На следующий день Ева (Эдвард называл ее на американский манер Ив) переселилась в роскошную квартиру с видом на Центральный парк, в которой поддерживали идеально сказочный порядок трое вышколенных слуг. Аристократическая роскошь подействовала на нее немного странно. Она лишь сказала:

– Когда-то я мечтала о такой квартирке.

И, как показалось Эдварду, горестно вздохнула.

Впрочем, ночью в постели она была весела и оживленна, обучая Эдварда, как она выразилась, «новым приемчикам любви». Он оказался прилежным учеником, хотя не все получилось у него сразу, – Ив пришлось изрядно попотеть, чтобы восстанавливать эрекцию его нетренированного пениса. Но пальчики этой белокурой бестии, как мысленно называл свою новую подружку Эдвард, были ловки и искусны, а ее небольшой ротик оказался неиссякаемым кладезем наслаждения. Ее очень позабавило, что Эдвард, как и большинство американцев послевоенных поколений, подвергся в младенчестве обрезанию.

– У меня был один знакомый еврейчик. Он просто мечтал отрастить крайнюю плоть, – с воодушевлением рассказывала Ив. – Он вешал на свою штуковину какие-то гирьки, и один раз… – Она хихикнула. – Ну да, один раз он как-то неудачно сел… Знаешь, его шомпол здорово распух. Мне очень нравилось, а он говорил, что ему больно. Хороший был мальчик.

Подобные истории, а Ив рассказывала их беспрестанно, Эдварда сильно возбуждали. Он представил свою подружку в объятьях этого еврея и почувствовал, как твердеет его собственный член.

– Ты очень сексуальный типчик, – сказала как-то Ив. – Интересно, почему ты так долго держал свой инструмент в футляре? Еще чуть-чуть, и он бы у тебя заржавел и превратился бы в металлолом.

– Ты появилась вовремя, милая.

– Скажи спасибо своему папочке. – Она хохотала и колотила пятками по постели. – Мне жутко хотелось его совратить. Понимаешь, это был вопрос моей девичьей чести. К каким ухищрениям я только не прибегала… – Она залихватски шмыгнула носом и уселась верхом на грудь Эдварду. В лицо ему пахнуло влажным жаром ее вагины. – Помню, мы как-то валялись на пляже в Гонолулу. Это был пляж нудистов, но твой папочка купил себе узенькие плавки телесного цвета. Там было столько соблазнительных совершенно голых женщин. Он разрешал мне баловаться с ними, когда узнал, что я не прочь полакомиться их аппетитным телом. Но я там не больно этим увлекалась – я все думала и думала, как заставить твоего папочку трахнуть меня. Так вот, там, на пляже, я взяла и села с размаху ему на лицо и стала ерзать по нему. Вот так. – Она пересела Эдварду на лицо и, поерзав, вернулась на прежнее место. – Как ты думаешь, что он сделал?

– Понятия не имею, – пробормотал Эдвард, чувствуя, что заводится.

– Он взял меня за ягодицы, приподнял над собой и опустил на песок. А сам встал и вытер лицо платком.

– Вероятно, он импотент, – предположил Эдвард, живо представляя эту сцену и с каждой секундой возбуждаясь все больше.

– О нет, мой мальчик, ты глубоко заблуждаешься… – Она шутливо погрозила ему пальчиком, завела обе руки за спину, взяла в ладони его член и стала массировать вверх-вниз. – Я заметила: его плавки чуть не лопнули. И он заметил, что я это видела. Он не хотел меня обижать – твой папуля в этом смысле очень щепетильный чувак, – вот и придумал эту свою версию насчет того, что нет у него никакого права куда-то там вторгаться. Он, кажется, говорил тебе об этом?

– Да, – выдавил из себя Эдвард. – Пожалуйста, не так сильно, иначе я сейчас… – Он застонал и закатил глаза.

Ив в мгновение ока переместилась вниз, захватив его фаллос в тугие объятья своей горячей вагины. Сеанс любви на этот раз длился дольше обычного. Наконец тело Эдварда сотрясли конвульсии, и он, извергнув семя, в изнеможении откинулся на подушку.

– Молодец, my Teddy bear, – прошептала Ив. – Ты становишься суперменом в сексе.

– Просто я наверстываю упущенное, – отозвался Эдвард, поглаживая тугие ягодицы Ив. – Знаешь, я сейчас подумал о том, что у моего отца странные и даже старомодные представления о взаимоотношении полов.

– Именно это мне в нем и понравилось, – заметила Ив. – Среди сверстников я не встречала ничего подобного. Правда, я жила в той дремучей больной стране. Как-то, помню, мне встретился парень… – Ив перевернулась на спину и продолжала, словно беседуя сама с собой: – Я тогда была совсем девчонкой и пережила нечто вроде шока. Я тоже верила в любовь или думала, что верю, а меня, как говорят у нас в Совковии, с удовольствием повозили фейсом об тейбл. Этот парень спас меня от чего-то нехорошего – я на самом деле в то время могла отмочить все что угодно. Разумеется, с собой бы я ничего не сделала – это исключено. Я могла кое-кого отравить, плеснуть в лицо серной кислотой и так далее. Тот парень предложил мне свое покровительство и дружбу. Он смотрел на меня как на женщину – уж что-что, а в этих вещах я кумекаю, но даже не подумал завести со мной романчик. Понимаешь, я видела, как он борется с собой, как ненавидит себя за то, что очень хочет меня. Черт, в конце концов я попросту взбесилась. Мы жили с ним вдвоем в каких-то развалинах, он топил печку, готовил еду. Придурок настоящий. Знаешь, что я сделала?

– Что? – с интересом спросил Эдвард, чувствуя, как снова оживает его член.

– Отомстила ему. Сбежала от него, оставив свой дневник. Разумеется, это была наивная девчоночья месть. Я вернулась домой, в Москву. Там у меня был муж-педрило, который все время трясся от страха, что его возьмут за жопу и посадят в конверт…

– Что-что? – не понял Эдвард. – Как это – в конверт?

Она рассмеялась.

– Ну да, вы, американцы, такие наивные. У вас не сажают в тюрьму за то, что кто-то засовывает свой собственный член не в ту дырку, в какую положено по советскому закону. Мой муженек жуть как боялся советской тюряги, и я служила ему прикрытием. Ну а я тоже слегка нашкодила и тоже побаивалась ментов, то есть полиции по-вашему.

– Что ты сделала? – спрашивал Эдвард, предвкушая возбуждающий в сексуальном плане рассказ.

Ив нахмурилась, но всего на секунду.

– Ладно, расскажу – ты сегодня заслужил, – изрекла она, поглаживая Эдварда по начинающему затвердевать пенису. – У меня был любовник, тоже актер. Как оказалось, и в жизни. Его старуха-жена была такой богатой, естественно, по нашим меркам. Пела в Большом, раскатывала по всему свету. Она мечтала заиметь ребеночка от своего Сашули, но сама уже давным-давно пережила климакс и вообще, подозреваю, годилась только на то, чтобы ее драили ручкой от метлы. А этот Сашуля трахал подряд всех баб. Меня тоже взял и трахнул, а я вообразила себе, что это и есть любовь. Ну да, я тогда из себя Джульетту изображала. Я сказала ему, что забеременела, – надеялась, наверное, что он уйдет от старухи и женится на мне. Но он еще тот орешек оказался. Представляешь, доложил обо всем своей старушенции, и та стала осыпать меня подарками. Она так хотела, чтобы я родила этого ребеночка и отдала им. Навсегда. Ну да, мне-то он совсем был ни к чему, и я бы от него все равно избавилась, но иногда я смотрела на свой безобразный живот и думала о том, что чем больше и безобразней он становится, тем щедрее делается старушка. Когда я родила, я тут же скумекала, что стоит мне отдать им младенца, и я на веки вечные лишусь покоя. Я к тому времени их так ненавидела…

– Странно с психологической точки зрения. Это опровергает теорию… – начал было Эдвард, но Ив его перебила:

– Катись в жопу со своими теориями. Вы, американцы, только тем и занимаетесь, что из всего выводите теории и закономерности. Сплошная математика, а не жизнь. Еще Некрасов, кажется, сказал: «То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть». Хотя ты наверняка не знаешь поэзии – в этой стране читают только рекламу и иногда заголовки книг.

– Ты не права, – попытался возразить Эдвард. – Наша нация одна из самых…

– Да ладно, я уже это слыхала. Вы патриоты, а мы устали ими быть. Так вот, я взяла и скормила этого ребеночка двум миленьким песикам.

Эдвард почувствовал, как его член буквально взмыл вверх, и это не ускользнуло от внимания Ив.

– Ты, я вижу, вполне нормальный парень, хоть иногда и плетешь всякую чушь, – сказала она.

– Ты его убила, а потом…

– Дурачок. – Ив истерично хохотнула. – Разве я похожа на людоедку? Просто я пару деньков не кормила этих милых песиков, а они без сырого мяса жить не могли. Тебе необходимо знать все-все подробности? – вдруг спросила она, наклоняясь к Эдварду.

– Да, – выдавил он и с натугой сглотнул слюну. – Расскажи мне все-все, как было. Это… это безумно интересно.

– Ха, а мы с тобой похожи даже больше, чем я думала, доктор Тэлбот, – заметила Ив. – Так вот, один придурок, которому я вдолбила в голову, что это его отпрыск, комсорг и вообще совок до кончиков ногтей, выкрал меня из роддома и спрятал на даче у своего друга, который в то время был в загранке. Он навещал меня почти каждый день, привозил продукты и сюсюкался с ребенком. И все уговаривал меня развестись с моим геем и стать его гейшей. Как-то на досуге я представила себе картинку из нашей будущей семейной жизни и поняла, что сыграю в ящик, если сделаю так, как он просит. Короче, план созрел в одночасье. А чтоб эти песики не слопали заодно и меня, я ушла прогуляться в лес. Но перед тем как уйти, открыла двери в комнату, где спал малыш. Ну и капнула в постельку сукровицы от мяса. Больше, видит Бог, не сделала ничего. Я гуляла в лесу часа четыре, если не больше, – читала вслух сонеты Петрарки, целые сцены из пьес Шекспира, стихи Лермонтова и прочую ерунду. Наконец, усекла каким-то десятым чувством: пора возвращаться. Я к тому времени жуть как проголодалась и замерзла. Когда я пришла, песики рвали окровавленную тряпочку. У них все еще были очень голодные глазки. И тут вдруг появился этот придурок. Я разыграла великолепную сцену в стиле Еврипида. Комсорг взвыл, разорвал на себе рубашку, схватил ружье и пристрелил песиков. Я думала, он свихнется, но он по-быстрому залил нутро водкой и захрапел прямо на полу. Он мерзкий тип. Я когда-то переспала с ним разик от тоски и горя, но в тот момент мне его бешено захотелось. Увы, у него между ног болталась настоящая мочалка, которую я не смогла превратить даже в гнилой огурец. Я, разумеется, смылась с этой дачки, а он поднял такой хиппеж… Мой супружник-педрило увез меня на курорт подальше от театра непредсказуемых действий. Но этот псих достал меня и там. Парень, про которого я рассказывала тебе вначале, оказался очень кстати. – Она замолчала, положила голову на живот Эдварда и, глядя куда-то в потолок, задумчиво произнесла: – Мне кажется, он из той же породы, что и твой папуля. Интересно, почему русские постоянно находятся в противоречии со своим так называемым внутренним «я»? И что такое – это «я»? Тэдди, а ты любишь страдать?

– Нет, – решительно сказал Эдвард. – Как можно любить страдать?

– Но они самым искренним образом это любят. Им кажется, они очищаются в страдании. От чего, спрашивается? Еще кое-кто из них считает, что плоть мешает духу достичь каких-то там высот. Мне тоже когда-то так казалось – начиталась я всяких книжек, к тому же в ту пору мое тело было совсем не тренированным и я не умела получать от него удовольствия. Но я-то думала, что стоит только полюбить и… Черт, какой же я была сентиментальной идиоткой. – Она резко приподняла голову и сказала, глядя в стену: – Но к таким, как они, так тянет. Почему, как ты считаешь?

У Эдварда на этот счет не оказалось никаких соображений. Он стонал и извивался от желания. Он стиснул груди Ив, но она грубо оттолкнула его.

– Наверное, потому, – медленно начала она, – что им известно что-то такое, чего не знаем мы. Тот парень, мне кажется, любил кого-то. Он никогда об этом не говорил, но я догадывалась. Эта женщина всегда была перед его глазами. Разумеется, он выдумал ее, как в свое время Петрарка выдумал Лауру. Это была его мечта. И он оставался ей верен. Боже, как же мне хотелось отомстить ему за то, что он меня оттолкнул! И я подумала: пускай прочитает в дневнике про все эти мерзости, пускай окунется в них, измажется с ног до головы. Правда, я очень скоро поняла, что к таким, как он, не липнет никакая грязь. К этим чертовым романтикам. Твой папуля тоже из их породы. Проклятье, как же мне иногда хотелось, чтобы он меня трахнул.

Ив заколотила кулаками по кровати. Ее лицо исказила капризная гримаса.

Эдвард больше был не в силах терпеть. Он прижался грудью к ее спине, просунул под ягодицы ноги и резким движением заставил сесть на свой затвердевший, как кусок деревяшки, фаллос. Она расслабилась и отдалась ему.

На этот раз сеанс любви длился около часа.

Эдвард стал замечать, что потерял какой бы то ни было интерес к работе. Да, он все еще делал сложные операции, но это уже была не творческая работа, а ремесло. Так сказать, ловкость рук, которым лишь в критических ситуациях приходил на помощь разум.

В клинике это не осталось незамеченным. Как и то, что с недавних пор Эдвард, закончив рабочий день, сломя голову спешил домой.

Ив сказала ему однажды:

– У тебя такая куча денег. Какого черта тебе работать? Работают для того, чтоб иметь деньги. Разве не так?

Эдвард нахмурился.

– Да, но…

– Брось, – перебила его Ив. – Это все из той же сентиментальной оперы: призвание, наука, искусство, вдохновение и тэ дэ и тэ пэ. Сказки для пионеров или, как их у вас называют, бойскаутов.

– Мне кажется, я уже не смог бы жить без своей работы, – как-то неуверенно промямлил Эдвард.

– Ты правильно выразился – кажется. – Ив вертелась перед зеркалом, примеряя только что доставленное из магазина платье. Она почти каждый день покупала по платью и по нескольку пар туфель. Она сама смеялась над этой своей совковой привычкой покупать все впрок, но ничего с собой поделать не могла. – А мне кажется, нам следует провести медовый месяц в Европе. Я всегда мечтала посетить парижские магазины. Еще я хочу попасть в Ватикан и получить благословение папы римского.

– Зачем оно тебе? – удивился Эдвард. Он был католиком и даже изредка посещал мессы, но никогда не думал о Боге всерьез.

– Нужно, – упрямо заявила Ив. – Именно благословение, а вовсе не отпущение грехов, как ты можешь подумать. – Она сняла платье и швырнула его на пол, оставшись в узких трусиках и чулках с ажурной резинкой и маленькими красными бантиками по бокам. У нее уже начал обрисовываться живот, и Эдварда это обстоятельство ужасно возбуждало. – Я хочу, чтобы папа благословил мое прошлое. – Она хрипло рассмеялась. – Я буду всем рассказывать об этом. А когда попаду в Россию, обязательно расскажу Старковой и тому козлу, который трахает ее за деньги, квартиру, за то, чтобы сниматься в кино и играть в театре героев-любовников, а сам при этом говорит, что любит, как родную мать, и никогда не бросит. Тэд…

Она подошла, прижалась к нему, обвила руками за шею и затихла.

– Я хочу тебя, – прошептал он.

– Знаю. Малыш сегодня зашевелился, – прошептала Ив. – Это твой ребенок, Тэд. Пускай его сделал другой, но ты после этого столько раз орошал меня своей спермой… Она у меня уже в крови, а он питается этой кровью.

– Я знаю, – сказал Эдвард, увлекая Ив в сторону дивана.

– Почему ты не женился на мне до сих пор? – спросила она, поднимая на него свои большие серые глаза.

– Мне… мне как-то не приходило это в голову, – шептал Эдвард, продолжая пятиться в сторону большого кожаного дивана.

– Нет, я не хочу там – давай на ковре, – сказала она, подгибая колени. – Тэдди, я буду замечательной женой, и тебе не придется со мной скучать. Я тебе обещаю это торжественно и на полном серьезе, как выражаются в той Тмутаракани, откуда я, как выяснилось, очень даже по делу слиняла.

Ив Тэлбот благополучно разрешилась мальчиком, которого назвали Брюс Александр – оба имени придумала Ив. Она лежала в отдельной палате лучшей парижской клиники, окруженная букетами орхидей. Эдвард, как и все цивилизованные мужья, присутствовал при родах и сейчас чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Он бросил работу в клинике, и последние четыре месяца они путешествовали по Европе, останавливаясь в лучших отелях или же снимали виллы.

Ив вдруг протянула мужу руку и сказала:

– Дорогой, нам нельзя будет заниматься сексом целый месяц. Разумеется, я буду ласкать тебя всеми возможными и невозможными способами, но я не хочу, чтобы ты потерял форму. В Париже уйма мест, где можно хорошо потренироваться и набраться опыта. Ты обещаешь мне посетить хотя бы парочку из них?

– Я… я боюсь без тебя, – пробормотал Эдвард.

– Глупости, медвежонок. В этих заведениях работают очень опытные и ласковые женщины. Они обучат тебя тому, чего не знаю я.

– Но… существуют всякие болезни. Этот AIDS…

– Там заниматься сексом гораздо безопасней, чем с какой-нибудь коллегой по работе, которая ходит к гинекологу два раза в год, а то и реже. Там их проверяют чуть ли не каждый день.

– Послушай, Ив, мне что-то не хочется, – хныкал Эдвард. – Лучше я схожу в оперу или в Лувр.

– Дурачок. Туда мы сходим вместе, если захочется. Пользуйся случаем, пока твоя жена лежит в клинике.

– Ладно. Но только сегодня я… я чувствую себя не совсем в форме. Голова болит и…

– Маленький притворщик, – сказала Ив и погрозила мужу пальчиком. – Со мной этот номер не пройдет. Завтра я заставлю тебя рассказать все, что ты чувствовал. Причем в деталях. Если ты думаешь, что мне можно наплести кучу небылиц, ты очень ошибаешься, мой медвежонок. Поцелуй на прощание свою любимую женушку, и полный вперед. Только сперва проконсультируйся с нашим ночным портье Жоржем. Этот пройдоха наверняка знает, где пошикарней обслуживают. Передай ему от меня привет. – Она вздохнула. – Доктор Ксавье говорит, что моя вагина очень скоро станет такой же пластичной и чувствительной, как раньше. Но я, помню, читала где-то, что женщина, родившая второго ребенка, становится менее чувствительной и ей труднее достичь оргазма. Правда, в другой книжке пишут наоборот…

Она закрыла глаза и погрузилась в сон.

Эдвард тихонько встал и направился к двери. Ему не хотелось идти в публичный дом, но он не мог ослушаться Ив.

Маленький Брюс Ли – так звали его родители – был отдан в полное распоряжение кормилицы и няньки, хотя раза два в неделю Ив, нарядная, благоухающая дорогой косметикой и духами, заходила в детскую и, склонившись над колыбелькой, с самодовольной улыбкой вглядывалась в черты младенца. Она как будто пыталась что-то для себя решить и все никак не могла это сделать. Эдвард навещал ребенка несколько раз в день. Прислуга утверждала в один голос, что Брюс Ли – вылитый отец.

– Нет, все-таки это не папашкин сын, – сказала как-то Ив, когда мальчик открыл глаза и скривил свой беззубый ротик в похожей на улыбку гримасе. – И не Пашки Колодного. Черт побери, чей же тогда? – разговаривала она сама с собой по-русски. – Неужели папашкиного замполита? Бедный мальчик! У того типа харя похожа на гибрид свиньи с бульдогом. Сучок, правда, большой и крепкий, да только дураку достался. Ну-ка, покажи свой сучок. – Она отвернула одеяльце, отогнула подгузник. У мальчика был довольно длинный член, хотя Ив ни черта не смыслила в членах младенцев. Она подозвала кормилицу-итальянку и спросила у нее, что она думает по этому поводу. Женщина широко улыбнулась и сказала:

– Bene. – И тут же добавила: – Molto bene.

– Черт, скорее всего это работа замполита, – процедила сквозь зубы Ив. – Надо же: сунул, вынул, ущипнул за задницу и готов ребеночек. Ну и умелец факовый…

– Скукотища в Европе такая же, как и в Америке, – говорила Ив Эдварду, загорая на пляже нудистов в Сен-Тропезе. Она заметно пополнела за последнее время, а волосы теперь красила в медно-золотистый цвет – таковы были требования последней моды, а моду Ив уважала. – Эх, видели бы меня бывшие приятели и эта жопа Старкова со своим провинциальным трахалем. Как жаль, что они меня не видят, – сокрушалась она. – Нет, ну это просто такая обида! – Она повернулась на другой бок. – Они бы сдохли от зависти. Ну а бабье из театра, те бы просто… – У нее явно не хватало слов. – Только они, гады, ни за что не поверят, что муж у меня самый настоящий американский миллионер. Тэдди, а ты мог бы сделать себе удостоверение миллионера? Ты больше похож на официанта или конторского клерка. – Она перевернулась на спину и вздохнула. – Не житуха пошла, а стоячее болото: никто тебе не завидует, анонимок не строчит, не интригует и даже на хер не посылает. Я потолстела килограммов на десять. Нет, Тэдди, тут просто невозможно жить…

После обеда она спровадила мужа в казино, а сама спустилась в бар отеля. Вечер был душный. В воздухе пахло озоном и грозой.

Ив заказала фирменный коктейль и, потягивая пахнущее ванилью густое розовое пойло, разглядывала посетителей бара. В основном эта была молодежь. Парни показались ей хилыми и узкоплечими. Вообще французы и итальянцы, думала Ив, в постели берут своим мастерством, а не природными данными. А потому, сделала вывод она, не может быть среди них гениев секса. Американцы же довольно однообразны в любви. Что касается русских…

Ив вздохнула, отодвинула от себя коктейль и велела официанту принести on the Rocks.

Да, русских, по крайней мере многих из них, природа-мать одарила от души, размышляла Ив, закуривая сигарету и пытаясь «словить кайф». Вот только пользоваться своими приборами они, как правило, не умеют. Образно выражаясь, все еще работают по старинке – молотком и кувалдой, в то время как французы давным-давно овладели электронной техникой. Даже эти недоделанные американцы начинают постигать ее азы.

Затуманенный взгляд Ив упал на вошедшего в бар японца. Парень был невысок ростом, к тому же очкарик, зато под плавками у него явно кое-что было. Ив пока еще не приходилось иметь дело с японцами, что она считала пробелом в своем образовании. Японец поймал ее взгляд и сел на соседний табурет.

Она взмахнула рукой, и стакан с виски упал ему на колени.

– Пардон, мсье, – сказала она. – У меня в апартаментах навалом этой гадости. К тому же там работает кондиционер.

Она слезла с табурета и направилась к выходу в холл. Возле лифта оглянулась. Японец шел за ней.

– Херато, – сказал он. – Мадам говорит по-английски?

– О, да. Замечательное у тебя имя, но ты вряд ли способен это оценить.

– Pardon? – осклабился японец.

– Я сказала, у нас в Штатах нет таких сексапильных парней.

Они вошли в ярко освещенный лифт.

Японец смотрел на Ив в зеркало. Его взгляд почему-то не спускался ниже ее грудей, и Ив это заинтриговало.

На каком-то этаже в лифт вошла девица в шортах и узенькой прозрачной маечке, за которой скрывались провисшие недоразвитые груди. Японец протянул руку, взял девицу за запястье и сказал, глядя ей в глаза:

– Свинг.

Она молча кивнула.

Они втроем вошли в роскошный люкс Ив.

– Вода, мыло, – сказал японец и скрылся за дверями ванной.

– Надо же, какой чистюля, – комментировала по-русски Ив и, стащив свое бикини, велела девице: – Раздевайся и марш подмываться.

…Когда Эдвард вернулся вскоре после двенадцати из казино, их было уже пятеро. Они катались клубком по полу, сцепленные между собой самыми вообразимыми и невообразимыми способами. Эдвард лишь успел заметить, что Ив трахал какой-то японец, а она тискала за сиськи белобрысую девицу, которая стояла над ней раком. Девицу же…

Впрочем, они столь быстро меняли позиции, что Эдвард не смог ничего толком понять.

Ив увидела его почти сразу.

– Быстро под душ и давай сюда! – скомандовала она и взвизгнула.

Оргия продолжалась до утра. Когда партнеры наконец ушли, Ив облачилась в ночную рубашку и легла рядом с мужем, который последнее время тоже перестал спать голым.

– Помнишь, я обещала тебе, что ты со мной не соскучишься? – спросила она и сладко зевнула.

– Да, – ответил Эдвард. – Но это… это называется…

– Обыкновенный свинг, – сказала она. – Кстати, очень распространенный способ сексуального общения в Москве. Вошел в моду в конце семидесятых, хотя кое-кто успел попробовать пораньше.

– Но это… это называется… оргия! – наконец завершил фразу Эдвард.

– А, это все чепуха. – Ив широко зевнула. – Тебе было хорошо, милый?

– Да, но…

– Ну да, в тебе тоже есть эта странная славянская кровь, хоть ты и считаешь себя стопроцентным американцем. Интересно, что бы сказал по этому поводу твой папуля? И тот странный парень с иконописным лицом? Уже забыла, как его звали… Ах, да, его звали…

Ив провалилась в глубокий сон.