В это утро весь третий этаж школы напоминал пиратский корабль в бурю. Никем не управляемый, набитый пленниками, добычей и беспорядочно галдящим экипажем, несется он по волнам, кренясь все больше и больше. Крутые, плещущие валы захлестывают его, и ошалевшие от собственных криков и буйства пираты уже сами не знают, куда завлечет их стихия и собственная их удаль.

В сущности, школа действительно была таким неуправляемым судном: в это утро, как нарочно, не было ни постов на лестницах, ни дежурных по этажам, ни надзирателей из педагогов. Даже учителя куда-то исчезли, как будто их тоже спугнула разыгравшаяся на третьем этаже стихия.

Не было видно ни Принса, ни президента школы Коллинза. Директорский кабинет также пустовал в это утро, точно Мак-Магон старший заранее получил некое предупреждение и нарочно задержался дома.

Словом, буйное поведение «малюток» не встречало ни малейшего противодействия, и они использовали такую удачу вовсю: кричали, носились по лестницам, спешно дорисовывали какие-то плакаты и надписи.

– Что это происходит у «малюток»? – спрашивали друг друга оглушенные всем этим шумом и гамом старшеклассники, направляясь к своим кабинетам.

– Кажется, они подняли бунт против цветных, – отвечал кто-нибудь из наиболее осведомленных. – Я слышал, что они сегодня переизбирают старосту – знаете, негра Робинсона – и прочат на его место белого..,

– Ага, вот оно что, – равнодушно цедил спрашивающий. – Ну ладно, не будем им мешать.

И старшеклассники, обычно охотно делавшие замечания расходившимся младшим, спокойно удалялись к себе.

Как нарочно, весь первый час у семиклассников оказался свободным и кабинет математики – в их полном распоряжении: мистер Хомер заболел и протелефонировал, чтобы его не ждали.

В углу кабинета орали во все горло: «Моя страна – твоя страна, о боже!» Хором с большим вдохновением дирижировал один из «орлят» – морковно-рыжий Мартин Кронин, забияка и сплетник. Он прибежал вместе со своими ребятами в школу чуть не на рассвете и уже успел нарисовать на доске уродливую обезьяну, которая держала в руке глобус. «Великий ученый Робинсон изучает Вселенную», – гласила издевательская подпись под рисунком. Такая же грубо намалеванная карикатура украшала открытки, полученные накануне всеми без исключения «малютками». Под карикатурой шли предвыборные лозунги:

«Америка – для американцев, – так сказал еще президент Монро (см. историю США)».

«Африка – для негров, – так говорим мы!»

«Робинсон попирает законы, потому что он чужак!»

«Долой старосту Робинсона!»

«Отдайте ваши голоса Мак-Магону – стопроцентному американцу и лучшему форварду!»

«Учтите: директор будет благосклонен к классу, где староста – его родной сын!»

«Выбирайте „орла“ Мак-Магона!»

На обратной стороне каждой открытки было отпечатано на машинке, что, мол, леди и джентльмены из седьмого класса благоволят собраться в четверг перед началом уроков в школе, дабы обсудить давно назревший вопрос о переизбрании старосты. Была и подпись: «Организационный комитет по перевыборам». Имена членов комитета были написаны от руки и до чрезвычайности неразборчиво, но большинство «малюток» тотчас же поняло, что «комитет» – это сам Фэйни Мак-Магон, его друг Рой Мэйсон и Долговязый – Лори Миллс. Однако для некоторых школьников и открытки и весь этот шум и гам оказались новостью. Они приставали с вопросами то к Мартину, то к Лори, которые, видимо, знали больше других и держались по-хозяйски:

– Что у нас происходит? Почему такой крик?

– Эй, Мартин, в чем дело? От кого эти открытки и кто назначал перевыборы?

– Придет время – всё узнаете, – важно отвечали Мартин и Лори.

Школьники пожимали плечами и отходили недоумевая. Некоторые из них хорошо относились к Чарли Робинсону и считали его вполне «своим» парнем, но в то же время никак не могли примириться с тем, что во главе класса стоит негр. Поэтому они и не протестовали против перевыборов, хотя решительно все понимали, что все это – проделки Мак-Магона.

– Эй, ребята, идите, по крайней мере, во двор, чтобы не срамить всю школу! Там можете орать сколько влезет, – уговаривали крикунов самые благоразумные.

– И не подумаем! Там нет кафедры для ораторов, а нам необходима кафедра, – отвечали крикуны.

Прозвенел звонок, но никто не обратил ни малейшего внимания: температура накалялась все сильнее.

Во двор вбегали всё новые группы возбужденных школьников. На одних красовалась эмблема орла, куртки других были украшены маленькой серебристой свирелью.

– Гляди-ка, пронюхали горчичные бродяги и тоже подготовились! – Лори Миллс, дежуривший у входа в школу, чуть не задохся от злости. – Пожалуй, не так гладко это пройдет, как мы рассчитывали.

Он послал одного из скаутов с донесением Рою и Фэйни о том, что робинсоновцы, видимо, собираются тоже выступать. Появилась кучка темнокожих ребят с Джоном Майнардом во главе. Вид у него был довольно понурый, и это сразу заметили мак-магоновцы.

– Смотрите-ка, мулат как нос повесил!

– И другие тоже – будто лимонов наглотались… Знают черные обезьяны, что их вожаку крышка!

– Можете их пропустить, – шепнул Лори скаутам: – эти нам не опасны.

Джона и его товарищей пропустили. Но, когда в воротах показались близнецы Квинси с большими значками свирели, сиявшими на лацканах их курток, Лори нахмурился и мигнул скаутам:

– Проводите-ка их, ребята!

– Держи ухо востро, – шептал между тем брату Бэн Квинси. – Собери всех наших и посмотри, где Чарли.

Однако Вик не успел даже осмотреться как следует – к нему уже подбежали «орлята»:

– Братцы, вы на перевыборы? Поднимайтесь на четвертый, в кабинет мифологии. Да вот мы вас сейчас проводим.

– Почему на четвертый? – удивился Бэн. – Сегодня же у нас Горилла.

– Гориллы не будет, и мы заняли другой кабинет – там просторнее, – объяснили три рослых скаута, становясь позади братьев и потихоньку начиная подталкивать их к лестнице.

– Чего вы толкаетесь? Мы и сами пойдем, нечего рукам волю давать, – все еще ничего не подозревая, ворчливо сказал Бэн.

Но сильные руки уже внесли его и Вика наверх, и не успели близнецы опомниться, как были заперты в пустом, прохладном кабинете мифологии. Щелкнул ключ в замке, и перед братьями очутились гипсовые торсы Нептунов, Марсов и Венер.

Бэн бросил шапку об пол и громко выругался:

– Тупицы мы с тобой! Проклятые простофили и тупицы! Дать себя так оболванить!.. О Вик, где была твоя голова?

Вик молча пыхтел у двери, надавливал на нее плечом, нажимал на ручку – дверь, толстая, из полированного дуба, не поддавалась.

Тогда Вик вдруг принялся колотить кулаками и кричать что есть силы:

– Отворите! Отворите, будь вы прокляты!..

– Напрасно стараешься, – угрюмо сказал Бэн. – Мы можем здесь просидеть до второго пришествия: рядом одни пустые классы и лаборатория, в которой по утрам нет ни одной живой души. А окна выходят на пустырь, и сколько бы ты ни кричал, все равно никто тебя не услышит… Надо признать, они великолепно обделали все это дельце.

– Да, но почему одних нас здесь заперли? – спросил Вик.

Как бы в ответ на его вопрос в коридоре послышался топот, дверь на секунду приоткрылась, и в кабинет, как пробка, вытолкнутая из бутылки напором воздуха, влетела Нэнси Гоу.

– Это что такое? Как вы смеете меня запирать? Сейчас же отворите! – закричала она, стуча бронзовыми кулачками в дверь. – Отоприте, вам говорят!

– Посиди-ка взаперти, африканская кошка, тебе полезно немного охладить твое вдохновение! – захохотал кто-то за дверью.

– Трусы подлые! Вам только с девчонками воевать! Просто-напросто испугались, что вам не справиться с Робинсоном, вот и запрятали меня сюда. Сейчас же выпустите меня! – надрывалась Нэнси. Она повернулась к братьям Квинси: – Понимаете, что они задумали? Они нас всех загонят в ловушку, а потом расправятся с Чарли как хотят.

– Эх, тоже, сделала великое открытие! – с досадой сказал Вик. – Лучше становись поближе к двери, и, как только они ее приоткроют, мы навалимся на них и постараемся пробить себе дорогу.

– Вот это дело! – оживился Бэн Квинси. Все трое тотчас же прижались к двери и начали напряженно прислушиваться к звукам извне. Сначала до них долетал только глухой шум, шедший, по всей вероятности, с третьего этажа, но вскоре шум усилился, распался на отдельные выкрики и топот: кого-то волокли сначала по лестнице, а потом по коридору.

– Теперь держись, ребята! – пробормотал толстенький Вик, держа наготове кулаки.

Загремел замок, дверь снова приоткрылась. Нэнси первая ринулась в образовавшееся отверстие, за ней – близнецы. Все трое тотчас же попали в немыслимый водоворот. В этом водовороте мелькали чьи-то ноги, головы, кулаки. В центре водоворота Нэнси, визжащая, как кошка, успела заметить Василя Гирича. Раздавая направо и налево тумаки, он яростно отбивался от целой кучи насевших на него скаутов, но его все сильнее подталкивали к двери кабинета мифологии.

– Василь, мы здесь, мы идем на помощь! Держись, Василь! – закричала Нэнси, но чья-то ладонь зажала ей рот, и по ее худеньким плечам заходили здоровенные кулаки скаутов.

Рядом с ней близнецы тузили кого-то по спине и голове, кричали и пытались выбраться из свалки, но их затягивало все больше, пока, растрепанные, задыхающиеся, они не очутились снова в кабинете мифологии.

На этот раз, кроме гипсовых обитателей Олимпа, вместе с ними находились не только Нэнси, но и Василь Гирич, плачущая навзрыд Мери Смит и несколько белых и темнокожих мальчиков и девочек, среди которых металась возмущенная сестрица Долговязого – Марта Миллс.

– Что они, с ума сошли, что ли? – кричала эта девица. – Запереть меня здесь, вместе с этими!.. Да я никогда в жизни ни с кем из них не имела ничего общего! Вот моя эмблема! – И она с гордостью помахала оловянным орлом.

Толстенький Вик безжалостно расхохотался над ней:

– Не рой другому яму, сама в нее попадешь. Мы еще тебе добавим от себя, храбрая орлица! – И он направился к Марте, делая вид, что хочет с ней расправиться.

– Помогите! Убивают! – завопила «храбрая орлица».

– Да брось ты ее! Нашел время паясничать! – остановил Вика Василь Гирич. – Давайте лучше подумаем, как нам отсюда выбраться, чтобы вовремя поспеть на помощь Чарли. А то я видел во дворе Мэрфи с его шайкой. Они здесь неспроста.

Синие глаза Василя горели, волосы взмокли и прилипли ко лбу.

– А где же Ричи? Успел ты его предупредить? Ведь теперь вся надежда на него. – Вик с тревогой смотрел на Василя.

Тот огорченно махнул рукой:

– Нет его дома. Ушел чуть свет, и никто не знает куда. На всякий случай мы с Джоем оставили записку, чтобы он поскорее приходил в школу, так как готовятся известные ему события.

– Ну, теперь все пропало! – сокрушенно вздохнул Вик.

Василь подошел к окну, распахнул его и высунулся наружу.

– Высоко, и пожарная лестница далеко, – сказал он с сожалением. – Нет, этим путем не выберешься.

– А что, если каким-нибудь из богов пробить дверь? – предложил вдруг Бэн Квинси. – Я читал в исторических книгах, как в старину таранили таким способом крепостные стены. Вот этот Аполлон – вполне подходящий дядя для тарана.

– Чепуха! Ведь он гипсовый, – отозвался Вик. – Вот если бы он был мраморный, тогда можно было бы пробить им филенку.

Нэнси, все еще растрепанная, не остывшая после свалки, тоже выглянула в окно.

– А может, все-таки попытаться? – сказала она. – Я могла бы попробовать спуститься по водосточной трубе. Я ведь очень легкая, и на гимнастике меня хвалит мисс Бонс.

Василь оттянул ее от окна.

– Не выдумывай, пожалуйста! – сказал он мягко. – Неужели мы пустим девочку лазить с четвертого этажа по водосточным трубам, а сами будем стоять и смотреть! – Он дотронулся до руки Нэнси: – Смотри, ты вся в синяках… Эти скоты сделали тебе очень больно?

Нэнси тряхнула волосами:

– Ничего. Им от меня тоже досталось… Подлые трусы!

Мери Смит, тихонько проливавшая слезы в уголке, вдруг подняла голову и закричала отчаянным голосом:

– Вы тут разговоры разговариваете, а они там расправляются с Робинсоном!.. Боже милостивый, ведь он там совсем одинок! Некому помочь, поддержать его! И в эту тяжелую минуту меня нет рядом с ним!

И Мери заплакала еще горше.

Бэн приложил ухо к двери:

– Наверно, они все сейчас собрались внизу, у Гориллы. Я никого не слышу в нашем коридоре. Даже часовых не поставили.

Василь вдруг тихонько ахнул.

– Что с тобой? В чем дело? – подбежала к нему Нэнси.

– Постойте! Кажется, я что-то придумал! – радостно воскликнул мальчик. – Сейчас мы испробуем мой способ.

Он принялся лихорадочно рыться в карманах своей куртки, на которой блестела серебристая свирель.

А в это самое время на третьем этаже, в кабинете Хомера, события развивались своим чередом.