Они бросили «пежо» возле супермаркета и пересели в серебристый «ауди», стоявший в десяти шагах. Накрапывал дождик. Центр города сверкал яркой радугой неона.

Луиза разглядывала себя в ручное зеркальце: короткие черные волосы, ярко-красные губы, длинные нейлоновые ресницы. Лет тридцать – больше дать нельзя. На ней был жакет из белой замши, красная юбка с разрезом чуть ли не до пояса – ну да, у нее до сих пор по-девичьи стройные ноги и красивые продолговатые коленки.

Стефани по-мужски лихо вела машину. Впрочем, Луизе казалось, что за рулем не ее школьная подруга, а молодой красивый незнакомец. Это она подобрала Стефани парик и рубашку фасона а ля-лорд Байрон.

– Сейчас мы заедем за одной милашкой, которая с удовольствием составит нам компанию, – говорила Стефани, сворачивая в темную аллею. – Настоящая Афродита Каллипига. Да ты сама в этом убедишься.

Едва машина остановилась возле многоквартирного дома, как из освещенного подъезда выпорхнуло длинноногое создание в прозрачном дождевике с капюшоном.

– Привет, Фа, – сказала Стефани, когда девушка очутилась на заднем сиденье «ауди»: – Это Лулу, моя подруга. Едем в «Сфинкс».

Машина вынырнула на освещенную улицу, и Луиза разглядела в зеркальце заднего обзора симпатичную, искусно накрашенную мордашку в обрамлении длинных прямых волос темно-пепельного цвета. Этой Фа было лет двадцать. Она производила впечатление девушки из хорошей семьи, отметила мысленно Луиза.

Вход в «Сфинкс», заведение, расположенное в прибрежной зоне города, – Луиза явственно ощущала свежий запах моря – был тускло освещен одним-единственным фонарем в виде большого оранжевого шара. Их провели в полутемную комнату, где полукругом были расположены кресла, возле сцены, отделенной от зрительного зала толстым прозрачным стеклом. На ней стояла кадка с раскидистой пальмой, цветущий куст гибискуса и лежал пушистый ковер, напоминающий хорошо ухоженную лужайку.

Фа хихикнула, с удовольствием потирая руки.

– Руди говорит, Уош сегодня в ударе, – сказала Стефани, наклонив голову к Фа. – Даже пришлось выпустить его в сад, чтобы он не поломал мебель. Лулу, я не буду тебе ничего рассказывать. Увидишь все своими глазами.

Луиза огляделась. Кроме них, в зале было человек семь, судя по внешнему виду, люди из общества. У одного мужчины, заметила Луиза, были накрашены губы, а длинные черные волосы заплетены в мелкие косички. Его спутница, девушка в длинном белом платье с черными геометрическими фигурами на груди и широким бархатным поясом показалась ей настоящей кинозвездой.

Сцена вдруг ярко осветилась. На нее вышла девушка в короткой белой тунике и с венком на голове. Заиграла негромкая музыка – это было «Болеро» Равеля. Девушка села на ковер, вытянула ноги, подставив лицо воображаемому солнцу. Потом легла, подняла ноги и стала болтать ими в воздухе в такт набирающей обороты музыке.

Из-за куста гибискуса появилась большая человекоподобная обезьяна. Луиза определила это по физиономии, но в то же время ее одолевали сомнения: уж очень человеческой была манера ее поведения. Нет, все-таки обезьяна, решила в конце концов Луиза – передние конечности чуть ли не до пола, темные очки с трудом держатся на приплюснутом с вывернутыми ноздрями носу, вместо губ – длинные узкие полоски. На обезьяне был лохматый черный парик с маленькими рожками на макушке. На теле ни волоска. Настоящий фавн, только вместо копыт черные сандалии.

По залу прокатилась волна возбуждения. Музыка играла все громче. Фавн приблизился к беззаботно валявшейся на травке нимфе, наклонился, схватил ее за лодыжки и поднял в воздух. Туника слетела, обнажив трусики в форме фигового листа.

– Давай, Уош, приступай к делу! – услышала Луиза возбужденный женский голос из зала. Она повернула голову. Кричала девушка в платье с геометрическими фигурами на груди.

– Нет, ты ее сперва заведи! – возразил не менее возбужденный баритон. – Ты же настоящий мужчина, Уош!

Уош широко развел ноги девушки, и Луизе в какой-то момент показалось, что он собирается разорвать ее тело надвое. Она невольно вскрикнула и тут же почувствовала, как в ней пробуждается желание. Она представила себя на сцене во власти этого страшного зверя.

А тот поднял девушку еще выше. Ее вагина оказалась на уровне шеи обезьяны. Луиза затаила дыхание. Горилла высунула длинный красный язык.

Свет на сцене погас, и зрительный зал погрузился во мрак, лишь мерцали красные ромбы неона над выходом.

В зале началось нечто невообразимое. Кто-то стонал. Какая-то женщина монотонно твердила:

– Fuck you, fuck you, fuck you…

– Заткнитесь! – раздался срывающийся на фальцет мужской голос. – Вы мешаете ему сосредоточиться.

Сцена вспыхнула мягким приглушенным светом. Уош уже не держал девушку за ноги. Луиза обратила внимание на его фаллос – он был невероятных размеров и стоял не перпендикулярно, а под углом кверху. Обезьяна, гримасничая, ожесточенно массировала его. Если бы Луиза не почувствовала приближения оргазма, она бы расхохоталась.

Когда Уош схватил нимфу за талию и посадил с размаху на свой чудо-фаллос, зал слился в чувственном реве. Луиза чуть не потеряла сознание. Девушка обхватила туловище обезьяны ногами. Огромные ручищи Уоша впились в ее покрасневшие ягодицы.

– На куннилингус Руди сегодня не решился, – услышала Луиза шепот Стефани. – Это могло бы кончиться бедой.

Между тем девушка ерзала все быстрей и быстрей, в конце концов попав в ритм «Болеро». Вдруг она перегнулась назад так, что волосы коснулись пола. Горилла стиснула ее талию.

Луизе казалось, она видит, как фаллос Уоша двигается в вагине девушки. Она поняла, что взорвется, если сию же минуту не…

Луиза вскочила и бросилась к сцене. Но ее опередили. Это был тот самый мужчина с длинными черными косичками и накрашенными губами. Они столкнулись, и Луиза очутилась в его объятьях. От мужчины пахло «Паломой Пикассо». У него под пиджаком оказались довольно большие упругие груди.

– У тебя намокла «киска», – сказал «мужчина», засунув руку между ног Луизе. – У меня тоже. Попробуй. – Ее рука каким-то образом очутилась в его штанах. – Ущипни меня посильней, – попросил мужчина.

Луиза повиновалась, но пальцы были слабые и плохо слушались. «Мужчина» взвизгнул. Луиза посмотрела на сцену.

Девушка теперь стояла на четвереньках, и Уош от души обрабатывал ее. Эта поза, очевидно, была для него особенно приятной – он издавал странные, похожие на плач младенца звуки, которые, должно быть, выражали крайнюю степень удовольствия.

– Я буду там послезавтра. Приходи, – сказал «мужчина», кивая в сторону сцены, и ущипнул Луизу за задницу. – Надеюсь, Уош не подкачает. Сильвии повезло – сегодня наш зверюга в ударе.

И тут до Луизы дошло, что в происходящем на сцене шоу участвуют сами зрители. Она, очевидно, тоже может стать его участницей. При этой мысли у нее подкосились колени, и если бы не «мужчина» с косичками, подхвативший ее под мышки, она бы рухнула на пол.

– Ты здесь в первый раз? – догадался «мужчина». – В первый раз это может показаться отталкивающим.

– Вовсе нет, – возразила Луиза. – Это то, о чем втайне мечтает каждая женщина.

Свет на сцене погас. На стенах вспыхнули светильники. Зрители пребывали в каком-то оцепенении. Кроме Стефании и, пожалуй, Фа, – они оживленно болтали вполголоса.

– А ты была там? – спросила Луиза у подруги, когда они садились в машину.

Стефани усмехнулась.

– Куда мне – я же старая дева. К тому же очень жадная. Той энергии, что отдала сегодня Сильвия, мне бы хватило на хорошую новеллу. Роль наблюдателя мне нравится больше. Едем в «Версаль», – предложила она. – Там только начинают.

Луиза молчала, снова и снова восстанавливая в памяти только что пережитые ощущения, чрезвычайно острые, хоть сидела она в зрительном зале. Она вдруг поняла, что, несмотря, на любовников, которых у нее было не так уж и мало, она вела до скучного пристойный и даже консервативный образ жизни. Интим вдвоем и в уединении давно и безнадежно устарел. Человечество нашло более сильный и возбуждающий способ услаждения плоти – групповой экстаз. То, что вовсю, и открыто практиковали язычники и на что на долгие годы наложила табу христианская мораль.

Рассуждения Стефании прозвучали как ответ на ее мысли.

– Человеку нельзя запрещать делать то, что он хочет. Тот, кто не умеет сублимировать сексуальную энергию, должен от нее освобождаться, не причиняя вреда окружающим. Запрет порождает маниакальные страсти. Войны и революции, как правило, затевались людьми, у которых были сексуальные проблемы. Наполеон, Гитлер, Ленин… То, что ты сейчас видела, я считаю одним из самых безобидных способов обезвреживания взрывчатки, заложенной в каждом из нас. Правда, у Руди будут крупные неприятности, если фараоны скумекают, для каких целей он посадил себе на шею этого лодыря и обжору Уошингтона Африканского.

Когда они остановились перед заведением с большой, светящейся сиреневым вывеской «Бар-ресторан «Уютный Версаль», Стефани достала из бардачка большие очки в тонкой пластмассовой оправе и повязала шею красным шелковым шарфом. Ее лицо преобразилось, но, как невольно отметила Луиза, очки и шарф здесь были ни при чем – оно изменилось изнутри. Перед ней теперь была очаровательная молодая женщина, одетая в ностальгической манере золотого века романтики.

Они очутились в просторном помещении, где стояло столиков пятнадцать, не больше. Луизе бросилось в глаза обилие цветов – это все были нежные, хрупкие орхидеи всевозможных видов и оттенков.

Метрдотель в черном вельветовом костюме провел их к столику. На нем, как и на остальных, горели три тонкие белые свечки в изящном подсвечнике и стояла большая орхидея под куполом из тонкой пластмассы.

Теперь, наконец, Луиза смогла как следует рассмотреть Фа. Девушка сидела напротив, задумчиво положив подбородок на переплетенные руки. У нее были довольно правильные черты лица и широкие скулы. «Что-то есть странное в ее лице, – подумала Луиза. – Хотя хороша. Очень».

Принесли коктейли. В большом пузатом бокале со светло-желтой прозрачной жидкостью плавали лепестки орхидеи. Луиза сделала большой глоток и откинулась на спинку кресла. Она вдруг почувствовала себя необычайно легко.

Подали блюдо с салатом из тропических фруктов, тоже украшенное цветком орхидеи. Луиза обратила внимание, что за соседними столиками едят и пьют то же самое. Это ее удивило. В чем она и призналась подруге.

– Расслабься и ешь и пей все что подают. Здесь знают в этом толк. Своеобразный ритуал для посвященных. Сегодня ты одна из нас, – сказала Стефани.

Фа внезапно встала и начала крутить бедрами. Она делала это как профессиональная танцовщица. К ней тут же приблизился красивый высокий молодой человек. Музыка – это был добрый старый рок-н-ролл времен Луизиной юности – зазвучала громче.

Следующие полтора часа – а то, что прошло уже целых полтора часа, Луиза узнала потом от Стефани, ей казалось, что пролетело каких-нибудь пять минут, – Луиза, подхваченная вихрем музыки, вертела бедрами, задирала ноги, перегибалась, крутилась вокруг своей оси, как почти и все в зале. Она вернулась на свое место обессиленная, но очищенная и умиротворенная. Стефани, пребывавшая в стороне от происходящего, сказала:

– Это тоже своего рода оргия, верно? Но, мне кажется, рок-н-ролл изобрели люди, восхищающиеся человеческим телом. Его смело можно назвать гимном нового Ренессанса.

– Но как ты смогла, усидеть на месте? – недоумевала Луиза. – Боишься расплескать сосуд со своей драгоценной энергией?

– Не в том дело, – задумчиво сказала Стефани. – Я начинаю новый роман. Когда я пишу, мне необходимо забыть о том, что у меня есть тело.

И следующую ночь они посвятили посещению заведений подобного рода. В одном из них лев вылизывал обнаженную женщину с ног до головы, уделяя особое внимание ее интимным местам, в другом – змея, обернувшись вокруг талии молодой красивой мулатки, полулежавшей на ярко освещенном диване с широко расставленными ногами, несколько раз проникала в ее вагину своей головкой с беспрестанно шевелящимся раздвоенным язычком.

– Завтра меняем маршрут, – сказала Стефани, когда они уже на рассвете подъезжали к дому. – Этот город нравится мне тем, что здесь все делают с полной отдачей и всерьез. Не люблю полутонов. Обожаю ослепительно яркие краски.

В ресторане Сичилиано царила уютная домашняя атмосфера. Сюда приходили обедать семьями, влюбленные приглашали своих подруг, счастливые отцы в кругу друзей и родственников отмечали рождение ребенка. Сичилиано знал по именам своих завсегдатаев и для каждого находил веселую шутку либо теплое слово. Завидев Стефани, он сообщил, радостно улыбаясь:

– Сегодня к Chianty Classico Томмазино piccolo а-ля мексикана. Canellonni Пьетро делал под увертюры к операм Россини. Как обычно, Abbacchio е carciofi alla romana?

Юноша слегка смущался, но у него был замечательный голос – настоящий мягкий баритон. К тому же он был красив, как языческий бог. У его гитары, казалось, было два десятка струн, а у него самого столько же пальцев. Стефани пришла в восторг после первой же песни. Ее глаза заблестели, щеки покрылись румянцем.

– Где ты откопал это сокровище? – спросила она, когда Сичилиано подошел к их столику.

– О, это большой секрет. – Итальянец хитро ухмыльнулся. – Он напоминает мне нитку чудесного розового жемчуга, которую случайно обронили в пыль. Но Сичилиано не такой дурак, чтобы не разглядеть, что жемчуг не поддельный, а самый настоящий. О, Сичилиано – продувная итальянская бестия.

Он отошел, довольно мурлыкая себе под нос каватину Фигаро из «Севильского цирюльника».

К концу вечера Стефани удалилась на кухню кое о чем поговорить с Сичилиано.

…Томми приехал к ним на следующий день вскоре после полудня. К седлу его мопеда была привязана коробка со свежей пиццей и бутылкой отличной «марсалы». Женщины пили на веранде кофе. Стефани пригласила юношу к столу, и он не стал отказываться. Между ним и Фа завязалась оживленная беседа. Наметанный глаз Луизы безошибочно определил, что в жилах парня течет и черная кровь. Как ни странно, впервые в жизни ее не шокировало то обстоятельство, что она сидит за одним столом с цветным.

Томми провел у них в доме больше часа. Фа пошла его провожать. Когда молодые люди вышли, Стефани задумчиво сказала:

– Подчас Жизнь заимствует из моих романов самые невероятные сюжеты. Мне это чрезвычайно льстит. Однако посмотрим, как будут развиваться события.

Она встала и удалилась в павильон в саду, где она работала.

В тот вечер Фа повезла Луизу в ресторан Сичилиано.

Томми пел «Маргариту», когда они вошли в зал. Он не сводил взгляда с одного из столиков, за которым сидела молоденькая девушка в экзотическом наряде и тюрбане на голове и пожилые мужчина и женщина. Закончив петь, он встал перед девушкой на одно колено и, взяв ее руку в свои, нежно поцеловал.

Луиза поняла, что знает эту девушку. Через секунду она вспомнила и ее имя.

Перед ней была Элизабет Грамито-Риччи собственной персоной. Дочь женщины, разрушившей, как считала Луиза Маклерой, брак ее дочери Синтии с Бернардом Конуэем, и родная племянница этой стервы Сьюзен Тэлбот.

Она задохнулась от злости, но взяла себя в руки. «Никто не должен ничего знать, – говорила она себе. – Ни даже подозревать. Луиза Маклерой, только не упусти свой шанс».

Увидев Фа, Томми направился к их столику.

– Пошли, я познакомлю тебя с моей сестрой, – сказал он, поздоровавшись с женщинами. – Представляешь, у меня есть не только дедушка с бабушкой, но еще и сестра. Я такой счастливый!..

Когда Фа вернулась, Луиза заметила как бы небрежно:

– Ты в него влюбилась, и он в тебя, кажется, тоже. Эта девушка вам будет мешать. Сестры всегда ревнуют братьев.

Фа опустила глаза. Она была странной девушкой. В чем именно заключалась эта странность, Луиза пока не могла определить. Но порой ей хотелось, чтобы Фа прижалась к ней, поцеловала в губы и даже…

Луиза себя одергивала. Она относилась с брезгливостью к однополой любви.