— Можешь еще поваляться, — Джеральд заглядывает в дверь спальни, в руках чашка с горячим чаем. — Мама уехала в город, к парикмахеру, так что ты совершенно свободна.
— Как мило с ее стороны, такой пышный прием.
— Хочешь чаю?
Белла идет прогуляться по деревне. По дороге она покупает две открытки с видом главной улицы и собора — цвета на них просто ужасны. Потом решает зайти в «Свистящий чайник», чтобы подписать их и выпить чашку кофе.
— Мама вернулась, — оповещает ее Джеральд по возвращении домой, — не забудь сказать, какая у нее красивая прическа.
Белла завязывает рубашку узлом и стучится в дверь родительской спальни.
— М-м-м?
Она просовывает голову в приоткрытую дверь:
— Это я. Пришла пожелать доброго утра.
— О, доброе утро, Белла-дорогая, — Алессандра, сидя за туалетным столиком, поднимает на нее глаза, — что ты там прячешься? Входи. Я так рада тебя видеть.
Белла наклоняется и целует подставленную щеку:
— Замечательная прическа. Очень элегантно. И цвет удался.
Алессандра так и этак поворачивает голову перед зеркалом и недоверчиво вглядывается в лицо дочери:
— Ты находишь? Придется самой немного поправить.
Мать зачесывает прядку, выбившуюся из французской косы, и прикрывает глаза рукой от струи лака. Беллу окутывает знакомый с детства запах парикмахерской, когда, сидя в кресле и скучая в ожидании мамы, она болтала ножками, читала или рисовала в подаренном папой альбоме. Это был особый, взрослый альбом, где можно было делать настоящие наброски.
— Ну как ты, дорогая?
— Все нормально, мама.
Из трюмо на нее взглянуло тройное отражение Алессандры.
— Ты так редко нас навещаешь, — сказало главное отражение, — могла бы приезжать почаще.
— Я бы с удовольствием, — пожала плечами Белла, — но у меня сейчас так много дел — переезд, новая работа…
— Родители важнее твоих крысиных гонок, — возразило правое отражение и нервно припудрило щеку светоотражающей пудрой.
Белла попыталась сменить тему:
— У тебя такой порядок, мама. Как всегда. А в гостиной, кажется, новая ваза?
Левое отражение утвердительно кивнуло и повернулось боком:
— Папа ужасно скучает. Подумай хотя бы о нем.
— Я думаю, все время.
Белла засунула большие пальцы под ремень на джинсах и, опустив голову, уставилась на свои ботинки. Как красиво смотрится затертая кожа на зеленом фоне ковра, словно кусочек упавшей в мох древесной коры. Может, притвориться, что идешь на свидание с тайным поклонником, а самой улизнуть в лес на этюды? Ей представилась картина затененной лужайки, на которую не проникает солнечный свет, рассеянный кронами деревьев. Она вспомнила, как мать обычно реагировала на ее увлечение живописью: «О, Белла, дорогая, ты опять балуешься со своими красками? Очень, очень мило. Женщине пристало иметь приличное хобби…»
Алессандра округлила губы и принялась наносить помаду.
— Как тебе новый цвет? Этот цвет называется «золотистый янтарь».
— Очаровательно, — кивнула Белла отражению. — И к тому же подчеркивает цвет твоих глаз.
Из зеркала на нее блеснул просветлевший взгляд. Карие в крапинку глаза Алессандры и впрямь напоминали янтарь.
— Ты правда так думаешь? — в улыбке черты лица матери несколько смягчились. — Спустимся вниз выпить кофе. Я испекла biscotti. Посмотрим, догадаешься ли ты, с чем они.
Белла полной грудью вдохнула прохладный, соленый воздух и взглянула на линию горизонта. Стоял ясный, солнечный день. Ветер гнал по морю легкие пенящиеся барашки. Пляж особенно нравился ей в такую погоду, хотя в холодные дни, как этот, приходилось брать с собой в машину термос, завернутый в плед. Теперь она сама жила не так далеко от побережья, но эта полоска берега, в десяти милях от родительского дома, была для нее особенной — ведь здесь прошло ее детство. Родители тоже собирались поехать, но она схватила ключ зажигания и умчалась, как будто за ней гнались. Мама все равно превратила бы прогулку в пародию на семейный выезд на природу. Все искали бы местечко, где можно укрыться от ветра, чтобы не растрепалась ее драгоценная прическа, без конца препирались бы и суетились.
По волнам скользили два серфера. Их паруса, ярко-розовый и зеленый, напоминали оперенье экзотических птиц. Стоял отлив. У самого края воды маленькая девочка неумело орудовала лопаткой. Белая панамка сползла ей на самые глаза. Она упрямо сооружала свой небоскреб, хотя ей все время мешали длинные рукава, которые она еще не умела закатывать. Рядом сидела ее мать, листая журнал и прихлебывая колу из банки.
Белла поддала ногой камушек, и он, простучав по гальке, отлетел к выброшенному на берег куску дерева. Мужчина, гуляющий с тявкающей моськой на поводке, бросил на нее сердитый взгляд, как будто она целилась в его собаку.
— Почти попала, — пробормотала она. — Ну, еще один — и обратно, в Дом Веселья.
* * *
На пляже папа обычно помогает ей снять носки и ботинки:
— Хочешь поплескаться, мой звоночек?
Иногда он зовет ее звоночком, потому что она Белла, сокращенно — Белл. Но мама говорит, что Белла звучит красиво, а звоночек — нет. Мама — итальянка и специально выбрала ей благородное итальянское имя.
Джеральд тоже разувается и до колен закатывает штанины. Девочка взвизгивает каждый раз, когда холодные волны лижут ей лодыжки. Под водой ее ноги выглядят чужими, как будто она нашла их вместе с морскими ракушками: ступни бледные и мягкие, на светлой коже солнышко нарисовало яркие волнистые полоски. Выйдя на берег, она идет по камушкам, которые под мокрыми ногами кажутся еще более острыми.
Папа подхватывает ее на руки и поднимает высоко-высоко, к белым чайкам. Он говорит, что птицы плачут по всем морякам и рыбакам, заблудившимся в волнах. Ей непонятно, как можно заблудиться в волнах, ведь в море нет дорог. И карта вовсе не нужна. Можно просто оглянуться вокруг и найти берег. Неожиданно папочка опускает ее вниз, потом подбрасывает вверх: галька, море и небо мелькают, как в калейдоскопе. У нее захватывает дух, и она пронзительно кричит от восторга.
Белла разрешает отцу надеть на нее носочки, потому ей самой трудно натянуть их на мокрые ноги. Папа так их перекручивает, что пятка оказывается сбоку. К тому же он слишком туго затягивает пряжку на ее красных ботинках, немного прищемив ножку. Но она не говорит ему об этом.
Потом они идут выпить шерриада. Дверной проем в кафе занавешен яркими лентами, которые колышутся под легким бризом. Ей очень хочется, чтобы этот день никогда не кончался, чтобы сладкие розовые пузырьки шерриада, скрип гальки, чайки, соленый запах моря и папа были всегда с ней. Пока Белла сидит на волнорезе, он наклоняется поправить ей носочки и заглядывает в ее глаза:
— Ладно, звоночек, побежали. Мама нас заждалась.
* * *
Алессандра все колдовала над прической.
— Очень красиво, — заметил Джеральд. — Как всегда.
Она отмахнулась от него, пошевелив в воздухе длинными, изящными пальцами.
— И зачем мы, женщины, тратим столько времени и денег, прихорашиваясь для вас, мужчин? Вы все равно не замечаете никакой разницы.
Алессандра было повернулась к Белле, но, увидев ее линялые джинсы и конский хвост, вздохнула и направилась на кухню со словами:
— Ладно, развлекайте себя сами и не путайтесь у меня под ногами. Пойду приготовлю что-нибудь на обед. Так, ничего особенного, гостей ведь все равно не будет.
«Ничего особенного» включало в себя: тарталетки со спаржей и швейцарским сыром, террин из уложенного слоями копченого цыпленка со шпинатом и салат.
— Ну, какие новости? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросила Алессандра, когда домашний обед завершился и подошло время для десерта (размятых в подогретом портвейне груш).
Белла сразу представила, как еще невысказанные вопросы «Ты с кем-нибудь встречаешься?» и «Ты хотя бы пытаешься?» тихо ползут к ней по безупречно отглаженной скатерти мимо фарфоровой вазы с тугими бутонами роз. Она сосредоточенно отломила ложкой кусочек груши и с легкостью политика направила разговор в другое русло, сообщив:
— Да вот, собираюсь нанять кого-нибудь — в доме сыро. И стены нужно подштукатурить.
— Это, наверное, дорого, — произнес Джеральд. — Тебе нужны деньги?
— А ты… — начала было Алессандра.
— Спасибо, деньги у меня есть. И Селин, кажется, мной довольна. Наверное, потому, что я привела с собой несколько серьезных клиентов, которых можно быстренько пустить в оборот. Она говорит, что если все пойдет хорошо, то на следующий год можно будет поговорить о партнерстве.
— Просто здорово! Давайте выпьем за это, — предложил отец.
— Хорошо, конечно, что они ценят тебя, но не слишком ли это рискованно? — спросила Алессандра. — А если компания обанкротится? Тебе придется платить по долгам?
Белла отхлебнула вина и сказала, поднимаясь из-за стола:
— Спасибо, мама, за твой оптимизм. Давайте я сделаю кофе.
— Лучше я сама, Белла, дорогая. Кофеварка что-то взбрыкивает в последнее время.
— Как я ее понимаю, — пробормотала Белла себе под нос.
Воскресным утром Джеральд повел Беллу на традиционную прогулку по саду. Они остановились у грядки с овощами и принялись все придирчиво осматривать, обсуждать и измерять, как будто готовились к сельскохозяйственной выставке.
— Пока не очень хорошо растет, конечно. Но я в этом году собираюсь вырастить отменные кабачки. Мама говорит, что из них получается хороший суп.
— Да? А я думала — суп excellente.
— Не забывайся, дочь моя.
Каждый раз, когда она хвалила или указывала на что-нибудь, отец с удивительной ловкостью переступал через узкие грядки, срывал фрукты и овощи и просил ее обязательно попробовать.
Белла вконец расстроилась. Она так ничего и не посадила на своем малюсеньком участке, тогда как папа без труда навел порядок в огромном саду.
— Даже не знаю, может, мне перепланировать свой садик? Чтобы было легче с ним управляться? А то он совсем зарос, — пожаловалась она.
— Здравая мысль, — одобрил отец. — Если хочешь, я приеду взглянуть на него или найду какого-нибудь знающего человека.
— Я, конечно, не разбираюсь в современной моде, — сказала Алессандра, доставая из гардероба кофточку для Беллы, — но вот эта, по-моему, ко всему подойдет.
Белла слишком хорошо знала свою мать, чтобы не догадаться, что именно Алессандра хотела сказать на самом деле: «И она намного лучше, чем твоя ужасная футболка».
— Какая красивая, — Белла прикоснулась щекой к скользящему атласному рукаву, — а тебе не жалко ее отдавать?
— Мы теперь редко выходим. Так что вечерних нарядов у меня больше чем достаточно.
В твоем возрасте я бы каждый вечер бегала на танцы, только и делая, что отбиваясь от поклонников.
Белла приложила к себе шелковый шифоновый топ и посмотрелась в зеркало, залюбовавшись насыщенным, словно спелая вишня, ярко-красным цветом.
— Алый так идет к твоим волосам. Я никогда не понимала, почему молодежь все время носит черное. Забирай все, — Алессандра сняла с вешалки нижнюю часть ансамбля. — Вот, я в него все равно не влезаю. Старость — не радость.
И она похлопала по своим все еще стройным бедрам.
Учти, молодость пролетит очень быстро.
— Дочка, ты ведь такая красивая, а в хорошей одежде была бы вообще неотразима. Просто обидно, что ты так мало обращаешь на себя внимания.
Так ты никогда никого не подцепишь.
Надев топ и юбку, Белла увидела себя в зеркале непривычно элегантной и взрослой. Она прошлась по спальне, чувствуя, как юбка облегает ноги. Пышные рукава выглядели более привлекательно, чем голые руки, призывно сияя своим полупрозрачным шелком.
— На тебе этот наряд смотрится по-настоящему элегантно, — оценила Алессандра. — Он очень подойдет для какого-нибудь особенного события. Например, для ужина.
— Современных женщин больше не приглашают на ужин, — проигнорировала Белла скрытый вопрос. — Пойми, мама, теперь мы сами за все платим.
— Да, конечно. Это я просто так… — усмехнулась Алессандра.
— Знаешь, к этому наряду нужны туфли на высоком каблуке, — добавила она, взглянув на Беллины ноги.
И когда ты только перестанешь от всех прятаться за такой неженственной одеждой.
— Мам, у меня есть туфли на выход, просто глупо было бы надевать их в дорогу.
— Понимаю. Зачем же ехать к нам в нарядной одежде, — она повернулась и вышла из комнаты.
Оставшись одна в родительской спальне, Белла еще раз осмотрела свое отражение. Из зеркала на нее критически взглянула женщина в наряде, который ей совершенно не шел. Как будто маленькая девочка тайком надела мамино платье, туфли, которые ей велики, и боа из перьев. Нет, этим никого не одурачишь. Все сразу поймут, что она лишь притворяется элегантной взрослой женщиной. Не сразу расстегнув молнию, в которой застрял шелк, она сняла юбку и потянулась за джинсами.
— Не забудь свой подарок на новоселье, — напомнил отец, пока она перетаскивала свои сумки на крыльцо. — Есть у тебя место в багажнике?
— Джеральд, дорогой, помоги ей, пожалуйста, — руководила Алессандра.
Белла догадалась, что в этом свертке, даже не разворачивая его. Подарок был завернут в два пакета: в одном явно находился громоздкий абажур, а в другом — подставка для декоративной лампы. Еще не увидев ее, Белла уже знала, что лампа не впишется в ее интерьер. Она была слишком большая и, зная вкус матери, слишком грандиозная. Подставка, скорее всего, была расписана изображениями экзотических птиц или пышными букетами. И, конечно, она была дорогой. На эти деньги можно было бы купить несколько приличных полотенец или хороших, качественных кастрюль.
— Какая прелесть! — воскликнула Белла. — Вот это настоящий подарок.
— Откроешь? — за свертком с видом собственника стояла Алессандра. Без сомнения, лампу выбирала она.
— Нет-нет, она так хорошо упакована. Не разобьется в дороге. Рассмотрю ее как следует дома.
— Хорошо. — Алессандра пригладила выбившуюся прядь и сложила руки на груди. — Не гони, поезжай осторожно.
Чуть наклонившись, она запечатлела на щеке дочери легкий поцелуй.
Как только Белла села в машину, Джеральд вручил ей конверт:
— Кое-какая мелочь для твоего сада. Конечно, не бог весть что, но…
— Да уж, для вишневого саженца пакет маловат, — пошутила Белла.
— Ну, поезжай, поезжай, — наклонился он поцеловать ее на прощанье и шепнул: — Я вложил в конверт чек на подарок, так что ты всегда можешь его сдать или обменять. Ждем приглашения на новоселье. Если ты не застесняешься своих глупых престарелых родителей, мы приедем и поможем все организовать.
— Ну, папа, о чем ты говоришь! Буду безумно рада видеть вас у себя.
Но перед глазами у нее тут же возникла ужасная картина грядущего новоселья.
В гостиной собрались все ее друзья, они разговаривают и смеются, балансируя с тарелками и бокалами в руках среди по-прежнему не разобранных коробок. И тут происходит Прибытие Родителей, сравнимое разве что с въездом Клеопатры в Рим. Все суетятся, родители снимают перчатки, шарфы, спрашивают, где то-то и то-то, говорят, что они все-все забыли, потом выясняется, что не забыли… Отец никак не может успокоиться насчет машины, по-стариковски надоедливо, в десятый раз спрашивает, там ли он припарковался. Алессандра тут же скрывается на кухне, где замечает прикрепленную к доске для заметок фотографию Беллы с Патриком. Но вместо того чтобы спросить, что ее больше всего волнует, начинает восхищаться кухней: как все красиво, как удобно, все под рукой, в маленькой кухне намного легче, не правда ли? И, указывая на портьеры, которые Белла специально сделала подлиннее:
— В новом доме так много дел, подрубишь портьеры попозже, дорогая. О, в спальне дощатый пол? Надо было сказать, мы бы с удовольствием дали денег на ковровое покрытие. Или так теперь модно?
* * *
Помогут все организовать? Нет уж, спасибо.
Выехав за ворота, Белла посигналила на прощанье. В зеркале заднего вида она увидела отца с высоко поднятой рукой, как будто он махал проходящему кораблю с необитаемого острова, и мать, неуверенно покачивавшую ладонью в воздухе.