Священник чувствовал себя неловко; пришел в замок во время завтрака. И как это он не сообразил! Разумеется, на угощение он не рассчитывал. Для этого кюре Дюшен слишком хорошо знал скупость своей прихожанки госпожи Фонтенак. Но ставить ее в неловкое положение и, значит, возбуждать ее недовольство священнику очень не хотелось. Поэтому он только после долгих уговоров решился войти в столовую.

Нет, не деньги семьи Фонтенак интересовали священника. Ему уже давно хотелось получить приход поближе к столице. Здесь, в этом горном районе, приход нищенский. Народ вовсе не богомольный: рабочие, крестьяне, пастухи. У них с господом богом старые счеты и обиды, и с попами они предпочитают не знаться. Остается десяток старых дев-богомолок, девицы из пансиона да еще пара буржуа побогаче, но зато и поскупее, вроде госпожи Фонтенак.

Вот почему единственной мечтой Дюшена было перевестись из этого медвежьего угла. А для этого могла пригодиться старуха Фонтенак: в Париже у нее влиятельный сын.

Словом, кюре Дюшен недаром так благостно улыбался и так угодливо кланялся владелице замка.

 - Что нового, господин кюре? - нетерпеливо обратилась к нему хозяйка. - Вы меня оставили на целую неделю без новостей. Я собиралась посылать к вам, чтобы узнать, уж не заболели ли вы? Без вас я живу, как на необитаемом острове: ни слухов, ни вестей...

 - Меня не было, сударыня, в городе, а то вы узнали бы кучу новостей, - ответил кюре, осторожно примащиваясь на кончике ветхого кресла и расправляя складки своей сутаны, точь-в-точь как женщина юбку. - Я, например, всегда смотрю на ваш замок как на центр нашей здешней политической жизни.

Старая хозяйка издала нечто вроде кудахтанья - звук, означающий удовлетворенный смешок. Священник затронул ее самое чувствительное место. Когда-то, в дни молодости, в доме госпожи Фонтенак в Париже был центр политического кружка, влиявшего на ход событий. В ее салоне подбирались "свои люди" для будущего кабинета. Здесь создавались политические карьеры и подготовлялись падения неугодных кружку людей. Госпожа Фонтенак была душой больших и малых политических интриг. И теперь, хотя прошло больше полувека, старая хозяйка замка не могла примириться с бездеятельным старушечьим существованием. Она все еще воображала, что может влиять на ход политической борьбы. Она жаждала быть в центре событий, собирать в замке политических деятелей, вербовать сторонников своему сыну Пьеру - последнему в роде Фонтенак.

 - Что делается в городе? - старухе хотелось поскорей узнать все сплетни. - Ко мне сюда давно никто не заезжал. Можно подумать, что все в городе вымерли.

 - И вы сильно ошиблись бы, сударыня! - возразил священник. - У нас в городе страсти кипят не меньше, чем в Париже, где я только что побывал.

Старуха привскочила в кресле.

 - Так вы уже побывали в Париже? Что же вы молчите? Говорите, рассказывайте! Были вы у Пьера, как я просила?

 - Был, сударыня. Господин Фонтенак, по-видимому, в ближайшее время намерен прибыть сюда, к нам. Кажется, это будет в конце месяца. Он принял меня очень приветливо, расспрашивал о городе, о настроениях здешних людей, о том, что говорят мои прихожане... Прихожане, - с горечью повторил священник. - Да разве есть у меня здесь прихожане? Все теперь стали безбожниками! Всюду пропаганда, и листовки, и "Тетради Мира", и сборщики денег на разные конгрессы. Это все отвлекает людей от церкви, от религии. Все занимаются политикой. Даже у нас здесь стало беспокойно. Вспомните только, что делалось, когда приехали американцы... Ах да, кстати, об американцах, - вспомнил он. - Господин Фонтенак просил передать вам, что к нам сюда прибыли его знакомые - американские офицеры. Кажется, одного из них он встречал в Америке. Он просил, если они явятся сюда, в замок, чтобы вы их приняли.

Старуха оживленно закивала.

 - Знаю, знаю, уже все известно! Как раз сегодня я жду американского офицера. Это по поводу покупки Рембрандта... Какой ловкач Пьер! Вспомнил, что мать собирается продать фамильную картину, и, конечно, рассчитывает на свою часть! - она захихикала.

Священник смущенно потупился: ему было кое-что известно о "фамильной ценности".

 - Гм... Рембрандт? - протянул он. - Относительно Рембрандта господин Фонтенак ничего не говорил. Просил только передать, чтобы вы приняли американцев как можно любезнее и познакомили бы их с господином Морвилье.

В дверях показался Антуан.

 - К вам посетители, сударыня, - доложил он.

Старая хозяйка замка суетливо поправила седые начесы над ушами, разгладила кружевное жабо.

 - Американский офицер! Тот самый! - взволнованно шепнула она.

Священник приподнялся.

 - Тогда я пойду. Я не хотел бы вам мешать.

Госпожа Фонтенак его не удерживала: она вся напряглась в нетерпеливом ожидании. Священник направился к двери, но в это время дверь неожиданно резво распахнулась, и вместо ожидаемого капитана Д. Т. Вэрта на пороге появились две тоненькие фигурки в синих комбинезонах: мальчик и девочка. Мальчик, рыжеватый, с живыми смышлеными глазами и огненным вихром на затылке, похожим на перо из головного убора индейца, выступал довольно уверенно и смело. Девочка, светловолосая, некрасивая, близоруко щурилась и робко следовала за мальчиком.

 - Добрый день, - сказал мальчик.

 - Добрый день, - повторила девочка.

Оба, священник и старая хозяйка, с удивлением уставились на синие фигурки.

 - Э... э... здравствуйте, - ответила, наконец, владелица замка. - Откуда вы, мои милые? И кто вы такие?

 - Мы оттуда, - мальчик неопределенно мотнул головой в сторону окна, и вихор на его голове качнулся.

 - Оттуда? - госпожа Фонтенак недоуменно повела глазами. - С гор или из города?

 - Нет, мы не из города, - сказал мальчик. - Мы из Гнезда.

Священник взглянул на него с недобрым любопытством.

 - Ага, вот вы, значит, откуда, - сказал он, нахохлившись. - У меня тоже уже побывали ваши грачи.

 - Ну да, мы грачи, - повторил мальчик. - Вон наш дом и школа. Отсюда их хорошо видно. Вон там, в голубом доме с лестницей, мы живем. Пристройка рядом - это наша школа. А вон те маленькие домики - это кухня и коровник. Вон и Толстый Луи виден...

 - Толстый Луи? - все так же недоуменно переспросила хозяйка - Кто это такой?

 - Это огромный дуб во дворе. Мы собираемся под ним по вечерам, - охотно объяснил мальчик. - Говорят, будто Толстому Луи не меньше трехсот лет. Мы написали на наших воротах "Добро пожаловать в грачиное Гнездо!", только отсюда не видно надписи...

 - Ага, так, значит, вы господа узурпаторы? - неприязненно воскликнула старуха. - Так, так. Теперь мне все понятно. - Она повернулась к священнику. - Видите ли, господин кюре, вот эти молодые люди вместе со своей начальницей совершенно незаконно заняли под свою школу принадлежащую мне землю. Вся долина под Волчьим Зубом искони принадлежала семье Фонтенак. И вдруг является какая-то особа с двумя десятками ребят, без церемонии забирает мой старый сарай, который стоит в долине, и совершенно спокойно начинает распоряжаться моей землей. А этот лентяй и лежебока, наш мэр, еще поддерживает ее. Говорят, эта особа, госпожа Берто, происходит из очень почтенной семьи в Лионе. Мне даже говорили, что она дочь одной дамы, которую я некогда знавала, но я этому не верю. Почему-то во время войны эта особа носила другую фамилию, а теперь вдруг оказалось, что она вдова Берто. Этого отчаянного головореза! Конечно, мне все сразу стало понятно: жена такого, как Берто, не должна считаться ни с чем, даже с законом... Но я еще с ней поборюсь, я ни за что не уступлю ей мою землю!

Священник с досадой слушал эту длинную речь. Уже десяток раз госпожа Фонтенак со всеми подробностями рассказывала ему историю своей тяжбы с Берто.

Вдруг хозяйка замка что-то вспомнила и сварливо обратилась к грачам:

 - Что вы такое делаете в вашей школе? С самого рассвета у вас стоит невыносимый шум! Из-за этого шума я совершенно не могу спать...

 - Мы строим, - сказал мальчик. - Сначала мы ремонтировали наш сарай, а сейчас, когда выучились хорошо строить, мы строим новый коровник для нашей Белянки. - Видно было, что он прямо раздувается от гордости и желания показать этим двум, кто такие грачи.

 - Ужасный шум, - повторила госпожа Фонтенак, не обращая внимания на слова мальчика. - Ни минуты нет покоя! Я собираюсь жаловаться мэру.

 - Мы скоро кончим, - робким голосом сказала девочка. - Уверяю вас, нам осталось работы на несколько дней. Наши мальчики строят очень быстро...

 - Зачем же вы ко мне пожаловали, господа узурпаторы? - не слишком любезно спросила госпожа Фонтенак.

Мальчик, не отвечая, принялся расстегивать молнию своего комбинезона и бережно вытаскивать что-то из внутреннего кармана.

Священник иронически смотрел на его старания.

 - Можешь не доставать, - сказал он мальчику. - Конечно, вы и сюда пришли, чтобы уговорить госпожу Фонтенак подписаться в ваших тетрадках и купить открытки с "голубем мира". Вот, сударыня, - обратился он к госпоже Фонтенак, - они и ко мне приходили со своим подписным листом. Но я не хочу участвовать в затее, которую организовали безбожники и коммунисты... Я за мир, но меня не подобьешь участвовать в организациях красных!

 - Я что-то плохо соображаю, - пробормотала госпожа Фонтенак. - Это, что же, значит, я должна давать деньги для того, чтобы они делали там разную их демократию и революцию?

 - Примерно так, сударыня, - кивнул священник.

Девочка покраснела.

 - Видишь, Ксавье, я тебе говорила, не следовало нам сюда соваться... - прошептала она.

Но тут Ксавье резким движением вытащил, наконец, из-за пазухи сложенную вдвое тетрадь, из которой посыпались открытки. Стая белых голубей усеяла комнату.

Девочка со всех ног кинулась подбирать открытки, в то время как мальчик запальчиво совал под самый нос госпоже Фонтенак тетрадку, на обложке которой старуха увидела отпечатанную таблицу умножения.

 - Это что же такое? Умножение?! - изумилась она.

 - Это "Тетрадь Мира", можете сами убедиться. Вы не смотрите, что здесь таблица умножения... Вот здесь, на этих страницах многие записывали свои мысли и свои мнения. А здесь подписывались и давали деньги и покупали наши открытки. Нам давали и по триста и по пятьсот франков, честное слово. - И Ксавье, развернув тетрадь, тыкал пальцем то в одну, то к другую строчку, стараясь обратить на них внимание старухи.

 - Дай-ка взглянуть, кто и что тут пишет! - Священник нагнулся над тетрадкой. - Ото, как много подписей! Господин Гомье, аптекарь, - пятьсот франков. Булочник Леду - четыреста. Учительница, мадемуазель Венсан, - сто семьдесят. Начальник станции, Фламар, - двести. Гм... знакомые все люди... Давно только я не видел их в церкви... Этот Фламар! Ему давно пора бы подумать о спасении души, а он, видите ли, записался в коммунисты!

Прищуренные глаза девочки вдруг расширились, блеснули гневом.

 - Дедушка Фламар очень хороший, - сказала она высоким, дрожащим голосом. - И вы про него, пожалуйста, не говорите ничего дурного, господин кюре. Мы носим наши тетрадки и собираем подписи, и мысли, и мнения людей, чтобы все могли договориться. Договориться о том, чтобы на земле было спокойно, чтобы люди больше никогда не воевали... И чтобы все были счастливы. И вы, и мы, и госпожа Фонтенак...

 - Гм... Значит, чтоб и я была счастлива? - глумливо повторила госпожа Фонтенак.

 - Да. И чтоб другие на свете тоже были счастливы, - продолжала девочка. - Знаете, нам очень многие давали свои подписи. Корсиканка собрала уже много денег... Ух, наша Корсиканка умеет говорить с людьми! - с гордостью прибавила она.

 - Корсиканка? - подняла бесцветные брови старуха. - Что это еще за Корсиканка?

 - Это... это прозвище. Так у нас прозвали Клэр Дамьен, нашу подругу. Она у нас в Гнезде "старейшина".

 - "Старейшина"? - усмехнулась госпожа Фонтенак. - Что ж у вас и "совет старейшин" имеется?Как при Директории? - она иронически взглянула на девочку.

 - Нет, у нас не как при Директории, - нехотя объяснила девочка. - У нас свой совет, из грачей, но мы их в шутку прозвали "совет старейшин". В совет входят все наши старшие ребята...

Священник с любопытством прислушивался.

 - Как фамилия этой вашей "старейшины"? Дамьен? - спросил он. - Она, что же, родственница или однофамилица полковника Дамьена? - Он нагнулся к хозяйке и шепнул: - Это был, конечно, не настоящий полковник, а партизанский.

Девочка расслышала шепот и покраснела от негодования.

 - Клэр - дочь героя-полковника Дамьена! Ее отца знает вся страна! Он погиб за свободу Франции! - с жаром выкрикнула она.

Госпожа Фонтенак вскинула руки.

 - Вы только посмотрите на нее! Вот вам и готовый агитатор! - Она обратилась к девочке: - Нет, милочка, здесь тебе не придется произносить твои речи. Советую тебе пойти лучше в церковь, к кюре Дюшену, и помолиться как следует, чтобы бог тебя вразумил и простил. Да и всем вам следует помолиться об отпущении грехов! - возвысила она голос. - Пускай люди возьмутся за ум, иначе это может им дорого обойтись. Возмутительно! Захватывают чужие земли, устраивают на заводах разные стачки и забастовки, требуют, чтобы мы терпели все их безобразия, а потом еще заставляют детей заниматься политикой! И чему только вас обучают в вашей так называемой школе? - повернулась она к мальчику. - Воображаю, какие идеи преподает вам ваша начальница госпожа Берто!

 - Боюсь, я, кажется, явился не вовремя, - произнес вдруг совершенно незнакомый голос, резко выговаривая французские слова.

Присутствующие разом обернулись. На пороге стоял, наклонив блестящую, точно отполированную, голову, американский офицер.