Вошедших было четверо. Почти на всех были дождевые плащи с капюшонами и теплые шарфы. Когда они сняли верхнее платье, оказалось, что двое из них – люди средних лет, один – совсем зеленый юноша, почти мальчик, и один – старик.

Пока молодые шумно вытирали ноги о циновку, разматывали шарфы и кашляли, как люди, попавшие в тепло после долгого пребывания на холоде, старик проворно скинул плащ и подошел к очагу.

Это был высокий человек с красным, обветренным лицом и волнистыми волосами свинцового цвета – так странно отливала его проседь. У него был крючковатый нос и большой тонкий рот, прятавшийся в седой неровной бороде.

Разговаривая, он потрагивал бороду. Всю жизнь Джон Браун ходил чисто выбритым, но после событий в Канзасе за его голову была назначена большая награда, и ему пришлось изменить свою внешность. Лицо его выражало спокойную энергию и невольно внушало каждому доверие и расположение к этому человеку.

Браун протянул к огню большие жилистые руки. Его спутники, раздевшись, придвинули скамейки поближе к очагу и уселись рядом с Гоу.

– С гор никто не приходил? – спросил Браун, устремив на Гоу светлые холодные глаза. По тому, как был задан вопрос, чувствовалось, что человек этот привык приказывать.

– Нет, сэр. – Гоу почтительно привстал. – Еще слишком рано, сэр.

Браун вынул из бокового кармана массивные серебряные часы-луковицу.

– Шесть часов, – пробормотал он, нам остается шесть часов. А я велел людям приходить, когда стемнеет…

Он сунул луковицу в карман и наглухо застегнул свой черный длинный сюртук.

Костюм его представлял странную смесь городского и деревенского, светского и духовного. Из-под пасторского сюртука виднелись брюки циста соли с перцем, вправленные в короткие и удобные сапоги. Шею его подпирал туго накрахмаленный стоячий воротник, завязанный черной шелковой косынкой. Шляпы на нем не было, и полосы, растрепанные ветром, свисали свободными прядями на широкий морщинистый лоб.

– Могу вас обрадовать, – сказал он громко: – сегодня ночью мы выступаем…

Гоу вскочил с места:

– Наконец-то!… Неужто правда, сэр!… Вот обрадуются ребята! Слышишь, Иосия, мы выступаем…

Огромный негр заметался по кухне с радостным и взволнованным лицом:

– Масса Браун! Масса Браун! За вами мы хоть в огонь…

– Сколько раз я просил тебя не звать меня масса»! – нахмурился Браун. – Здесь мы оба солдаты свободы… Я получил сведения, что в Харперс-Ферри идут федеральные войска. – продолжал он, обращаясь к Гоу, – они собираются снабдить армию оружием из харперсского арсенала. Нам нельзя медлить больше ни одного часа, иначе мы останемся ни с чем…

– Верно, отец, довольно мы сидели в этой лачуге! – сказал кудрявый рыжеватый юноша, вошедший вместе с Брауном. – У меня руки чешутся всыпать хорошенько здешним боровам…

– Ты рассуждаешь, как маленький, Оливер! Старший сын Брауна, Оуэн, резко отодвинул скамейку. Он был удивительно похож на отца: те же нависшие брови и холодные глаза. Только у него были усы и густые темные бакенбарды. Темно-серая шинель военного покроя ловко сидела на его широких плечах.

– Отец, неужели ты серьезно решил выступать? – обратился он к Брауну. – Ведь это безумие, отец: у нас слишком мало людей. Если придут солдаты, нам не уйти.

– Ты забываешь Канзас, – отвечал Браун: – там нас тоже было немного, но мы справились с тремя сотнями негодяев. Поверь, как только мы возьмем Ферри, к нам придут негры со всех плантаций, сотни рабов, которые мечтают о свободе.

Оуэн покачал головой:

– Боюсь, что, пока негры не узнают, кто мы такие, что мы делаем и зачем, они не придут. Мы все это время учились стрелять и не заботились о том, чтобы сообщить им о наших планах. Негры не знают нас.

– Чепуха все это! Я не для того приехал из Индианы, чтобы торчать перед котлом овсянки, – сказал третий спутник Брауна, которого звали Куком. – Действуйте, капитан, не слушайте его.

Он ощупал револьвер, висевший на поясе. Кук был верным товарищем капитана еще по канзасской войне. Одет он был в коричневую замшевую куртку и такие же штаны. У себя на родине, в Индиане, Кук считался искусным садовником, но теперь, глядя на его военную выправку, никто бы по подумал, что он некогда подрезал розы и прививал яблони.

Иосия бросил в очаг целое бревно, искры взлетели вверх огненным фонтаном, сухая кора затрещала, и стало слышно, как ветер гудит в трубе.

– Где Мэри и Джен? – спросил вдруг капитан, ни к кому не обращаясь.

– Они у соседей, мас… то есть капитан Браун, – отвечал Иосия. – Матушка Браун велела сказать, что скоро вернется.

– А девочку они тоже взяли с собой? – Глаза Брауна потеплели. – В такой холод таскать ребенка – это безумие.

Он снова заходил по комнате, бормоча:

– Хоть бы поскорее пришел кто-нибудь с гор! Остаются считанные часы…