Она роется в своем альбоме для эскизов. Они где-то здесь, да. Вот, у нее есть несколько набросков да еще память. Память о нем.

Она начинает писать. Она пишет его таким, каким он запомнился ей — худощавое тело неловко втиснуто в кресло, одна нога перекинута через подлокотник. Если бы удалось уловить то движение, когда он, читая книгу, крутит ногой сначала в одну сторону, затем в другую! Может, нарисовать ступню под углом, чтобы чувствовалось движение? Она знает, что должна написать все за один раз, сейчас, пока она все так четко помнит: его голос, его нежные прикосновения. Эти воспоминания придают силы, дарят вдохновение, позволяющее перенести их на бумагу.

Она понимает, что получилось хорошо, даже лучше, чем она ожидала. Ведь зачастую живопись для нее становилась работой, и даже более того — битвой с присущими краске, бумаге или холсту ограничениями, с творческим бессилием, когда между образом в ее голове и его вялым воспроизведением на холсте возникает непреодолимый разрыв. Но иногда случалось так, что картина, которую она представляла себе и видела внутренним взором, сама выпархивала из-под ее кисти, как бабочка, присевшая отдохнуть, и это был поистине редкий и оттого драгоценный подарок.

Сначала она звонит по телефону, чтобы убедиться в том, что ее готовы принять. Она не задержится долго, поскольку не хочет навязываться. Разговор перемежается длительными паузами, и она не понимает, хотят ли ее видеть. И вот картина аккуратно завернута и лежит на заднем сиденье машины.

Она только успевает поднять руку, чтобы постучать, как дверь распахивается.

— Белла! — Джозеф, отец Патрика, крепко обнимает ее.

— Неужели это и впрямь Белла? — кричит Роуз, сбегая вниз и снимая фартук.

Ей становится стыдно при виде радости, вызванной ее появлением. Ни следа упреков, никаких скрытых намеков на то, что она могла бы заходить почаще. Она чувствует раскаяние за то, что не взяла на себя труд приехать и навестить их раньше, — а ведь здесь так рады ей. Эта радость влияет на Беллу гораздо больше, чем любая критика. Как могла она быть такой эгоистичной?

— Входи, входи. И смотри, кто у нас.

Младшая сестра Патрика Софи вскакивает и обнимает Беллу.

— Соф! Я не знала, что ты здесь.

— Мы не виделись уже несколько месяцев. Я думала, ты уж совсем о пас забыла.

— Софи! — хмурится Роуз. — Соблюдай, пожалуйста, приличия.

— Ну, мам. Белла не возражает.

Белла перехватывает взгляд, которым обмениваются Джозеф и Роуз.

— Ах, Бел! Не плачь. Черт. Что я сказала такого?

— Думай, что говоришь! Извини ее Белла, пожалуйста.

— Нет, все нормально. Это не из-за тебя, Соф, честное слово. Все дело во мне. Вы такие добрые. — Она берет носовой платок, протянутый Джозефом.

— Я могу быть вредной, — признается Софи. — Мама говорит, что я часто бываю противной.

— Я не говорю так. Ты можешь быть очень милой, если постараешься. И это вовсе не модно или круто, или как это у вас там называется, прикидываться, что тебе все на свете наскучило. В твои двадцать лет это просто глупо. — Роуз вышла на кухню.

— Круто? Мама, прекрати разговаривать, как школьница.

Софи строит рожицу непослушной школьницы и показывает Белле язык. В ответ Белла высовывает свой.

— Боженька! — молит Софи. — Пошли мне новую маму.

— Не надо, — говорит Белла, — а то получишь мою. Я подумываю, не сдавать ли ее напрокат для улучшения семейных отношений. Проведя неделю с ней, оценишь, насколько хороша Роуз.

* * *

— Я вам кое-что привезла, но не знаю, правильно ли я сделала.

— Совсем не нужно было что-то привозить, — говорит Роуз.

— Мы просто рады видеть тебя и без всяких подарков, — говорит Джозеф.

— Это твой липкий лимонный торт? — спрашивает Софи.

Белла идет к машине и приносит работу. А что, если им не понравится? Что, если они расплачутся? Это может быть ужасной ошибкой.

Она крепко прижимает к себе пакет.

— Я надеюсь, что от этого не будет хуже. Я написала картину специально для вас и хочу вам ее подарить.

Белла вручает картину Джозефу. Его глаза за стеклами очков начинают наполняться слезами. Он благодарно кивает, не говоря ни слова. Роуз, сидящая рядом на диване, сжимает руки. Слезы стекают по ее напудренным щекам, собираются в морщинках около глаз.

— Я не хотела огорчать вас. Извините меня. Я думала… не знаю даже, что я думала.

Роуз и Джозеф качают головами.

Нет, говорят они, не в этом дело — им нравится — просто не ожидали — им никогда ничего не нравилось больше — ничего лучшего она не могла бы подарить им — просто, видишь ли, — Джозеф ищет свой носовой платок, — Патрик прямо как живой.

Софи соглашается, что это просто вылитый Патрик; посмотрите только на его ногу, так и видишь, как он крутит ей из стороны в сторону, как дурацкая заводная игрушка. Он всегда так делал. Алану, когда он придет, точно понравится.

Алана ждут только к чаю, но Белла решает подождать. Когда он входит, то целует ее в щеку и несколько мгновений неловко держит за руку. Он смотрит искоса, совсем как Патрик.

— Знаешь, мы без тебя тут скучали.

Она смущенно кивает.

— Какая прекрасная картина. Они очень рады, это видно. Хорошо, что ты ее привезла. Это правильно. Спасибо.

Она уже забыла это чувство, когда ощущаешь себя частью семьи. Насколько легче общаться с чужими родственниками. Роуз забыла разморозить отбивные к ужину, поэтому Белла вызывается приготовить еду, собрав волшебную смесь из всего, что находит в холодильнике. Потом Софи решает сделать сабайон, и они вдвоем стоят около плиты, перебрасываясь шуточками и по очереди взбивая его, пока у них не устают руки. Сладкая золотистая пена разливается по бокалам, и они ужинают в торжественном молчании, как будто соблюдая какой-то древний ритуал.

Роуз и слышать не хочет об ее отъезде поздно вечером. Белла, должно быть, совсем выбилась из сил. Постель все равно уже приготовлена. Они просто не могут отпустить ее так поздно. Не может быть и речи.

— Но у меня с собой ничего нет…

Для нее находится чистая ночная рубашка и новая зубная щетка. В виде исключения она позволяет, чтобы вокруг нее хлопотали.

После завтрака Джозеф обходит вместе с ней сад, на него производят впечатление ее знания, когда она восхищается растениями, упоминая их названия. Она пропускает их листья сквозь пальцы, вспоминает названия, запахи: тимьян, мелисса лимонная, розмарин. Rosmarinus officinalis. Ах, розмарин.

— Я рад, что ты приехала. Не думаю, что для тебя это было легко.

— Мне гораздо лучше, чем было.

Джозеф откашливается и наклоняется над растением, чтобы оборвать засохший лист.

— Ты ведь не вышла бы за него?

Белла молчит, затем встречается с ним взглядом.

— Ничего. — Он засовывает руки поглубже в карманы. — Пожалуй, я давно уже догадался, только Роуз не знает. Она думает, что вы просто были очень молоды и поступали, как вся современная молодежь.

— Простите меня…

— Тебе незачем извиняться. Нельзя обманывать себя, когда речь идет о чувствах, верно?

— Наверное, в этом есть доля истины.

Он обнимает ее за плечи.

— И чего же ты не приезжала?

Она кивает ему в плечо.

— Я не могла. Я чувствовала себя обманщицей. Я думала, что вы меня возненавидите.

Он тихонько говорит что-то утешительное, покачивая головой.

Джозеф провожает ее до машины, зовет всех попрощаться.

— Надеюсь, ты найдешь его, — спокойно говорит он ей, — своего единственного.