Альгонда проснулась с ощущением тяжести в низу живота и затуманенным сознанием. Потянувшись, она задела рукой что-то нежное и теплое. Сердце быстрее забилось в груди. Она повернула голову. Неужели это все-таки был не сон? Рядом, в белом свете утра, проникавшего в комнату через щель в ставнях, спала Филиппина. Прядь волос упала на высокий лоб, губы приоткрылись… Альгонда ощутила новый прилив желания. Закрыв глаза, она попыталась вспомнить, что предшествовало моменту, когда они с Филиппиной оказались вместе в кровати, но в памяти, похоже, не сохранилось ничего, кроме звука дыхания Марты там, в голубятне. Неужели, вернувшись после ночной эскапады, она забыла запереть дверь своей комнаты? Или Филиппина поджидала ее возвращения? У Альгонды никак не получалось отделить сон от реальности. Единственное, о чем она помнила, это наслаждение, которое они подарили друг другу, опьяненные — одна — радостью открытия ранее неизвестного источника удовольствия, другая — тем, что ушла боль, терзавшая ее тело. Альгонда отвернулась и бесшумно соскочила с кровати. Она уже стояла на полу, когда тонкие пальцы попытались сжать ее руку.

— Не уходи… — пробормотала Филиппина.

Альгонда пренебрегла просьбой и деликатно оттолкнула ручку своей госпожи. Пальцы Филиппины замерли на белой простыне. Она пребывала в полусне, а потому не стала настаивать. Огонь в камине погас, и по комнате распространился едкий запах дыма. В спальне стало очень холодно, но Альгонду это не смутило. Обнаженная, она прошла в свою уборную, отодвинула заслонку над маленьким отверстием в выступе стены и только потом вспомнила, что использовала всю воду, когда убирала за собой ночью. Выход был только один — отправиться в покои Филиппины. Дверь между их комнатами по-прежнему была заперта на два оборота, и ключ торчал в замке — доказательство того, что юная госпожа пришла к ней в спальню по общему коридору. При мысли об этом Альгонда испытала недовольство. Сетовала она и на себя за то, что поддалась искушению. Не забудется ли удовольствие, которое дарил ей Матье, если она и впредь будет делить ложе с Филиппиной? Альгонда не хотела этого, не хотела предавать эту часть любимого, которая осталась в ней. Она вздохнула. Слишком поздно жалеть о том, что случилось…

Она вошла в комнату своей госпожи, мимоходом отдергивая занавеси на окнах, чтобы впустить резкий утренний свет. В комнате, отведенной специально для купания, стоял большой чан с водой, а рядом с ним — несколько ведер. Не раздумывая, Альгонда, черпая воду горстями, стала обмывать свое тело. Холодная вода взбодрила ее. Если даже Филиппина застанет ее за этим занятием, не страшно. Сегодня утром мадемуазель де Сассенаж подождет. Почувствовав себя лучше, Альгонда обтерла тело полотенцем и надела чистую рубашку Филиппины. Только после этого она занялась привычными утренними делами. В камине, под котелком, скоро пожирая мелкие поленца, запылал яркий огонь. Альгонда вылила в котелок оставшуюся воду, бросила горсть листьев мяты и, оставив воду греться, вернулась к себе в комнату, чтобы одеться.

Филиппина уже проснулась и сидела на кровати, опершись о деревянное изголовье. Руки девушка скрестила на груди с торчащими сосками, брови ее были нахмурены, губы обиженно надуты.

— Почему ты от меня ушла? Что такого срочного тебе надо было сделать? Твоя главная забота — ухаживать за мной! А я замерзла как ледышка! — сердито начала выговаривать Филиппина.

Альгонда по-прежнему молча подошла к очагу, присела, уложила горкой несколько маленьких поленьев и принялась раздувать угли в надежде вернуть их к жизни. Она дула, пока не показались первые слабенькие язычки пламени. Филиппина же не желала успокаиваться:

— Ну вот, из-за тебя я простужусь!

— А я — из-за тебя, можешь мне поверить. Укройся получше! — бросила Альгонда через плечо.

Лицо Филиппины покраснело от гнева.

— Как ты смеешь говорить со мной таким тоном? Забыла, что ты — моя служанка?

Альгонда со вздохом воткнула в угли несколько тонких лучинок, которые тут же с треском вспыхнули, и встала. Прищурившись, она остановилась у изножья кровати и посмотрела возмущенной Филиппине прямо в глаза.

— Вот уже шесть месяцев, как ты делаешь все, чтобы меня погубить. Дело сделано: я сама себя не узнаю. И не вздумай меня в этом упрекать. Ты имеешь то, что заслуживаешь, — меня.

Не сказала бы, что ты так уж стараешься мне угодить, — пробормотала по-прежнему недовольным тоном ее юная госпожа.

Но во взгляде ее уже не было злости, лицо утратило высокомерное выражение. Филиппина словно дожидалась, чтобы кто-то поставил ее на место.

Ты самая капризная, самая тираничная, самая невыносимая из дам, на которых ты заставляешь меня быть похожей, Елена, но, на мое несчастье, ты — и самая красивая, самая чувственная, самая…

— Замерзшая! Иди ко мне! — перебила ее Филиппина и с умоляющей улыбкой протянула к Альгонде руки.

Альгонда только покачала головой. Отныне разве не должна она полностью подчиниться воле своей госпожи?

«Так будет, пока она не повстречает принца Джема», утешила себя она. Потом он займет ее место, научит Филиппину новым играм, откроет ей другие источники плотских удовольствий…

— Иди же! И сними сейчас же мою сорочку, не помню, чтобы я тебе ее дарила!

Альгонда подчинилась, обошла кровать и легла под одеяло. Холодные ноги мадемуазель де Сассенаж тут же прижались к ее ногам.

— Ты и вправду вся дрожишь, глупышка! На улице выпал снег. Разве ты не слышала, что зимой тот, кто не умеет защищать себя от холода, умирает? Повернись-ка, я разотру тебе лопатки!

Филиппина подчинилась без споров, открыв взору Альгонды изгибы своей алебастрово-белой спины. Та накрыла ее простыней до самой макушки (ночной чепец с Филиппины, как и с самой Альгонды, слетел во время их постельной схватки), села на постели, не забыв набросить на плечи одеяло, и стала с силой растирать своей госпоже спину.

— Ай! Ай-я-яй! Я не просила тереть так сильно! Ты сдираешь с меня кожу!

— Перестань ныть и терпи, а то буду тереть еще сильнее!

— Ты должна меня слушаться! Хватит! — приказала Филиппина.

Альгонда и на этот раз не подчинилась, даже наоборот — оседлала чресла своей госпожи. Как Филиппина ни вырывалась, как ни пыталась достать до безобразницы руками — все напрасно.

— Думаешь, легко будет сбросить меня, когда ты сама научила меня сидеть в седле? — со смехом спросила у нее Альгонда.

— Я прикажу тебя высечь, я посажу тебя на кол, я брошу тебя в костер! — задыхаясь, продолжала выкрикивать угрозы Филиппина. Спина у нее теперь горела огнем.

Наконец Альгонда пересела обратно на кровать. Филиппина, извиваясь как уж, сбросила с себя стеснявшую движения простыню и, растрепанная, мечущая громы и молнии, уставилась на Альгонду.

— Ведьма! Я вся горю! Я задыхаюсь!

— Разве не этого ты хотела, моя госпожа? — насмешливо спросила у нее Альгонда, садясь по-турецки.

Филиппина бросилась на нее.

— Нет! Нет! Нет! — повторяла она до тех пор, пока не столкнула Альгонду с кровати на ковер, чтобы накрыть ее тело своим телом.

Взгляды их встретились. В нескольких шагах в камине разгорался огонь.

— Я хочу тебя. Будь я проклята, Альгонда, но я хочу тебя! — повторила Филиппина, ища губами губы Альгонды.

Та отвела голову.

— Вода для вашего утреннего туалета кипит.

— И я тоже!

— Она загасит огонь!

— Ты тоже!

— У вас на все вопросы готов ответ?

— Перестанешь ты когда-нибудь мне перечить?

Альгонда обняла свою юную госпожу за талию.

— Я никогда не буду принадлежать тебе, Елена!

— Ты уже принадлежишь мне!

Их перепалка утонула в поцелуе.

Альгонда легонько провела пальцами по животу Филиппины и тут же ощутила, как пробуждается желание в собственном лоне. Слишком долго! Слишком долго ее тело жило без ласки, чтобы не ответить на этот призыв! Она уже была готова отдаться порыву страсти, когда Филиппина вдруг выпрямилась и уселась на ковер, раздвинув бедра и глядя на Альгонду широко раскрытыми глазами.

— Твой живот! Там что-то шевельнулось, я почувствовала! И вот снова! — Девушка, задыхаясь от внезапного удивления, указала пальцем на то место на животе своей служанки, на котором только что появился и исчез маленький бугорок.

Альгонда освободилась от черного яйца, а потому у нее больше не было причин скрывать правду. Она сказала со вздохом:

— Вот что бывает с теми, кто гуляет далеко от дома!

Филиппина посмотрела на нее с недоумением.

— Матье… — пояснила Альгонда.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да. Разве ты ничего про это не слышала?

Филиппина закусила губу.

— По-правде говоря, сегодня ночью я кое-что узнала, но про остальное…

Она осторожно провела ладонью по животу Альгонды.

— Это больно?

— Нет, даже приятно.

— Ты давно знаешь?

— Трудно сказать. Когда у меня перестала идти кровь, я заподозрила неладное. Но не все беременности заканчиваются рождением ребенка. Я решила подождать, что будет.

Филиппина побледнела. Она вдруг осознала всю сложность и двусмысленность ситуации. Рука ее, которая продолжала гладить животик Альгонды, задрожала.

— Тебе нужно найти мужа. Быстро!

— И кого же ты предложишь мне в мужья? Конюха или баронского сына? — игриво поинтересовалась Альгонда, которая намеревалась извлечь выгоду из этого, казалось бы, безвыходного положения, в которое ее поставила госпожа.

Филиппина встала и подошла к камину. Было очевидно, что новость притушила пламя ее страсти. Ей стало холодно. Схватив кочергу, она стала переворачивать угли, в то же время пытаясь совладать со своим волнением.

— У этого ребенка будет только один отец — тот, кто его зачал, Елена, — нарочито небрежным тоном сказала Альгонда, вставая и присаживаясь на край кровати.

— Он тебя больше не любит, разве ты забыла?

— Время сделает свое дело. Он вернется ко мне.

— НЕТ! — взвилась Филиппина, живо оборачиваясь. Лицо ее исказила гримаса ужаса.

Пальцы Филиппины впились в деревянную рукоятку кочерги, а ее раскаленный кончик она, словно оружие, направила на Альгонду. Та нахмурила брови. Как далеко готова зайти Филиппина, чтобы оставить ее при себе? Нужно было это выяснить.

— Ты можешь заклеймить меня, только это ничего не изменит. Я принадлежу ему, я никогда это от тебя не скрывала, — бесстрашно заявила она.

Скрипнули зубы. На долю секунды в прекрасных чертах Филиппины вырисовалось уродство Мелюзины. В жилах юной наследницы рода де Сассенажей проснулась капля крови ее прапрабабки, однако Альгонду это не испугало. Подчиняясь демону внутри себя, Филиппина, словно сумасшедшая, накинулась на нее. Альгонда даже не шевельнулась. Юная дочь барона повалила ее на спину. Обжигающе горячее железо, готовое пронзить ее живот, остановилось меньше чем в дюйме от пупка, так что Альгонда ощутила исходящее от него тепло. Однако она не дала страху возобладать над собой. Воспоминания о том, что случилось там, в голубятне, помогли ей в этом. Она не умела управлять своей способностью становиться невидимой. Как сможет она оправдаться перед Филиппиной, если это произойдет сейчас? Она раскинула руки и закрыла глаза. Что должно случиться, случится…

Ее поведение Филиппина истолковала как безразличие. Ее бешенство превратилось в неумолимую жестокость.

— Зачем мне клеймить тебя? Лучше я вставлю этот прут туда, где побывал Матье, и дело разом решится!

— Тогда я точно умру. Не думаю, что этого ты добиваешься.

— Ты выйдешь за того, кого выберу я. Он будет подчиняться мне, как и ты, и разрешит наслаждаться тобой, сколько мне захочется. И ты подчинишься! Или вы вместе с ребенком умрете! — холодно изрекла Филиппина.

Теперь между ними не осталось никаких неясностей. Матье рядом с Альгондой места не было. Ни раньше, ни теперь. Презина оказалась права: и Филиппина, и Марта — обе хотели, чтобы он сгинул. Если бы Матье вздумал последовать за Альгондой, они бы нашли способ от него избавиться. Конечно, там, в Сассенаже, с Матье тоже могло случиться несчастье, и Альгонде пришлось смириться с мыслью, что их расставание спасло ее любимому жизнь. И все же она не собиралась отказываться от него, и еще меньше — потворствовать эгоистическим желаниям своей госпожи. Альгонда открыла глаза и посмотрела на Филиппину.

— Я не выйду ни за дворянина, ни за конюха, — твердо и уверенно сказала она.

Филиппина чуть опустила раскаленный конец кочерги, и он соприкоснулся с кожей. Мужественно превозмогая боль, Альгонда сжала зубы, чтобы не закричать. Запах паленой кожи… Дочь барона несколько секунд упивалась ощущением власти, которую ей давало положение госпожи, потом подняла кочергу. В душе ее происходила борьба: с одной стороны, она была готова спокойно смотреть, как Альгонда страдает от боли, лишь бы только девушка всегда оставалась в полном ее распоряжении, а с другой — Филиппина старалась прогнать от себя воспоминания о той дуэли в аббатстве, когда двое претендентов на ее сердце чуть не убили друг друга. Сегодня, как и тогда, в Сен-Жюс де Клэ, побеждало ощущение собственной виновности. Она пыталась об этом не думать. Разве можно это сравнивать? Альгонда родилась, чтобы повиноваться.

— Я вправе решать — жить тебе или умереть! — выкрикнула она, словно желала сама себя в том уверить.

Но маска бессердечной непреклонности уже трещала по швам. Филиппина устыдилась своей жестокости. Альгонда почувствовала перемену. У Филиппины не хватит решительности осуществить свои угрозы. Пришло время действовать.

— А еще ты вправе любить меня за то, кто я есть и какая я есть, Елена! Никто не пытается тебе в этом помешать, если не считать твоей глупой гордыни. Тот случай в аббатстве разве не послужил тебе уроком? Разве ты до сих пор не поняла, что можно по своей воле умереть за кого-то? Пронзи меня раскаленным прутом, прикажи насадить на кол, как того проклятого ястреба, и смотри, как я буду умирать, если тебе так хочется, но добьешься только одного — потеряешь меня!

— И ты готова умереть? — Губы Филиппины изогнулись в насмешливой улыбке.

— Смерть станет для меня освобождением. Разве ты знаешь, в какой муке я живу ночи и дни? Что я разрываюсь между любовью к нему и к тебе? Разрываюсь между желанием вернуться к нему и остаться рядом с тобой, как верная собака, с которой ты привыкла играть? Если завтра ты охладеешь ко мне, Елена де Сассенаж, что со мной будет? Мне останется только оплакивать мои чувства к тебе и терпеть ненависть остальных служанок, которые не упустят случая отыграться на мне за все те привилегии, которыми я сейчас пользуюсь. Ты получаешь удовольствие, издеваясь надо мной, как это нередко бывает с людьми твоего ранга, но не жди, что я при этом стану целовать тебе ноги!

Их взгляды скрестились. И вдруг кочерга отлетела в сторону. Ударившись о стену, она соскользнула на сундук Альгонды, а оттуда с глухим стуком упала на пол. Филиппина обняла Альгонду и разрыдалась.

— Я не хотела! Не хотела сделать тебе больно! Я не понимаю, что со мной, почему я так жестоко обошлась с тобой! — пробормотала она, всхлипывая.

Альгонда замерла. Сейчас или никогда! Она должна заставить дочь барона прислушиваться к своим советам. Должна уже потому, что из них двоих оказалась более сильной. Филиппина должна повиноваться ей. От этого зависит будущее.

— Знаешь ли ты, почему Матье бежал? Раны и то, что из-за них случилось, здесь ни при чем. Он ушел, потому что твой отец уложил меня к себе в постель, совсем как ты сегодня, и я не оттолкнула его, хотя все это было мне отвратительно!

Филиппина села на постели — осунувшаяся, заплаканная.

— Мой отец сделал это?

— Ты думала, он лучше других? Он взял то, что ему принадлежит. Воспользовался своим правом сеньора. Ты бы обрадовалась, если бы мужчина, которого ты не любишь, принудил тебя к близости? Разумеется, нет! Ты бы стала кричать, что тебя изнасиловали, и обидчик поплатился бы жизнью за твою поруганную честь! Матье ушел, чтобы не дать волю своему гневу, иначе он рано или поздно нарушил бы закон и отомстил за меня. Он оставил меня, чтобы избежать соблазна убить своего господина. Наше главное различие, Елена, состоит в том, что я родилась в низшем сословии. Мои горести никого не волнуют. Я — ничто. Ничто! Тварь бессловесная, обреченная пресмыкаться перед тобой и исполнять все твои капризы! Такова жизнь. Мне надо бы ненавидеть тебя. Я же тебя люблю. Но никто не заставит меня отказаться от Матье и чувств, которые я к нему испытываю.

Во взгляде Альгонды было столько решимости и благородства, что Филиппина почувствовала презрение к себе самой. Она посмотрела на красную отметину на животе у Альгонды, и щеки ее стали такими же пунцовыми, как ожог. Она понурила голову, обуреваемая раскаянием.

— Я не знала об этом! Ты права, отец повел себя недостойно перед лицом Господа! Ты не заслужила того, что он и я с тобой сделали!

Альгонда взяла ее за руку. Пальцы у Филиппины были ледяные, несмотря на то, что только что держали нагретую кочергу. Она поднесла их к своим губам.

— Забудем об этом, согласна? Изменить все равно ничего нельзя. Но если когда-нибудь ты усомнишься во мне, вспомни, что тебе предрекла Мелюзина. В самых страшных испытаниях я одна буду тебе верна. Клянусь, Елена, что так и будет! Я всем сердцем клянусь быть верной тебе!

Филиппина кивнула.

— Ты простишь меня?

— А ты — меня?

— За что же мне тебя прощать?

— Я не стану выходить замуж и оставлю моего ребенка, невзирая на осуждение и сплетни, потому что мне хочется верить — однажды, когда ты уже не будешь во мне нуждаться, Матье раскроет для меня свои объятия. Если ты сможешь оставить мне эту надежду, я буду принадлежать тебе душой и телом, так, как ты того захочешь.

Филиппина легла на кровать с ней рядом, не сводя глаз с ожога, по которому снова прошла еле заметная глазу волна.

— Никто не посмеет плохо говорить о тебе и об этом ребенке, Альгонда! А если кто-то попробует, то будет отвечать передо мной!

— Я не прошу о такой милости, моя госпожа! Я прошу, чтобы ты позволила нам, мне и Матье, жить, как мы всегда жили — как маленькие люди, на которых никто не обращает внимания.

— Если ты так хочешь, обещаю, что так и будет, Альгонда! Гореть мне в адском пламени, если нарушу обещание!

Альгонда повернулась и обняла ее. Их лбы соприкоснулись, потом — губы. Сначала нежно, потом — так, что захватило дыхание.