Воскресное утро. Обычно я до обеда валялась бы в постели, но не сегодня. Сегодня я должна кое-что сделать. Идти мне недалеко, да и небо чистое. Но чем ближе я подхожу, тем больше робею. Словно мне предстоит экзамен или выход на сцену, и я страшно боюсь, что опозорюсь, что забуду слова и буду стоять там, моргая от яркого света направленных на меня софитов, и лишь немо, как вынутая из аквариума золотая рыбка, разевать рот.

Я звоню в дверь и жду. Ничего не слышно, кроме оглушающего стука моего собственного сердца. Конечно, нужно было сначала позвонить, но что бы я сказала? А теперь… Как-то глупо нести пакет обратно домой. Может быть, оставить его под зеленым навесом и потом позвонить?

Я открываю боковую калитку и по дорожке иду в сад. В воздухе стоит обморочный запах цветущей калины. Я не сразу вижу Уилла, но уже слышу клацанье садовых ножниц и его дыхание, когда он сражается с какой-то особенно упрямой веткой. Он стоит там, за садовой скамейкой, до пояса скрытый высокими растениями, он словно вырос вместе с ними. Я различаю его силуэт за штакетником — прямоугольники черных джинсов и серую рубашку. Она мне никогда не нравилась. Но теперь я хочу, чтобы он вообще ее не снимал, так он запечатлелся в моей памяти навсегда. Он работает, повернувшись ко мне спиной, и некоторое время я просто стою и наблюдаю за ним. Точные и плавные движения, он то налегает, то отходит, и ножницы так и летают в его руках.

Какое искушение — подкрасться к нему, напугать неожиданным и нежным прикосновением, одним из тех, которые отличают только любовников. Но я не уверена, что он поймет, что он откликнется. И я просто говорю:

— Ты столько пропустил.

Он слегка вздрагивает, останавливается и затем медленно поворачивается, в точности так, как я нарисовала его на той картине, что сейчас у меня в руках.

Он смотрит на меня и молчит, и я тоже молчу.

Я подхожу к нему и протягиваю пакет. Он улыбается, поняв, что в нем, разрывает обертку и смотрит на свое собственное изображение. На картине он стоит у стены с росписью, в моем саду, за ним полуразрушенная арка, а дальше — обещание солнечного света.

— Я столько раз хотела тебе позвонить.

— И я.

— Того же мнения.

Он протягивает руку, чтобы вынуть травинку, застрявшую в волосах.

— Ну, ты здесь просто как посыльный или в гости пришла? Может, зайдешь на чай?

Я, затаив дыхание, опускаю взгляд на часы.

— Хм-м, лет пятьдесят у меня есть.

— Значит, да?

— Значит, да. ДА размером с небольшой небоскреб. — Я поднимаю руку и провожу пальцем по его брови, той, где шрам.

— А я тебе говорила, что я тебя… все на букву «л», и сильно-пресильно? Тебя это не пугает?

— Да уж справлюсь как-нибудь. — Он улыбается и заключает меня в объятия.

Я двумя руками держу милое, дорогое лицо и поднимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать его:

— Давай начнем с чистого листа?