Синтия блистала нездешней заокеанской красотой. Проведя в ее обществе хотя бы несколько минут, каждый начинал чувствовать свою обыденность, приземленность, а главное – и это особенно угнетающе действовало на психику – дремучую совковость.

Обычно она принимала посетителей лежа на широкой железной кровати с никелированными шишечками и керамическими фигурками херувимчиков. Это была антикварная вещь, приобретенная Мишей в качестве свадебного подарка. (В своей холостой жизни он спал на пружинном матраце без ножек. Теперь его бывшее ложе служило диваном для почетных гостей.)

Двери их однокомнатной квартиры на Малой Грузинской, можно сказать, не закрывались. О том, что здесь поселилась иностранка, сходу пронюхала вся богемная Москва, которая во все времена проявляла повышенный интерес к богеме западной. В данный момент интерес этот переживал настоящий бум – западная культура, идеология и вся остальная атрибутика цивилизованной жизни вышли наконец из подполья и представили перед восхищенным взором нашего интеллектуального соотечественника во всей своей красе.

Синтия лежала на антикварной кровати посреди комнаты, под перекрестными взглядами фотосинтий, взирающих на нее с четырех стен. В жизни она казалась еще загадочней своих фотодвойников, тем более что, случалось, за весь день она не произносила ни слова.

Ее приглашали на премьеры, вернисажи, презентации, демонстрации мод, банкеты по поводу и по случаю и так далее. Ее присутствие на мероприятиях подобного рода было своеобразным знаком качества данного события. Так же как отсутствие означало чуть ли не полный его провал. Коммерческим директором в их семье был Миша – Синтию не интересовала промежуточная инстанция, то есть деньги, тем более что ни о какой политэкономии она понятия не имела. Зато она обожала русскую старину, воплощенную в изделиях из драгметаллов и камней, свое восхитительное тело и, разумеется, меха. Что касается платьев и прочих более интимных предметов женского туалета, то она соглашалась надевать их только в порядке сделки. Молодой супруг быстро просек эту пикантную и вследствие чего очень выгодную особенность своей горячо любимой супруги, благо что от желающих провести несколько часов в постели с американкой не было отбоя. Многообещающий фотограф Миша превратился в еще более многообещающего коммерсанта, чей незаурядный талант смог проявиться лишь благодаря перестройке. Словом, их маленькая семья была обеспеченной, здоровой и дружной.

Как-то в отсутствие мужа в квартиру забрел мужчина, чья физиономия уже мелькала перед Синтией. Не снимая пальто, он направился к старенькому роялю-прямострунке возле окна, ударил обеими руками по серо-желтым клавишам и запел. У него был гнусавый дребезжащий голос, однако Синтия уловила в нем темперамент и страсть истинного самца, с которыми даже в России было не густо. Какое-то время она лежала в постели, слушая его и пытаясь разобраться в собственных ощущениях. (Она провела накануне довольно бурную ночь с каким-то художником-авангардистом и еще не успела как следует восстановить силы.) Организм явно потянуло на секс. Синтия выскользнула из постели и направилась в ванную – последнее время перед занятиями сексом она расчесывала щеткой волосы и натирала тело маслом авокадо. Через десять минут она вышла из ванной с серьезным лицом и в полной сексуальной готовности. И столкнулась в коридоре со своим гостем. В его руке тускло блеснуло дуло револьвера.

– Одевайся. Быстро и по-тихому, – скомандовал он по-английски.

– Я хочу заняться сексом. – Синтия попыталась пройти в комнату.

– Думаешь, я этого не хочу? – Мужчина сделал резкий выпад левой рукой, и Синтия ощутила у себя между ног жесткое и властное прикосновение его пальцев. – Я должен выполнить приказ, поняла?

– Нет, – сказала Синтия. – Сначала займемся сексом. Я не оденусь, пока ты меня не трахнешь.

Последнее слово она произнесла по-русски и совсем без акцента – оно было единственным в ее русскоязычном лексиконе. Она уже стояла возле кровати, когда мужчина крепко схватил ее за талию и одновременно засунул ей в вагину свой неимоверно большой и упругий член.

– Если пикнешь – выверну наизнанку всю начинку, – говорил он запыхавшимся голосом. – Черт, у тебя на самом деле не п… а настоящий капкан…

Через пять минут, когда все было закончено к общему удовольствию и Синтия надела на голое тело серебряные эластичные лосины и Мишину майку с американским флагом на груди, мужчина, тесня ее к двери и снимая с вешалки песцовую шубу, предупредил:

– В машине ко мне не приставай – этот Гера стукач.

– Но мне мало, – возразила Синтия, просовывая руки в рукава шубы. – Мне плохо, когда мало.

Мужчина издал стон и слегка подтолкнул ее коленкой под зад. Когда они спускались в лифте, он вдруг навалился на Синтию всем телом, прижал к стене и ущипнул за ягодицу.

– Больше нельзя, – сказал он, когда лифт остановился на первом этаже. – Я должен выполнить приказ.

Он распахнул заднюю дверцу серой «волги». Она села, за ней – он, и она оказалась зажатой между двумя мужчинами.

Это было восхитительное ощущение, Синтия наслаждалась им, пока они ехали по городу. Когда машина выехала за кольцевую дорогу, мужчины обменялись несколькими фразами. Синтия не поняла ни слова, но почувствовала, что разговор идет о ней. Машина остановилась, съехав на ведущий в березовый лес проселок, и Синтия поняла, что наступил звездный час ее сексуальной жизни.

…Из лесу они возвращались гуськом, и она все время оглядывалась на мужчину, замыкавшего их маленькую колонну – он был ее последним партнером и доставил самые незабываемые ощущения.

– Русские мужчины – это хорошо, – сказала она, преисполненная благодарности и восхищения. – Как замечательно, что Горбачев придумал перестройку.

– Заткнись, сука, – оборвал ее на едва понятном английском тот, кому Синтия адресовала эти слова. – Этому выродку скоро будет хана, и мы запульнем к вам десятка два наших игрушек. Рано радуетесь, буржуи недобитые…