– Мама, дай мне, пожалуйста, мою кошечку.

– Кошечку? Зачем она тебе, Кэтрин? Увидит Фэйни, снова отберет и разобьет, как прежнюю… А теперь, после твоего безрассудного поведения в суде, отец ни за что не купит тебе новой, ты отлично это знаешь.

– Да, ма. И все-таки мне непременно нужна кошечка. – Кэт была непреклонна.

– Ох, дети, дети! – вздохнула миссис Мак-Магон. – Какие вы оба своевольные и упрямые!

– Прошу, ма, не сравнивать меня с Фэнианом! – отрезала Кэт. Однако сразу смягчилась: – Не сердись, ма, я не хотела тебя обидеть… А теперь давай кошку.

– Скажи, по крайней мере, что ты собираешься делать со своей копилкой? На что тебе понадобились деньги?

Кэт звонко поцеловала мать в щеку.

– Тайна, ма! Страшная, глубокая, роковая, таинственная тайна! – затараторила она, завладев новой фарфоровой копилкой, как две капли воды похожей на прежнюю.

Провожаемая подозрительным, робким взглядом матери, Кэт вышла из комнаты и направилась к заднему крыльцу коттеджа. Там, в тени большого каштана, ее дожидался взволнованный Джон Майнард.

– Достала? – торопливо спросил он, как только силуэт девочки появился на крыльце.

Кэт молча показала ему копилку.

– О-кэй! – с удовлетворением пробормотал Джон. – Сколько же там?

– Не знаю, – сказала Кэт, с грустью рассматривая кошечку. – Правда, она хорошенькая, Джонни? Я назвала ее Пусси… Она со мной даже спала. – Она прижала к себе фарфоровую головку кошки.

– Угу! – Джон смотрел больше на Кэт, чем на кошку. – Так сколько же в ней?

– Вот разобьешь – увидишь. – Кэт протянула ему копилку. – Надо только хорошенько ударить ее головой о камень или о стенку дома.

Джон ужаснулся:

– Разбить твою кошечку! Твою Пусси!.. Ни за что на свете!… И потом, для чего разбивать! Наверно, у нее в животе есть замок, как у всех копилок.

Кэт качнула апельсиновой головкой.

– Нет, – сказала она вздохнув, – у прежней копилки был замок, а эту па купил нарочно без замка. Сказал, что мне надо приучаться к бережливости и что у Фэйни всегда есть деньги, а я все свои трачу бог знает на что… Он знал, что я ни за что не захочу разбивать кошечку.

– Ну, вот и хорошо! – обрадовался Джон. – Значит, мы ее и не разобьем.

Кэт нахмурилась:

– Какой же ты бестолковый, Джонни! Ведь я говорила, что не разобью ее, если деньги понадобятся на какие-нибудь пустяки. А здесь дело идет о человеческой жизни.

Девочка важно подняла вверх крохотный розовый палец.

– Ну и ну, Кэт! – только и мог пробормотать Джон. – Только, знаешь, мне все-таки не хотелось бы этим заниматься, как-то рука не поднимается…

– Эх, ты, а еще мальчик! Вот гляди! Кэт чисто мальчишеским жестом размахнулась и швырнула фарфоровую кошку прямо в заднюю стену коттеджа. Во все стороны брызнули осколки, раздался металлический звон, и Кэт поползла по земле, собирая рассыпанную мелочь. Джон кинулся ей помогать.

– Вот, – сказала наконец девочка, поднимаясь с колен. – я насчитала одиннадцать долларов и семь центов. Это все, что у меня есть. Все, что мне подарили на рождение мамины братья. – Она с горестью поглядела на Джона: – Ох, Джонни, ведь надо собрать целых сто тысяч! Если мы одни будем собирать, Чарли, наверно, состарится в тюрьме!

Джон невольно улыбнулся.

– Смешная ты, Кэт! – сказал он. – Разве ты не знаешь, что делается у нас в городе! Ведь теперь вес, кто слышал и читал о суде, собирают деньги, чтобы выкупить певца, Ричи и всех наших. – Он наклонился к самому уху Кэт: – Я тебе должен открыть секрет: знаешь, мой старик так расчувствовался после этого суда, что дал две тысячи долларов миссис Робинсон на выкуп. И я тоже отдал все мои сбережения! – с важностью прибавил мальчик. – У меня знаешь сколько было? У меня было целых семьдесят долларов, и я хотел купить себе настоящий мотоцикл.

– Правильно сделал! – одобрила Кэт. – Так ты сейчас же отнеси и мои деньги миссис Робинсон.

– Ты положи их в конверт и надпиши от кого, – посоветовал Джон. – Ей, наверно, будет приятно… Ведь она помнит, как ты выступала в суде и защищала Чарли.

Кэт покраснела до самых ушей.

– Пожалуйста, и не вспоминай об этом! – сказала она. – Я была дурочка. Надо было пойти к судье и выложить ему все, как это сделал Чарли, а я растерялась.

– Вовсе ты не дурочка! – горячо вступился мальчик. – Ты очень хорошо тогда сказала. И потом, ведь ты знала, что тебе за это дома достанется, и все-таки не побоялась!

Кэт тихонько засмеялась:

– Ох, как мне досталось!… Па запер меня на всю ночь в ванную. Правда, это было хорошо, что он запер, а то мальчишки убили бы меня.

– Ну, им пришлось бы иметь дело со мной! – заявил Джон, придвигаясь к Кэт. – Твой Фэйни – порядочный трус. Когда я его подстерег в переулке и сказал, что посчитаюсь с ним, если он тебя тронет хоть пальцем, он давай удирать от меня во все лопатки.

Кэт встряхнула кудряшками так, что они коснулись щеки Джона.

– Знаешь, очень хорошо, когда у тебя есть защитник, – сказала она, проводя пальцем по руке Джона. – Раньше мне всегда приходилось самой себя защищать, а теперь я очень надеюсь на тебя.

И такой гордостью, такой верой в себя наполнила. мальчика эти слова, что он не выдержал и поцеловал малышку Кэт.

* * *

Джон сказал девочке сущую правду.

Как только стал известен приговор суда, со всей страны в домик Робинсонов в Горчичном Раю посыпались письма. Фермеры, рабочие, врачи, студенты, какие-то безымянные добрые люди посылали Салли свой вклад – несколько долларов из своих трудовых денег. Отец Джоя Беннета обошел вместе с сыном и Василем лачуги и тесные конурки Горчичного Рая, и не было семьи, которая не дала бы два-три доллара на выкуп милых всем людей. Доктор Рендаль сам приехал к Салли и вручил ей довольно крупную сумму, только что снятую со счета в банке. Доктор Рендаль не сказал Салли, что прежде чем выдать ему эту сумму, сам Парк Бийл, директор банка, беседовал с ним и уговаривал не делать такого безрассудного шага.

– Вам самому скоро могут понадобиться эти деньги, док, – говорил Парк Бийл, приятно улыбаясь. – Я бы не советовал вам растрачивать свои сбережения так опрометчиво. Ведь я знаю, для чего вам эти деньги! – И он хитро улыбнулся.

– Очень хорошо, что знаете. – Доктор старался говорить спокойно. – В ближайшее время мне самому деньги не понадобятся, и я могу располагать ими как хочу, не так ли?

Парк Бийл продолжал улыбаться.

– Как знать, как знать, дорогой док! – проворковал он. – Вдруг народ в Стон-Пойнте перестанет хворать? Или больные вдруг возьмут и поверят в другого врача?

– Ага, понятно! – сказал доктор. – И все-таки, Бийл, я попрошу вас без промедления выдать мне всю сумму.

Разговор с директором банка только подтвердил подозрения Рендаля. Со времени его выступления в суде удивительно мало людей заболевало в Стон-Пойнте. Раньше не проходило утра, чтобы доктора Рендаля не звали к трем-четырем больным. У него дома пациенты ежедневно заполняли всю его небольшую приемную. А теперь дни проходили за днями, и никто не вызывал доктора к больным, телефон безмолвствовал, а на прием приходили только бедняки с Восточной окраины. Бойкот! Да, это был самый настоящий бойкот, организованный Большим Боссом.

Доктор Рендаль позвонил ему.

– Выполняете вашу угрозу, Миллард? – иронически спросил он его.

– А вы, я вижу, веселитесь, дорогой док? – вопросом на вопрос отвечал Большой Босс.

Так они и расстались, обменявшись не предвещающими добра шуточками.

Салли поделилась с доктором своими тревогами и радостями. Набралось уже больше сорока тысяч долларов. Приходят совсем незнакомые люди и приносят ей кто сколько может. Вчера явились молодые моряки, по-видимому товарищи мистера Ричардсона, из одного с ним экипажа, и принесли деньги, собранные по подписке. Рабочие на заводе Милларда пустили просто шапку по кругу, и она вернулась к ее владельцу Беннету наполненная деньгами.

– А сегодня меня страшно тронули наши дети… – Салли доверительно нагнулась к Рендалю. – Явился весь штаб моего Чарли и принес свои никели и центы – все, что дети получили на конфеты и на жареные орехи от родителей: «Вот, тетя Салли, прибавьте это к тем деньгам, которые у вас уже есть. Может, и наши никели помогут освободить мистера Робинсона, Чарли, Ричи идругих». Такие они все хорошие! Я было хотела отдать им обратно, чтобы они купили себе лакомств, – какое, и слушать не хотят!

Однако Салли не знала, что случилось перед приходом «штаба». Не подозревала она, например, что ранним утром того же дня в дом Маргрет прибежала красная, взволнованная Мери Смит, разбудила Нэнси и сунула ей в сонное лицо голубой бумажный листочек.

– На, полюбуйся, что пишет эта предательница!

– Что? Что такое? – не понимала Нэнси, тараща на подругу еще сонные глаза.

– О господи! Читай сама! – потребовала Мери. – Сразу поймешь.

Нэнси потерла обеими руками глаза, как это делают совсем маленькие дети, вздохнула блаженно, потянулась и, покорившись натиску Мери, принялась разбирать длинные бледные буквы так называемого «аристократического» почерка. Но с первых же строк сон соскочил с девочки, щеки ее вспыхнули, и она, так же как Мери, готова была бесноваться от негодования.

«Дорогая Мери, – писала обладательница „аристократического“ почерка, – пишу тебе очень наспех, так как собираюсь с мамой ехать на морские купанья в Лонг Бич, куда мама сопровождает миссис Миллард. Я надеюсь, ты еще помнишь меня, хотя и не поздоровалась со мной в день суда над известными тебе личностями. Я думаю, это произошло от твоей близорукости, поэтому я тебя извинила.

Недавно я узнала от нашей знакомой миссис Эйнис, что происходит сбор денег для выкупа Д. Р., Ч. Р., Р. Р. и остальных, находящихся в тюрьме. Я подумала, что будет правильно с моей стороны не питать к ним зла и принять участие в этом деле. Ты, вероятно, часто общаешься с родственниками заключенных, поэтому прошу тебя передать им от меня тридцать долларов, которые при сем и прилагаю.

Жалею, что ты или кто-нибудь из нашей школы не сообщил мне об этом сборе раньше, потому что тогда у меня было бы гораздо больше денег. Двадцать долларов я недавно истратила на разные нужные мне мелочи.

Остаюсь с неизменным уважением П. Причард.

Р. S. Расписку в получении денег пришли осенью ко мне, на Парк-авеню».

– Ох, свинья! Ох, дрянь какая! – задыхалась Нэнси, не находя достаточно сильных выражений, которые смогли бы передать ее негодование. – Нет, погоди, мы ей ответим! Мы ей так ответим, что море в Лонг Биче покажется ей горячим!.. Часа через полтора соберется весь штаб, и тогда мы решим, как ей отвечать, – сказала она, немного успокоившись.

Да, снова наступили такие трудные дни, когда понадобилось собирать «штаб». Только теперь заседания «штаба» происходили не на пустыре позади дома Робинсонов, не в «гараже» Чарли, где больше не было «Серебряной свирели», а в домике Маргрет, отвоеванном для нее Джимом Робинсоном. Сама Маргрет с утра уходила на репетиции в театр, и Нэнси оставалась полной хозяйкой своего жилища.

В отсутствие Чарли начальником «штаба» был молча и единодушно признан Джой Беннет. Как-то само собой получилось, что именно этот решительный в поступках и горячий мальчик повел за собой остальных.

Ему докладывали теперь ребята о настроениях и событиях в городе, касающихся пяти заключенных, о ходе сбора. Ему отдавали они и собранные деньги, которые он после передавал Салли Робинсон.

Поэтому и теперь, как только он появился в домике Гоу и привел с собой остальных штабистов, Нэнси и Мери тотчас же показали ему полученное письмо.

– А вот и деньги, – сказала Мери, помахивая зелеными бумажками. – Ровно тридцать долларов.

– Точь-в-точь Иудины деньги! – пробормотал Джой, читая письмо. – Тридцать сребреников предателя…

Нэнси вскочила воодушевленная:

– Вот это, именно это мы ей и напишем! Джой, Василь, берите бумагу! Будем писать все вместе ответ.

– И напиши непременно, что я ее видела в суде и не поздоровалась с ней не от близорукости, а потому, что я презираю ее! – волновалась Мери.

– И от нас напиши, что мы ее вздуем, если она нам попадется! – требовал Вик Квинси, который считал Пат одной из главных виновниц осуждения отца.

Каждый предлагал всё новые добавления к письму, так что если бы Пат получила все, что хотел ей написать «штаб», море в Лонг Биче и впрямь показалось бы ей горячим.

Джой быстро писал, не слушая того, что предлагали негодующие мальчики и девочки. И, однако, когда он вслух прочел написанное, все согласились; лучше никто не мог бы написать.

Вот что было в письме:

«Патриции Причард.

Штаб (следовали подписи)».

Штаб сбора средств для освобождения пяти узников Стон-Пойнта возвращает вам ваши тридцать сребреников. Штаб рад сообщить вам, что сбор денег для выкупа заключенных подходит к концу и заключенные не нуждаются в ваших деньгах. Честь освободить их принадлежит только настоящим друзьям. Вам же эти деньги могут пригодиться, как они пригодились когда-то Иуде. Мисс Мери Смит просит сообщить вам, что она не поздоровалась с вами в суде не по близорукости, а потому, что не желала общаться с предательницей.

И Василь, и Джон Майнард, и Пабло, и Нэнси, и все другие мальчики и девочки были в восторге от письма и заранее воображали, как будет обозлена надменная девчонка.

– А кто же понесет письмо? – спросила вдруг Нэнси.

– Никто. Мы отправим его по почте, – сказал Джой. – Попросим дядю Поста, чтобы он проследил за его доставкой.

На этом и порешили.

Между тем дядя Пост, о котором шла речь, в эту самую минуту находился у Салли Робинсон. Он пришел, против своего обыкновения, пешком и даже без своего знаменитого рожка. Вместо форменной фуражки на его седой голове нелепо торчала какая-то старая шапчонка, то и дело сползавшая на глаза. Весь вид старика, его преувеличенно суетливые движения были так необычны, что Салли, хотя и поглощенная своими собственными заботами и горестями, тотчас это заметила.

– Что с вами приключилось, дядя Пост? – спросила она. – Почему вы не на автомобиле? И что это за шляпа на вас?

Дядя Пост как-то неопределенно крякнул и полез в карман. Он вытащил оттуда две бумажки по сто долларов и смущенно положил их на стол.

– Пожалуйста, мэм, присоедините их к тем деньгам, которые вы собрали, – сказал он покашливая. – Хочу, чтобы и моя доля была в этом деле… Деньги честные, можете не сомневаться, – прибавил он.

– Благодарю вас, дядя Пост, – просто и сердечно сказала Салли. – Только зачем так много? Вам самому могут понадобиться деньги, а для наших заключенных, я надеюсь, мы скоро соберем недостающую сумму.

– Нечего медлить, надо поскорее освобождать их, – решительно сказал дядя Пост, – а то неизвестно, что еще взбредет в голову хозяевам: вдруг возьмут и отправят их на необитаемый остров, чтобы они тут не заражали людей своим вольным духом.

Он говорил вполне серьезно, даже с горечью. Салли снова и еще пристальнее поглядела на него.

– Все-таки вы мне не сказали, что с вами, дядя Пост, – с тревогой повторила она, заметив, как сильно похудел старик, сколько новых глубоких морщин появилось у него на лице.

– Ровным счетом ничего, – отмахнулся дядя Пост. – Все в порядке, мэм, уверяю вас. Возьмите же деньги, одолжите старика, – настаивал он. – Хочется мне еще поглядеть, как ваш мальчик, и мистер Ричардсон, и Джемс, и остальные пройдут свободно, без конвойных, по городу… И хочется натянуть нос всем этим судьям, честное слово!

И, когда Салли взяла двести долларов, составлявших все богатство старика, и положила их в тот ящик, где хранились деньги, предназначенные для выкупа, дядя Пост ушел со спокойным сердцем.

Старик не хотел огорчать и без того опечаленную женщину и ничего не сказал о себе. Он не сказал, что сейчас же после суда его уволили из почтовой конторы, заявив, что в государственных учреждениях не должно быть людей, защищающих коммунистов. Он не сказал, что продал свой автомобиль какому-то небогатому фермеру и навсегда лишился своего оливкового механизма только для того, чтобы внести пару сотен долларов на выкуп друзей.

Нет, никогда уж не затрубит в свой рожок дядя Пост!

Но этот милый, благородный старик, выброшенный из жизни слугами Большого Босса, наверно, еще встретится нам, не может не встретиться, потому что он тоже солдат мира и справедливости и будет бороться до конца.