— Ты ведь приедешь с Уиллом? — спросил по телефону Джеральд, когда Белла наконец собралась позвонить ему по поводу дня рождения Алессандры.

— М-м-м. Возможно, нет.

— Нет? Как у тебя с ним идут дела?

— Дела шли, шли и все вышли, если уж ты хочешь знать.

Нет, она совсем не хотела рассказывать об этом кому бы то ни было, и тем более родителям. Она совершенно не была готова выносить стоический взгляд Алессандры: «Моя дочь — это крест, который я несу».

Белла уже купила подарок для матери — антикварное сервировочное блюдо, расписанное букетиками розовых бутонов, слегка тронутыми золотом по краям. Немало времени было потрачено и на поиски идеально подходящей к нему оберточной бумаги. Хотя она обычно сама рисовала поздравительные открытки для друзей, для матери она давно уже переключилась на покупные. Это было проще, никаких неискренних восклицаний, вроде: «Очаровательно, как мило получить открытку ручной работы». Тем более что по вечерам она чаще всего была слишком занята, пытаясь доработать некоторые картины или просматривая свою записную книжку в поисках работы для свободного художника. На пятницу, в день рождения, Белла взяла отгул, поэтому уже в четверг вечером она загрузила машину — положила свою одежду, подарок плюс изящное деревце инжира в качестве дополнения, новый триллер (в подарок отцу, хоть день рождения и не у него) и бутылку хорошего кларета — и отправилась в путь.

* * *

Она снова спала в своей старой комнате, но перед этим тихо прокралась в спальню для гостей, где они с Уиллом останавливались в свой прошлый приезд. Именно здесь произошла та глупая ссора, когда Уилл с таким самоуверенным видом пытался преподать ей урок и объяснить, что такое Счастливая Семья. Она скривила губы, продолжая и теперь сердиться на него. В ту ночь она отвернулась от него, притворившись спящей, когда он дотронулся до ее плеча, обвил руку вокруг талии и прошептал ее имя. Если бы только она не скучала без него так сильно, если бы не было этой постоянной боли где-то под ложечкой! Не в силах еще раз пережить все это, она быстро убежала обратно в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь. Так будет лучше.

Все еще одетая в мешковатую футболку, в которой она спала, Белла быстро натянула джинсы и толстые носки, чтобы спуститься вниз. Она выпустила Хунда из кладовки — его любимого местечка для отдыха. Нагнулась, чтобы потрепать его за шею, и вспомнила шутливое подвывание Уилла, когда он смотрел, как она так же обнимала пса. Кроме царапанья когтей Хунда по полу, ничто не нарушало покой в доме — это была та особая тишина перед тем, как проснется кто-то еще. Казалось, дом затаил дыхание в ожидании шарканья тапочек на лестнице, звона чашек, приглушенного фырканья чайника, позвякивания молочных бутылок, когда кто-то откроет холодильник.

Кухня, как всегда, была тщательно убрана, от нее слегка веяло холодком очень аккуратной комнаты. Она порадовалась, что надела носки, так как даже сквозь них ощущался холод выложенного из каменных плиток пола. Белла вынула самые красивые чашки с блюдцами из буфета, наполнила молоком кувшинчик, порылась в ящике для столового серебра в поисках самого лучшего ситечка для чая. Теперь что, поднос? И скатерку. Она нашла свежую льняную салфетку, постелила ее на поднос и расставила чашки, прихватив один бутон и зеленую веточку из цветочной декорации в холле, чтобы поставить в маленькую вазочку.

Она услышала мягкие шаги, затем в кухню вошел Джеральд.

— Доброе утро, папочка. Ну-ка, быстро обратно в постель. Я принесу чай для вас обоих.

Отец посмотрел на поднос.

— Какое наслаждение, когда за тобой ухаживают. Ты нашла все, что нужно? — Он задержался в дверях. — Да, ты знаешь, твоя мама теперь по утрам пьет только Эрл Грей. Я предпочитаю обычный, но не беспокойся об этом.

— Хорошо, что сказал. Я просто найду еще один чайник.

С подносом в руке она постучала в дверь родительской спальни. Даже в такую рань волосы Алессандры были аккуратно уложены.

— Именинный чай в постель, мадам? — Белла наклонилась поцеловать мать в щеку. — С днем рождения. Твой подарок в машине, через минутку схожу за ним. У тебя прекрасная прическа.

— Спасибо, Белла, дорогая. Как мило. Прелестные анемоны — у меня в холле как раз такие же. Это Эрл Грей? — Алессандра посмотрела на поднос.

— Да, папа предупредил меня. Налить?

— Лучше пусть постоит минутку. О, ты не нашла салфетки для подноса? Они в ящике.

— Нет. — Белла отвернулась и занялась чаем, очень заботливо помещая ситечко в каждую чашку и помня о том, что молоко следует наливать в самом конце.

Она подала чашку матери в кровать, от старания угодить нахмурив лоб, как ребенок.

— Превосходно, — сказала Алессандра, — можно мне добавить еще капельку молока?

Белла с кувшинчиком молока сделала как велено и повернулась, чтобы уйти.

— На этот раз без Уилла?

— Без.

— О! Все в порядке?

— Да, спасибо, все прекрасно. Почему должно быть иначе?

— Извини, я ничего не имела в виду. Передай ему наши наилучшие пожелания, хорошо?

— Угу.

Они провели утро в городе, где Алессандра хотела найти шарф в тон прекрасной янтарной броши, которую ей подарил муж.

— Он говорит, что она напомнила ему об искорках в моих глазах. Твой отец просто безнадежный старый романтик, — снисходительно улыбнулась она.

Они встретились с Джеральдом за обедом, и он должным образом выразил восхищение шарфом. После обеда Алессандра сказала:

— Белла, дорогая, доставь мне удовольствие, позволь подарить тебе что-нибудь красивое из одежды. Ты, должно быть, носишь эти брюки сто лет.

— Они просто удобные. Мама, у меня есть приличная одежда для работы.

— Ну, конечно. Я не могу угнаться за нынешней модой. — Мать подергала за край длинного манжета своей серебристо-серой крепдешиновой блузки. — Я просто придерживаюсь классики.

Белла настояла на приготовлении именинного ужина. Сваренные вкрутую перепелиные яйца она смешала с листьями свежих ночных фиалок, порезанным пурпурно-красным радиччио, бланшированным сладким горошком и обжаренным желтым и красным сладким перцем, залив все это теплым соусом из кунжутного масла.

Алессандра «просто заглянула кое-что взять», пока Белла готовила.

— М-м-м. Чудесные цвета. Знаешь, но твой отец не ест перец.

За ужином, наклонив голову и оценивая блюдо, Алессандра спросила:

— Ты готовила по той кулинарной книге, что я подарила тебе на Рождество?

— Вообще-то нет, я сама это придумала. Ну и как тебе?

— Очень хорошо. Однако руккола, должно быть, очень дорогая, — сказала Алессандра.

На горячее был отварной лосось, поданный с соусом из кресс-салата, картофелем pomme Anna со слоями прозрачно-серебристого лука, пропитанного молоком, с мелкими французскими бобами и глазированной морковкой. Ничего нового, ничего, о чем можно было бы сказать:

— Как интересно, я никогда не готовлю это таким образом.

— Еще и на завтра останется на холодное, — сказала Белла.

— О, но у меня и так полно еды на завтра.

— Ты все еще не посмотрела мой подарок. Он в холле, пойду принесу. — Белла поднялась со стула.

— Пожалуйста, не беспокойся, Белла, дорогая. Я потом посмотрю.

— Посмотри сейчас, пожалуйста. — Белла отодвинула тарелки и положила подарок перед Алессандрой.

— Как изумительно упакован! Что за прелестная бумага!

— Надеюсь, тебе понравится. — Белла поправила солонку и перечницу, стоящие перед ней, и смела крошки со стола на ладонь. — Боюсь, я не смогу забрать его.

— Конечно, тебе и не придется забирать его. — Алессандра аккуратно сняла липкую ленту.

Блюдо лежало в гнезде из светло-розовой папиросной и оберточной бумаги, покрытой розами.

— Оно действительно очаровательно, Белла. Спасибо.

— Мы должны поставить его на самое лучшее место, — сказал Джеральд. — Почему бы не убрать то скучное зеленое и не поставить это блюдо посередине большого комода?

— Но, Джеральд, дорогой, зеленое — это же мамино блюдо. Может, мы сможем поместить новое на комод в холле.

Белла пошла в кухню за десертом.

— Надеюсь, вы когда-нибудь используете его, — крикнула она, оглядываясь в поисках серебряной лопатки для торта.

— Ну конечно, хотя теперь мы уже не так много развлекаемся, как бывало раньше, Белла. В твоем возрасте я имела обыкновение устраивать вечеринки. Для нас двоих оно чуть-чуть великовато.

* * *

Белла появилась, держа в руках торт с замороженным лимонным муссом, окруженный красным малиновым пюре. Идеально гладкая поверхность была украшена огромной, затейливо выписанной буквой «А» из шоколада.

— Та-да-а, — громко пропела Белла, изображая фанфары.

— Выглядит просто восхитительно, но, знаешь, в меня сейчас не влезет больше ни кусочка. А вы с папой поешьте.

— Он очень легкий, — умоляюще сказала Белла, — сплошной воздух.

Алессандра улыбнулась, грациозно взмахнула рукой в знак отказа и решительно промокнула губы салфеткой.

— А сейчас Я приготовлю кофе, — сказала она, поднимаясь из-за стола.

Белла смотрела вниз, на торт с муссом. На завитке буквы «А», казалось, была большая капля воды. Еще одна. Она стояла, держа в руке серебряную лопатку, и слезы падали мимо нее на торт.

— О, Белла, сердечко мое, не надо, — уговаривал ее отец. — Все в порядке. Она просто не может иначе.

Но дочь задыхалась, с шумом втягивая воздух, каждый вздох разрывал ее грудную клетку.

— Она — никогда, — Белла шлепнула лопаткой по куску торта, резко всхлипнув, — никогда — не сказала — мне — ни — одного — доброго — слова.

— Ну, тише, тише. — Джеральд обнял ее за напряженные плечи. — Еда, которую ты приготовила, была просто великолепна. Конечно же, ей все понравилось.

— Она — меня — ненавидит.

Вошла Алессандра с кофейным подносом.

— Я вас прервала? Что случилось с этим милым тортом? Я только что хотела попробовать кусочек.

Джеральд взглядом попытался остановить ее.

— Ну, я не знаю, почему она плачет. Это мне надо плакать. Ведь это я стала на год старше.

— Али, прекрати!

Она пожала плечами и вздохнула:

— Вся эта суета…

Белла резко повернулась к ней, закричав:

— Да, вся эта дурацкая суета! Все и всегда недостаточно хорошо для тебя, не так ли? Неважно, что я делаю, но все неправильно уже потому, что это делаю я.

Белла взглянула на крепко зажатую в руке лопатку для торта; она казалась жесткой, твердой — успокаивающей. Холодный блеск металла. Она не могла выпустить ее из рук.

— Что ты хочешь от меня? Что я могу сделать, чтобы это было правильно? Ты меня не просто не любишь, я тебе даже не нравлюсь. Зачем ты вообще дала себе труд родить меня? Зачем? Ты ведь никогда меня не хотела, разве не так? Не так? — выкрикнула Белла в лицо матери.

Алессандра была в шоке. Глаза ее расширились, в них затаился страх; она отшатнулась, будто ее ударили.

Белла высоко подняла лопатку для торта и изо всех сил хлопнула ей по самой середине торта, разбрызгав мусс большими кляксами по всему столу. Малиновое пюре расплескалось, как кровь, по хрустящей белой скатерти.

Джеральд накрыл ее руку своей рукой, опустил па стол и разжал ее пальцы.

— Да, — сказала Белла, вытирая нос тыльной стороной руки, — ты никогда меня не хотела. Все так просто.

Перед глазами у нее плыла белая скатерть с резкими красными пятнами, серебряная лопатка, изуродованный торт.

Белла слишком выдохлась, чтобы ехать домой сейчас, и решила отправиться утром, как только рассветет. Сейчас она мечтала только о том, чтобы отлежаться в горячей ванне и поспать. Ребра у нее болели от рыданий, но сейчас слез не было. Она была совершенно спокойна. То, что невозможно выразить словами, было сказано, и это принесло облегчение.

Джеральд вошел в ее комнату.

— Твоя мать хочет поговорить с тобой и все объяснить. Просто поговори с ней. Пожалуйста.

— Извини, папа, с меня достаточно. У меня нет настроения выслушивать ее объяснения, почему она такая.

— Я знаю, это трудно. Она действительно пытается… Она на самом деле не может иначе.

— Папа. Давай не будем об этом, хорошо?

— Хорошо. — Его плечи опустились, он выглядел усталым. — Может, тогда утром, а?

— Может быть. — Она улыбнулась и обняла его. — Прости за этот переполох.

Он отмел извинения взмахом руки и потрепал ее по щеке:

— Забудь об этом. Действительно, все это — пустое сотрясание воздуха.

Девочка сидит на полу, прижав коленки к груди, в большом чулане под лестницей. Если встать на цыпочки, то можно дотянуться до выключателя, поэтому иногда она приходит сюда с лягушонком Фернандо, любимой мягкой игрушкой, с бумагой и самыми лучшими фломастерами. Она рисует принцесс. Сама она, конечно, Главная Принцесса, ей прислуживают подружки, принцессы поменьше, не такие важные. Все они одеты в длинные платья, у них желтые короны, украшенные тщательно вырисованными огромными драгоценными камнями.

До сих пор ее никогда не заставали в заветном местечке. Во-первых, она старалась не оставаться там слишком долго, и ее мать уже примирилась с тем, что время от времени она исчезает неизвестно куда. Во-вторых, благодаря гладильной доске, прислоненной к стене, и большому папиному зимнему пальто и рыболовным принадлежностям, свисающим с крючков для одежды, ее невозможно заметить случайно. Но сегодня у нее нет ни бумаги, ни фломастеров. Взять их не было времени.

Сегодня утром она была в саду, выпалывая мелкие сорняки, которые показал ей папа, и собирая малину под густой зеленой завесой из веток. Маме нужна малина, чтобы приготовить какой-то особый десерт. Белла собирает ягоды и ест их, считая: одна, две, три — в миску, одна — в рот. Когда миска наполняется, она несет ее в дом, по дороге в задумчивости проводя пальцами по стене. Мама говорит ей спасибо за то, что она такая хорошая девочка, и надеется, что она съела не слишком много ягод, чтобы не испортить аппетит перед обедом. Шелестя платьем, мама идет через гостиную:

— Белла!

Она замирает на кухне с рукой, протянутой, чтобы взять еще ягодку, затем крадется по направлению к другой двери — в холл, через переднюю дверь, в безопасность. Алессандра кричит Джеральду, чтобы тот пришел и взглянул, что сотворила эта несносная девчонка.

— На всех обоях следы от пальцев в малине! Белла! Иди сюда немедленно!

Она уже почти у передней двери, когда ее хватают за руку и разворачивают:

— Ты нарочно сделала это, назло мне, да? Назло?

Лицо матери у самого ее лица, она чувствует сладковатый мыльный запах пудры и жасминового масла для ванны. Глаза ее матери кажутся огромными, яркими, с искорками огня, как у тигра.

— Я не нарочно, — шепчет она, — не нарочно.

— Нет, нарочно. Не ври мне! — Резкие удары обжигают ей ноги. — Теперь иди в свою комнату и не попадайся мне на глаза до конца дня.

* * *

Она кусает губу, стараясь не заплакать. Белла не хочет, чтобы она видела, как она плачет, не хочет.

Она начинает подниматься по лестнице к себе в комнату, но потом слышит голоса на кухне, крадется вниз и бесшумно проскальзывает в чулан.

Сидя в дальнем углу, за мягкой грудой папиного пальто, она пытается расслышать, что они говорят, но не совсем понимает, о чем идет речь.

— …хватит, — говорит отец, — …не хотела этого.

— …принимаешь ее сторону.

— …ничего не принимаю… ту же сторону.

— …так стараюсь.

— …помочь тебе… наказание не принесет…

— Хватит, Джеральд. Пожалуйста.

Звук легких шагов, поднимающихся по лестнице. Щелчок замка ванной комнаты.

Она приоткрывает дверь чулана. Ей видна тонкая полоска прихожей и кусочек открытой кухонной двери. Она тихонько проходит через коридор и заглядывает туда. Отец стоит у раковины, спиной к ней, глядя в окно. Он моет посуду. Бело-зеленая фарфоровая чашка кажется такой маленькой в его руках, будто она из кукольного сервиза. Наверное, она очень грязная, потому что он без конца поворачивает ее, отмывая внутри. Должно быть, он вспомнил какую-то хорошую шутку, потому что его плечи трясутся так, как будто он смеется. Ей тоже хочется узнать, что это за шутка, но она чувствует себя как-то странно, ей становится страшно; поэтому она проскальзывает обратно мимо запачканных малиной стен, потом через стеклянную дверь в сад, протискивается через дыру в заборе и убегает через поле в высокую-высокую траву.

* * *

А утром, когда отец стучит к ней в дверь с чашкой чая, ее в комнате уже нет.