– Эй, соседи! Есть кто-нибудь в доме? Можно к вам?

– Это Цезарь. Поди встреть его, сынок.

Салли сбросила фартук и пригладила волосы.

Чарли направился к дверям, но, опередив его, в кухню уже входил тот, кого звали Цезарем.

Неизвестно, о чем думала негритянская семья с берегов Миссисипи, давая своему первенцу такое пышное имя, но внешность негра вполне это имя оправдывала.

Очень широкий в груди и плечах, с маленькой, гордо посаженной головой, он – этот старый друг семьи Робинсонов – являл собой удивительный образец силы, здоровья и мужественной красоты.

Из распахнутого ворота синего рабочего комбинезона поднималась, как колонна черного мрамора, сильная шея, повязанная гарусным шарфом. Лицо было живое, изменчивое; глаза так и впивались в собеседника и, казалось, видели каждого насквозь.

Синий комбинезон еще больше подчеркивал увечье этого великолепного тела: один пустой рукав был засунут в карман, а вместо ноги торчала грубо отесанная деревяшка. И так нелепо и уродливо это казалось, так не шло ко всему могучему, жизнерадостному облику Цезаря, что каждый чувствовал неловкость за свои здоровые руки и ноги и невольно отводил глаза, чтобы не видеть увечья Цезаря.

– Как поживаете, хозяева? – Цезарь приветливо взмахнул здоровой левой рукой. – Салли, девочка, как дела? Почему давно не заглядывала к моей старухе?

– Боюсь ей помешать, – сказала Салли, пододвигая Цезарю единственное мягкое кресло. – У нее, кажется, уйма стирки.

Цезарь вздохнул, и лицо его стало сумрачным.

– Да, стоит по целым дням у стиральной машины, кормит мужа-бездельника.

– Это вы-то бездельник? – возмутилась Салли. – Да такого работягу днем с огнем не сыщешь! Вы же не виноваты, что вы… – Она замялась.

– …что я стал калекой? – докончил за нее Цезарь. – Ничего, ничего, девочка, можете не смущаться и называть вещи своими именами. Конечно, покуда я хожу с поленом и вот с этим, – он вытащил левой рукой пустой правый рукав и потряс им в воздухе, – от меня на свете большого проку не будет, скажу не стесняясь.

«Скажу не стесняясь» было любимым выражением Цезаря. И в раннем детстве Чарли, желая изобразить друга отца, горделиво откидывал голову и при общем смехе говорил какую-нибудь фразу, вроде: «Неплохо бы промочить горло пивком, скажу не стесняясь». Все хохотали, и громче всех сам Цезарь.

Теперь Чарли и его мать с нежностью смотрели на черного великана: в нем, казалось им, воплотилась частица той теплоты, которая была в отце и которой никогда не суждено было вернуться. А Цезарь чувствовал, что большеглазый подросток и эта женщина, так похожая на мальчика, как бы завещаны ему погибшим другом Тэдом.

Чарли был особенно привязан к Цезарю. С тех пор как мальчик помнил себя, Цезарь был постоянным спутником и товарищем отца во всех его работах, занятиях и развлечениях.

А сейчас, вырастая, Чарли начинал понимать, что Цезарь вовсе не так простодушен и беспечен, как это кажется с первого взгляда. Мальчик видел, что негры и белые Нижнего города, встречаясь с Цезарем, здороваются с ним как-то особенно дружелюбно и уважительно.

Часто он заставал в доме Цезаря, где было много ребят и где жена его, Темпи, день-деньской работала не покладая рук, рабочих с завода Милларда. А один раз даже слышал, как Цезарь, идя с отцом Василя Гирича, громко сказал: «Это надо довести до сведения союза».

И Чарли начал по-новому смотреть на большого друга, многое угадывая за его словами и приглядываясь к малейшим переменам в настроении Цезаря.

– Что слышно с вашими протезами? – спросила Салли, ставя на стол перед Цезарем чашку кофе,

Цезарь полез левой рукой в карман, вынул кисет и трубку, ловко набил ее табаком, прикурил и, только затянувшись, сказал:

– Босс, как вам известно, велел выгнать меня в шею. А в протезном бюро, как только увидели мою черную физиономию, так заявили, что смогут сделать мне руку и ногу только в третью очередь… В третью очередь! – повторил он возмущенно. – Я скажу не стесняясь: когда надо было умирать на фронте, так белые охотно предоставляли неграм первую очередь. – Цезарь сплюнул.

– Вот негодяи! – не выдержал Чарли. – Трусы проклятые!..

Цезарь внимательно посмотрел на мальчика и кивнул.

– – Правильно замечено, Чарльз, – сказал он. – Твой отец тоже был невысокого мнения о таких людях… Только побереги свои силы для настоящего дела, не разменивайся на мелочи.

– А оно будет, настоящее дело? – встрепенулся Чарли. – Дядя Цезарь, вы мне скажите, что я должен делать?

Салли всплеснула руками:

– Ох, Цезарь, умоляю вас: не сбивайте мальчишку с толку, пускай спокойно доучивается! Он и так забил себе голову всеми этими идеями о равенстве. Пишет сочинения о Джоне Брауне, сцепился в школе с директорским сынком, подбивает ребят на разные выходки против начальства… А сегодня, вообразите, был у девочки Причард в замке. Подумайте только: в замке самого Босса, куда из нашего брата пускают только мусорщиков да кухарок!

– Гм… в замке Босса? – повторил Цезарь, покусывая крупными голубоватыми зубами трубку. – Кажется, скоро у Босса будет много хлопот, скажу не стесняясь!

– Вот как! – И Салли, только что умолявшая «не сбивать с толку» ее сына, внезапно вся так и загорелась, как будто заслышала боевой сигнал. – Что там? Что на заводе?

– На заводе Коттон свирепствует, как царь Саул. – Цезарь усмехнулся. – Расставил по всем цехам шпиков, подслушивает, подглядывает, увольняет и негров и белых, чуть заподозрит «красные симпатии»…

– Значит, все еще придирается? – вздохнула Салли.

– Не придирается, а расправляется, скажу не стесняясь, – поправил ее Цезарь, с удовольствием глотая кофе. – У Босса отличная организация: нашептывают белым рабочим, что их, мол, отовсюду вытесняют негры и от этого, мол, они сидят без работы. Стараются поссорить нас, бедняков, между собой… Ох, превосходный у вас кофе, девочка! – Цезарь откинулся в кресле. – Моей старухе никогда такого не сварить.

– Мама кладет в него корицу, оттого он такой душистый, – вмешался Чарли, заметно гордясь уменьем матери. – Ма, свари дяде Цезарю еще чашку.

Пока Салли заваривала по своему рецепту новую порцию кофе, Цезарь задумчиво курил, глядя в окно.

На реке пыхтящий серо-черный катер тащил большую баржу, груженную лесом. Накренясь, скользила под ветром изящная парусная яхта. Уже начинало смеркаться, и хмурое небо заволакивалось еще плотнее тяжелыми, темными тучами. Казалось, там, на реке, очень холодно и неуютно.

– Что пишет Джим? – спросил Цезарь, отрывая взгляд от окна. – Когда вы его ждете?

Салли в нескольких словах передала ему то, что ей удалось узнать из старой газеты.

– Будет даже в России? – задумчиво повторил за ней Цезарь. – Хотел бы я, чтобы он поскорее вернулся и рассказал наконец нашим ребятам, что правда, а что ложь. А то они, бедняги, совсем запутались, не знают, кому верить…

Чарли насторожился:

– Кто запутался? О чем это вы говорите, дядя Цезарь?

Цезарь выколотил трубку о свою деревяшку:

– Да вот твои друзья Гиричи и еще сотни две ребят оттуда, из Восточной Европы, собираются ехать домой, на родину. Там, по слухам, началась настоящая жизнь. Раздают беднякам землю, бесплатно учат детей, бесплатно лечат. Ну, ребята и загорелись – всем ведь охота жить на родной земле! А тут у нас в газетах пишут разные страсти… Ребята смутились и не знают, как поступить… Я скажу не стесняясь: если бы не мистер Ричардсон, они совсем растерялись бы. Он уверен, что все это пишется для того, чтобы удержать людей здесь и восстановить против коммунистов.

– Мистер Ричардсон? – удивился Чарли. – Наш Ричи?

Цезарь засмеялся, забавляясь его изумлением:

– Вот именно, сынок. Ты думал, что он только ваш – ребячий Ричи, а он скорее наш – рабочий Ричи. Я скажу не стесняясь, спроси у наших, кого рабочие уважают больше всех. Тебе всякий скажет: мистера Ричардсона – учителя.

– Вот оно что… – задумчиво пробормотал Чарли. – Теперь я понимаю…

Цезарь поднялся с кресла.

– Я ведь к вам по делу пришел, – сказал он. – Чарльз, сынок, не одолжишь ли ты мне рубанок и тиски? Хочу кое-что сделать для моей старухи. Я ведь теперь здорово навострился работать левой.

Он с удовольствием посмотрел на свою мускулистую, широкую руку.

– Пойдемте, дядя Цезарь, вы сами выберете, что вам нужно из инструментов, – сказал Чарли.

Громыхая по лестнице своей деревяшкой, Цезарь поднялся с мальчиком на чердак. Здесь было царство Чарли. Кроме узкой кровати и самодельной лампы на высокой деревянной подставке, тут стоял большой, ничем не покрытый стол, заваленный кусками жести и алюминия, какими-то частями автомобильных моторов, старыми радиоприемниками, аккумуляторами, банками из-под консервов и еще невесть каким хламом. В углу были сложены деревянные части бывшей байдарки, две пары стоптанных ботинок, хоккейная клюшка и ржавые коньки. На стене висел тот же, что и в кабинете Ричи, портрет Джона Брауна, а на ночном столике у кровати возвышалась стопка книг. Цезарь устремился к книгам.

– Что это у тебя?.. Ба, Шекспир, Джек Лондон, Броунинг! – воскликнул он. – Молодец, Чарльз, все успеваешь, скажу не стесняясь! А я вот мало читаю, времени не хватает, – смущенно сознался он. – Где ты взял эти книги?

– В городской библиотеке, – сказал Чарли. – Обманом пришлось доставать. Подослал туда Джоя Беннета, он и взял будто бы для себя. А то ведь, знаете, нам не так легко получить книги.

Чарли отворил висевший рядом с дверью красный шкафчик. Это было святая святых мальчика – наследство, доставшееся ему от отца. Когда отец был дома, Чарли строго-настрого запрещалось даже прикасаться к шкафчику. И только когда мальчику исполнилось тринадцать лет и стало известно, что отец не вернется, Салли передала сыну ключ и сказала, что отныне шкафчик принадлежит ему.

В величайшем порядке были расставлены, разложены и развешаны в шкафчике всевозможные рубанки, стамески, молотки, напильники, пилы, дрели, зубила, сверла, метчики и плашки разных размеров, металлические и деревянные угольники, струбцинки, отвертки – все, что требуется для столярных и слесарных работ. Все это было хорошо наточено, смазано, и Чарли, подобно отцу, никому не позволял дотрагиваться до своего сокровища. Только лучшему другу, Василю, разрешалось иногда заглянуть в шкафчик и взять инструмент.

Мальчик вынул нужные тиски и рубанок и дал их Цезарю.

– А как твоя «Свирель»? – спросил Цезарь. – Давно ее не видел. Записался ты уже на гонки?

Чарли кивнул:

– Да. Будут соревноваться двенадцать машин, но все неопасные. Только Мэрфи скрывает свою машину, да я думаю, он это нарочно, просто запугивает.

– Смотри, сынок, я ставлю на твою «Свирель». Ты обязан прийти первым. Ведь ты не захочешь, чтобы дядя Цезарь из-за тебя лишился последнего доллара? – пошутил Цезарь, спускаясь по лестнице.

– Непременно постараюсь всех обогнать, чтобы вы на мне составили состояние, – засмеялся Чарли.

Цезарь простился с хозяйкой и протянул левую руку мальчику.

– Я не прощаюсь, – сказал Чарли. – Я немного провожу вас, дядя Цезарь, а потом пойду к мисс Вендикс – на репетицию.

– А когда мне ждать моего волхва домой? – шутливо спросила Салли.

– Я вернусь сейчас же после репетиции, – отозвался Чарли. – И вот что, ма: сюда должны прийти наши ребята – Джой, Василь и другие. Так ты дай им ключ от гаража и скажи, чтобы они меня подождали.

– Ага, весь штаб, значит, придет! – Мать пытливо заглянула сыну в глаза. – А по какому поводу собирается штаб?

Чарли заметно смутился.

– Да нет, это не штаб, это просто так… ребята хотят посмотреть «Свирель», – пробормотал он, старательно увертываясь от материнского взгляда.

– Ой, лжешь, негр! – сказала Салли. – Язык лжет, губы лгут, глаза лгут…

– Ну что ты к нему пристала, девочка? – вступился Цезарь. – Мало ли какие у нас, мужчин, могут быть тайны! Не все же вам, женщинам, рассказывать.

Он подмигнул Чарли, но мальчик не отозвался на шутку. Да и мать смотрела не веселее: материнским сердцем Салли чувствовала – «штаб» созывается неспроста и не для того, чтобы обдумать какую-нибудь очередную мальчишескую шалость.

«Ох, боюсь я за него, боюсь!» – тоскливо думала она, глядя на тонкий силуэт сына, исчезающий за дверью.