Первые дни весны принесли с собой оттепель, хотя многим уже стало казаться, что жизнь остановилась и природе не выбраться из расставленной зимой ловушки.

В Бати, через неделю после похорон Клодин, крестили маленького Клода. Сидония очень тяжело переживала смерть девочки, и это стало одной из причин, подвигнувших ее отказаться от кормилицы. Частые кормления младенца отсрочили ее полное выздоровление. Она очень редко покидала свои покои. Жак много времени проводил у супруги, они часами беседовали. Вместе они приняли важное решение: как только Сидония будет в состоянии совершить поездку, они отправятся в Сен-Жюс де Клэ и заберут домой дочерей барона от первого брака. Филиппину эта новость очень обрадовала. Надежда встретиться в скором времени с сестрой Альбрантой, с которой, верная обещанию, она постоянно переписывалась, смягчила ее печаль по умершей сестре.

В замке снова стали устраивать празднества, сначала скромные, потом более шумные. И снова жизнь дочери барона наполнилась смехом и проказами.

Альгонда по-прежнему занимала почетное место в свите Филиппины, в этом отношении ничего не изменилось. В шумной атмосфере праздника молодая женщина искала забытье. Ее преследовало одно-единственное воспоминание: она отпускает руку крошки Клодин на верхней площадке лестницы. Альгонда считала, что это стало причиной несчастья. Она обязана была удержать девочку, помешать ей спуститься по ступенькам. «Ты должна была не ждать, а действовать! Действовать! Действовать! Действовать!» — кричала ей совесть. Если она, Альгонда, не справилась с такой пустяшной и в то же время такой важной ситуацией, где ей взять силы и мудрость, чтобы спасти целый мир? Надеяться на какое-то чудо? Она укоряла себя за то, что не догадалась, не предусмотрела, не почувствовала опасность. Разве не обладала она даром предвидения? Ну почему эта сцена не явилась ей заранее, как многие другие, совсем не важные? Почему? Неужели было нужно, чтобы Клодин умерла из-за нее? Это было так несправедливо, что Альгонда отказывалась в это верить, не могла с этим смириться. Чтобы наказать себя, хотя никто даже не думал упрекать ее в том, что случилось, она сознательно лишила себя удовольствия переноситься мыслями в Сассенаж, чтобы видеть родных и любимых.

«Если я не могу вмешиваться в ход событий, то лучше и вовсе ничего не знать!» — лгала себе Альгонда.

Как только по дорогам снова стало можно ездить, то бишь через неделю после начала оттепели, Эймар де Гроле, барон деВрессье, приехал навестить своего старинного друга Жака. Сочувствие, а также искренняя привязанность к Жаку и Сидонии заставили его задержаться в Бати, чтобы хоть немного отвлечь их от горя. Он стал частым гостем и в гостиной Филиппины. Сеньор де Мелль, который не считал барона серьезным соперником, отнесся к нему с должным уважением. У него был свой тайный расчет: общаясь с бароном, Филиппина станет уделять меньше времени остальным претендентам на свою руку, которые могли бы затмить его. Филиппина всегда была рада встрече с Эймаром де Гроле, которого знала и очень любила с детства. Альгонда со своей стороны полагала, что его присутствие поумерит пыл того, кого она продолжала называть не иначе как «петушок с заднего двора». Она одна знала правду. Филиппина не желала влюбляться ни в кого, потому что хотела только ее, Альгонду. И если бы не постоянные придирки Луи, считавшего, что сестра засиделась в девицах, Филиппина давно бы перестала делать вид, что выбирает себе супруга.

В Сардинии Ангерран, воодушевленный признаниями супруги, решил, что они отправятся в Египет, как только пройдет пора знаменитых средиземноморских штормов. Муния много рассказывала ему о своем отце. Азиза, христианина, в свое время купили на рынке рабов мамелюки. Отцу пришлось принять мусульманство по принуждению, а отнюдь не по собственной воле, и потому он толерантно относился к иноверцам.

Муния была уверена, что отец примет их с распростертыми объятиями. Ни одна из жен не дала ему сына, а потому Азиз всю любовь, которая предназначалась первенцу, обратил на единственную дочь. Когда она была еще девочкой, он показал ей карту и объяснил ее назначение.

Ради тайны отца Муния чуть было не пожертвовала жизнью. Она не уставала благодарить небеса за счастливый случай, который свел ее с единственным достойным человеком, который, как она надеялась, наверняка сможет помочь ей раскрыть тайну карты. Оба с авантюрной жилкой, соединенные силой взаимной любви, Ангерран и Муния проживали свои дни в полнейшем счастье, часто обращая взор к горизонту, который становился все более ясным.

В Сассенаже для Матье тоже настали радостные дни. И постоянное присутствие рядом Фанетты весьма этому способствовало. Сдержанная и в то же время жизнерадостная, она заново научила его смеяться. Отныне он все свободное время проводил с ней, к огромной радости мэтра Жанно и собственного отца. Огорчала эта новая привязанность только Жерсанду и мэтра Жанисса. О браке с дочерью кузнеца пока никто не заговаривал. Но Матье не врал — он всерьез думал об этом. Не сказать, чтобы он окончательно решил остаться в замке и не уходить к разбойникам, принявшим его в свои ряды несколько месяцев назад. Просто эта предполагаемая свадьба обещала ему две выгоды: он получит меч, о котором столько времени мечтал, и накажет Альгонду за то, что столько лет она над ним насмешничала.

Что до принца Джема, то, стоило растаять снегу, он стал посвящать много времени конным прогулкам по самым извилистым тропинкам, приглашая с собой то одного, то другого компаньона. Кто и зачем похитил флакон, до сих пор оставалось загадкой, и он уже устал подозревать своих друзей. Не желая умирать от яда, он старался предоставить им более благородный способ умертвить себя. Но ничего не изменилось. Как и остальные, Хушанг вел себя как обычно. Они вспоминали бесконечные совместные путешествия по Анатолии, кровавые закаты, которыми вместе любовались, стоя на вершине горы, свои беседы в походном лагере у костра, под звездным небом… Как и принц, все его спутники тосковали по Турции и пытались убедить его бежать, отыскать герцога Савойского, от которого они давно не получали известий. Джем отказывался, пребывая в уверенности, что его ждет только другая темница под другим небом, быть может, еще более мрачная. Боевые товарищи принца приходили в ярость от мысли, что он смирился с положением пленника, проникся симпатией к Ги де Бланшфору и надеется на помощь короля Франции, который, к сожалению, еще слишком юн. Однако, несмотря ни на что, никто из них не желал его покидать.

Возможно ли, что безрадостность положения и отсутствие перспектив превратило кого-то из его товарищей во врага?

Этот вопрос все время крутился у Джема в голове. Он ворочался в постели и никак не мог уснуть, не говоря уже о том, чтобы удовлетворить плотские желания Альмейды. На рассвете, грустный и подозрительный, он начинал придираться к окружающим из-за любой мелочи, а потом вскакивал в седло и уносился прочь. В эти часы уединения, исхудавший и мрачный, он часто обращал взор к владениям сеньора де Сассенажа, который не торопился нанести ему визит.

* * *

Вскоре после полудня двенадцатого мая 1484 года солнце залило ярким светом долину реки Изер, расположенную ниже Рошешинара. День выдался очень теплым. Сидя на толстом ковре, которым укрыли плиточный поляна открытой террасе замка, Джем допивал свой чай. Барашим

Альмань и Ги де Бланшфор только что попрощались и покинули его — пришла пора полуденной мессы. Джем остался со своими компаньонами. Слуга склонился над ним, чтобы наполнить опустевшую чашку. Он поднес ее к губам и сделал глоток. Напиток показался ему чуть более горьким, чем раньше. Он посмотрел на Хушанга и пришел к выводу, что выглядит он более мрачным, чем обычно. Джем поставил чашку на ковер между колен — слишком быстро, чтобы этот жест не привлек ничьего внимания. Он ожидал ощутить первые признаки отравления. Однако ничего не произошло. Только сердце, взбудораженное подозрением, чаще билось в груди. Ошибся ли он? Некоторые яды начинают проявлять себя только через много часов после попадания в кровь…

— Тебе нехорошо? — спросил Хушанг, от которого не укрылся маневр с чашкой.

У Джема сдали нервы. Он не доставит своему убийце удовольствия наблюдать свою агонию! Если смерть не желает забрать его, пораженного ударом вражеской сабли, он сумеет ее заставить.

Джем вскочил на ноги, в спешке опрокинув свой чай.

На террасе моментально установилась тишина. Все смотрели на него. Но принц продолжал неотрывно смотреть на Хушанга, который казался поразительно спокойным.

— Идем со мной, — приказал ему Джем.

Привыкшие к тому, что их повелитель и друг улаживает все спорные моменты, не посвящая в них лишние уши, его сотрапезники продолжили беседу. Хушанг же последовал за ним. Они достаточно хорошо знали друг друга, чтобы он понял — случилось что-то значимое. До самой конюшни они не обмолвились и словом. Одновременно вскочив на коней, они, подгоняя их ударами пяток, на турецкий манер, помчались по единственной усеянной камнями тропинке, спускавшейся в долину. Прогулка продолжалась добрый час. Джем саля выбирал дорогу, стараясь в последний раз как можно полнее насладиться сильным и пьянящим удовольствием от скачки, злотому направлял лошадь на ранее не исследованные тропинки.

Наконец они выехали на полянку красиво освещенную проникающими сквозь молодую листву буков лучами солнца. Джем решил, что это — идеальное место, чтобы умереть. Он спрыгнул с лошади и ударил ее по крупу, отгоняя в сторону. Хушанг последовал его примеру. Усталые лошади подошли к журчащему меж камней роднику. Мужчины замерли друг напротив друга. Их разделяло всего несколько шагов. Джем вынул из-за полотняного пояса саблю.

— Сразимся, Хушанг! Ты и я, без свидетелей!

Хушанг кивнул. Сколько раз в прошлом они сходились в схватке с единственной целью помериться силами с достойным противником, ради чистого удовольствия ощутить запал битвы!

Оба поудобнее перехватили рукояти, заново привыкая к весу сабли, и бросились друг на друга. Клинки встретились с таким лязгом, что лошади с ржанием поспешили отойти подальше в лес, а птицы моментально разлетелись кто куда.

Преимуществом Хушанга была сила, Джем же отличался большей ловкостью. Обоим были прекрасно известны слабые места противника, и обычно они извлекали пользу из этого знания, не допуская серьезных ранений. Их бои по сути являлись игрой, мужественной и кровавой, но она только укрепляла дружбу. Однако в этот раз Хушанг буквально с первых ударов понял, что правила переменились. Удивленный жестокостью, с которой Джем наносил удары, он поспешил принять оборонительную позицию.

Внезапно Джем отстранился, и Хушанг интуитивно присел. Клинок просвистел над его тюрбаном, срезав клочок материи. Хушанга пробил холодный пот. Если бы не это рефлекторное движение, сабля принца перерезала бы ему горло. Мог ли Джем предугадать его реакцию? Никогда раньше он не наносил подобного удара. Встревоженный необъяснимой яростью противника, Хушанг счел нужным отстраниться. Джем предоставил ему такую возможность. Нанося новый удар, он открыл брешь в своей защите. Хушанг присел и взмахнул саблей на уровне ног противника, заставляя его подпрыгнуть и уйти в кувырок. Через мгновение принц уже вскочил с земли, чтобы наброситься на него снова и перехватить инициативу. Но на этот раз Хушанг был к этому готов. Он упредил атаку, схватив своей железной рукой принца за предплечье, и приподнял его, чтобы заставить пальцы разжаться. Он был на голову выше принца и намного сильнее. Перекрещенные между собой сабли повторили движение их рук. Джем прекрасно знал этот прием. Множество раз ему доводилось видеть, как Хушанг применял его, перед тем как нанести смертельный удар. Как бы ни извивался противник, как бы ни пытался отбиваться ногами и руками, и даже хватался за нож, колосс был непоколебим.

Джем только крепче сжал пальцами рукоять сабли. Он не сдастся! Пусть хрустят кости! Пришло время умереть достойно!

Хушанг понял, что принц не признает себя побежденным. После непродолжительной внутренней борьбы он заставил себя отбросить руку Джема назад. Хрустнуло выбитое из сустава плечо. От резкой боли пальцы принца разжались, но с губ не сорвалось ни звука. Сабля упала на землю. Хушанг опустил свою и отступил.

Джем посмотрел на него с нескрываемой яростью.

— Не унижай меня пощадой!

Хушанг поместил свое оружие обратно за пояс.

— Если ты ищешь смерти, Джем, то ты выбрал не того человека.

Джем побагровел от ярости.

— Неужели ты стал таким трусом, что предпочитаешь яд сабле?

Было очевидно, что эти слова глубоко оскорбили Хушанга. Однако выглядел он скорее грустным, чем рассерженным. Решительным шагом он подошел к Джему, который стоял, слегка согнувшись и держась за больное плечо, и не сводил с него глаз. Не оставив принцу времени сказать еще одну глупость, Хушанг ударил его кулаком в челюсть и поймал моментально обмякшее тело в свои объятия.

Когда Джем открыл глаза, то обнаружил, что сидит, прислонившись спиной к дереву, рядом с источником. Плечо оказалось вправленным, а рука покоилась на перевязи, которую Хушанг смастерил из собственного тюрбана. Сам Хушанг только что обтер лицо принца смоченным в холодной воде куском ткани, чтобы привести его в чувство, после чего присел на плоский камень прямо перед ним.

— Теперь объясни мне, что происходит, — сердито потребовал он, скрещивая руки на могучей груди.

Джем потер здоровой рукой челюсть. Никто бы, взглянув на него, не поверил, что лучше он себя никогда еще не чувствовал. Огромное, бесконечное облегчение…

— Эликсир, который тогда дала мне колдунья… Его похитили.

Хушанг нахмурился, покачал своей большой круглой головой. Когда же цепочка умозаключений привела его к тем выводам, которые в свое время сделал Джем, губы его искривила горькая усмешка.

— Прости меня! Я не должен был сомневаться в тебе!

В ответ Хушанг только пожал плечами. Он давно научился смирять свою гордыню ради того, чтобы верно служить принцу. Если принять во внимание обстоятельства, подозрительность его господина была вполне оправданна.

— Удостоверившись в невиновности Альмейды, я поручил ей всюду искать этот флакон.

— Она могла его не узнать.

— А ты когда-нибудь видел подобный?

Хушанг отрицательно помотал головой. Некоторое время он молча размышлял. Джем закрыл глаза. Рука и челюсть болели, однако он принимал эту боль с радостью. Хушанг не предал его! Верный Хушанг с ним рядом, какая бы опасность ему ни угрожала!

— Муния не умерла.

Джем вздрогнул, открыл глаза и с ошарашенным видом уставился на своего компаньона.

— Я был у подножия сторожевой башни в то утро, когда пошел снег. Ты знаешь, я люблю ходить по-большому на свежем воздухе, вот я и устроился под окнами этого пса де Монтуазона…

Джем усмехнулся.

— В общем, я услышал, как Гуго де Люирье сказал ему, что заплатил какому-то наемнику, чтобы тот охранял ее на корабле.

— Почему ты раньше мне не сказал?

— А что бы изменилось, скажи? Правда в том, что египтянка обвела госпитальеров вокруг пальца так же ловко, как и тебя. Гуго де Люирье хотел жениться на ней, чтобы получить средство воздействия на ее отца и, через его посредство, на султана Кейт-бея. Отцу Мунии пришлось бы выдать де Люирье твоих сыновей, которых тот намеревался дорого продать Баязиду.

Хушанг улыбнулся.

— Но Муния убежала с Родоса с тем самым рыцарем, которому Гуго де Люирье заплатил за ее охрану, и все планы этих грязных псов провалились.

Сердце Джема сжалось. Рано или поздно, он знал это, сыновей его, как и его самого, ждет насильственная смерть. По правде говоря, в благородство Мунии он верил не больше, чем в порядочность Гуго де Люирье или того же Филибера де Монтуазона.

— Почему ты сейчас вспомнил о ней?

— Помнишь тот день, когда Хуссейн-бей приехал в Поэ-Лаваль? Я думал, что ты в своей спальне, и пошел туда, чтобы тебя потихоньку предупредить. Муния как раз выходила из комнаты. Увидев меня, она вздрогнула всем телом и поспешила спросить, не видел ли я тебя. Ее заметный испуг тогда удивил меня. Позже я решил, что это было как-то связано с ее предательством. Теперь же мне пришло в голову, что она могла что-то прятать под своими покрывалами.

Сердце Джема забилось быстрее.

— Зачем ей похищать у меня флакон, когда она не знает его ценности?

— Ты иногда разговариваешь во сне, ты это знаешь.

— Но я ни разу не звал ее в свою постель.

— Кто-то из твоих жен мог в разговоре упомянуть об этом и забыть. Муния наверняка искала способ тебе навредить. А потому прекрасно все запомнила. Готов спорить, она увезла твой эликсир с собой, чтобы защититься от твоих янычар!

— Если так, он потерян навсегда, — со вздохом сказал Джем.

Хушанг потер висок.

— Ты можешь вернуться в замок без меня?

— Если ты опасаешься за меня, то зря, я смогу за себя постоять! Что ты придумал?

— Я хочу завершить начатое.

— Как?

— Разве я — не лучший из твоих воинов? — усмехнулся Хушанг.

— Даже если ты и доберешься до какого-нибудь средиземноморского порта, тебе не позволят сесть на корабль! У тебя слишком смуглое лицо!

— Все покупается, Джем, брат мой! Даже свобода. Я отыщу Мунию и привезу тебе эликсир колдуньи, клянусь тебе в этом! Пока я не вернусь, не подвергай себя лишний раз опасности и расскажи обо всем остальным нашим.

Принц кивнул. Они встали и крепко обнялись. Потом Джем отстранился, снял с пальцев все свои кольца и вложил в руку Хушанга.

— Моя печать откроет тебе многие двери. Остальные продай при первой же возможности.

Хушанг спрятал кольца в пояс. Они обменялись долгим взглядом, вложив в него всю братскую любовь, которую питали друг к другу с детства. Потом Хушанг отвернулся и направился к лошадям, привязанным к молодому буку.

— Да защитит тебя Аллах! — благословил его Джем.

Хушанг вскочил на коня, как обычно, неоседланного.

— Еще до лета я увижусь с твоими родными — пообещал ему Хушанг.

Он натянул поводья и галопом понесся на юг.

Итак, жребий брошен.

Джем вернулся к источнику и присел на прежнее место.

Он решил провести здесь еще несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Пора было возвращаться в Рошешинар. Ги де Бланшфор ни словом не обмолвился о судьбе Мунии. Что ж, он соврет о Хушанге. Полученную травму он объяснит тем, что пытался спасти своего компаньона, соскользнувшего в пропасть, которых в этих местах немало, но все усилия оказались тщетны.

Джем остро ощутил усталость. То, что Хушанг остался ему верен, его утешило, но отъезд стал новым поводом для грусти. Скольких еще друзей он потеряет до того, как умрет? Он прислонился спиной к стволу дуба. Взгляд его скользнул по гуще дубравы прямо перед ним. И вдруг между деревьями что-то блеснуло и померкло. Потом снова и снова… Джем прищурился, чтобы получше рассмотреть силуэт в зарослях кустарника, на который то и дело сквозь листву падали лучи света. Притаившись в тени листвы, за ним наблюдал всадник. Как давно он здесь? Джем не слышал, как он подъехал. Он потянулся, потом неторопливо поднялся и направился к своему скакуну. Невзирая на боль, он сорвал перевязь с руки и вскочил в седло, настороженно прислушиваясь. До него донесся шорох веток. Незнакомец спешил убраться восвояси.

По лицу Джема скользнула зловещая улыбка. Придется догнать шпиона и покончить с ним ударом сабли. Он ударил лошадь в бока и бросился в погоню. Пригибаясь к седлу, чтобы защитить голову от соприкосновения с низко растущими ветвями деревьев, принц углубился в лес. Было очевидно, что неизвестный хорошо знал местность, поскольку ему удалось довольно-таки быстро оторваться от Джема. Когда же впереди показалась проезжая дорога, беглец пустил своего коня в галоп. Джем уцепился здоровой рукой за уздечку и стал подгонять свою лошадь. Он был куда более уверенным всадником, а потому скоро нагнал противника. Их разделяло мизерное расстояние, когда всадник вдруг обернулся, чтобы оценить обстановку, и Джем увидел его испуганное лицо.

Принц тотчас же натянул уздечку, заставив своего скакуна остановиться прямо посреди дороги. Никогда в жизни он не видел подобной красоты. Незнакомка еще раз оглянулась и исчезла за поворотом дороги, оставив за собой облако серой пыли.

Джем долго стоял на месте, словно пораженный ударом молнии. Лоб его и спина были мокрыми от пота, плечо болело. Наконец он повернул коня. Все проблемы, волновавшие его до этого момента, казались ему теперь ничтожными. Сердце его пронзила стрела любви.