Можно было бы начать эту главу, например, с рассказа о новом дне, встающем над Вернейской долиной. Сверкающий гребень солнца еще не показался из-за гор, но уже теплеет воздух. Снега Волчьего Зуба чуть тронуты розово-голубой тенью, синий сумрак сворачивается, как дракон, и уползает в пропасти и расщелины, чтобы залечь там до ночи.

И вот солнце обрушивается на мир; разбрызгивает искры по водам, по снегам, по горным впадинам, всюду проникает, вытаскивает на свет все краски, все оттенки, все пятна, в лесу сгущает темноту, на лугу подчеркивает влажную зелень, наполняет звоном, пеньем, стрекотаньем, жужжаньем новый день. На альпийских лугах цветут невиданнее цветы, а лес источает горячий, пряный, медовый запах, как коврижка, которую только что вынули из печи.

А можно было бы начать главу с путешествия. Для этого путешествия незачем покупать билеты и заранее заботиться о местах на кораблях или поездах, на автобусах или самолетах. Достаточно было бы завязать дружеские отношения с автором. Автор повел бы вас поглядеть, что делают и где в данный момент находятся в этот летний безмятежный день уже знакомые вам госпожа Кассиньоль и майор Гарденер, капитан Вэрт и учитель Хомер, Тореадор и Мать грачей, грачи и их гости - американские школьники, и Точильщик, и старая госпожа Фонтенак, и ее слуга Антуан.

И тут оказалось бы, что очень трудно, тем более пешком, поспеть во все места и побывать у всех наших героев (из которых многие вовсе и не герои), трудно и даже невозможно. Кроме того, вдруг оказалось бы, что день хоть летний и по-летнему жаркий, но вовсе не безмятежный, что день этот полон забот, волнений, деловых встреч и деловых разговоров. Вот когда тяжко пришлось бы автору!

И тогда, чтоб облегчить себе труд, автор завернул бы только к кому-нибудь одному, а об остальных просто рассказал бы вам по дороге.

Итак, мы идем с вами, ну, скажем, в замок старой госпожи Фонтенак. Идем из Гнезда, спускаясь то по руслу высохшей горной речки, то по узкой тропинке, которую Жюжю назвал "сокращалочкой", потому что она минует все повороты горного шоссе и круто спускается к самому городу, намного сокращая дорогу. Солнце уже высоко. Горы, луга, виноградники - все греются, подставив спины солнцу. Густо и сладко пахнут трава и разогретый шиповник. Автор идет солидно, неторопливо, может быть даже опираясь на альпийскую палку с острым наконечником. Зато читатель, наверное, просто бежит по "сокращалочке", перепрыгивая с камня на камень, иногда останавливаясь на секунду, чтобы разглядеть коралловую букашку, или понюхать цветок, или сорвать травинку, чтобы сунуть ее в рот и потом задумчиво разжевать, ощущая на языке ее терпкий или горький вкус.

Чу, гудок автомобиля! Кто-то сигналит на поворотах, предупреждает встречных. Далеко внизу, среди зелени, мелькает темно-красный кузов машины. Все слышнее сигнал. Уже можно различить подвывание мотора, которому трудно подыматься в гору. Ну так и есть! Это старый форд госпожи Кассиньоль.

За ветровым стеклом уже можно разглядеть острый подбородок и высокую фетровую шляпу, надетую, как цилиндр. Госпожа Кассиньоль никому не доверяет свою драгоценную жизнь и сама водит машину. Сегодня она спозаранку пустилась в путь. Она едет в замок Фонтенак, ей не терпится поскорее увидеться со своей приятельницей. Еще бы, такие потрясающие новости! Вчера у мэра Лотрека был, как всегда, карточный вечер. Госпожа Кассиньоль прибыла в обычный час, заранее предвкушая выигрыш в несколько сотен, а то и тысяч франков: ей неизменно везло в картах. И вдруг, оказывается, в доме какая-то атмосфера тайны и беспокойства, все говорят шепотом. Мэр заперся у себя в кабинете с какими-то посетителями. С трудом госпоже Кассиньоль удалось вытянуть у жены мэра, кто именно находится у ее супруга. Оказалось, кроме обычных партнеров - самого Лотрека, префекта Ренара и управляющего заводом господина Морвилье, там сидят кюре Дюшен и этот толстяк-фермер Леклер - советник муниципалитета которого мэр зовет за глаза "навозным жуком". И о чем они там говорят?

Вот тут-то и начинается самое волнующее. Как ни пытала госпожа Кассиньоль супругу мэра, та не сказала ей ничего определенного. Твердила встревоженно, что в городе ждут приезда одной важной особы, что в связи с этим ожидаются некоторые события. Но что за особа и каких событий ждут, так и не сказала. Как вам это нравится!

А когда посетители вышли из кабинета мэра, у всех был озабоченный и совсем не веселый вид. Кюре Дюшен так нервно поправлял свой воротничок, а Леклер так шумно отфыркивался, что это чуть не свело с ума любопытную госпожу Кассиньоль. Она подбежала к Дюшену под благословение, но тот был так рассеян, что благословил не ее, а карточный столик в гостиной. Леклер тут же начал прощаться, и префект Ренар сказал ему: "Так вы там у себя, в окрестностях, понюхайте, чем пахнет, поговорите с людьми, кое-что подготовьте. Ведь вы муниципальный советник, вам должны доверять..." - "Должны-то должны, а вот доверяют ли, это еще вопрос, - ответил Леклер. - Но вы можете рассчитывать на меня, господин префект. Эти агитаторы и у меня вот где сидят". - И он показал на свою мясистую шею.

Дюшена же префект отвел в сторону и стал ему что-то оживленно шептать. Госпожа Кассиньоль, не вытерпев, подобралась поближе, пристально рассматривая вышивку на диване. Увы, ей удалось поймать только несколько отрывочных слов:

"Соответствующий текст проповеди... Бичуйте... Церковь должна внести свою долю..."

Дюшен слушал нахмурясь.

 - Я попытаюсь, господин префект. Правда, я не уверен, однако... Словом, это надо обдумать... - сказал он, выслушав Ренара.

Когда Леклер и священник ушли, четверо партнеров уселись за карточный стол. Трое из них в этот вечер так невнимательно смотрели в свои карты, так явно думали о чем-то другом, что начальница пансиона, четвертый партнер, оказалась в крупном выигрыше. Но даже это не могло ее утешить. Она прямо-таки разрывалась от любопытства.

Мэр Лотрек, ее приятель, похож на пухлую желтую губку. У него в Вернее небольшая фабрика керамических изделий и постоянные недоразумения с рабочими. Рабочие требуют, чтобы он отремонтировал древнюю фабричонку, где они задыхаются в антисанитарных условиях, а Лотрек все жалеет денег. Своего избрания Лотрек добился с помощью влиятельных друзей в антикоммунистической коалиции. Но зато теперь он всего боится. Он боится окриков из Парижа, боится американцев, боится красных, боится собственной жены.

У префекта Ренара жестяной, сварливый голос. Он всегда огрызается. "Вы мне, пожалуйста, не указывайте", - и молодецки выпячивает свою толстую грудь. А господин Морвилье мягкий, бархатный и такой умильный, что ему ни в чем нельзя отказать. Госпожа Кассиньоль всегда взирает на него с восторгом. Однако вчера и Морвилье был тоже не в духе. Госпожа Кассиньоль слышала, как он потихоньку сказал Ренару:

"На вас надеются. Если не будут приняты меры..."

"Вы мне, пожалуйста, не указывайте!" - окрысился по обыкновению Ренар.

Господин Морвилье только плечами пожал, а Лотрек простонал умоляюще:

"Не надо, господа, я вас прошу, не надо об этом. Довольно политики..."

Госпожа Кассиньоль нарочно задержалась подольше в доме Лотрека. Когда префект и Морвилье ушли, она насела на мэра и выудила-таки из него,что в городе ждут самого господина Пьера Фонтенака.

"...И мы, как официальные лица, должны, так сказать, обеспечить..."

Мэр не договорил, но госпожа Кассиньоль поняла: на заводе неспокойно, это она слышала еще от мясника, который поставляет пансиону говядину. И вот, если явится господин Пьер Фонтенак, заречные могут...

фантазия госпожи Кассиньоль безудержно разыгралась и нарисовала ей страшные картины. Ей виделось уже народное восстание, преследования самых именитых граждан Вернея, гильотина. Страшные бородатые люди тащили на гильотину ее и всех ее друзей. Пьера Фонтенака публично казнили. А она-то была так неосторожна, так опрометчива, что отпустила к этой подозрительной госпоже Берто, в горную школу, которая пользуется такой сомнительной репутацией, своих воспитанниц! О боже, что-то теперь будет! Немедленно надо повидаться с госпожой Фонтенак. Несмотря на преклонные годы, у старухи государственный ум. Она, конечно, скажет, чего можно ожидать в подобной политической обстановке! К тому же и сын, наверное, уже звонил ей из Парижа, и можно будет узнать самые последние новости.

И госпожа Кассиньоль отправилась к госпоже Фонтенак.

...Где-то на повороте горного шоссе темно-красный форд чуть не столкнулся с обшарпанным такси. Однако госпожа Кассиньоль была так поглощена своими переживаниями и мыслями, так углублена в управление автомобилем, что не обратила внимания на пассажира такси, хотя это был хорошо известный ей мистер Хомер.

Хомер ехал в город, чтобы повидаться со своими соотечественниками. "Лишь бы только не встретиться в гостинице с этим Удхаузом! - размышлял он. - Вот наглый малый! Смотрит в глаза и совершенно открыто издевается! Спрашивает: "Кажется, Хомер, вы таки получили работу, о которой мечтали? Довольны вы? По душе вам эта деятельность?" - "А вы что, Удхауз, завидуете?" - "О нет, Хомер, такому не завидуют". Вот наглец! Ну, погоди, дай срок, Хомер с тобой рассчитается! Стоит только поговорит:) с Вэртом по-приятельски, и Удхауз быстро потеряет свои нашивки и свое место в Европе!

Такими мстительными мыслями Хомер старается вытеснить тревогу. Он едет в город уже не в первый раз. Едет с тоской, с томлением, с тяжелым сердцем. В ушах его ледяной, ровный голос Вэрта: "Увы, мистер Хомер, над вами нужно еще много-много работать. Я думал, вы более легко схватываете суть, мистер Хомер".

Такая фраза хуже порки. Хомер вздрагивает и мысленно перебирает, с чем он явится сегодня к капитану.

За последние дни он, правда, много потрудился. Ни на шаг не отставал от Рамо, всячески старался подружиться с ним. Он расспрашивал Рамо об испанской войне, показывал ему шрам на затылке - якобы след фашистской пули, а на самом деле след от фурункула - и тем старался вызвать учителя на воспоминания о войне и о его друзьях-партизанах. Он обошел все окрестности Гнезда, побывал даже в знаменитой Змеиной пещере, которая, по рассказам, служила здешним партизанам складом оружия. Он обнаружил еще много других пещер и может теперь утверждать с полной ответственностью, что место это чрезвычайно удобно для всяких военных целей. Хомер даже зарисовал кое-что. Но Вэрт, конечно, в первую очередь спросит о Матери Гнезда, о Марселине Берто.

Здесь Хомеру пока нечем похвалиться. Он беспокойно ерзает на сиденье. Тонкая штучка эта Берто, никак ее не раскусишь! Целый день на виду, целый день занята мастерскими, тетрадями грачей, работами на огороде и в поле. Все разговоры только о детях, об их успехах и поведении. И при этом любезна, приветлива, обходительна. Но стоило Хомеру завести речь о Комитетах Мира, о политике, о сборе подписей, как она вдруг пронзительно посмотрела на него: "А вы разве хотите войны, сэр?! разве вас не волнует то, что делается в мире? У нас, например, даже дети это понимают..."

Дети! Хомер теперь знает, что это за дети! Чего стоит, например, одна Дамьен со своими идеями! Фэйни пробовал прощупать девчонку насчет политики. Завел разговор тоже о войне, о фашистах; попросил Клэр рассказать, что за девушка изображена на фото, висящем над ее кроватью. Конечно, Дамьен сейчас же призналась, что это советская партизанка, которая боролась с фашистами, отдала свою жизнь за Родину и прочее... "Вы, наверное, мечтали бы быть такой же, как она?" - спросил этот ловкач Фэйни. "О, это для меня недосягаемая высота", - ответила девчонка. "Это госпожа Берто подарила вам фотографию? Наверное, она постоянно ставит вам эту девушку в пример?" - не отставал Фэйни. Вот тут можно было бы разоблачить Берто, установить, что она внушает детям преданность Советам. Но эта Дамьен ответила совсем не так, как бы хотелось. "Вовсе это не Мать подарила мне фотографию! - сказала она. - Мать очень не любит, когда мы заносимся и воображаем себя героями. Она хочет только, чтоб мы хорошо учились. Для нее это самое главное". Вот и добейся тут!

Но все-таки следует рассказать в городе об этой Клэр. Ведь она носит имя, как говорят, известное чуть ли не всей стране. Такие дети могут стать опасными всерьез!

Пока Хомер ехал в город и мысленно репетировал все, что скажет Вэрту и Гарденеру, майор разговаривал по телефону с управляющим завода "Рапид" господином Морвилье. То есть разговаривал, собственно говоря, один господин Морвилье, а майор Гарденер иногда бросал в трубку отрывочные реплики.

Управляющий "Рапида" позвонил, чтобы справиться о здоровье офицеров, с которыми он имел честь и удовольствие встречаться у мэра - господина Лотрека. Он интересовался также, хорошо ли их принимает в своей гостинице Кажу? Достаточно ли дисциплинирована прислуга в гостинице, а то в Вернее есть много любителей бастовать и вообще своевольничать. Вот, например, и у него на заводе сейчас тоже напряженное положение. Каждый обеденный перерыв рабочие собираются в цехах, произносят речи, подстрекающие к забастовкам, к бунту. Главный акционер завода господин Фонтенак нервничает - и для этого есть основания! Рабочие громко, не стесняясь, заявляют, что потребуют от правительства его отставки, потому что будто бы господин Фонтенак был пособником нацистов, участвовал в карательных экспедициях против партизан.

 - Это мне известно, - нехотя вставил Гарденер.

 - На заводе все бурлит, - продолжал господин Морвилье. - Находятся люди, которые помнят какие-то имена, даты... Их охотно слушают. По рукам ходят листы с каким-то протестом. Кажется, в них требования отставки Фонтенака, отмены всех военных договоров...

 - Вот как? - несколько оживился Гарденер.

 - Да! И это, разумеется, можно расценивать как настоящий заговор против безопасности страны. У господина Фонтенака нет никакой личной заинтересованности, но он сказал, что твердо надеется на друзей. Он даже упоминал о каком-то разговоре, происходившем недавно в Париже.

 - Разговор в Париже? - переспросил Гарденер. - В первый раз слышу. Вы, по-видимому, что-то перепутали, господин управляющий. Да, да, именно перепутали. Итак, господин Фонтенак не хочет приезжать сюда? Опасается, что это вызовет еще большие волнения? Не знаю, не знаю, правильно ли это... Нет, я ничего не советую, я здесь чужой человек, сэр. Но я деловой человек и ведал большим предприятием. "Энергия и воля" - вот мой девиз, сэр. Передайте вашему патрону: энергия и воля. Точка.

 - Вот идиот! - Вэрт, прослушавший весь разговор по другому аппарату, повернулся к майору: - Если мы за короткое время сумели наладить здесь информацию, то и у тех, кто в этом заинтересован, она, вероятно, не хуже.

Гарденер взглянул на помощника.

 - Вы правы. Коммунисты и так кричат на всех перекрестках, что мы вмешиваемся во внутренние дела Франции и других стран. Вот теперь они получат доказательства. Морвилье действительно дурак.

Вэрт махнул рукой.

 - Фонтенак должен намылить ему голову. А подумать о здешних делах нам, видимо, придется. Французы нуждаются в крепком руководстве. Вот, сэр, я получил тут одно письмишко, - он вынул из кармана и бережно развернул какое-то письмо. - По-видимому, в ближайшее время нам придется развернуть дополнительные работы. Район Старой Мельницы абсолютно для этого непригоден.

Гарденер слушал, хмуро покусывая губы: очевидно, у Вэрта какие-то свои источники информации.

 - Да, но перебраться туда, куда вы предлагали, видимо, не удастся, - проворчал он, не поднимая глаз. - Хомер в последний раз утверждал, что школа и эта Берто далеки от политики. Все заняты ученьем, работами. Никаких заговоров.

 - Хомер - болван! - отрезал Вэрт. - В конце концов можно обойтись своими средствами...

А не убежать ли нам с тобой, читатель, подальше от этих холодных исполнителей чужой, страшной воли, от их секретных протоколов и донесений, за которыми скрываются человеческие бедствия! Не пройтись ли нам по узенькой тропинке, петляющей по горам, извивающейся от удовольствия среди низких изгородей и подбегающей к самому замку Фонтенак. Тем более что мы не одни пойдем по тропинке, которая приведет нас к домику привратника замка. Вместе с нами войдут в дом привратника Точильщик Жан и малыш Жюжю. Однако, еще не заходя во двор замка, они остановятся на тропинке и будут разглядывать стену замка, всю в трещинах и выбоинах, островерхую крышу, вылезающую из-за деревьев, и шпиль, на котором еще с рыцарских времен красуется заржавленный флюгер в виде кошки.

 - На гербе Фонтенак тоже изображена кошка! - говорит Точильщик, щуря глаза от солнца. - Хищная, лукавая, неверная зверюга.

 - Ага, - рассеянно отзывается Жюжю. - Ну, что же мы стоим? Идемте же скорей, дядя Жан.

Точильщик чуть усмехается.

 - Что, не терпится поскорей попасть в замок? - спрашивает он. - Эх, Жюжю, Жюжю, правду говорит Корасон, что ты начитался приключенческих книжонок... Задумать такое дело... Жюжю вспыхивает or обиды.

 - А вы сами, дядя Жан, вы сами! - кричит он запальчиво. - Вспомните, что вы делали, когда здесь были нацисты! Вы же сами рассказывали, как однажды ночью пробрались к ним в штаб!

 - И ничего похожего, - отвечает Точильщик. - Я тогда действовал не один и не по собственному желанию. Меня послали товарищи, и мы вместе разработали все это дело. А ты все скрыл от друзей, все делаешь тайком: Мать ни о чем не подозревает, а Клэр, Корасон и твои "отважные" - все против.

 - Но я же еще ничего не делаю! - чуть не плача, восклицает Жюжю. - Я просто попросил вас взять меня с собой, когда узнал, что вы идете к Антуану.

 - Давно я не видел старика, - кивает Точильщик. - Наверное, он на меня в обиде, что не захожу.

 - Хотите узнать у него, когда ждут в замке Пьера Фонтенака? - с невинным видом справился Жюжю.

 - Вот чертенок! И здесь поспел! И откуда ты все знаешь, скажи на милость?

 - Я был у Матери, когда вы к ней зашли, только вы меня не заметили...

 - Значит, слышал, что собрание хотят приурочить к приезду Фонтенака! Надо будет узнать поточней, когда он собирается сюда. - Точильщик засмеялся. - Не подозревает, голубчик, какой сюрприз ему готовят! - Он погрозил Жюжю. - Только помни, никаких глупостей, малыш! Точи-ить ножи, ножницы, косы, топоры, бритвы пра-а-вить! - запел Точильщик, подходя к воротам замка.

На звук этой песенки из дома привратника высунулась седая встрепанная голова.

 - Ба, Жан! Вот кого давно не видел! - сказала голова, приветливо осклабясь. - Входи, друг, будь гостем... А я тут капельку отдыхаю...

Посреди сваленных в беспорядке сломанных садовых скамеек, грабель, лопат и метел за единственным колченогим столом сидел облаченный в какую-то заплатанную блузу и некогда зеленый фартук с нагрудником, теперь уже совершенно потерявшим цвет, единственный слуга Фонтенаков. Видимо, перед приходом сюда Антуан занимался уборкой. Во всяком случае, рядом с ним на скамье лежала метелка из перьев, какой обычно смахивают с мебели пыль. На столе стоял почти опорожненный кувшин вина и стакан. Настроение старика показывало, что он провел за этим кувшином уже довольно много времени.

 - Что, друг, все бродишь со своей машинкой, гнешь спину? - приветствовал он Точильщика.

 - А ты все с метелкой и тряпкой наводишь красоту в замке? - не остался в долгу Жан.

 - Замучила меня старуха! - пожаловался Антуан. - Как будто я могу все починить и заштопать все дыры. Поди сюда, поди туда, вытри то, сделай это... А это кто с тобой? - уставился он вдруг на Жюжю.

 - Это мой приятель из Гнезда, - сказал Точильщик, выдвигая мальчика вперед. - Бывал там, Антуан?

 - Бывать не бывал, а много слыхал про госпожу Берто и господина Рамо, - отвечал Антуан. - Говорят, хорошие, отзывчивые люди, хоть и левые. Да я в эти дела не вхожу. - Он обратился к Жюжю: - Это не тебя недавно выпроваживала отсюда моя хозяйка?

И когда возмущенный Жюжю начал уверять его, что никогда не был в замке, Антуан снисходительно сказал:

 - Что ж, посмотри, посмотри, как живут богачи. Правда, любоваться у нас нечем. Наша скупердяйка все запустила. Бродит злая, крикливая. Поневоле забьешься от нее подальше, только чтоб не слышать ее голоса.

Он вынул откуда-то из угла второй стакан и придвинул его Жану.

 - Присаживайся, Жан. Разопьем с тобой по стаканчику. Винцо неплохое, - он щелкнул языком.

 - Из подвалов замка? - кивнул на кувшин Точильщик.

Антуан желчно рассмеялся.

 - Держи карман шире! Из наших подвалов, брат, одну паутину добудешь! Нет, это вино презентовал хозяйке управляющий господин Морвилье. Слышал про него? Вот я и припрятал один кувшинчик, чтобы хоть немного подкрепиться. А то, сам знаешь, какие у нас харчи.

 - Знаю, - отвечал Жан. - Скажи-ка, по какому случаю господин Морвилье так расщедрился? Это как будто на него не похоже.

Антуан залпом опрокинул свой стакан, и Точильщик тут же налил ему новый.

 - Скряга-то он, действительно скряга. Даже почище старухи, - подтвердил Антуан, утирая рот ладонью. - Да случай такой выдался... у-у-у... Теперь такая суматоха поднялась. И префект, и мэр Лотрек, и Морвилье - все так и забегали. Морвилье прямо сам не свой: боится, как бы чего заводские или заречные не выкинули. Слыхал, верно, какого гостя мы ждем?

 - Это Фонтенака-сына? - равнодушно спросил Точильщик. - Как не слыхать! Весь город об этом гудит. И скоро вы его ожидаете?

Антуан отхлебнул из стакана. Его маленькие глазки жмурились, он быстро хмелел, и Жюжю с удивлением наблюдал, как благообразный, степенный слуга превращался на его глазах в болтливого пьяненького старикашку.

 - Старуха ждет его на будущей неделе, - сказал Антуан. - Господин Морвилье звонил ему, и он сказал, что сообщит день приезда. Ух, что у нас тут поднялось! Даже я стал, видите ли, уж нехорош! "Сходите, Антуан, попросите господина Морвилье, чтобы он на время пребывания господина Пьера прислал нам своих слуг, а. то вам не справиться!" - скрипуче передразнил он хозяйку замка. - Это я-то не справлюсь! Бывало, сколько гостей принимал и со всеми справлялся, - с обидой добавил старый слуга. Он поднялся, неверными шагами направился в глубь привратницкой. - Принесу еще кувшинчик.

 - Дядя Жан, дядя Жан, скажите ему, что я могу помочь ему прислуживать, что могу убирать и подавать! Дядя Жан, я вас прошу! - горячо зашептал Жюжю в самое ухо Точильщика, немилосердно тиская его руку. - Пожалуйста, дядя Жан!

Точильщик не успел ответить: Антуан уже возвращался с вином.

 - Вот хлебнем еще капельку, - сказал он, тяжело опускаясь на скамью. - Видишь ли, Жан, я лично думаю, зря она затеяла всю эту кутерьму с уборкой. Зря велела мне приготовлять комнаты наверху для его сиятельства, - он взмахнул метелкой, и перья, изъеденные молью, посыпались, как труха. - Не стану я убирать верхние комнаты, шалишь! - объявил Антуан. - И пятна со своего пиджака тоже не стану выводить, пускай она не рассчитывает. - Он упрямо нагнул голову, щеки его побагровели.

Точильщик незаметно подлил ему еще вина.

 - А почему? - спросил он. - Почему ты так настроен, Антуан?

 - А потому, что он не приедет, - раздельно выговаривая каждый слог, произнес Антуан. - Что ты на меня глаза вытаращил, Жан? Не веришь? А вот увидишь! Вспомнишь, что тебе говорил старый, ни на что не годный Антуан Дюшапель! Фонтенак сюда не явится!

Точильщик засмеялся.

 - Совсем спятил, Антуан, - сказал он, махая рукой и всем своим видом показывая недоверие. - Что ты несешь? Фонтенак не приедет? Да весь город знает, что он непременно будет здесь. И очень скоро.

 - Жан, ты честный человек! - торжественно сказал Антуан. - Ты честный, и ты честно скажешь мне, может ли сюда, в наши места, приезжать Фонтенак?

Точильщик сделал удивленное лицо.

 - А почему бы и нет? - спросил он. - Что ты имеешь в виду, Антуан?

 - Он еще спрашивает! - завизжал внезапно старый слуга. - Давай спорить на такой вот полный кувшин, что Фонтенак не покажет сюда даже носа! Не посмеет он сюда показаться! Здесь есть люди, которые знают про его дела. А дела такие, что ему бы не начальством быть, а... - Антуан не договорил. Вместо этого он энергично опрокинул в рот еще стакан вина.

 - Что ж ты не кончаешь, Антуан? - перегнулся через стол Точильщик. - Кем же ему быть, если не начальством?

 - Ух, если бы знали то, что знаю я, Антуан Дюшапель. Прочли бы люди то письмо. Большое, на голубой бумаге, в котором говорится: благодарим-де господина Пьера Фонтенака за важную услугу. Да. да. за важную услугу... А уж если гитлеровцы благодарили, это уж кое-что значило. - Язык Антуана заплетался, он с трудом выговаривал слова.

 - За какую же это услугу Фонтенак получил благодарность гитлеровцев, Антуан? Эй, Антуан!

Точильщик теребил и толкал старого слугу так энергично, что Антуан в конце концов выпрямился. Пьяная усмешка появилась на его раскисшем лице. Он подмигнул Жану.

 - У... думаешь выведать? Ишь, какой ты хитрый, Жан! Думаешь, я ничего не понимаю? Не-ет, я все понял, я все понимаю... Только это тайна... У-у, какая тайна... Знал бы Фонтенак, что Антуану все известно, он бы Антуана - чик! Нет, Антуан не скажет. Антуан - верный, преданный слуга. Он-то верный, а они все свиньи. - Он забормотал что-то совсем уже неразборчивое.

Продолжительный автомобильный сигнал раздался у ворот. Чья-то машина настойчиво просилась в замок.

 - Кассиньольша. Узнаю ее гудок... - Антуан с величайшим трудом встал, сделал несколько шагов к двери. - Поддержи меня, Жан. Ну вот, хорошо... Так... Теперь я пошел. - И, покачиваясь на неверных ногах, он вышел открыть ворота темно-красному автомобилю, бормоча: - Явилась-таки, шакалка...

 - Ах, дядя Жан, вы меня так и не послушали! Не уговорили его взять меня прислуживать в замке! Я бы все-все узнал! - с отчаянием сказал Жюжю. - А теперь все пропало!

Жан торопливо взваливал на спину свою точилку.

 - Ничего не пропало, малыш, - сказал он. - Наоборот, сегодня мы с тобой кое-что нашли. И, кажется, нашли очень важное.