– Папа, смотри: пожар! – Оливер приподнялся и указал рукой на небо. Щеки его пылали. – Вон какое зарево!

– Нет, Оливер, это не зарево, это заря. – Джон Браун положил руку на лоб юноши: – Успокойся, дорогой.

Капитан встречал зарю у изголовья умирающего сына. За ночь новые морщины появились на лбу Брауна. Он страдал не за себя, к своей судьбе он был равнодушен. Его пугала участь людей, пошедших за ним, поверивших в него.

День обещал быть холодным и ясным. За стеной с первыми лучами солнца забили барабаны. Горнист заиграл зорю. Но обстрел начался не сразу. Морская пехота еще завтракала, и к голодным бойцам доносился запах поджаренного хлеба и каши, доводивший Кука до исступления. Позавтракав, солдаты неторопливо разобрали ружья, откуда-то притащили бревна и соорудили из них таран; к воротам арсенала подкатили небольшую пушку.

Бойцы Брауна угрюмо следили за этими приготовлениями. Джим Бэнбоу переходил с места на место, ища, куда бы поместить на время атаки Салли. Он понимал, что атаки целого полка вполне достаточно для того, чтобы покончить с их крохотным отрядом. Но ему нужно было чем-нибудь занять свой ум в эти томительные минуты ожидания.

Салли бродила за ним по пятам, а за девочкой как тень, ходил черный кот. Прист каким-то образом удрал из караулки и теперь все время терся у ног маленькой негритянки.

– Неужели они не пощадят даже детей? – спрашивал Джим Оуэна.

– Боюсь, что негритянских детей им будет даже приятно уничтожить, – отвечал Оуэн.

Появился Наполеон, ходивший проведать пленников.

– Ну, как они там? Ждут, что их придут освобождать? – осведомился Кук.

Глухой не расслышал вопроса, но понял его смысл. Он выразительно подмигнул и сделал вид, будто пьет из сложенной руки. Впрочем, никто в эту минуту не понял, что он хотел этим сказать.

Внезапно среди общего молчания раздался топкий голос Оливера:

– Папа, помоги мне взобраться на гору. Возьми меня на руки, папа, помнишь, как когда-то…

Джон Браун подхватил его под мышки и приподпял.

Оливер взглянул на него невидящими глазами:

– Как хорошо! Выше, папа, еще выше!…

Он вытянулся изо всех сил, как будто хотел взлететь. Что-то заклокотало у него в горле, голова свесилась на грудь. Джон Браун вздрогнул и потихоньку положил его на землю. Оливер был мертв. Солнце заиграло в его спутанных волосах. Капитан посмотрел на спокойное молодое лицо и опустился на колени.

– Прости, Оливер, – пробормотал он.

За стеной раздалась частая барабанная дробь. Джон Браун вскочил с колен.

– Поминки по Оливеру! – закричал он хрипло. – Мы им сейчас устроим знатные поминки!

Он поспешно зарядил оба своих револьвера.

– Друзья, постараемся как можно дороже продать нашу жизнь! Своей кровью мы добудем свободу угнетенным. Мужайтесь, друзья!

Страшный залп прервал его слова. Со стен посыпалась штукатурка. Густая известковая пыль смешалась с синим дымом.

– Долой рабство! – закричал в каком-то исступлении Бэнбоу. – Стреляй, ребята!

Затрещали выстрелы. Пули непрерывно били в стены.

Да здравствует свобода! – кричали бойцы сквозь грохот залпов. – Да здравствует свободная республика!

Смерть неграм! Долой аболиционистов! – Поносилось к ним из-за стены.

С визгом забила картечь. Одна стена'была.пробита, и в широкое отверстие летел свинец. Обливаясь кровью, упал Кук. Огонь не прекращался. Люди падали один за другим.

Свинцовый дождь скосил Гоу, потом добил раненого Иосиго. Бэнбоу, стиснув зубы, отплачивал сторицей за убитых товарищей. Снова над городом бешено затрезвонили в набат. Капитан и Джим стреляли, почти не целясь, но каждая пуля укладывала кого-нибудь из синих. Волосы Джона Брауна, как дымное облако, поднимались надо лбом, борода была растрепана. Джим крепко обмотал вокруг шеи свой красный шарф. Лицо его осунулось, глаза были воспалены. Он механически взводил курок, не чувствуя своего левого локтя и правого плеча и обжигая палец о раскалившийся ствол ружья.

Патронов становилось все меньше. Еще две пачки оставались в пожарном сарае, но теперь некому было их подать. Едва Джон Браун подумал об этом, как маленькая черная рука подала ему одну пачку. У него дрогнул голос:

– Салли, сейчас же уходи отсюда! Здесь не место детям.

Но девочка уже подавала вторую пачку отцу, и у Бэнбоу не хватило духу прогнать ее от себя.

«Все равно, умрем вместе», – мелькнула у него мысль.

Внезапно Оуэн выронил ружье и упал лицом на подоконник.

– Отец, твоя правда: мы добудем своей кровью свободу!

Джон Браун бережно положил своего второго сына рядом с мертвым Оливером и вернулся к бойцам.

Лицо его приняло величаво-торжественное выражение.

– Последняя минута близка!