1. Майская ярмарка

Нельзя дважды войти в одну реку.

Ранним майским утром гладь воды не нарушалась ни единым дуновением ветра, и ни одна туча не скользила тенью по ее поверхности. Куда-то бесследно исчез бурлящий поток Гонок Весеннего Равноденствия; Ротер нес свои воды, гладкий, как стекло. В такое утро следует нараспашку открывать окна и глубоко вдыхать весеннюю свежесть; пришел день майской ярмарки.

У каждого семейства в городе остались только две заботы: подготовка к пикнику и наряды. Некоторые придавали огромное значение внешнему убранству (плетеные корзины, до блеска отполированное столовое серебро, крахмальные салфетки и хрусталь); другие совершенно не беспокоились о сервировке, прекрасно обходясь одноразовым пластиком и бумажными салфетками. Но в том, что касалось нарядов, все участники придерживались единого мнения: повседневная одежда не подходит для открытия летнего сезона. Все платья, пиджаки и куртки отличались экстравагантностью кроя и цвета.

Вскоре после рассвета открыли Южные ворота, и из них повалила шумная толпа с зонтами, коробками и складными стульями, все были разодеты в лучшие праздничные наряды, а впереди, тоже при полном параде, выступал главный Наблюдатель.

За ведущим следовали участники представлений, при этом каждый держал в руке разрешение, в котором был указан размер рассчитанного для их выступления места, но без четких указаний, где это место находится. В соответствии с «Предписаниями майской ярмарки» места для выступлений предоставлялись в порядке живой очереди. Многие всю ночь простояли в этой самой очереди, чтобы получить местечко получше.

Исполнители разбежались размечать собственные участки и устанавливать флаги, при этом личные умения каждого символически изображались на вымпелах, прикрепленных к высоким столбам. Самым распространенным мотивом оказались руки — руки ладонями вверх (у гадалок), очертания рук (театр теней), руки с картами между пальцев (фокусы и прочее трюкачество), со стаканами (музыканты на стаканах), с разноцветными шарами (жонглеры), с бумагой (оригами) и прижимающие палец к губам (пантомима). На ярмарку допускали только по одному представителю от каждого вида искусства, поэтому подходящих кандидатов отсеивали заранее в нескольких турах.

За выступающими шли ремесленники с улицы Итерс Уэй, каждый со своим товаром, причем каким угодно, от моделей самолетов до фантастических часов и астролябий.

По сигналу Наблюдателя все начали ставить палатки, тенты и вымпелы.

Издалека Айленд Филд стал напоминать средневековый военный лагерь.

Сноркел раздвинул шторки из дамасского шелка и оценил зрелище с политической точки зрения. Его оффшорные счета еще никогда не пребывали в столь прекрасном состоянии, однако теперь он уже сомневался, что личное присутствие в округе сэра Веронала дает ему какие-либо преимущества. Сноркел рассчитывал на то, что местные жители воспримут реставрацию поместья как знак прогрессивности нынешнего режима. Однако, несмотря на то что благодаря снижению цен новый паб обещал стать популярным, интерес пришельца к Ротервирду начинал приобретать тревожные масштабы, а его отношение к Городскому совету казалось все менее почтительным. Найти замену Горэмбьюри оказалось невозможно, что сказывалось на работе администрации.

Хотя целые поколения Сноркелов умудрялись избегать процедуры демократических выборов, новый избирательный год уже маячил на горизонте. И предугадать результат тут невозможно. Как бы там ни было, хорошая погода означала хорошее настроение, и хотя бы это не могло навредить действующему руководству.

Решетка ворот снова поднялась в десять часов, и на этот раз шествие возглавили мэр с супругой, за ними последовала процессия высокопоставленных сановников в традиционно установленном порядке, а потом — представители гильдий, каждый со своим знаменем и в соответствующем костюме. Первыми шли аптекари; облаченные в пуританское сочетание черного и белого, они представляли собой вопиющее исключение из правил дресс-кода. Позади шагала одинокая фигура в разноцветной форме с вышивкой в виде звезд и зигзагообразных молний. Даже лицо ее оставалось скрытым: это был анонимный магистр гильдии пиротехников. За ним шли рядовые граждане с коробами, корзинами и рюкзаками всевозможных форм и размеров. На мосту у входа в Айленд Филд рикши поджидали стариков, а Наблюдатель переключил внимание с артистов на публику, строго оценивая домашних питомцев, клюшки для гольфа, экстравагантные декольте и самые громкие музыкальные инструменты.

Предаваясь разнообразнейшим развлечениям, Ротервирд находился в мире и согласии с самим собой. В полдень, в соответствии с «Предписаниями майской ярмарки», исполнители ушли на перерыв. В Ротере охлаждались бутылки и ноги, берег превратился в большую скамью, а прибрежные деревья дарили отдыхающим тень. Люди принялись потрошить свои корзинки, пока трое глашатаев, звеня ручными колокольчиками, зачитывали список городских достижений за минувший год.

Сноркел нежился на солнце, а горожане склоняли головы или поднимали руки, проходя мимо великолепного павильона, в котором он развлекал наиболее влиятельных ротервирдцев. Не приветствовали его только деревенские.

А потом мир Сноркела померк: по мосту на Айленд Филд прошествовали сэр Веронал и леди Сликстоун с сыном. В их одежде и поведении чувствовалась непринужденная элегантность.

Сэр Веронал дал денег на организацию бесплатных катаний на кораклах. Он переплачивал ремесленникам и давал щедрые чаевые исполнителям. Хуже того, вопреки всему, что докладывали ему информаторы, сэр Веронал точно магнитом притягивал приветствия и улыбки. Сноркелу было несложно распознать собственные профессиональные приемы: показное радушие и покровительство. На ринге появился новый политический тяжеловес.

— Какая низость, — прошипел он своей жене, — агитировать на ярмарке!

— Пойдем посмотрим на пожирателей огня, — ответила жена, как всегда, пытавшаяся выбраться из золотой клетки.

— Занимайся своим делом тут, — прошипел Сноркел, прежде чем улизнуть в палатку гадалки в надежде успокоить расшатавшиеся нервы.

На сэра Веронала продолжали сыпаться комплименты — хвалили его вечеринку, его сына Родни, отреставрированное поместье, а также с нетерпением ожидали открытия «Души подмастерья». Сэр Веронал чувствовал себя правомерным преемником Уинтера: он обладал всеми правами на Ротервирдскую долину.

В то же время актриса еще никогда не чувствовала себя настолько оттесненной на второй план. Она кивала и улыбалась, произносила милые банальности, являя собой чистейший образец пустого места, полной незаметности.

Почти у самой южной оконечности Айленд Филда, там, где заканчивались палатки, сэр Веронал поднял руку в царственном жесте.

— Я хочу остаться один, — провозгласил он и удалился.

Течение реки со временем изменилось, как и очертания леса, а старые тропы ушли в небытие. Казалось, сама поверхность земли изменила свое положение, как тело во время сна.

Сэр Веронал чертыхнулся. Куда подевалась плита? Ему предстояли новые поиски.

Облонг полагал, что на ярмарке непременно объявится единственная в Ротервирде Передвижная библиотека, но Сесилия Шеридан так и не пришла. Надеясь утолить печаль в бокале с коктейлем, он занялся безуспешными поисками Болито, но астроном тоже как сквозь землю провалился.

Ближе к вечеру Облонг нашел уединенный мыс неподалеку от места, где окружавший Айленд Филд приток соединялся с Ротером. Опустил в ледяную воду пальцы ног. И на свежей странице записной книжки в очередной раз написал: «Баллада о ярмарке летнего солнцестояния, автор — Джона Облонг». Далее он указал список персонажей: рыцарь, оруженосец рыцаря, прекрасная дама, чудовище — конечно, не «Король Лир», но он еще себя покажет. Наконец, так же тяжело, как было у него теперь на душе, начали вырисовываться очертания первых строк:

Стриммер в бешенстве вернулся в свои апартаменты. Сэр Веронал пожал ему руку с отстраненностью незнакомца. Ученый пришел к выводу, что причиной столь холодного приема был тот факт, что он так и не смог рассказать ничего интересного о перемещениях Валорхенд.

Специализации Северной башни включали, в частности, изготовление приборов наблюдения. На следующий же день Стриммер вмонтировал радиомаячок в подошву шипованных и крайне немодных туфель, которые его коллега по непонятной причине надевала по вечерам.

Когда заканчивались школьные занятия, Валорхенд начинала экспериментировать в своем кабинете, пользуясь тем, что вспышки света или грохот взрывов никто не мог заметить. Потолок покрывал слой копоти, выпавшей в результате ее многочисленных экспериментов с приборами для генерирования молний и усиливающими излучателями.

Валорхенд мерила комнату шагами, одетая как хирург на операции, если не считать резиновых сапог и перчаток, которые использовала в целях безопасности. Время от времени ученой удавалось произвести разряд, но, сколько бы она ни пыталась сделать его целенаправленным, ей это не удавалось, она не могла даже представить, как этого достичь. Валорхенд изучила все эксперименты своих предшественников, но ни один ученый никогда не пытался направлять молнию в конкретную цель.

Должно быть, сэр Веронал обладал поистине уникальным инструментом.

Она продолжала расхаживать по комнате и разговаривать с собой:

— Получается, если он создает заряд вот таким образом, то как же тогда… Давай, Виксен, включай мозги.

Она и сама прекрасно понимала, что добровольное заключение вредит делу. Ни с кем не общаясь, разорвать замкнутый круг не получится. Она утратила остатки уверенности в себе. Хищный взгляд Стриммера упал на бывшую ученицу отделения лингвистики, и теперь последняя купалась в лучах его внимания. Протест на приеме Сликстоуна не добавил ей ни хорошей, ни дурной славы, он лишь усилил безразличие чужаков, а знакомых у нее и так почти не было, чего уж там говорить о друзьях, — очаровывать она умела только в роли Сесилии Шеридан, да и то лишь тех людей, которых сама презирала.

Горэмбьюри, верный новому режиму дня и своей миссии, проспал всю ярмарку.

 

2. Чудовищная встреча

На следующий день после ярмарки Валорхенд оставила свои эксперименты с молниями, чтобы обратиться к другой загадке. Ей были известны на данный момент лишь следующие факты: сэр Веронал вновь открыл поместье (каким образом ему вообще удалось купить этот дом?), на приеме ударила молния, умерла миссис Бантер, в церкви обнаружились фрески, Фласк исчез, а поведение Стриммера резко изменилось. Помимо прочего, в нем пробудился нездоровый интерес к передвижениям Валорхенд за пределами школы. Первые три факта определенно должны быть связаны, но инстинкт подсказывал, что и остальные имели некое значение.

Валорхенд всегда читала только научные тексты. Она никогда не пыталась узнать, как появился город, как он отвоевал независимость или кто и почему построил его самые древние сооружения. Ученой и в голову не приходило исследовать историю происхождения странной башни, в которой она работала. Чем ближе к дому, тем меньше любопытство.

Теперь отношение Валорхенд изменилось: поместье и церковь представлялись ей крайне важными. Она уже побывала в колокольне; теперь пришла пора понять, какое послание было там зашифровано. Ночь после ярмарки — слишком опасное время, потому что улицы будут наводнены гуляками, зато следующая ночь обычно выдавалась тихой и предназначалась для похмельного отдыха.

Валорхенд вышла из «подземного свода» раньше обычного, около одиннадцати. Поднялась на крышу — этот момент никогда не переставал ее восхищать. Как и вид плоских серых крыш, настоящего архитектурного моря с выступающими башнями, иногда освещенными, а иногда нет, похожими на мачты пришвартованного флота. Валорхенд даже не догадывалась, что каждый ее шаг записывался крошечным отслеживающим устройством в подошве правой туфли.

Ее цель находилась по другую сторону Голден Мин. Для начала Валорхенд добралась до Северных ворот, по пути заметив лишь одного пешехода — склонившуюся над уличным водостоком одинокую фигуру, вероятно, пребывавшую во хмелю. Задерживать свое внимание на этом объекте Валорхенд не стала.

Парадный вход в здание ротервирдской библиотеки украшали деревянные колонны со статуями читающих мужчин и женщин. В центре главного холла располагался островок регистратуры, откуда сотрудники могли видеть всех посетителей. Четыре винтовых лестницы вели к двенадцати альковам второго этажа, которые также хорошо просматривались снизу. Менее доступным пониманию наукам отводились крошечные подвальные помещения, к которым вел один пролет квадратной лестницы; двери в эти помещения были украшены надписями золотой вязью, которые при любой возможности старались соблюсти правила аллитерации: «Кварки, квазары и квантовая м.», «Романы ярости и страсти», и тому подобное.

Валорхенд приходила сюда только по ночам. Из круглых потолочных окон под карнизом свет падал на полки забронированных вторых экземпляров и устаревших ранних изданий. Более ценные книги находились под охраной сигнализации, но здесь таких не было. Проникнув внутрь, Валорхенд, отталкиваясь шестом от пола центрального пролета, прыжками поднялась на второй этаж. Обычно она прыгала из стороны в сторону, не останавливаясь до тех пор, пока не приземлялась в каждом из двенадцати альковов по порядку: рассчитанная уверенность гимнаста.

Однако сегодня она пришла сюда в надежде отыскать связь между частями головоломки, предполагая, что в этом ей помогут дальние комнаты. Она спустилась в подвал и прошлась вдоль прямоугольного прохода. Зловещий зеленый свет химического светильника и тишина подвальных комнат создавали ощущение, что ты находишься в катакомбах. После двадцати минут безуспешных поисков в комнате «Архитектуры» она сняла туфли и перебралась в отдел «Астрономии, астероидов и астрофизики», вспомнив неожиданно интересную лекцию профессора Болито об антиматерии. И только здесь Виксен ощутила покалывание электричества, пробежавшего по стопам.

Она подошла к полкам с правой стороны, и ощущение усилилось. Двинулась в противоположную сторону, и напряжение ослабло. Виксен проследила за импульсом до следующей комнаты, отдела «Драгоценных камней и геологии», где сигнал стал чуть сильнее. Она встряхнула светильник, в темноте проступили названия книг: некоторые были посвящены драгоценным камням, другие — более распространенным видам скальных и вулканических пород. Девушка медленно прошлась по комнате, отодвинув в сторону небольшой письменный стол с двумя стульями, под которыми, под узким неприметным ковром, почти в самом центре комнаты и обнаружилась точка наивысшей интенсивности. Виксен свернула ковер и присела на корточки. Ей не удалось обнаружить ни пятен, на каких-либо других следов деятельности человека.

Час кропотливой работы ушел на то, чтобы вынуть деревянные гвозди и аккуратно приподнять половицы, не повредив их. Под досками в полу открылся небольшой лаз. Валорхенд привязала к веревке светильник, опустила его вниз, и тот высветил груду огромных каменных плит — судя по размерам и грубо обтесанной поверхности, это были сарсены.

Она надела туфли и протиснулась в лаз. В подземной комнате не обнаружилось никаких входов и выходов. Единственный свободный участок на полу занимала закрепленная в основании квадратная черная плита. На ней был выгравирован цветок — с тонким мастерством, не сочетавшимся с шероховатостью огромных древних валунов. Виксен положила ладонь на плиту: та пульсировала энергией. Вокруг камня виднелись странные цветы, светящиеся в темноте, их мясистая листва была покрыта крошечными белыми скелетами. Цветы-мясоеды — таких она еще никогда не встречала.

Виксен оставила шест на земле и, взяв фонарь в правую руку, ступила на плиту. Голова ухнула в ноги, а ноги подскочили к голове. Девушка инстинктивно подняла руки и закрыла глаза, прежде чем плита втянула ее внутрь. Валорхенд не догадывалась о том, что этот процесс вывел из строя маячок в подошве правой туфли.

Несмотря на то что Валорхенд все еще стояла у черной плиты, она вскоре поняла, что теперь находится не в комнате под полом, а в закругленном тупике извилистого коридора. Крышу помещения поддерживали гигантские валуны, встроенные в стены. Путь впереди был выложен деревянным настилом, который подсвечивали сверкающие желто-фиолетовые камни. Купол потолка у нее над головой украшала мозаика — изображение молодого человека с умным лицом и насмешливым взглядом. Портрет казался очень личным. Это проявление человечности слегка ее успокоило, но тем не менее она продвигалась вперед медленно и на цыпочках.

К стенам крепились стеллажи с надписями от руки: «Маринованные лисички», «Пюре из ежевики» и «Сушеная птичья кровь». На одной из полок стояли в ряд старинные кулинарные книги, корешки которых были испещрены отпечатками грязных пальцев.

Куда она попала?

За первым поворотом запах сырости сменился более тонким ароматом. Валорхенд питалась полуфабрикатами и не испытывала ни малейшего интереса к высокой кухне, но соблазнительная пикантность аромата — нотка цитруса с шоколадным шлейфом — влекла ее вперед. Коридор закончился прихожей с тремя затейливо разрисованными дверьми — двумя по бокам и одной по центру. Она проследовала за ароматом через правую дверь и попала в удивительную кухню.

В монументальном очаге тлели угли, над ними на многочисленных железных решетках и крюках висели кастрюли всевозможных размеров; из некоторых торчали черпаки. На специальных блоках висели полочки, занятые банками и разными видами вяленого мяса. На большом квадратном дубовом столе Валорхенд насчитала шесть разделочных досок и столько же ножей. На спинке стула висел забрызганный чем-то кожаный фартук.

Стол напротив стула был накрыт на одну персону, с обескураживающим количеством ножей и вилок, деревянной тарелкой и кубком из рога. По обе стороны от огня на голой ограждающей железной решетке висели четыре пары пекарских рукавиц. Виксен принюхалась к пару, который поднимался от многочисленных кипящих кастрюль. Она как раз собиралась взять половник, когда почувствовала за спиной движение.

Еще много ночей после этого мгновения Виксен будет безуспешно отгонять тот ужас, который внушило ей стоявшее в дверях существо. В лице монстра угадывались человеческие черты, но конечности его были преимущественно паучьими. Сейчас оно стояло на трех ногах и держало в руках одновременно банку, миску и три ножа. В восьми глазах, бровях и цветных радужках монстра отчетливо прослеживались человеческие черты, однако сами глаза, вместо того чтобы находиться в глазницах, висели на щупальцах-отростках. Они моргали и вращались. Между зубами в разные стороны изгибался темно-фиолетовый язык.

Валорхенд замерла. Это еще что за дьявольское отродье?

— По всему видать, ко мне пожаловал кусочек молодого мяса, — прошипело существо, выронив миску и принявшись точить один нож о другой.

Неожиданно ясный голос и явная нелюбезность монстра привели Валорхенд в чувство. Девушка решила потянуть время.

— Простите, что я вторглась к вам таким вот образом. Я не собиралась…

— Конечно, не собиралась. Сюда никто никогда не собирается приходить. — Голос показался женским.

— Мне очень понравились ваши книги.

— Тогда тебе и в маринаде лежать понравится.

— Я могу достать вам еще книг.

— Вот только ты сюда не вернешься. — Глаза опять начали вращаться. — И вообще, забудь про маринад. В сыром виде ты будешь вкуснее — стейк тартар.

Изо рта паучихи повалили хлопья зеленой пены, а тело чудовища угрожающе задергалось. Раскручивая болас, Валорхенд двинулась к столу, пытаясь отыскать взглядом самый длинный нож. Обнаружив его, Валорхенд рванулась к нему, но паучиха оказалась быстрее. С невероятной точностью выпустив нитку шелка в воздух, паучиха подхватила лезвие. Орудуя одной рукой, она отвела нож назад, а затем бросила вперед. Лезвие пролетело чуть выше плеча Валорхенд, и она еле успела пригнуться. Решив, что лучшей защитой является нападение, ученая попыталась толкнуть стол на паучиху, но дубовая древесина оказалась слишком тяжелой и сдвинуть его она не смогла.

— Свеженькая, такая свеженькая, — бормотало чудовище, макая лезвия трех ножей в ядовитую зеленую жижу, кипевшую у него во рту.

Валорхенд снова пригнулась, но ножи и не целились в верхнюю половину ее тела. Они пролетели под столом. При всем своем проворстве Виксен не смогла уклониться от всех трех, и один из ножей чиркнул ее по левой ноге. Хватаясь за рану, девушка отпрыгнула назад, после чего метнула липкое содержимое ближайшей кастрюли прямо в глаза паучихе.

— Какая бойкая девочка! Значит, крови будет достаточно, — зарычало существо.

Валорхенд почувствовала, что нога начинает неметь. Что еще хуже, паучиха схватила длинную железную кочергу с заостренным концом и без каких-либо усилий оттолкнула стол одним-единственным движением своего округлого тела. Новая нить скрутила Виксен в плечах и подтянула к острию клинка. Она попыталась сорвать шелковую паутину, но добилась только того, что ее рука тоже попала в плен. У Валорхенд не осталось оружия; до огня было не добраться, а для болас не хватало свободного пространства.

Но внезапно в разговор вмешался новый голос, мужской и чопорный, меньше всего напоминающий голос спасителя.

— Это еще что за безобразие? — произнес он. — Неужели вы ничего не слышали о «Библиотечных предписаниях»?

Незнакомец осекся на середине предложения. Из-за паучьей спины Валорхенд не могла разглядеть, кому принадлежит голос, но и паучиха оказалась в том же положении. Большое количество рук и ног давало много преимуществ, но с ними и один недостаток: невозможность быстро развернуться. Пока паучиха пыталась выкрутиться, направленный в Валорхенд клинок чуть отодвинулся в сторону, и девушка воспользовалась этой возможностью. Схватив метлу свободной рукой, Виксен разорвала шелковые нити и бросилась в узкий зазор между существом и стеной, при этом чуть не сбив с ног новоприбывшего. Приземляясь на раненую ногу, она закричала от боли. А спаситель, смутно знакомый ей мужчина среднего возраста в мятом костюме, стоял как вкопанный и, точно рыба, хватал воздух ртом, пока чудовищное создание поворачивалось к нему.

— Двое по цене одного, — зашипела паучиха.

Валорхенд схватила мужчину за плечо.

— Бежим, идиот! — И они побежали.

Сбитая с толку неожиданным союзом новой и старой добычи, паучиха помедлила, и это дало им достаточно времени, чтобы добежать до конца коридора.

К изумлению Валорхенд, перед плитой мужчина затормозил.

— Библиотечные книги — нет, так дело не пойдет…

Правда, прежде чем мужчина дотянулся до корешков, Виксен толкнула его на плиту, и тот исчез. Но, когда она попыталась прыгнуть за ним, плита не сработала. «Ей нужно время, чтобы перезарядиться», — решила Виксен и приняла защитную стойку, выдвинув вперед одну ногу и отставив назад вторую, раненую. В коридоре за поворотом с грохотом падали бутылки и полки, но через этот шум до Валорхенд донеслись два слова. Произнесла их паучиха, но с совсем другой интонацией:

— Оставь ее.

По всей видимости, существо пребывало в разногласии с самим собой и в ответ на собственное предложение грубо ответило:

— Но это же мясо!

— Оставь ее, — повторил более мягкий голос.

Когда массивная фигура появилась из-за угла и направилась к ней, Виксен попятилась к плите.

На этот раз плита сработала, и взъерошенная девушка, хватая воздух ртом, снова попала в комнату под библиотекой. Когда Горэмбьюри сделал шаг ей навстречу, на его лице, подсвеченном бледным сиянием светильника Виксен, читалось явное облегчение.

— Вы — чертов идиот, — произнесла Валорхенд, падая на колени.

— «Библиотечные предписания». Правило 3 (4) гласит: «Все непродленные книги должны быть возвращены в трехнедельный срок». А книги из того коридора лежали там…

— Я вас знаю?

— Горэмбьюри. Вообще-то меня зовут Реджинальд, но об этом все давно забыли. Все зовут меня просто…

— Послушайте, Горэмбьюри, если в следующий раз на вас попытается напасть гигантская паучиха, забудьте, к чертовой матери, о ваших чертовых книгах.

Горэмбьюри моргнул, обескураженный как общим посылом речи, так и выражениями. Валорхенд подползла к плите. Энергия рассеялась. На данный момент проход был закрыт.

— Оно может проникнуть сюда? — спросил Горэмбьюри.

Виксен опустила взгляд на пол комнаты и не обнаружила никаких следов вторжения ни восьминогого, ни какого-либо другого существа.

— Оно никогда сюда не забиралось.

Виксен посмотрела на своего спасителя. Мысленно отбросив мятый костюм и мертвенную бледность, она узнала в мужчине бывшего секретаря городского совета.

— Зачем вы меня преследовали?

Оскорбленный обвинением в преследованиях, Горэмбьюри пояснил: выходка Виксен на приеме сэра Веронала косвенным образом привела к его увольнению. Он как раз изучал, в каком прискорбном запустении пребывают городские сооружения, когда увидел, как Валорхенд поднимается на крышу библиотеки. В качестве наглядного доказательства своей безвредности Горэмбьюри продемонстрировал связку ключей из городского секретариата.

Валорхенд поверила ему; Горэмбьюри, с его знаменитым педантизмом, едва ли был склонен к недомолвкам, не говоря уже о вранье. Она смягчила тон:

— Ну, предположим, что без вас я могла бы…

— …превратиться в стейк тартар.

Она схватилась за ногу и поморщилась. По телу вокруг раны расползалась зловещая зелень.

Горэмбьюри решил проявить заботу:

— Вам нужно к доктору.

— Я по врачам не хожу.

— Всегда бывает первый раз, мисс Валорхенд. Я вас отнесу.

— Ничего подобного. — Валорхенд подняла шест, но толку от него сейчас не было никакого. Встать на раненую ногу она не могла. — Ладно, давайте, — только и сказала Виксен.

К тому времени, когда они добрались до выхода, состояние девушки снова ухудшилось. Пока Горэмбьюри лихорадочно соображал, где искать ближайшего врача, из теней с мешком улиток и слизней вышел беспокойный ротервирдский ботаник.

— Солт, это ты?

— Странное время для визита в библиотеку, — ответил Солт, с удивлением глядя на парочку.

— Странное время для прогулок, — ответил Горэмбьюри.

— Странное время для того, чтобы носить на руках… — Солт умолк, наконец заметив рану на ноге Валорхенд. — Господи… боже мой!

Прежде чем Горэмбьюри смог его остановить, Солт подошел и осмотрел рану.

— Где вы шлялись? Где она это заработала? — Голос Солта стал обвиняющим.

— Если скажу, ты мне не поверишь.

— Еще как поверю. Когда это случилось? Сколько времени прошло?

— Десять… может, пятнадцать минут…

— Нам нужно к Ферди — немедленно! — Солт приложил ладонь к щеке девушки. — С таким ранением может справиться только один человек. — Он оторвал нижнюю часть рукава своей рубашки и наложил жгут поверх раны. — Я возьму ее за руки, а ты за ноги, и бежим.

— Почему я должен тебе верить? — Горэмбьюри вспомнил, как прошлой весной Солт заполонил Гроув Гарденс петуньями Сноркела.

Солт засучил рукав на левой руке — от локтя к ладони тянулся уродливый шрам.

— Мне еще повезло, — сказал он.

— Хочешь сказать, что с тобой случилось то же самое?

— То же, то же: восемь ног или, лучше сказать, рук? Она мне до сих пор снится в кошмарах.

Даже Солт понимал, что теперь не время спрашивать о том, как эта странная парочка попала в Лост Акр. Вопрос, возможно, и являлся животрепещущим, но сейчас задача номер один заключалась в том, чтобы спасти девушку. Солт добавил:

— Если она ее укусила, надежды почти нет; но если это один из ядовитых ножей…

Казалось, прошла вечность, прежде чем они добрались до помещения «Компании земельных и водных ресурсов братьев Полк». Девушка стала холодной и бледной, как привидение.

Братья Полк и Грегориус Джонс играли в карты. Солт отвел Бориса в сторону и сразу отбросил любезности:

— Борис, нам нужно отнести ее к… — Он помедлил, а потом твердо сказал: — К Заклинателю Дождя.

— Я сбегаю, — предложил Грегориус, как обычно, готовый спасти даму в беде.

— Не побежишь, а сядешь за педали, — ответил Борис.

Горэмбьюри предложил остаться, чтобы не замедлять ход шарабана.

— Нет, ты нам тоже понадобишься. Для начала, есть ли у нас ключи от Северных ворот?

— У меня есть, но нет полномочий их использовать, — ответил Горэмбьюри.

— Ничего, используешь!

— Если ты не вернешься к утру, я возьму запасной шарабан, — сказал Берт, притихший при мысли о том, что упускает очередное приключение.

В знак утешения Борис положил руку на плечо близнеца. Одному из них придется играть по правилам.

Солт спрятался под одеялом вместе с Валорхенд, а тем временем Горэмбьюри скормил сторожу самую возмутительную ложь с самым невозмутимым лицом. Вздрогнув от отвращения к себе, он тем не менее с удивлением обнаружил, что процесс приносит ему определенное удовольствие.

Борис с Джонсом крутили педали как бешеные, поршни с барабанами свистели и рычали на ходу. Горэмбьюри почти не видел деревенских дорог за пределами главной трассы через Хой, но новизна этой поездки по неизведанной глуши не повлияла на его консервативное мнение. Бывшего секретаря раздражал тот факт, что городской транспорт дальнего следования доверяют столь безответственному водителю. Несмотря на всю серьезность состояния девушки, Борис Полк орал: «Юхх-хуу!» и «Ба-бах!», срезая углы на такой скорости, о существовании которой Горэмбьюри раньше не подозревал.

На приличном расстоянии от города Солт выбросил всех улиток и слизней из своего мешка, а Грегориус Джонс, как истинный средневековый рыцарь, обрушил на спутников поток указаний:

— Не спускай с леди глаз! Горэмбьюри, промокни ей лоб! Держитесь, дорогая, хватайтесь за жизнь!

Они быстро примчались на место. Дорога была свободна, погода стояла ясная, и через полчаса шарабан остановился возле фермы семейства Ферди. Сам Ферди отвел Бориса с Джонсом к себе, а Солт понес Валорхенд к башне Ференсена.

Горэмбьюри плелся за ними, не в состоянии решить, к какой группе ему следует присоединиться.

— Иди за мной, братишка, иди за мной, — сказал ему Солт.

У входа в башню их встретил старик с ясным взглядом и твердым рукопожатием. Ференсена поспешно представили Горэмбьюри. Увидев рану, старик тут же изменился в лице.

— Сюда, — сказал он, — несите к огню.

Это был тот самый диван, на котором несколькими месяцами ранее отогревался Солт. Сегодня вечером борьба между жизнью и смертью была острее.

Старик убрал вещи со стола.

— Нужно растолочь вот это! — Он вручил Горэмбьюри ступку с пестиком, одновременно смешивая содержание двух крошечных флаконов. Аромат трав был едким и экзотическим.

Внимание Горэмбьюри привлекли предметы и книги вокруг, а также примечательная форма этой общей комнаты. Он-то всегда считал деревенских пчелками-тружениками с ограниченным интеллектом, хоть и высокими принципами.

Ференсен отрезал штанину джинсов девушки ниже колена, снял жгут и наложил на рану горячий компресс. Он сделал ей укол от столбняка и помазал под носом сладко пахнущей мазью, после чего занялся раной. Работал Ференсен быстро и тихо.

— Нейротоксины этого конкретного существа плохо поддаются нейтрализации, — заметил он по ходу дела. — Еще полчаса, и у вашей пациентки были бы серьезные неприятности. Но в данной ситуации смею надеяться, что она отделается боевым шрамом, который еще будет показывать собственным детям. Спортивная юная леди, доложу я вам.

— Да, мисс Валорхенд — ученая особа, да еще и прыгает по крышам с шестом, — заметил Горэмбьюри.

— Да неужели… А что насчет вас? — спросил Ференсен.

— Я — Горэмбьюри.

— Бывший секретарь Городского совета, — вставил Солт.

— А вы кто такой? — в свою очередь поинтересовался Горэмбьюри.

— И правда, кто? — ничего не проясняя, повторил Ференсен и подошел к своей полке с напитками. — Имбирная водка, как правило, увеличивает словарный запас. Этот побочный эффект полезен в тех случаях, когда пытаешься рассказывать о необычном.

Пока Солт разливал водку, Горэмбьюри излагал события минувшей ночи.

— Мы были в библиотеке.

Солт приподнял бровь.

— Это длинная история. Сам я бездомный, но храню запасную связку ключей от города. В целях безопасности… — Горэмбьюри слишком часто оправдывался, что в равной степени свойственно невиновным и преступникам.

— Продолжайте, — подбодрил его Ференсен.

— Я услышал шаги внизу и пошел проверить, что к чему. В подвале есть маленькая комната — отдел «Драгоценные камни и геология». Там я обнаружил поднятые половицы. Протиснулся в образовавшееся отверстие. На полу лежали длинный шест и черная плита.

Ференсен и Солт переглянулись. Выходит, черная плита находится в самом городе.

— И ты на нее встал! — буркнул Солт себе под нос.

— Плита всасывает тебя и выплевывает обратно. Так я попал в то место с чудовищной паукообразной тварью. Слушайте, не думайте, пожалуйста, что я свихнулся! Она была в кухне землянки, и должен с прискорбием сообщить, что там обнаружилось множество краденых библиотечных книг.

Ференсен промокнул лоб Валорхенд губкой.

— А в пауке вы не заметили ничего человеческого?

— Ну, для начала, это существо говорило по-английски, так что да, заметил. — Горэмбьюри никак не мог подобрать нужные слова. — В нем было много человеческого. — И, помедлив, он добавил: — Оно самым ужасным образом напоминало…

— …женщину?

Горэмбьюри задумался.

— Волосы жесткие, скорее мужские, но голос и ресницы были женские.

Солт посмотрел на Ференсена — он задавал сейчас те же вопросы, что и самому Солту много лет назад, когда тот приковылял к башне Ференсена, раненный тем же существом. Последний вопрос казался особенно странным.

Горэмбьюри подумал о том же. Он ничего не знал об этом деревенском жителе; сам факт, что тот обладал медицинскими познаниями, доверия к нему не прибавлял.

— Разве с этим не должен разбираться Городской совет?

Ференсен отошел от Валорхенд. В его голосе появилась такая властность, что Горэмбьюри попятился.

— Нравится вам это или нет, мистер Горэмбьюри, но Городской совет погряз в коррупции. И если вы этого не поняли, работая там, значит, вы слепы, глухи и немы. Что еще хуже, вы понятия не имеете, насколько ценной информацией пожертвовали бы, если бы об этом рассказали. Я-то знаю.

— Откуда вы знаете?

— А почему, по-вашему, нам приходится скрывать собственную историю? Почему остальная Англия держится от нас подальше? Зачем нужна эта запретная зона? По какой причине у нас так много талантливых ученых? Наконец, почему мы никогда не задаемся этими элементарными вопросами?

И тут-то Горэмбьюри задумался. Он увидел боль в глазах старика. Солт прервал молчание:

— А эта черная плита, случайно, не с квадратный метр площадью и не выгравирован ли на ней цветок?

Горэмбьюри кивнул, а Ференсен продолжил:

— Это не столько дверь, сколько портал в другую плоскость. Не так ли, Солт?

Ботаник ничего не ответил. С каждым новым посвященным его великая тайна слабела.

Горэмбьюри начал соображать: шрам Солта и его мгновенное решение везти девчонку к Ференсену говорили о том, что ботаник понимал, где они побывали и с чем там столкнулись. А теперь и Ференсен предоставил Горэмбьюри достаточно информации, чтобы стало ясно: этот деревенский житель прекрасно обо всем осведомлен.

С другой стороны, эти двое казались приличными людьми — к тому же у Горэмбьюри не было ни малейшего желания делиться своими ночными похождениями с мэром.

Ференсен по второму кругу наполнил бокалы. Валорхенд услышала звон, когда графин коснулся края стакана. Тепло и сознание возвращались к ней, но девушка не спешила открывать глаза. Так ей удастся больше разузнать.

— Вы можете рассказать мне что-нибудь еще? — спросил Горэмбьюри у Ференсена.

— Существует еще один портал, отмеченный белой плитой. На ней тоже выгравирован цветок, но через нее попадаешь в другой участок той же местности.

Солт сжал кулаки. Тайны мельчали из-за этой болтовни, тем более когда ими делились с узколобым государственным служащим.

— Неужели весь этот мир расположен под землей? — спросил Горэмбьюри.

— Едва ли. Этот мир похож на наш, каким он был много лет назад, только у Лост Акра есть особые и весьма опасные свойства. Белая плита выходит на луг.

Солт опять поморщился, и Ференсен снова не обратил на это ни малейшего внимания.

— Возможно, есть и другие ходы.

— А эта мерзость — откуда она взялась?

Голос старика дрогнул, что указывало на потаенную эмоциональную травму.

— Она не всегда была такой, — произнес он и тут же резко сменил тему: — Нам троим нужно принять решение, и не одно.

— Четверым, — вмешалась Виксен Валорхенд, разворачиваясь на кушетке и садясь. — У меня тоже есть к вам вопросы.

— Для начала неплохо бы поблагодарить мистера Ференсена, — чопорно вставил Горэмбьюри. — Всего полчаса назад вы висели на волоске от смерти. Мистеру Солту тоже стоит сказать спасибо.

Будучи вечно недооцененным работником, Горэмбьюри даже не подумал включить в этот список себя.

Валорхенд с трудом кивнула головой, но Ференсен проигнорировал обмен любезностями.

Он должен собрать совещание и сформировать союз. Черную плиту нужно было держать подальше от Сликстоуна и надежно охранять.

Валорхенд проявила лишь легкий интерес к Ференсену и его башне. Родись она в деревне, то и сама бы жила точно так же. Но внезапно старик ее по-настоящему поразил. Когда Ференсен склонился к ее перевязанной ноге, в чертах его обветренного лица Виксен безошибочно угадала призрак гораздо более молодого человека, того самого, который был запечатлен в коридоре на потолке подземной мозаики. Значит, он там был — но когда? Почему удостоился портрета, а не нападения? Прежде чем ей удалось сформулировать свой деликатный вопрос, по комнате разлился глубокий резкий звон. Спустя двадцать секунд печальный распев колокола на Думс Токсин прозвучал вновь.

А через несколько секунд в комнату ворвался Билл Ферди, указывая на открытую дверь с воплями:

— Смотрите! Идите посмотрите! Быстро!

Ферди выскочил на улицу, и за ним, невзирая на боль, бросилась Валорхенд. Борис Полк и Грегориус Джонс, которые были уже на полпути к холму, остановились, глядя на раскинувшуюся внизу долину. Ротервирд, который обычно выглядел как скопление огоньков на дне долины, то появлялся в поле зрения, то скрывался из виду, окруженный ярким оранжевым сиянием. Построенный из дерева город переживал худший из своих кошмаров: его поглощал огонь, великий пожиратель всего.

Вся компания поспешила на вершину холма. На краткий миг всех захватило это зрелище, но прежде, чем Ференсен понял, что за ним стояло, Борис призвал друзей к действию всего одним словом: «Гидра!» Он помчался вниз, к шарабану, а Грегориус Джонс последовал за ним. Активность — это был его конек.

Ференсен посмотрел им вслед, после чего снова обрел контроль над ситуацией. Казалось, в причинах пожара он увидел большую опасность, чем в самом огне.

— Обстоятельства указывают на то, что это не случайное совпадение, вы уж мне поверьте. Ферди, бери пивную повозку, мы отправляемся туда. У нас будет собрание — сегодня, — заговорщицки подмигнул он Ферди. — Подозреваю, ты знаешь подходящее неприметное место.

— Не вопрос, — ответил Ферди и подмигнул в ответ.

— Мне нужен ты, а еще Борис и Орелия Рок. — Он помедлил. — Ах да, и приведи наших новых друзей: мистера Горэмбьюри и неукротимого Джонса, а еще нынешнего учителя современной истории и Берта. Разумеется, мистер Финч нужен мне в первую очередь.

— В первую очередь вам нужна я, — перебила его Валорхенд.

— Конечно, конечно, — согласился Ференсен.

Ферди вернулся к теме Финча:

— Придется попотеть, чтоб выманить его из берлоги.

— Сомневаюсь, — ответил Ференсен. — Собираемся сразу же, как только потушат пожар.

Горэмбьюри начал размышлять о возможных причинах происшествия. «Предписания о противопожарной безопасности» отличались ясностью и, как правило, четко соблюдались, но последнее время в городе развелось многовато курильщиков, и он несколько раз доводил это до сведения мэра.

Компресс Ференсена обладал удивительными восстанавливающими свойствами. Виксен Валорхенд не беспокоилась о своей ране, людях или зданиях, она думала только об огне, который любила во всей его красоте, свирепости и силе. Ей нужно было добраться туда поскорее.

Пожар разгорелся так быстро, что сами горожане обнаружили его всего минутами раньше деревенских. Отчаянный стук в окно магазина «Безделушки и мелочи» заставил Орелию спуститься вниз. На улице, в плаще и довольно несуразной шерстяной шапке, стоял и нелепо жестикулировал Фангин.

— Ваш дом горит, — выпалил он, когда Орелия открыла дверь. Орелия бросила на него непонимающий взгляд.

— Другой ваш дом, — добавил он.

Когда она выбежала на улицу, из дальнего конца города столбом поднимался дым, а в небо летели искры. Другие жители Голден Мин тоже выбежали из домов, многие с ведрами.

— Что же делать? — в отчаянии закричала Орелия. Она натянула джинсы с сапогами, свитер и длинный плащ прямо поверх пижамы.

В ту ночь от фермы Ферди в город отправились две машины. Сначала на бешеной скорости вылетел шарабан с Борисом и Джонсом, а потом, минут через десять, в более спокойном темпе к нему присоединилась пивная повозка с ящиком пинтовых бокалов, бочонком пива, Биллом Ферди, Ференсеном, Валорхенд и Горэмбьюри.

Борис Полк проклял собственную импульсивность, когда обнаружил, что Южные ворота закрыты — ключи остались у Горэмбьюри. Но ему повезло: из маленькой дверцы, вырезанной в больших дубовых кованых воротах, вышел молодой охранник в плаще поверх пижамы.

— Въезд для всех закрыт — приказ мэра! — объявил он, щурясь на фары шарабана. Он остановился. — Это ты, что ли, Б. Полк или Б. Полк?

Борис порывисто выскочил из машины, поднимая на лоб защитные очки.

— Да, это Б. Полк, «Б» значит «Борис», и у тебя есть два варианта на выбор. Остаться растяпой или стать супергероем!

— Что это вы задумали? — с подозрением спросил охранник.

— Впусти меня, и скоро сам все поймешь, — получил он ответ.

Охранник, который слишком растерялся, чтобы расспрашивать о том, что Полк с Джонсом делали за воротами в столь поздний час, уступил.

— Где пожар?

— В доме покойной миссис Бантер — горит, как факел. Дела серьезные.

Даже на узких улицах Борис почти не сбавлял скорости, и вскоре они с Джонсом влетели во двор «Компании земельных и водных ресурсов братьев Полк», где уже, как стражник на посту, стоял Берт.

— Гидра! — завопил Борис.

— Сарай открыт, — ответил Берт, — но ты уверен, что закончил свои «мелкие корректировки»?

— На корректировки уже нет времени — она была создана для этого, — ответил Борис и выскочил из машины вместе с Джонсом.

 

3. Сквозь огонь и воду

Только реальное бедствие может усовершенствовать любую экстренную службу, а в Ротервирде пожаров подобного масштаба не случалось, сколько город себя помнил. Гордившемуся своей научной подготовкой и логикой Ротервирду предпринимаемые теперь действия могли показаться слишком хаотичными. Сарай с единственной пожарной машиной оказался заперт, и в отсутствие Горэмбьюри никто не мог найти ключи. Когда их все же обнаружили, та же беда приключилась с пожарной машиной. Когда ее наконец завели, проезд на Голден Мин оказался заблокирован повозкой рикши, и никто не мог отыскать владельца повозки. В офисе мэра пытались дозвониться до Горэмбьюри, но бывший арендодатель кратко проинформировал звонящих, что два месяца назад Горэмбьюри выселили за неуплату и секретарь ушел, не оставив нового адреса.

Столкнувшись со столь очевидной некомпетентностью городских служб, жители Ротервирда принялись спасать себя сами. Из самых неожиданных мест появлялись лестницы всех размеров, как и ведра, которые, наполнив водой, по цепочке передавали от гидранта на Черч Грин до Паган Лейн.

Несмотря на общие усилия, ситуация оставалась критической: горящие угли падали на соседние крыши, а температура достигла такой точки, что гасить огонь с лестниц стало слишком опасно. К счастью, Итерс Уэй не примыкал к башне миссис Бантер.

Сноркел прибыл со свитой сотрудников Городского совета. Вместо трибуны он использовал полосатый барабан, с которого в рыночные дни регулировали движение. Сноркел схватил мегафон и забрался на барабан.

— Без паники! — закричал он. К нему неторопливо присоединился глава службы чрезвычайных ситуаций.

Сноркел наклонился и, забыв выключить мегафон, заорал:

— Что за чертов кавардак!

Наконец, объединившись, они восстановили некое подобие порядка, очистили Паган Лейн от зевак и вежливо спровадили домой стариков. Лестницы убрали подальше от огня, и теперь основные силы сосредоточились на соседних садах и крышах — лучше лишиться одной башни, чем всего города.

Но затем Сноркел совершил ошибку, предложив всем жителям, чьи дома подвергались опасности, закрыть окна. Поскольку в построенном из дерева городе опасность чувствовали все, многие жители бросили свои места в живой цепи, и доставка воды застопорилась, отчего судьба города вновь повисла на волоске. От деревянных кровель двух соседних башен начал подниматься дым, от углей, попадавших на соседские перекрытия, занялся огонь. В небо вихрем взлетали искры, а верхняя секция башни Дейрдре Бантер с ревом обвалилась.

Валорхенд проложила себе дорогу к удобной точке обзора и заглянула в глаза пеклу — зрачки девушки расширились от восторга. Она думала о мифических кузницах, в которых выковывалось легендарное оружие — сейчас такие же задачи выполняла Северная башня. Ей представился также алхимический тигель, в котором разрывались и сходились цепочки ДНК, представлявшие собой черновики органов чувств и церебральных структур.

Орелия же находилась на грани самоубийства. Она подозревала, что записные книжки тетки стали не только топливом, но и основным мотивом для поджигателя — огонь шел по башне сверху вниз к первому этажу, а не наоборот. В толпе она уловила шепот, проследила, куда показывали люди, и разглядела на крыше второго этажа здоровенного кота, который метался в разные стороны и никак не мог выбраться.

Ведомая в равной степени жалостью и отчаянием, вызванным семейными несчастьями, она схватила лестницу и забралась на подпорку крыши прежде, чем кто-либо попытался ее остановить. Подошвы ее туфель липли к раскаленному шиферу.

«Двигаться нужно быстро и на цыпочках, — сказала она себе, — тогда не обгоришь». Танцевальными шагами Орелия подобралась к коту сзади. Только когда кот повернулся, девушка поняла, что с ним что-то не так: лоскуты розовой кожи между клоками шерсти животного, а особенно его глаза были совсем человеческими. Кот выгнул спину и сплюнул.

А потом, к ее вящему ужасу, поднялся на задние лапы и заговорил:

— Книга у тебя? Где?

Орелия непонимающе смотрела на него, явно не зная, о чем идет речь. Существо прыгнуло, его морда исказилась от ненависти и страдания, когти, как лезвия, вытянулись вперед. Орелия инстинктивно пригнулась, и кот пролетел у нее над головой. Огонь плясал вокруг его лап.

— Умри, дитя, — сказало существо, спрыгнуло с крыши и исчезло.

Орелия едва ли была в состоянии пошевелиться. Подошвы ее обуви почти полностью расплавились, и все больше языков пламени выступало из дыр в крыше, а шифер лопался от жара, раскалывался и летел на землю. Глаза застилала пелена дыма.

Толпа внизу стонала одновременно от ужаса и невозможности что-либо предпринять. В этот момент, как будто по воле божественного вмешательства, на Паган Лейн показалось удивительное средство передвижения: длинное и узкое, красное, как почтовый ящик, с большими железными колесами и пучками разноцветных проводов, покрытых специальной, запатентованной братьями Полк огнеупорной краской. За педалями с двух сторон сидели Джонс и Берт Полк, а Борис крутил баранку. На шасси лежали четыре шланга белого цвета, вокруг которых был обмотан еще один шланг, пошире. Поршни вздымались и падали, точно у сбрендившей швейной машинки.

— Что это еще, черт возьми, такое? — завопил Сноркел, снова хватаясь за мегафон. — Это нелицензированная техника, она не зарегистрирована, это не…

— Но предположим, что она работает, — шепнул ему на ухо начальник экстренной службы.

Пока Берт подписывал бумажку, гарантировавшую скромное вознаграждение в случае, если Гидра окажется в рабочем состоянии, Джонс размотал самый толстый белый шланг из середины машины и подсоединил его к ближайшему гидранту.

— Только не этот чертов Фангин! — взмолился мэр, но было поздно: Борис уже выбрал свою боевую четверку и теперь поспешно раздавал дистанционные пульты управления. Он провел ускоренный минутный курс подготовки:

— Вверх, вниз, влево, вправо, открыть брандспойт, затянуть брандспойт… пустить воду. А теперь разбудим Гидру!

Шланги, подобно кобрам, завороженным зовом флейты, ожили и начали подниматься все выше, затем пригнули головы и пустили струи воды.

Сноркел мигом сменил пластинку и начал выкрикивать в мегафон подбадривающие лозунги:

— Отменная работа, Полк! Так держать!

Гидра превратила освещавшее всех до этого пламя в море пара, в котором немногие могли что-либо рассмотреть. Ослепшая и мокрая, Орелия была не в состоянии понять, где находится.

— Там, наверху! — закричала толпа, указывая на шатающуюся фигуру на крыше.

С притоком адреналина у Джонса активизировалась главная рыцарская потребность.

— Там юная леди! — завопил он, подпрыгивая, как ребенок, которого лишили любимой игрушки.

Борис достал очередной набор с переключателями разных цветов, помеченными стикерами «Не использовать — не проверено».

— Ты уверен? — с сомнением спросил Берт.

— Делай! — гаркнул Джонс.

Из барабана в центре Гидры поднялась стремянка.

— Держи! — закричал Борис, но отважному гимнасту не понадобилось особое приглашение; он уже встал в стойку и схватился за верхнюю ступеньку. Борис щелкнул переключателем вверх.

— Ииии — ааа! — вскричал Джонс, исчезая в клубах дыма и пара.

Лишенная изящества, присущего шлангам, стремянка взмыла в небо с умопомрачительной скоростью. Борис двинул пластмассовую рукоятку управления вправо, и лестница раздвинулась еще больше, так что вскоре Джонс уже возвышался над облаками дыма. Притихшая было толпа снова ожила.

Орелия опустилась на четвереньки. Она медленно соскальзывала с крыши в предательском месиве пепла и воды, а с расплавленных подошв слезали ленты черной резины. Джонс схватил ее сзади за талию, и они взмыли в воздух, а затем, к восторгу беспокойной толпы, опустились обратно на землю.

Джонс театральным жестом приглушил аплодисменты:

— Займитесь дамой!

Какой-то сторонник традиционной медицины провел флаконом с нюхательными солями под носом Орелии, и эффект не заставил себя ждать.

Дым рассеялся, а с ним рассеялась и толпа. С неба на город, точно погребальное конфетти, сыпались обугленные обрывки записей миссис Бантер о частной жизни местных обитателей.

 

4. О башнях и подземных ходах

Ференсен делал распоряжения на ходу, возложив обязанность по сбору приглашенных на Билла Ферди и Горэмбьюри. Он безропотно согласился с местом, выбранным Ферди.

В отличие от шарабана, пивная повозка неспешно направилась к Южным воротам и остановилась за городскими стенами. Горэмбьюри неохотно впустил их внутрь, но волноваться было не о чем: ко времени их приезда даже здешний сторож отправился на пожар в северную часть города. Ферди с Горэмбьюри поспешили проскользнуть в ворота, таща бочонок под одеялом.

Ференсен завернулся в свой плащ, натянул на лицо широкополую шляпу и направился к школе. Столетиями он издалека наблюдал за тем, как развивается город. Теперь, оказавшись здесь, внутри, он был очарован плотностью застройки, лесом башен, изобилием витрин и энергией, которая исходила от этого сообщества. Теперь Ференсен лучше понимал, почему тут мирились со Сноркелом: мэр управлял успешным городом.

Сам Ференсен помнил совсем другой Ротервирд: с одним деревянным мостом, без городских стен, без ворот, с конюшней и кузницей там, где теперь располагалась Рыночная площадь. Школа прежде была всего лишь крошечным сараем, а прилегающая к ней Башня знаний, как ее любил называть сэр Генри Грассал, теперь стала Северной башней. Не считая этих немногочисленных строений, церкви да поместья, Ротервирдская долина прежде представляла собой сплошной сад, к которому прилегал луг с разбросанными по нему камнями и загонами для свиней и овец. На Айленд Филде — большом, но менее заметном участке к юго-западу от города, омываемом притоком реки, — выращивали зерновые.

Ференсен прошел дальше. Прогулка стала способом восстановить в памяти прошлое и одновременно паломничеством. Позаимствованными у Горэмбьюри ключами он открыл главные ворота школы; в сторожке он не нашел ни дежурного, ни каких-либо других признаков жизни. Он снова почувствовал себя местным деревенским мальчишкой.

Воспользовавшись еще одним ключом из бесценной связки Горэмбьюри, Ференсен вошел в корпус Северной башни, но тут же его остановил рычащий мастифф. Ференсен посмотрел на собаку и свистнул, сначала низко, а затем высоко, время от времени срываясь на трель. Собака прикрыла пасть, загадочно улыбнулась, перевернулась на бок и уснула.

Неизменно педантичный Горэмбьюри приклеил к ключу от пристройки клочок бумаги с записанной на нем кодовой комбинацией. В детстве и юности Ференсен ежедневно взбирался по этим дубовым ступеням. Поднимаясь, он отмечал, какими большими и роскошными стали кабинеты, и перечитывал фамилии на дверях — самой последней значился «Э. Стриммер». Он быстро обнаружил потолочную панель и открыл ее коротким резким толчком. Вытащил из кармана сконструированный Полком фосфоресцирующий светильник-трубку и потряс им, после чего подтянулся вверх, в скрытое во мраке помещение.

Все двенадцать шарнирных кресел были на месте, правда, инициалы остались только на трех — на местах Сиров и Фортемейна. Сохранились и золотая дверь, и разрисованный потолок. Сохранилось даже вращающее пол колесо.

Именно здесь сэр Генри некогда открыл им глаза на чудеса вселенной. И здесь же Сликстоун в своем первоначальном обличии Мастера Малиса совершил свою чудовищную месть.

Ференсен осмотрел пол. Незакрепленную доску возле люка недавно поднимали, теперь под ней была пустая квадратная выемка. Тайник, казалось, специально создали для какого-то конкретного предмета. Под увеличительным стеклом Ференсен увидел частички коричневой пыли — остатки старой кожи. Здесь лежала книга.

«Хоть бы не та самая книга!» — мысленно взмолился он.

Прошлое прорывалось и в других местах Ротервирда.

Финч наблюдал за происходящим из своего окна: за горящей башней, шестнадцатой картой Старшего Аркана Таро, символом поверженной власти. Это едва ли можно было считать совпадением. Башня миссис Бантер, покойной миссис Бантер — сначала необъяснимая смерть, теперь необъяснимый пожар. Он вспомнил о планах главного строителя Перегрина Бантера и уловил опасные невидимые связи. Искры, точно летящий снег, проплывали мимо его окна.

Смертельная опасность, вот уж верно — пожалуй, время пришло. Не желая ломать большую государственную печать, Финч открыл письмо предка ножом для бумаги. Загадочность послания разочаровала его:

Ключ в пасти дракона.

От таинственной угрозы из прошлого он ожидал большей ясности. В архиве хранились не только записи обо всех публичных геральдических изображениях, но и приличное количество их примеров — реальных и фантастических животных; среди них встречались и драконы.

Финчу не удавалось найти ни одной подсказки до тех самых пор, пока он не добрался до самого дальнего ряда, где хранились две очень разные коллекции книг шестнадцатого века, взятых из поместья, в обложках из бежевой кожи и в черных переплетах. Осмотрев вертикальную перегородку между ними, герольд обнаружил драконью морду на самом верху. Забравшись на передвижную библиотечную лестницу, Финч заглянул вглубь, приметил крошечную замочную скважину и тут же все понял: архитектор разработал трехступенчатую систему защиты. Чтобы пройти через нее, нужно было иметь письмо, маленький ключик, который висел у него на шее (семейная реликвия) и доступ к архиву.

«Такое мог придумать только Финч», — подумал Финч.

Он вставил ключ в замочную скважину и повернул. Не последовало ни звука, ни движения. Он моргнул и почесался. Напоследок он решил прокрутить чешуйчатую пасть дракона; та совершила полный круг, что вызвало череду приглушенных щелчков, которые эхом разнеслись по всей комнате, словно возвещая о нашествии книжных червей.

Финчу понадобилось несколько минут, чтобы понять: высоко над центральными рядами раскрылись две панели, а потом еще одна в конце комнаты. За каждой из центральных панелей скрывалось по книге. Одна была большая и тонкая, в черной обложке, вторая — маленькая, переплетенная в обычную кожу, с вырванными страницами. Третья полость зияла тревожной пустотой.

Название черного тома было стерто, остался только год — 1571 римскими цифрами; на корешке другой книги значилось: «Судебный процесс над Герионом Уинтером».

Потратив десять минут на его изучение, Финч утвердился в мысли, что принял верное решение.

Горэмбьюри с наслаждением взялся за дело, которое требовало контактов с другими людьми. Он решил привлечь каждого найденного в списке человека к поискам остальных, оставив себе самого проблемного гостя.

Орелия сидела на корточках в теткином заднем дворе, точнее, в том, что от него осталось. Здесь царила полная разруха, обгорелые бревна выступали из луж темной воды. Ее невидимый мучитель явно повеселился на славу: сначала нанес одну рану, а затем, дав немного времени на восстановление, ударил снова, будто срывая хирургическую повязку.

Экстренная служба с уважением отнеслась к желанию девушки побыть в одиночестве. Любой житель Ротервирда мог понять трагедию потери фамильного дома.

Но она пребывала в шоке и по другой причине. Орелию потрясло нападение кота с огненными лапами, не говоря уже о его способности говорить и желании отыскать некую книгу. Ей припомнилась исчезнувшая записная книжка под буквой «С», где описывались ночные похождения горожан.

Орелии мучительно не хватало зацепок. По всему выходило, что и убийство тетки, и пожар были делом рук Сликстоуна, но если кот был его подручным, то где и как Сликстоун его раздобыл? И на какую книгу он охотился?

— Мисс Рок? — Она подняла глаза на Горэмбьюри. — Мне очень жаль, — произнес он. — Я знаю, что время крайне неподходящее, но с вами хочет побеседовать один представитель деревенских.

Она посмотрела на него с неожиданной решимостью.

— Как его зовут?

Заботясь о конфиденциальности, Горэмбьюри решил ограничиться описанием:

— Он живет в башне.

— Самое время. Мне бы очень хотелось с ним переговорить.

На этот раз пришла очередь Горэмбьюри удивляться.

— Нам нужно найти остальных.

— Где состоится встреча? И когда?

Горэмбьюри шепотом ответил на этот вопрос и добавил вежливым тоном муниципального работника:

— Не будете ли вы так любезны отыскать мистера Облонга?

— Можете на меня положиться.

Стряхнув трагическое оцепенение, Орелия отправилась на поиски.

Горэмбьюри почувствовал, что помог ей отвлечься. Билл Ферди соберет остальных, а Горэмбьюри осталось пригласить неприступнейшего из отшельников — Мармиона Финча.

В окнах первого этажа Эскатчен Плейс горел свет. Горэмбьюри позвонил, потом постучал и, когда не последовало никакого ответа, наклонился и прокричал в отверстие почтового ящика:

— Пришел Горэмбьюри! С вами хочет встретиться один деревенский, сейчас, сегодня.

— И почему он, черт возьми, так замешкался?

Еще один неожиданный ответ. Таинственный деревенский житель успел завоевать уважение самых неожиданных персонажей.

Через несколько минут массивная дверь Эскатчен Плейс распахнулась, выпуская хозяина дома. Финч выглядел лихо, напоминая скорее бандита, чем герольда, в своих кожаных сапогах, длинном кожаном пальто с воротом из овчины, каракулевой шапке и с посохом, на ручке которого красовалась резная птица — предположительно зяблик.

Его приветствие показалось Горэмбьюри загадочным.

— Городской герольд не может позволить себе находиться в компании бывшего городского секретаря в полуночный час — это преступно, сэр, преступно, коррупция и преференции. Поэтому вы не должны меня видеть, но сам я буду за вами следить. Когда доберемся до места встречи, дайте мне отмашку в направлении sinister. Обернетесь — получите по заслугам Лота.

Горэмбьюри попытался расшифровать речь Финча. Должно быть, он подразумевал жену Лота, которая во время побега из Содома не пожелала выполнять указания ангелов-спасителей, из-за чего превратилась в соляной столб. Если он обернется и посмотрит на Финча, тот откажется от миссии. Sinister значило «левый». Горэмбьюри двинулся вперед, не оглядываясь. Вечер выдался поистине необычный — что же будет дальше?

Гидра так и стояла у разрушенного дома. Управлявшие ею люди исчезли. Орелия обнаружила Облонга на Голден Мин, а дальнейшее произошло случайно. На окольной дороге по пути к месту встречи они столкнулись с Валорхенд, которая стояла, привалившись к дереву. Виксен выглядела истощенной, но, что удивительно, при этом ее лицо светилось едва ли не блаженством. Судя по всему, девушка с золотыми болас любила спецэффекты, и не важно, что их вызвало, какой бы целью и степенью поражения они ни обладали. Тем не менее, вспомнив выступление Валорхенд на приеме сэра Веронала, Орелия приняла спонтанное решение. Враг сэра Веронала был ее другом.

— Вы пойдете со мной. Нам нужно кое с кем встретиться.

И тут вечер преподнес очередной сюрприз:

— Сама знаю — с деревенским, который живет в башне.

Решетка, находившаяся в крошечном переулке за углом такой же неприметной улочки, поднялась без труда. Горэмбьюри, не оборачиваясь, взмахнул левой рукой и спустился вниз по железным ступеням. В туннеле царил холод, как в тюремной камере. Секретарь пошел на голоса, которые усиливались эхом тоннеля, и вскоре добрался до древней сводчатой крипты. Ее освещали расставленные на подмостках свечи в бутылках из-под вина. Пол оказался мощеным, но не ровной современной кладкой. У стен в несколько рядов громоздились бочонки, перед которыми были расставлены стулья. Над бочонками висела свежеокрашенная вывеска с надписью «Душа подмастерья под землей».

Прежде чем Горэмбьюри успел посетовать на такое вопиющее нарушение «Лицензионных предписаний», как продажа спиртного после полуночи, его грубовато поприветствовал Борис («Это старик Скукамбьюри!»). Ему предложили пинту «Крепкого», стул; Ференсен пожал ему руку, а Финч похлопал его по плечу и заметил, что здесь «эль встречается с лунным светом».

При виде Орелии Финч сразу же помрачнел.

— Мои соболезнования, — сказал он, — и пора бы нам обоим раскрыть все карты.

Орелия кивнула, вспоминая их разговор на приеме Сликстоуна. Ференсен осмотрел пеструю компанию: давно знакомые лица Бориса и Берта, Билла Ферди и Хеймана Солта; недавние знакомые: Грегориус Джонс, Виксен Валорхенд, Горэмбьюри и Орелия Рок, а также совершенно незнакомые Мармион Финч и новый историк Джона Облонг.

Ференсен открыл совещание.

— Тем немногим, кто меня не знает, скажу, что зовут меня Ференсен, сам я деревенский, но интересы города принимаю близко к сердцу. Для дела важно, чтобы мое присутствие в долине оставалось тайной. В свое время вы поймете почему. — Ференсен помедлил. Он просил их принять на веру слишком многое. И все же он поспешно продолжил: — Ротервирд уже пережил закрытие единственного паба, одну подозрительную смерть, удар странной молнии, прибытие человека, обладающего невероятным богатством и властью, — а теперь еще и пожар.

Солт отметил, что Ференсен не упомянул о чужестранном происхождении сэра Веронала — которое, конечно же, являлось главным доказательством его вины.

— Вам может показаться, что уже и этого было бы достаточно, однако сегодня вечером двое из нашей компании совершили крайне необычное путешествие. — Он сделал паузу, прежде чем указать на Валорхенд и Горэмбьюри.

Двух более странных компаньонов сложно было и представить. Несмотря на всеобщую подозрительность, Ференсену удалось минимальными усилиями привлечь внимание слушателей.

— Все это — симптомы опасности, масштабы которой трудно описать. Я пригласил вас сюда для того, чтобы обменяться информацией и разработать общую стратегию. Но начать нужно все-таки с первого. Никто не знает всей картины, но каждый имеет кусочек мозаики. Вы должны рассказать все, что вам известно, особенно о любой странности, какой бы мелкой она ни казалась. — Старик сделал жест в сторону бывшего городского секретаря. — Мистер Горэмбьюри.

Привыкший блистать точными сведениями на встречах комитета, Горэмбьюри выдал краткую и ясную речь:

— Меня, секретаря Городского совета, унизительным образом уволили из-за того, что я передал собственное приглашение на прием Сликстоуна миссис Бантер. — Неужели в речи Горэмбьюри прозвучали эмоции? Заинтригованная аудитория прислушалась. — Сэр Веронал обошел все законные предписания при попустительстве начальства. Закрытие «Души подмастерья» — это тоже его работа. Он одержим прошлым…

Ференсен перебил его:

— Прежде чем мы приступим к сегодняшним происшествиям, может быть, кто-нибудь хочет задать мистеру Горэмбьюри вопрос?

— Зачем было позволять этому мерзавцу красть мой паб?

Ференсен посчитал необходимым иначе расставить акценты.

— Что вообще привело сюда Сликстоуна? — спросил он.

— Мэр написал ему письмо после того, как сам получил письмо от кого-то еще.

— От кого? — поинтересовалась Валорхенд, которую хорошо взбодрило пиво.

— От Малара, — ответил Горэмбьюри. — Пула Малара.

— Ничего о нем не слышал, — пробурчал Солт.

То же самое могли засвидетельствовать все остальные.

Ференсен записал имя. Он чувствовал, что оно имело какое-то значение, но не мог понять почему. Финч тоже почуял беду. На его памяти анонимные послания никогда не приводили ни к чему хорошему, а здесь, в Ротервирде, где так ужасно переплелись прошлое и настоящее, от таких посланий следовало ожидать худшего.

Горэмбьюри перешел к рассказу о своем походе в библиотеку, к эффекту волшебной плиты и схватке с паучихой, при этом скромно изобразив настоящей героиней Валорхенд.

Борис Полк слушал его рассказ с недоверием.

— Женщина-паучиха! — прыснул Джонс.

Валорхенд, сощурившись от боли, вскочила на ноги и подтянула вверх то, что осталось от штанины ее джинсов.

— А как я, по-вашему, вот это схлопотала? На коньках, что ли, каталась?

— Все это правда, — повторил Горэмбьюри.

— Конечно правда, — огрызнулась Валорхенд, слишком эгоцентричная, чтобы трезво оценить, насколько странным могло показаться ее давешнее приключение.

Как всегда, живо участвуя в судьбе спасенных им людей, Грегориус Джонс взял себя в руки:

— Примите мои извинения, мисс Валорхенд. Больше мы не позволим себе никаких грубостей.

Даже Виксен не смогла устоять перед подобным реверансом. Капризно выдавив: «Только попробуйте!», она села на место. От кошачьей грации, с которой она это сделала, Облонга словно ударило током. Что-то в ней такое было… Но что именно?

Ференсен обернулся к Орелии, которая стояла и разглядывала присутствующих. Они едва ли внушали ей доверие. Деревенские с горожанами представляли весьма неестественный союз — эта женщина, Валорхенд, была слишком агрессивной, и не важно, насколько правдивой была ее странная история с пауком. Борис Полк, может, и был таким же очаровательным, взбалмошным и гениальным изобретателем, каким казался, но можно ли ему верить? Джонс принадлежал к числу средневековых рыцарей, которые превыше всего ставили физическую подготовку и считали своим священным долгом спасение прекрасных дам. Облонгу самому впору сидеть за партой, а не стоять у доски. Солт отличался эгоизмом добровольного отшельника. Мир Горэмбьюри был скован рамками правил и предписаний, и сама она была ничуть не лучше. Не особенно успокаивал и тот факт, что самым разумным персонажем в этой честной компании был зловещий герольд Финч.

«Нужно идти ва-банк», — решила Орелия.

— Я считаю, что мою тетку убил не неисправный садовый фонарь. Думаю, что сэру Вероналу удалось сотворить с ней то же, что он пытался сделать с Валорхенд. А что касается пожара, боюсь, моя тетка обладала слишком пытливой натурой. Со своей башни миссис Бантер следила за всеми нашими передвижениями — в любое время суток — при помощи телескопов. Она хранила записи об этом, и не слишком доброжелательные. Когда я пришла в башню в день ее гибели, выяснилось, что из собрания ее записных книжек исчезла тетрадь под буквой «С». И еще одно обстоятельство. Сэр Веронал приобрел четыре камня в магазине «Безделушки и мелочи». Они достались нам от Солта. — Солт никак не отреагировал на ее слова; он продолжал мрачно разглядывать пиво в своей кружке. — Сэр Веронал решил, что они важны, хотя и не знал, с какой целью были созданы. Моя тетка резко взвинтила цену. А что касается их предназначения, надеюсь, с этим нам поможет кто-нибудь еще. Видите ли… — Она посмотрела на Ференсена, который, в свою очередь, помедлил, прежде чем ответить. Орелия не любила, когда от нее скрывали правду. — Это может знать наш председатель, неистребимый Ференсен, который ловил бабочек с моим дедом в Ротервирдском Западном лесу в 1893 году. — Она никак не отреагировала на поднявшийся шум и смех. — Тогда Ференсен выглядел точно так же, как теперь.

Орелия заметила, что Ференсен не смеется. То же самое можно было сказать о Мармионе Финче.

— Это не шутка, я говорю совершенно серьезно — добавила она.

Завершив свой рассказ, Орелия села на место. Билл Ферди не мог смириться со столь сильным потрясением семейных основ.

— Двойники, — сказал он. — Ференсены всегда приходят и уходят…

— Солт, помоги-ка нам с камнями, — слишком уж поспешно перебил его Ференсен.

— Ничего особенного я не скажу, тем более что тебя это не касается.

Орелия уставилась на ботаника. Солт всегда начинал строить из себя дурачка-садовника, когда уходил в глухую защиту. Теперь он только пожал плечами.

— Могу сказать одно: место, в котором, по его словам, побывал Горэмбьюри, действительно существует. Оно называется Лост Акр, и я — его хранитель. С Лост Акром нельзя шутить, а то можно вляпаться, как эти двое: наткнуться на чудовище, которое ты не в состоянии понять.

«Хорошо, если бы ты сам это понимал», — подумал Ференсен, но вслух ничего не сказал.

— Насчет камней я ничего не знаю кроме того, что они меня напугали. Они просто лежали в Лост Акре, будто сидели в засаде и только меня и дожидались. Потому-то я их так задешево и сбыл…

«К тому же никому не сказав, — подумал Ференсен. — Если бы ты только сообщил об этом мне… Отсюда и все наши проблемы».

— Не знаю, чего вы хотите добиться своим собранием, но… — Он повторил старую мантру: — Просто позвольте мне со всем справиться. Я знаю это место наизусть.

Орелии хотелось указать на тот факт, что у Солта было не больше шансов убежать от паучихи, чем у Горэмбьюри с Валорхенд, но тут вмешался Ференсен.

— Расскажи им, что сейчас творится с Лост Акром, — подсказал он Солту.

На сей раз тот и правда ответил:

— Хорошо. Все, что было над землей, теперь или мрет, или прячется. — Сам того не осознавая, Солт разволновался. — Это чудное, опасное, невероятное место стоит на грани уничтожения, пока мы тут сидим и пьем пиво. — Он грохнул своим бокалом по столу.

Борис проронил загадочное замечание:

— От лица «Компании земельных и водных ресурсов братьев Полк», а также потребителей пива Ферди во всех его многочисленных великолепных проявлениях, я предоставлю на ваш суд свое последнее изобретение, как только протестирую прототип.

— Что еще за изобретение? — поинтересовался Ференсен.

— Пузыри, — сказал Борис.

Но, когда его попросили рассказать поподробнее, он ответил лишь, что вскоре «Компания земельных и водных ресурсов братьев Полк» будет вынуждена изменить свое название.

Облонг почувствовал необходимость внести свой вклад в общую картину:

— Я могу кое-что добавить. Мой предшественник Роберт Фласк бесследно исчез.

— Сначала его уволили, а уже потом он исчез, — пробормотал Горэмбьюри.

— Насколько я слышал, Фласка уволили за то, что он совал нос куда не надо, — перебил Солт, который теперь хотел как можно быстрее уйти отсюда, — к тому же все это старые новости.

— У меня есть записная книжка Фласка, ее мне дал Фангин.

Облонг объяснил, как единственная сохранившаяся запись «СТОЛ КАР» оказалась анаграммой Лост Акра. Большинство уже и забыли предыдущего ротервирдского историка — в конце концов, Фласк был всего лишь чужаком. Однако связь Фласка с Лост Акром вызвала интерес.

Солт встал, заметно покраснев.

— Если вы, молодой человек, рассказали Фангину о Лост Акре, значит, об этом знает уже весь чертов город.

Облонг даже не попытался защищать Фангина:

— Нет, не рассказал. Он — добрый друг, но… немного неуравновешенный.

Все согласно закивали. Облонг попал в самую точку.

— Пусть закончит свой рассказ, — прогремел Финч.

— Вторая запись выглядела так: «АСХ 1017».

Облонг рассказал о странном отрывке из «Хроник» о ярмарке летнего солнцестояния, о фресках в церковной башне с их таинственным цветущим деревом, а также о телефонном разговоре с доктором Пенделом.

— Все это ведет к еще одной загадке: в этом году в день летнего солнцестояния мой класс ставит спектакль, который станет реконструкцией тех самых событий, а все благодаря анонимному письму, которое получил наш директор.

— От кого он получил письмо? — переспросил Джонс.

— От анонима, дурак, — прошептал Борис.

— В почерке угадывалась рука Фласка, — сказал Облонг. — Очень ясно угадывалась.

Ференсен снова ощутил неприятное чувство, будто он упускает какую-то деталь, но тут на помощь пришла Валорхенд:

— Фласк притворялся дурачком, но на самом деле им не был. Он был настоящим историком, и именно поэтому за несколько месяцев обнаружил больше, чем все мы, вместе взятые, за много лет.

Вмешательство Валорхенд заставило Ференсена предоставить ей трибуну. Если не учитывать школьных уроков, впервые после приема у Сликстоуна ей представилась возможность обратиться к группе людей. Валорхенд не терпела пустой болтовни — никаких вступлений, приветственных речей и благодарностей за спасение. Вместо этого она выдала сухой доклад о сомнительных успехах этого собрания. Даже Солт отреагировал на ее прямоту, выпрямив спину и поставив бокал на стол.

— От чистых фактов без анализа нет никакого толка. Давайте начнем с паучихи. Ее грудная клетка соединялась с остальными частями тела без швов и суставов. То же самое касается глаз, конечностей и прочих видимых участков. А значит, мы имеем дело не с Франкенштейном и даже не с плодом любви огромного паука и человека. Тем более вряд ли какое-либо животное могло эволюционировать в паучиху, говорящую по-английски и имеющую склонность к французской кухне. Вывод: существо было создано в результате процесса, который мог осуществиться исключительно в Лост Акре. Дьявольские возможности Лост Акра играть в поддавки с природой могли бы объяснить тот факт, что Ротервирд отрезали как от остальной Англии, так и от собственного прошлого.

Логика аргументов Валорхенд впечатлила аудиторию, а хаотическое собрание странных фактов начало выстраиваться в понятную конструкцию. Дальше — больше. Сама того не осознавая, Валорхенд задела тонкую струну:

— Когда мы убегали, существо вполне могло поймать меня и прикончить, но не сделало этого. В какой-то момент его сознание раздвоилось в битве между жестоким и сдержанным «я». Можно даже назвать это битвой между животным и человеческим.

Ференсен ощутил что-то среднее между ужасом и облегчением: если человеческая сторона до сих пор боролась, может быть, надежда еще не утрачена.

— Животное, которое я попыталась спасти, никаких признаков сдержанности не проявляло, но тоже знало английский, — добавила Орелия, после чего рассказала о своей почти фатальной встрече с огненнолапым котом, о его безуспешных попытках выяснить местонахождение непонятной книги, о ясной английской речи — а также о желании прикончить Орелию. — Должно быть, женщина-паучиха и мальчик-кот являются результатом одного и того же процесса. Что интересно, — добавила Орелия, — так это то, что кот назвал меня «дитя», а я им, по всей очевидности, не являюсь.

Ференсен схватился за крышку стола. Интерес к книге говорил о том, что кто-то уже знал о точке перехода и ее возможностях, а также об экспериментах — знал и надеялся возобновить их. Неужели сэр Веронал? Или какой-то другой, еще не известный им игрок?

— Паучиха тоже называла меня «девочкой», — добавила Валорхенд.

— Меня она никак не называла, — мрачно пробурчал Горэмбьюри, обращаясь к собственному пивному бокалу.

Валорхенд почувствовала, что получает удовольствие от обмена мнениями с этими незнакомцами. Их всех объединяло общее дело, масштабы которого девушка только начинала постигать, но миссия казалась ей благородной.

— Если мы кажемся им такими молодыми, значит, сами эти существа должны быть чертовски древними — вроде Ференсена! — прибавил Джонс.

Валорхенд подумала, что гимнаст не так глуп, как ей казалось. У него тоже имелись скрытые таланты. Виксен продолжила анализ:

— Я подхожу к животрепещущему вопросу проходов в Лост Акр. Их всего два, и, судя по всему, они открываются в разное время. Белая плита оставалась доступной на протяжении многих лет. И вдруг, ни с того ни с сего, она закрывается и открывается черная, пройти через которую можно, только миновав чудовищную стражницу. Вопрос — кто или что закрыло белую дверь? И по какой причине?

— Ее закрыла сама природа, — буркнул Солт. — Я ведь уже говорил, если вы меня вообще слушали, что Лост Акр находится под угрозой.

— Ты хочешь сказать, что подземная дверь служит запасным выходом для монстров, — произнес Грегориус Джонс, раздуваясь от восторга.

Борис предложил более глобальную перспективу:

— Бояться нам нужно не чудовищ, а того, что за ними последует. С такими проблемами нам скоро деваться некуда будет от чужаков.

И все они принялись перечислять старые добрые беды Ротервирда, каждая из которых начиналась с буквы «П»: политики, пресса, полиция, псевдо-эксперты…

— И можем смело попрощаться с независимостью.

— Ставки действительно высоки, — добавил Ференсен.

— Камни тоже должны играть во всем этом какую-то роль, — вмешалась Виксен, но Облонг уже ее не слушал.

Он разгадал головоломку по имени Валорхенд: чем больше историк присматривался и прислушивался к Виксен, тем сильнее проступало ее сходство с Сесилией Шеридан. Он решил, что девушки должны быть диаметрально противоположными по характеру близнецами: одна была романтичной и доброй, вторая — холодной и пытливой, но обе питали страсть к приключениям.

Орелия следила за тем, как Облонг наблюдал за Валорхенд. Зрелище показалось ей довольно странным: историк выглядел одновременно пораженным и озадаченным. Орелия решила открыть последний козырь. Нет времени на секреты, нет времени играть в игры, как Солт.

— Я со всем этим согласна. Я видела гобелен, который висел в поместье до того, как туда переехал сэр Веронал. В поместье жил какой-то добрый человек, но его убили, и это обстоятельство могло бы объяснить, почему поместье закрыли. На гобелене изображены чудовища в клетках, гибриды человека и животного. А по бокам клеток расположены цветные точки. Возможно, камни играли какую-то роль в создании этих чудовищ.

— Ты хочешь сказать, что точкой перехода можно управлять? — уточнил Солт.

— Что такое «точка перехода»? — спросила Валорхенд.

Ференсен внес первое серьезное дополнение:

— Точка перехода — это то место в Лост Акре, где скрещиваются разные виды. Блестящий лоскут неба, к которому можно прикоснуться и — теоретически — использовать… во зло.

Мармион Финч поднялся, почесал за ухом, потер нос тыльной стороной мизинца и откашлялся.

— Соблюдайте порядок, мистер Ференсен. Вы начинаете говорить о настоящем, но его, как, впрочем, и будущее, к которому оно приведет, невозможно помыслить, не вернувшись к прошлому. — Финч достал из кармана свиток бумаги. — Это — параграф «Ротервирдского статута», который вынуждает меня…

— Мистер Финч! — возмущенно воскликнул Горэмбьюри, и он был не одинок: все знали, что независимость Ротервирда от национального правительства была прописана в тайном старинном законе, обсуждение которого являлось серьезным правонарушением.

— Угомонитесь, мистер Горэмбьюри, история должна выйти наружу. У «Ротервирдского статута» есть вступительная часть: «Записи обо всех делах, касающихся Лост Акра, следует тщательно хранить, ибо, если тайна когда-нибудь снова раскроется, сопутствующее ей зло должно быть осмыслено, доказано и уничтожено. Хранителем этих записей назначается единственный городской герольд, который принимает клятву молчания под угрозой смертной казни». И из третьего раздела: «Использование или изготовление Темных Устройств, которые ранее создавались и производились в поместье Ротервирда, отныне запрещено под угрозой смерти». Под угрозой того же наказания существ из Темных Устройств запрещается изображать на гербах, щитах и прочих геральдических предметах какого бы то ни было проживающего в землях Ее Величества человека.

— Что еще за существа? — спросил Берт.

— Какого Величества? — поинтересовался Борис.

— Елизаветы Первой Английской, — ответил Финч.

Виксен Валорхенд задала вопрос пострашнее:

— Имеются в виду существа вроде кота с огненными лапами? Или женщины-паучихи?

Герольд не дал прямого ответа. Аудитория начала догадываться, что Финч редко отвечал на вопросы прямо.

— У меня имеется список запрещенных животных. Я хотел бы вам его продемонстрировать, но только если все дадут клятву молчания. Кто за?

Орелия подняла руку. Один за другим все сделали то же самое, при этом Горэмбьюри был последним. Единогласно.

— Следуйте за вашим герольдом! — крикнул Финч. Встряхнув трубкой-фонарем братьев Полк, он шагнул за бочонок пива и скрылся между рядами грубо обтесанных колонн.

Достав собственные трубки, Ференсен и Валорхенд освещали шествие с двух сторон, и вся компания двинулась за Финчем под арочной анфиладой.

 

5. Эскатчен Плейс

Иногда путь становился прямым, и можно было разглядеть разом все три светильника; но порой коридоры так хитро переплетались, что группа оказывалась в кромешной тьме. Ференсен никогда не видел этого подземного Ротервирда и сейчас, будучи настоящим ценителем лабиринтов, восхищался тем, как часто тупики представлялись главной дорогой, а истинный путь — лишь жалким ответвлением. Старик заметил вырезанные в камне крошечные цветы, указывавшие герольду путь, — само собой, то была работа друидов.

Горэмбьюри плелся в хвосте, его ум не справлялся с масштабом совершаемых компанией правонарушений: попирались «Исторические предписания», «Предписания безопасности подземных тоннелей», «Предписания Эскатчен Плейс», «Предписания о пребывании деревенских в пределах города» — и это только вершина айсберга. Горэмбьюри не сомневался в необходимости всех этих правил, но законодательство, по всей очевидности, должно предусматривать исключения для действий, совершаемых во имя гражданских интересов. В то же время он беспокоился о злоупотреблениях, которые могли вызвать подобные исключения. Еще больше волновался Горэмбьюри при мысли о том, куда этот конкретный гражданский интерес мог завести его сегодня.

Между шедшими перед ним завязался тихий разговор. Облонг подскочил к Виксен Валорхенд.

— Могу я поинтересоваться, нет ли у вас сестры-близнеца?

— Надеюсь, вы говорите не о добропорядочной Сесилии?

— Она удивительно начитанная особа.

— Она — заноза в заднице.

Грегориус Джонс не боялся высоты, зато ужасно страдал, пребывая в темных подземных помещениях.

— Здесь несколько тесновато, — запинаясь, произнес он. — И прекрати идти боком, Полк.

— Воспринимай все происходящее как очередное приключение, — легкомысленно ответил Борис. — Еще одна строчка в резюме и новый способ производить впечатление на слабый пол.

Грегоруис приободрился. Пора бы Финчу выправить этот горб, а то лет через пять герольд превратится в настоящего гнома. Финчу стоит заняться пилатесом.

Орелия шла молча. Она хотела отплатить за смерть тетки и понять, что с ней произошло. И для первого, и для второго требовались веские доказательства, и если при этом придется раскрыть тайны Эскатчен Плейс, пусть так оно и будет.

Кипящий от негодования Солт тоже ни с кем не разговаривал. Все эти ничтожества рассуждали о его мире так, будто он принадлежал и им тоже. Солт должен был найти способ спасти Лост Акр, а потом закрыть его от всех, кроме себя. Вся компания сосредоточилась на давних злоупотреблениях точкой перехода, но настоящей задачей являлось спасение теперешнего Лост Акра. Странная отсылка Облонга к «Англосаксонским хроникам» за 1017 год напоминала о важном: «Всех спасли Зеленый Человек и Молот…» Спасение и есть главная цель. Человек-горностай сказал, что, когда время придет — или созреет, — явится спаситель. И этот спаситель — конечно же, он, Солт. Ясное дело, садовнику на роду написано сыграть роль Зеленого Человека.

Минут через сорок Финч остановился и толкнул каменную плиту в потолке. Все забрались в чулан и последовали за Финчем по лестнице на один пролет вверх, потом на два вниз, снова вверх по короткому ступенчатому переходу, и так до тех пор, пока все не очутились в его великолепном архиве.

В помещении горели длинные свечи. Вдоль центрального прохода располагалось шесть ниш, занятых на высоту до пояса вместительными шкафами с дверцами, а дальше над ними вверх до самого потолка тянулись книжные полки. Сверху вниз на гостей смотрели деревянные бюсты известных жителей Ротервирда. Книги, в большинстве своем очень старые, отличались разнообразием форм, от монументально огромных до смехотворно мелких.

Все прибывшие в ошеломлении молчали и только оглядывались по сторонам, пока Финч не пригласил их в центр комнаты к столу, на котором лежал большой том в примечательной черной обложке с заглавием «Темные Устройства». Книга содержала всего несколько страниц, а ее название было вытравлено с прекрасного переплета. Внизу можно было различить лишь буквы MDLXXI. Финч открыл титульную страницу — та оказалась пустой, если не считать маленькой выцветшей подписи:

В этом сборнике описаны Темные Устройства, созданные Герионом Уинтером и его учениками. Он был составлен в Ротервирде и найден в тамошнем поместье. Использование или воспроизведение данной книги запрещено законом, и ее следует хранить только для понимания причин, по которым сей закон необходимо соблюдать.

Сэр Роберт Оксенбридж

На следующей странице был изображен круг, полный геральдических символов — ступней, когтей, фантастических морд, волосатых ног, крылатых тел, железных клювов, глаз и кожистых крыльев. Нетронутые временем краски сохранили яркость. Вдохновенное мастерство художника подчеркивало каждую текстуру и каждую деталь.

Над кругом извивалось одно-единственное слово, начертанное красным и золотым: «Элевсинцы». В каждом из четырех углов страницы также виднелось по цветному кругу, однако же те были пустыми; один — красный, второй — синий, третий — белый, а четвертый — коричневый.

— Они похожи на камни, — заметила Орелия.

— Кто или что такое «элевсинцы»? — спросил Горэмбьюри.

Облонг до сих пор почти ничего не говорил. Но тут-то ему наконец представился шанс блеснуть. Самым авторитетным тоном он сообщил:

— Элевсинские мистерии — это древнегреческие церемонии посвящения, которые практиковались в культах Деметры и Персефоны. Название города Элефсиса, вероятно, происходит от слова «элизиум», то есть «рай».

Присутствующие посмотрели на Облонга так, будто он сбрендил: только чужак мог решить, что какие-то древние греки из давней истории до 1800 года могли чем-то помочь в их ситуации.

Ференсен мягко вмешался в разговор:

— В действительности речь идет о десяти чрезвычайно одаренных детях, которые прибыли в эти места много лет назад. Уинтер назвал детей элевсинцами, потому что хотел укрепить в них дух тайного сообщества. — Он помедлил. — Вероятно, их гены еще сохраняются в современном Ротервирде.

Финч кивнул в молчаливом согласии.

— Когда они появились? — поинтересовался Джонс, как всегда, сбитый столку.

— В 1558 году. Тогда существовали только поместье и Северная башня, церковь, большой сарай, несколько коттеджей и сады, а также один-единственный деревянный мост.

Теперь Орелия внимательно смотрела на таинственного деревенского жителя. При том, что Ференсен никогда не бывал в городе, они с герольдом мгновенно обрели глубокое взаимопонимание. Казалось, что оба прекрасно знали о существовании друг друга. Предположим, что источником знаний Финча были записи, но что насчет Ференсена?

— Продолжай, дружище Финчи! — крикнул Борис.

Финч перевернул еще одну страницу, и гости склонились над столом, пока хозяин передвигал книгу. В верхней части страницы на разделенном на четыре части щите, который был крупнее всех остальных, виднелась изогнутая надпись «Магистр». В одной четверти щита располагались три существа, скрывавшие лица под серой шалью. В центре щита в большом коричневом круге были нарисованы уже знакомые присутствующим четыре кружка с предыдущей страницы.

— Герб Гериона Уинтера, — сообщил Финч.

— Это еще кто такой? — спросил Грегориус Джонс.

— Он был основателем того самого темного рыцарского ордена.

— А кто под ним? — поинтересовался Борис.

— Не знаю. Имена были вытравлены кислотой, поэтому от них не осталось и следа.

На следующей странице располагались двенадцать щитов поменьше, девять из которых были заполнены рисунками, а три последних остались пустыми. Под каждым щитом прежде стояли имена, но теперь сохранились только три имени под пустыми щитами — Иероним Сир, Морвал Сир и Тибо Фортемейн. Никто не произнес ни слова, но все (за исключением Грегориуса Джонса, не знавшего французского языка) окинули Валорхенд быстрым взглядом.

— Ладно, я сама все понимаю: Фортемейн и Валорхенд. Значит, кто-то из моих предков вступил в союз с этим злодеем Уинтером. Не вижу ничего удивительного; всегда знала, что во мне течет скверная кровь.

— А что я вам говорил! — торжествующе завопил Солт. — Вы влезли в то, чего не понимаете.

Ференсен постучал по столу:

— На самом деле это ты ничего не понимаешь. Пустые щиты принадлежат тем троим, кто устоял против Уинтера: он не стал давать им знаки отличия, потому что дети отказались использовать точку перехода. Мисс Рок была права. Составные части помещают в клетку, которую сначала поднимают до точки перехода, а потом снова опускают. А ваши камни, Хейман Солт, определяли результат. Каждый камень фиксировали на одной из сторон клетки; разные положения давали разные результаты. — Обычно сдержанный и спокойный, Ференсен сделал ботанику выговор — Солту слишком долго позволяли грубить: — Тебе следовало рассказать мне о камнях — перед продажей, а не после нее.

Солта начало подташнивать. Выходило, что он преподнес камни Сликстоуну просто на блюдечке.

— К несчастью, с камнями проводили слишком много скоропалительных экспериментов, которые часто вели к страшным последствиям. Опыты ставили в основном на малолетних сиротах, которых свозили из близлежащих деревень, а позже и из Лондона.

Финч снова развернул книгу, дабы каждый мог увидеть, что в каждом щите находилось какое-нибудь существо — гротескный гибрид двух зверей, или зверя с птицей, или зверя с насекомым. В установленном порядке имелось всего одно исключение: первый щит на второй странице содержал вооруженный пучком молний кулак с крошечным изображением горностая на костяшках пальцев.

— Господи… — пробормотала Валорхенд. Она представила грозу и человека, заключенного в клетку, к прутьям которой тянулись нити молний, — правда, словами выразить этот образ девушка не смогла.

— Не хотите ли вы сказать, что умение управлять молниями досталось Сликстоуну по наследству? — спросил Борис.

— Нет, по наследству он его как раз не получал. Он сам, по собственной воле стал чудовищем. Он получил власть над молниями в точке перехода.

Орелия подумала, что теперь наконец-то начала все понимать: точка перехода продлевала жизнь, именно так можно было объяснить появление Ференсена в Ротервирдском Западном лесу в 1893 году и его осведомленность обо всех произошедших в Ротервирде событиях, включая живучесть Сликстоуна.

Валорхенд подметила другую деталь:

— Вы говорили, что сюда приехали десять вундеркиндов. Но маленьких щитов в книге двенадцать.

— Были еще двое местных, они родились в одно время с остальными, — ответил Ференсен.

Орелия решила воздержаться от очевидного вопроса, теперь в этом больше не было необходимости; у нее не осталось ни малейших сомнений насчет личности Ференсена. Орелия подозревала, что Финч тоже все понимает.

Финч перевернул последнюю страницу, на которой был изображен всего один небольшой щит с огненнолапым котом — стоящие вокруг стола разом выдохнули. Прошлое и настоящее в мгновение ока сошлись в одной точке.

— Это — не случайное сходство, это и есть тот самый кот, — произнесла Орелия. — Та самая тварь, которую я видела полтора часа назад.

— Существа из точки перехода, должно быть, живут… целую вечность, — вставила Валорхенд.

Орелия проследила за тем, как едва знакомая ей Валорхенд вглядывается в Ференсена. «Смышленая девчонка, — подумала она, — тоже догадывается о его сущности».

— Но кому принадлежит это создание? — спросил Борис. — Чей это щит?

— Имя владельца тоже было стерто.

— Хотелось бы мне знать… — ответил Ференсен.

Как бы старик ни пытался дозировать информацию в собственных и прочих интересах, на этот раз Орелия ему полностью поверила.

— Повторите еще раз, что сказал кот? — поинтересовался Облонг, почувствовавший себя за бортом.

— Сначала спросил, у меня ли книга, а когда я не ответила, произнес: «Умри, дитя».

— Не слишком дружелюбный котяра.

Валорхенд перебила:

— Эксперименты — по крайней мере успешные — никогда не проводят без записей. Должны остаться какие-то заметки, книги или…

— Да, — сказал Ференсен, — книга была. Я видел ее только однажды. Она называлась «Книга римских рецептов».

— Ты шутишь, — захихикал Борис Полк.

— Боюсь, что нет. «Римский» — это анаграмма слова «мирской», из другого мира.

Ференсен слишком долго приглушал воспоминания, и внезапная откровенность принесла ему разнообразные и самые неожиданные болезненные ощущения. Он видел книгу один раз, когда та была уже почти готова, — у него появилась возможность ее уничтожить, но он не смог. Последствия подобного поступка казались слишком непредсказуемыми. Вместе с этим на поверхность всплыло еще одно тревожное воспоминание.

— Когда-то давно мне показали одну надпись: «И герой, и полный бес тирана». Почерк принадлежал Уинтеру. Видите ли, Уинтер любил анаграммы.

Ференсен записал фразу: «И герой, и полный бес тирана», после чего одну за другой переставил буквы, вычеркивая уже использованные. Проступило новое название: «Полный бестиарий Гериона». Наступила тишина.

— Эта книга действительно описывает успешные эксперименты, — наконец подтвердил Ференсен.

Орелия увидела, как Ференсен отступает в тень, будучи почти на грани нервного срыва.

На помощь пришел Финч, который достал вторую книгу куда меньшего размера.

— Здесь — финальная точка: протоколы судебного процесса над Герионом Уинтером, записанные по большей части кодовым языком, который мне не удалось расшифровать. Но вердикт и приговор записаны на старом добром английском. — Герольд открыл книгу на последних страницах и зачитал: — «Герион Уинтер, мы признаем тебя виновным в преступлениях против природы и Бога. Ты мучил детей и животных, обращаясь с ними как с материалом для экспериментов. Ты будешь отправлен в собственную подопытную страну, помещен в клетку и при помощи камней послан туда, откуда не сможешь вернуться. Правосудие приговаривает тебя к той же судьбе, которой ты подверг других. Затем все сведения о положении входов в проклятые земли будут уничтожены. Тайны Ротервирда будут находиться под охраной законов, которые не допустят, чтобы еще хоть один человек соблазнился ими…» «Обвиняемый не просил суд о снисхождении. Он провозгласил, что вернется и его расплата будет достойной. Воскликнул, что на смену ему придут другие. Однако выражение его лица лишилось прежней гордыни. Приговор был приведен в исполнение в указанные сроки. Остальные обвиняемые, все элевсинцы, были приговорены к tabula rasa et excilium…»

— Табула… что? — переспросил Грегориус Джонс.

Еще бледный Ференсен снова вступил в разговор и ответил:

— Tabula rasa — это латинское выражение, которое описывает еще один эффект, открытый Уинтером в точке перехода: если расположить камни в определенном порядке, они могут стереть человеку память. В конечном итоге правительство применило этот эффект к элевсинцам, добавив для надежности высылку из страны. Подсудимым прочистили мозги, приведя в состояние полной младенческой бессознательности. Для элевсинцев это было все равно что смертная казнь.

Валорхенд подпрыгивала на месте от восторга:

— Ну это же все объясняет! И почему Сликстоун устроил прием, и почему засыпал Облонга вопросами об истории. Ему нужна информация для того, чтобы восстановить память!

— Так вот зачем он умыкнул мой паб, — вставил Ферди.

Орелия вспомнила образ на гобелене в поместье: сидящий в клетке человек, из головы которого в разные стороны летят разноцветные птицы. Она поежилась. Tabula rasa: его сознание стерли подчистую.

Валорхенд продолжила:

— У Сликстоуна должна была сохраниться какая-то остаточная память, иначе он не купил бы камни. Он собирается продолжить дело Уинтера — снова завладеть книгой и начать все сначала.

— Боюсь, что прежде книга была спрятана в Северной башне, — произнес Ференсен, — но я убедился в том, что теперь ее там нет.

«Стриммер, — мгновенно сообразила Валорхенд, — этот ублюдок Стриммер, которому рассказал Фласк, ну а мне сообщить, конечно, не удосужился». Она немного подправила свои подозрения, перед тем как сообщить о них компании:

— Чердак Северной башни расположен над кабинетом моего коллеги. Все вы его знаете — это Хенгест Стриммер. Он подпал под обаяние сэра Веронала. Боюсь, могло случиться непоправимое.

Повисла мрачная тишина. Казалось, что все козыри уже оказались у Сликстоуна в руках. Разговор вернулся к щитам, началось обсуждение изображенных на них существ и их составляющих.

Ференсен отвел Финча в сторону и спросил, почему герольд решился на столь рискованный шаг.

— В письме вы упомянули книгу Уинтера «Темные Устройства». О ней больше никто не знает — я сам не знал, пока книга не нашлась. И как же о ней догадались вы? И потом, ваше имя. В моей работе я привык за версту чуять анаграммы, даже на немецком языке. Ferensen. Добавьте h от латинского Hieronimus (Иероним), перемешайте, и получится fernsehen, то есть «смотреть в будущее», что и делает seer (провидец). — Финч шепотом прибавил: — Добрый вечер, Иероним Сир.

Он поинтересовался, как Ференсену удавалось хранить свою тайну, и ответ оказался простым: Ференсен следил за тем, чтобы между его появлениями в долине проходили десятилетия, за которые сменялись поколения Ферди. Он всегда представлялся сыном или племянником предыдущего Ференсена — Ферди хватало здорового прагматизма, чтобы не совать нос в его дела, а остальное делали за него «Исторические предписания».

Следующий вопрос задал сам Ференсен:

— Есть ли в этих бумагах что-нибудь еще?

— Тюремные записи, странное нападение на Уинтера в темнице, страшные свидетельства экспериментов — у меня не было времени все это изучить, но вы значитесь в числе пострадавших.

— Говорится ли там, что они со мной сделали?

Финч, извиняясь, помотал головой. «Подумать только, что должен был пережить этот человек».

Ференсен ничего не помнил о своих мучениях в Лост Акре; воспоминания начинались с момента его возвращения, когда он выбрался из реки к северу от города, — его обнаженное тело было покрыто рваными ранами. Из одной раны он вытащил небольшой крючок, на других были заметны следы зубов. Боясь, что его узнают и заберут обратно, он ползком пробрался через топкие луга вверх по склону к дальнему лесу. Там его подобрало и, можно сказать, вернуло к жизни семейство пивоваров Ферди. Ференсен никогда не возвращался в город; держался в стороне, когда арестовывали Уинтера и его последователей, и не давал никаких показаний на суде. По прошествии лет обнаружилось его предполагаемое бессмертие, он начал путешествовать по городам и весям, но всегда возвращался на земли Ферди. Там Ференсен выстроил башню, которая стала его единственным домом.

Финч и Ференсен продолжили разговор.

— Это — работа моей сестры. — Он указал на изящные фигурки, иллюстрирующие «Темные Устройства». — Они вынуждали ее делать для них чертежи и рисунки. А когда Фортемейну наконец удалось послать весточку в Лондон, наказали нас всех. Сликстоун рассказал мне о том, что собирался с ней сделать, — и свое обещание сдержал.

Старик снова был на грани отчаяния.

Финч сменил тему:

— Народ, видимо, утомился. Нам нужно перекусить и чего-нибудь выпить для подзарядки мозгов, — пробасил он и достал из ящика одного из шкафов три покрытые пылью бутылки, набор стаканов и большую жестянку печенья с нарисованным на крышке Думс Токсином.

Пока компания наслаждалась гостеприимством герольда, самого Финча раздирали сомнения. У него оставалось еще одно признание — но стоит ли причинять боль ради правды?

И все же, оценив характер Орелии, герольд принял решение. Он отозвал ее с Ференсеном в один из закоулков между стеллажами.

— Борис сделал предположение, что миссис Бантер лишилась жизни совсем не потому, что продала камни так дорого. И он был прав. — Герольд порылся в судебных документах. — В записях процесса есть список исполнителей приговора. Перегрин Бантер, магистр гильдии строителей, был одним из них. Именно он сопровождал Сликстоуна в последний путь к точке перехода. Сликстоун — человек жестокий, а для такого что может быть лучше, чем месть, пришедшая из глубины веков?

Орелия почувствовала острую боль.

— И за это он убил мою тетку?

— Этот человек никогда не прощает, никогда не забывает, — прибавил Ференсен.

Финч перевернул страницу, и его взгляд привлекла еще одна фамилия: Бенедикт Рок, магистр гильдии резчиков.

— И какой же оказалась его судьба?

— Он спроектировал эту самую комнату. Губерт Финч сделал запись о его смерти. Тело Рока обнаружили на острове возле ручья в двадцатую годовщину казни Уинтера — день в день. Его задушили.

— Губерт указывает, почему это произошло? — спросила Орелия.

Финч помотал головой:

— Но он пишет, что призрак Рока навестил Эскатчен Плейс через несколько часов после смерти — это самое место, дом, над которым он работал столько лет. Люди в то время были суеверные.

— А вы бы не были? — прошептала Орелия, прежде чем задать очевидный вопрос: — Зачем он приходил?

— Проверял механизмы в этой самой комнате — теперь-то я знаю, что они скрывают три тайных отделения. В одном хранились протоколы суда, во втором — «Темные Устройства». Третье оказалось пустым.

— В нем, без сомнения, лежали камни, — добавил Ференсен.

Орелия вспомнила картину Брейгеля, принадлежавшую сэру Вероналу, и представила себе всю сцену так, как изобразил бы ее художник: на заднем фоне готические фасады ротервирдских домов, клубы дыма поднимаются вверх, повсюду рыскают собаки, замерзшая, как сталь, земля простерлась под мрачным небом, река скована льдом, магистр-резчик лежит лицом в снегу, а его бестелесный двойник отправляется на разведку. Она остро ощутила свое одиночество.

— Мне очень жаль, — сказал Финч.

— Ладно, оставим это, — мягко произнес Ференсен.

После того как хозяйское вино восстановило боеспособность всей компании, Ференсен подвел итог встречи:

— Каждый из вас поделился своей информацией, и от этого мы все стали мудрее. Но и ошибок тоже наделали достаточно. Однако самое главное — ни в коем случае нельзя помогать Сликстоуну нашими попытками его остановить. Конечно, каждый из нас все равно может внести свою скромную лепту. — Он указал поочередно на каждого. — Мисс Валорхенд со свойственной ей легкостью прояснит ситуацию со Стриммером. Горэмбьюри, временно безработный и любитель ночных похождений, будет стоять на страже секции «Драгоценных камней и геологии». Теперь ему в любом случае предстоит туда вернуться и починить пол. Мы будем его по очереди подкармливать и носить ему воду. За поместьем придется смотреть в оба. Джонс — возглавишь наблюдение. Пристрастие к пробежкам освободит тебя от подозрений. Связь будем поддерживать через Бориса Полка и его удивительного почтового голубя-попугая Паньяна, так сведения до меня доходят быстрее всего. Никогда не доверяйтесь почте. Не стоит забывать и про «Англосаксонские хроники». От этой записи веет чем-то сельскохозяйственным, пусть Ферди с Солтом поищут ниточки к Зеленому Человеку.

Ферди кивнул, а Солт тихо проворчал, что согласен с единственным приемлемым для него заданием.

Ференсен продолжил:

— Борис займется настройкой своего изобретения. Орелия с Облонгом будут наблюдать за ярмаркой летнего солнцестояния. Судя по «Хроникам», она может сыграть какую-то роль. Финч займется тем, чем посчитает нужным.

Все разошлись, покинув дом Финча через парадный вход.

Ференсен задержал Орелию:

— Может быть, у вас есть для меня что-нибудь?

Орелия внимательно на него посмотрела. Ференсен ничего не упускал из виду.

— Обещаю сохранить его в целости, — добавил он.

Орелия полезла в сумку и передала старику фотоаппарат. Он действительно мог найти на гобелене какую-нибудь незамеченную ею подсказку.

— Пообещаете, что когда-нибудь мне все об этом расскажете?

— Обещаю, — ответил Ференсен.

— Кто его соткал?

— Сам я больше никогда не возвращался в поместье. Ходят слухи, что три девушки-элевсинки создали гобелен для Оксенбриджа ради искупления своей вины, чтобы избежать наказания.

Ференсен посмотрел, как расходится его компания. Он почувствовал, как в них что-то изменилось: именно они, ротервирдцы, получили возможность исправить давнюю ошибку. Новую землю с ее беспредельными возможностями использовали во зло — как Уинтер, так и Сликстоун были чужаками по происхождению.

Прежде чем отправиться спать, Орелия осмотрела магазин — все предметы пребывали в переходном состоянии, лишенные владельцев. Пока их не заберут снова, они остаются сентиментальными обломками памяти, их прошлое улетучилось — мальчик, который катался на деревянной лошадке, энтузиаст-исследователь в снегоступах, ученый, вглядывавшийся в устаревший микроскоп. Другое дело камни, за которыми беспрестанно охотились бывшие владельцы, преследуемые зловещим духом прошлого. Мог ли топор палача сыграть ту же роль?

Орелия чувствовала, что начинает походить на собственный товар, — без оживляющего присутствия другого человека она пребывала в подвешенном состоянии.

Новая хозяйка магазина задавалась вопросом, как много супруга сэра Веронала знает о прошлых и нынешних делах Сликстоуна.

На следующее утро Орелия попросила Грегориуса Джонса присмотреть за леди Сликстоун. Той могла угрожать опасность. У Джонса загорелись глаза.

Вернувшись домой, Ференсен освободил одну стену, чтобы настроить на нее проекцию гобелена. При виде предельно точного описания последних лет жизни сэра Генри, охоты на чудовище Сликстоуна и сцены убийства у старика на глазах выступили слезы. Что-то в этом изображении настораживало — может, в нем и таилась просьба об искуплении вины, но чувствовалось тут и скрытое неповиновение.

Его внимание переключилось на две повозки — с кучкой оборванцев и с изгнанными вундеркиндами. Он взобрался по приставной лестнице, чтобы достать тоненький томик авторства ученого-эрудита Джона Ди: сборник афоризмов об особых свойствах природы, который Ди посвятил своему другу, фламандскому географу Герарду Меркатору. Ференсен быстро нашел то, что искал, афоризм под номером XXI. Здесь Ди выдвинул предположение о том, что «данные при рождении черты характера развиваются под воздействием совместных сил окружающей человека природы и небес».

Затем он достал собственное издание «Англосаксонских хроник» 1823 года, в переводе преподобного Джеймса Инграма, — это подарочное издание Инграм подготовил специально для таких же антикваров, каким был он сам. Запись за 1017 год гласила: «Странные вести доносятся из деревни Ротервирд. Жрец-друид заявляет, будто на местную ярмарку летнего солнцестояния явилось чудовище с цветком середины лета. Всех спасли Зеленый Человек и Молот».

Облонг говорил о странном цветущем дереве, изображенном на фресках церковной башни. В записи не было никаких явных отсылок к камням или точке перехода. Зеленый Человек считался важной фигурой сельской мифологии Европы, но никакой очевидной связи с Лост Акром тут не прослеживалось. Что же касается Молота… Здесь, как он чуял, скрывалась какая-то более древняя загадка.

Наконец Ференсен вспомнил своего пьянчугу отца и его побои. Припомнил храбрые попытки матери защитить детей и ее раннюю смерть, распростертое на земляном полу лачуги тело. Наконец, но не в последнюю очередь, мысли Ференсена вернулись к невероятным талантам сестры. Морвал улавливала не только внешний вид, но саму душу вещей.

Ференсен вышел на улицу, чтобы посмотреть на звезды, которые начинали тускнеть с приближением восхода.

Он намеренно соблюдал такой режим, который помогал удерживать прошлое на расстоянии: только спорт и вежливость, никаких сердечных разговоров, ничего, что могло бы вызвать у собеседников интерес к его прошлому. Физические упражнения способствовали крепкому сну.

Несмотря на вечерние откровения, его защитный механизм продолжал держать древнюю историю в отдалении. Наяву и во сне он мог закрывать сознание от любых нежелательных образов — здесь колонна пехоты, там — коракл, орошенный кровью каменный алтарь…

Только буквы не выходили из головы. Они были будто выбиты в камне: его буквы, его язык.

Druidus.

Exercitus.

Ferox.

И да… Грегориус.

Облонг забрался в постель с ощущением собственной правоты, хотя это касалось не столько самого учителя, сколько его предмета. История запустила свои когти в нынешний день, и он не сомневался, что все только начинается.

 

6. На следующее утро

Несмотря на хорошую погоду, рассвет застал город в удручающем состоянии. За много столетий в Ротервирде не пострадала ни одна башня. Сознание жителей прожигали обугленные балки перекрытий. Сажа, точно проказа, покрывала крыши и стены.

Сноркел проявил себя с лучшей стороны: еще до завтрака монтажники в красных защитных касках и зеленых куртках принялись сновать по стремянкам вверх и вниз, напоминая крылатых жуков. К наступлению дня следы пожара были закрыты брезентом.

Но Сноркел все равно чувствовал, что его и тут обошли. Не посоветовавшись с ним, сэр Веронал предложил финансовую помощь всем пострадавшим домовладельцам; появившаяся в манерах Сликстоуна гордыня только укрепляла Сноркела в опасениях по поводу политических амбиций нового хозяина поместья. Этот человек владел яхтами, домами и самолетами — а теперь он желал добавить в свое портфолио еще и город.

Сноркел больше не верил в анонимность письма, которое заставило его пригласить сэра Веронала в Ротервирд; мэр начал подозревать, что сэр Веронал подстроил все сам, прибегнув к помощи местного шпиона. В конечном итоге, как сам Сноркел прекрасно знал, у каждого есть цена.

Он чувствовал собственную уязвимость в преддверии единственной политической процедуры, с которой ничего не мог поделать, — проводившихся раз в пять лет муниципальных выборов, назначенных на следующую зиму. Династия Сноркелов десятилетиями успешно избегала переизбрания, но сэр Веронал не удовольствуется второстепенной ролью. После года постоянного проживания в городе он получал право как голосовать, так и выдвигать свою кандидатуру. Сноркелу не устоять.

Он должен был нанести упреждающий удар.

Горэмбьюри оставался в секции «Драгоценных камней и геологии» до открытия библиотеки, успев в промежутке поспать три часа. К его удивлению, первым утренним посетителем оказался Стриммер.

— Мистер Горэмбьюри! Зарылись в науку?

— Простите, что?

— Просто шучу. «Драгоценные камни и геология», и все такое.

— А-а.

— Неужели вас направили сюда по работе?

— Если до вас еще не дошли новости, я безработный. Так что решил вернуться к учебе — сегодня день геологии.

Стриммер одарил Горэмбьюри подозрительной улыбочкой и вышел. Не укрылся от внимания бывшего секретаря и тот факт, что ученый не выказал ни малейшего интереса ни к одной книге.

Второй заглянула Орелия, принесла кофе и печенье. Позже с припасами подоспел Борис. Никто из них не мог понять, зачем Стриммер явился в подвал библиотеки. В конце рабочего дня Горэмбьюри сложил свои книги в аккуратную стопку и написал запрос библиотекарю, чтобы тот оставил выбранную литературу за ним. Когда библиотека уже закрывалась, он спрятался в каморке со швабрами.

Время шло, и дежурство продолжалось. К собственному изумлению и радости, Горэмбьюри начал искренне интересоваться красотой и нерушимостью камня.

Валорхенд было нетрудно принять концепцию Лост Акра, тайного мира с отдельными точками доступа и новыми физическими законами. Еще совсем недавно ее собственный мир не догадывался о том, что электроны могут свободно исчезать в одном месте, а затем возникать в другом без какого-либо видимого движения. Почему бы не поверить в существование явлений, напоминавших о правилах квантовой механики, только действующих в более значительных масштабах? Учитывая, что клетки могут по своей воле соединяться и делиться, идея точки перехода казалась вполне правдоподобной.

Ее больше тревожил факт исчезновения самой главной книги из чердачного помещения над кабинетом Стриммера, и девушка винила себя в том, что не заметила странный выступ на крыше раньше. В холодном свете дня ей было сложно вызывать Стриммера на откровенный разговор, но на этот раз ничего делать и не пришлось.

Виксен как раз черкала красной ручкой экзаменационные работы по шести видам кварков, — «сортам» кварков, именуемых, как ни странно, «ароматами», — когда Стриммер сам пришел к ней. Он принес кофе, и не только для себя, но и для нее, что было для него совсем не характерно.

— Где ты пропадала вчера ночью?

— То там, то здесь, разжигала пожар.

Стриммер пропустил мимо ушей ее нелюбезное замечание.

— А может, возвращала просроченные книжки?

Валорхенд уставилась на Стриммера. Откуда, черт возьми, он мог знать? Вместе с тем в его интересе можно было найти свои плюсы.

— Зачем спрашивать, если сам знаешь?

— Я знаю только, что ты там была. Но понятия не имею, за какими сокровищами охотилась.

Валорхенд решила рискнуть:

— Твоя комната на чердаке вызвала определенные вопросы. Мне хотелось выяснить побольше.

Стриммер прищурился:

— Откуда ты об этом знаешь?

— Мне рассказал Фласк. — Она произнесла эту ложь с такой бравадой, что Стриммер не моргнув проглотил наживку.

— Ну, кое-что ты упустила.

— Неужели?

— Мою тайну.

— Разве что ты называешь своей тайной «Книгу римских рецептов».

Стриммер побледнел — конечно же, он первым нашел книгу. Или нет? На толстом слое пыли не было никаких следов. Может быть, Фласк все это время о ней знал.

— И что ты о ней думаешь? — быстро спросила Валорхенд.

— Линии и цветные кружки — какая-то ерунда, — ответил Стриммер.

— Ерунда в такой-то серьезной обложке? Пораскинь мозгами.

— На каждой странице по четыре квадрата, в каждом по четыре вертикальных внутренних линии, шесть, если считать с краями, и в каждом квадрате только по одному кругу на каждой из четырех внутренних линий. Круги четырех разных цветов. Каждый цвет встречается на странице только раз, но положение постоянно меняется от страницы к странице.

«Он давно и много над этим размышлял, — подумала Валорхенд, — движимый той самой логикой, которая когда-то меня так привлекала».

— Именно такой я ее и запомнила.

— С левой стороны — силуэты разных существ, с правой стороны — мутанты, всегда гротескные. Везде, кроме последней страницы, на которой никаких монстров нет, а вместо них изображены обычные люди с обеих сторон — шут, солдат, епископ и монахиня. Может быть, это примитивная нотная тетрадь? Цикл песен о мифических тварях с последним куплетом, который возвращает домой? — Не то чтобы он сам в это верил, но что-то же нужно было сказать.

— Почему бы нам не изучать ее вместе? — весело поинтересовалась Валорхенд.

Стриммер помедлил, совершая фатальную ошибку, за которую Валорхенд тут же ухватилась.

— У тебя ее больше нет.

— Кто это сказал?

— Тогда где она?

— Я ее одолжил.

— Кому?

— Эксперту в области древних книг.

Они обменялись взглядами. Стриммер понял, что она обо всем догадалась.

— Ты ходил в поместье. Сколько бы он ни платил, ты даже не представляешь, с кем имеешь дело. Тебе не следовало отдавать ротервирдскую книгу чужаку. — Она вдруг почувствовала себя неуютно; Стриммер казался слишком самодовольным. — Я могу помочь тебе ее вернуть.

— В этом нет необходимости, — ответил он.

Валорхенд сменила тактику:

— Кто навел тебя на обсерваторию?

— Фласк сказал, что на чердаке должна быть комната, и я проверил.

Валорхенд мысленно вернулась в прошлое. Фласк им обоим рассказал о том, что в поместье некогда жил ученый и что Сноркел осквернял его память, отдавая дом какому-то богатею ради собственной наживы. И лишь одну деталь он приберег только для Стриммера.

— Люди никогда не рассказывают всего, что знают, — с ухмылкой добавил Стриммер.

Его тупое самодовольство показалось Виксен отвратительным.

— Какой же ты самовлюбленный ублюдок, — сказала она.

Когда Валорхенд попыталась вернуться к работе, Стриммер дернул ее за пояс джинсов и привлек к себе.

— Сама знаешь, как тебе этого не хватает, — прошептал он ей на ухо.

Валорхенд двинула его локтем в живот, но Стриммер подготовился и успел напрячь мышцы перед ударом. Продолжая держать руки на тыльной стороне ее джинсов, он поднял ее вверх, так что Виксен какое-то время болтала ногами в воздухе, а потом уронил на пол, как мешок мусора, демонстрируя свою власть.

— Валор… хенд… — произнес он с насмешкой и ушел.

Если бы у нее был нож, она бы им воспользовалась.

Раненная телом и душой, Виксен не могла не сравнивать эгоизм Стриммера с эксцентричным благородством своих новых приятелей. И, несмотря на всю их слабость и несобранность, Валорхенд не могла отказать им в достоинстве. Настало время принять решение — нужно лишить Стриммера власти.

К помещению «Компании земельных и водных ресурсов братьев Полк» она пришла поздно. По двору разносились звуки взрывов с верхнего этажа, где жил Борис. Валорхенд нажала на звонок входной двери, не понимая, почему изобретатель проводит столь опасные эксперименты не в многочисленных пристройках, а в собственных апартаментах. Окна верхнего этажа были закрыты брезентом: можно было предположить, что стекла выбиты взрывом.

Через какое-то время появился Борис с перепачканным сажей и машинным маслом лицом.

— Пузыри пузырятся, — сообщил он.

— А у меня есть послание для этого вашего голубя, — ответила она.

 

7. О камнях и плитах

Через две ночи после собрания в Эскатчен Плейс Облонг столкнулся с моральным кризисом. Он проклинал себя за то, что не спросил у Валорхенд, как связаться с ее сестрой. На трезвую голову ученая показалась ему недосягаемой — не в последнюю очередь потому, что намеренно его избегала. Лишь искусство могло принести избавление, и для того, чтобы утолить свою печаль, ему требовалось что-то более глубокое, чем «Баллада о ярмарке летнего солнцестояния». Предыдущие поиски музы в Гроув Гарденс не принесли ничего, кроме трупа.

Едва ли ночная прогулка вдоль Ротера могла закончиться хуже. Ворота не закрывались до полуночи. В половине одиннадцатого Облонг вышел за их пределы, пересек мост и пошел вдоль реки, туда, где Ротер огибал Айленд Филд. В голову лезли заезженные метафоры: «временной поток; необратимое течение реки к морю; люди подобны обломкам потерпевших крушение кораблей», и такие же избитые сравнения: «камыши точно острые копья; похожие на костяшки пальцев камни». Его попытки придумать что-нибудь оригинальное были прерваны возгласом:

— Да это же Обберс!

Приветствие — а может, скорее предупреждение? — прозвучало из-за поворота реки. Облонг осторожно двинулся по камням. Из-под развесистой ивы у дальнего берега доносился плеск воды, после которого то наступала тишина, то звучал сдавленный смех. Его звал мужчина, но Облонг различил и женский голос.

Историк скатился вниз, к берегу, а тем временем от кроны дерева отделилась темная тень и, нырнув, поплыла к нему. Доносившиеся из сумрака крики «нет!» и «не смей!» только подзадоривали пловца, поскольку сопровождались хихиканьем.

Грегориус Джонс разрезал водную гладь, как дельфин, а затем подпрыгнул на такую высоту, что стало очевидным полное отсутствие на нем какой-либо одежды. Он выбрался из воды. Бедра его покрывала грязь, которую Джонс тут же стер.

— Шмотки прочь, Облонг! — закричал он. — Сейчас самое время и самое место — будет что вспомнить в старости, раскачиваясь в кресле.

Из-под веток ивы показалась голова мисс Тримбл. Она подплыла к ним, после чего двинулась дальше — на достаточно близком расстоянии, чтобы Облонг мог заметить спину, достойную кисти Рубенса. Она тоже была обнажена.

— Ради всего святого! — сказал Джонс. — Кто тут будет протестовать, раки, что ли?

Неподдельная искренность приглашения пересилила многочисленные комплексы Облонга. Он зашел за густой куст, разделся и застенчиво прыгнул в воду, из которой только что вышел Джонс.

Грегоруис тут же прыгнул за ним.

— Следуйте за нашей Ледой, — выкрикнул он классическую шутку, и миссис Тримбл тоже услышала ее, хотя и плыла энергичным кролем.

«Какой загадочный мужчина, — думала она. — Тайный поклонник классики. И, несмотря на явный интерес, держится на расстоянии, правда, как мне кажется, совсем не из-за робости. Может быть, он бежал от злобной женушки в тот день, когда мчался, как дикарь, по Ротервирдскому Западному лесу?» Она решила разрушить разделявшие их барьеры, сколько бы времени это ни заняло и сколь странным бы ни было представление Джонса о том, как должны проходить свидания.

Стоило немного поплавать, и вода перестала казаться ледяной. Водоросли не задевали ног, и дно было усеяно мелкой, приятной на ощупь галькой. Облонг никогда не делал ничего подобного и теперь ощутил прилив энергии.

— Дамы вперед, а глаза — в сторону! — прокричал над его плечом Джонс, когда мисс Тримбл подплыла к берегу.

Грегориус пошел следом, и Облонг заметил уродливый зигзагообразный шрам, который шел от его левого плеча до самого копчика и был белым, как все старые ранения. Джонс бросил Облонгу полотенце и нечто среднее между кимоно дзюдоиста и домашним халатом.

Здесь, за Айленд Филдом, они с Тримбл разбили примитивный лагерь — с подстилками вместо палаток, простой решеткой для гриля и сковородкой. Джонс зажег огонь, не используя спички.

— Вот как разжигает костер истинный джентльмен, — провозгласил он. — Кремень, кусок обугленного хлопка, в который помещаем сухую шерсть в качестве трута, и огниво. — Он поднял вверх напоминающее кастет кольцо в форме буквы «С».

— Кремень бьет по железной поверхности и за счет трения нагревается. Лучше всего подходит высокоуглеродистая сталь, а вот нержавейка вообще не работает, — добавила Тримбл. — Да, мистер Облонг, я тоже ходила в школу. Единственный неандерталец у нас — Джонс.

Только Тримбл и Горэмбьюри продолжали называть его мистером Облонгом. Джонс готовил простую еду, и его разговоры были такими же простыми. Он пояснял, почему всегда нужно спать на южном склоне, и рассказывал об ориентировании по звездам. Мисс Тримбл сделала вывод, что Джонс когда-то вел кочевую жизнь.

Внимание Облонга рассеивалось до тех пор, пока внезапно не оживился Грегориус:

— Мисс Тримбл, один час до полуночи — нам пора на хулиганскую лекцию. Облонга тоже нужно прихватить.

Он безумно хихикал, но так и не дал ни единой подсказки, пока компания шла через Айленд Филд к окружавшим их лугам. По ногам идущих стелился туман, но над головой ярко горели целые россыпи звезд. Впереди проступили мрачные тени — мегалиты. В середине каменного круга у треноги стояла закутанная в шарф фигура — это был Визи Болито, школьный астроном, который наконец-то покинул обсерваторию Южной башни.

Он рассказывал о древних народах, которые возводили такие сооружения, об их познаниях в астрономии и инженерных навыках. Говорил об их таинственных священниках и смене времен года, и Облонг наконец понял, в чем заключалось хулиганство. Лекция Болито состояла из подлинной, чистейшей воды истории. Он рассказывал о других таких же кругах камней, таившихся в Ротервирдском Западном лесу, пояснял, что в центре каждого круга стоял камень и что все эти круги указывали в одну и ту же точку звездного неба. Он утверждал, что все окрестные мегалиты, в отличие от подобных сооружений Англии, были настроены не на солнцестояние, а на день середины лета.

— А одежду они носили? — поинтересовалась мисс Тримбл.

— Зимой ходили в волчьих шкурах, — ответил Болито, ничего не сказав о летних нарядах.

Мисс Тримбл просияла.

Облонг решил, что пришло время задать более предметный вопрос. Он проследил за линией неровных камней, указывавших в небо.

— Полагаю, там — Полярная звезда?

— Нет, в этой точке вообще нет никакой звезды. Почему они считали важным этот отрезок пустого пространства — тайна, затерянная в веках.

Рассказ Болито длился почти час. Закончив, он собрал телескоп, пожал всем руки и отправился обратно в город.

— Тайный ход ведет через лодочный ангар, — шепнул он Облонгу перед уходом.

Трое слушателей вернулись обратно к лагерю, где Джонс вручил Облонгу подстилку и улегся на приличествующем расстоянии от мисс Тримбл.

Много позже мисс Тримбл завернулась в свое одеяло и придвинулась к Облонгу.

— Вам не холодно? — прошептала она.

— Не очень, благодарю, — ответил Облонг.

— У меня замерзли пальцы ног, — сказала мисс Тримбл, приподнявшись на локтях, отчего перед ним на секунду мелькнул ее великолепный бюст.

«Странно, что у нее замерзли только пальцы», — подумал Облонг.

Мисс Тримбл убрала со щеки прядь льняных волос. Сейчас она была как никогда похожа на женщину викингов, и совсем не из тех, что сидели по домам.

— Знаете, в чем вся беда: Джонс всегда такой дружелюбный, но никогда ничего по-настоящему не предпринимает. Кажется, он меня боится. — И в этот момент, к изумлению Облонга, Тримбл склонилась над ним и поцеловала его в щеку. — Мне нравятся долговязые мужчины, — прошептала она.

— Но… Я… Я занят.

— Вы что, тоже недотрога? — захихикала она.

— Нет, но я нахожусь на ранней стадии…

— Представьте себе, что мы в одном из тех кругов и на дворе ночь середины лета…

— Мне и правда не следует… — промямлил Облонг.

— Ну что за мужчины! — воскликнула мисс Тримбл и с разочарованным видом вернулась на свое место, оставив историка в состоянии, близком к отчаянию.

Он много чем пожертвовал ради мисс Сесилии Шеридан.

Во время этой беседы Джонс лежал смирно, как покойник. Отбой есть отбой: таков старинный солдатский закон.

Мисс Тримбл разбудила Облонга на рассвете — Грегориус исчез. Облонг немного обиделся на то, что она беспокоилась о Джонсе, вместо того чтобы продолжать добиваться его благосклонности.

— Знаете, он говорит во сне, — сказала она взволнованным тоном. — Слова вроде «малярия» и «викс трикс». Я вот думаю, не помешанный ли он.

Сэр Веронал шагал через Айленд Филд, а вслед за ним едва поспевала актриса.

Нервничая из-за того, что посещение похорон миссис Бантер не вызвало с его стороны никаких нареканий, она никак не могла понять, куда они идут и зачем. Под туманным, но не обещающим осадков небом в столь ранний час берега реки пустовали. Они перешли небольшой пешеходный мост возле тиса в юго-западном отрезке Айленд Филда. Время от времени сэр Веронал принюхивался к воздуху. Он проверил множество лугов и подлесков, прежде чем набрел на заросшую бурьяном тропу. Актриса заметила сломанные стебли и смятую траву: кто-то здесь уже ходил.

Она чувствовала, как уверенность сэра Веронала с каждым шагом растет, и вскоре перед ними открылась старая дорога.

— Говорят, здесь жили угольщики, — заявил сэр Веронал, следуя по тропе вниз.

Вскоре они достигли чашеобразной впадины, которую окружала высокая роща. Сликстоун пощупал почву, теперь принюхиваясь еще тщательнее и расставив руки. Помедлив в центре, он убрал верхний слой земли, открывая белую плиту с одиноким цветком, выгравированным посередине.

— Ага! — воскликнул он. — Друидский камень. Говорят, они приносят большую удачу.

Актриса присмотрелась к его лицу — казалось, что оно преобразилось, стало моложавым.

На самом же деле на пороге Лост Акра он внезапно занервничал. Пейзаж изменился; так не могла ли измениться и плита? «Нужно провести рекогносцировку, — решил он, — только не самостоятельно».

— Дамы идут первыми, — сказал он.

Актриса подняла взгляд. Буки глядели на них, точно из королевской ложи. Лицо сэра Веронала снова изменилось: теперь оно стало хищным, и это вряд ли предвещало что-либо хорошее.

Но не имея никакой возможности сбежать, «леди Сликстоун» могла лишь продолжать игру.

— Само собой, — с достоинством ответила она. Она ступила на плиту и драматическим жестом подняла руки. Ничего не произошло.

Торжествующая и самодовольная маска сползла с лица сэра Веронала, и он грубо оттолкнул «супругу» в сторону.

Здесь аудитория должна была вцепиться в стулья. Актриса перехватила инициативу и завладела игрой:

— Ничего не получается.

Он наступил на плиту сам, снова без видимых последствий, и в бешенстве топнул ногой по земле.

— Станьте еще раз, — рявкнул он, толкая ее обратно, — и снимите обувь.

Его грубость побудила ее к действию.

— Я тронута тем, что вы желаете наделить меня удачей, — произнесла актриса. Реплика вышла сильная, она определяла ее собственный характер: непокорная, но вежливая.

Теперь актриса держала сцену под контролем, но боялась, что напряжение ослабнет, ведь она не знала, как его поддержать. Об этом, однако же, ей не стоило волноваться.

С высокого склона к ним спускалось, то скользя, то вприпрыжку, странное явление в белых шортах, в кроссовках для бега и с обнаженным торсом.

— Великолепное утро, — с непринужденным дружелюбием произнесло явление.

— А вы еще, черт возьми, кто такой? — прорычал сэр Веронал, снова засыпая плиту землей.

— Грегориус Джонс, заведующий отделением физической подготовки Ротервирдской школы, — ответил Джонс, слегка кланяясь. — С вами все в порядке, миледи?

Она проглотила ответ «не совсем» и улыбнулась: красивый мужчина, правда, ему скорее место в кино, чем на сцене.

— Конечно, с ней все в порядке.

— Это древние леса, — ответил Джонс. — Здесь ничего нельзя принимать как должное, включая дорогу назад.

— Домой! — рявкнул сэр Веронал, еще не до конца придя в себя после неожиданного провала.

Он не мог поверить своей неудаче. Плита не работала. Сликстоун вспомнил прошлое — но зачем все это, если награда, которую оно принесло, останется вне досягаемости?

У моста актриса оперлась рукой на сучковатый ствол тиса и подставила лицо солнцу, пытаясь выразить свои эмоции — ощущение временного избавления от опасности, о которой можно было только догадываться.

Испытав прилив энергии после проведенной на открытом воздухе ночи и неожиданного предложения мисс Тримбл, Облонг вернулся домой, слегка сожалея о том, что отклонил ее предложение. Во время большой утренней перемены он поспешил в справочное бюро Городского совета, которым заведовала дама среднего возраста, явно недолюбливающая чужаков.

— Что? — переспросила она в ответ на безобидный запрос Облонга.

— Мисс Сесилия Шеридан. Ее нет в адресной книге.

— И тому существует очень хорошее объяснение. — Облонг представил, что сейчас вскроется вопиющая несправедливость, которую он немедленно исправит. — Потому что ее не существует.

Смысл ответа до него не дошел.

— Мне всего лишь нужно с ней связаться.

— Вы что, оглохли?

— Она — сестра мисс Валорхенд.

— У мисс Валорхенд нет никаких сестер.

— Но они выглядят совершенно одинаково.

Дама посмотрела на Облонга так, будто он сбрендил.

— Честно говоря, в мире нет никого, кто выглядит так же, как мисс Валорхенд.

— Она заведует Передвижной библиотекой, — сказал он.

— Как интересно: несуществующая женщина заведует незаконной библиотекой.

Облонг сделал глубокий вдох. Эта дама была права. В Ротервирде никогда не позволили бы распространять старинные книги. Он задумался. Сесилия только и сделала, что вытянула из него информацию о старых фресках. Как он мог быть таким наивным! Сначала снежки, потом модное платье — все это время он был подопытным кроликом для девчонки с золотыми болас.

— Извините, что побеспокоил, — разочарованно ответил он. — Должно быть, у меня солнечный удар.

До обеда дама из справочной рассказала обо всем произошедшем своим коллегам, а к пяти часам уже весь город обсуждал помешательство Облонга на какой-то несуществующей женщине. Сноркел встретил новость с радостью и удовлетворением — Облонг стал отличным преемником Фласка.

Проведя единственный послеобеденный урок, Облонг поспешил домой, зашторил окна и упал на кровать. И вот из-за этого он отказал мисс Тримбл. Его унижения усугубляла еще одна деталь — книга, которую обещала ему Сесилия, называлась «Путешествия Легковерного». Он собирался завоевать ее, но это было невозможно, поскольку никакой Сесилии не существовало. Облонг разозлился на Валорхенд, которая с таким безразличием отнеслась к его доброте.

И только потом он с неохотой прислушался к голосу разума: чтобы выставить себя идиотом, нужно и быть таковым.

Ближе к вечеру, когда день начал рассеиваться в сумерках, в дверь постучали, и его ждало еще большее унижение. Он совсем забыл о том, что обещал зайти в магазин «Безделушки и мелочи», чтобы поговорить о ярмарке середины лета. Орелия Рок вошла в таком настроении, что ни о какой пощаде и речи быть не могло.

— В баснях говорится, что у стрекоз короткая память на все, что касается работы. Лето красное пропела, а про зиму — ничего.

— Простите.

Орелия скорее уронила, чем поставила на стол бутылку красного вина.

— Штопор есть?

— Если там откручивающаяся крышка, я открою.

— Так и думала. — Орелия достала собственный штопор и откупорила бутылку. — Думаете, если я попрошу бокалы, это уже будет злоупотребление гостеприимством?

Облонг поплелся на кухню и обратно. Почему люди вечно приходят к нему с выпивкой? Неужели в трезвом состоянии он совершенно неинтересен?

Она наполнила два бокала и провозгласила тост:

— За вашу славу!

Облонг машинально поднял бокал, и только потом до него дошел смысл ее слов.

— Какую еще славу?

— Вы поверили в передвижную библиотекаршу Валорхенд — к такому у нас в Ротервирде еще не привыкли.

— Все дело в том, как она… что она…

— Как она что?

— Ну, как она изображала библиотекаршу.

— Серьезно?

Орелия достала первую попавшуюся книгу с полки Облонга, после чего соблазнительно вытянула губы и, передразнивая интеллигентный выговор, произнесла: — En attendant, Monsieur Oblong…

Облонг передернулся всем телом. И как женщинам удавалось так легко включать сексапильность? Всем своим видом и голосом Орелия излучала великолепие. Слабая реакция на мисс Тримбл заставила его смотреть на вещи более позитивно: он ждал, когда в душе прозвучит романтическая струнка, — поэт он или нет, в конце концов, — но в прошлый раз у него вышли столь пустые слова, что могли бы ее только унизить.

А потом все его печали, ошибки и желания сплавились в необъяснимом взрыве энергии.

— Ох, Орелия!

Он бросился на нее, промахнулся, споткнулся и рухнул за спинку дивана.

— Вы — самый глупый мужчина из всех, которых я встречала в жизни, — захихикала Орелия, поднимая его в свои объятия.

Только монах мог бы описать происходившее в последующий час как «порыв страсти». Были и борьба, и суетливая возня (в основном Облонга), и жаркие объятия (в основном Орелии), и временами хихиканье. Тем не менее после всего они пребывали в наилучшем расположении духа, обнаружив, что источник их страданий таится в неизрасходованной любви.