительности и богоборчества. Сальери вос­стает на самого Бога, так как ему кажется, что Бог неправильно наградил гением «праздного» Моцарта, а не его, трудолюбивого Сальери. За­висть скрывается в самых глубинах души, и ее часто нелегко распознать. В светской жизни сло­во «зависть» используется в достаточно узком значении, подразумевая желание чужого имуще­ства или почестей. И мы сами нередко относим себя к числу независтливых людей исключитель­но потому, что не заримся на чужую машину или дом. И в то же время многие ли из нас умеют радоваться чужим радостям? Как часто мы с неодобрением смотрим на преуспевающего дру­га и стараемся изыскать в нем недостатки, кото­рые умаляли бы его успехи. Мы говорим: «Да, он многого добился, но каким способом?!» Если же нашему знакомому удается достичь настоящих высот, мы вдруг чувствуем себя неловко рядом с ним, либо отстраняемся, стараясь общаться как можно реже и не особо обращаться с просьбами, либо же, напротив, то и дело норовим выказать свое дружеское расположение. Мы с легким содроганием смотрим на вынимаемые из карма­на пачки денег... Нет-нет, «мы не завидуем», просто ощущаем легкий дискомфорт.

Часто завистливый человек стремится внеш­не умалить ценность того, что является для него предметом зависти. «Подумаешь, — говорим мы, — машину ты новую купил. Тоже мне ра­дость. С ней возни столько, хлопот». Или, на­против, отговариваем приятеля от затрат: «В Испанию хочешь поехать? Не советую. Там в этом году погода плохая и пляжи грязные. Луч­ше в Крым. И тебе же дешевле станет». Или: «Ну зачем тебе компьютер? Для работы вроде не нужен, не то что мне. Так, разве для балов­ства. Пора бы относиться к жизни более ответ­ственно».

Самое удивительное, что завидовать можно не только успеху, но и неудаче. Как часто в ответ на чужие жалобы у нас непроизвольно вырыва­ется: «А мне все равно хуже, чем тебе. И болез­ней у меня больше, и денег меньше...» И нам сразу хочется быть очень несчастными, больны­ми и бедными. Мы страстно желаем чужих бед, чтобы иметь возможность на них жаловаться.

Зависть (в отличие от той же гордости) мы стремимся скрыть и от себя и от окружающих как можно глубже, пряча свою завистливость за другими грехами.

Зависть таится по закоулкам души. Так не­легко бывает поймать ее и еще труднее назвать по имени. В отличие от многих других грехов, зависть часто скрыта от глаз окружающих и от нашего собственного взора. Осознание этого греха — первый и очень важный шаг к избавле­нию от него. Как непросто сказать себе: «Я завидую». Еще сложнее, произнеся эти слова, не искать оправдания своей зависти: этот ковар­ный грех очень легко находит себе оправдание. «Почему другим — все, а мне — ничего? Чем я хуже?» — восклицаем мы, почувствовав легкое раздражение на преуспевающего товарища.

Сегодня зависть и тщеславие зачастую ис­пользуются в качестве «двигателя торговли». Как вам такая реклама?

«Приготовьтесь ловить восхищенные взгля­ды! Ведь такому автомобилю позавидуют под­руги и не только...»

Мало того, что я почему-то должен покупать вещь только для того, чтобы мне позавидовали, так и завидовать мне должен не кто-нибудь, а подруга или друг! И таких рекламных слоганов, играющих на самых низменных и отвратитель­ных грехах человеческой души, — тысячи. И мы, и наши невинные дети невольно напитываемся этой мерзостью, вселяя в свои души отврати­тельные страсти.

Противостоять зависти нелегко. Человеку не под силу бороться с этим грехом самостоятельно, только с помощью Господа и духовного наставни­ка. И поэтому увидеть в себе этот грех, если он есть, и исповедаться в нем особенно важно.

«Зависть есть меч обоюдоострый, кото­рый наносит вред обоим: как самому завист­нику, так и тому, кому он завидует, но не преж­де последнему, чем первому. Завистник, преж­де чем сделает вред другому, прободает свое собственное сердце, тяжко страдает душою, изменяется в лице и горько вздыхает. Хорошо сказал св. Василий Великий завистнику: «О чем ты вздыхаешь? О своем ли несчастии или о чужом счастии?» И справедливо: завистник страдает не столько от своего несчастья, сколько от чужого счастья: он терзается серд­цем, когда видит ближнего своего выше себя, в счастье и почете. И для Каина не столь горь­ ко было то, что Бог отверг его жертву, сколько то, что Он благоволил принять жертву его бра­ та; он не тужил о своей потере, а скорбел, смотря на счастье брата; он не думал испра­вить себя примером добродетели братней, но становился от того еще худшим. И сколько тот преуспевал пред Богом в добре, столько сей ожесточался во зле; тот возвышался в очах милосердия Божия, а сей нисходил в глубину погибели».

Свт. Димитрий Ростовский

Обидчивость.

В повседневной жизни мы счи­таем обидчивость или ранимость человека ско­рее его бедой, нежели виной. Конечно, попада­ются люди с гипертрофированной ранимостью, которые вызывают своими постоянными обида­ми исключительно раздражение, но подобные случаи довольно редки. Чаще люди ранимые, уязвимые противопоставляются бездушным и циничным индивидуумам, у которых нет «неж­ных чувств», «слабых мест» и пр. Люди комфор­тные, самодовольные, самодостаточные нередко пугают окружающих. А к понятию «уязвимос­ти», «ранимости» относится принципиальная способность человека на глубокие душевные пе­реживания. Как ни странно, глубокими пережи­ваниями люди почему-то считают преимуще­ственно переживания негативные: скорбь, боль, обида и пр. Так, например, далеко не всегда верна пословица о том, что друг познается в беде. При углублении в познании человеческой природы становится понятно, что настоящая дружба и настоящая близость познаются вовсе не в беде, а именно в радости. Беда проверяет исключительно приятельские отношения. Ра­дость же проверяет крепкую дружбу. Мы готовы прийти на помощь в самых сложных ситуациях, мы готовы одолжить денег, предоставить дом и еду. Но значительно труднее оказывается сорадоваться, чем сопереживать. В момент радости мы не чувствуем ни собственной значимости, ни собственной необходимости, мы играем роль ста­тистов, которые вытеснены примой на второй план. И эта роль становится самой трудной, поскольку менее всего подходит нашим тщес­лавным самолюбивым натурам: она перемещает нас вглубь сцены и заставляет подыгрывать чу­жому успеху. Искренне сорадоваться умеют да­леко не многие. Есть даже особый тип людей: когда у тебя все плохо — они лучшие друзья, как только жизнь нормализуется — начинаются конфликты, ссоры, недовольства.

Отступление это, хоть и увело нас несколько от темы разговора, тем не менее представляется крайне важным, поскольку демонстрирует тот факт, что умение испытывать негативные эмо­ции далеко не так однозначно предстает со зна­ком « + ». В конечном итоге наркоман, лишен­ный наркотика, тоже очень страдает, что, впро­чем, не свидетельствует о его глубоком внутрен­нем мире.

Точно так и ранимость вовсе не говорит о душевной тонкости и чуткости. Напротив, мно­гие психологи суверенностью заявляют, что обид­чивость — проявление эгоизма: человек требует от окружающих любви и внимания, а не получая их, испытывает сильные негативные эмоции. Из этого мы соответственно можем сделать вывод, что обидчивость есть непосредственный резуль­тат тщеславия. Нас задевают чужая невнима­тельность, резкое слово, неудачная шутка. Этот забыл позвонить в день рождения, другой не оценил наш великодушный жест, третий не счел должным отблагодарить нас за услугу. Как же так? По нашим представлениям, весь мир дол­жен вращаться исключительно вокруг нас. Все должны о нас помнить, нас замечать, нас ценить и любить. Ежели они поступают иначе, то мы обижены, задеты, раздавлены...

Мы так искренне и совершенно бескорыст­но помогаем людям, а они, понимаете ли, не ценят! Мы говорим им: «Да что вы, не стоит благодарности», — а они и в самом деле не благодарят нас — каков удар!

Мы приходим к человеку с открытой душой, с лучшими намерениями, делимся с ним сокро­венными тайнами, а он, воспользовавшись на­шим доверием, устраивает подлости. Мы разо­чарованы, мы в отчаянии, мы обманулись в са­мых своих лучших ожиданиях, нас предали...

Что есть по сути своей обидчивость, как не тщеславие, не получившее удовлетворения? Любая обида подразумевает нанесение некото­рого ущерба человеку, его личности. Когда мы ударимся, то чувствуем боль. Она является ре­акцией, спровоцированной инстинктом самосох­ранения, то есть любовью к телу (медицина дав­но объяснила, что боль — это реакция нервных клеток на аномалии в теле). Боль — сигнал о неисправности, сигнал, сообщающий о том, что нам нанесен ущерб. Боль, которую испытывает человек от обиды, является таким же сигналом. Как известно, внутренняя боль, то есть сильное огорчение, имеет порой такой отчетливый ха­рактер, что иногда выражается на физическом уровне в виде спазмов в районе грудной клетки, затрудняет дыхание, сковывает движения и про­воцирует напряжение в теле. Боль душевная есть тоже сигнал о неисправности, проявление инстинкта самосохранения, любви к себе, само­любия.

Кстати, напомним, что самолюбие и эгоизм — это искаженные греховные проявления той не­обходимой и здоровой любви к себе и к своей душе, которые вынуждают нас заботиться о сво­ем спасении и бороться со своим ветхим «я».

Но как инстинкт самосохранения, тоже впол­не естественный и натуральный, может обер­нуться в гипертрофированное оберегание себя от любого дискомфорта, так и гипертрофирован­ная любовь к себе, к своей личности претворяет­ся нередко в чрезмерную обидчивость.

Кроме того, можно заметить, что наиболее обидчивыми бывают те люди, которые более всего требуют к себе внимания. Подобное на­блюдение опять же подтверждает нашу теорию. Люди самодостаточные, не нуждающиеся в пос­тоянном подтверждении окружающими собствен­ных достоинств, значительно меньше и мягче реагируют на чужие неблаговидные поступки и фразы в отношении собственной персоны.

Есть полезный совет в борьбе с обидчивос­тью, данный одним священником. Внушите себе такую простую и справедливую мысль: вам ник­то ничего не должен. Сразу станет легче жить и дышать.

«Если кто-либо из ближних причинит нам обиду — не допустим мы в своем сердце господ­ствовать злобе! Помните, что в ином случае нашими слабостями сразу же воспользуется враг человеческого рода. Он будет, несомненно, вну­шать нам, что обида слишком велика и непрос­тительна; станет раздувать малое в большое, представлять из мухи слона. Злоба же, войдя в сердце, не даст нам покоя ни днем, ни ночью, ни на молитве, ни на работе. Она будет точить наше сердце, да так сильно, что мы выбьемся совер­шенно из колеи. Смотрите же, не давайте места диаволу! И если заметим в своем сердце обиду на ближнего, то поспешим к примирению, если только это возможно. Бывает, правда, и так, что человек просит прощения, а обиженный не про­щает. В таком случае, оставляя все на совести ближнего, станем очищать самих себя пред Бо­гом и пред людьми» (Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский)

Застенчивость.

Многие психологи сходятся на том, что застенчивость есть также проявле­ние излишнего тщеславия. Люди застенчивые, как правило, крайне строги к себе, оценивают себя по высшему счету и более всего на свете боятся допустить какой-либо промах. В тех или иных ситуациях во многих из нас проявляется застенчивость. Так, придя в незнакомую компа­нию, мы будем вести себя не так, как обычно. Почему? Просто мы не уверены, что наше обыч­ное поведение, приемлемое в тех или иных кру­гах, покажется нормальным здесь, понравится здесь. Если мы сами так критично и негативно оцениваем свое повседневное поведение, то по­чему бы не изменить его в принципе, а не в исключительных ситуациях? Именно в этом от­личие застенчивости от христианской скромнос­ти: застенчивость как проявление тщеславия есть лицемерие, потому что человеком движет не желание исполнить евангельские заповеди в от­ношении ближних, а житейское самолюбование.

Однажды одному из авторов пришлось на­блюдать своего хорошего знакомого в непри­вычной для него обстановке. Вечный лидер, человек, находящийся всегда в центре внима­ния, вдруг совершенно стушевался и вел себя необычайно тихо и скромно. Перемена пора­жала. И только сейчас, осознавая, как связаны тщеславие и застенчивость, становится хоро­шо понятна его реакция на незнакомый кол­лектив. Он оказался в чужой среде, которая явно отнеслась бы к нему недоброжелательно, продемонстрируй он свое повседневное пове­дение. Мало того, и сама среда ему не сильно понравилась. Но незнакомая компания была связана с его другом, весьма близким челове­ком, мнением которого он дорожил. Таким образом, застенчивость, чувство неловкости, продемонстрированные в тот момент, выяви­ли все то же тщеславие, то есть стремление, страстное желание получить у окружающих одобрение своего поведения и неуверенность, что окружающие поведение одобрят.

Любопытно отметить, что нередко комплекс неполноценности — застенчивость в острой фор­ме — проявляется в ощущении, что весь мир на тебя смотрит, при этом смотрит неодобритель­но, с насмешкой, с издевкой. Подобные ощуще­ния, к примеру, возникают у закомплексованных подростков. Внутренняя нервозность доходит до абсурдных ощущений. Чудовищная рефлексия, вечный взгляд на себя со стороны: как я сел, как я встал, как я посмотрел. Застенчивость в выс­шей своей стадии делает человека центром все­ленной в любой момент его жизни, устремляя глаза всех остальных обитателей мира исключи­тельно на него.

Молодая женщина на сеансе у психолога жаловалась на то, что не может без дрожи в коленках входить в магазин, в котором рабо­тает продавщицей. Она входит, опустив голо­ву и уставившись под ноги, так как точно зна­ет, что взгляды всех мужчин в магазине уст­ремлены на нее. Ей стыдно за свою фигуру, походку, осанку. Каждый вход в магазин пре­вращается в пытку. На вопрос психолога, смот­рела ли она когда-нибудь по сторонам и если нет, то как она может знать, что все взгляды устремлены на нее, девушка краснела и отве­чала, что глаз никогда не поднимала, но точно знает, что все мужчины пристально ее рас­сматривают...

Ложь — стремление искажать истину в мыс­лях, словах или поступках.

Грех лжи, хотя первоначально бывает спро­воцирован какой-либо из страстей, в конеч­ном итоге сам по себе может превратиться в страсть. Ложь — отрицание истины, и отец лжи — сатана. Поэтому всякий грех уже есть ложь.

Мир наполнен ложью, он как кривое зерка­ло, искажающее Божий порядок. В той или иной степени все мы склонны лгать. Одни делают это открыто, другие говорят нечто похожее на прав­ду, как бы полуправду. Обычно под грехом лжи подразумевается вранье, так или иначе осознан­ное. Но понятие лжи в христианской аскетике значительно шире. Вот как разделяет ложь прп. авва Дорофей:

«Есть три различных вида лжи: иной лжёт мыслию, другой лжёт словом, а иной лжёт самою жизнию своею. Мыслию лжёт тот, кто принима­ет за истину свои предположения, т. е. пустые подозрения на ближнего; такой, когда видит, что кто-нибудь беседует с братом своим, делает свои догадки и говорит: он обо мне беседует. Если прекращают беседу, он опять предполагает, что ради него прекратили беседу. Если кто скажет слово, то он подозревает, что оно сказано для оскорбления его. Вообще в каждом деле он по­стоянно таким образом замечает за ближним, говоря: он ради меня это сделал, он ради меня это сказал, он это сделал для того-то. Таковой лжёт мыслию, ибо он ничего истинного не гово­рит, но всё по одному подозрению, а от сего происходят любопытство, злословие, подслуши­вания, вражда, осуждения...

Некогда в бытность мою в общежитии было мне такое диавольское искушение, что я стал было по движениям и по походке человека заключать о его душевном устроении, и со мною встретился следующий случай. Однажды, когда я стоял, про­шла мимо меня женщина с ведром воды; сам не знаю, как я увлёкся и посмотрел ей в глаза, и тот­час помысл внушил мне, что она блудница; но лишь только пришёл мне сей помысл, я стал очень скорбеть и сказал о сем старцу, авве Иоанну: «Владыко, что я должен делать, когда я невольно замечаю чьи-либо движения и походку, и помысл говорит мне о душевном устроении сего челове­ка?» И старец отвечал мне так: «Что же? Разве не бывает, что иной имеет естественный недоста­ток, однако с великим усилием и трудами исправ­ляет его? Потому и нельзя из этого заключать чьего-либо душевного устроения. Итак, никогда не верь своим догадкам, ибо кривое правило и прямое делает кривым. Мнения человеческие ложны и вредят тому, кто предаётся им»...

А словом лжёт тот, кто, например, от уныния поленившись встать на бдение, не говорит: «Про­сти меня, что я поленился встать»; но говорит: «У меня был жар, я до крайности утомился работою, я не в силах был встать, был нездоров», и говорит десять лживых слов для того, чтобы не сделать одного поклона и не смириться. И если он в подобном случае не укорит себя, то беспре­станно изменяет слова свои и спорит, чтобы не понести укоризны.

Также когда случится ему иметь какой-ни­будь спор с братом своим, то он не перестаёт оправдываться и говорить: «Но ты сказал, но ты сделал, но я не говорил, но такой-то сказал», и то, и другое, чтобы только не смириться. Опять, если он пожелает чего-нибудь, то не хочет ска­зать: «Я этого желаю», но всё извращает слова свои, говоря: «У меня такая-то болезнь, и это мне нужно; это мне приказано», и лжёт до тех пор, пока не удовлетворит своему желанию. И как всякий грех происходит или от сластолюбия, или от сребролюбия, или от славолюбия, так и ложь бывает от сих трёх причин. Человек лжёт или для того, чтобы не укорить себя и не сми­риться, или для того, чтобы исполнить желание своё, или ради приобретения и не перестаёт делать извороты и ухищряться в словах до тех пор, пока не исполнит желания своего. Такому человеку никогда не верят, но хотя он и правду скажет, никто не может дать ему веры; и самая правда его оказывается невероятною...

Жизнию своею лжёт тот, кто, будучи блуд­ником, притворяется воздержным; или, будучи корыстолюбив, говорит о милостыне и хвалит милосердие, или, будучи надменен, дивится сми­ренномудрию. И не потому удивляется доброде­тели, что желает похвалить её, ибо если бы он говорил с сею мыслию, то он сперва со смирени­ем сознался бы в своей немощи, говоря: «Горе мне, окаянному, я сделался чуждым всякого бла­га», и тогда уже, по сознании своей немощи, стал бы он хвалить добродетель и удивляться ей... Но лживый человек, или боясь стыда — чтобы не смириться, или желая обольстить кого-нибудь и повредить ему, говорит о добродетелях и хвалит их, и удивляется им, как будто сам поступал так и знает их по опыту: таковой лжёт самою жизнию своею. Это не простой человек, но двойствен­ный, ибо иной он внутри, и иной снаружи, и жизнь его двойственна и лукава...» [75]Прп. авва Дорофей. Поучения.

Ложь открытая отчетливо осознается гово­рящим. Она произносится намеренно, ради ка­ких-то целей или, напротив, из страха перед наказанием. Иногда мы наблюдаем случаи «не­мотивированной» лжи. Вроде бы человек лжет чисто из «любви к искусству». Тем не менее впечатление это обманчиво. Если разобраться как следует, то становится видно, что ложью мы всегда так или иначе преследуем какую-то цель. Просто не всегда цель эта очевидна.

Нередко мы считаем совершенно естествен­ным лгать и скрывать что-то от окружающих. Так, например, подростки, даже честные и прав­дивые с друзьями мальчики и девочки, считают вранье родителям или учителям абсолютной нор­мой и совершенно не переживают по поводу подобных обманов. Впрочем, вранье детей роди­телям — пример очевидный. И все взрослые люди знают, что это плохо. А сколь часты ситуа­ции наоборот — когда родители врут детям, по пустякам и не только. Вот обыденный пример: мама смотрит телевизор, ребенок спрашивает, когда она придет к нему. «Через 15 минут», — не задумываясь, отвечает мама, прекрасно зная, что фильм закончится минимум через час.

Опоздав на полчаса на работу, мы на автома­те выпаливаем, что автобуса долго ждали, бу­дильник не прозвонил или что-нибудь в этом роде, даже не задумываясь о том, правду сказали или нет. Разговаривая по телефону с неприят­ным человеком, точно так же, не задумываясь, ссылаемся на несуществующие дела, чтобы за­кончить разговор. Отказываясь одолжить день­ги, объясняем, что нет ни копейки, хотя только что получили зарплату.

Такая вот автоматическая ложь переполняет всю нашу жизнь. Мы не каемся в ней на испове­дях, мы вообще не замечаем ее. Казалось бы, мы не всегда получаем от нее какую-то выгоду. Но это не так. Отвечая по телефону неприятному человеку: «Я занят», мы тем самым избавляем себя от скучного собеседника и в то же время остаемся в его глазах хорошим человеком. Мы говорим, что врем, дабы его не обидеть. Но это тоже не так. Потому что, если бы мы заботились о нем, то уделили бы ему больше внимания, а не искали способов от него отвязаться.

Есть и другой вид лжи, более скрытый, когда мы и сами почти верим в правдивость сказанного.

Так, если взять любую ситуацию в пересказе двух людей, то, как бы ни стремились они к правдивости рассказа, тем не менее, в повество­ваниях их обязательно обнаружатся некоторые различия. И дело здесь не в забывчивости, а в так называемом индивидуальном взгляде. Этот са­мый индивидуальный взгляд сводится в основном к стремлению выставить себя в более выгодном свете, чем окружающих. Бывают, конечно, ред­кие моменты откровенных рассказов, когда мы начинаем во всем себя обвинять, но значительно чаще мы стремимся оправдать все свои поступ­ки, приукрасить намерения и смягчить непри­глядные слова и жесты.

Мы редко называем подобные рассказы лжи­выми, скорее — преувеличенными, приукра­шенными, неточными. А в то же время стремле­ние к самооправданию тоже разновидность лжи. И нередко ложь эта настолько всасывается нам в кровь, настолько пронизывает все существо, что мы даже перестаем замечать, как велика разни­ца между подлинным событием и нашим расска­зом о нем. А рассказав свою историю разу по десятому, мы уже и сами начинаем верить в ее правдивость.

Впрочем, произнесение «правды» в обыден­ном смысле слова тоже не всегда хорошо. Грань между правдой и неправдой совсем не так оче­видна, как кажется.

Так, например, ложь, служащая для прими­рения, — это не ложь вовсе, но как раз истина. Священник Александр Ельчанинов, приводя в пример рассказ о келейнике, ложью примирив­шем поссорившихся старцев, и совет отца Иоан­на Кронштадтского «не только не передавать дурных отзывов, но передавать лучше несущес­твующие хорошие», заключает: «Наши дрязги, ссоры, злоба — это «не-сущее», хотя оно как-то существует, в то время как выдуманное доброе более реально, хотя оно и выдумано».

Д. и Н., два близких друга, поссорились. У Д. был день рождения, и он, несмотря на ссору, приглашает Н., но тот отказывается, ссы­лаясь на дела. Некто третий, пытаясь их прими­рить, говорит Н., что Д. очень расстроен отка­зом (хотя Д. выказал скорее, злость), а Д. со­общает, что Н. очень хотел пойти к нему на день рождения и огорчен своей занятостью в этот день (разумеется, и это неправда). В про­цессе примирительной операции посредник, придумавший «ложь во спасение», вдруг очень отчетливо осознал, что все произнесенные им «придуманные» слова — это самая настоящая правда, так как за внешней злостью поссорив­шиеся Д. и Н. действительно скрывали свои переживания.

Вообще, правда, истина не может спо­собствовать разжиганию злобы, не может про­воцировать человека на дурные поступки. Гово­рить правду, не утаивать правды вовсе не значит прибегать к другу с воплями: «Твоя жена тебе изменяет» — или с гордостью сообщать непри­ятному человеку: «Ты глуп, уродлив и вообще последний мерзавец».

Ложь как стремление искажать истину вы­ражается во многих других грехах. Одно из наи­более распространенных проявлений лжи — это лицемерие. Этот грех, ненавидимый всеми в своих крайних проявлениях, в более слабой фор­ме присущ очень многим. Ведь все мы ведем себя дома не так, как на работе, на работе — не так, как в компании друзей, Притом считаем подоб­ную множественность личин совершенно нор­мальной и даже гордимся своей способностью подстраиваться под любое общество.

Очень часто лицемерие называют вежли­востью. Действительно, что лучше: улыбаться неприятному человеку (и тихо про себя его нена­видеть) или прямо, всем своим видом показывать свою неприязнь? На этот вопрос можно ответить только: «Оба варианта хуже». Потому что ис­пытывать к человеку неприязнь уже грех. И как бы это зло ни выражалось, чем бы ни усугубля­лось — лицемерием или грубостью, все равно будет плохо. Впрочем, нельзя считать лицеме­рием искренние попытки начать относиться к человеку лучше.

Лицедейство, столь много обличаемое древ­ними отцами Церкви, можно увидеть не только на сцене. В повседневной жизни мы не так уж редко лицедействуем, надеваем на себя какие-то личины, меняем так называемый имидж. Диапа­зон лицедейства широк: от простого кривляния, сюсюканья с детьми до разыгрывания целых ролей в написанных нами же пьесах.

Самое страшное в лицедействе — это со­знательное искажение своей личности (т. е. об­раза и подобия Бога в человеке) в угоду преходя­щим целям.

Еще одно проявление лживости — клевет-ничество — стремление опорочить, оговорить ближнего. Мы довольно часто пытаемся припи­сать окружающим какие-то нелицеприятные по­ступки, мысли, слова. Иногда с целью перело­жить свою вину на другого, иногда подчиняясь стремлению вызвать в людях неприязнь к нена­вистному нам человеку. Довольно часто бывает, что, услышав хороший отзыв о ком-то из наших приятелей, мы начинаем вдруг неизвестно поче­му говорить о нем всяческие нелицеприятные вещи, сильно преувеличивая его недостатки. Мы начинаем высматривать дурные помыслы за са­мыми лучшими его поступками, приписывать ему разнообразные пороки, наполовину нами же придуманные. Пересказываем какие-нибудь его слова в искаженном виде или опуская смягчаю­щий их контекст. «А П. называл тебя...», — говорим мы, не упоминая ни словом, что резкие речи П. произносились в момент сильного гнева. Попуская себе клеветничество, мы доходим до того, что готовы оболгать человека ради дости­жения своих корыстных целей. Впрочем, здесь уже можно говорить о совершенно сознательной клевете, когда мы заведомо сообщаем ложную информацию.

Лживостью же можно считать лесть. Кста­ти, ошибочно полагать, что льстивые слова мо­гут произноситься из желания порадовать чело­века. За лестью всегда стоит корыстная цель, как правило, стремление завоевать расположе­ние слушающего. Так как все мы очень любим слушать о себе приятное, то льстецу легче всего втереться в доверие.

Знаменитый американский психолог Дейл Карнеги разработал целую систему, «как льстить людям»: говорите о них самих, хвалите их детей и собак, улыбайтесь им и всячески демонстрируйте свое расположение — и вот все они у вас в кармане. И между прочим, знаменитая амери­канская улыбка тоже уходит корнями своими в лесть: «Ты мне нравишься», — говорит своим оскалом продавец в супермаркете. И покупатель, попавшись на примитивную приманку, стремится завоевать еще больше симпатии, покупая в бе­зумных количествах то, что ему совсем не надо.

Преподобный Иоанн Кассиан говорит, что дух тщеславия — самый разновидный, изменчи­вый и тонкий, так что от него предостеречься почти невозможно и даже распознать его бывает очень трудно. Тщеславие нападает со всех сто­рон и искушает христианина и одеждой, и внеш­ностью, и походкой, и голосом, и работой, и талантом.

«Диавол, в ком не мог породить тщеславия благообразием статной и блестящей одежды, в том пытает всеять его одеждою неуклюжей, неопрятной и нищенской; кого не мог вверг­нуть в сию страсть честью, того подбивает на нее унижением; кого не мог заставить превоз­носиться многознанием и умением красно го­ворить, у того вызывает это важничаньем в молчании».

Прп. Иоанн Кассиан Римлянин

Овладев душой человека, тщеславие сводит на нет все труды во спасение. Преподобный Нил Синайский говорит, что «тщеславный мо­нах — бесплатный работник: несет труд, а на­грады не получит». Святые отцы советуют вся­чески остерегаться людских похвал. Сделав доб­рое дело, не превозноситься, а постараться скрыть его от окружающих и самому как можно быстрее забыть о нем.

«Кто просит у Бога даров за труды, тот на опасном основании утверждается; а кто, напро­тив, смотрит на себя как на всегдашнего долж­ника перед Богом, тот сверх чаяния своего вдруг увидит себя обогащенным небесным богаством» (прп. Иоанн Лествичник).

Истинный благой поступок стыдится свиде­телей и благодарности. Он совершается тайком ото всех и скрывается с таким же усердием, как и поступок постыдный.

Первое правило в борьбе с тщеславием — избегать похвальбы. В Евангелии сказано: Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небеснаго. Итак, когда творишь милосты­ню, не труби перед собою, как делают лице­меры в синагогах и на улицах, чтобы прослав­ляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая твоя рука не знает, что делает правая. Чтобы милос­тыня твоя была втайне, и Отец твой, видя­щий тайное, воздаст тебе явно. И когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останав­ливаясь молиться, чтобы показаться пред людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда мо­лишься, войди в комнату твою, помолись Отцу твоему, который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (...) Так же, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры; ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцем твоим, который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воз­даст тебе явно (Мф. 6; 1-6, 16-18).

Один брат очень строго постился. Однаж­ды он пришел на общую трапезу и, когда все вкушали вареные овощи, ел размоченную че­чевицу. После трапезы отвел его в сторону старец и сказал:

— Лучше бы ты ел вместе со всеми, дабы не подвергаться тщеславию. Если же хочешь со­блюдать строгий пост, то сиди в своей келье и не выходи из нее.

Одного отшельника, известного своей пра­ведной жизнью, предупредили о том, что дол­жен к нему за благословением приехать знат­ный вельможа. Услышав об этом, отшельник сел у входа в свою келью с куском хлеба и с сыром и, завидев приближение вельможи, на­чал жадно поглощать их.

Вельможа, увидев эту картину, сказал:

— И это отшельник, которого хвалили мне за праведную жизнь?! — развернулся и уехал, а отшельник радостно вернулся в свою келью.

Противоположной тщеславию добродетелью святитель Игнатий (Брянчанинов) называет сми­рение. Добродетель эта очень высока и трудно постижима. Но без смирения богообщение не­возможно. Примеры истинного смирения явля­ют нам истории из патериков и житий святых.

 

Глава 8. Гордость

Ибо кто возвышает себя, тот уни­жен будет, а кто унижает себя, тот возвысится.

Мф. 23; 12

Гордый глух и слеп к миру, мира он не видит, а только свое во всем отра­жение.

Свщ. Александр Ельчанинов

Кто превозносит себя над братом своим, над тем издеваются бесы.

Прп. Ефрем Сирин

В современном русском языке слово «гордость» имеет ряд значений.

1)  Чувство собственного достоинства, само­уважение.

2)  Чувство удовлетворения от чего-либо (гор­дость от победы).

3)  Высокомерие, чрезмерно высокое мнение о себе.

В православной аскетике слово «гордость» — абсолютный синоним слова «гордыня», т. е. зна­чение его совпадает с 3-м из приведенных значе­ний. Смысловая путаница в этом случае ведет к недопониманию того, что Церковь разумеет под страстью и грехом гордости. Преподобные отцы, целью своей подвижнической жизни ставившие смирение, не говорили, что человек не должен любить и уважать себя. Православное вероуче­ние призывает человека к правильной любви к себе. А чувство собственного достоинства зак­лючается в осознании христианином того, что он создан по образу и подобию Божию, и выражает­ся в его стремлении к добродетели. Это значит, что человек не будет лгать, воровать, убивать, завидовать, хвастать, потому что тем самым он оскорбляет в себе образ Божий. Любя и уважая в себе образ и подобие Божие, человек должен в равной степени любить и уважать то же в другом человеке и в значительно большей степени, не­жели себя, любить и чтить своего Создателя.

Без понимания этой истины нельзя понять суть греха гордыни. Ибо что есть гордость? Это желание возвыситься над ближними своими и сравняться с Богом; это отрицание Бога и не­признание достоинства ближнего.

Если попытаться проиллюстрировать это, то получится следующее. Представьте себе отряд солдат. Над этим отрядом стоит некий офицер. Остальные солдаты равны по званию. Один из них (из солдат) много о себе возомнил и перестал подчиняться приказам командира. Он, быть мо­жет даже из благих целей, совершает в одиноче­стве вылазку на врага, попадает в результате в плен и ради сохранения своей жизни рассказы­вает неприятелю обо всех планах отряда. Что из этого получится? Да ничего хорошего. Он и себя погубит, и ничем не поможет, а напротив, помешает осуществлению главной задачи, преследу­емой отрядом. Вместе с тем он нарушит и дис­циплину и кодекс чести, потому что солдат дол­жен подчиняться тому, кто выше по званию, и быть верным присяге. Но то, что он подчиняется командиру, вовсе не значит, что он должен лебе­зить перед врагом. Напротив, честь велит воину бороться с врагом. Наша война — это борьба со страстями. И победить в ней мы можем только при одном условии — при полном и беспрекос­ловном подчинении воле Бога. А перед врагом (перед демонами и своими страстями) мы долж­ны вести себя достойно и мужественно. Мы же, как тот бунтующий солдат, не слушаемся своего Отца и Создателя, но зато пресмыкаемся перед бесами. Не будете ли вы смеяться, если солдат этот скажет, что пошел против воли командира из чувства собственного достоинства, исключи­тельно потому, что не может позволить кому-то собой командовать? Почему же мы не смеемся тогда над собой, хотя поступаем точно так же, утверждая, что не можем из чувства собственно­го достоинства попросить прощения у ближнего своего, которого незаслуженно обидели? И раз­ве повернется язык наш сказать, что остальные солдаты, которые исполняют волю командую­щего и мужественно сражаются с врагом, не имеют чувства собственного достоинства, прос­то потому, что они подчиняются чьим-то прика­зам? Нет, напротив, мы назовем их достойными воинами, потому что они мужественно противо­стоят врагу. Точно так же и истинный христианин не должен противится Промыслу Божьему, но должен по мере сил достойно противостоять сво­им страстям и бесовским козням. Недаром пер­вые христиане называли себя верными. Верны­ми Богу, Святому Крещению и своей вере в Искупителя. В этом-то и заключается чувство собственного достоинства христианина.

«Бог-Троица, при искуплении образа Свое­го — человека, дал такую возможность к преус­пеянию в усовершенствовании подобия, что по­добие обращается в соединении образа с Под­линником, бедной твари с всесовершенным Твор­цом ее. Дивен, чуден образ Божий, тот образ, из которого светит, действует Бог! Тень Петра апо­стола исцеляла! Солгавший перед ним пал вне­запно мертвым, как солгавший перед Богом! Убрусцы и головные повязки апостола Павла совершали знамения! Кости Елисея пророка вос­кресили мертвеца, которого телу неосторож­ность погребателей допустила прикоснуться к давно покоившимся в гробе костям духоносца!

Ближайшее подобие, соединение получает­ся и по получении удерживается пребыванием в евангельских заповедях. Будите во Мне, запо­ведует Спаситель ученикам Своим, и Аз в вас. Аз есмь лоза, вы же рождие, и иже будет во Мне и Аз в нем, той сотворит плод мног. Блажен­нейшее соединение доставляется, когда с чистой совестью, очищаемой удалением от всякого гре­ха, точным исполнением евангельских запове­дей, христианин приобщается святейшего тела Христова и святейшей Его крови, а вместе и соединенного с ними Божества Его. Ядый Мою плоть, сказал Спаситель, и пияй Мою кровь во Мне пребывает, и Аз в нем. Разумный образ Божий! Рассмотри: к какой славе, к какому совершенству, к какому величию ты призван, предназначен Богом! Непостижимая премудрость Создателя предоставила тебе сделать из себя то, что пожелаешь сделать. Разумный образ Божий! Неужели ты не захочешь пробыть достойным образом Божиим, захочешь исказить себя, унич­тожишь подобие, превратишься в образ диавола, низойдешь к достоинству бессловесных?» — пи­шет свт. Игнатий (Брянчанинов) в статье об образе и подобии Божиих в человеке.

Гордыня, гордость — самая опасная страсть и виновница всех грехов. Именно из-за гордыни сатана отпал от Бога. Именно гордыня сводила на нет многолетние усилия некоторых святых. Именно гордыня была первым грехом, которым согрешили Адам и Ева.

Гордый обычно не видит своего греха.

Некий разумный старец увещал на духу од­ного брата, чтобы тот не гордился; а тот, ослеп­ленный умом своим, отвечал ему: «Прости меня, отче, во мне нет гордости». Мудрый старец ему ответил: «Да чем же ты, чадо, мог лучше дока­зать свою гордость, как не этим ответом!»

Древний патерик

Каковы внешние приметы гордости? Гордец обидчив и самолюбив, ему трудно просить про­щения, тяжело уступить в споре. Он не любит слушаться ни равных себе, ни старших. Он не любит приказных интонаций, а предпочитает им смиренные просьбы. Он подвержен вспыш­кам гнева. Он помнит причиненное ему зло и постоянно в душе или на словах осуждает других людей.

Все мы имеем эту страсть. Но гордец не видит в себе гордости. Как же распознать ее в себе? На это Иаков, архиепископ Нижегородс­кий, отвечает: «Чтобы понять, ощутить ее, заме­чай, как ты будешь себя чувствовать, когда окру­жающие тебя сделают что-либо не по-твоему, вопреки твоей воле. Если в тебе рождается преж­де всего не мысль кротко исправить ошибку, другими допущенную, а неудовольствие и гнев­ливость, то знай, что ты горд и горд глубоко. Если и малейшие неуспехи в твоих делах тебя опечаливают и наводят скуку и тягость, так что и мысль о Промысле Божием, участвующем в де­лах наших, тебя не веселит, то знай, что ты горд и горд глубоко. Если ты горяч к собственным нуж­дам и холоден к нуждам других, то знай, что ты горд и горд глубоко. Если при виде неблагополу­чия других, хотя бы то врагов твоих, тебе весело, а при виде неожиданного счастья ближних твоих грустно, то знай, что ты горд и горд глубоко. Если для тебя оскорбительны и скромные замечания о твоих недостатках, а похвалы о небывалых в тебе достоинствах для тебя приятны, восхитительны, то знай, что ты горд и горд глубоко».

Разделяются два вида гордыни: плотская и духовная. Большинство людей одолеваются плот­ской гордыней. Духовная же нападает на боль­ших подвижников, достигших уже высот в духов­ной жизни.

а) Плотская гордыня. В отличие от гордыни духовной, плотская значительно более заметна и признаваема самим человеком. Другое дело, что, как правило, плотская гордыня почитается нами за достоинство, которое мы бережем и лелеем. Мы называем это «сохранением собственного лица», отсутствием трусости и пр.

Задаваясь же вопросом: что из этих похвал в действительности хорошо? — мы окончательно запутываемся, не умея различить стремление к добродетельной жизни от гордыни. На самом же деле тест донельзя прост. Любое слово похвалы в свой адрес уже есть гордыня, любое ощущение собственной правоты — гордыня тоже. И наша абсолютная неспособность согласиться с тем, что хвалить и одобрять себя греховно, то чувство протеста, которое мы испытываем, читая эти слова, тоже гордыня. Она заставляет человека превозноситься по причине внешних физических преимуществ, больших знаний или лучших душевных качеств по сравнению с другими людьми.

«Я красивее», «я умнее и добрее» — вот выводы поддавшегося этой страсти. Плотская гордыня выражается в чрезмерной обидчивости, в непокорности, нередко в чрезмерной смелости, в стремлении командовать, часто в излишней болтливости, в завистливости, в злопамятстве, в гневе, в самонадеянности.

б) Духовная гордыня одолевает в основном тех, кто уже достиг каких-то добродетелей.

Часто жертвой этого беса становились подвижники. Как только в своей борьбе со страстями ты говоришь: «Я достиг» — тут же все твои старания сводятся на нет. Одной этой мыслью уничтожается все достигнутое. Так, существует немало историй о том, как подвижники после многих лет поста и молитвы видели ангелов, а потом оказывалось, что это были не ангелы, а бесы. Этот вид гордости именуют прелестью, или обольщением.

Древние патерики донесли до нас много та­ких историй.

Монах Ирон пятьдесят лет провел в пусты­не и превзошел всех живущих в ней иноков своим равноангельским житием. Но гордость погубила и такого подвижника. Он вообразил, что соседние с ним иноки держатся не такого устава, какого бы, по его мнению, следовало держаться. И. стал относиться к ним с презре­нием. Диавол, заметив зародившееся в старце самомнение, не замедлил приложить стара­ние, чтобы погубить его, и достиг своего. Он явился ему в образе светлого ангела, а само­обольщенный монах принял его действительно за такового. Диавол предложил старцу бро­ситься в колодец, говоря, что-де за святую жизнь ему от этого вреда не будет. Старец послушался, и... вытащили его из колодца едва живым. На третий день он скончался.

Прот. В. Гурьев. Пролог

И вот еще одна история:

В пустыне жил достойный инок. Он усерд­но постился и проводил все дни в молитве. Словом, его украшали все добродетели души. Но он возгордился своими успехами и стал надеяться на себя, а не на Господа. Тогда диавол решил искусить его, и однажды вечером ко входу в пещеру инока подошла прекрасная женщина. Она со слезами просила впустить ее и дать ей убежище от ночного холода и зверей. Инок впустил ее в пещеру. Она расска­зала свою историю и постепенно очаровала отшельника. Постепенно монах распалился страстью, но когда он уже готов был броситься в постыдные объятия, женщина исчезла, а вок­руг себя он увидел множество злых духов, ко­торые смеялись над ним: «А! Это ты, возносив­шийся до небес, теперь низринулся до ада! Теперь понимаешь слова: ... всяк возносяйся смирится!?» (Лк. 14:11). Тогда инок помешался в уме и, не вынеся позора, ушел в мир, где начал вести недостойную жизнь, всячески из­бегая встречи с праведными людьми, чтобы кто-нибудь не извлек его из бездны.

Руфин. Жизнь пустынных отцов

Гордость в высшей своей точке приводит к самообожению, к тому, что человек воображает себя центром вселенной и стремится заставить весь мир крутиться вокруг себя. Есть немало примеров великих гордецов, оставивших свой след в истории. Надо полагать, именно таковыми были Наполеон, Гитлер, Сталин (примеры, ко­торые напрашиваются сами собой). Одним из самых ярких примеров гордецов в русской ли­тературе можно считать Николая Ставрогина (Ф.М. Достоевский «Бесы»).

Но такая гордость, переходящая все преде­лы, все-таки не часто проявляется в людях. Большинство из нас одержимы гордыней в зна­чительно меньшей степени.

Кто такой гордец? Это человек, желающий поставить себя выше Бога, уж не говоря о ближ­нем. Справиться с гордостью самостоятельно совершенно невозможно хотя бы потому, что гордец никогда не видит своей страсти. Впрочем, так как любой грех есть прежде всего проявле­ние гордости (гордость называют матерью всех грехов и страстей), то и проводить какие-то тесты и проверки на гордыню не обязательно, можно просто смириться с фактом ее наличия.

Конечно, как и любая страсть, гордость мо­жет проявляться в разных степенях и очень по-разному. Высшую степень гордыни показал са­тана, попытавшись поставить себя выше Госпо­да. Самым откровенным гимном гордыне можно считать философию Фридриха Ницше.

«Абсолютно гордое существо живет и дей­ствует, руководясь сознательно или безотчетно следующими положениями: мое решение уста­навливает или даже творит ценности; поэтому моя воля должна господствовать над всем, что совершается; все, что происходит, должно следо­вать моему плану и указанию; никто не смеет меня порицать и даже хвалить, т. е. оценивать; даже неличные ценности — нравственное добро, красота, истина — не смеют покорять меня себе, я не обязан подчиняться им, да и обусловлены они моею волею, а не существуют сами по себе.

Такое абсолютно гордое существо приписы­вает себе божественные свойства и хочет само стать на место Бога. Отсюда возникает соперни­чество гордеца с Богом, активное богоборче­ство, неуспех этой борьбы и потому жгучая не­нависть к Богу. Существо, подлинно ненавидя­щее Самого Живого Бога, есть сатана. Совокуп­ность таких существ образует особое царство бытия, противоположное Царству Божию и на­зываемое адом» [76]Достоевский и его христианское миропонимание// Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994. 432 с.
.

Гордыня фактически единственная страсть, которая может полностью вытеснить остальные. Мы уже говорили о том, что нередко одна из страстей занимает в сердце человека главен­ствующее положение. Но в таком случае осталь­ные страсти все равно присутствуют, только от­ступают на задний план. Скряга, возможно, и не потратит денег на удовлетворение блудной похоти, но это вовсе не значит, что его не одоле­вает блудное разжжение. Гордыня же тем и опас­на более всего, что человек, подчинившись этой страсти, почти с легкостью может победить (на время) все остальные страсти. Любопытно от­метить, что гордыня питается мнимыми челове­ческими достоинствами. Чем более «хорош» че­ловек в общепринятом, светском понимании, тем сильнее развивается его гордыня. Как пра­вило, люди, одержимые гордыней, ведут себя весьма достойно, особенно поначалу, в тот мо­мент, когда гордыня только набирает силу. Они могут быть щедры, честны, обязательны и пунк­туальны, у них может быть много друзей, они будут спокойно отказывать себе в пище или сне, воздерживаться от блуда, справляться со своим гневом и не впадать в уныние даже при самых больших неприятностях; они могут быть незави­стливы, незлопамятны, немстительны и пр. И вообще окажутся на поверку самыми душевны­ми и милыми людьми. Но... все это будет оста­ваться в силе только до тех пор, пока гордыня их будет нуждаться в пище, в укреплении. Пройдут годы, и этих людей будет не узнать... Куда что девалось? Где необычайная сила воли? Где чест­ность и щедрость? Почему они так меняются в лице при упоминании о чужих радостях и успе­хах? Что за неконтролируемые вспышки гнева? Откуда такая любовь к деньгам и почету? И вот уже нет вокруг друзей, только коллеги по рабо­те. И вот уже окружающие люди все чаще не восхищаются, а жалеют. Но удивляет даже не унижающая жалость, которую получает гордец от окружающих, а то, что он будто бы не замеча­ет этой жалости, он все с таким же апломбом рассуждает на какие-то важные темы, он все так же считает себя гением, самым лучшим и, мало того, нисколько не сомневается в том, что ос­тальные о нем такого же мнения, а не показыва­ют этого... быть может, из зависти?

Когда глядишь на этих жалких, уничтожен­ных гордецов, когда вспоминаешь, какими они были какое-то время назад, думаешь невольно: «Жизнь сломала...» На самом деле крушение происходит вовсе не от жизненных неприятнос­тей, напротив — гниение начинается изнутри. К какому-то моменту человек настолько убежда­ется в своем превосходстве надо всеми, что, во-первых, начинает потихоньку во всем пота­кать себе, искренне полагая, что это никак не умалит его неисчислимых достоинств (от этого рождается плотолюбие), во-вторых, настолько замыкается на себе, что совершенно перестает быть восприимчив к окружающему миру. То есть он не видит никого и ничего, кроме себя, а соот­ветственно тут же теряет друзей, начинает спо­койно пренебрегать всяческими своими обяза­тельствами, спокойно нарушать данное слово. Его щедрость становится автоматической и ко­рыстной, то есть он уже не благодетельствует ближних, если не уверен, что получит что-ни­будь взамен; понятие «честность» абсолютно нивелируется: «Почему я должен отчитываться перед другими за свои поступки?» Он не готов ничем жертвовать ради окружающих, но в то же время отсутствие признания на каком-то этапе начинает тяготить его. Нередко он видит в отно­шении людей к нему неблагодарность, иногда объясняет для себя холодность бывших друзей тем, что они завидуют его успехам. Постепенно жажда внимания становится все сильнее: горды­ня, не находя себе никакой подпитки, начинает пожирать человека изнутри. И вот он уже выпля­сывает вовсю, чтобы взгляды окружающих сосре­доточились наконец на нем. Он выкрикивает в лицо приятелям оскорбительные слова, он исхо­дит в сарказме или, напротив, занимается само­уничижением и совсем примитивным шутов­ством. Его сжигают гнев и зависть. «Гордый не терпит превосходства над собой и, встречая его, или завидует, или соперничает. Соперничество и зависть друг другом держатся, и в ком есть одна из сих страстей, в том обе они».

Но дружбы нет и той меж нами.

Все предрассудки истребя,

Мы почитаем всех нулями,

А единицами себя.

Мы все глядим в Наполеоны; Двуногих тварей миллионы

Для нас орудие одно. [77]Пушкин А.С. Евгений Онегин. Гл. 2. Стрф. 14.

«В самом деле, властолюбие обыкновенно включает в себя, кроме властвования над людь­ми, еще и любовь к собственности как лучшему объекту властвования, а также могущественно­му средству для осуществления власти. Гневли­вость гордеца есть следствие того, что он не терпит никакого столкновения чужой воли со своею. Ненависть ко многим лицам, идеям, про­явлениям жизни естественно возникает опять-таки потому, что чужая воля и чужая жизнь не следуют планам и вкусам гордеца. Любовь к роскоши, сластолюбие и горлобесие (или горта-нобесие. — Прим.авт.) легко могут возникнуть как следствие естественной потребности иметь в составе жизни и чувственную полноту теле­сного бытия, но невозможность удовлетворить ее в высоких формах, достигаемых на пути со­борного творчества. Наконец, уныние есть пе­чальный конец жизни нераскаянного гордеца, который начинает свой путь энергич­ной деятельностью, полный веры в себя, но, потерпев множество крушений, утрачивает вкус к жизни» [78]Достоевский и его христианское миропонима­ние// Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994. 432 с. С. 144.
.

Да, уныние, отчаяние действительно стано­вятся финалом гордыни. Оно начинается со ску­ки, с невозможности развлечь себя, а заканчива­ется смертельной тоской, которую ничего уже не может развеять, ощущением полной бессмыс­лицы, отсутствием стимула для того, чтобы жить дальше. Ибо рано или поздно человек смотрит на себя в зеркало и понимает, во что он превратил­ся. И еще понимает другое. Он, всю жизнь ви­девший смысл только в себе самом, в самосовершенствовании, в услаждении себя, сидит теперь у разбитого корыта, и не за что оказывается зацепиться, ибо все его попытки служить только себе привели к результату, обратному ожидае­мому: ему плохо.

Таково неизбежное следствие превозноше­ния своего «я», которое лежит в основе гордели­вого конструирования себя, столь любимого всеми гордецами. Это самосовершенствование, служащее исключительно для удовольствия гор­деца и осуществляемое его же собственными силами, ставит конечной целью не только пре­взойти всех людей, но и достичь каких-то небы­валых высот, какие и не представлялись ранее человеку. Для гордеца недостаточно быть просто лучшим, ему обязательно надо быть единствен­ным, неповторимым и, что уж говорить, действи­тельно совершенным. Конечная цель гордыни — быть всем в самом себе и ничего не знать, кроме себя. Гордыня центростремительна и ведет в пустоту. И сатана, первый, кто впал в гордыню, и человек — все хотят стать Богом: обрести в самом себе бытие, и наслаждение, и самодоста­точность.

Но получается, что человек, желающий об­рести смысл жизни и самую жизнь вечную в себе самом и только для себя (а именно это и являет­ся конечной целью гордеца), оказывается ни с чем, потому что человек не заключает в себе средства бессмертия. Источник жизни — Бог, Он — смысл и цель нашего существования. Вне Бога нет ни бессмертия, ни власти над собой, но признать это — значит пережить крушение сво­его «я», созданного из иллюзий и заблуждений.

Подобный крах, если за ним не следуют раскаяние и попытка переосмыслить жизнь, при­водит либо к самоубийству, либо к тяжелым формам наркомании (в т. ч. алкоголизма): не видя впереди цели, гордец впадает в отчаяние и стремится свести счеты с жизнью если не пря­мым наложением на себя рук, то с помощью ухода в виртуальный мир, в поисках забвения.

Но даже в период торжества гордец тоже несчастлив. Потому что гордость, вопреки рас­пространенному заблуждению, вовсе не означа­ет любви к.себе. Гордец абсолютно не способен любить себя, точно так же, как не способен любить других. Потому что любовь — это стрем­ление к Богу, а гордец, напротив, бежит Бога. Любовь — это видение в себе и в других образа и подобия Божьего. Но разве способен гордец на это? Нет, никогда. Он, наоборот, стремится най­ти в себе нечто Богу чуждое, от Бога отличное и Богу равное. Иногда ему мерещится, что это нечто удалось наконец разглядеть. Но моменты сладкой эйфории, похожие на состояние опьяне­ния, сменяют следующие за ними моменты про­зрения собственного ничтожества. И одновре­менно с пониманием своей никчемности прихо­дит жгучая ненависть к себе, к своей недостаточ­ности, к своей неспособности принести самому себе удовлетворение.

Гордецов часто упрекают в самовосхищении. Но это лишь одна сторона их ощущения себя. Другая же выливается в невозможное отвраще­ние к себе, в непримиримую жестокость к себе. Мало кто из подвижников истязает себя так, как это порой делает гордец. А как гордец занимает­ся самобичеванием! Он за малейшее прегреше­ние порой готов себя со свету сжить, похоронить заживо. Он скорее ближнему простит подлость в отношении себя, чем себе — непредусмотрен­ный планом самосовершенствования поступок. Отсюда так сильна у гордецов мучительная реф­лексия без раскаяния, которая переходит все мыслимые и немыслимые границы и портит в итоге жизнь не только самому гордецу, но и окружающим.

Но в конечном итоге все восхищение собой пройдет, а останется только черная дыра ненави­сти и отвращения к себе, которые заполнят все его существо и сделаются невыносимой пыткой.

Надо заметить, что постоянные наши упоми­нания о конечном падении и отчаянии вовсе не означают действительного конца, потому что ко­нец этот, это самое окончательное падение мо­жет оказаться началом другого пути. Потому что нередко вслед за осознанием полной собствен­ной несостоятельности возникает вопрос: «А что же я такое? Где я сам?» Иногда, пережив подоб­ную катастрофу, человек понимает, что всю жизнь гонялся за химерами, что в стремлении быть самым лучшим потерял себя самого и уже не помнит, какой же он. И дальше наступает'время долгого соскребания с души налипшей грязи в попытке найти себя под грудой хлама и мусора.

К проявлениям гордыни свт. Игнатий (Брян-чанинов) относит:

Презрение ближнего. Предпочтение себя всем. Дерзость. Помрачение, дебелость ума и сердца. Пригвождение их к земному. Хула. Неве­рие. Лжеименитый разум. Непокорность закону Божию и Церкви. Последование своей плотской воле. Чтение книг еретических, развратных и су­етных. Неповиновение властям. Колкое насмеш-ничество. Оставление христоподражательного смирения и молчания. Потеря простоты. Потеря любви к Богу и ближнему. Ложная философия. Ересь. Безбожие. Невежество. Смерть души.

Если мы проанализируем по этой схеме жизнь и творчество писателя Льва Толстого, то придем к выводу, что именно так развивалась в нем духовная болезнь, повлекшая за собой отре­чение его от Церкви.

Относительно предпочтения себя всем и презрения ближнего все довольно-таки ясно. Самолюбием мы все грешим в крайней мере. И даже абсурдным кажется не предпочитать себя всем. Ведь «своя рубашка ближе к телу». По­нятно также насчет помрачения ума и сердца и пригвождения их к земному. Мы уже настоль­ко погрязли в своих земных заботах, что о Боге вспоминаем крайне редко, по большим праздни­кам или, напротив, в минуты большой беды.

Сложнее дело обстоит с неверием.

В Евангелии сказано: Если вы будете иметь веру с горчичное зерно, и скажете горе сей: перейди отсюда туда; и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас (Мф. 17; 20).

Что это значит? Неужели никто из нас не верит даже самую малость? Неужели никто из нас не имеет веры с горчичное зерно? В храмах сегодня множество народа, и все уверенно от­ветят, что Бог есть. Но что такое наша вера? Дело не в жертвах, которые мы готовы или не готовы ради нее принести. Нет, речь сейчас вов­се не об этом.

Вот мы приходим на исповедь, сдавленным голосом перечисляем свои грехи и пороки... А потом выходим из храма и начинаем все по но­вой. Да, конечно, со многими страстями спра­виться нелегко. Но ведь есть и другие. Что стоит, например, бросить курить... Трудно, не спорю, но, по сути, не такая уж это проблема. Но поче­му-то оказывается непросто завязать с этой дур­ной привычкой. Силы воли не хватает, скажете? Да не в силе дело. В воле? Пожалуй. Мы не хотим. Мы не верим, что это принципиально. То есть умом мы понимаем, что курить — это плохо. А вот сердцем — не верим.

Все упирается в конечном итоге в веру. Пред­ставьте себе курильщика, который точно знает, то есть он уверен на сто процентов, что следую­щая сигарета будет для него означать смерть. Альтернативы нет. Никакая «скорая помощь» не откачает, никто не поможет. Для него выкурить эту самую сигарету означает наложить на себя руки. Неужели же не хватит у него сил удержать­ся от нее? Хватит, если он дорожит жизнью.

Можно возразить, сказать про дьявольские козни, про соблазны и искушения. Но в том-то вся и суть, что соблазны и искушения могут подействовать только на того, кто слаб в вере. Именно на какую-то ахиллесову пяту в нашем сознании (у кого-то эта ахиллесова пята занима­ет почти все сознание, а у кого-то лишь малую его часть).

Сила веры не в том, что она помогает отка­заться от земных благ. Она сама по сути своей уже отказ от земных благ, вернее, непризнание за земным миром блага.

Это пугает. Представьте себе отказ от всего земного, подчеркиваю — от всего. С чем мы окажемся? Чем можем мы заменить образовав­шийся вакуум? У кого из нас хватит веры на все это пространство?

Большинство из нас до судорог, до исступле­ния любит жизнь, это земное существование, тя­желое, бедственное, неуклюжее существование.

Мы говорим, как некогда Блаженный Авгус­тин: «Господи, дай мне целомудрие», а мерзкий голосочек в душе подшептывает: «Но только не сейчас, а немного попозже».

Мы говорим о том, как сложно бороться со страстями, с греховными наклонностями. Разве так уж сложно? Было бы желание. Это все тот же неоднократно заводившийся разговор о том, что Господь каждому готов даровать Царствие Небесное. Ну, берите же. Ну, кому нужно цело­мудрие — пожалуйста. А мы сидим на своих диванах, и все тот же гаденький голосочек гово­рит: «Только не сейчас, потом, завтра». Потому что хочется нам вовсе не Царствия Небесного и не целомудрия. По-настоящему нам хочется вкус­ной еды, женщин/мужчин (нужное подчеркнуть), денег и т. д.

Вот он, вопрос веры. Да кто же из нас верит по-настоящему, что Царствие Небесное — это главное и самое важное? Так оно и выходит, что веры нет. Есть только слабое, не очень уверен­ное представление о том, что это так. Это пони­мание существует преимущественно на уровне рассудка и порой маячит в душе, но, по большому счету, к вере имеет очень отдаленное отношение. Иногда, правда, пробивается еще слабый голо­сок совести, который мы старательно заглушаем разнообразными выгодными доводами. Но если ты веришь, что жить надо для Царствия Небес­ного, то никак иначе жить не будешь, просто не сможешь.

Вспоминается фильм А. Тарковского «Стал­кер» [79]Авторский сценарий создан по мотивам романа А. и Б. Стругацких «Пикник на обочине».
с его чудесной комнатой, в которой испол­няются желания. Оглядываешься по сторонам, и кажется, что вся жизнь представляет собой по­добие этой чудесной комнаты. И каждый из нас получает то, что хочет: просящим дается и стуча­щим открывается (здесь нет никакого перенос­ного смысла, слова сказаны совершенно букваль­но). Только почему-то никто не просит ни цело­мудрия, ни смирения, ни прочих духовных благ. Мы проходим мимо них, оставляя на «потом».

«Кто ж не верует в Сына Божия? — Не толь­ко тот, кто открыто, решительно отвергает Его, но и тот, кто, называясь христианином, прово­дит греховную жизнь, гоняется за плотскими наслаждениями; тот, у кого бог — чрево; тот, у кого бог— серебро и золото; тот, у кого бог — земная слава; тот, кто почтил земную мудрость, враждебную Богу, как бы бога... Вера мертвая, признание Христа одним невольным умствен­ным убеждением, может быть и принадлежнос­тью бесов! Такая вера послужит верующему только к большему осуждению его на суде Хри­стовом. Вера в Евангелие должна быть живая; должно веровать умом и сердцем, исповедывать веру устами, выражать, доказывать ее жиз­нью. Покажи ми веру твою отдел твоих, гово­рит Апостол хвалящемуся одною мертвою ве­рою, одним голым знанием бытия Божия».

Свт. Игнатий (Брянчанинов)

Как обрести веру? Неверующий скажет: «Я не верю, вот когда я поверю, тогда и приду в храм. Если я сейчас пойду, то это будет неиск­ренне». И почти невозможным оказывается объяснить, что вера не сможет попасть в его сердце, пока он не откроет дверь. Тут такой парадокс с точки зрения бытовой логики. Замк­нутый круг: человек не верит, потому что не хочет верить, и не хочет верить, потому что не верит. На это можно ответить теми же словами прп. Амвросия, которые он сказал и о стяжании любви: «Если хочешь обрести веру — поступай так, как будто ты ее имеешь. И Господь, видя твое желание, подаст тебе веру». Иными слова­ми, исполнение евангельских заповедей вселяет в сердце человека Христа, а значит, и саму веру.

«Слушай Евангелие, говорящее тебе, и свя­тых Отцов, объясняющих Евангелие; слушай их внимательно, и мало-помалу вселится в тебя живая вера, которая потребует от тебя испол­нения евангельских заповедей, за это испол­нение наградит надеждою несомнен­ного спасения. Она соделает тебя на земле последователем Христовым, сонаследником Его на небе».

Свт. Игнатий (Брянчанинов)

Столь же неоднозначно обстоит дело и с ересью, или ложной философией. В рафиниро­ванном виде грехи эти — нечто подобное по­ступку Ницше или какого-нибудь Секо Асахары. Но если говорить о более скрытых вариантах, то почти у каждого из нас нет-нет да обнаружится парочка завалящихся «собственных» мыслишек на тему Православия. Даже не говоря о варианте половинного принятия веры, вроде этого: «В Бога верю, но в храм ходить не буду», который конечно же к истинной религии имеет мало от­ношения, — почти каждый пытается сформули­ровать Православие как-то по-своему, наиболее комфортным для себя способом, отодвигая не­удобные, «не самые важные» для себя вещи на задний план, а более удобные выдвигая на перед­ний. И нередко подобные измышления заводят довольно далеко, к прямому искажению догма­тов и истин Церкви — к ереси.

Борьба с гордыней — дело крайне сложное. И приступать к этой борьбе можно только с отчетливым пониманием, что самостоятельно человеку с демоном гордыни не справиться. Фак­тически и борьба вся заключается в этом самом осознании собственного бессилия и ничтоже­ства, в отказе от попыток совершить что-то толь­ко своими силами и обращенной к Господу мо­литве о помощи.

«Итак, очевидно, что никто не может достиг­нуть последнего предела совершенства и чисто­ты иначе как смирением истинным, которое он, видимо свидетельствуя пред братиями, изъявля­ет также и пред Богом в сокровенностях сердца своего, веруя, что без Его покрова и помощи, в каждый момент его посещающих, никак не мо­жет он достигнуть совершенства, которого же­лает и к которому с усилием течет» (прп. Иоанн Кассиан Римлянин).

В отличие от описания борьбы с остальными страстями, св. отцы дают не так много советов по борьбе с гордыней. Основные виды оружия: рас­каяние, пост, молитва и поступки, которые через отречение своей воли ведут к смирению (то есть св. отцы учат поступать так, как надо, по совес­ти, а не так, как указывает гордый ум).

Преподобный Нил Синайский пишет:

«Не забывай своего падения, хотя и пока­ешься; но поминай о грехе твоем плачем, к смирению твоему, чтоб, смирившись, по необхо­димости отсечь тебе гордость. Не взирай на пад­ших с кичливым помыслом, надмевающим тебя будто судью, но себе самому внимай помыслом трезвенным, — испытателем и оценщиком тво­их деяний».

«Начало смиренномудрия — покорность», — говорит прп. Ефрем Сирин. Эти слова очень важны для борьбы с гордыней, потому что один из немногих способов бороться с этим демоном на внешнем уровне — это послушание. Для начала — послушание родителям и старшим по званию. А в конечном итоге — послушание по отношению ко всем ближним.

«Один брат сказал: «Просил я себе у Госпо­да помысл смиренномудрия, чтобы, когда брат мой прикажет мне сделать что-нибудь, говорил я помыслу: «Это господин твой, слушай его»; а если прикажет другой брат, опять говорил: «Это брат господина твоего». И если прикажет ребе­нок, и тогда говорил: «Слушай сына господина своего», — и таким образом, противясь чуждым помыслам, при содействии благодати, безмя­тежно делал он дело свое» (прп. Ефрем Сирин).

Святые отцы указывают еще один способ борьбы с гордостью — прошение милостыни. Под этим можно понимать не только стояние на паперти: милостыня — это просьба о милосердии, просьба признавшего себя слабым к тому, кого он признает сильнее, важнее, могуществен­нее себя. Гордец никогда не попросит о помощи, он предпочитает, чтобы были ему должны, неже­ли самому находиться в долгу. Он всегда крайне тяготится своим бедственным положением, лю­бой зависимостью. Обратиться за помощью для него величайший подвиг. Св. Ефрем Сирин пишет: «Ничто так не смиряет душу, как пребы­вание в нищете и пропитание подаянием».

Удивительно то, что противоположной гор­дыне добродетелью святитель Игнатий Брянчанинов называет не смирение, как было бы логич­но предположить, а любовь. Удивительно и в то же время абсолютно логично, поскольку гор­дыня интравертна, она видит смысл бытия в себе. Любовь же экстравертна, она обращает взгляд на окружающий мир и позволяет увидеть смысл в другой личности — в личности Бога. Ведь не смирение, а именно любовь делает гор­дыню невозможной. Гордыня базируется на вы­делении себя из мира, на ощущении собствен­ной самости, на восприятии своей личности как чего-то обособленного. Любовь же сливает две личности в единое целое. Границы между «я» и «не-я» как бы перестают существовать. Чело­век, стяжавший любовь, не может видеть смыс­ла в себе самом, ибо другая личность становится неотъемлемой частью его существа. Любовь действительно высшая из добродете­лей. Все остальные достигаются страхом Бо-жиим. Когда приходит любовь — страх поки­дает человека. Святой апостол Иоанн Богослов говорит: В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в стра­хе есть мучение; боящийся не совершенен в любви(I Ин. 4; 18).

Любовь — это то состояние души, к которо­му стремится истинный христианин. А поэтому дело любви ставится им превыше всего, даже превыше молитвы. И через дело любви человеку многое прощается. Но особенно важны дела любви в борьбе с гордостью.

Есть общепринятое мнение, что любовь при­ходит сама, и человек не властен над ее прихо­дом. Конечно, мнение это в глобальном смысле верно, потому что любовь — дар Божий, и при­ходит она именно как дар, который можно стя­жать (то есть получить), но не создать самому.

Но дар этот, как и благодать, дается только человеку, готовому и желающему его принять. А подготовить- себя можно, совершая дела люб­ви, то есть поступая так, словно ты уже имеешь дар любви.

Старец Зосима в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» говорит о «деятельной любви», которая приводит к любви истинной и к вере. На вопрос, как обрести веру, старец Зосима отвечает:

«Опытом деятельной любви. Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмер­тии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете».

Далее, разъясняя, что есть деятельная любовь, старец Зосима противопоставляет ее «любви мечтательной», предаваясь которой че­ловек жаждет облагодетельствовать все чело­вечество, но не может даже с элементарным терпением относиться к каждому человеку в отдельности. Он приводит в пример пожилого господина, который сказывал: «Я, говорит, люблю человечество, но дивлюсь на себя само­го: чем больше я люблю человечество вооб­ще, тем меньше я люблю людей в частности, то есть порознь, как отдельных лиц. В мечтах я нередко, говорит, доходил до страстных помыс­лов о служении человечеству и, может быть, действительно пошел бы на крест за людей, если б это вдруг как-нибудь потребовалось, а между тем я двух дней не в состоянии прожить ни с кем в одной комнате, о чем знаю из опыта. Чуть он близко от меня, и вот уж его личность давит мое самолюбие и стесняет мою свободу. В одни сутки я могу даже лучшего человека возне­навидеть: одного за то, что он долго ест за обедом, другого за то, что у него насморк, и он беспрерывно сморкается. Я, говорит, станов­люсь врагом людей, чуть-чуть лишь те ко мне прикоснутся. Зато всегда так происходило, что чем более я ненавидел людей в частности, тем пламеннее становилась любовь моя к человече­ству вообще».

В отличие от мечтательной любви, жажду­щей «подвига скорого, быстро удовлетворимого», деятельная любовь — «это работа и выдер­жка, а для иных так, пожалуй, целая наука».

Речь идет о делах любви, о терпении, кото­рого нам так не хватает в общении с ближним, о прощении, которое нередко дается большим трудом.

Чуть позже, развивая эту тему уже словами другого персонажа, Достоевский рассуждает о том, что «дальнего» любить гораздо проще, чем ближнего.

Это не лишенное остроумия замечание до­вольно тонко характеризует психологию челове­ка. Действительно, какие мы бываем хорошие при дальних знакомых, какие самоотвержен­ные по отношению к приятелям. А вот чем ближе друзья, тем больше негативных эмоций по отношению к ним возникает. Что уж говорить о родственниках. Сложнее всего оказывается ужиться с родителями, детьми, женами и мужьями.

И за деятельную любовь, в отличие от мечта­тельной, Господь дарует любовь истинную. Мы сами, если понаблюдать, можем заметить, как через дела любви смягчается душа, как она по­степенно приходит в состояние мира и покоя. Чем больше мы отдаем окружающим людям за­боты, внимания, тепла, тем больше их образует­ся в нашей душе. С глаз наших постепенно спа­дает пелена гнева, и человек перестает раздра­жать нас, а напротив, начинает вызывать сочув­ствие и стремление помочь.

И многие наверняка из опыта знают, как в результате постоянных попыток совершать дела любви приходит чувство глубокой привязаннос­ти к человеку (не страстного влечения, которое приносит только тяжелую зависимость и боль, а именно теплого, глубокого чувства родства с другим человеком).

Каждое, пусть даже самое незначительное дело любви приносит большое облегчение в борь­бе с гордыней и является своего рода ходатай­ством на Небесах.

Одна молодая женщина унаследовала после смерти родителей большое состояние. И вот однажды, прогуливаясь по саду, она увидела человека, который собирался пове­ситься. Девушка остановила его и стала рас­спрашивать, в чем причина такого его отчая­ния. Человек рассказал ей, что погряз в долгах и не может с ними расплатиться, а следова­тельно, попадет в рабство, которое для него хуже смерти. Тогда молодая женщина сказала:

— Возьми все, что у меня есть, и распла­тись со своими долгами, только не лишай себя жизни.

По прошествии небольшого времени жен­щина прожила все, что осталось после уплаты долгов незнакомца, и не нашла другого выхо­да, кроме как пойти торговать собой. Прожив год в блуде, она сильно заболела. Во время болезни она решила креститься, но никто из соседей не откликнулся на ее просьбу позвать священника для крещения, потому что прези­рали ее как блудницу. И тогда явился к ней Ангел в виде того человека, которого спасла она от самоубийства, и отнес ее в храм, где ее крестил епископ. Когда же он понял, что свер­шилось чудо, то спросил женщину, чем она так угодила Господу. Женщина рассказала ему, что однажды Господь привел ей спасти человека, и сразу после этого рассказа умерла.

Выше любви к ближнему только любовь к Господу. Ради Господа человек может отречься от родных и близких. Святые отказывались от встре­чи со своими матерями и сестрами. Женщины с радостью отдавали на мучение детей, чтобы те через муки удостоились Царствия Небесного. Жены радовались, когда мучили мужей, потому что те стяжали мученический венец.

Авва Аммун Нитрийский пришел к авве Ан­тонию и говорит ему: «Я больше тебя тружусь, почему же твое имя больше прославилось меж­ду людьми, чем мое?» Авва Антоний ответил: «Потому что я больше люблю Бога, чем ты».

 

Часть

III. 

СТРАСТИ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

 

Так начинается голод:

С утра просыпаешься бодрым,

Потом начинается слабость,

Потом начинается скука,

Потом наступает потеря

Быстрого разума силы,

Потом наступает спокойствие.

А потом начинается ужас.

Даниил Хармс. 1937 г.

 

Глава 1. Рассеянность

Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч;

О, если бы ты был холоден, или горяч!

Но как ты тепл, а не горяч и не холоден,

то извергну тебя из уст Моих.

Откр. 3; 15-16.

Если попытаться нарисовать себе образ совре­менного человека, то перед глазами предстает респектабельно одетый мужчина, который все время куда-то бежит, разговаривая на ходу по мобильному телефону. Мы все чрезвычайно су­етливы, постоянно озабочены какими-то проб­лемами, вечно куда-то опаздываем, все время чего-то не успеваем. Мы мечемся от одного дела к другому и пытаемся уладить все проблемы одновременно — для каждого, наверно, очевид­но, что сегодня человек слишком напряжен. Но эта очевидная характеристика нашего современ­ника при ближайшем рассмотрении окажется поверхностной.

Суетливость не может быть признаком соб­ранности и редко влечет за собой результатив­ность. Суетясь, человек совершает массу беспо­лезных, а то и вредных действий. Эти действия отнимают время и силы, не приводят ни к какому положительному результату и, кроме того, ос­лабляют желание достичь изначальной цели. За­частую целью становится уже сама суета, благо­даря которой человек может выглядеть занятым, деловитым и серьезным перед своими сослужив­цами или друзьями.

Как ни парадоксально, в основе этой суетли­вости лежит глобальная рассеянность.

Суета возникает там, где обнаруживается неспособность к результативной деятельности. Рассеянный человек, в первую очередь, не мо­жет сосредоточиться на том, что делает. Вроде бы он выполняет определенную работу, но мысли его в этот момент заняты иными проб­лемами, он переключается на эти проблемы, а голова как нарочно забита работой. Отчаяв­шись, он садится за книгу, но тут на него одно­временно наваливаются мысли и о работе, и о проблемах. В итоге он мечется от одного дела к другому, не доводит до конца ни одной задачи, все делает спустя рукава, затем переделывает по двадцать раз, забывая то об одном, то о другом. Проблемы так и остаются неразрешенными, по­тому что наш персонаж забывает сделать тот звонок, который помог бы их разрешить. Вер­нее, он целый день помнит о необходимости этот звонок сделать, и эта навязчивая мысль мешает ему заниматься другими делами, но именно в нужный момент отвлекается на иной предмет и пропускает назначенное время. И даже книга оказывается прочитана кое-как: он вроде бы читает, но не понимает написанных слов, то и дело возвращается на несколько страниц назад, пытаясь хоть как-то вникнуть в незамысловатый сюжет.

День прошел, наш герой ложится спать ус­тавшим, у него нет сил позаниматься с ребенком или пообщаться с женой. Этот обычный день, напряженный и деятельный, как все дни его жиз­ни, не принес никаких положительных результа­тов. И, засыпая, человек безнадежно пытается понять, почему же так тяжело все в жизни дается, почему работа, которая должна занять полчаса, заняла целый день, почему столь незначительная проблема уже неделю не может разрешиться, почему в семье полный разлад. Но сосредото­читься он по-прежнему не может. И на следую­щий день все повторяется заново. Он думает, что все само как-нибудь образуется, но не делает никаких попыток что-либо изменить в своей жиз­ни. Он предпочитает не совершать резких дей­ствий, видя в этом свою разумность и умение выжидать, но на самом-то деле он проявляет полное нежелание и неспособность совершать осознанный выбор. Он вообще боится совер­шить ошибку. И поэтому предпочитает по воз­можности обходить ситуации, требующие от него сознательного выбора. Пусть все идет, как идет.

Из страха совершить ошибку он живет так же, как все. Заблуждаться вместе с большин­ством не так страшно, как в одиночку. Наш герой соблюдает все предписанные правила и услов­ности, соглашается с мнением начальства и на собраниях присоединяется к мнению коллег. Он не задается глупыми вопросами: зачем сущес­твуют эти правила и условности и кому они нужны. Магические слова «так положено» ос­вобождают его от необходимости терзаться со­мнениями. Он не задается вопросом: право ли большинство? На то оно и большинство, чтобы решать. В конце концов, он обычный человек, и стоит ли ему задумываться о таких серьезных вещах. На любой случай жизни у него запасены фразы: «все так говорят», «по статистике», «об­щепринятое мнение». Он конформист и не ви­дит в этом своем качестве ничего плохого.

Впрочем, жить по правилам все время — это скучно. Поэтому порой он делает то, что хочется. Он может отпустить фривольную шут­ку в адрес босса, проехать на красный свет или вскружить голову молоденькой секретарше. Он не сможет объяснить, зачем это сделал. Ведь бывает, что просто захотелось. И его ужасно угнетает потом, когда молоденькая секретарша, заливаясь слезами, спрашивает, почему он ее бросил. Да не бросал он ее вовсе. Просто неделю назад ему хотелось, а теперь не хочется. Ему же неподконтрольны его желания. Проще нужно быть. Захотели — встретились, захотели — разбежались.

Он вообще не любит всей этой серьезности, всех этих разборок и психологического анализа. У него и так много проблем — и вот только не надо его грузить философией, моралью и нрав­ственностью. Он ведь даже фильмов серьезных не любит. Боевички, комедии, детективы — это для него. Ему по вкусу массовое искусство. Жизнь слишком сложна, не надо умножать сущ­ности без необходимости.

И лишь иногда у него возникает ощущение, похожее на задумчивость. Он устает от всей этой суматошной жизни и во время очередного празд­ника чувствует отвращение к этой пустоте, но день сменяется днем, а наш герой все так же крутится в водовороте суеты ненужных мыслей и бессмысленных дел.

Так вот, душа моя, все сейчас находится в когтистых лапах рассеянности. Жизнь частная в большом городе начинается только с тем­нотой, при которой и малое искушение пре­вращается в страсть. Какое уж тут: «Бдите!». Напротив, вся жизнь, «окультуренная» адом, направлена на то, чтобы заглушить даже сла­бые голоски совести, голоса еще не оконча­тельно погибших душ. И что эта «культура» не­сет? Идеи «нравственной свободы», суть культы Ваала и Астарты, культы пьянства, раз­врата, обжорства или культы человеческого тела... Никто ничего нового предложить не может — либо языческая рассеянность и не­умеренность, либо Божественная бдительность и осмотрительность в потреблении [80]Свщ. Александр Краснов. Духовные беседы и наставления старца Антония. Без вых. данных. С. 122.
.

Рассеянность сродни состоянию опьянения. Человек, опьяненный грехом, теряет внутрен­ний стержень. Он перестает координировать свои поступки. Его чувства, ум, тело не слушаются его воли и действуют сами по себе. Одурманен­ная рассеянностью личность перестает быть ак­тивной участницей своей жизни, отходит на роль зрителя. Находясь в состоянии рассеянности, мы не совершаем осознанного выбора, а прини­маем происходящие с нами события как некую данность, с которой нет сил бороться.

Внешне рассеянность зачастую выглядит как атрофия воли, но безволие — это только вер­хушка айсберга. Так же как под действием алко­голя — неуправление своим телом. В более глубинном смысле рассеянность — это отсут­ствие целостности личности. Человек как бы распадается на части, и части эти не могут найти согласие друг с другом. В итоге человек оказыва­ется в вечном конфликте с самим собой. Верх одерживают то одно, то другое стремление, и личность теряет устойчивость, постоянно пере­текая из одного настроения в другое.

Корнем рассеянности можно назвать страсть уныния, когда душа человека пребывает в лени и праздности. Поддаваясь унынию, мы лишаемся собранности, сосредоточенности и превращаем­ся в аморфную, сонную массу, которая передви­гается и меняется под воздействием внешних обстоятельств. Мы не только не способны на подвиг, мы вообще никакого труда к своей жизни прикладывать не хотим. Потому что наше «я» уже перестало быть «я», а стало чем-то весьма неопределенным, состоящим из произвольного набора секундных устремлений. Даже «я хочу» у нас трансформируется в «мне хочется», потому что нет «я» как активного субъекта, а есть «мне» как объект, или, скорее, как место действия неких непонятных нам самим сил. Ведь «я хочу» уже подразумевает некоторую активность и соб­ранность, тогда как «мне хочется» — это пас­сивность, возведенная в абсолют, когда моя лич­ность отказывается принимать участие не толь­ко в моих поступках, но даже в моих желаниях.

Наша рассеянность отражается и на нашей религиозной жизни, которая так же лишена собранности, как и жизнь светская. Особенно чувствуешь это в храме или во время домашней молитвы, когда в молитвенный текст то и дело вторгаются посторонние мысли: «знакомое ли­цо — где-то я уже видел эту женщину», «диакон сегодня хрипит — простудился, наверное».

А как легко мы умеем забывать о своей религиозности в житейских ситуациях! Мы жи­вем по двойной морали. Мы приходим в храм, скромно одетые, со смирением на лице, набожно крестимся и всем своим существом признаем, что лгать — плохо, отвечать злом на зло — плохо, скупиться тоже плохо. Но за стенами храма — другая жизнь, и в ней мы существуем по совершенно иным законам. В светской жиз­ни мы считаем нормальным лгать, отвечать злом на зло, скупиться. Мы не лицемерим, а именно двуличничаем. Мы зачастую не осознаем соб­ственной непоследовательности. Многим даже в голову не приходит, что в храме и на работе можно жить по одним и тем же принципам. Способность жить по двойной морали тоже следствие рассеянности, признак отсутствия це­лостности человека.

Но мы не только веруем рассеянно. Мы идем дальше. Мы возводим эту рассеянность в прин­цип и уже пытаемся сделать ее фундаментом своей христианской жизни. Как часто приходит­ся слышать от людей, называющих себя право­славными, что вера должна быть бездумной. Это распространенное мнение абсолютно неверно. Если у человека есть мозги, то они должны участвовать в его христианской жизни точно так же, как и остальные части тела. Иначе получит­ся, что ум с сердцем не в ладу. Конечно, сущес­твуют блаженные, которые ради Христа прини­мают на себя вид лишенных ума людей; это цельные натуры, для которых сердечное знание не нуждается в логических подтверждениях. Но большинство современных людей привыкли мыс­лить логически, то есть отстраняясь от эмоций. В логическом мышлении самом по себе ничего плохого нет. И во все времена помимо блажен­ных существовали также философы и богосло­вы, которые ставили свой ум на службу Господу! Они написали множество мудрых книг, питаю­щих наш ум и по сей день.

А раз так, то следует подключать голову к своей религиозной жизни, иначе все может очень печально кончиться. И для начала следует ра­зобраться, во что ты веришь, — ведь многие и этого не знают. Социологические опросы пока­зали, что в России более половины людей, назы­вающих себя православными, верят одновре­менно в переселение душ, хиромантию, Книгу перемен и прочие ложные фантазии. А некото­рые, приходя на исповедь, говорят: «Батюшка, а мне не в чем каяться — я хорошо живу». Зачем тогда человек на исповедь пришел?

Даже если не брать вышеперечисленные крайности, бездумная вера все равно очень опас­на. Христианин должен задумываться над свои­ми поступками, должен совершать осознанный выбор между грехом и добродетелью, должен понуждать себя совершать одни действия и зап­рещать себе совершать другие. Любой из этих процессов требует рассудительности.

Нередко «бездумная вера» ведет к догма­тизму и формализму, что противно вере истин­ной. Религия начинает восприниматься челове­ком как набор правил, регулирующих его жизнь. С одной стороны, следовать правилам — это хорошо. Но, с другой стороны, форма не должна заслонять содержание. Формализм в христианс­кой жизни недопустим. Можно каждое воскре­сенье ходить в храм, читать утренние и вечерние молитвы, соблюдать все посты и не получить от этого никакой пользы. Можно принимать все догматы Православия и не быть при этом верую­щим. Потому что вера — это не слепое принятие догмы, а полное и действенное согласие с дог­мой. Если нет этого внутреннего согласия, то Символ веры остается пустым набором слов, не рождающим желания менять свою жизнь и стре­миться к Царству Небесному.

Так же обстоит дело и с правилами. Бездум­ное соблюдение поста (мол, в книжке написано, что так надо делать) никакой пользы не прине­сет. Если ты не понимаешь, зачем поститься, почитай духовную литературу или приди к свя­щеннику и задай вопрос. Если ты не понимаешь, для чего нужно причащаться, опять же читай или иди к священнику и спрашивай. Если ты в чем-то сомневаешься, не нужно прогонять эти сомнения, а нужно их рассеивать. Бери бого­словскую литературу, ищи ответы, общайся со знающими людьми, задавай вопросы, спорь, при­води свои аргументы. Потому что загнанные вглубь сознания сомнения никуда не денутся, они будут подтачивать твою веру, разрушать ее, сводить на нет твои усилия. Конечно, не все в Православии можно объяснить разумом, многое понимаешь сердцем, но оставлять ум в бездей­ствии не годится. Впрочем, есть люди, которые ни в чем не сомневаются. Они живут по прави­лам, потому что так проще. Они исправно со­блюдают внешние ритуалы и считают себя людь­ми церковными. Они привыкают к подобному образу жизни, и тот становится для них есте­ственным. Они не задумываются, почему живут так, а не иначе. И не понимают, что хотят полу­чить в итоге. С таким же успехом они могли бы заняться йогой, стать мусульманами или испо­ведовать буддизм.

В основе христианской жизни должны ле­жать личные отношения со Христом и вера в то, что каждый из нас искуплен Его Пречистой Кро­вью; должно лежать мое осознанное стремление ко Христу и жизни во Христе. Иначе зачем со­вершать огромное количество действий, стре­мясь неизвестно к чему?

А мы вот совершаем. У нас же ноги в церкви, ум на работе, а сердце в спальне. Соответствен­но телом мы бьем поклоны, головой решаем управленческие задачи, а сердцем спим. И со­брать все свои части воедино возможности не представляется. Поэтому и вопрос, куда идти, не возникает. Ведь та аморфная масса, которую мы собой представляем, идти вообще не в состо­янии. Она может только растекаться, притом одновременно во всех направлениях.

Рассеянность кажется такой безобидной чер­той по сравнению с той же гневливостью или скупостью, что вроде и говорить-то о ней не стоит. Конечно, мы понимаем, что несобран­ность в некоторых ситуациях (например, в рабо­те врача) может привести к тяжелым послед­ствиям. Понимаем и то, что конформизм позво­лил существовать концлагерям. Но мы-то своей рассеянностью никому не вредим.

Беда в том, что христианская жизнь и рассе­янность — две несовместные вещи. Христианин плывет против течения, а не сплавляется по реке жизни подобно бревну. Христианская жизнь на­чинается с осознанного выбора, который невоз­можно совершить по рассеянности. И дальше, в течение всей жизни, христианин каждую секунду сталкивается с выбором между щедростью и скупостью, целомудрием и блудом, воздержани­ем и чревоугодием, каждую секунду он должен совершить свой маленький выбор, и каждый этот выбор есть его выбор между жизнью и смертью, праведностью и грехом, Богом и сата­ной. Отказ совершать этот выбор, предоставле­ние решения случаю — это тоже выбор, и не в пользу Бога.

Христианская жизнь требует от человека постоянного активного присутствия, бодрство­вания и трезвения. Христианский подвиг невоз­можен без самодисциплины, без постоянного понуждения себя. Если вам очень хочется схал­турить, но вы во имя Божие заставляете себя сделать работу тщательно — это христианский подвиг. Если же вы по ошибке дали нищему сто рублей вместо десятки, то это к христианству никакого отношения не имеет; и если вам, как роковой женщине из рассказа Н. Тэффи, в два часа ночи взбрело в голову поехать в храм мо­литься — это тоже не имеет никакого отноше­ния к христианству.

Духовность — это ответственность, то есть постоянное держание ответа за каждый свой поступок, за каждое слово, за каждую мысль. Каждую секунду мы должны вопрошать себя: почему я поступил так? И - только один ответ верен: потому что я хочу быть с Богом. И все сра­зу становится ясно. Я не могу во имя Божие схалтурить, не могу совершить безответственный поступок, не могу жить по принципу «мне захо­телось». А вот стремиться узнать и понять Еван­гелие или церковные правила во имя Божие — необходимо.

Конечно, сознательность, активность вовсе не подразумевают отказа от церковных правил. Но соблюдение этих правил тоже должно быть осознанным. Правила поддерживают внутрен­нюю дисциплину (именно поддерживают, а не заменяют), помогают не расслабляться и не рас­сеиваться.

Кроме того, нужно понимать, что ответствен­ность никак не связана с гордостью. Смиряться не значит бездействовать, а значит в борьбе с по­мыслами сохранять мир в душе и надежду на Бога даже тогда, когда не виден результат. Сми­ренен не тот, кто лежит на диване в ожидании манны небесной, а тот, кто, трудясь в поте лица и не получая за труд даже пищи вдоволь, не воз­мущается сердцем, а принимает эту ситуацию как Божий Промысл и лучший шанс ко спасению.

 

Глава 2. Одиночество

Нагие и одинокие приходим мы в изгна­ние. В темной утробе нашей матери мы не знаем ее лица; из тюрьмы ее плоти выходим мы в невыразимую глухую тюрьму мира.

Кто из нас знал своего брата? Кто из нас заглядывал в сердце своего отца? Кто из нас не заперт навеки в тюрьме? Кто из нас не остается навеки чужим и одиноким?

Томас Вулф. Взгляни на дом свой, Ангел

«Мы обречены на пожизненное заключение в одиночной камере» — эти слова основной темой звучат в сознании современного человека. Ибо одиночество, отчужденность, отделенность от окружающего мира стали нашим наказанием за отход от Бога.

Мы выходим из лона семьи, из маленького одиночества, в общество — одиночество боль­шое и неисчерпаемое.

Эта отчужденность от мира, которую осоз­нает почти каждый представитель человечества, была воспета сначала поэтами-романтиками, а потом стала базовой предпосылкой всей культу­ры XX века. Кто не поставит свою подпись под тютчевским «Silentium!»: «Как сердцу выска­зать себя? Другому как понять тебя?» А может, для кого-то актуальнее прозвучат другие строки: «Лишь жить в себе самом умей — есть целый мир в душе твоей таинственно - волшебных дум...» ?

И далее через диалоги-непонимания Чехова, через поэзию свободы Маяковского, через «Вы, идущие мимо меня» Цветаевой — через всю эту бесконечную разомкнутость, разобщенность, разорванность мы пришли наконец к осознанию собственного одиночества как некоей данности, трагического разлада, положенного в основу на­шего земного бытия. Едва научившись говорить и думать, мы тут же кричим, что нас не понима­ют, не уважают, не любят... Мы пытаемся до­биться понимания и любви не мытьем, так ката­ньем: покупаем, завоевываем, выпрашиваем, требуем... В конечном итоге приходим к осозна­нию полной и тотальной невозможности ее полу­чить, впадаем в уныние, отчаяние, тоску. Потом успокаиваемся, придумываем искусственный за­менитель для недостижимого: вежливость, взаи­мовыручка, ласковость, любезность.

Но заменители не помогают. Они создают иллюзию правильности, но не питают душу. В них нет той силы, тех питательных веществ, которые необходимы для нашей личности, для того трепетного, слабого, обделенного сущес­тва, которое сидит в нас и беспрестанно требует пищи, не довольствуясь химической эссенцией, которой мы его пичкаем. Оно болеет, страдает, жутко мучается и никак не хочет оставить в покое другое наше «я», которое гонится за сла­вой и деньгами, за вкусной едой и красивыми машинами.

Эту отчужденность, неродство с миром каж­дый осознает и формулирует по-своему. Кто-то проносит их через жизнь с покорностью, как тяжкий крест, другой — с гордостью, как полко­вое знамя, третий — как защитный бронежилет.

Конечно, опыт одиночества у каждого свой, индивидуальный. Но как бы мы ни объясняли собственную отчужденность, в независимости от того, кажется ли она нам благом или прокляти­ем, мы воспринимаем ее как аксиому, как пред­посылку, исходное условие нашего бытия.

«Мы говорим на разных языках» — к такому выводу приходим мы однажды, пытаясь объяснить кому-нибудь всю глубину своих ощу­щений или мыслей. Особенно остро восприни­мается это в детстве. «Ну как же ты не понима­ешь?!» — почти плачет ребенок, стараясь втол­ковать своему родителю элементарную вроде бы вещь. Да, взрослые — они другие. Они отлича­ются от детей, им не дано понять.

Но позже происходит еще одно страшное открытие: все люди другие. Никто не понимает.

«А что если мы все видим и слышим разное. Вполне возможно, что мы просто заучиваем, как называются вещи, как словами обозначать какие-то явления. То есть мне эта занавеска кажется красной, ему — синей, а ей — зеленой, но мы знаем, что этот цвет называется желтым. Если все так, то получается, что мы совершен­но не способны понять друг друга».

Из разговора на уроке литературы в 7-м классе.

Мы очень часто сталкиваемся с проблемой «разноязычия». Это всегда раздражает. Ты уже битый час излагаешь собеседнику свои жизнен­ные принципы, а он не проникается и все время твердит что-то свое. «Как сердцу высказать себя?» Как сделать так, чтобы тебя услышали и поняли?

Но нам не приходит в голову, что стоит на­учиться слушать — и все решится само собой. Мы сами выстраиваем вокруг себя стены, вмес­то того чтобы прокладывать мосты. Зачастую стоит прислушаться к словам собеседника, и ты поймешь, что уже битый час вы говорите с ним об одном и том же, называя это разными именами.

«Никто меня не любит», — осознаем мы еще в детстве. Люди эгоисты. Им нет дела до других. Водители, друзья, возлюбленные — все думают прежде всего о себе.

Отношения — вещь непостоянная. Сегодня есть, завтра нет. Мы звоним своим самым близ­ким и родным людям, чтобы поделиться пере­живаниями, а они ужинают, уходят в кино или спят — и мы чувствуем себя преданными, остав­ленными, брошенными.

Мы остро ощущаем одиночество: все люди чужие, никто нас не может понять, никому мы не нужны, никто нас не любит.

В три часа ночи накатывает тоска, и мы роемся в записной книжке, прикидывая, кому можно позвонить в такое время. Выясняется, что некому.

Мы с завистью смотрим на любимчиков об­щества, вызывающих всеобщие восхищение и любовь. Как же им хорошо! Их зовут на все праздники, у них дома не умолкает телефон, а друзей у них — не счесть. Представители проти­воположного пола так и вешаются им на шею.

«В последнее время меня преследует одна навязчивая мысль. В мире живет какое-то чис­ло человек, к примеру, 4.985.374.555 или 5.001.785.177, даже неважно, сколько именно. Главное, что число это нечетное. Все люди, как у Платона, имеют свою пару, свою половину. Все, кроме одного. И этот един­ственный, оставшийся по недоразумению без пары, — это я».

Из дневника подростка.

Осознав свою ненужность, человек пытает­ся что-то изменить. Но тщетно. Купить любовь и внимание окружающих не удается. В результате обильных подарков, услуг и теплых слов друзья и приятели начинают грубо и вульгарно тебя ис­пользовать. Столкнувшись с подобным обраще­нием, человек окончательно обижается на мир и поворачивается к нему спиной. Он либо уходит в себя, замыкается, становится неразговорчивым, угрюмым, хмурым, либо же принимает вид над­менный, высокомерный, ведет себя грубо, отри­цает авторитеты, подчиняет себе людей при по­мощи угроз и насилия.

В обоих случаях человек сам себя изолирует. Он делает это назло миру, мол, «раз вы так со мной обращаетесь, то и не нужна мне ваша любовь, подавитесь вы своими теплыми чувства­ми». Стоит ли говорить, что хуже он этим делает только себе.

Проблема изначально состоит в самом чело­веке. Описанный симптом нередко имеет воз­растную характеристику. Чувство собственной ненужности и «лишности» более всего пресле­дует подростков (хотя оно может сохраниться и во взрослой жизни, вернуться остротой в сред­нем или пожилом возрасте). В период, когда происходит личностное, мировоззренческое ста­новление человека, юное существо испытывает острую потребность осмыслить происходящие в нем перемены, в результате чего замыкается на самом себе. Этот эгоцентризм сразу сказывает­ся на его отношениях с ровесниками, которые точно так же зациклены на себе, и с родителями, которые априори не воспринимают своего ре­бенка как объект интереса (как говорила одна бабушка: «Все, что ты знаешь, я уже успела забыть»).

Таким образом, в подростковом возрасте че­ловек зачастую оказывается не способен к нор­мальному общению в силу того, что слишком зациклен на собственной персоне. Но отсут­ствие этого общения травмирует, воспринима­ется как трагедия и заставляет подростка еще сильнее замыкаться на себе. Нередко проблема сама разрешается с возрастом. Иногда преодо­ление ненужности происходит через чувство влюбленности, которое переключает внимание подростка со своего внутреннего мира на другого человека.

Кроме того, нелюбимым и ненужным ощу­щает себя человек в минуты неприятностей, в самые трудные моменты своей жизни.

У меня в молодости случались моменты глубоких депрессий, которые усугублялись ощущением собственной ненужности. Друзья слушали, конечно, мои жалобы на жизнь, пыта­лись даже утешить, но постепенно начинали скучать, пытались сменить тему, отказывались от встреч под предлогом занятости. Все боль­ше и больше времени приходилось проводить в одиночестве. И так продолжалось до тех пор, пока ко мне не возвращалась обычная весе­лость. Понятное дело, я очень обижалась на своих знакомых, пока не оказалась на их мес­те. С моей подругой приключилась беда. Сна­чала я всем существом пыталась помочь ей, посочувствовать, поддержать. Но мое сочув­ствие как будто не доходило до нее. Она слов­но вообще меня не видела. И моих успокаива­ющих доводов не слышала. Она с головой ушла в собственные неприятности, и мои попытки помочь ни к чему не приводили. В конечном итоге пришлось самоустраниться. В дальней­шем я избегала встречаться с ней до тех пор, пока она не пришла в себя и не стала нормаль­ным собеседником.

Из рассказа на приеме у психолога.

Этот рассказ весьма показателен. Очутив­шись в беде, человек настолько углубляется в себя, в свои собственные проблемы, что не ви­дит протягиваемой руки помощи. Естественно, друзьям «несчастного» рано или поздно надое­дает стучаться в закрытую дверь, и они оставля­ют тщетные попытки помочь.

Мой друг расстался со своей девушкой и ужасно переживал по этому поводу. Отноше­ния еще можно было наладить, но своим мрач­ным видом, бесконечными жалобами он толь­ко все портил. Я изо всех сил пытался поддер­жать его и пособить советом и делом. Он вро­де бы не отказывался от помощи, даже, на­против, постоянно обращался за советом. Но, задав вопрос, никогда не слушал ответа и за­ранее отвергал все конструктивные предложения. В одном из разговоров я, уже в сильном раздражении, произнес услышанную где-то фразу: «Помоги мне помочь тебе». Эти неза­мысловатые слова как будто отрезвили моего приятеля. Он совершил над собой усилие и вскоре не только вернулся к хорошему распо­ложению духа, но и возродил свой, казалось бы, навсегда загубленный роман.

Из рассказа на приеме у психолога.

«Я чужой на этом празднике жизни» —

ощущение оторванности от коллектива, невоз­можность слиться с обществом, в котором ты учишься, живешь или работаешь, нередко воспри­нимается человеком как серьезное несчастье.

Как часто, попав на какой-нибудь праздник, человек чувствует, что ему невесело. И всеоб­щее веселье окружающих только усугубляет его ощущение собственной обделенности.

П. как-то устраивал вечеринку по поводу окончания института. Пригласил одногруппни-ков. Группа была мужская, так что девочек П. позвал из своих неинститутских знакомых. Ком­пания образовалась разношерстная, даже сам П. знал не всех. Но праздник удался. Только одна девушка, недавняя знакомая П., весь ве­чер была мрачнее тучи. Все пытались ее разве­селить, но она продолжала сидеть в углу, угрю­мая и скучная. В конце концов все перестали обращать на нее внимание. Значительно позже она призналась, что восприняла приглашение П. как знак особого внимания и пришла покра­соваться в мальчишеской компании. Но, уви­дев, что королевой бала ей не стать, испытала разочарование и досаду.

В действительности проблемы с коллекти­вом возникают именно тогда, когда мы сами начи­наем резко отделять себя от компании. Мы либо стесняемся чужих людей, либо пытаемся произ­вести впечатление, либо просто слишком заняты своими мыслями. В результате мы перестаем интересовать окружающих людей, которые соб­рались повеселиться и хорошо провести время, а не воздавать почести нам, неповторимым.

«Весь мир — театр, а люди в нем ак­теры» — нередко слова эти произносятся с горечью и разочарованием. Очередное преда­тельство: мы думали, что нас любят, а нас просто использовали.

Есть ли люди, которые избежали столкнове­ния с человеческим лицемерием, с ложью и притворством? Впрочем, можно и иначе поста­вить вопрос: найдется ли человек, которому ни разу в жизни не приходилось спекулировать на чужом хорошем к себе отношении, который ни разу не обманул чужого доверия, ни разу, хотя бы неумышленно, не стал причиной разочарования другого?

Наши отношения с окружающими людьми мы делим на несколько категорий: знакомый, приятель (отношения близкие, но не довери­тельные), друг (человек, про которого, как нам кажется, мы знаем все или почти все).

К первым двум категориям людей мы отно­симся спокойно и бесстрастно. Мы им не дове­ряем. Не то чтобы мы подозревали этих людей в дурных мыслях, нет, мы просто не открываем перед ними сундучок своей души; при них мы держим марку, сохраняем хорошую мину при плохой игре и стараемся не ударить в грязь лицом.

Людям близким мы показываем все свои (порой не слишком-то симпатичные) пережива­ния, изливаем им душу и (за редким исключени­ем) требуем от них беспредельной преданности и бесконечной любви. Катастрофа происходит в тот момент, когда выясняется, что наш друг ни­когда не был с нами откровенен, что он просто выслушивал наши излияния, а потом, в один прекрасный момент, использовав наше доверие, подложил нам свинью.

Правда, сквозь боль, обиду и разочарование мы зачастую не видим, что сами виноваты. Кто нам, собственно, сказал, что наш собеседник относится к нам с любовью? Разве обещал он хранить наши секреты в ущерб себе?

Нет, конечно, бывают злонамеренные об­манщики, люди, которые сознательно и обду­манно используют чужое доверие в своих корыс­тных целях. Но, поверьте, подобный цинизм встречается крайне редко. Значительно чаще разочарования наши становятся следствием не­доразумения и в первую очередь — нашего соб­ственного эгоизма и нашей слепоты.

Впрочем, в сознательном возрасте разоча­рования происходят крайне редко. Мы уже про­сто не очаровываемся людьми, навсегда для себя решив, что «вся наша жизнь — игра». Мы прилежно изучаем правила этой игры, текст сво­ей роли и пытаемся в зависимости от собствен­ной испорченности играть либо честно, либо так, чтобы получить побольше собственной выгоды. Кажется, мы уже говорили, что первым сформу­лировал правила подобного общения американ­ский психолог Дейл Карнеги, который, синтези­ровав труды и опыт множества знаменитых лю­дей от Макиавелли до Черчилля, создал теорию, позволяющую завоевать доверие и вызвать сим­патии самых разных людей и аудиторий.

«Я прихожу в гости к своим друзьям, мы общаемся. Но я все равно в каждую минуту своей жизни чувствую, что все это ненастоя­щее, что за произносимыми нами словами о привязанности, интересе или заботе ничего не стоит. Это только текст сценария: нам по пра­вилам положено говорить друг другу такие сло­ва. И я все время думаю, что будет, если я вдруг поведу себя не по правилам. Я так и представляю, как какой-нибудь мой приятель, ставший подопытным кроликом в подобном эк­сперименте, изменится в лице и полезет в кар­ман за шпаргалкой, чтобы подсмотреть, как положено вести себя в подобной ситуации».

Из рассказа подростка.

Ощущение неестественности происходяще­го, жизни по правилам, неискренности окружа­ющих нередко приводит к протесту против этой «ненастоящей» жизни.

«Скучно жить на свете, господа» — ощущение тотальной скуки становится неизбеж­ным следствием одиночества. Будучи замкнут в себе самом, человек не испытывает интереса ни к чему и ни к кому, кроме собственной персоны.

Мир представляется ареной, на которой мож­но «показать себя». Любой предмет интересует до тех пор, пока являет собой вызов способ­ностям человека. Как только решение загадки найдено, предмет перестает волновать воображение. Жизнь превращается в своего рода пока­зательное выступление, демонстрацию собствен­ных способностей. Целая плеяда литературных героев порождена подобным мировоззрением, начиная от Фауста и заканчивая персонажами Пелевина или Акунина.

Анамнез этого страстного состояния души, порожденного гордыней, традиционен: эмоцио­нальная сфера человека оказывается незатрону­той, его душа пребывает в бездействии и в ре­зультате впадает в уныние.

Общение с ближними «человек скучающий» осуществляет не сердцем, а головой. Поэтому в окружающих людях его притягивают прежде всего новизна и загадка, бросающие вызов ин­теллектуальным способностям «скучающего че­ловека». Но, разгадав загадку, такой человек начинает тяготиться общением, поскольку не имеет душевной привязанности к своему «подо­пытному кролику». Вспомним крылатые слова Пушкинского Дон Гуана:

Они сначала нравилися мне

Глазами синими да белизною

Да скромностью — а пуще новизною.

«Мне интересно раскрывать человека. Осо­бенно если человек этот по-настоящему замк­нут. Порой на процесс раскрытия, расположе­ния человека к себе, постижения его внутренне­го мира уходит долгое время. Иногда — год или полтора. Но когда удается-таки докопаться до сущности, я теряю к нему интерес. Я не знаю, что дальше делать с его внутренним миром».

Из разговора.

Эмоциональная невовлеченность в общение с другим человеком, отсутствие истинного инте­реса к ближнему приводят к тому, что любой человек рано или поздно становится скучен. Об­щение если и сохраняется, то сводится к совмест­ному проведению досуга. Подобная форма отно­шений делает окружающих людей взаимозаме­няемыми: в конце концов, какая разница, с кем играть в бильярд или пить кофе? Прочных дру­жеских связей не образуется, и человек от этого еще более ощущает свою отчужденность.

«Я не могу долго общаться с одним и тем же человеком. Довольно скоро он становится мне скучен. Максимум полтора года — и меня уже тянет сменить компанию. Нужно все время чего-нибудь новенького. Потом, отдохнув от старого знакомого, я могу опять начать с ним общаться. А могу и не начать. Это уже зависит от ситуации. Но раздражение после некоторо­го перерыва проходит. Ну, если я буду общать­ся с человеком редко, примерно несколько ча­сов в месяц, тогда наши отношения могут про­длиться довольно долго. В любом случае по­требность отдыхать от людей, потребность ме­нять круг общения всегда присутствует».

Из разговора.

Подобное отношение к дружбе провоцирует еще большее отдаление человека от мира. Не участвуя в отношениях сердцем, не жертвуя ни­чем ради другого, он не может постичь истинной природы другого человека, не может по-настоя­щему заглянуть в чужую душу. Для «человека скучающего» окружающие люди представляют собой нечто вроде хитроумных механизмов. Ему интересно бывает покопаться в чуде техники с названием «человек», «разобрать его», «разло­жить по винтикам», но знание человеческого устройства вызывает не восхищение, а только скуку. С другой стороны, набравшись опыта в таком «использовании» людей, он понимает к какому-то моменту, что может быть точно так же использован кем-то другим. Это осознание рож­дает сильный и почти непреодолимый страх пе­ред возможностью открыться другому человеку. В конечном итоге человек скучающий еще боль­ше замыкается в себе, яростно противится лю­бой возможности оказаться вовлеченным в эмо­циональные отношения, перед которыми он чув­ствует себя беззащитным, и не принимает ника­ких форм откровенного общения.

«Не лезьте ко мне в душу». Проходя через различные формы отчуждения от окружа­ющего мира, человек к какому-то моменту, не умея преодолеть это отчуждение, возводит его в принцип, делает из него продуманную систему. В основе этой системы лежит все тот же страх за свое «я» как одна из форм гордыни, ощущение полной собственной беззащитности как след­ствие неверия в Бога и Его Промысл о человеке. По своей гордости человек, будучи не в силах признаться ни в том, что «любить не получает­ся», ни в том, что «любить страшно», восклица­ет надменно: «Любить не хочу!»

За его «любить не хочу» стоит всегда острая нехватка любви окружающих. Он жаждет всей ду­шой этой любви, но, не получая ее, провозглаша­ет добровольный отказ: «Не очень-то и хотелось». Любопытно отметить, как в сознании, не утвер­дившемся еще в подобном нигилизме, соседству­ют мысли о собственной отверженности и о соб­ственном нежелании человеческого общения.

«Ко всему, что творится во мне, прибавля­ется еще много глупостей, например, меня ста­ли бросать друзья. Я всю жизнь думал, что дружба — это понятие круглосуточное, но ког­да лучшие друзья бросают мне фразы: «не до тебя», «надоел» — и перестают со мной об­щаться, мне кажется, что я и не дружил с ними вовсе, а подумаю, вроде бы и не с чего им меня бросать... Мне все время хочется быть одному, люди достают меня своими вопросами, заме­чаниями, предложениями. У меня такое ощу­щение, что в жизни пропали все люди, которым я могу все рассказать».

Из письма.

На самом деле здесь нет парадокса. Оказав­шись отделенным от мира, человек ищет выход из трагической ситуации (а ситуация одиночества всегда воспринимается с некоторой степенью трагизма) и встает зачастую на наиболее про­стой (впрочем, никуда не ведущий) путь. Ведь когда тебя отвергают, легче всего сказать: «Не очень-то и хотелось». Другое дело, что подобный поступок проблемы совершенно не решает. Единственное, что он дает, так это возможность «сохранить лицо».

Понимая, что слов недостаточно, человек порой берется за дело радикально и начинает себя перевоспитывать, переделывать, то есть последовательно добивать все оставшиеся чув­ства. Он осмысленно и сознательно творит из себя бесчувственного робота, считая, что толь­ко так может защититься от потенциальной боли. В зависимости от природных дарований (от того, сколько всего нужно в себе убить) и от силы воли человек рано или поздно преуспевает в своих опытах над собственной душой и превра­щается в озлобленное существо, разъедаемое собственными амбициями и неудовлетворенной потребностью в любви. Он точно вампир пита­ется чужими чувствами (такие люди испытыва­ют постоянную необходимость в присутствии поблизости любящих сердец), но не может на­сытиться, а только истощает окружающих, по­тому что его душа, занятая самосозерцанием, оказывается неспособной принять энергию чу­жой любви.

«Я всю жизнь пытался воспитывать себя по заранее придуманной схеме. И пугался, когда происходили события, этой схемой не предус­мотренные, как, например, вспышка увлечения другим человеком. Всегда старательно гасил в себе подобные эмоции. А сейчас жалко уже расставаться с таким привычным образом. Хотя понятно, что придется, потому что он оказался слишком узким, слишком тесным. В результа­те из-за него приходится отрезать очень су­щественный кусок от собственной жизни. И мучить людей, которых ты... как-то даже стран­но это произносить... любишь».

Из разговора с психологом.

Подобные ситуации напоминают классичес­кую пьесу Лопе Де Вега «Собака на сене», где прекрасная графиня Диана разрывается между гордостью и любовью к человеку низкого проис­хождения.

Как правило, люди подобного склада обла­дают незаурядными способностями и недюжин­ной силой воли. Подавление стремления души любить оказывается трудным и мучительным процессом. Достичь окончательного умерщвле­ния души вряд ли кому удается.

В результате, не выдержав жизни взаперти, энергия вырывается однажды наружу, но этот эмоциональный всплеск совершенно не похож на светлое и высокое чувство, которое могло бы при­нести счастье и наслаждение и субъекту, и объек­ту. Искалеченная, больная, изуродованная гордо­стью и эгоизмом «любовь» принимает порой бе­зобразные формы. Эта по сути блудная, возник­шая из неудовлетворенной похоти сердца страсть, которую человек по-прежнему всеми силами пы­тается подавить, приносит невыразимые страда­ния и ему самому, и предмету влюбленности. Она может, к примеру, выражаться в полной одержи­мости объектом; одержимости, приводящей к всплескам безумной ревности и жестокости.

«Отворите мне темницу», — хочется закричать нам однажды. Отказавшись от обще­ния с окружающим миром, человек ограничива­ет свое жизненное пространство собственной черепной коробкой. Личности неизбежно стано­вится тесно на таком небольшом пятачке. Все чаще и чаще приходит ощущение, что «я» зак­лючено как бы в темницу. Человеческому «я» начинает патологически не хватать воздуха, про­странства, свободы.

Желание вырваться, выйти за пределы, рас­крыть двери своей тюрьмы становится одним из доминирующих в жизни человека. Душе необ­ходима подпитка, а человек перекрыл ей все доступы кислорода, и душа чахнет, умирает. Со­знание же, управляющее человеческими дей­ствиями, не умея и не желая увидеть истинную причину происходящего, занимается поиском всяческого рода суррогатов, которые, как ему (сознанию) кажется, дадут душе необходимые питательные вещества.

Таким суррогатом очень часто становятся наркотики. А впрочем, их место может занять любое экстремальное (или даже не очень экст­ремальное) пристрастие: азартные игры, гонки на выживание, прыжки с парашютом, компью­тер и многое, многое другое.

Вторым распространенным следствием по­добного мрачного состояния души становятся поиски иного бытия, иной, сверхъестественной силы, что приводит человека к занятиям оккуль­тизмом, магией или различными тренингами.

В момент действия выбранного средства че­ловеку кажется, что ему удалось вырваться из темницы. Но куда? Те же наркотики или медита­тивные трансы зачастую действительно позво­ляют видеть духов (это еще древние шаманы знали), но, к сожалению, в состоянии наркоти­ческого опьянения мы можем увидеть только духов тьмы, потому что к видению духов света, то есть ангелов, ведет другая дорога. Понятное дело, никакой настоящей пищи душе демоны дать не могут. В Евангелии Иисус Христос предупреж­дает, что только Он, Бог, Пресвятая Троица есть источник благодати, питающей и обновляющей человеческую душу: Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять; а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделает­ся в нем источником воды, текущей в жизнь вечную (Ин.5; 13—14). Единственное, что под силу падшим духам, — это создать иллюзию, будто душа получила некую энергию, или новые знания, или необыкновенные впечатления. На самом же деле через общение с бесами душа погружается в еще большее отчуждение от Бога, еще глубже тонет в страстях, а следовательно, еще больше погружается в смерть.

«Тварь я дрожащая, или право имею» — наконец, ощущение одиночества может вылить­ся в возвеличивание себя над всеми остальными людьми, почитание себя сверхчеловеком, кото­рому все позволено и для которого остальные люди лишь подсобный материал. Куда заводят подобные наполеоновские чаяния, нетрудно до­гадаться по уголовной хронике и историям болезней в психлечебницах.

Из всего написанного выше видно, что оди­ночество всегда является следствием гордыни, следствием неумения и нежелания любить ближ­них и Бога. Одинокий человек всегда полагает себя центром вселенной. Все его интересы, жела­ния, стремления сосредоточены на собственной персоне. Окружающий мир вызывает страх, непо­нимание, неприязнь, скуку. Да, по сути, мы в сво­ей гордости вообще не считаем этот окружающий мир хоть сколько-нибудь достойным внимания.

Человек XX века крайне эгоцентричен и вследствие дурной наследственности, и по вос­питанию, и по образованию, и по привычке.

И в то же время любить себя ему тоже оказывается невозможным, потому что человек не способен любить собственную личность, если он не любит Бога.

Таким образом, современный человек ока­зывается в страшном и чудовищном разладе. Он почти все время испытывает невыразимое стра­дание от пребывания в мире: ему скучно с други­ми людьми, скучно с собой; он хочет, чтобы его любили, но не может получить радость от этой любви; он хочет вырваться из своей одиночной камеры, но не умеет это сделать, и все его усилия приводят к тому, что стены камеры все плотнее и плотнее подступают к нему.

Убежать от одиночества можно только через любовь. Только любовь питает душу, придает ей силы. Только любовь может объединить челове­ка с миром. Конечно, любовь — это дар Божий, но этот дар дается только трудящемуся. Вот как пишет святой старец нашего времени прав. Алек­сий (Мечев): «Любовь приобретается путем ра­боты над собой, путем насилия над собой и путем молитвы... Посылает Господь какого-нибудь че­ловека, надо отнестись к нему внимательно, по­дойти к нему, войти в его положение, посвятить ему уголок своего сердца. Так постепенно все новые и новые люди будут входить в наше серд­це, и наше сердце будет все расширяться и расширяться. Мы должны подражать любви Божией. Случай сделать добро кому-нибудь есть милость Божия к нам. Поэтому мы должны бе­жать, стремиться всей душой послужить другим. А после всякого дела любви так радостно, так спокойно на душе, чувствуешь, что так и нужно делать; хочется еще и еще делать добро. После этого будешь искать, как бы кого еще обласкать, утешить, ободрить. А потом в сердце такого человека вселится Сам Господь: Мы придем и обитель у него сотворим (Ин. 14; 23)».

К сожалению, этот трудный, но единственно верный путь выбирают немногие. В основном же люди сворачивают на другие, хорошо протоптан­ные тропинки, ведущие в пустоту, и замыкаются в своем эгоизме и одиночестве.

 

Глава 3. Семья

 

Великий вопрос жизни — это боль, которую мы причиняем, и наиболее остроумная метафизика не может оправдать человека, растерзавшего любящее сердце.

Бенжамен Констан. Адольф

Говорить о современном обществе с точки зре­ния Православия весьма сложно. Бытует до­вольно распространенное мнение, что совре­менный человек значительно более греховен, нежели его прародитель. Так ли это?

С одной стороны, если сравнить моральный облик наших пра-пра-пра-пра с нашим соб­ственным, возможно, результаты этого сравне­ния окажутся далеко не в нашу пользу. Но с другой стороны, на витрине современного мира представлена очень пестрая гамма искушений, на любой вкус. Индустрия искушений настолько развилась за последние века, что находит обман­ки для любого, и встречаются они человеку на каждом шагу. К какому-то минимальному воз­расту, примерно к пяти-семи годам, ребенок настолько уже оказывается втянутым в разврат окружающего мира, что даже с большой натяж­кой признать его «невинным младенцем» не удается. Из-за этой акселерации, еще не успев вырасти, человек уже зарабатывает себе столь­ко пороков, что потом, в более взрослом возрас­те, борьба с этими пороками оказывается почти невозможной, по крайней мере очень-очень сложной.

А душа человеческая мало в чем изменилась за последние несколько тысячелетий: ее обуре­вают все те же страсти и те же желания. Разница в том, что современность предлагает значитель­но больше соблазнов.

Следовательно, крайне важную роль приоб­ретает в современном мире семья, которая пре­вращается постепенно в один из немногочислен­ных оплотов веры и нравственности.

В последнее время все чаще в обществе возникает вопрос: зачем она, семья то бишь, нужна? Учитывая формирующееся нынче отно­шение к браку и к воспитанию детей, подобные сомнения весьма понятны.

Для верующего человека цель брака — создание малой Церкви. Единение жены с му­жем — это не пространственная и не сексуаль­ная близость. Это «полное метафизическое вы­шеличное единение в одном существе». На эту цель брака указывает Библия, говоря: И будут (два) одна плоть (Быт. 2; 24), т. е. одно суще­ство. «Это метафизическое единение мужчины и женщины есть таинство, поскольку оно превы­шает категории нашего разума и может быть пояснено лишь сопоставлением этого таинства с таинством Пресвятой Троицы и догматом Церк­ви, а психологически это единение является ис­точником таких чувств брачующихся, которые по самому своему характеру исключают вопрос о целях брака вне его самого, ибо эти чувства есть чувства удовлетворенной любви, а потому пол­ноты и блаженства» [81]См. проф. С. Троицкий. Христианская филосо­фия брака.
. Подобное отношение к браку редко встретишь сегодня. Семья все боль­ше приобретает статус даже не ячейки общест­ва, а экономической единицы: совместное хозяй­ство, общежитие, одна квартира, общий бюджет и пр. Говорить о каком-то родстве душ прихо­дится довольно редко и с некоторой относитель­ностью. Ну, какое имеет значение родство душ, если, как правило, люди (члены семьи) проводят друг с другом в лучшем случае несколько часов в день и два дня в неделю (подчеркиваю, это при очень хорошем стечении обстоятельств).

Попытаемся рассмотреть современный брак в некотором его усредненном виде.

Во-первых, следует поговорить о причинах, по которым современные молодые люди женят­ся и выходят замуж.

Конечно, браки по любви не редкость. Но, как ни странно, процент браков по любви не так велик, как следовало бы предположить. В основ­ном семьи создаются по иным причинам.

1. Одним из самых важных стимулов к нача­лу семейной жизни становится жилищный воп­рос, тесно связанный со стремлением к самосто­ятельности. Нередко женитьба объединяется со съездом из родительской квартиры и обретением своего дома. Особенно часто мы видим подобную картину в ранних браках, когда стремление по­лучить собственную жилплощадь и кусок само­стоятельности крайне велико. Приведем на эту тему один показательный пример.

Отец молодого человека собирается в дли­тельную командировку в другую страну. Мать довольно сильно тревожится за сына, который, оставшись в одиночестве, может начать раз­влекаться и вольничать, поэтому предлагает следующий вариант: либо молодой человек женится на своей девушке, и они вместе будут жить в оставленной родителями квартире, либо мать отпускает отца в командировку (на два года) одного, а сама остается следить за сы­ном. До этого разговора молодой человек и думать не думал о женитьбе, хотя и встречался со своей девушкой уже около года. Предложе­ние матери показалось более чем заманчивым, и он начал серьезно подумывать о браке.

Таких историй можно найти сотни. Часто стремление оставить родительский дом, жела­ние получить квартиру в подарок на свадьбу и так далее маскируются большими и светлыми чувствами, которые, по всей видимости, в неко­торой степени все же присутствуют в большин­стве подобных ситуаций, но в процентном соот­ношении к желанию самостоятельной жизни крайне невелики.

2.    Другим мотивом для женитьбы может стать желание повысить общественный статус. Как правило, причина эта важна в большей сте­пени в браках не совсем ранних (где-то 21—25 лет) и в основном у женщин. Страх перед стерео­типным представлением «женщина, которая до 23 (25) лет не вышла замуж, — это старая дева» нередко играет самую главную роль в браках, совершаемых в этом возрасте. И вообще для женщины страх оказаться незамужней зачастую становится основным рычагом в стремлении со­здать семью.

3.   Далеко не самый распространенный, но все же по-прежнему играющий важную роль стимул для женитьбы или выхода замуж — ко­рысть. Есть самая грубая, непосредственная, откровенная корысть — это «продажа» себя богатому человеку. Чаще молодые девушки вы­ходят замуж за «богатых». Но помимо такого откровенного варианта существуют еще браки с выездом за границу, браки с людьми высокого положения, браки с влиятельной родней. Так как обществом «браки по расчету», в основном осуж­даются, то чаще всего люди, сочетающиеся бра­ком по расчету, как можно тщательнее скрывают корысть, маскируя ее любовью. Иногда же они и сами пребывают в уверенности, что в основе их брака лежит глубокая привязанность ко «второй половине». Возможно, отчасти так оно и есть. Но можно заметить и другое: сама привязан­ность эта возникла во многом благодаря тому, что человек обеспечивает те условия жизни, которые нравятся.

Для мужчины же рациональная, корыстная причина нередко сводится к рассматриванию жены исключительно как «домохозяйки». И в этом случае выбирается супруга хозяйственная, домовитая, аккуратная, экономная, с покладис­тым и ровным характером, как правило, молодая и стоящая ниже мужчины и по материальному, и по социальному положению. Кстати, впослед­ствии подобное отношение к жене приводит к многочисленным конфликтам, начинающимся с того, что молодая женщина взрослеет, умнеет, набирается «самости» и перестает быть кроткой овечкой и исполнительной хозяйкой, а еще чего доброго, сама разводится с мужем и отбирает у него половину имущества.

Вот эти три причины, представляющие со­бой смесь социальных и экономических стиму­лирующих факторов, являются основными ры­чагами создания семьи в современном мире.

Как правило, два человека объединяются в супружескую пару по взаимному соглашению, и каждый получает от этого какую-то свою выгоду.

Можно сказать несколько слов о «чувствах». Мы уже писали кое-что о человеческой любви-страсти, которую и называют теми самыми «чув­ствами», что подвигают человека на брак. Во-первых, в современности очень редко «чувства» становятся стимулом для узаконивания отноше­ний; пожалуй, такой подход к делу принят либо в среде верующих людей, которые не могут жить в блуде, либо среди людей, воспитанных довольно консервативно. Чувства у неверующих людей, как правило, выражаются в банальном сожи­тельстве, лишенном всяких обязательств. Брак же, который может свершаться и в таких случа­ях, принимает характер формальности и не вос­принимается как «единственный брак». То есть брак будет длиться до тех пор, пока будут длить­ся эти самые чувства, так что он мало чем отли­чается от обычного сожительства, существую­щего на тех же условиях. Подобное сожитель­ство по причине сильной любви тоже превраща­ется в вопрос экономии времени, денег и пр.: людям не надо ехать через весь город, чтобы провести вместе какое-то время (очень неболь­шое количество времени, так что говорить о желании всегда быть вместе неправомерно).

Таким образом, можно с уверенностью ска­зать, что семья в современном мире в большин­стве случаев является не более чем экономичес­ким и социальным институтом, не имеющим не­посредственной связи ни с чувствами, ни тем более со стремлением создать малую, домаш­нюю Церковь.

Подобная тенденция не может не отражать­ся на «качественных характеристиках» семьи.

Первая и, конечно, самая очевидная черта современного брачного союза — это его непроч­ность. Вступая в брак из соображений прагмати­ческих, человек быстро понимает, что его расче­ты оказались ошибочны. Из стремления зака­муфлировать корысть он не может как следует выяснить и рассчитать, как много получит от брака, и получает значительно меньше, чем на­деется. Другая причина непрочности супружес­ких союзов заключается в том, что свобода, ста­тус и прочие выгоды, которых ищут современные молодые люди в браке, нередко оказываются на поверку не столь уж ценными сокровищами, каковыми кажутся издалека. Свобода превра­щается в непосильное бремя ответственности, а статус лишает многих забав, которые по-преж­нему влекут своим блеском.

Сожительство, основанное на страсти, тоже редко длится долго, потому что душевная любовь не переносит обыденности, а следовательно, иссякает, как только перестает получать посто­янную подпитку новыми ощущениями.

Второй характерной чертой современных браков можно назвать отчужденность, в которой нередко живут муж и жена. Отчужденность эта оказывается не только духовной, но и душевной, а порой даже и телесной. Ибо очень скоро до­вольно большая часть современных семей пре­вращается в соседское существование в комму­нальной квартире, когда муж и жена не имеют ни общих интересов, ни общих желаний, ни (часто бывает и такое) даже тем для разговоров. В результате этой отчужденности дом превращает­ся для обоих супругов в место ночного отдыха. Количество проводимых вместе часов сокраща­ется, разговоры заменяются совместным про­смотром телевизора, который, в свою очередь, приобретает функцию цемента, заполняющего пустоты и не дающего семье развалиться окон­чательно. Супружеские измены как следствие подобных отношений становятся неизбежным дополнением к семейной жизни.

Далее эти самые соседские отношения, в зависимости от разумности и воспитанности суп­ругов, приобретают характер либо постоянной склоки, либо постоянного компромисса и попы­ток находить обоюдно удобные решения. При этом второй вариант развития отношений не принципиально лучше первого. В обоих случаях дом превращается в зону конфликтную, и неза­висимо от того, будут ли конфликты решаться при помощи оружия или дипломатии, участники все равно получат свою долю стресса от сложив­шейся ситуации.

Таким образом, современная семья не толь­ко не выполняет той роли, которую предназна­чил ей Господь, но и становится очередным ис­точником стресса и почвой для развития страс­тей и грехов.

Но на этом разговор о браке не заканчивает­ся, поскольку в семье может быть еще один участник — ребенок.

Психологи беспрестанно твердят, что фор­мирование личности ребенка происходит в ран­ние годы его жизни и во многом зависит от отношений между родителями и от отношения родителей к самому ребенку.

Вполне очевидно, что ребенок, постоянно находящийся в зоне конфликта, вырастает нерв­ным и склонным к психическим расстройствам. Не видя любви между родителями и по отноше­нию к себе (а любви этой в большинстве случаев действительно не существует), он в принципе не может понять, что значит любить.

Правомерно задать вопрос: почему же со­временный родитель оказывается неспособен любить своего ребенка? Основная причина ви­дится конечно же в отходе от Бога и от Церкви, вне которых вообще странно говорить о любви, даже о любви к собственному ребенку. Но в современном мире ребенок не получает не толь­ко духовной любви родителя, но и банальной человеческой теплоты. Отношение родителей к ребенку ярко проявляется в разнообразных бра­коразводных ситуациях. Ситуация развода трав­мирует, но, по большому счету, она просто вы­талкивает на поверхность то, что раньше тща­тельно скрывалось. Насколько часто мы видим, что ребенок становится, например, средством давления одного из супругов на другого: если ты не сделаешь так, то я отберу у тебя ребенка или запрещу с ним видеться. Или орудием мести.

Т., переживая развод с мужем, собиралась сообщить своему ребенку, что любимый им отец умер. Она находила тысячи оправданий своему решению, но не принимала в расчет чувства самого ребенка, которому придется сначала пережить такую трагедию, как смерть одного из самых любимых людей, а потом, спустя годы, выяснить, что второй из этих двух людей так жестоко с ним обошелся.

Следствием развода становится ограничен­ная возможность общаться с одним из родите­лей. Впрочем, такие конфликты, когда жена зап­рещает мужу видеться с ребенком, не так уж часто случаются, а следовательно, как правило, тот факт, что отец проводит со своими детьми мало времени — отражение его безразличия и нежелания с ними общаться.

Отсутствие любви может выражаться очень по-разному. Здесь и синдром вундеркинда, то есть стремление сделать своего ребенка самым лучшим (как правило, стремление это объясня­ют благом самого ребенка, но, по большому счету, оно сводится к тщеславию родителей, которые хотят гордиться детьми); здесь и чрез­мерное баловство, задаривание ребенка, кото­рое также к любви не имеет никакого отноше­ния, потому что связано обычно с завуалиро­ванным желанием откупиться, заплатить веща­ми за недостаток внимания; здесь и попусти­тельство, в котором отражается желание быть «хорошими мамами и папами», и, напротив, чрезмерная строгость, говорящая о стремлении родителей к собственному комфорту, которому ребенок мешает.

Результат самый что ни на есть плачевный. Во-первых, не видя примера любви, маленький человек не может научиться любить сам. Во-вторых, ребенок, стремясь завоевать родительс­кую привязанность, начинает сперва сознатель­но, а потом уже бессознательно выстраивать свою жизнь таким образом, чтобы получать от родителей как можно больше знаков привязан­ности. Подобный подход к жизни, воспитанный с детства, создает определенные стереотипы поведения, которые в дальнейшем будут прони­зывать жизнь человека насквозь.

Стоит только посмотреть, как потенциаль­ные вундеркинды сориентированы на похвалу. Для этого существует минимум три причины: во-первых, тщеславие, унаследованное от ро­дителей, во-вторых, тщеславие (честолюбие, упорство), воспитанное родителями, в-третьих, тщеславие, воспитанное в себе самим ребен­ком, который вынужден был добиваться от роди­теля именно похвалы (единственное проявление «любви», на которое тот был способен), то есть внешнего признания.

С другой стороны, не меньше вреда наносит душе ребенка вседозволенность. Правда, вред этот более очевиден, нежели в предыдущем слу­чае: избалованный ребенок, превратившись во взрослого человека, доставляет себе и окружаю­щим немало хлопот.

Что уж говорить о детях, которые и вовсе обделены родительским вниманием. Нередко такие дети вырастают озлобленными, полными скрытых амбиций, жестокими. Оказавшись буквально на улице, лишенные представления о том, что хорошо, а что плохо, они еще в детстве настолько увязают в грехе, что к более созна­тельному возрасту без какого-то сильного по­трясения, сами по себе просто не в состоянии оказываются выбраться из замкнутого круга порока.

Что же касается родителей... Они спохва­тываются слишком поздно. Спустя годы они на­чинают рассуждать о различии поколений, неко­торые, правда, наиболее сознательные, видят свою вину в том, что дети «пошли не той доро­гой», но, даже ощущая свою вину, они все равно не могут и не пытаются ничего изменить, по­скольку любви как не было, так и нет, а без любви помочь невозможно.

Главная проблема заключается в «центро­бежности» всех ее представителей, не исключая детей, которые, подрастая, стремятся уйти из дома; родители сперва переживают по этому поводу, но в конечном счете, скорее, радуются уходу детей, нежели сожалеют о тех днях, когда жили вместе.

Безусловно, мы не можем вдруг, в одну ми­нуту перестроить отношения в семье. Но мы и не бессильны.

В старые времена, помимо серьезной и глу­бинной философии семьи, существовал еще внешний уклад, который тоже соблюдался со всем тщанием. Все мы предрасположены ко греху, но «укладывая» свою жизнь правильным обра­зом, мы можем минимизировать конфликтные ситуации и уменьшить риск развития порочных наклонностей. Нельзя заставить себя любить жену, мужа, ребенка. Но вполне реально создать в своем доме, в своей семье атмосферу, распола­гающую к- любви, и тогда, возможно, Божьей милостью любовь эта сама придет.

В первую очередь надо обратить внимание на некоторые моменты, которые принципиально несовместимы с «правильным» укладом.

1) Женская эмансипация.

Об этой проблеме в современной церковной литературе говорится редко. По сравнению с теми безобразиями, которые творятся сплошь да рядом, эмансипация женщин кажется мелочью. Тем не менее феминизм, хоть и является резуль­татом общей развращенности общества, сам по себе страшен, губителен и ведет к поистине разрушающим последствиям. Губителен он в первую очередь для самих женщин, которые, выбравшись из-под «опеки», .демонстрируют полную неприспособленность к окружающей жизни с ее искушениями и соблазнами.

Вспомним положение женщины в стародав­ние времена: ей достаточно было подчиняться воле мужа (как для ребенка довольно слушаться родителей), и половина сложных решений, а следовательно, и ответственности за них с нее снималась.

Сейчас дело обстоит иначе.

Эмансипация является следствием гордыни. Ведь что, как не гордыня, заставляет современ­ную женщину качать права, добиваться равных с мужчиной возможностей и равного общест­венного положения. Стоит ли говорить, что даже в общечеловеческом плане женщина, выбирая подобную дорогу, теряет очень много привиле­гий, которыми обладала на правах слабого пола. Радость же ей достается одна-единственная — возможность тешить свою гордость. (Мы не го­ворим в данном случае о вынужденной эманси­пации: в современном мире женщина значитель­но чаще, чем раньше, оказывается в ситуации, когда ей просто ничего не остается, как только бороться за свое существование.)

В результате глобальной эмансипации со­временная женщина почти не уступает мужчине ни в тщеславии, ни в развращенности, ни в прочих греховных склонностях.

Другим неизбежным следствием эмансипа­ции становится отсутствие нормального до­машнего очага. Интересы женщины направле­ны вовне, а дом оказывается заброшенным и запущенным. Муж не получает должной заботы и внимания, дети — любви. Мужчина, в свою очередь, наблюдая такую ситуацию, перестает добросовестно выполнять свои обязанности перед семьей. И действительно, зачем их вы­полнять? Во-первых, жена пренебрегает свои­ми. Во-вторых, она с радостью взваливает на себя обязанности мужа: ее увлекает карьерный рост, ей интересно решать профессиональные проблемы. А ему значительно приятнее выпить с друзьями пива и поиграть в компьютерные игры.

Но тем не менее подобным образом мужское самолюбие уязвляется до крайности. Чувствуя постоянные удары по самолюбию, мужчина, в свою очередь, стремится взять реванш в схватке с женщиной за счет силы и грубости, которые выражаются, например, в культивировании бан­дитизма. Гордыня мужчины, не находя для себя мирного применения, устремляется на стезю войны. Не получая власти и послушания в соб­ственном доме, за его стенами мужчина стремит­ся к насилию.

Таким образом, о результатах эмансипации можно говорить до бесконечности, находя все новые и новые следствия такой, на первый взгляд, безобидной тенденции.

2) Развитие детей.

Однажды мне попалась американская ста­тья, автор которой довольно иронично отзывался о стремлении современных родителей сделать из своих детей вундеркиндов. Он (автор) приводил довольно забавные факты и случаи из жизни. В частности, рассказывал о том, как детей в груд­ном возрасте учат читать и говорить на несколь­ких языках. Конечно, подобные картинки теперь довольно обычны и для нас.

Помимо того, что излишнее внимание к внеш­ним успехам малыша развивает в нем до крайно­сти страсть тщеславия, раннее образование вред­но не только этим.

В Православной Церкви ребенок до семи лет не исповедуется. Это правило возникло не случайно. В младенческом возрасте ребенок не несет ответственности за свои поступки, он не может еще вполне осознать совершение греха.

Но современный ребенок благодаря новей­шим образовательным технологиям развивается значительно быстрее, чем в старину. Таким об­разом, при родительском усердии уже к пяти, а иногда и к четырем годам он научается логичес­кому мышлению, изворотливости ума и прочим интересным вещам, благодаря которым превраща­ется в довольно сознательное существо. И в то же время по своему психическому и физическому устройству он по-прежнему остается младен­цем. Он точно губка впитывает все, что получа­ет, не имея при этом возможности дать нрав­ственную оценку полученной информации. Кро­ме того, при раннем интеллектуальном развитии существенно страдает эмоциональная сфера, что влияет на способности ребенка чувствовать со­страдание, жалость, любовь и дружбу, воспри­нимать красоту или безобразие окружающего мира. Вместо этого маленькие вундеркинды учат­ся тщеславию, агрессии и изворотливости, так как именно эти качества помогают им высоко держать планку, заданную неуемными родителя­ми. Нам часто приходилось наблюдать детей, умеющих к 4 годам и читать и считать, прекрасно решающих головоломки и т.п. Вот только такие дети почему-то не могли пройти самого прими­тивного тестирования на навыки общения, у них оказывались существенно искажены или вовсе не развиты представления о прекрасном. На­пример, на предложение посмотреть на небо и сказать, красивое оно или нет, такие дети недо­уменно глядели то на взрослых, то на небо, вовсе не понимая, чего от них хотят.

О порочности практики воспитания ребенка в детском саду вряд ли стоит подробно распрос­траняться. Психологи дружно твердят о том, что, оказываясь сызмальства в коллективе, ре­бенок вырастает более приспособленным к жиз­ни. Но что это значит? Во-первых, в коллективе малыш лучше усваивает знания (соревнователь­ный момент), во-вторых, вырастает раскован­ным (развязным), коммуникабельным (склон­ным к праздности) и пр. Конечно, ребенку, воспитанному в детском саду, будет легче идти по жизни, но это ли является целью воспита­ния? А если вспомнить, сколько «замечатель­ных» навыков получают дети в компании свер­стников! Каждый родитель наверняка помнит, как его ребенок просил объяснить значение матерных слов, услышанных от друзей. И это, поверьте, только цветочки. И сколько ни объяс­няй ребенку, что ругаться матом плохо, он, вы­растая среди людей, которые ругаются, не смо­жет сохранить изначальную чистоту. Так уж устроена человеческая психика: будучи вынуж­ден наблюдать порок, человек рано или поздно свыкается с ним и перестает испытывать к нему отвращение, ибо «худое сообщество развращает добрые нравы».

3) Работа — больше, чем работа.

Опять же сошлемся на американскую ста­тью, где речь идет о поколении молодых профес­сионалов, для которых вся жизнь проходит в работе. Для этих молодых людей профессио­нальное развитие становится своеобразной квинт­эссенцией жизни, ставится во главу угла, и в жертву ему приносится все остальное.

Вообще излишнюю любовь к работе до не­давнего времени следовало называть проявле­нием страсти тщеславия или сребролюбия, по­тому что главным стимулом для активиста были либо деньги, либо карьера.

Теперь ситуация несколько изменилась. Ра­бота для современного человека часто уже не средство, а цель. Она становится чем-то вроде наркотика, от привычки к которому крайне труд­но избавиться. Как много мы знаем примеров, когда человек «сгорает» на работе, посвящает всю свою жизнь делу, живет для работы.

И народное сознание чутко реагирует на эту тенденцию. Ведь термин «трудоголик» (по ана­логии с «алкоголик») возник недаром. И возник как раз тогда, когда в нашей стране наблюдался повальный трудоголизм. Вспомним поколения наших родителей и дедов, вспомним трагичность ухода на пенсию, вспомним пропущенные отпус­ка, недовзятые отгулы, неготовые обеды, неумы­тых детей и прочие признаки «жизни на работе».

Современного человека привлекает лекар­ственное свойство труда, позволяющего нивели­ровать негативные душевные ощущения. Не на­ходя комфорта ни в семье, ни в компании друзей, он стремится на работу, которая одна снимает неприятные ощущения, заполняя жизнь каким-то позитивным смыслом.

В упомянутом уже американском тексте идет речь о том, что ради работы молодые профессио­налы жертвуют друзьями, семьей и возможнос­тью устроить свою личную жизнь. Так ли это? В конце концов, профессионалами они становятся только годам к двадцати с лишним, и, по всей видимости, к этому моменту личные отношения уже не представляют для них ценности. То есть фактически жертвовать оказывается нечем. На­против, работа становится необходима, чтобы заполнить вакуум, создавшийся в их душах от неумения любить окружающих людей.

Мало кто из трудоголиков по-настоящему любит свою работу, свое дело. Конечно, вынуж­денный оставаться дома, такой вот любитель работы начинает с двойным усердием рваться на службу и безмерно скучать, но скучать не «по», а «от». Он будет стремиться не на работу, а вырваться из дома, где он предоставлен самому себе или, в лучшем случае, вынужден общаться со своими родными и близкими, к которым не испытывает ни любви, ни интереса.

Молодые люди ценят в работе возможность получить интересные впечатления, азарт, кото­рый возникает от необходимости решать слож­ные задачи, новизну и возможность профессио­нального развития (под последним подразумева­ется, видимо, повышение ощущения собствен­ной весомости и карьерный рост). Что же каса­ется любви к собственному делу, так о ней речь не идет вообще, поскольку многие подобные профессионалы меняют профессии, как перчат­ки, не говоря уж о местах работы.

В семейной жизни работа нередко становит­ся социально одобряемым предлогом ухода из семьи. То есть одно дело — пропадать до ночи в компании друзей, и совершенно иное — на рабо­те. Любопытно то, что второй супруг, как прави­ло, очень тонко чувствует возникшую ситуацию. С какого-то момента он/она перестает делать различие между пребыванием в компании друзей и ночевкой на работе: и вовсе не потому, что не доверяет своей половине. Нет, просто факт ухо­да из дома, для окружающих незаметный, для оставленного супруга становится очевидным.

Конечно, нелепо думать, что во всем винова­та работа. В образовавшемся замкнутом круге человек, с одной стороны, рвется на работу, потому что не может создать комфорта в семье, с другой стороны, его длинные рабочие дни — такой замечательный выход из сложного поло­жения, что он даже не пытается найти другой.

Не всегда оказывается просто создать в семье патриархальный уклад: муж работает, жена сидит дома, хлопочет по хозяйству и воспитывает детей. Но определенное согласование своей жиз­ни с патриархальными устоями вполне возмож­но и резонно. По крайней* мере, трех перечис­ленных выше подводных камней, на которые нередко наталкивается корабль семейной жиз­ни, надо избегать.

 

Планирование семьи [82]

Православный христианин воспринимает рож­дение ребенка как дар Божий. Испокон веков матери спасались через деторождение, и боль­шая семья воспринималась как знак особой бо­жественной милости, тогда как бездетность в древние времена считалась наказанием.

Само выражение «планирование семьи» от­ражает сугубо светский и прагматический под­ход к'семейной жизни. Апостол Иаков учит, что все человеческие планы должны сопровождаться оговоркой: Если угодно будет Господу и живы будем... (Иак. 4; 15). Отказ от рождения детей — акт человеческого самоволия и нежелания ис­полнять Божий Промысл.

Но использование кон­трацепции становится только следствием этого самоволия. Конечно, мы должны говорить об ответственном отношении к рождению и воспи­танию детей.

Иногда православные пары практикуют воз­держание от супружеских отношений в случае, если не хотят иметь больше детей, чем уже имеют. Возможно, подобный подход к проблеме в теории верен, но нередко влечет за собой семейный раздор, потому что зачастую кто-то из супругов вовсе не планировал отказа от супру­жеской близости... Отношение к сексу как к чему-то абсолютно позорному и допустимому только ради зачатия ребенка разделяется далеко не всеми отцами Церкви. Апостол Павел пишет: Не уклоняйтесь друг от друга, разве по со­гласию, на время, для упражнения в посте и молитве (1 Кор. 7; 5). Соитие мужчины и жен­щины, состоящих в браке, даже если оно проис­ходит не для рождения детей, нельзя восприни­мать как греховное. Поэтому не будем забывать о том, что хотя воздержание — высокая добро­детель, которую всегда восхваляли отцы Церк­ви, всякая добродетель должна достигаться с рассуждением и не без чувства меры. А эта мера для каждого своя.

В православной среде тем временем распро­страняются самые разные точки зрения, иногда приходящие между собой в прямое противоре­чие. Недопустимо, когда неразумное навязыва­ние частных взглядов всем окружающим приво­дит в конце концов к распаду семей и к личным трагедиям. Такое нередко происходит, когда рев­ностные духовники говорят о том, что существу­ют лишь две возможности: или рождение неогра­ниченного количества детей (сколько получит­ся!), или полное воздержание супругов после рождения у них того количества детей, которое они могут понести.

Конечно, пара, не желающая иметь детей, не может стать домашней церковью и не может быть названа христианской семьей в настоящем смыс­ле этого слова. Если супруги не готовы к жерт­венности, если они не хотят отдавать свое время, свой покой и свои душевные силы, не готовы жертвовать в какой-то степени даже своей карь­ерой и профессиональной реализацией ради того, чтобы родить и воспитать дитя, — это всего лишь глубоко ущербный союз двух эгоистов.

Но бывает, в семье складывается ситуация, когда по болезни, иным серьезным причинам бывает необходимо на какой-то срок воздер­жаться от рождения детей... Да, можно сказать, что единственный способ ограничить количество детей — не прикасаться мужу и жене друг к другу. Но что мы получим в результате? Распад многих* семей. Будет ли это победой высокой нравственности? Вряд ли.

Сегодня так же популярна настоятельная рекомендация, почерпнутая, как говорят, из «По­смертных поучений» преподобного Нила Миро­точивого, о полном воздержании от супружеских отношений в период беременности матери и кор­мления младенца грудью. Если подсчитать, сколь­ко супруги должны провести времени порознь, то в общей сложности получится срок примерно в два года, а если долго кормить, то и больше. Один священник не без основания заметил: «За это время мужу, пожалуй, можно и монашество принять». Конечно, в поздние сроки беременно­сти и в первое время после родов воздержание необходимо, об этом и врачи говорят. Но если подобные советы применять во всей полноте, то результатом, очевидно, легко может стать нару­шение супружеской верности и вследствие этого распад семьи. Поэтому не стоит всем подряд рекомендовать образ жизни, похожий на под­вижничество святого Иоанна Кронштадтского.

В «Основах социальной концепции» Рус­ской Православной Церкви средства контрацеп­ции делятся на абортивные и неабортивные. Абортивные средства — это те, которые уничто­жают на самых ранних стадиях уже зачатую в утробе матери человеческую жизнь. Таковы, на­пример, некоторые гормональные препараты, действие которых препятствует закреплению оп­лодотворенного яйца в матке и дальнейшему его развитию. К употреблению таких средств, отме­чено в документе, «применимы суждения, отно­сящиеся к аборту» (XII. 3). Значит, Церковь считает их использование недопустимым и гре­ховным.

Но далее сказано: «Средства, которые не связаны с пресечением уже зачавшейся жизни, к аборту ни в какой степени приравнивать нельзя». Исходя из социальной концепции РПЦ, можно предположить, что Церковь благослов­ляет контрацепцию и, как говорится, рассла­биться. Но мы должны помнить, что нравст­венная оценка использования подобных средств во многом зависит от мотивов, которыми руко­водствуются супруги. Одно дело, если супруги исходят из эгоистических побуждений и не хотят рождения детей, которые лишили бы их покоя, части достатка, которые будут впоследствии предъявлять какие-то права на их участие, жер­твенность, заботу. Это, конечно, греховное по­ведение, как и отмечено в «Основах». Другое дело, если отсрочивать рождение детей супру­гов побуждает необходимость обеспечивать подобающее воспитание для уже родившихся, либо состояние здоровья кого-либо из родите­лей, либо уход за серьезно больными членами семьи и тому подобные основательные причины. «Очевидно, что решения в этой области супруги должны принимать по обоюдному согласию, прибегая к совету духовника», — сказано в соборном документе (ХТТ, 3). Духовникам же Собор рекомендовал заботиться в подобных ситуациях прежде всего о сохранении и укреп­лении семьи. А для этого «надлежит с пастыр­ской осмотрительностью принимать во внима­ние конкретные условия жизни супружеской пары, их возраст, здоровье, степень духовной зрелости и многие другие обстоятельства, раз­личая тех, кто может вместить высокие требо­вания воздержания, от тех, кому это не дано (Мф. 19; 12)».

 

Искусственное оплодотворение

Сама идея помощи женщине в зачатии не более греховна по своей сути, чем любое использова­ние медицины. Предание анафеме всех достиже­ний науки и прогресса — своего рода суеверие, которым грешат ханжи. Само собой, мы не можем жить так, как жили первобытные люди, хотя, возможно, именно такой образ жизни наиболее нравствен. Так исторически сложилось, что че­ловечество развивает медицинские технологии.

Смирение перед посылаемыми напастями не означает отказа от помощи в них. В конце кон­цов, раньше, когда медицина была слабо разви­та, в России было множество людей, наделенных даром целительства. И болящие точно так же приходили к ним за помощью, как мы идем к врачам. Можно считать медицину происками лу­кавого, но с такой же уверенностью ее можно назвать и даром Господа.

Если супружеская пара не может зачать ре­бенка, муж с женой идут к врачам, лечатся, пьют лекарства и пр. Когда лечение не помогает, они могут прибегнуть к современным медицинским технологиям оплодотворения.

Но техник оплодотворения много, и они очень различаются не только по своей медицинской сути, но и с точки зрения нравственности.

Если в процессе искусственного оплодотво­рения половые клетки мужа вводятся в матку, то вряд ли можно усмотреть в подобном действии нечто греховное.

Другое дело, когда в подобных целях исполь­зуется «донорский материал». «При этом сущес­твенным образом нарушается целостность и ис­ключительность брачных отношений между дву­мя людьми, мужчиной и женщиной. В них втор­гается кто-то третий. /.../ у ребенка наряду с «социальным» отцом будет еще какой-то «генетический», с которым он связан всей своей наследственностью. /.../ Все это создает нрав­ственно скользкую и двусмысленную ситуацию в отношениях между супругами и ребенком» [83]См. «Основы социальной концепции РПЦ».
.

Еще более неприемлемо так называемое «эк­стракорпоральное оплодотворение». Дело в том, что в процессе этой процедуры гибнут «запас­ные» эмбрионы. В Социальной концепции Рус­ской Православной Церкви по этому поводу ска­зано следующее: «Нравственно недопустимыми с православной точки зрения являются... все разновидности экстракорпорального (внетелесного) оплодотворения, предполагающие заготов­ление, консервацию и намеренное разрушение «избыточных» эмбрионов» (XII. 4).

В действительности, пытаясь перехитрить природу, мы зачастую забываем о самом простом и замечательном способе преодолеть бездетность — об усыновлении чужого ребенка. Сегодня в России так много детей, оставленных родителя­ми и нуждающихся в любви, тепле и заботе... И чем гоняться за передовыми технологиями по искусственному оплодотворению, всегда лучше усыновить ребенка, тем более что принятие в дом чужого ребенка и воспитание его можно приравнивать пусть к небольшому, но все же христианскому подвигу, ибо Христос сказал: Кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает (Мф. 18; 5).

 

Аборты

Отношение Церкви к абортам очевидно для всех и нередко высказывается священниками и архи­пастырями в такой категоричной форме, что ни о каких «но» и «если» спрашивать даже в голову не приходит. Православная Церковь считает, что с самого момента зачатия мы имеем дело с лич­ностью, пусть еще не развитой, но именно лич­ностью, убийство которой осуждается со всей строгостью.

Зарождение новой жизни окутано тайной, и в этот момент нам, простым смертным, является «обыкновенное чудо» возникновения человека, чудо, которое, как ни старайся, невозможно объяснить ни генетикой, ни биологией, ни каки­ми бы то ни было иными науками. На самой ранней стадии развития, в утробе матери, новый человек (эмбрион) чувствует боль и страх, что было доказано неоднократными научными ис­следованиями, испытывает радость или грусть (психологам посредством введения человека в гипнотический сон удается иногда получать ин­формацию о переживаниях, испытанных иссле­дуемым в материнском чреве).

Та горячность, иногда, возможно, чрезмер­ная, с которой священнослужители осуждают аборты, связана с дозволенностью оных нашим законодательством и неосуждением подобного рода  «операций»  общественным  мнением. Итогом такой дозволенности становится повсе­местное распространение абортов и то равноду­шие, с которым зачастую принимается решение об аборте (на сегодняшний день 7 из 10 зачатых детей не рождается — не правда ли, ужасная статистика?).

В то же время это — убийство с отягощаю­щими обстоятельствами из-за того небрежения и непочтения к Божественному чуду, являемому нам в виде новой жизни.

И, конечно, отдельного разговора заслужи­вает тот вред, который наносит аборт душам родителей ребенка, поскольку человек, реша­ющийся на убийство собственного чада даже по недомыслию, повреждает свою душу в крайней степени. Как правило, в грехе аборта каются только женщины, что в корне неправильно. Если мужчина знал, что женщина собирается сделать аборт, и не воспрепятствовал этому, не отговорил ее или, что еще хуже, сам подтолк­нул к такому решению, он так же повинен в убийстве ребенка. Не составляют в данном слу­чае исключения и те безответственные мужчи­ны, которые просто бросают забеременевшую женщину на произвол судьбы, отказывая не толь­ко в помощи, но даже в признании отцовства чада, — они тоже повинны в грехе. И, наконец, мы нередко сталкиваемся с ситуациями, когда забеременевшая незамужняя молодая женщина вынуждена «избавляться от ребенка» под дав­лением родителей, которые не только не пред­лагают помощи в сложной ситуации, но, на­против, всячески попрекают дочь тем, что она собирается взвалить на них (родителей) обузу в виде внука.

Зачастую женщина, забеременев, оказыва­ется под огромным прессингом со стороны своих близких, которые всеми правдами и неправдами убеждают ее совершить аборт, и нередко именно это давление играет решающую роль в судьбе малыша. Посему возлагать ответственность за убийство на одну лишь женщину не всегда спра­ведливо. Впрочем, каково бы ни было давление со стороны окружающих людей и мира в целом, аборт все равно не может быть оправдан.

Конечно, бывают в жизни ситуации, когда аборт становится «меньшим из зол». Иногда, например, в случае внематочной беременности, роды просто невозможны, и без аборта умрут и мать, и ребенок. Бывает и так, что роды угрожа­ют жизни матери. Некоторые женщины реша­ются рожать и в таких случаях и нередко Божьей милостью выживают, несмотря на грозные пре­дупреждения врачей. Но подобные ситуации про­исходят в жизни не так уж часто. Хотя даже в таких крайних случаях женщина обычно испове­дуется в вынужденном грехе.

Но обычно причиной аборта становится про­сто нежелание рожать ребенка. Оправдания мо­гут быть самые разнообразные: ребенок навре­дит карьере, у семьи мало денег на содержание нового члена, нет подходящей жилплощади и т. д.

Стоит ли говорить, что такие доводы оправ­дать убийство не могут. Даже в тех случаях, когда врачи предсказывают, что ребенок родится не­полноценным, Церковь все равно противится аборту. Во-первых, подобные предсказания оп­равдываются только в половине случаев. Во-вторых, с точки зрения Православия, умствен­ная или физическая неполноценность не явля­ется недостатком. Иногда умственно отсталые люди или физически убогие обладают кристаль­ной душевной чистотой, сравнимой со святос­тью, и родители еще души спасти могут ходатай­ством своих «неполноценных» чад. Кроме того, тяжесть заботы о неполноценном ребенке — это тот крест, который Господь посылает родите­лям, а следовательно, необходимая для спасения души ноша.

Если все же аборт совершен, то женщина должна в нем покаяться и исповедаться. По каноническим правилам Церкви женщина, со­вершившая аборт, отлучается от Причастия на 10 лет. Сегодня мало кто из священников прибе­гает к столь суровой мере наказания. Как прави­ло, отлучение от Причастия ограничивается сро­ком в год, и кроме того, на женщину накладыва­ется епитимья. При наложении епитимьи свя­щенник принимает в расчет обстоятельства, при которых был совершен аборт: если на то были какие-то серьезные причины, то епитимья мо­жет быть еще мягче. «В случае, когда существу­ет прямая угроза жизни матери при продолже­нии беременности, особенно при наличии у нее других детей, в пастырской практике рекомен­дуется проявлять снисхождение. Женщина, пре­рвавшая беременность в таких обстоятельствах, не отлучается от евхаристического общения с Церковью, но это общение обусловливается исполнением ею личного покаянного молитвен­ного правила, которое определяется священни­ком, принимающим исповедь» [84]Основы социальной концепции Русской Право­славной Церкви. XII.2
.

 

Внебрачные связи

Мы живем в то время, когда религиозные нормы играют в жизни очень незначительную роль. Даже для церковных людей эти нормы зачастую пред­ставляются факультативными. Поэтому человек, пытающийся следовать заповедям, оказывается иногда в довольно экстремальном положении. С одной стороны, оно и хорошо, потому что жизнь во Христе не должна быть всегда легкой. С другой стороны, не каждый может принести те жертвы, которых «требует» от него Церковь.

Вопрос внебрачной жизни становится одним из самых актуальных для современных христи­ан. Одно дело, если к вере пришел уже будучи семейным человеком: верность вполне поощря­ется и в светском обществе. И совсем другое, если ты не состоишь в браке.

Сегодня девство до брака представляется чем-то совершенно немыслимым и даже несу­разным. Трудно представить, что молодой чело­век и девушка, встретившись, погуляли пару месяцев за ручку, а потом решили пожениться. Как правило реализуется простая схема: встре­ча — постель — свадьба.

Далеко не каждый человек сегодня способен ждать, пока не появится та единственная его половина, которая выйдет за него замуж (или женится) без предварительной совместной жиз­ни. В чем причина? Да все в том же. В нежелании обуздать собственную похоть, в стремлении ис­пытать наслаждение, в жажде удовольствия.

Как православной девушке противостоять своему возлюбленному, который желает с ней близости до брака, если он не живет по тем же нравственным законам, что и она? Думаю, что ограничиваться фразой «все равно нельзя» — значит подходить к вопросу несколько фор­мально. То есть фраза-то абсолютно верна: конечно, блуд — это грех. Но мне хотелось бы еще раз вспомнить о самой сущности этого «нельзя».

Ведь мы называем отношения блудными, если люди сошлись только для любовных утех, вовсе не желая вкусить ответственности друг за друга и за потенциальных детей, вкусить страда­ния и боль, без которых не рождается настоящая любовь. Ведь брак — это всегда внутреннее согласие быть вместе до конца, в радости и горе. А если этого согласия нет? Значит, мужчина и женщина не хотят быть вместе. Они хотят толь­ко приятностей.

Помните пьесу «Обыкновенное чудо» [85]Евгений Шварц. Обыкновенное чудо.
?

Принцесса отказалась от своей любви к Мед­ведю (медведя превратили в прекрасного юно­шу; если он полюбит и поцелует девушку, он снова станет зверем). Предав любовь, не желая отведать горечь разлуки и увидеть, как ее воз­любленный снова станет зверем, она смертель­но заболевает. Итак:

«Король. (Они) говорят, что принцесса умрет.

Администратор. От чего?

Король. От любви, что ли.

Администратор. Это, я бы сказал, вздор. Бред, как я это называю. Наш общий врач, мой и королька, вчера только осматривал принцессу и докладывал мне о состоянии ее здоровья. Ника­ких болезней, приключающихся от любви, у прин­цессы не обнаружено. Это первое. А во-вторых, от любви приключаются болезни потешные, для анекдотов, как я это называю, и вполне излечи­мые, если их не запустить, конечно. При чем же тут смерть?»

Так вот, любовь и «любовь» так же отлича­ются друг от друга, как те болезни, которые от них приключаются. В одном случае болезнует и тоскует душа, жаждущая соединения с люби­мым, а в другом итогом становятся венерические болезни.

Так неужели мы согласимся любить этой второй, меленькой и дешевой любовью, которая боится свадьбы без того, чтобы «предваритель­но не попробовать друг друга»? Неужели мы так дешево себя ценим, что испугаемся потерять человека, который «не может потерпеть», слов­но речь идет о походе в туалет? Или мы сами не в состоянии потерпеть?

И если вы оба так уверены в чувствах, что мешает вам освятить их в Церкви и испросить Божией благодати на вашу любовь?

А мешает внутреннее убеждение в том, что эта любовь ненастоящая. Что будет другая или другой, которые «больше подойдут». Вот мы сами и поставили себе диагноз. Если есть сомне­ния — значит это не «та самая» любовь. А если не та самая — брак бессмыслен и обречен на провал. А если так — значит, мы живем в блуде ради удовлетворения животных инстинктов. А если мы в блуде, значит, мы недостойны Причас­тия Вечной Жизни и Любви — Христа. Вот так мы осудились собственной совестью, и «злые» батюшки здесь ни при чем.

Потому что, если мы внутренне понимаем, что нас не разлучат ни смерть, ни горе, ни бо­лезнь, — значит мы уже в браке. Печать в паспорте — это свидетельство перед обществом. Венчание — свидетельство перед Богом. По­этому те, кто действительно живет одним дыха­нием, всей душой желают единения перед Зако­ном и Благодатью. А те, кто тешит похоть и жаждет наслаждений, бегут и от загса и от хра­ма, запутавшись в похоти и лжи перед самими собой и перед сожителем. Значит, сердце сжига­ет блудная страсть, и мы встаем перед выбором: бороться с ней или уступить.

Поэтому столь логично звучит призыв Церк­ви или оставить блудную жизнь, или превратить ее в брак, наполнив ответственностью, любовью и благодатью.

 

Глава 4. Старость в современном мире

Не пренебрегай человека в старости его, ибо и мы стареем.

Сир. 8; 7

В современном мире старость из естественного периода человеческой жизни превратилась в не­который отрицательный символ, обладание ко­торым едва ли не приравнивается к пороку и точно уж порицается, так же как глупость, бед­ность или неудача. Ныне показателями самореа­лизации, успешности и востребованности на со­циальном, политическом и экономическом рын­ке служат молодость, красота и хорошая физи­ческая форма, и это заблуждение вовсю пропа­гандируется СМИ и другими глашатаями совре­менной культуры. А ведь еще недавно, каких-нибудь 30—40 лет назад, эту роль вполне за­служенно играли опыт, мудрость, «почтенные седины». Образ умудренного опытом старца или старицы, наставляющих и вразумляющих мало что знающую молодежь, архетипичен для всех мировых культур и цивилизаций. За всю историю человечества мы впервые столкнулись с ситуа­цией, когда быть стариком — стыдно. Так искус­ственно ломается еще одна базовая структура человеческого самосознания, укорененная не только в психике, но и в генах.

Конечно, старость страшна. Старость не­мощна, больна и максимально близка к смерти. Старость противна природе человека и внесена в нее первородным грехом вместе со смертью и болезнями. Но приведет ли к спасению от смер­ти и старости их отрицание?

Объявляя Адаму об ужасных последствиях человеческого греха, Господь говорит: В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3; 19). Сказав это, Он лишает Адама вечной жизни (Быт. 3; 22) и тем самым обрекает его на медлен­ное умирание, то есть на старость. Ведь что такое старость? Ученые открыли некий ген ста­рения, при отсутствии которого клетки человека способны были бы вечно обновляться, а человек жил бы вечно. Мы уже говорили о том, что смерть дана человеку промыслительно, как воз­можность к покаянию, для того чтобы избежать демонской участи — вечности во зле.

Старость же предусмотрена Богом как пора «сбора урожая». Утихают гормональные бури, вырастают дети, становятся нереализуемыми многие страсти и желания. Старость похожа на осень. Природа, уставшая от цветения и плодо­ношения, жаждет отдыха и сбрасывает уже не­нужную листву...

Помните:

Дни поздней осени бранят обыкновенно,

Но мне она мила, читатель дорогой,

Красою тихою, блистающей смиренно.

Так нелюбимое дитя в семье родной

К себе меня влечет.

Унылая пора! очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса —

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и в золото одетые леса,

В их сенях ветра шум и свежее дыханье,

И мглой волнистою покрыты небеса,

И редкий солнца луч, и первые морозы,

И отдаленные седой зимы угрозы.

Наши предки соотносили времена года и периоды человеческой жизни. Для христианина природа — это Божественная книга, по которой можно прочесть приметы собственной жизни. Да, зима-смерть страшна, но в ней — залог новой жизни. Зерно, упав в землю, умирает, но если не умрет — не воскреснет. Истинно, ис­тинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода (Ин. 12; 24). Глаза старости обращены внутрь, вспять, а ведь и покаяние (по-гречески — «метанойа») означает «поворот вспять». Старость зорко всматривается в минувшее, вспоминает давно ушедшее, анализирует, переживает заново. Это ли не дар Божий для немощной души, это ли не возможность раскаяться в грехах, обелить перед смертью одежды совести? Старость открыта и беззащитна перед жизнью как детство — это ли не милость Божия, позволяющая нам снова стать «как дети», чтобы удобнее войти в Царство Божие? Старость беспомощна и немощна, это ли не узда для гордости и не кратчайший путь к высшей добродетели — смирению?

Если мы всмотримся в приметы старости, мы поймем, что нам дается время на осмысление прожитой жизни, на то, чтобы отстраниться от суеты и славы и подумать о вечности, — о своей собственной душе, которая, в отличие от нашего тела, на вечность просто обречена.

Но сегодня любое напоминание о смерти — непростительная, нетерпимая и жестокая гру­бость. Вглядываясь в зеркальце подобно мачехе из известной сказки, мы трепетно ждем пригово­ра... Вот они, вестники старости и смерти — мор­щины, обвисшая кожа, дряблые мышцы, седые волосы, теряющие блеск глаза. Мы расцениваем это не как неминуемый итог, а как удар в спину — несправедливый, неожиданный, мучительный.

И вот, самым прибыльным бизнесом стано­вится медицина, а точнее, те ее области, которые подобно алхимии и магии силятся вырвать у природы рецепт вечной молодости. Пластичес­кая хирургия и фетальная терапия, косметоло­гия и лазерная коррекция — новые и новые методы служат человеку в утопической мечте — быть «вечно молодым». Смерть и старость не­минуемы и страшны, поэтому они осмеиваются и изгоняются. Психологи лечат от «комплекса ста­рости», потому что человеку не удается изба­виться от осознания того, что его, как и миллиар­ды других до и после, ждут старость и смерть.

Комплекс утраты молодости [86]Именно так именуют переживания, связанные со старостью, вежливые психологи.
, победив хри­стианское осмысление старения и умирания, как время духовной жизни, мудрости и покаяния, породил страшные преступления против жизни.

К ним можно отнести фетальную терапию. Латинское слово fetusозначает плод. Суть этого метода в том, что органы и ткани, извлеченные из эмбрионов человека на разных стадиях раз­вития, могут, по утверждениям некоторых уче­ных, использоваться при лечении многих болез­ней у других людей. В том числе и таких болез­ней, которые до сих пор считались неизлечимы­ми. Речь идет, например, о таких заболеваниях, как детский церебральный паралич, болезнь Паркинсона, болезни Пика и Альцгеймера, рас­сеянный склероз, болезнь Дауна, различные виды иммунодефицита. Дело в том, что клетки развивающегося плода обладают огромным за­пасом жизненной силы, они проявляют высокую биологическую активность. Говорят, что фетальные инъекции помогают при циррозе печени, алкогольной энцефалопатии, при постинсульт­ных расстройствах, при лечении различных опу­холей. Правда, те ученые, которые свободны от профессиональной и материальной заинтере­сованности в развитии фетальной терапии, счи­тают эти обещания всего лишь рекламным приемом. До сих пор нет надежных подтверж­дений терапевтического эффекта, не говоря уже об абсолютном выздоровлении в результате этих процедур. Но уже сегодня распространяет­ся применение фетальных материалов для лече­ния импотенции, особенно связанной с пожи­лым возрастом, для общего омоложения орга­низма и — в виде кремов и масок — для косме­тических целей, для «обновления» увядшей кожи, устранения морщин... Такое косметичес­кое применение представляется особенно без­нравственным — оттягивать старение за счет поглощения молодых, несостоявшихся челове­ческих жизней...

«Безусловно недопустимым Церковь счи­тает употребление методов так называемой фетальной терапии, в основе которой лежат изъя­тие и использование тканей и органов челове­ческих зародышей, абортированных на разных стадиях развития, для попыток лечения различ­ных заболеваний и «омоложения».организма. Осуждая аборт как смертный грех, Церковь не может найти ему оправдания и в том случае, если от уничтожения зачатой человеческой жизни не­кто, возможно, будет получать пользу для здоро­вья. Неизбежно способствуя еще более широко­му распространению и коммерциализации абор­тов, такая практика (даже если ее эффектив­ность, в настоящее время гипотетическая, была бы научно доказана) являет пример вопиющей безнравственности и носит преступный харак­тер», — говорится в «Основах социальной кон­цепции РПЦ», п. 12.7.

«Мне все это напоминает жуткую фреску Гойи «Сатурн»: старое чудовище, которое дер­жит в руках маленькую человеческую фигурку с откушенной головой. Как страшно, если челове­чество пойдет по этому пути пожирания своих детей ради продления молодости состоятельных стариков и старушек!» — сказал прот. Николай Балашов в комментариях к «Основам...».

Старость, готовая на все ради собственной жизни, отвратительна. Молодящиеся старики и старухи были сотни раз высмеяны в литературе. Но сегодня принято смеяться над теми, кто не натягивает кожу, не вставляет титановые челюс­ти, не пересаживает волосы и не транспланти­рует себе силиконовую грудь. Вглядываясь в обезображенные «молодостью» лица эстрадных звезд и политиков, невольно задумываешься о том, что эта «молодость» нравственно позорит и унижает их самих, лишая естественного челове­ческого достоинства. Говорят, что до сорока пяти у человека такое лицо, которое дала ему приро­да, а после — какое он заслужил. Почему же мы стесняемся своих лиц?

Раздумывая об этом, вспоминаешь лица свя­тых. Вот, например, лицо мч. царицы Александ­ры. От частых родов и болезней наследника ее красота померкла, лицо покрылось морщинами, волосы поседели. Но сколько же недостижимой красоты и внутреннего благородства в ее добром и мудром лице! Разве такое лицо можно купить? Нет — как нельзя купить жертвенную, чистую, милосердную душу. А лица недавно преставив­шихся старцев — прот. Николая Залитского или архим. Иоанна Крестьянкина? Один взгляд на них, одно их присутствие исцеляло, оживляло и спасало сотни людей. Как можно отказаться от такой старости? А ведь все они терпели немо­щи, болезни, нужду и лишения! А лицо собствен­ной матери, бабушки? Разве вечную молодость ищем мы в дорогих чертах? Их молодость пере­лилась в нас, а их любовь и мудрость научили нас жить и надеяться.

«Делая себе лицо», мы хотим казаться, а не быть. Мы отвергаем свое бытие, свою секунду, свой «миг между прошлым и будущим», который и есть жизнь, во имя иллюзии. Отрекаясь от старости, мы отрекаемся от плодов, предпочитая цветы. Мы превращаемся в ту неплодную смо­ковницу, которая одна вызвала проклятие Госпо­да. Убегая от мыслей о смерти, мы убегаем от мыслей о вечности. Лишая себя покаяния, мы осуждаем себя на вечные муки. Недаром памя­тование о смерти считается одной из христиан­ских добродетелей.

У старости есть и другая сторона. Мы гово­рили о нашем старении и смерти, а теперь пого­ворим о старении и смерти других. Ведь отноше­ние к старости — это в первую очередь, отноше­ние к старикам. Есть страницы позора в челове­ческой судьбе, и к одной из таких относится существование домов престарелых, где обитают старики при живых детях и родственниках (мы не говорим о действительно одиноких людях). От­дать своих родителей в такой дом — это навлечь на себя проклятие Божие, ибо одна из заповедей гласит: «Чти отца и мать своих». Что ждет таких людей? На что они надеются? Или они полагают, что их дети. Поступят с ними по-другому? Такие грехи страшным бременем ложатся на детей и внуков, требуя деятельного раскаяния.

А наше отношение к старикам в очереди, в транспорте, на улицах, к старикам-соседям?

В заключение напомню, что старость — это начало перехода из этой жизни в будущую. И если мы будем воспринимать нашу телесную немощь и душевные невзгоды как процесс «сбра­сывания балласта» перед этим переходом, то она превратится для нас из времени ужаса во время свободы.

 

Глава 5. Эвтаназия

Уже довольно давно ведутся споры о том, можно ли лишать человека жизни, если он страдает от неизлечимой болезни. В современном мире тот факт, что человек просит лишить себя жизни медикаментозным способом, дабы не терпеть больше страданий, самоубийством уже не счита­ется. Точно так же, как не считается убийством со стороны врача «облегчение страдания боль­ного», а напротив, многими признается актом милосердия.

Конечно, Православная Церковь относится к эвтаназии иначе. Грех этот приравнивается к убийству со стороны врача и к самоубийству со стороны человека, пожелавшего досрочно пре­кратить свои мучения.

Все, в том числе и болезни, посылается Господом, а посему терпеть их надо с должным смирением. Известны случаи, когда именно тя­желая болезнь вела в результате ко спасению.

Эвтаназия страшна вдвойне, поскольку яв­ляется двойным грехом: одна душа погибает без­возвратно (ибо самоубийца не может войти в Царствие Небесное), а другая (способство­вавшая самоубийству) оказывается на пороге гибели.

Вот что говорится об эвтаназии в «Основах социальной концепции РПЦ», п. 12.8:

«Предсмертные физические страдания не всегда эффективно устраняются применением обезболивающих средств. Зная это, Церковь в таких случаях обращает к Богу молитву: «Разре­ши раба Твоего нестерпимыя сея болезни и со­держащая его горькия немощи и упокой его, идеже праведных дуси» (Требник. Молитва о долгостраждущем). Один Господь является Вла­дыкой жизни и смерти (1 Цар. 2; 6). В Его руке душа всего живущего и дух всякой человеческой плоти (Иов. 12; 10). Поэтому Церковь, остава­ясь верной соблюдению заповеди Божией: не убивай (Исх. 20; 13), не может признать нрав­ственно приемлемыми распространенные ныне в светском обществе попытки легализации так называемой эвтаназии, то есть намеренного умерщвления безнадежно больных (в том числе по их желанию). Просьба больного об ускоре­нии смерти подчас обусловлена состоянием деп­рессии, лишающим его возможности правильно оценивать свое положение. Признание законно­сти эвтаназии привело бы к умалению достоин­ства и извращению профессионального долга вра­ча, призванного к сохранению, а не к пресечению жизни. «Право на смерть» легко может обер­нуться угрозой для жизни пациентов, на лече­ние которых недостает денежных средств.

Таким образом, эвтаназия является формой убийства или самоубийства , в зависимости от того, принимает ли в ней участие пациент. В последнем случае к эвтаназии применимы соот­ветствующие канонические правила, согласно которым намеренное самоубийство, как и оказа­ние помощи в его совершении, расцениваются как тяжкий грех. Умышленный самоубийца, ко­торый «соделал сие от обиды человеческой или по иному какому случаю от малодушия», не удостаивается христианского погребения и ли тургического поминовения (Тимофея Алекс, прав. 14). Если самоубийца бессознательно ли­шил себя жизни «вне ума», то есть в припадке душевной болезни, церковная молитва о нем дозволяется по исследовании дела правящим ар­хиереем. Вместе с тем необходимо помнить, что вину самоубийцы нередко разделяют окружа­ющие его люди, оказавшиеся неспособными к действенному состраданию и проявлению ми­лосердия. Вместе с апостолом Павлом Церковь призывает: Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов (Гал. 6; 2)».

 

Глава 6. Разочарования

в церковной жизни

Время от времени приходится сталкиваться с людьми, разочаровавшимися в христианстве, или в Православной Церкви, или в православном священстве. И каждый раз я задаюсь вопросом, что можно сказать таким людям. Невольно начи­наешь думать о том, что действительно зачастую священники тоже не чужды греха, что, возмож­но, самому устройству церковному есть куда совершенствоваться, что какими-то своими ус­тановлениями Церковь отпугивает людей.

Но по здравом размышлении на эти темы приходишь к совершенно иному взгляду на вещи.

Хочется вспомнить книгу «Откровенные рас­сказы странника духовному своему отцу». Сюжет весьма прост: некий человек слышит наставле­ние о том, что нужно беспрестанно молиться, и слова эти так заинтересовывают его, что он от­правляется в паломничество, дабы узнать, что они значат. Много лет он странствует по России, посещает старцев, отшельников и всех спраши­вает о том, что значит непрестанно молиться. Он не успокаивается, пока не находит ответа.

Эта история вспомнилась по контрасту с сегодняшним положением дел. Во все времена люди искали веры и истины, жаждали их более всего на свете, алкали их и не успокаивались, пока не находили. Странник, о котором шла речь, обошел пешком всю Россию, чтобы найти ответ на волновавший его вопрос. А мы... Мы даже не в состоянии прочитать две-три книги, чтобы ут­вердиться в правильности своего понимания ре­лигии. Мы что-то где-то услышали и довольству­емся этим вполне. «Надо непрестанно молить­ся», — слышим мы. Непрестанно не получается, часто тоже не получается и вообще не очень получается. Но мы знаем, что нужно читать мо­литвы как можно чаще. А по сути, вообще не задумываемся над подобными вопросами.

Мы говорим сейчас, что раньше вера в Бога была основой жизненного уклада большой час­ти общества, но это не совсем так. Возможно, это высказывание и справедливо по отношению к XII—XVI векам, но не к более раннему време­ни. Да и вообще основой уклада не может быть вера, а только церковная традиция. Вера же, истинная вера всегда была выше уклада и тради­ции. Самые великие святые переворачивали традицию, разбивали уклад и нередко даже пре­терпевали гонения и унижения от своих же собратий христиан. Ярким примером тому мо­жет служить житие прп. Серафима Саровского, который неоднократно за свою жизнь сталки­вался с гневом братии и даже монастырского начальства.

У нас бытует странное, нелепое представлен ние, что все святые как-то сами собой стали святыми. Вдруг в их жизни что-то переверну­лось, и они превратились в святых. Да, конечно, многие из христиан испытали некий толчок, ко­торый подвиг их к вере. Но смею заверить, что многих подобный же толчок к вере не подвиг. Вспомним Марию Египетскую, которая не смог­ла войти в церковь и поэтому удалилась в пусты­ню приносить покаяние Богу за свои грехи. Да, конечно, Марии было явлено чудо, но кто из нас, современных христиан, ушел бы в пустыню пос­ле такого чуда? Мы бы недоуменно пожали пле­чами и поехали домой к родному телевизору. Для Марии Египетской невозможность войти в цер­ковь стала отправной точкой в поиске истины. В тот момент, перед входом в церковь, она толь­ко поняла, что вся предыдущая жизнь была ошибкой, и тут же, не задумываясь, отрешилась от той, неправильной жизни, чтобы обрести новую, истинную. Осмелюсь предположить, что, уходя из мира, она и не представляла толком, куда уходит и сколько времени там проведет. И уж точно она не ставила перед собой цели прожить 40 лет в пустыне, питаясь акридами, чтобы научиться ходить по воздуху.

Ревностность первых христиан так велика вовсе не потому, что они были какими-то осо­бенными людьми, а потому, что они искали Ис­тину, находили ее и не выпускали уже из рук ни под какими пытками.

Другое дело мы. Подобно Пилату мы нехотя говорим в лицо Живой Истине, Христу: «Что есть истина?», вовсе не желая получить немед­ленный, а тем более дискомфортный ответ. Мы ничего не ищем. Нам не нужно ничего, кроме собственного дивана. Мы свою веру не ищем, не обретаем, мы вообще к вере-то не стремимся. Мы пассивно, с некоторой неохотой поддаемся на уговоры пойти в храм или прочитать Еванге­лие, принимаем какие-то догмы, не особенно разбираясь, зачем и кому они нужны, и далее так же расхлябанно следуем неким столь же непо­нятным установлениям до тех пор, пока они не особенно прижимают нашу самость. Когда же неизбежный конфликт происходит, мы разо­чарованно поворачиваемся к Церкви спиной, объявляя, что она вовсе не такова, какой бы нам хотелось ее видеть. При этом мы даже не думаем отправляться на какие-то дальнейшие поиски Истины, мы просто отказываемся от на­вязанной нам идеи во имя своего комфортного существования. Причем комфортным для нас будет даже страдание, если только нашему «я» будет позволено остаться без изменений.

Нас, христиан, часто обвиняют в догматично­сти, и обвинение это справедливо. Наши истины и догмы не выстраданы, не выношены, они про­сто нахлобучены на нашу жизнь, как чужая шап­ка. Мы их даже не принимаем с послушанием и смирением, потому что послушание и смирение уже предполагают какую-то осознанность, мы просто с ними не спорим. Поэтому так легко бывает во всем разочароваться. Для истинно ве­рующего, нет догм, а есть жизненная правда. То, что огонь обжигает, — это не догма. Мы знаем об опасной силе огня из собственного опыта. То, что еда необходима человеку, — это не догма, в необходимости еды удостоверяет нас чувство го­лода. Мы не разочаруемся в пище только оттого, что конкретный ужин был невкусным.

Вот простой пример. Человек поступает в институт. Если его поступление было осознан­ным, если он долго готовился, волновался, если пришел сюда за знаниями — он будет учиться. Ему не понравился преподаватель — он потер­пит ради нужных знаний, ему не нравится систе­ма — он будет даже при этой системе извлекать максимум для себя выгоды. Он будет учиться во что бы то ни стало и, несмотря на все недостатки института, выйдет оттуда образованным челове­ком. Конечно, он будет замечать недостатки дан­ной конкретной системы, и, став ученым, попро­бует, возможно, сделать свой вклад в систему, чтобы она стала лучше. Но он не разочаруется в самом знании, ради которого пришел. Иное дело студент, поступивший просто так, без труда, от нечего делать — почему бы не поучиться. Он действительно, увидев недостаток преподавате­ля, готов уже разочароваться в самой науке и во всем, что с ней связано. Вернее, даже и не разочароваться, потому что никогда не очаровы­вался, а просто предпочесть другой способ про­ведения досуга.

В «Выбранных местах из переписки с друзь­ями» Н. В. Гоголь пишет, что Церковь — это не священство и не епископат, а это мы, верующие христиане. Но современность забыла об этом напрочь. Для нас Церковь — это Московская Патриархия и настоятель нашего прихода. Мы не чувствуем себя членами Церкви. Иначе не было бы разочарований. Как клетка организма может разочароваться в организме из-за того, что соседняя клетка неправильно себя повела?

Мы хотим от религии, чтобы она была удоб­ной, благостной и не требовала от нас большого труда. И не находим всех этих качеств, не нахо­дим, потому что их и нет в христианстве. Христи­анство — для тех, кто алчет и жаждет высшей правды, Истины. Так жаждали правды первые христиане. Они неустанно искали эту правду и, найдя ее во Христе, не отступались уже от нее.

Перед нами же все сокровища мира выкла­дывают на тарелочке — бери не хочу, а мы топчем его, это сокровище, как те евангельские свиньи, перед которыми не надо метать бисер.

Православную Церковь нередко обвиняют в том, что она слишком мало внимания уделяет вовлечению новых членов. Нам же, после долгих раздумий, представляется, что, напротив, слиш­ком много. Нас прямо-таки уговаривают пойти в храм, приманивают разными обещаниями. А все равно без толку. Потому что мы приходим в итоге в Церковь не холодные и не горячие, но теплые и в ожидании каких-то развлечений или утешений и разочарованно уходим, не обнаружив их.

Мы счастливейшие из людей, потому что Благая Весть разнеслась по всему миру и дос­тупна каждому, — и в то же время — несчаст­нейшие, потому что мы не знаем ее цены и не умеем ее жаждать. Она кажется нам чем-то само собой разумеющимся. Но мы все время забыва­ем об одной простой вещи: Евангелие — это не закон Ньютона, который был однажды открыт и с тех пор существует. Благая Весть приходит в сердце каждого, кому она нужна, и для каждого алчущего она звучит как откровение. И пасхаль­ное приветствие «Христос Воскресе!» не просто напоминает нам о событиях минувших дней, а открывает Истину. Когда мы откроем для себя Евангелие, откроем так, как открывали его пер­вые христиане, когда оно станет необходимос­тью нашей жизни, мы начнем создавать Цер­ковь, соработать ей, строить ее, притаскивая кирпичик за кирпичиком собственных усилий в добродетелях и в борьбе с грехом.

А до тех пор все наше хождение в храм, вся эта наша псевдорелигиозность будут сопровож­даться ворчанием на священников, на церков­ный уклад и постоянным разочарованием в Цер­кви, которая почему-то обманывает какие-то наши ожидания.

 

Глава 7. Новые искушения:

в поисках врага

 

Сегодня в православии непомерно распростра­нились верования в силу чародейства и волшеб­ства, а также в одержимость, буквально подсте­регающую на каждом шагу, и в придачу в тайно пришедшего антихриста, весьма ловко клеймя­щего ничего не подозревающих верующих своей дьявольской печатью. Также открылась масса новых «святых», которые попали в сей чин бла­годаря насильственной смерти, дурной прижиз­ненной славе и советской историографии. В чем же причина этих новоявленных бедствий, обру­шившихся как снег на голову нашему беспомощ­ному православному люду?

Попробуем разобраться. Если очертить тип человека, который верит во все вышеперечис­ленное, скорее всего это будет человек средних лет или уже пожилой, недавно пришедший в церковь и только что обнаруживший, что, оказы­вается, существует целый пласт культурных тра­диций н верований, который прошел мимо него. Человек этот жаждет откровений и чудес. До­бавьте к этому полное незнание учения Церкви и догматического богословия, уныние, экзальти­рованность, страсть к реформированию и рево­люциям и страх перед будущим. Тип церковного нигилиста и обличителя во многом порожден тем «революционным» духом, которым насквозь про­питалась русская интеллигенция, и теми много­численными суевериями, которые всегда сопро­вождали наш народ со времен язычества.

Также немалую роль в этих проявлениях человеческой натуры играет стремление най­ти врага. Зачастую человеку вообще не под силу оказывается верить, любить, дружить про­сто так. Ему обязательно нужен некто, против кого он будет верить, любить и дружить. Нужен враг. И врагом этим могут стать не только другие национальности или конфессии, а, например, «масоны» или даже «бесы». Поиск врага пре­вращается в занимательную игру. Во всем мож­но увидеть его происки. Хлеба нет в магазине — это происки масонов. Собственный ребенок стал наркоманом — виновато правительство. Все, что тебе непонятно или не нравится, — бесов­щина. Ну, а я, разумеется, только с Богом и в своих падениях не виноват. Враги кругом, так сказать, одолевают, а я ведь немощный. Эту вот суеверность мы очень ясно увидели в истории с ИНН, когда некая часть православной общест­венности начала кричать во весь голос, что ИНН — это бесовские происки.

1. Конечно, нет ничего приятного в том, что тебя обзывают цифрой, но странно считать, что ИНН кого-то может погубить. Мы лжем, крадем, завидуем, нарушаем все заповеди — и ничего, а какого-то ИНН боимся, как адского огня. О какой дьявольской печати мы говорим, когда са­ми с потрохами отдаем себя во власть лукавого?

Символы имеют огромное значение, но про­пускать троллейбус, в номере которого присутст­вуют три шестерки, и называть его бесовским просто глупо. В конечном итоге, вся эта привер­женность цифрам, знакам и прочим внешним вещам во многом идет от суеверия.

То, что лукавый не дремлет, понимать необ­ходимо. Но нужно понимать и то, что он занима­ется не развешиванием номеров на троллейбу­сы, а искушением людей. И нас он искушает тоже. Поддаваясь суеверию, мы тем самым не выдерживаем искушений, поддаемся бесовским страхованиям, разменивая свой религиозный пыл на вещи незначительные, вроде номеров, ИНН и прочей ерунды.

Цель христианской жизни состоит не в обна­ружении дьявольских происков и не в разоблаче­нии масонских заговоров. Цель христианской жизни, по верному определению св. Серафима Саровского, состоит в стяжании Духа Святого, в наполнении сердца благодатью и добродетеля­ми. Все остальное лишь средства или помехи. Прежде всего нужно бороться с лукавым в своем сердце, в своих мыслях. Нужно бороться со страстями, с грехом и стремиться к Богу. И только очистившись от своих грехов, убелив одежды совести, мы сможем различить «бесов­ские козни» в окружающем мире и начать сра­жаться с ними. А до тех пор территорию борьбы с бесами лучше ограничить собственным сердцем.

На вопрос о том, утрачивает ли христианин имя, если ему присвоили ИНН, можно ответить словами старца архимандрита Иоанна (Кресть­янкина): «...Дорогие мои, как мы поддались па­нике — потерять свое христианское имя, заме­нив его номером? Но разве это может случиться в очах Божиих? Разве у Чаши жизни кто-то забудет себя и своего небесного покровителя, данного в момент крещения? И не вспомним ли мы всех тех священнослужителей, мирян-хрис­тиан, которые на долгий период жизни должны были забыть свои имена, фамилии, которые за­менил номер, и многие так и ушли в вечность с номером? А Бог принял их в Свои отеческие объятия как священномучеников и мучеников, и белые победные ризы сокрыли под собой арес­тантские бушлаты. Не было имени, но Бог был рядом, и Его водительство вело заключенного сквозь сень смертную каждый день. У Господа нет понятия о человеке как о номере, номер нужен только современной вычислительной тех­нике, для Господа же нет ничего дороже живой человеческой души, ради которой Он послал Сына Своего Единородного, Христа Спасителя. И Спаситель вошел в мир с переписью населе­ния».

2. Современная православная «охота на ведьм», подогревающаяся изданием различных брошюрок и молитвословов «против чародей­ства и волшебства», тоже страшное суеверие. Конечно, во все времена находились люди, вы­бирающее зло и погибель, жаждущие общения с бесами. Но с нами, христианами, зло может приключиться только по двум причинам. Первая из них — наши собственные порочность и не­раскаянные грехи. Отказываясь от спасительно­го покаяния, прикипев к тем или иным грехам, мы тем самым демонстрируем собственную свою склонность ко злу, отвергая помощь Божию и отдавая себя в руки бесов добровольно. Про­мысл Божий может попустить такому нераска­янному грешнику подвергнуться нападениям са­таны. Вторая причина — это действие особого Промысла Божия, как это было с праведным Иовом, чью веру и добродетель испытывал Гос­подь. Так же, промыслительно за грехи родите­лей могут страдать и дети, вынуждая тех к пока­янию, усиленной молитве.

Утверждать же, что колдуну ничего не стоит повредить христианину, значит считать ни за что и Бога, и Его всемогущество, и Его Промысл о нас, и Его милосердие, и то, что бесы, как и лю­бая тварь, находятся в полной воле Божией и ничего не могут совершить без Божиего дозволе­ния. Так что лучшим лекарством от колдовства являются наша чистая совесть и упование на Бога.

3. В моду вошла «одержимость». Таинствен­ный обряд экзорцизма, или изгнания духов, так взволновал народ, что появилась своего рода истерия, когда даже здоровые люди с волнением посещают подобные процедуры, ища в себе при­знаки «одержимости». Таким образом, не просто профанируется обряд изгнания злых духов, дей­ствительно существующий в требнике Петра Могилы, но и возникает угроза массовых исте­рий, которые уже случались в истории России и Европы. В России конец кликушеству положил указ Петра I, велевшего пороть розгами подоб­ных «одержимых». Как ни странно, эти варвар­ские методы вскоре исцелили целые области, просто охваченные эпидемиями таких «беснова­ний» [87]См.: Лавров А.С. Колдовство и религия в Рос­сии. 1700-1740 гг. М., 2000. С. 341-423.
. Екатерина II высочайшим указом запре­тила жалобы на колдунов и ведьм, что тоже существенно снизило процент «сглаженных» и «испорченных».

Поэтому, прослышав о каком-нибудь свя­щеннике, практикующем массовые отчитки, нуж­но знать, что, во-первых, массовый экзорцизм не проводится в православии, а во-вторых, поинте­ресоваться, кто и когда благословил этого свя­щенника на подобную деятельность, так как на проведение подобных треб необходимо благо­словение правящего архиерея данной епархии. В-третьих, одержимость, вопреки брошюрам, случается гораздо реже, чем психические откло­нения и нервные заболевания.

4.   Стремясь пополнить святцы именами Ива­на Грозного, Григория Распутина, Павла 1, Суво­рова, Сталина (?!) и т.д., борющиеся за это «православные» полностью убеждены в своей правоте. Их не смущают ни решения Патриар­хии, ни проповеди старцев и миссионеров, ни очевидная историческая абсурдность подобных канонизаций. В этом поведении ярко проявляют себя именно самость и гордыня этих людей, которые свое непросвещенное фактами и духов­ным опытом мнение ставят выше мнения Церк­ви, зачастую даже вовсе признавая его ложным. Мы не будем сейчас подробно останавливаться на биографиях вышеперечисленных историчес­ких лиц [88]См., например: Царь Иван Васильевич: грозный или святой? Сб. статей. М., 2003; Искушения наших дней. Сб. статей. М., 2003.
, достаточно сказать, что подобными «канонизаторами» движут вполне понятные мо­тивы: жажда чуда, радость от противопостав­ления себя большинству, самомнение, необра­зованность в области истории и богословия, яв­ное искажение исторической реальности в угоду собственным прихотям, пренебрежение мнени­ем церковной иерархии, непослушание и гор­дость. Итогом их деятельности является раскол Церкви, дискредитация ее в глазах неверующих, провокации, обольщение многих простецов и клевета на священнослужителей. Плоды столь очевидны, что дерево познается без труда.

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

Священник Дионисий Дунаев,

кандидат богословия [89]«Камо грядеши». № 2 (22), 2003 г.

Богооткровенная религия и мифотворчество

В истории человечества можно наметить два вектора существования религии — истинную религию, которую сам Бог создает для спасения человека и общения с ним; и ложную религию, которую создает сам человек в отрыве от Бога. Стремление- к богообщению есть необходимая составляющая человеческого духа. Если это стремление исполняется в богооткровенной ре­лигии — человек достигает спасения. До при­шествия в мир Христа Спасителя такой богоот­кровенной религией было ветхозаветное иудей­ство. Из Св. Писания мы знаем, что суеверия и предрассудки временами встречались и там: это и частые отпадения в идолопоклонство, и, в бо­лее поздний период, осуждаемые Христом пре­дания старцев. Оторванная от Бога религие-творческая функция, что называется, «работает в автономном режиме»; эта функция, выражаясь языком психологов, является архетипом рели­гиозных представлений. Действует эта функ­ция иногда массово, иногда индивидуально, про­должительно или кратковременно. Как объяс­нить многовековое существование таких стар­ших по возрасту, чем христианство, религий, как индуизм, буддизм, даосизм, конфуцианство? Эти религии есть порождение исключительно человеческого духа, но никак не Божественного от­кровения, а Бог не утесняет свободу человека.

Слово «язычество» происходит от слова «язык» — «народ, племя». Феномен языче­ства (народничества) должен осознаваться не только как отдельно взятый культ и набор сопутствующих ему теоретических представле­ний, которые можно заменить христианским культом и богословием и на этом поставить точ­ку. Язычество пронизывает собой все сферы жиз­ни и деятельности человека, его мировоззрение и тайные закоулки души. Даже лишенное рели­гиозных составляющих, язычество выживает, трансформируясь в идеологические и социальные формы. Особенно живуче язычество на уровне быта и семейных отношений. Язычество очень психологично в том смысле, что оно есть состо­яние души без Бога. И вот именно про это быто­вое, психологическое язычество, приживающее­ся даже в «церковной ограде», мы и собираемся поговорить в этой статье.

Ритуалы и рудименты

Вместе с язычеством рука об руку шагает магия. Магия есть стремление человека подчи­нить себе существующий в мире порядок, заста­вить служить своим интересам всю совокуп­ность видимых и невидимых существ. Вот что пишет об этом о. Александр Мень: «Для мага радости мистического богообщения — пустой звук. Он ищет только достижения могущества в повседневной жизни — на охоте, в земледелии, в борьбе с врагами. Этот антагонизм оставался даже тогда, когда магия стала переплетаться с религией. Магизм ждет от Неба только даров, природу (включая незримые силы) он хочет по­работить, в человеческом обществе он воцаряет насилие. Племя и власть становятся над духом. Человек сливается с родом, подпадая под гипноз коллективных представлений». Таким образом, в то время как богооткровенная религия строит­ся на основе любви, магизм строится на отноше­ниях «ты — мне, я — тебе». Подобные магичес­кие отношения складываются и у многих наших современников. Не будь этого — не появились бы пословицы: «гром не грянет — мужик не перекрестится» или «как тревога — так до Бога». Люди, у которых ни Бог, ни Церковь не занимают в жизни важного места, в случае неприятностей бегут в храм, там ставят самые толстые свечи (как будто Богу, чем толще свеча, тем угоднее!) и пытаются убедить священника в том, что их семейные неурядицы и беды спровоцированы дюжиной местных колдуний. Но это вовсе не значит, что Православие для них есть нечто вро­де последней инстанции, — с тем же успехом они обратятся к отечественной «бабке» или к экзотическому африканскому шаману.

Не лучшим образом ситуация складывается и в среде мирян, более или менее стабильно посещающих богослужения. Для многих из них ритуал является понятием не религиозным, но психологическим. В психологии ритуал есть зачастую непроизвольное действие, обеспечива­ющее стимуляцию жизненных отношений инди­вида, например, в одном храме под Киевом неко­торые местные прихожанки считают, что в цер­ковный двор можно заходить только через цент­ральные ворота и ни в коем случае не через заднюю калитку с другой стороны храма. Ника­ких объяснений подобным действиям они не дают. Психологи данный обычай объяснили бы как ритуал, обеспечивающий его участникам маги­ческий престиж, а религиеведы добавили бы к этому, что здесь имеет место табу. Трудно не согласиться с этим.

Выше мы упоминали о так называемом свеч­ном благочестии. Для многих людей элемен­тарнейший акт возжигания свечей в храме является чуть ли не самым основным в их «христиан­ской» жизни. (Это все равно как если бы чело­век, намеревающийся купить ювелирное изде­лие, ограничился тем, что выкрутил в ювелир­ном магазине дверную ручку и, всемерно доволь­ный и даже не заходя в магазин, отправился бы домой, гордясь приобретением.) Боже упаси кого-нибудь постороннего дотронуться или переста­вить поставленные ими свечи! Это вызовет мо­ментально бурю гнева и возмущения, посяг­нувший будет обличен в колдовстве и может схлопотать по рукам! Не лучше обстоят дела и со святой водой. Многие далеки от веры, что «кап­ля освящает море» и поэтому настойчиво требу­ют от священника в дни, когда в храмах служатся молебны с водосвятием, чтобы он «хорошенько побрызгал» и принесенную ими воду, и их самих. Вере в невидимое освящение души благодатью Св. Духа через Таинства Церкви эти псевдопра­вославные люди предпочитают чисто психологи­ческое самоуспокаивани: дескать, меня водой облили — теперь и здоровье будет, и грехи простятся.

Не свободны, к сожалению, от суеверий и предрассудков и многие представители духовен­ства. Так, известно, что в некоторых селах сущест­вует следующий обычай: когда наступает время какой-нибудь односельчанке рожать ребенка — священник спешит в храм «отверзать Царские врата», чтобы тем самым обеспечить потенци­альной роженице благополучные роды. Здесь налицо элемент так называемой гомеопатичес­кой магии (подражательной): Царские врата кощунственно ассоциируются с женским лоном. Известен случай, когда некий священник запре­тил своим прихожанам причащаться (!) на праз­дник Преображения Господня, мотивируя запрет тем, что, дескать, «сегодня мы все причащаемся яблоками (?!)». Некоторые священники вообще запрещают причащаться в двунадесятые и вели­кие праздники без особой на то мотивации — все вы, мол, недостойны сегодня. Забывают толь­ко они об ответственности, которую несут перед Богом за свою паству; ведь смысл и центр пра­вославной общины — это Евхаристия, а не различные обрядовые мелочи. Тут впору вспом­нить слова, обращенные к каждому поставляе­мому иерею при вручении Св. Агнца: «Приими Залог сей, о Нем же истязай будеши...».

Перечислим еще некоторые суеверия и пред­рассудки, которые встречаются в современной церковной жизни.

Геронтомания — поиск «старцев». Напрас­но многие современные «старцеискатели» по­лагают, что ими руководят примеры великого старчества из истории христианства, отнюдь. Стремление многих православных к духовному рабству и зависимости от воли сомнительных «старцев» напоминает времена, когда после при­нятия Русью христианства по ее просторам ходи­ли разные вещуны и волхвы, пугая нетвердых еще в вере людей гневом богов: неурожаями и болезнями. Или петровские и послепетровские времена, когда старообрядческие посланцы при­зывали всех бежать в скиты «от антихриста». Таким образом, алармизм и эсхатологический психоз постоянно наблюдались в истории в раз­личных вариациях и провоцировались «старца­ми». «Старец» — это архетип многих народов, олицетворение мудрости, тайных знаний: друид, шаман, тибетский лама и т.п. Именно этот архе­тип заставляет людей искать «духовного сверх­человека», противопоставляющего себя и свою доктрину Церкви и ее учению.

Технофобия — боязнь продуктов техничес­кого прогресса. Носителями этого вида фобии чаще всего выступают старые, больные, одино­кие люди. Они считают, что компьютеры, банко­маты, аудиовидеотехника и т.д. суть «бесовщи­на». Такие люди активно способствуют распрос­транению всяких слухов о близком конце света. Технофобия и геронтомания тесно связаны меж­ду собой. «Старец», боязнь техники и отожде­ствление ИНН с «печатью антихриста» шеству­ют обычно вместе.

Ксенофобия — боязнь мнимо чужого и но­вого. Этот вид суеверия охватывает как мирян, так и духовенство. Ксенофобия, как правило, сочетается с разновидностью национализма — церковным национализмом, а также с невеже­ством. Вот примеры: некоторые священники и монахи запрещают читать книги известных пра­вославных богословов только под тем предло­гом, что у этих богословов нерусские фамилии (Керн, Мейендорф, Шмеман, Блюм). Незнание истории Церкви и полноты христианской тради­ции в соединении с этнофилетизмом заставляют подверженных ксенофобии мирян и духовенство во всем неизвестном и непонятном им видеть происки «врагов православия» или нечто совер­шенно чужеродное по отношению к Церкви, ко­торую они понимают крайне узко — в пределах лишь одной поместной Церкви, а иногда и мона­стыря, и даже прихода. Огромное недоумение у ксенофобов вызывает факт почитания Право­славной Церковью в лике святых некоторых рим­ских пап. Некоторые священники даже старают­ся заменять слово «папа» словами «патриарх» или «епископ», как будто слово «папа» — руга­тельство, а «патриарх» и «епископ» — эвфе­мизмы. Таким образом, «психология мелкого лавочника» заменила у ксенофобов соборное (кафолическое) сознание. Но ксенофобы не зна­ют не только историю древней Церкви, но и особенности духовных традиций других совре­менных Поместных Церквей, которые имеют право отличаться от русской или украинской традиций. Уверен, что в традициях и укладе жиз­ни других Поместных Церквей нашлось бы мно­го такого, что пришлось бы не по нраву нашим ксенофобам и было бы расценено последними как ересь и беззаконие.

Некрофобия — боязнь покойников и того, что с ними связано. Множество суеверий и пред­рассудков связано с похоронами. Этот перво­бытный магический страх не имеет ничего обще­го с христианским отношением к смерти. Люди, занимающиеся колдовством, стараются заполу­чить воду, которой обмывали покойника, или тряпки, которыми связывали покойному руки и ноги, в тщетной надежде, что эти предметы им помогут в их богопротивных занятиях. Не отста­ют от колдунов и родственники и друзья покой­ника. После поднятия гроба они переворачива­ют табуретки, на которых гроб стоял, сиденьями вниз, чтобы никто из живых не сел на них: веро­ятно, они считают, что эти табуретки способны нанести вред живым по принципу контагиозной (заразительной) магии. Зеркала и другие отра­жающие поверхности в квартире завешивают материей, но не для того, чтобы в день траура не прихорашиваться, а чтобы не увидеть в зеркале душу покойного. Наверное, по этой же причине оставляют возле портрета покойного и рюмку с куском хлеба. Таким образом, потустороннее бытие человеческой души видится некрофобам в узко-спиритуалистическом аспекте. Соседи по­койного часто боятся нести венки, а принесшие землю в храм для «заочного» отпевания боятся потом эту землю заносить домой. Зато никто не боится превращать поминальный обед в язычес­кую тризну — с песнями и обильными возлияни­ями алкоголя.

Уверен, что суеверий и предрассудков су­ществует намного больше, чем описано в данной статье. Впрочем, и этого достаточно, чтобы сде­лать неутешительный, но правдивый вывод — нам всем (священникам, православным педа­гогам, катехизаторам, воцерковленным миря­нам) нужно помнить, что мы, православные, должны жить и действовать как миссионеры в языческой стране.

 

Глава 8. Творчество

и искусство [90]

 

...но ужель он прав,

И я не гений? Гений и злодейство

Две вещи несовместные. Неправда:

А Бонаротти? Или это сказка

Тупой, бессмысленной толпы —

и не был Убийцею создатель Ватикана?

А.С. Пушкин. Моцарт и Сальери.

Расхожее мнение, что Православие отвергает творчество и считает его греховным, еще одна клевета, которая, однако, так сильно утверди­лась в обществе, что всякие робкие попытки опровергнуть это ложное мнение воспринима­ются мирянами чуть ли не как ересь.

Начнем с того, что Православие богословс­ки оправдывает творчество трояким образом:

—    когда исповедует в Символе веры «Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, ви-димым же всем и невидимым»;

—    когда признает в человеке образ и подо­бие своему Творцу, а значит, и саму возможность к творчеству, подобную, пусть и в малой степени, свойству Бога творить (кстати, все остальные существа такой возможности лишены, даже ан­гелы: они могут лишь воспроизводить или уп­равлять);________________________

— когда утверждает догмат иконопочитания, признавая за произведением искусства спо­собность служить окном в иной мир.

«Бог, создавший естество человеческое, да­ровал ему бытие, совокупное с волей, и сочетал с этой волей творческую способность [осуществ­лять] надлежащее», — учит прп. Максим Испо­ведник [91]Прп. Максим Исповедник. Творения: В 2 кн. М.,1993. Кн. 2. С. 104.
.

Итак, в Божественном замысле о человеке нам дарована возможность творить, и творить нечто новое. Я могу осуществить этот замысел о себе или, напротив, зарыть свой талант в землю. В любом случае, как и в евангельской притче о талантах (Мф. 25; 19—28), я не останусь безот­ветен, мне придется дать ответ, как я распоря­дился своим талантом, своим творческим даром.

Когда после грехопадения Адам и Ева были изгнаны из рая, этого царства свободы, в «юдоль плача» — мир, где правят законы смерти, чело­век, захотевший быть как боги (Быт. 3; 5), сде­лался рабом греха, открытым для всех диаволь-ских внушений и демонических воздействий. Однако во Христе нам вновь была дана возмож­ность реализовать свою духовную свободу: по­знайте истину, и истина сделает вас свободными (Ин. 8; 32). Истина — это Христос, и только пребывание со Христом, единение с ним через Святое Причастие может освободить человека от принудительных законов природы, изъять его из плена грехов и страстей, спасти от владыче­ства над ним его собственного ветхого, телесно­го, помраченного психического «я» или, по-свя-тоотечески, самости, которая узурпировала власть над духом, душой и телом.

В связи с этим и возникают вопросы: может ли быть творцом человек, сознательно отверга­ющий Христа и Его свободу? Может ли приум­ножить таланты тот, кто восстает против Самого Источника жизни, против Самого Творца и пода­теля творческого дара? Или, иными словами, может ли быть творцом тот, кто предпочел слу­жение змию? И может ли сам противник Божий, сам диавол быть покровителем человеческого творчества? Обладает ли он сам творческой энер­гией? Похож ли виновник зла на булгаковского Воланда, извлекающего из инфернального огня лживые евангелия?

И как называть тех многочисленных «шоу­менов», писателей и художников, которые, каза­лось бы, превращают в деньги и славу саму скверну, стоит им только «облагородить» ее своим талантом?

Христианство дает на эти вопросы однознач­ные ответы. Во-первых, источник всякого та­ланта — Бог. Диавол, как и зло, не обладают собственным бытием, они лишь искажение доб­ра. Кстати, и по этой причине тоже христиане отвергают взгляд на мир, как противостояние добрых и злых сил, которые равны в своем бы­тии. То есть деление фантаста Лукьяненко ми­роустройства на «дневной и ночной дозор» для нас, православных, неприемлемо. «Зло не есть или, вернее, оно есть лишь в тот момент, когда его совершают», — пишет бл. Диадох Фотикийский [92]Лосский В.Н. Догматическое богословие 
. Зло в мире начинается с греха — отступ­ления от Бога. И первым совершил зло Люци­фер, великий ангел, позавидовавший славе и могуществу Бога (Ис. 14; 11 — 14). Изначально вся тварь была соделана Богом весьма хорошей, и лишь определенные поступки этой твари про­извели в мире то, что ныне мы называем злом. Стоит прекратить совершать грех — и зло ис­чезнет. Этот закон действует и в нас, и в мире. Именно поэтому «спасение» нужно начинать с себя, а не с государственных переворотов или осуждения родственников и знакомых.

Во-вторых, приумножить свой талант без Божественного участия невозможно. Отвергнув Бога, можно лишь подобно золотоискателям, нашедшим рудоносную жилу, эксплуатировать свой талант до тех пор, пока не истощатся нерв­ные и физические силы. Даже пресловутый булгаковский Мастер, создав очередной апок­риф, довел себя до безумия, в котором вряд ли можно обвинить советскую власть. Те, кто тво­рит, не ведая Творца или сознательно Его отверг­нув, всегда находятся под воздействием демони­ческих сил, жаждущих поэксплуатировать «сво­бодного» художника себе на пользу, а людям на погибель. И если в душе такого мастера есть червоточинка, то зло обязательно проторит туда дорогу. В лучшем случае это произведение будет воспевать и смаковать те страсти, которым под­вержен сам художник; в худшем соблазненный адскими безднами, он начнет прямо воспевать зло как источник свободы и наслаждения.

Для нас очень важно усвоить одну истину, вытекающую из грехопадения и сатаны, и наших прародителей. Главное для гордыни и зависти — это не быть, а казаться, не трудиться, а присво­ить плоды труда, в том числе славу, почет и уважение. Испокон веков одержимые этими стра­стями люди боролись именно за эти плоды, кото­рые в их глазах обладали гораздо большей цен­ностью, чем сами таланты. Но лишь XX век возвел эти пороки в добродетели. Имидж, то есть искусство казаться тем, кем не являешься, стал краеугольным камнем культуры, политики, эко­номики. Так в нашем сознании произошла под­мена обладания талантами и добродетелями способностью выдавать себя за их обладателя. То же произошло и с творчеством. Ныне произ­ведением искусства называется любой предмет, который сумел выделится из общей массы любым свойством. Это же относится и к творцам подобных артефактов.

В-третьих, художник, попавший как корабль без руля в злую стремнину страстей, будет рано или поздно изувечен и обессилен этими страстя­ми. Его творческая энергия истощится, и он выродится или в плагиатора или в «носителя идей», а благодатные дары свободного таланта отнимутся от него. Сам диавол, будучи такой же тварью, как и мы, не только не имеет в себе источника жизни и вдохновения, но лишен воз­можности вернуть себе его. Ведь Христос, оставив нам Святые Дэры Причастия к Боже­ственному бытию, не призвал к этой трапезе падших аггелов, так как те по своей воле безвоз­вратно отпали от Бога и не имеют в себе возмож­ности к покаянию.

Итак, опираясь на Священное Писание и богословие, мы можем однозначно утверждать, что сатана не творит ничего нового, он лишь вносит в творческие способности человека свои плевелы — страсти. И насколько духовно чист человек-художник будет чисто или нечисто его художество.

Во все времена люди искусства являлись проводниками и выразителями неких идей и ду­шевного состояния того общества и той культу­ры, в которых они обитали. Перед поэтами, ху­дожниками, музыкантами, как и перед всеми нами, всегда стоял выбор: позволить ли течь через себя темной, страстной, приносящей мгно­венную славу и богатство силе; или выбрать узкую, полную терний и трудов тропу собствен­ного самоусовершенствования, выйти на пропо­ведь не того, что льстит похоти и самомнению толпы, а того, что может помочь этой толпе обрести лица и лики, осознать себя как людей и призвать этих людей к вратам Царствия Божия. Таковы талант Иродиады, пляской своей при­несшей гибель св. пророку Иоанну Крестителю, и талант евангелиста Луки, по преданию, напи­савшего дивный лик Богородицы — Влади­мирскую икону Божией Матери. Таковы талант В. Набокова, ради денег и славы создавшего «Лолиту», соблазняющую и оскверняющую души сотен тысяч людей, и талант старца Паисия Святогорца, чьи мудрые, полные любви слова и после его смерти извлекают людей из пучины отчаяния, грехов, страстей. Тысячи подобных примеров вокруг нас, и поэтому бессмыслен спор об искусстве, как бессмысленно спорить — демонское изобретение псалтырь или Божествен­ное. Под ее музыку веселились в блудилищах, и из нее пророк царь Давид извлек Божественные глаголы, превратив слова и музыку в непрестан­ную молитву.

Искусство таково, каким его делает человек — автор, творец, создатель. Исходя из очищенного сердца, оно несет чистую радость; рожденное помраченными чувствами, оно сквернит и затем­няет мир. По плодам познается древо.

Другое дело, что перед христианством и его носителем и хранителем Церковью и культурой стоят разные задачи. Церковь и культура отно­сятся к разным планам человеческого бытия. «Церковь хоть и пребывает в мире, но миру не принадлежит, культура же принадлежит миру и истории, вместе с которыми она и погибнет: «земля и все дела на ней сгорят» (2 Пет. 3; 10). Хотя, как сказано, «пшеницу уберут в житни­цы» [93]См. О. Николаева; С. 252.
. Именно поэтому верующие люди не склон­ны придавать столь уж большое значение худо­жественным талантам и способностям человека. «Нетленным сокровищем», собираемым на Не­бесах, были и остаются для нас великие доброде­тели, привлекающие в душу Духа Святого и ведущие нас в жизнь вечную.

 

Глава 9. Новоявленные

пристрастия и грехи

 

Существует огромная категория грехов и гре­ховных стремлений, которые либо возникли в наше время, либо в наше время получили очень широкое распространение. Об этих грехах осо­бенно тяжело говорить, поскольку св. отцы, под­вижники и аскеты, чьими наблюдениями, знани­ями и опытом мы пользуемся, рассматривая внут­ренний мир человека, не имели опыта в подоб­ных грехах, не сталкивались именно с этими проявлениями действующих в нас страстей.

 

Наркомания, или страсть эскапизма

Именно наркоманию можно, наверное, считать истинным бичом нашего времени. Понятное дело, наркотики существовали испокон веков. Еще в древности во время языческих культовых обря­дов использовались наркотические вещества, которые, как считали жрецы, помогают увидеть богов и вступить с ними в общение.

Несмотря на это, в писаниях святых отцов вряд ли найдется упоминание о наркомании как о грехе или пристрастии, ибо именно так будем мы именовать в дальнейшем это явление. Объясне­ние этому факту напрашивается само. Ведь даже в начале XX века, когда упоминание о наркоти­ках встречается достаточно часто (опиум и мор­фий, реже — кокаин), зависимость как таковая является скорее исключением, нежели прави­лом. Во-первых, в начале XX века наркоти­ческие вещества могут быть достоянием высших классов, а соответственно не столь большого количества людей. Во-вторых, употребляют нар­котики, как изысканные дорогие напитки, то бишь нечасто и в небольших количествах. И совсем уж немногие «подсаживаются».

К середине XX века, а уж тем более к концу ситуация радикально меняется. Звучат ошелом­ляющие цифры, говорящие о том, что чуть не половина земного шара «сидит на игле». При этом особенно удручает тот факт, что цифры эти растут от поколения к поколению. Если среди бабушек и дедушек процент людей, пробовав­ших наркотики, совсем невелик, то среди вну­ков, нынешних подростков, едва ли 10% тинэйд-жеров прошли мимо «косячка» (это в лучшем случае), а то и шприца.

Конечно, огромные цифры до некоторой сте­пени можно объяснить модой, с одной стороны, и доступностью наркотиков — с другой. Значи­тельно сложнее обстоит дело с дальнейшим вов­лечением человека в наркотическую зависимость. Ведь в конце концов для того, чтобы с гордостью сказать: «Я пробовал анашу», вполне достаточ­но единожды затянуться. Кстати, эффект анаши особенно интересен, поскольку, как известно, с первого раза она не действует, а следовательно, потребности попробовать еще раз возникнуть не может. Тем не менее, популярность травки и скорость вовлечения в курение новых людей очень велика. То есть человек, начавший «ку­рить», терпеливо ждет некоторое время, пока, наконец, наркотик начинает действовать.

С более сильными наркотиками все проис­ходит быстрее, и в момент первой же пробы человек переживает «состояние измененного сознания».

Физическая зависимость, о которой так лю­бят говорить врачи и в еще большей степени сами наркоманы, конечно, очень велика, но впол­не преодолима. Давным-давно придуманы уже методы борьбы с ней. И опять же наркоманам часто удается «соскочить» с наркотиков на ме­сяц, а то и на полгода даже без посторонней помощи. А в то же время доказано, что через две недели потребности в наркотическом веществе организм уже не испытывает.

Из всего вышесказанного можно вывести, впрочем, давно уже осознанное заключение: при­вязанность к наркотикам имеет в большей степе­ни не физический, а психологический характер.

Почему наркотики получили такое распрос­транение именно в XX веке? На это есть не­сколько причин. Во многом пристрастие к нар­котикам объясняют фрустрацией (т.е. ослабле­нием, сведением на нет) ощущения осмысленно­сти бытия. Экзистенциальный вакуум, или, про­ще говоря, отсутствие смысла жизни, признает­ся многими психологами одной из самых важных проблем нашего века. Несомненно, ослабление веры является основной причиной потери чело­веком ощущения осмысленности жизни. За от­сутствием высшей цели человек ставит во главу угла принцип удовольствия: «Я живу для того, чтобы получать удовольствие». Но для совре­менного человека, прямо скажем, интеллекту­ально развращенного по сравнению с каким-нибудь крестьянином века XIX, недостаточно есть вволю или блудить напропалую. Удо­вольствия должны быть более изощренными, то есть человек стремится истончить удоволь­ствие, сделать его таким, чтобы оно максималь­но действовало на душу через эмоционально-чувственные переживания. Изощренность — это стремление человека перенести удовольствие в мир душевный из мира грубо плотского, ма­териального. Отсюда же происходит увлечение восточными религиями и оккультизмом. Оно и понятно: ведь для мало-мальски душевно разви­того человека очень трудно сделать смыслом жизни еду или секс.

С другой стороны, наркотики становятся для многих способом преодоления одиночества, от­торженности от мира. Наркотические вещества создают иллюзию «выхода за пределы себя», сбрасывания с собственных души и тела оков земного существования. Но для любого здраво­мыслящего человека очевидно, что иллюзия за­менить реальность не может. Важно понимать, что наркотики — это не уход куда-то, а бегство откуда-то. Человек в нормальном состоянии не может предпочесть реальной жизни сновидения, настоящим вещам — галлюцинации. Только крайняя внутренняя неустроенность человека в реальном мире заставляет его погружаться в наркотический сон.

Наркотики же дают человеку возможность изменить если не мир, то хотя бы свое восприя­тие мира. Человек погружается в состояние бе­зудержной любви ко всему окружающему или в состояние сильнейшего эмоционального подъе­ма, которого он не умеет добиться в обычной жизни, или... да мало ли в какое. Важно то, что он уходит от действительности, уходит от себя.

Именно это желание выйти из реального мира и движет наркоманом.

Доказать же мы пытаемся, собственно гово­ря, только то, что наркомания, будучи сама по себе бедой, является все-таки результатом не­коего стремления, присущего человеку издавна и усугубившегося за последнее время. Это стрем­ление можно назвать желанием выйти за преде­лы реального мира; оно чаще всего проистекает из страстей уныния и печали и связано с мечта­тельностью.

Злоупотребляя наркотиками, человек раз­рушает не только тело, но и душу, то есть свою личность. На определенной стадии зависимости в человеке перестают работать его морально-нравственные установки: он может соврать, ук­расть, убить, предать лучшего друга. Соверше­ние подобных поступков плохо уже само по себе, но кроме того, подобное поведение свидетель­ствует о личностной деградации. Воля человека полностью подчиняется пристрастию.

Наркомания является грехом, поскольку че­ловек, употребляющий наркотики, отказывает­ся от общения с Богом и ищет общения с миром демонов. Также человек грешит против своего тела, через его саморазрушение (тело — храм Духа Святого), что приравнивается к греху само­убийства.

Вообще, удивительно, насколько сильно в современном мире желание так или иначе погру­зиться в некоторую виртуальную, несуществую­щую реальность. Книги уступили место кинема­тографу. Многие скажут, что это происходит из-за человеческой лени и нежелания трудиться над чтением, но позволю себе не согласиться: прос­то кино реально, оно сильнее вовлекает зрителя в себя и в большей степени создает иллюзию переселения в иной мир. А прибавьте к этому всяческие технические новшества и домашние кинотеатры, которые имитируют реальное рас­пределение звука; звук окружает человека со всех сторон: справа скрип рамы, слева шаги, за спиной хлопнула дверь, а вдалеке слышны рас­каты грома. Еще более ярким примером можно считать виртуальные шлемы, которые создают полную иллюзию нахождения в ином мире.

Конечно, подобная постановка вопроса мно­гим не понравится: как можно сравнивать кино или виртуальные шлемы с наркотиками? Но мне кажется, что это очень родственные явления. А вот еще одно современное хобби, которое можно включить в список новых пристрастий:

 

Человек в сети

Об опасностях, связанных с компьютером, заговорили уже довольно давно. Темы этих дис­куссий все те же: перемещение, переселение человека из мира реального в какой-то иной, вымышленный, нереальный. Для истинного ком­пьютерщика машина заменяет в жизни все.

Д., профессиональный дизайнер, прора­ботав месяц в очень напряженном режиме (за машиной просиживал каждый день без вы­ходных по 14—16 часов), получил наконец вы­ходной. Когда он снова вышел на работу, кто-то из сотрудников спросил его:

— Ну как выходной прошел? Отдохнул?

— Отлично, — ответил Д. — Спал до 12 часов. Потом встал, позавтракал и до ночи играл на компьютере.

Пристрастие к компьютеру может Превра­титься в болезнь. У человека возникают пробле­мы с общением. Люди не понимают его, он не понимает их (он уже привык общаться с бездуш­ным механизмом, где нажатие на определенную кнопку обязательно приводит к определенному результату — того же он ожидает и при общении с людьми). Вообще в повседневном мире все его раздражает. Он начинает жить миром компью­терным. Более того, известны случаи физичес­кой зависимости от компьютера, выявленные у детей 6—12 лет (лишаясь компьютера, они пло­хо ели, переживали расстройство желудка, ощу­щали сильные боли в брюшной полости).

Чаще всего пристрастие к компьютеру вы­ражается в любви к компьютерным играм или в увлечении Интернетом. Первое, как правило, развивает- в человеке агрессивность и азарт­ность. Второе...

Впрочем, Интернет заслуживает особого раз­говора. Есть такая шутка, в которой больше правды, нежели юмора: «Васи нет дома, он в Интернете».

Надо сказать, что человек, погрузившийся в сеть, действительно куда-то уходит — неизвест­но куда. Удивительно свойство этой системы: поисковые машины, форумы и чаты заворажива­ют настолько, что их действие вполне сопостави­мо с действием наркотиков химических. Взять хотя бы так называемые чаты. Попытка автора этой книги поучаствовать в подобных электрон­ных разговорах вылилась в невозможность в течение часа оторваться от экрана. Притом до сих пор не верится, что целый час был потрачен на такое пустое занятие. Ведь абсолютно ничего умного или полезного в этих чатах не сообщает­ся. Всемирная паутина засасывает в себя все новые и новые жертвы. Бывалые интернетчики в этом смысле не лучше наркоманов. Отключи у них на неделю Интернет — и начнется настоя­щая ломка (это без преувеличения: подобные опыты проводились). Без Интернета они уже и жизни своей не мыслят.

 

Индустрия развлечений

В свое время в нашей стране средства на разви­тие той или иной отрасли распределялись госу­дарством. Ныне эта картина резко изменилась: в невыгодные отрасли вкладывать средства не хотят; развивается только та индустрия, которая приносит доход при наименьших затратах. Одной из таковых и является индустрия развлечений. Естественно, чтобы иметь доход в данной облас­ти, необходима, с одной стороны, массовость, то есть вовлечение в ту или иную сферу бизнеса как можно большего числа людей, а с другой сторо­ны, превращение в бизнес всех сфер человечес­кой жизни и доступность их для любого челове­ка. И мы уже являемся свидетелями, как наши дети с младенческих лет приучаются не к труду, как это было во все времена существования человечества, а к «воробьиным дискотекам», развлекательным школьным программам и т.п. Труд перестал быть святыней, основой и содер­жанием жизни человека, а стал средством зара­батывания денег для дальнейшего вложения их в развлечения.

«Развлечение имеет свойство все делать по­верхностным, лишать подлинного внутреннего смысла ту сферу жизни человека, которой оно касается. Оно превращает все в легкую насмеш­ливую шутку, святые, интимные стороны чело­веческой жизни — в посмешище. Поэтому во все времена человеческой истории существова­ли сферы жизни, которые строго охранялись от посягательства развлекательного подхода, где останавливали и наказывали всех, кто опошлял, т. е. низводил до неприличия, прикасался гряз­ными руками и душой к тому, что дорого для народа. Естественно, те люди, которые жаждали заработать капитал на развлечениях, всегда хотели уничтожить охранителей святынь. Для этого не жалели средств, да и ныне не жалеют. Объектами нападок везде и повсюду стали: Церковь, являющаяся носительницей и охрани­тельницей духовных святынь народа; старшее поколение, являющееся носителем традиций и жизненного уклада; и государство как силовая структура, устанавливающая и охраняющая определенный порядок жизни граждан» (свя­щенник Василий Середа).

Святые отцы стремление к развлечениям называют проявлением страсти уныния.

Конечно, желание повеселиться сущест­вовало у человека во все времена. И тем не менее никогда развлечение не занимало столь важного места в жизни каждого отдельного че­ловека.

Картина вырисовывается довольно унылая. Выясняется, что современный человек совер­шенно не в состоянии не только проводить время в одиночестве, но даже находить удовольствие в обществе друзей. Трудно, например, предста­вить, что несколько людей собрались вместе для того, чтобы просто пообщаться. Здесь обяза­тельно появляются либо бутылка, либо обиль­ный стол, либо совместные дела, либо развлече­ние, которые связывают собравшихся. Рафини­рованное общение, то есть общение без всяких примесей, переносится крайне тяжело.

Любовь к ближнему даже в самом мини­мальном проявлении оказывается для совре­менного человека чем-то заоблачным и нереаль­ным. Человеческие отношения базируются все чаще либо на ситуации нервной зависимости от другого (страсть, мучительная влюбленность, истерические переживания за беспутного сына, соревновательный элемент в общении с друзь­ями), либо на равнодушии, превращающем человеческое общение в совместное времяпре­провождение.

Первое часто принимается за признак глу­бины чувства. Но, приглядевшись к этому ощу­щению повнимательнее, мы поймем, что любовь оно никак не напоминает. Во-первых, это силь­ное чувство должно постоянно подпитываться неудачами. Известно множество примеров, ког­да ситуация вдруг изменялась, и предмет влюб­ленности, заботы или тревоги отвечал взаимнос­тью на чувства субъекта. Очень быстро субъекту становилось скучно, чувства ослабевали и пр. Надо заметить, что ситуация эта распространя­ется не только на романические истории. Взять, например, опять же отношения матери и беспут­ного сына. Он является предметом ее тревоги и опеки, пока находится в сложной ситуации, пока он беспутен. Но представьте, что сын встал на путь истинный, превратился в доброго, любяще­го и заботливого. Сразу выяснится, что мать его жизнью более не интересуется.

Испытывать в человеке потребность вовсе не то же самое, что любить его. И вообще, как можно назвать любовью чувство, которое в один прекрасный момент может просто исчезнуть и превратиться в равнодушие, а тем более — в неприязнь?

А равнодушие, скука, раздражение присут­ствуют, как правило, даже в отношениях очень близких людей. Что уж говорить о дружбе. Да и вообще, можно ли сейчас говорить о дружбе? Вместо нее все чаще встречаются приятельские отношения, компанейские. Компании людей фор­мируются уже не по общим интересам, влечени­ям или привязанности друг к другу. Люди объе­диняются в маленькие коллективы для совмест­ного проведения досуга. Даже само предложе­ние увидеться звучит не как: «Я соскучился», а чаще как: «Надоело все, нужно что-нибудь при­думать, организовать какое-нибудь веселье — душа просит праздника».

Необходимость «праздника», необходимость насыщенного досуга, сам факт существования индустрии развлечений являют собой плохой сим­птом. Нормально и естественно стали звучать вопросы: «Как ты проводишь досуг?», «Как ты отдыхаешь?» Да и само слово «отдыхать» давно уже приобрело дополнительное значение «раз­влекаться». Отдых из бездействия или смены рода занятий превратился в какое-то насыщен­ное событиями времяпрепровождение. Даже присказка существует про необходимость отдох­нуть от отдыха.

В кино и в театр люди ходят не на какие-то определенные фильмы и спектакли (как это происходило раньше). Поход в кино нынче выход в свет.

Одну молодую особу друг пригласил пойти в кино. Девушка по наивности спросила: «На что?» В ответ молодой человек назвал кинотеатр. То есть он просто не понял вопроса. Она переспросила, но выяснилось, что он совершенно не представляет, какой фильм показывают.

Подобных примеров можно привести тыся­чу. Такие разговоры происходят ежедневно: «нужно куда-нибудь пойти», «нужно придумать что-нибудь на выходные», «куда бы поехать от­дохнуть?».

Что здесь сказывается в первую очередь? Страх остаться один на один с собой? Мечта­тельность и стремление создать параллельно своему реальному миру еще один, сказочный мир развлечений? Уныние? Желание показать себя, то есть тщеславие? Пожалуй, все по­немногу.

 

Телевидение как страсть

Неужели вы не знаете, что кому вы отдаете себя в рабы для послушания, того вы и рабы.

Апостол Павел (Рим. 6; 16)

Сюда же вполне можно отнести радио и прочие СМИ, но мы, пожалуй, сосредоточим свое вни­мание именно на телевизоре, который занимает в жизни современного человека довольно боль­шое место и играет в ней далеко не последнюю роль.

Если мы беспристрастно оценим, как мы проводим свой досуг, что является центром лю­бого праздника, то обнаружится, что связующим звеном наших вечеринок, поводом для общения в кампаниях, новым «огнем семейного очага», на который мы зачарованно любуемся, стал теле­визор. По словам апостола Петра, мы являемся рабами того, что над нами властвует: Ибо кто кем побежден, тот тому и раб (2 Пет. 2; 19). Ставя телевизор в центр своей жизни, принимая его за способ отдыха и развлечения, мы невольно делаемся полностью зависимыми от этого мер­цающего ящика. Это было наглядно продемон­стрировано и во время пожара Останкинской телебашни, и каждый день, когда мы спешим к началу любимого сериала или раздражаемся на любого, мешающего нам раствориться в люби­мом шоу.

Ныне множество людей оправдывает свою страсть к телевизору необходимостью получить полезную информацию или отвлечься от про­блем. Рассмотрим оба мотива и с точки зрения психологии, и с точки зрения аскетики.

Итак, телевидение как средство получения информации. В этом есть доля истины, но, пожа­луй, значение телевидения нельзя свести к ин­формированию; мало того, этот пункт по-чест­ному должен оказаться последним в списке фун­кций телерадиовещания. Ибо какую информа­цию мы получаем из телевизора? Кто поручится за достоверность получаемых нами сведений? Вспомнить хотя бы знаменитый фильм «Плутов­ство», в котором довольно забавно раскручива­ется идея виртуальности (вымышленности, не­реальности) тех новостей, о которых вещает нам телевизор. Очень похожую картинку рисует Вик­тор Пелевин в романе «Generation«П», где все политики — плод воображения компьютерной программы; то есть работает целая бригада лю­дей над созданием блоков новостей, сочиняет этаких мультяшных персонажей, которые впос­ледствии дерутся в парламенте или «толкают речи» о будущем России.

Для нас важно не то, насколько правомерны эти беллетристические предположения, а то, на­сколько интересует человека, смотрящего ново­сти, подлинность излагаемых в них фактов. В конце концов, мало кого из зрителей настолько волнует правдивость репортажей, чтобы он удо­сужился посмотреть новости по двум разным каналам, а потом прочитать еще несколько ста­тей в газетах, дабы попытаться получить хотя бы мало-мальски объективную информацию.

Одним словом, вовсе не стремление узнать, что происходит в мире, притягивает нас к экрану.

Впрочем, даже если мы смотрим «Новости» ради новостей, все равно ничего хорошего в этом нет. На первый взгляд любопытство довольно безобидная черта характера; особенно снисхо­дительно принято к ней относиться, если прояв­ляется она не в форме бытового пристрастия к сплетням, а в форме так называемой любо­знательности, то есть стремления к обретению нового опыта и новых знаний. Но порок этот значительно серьезнее и опаснее, чем принято считать.

«Любопытство и теперь в мире шествует часто перед всеми другими душевными челове­ческими чувствами, не только добрыми, но и злыми. Оно идет часто даже перед милосердием и состраданием. Оно опережает страх и чувство самосохранения. «Происшествие» для человека есть нечто столь же необходимое в жизни, как хлеб. Извращенная природа человеческая со­зерцает мир не как отражение небесной гармо­нии, где каждая мелочь драгоценна своим не­посредственным отношением к великому целому Божьего мира; падшая природа человека созер­цает мир как скучную бессмысленность, где мож­но лишь отыскивать различные приятности и где непрестанно происходят различной (степени) любопытности события. Люди устремляются к «новостям»... «Новостями» закрыт в мире вход к Божественным Тайнам» [94]Архиеп. Иоанн Сан-Францисский (Шаховской). Апокалипсис мелкого греха. С. 100
.

Любопытство свойственно человеку от при­роды. Господь наделил Свое творение стремлени­ем проникать в тайны мироздания. Колумб плыл через океан в пустоту открывать Америку, уче­ные спускались в недра океана и поднимались к звездам, чтобы получить лишнюю крупицу зна­ний... Но человек извратил это стремление, по­ставил его на службу своему сластолюбию. По­степенно любопытство из нормального влечения превратилось в своего рода пристрастие.

«Что нового? — извечный вопрос, он инте­ресен и развивает кругозор, но если помимо него других вопросов не задавать, все превратится в нескончаемый показ мод и демонстрацию триви­альностей, сор завтрашнего дня» [95]Роберт Пирсиг. Дзен и искусство ухода за мото­циклом.
.

Поэтому иногда неплохо было бы задаваться вопросом «Что лучше?»

Пожалуй, по разрушительной мощи воздей­ствия телевидения на наши души можно срав­нить его только с наркотиками. В этом плане стоит прислушаться к словам признанного авто­ритета в области наркопсихологии Теренса Маккены. Вот как он характеризует силу телевизи­онного пристрастия: «Самой близкой аналогией силы пристрастия к телевидению и той транс­формации ценностей, которая происходит в жиз­ни тяжело пристрастившегося потребителя, бу­дет, вероятно, героин... Иллюзия знания и конт­роля, какую дает героин, аналогична неосознан­ному допущению телевизионного потребителя, будто то, что он видит, где-то в мире является «реальным». По сути, видимое является косме­тическим, улучшенным видом продуктов. Теле­видение хотя и не является химическим вторже­нием, тем не менее в такой же мере способству­ет пристрастию и точно так же вредно физиоло­гически, как и любой другой наркотик [96]Маккена Т. Пища богов М. 1995, стр.278
».

Почти ничем не отличаясь от наркотиков или алкоголя, «телепереживание позволяет своему участнику вычеркнуть мир реальный и войти в приятное и пассивное состояние. Тревоги и за­боты с помощью поглощенности телепрограм­мой куда-то вдруг исчезают, так же как и при выходе в «путешествие», вызванное наркотика­ми или алкоголем. И точно так же, как алкоголи­ки лишь смутно сознают свое пристрастие, чув­ствуя, будто контролируют свое состояние боль­ше, чем на самом деле, телезритель подобным же образом переоценивает свой контроль, свое владение ситуацией во время просмотра телепе­редачи. В конечном счете именно это вредное влияние телевидения на жизнь огромного числа людей определяет его как фактор серьезного пристрастия. Привычка к телевизору нарушает чувство времени. Она делает другие восприятия смутными и странно нереальными, принимая какую-то более «значительную реальность» за реальность. Эта привычка ослабляет отноше­ния, сокращая, а иногда и устраняя нормальные возможности поговорить, пообщаться» [97]Маккена Т. Пища богов М. 1995, стр.278
.

Повседневная психотерапевтическая прак­тика показывает, что немалую часть населения уже сегодня составляют своеобразные видео­маны. В эту группу входят в основном две воз­растные категории: дети до 16 лет и пожилые люди — пенсионеры. У последних проблема «свободного времени» в связи с этим нередко стоит так остро, что им бывает некогда сходить за хлебом в соседний магазин.

Характеризуя наркотическое свойство теле­передач, американский психолог искусства Ру­дольф Арнхейм писал: «Совершенно неважно, что показывается. Это может быть программа на иностранном языке или еще что-нибудь, не пред­ставляющее никакого интереса. И раздражи­тель, на который вы практически не реагируете, усыпляет вас. Это напоминает убаюкивание (...) оно не раздражает вас, не вынуждает реагиро­вать, а просто освобождает от необходимости проявлять хоть какую-нибудь умственную ак­тивность. Ваш мозг работает в ни к чему не обязывающем направлении. Ваши чувства, ко­торые в противном случае заставляли бы васпредпринимать какие-либо активные действия, полностью отвлечены».

Таким образом, телевидение выступает в ка­честве новейшего и эффективнейшего средства формирования гипнотической пассивности зри­теля, которая способствует прочному закрепле­нию создаваемых психологических установок. Именно поэтому телевизионная реклама счита­ется наиболее действенным способом програм­мирования покупателей и потребителей услуг. Информационное «семя» ни уличной, ни печат­ной рекламной продукции не попадает на такую благодатную психологическую почву, какую со­бой представляет погруженное в поверхностный гипноз сознание телезрителя. В этом случае про­граммирование субъекта осуществляется по типу известного специалистам постгипнотического внушения, то есть когда данная установка осу­ществляется в назначенный срок после выхода из транса.

Уже в начале 70-х гг. XX века психологи и наркологи обратили внимание на телевидение как на мощное оружие и политический инстру­мент.

«Самое тревожное во всем этом то, что ос­новная суть телевидения не видение, а сфабри­кованный поток данных, которые можно так или иначе обрабатывать, чтобы защитить или навя­зать культурные ценности. Таким образом, мы столкнулись со способствующим пристрастию, всепроникающим средством, которое поставля­ет переживания, послания которых соответству­ют желаниям тех, кто производит этот наркотик.

Что может обеспечить более благодатную почву для поощрения фашизма или тоталитаризма? (...) Ни один наркотик в истории не изолировал так быстро и так совершенно своих потребителей от контакта с реальностью. И ни один наркотик в истории так не преуспел в перестройке по свое­му образу и подобию ценностей зарожденной им культуры» [98]Теренс Маккена, С. 279.
.

Культура, о которой идет речь, — это наша массовая культура, направленная на воспитание послушных и всеядных потребителей, которые мало задумываются о чем-либо, кроме удовлет­ворения самых примитивных страстей: похоти очей и гордости житейской.

«Телевидение по природе своей преимуще­ственно наркотическое средство культуры вла­дычества. Контроль над содержанием, его уни-формизм и повторяемость неизбежно делают телевидение инструментом насилия, промыва­ния мозгов и манипулирования личностью. Теле­видение вызывает у зрителя состояние транса, что является необходимым предварительным ус­ловием промывания мозгов. Как и характер всех наркотических средств и технологий, характер телевидения изменить невозможно; телевидение можно перестроить и реформировать не более, чем технологию производства автоматического оружия» [99]Там же.
.

Вы удивлены вышесказанным? Обратите внимание, что нотации нам читает не старушказа свечным ящиком, а известный исследователь наркотиков и наркомании, попробовавший на себе практически все виды наркотиков, амери­канский мыслитель и публицист Теренс Маккена, которого, казалось, мало чем можно напу­гать.

«Телевидение навязывает зрителям конкрет­ные образы, обращается преимущественно к их эмоциям, активно пробуждает зависть (обилие сплетен о богатых и знаменитых) и жадность («как выиграть миллион»), приучает к насилию, одурманивает соблазнительными зрелищами, запугивает многочисленными сообщениями о катастрофах. Так формируются с детских лет и до старости «правополушарные» личности с убогой лексикой, бедной фантазией, примитивными стерео­типами мышления, навязанными извне, легкой внушаемостью, шаткими убеждениями, искажен­ными представлениями о реальной жизни.

Это, можно сказать, небывалый в прежние эпохи «телевид» человека, который из печатной продукции потребляет почти исключительно глянцевые журналы с обилием картинок и дефи­цитом мысли. Тотальная компьютеризация вдо­бавок делает его придатком техноинтеллекта, так же как в промышленном производстве он придаток могучих машин и механизмов» [100]Баландин Рудольф. Наркоцивилизация. — М., 2003. С.393-394.
.

Так выглядит ситуация с точки зрения социо­логии, психологии и политологии. Но намного раньше об этой проблеме заговорили право­славные подвижники, предупреждая о страшных последствиях духовного пленения развлечения­ми. Старцы же XX века уже прямо предупрежда­ют нас о роковых последствиях бездумного увле­чения телевизором.

«Сатана так наставил человека организо­вать весь уклад своей жизни, чтобы в ней полно­стью отсутствовало время спокойствия, время осмысления прошедшего дня, недели, месяца. Все заменяют развлечения. И вот в этой системе развлечений телевизору уделено почетное при­вилегированное место. Львиная доля свободного времени «съедается» именно им, этим кумиром современной цивилизации. А я бы сказал, страш­ным деспотом и тираном, у которого под властью большая часть человечества в таком рабстве, которого еще и свет не видовал. Ибо рабы чув­ствуют свое приниженное положение, потому что приведены они к нему насильственным пу­тем. А здесь рабство добровольное, даже на первый взгляд сладостное. И лишь горькие пло­ды бездуховности, жестокости, разврата указы­вают на то, что, как и в любом рабстве, выгоду имеет только хозяин» [101]Краснов Александр, свщ. Духовные беседы и наставления старца Антония. С. 58—59.
.

Нет ничего удивительного в том, что в послед­ние полтора десятка лет психологи столкнулись с неизвестным ранее психическим заболеванием — манией покупок. Мы же смело можем говорить о возбуждаемой при помощи телевидения страсти сребролюбия, или стяжательства. Свойственна она в основном людям, страдающим от одиноче­ства, комплексов неполноценности, низкой са­мооценки, не видящим смысла своего существо­вания. Болезнь проявляется в том, что, попав в большой магазин, такой человек начинает поку­пать буквально все подряд, пытаясь избавиться от некоего внутреннего беспокойства. Явившись с приобретениями домой, и сам покупатель и его близкие оказываются в шоке, будучи поражены величиной денежных расходов и явной ненужнос­тью покупок. Особенно часто страдают этой бо­лезнью женщины, т.к. они более внушаемы. Ус­тановлено, что 63% людей, неспособных удер­жаться от покупок, даже если понимают, что этот предмет им не нужен, страдают депрессией.

Действенность целенаправленных внушений многократно повышается использованием но­вых технологий информационной обработки те­лезрителей: подпороговых сигналов, приемов нейролингвистического программирования (НЛП).

Психолог из Великобритании Ники Хайес, автор книги «Психология в перспективе» назы­вает методы НЛП нейропсихологическим подхо­дом и считает, что психотехнолог, «обладающий такого рода психологическим оружием, может быть не менее страшен, чем тот, кто обладает оружием обычным».

Один изнаиболее простых способов подачи неосознаваемых команд, указаний, установок и т. п. разработан в системе НЛП (прием Эриксона). Заключается он в том, что в передаваемый текст — звучащий или печатный — вводится так называемая «вставленная речь» («скрытое со­общение»). Она образуется как бы внутри ос­новного текста тем, что интонацией или графи­чески в нем выделяются отдельные слова, в со­вокупности составляющие скрытую команду.

В данном случае срабатывает механизм меж-полушарных взаимоотношений в восприятии ин­формации. Поскольку за оценку контекста сооб­щений ответственно правое полушарие мозга (за словесное содержание — левое), то полученная таким образом информация не осознается, но сохраняет свою действенность.

В системе НЛП разработано множество пси­хотехник, позволяющих средствами телевидения достаточно эффективно привлекать внимание зрителя к заранее намеченным качествам демон­стрируемого объекта и формировать соответст­вующие установки. Среди таких психотехник — «трансформация смысла», «присоединение к будущему», «якорение» и многое другое. Воз­можности НЛП позволяют не только легко фор­мировать положительное эмоциональное отно­шение к предмету или явлению. Не менее просто НЛП создает заданные отрицательные установ­ки и устраняет из памяти актуальные образы или эпизоды. Достоинство этих техник в том, что, представляя собой манипуляции со зрительны­ми образами, они легко переводятся на язык современного телевидения.

Вот, например, один из приемов устранения навязчивого образа или тягостного впечатления, получивший название «разрушение». Субъект должен вообразить зрительный образ, от кото­рого он желает избавиться, в виде большого цветного витража. Далее он с силой «ударяет» по нему молотком и наблюдает, как он разбива­ется на тысячи мелких осколков и распадается.

Другой высоконадежный прием разрушения тревожных видений заключается в том, чтобы мысленно смотреть фильм, когда он останавли­вается и проекционная лампа прожигает дырку в каждом кадре. Можно просто сжечь дотла кар­тину с неприемлемым сюжетом.

В этом плане совсем нетрудно представить себе серию передач, в которых очень большой, но «хрупкий» портрет какого-либо из кандидатов в президенты на глазах миллионной аудитории зрителей почему-то часто трескается и превра­щается в мелкие осколки. Но можно и проще — показать то же изображение в полной сохран­ности, но преднамеренно подчеркнуть в нем ка­кую-то эмоционально отталкивающую деталь (потное лицо, бородавку на лбу, неприятную гримасу и т. п.).

Как видно, реклама, и телереклама в осо­бенности, по своей сути и возможностям гени­альная форма психологической агрессии, кото­рой нечего противопоставить рядовому законо­послушному гражданину. Первоосновой ее об­щественной силы явилось то обстоятельство, что она «явочным порядком» взяла на себя роль проводника и радетеля основы демократической свободы — свободы гарантированного индиви­дуального выбора, как особой личностной цен­ности; современные манипуляторы сознанием от телерекламы используют этот миф в своих интересах, заявляя, что они лучшим образом обеспечивают свободу индивидуального выбора в мире вещей и услуг.

Исследование состояния этого вида инфор­мационной деятельности требует специальных работ. В общем же виде совсем недавно ее хоро­шо охарактеризовал декан факультета фунда­ментальной медицины МГУ им. Ломоносова Олег Стефанович Медведев. «В рекламе на российс­ких телеэкранах, — отметил он, — свирепству­ют бездоказательность и вседозволенность, пе­реходящие даже самые свободные нравственные границы. А у доверчивого российского народа нет, как у людей на Западе, соответствующего иммунитета».

Одна из причин гипнотизирующего действия телепередач кроется в том, что восприятие их материалов приводит к большому расходу энер­гии. Именно поэтому многие авторы именуют телевизор энергетическим вампиром. Человеку кажется, что он сидит и физически отдыхает, однако быстро сменяющиеся на экране зритель­ные картины непрерывно активируют в его дол­говременной памяти множество образов, состав­ляющих опыт его индивидуальной жизни. Сам по себе зрительный ряд телеэкрана требует непре­рывного осознания визуального материала, а по­рождаемые им ассоциативные образы требуют определенных умственных и эмоциональных уси­лий по их оценке и обработке. Нервная система (особенно у детей), будучи не в силах выдержать такой интенсивный процесс восприятия и осоз­нания, уже спустя 15—20 минут формирует за­щитную тормозную реакцию в виде гипноидного состояния, которое резко ограничивает воспри­ятие и переработку информации, но усиливает процессы ее запечатления и программирования поведения.

Телевидение создает точно такой же вирту­альный, параллельный мир, как книги, фильмы и пр. Но в отличие от виртуального мира книги, который ты покидаешь, прочитав последнюю страницу, к виртуальному миру телевидения ты можешь возвращаться каждый день.

При этом телевидение, в отличие от видео, может создать полную имитацию яркой, насы­щенной событиями действительности. Взять хотя бы «мыльные оперы», которыми так увлекаются некоторые (в основном женщины): над ними и поплакать можно, и поговорить с подругой о судьбе персонажей, и погадать, что будет даль­ше. Одним словом, тут же появляется тема для разговоров и переживаний. Впрочем, мужчины в этом смысле не лучше: новости, спортивные передачи — вот их конек. А чем, по сути, отлича­ются программы новостей от телесериала? Раз­ве что больше сходства с жизнью. И то не всегда. Иногда такие фантастические истории расска­зываются, что мексиканские шедевры ни в какое сравнение не идут.

Кроме того, телевидение легко создает силь­ные .психологические установки, неосознавае­мое стремление к повторению однажды пережи­тых состояний. Когда что-то делается легко и приятно, у многих формируется потребность по­вторять это действие. Указанная закономерность лежит в основе популярности телевизионных сериалов, прижившихся в последние годы в на­шей стране. Даже одиночное переживание опре­деленной цепочки информационно-эстетическо­го воздействия (сюжета) формирует предраспо­ложенность к повторному переживанию иден­тичного состояния. Так, у зрителя, сидящего у телевизора и испытывающего чувство удовлет­воренной справедливости за трудную победу ге­роя, подсознательно возникает потребность к повторению испытанных эмоций. Он с радостью воспримет вторую серию показанной истории, а затем с возрастающим возбуждением — все остальные. Со временем такого рода привыка­ние становится очень устойчивым и сопровожда­ется выраженным гипнотическим трансом.

Однажды в Эдинбургском зоопарке ученые провели двухмесячный эксперимент над двенад­цатью шимпанзе, проверяя их восприимчивость к телепередачам. Каждое утро в строго опреде­ленное время им показывали 15-минутные ви­деофильмы, представляющие собой монтаж от­рывков из картин Дэвида Атенборо, самого из­вестного кинодокументалиста животного мира.

Уже в течение первой недели четыре самки начали предвкушать кино и заранее усажива­лись перед телевизором; несколько позже мно­гие начали копировать действия обезьян и жи­вотных, которых они видели на экране. Психоло­гов удивила лишь разница в поведении самок и самцов: первые становились «теленаркоманами», тогда как вторые уделяли мало внимания телеви­зору. Здесь, несомненно, проявилось то обстоя­тельство, что особи женского пола в животном мире (как и в человеческом) самой природой предназначены к прельщению, очарованию и по­тому, кстати, легче и более фундаментально по­ражаются различного рода наркотиками.

Таким образом, телевидение сегодня высту­пает одним из мощнейших инструментов поли­тического манипулирования, насаждения нуж­ного его реальным властителям мировоззрения, культурным и психологическим агрессором.

Являясь одним из главных средств массовой коммуникации и оказывая огромное влияние на всю социальную систему, телевидение в настоя­щее время фактически контролирует всю нашу культуру, пропуская ее через свои фильтры и поляризуя определенным образом все поле куль­туры. То, что не попадает в каналы телевидения, в наше время почти не оказывает влияния на состояние общества.

Мы даже не пытаемся подробно рассмот­реть телевидение с точки зрения эстетического воспитания — заглянув в программку передач, вы сами поймете, что и как воспитывают в нас.

Единственный способ для нас не подпасть под действие страсти к телевизору или телема­нии — это жестко ограничить для себя и тем более для своих детей как время, проводимое перед экраном, так и выбортого, что мы смот­рим. Сегодня вполне доступны на DVDи видео­кассетах самые разнообразные достойные филь­мы, мультфильмы, образовательные передачи и т.п. Человек, отказавшийся от телевизора в доме, не только ничего не теряет, но, наоборот, приоб­ретает свободное время, которое можно с удо­вольствием потратить на общение с друзьями, с членами семьи и детьми, на чтение, на посещение храма, на выполнение домашних обязанностей и совместные дела. Не становитесь рабами гово­рящего ящика, съедающего треть вашей жизни.

 

Психология

Пожалуй, в данный момент для нашей страны проблема засилья психологов не очень актуальна в силу низкого уровня жизни: общаться с личным психотерапевтом удовольствие не из дешевых. На Западе же она достигла своего пика. В конеч­ном итоге психолог для американца заменил ду­ховника. С той лишь разницей, что духовник, совершая Таинство данной ему Богом благода­тью, исцеляет душу, а психолог — на время обезболивает, разрушая при этом, как правило, врожденное чувство стыда и действие совести.

Конечно, мы не будем здесь писать мани­фест против психологии, по крайней мере до тех пор, пока она помогает действительно нуждаю­щимся, а не претендует на отпущение грехов. Психические заболевания, как и физические, нуждаются в лечении. Понятное дело, почув­ствовав острый приступ язвы или боли в сердце, любой из нас вызовет врача. Быть может, этот поступок далек от героизма, но все же по слабос­ти нашей трудно так уж сурово его осуждать. Точно так же, почувствовав серьезные пробле­мы с психикой у себя или у своих близких, можно обратиться к психологу. Многие говорят, что обращаться в таком случае надо опять же в церковь, но утверждают это, как правило, те люди, которые серьезно не сталкивались с по­добного рода проблемами. В действительности же нам часто не хватает смирения, чтобы безро­потно сносить свои заболевания. Обращение к врачу в экстремальной ситуации — нормальный поступок Но когда человек зациклен на своем здоровье — физическом и психическом, ходит к врачу с любым пустяком и не в состоянии спра­виться даже с минимальной психологической проблемой, это уже крайность. „

По большому счету, в психологии как в науке о душе нет ничего богопротивного. Если назы­вать вещи современным языком, св. отцы были блестящими психологами, то есть душеведами. Нередко в их книгах встречаются столь тонкие и проницательные наблюдения о человеке, что про­сто диву даешься.

Основная претензия к психологии связана не с самим ведением души, а с теми выводами, которые наука делает из познанного. У боль­шинства психологов, по мнению Православной Церкви, совершенно неверные представления о конечной цели их работы, то есть о том, каким должен быть здоровый человек. Идеальное окон­чание сеансов психоанализа — обретение паци­ентом уверенности в себе и начало его нормаль­ного функционирования «в качестве клетки об­щества» .^Излишне говорить, что Церковь пре­следует совершенно иные цели. Что же касается исследования человеческой души, то нередко психологи приходят к тем же выводам что и богословы.

 

Спорт

Увлечение спортом к концу XX века стало довольно модным. Во многом, видимо, из-за от­сутствия необходимости в физическом труде у большей части населения, спорт рассматривается как единственный способ сохранить форму.

Повсеместное и поголовное посещение тре­нажерных залов наводит на некоторые размыш­ления.

Что заставляет молодых, а порой и не очень молодых людей так последовательно и постоян­но совершать абсолютно бессмысленные, на пер­вый взгляд, телодвижения?

На это существует несколько причин:

1.   Здоровье.

2.   Внешняя привлекательность.

3.Вымещение накопившейся негативной энергии (агрессии).

4.Ощущение удовольствия, которое получает человек, привыкший к физическим нагрузкам: есть довольно популярная теория о том, что за счет физических упражнений организм вырабатывает некоторые ферменты, вызывающие ощущение удовольствия.

5.Желание обладать физической силой.

Люди, объясняющие свои занятия спортом

стремлением к здоровому образу жизни, как правило, занимаются самообманом. Вопрос, по­лезен ли спорт для здоровья, по-прежнему нельзя считать решенным. Конечно, физические нагрузки для поддержания в теле тонуса и бодро­сти нужны. Но спорт не является нормальным видом жизнедеятельности организма. Фактичес­ки занятия спортом — вариант насилия над организмом, а следовательно, нельзя однозначно говорить о пользе. Посему спорт как оздорови­тельная процедура всего лишь меньшее из двух зол, второе из которых — абсолютная лень и бездействие.

Стремление через спорт достичь внешней привлекательности — нарастить бицепсы, уб­рать лишний вес и пр., на первый взгляд, имеет отношение исключительно к страсти блуда или тщеславия. Но сделать подобный вывод было бы большой ошибкой, потому что помимо непосред­ственной цели — стать внешне привлекатель­ным — существует еще выбор самой привлека­тельности, то есть собственного имиджа.

В человеческом сознании занятия спортом связаны прежде всего с обретением физической силы и ловкости (рассуждения эти в большей степени относятся к мужчинам). А сегодня на­блюдается потеря мужским полом прерогатива силы. Одновременно окружающий мир стара­тельно разжигает в мужчине страсть гнева: здесь и боевики, и компьютерные игры, и бесконечные рассказы о насилии в средствах массовой инфор­мации; кроме этого, воспитывается культ физи­ческой силы как средства управления окружаю­щими. Сила, которая ныне перестала быть на­сущной необходимостью человека, воспринима­ется исключительно как культовое украшение.

Сама по себе физическая сила не хороша и не плоха. Точно так, как пистолет сам по себе совершенно нейтральный механизм. Важно то, как механизм этот используется. Но ведь даже если обладатель оружия не использует его для лишения других людей жизни, он носит его для ощущения собственной безопасности и для уст­рашения других людей. В любом случае ношение оружия подразумевает моральную готовность воспользоваться им в экстренной ситуации.

Точно так же физическая сила необходима современному мужчине для того, чтобы нагонять страх на окружающих и тем самым получать власть. Желание властвовать посредством силы, через чужой страх, любовь к тому, чтобы тебя боялись, непосредственно связаны со страстью гнева.

Таким образом, человек, занимающийся спортом, очень часто подсознательно или созна­тельно стремится к власти и насилию. Конечно, подобный вывод может показаться чрезмерно резким, но, тем не менее, думаю, он верен отно­сительно очень многих представителей «спортив­ной молодежи», за исключением, возможно, тех, для кого спортивные упражнения с детства пре­вратились в привычку.

Кроме того, полезность физических упраж­нений действительно сомнительна. Православ­ные психологи разделяют «труд по способности» и «труд по потребности». Второй приносит душе успокоение, избавление от страстей и мир. Пер­вый же разжигает страсти, потворствует разви­тию тщеславия и раздражает душу. Занятия спортом, очевидно, относятся к «труду по спо­собности», то есть бесполезному труду, который необходим только для реализации амбиций.

 

Эстетизм

Тяга к «прекрасному» появилась у человека не вчера и даже не позавчера. Но, опять же, никог­да не была она столь сильна, как нынче.

Стоит посмотреть, как много сфер нашей жизни охвачено стремлением к эстетизму. Внеш­ний вид человека и одежда всегда оказывались в радиусе воздействия этого стремления. Хотя никогда, пожалуй, не уделялось вопросу привле­кательности столько внимания, благо сейчас «стать красивым» позволяет техника: тут вам и пластические операции, и всяческие препараты для похудения, косметологи, парикмахеры, ви­зажисты. А бесконечные показы мод... Совре­менная женщина в своем среднестатистическом варианте просто одержима проблемой собствен­ной привлекательности. В ее жизни задача «хо­рошо выглядеть» ставится на первое место. Мож­но было бы объяснить ее стремление обычным желанием привлекать как можно больше муж­чин, но не так все просто. Ее тягу «быть краси­вой» можно скорее назвать проявлением нар­циссизма. А иначе не понять, что заставляет ее проводить у зеркала часы напролет, нередко без какого-то особенного занятия, связанного с на­ведением марафета.

Но все же культ внешности человечеству знаком давно, еще в «Портрете Дориана Грея» Оскар Уайльд описывает жутковатые послед­ствия излишнего внимания к своей наружности.

А какое огромное значение имеет сейчас обертка, коробка, бутылка! Каждая вещь в со­временном мире проходит через сложный про­цесс «оформления». Любой из нас запросто мо­жет купить конфеты, соблазнившись красивой оберткой, заказать кушанье в ресторане, ориен­тируясь на его внешний вид (а не на состав продуктов, что было бы логичнее), и совершить еще множество подобных неразумных поступ­ков. К слову, люди, занимающиеся продажей машин, с готовностью подтвердят, что цвет, са­лон машины и прочие ее внешние характерис­тики играют очень важную роль. А если поку­патель плохо разбирается в автомобилях, то внешний вид становится фактически единствен­ным критерием его выбора. А уж эстетизм в дизайне помещения — без этого просто никак в наши дни!

Кстати, занимательно было бы провести ис­торические параллели и доказать, что чрезмер­ный эстетизм во все эпохи был связан с предель­ной развращенностью и безмерным падением нравов. Эпоха западного Возрождения — ярко выраженный отход от Церкви, век ересей, обна­женных натур и гениальных полотен, прекрас­ных архитектурных сооружений; Франция прав­ления Людовика XIV — пышный двор, утопаю­щий в роскоши, разгуле, бесконечных празднес­твах, повсеместно царствующий разврат, много внимания уделяется одежде, внешним оформи­тельским моментам; Россия, конец XIX — нача­ло XX века, эпоха модернизма — прекрасная поэзия, расцвет театра, музыки, архитектуры, живописи и одновременно увлечение наркотика­ми, ложной философией, упаднические настрое­ния (вспомнить только поэтов Серебряного века, закончивших жизнь самоубийством!).

Тяга к внешней, чувственной красоте не­редко соседствует с нашими страстями. Эта внешняя красота, точно так же, как искусство в целом, воздействует на эмоциональный мир человека, будоража живущие в нем страсти.

 

Распространение противоестественных грехов

Засилье разного рода извращений тоже можно считать отличительной чертой нашего времени, потому что, не говоря даже о грехах, которые противоестественны по сути своей, современ­ный человек научился доводить любой грех до совершенно противоестественных форм.

Люди прелюбодействовали от начала вре­мен. Но содрогаешься всей душой, когда видишь, как «влюбленные» молодой человек и девушка состязаются в том, кто переспит с большим количеством партнеров (пример этот взят из реальной жизни: молодые люди отмечали зара­ботанные в состязании очки, вешая на свои рюк­заки то ли значки, то ли скрепки). И ситуация эта, хоть и несколько необычна, тем не менее представляется весьма закономерной.

Кого можно назвать самым известным и при­тягательным мужским персонажем нашей эпо­хи? Думаю, что Дона Карлеоне («Крестный отец» Марио Пьюзо). Много ли мужчин хотя бы в глубине души не мечтают походить на него?. Но ведь если разобраться, то выходит, что герой нашего времени — убийца и вор, человек, по­винный в погибели многих людей, хладнокров­ный разбойник, в котором давным-давно умолк голос совести.

То пренебрежение к человеческой жизни, которое обнаруживается у нынешних людей, уже нельзя назвать проявлением какой-то страсти. Когда для человека убить себе подобного — дело обычное, согласитесь, это противоестест­венно. То же можно сказать о такой странной профессии, как киллер, пламенно воспеваемой современным искусством.

Содомия (гомосексуализм) уже давно не счи­тается в нашем обществе зазорной. Разнообраз­ные средства массовой информации призывают относиться к этому явлению как к нормальному. Эту позицию окончательно закрепит повсемест­ное разрешение гомосексуальных браков, что превратит сам брак в абсолютную фикцию, сде­лает из него посмешище.

Детоубийство (аборт) разрешено уже почти во всем мире. Женщины совершают по несколь­ку абортов, и это считается нормой.

А малолетние проститутки? Восьмилетние (это не преувеличение!) девочки, продающие свое тело за деньги. А маленькие наркоманы (не гово­ря уж о взрослых)? А подростки, которые изби­вают старуху, чтобы отобрать ее мизерную пен­сию?

А колдуны и ведьмы, которые сейчас стали крайне уважаемыми людьми, народными куми­рами: они вещают с телевизионных экранов и смотрят с огромных постеров в метро? Ладно еще, когда они называют себя какими-нибудь экстрасенсами. Но ведь порой так и сообщают с гордостью: «Я — ведьма» или «Я — колдун».

А плодящиеся и процветающие секты, в том числе и сатанинские? И государство, которое не может и не хочет их запрещать, а напротив, всячески оберегает от нападок, утверждая таким образом свободу вероисповедания.

Но самое страшное то, что противоестест­венность греха становится для современного че­ловека привлекательной. У него уже форми­руется своего рода пристрастие к извращенным формам. Страстная природа человека не доволь­ствуется малым, поскольку оно стало нормой. Человек не получает удовольствия от того, что много ест, пьет, прелюбодействует и не ограни­чивает себя ни в чем. Для получения удоволь­ствия теперь требуется что-то «погорячее» и «поострее».

 

Порочный бизнес

В последнее время все больше оказывается лю­дей, задействованных в совершении страшных грехов как бы попутно. Так, например, распрос­транитель наркотиков может сам не быть нар­команом, а содержательница борделя — жить вполне пристойно. Так же как солидный бизнес­мен не поедет сам стрелять в своего конкурента, а наймет исполнителя, заплатит деньги. Ну, в последнем случае вроде довольно очевиден факт, что убийцей он все равно является. А преды­дущие ситуации требуют дополнительных ком­ментариев.

Можно объяснить торговлю наркотиками и их рекламу чистой коммерцией, но это не будет правдой, потому что на Страшном Суде рас­пространителя наркотиков будут судить не толь­ко за любовь к деньгам, но и за всех тех, кто стал жертвой его грязного бизнеса. То же про­изойдет с содержательницей борделя, на чьей совести окажутся погубленные души и женщин, и мужчин.

Человек, совершающий прелюбодеяние, по-губляет свою душу, но еще страшнее грех того, кто искушает его, соблазняет на это прелюбоде­яние. Именно поэтому так тяжело было отмали­вать свои грехи блудницам, которым недостаточ­но было справиться со своими страстями, но и приходилось искупать вину за души других лю­дей. То же можно отнести к содержателям по­добных заведений, обслуживающему персоналу и всем, принимающим то или иное участие в бизнесе, связанном с пороком.

Эта тема, на первый взгляд столь однознач­ная и простая, заслуживает сегодня особого вни­мания из-за того, что все больше становится последователей легализации проституции, тор­говли наркотиками, а также разрешения гомо­сексуальных браков.

В пользу легализации подобных вещей при­водят множество аргументов. Главный из них — снижение процента, в одном случае, венери­ческих заболеваний, в другом — летальных ис­ходов. Вполне логичное следствие. Легальные проститутки значительно чаще проходят меди­цинские проверки, следовательно, количество заболеваний действительно сокращается, а при легализации наркотиков появляется культура пользования ими, что в совокупности с возмож­ностью без страха обратиться к врачу приводит к снижению летальных исходов и сильных нарко­тических привязанностей. И аргумент этот мог бы показаться действенным, если бы не другие процентные показатели, выявляющие, что в стра­нах с легализованной проституцией значительно больше мужчин прибегает к услугам подобного рода женщин (оно и понятно: прелюбодеяние превратилось в обычный способ проведения до­суга), а в странах с легализованными наркотика­ми анашу курят так же, как сигареты.

Если говорить о физическом здоровье, то, конечно, легализация обоих бизнесов скажется положительно на проценте тех или иных заболе­ваний. Но помимо физического, существует еще душевное здоровье. И на него легализация нар­котиков, проституции и гомосексуальных браков окажет совершенно губительное воздействие.

 

Заключение

В результате долгих морально-нравственных ис­каний философов так называемого нового вре­мени к двадцатому веку человек пришел с твер­дым убеждением в абсолютной ценности двух предметов: свободы и человеческой личности. Буквально так и сформулировалась главная идея XX века: даешь свободу человеческой личности. Беда лишь в том, что, отделившись от Бога, поставив себя вне Церкви, личность эта оказа­лась в совершенно губительной для себя атмос­фере и вместо требуемой свободы получила аб­солютную зависимость.

Недаром параллельно с увеличением пиете­та по отношению к человеческому «я» увеличи­валось также осознание детерминированности этого «я». Для начала детерминированность эта мыслилась как сугубо социальная: бытие опре­деляет сознание. Но уже к началу XX века стало понятно, что человеческое поведение, система ценностей, нравственный образ обусловлены не только социальными аспектами его бытия, но и воспитанием, кругом общения, детскими впе­чатлениями, подростковыми комплексами и пр. Таким образом, сложилось представление о пол­ной и всецелой детерминированности человека, который, отказавшись от абсолютных ценнос­тей, попытавшись стать «как боги», превратил­ся в жалкую марионетку, управляемую унасле­дованными от родителей, навязанными ему с детства и укрепленными в юности эго-влечениями.

На самом деле концентрированный образ современного человека — это наркоман, кото­рый из стремления к свободе попал в ситуацию абсолютной зависимости и полной личностной деградации.

Детерминированность, несвобода человека в современном обществе настолько велика, что, кажется, практически ни один поступок не со­вершается как следствие свободного выбора. С другой стороны, эта же детерминированность становится основным личностным показателем для современного человека. Личность для него фактически полностью заменилась «имиджем», внешним образом, набором поведенческих сте­реотипов. Почти невозможным оказывается до­копаться до непосредственно личности, скрытой под слоем нанесенного поверх «макияжа».

Даже если говорить о сугубо внешних аспек­тах проблемы... Ну, например, современность донельзя ценит внешнюю индивидуальность, не­ординарность. И в то же время редко встретишь на улице женщину без косметики. Большинство как женщин, так и мужчин стремится подогнать себя под «эталон красоты» (а если этого не делают, так только от недостатка времени или денег), носят модную одежду (что такое мода, как не вид уравниловки?), навешивают на себя раз­нообразные украшения.

Что уж говорить о внутренней индивидуаль­ности, которая все больше сводится к объему знаний и навыков, дурному характеру и силе воли.

Дифференцирующими признаками личности становятся профессия, образование, манера оде­ваться, круг интересов, социальное происхожде­ние, наличие или отсутствие определенных ма­териальных благ, способ проведения досуга.

Интересно было бы устроить научный экс­перимент и поселить современного человека на необитаемый остров. Что с ним станется в ре­зультате? Чем он сумеет заполнить образовав­шийся вакуум? Ведь самое страшное наказание, которое можно придумать для современного че­ловека, — это оставить его наедине с собой. Выясняется, что для всех нас одиночество, жизнь с собой невыносимы. Нам нестерпимо скучно и плохо находиться в собственной компании. По­тому что на самом деле видеть в себе личность мы не умеем, и любить себя мы не умеем, и уважать себя тоже не умеем. А любим мы ис­ключительно деньги, признание, славу, секс, нар­котики, компьютер и собственную работу.

Наверное, весь трагизм XX века заключает­ся в том, что его обитатель, достигнув высшей степени внешней свободы, полного признания собственной личности, вдруг обнаружил, что яв­ляется бездумной пешкой в чужой игре, дере­вянной фигуркой, послушной умелому игроку (кстати, этот художественный образ не раз обыг­рывал ся в произведениях искусства).

Так что же все-таки играет нами? Впрочем, вопрос не в этом, потому что понятно и «что», и «как», и «зачем». Вопрос в том, почему мы позволяем это делать. Почему мы не стремимся вырваться из порочного круга, а, напротив, все глубже увязаем в трясине собственного безво­лия? Почему человек, этот венец творения, это прекрасное, непревзойденное в своем царствен­ном величии существо, позволяет делать из себя марионетку? Почему, восстав в своей гордыне на Бога, не захотев подчиниться Ему, человек с радостью отдает себя во власть какому-нибудь наркотику? И, к сожалению, ответ на эти вопро­сы никак не находится. Человек с потрясающим упорством продолжает твердить, что героину под­чиниться — это еще ладно, но Богу — ни за что.

Человек возводит свою гордость на пьедес­тал и добровольно служит ей, отказываясь ради нее от своей личности, от всего, что ему дорого. Он проповедует свободный секс, потому что не­дели не может провести без радостей блуда. Он зарабатывает и крадет деньги, отдает им жизнь, здоровье, жертвует ради них всем. Он пестует свою «непримиримость со злом», потакает сво­ей гневливости, услуживает своей раздражитель­ности. Он ежедневно вносит мзду в мошну печа­ли, гордо называя себя добропорядочным и ответственным. Он, как гостеприимный хозяин, наслаждается обществом уныния, а потом по первой его команде бежит из дома. Он, как дрессированная собачка, встает на задние лап­ки, пляшет под дудочку тщеславия, чтобы кто-нибудь из публики кинул ему кусочек сахара, а потом преданно лижет руку благодетелю.

И так, словно фигурка в компьютерной игре, мы выполняем команды, посылаемые с клавиа­туры, действуем по заложенной программе: на­клонился, взял предмет, направо, еще раз на­право. А самое смешное, мы полностью увере­ны, что действуем сами, что это нашей личности захотелось пойти направо, накричать на ближ­него, переспать с «дальним» и украсть у одино­кой старушки последний рубль. Мы говорим: «Это моя личность. Я вот такой. Я свободен от ваших предрассудков. Я сам хозяин своей жизни».

Мы, как какой-нибудь упрямый подросток, приходим к Отцу Небесному и гордо восклица­ем: «Я свободен. Я самостоятельный человек, и Ты не диктуй мне, что делать. Я могу выключить Тебя из своей жизни как телевизор или компью­тер, и Ты меня не увидишь, не услышишь, не найдешь». А Отец плачет, потому что Он-то всегда видит, зовет, и непрестанно ждет своих блудных детей.

 

Список рекомендуемой литературы:

Пестов Н. Е. Современная практика православно­го благочестия. — СПб.: Сатисъ, 1999. В 2 тт.

Свт. Игнатий Брянчанинов. Собрание сочинений. В 7 тт. — М.: Правило веры, 1993. — 1 —4 тт.

Свт. Феофан Затворник. Путь ко спасению. — М., 1994. — 347 с.

Свт. Феофан Затворник. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться. — М.: Правило веры, 1996.

Свт. Феофан Затворник. Начертание христи­анского нравоучения. — М.: Правило веры, 1998. — 526 с.

Протоиерей Владислав (Свешников). Очерки хри­стианской этики. — М.: Паломник, 2000. — 624 с.

Архимандрит Иустин (Попович). О первородном грехе. — Пермь, 1999. — 80 с.

Фудель С. Путь отцов. — М.: Сретенский м-рь, 1997. — 432 с.

О. Александр (Ельчанинов). — Записи. — М.: Сов. Россия, 1992. — 208 с.

Невидимая брань. — М.: Правило веры, 1996. — 448 с.

Прп. Силуан Афонский (жизнеописание и творе­ния). — М.: Афонское подворье, 1998. — 464 с.

Схиигумен Савва. Плоды истинного покаяния. — М.: Лествица, 1999. — 128 с.

Схиигумен Савва. Опыт построения христианского миросозерцания. Путь совершенной радости. — Пермь, 1998. — 88 с.

Льюис К. С. Письма Баламута. — М.: Гнозис, 1992.

Митр. Антоний (Сурожский). О встрече. — Клин: Христианская жизнь, 1999. — 256 с.

Архиепископ Иоанн Сан-Францисский. Апокалип­сис мелкого греха. — СПб., 1997. — 144 с.

Задняя обложка книги

 

Ссылки

[1] Шекспир. Мера за меру.

[2] См. «Православно-догматическое богословие» митр. Макария Московского.

[3] См.: Свт. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. Книга 2, гл. 12.

[4] Свт. Игнатий (Брянчанинов). Слово о человеке.

[5] Митрополит Московский Макарий. Православно-догматическое богословие. Т. 1, пар. 90.

[6] Архим. Лазарь (Абашидзе). Грех Адамов, М. 2001.

[7] Прп. Симеон Новый Богослов. Творения, т. 1. Слово 37.

[8] Беседы (Омилии) св. Григория Паламы. Ч. 1.

[9] Свщ. Павел Флоренский. Столп и утверждение истины. Письмо седьмое: грех.

[10] См. вышеуказ соч.

[11] См.: Свт. Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения. М., Лепта, 2003. С. 196-248.

[12] См.: СМ. Зарин. Аскетизм по православно-христианскому учению. С. 621.

[13] Св. Григорий Нисский. Творения. Ч. 8.

[14] См., например: Эткинд А. Эрос Невозможного: история психоанализа в России. СПб., 1903. 464 с; Нолл Р. Тайная жизнь Карла Юнга. М., 1998. 430 с.

[15] См.: Свт. Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения, Ч. 1.

[16] Прп. Нил Сорский. Устав о скитской жизни. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1991.

[17] См. прп. Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. М., 1993.

[18] Подробнее об устроении души и ее связи с телом см. в 4-й части «Путь ко спасению».

[19] См. Свщ. Андрей Лоргус. Православная антропология. М, 2003.

[20] Прп. Максим Исповедник. Книга 1. С. 168.

[21] Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение право­славной веры. Гл. 22 (36).

[22] См. Зарин СМ. Аскетизм по православно-христианскому учению. М., 1996. С. 258—267.

[23] См. Макария Египетского, Исаака Сириянина,Дорофея и т.д.

[24] См. Об удовольствиях// Св. Немезий Эмесский. О природе человека. М., 1998.

[25] Там же.

[26] Г. Михайлов. Наша душа. Онтология психической реальности.

[27] Сластолюбец — человек, удовлетворяющий свою чувственность.

[28] См., например, у прп. Иоанна Кассиана Рим­лянина.

[29] Свщ. Александр Краснов. Духовные беседы и наставления старца Антония. Без вых. данных. С. 72— 73.

[30] «Добротолюбие» (в ориг. «Филокалия») — собрание писаний подвижников и аскетов Православной Церкви, переведенное с греческого языка и отредак­тированное свт. Феофаном Затворником. Существует и вариант на ц.-сл. языке.

[31] См. прп. Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. С.50-63.

[32] Древний патерик.

[33] Аскетические опыты. Том I.

[34] См. «Толковый словарь» В. Даля.

[35] См. : Свт. Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения. М., 1998. С. 282.

[36] Прот. Евгений Попов. Нравственное богословие для мирян. Репринт. 1994. С. 541—618.

[37] К.С. Льюис. Письма Баламута.

[38] См.: «Основы социалььной концепции РПЦ, XII.7 .» принятые в 2000 г. на юбилейном Архиерейском соборе.

[39] О. Вейнингер. Пол и характер. М.,1992. С. 248

[40] Э. Фукс. Иллюстрированная история нравов. Т. 3. Буржуазный век. М, 1994. С. 165.

[41] См. К.С. Льюис. Письма к Баламуту. Письмо 20.

[42] См. «Основы социальной концепции РПЦ».

[43] Прекрасно объясняется весь вред для детских душ подобных игрищ в увлекательной сказочной повести Ю.Н. Вознесенской «Юлианна, или Опасные игры».

[44] Об этой страсти смотри подробнее в части 4, в главе «Крайнее самолюбие или нарциссизм».

[45] Цит. по журналу «Girl». 2005, сентябрь. С. 20.

[46] См. «Основы социальной концепции РПЦ», XII.9.

[47] Цит. по: Алла Добросоцких. По следам Барна­ульского чуда. 2-е изд. М.: Даниловский благовестник, 2004. С. 177.

[48] Прот. Димитрий Смирнов. Проповедь в Неделю О блудном сыне.

[49] См. К. С. Льюис. Просто христианство.

[50] По словарю В.И. Даля, алчность — от алкать: голодать, томиться голодом, сильно хотеть, жаждать чего-либо, стремиться силою воли.. Алчность — ненасытность, жадность.

[51] Там же. Стяжательство — от стяжать или стягать: снискивать, приобретать, добывать. Стяжание — имущество, богатство, собственность.

[52] Там же. Корыстолюбие — любовь к богатству от корысть: нажива, барыш, выгода, богатство; страсть к приобретению, жадность к деньгам.

[53] Там же. Мзда — награда или возмездие, плата, вознаграждение, добыча. В узком смысле, мздоимство есть взятничество, в более широком — искание наград, выгод и подарков.

[54] А.С. Пушкин. Скупой рыцарь.

[55] Авва Евагрий. Творения. М.,1994.

[56] В. Пелевин. «Generation«П».

[57] В. Пелевин. «Generation«П».

[58] См. об этом замечательный труд русского фило­софа И. Ильина «О сопротивлении злу силою».

[59] И.А. Ильин. Я вглядываюсь в жизнь. М., 2003. С. 208-210.

[60] Древний патерик.

[61] О самоубийствах.//В.В. Розанов. Террор против русского национализма. М, 2005. С. 334—347.

[62] Максим Горький о самоубийствах.//В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М., 1996. С. 594-596.

[63] Максим Горький о самоубийствах.//В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М., 1996. С. 594-596.

[64] Кошунить, или кощунствовать означает насме­хаться над священными предметами, отзываться о них с презрением, бранно, пошло. Синонимы: поругать, осквернять, буесловить, суесловить.

[65] Труд в его психическом и воспитательном значе­нии.// К.Д. Ушинский. Проблемы педагогики. М., 2002. С166

[66] Труд в его психическом и воспитательном значе­нии.// КД. Ушинский. Проблемы педагогики. М., 2002. С. 166.

[67] Торнтон Уайлдер. День восьмой.

[68] Архим. Агапит. Жизнеописание иеросхимонаха Амвросия. Ч. 1. М., 1900. С. 103.

[69] Е. Ш в а р ц. Золушка.

[70] Милан Кундера. Невыносимая легкость бытия.

[71] Милан Кундера. Невыносимая легкость бытия.

[72] Милан Кундера. Невыносимая легкость бытия.

[73] Там же.

[74] А.С. Пушкин. Моцарт и Сальери.

[75] Прп. авва Дорофей. Поучения.

[76] Достоевский и его христианское миропонимание// Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994. 432 с.

[77] Пушкин А.С. Евгений Онегин. Гл. 2. Стрф. 14.

[78] Достоевский и его христианское миропонима­ние// Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994. 432 с. С. 144.

[79] Авторский сценарий создан по мотивам романа А. и Б. Стругацких «Пикник на обочине».

[80] Свщ. Александр Краснов. Духовные беседы и наставления старца Антония. Без вых. данных. С. 122.

[81] См. проф. С. Троицкий. Христианская филосо­фия брака.

[82] См. книгу прот. Николая Балашова «И сотворил Бог мужчину и женщину. Комментарии к социальной концепции Русской Православной Церкви». М, 2001.

[83] См. «Основы социальной концепции РПЦ».

[84] Основы социальной концепции Русской Право­славной Церкви. XII.2

[85] Евгений Шварц. Обыкновенное чудо.

[86] Именно так именуют переживания, связанные со старостью, вежливые психологи.

[87] См.: Лавров А.С. Колдовство и религия в Рос­сии. 1700-1740 гг. М., 2000. С. 341-423.

[88] См., например: Царь Иван Васильевич: грозный или святой? Сб. статей. М., 2003; Искушения наших дней. Сб. статей. М., 2003.

[89] «Камо грядеши». № 2 (22), 2003 г.

[90] При написании этой главы мы воспользовались замечательным трудом О. Николаевой «Православие и свобода», М.,2002.

[91] Прп. Максим Исповедник. Творения: В 2 кн. М.,1993. Кн. 2. С. 104.

[92] Лосский В.Н. Догматическое богословие 

[93] См. О. Николаева; С. 252.

[94] Архиеп. Иоанн Сан-Францисский (Шаховской). Апокалипсис мелкого греха. С. 100

[95] Роберт Пирсиг. Дзен и искусство ухода за мото­циклом.

[96] Маккена Т. Пища богов М. 1995, стр.278

[97] Маккена Т. Пища богов М. 1995, стр.278

[98] Теренс Маккена, С. 279.

[99] Там же.

[100] Баландин Рудольф. Наркоцивилизация. — М., 2003. С.393-394.

[101] Краснов Александр, свщ. Духовные беседы и наставления старца Антония. С. 58—59.

Содержание