Филиппина запрокинула голову, чтобы лучше рассмотреть строгий силуэт замка Рошешинар, возвышавшегося на скале. До него оставалось несколько туазов по извилистой каменистой тропинке, по которой ее осмотрительная лошадка двигалась шагом. В сопровождении брата и его друзей она чувствовала себя пленницей. Что-то несомненно произошло. Она не знала, что именно, но после их возвращения из Сен-Жюс де Клэ в замке Бати установилась странная атмосфера. Филиппине хотелось думать, что причиной тому чудесное исцеление Альгонды, однако удивительная связь, существовавшая между нею, Альгондой и маленькой Элорой, словно бы мешала ей рассказать кому-нибудь о том голубом свете. «Нет, — думала Филиппина, — дело в чем-то другом!»

Очнувшись, Альгонда почувствовала себя лучше, и все же пока не могла покинуть постель. Стоило ей поставить ноги на пол, как начинала кружиться голова и она теряла сознание. Знахарка заявила, что ей нужно полежать еще какое-то время, чтобы окончательно поправиться. Элора отказалась брать грудь кормилицы, поэтому было решено оставить ее с матерью. Филиппина тоже хотела побыть с ними, но отец потребовал, чтобы она выехала на прогулку, а вдогонку резким тоном, какого она прежде никогда от него не слышала, настоятельно порекомендовал как можно скорее подыскать себе супруга.

Сегодня утром, едва она окончила завтракать, Луи, старший из братьев, заявил, что они вместе едут в Рошешинар навестить принца Джема. Филиппина видела его хитрости насквозь: он желал выдать ее за Филибера де Монтуазона, с которым, несомненно, заключил какую-то грязную сделку. Однако если Луи полагает, что ему удастся ее принудить к этому браку, он заблуждается. Теперь, когда Альгонда оказалась вне опасности, Филиппина была решительно настроена держаться как можно дальше от этого негодяя.

Она прищурилась. Солнечный свет бил в глаза.

— Мы почти на месте, сестричка! — медоточивым голосом проговорил Луи, поравнявшись с ней.

Она улыбнулась ему так же лицемерно, едва сдерживаясь, чтобы не влепить пощечину. Отец прав, ей нужно поторопиться. Луи терпеть ее не может, она была в этом уверена. Он, который без конца залазил под юбку к служанкам и укладывал их под себя, не обращая внимания, хочет того женщина или нет, не мог понять ее привязанности к Альгонде. С Филибером де Монтуазоном они одного поля ягоды… Что же мог пообещать ему шевалье в обмен на этот брак? Филиппине не хотелось даже думать об этом, тем более что они уже въехали в ворота замка и миновали караульное помещение. Она почувствовала, что сердце забилось быстрее. Ее решение, сама ее жизнь зависит теперь от Джема. Она уже осознала, какого рода чувство питает к нему со дня той бешеной лесной погони. Пока Альгонда была при смерти, у девушки не было времени думать о себе, но теперь чувства нахлынули на нее с новой силой. Ей предстоит в считанные мгновения открыть принцу их природу, если она хочет избежать его сабли.

Преодолев последний отрезок резко уходящей вверх тропинки, они спешились возле конюшни. Опираясь на руку брата, Филиппина поднялась по ступеням крутой лестницы, ведущей к жилым помещениям.

Джем переставил пешку на другую клетку шахматной доски. Ги де Бланшфор тяжело вздохнул и сказал:

— Решительно, друг мой, это уже похоже на насмешку!

— О чем вы? — отозвался удивленный Джем, возвращаясь мыслями в реальность.

— Вы наверняка решили дать мне выиграть, иначе предпочли бы сделать другой ход! Смотрите!

И он легко снял с доски ферзя Джема. Принц закусил губу. Со времени своего возвращения из замка Бати и невзирая на то, что юный Луи де Сассенаж ежедневно приезжал навестить его, Джем пребывал в печальном расположении духа. Ему так и не удалось увидеться с юной незнакомкой, занимавшей главное место в его мыслях.

— Прошу простить меня, мой друг! Я задумался.

Ги де Бланшфор посмотрел на него с сочувствием.

— Я догадываюсь, как вам не достает Хушанга, Зизим, но я полагал, что дружба с Сассенажами немного развеет вашу тоску!

— Разве кто-то заменит нам того, кого любило наше сердце?

Ги де Бланшфор оставил этот вопрос без ответа. Дверь маленькой гостиной, в которой они сидели за шахматным столом, освещенным мягким светом витражного окна, открылась, и Джем, подняв глаза, увидел одного из госпитальеров и юного Луи.

За это время Джем успел составить себе представление о характере этого хвастливого молодого сеньора, который, по его мнению, не слишком трепетно относился к своей сестре, Елене, пленившей Филибера де Монтуазона. Однако, как Джем и обещал великому приору Оверни, он согласился по мере сил поспособствовать этому браку. Незнакомка из леса спутала его планы, а потому Джем решил, что если уж речь не идет о соблазнении сестры, то можно хотя бы расположить к себе брата, с тем чтобы в будущем тот помог ему увидеться с королем Франции.

Опустив на мгновение голову, он вернул на шахматную доску слона противника, которого недавно отобрал. Ги де Бланшфор прав: они оба слишком гордые, чтобы согласиться играть с противником, который «поддается». Джем пообещал себе, что, когда они вернутся к прерванной партии, он будет внимательнее.

— Добро пожаловать, Луи! Мадемуазель Елена! Рад нашей встрече! — воскликнул Ги де Бланшфор в тот момент, когда Джем последовал примеру своего тюремщика и встал.

Удивление его было столь велико, что он чуть не перевернул стол. В длинном голубом бархатном плаще, подбитом мехом, и белом шелковом платье с вышитым серебряной нитью поясом чуть ниже талии дама его грез стояла перед ним, прекрасная, как само совершенство, и смотрела так ласково, что от этого взгляда все в его душе перевернулось. Однако обмен взглядами длился доли секунды — Луи, направившийся к принцу, чтобы его обнять, заслонил собой сестру.

— Как вы сегодня себя чувствуете, принц Джем? — спросил Луи, прижимая принца к груди так, словно они были знакомы сто лет.

Джем усилием воли взял себя в руки. Никто не должен заметить! Никто! И пускай от волнения он едва может дышать. Пускай правда оказалась ужасной: Елена де Сассенаж, чью руку Луи пообещал Филиберу де Монтуазону, — та, в которую он влюблен! Джем мягко отстранился от юноши.

— Разве я могу чувствовать себя плохо, если каждый день вы, мой друг, радуете меня своим посещением?

— Я ценю вашу дружбу, Зизим! Разрешите представить мою сестру, Филиппину-Елену, я вам о ней рассказывал, — добавил Луи, поворачиваясь к девушке, которая в это время передавала Ги де Бланшфору приветствие их отца, барона Жака.

Сердце неистово забилось в груди Филиппины, однако она постаралась улыбнуться самой своей очаровательной улыбкой. Поймет ли он то, что она хочет ему сказать, ведь изъясняться ей придется лишь намеками…

— Очень рада наконец познакомиться с вами, принц! Слава о вашем поступке докатилась до стен Бати! Я думаю, то, как вы поступили с затравленным зверем, заслуживает глубочайшего уважения!

Луи засмеялся.

— Разве не говорил я вам, что она — само очарование?

— И это — святая правда! — отозвался Джем, прикладывая руку к сердцу и кланяясь Филиппине на восточный манер.

Он успел поймать ее быстрый взгляд. И добавил любезно:

— Я не считаю, что сделал нечто, заслуживающее похвал. В некоторых случаях я предпочел бы, чтобы удача оказалась на стороне дичи, а не охотника.

— Согласна с вами, принц! Что до меня, то я лучше упущу косулю, чем видеть, как ее связывают! Могу ли я попросить вас об услуге? Не убивайте ту, которая первой попадется вам на ближайшей охоте! Она сумеет сберечь наш секрет.

— Вечно вы, женщины, требуете от нас исполнения своих глупых прихотей! Не слушайте ее, принц, или в наших лесах скоро проходу не будет от косуль! — насмешливо заметил Луи, и его спутники засмеялись.

Джем взмахнул рукой, призывая их к молчанию, и сказал с улыбкой:

— Увы, я не смогу пощадить косулю, мадемуазель, но если мне повстречается лань, обещаю, я опущу лук и не стану стрелять.

У Филиппины отлегло от сердца. Джем понял ее, сомнений быть не могло. Она бы от души порадовалась этому обстоятельству, если бы в этот момент не послышался знакомый громкий раскатистый голос. В сводчатом дверном проеме показался Филибер де Монтуазон и поспешил обратиться к ним с церемонным приветствием.

Почти все присутствующие вслед за Ги де Бланшфором повернулись к вошедшему. Филиппина осталась стоять на прежнем месте. Джем, воспользовавшись тем, что на них никто не обращает внимания, посмотрел на нее с нежностью и подошел так близко, что их плечи соприкоснулись. Филиппине показалось, что еще мгновение — и она лишится чувств от счастья. Неужели он любит ее так же страстно, как и она его? Пока Луи и Филибер де Монтуазон обменивались приветствиями, окруженные каждый своими товарищами, он прошептал:

— Ответьте мне одним словом: хотите ли вы его себе в мужья?

— Нет! — выдохнула она. — Ни за что!

— Если он станет вас принуждать, я его убью, — пообещал он, отстранился и легкими шагами приблизился к гостям.

Филиппина закрыла глаза, чтобы удержать в себе это ощущение неожиданного, нечаянного счастья, но быстро вспомнила, что должна любой ценой сохранить его в тайне, приняла свой обычный надменный вид и подошла к брату.

* * *

Отрешенный взгляд Жанны де Коммье скользил по предметам мебели в ее спальне.

— Мне очень жаль, сестра Альбранта, но я не могу вспомнить!

— Сделайте еще усилие! Соберитесь!

Жанна повернула к ней усталое, изможденное лицо. Усталость эта не покидала ее с того самого момента, как здесь, на этой вот кровати, к ней вернулось сознание. С тех пор лицо мужчины постоянно стояло у нее перед глазами, а в ушах звучало имя — Жак. В остальном — полное отсутствие каких бы то ни было воспоминаний, эмоций и чувств, кроме одного — глубочайшей любви, порождавшей ужасную тоску, которая не отпускала ее ни днем ни ночью. Ей так его недоставало…

— Помогите мне! Расскажите!

Сестре Альбранте пришлось собрать волю в кулак, чтобы не уступить этой просьбе. Она отрицательно покачала головой.

— Я не могу, Жанна. Утраченные воспоминания должны сами вернуться к вам. Если я вмешаюсь, этого никогда не случится.

— Скажите мне, как это случилось…

— Вам это уже известно. Я уже трижды вам рассказывала.

Жанна сложила ладони в молитвенном жесте.

— Еще один только раз! Пожалуйста, сестра Альбранта! Мне это поможет, я знаю!

И монахиня сдалась.

— Это произошло в лесу недалеко от аббатства. На вас напали разбойники.

— Жак был со мной?

— Нет. Вы ехали навестить меня.

— Почему?

Сестра Альбранта встала. Она устала от вопросов, на которые не могла ответить. Нужно подождать еще немного. Пока применение эликсира из синего флакона не оказало желаемого эффекта. Нужно подождать…

— На сегодня достаточно. Вам нужно отдохнуть.

— Слишком много лет я отдыхала, — со вздохом сказала Жанна и пожала плечами.

Монахиня застыла от удивления. Только вчера к Жанне вернулось чувство времени.

— Сколько же, по-вашему?

В глазах несчастной блеснул огонек и тут же погас. Она помолчала. И снова посмотрела на сестру Альбранту.

— Не знаю. Но я уверена, что это так. Может, все дело в том, что утром я увидела себя в зеркале. Раньше у меня на лбу не было этих морщин…

Внезапно она задрожала, глаза в ужасе расширились.

— Он умер? Жак умер? Скажите, сестра! Поэтому вы ничего не хотите мне рассказывать?

Альбранта присела перед кроватью и сжала холеные пальчики Жанны в своих ладонях.

— Нет. Жак жив и здоров. О нем не волнуйтесь.

Лицо Жанны просияло. И снова это воспоминание…

Одно-единственное.

— Прошло столько лет, а мне кажется, что это было вчера… Я помню все до мельчайших деталей, сестра! Даже запах жимолости…

Она закрыла глаза, опьяненная все тем же повторяющимся, счастливым воспоминанием.

— Он поднимает меня над землей… На ветках старого дуба — молодые зеленые листья. Сквозь них пробиваются лучи солнца. Его глаза сияют. Он смеется. И начинает кружиться на месте. Все вокруг начинает кружиться. Быстро, еще быстрее! Солнце танцует. Мы хохочем. А потом он останавливается. У меня кружится голова. Он еще крепче прижимает меня к себе…

Жанна запрокинула голову.

— А потом целует меня. Простите, сестра, но я так люблю, когда он меня целует! Люблю, люблю, люблю!

Альбранта выпустила ее руки, и Жанна, сияя от удовольствия, упала спиной на постель, раскинув их в стороны. Этот миг счастья из прошлого стал бальзамом для ее истерзанной души, наградой за многие годы заточения. Но возвратится ли память в той мере, чтобы позволить Жанне вернуться к нормальной жизни? Она принимала эликсир уже четыре дня, но по-настоящему ничего не изменилось. Она не помнила недавней встречи с супругом и не могла сказать, что именно всколыхнуло в ней воспоминания. Очнувшись от принудительного сна, Жанна захотела увидеться с аббатисой, а когда та явилась к ее изголовью, спросила, когда сможет вернуться в замок к отцу, чтобы подготовиться к свадьбе с Жаком де Сассенажем. Можно предположить, что, заметив в окно башни свою дочь, она увидела себя в том же возрасте и вспомнила чувства, которые тогда испытывала. Аббатиса сочла нужным заверить ее, что она уже вышла за барона. А здесь она находится на излечении. Целый день Жанна ни о чем больше не просила и не спрашивала. Не пыталась встать с кровати, принимала лекарства. Каждый раз сестра Альбранта, входя в комнату, слышала, как она тихонько напевает. Через день, однако, она застала Жанну сидящей на постели — испуганную, бледную, растерянную.

— Что с вами, Жанна? — спросила она, подбежав к кровати.

Жанна расплакалась, как ребенок.

— Мне приснилась ведьма, очень страшная. Она вышла из леса, приставила свой скрюченный палец к моему лбу и с усмешкой сказала, что я никогда больше не найду свою дорогу. Я целую ночь ее искала — напрасно! Я не узнала свой замок, слуг, родителей. Жак куда-то пропал. Все было мне незнакомо. Это ужасно, сестра! Думаю, кто-то похитил мою память.

Собрав все силы, Альбранта постаралась ее успокоить, и ей это удалось. Ведьма ей просто привиделась. И все же Альбранта понимала, что Жанне предстоит вспомнить целую жизнь. И вспомнить самой, без подсказок. Единственное, что внушало надежду, — Жанна снова взялась за иглу и, брезгливо поморщившись при виде своих недавних работ, принялась вышивать новый рисунок с таким мастерством, что сомнений быть не могло: часть ее умений и опыта к ней все-таки вернулась.

«Нужно время», — повторяла про себя сестра Альбранта. Она встала и размяла затекшие колени. Словно юная девушка, Жанна прижала руки к груди, будучи не в силах расстаться с воспоминанием о невинных объятиях, в котором сосредоточилась отныне вся ее жизнь.

Альбранта собралась уходить, когда Жанна вдруг села на кровати и проговорила с беспокойством:

— Много лет! Я здесь много лет! Но ведь он до сих пор меня любит, правда?

Альбранта замерла в нескольких шагах от кровати.

— Конечно, он вас любит, — ответила она уверенно.

— Так почему же он не приходит?

— Пока еще слишком рано. Не нужно торопить события.

Дальше случилось то, чего сестра Альбранта не ожидала: Жанна соскочила с кровати, вцепилась руками ей в предплечья и умоляющими глазами заглянула ей в глаза.

— Прошу вас, сестра! Мне нужно его увидеть! Я уверена, что, когда он снова меня обнимет, я все вспомню! Да, да, так и будет!

Хватка у нее оказалась такой сильной, что Альбранта ощутила, как в ее кожу через ткань платья вонзаются коротко остриженные ногти.

— Не думаю, что это поможет.

Во взгляде Жанны отразилось такое отчаяние, что уверенность сестры Альбранты пошатнулась. А верила ли она сама в то, что сказала? Она вдруг смягчилась.

— Подождите еще неделю, Жанна! А потом, я обещаю, что бы ни случилось, я попрошу его приехать!