— Я принес тебе круассаны, — за дверью стоял Уилл и помахивал бумажным пакетом. — Чтобы ты окончательно проснулась.
— Что за клевета! Я уже сто лет как встала. Только вернулась с утренней пробежки — десять миль, сто наклонов, между прочим. Еще полы пропылесосила. Окна помыла. Крышу перекрыла.
С кружками кофе и круассанами в руках они вышли в сад и принялись обсуждать план действий, прислонившись спинами к теплому в лучах утреннего солнца стеклу балконных дверей. Теперь Уилла интересовало, какие растения она любит.
Белла закрыла глаза. Ей нравятся шелестящие на ветру травы, как они играют на солнце разными оттенками, и еще такие растения с мохнатыми, складчатыми листочками, в которых, как в бокале, блестит вода, и, конечно, душистые розы, и лаванда, и жасмин. Еще растения с острым, пряным ароматом, которыми можно приправить еду, лимонная мята например. А еще юкка, по вечерам на нее падает свет ламп, и она отбрасывает на стены причудливые тени.
Они обсудили пропорции, стили и материалы. Уилл, словно сошедший с ума дирижер, махал руками, набрасывая скетчи, показывая ей свои новые идеи. То присядет, изображая урну, которую он задумал поставить на этом месте, то вытянется, словно дерево, чтобы ей лучше было видно, как оно будет смотреться из дома. Обсудили и бюджет. «Не сходи с ума! Я тебе не султан Брунея. — Так что, ты отказываешься от выложенного мрамором патио? И от позолоченных нимф для фонтана?» Он задавал все новые вопросы: сколько времени она собирается уделять уходу за садом? Не слишком ли она ленива? И чем еще любит заниматься в свободное время?
— Ничего, что я все время тебя о чем-нибудь спрашиваю? Знаешь, даже родная мать называет меня инквизитором.
— Ха! Кто действительно инквизитор, так это моя мать.
— Может, перекусим? — предложила Белла. Она чувствовала себя неловко оттого, что отняла у него столько времени. Но что ему предложить? Быть может, дома его ждет полноценный семейный обед? — Чем бог послал. А он нам сегодня послал кой-какую закуску, лежит в холодильнике.
— Давай.
— Угощайся. Знаешь, как мне мама говорила — лисичка принесла, — сказала она, расставляя на кухонном столе разномастные тарелки из холодильника. — Выбирай, что нравится.
— Какое угощение. Прямо полуночный набег на холодильник — что под руку попалось, то и тащишь. Люблю я это дело.
— И я.
— Того же мнения.
Белла удивленно взглянула на него.
— Я тоже всегда так говорила, когда была маленькая.
Уилл ответил только, что их импровизированный банкет вполне сравним по роскоши с содержимым его собственного холодильника.
Холодный цыпленок под базиликовым соусом, домашний картофельный салат, разогретый хлеб чиабатта, плачущий сыр бри. Она пожала плечами:
— Так, остатки былой роскоши. А ты что, не готовишь?
— Готовлю. Почему женщины всегда думают, что мы, мужчины, не можем приготовить себе обед? Я хорошо умею готовить жареного цыпленка. Всякие блюда на пару, — он на минуту задумался, — еще жареную картошку! И пасту под соусом.
— Домашнюю или готовую?
— А, вот, — воскликнул он, проигнорировав вопрос, — я еще люблю жарить!
— Все мужчины так говорят. Ты не видел такой документальный фильм? Там говорится, что существует явная связь между мужской игрек-хромосомой и способностью готовить только те блюда, которые требуют жарки на сильном огне. Очевидно, поэтому все мужчины любят жареное мясо, — заключила она.
* * *
Когда они снова вернулись в сад, Уилл отвел ее в самый его конец. Остановившись за ее спиной, он через ее плечо указал рукой на дом, что-то ей объясняя. На своих волосах она чувствовала его теплое дыхание. Ей показалось даже, что она слышит стук его сердца, слышит, как он слегка сглатывает воздух.
— Вот. Видишь? Вот что я имел в виду насчет патио. С широкими ступеньками.
— Ладно. А что с этой жуткой лужайкой? — Отодвинувшись, она провела рукой по волосам.
Лужайку Уилл забраковал.
— Убрать совсем. Здесь уже ничего не сделаешь. Можно, конечно, заменить почву, но это бессмысленно. Она только место занимает. Представь, — жестом волшебника он описал большую дугу, — не надо будет ни косить, ни подравнивать. Можно все засадить какими-нибудь интересными растениями…
— А тебе не кажется, что если убрать газон, то это будет несколько напоминать автомобильную стоянку?
— Если все залить асфальтом, то да. А я предлагаю засыпать это место галькой и засадить все разными травами в виде орнамента. Или можно выложить все крупной серой галькой, знаешь, чтобы вода стекала и они все время были мокрыми.
— Как на пляже? Здорово. Папа всегда брал меня с собой, когда ехал на море. И теперь, каждый раз, когда мне грустно, я еду на побережье.
— Да, я тоже. О, глянь-ка сюда. — И он исчез между двумя разросшимися кустами.
А Белла все смотрела и смотрела на лужайку, представляя на ее месте свой личный маленький пляж. Волны лижут ей ноги, накатываются на камни в бухте, окрашивая их в темный цвет, принося свежесть и прохладу.
* * *
Она стремится уйти с поминок, как только позволят приличия. Даже раньше. Прощается с самыми близкими из родных Патрика. С Джозефом, который обнимает ее так крепко, что у нее перехватывает дыхание:
— Заглядывай к нам, Белла, не оставляй нас.
С Роуз, которая целует ее щеку со словами: ты нас так поддержала.
С Софи — та вдруг стала похожа на большеглазого ребенка. «Можно я переночую у тебя, Белла?» — спрашивает она.
Алан просто ее обнимает. Говорить он не может.
Она едет на побережье. Патрик несколько раз возил ее сюда, когда они гостили у его родителей. Белла хочет почувствовать соленый морской воздух внутри своих легких, хочет, чтобы ветер содрал с нее кожу. Только обновленная, омытая морем, может она возродиться.
За крутым поворотом ведущей на пляж дороги открывается изумительная пустота. Пропусти его — и взмоешь вверх, как огромная, железная чайка, а потом рухнешь в пучину и погрузишься так глубоко, что никто тебя не достанет. Только рыбы приплывут полакомиться плотью, да крабы будут ползать меж ребер. Волосы станут развеваться по течению, словно морские водоросли, а кораллы построят из ее скелета целый город. Ты станешь частью подводного мира, и никто не различит в соленой морской воде вкус твоих слез.
Машина замедляет ход; Белла сворачивает налево, на обочину. Она паркуется за знаком «Парковка запрещена». Из багажника достает запылившийся там плащ и, скинув наконец бесполезные здесь черные выходные туфли, босиком направляется к морю. Камни больно ранят ей подошвы. Надо было захватить шлепки. Но, собираясь на похороны, вряд ли кто-то составляет список вещей: носовые платки, черная шляпа, пляжные шлепки…
Трепещущие на ветру волосы лезут ей в рот, в лицо, и она ищет укрытия у волнореза. Как он измучен, изъеден ветром и морем! Волны и песок до блеска отполировали его деревянную обшивку. Прислонившись головой к доскам, она смотрит на его уходящую в воду оконечность. Кое-где меж неплотно пригнанных досок застряла галька. Кто это сделал, непогода или игравший здесь ребенок? Белла закапывается пальцами ног поглубже в гальку, не заботясь о тонких черных колготках.
— О, черт, черт, черт, — бормочет она вполголоса. — Сволочь, сволочь, сволочь. Как он мог так поступить со мной? Извращенец! Как это на него похоже — всегда все сделать по-своему. Только он мог погибнуть так по-дурацки, так не вовремя.
В этой ярости есть что-то приятное, что-то успокаивающее. Лучше злиться, чем позволить себе провалиться в уже затаившуюся темноту. Свернувшись калачиком, черная темень только и ждет, как бы просочиться в приоткрытую Беллой дверцу. Если продержаться подольше, темнота устанет ждать и тихо растворится. Но Белла знает, знает — сейчас она там. Она будет мурлыкать и тереться об ноги, пока Белла не сдастся, и тогда она прыгнет на нее, задушит своей невыносимой тяжестью и утащит вниз — в темный колодец. Из него никогда уже не выбраться. Страх клешнями сжал ее сердце. Нет, никогда уже не выбраться.
— Чертов Патрик! — Белла яростно топчет гальку ногами.
— …Да, так что еще? — глядя на нее сверху вниз, спрашивал Уилл. И, кажется, чего-то ждал.
— Э-м-м?
— Вернись на землю. Вырубить эти кусты? Они только место занимают.
— Без них будет как-то голо.
— Доверься мне. Я сделаю твой сад совершенно уединенным. Вон в том углу я поставлю живую изгородь — из виноградной лозы и ломоноса. О, кстати, — он помчался в конец сада, и Белла невольно поспешила за ним, — а вот в этом месте, под ракитой, я сделаю тайную скамеечку. Я сделаю ее пошире, чтобы ты здесь уединялась — одна или… с кем-нибудь.
— Здорово. — Она отвела взгляд. — Нет, правда, мне нравится. Только пошире не надо. На одного будет достаточно. — И, притворившись, что не слышит его ответа, она направилась обратно к дому.
— Точно не надо?
— У тебя что, день рождения? И сколько стукнуло, можно спросить? — Уилл кивком указал на полураспакованный родительский подарок.
Сквозь целлофан была видна лампа во всей своей красе.
— Нет, нельзя. И это подарок не на день рождения, а на новоселье. От моих родителей. Все собираюсь пойти ее обменять. Ужас, да?
— Да нет, просто старомодная, — пожал он плечами. — Не подходит к твоему стилю, я бы сказал.
— А ты уже знаешь, какой у меня стиль?
— Я все про тебя знаю. Я же нанял целую команду частных сыщиков. Они следят за тобой круглые сутки и шлют мне факсы с отчетами о каждом твоем шаге.
— И что же они выяснили?
— Да уж выяснили. Правда, твой вкус на абажуры пока остается для нас загадкой.
Она покачала головой, пряча невольную улыбку:
— Кстати, хорошо, что напомнил про абажуры. Надо позвонить моим старикам. Знаешь ли, обязательный еженедельный звонок.
— Ага. Так ты с ними в хороших отношениях?
— Налей-ка себе лучше чаю, — вместо ответа Белла кивнула Уиллу на чайник. — Заварка в голубой банке со специальной крышечкой от любопытных взрослых. А кофе — в правом ящике стола.
— Папа, ну подойди, — тихо прошептала Белла, мечтая, чтобы трубку взял отец.
— Алло! Это я.
— Белла, дорогая! Как мы рады! — в голосе матери звучали едва прикрытые панические нотки.
Белле представилось, как та стоит в гостиной, теребя шелковый шарф, и в отчаянии оглядывается в поисках Джеральда.
— Ну, как… дела?
Ты всю жизнь собираешься жить одна?
— Как дом?
Что-то ты к себе не приглашаешь.
— Получили от тебя открытку. Хорошо, что лампа тебе понравилась. А то я так волновалась, что она не подойдет к твоему интерьеру.
Тебе не угодишь.
— Она смотрится очень элегантно, спасибо, мама, — ответила Белла, надеясь, что обмен любезностями завершен и что Алессандра позовет наконец отца к телефону.
— А я снова начала рисовать, — вдруг сообщила она матери.
Черт, ну кто тянул ее за язык! Сейчас пойдут снисходительные усмешки: «Белла снова играет в художницу, как забавно».
— Как замечательно, дорогая! Очень приятно слышать. Жаль, что ты в свое время бросила этим заниматься. Талант надо развивать.
Ты никогда не можешь ничего довести до конца.
Нет, мама всегда найдет к чему прицепиться.
— Ну, где там папа?
— Я сейчас его позову, — на обоих концах линии раздался тихий вздох облегчения. — Джеральд! Белла звонит.
Перед Беллой возник Уилл с вопросительным видом и изобразил жестами, как будто наливает чай.
— Да, пожалуйста, — кивнула она.
— «Да, пожалуйста» что? — прорезался на том конце линии голос отца.
— Приветик, папа. Как у тебя дела? Я тут потихоньку разбираюсь с домом.
— И правильно. У тебя кто — Вив? Передавай ей от нас привет.
— Нет, это не она. Я последовала твоему совету…
— Ради разнообразия, наверно, — засмеялся Джеральд.
— Ой, да ладно. Короче, у меня сейчас садовник.
— Хорошо. Как он, разбирается?
— Подожди, я у него самого спрошу. Уилл? — прокричала она в сторону кухни. — Мой отец желает знать, разбираешься ли ты в садоводстве.
Уилл появился в дверях:
— Скажи ему, что я самоучка. Научился по детскому набору «Мой садик» в одиннадцать лет.
— Папа, ты слышишь?
— Ну, ничего, пойдет. Он женат?
— Папа! Откуда я знаю? Ты еще хуже, чем Вив.
— Так женат или нет?
— Понятия не имею. Может, и нет. Ну какая мне разница?
В дверях опять возник Уилл.
— Печенье хочешь? — произнес он. — При такой творческой работе, как у нас, без печенья не обойтись.
— Знаешь, я думаю расписать садовую ограду, вон ту стену, — Белла показала в самый конец сада.
Уилл ответил, что сделать можно все что угодно, были бы деньги. А эта работа может дорого обойтись. Сам он рисовать не умеет, придется нанимать еще кого-нибудь. Но Белла поспешила его успокоить, сказав, что собирается сама выполнить роспись.
— Уилл, держи лицо! — расхохоталась она, увидев его реакцию. — У тебя на нем такой ужас написан. Я просто читаю твои мысли: «Еще одна клиентка, которая думает, что умеет рисовать. Она наверняка нарисует какие-нибудь жуткие оливковые рощицы».
— Почти угадала. Я подумал, что ты собираешься украсить стену романтической росписью в стиле готических фантазий. Мрак!
— Туше. Именно это я и собираюсь сделать. Ну, или почти что это.
Она объяснила, что хочет изобразить что-нибудь в стиле trompe l'oeil — например, полуобрушенную, увитую настоящими розами арку, за которой приоткрывается вид на тайный, залитый светом сад и уходящую вдаль тропинку. Уилл ответил, что ему не хотелось бы казаться излишне критически настроенным, но нарисовать такое будет непросто.
— Не получится, закрашу и нарисую что-нибудь другое.
— Зачем закрашивать, можно завесить — вьющимися розами, например.
— Ты всегда так хамишь клиентам?
— Только тем, у кого маленький бюджет. Накинь пару тысяч, и я сразу стану как шелковый. Буду подпевать тебе сахарным голоском: «Ах, роспись! Ах, какая чудесная мысль! Неужели вы сами такое нарисовали? Это придает вашему садику подлинную неповторимость».
— Лучше уж хами, это тебе больше подходит.
— Эм-м, у тебя в туалете на первом этаже сплошные коробки. Не повернуться. Откуда? — поинтересовался Уилл.
— Из студии. Я там разбирала и перенесла их в туалет для гостей. А что, тебе на второй этаж не подняться?
Он пояснил, что многие клиенты не любят, когда садовник пользуется туалетом наверху. А некоторые даже не впускают его в дом. Иной раз ему приходилось писать за дальними кустами, поскольку некоторые хозяева ему сразу прозрачно намекали, что туалет в доме — не для него. И он всегда носит с собой фляжку, потому что от некоторых и чашки чая не дождешься.
Белла пришла в негодование:
— Почему же ты ни разу не взбунтовался?
Уилл лишь пожал плечами.
— Люди есть люди. А если будешь цепляться к каждой мелочи, некогда работать будет. Зато я разработал специальный хит-парад гадостей, на которые способны клиенты. По выходным я его с удовольствием просматриваю.
— Да, и какие же гадости возглавляют твой хит-парад?
Он ответил, снова посмотрев на нее долгим, оценивающим взглядом, как будто пытаясь прочесть, что у нее на уме.
— Когда клиенты без конца со мной спорят. Но ты не думай, — добавил он, — я себя не обижаю. Добавляю в счет лишнюю тысячу и лады. На эти деньги они вполне могли бы построить отдельный туалет для приходящих рабочих, почтальонов и так далее.
— Ванная наверху направо, — указала Белла на лестницу и поднялась вслед за ним. — Ой, постой. Кажется, мыло кончилось.
Он задумчиво смотрел, как она копалась в коробках.
— Здесь точно было мыло. Сейчас, подожди, — взглянув на Уилла, Белла поймала удивленное выражение его лица. — Тебя удивляет, что я не могу ничего найти в собственном доме?
— Удивляет, почему ты до сих пор ничего не распаковала.
— Из-за СЫРОСТИ!
— А, тогда понятно, почему ты меня соизволила пустить в свой туалет. Ты хочешь, чтобы я повлиял на деверя.
Белла открыла дверь студии и продолжила поиски мыла в другой коробке.
— Это же потрясающе! — замерший в дверях Уилл, не отрываясь, смотрел на почти законченную роспись треснувшей стены. — Белла, я чувствую себя полным идиотом, прости. Почему ты не сказала, что ты — профессиональный художник?
— Потому что я не профессиональный художник. Я креативный директор, что на самом деле означает всего лишь дизайнер. А рисую только для себя, живописью на жизнь не заработаешь.
Трещину Белла вписала в изображение старой, облупленной стены с полуоткрытым окном. На окне стоял маленький керамический кувшинчик. Стена была наполовину залита ярким, словно струящимся из окна светом, а наполовину, под подоконником, оставалась в тени.
— Очень даже заработаешь, зуб даю. Я подумал, что этот кувшин настоящий, — добавил он, указывая на нарисованное окно. — А дерево за окном — прямо как живое! Это же зимняя вишня, да? Похоже, сорт Primus subhirtella «Autumnalis»?
— Отстань. Понятия не имею, что это за дерево. Оно у соседей в саду растет, вот я его и написала. Когда я только переехала, оно как раз цвело.
— Потрясающая роспись. Я без проблем найду тебе пару заказов, только скажи.
— Неужели я буду настоящим художником? — всплеснула руками Белла. — Как долго я мечтала об этом! Сколько раз замерзала в холодной мансарде, согреваемая лишь мечтами о славе. Сколько раз отказывалась от пончиков, только чтобы купить себе красок. Наконец-то мой талант получил признание!
— Ты всегда так ерничаешь?
— Прошу прощенья, сэр, больше не буду.
— Опять? — Уилл покачал головой. — Я тебе кое-что скажу…
— Подожди, я принесу записную книжку и законспектирую, а то забуду.
— Заткнись ты хоть на секунду! Если будешь смеяться над важными для тебя вещами, то превратишься в дешевку.
— А почему ты думаешь, что живопись для меня так важна?
Уилл ничего не ответил. Опершись на дверной косяк, он просто посмотрел на нее. И она почувствовала, что краснеет. Краснеет, как будто он случайно увидел ее обнаженной.
— Даже если и важна, — она сложила руки перед собой и закусила губу, — есть-то все равно надо.
— Не спорю. Но если ты сама не воспринимаешь свою работу серьезно, другие тем более не будут, хоть задницу отрежь.
Белла рассмеялась:
— Задницу отрежь? Так не говорят. Да и нет у меня никакой задницы. Я девушка стройная, если ты не заметил.
Уилл закрыл за собой дверь туалета.
— Это метафора, — донеслось оттуда. — А задница у тебя есть.
Белла услышала приглушенный звук льющейся в унитаз струи, который показался ей каким-то очень… интимным. Уже спускаясь по лестнице, она услышала, как он добавил:
— И что ты девушка стройная, я тоже заметил.
После многочисленных телефонных переговоров, нескольких посланных друг другу факсов и множества выпитых вместе чашек чая план сада и бюджет, необходимый для его воплощения, приобрели наконец законченную форму Строительную часть (патио и живую изгородь) Уилл поручил своему другу Дугласу. Уборку и часть садовых работ он попросил выполнить Беллу. Он объяснил, что это снизит ее расходы и ускорит весь процесс.
— Все остальные заказы у меня сейчас от города, и я выполняю их в рабочее время, — добавил он, — так что, если хочешь, будем заниматься твоим садом вместе, по выходным. Тогда ты сможешь следить за работой и оперативно вносить ценные замечания. Вдруг тебе придет в голову сделать все по-другому? В версальском стиле, например. Или вообще передвинуть все на пару сантиметров влево?
Заручившись согласием Беллы, он сказал на прощание:
— Знаешь, если тебе что-нибудь не нравится, давай обговорим это сейчас. Все детали можно изменить потом, а вот план уже не изменишь.
— Мне все нравится. А вот посмотрим, пройдешь ли тест ты. Отвечай, разделяешь ли ты мнение твоего деверя, что работа — это понятие, которое требует скорее отвлеченных рассуждений, чем решительных действий? Иными словами, готов ли ты приступить?
— Готов. Почти. В принципе. Главное, чтобы ты сама была готова.