— Нет, я сказала «НЕТ»! — с возмущением воскликнула Альгонда, отталкивая руки Матье, коснувшиеся было ее талии.

— Один-единственный поцелуй! Разве я много прошу? — настаивал сын хлебодара, округлив сердечком сочные губы.

— Перестань, иначе хороший удар коленом быстро погасит пламя твоей страсти! — пригрозила девушка.

Она не шутила. Матье отстранился, опасаясь получить удар в промежность. С самого детства, стоило им встретиться, как тут же начиналась словесная баталия. Поэтому он прекрасно знал, на что способна его ненаглядная. Решив зайти с другой стороны, он уселся по-турецки на соломе у ног коровы, которая даже замычала от возмущения. Альгонда же устроилась на низенькой скамеечке.

— Неудачное время ты выбрала для дойки, — насмешливо сказал он. — Собирается гроза, и твое молоко наверняка скиснет.

— Тоже мне провидец…

— Спроси у кого хочешь! Готов поспорить, это Марта тебя отправила за молоком!

Альгонда пожала плечами. Она терпеть не могла горничную, которую, приезжая в замок, всегда привозила с собой ее милость. Впрочем, Марта отвечала ей тем же и не упускала случая устроить девушке что-нибудь гадкое. Марта присвоила себе права компаньонки, и госпожа Сидония, равно как и барон Жак, один из влиятельнейших сеньоров Дофинэ, похоже, с этим смирились. Хуже того: что бы ни сделала и ни сказала горничная, госпожа Сидония всегда находила ей оправдание. Жерсанда, мать Альгонды и управительница поместья, в конце концов к этому привыкла. Альгонда же расстраивалась при виде такой несправедливости и с удовольствием придушила бы эту негодяйку, которая была сколь уродлива, столь же и злонравна.

— А может, нам обручиться? — голос Матье ворвался в горькие размышления девушки. Смысл его слов сразил ее наповал.

Пальцы Альгонды, из-под которых за секунду до этого в горшок били тугие струи молока, замерли на вымени. Она обернулась. Юноша лежал на боку, подперев голову рукой, и, покусывая соломинку, лукаво смотрел на нее. Похоже, он был в восторге от того, что ему удалось отвлечь девушку от ее занятия.

— Обручиться? С тобой-то? — с сомнением спросила Альгонда, пряча за насмешливой улыбкой свое волнение.

Сердце ее сжалось при мысли, что этому не суждено случиться…

— А почему бы и нет? Нам обоим по пятнадцать. Я для тебя прекрасная партия, да и собой недурен…

— «И скромник, каких мало» — ты забыл добавить, — отозвалась девушка, снова принимаясь за дойку.

Если она не поторопится, Марта непременно сделает так, что ее накажут за то, что она не принесла молоко вовремя. Альгонде не хотелось доставлять той такое удовольствие. Разумеется, Жак де Сассенаж полностью полагался на свою управительницу в том, что касалось хозяйства, и не обращал внимания на наветы Марты, однако каждый раз, когда господа приезжали в замок, девушка старалась держать ухо востро. Она догадывалась, что госпожу Сидонию связывает с горничной какая-то тайна.

— Язык ведь у тебя не отсохнет, если признаешься? Я же прав!

Альгонда вздрогнула. Матье решил сделать еще одну попытку.

— В чем я должна признаться? — спросила девушка.

— Да в том, что я тебе нравлюсь, в чем же еще!

— Вот что мне правда понравится, так это увидеть тебя снова у отцовской печи! Ты разве не слышишь, что он тебя зовет?

Альгонда хотела побыстрее закончить этот разговор. К тому же она сочла, что надоенного молока вполне хватит Марте, вознамерившейся протереть им лицо госпожи Сидонии. Она отодвинула скамеечку и накрыла горшок крышкой. Видя, что она собирается уходить, Матье выплюнул изжеванную соломинку, распрямил свои длинные ноги и неторопливо встал. Его браки были усеяны соломинками.

— А ты не боишься, что я обижусь и влюблюсь в кого-нибудь другого? — с угрозой в голосе спросил он, отряхивая свою филейную часть.

— Вот я тогда обрадуюсь!

Держа горшок в одной руке, свободной Альгонда перекинула каштанового цвета косу из-за спины на грудь, где под блузкой вырисовывались очаровательные округлости. Фигурка у нее была точеная, и поясок передника только подчеркивал тоненькую талию. От ее нежного лица с лукавыми серо-зелеными глазами и красиво очерченным ртом и вовсе было очей не отвести. Альгонда, бесспорно, была самой красивой из живших в поместье девушек.

Наделенный от природы веселым нравом, Матье терпеть не мог видеть ее огорченной. Обняв корову за шею, он устремил взгляд своих изумрудных глаз в ничего не выражающие глаза животного.

— Хоть ты скажи ей, Белянка!

Глядя на него, Альгонда не могла не улыбнуться. Ну как можно рядом с таким лоботрясом оставаться серьезной? Если бы только ей не надо было никуда спешить… Если бы только…

— Желаю вам жить долго и счастливо! — сказала она и направилась к выходу.

Но не тут-то было — Матье в три прыжка нагнал ее у двери. Сзади послышалось мычание Белянки.

— Хоть кто-то огорчается, когда я ухожу…

— Она не огорчается, она радуется.

Понимая, что сегодня явно не его день, Матье не стал настаивать. Со злости он пнул камешек, лежавший тут же, у порога, и тот, отскочив от стены, вылетел во двор.

Рука об руку молодые люди вышли во внутренний двор замка и пошли вдоль конюшен, где конюхи как раз обтирали лошадей соломенными жгутами. Скакунам, похоже, их забота была не по душе — многие били копытами, мотали головами, громко фыркали.

Матье поднял голову. Недавно звонили к полуденной службе. Небо было низким и мрачным, жара — удушающей. Приближалась гроза. Судя по всему, она обещала быть жестокой. В нескольких шагах от них из-под ритмично ударяющего о наковальню кузнечного молота вылетали снопы искр. Обычно кузнец, которого звали Жанно, увидев их вместе, отпускал какую-нибудь шуточку. Сегодня же он так был занят работой, что не заметил их. То ли из-за надвигающейся грозы, то ли из-за присутствия в замке госпожи Сидонии и барона Жака в этот первый день августа 1483 года от Рождества Христова в Сассенаже ощущалось непривычное напряжение. Матье не хотелось поддаваться общему настроению.

— Ты правда видела Мелюзину? — спросил он, когда они с Альгондой подошли к входу в донжон, через который можно было попасть в старинный, сурового вида замок, возведенный на вершине холма. К северу от него текла река Изер, к востоку располагались деревня и Фюрон с его водопадами и «ванной».

— Ты сам знаешь, — отозвалась Альгонда, понизив голос.

— Нет, не знаю. Я под горой не был.

— Никто, кроме меня, там не был. Прошу тебя, Матье, больше никогда не напоминай мне о том случае.

— Как прикажете, принцесса, — и он отвесил почтительный поклон, — но только в этот вечер! — добавил юноша и с хохотом убежал прочь.

Не зная, сердиться ей или огорчаться, Альгонда проводила его взглядом до угла импозантной постройки. Матье, конечно же, спешил в пекарню, которая, как и кузница, конюшни, часовня и помещения для слуг, располагалась у одной из окружавших двор стен. «Каждый день один и тот же вопрос, каждый день — один и тот же ответ», — подумала девушка. Но она просто не могла сказать ему ничего другого…

Через сводчатую дверь она вошла в донжон. В этих краях уже давно было спокойно, поэтому стражники мирно играли в кости в фехтовальном зале. Большинство из них уже достигли преклонного возраста, Альгонда, можно сказать, выросла у них на глазах. Барон Жак не счел нужным обновлять ряды своей стражи, рассудив, что и этих вояк достаточно, чтобы обеспечить безопасность замка и его окрестностей. В случае необходимости он всегда мог положиться на свою личную охрану — отряд из тридцати молодцев под предводительством сира Дюма, вот уже десять лет верой и правой служившего ему. Этот отряд всегда сопровождал его в поездках.

Добросердечную и предупредительную Альгонду, равно как и ее мать, все в замке любили. Девушка по-дружески улыбнулась стражникам, которые, услышав ее шаги, оторвались от игры. Заросший бородой по самые уши, которые были у него забавно оттопырены, Дюма сидел тут же.

— Что это мэтр Жанис выдумал? — удивленно спросил он, глядя на горшок в ее руках.

— Того, кто это выдумал, лучше не сердить, — отозвалась Альгонда, игриво сморщив носик.

Узнай шеф-повар, какое применение молоку придумала Марта, кровь тотчас бы взыграла у него в жилах…

— Отправить тебя за парным молоком в такой час и в такую погоду…

— Это не он, а Марта, — сказала Альгонда, поднимая очи к небу.

Дюма сплюнул на плиточный пол.

— Подлюга…

— Подлюга, каких мало, — проворчал один из стражников. — Простите, негоже перед вами браниться, сударыня Альгонда…

— Помять бы ее хорошенько ночью в кровати, может, и подобрела бы, да только где же найти смельчака для такого дела? — насмешливо подхватил другой, подбрасывая на ладони кости и никак не решаясь бросить их на коврик.

— Перед малышкой попридержи язык! — толкнув его локтем, бросил Дюма.

Сквернослов усмехнулся:

— Малышка-то уже выросла… Вот Матье, тот давно это заметил. Глаз с нее не сводит…

Он бросил кости, и все, кто был за столом, стали следить за их движением. Два очка… Неудачливый игрок выругался. Ответом ему был громовой хохот товарищей.

— Лучше бы тебе поторопиться, — посоветовал начальник охраны девушке.

Она кивнула и, оставив их обсуждать последний ход, прошла в главное здание квадратной формы, по бокам которого высились четыре башни, и каждая из них соединялась с донжоном узким коридором.

Миновав вход в погреб, находившийся в подвальном помещении, Альгонда направилась вверх по лестнице. На втором этаже она пробежала мимо кухни, где царствовал мэтр Жанис, и мимо двери зала для приемов, напротив которого находилась дверь в комнату, которую они делили с матерью. Помещения третьего этажа были предоставлены в распоряжение госпожи Сидонии и ее служанки. У ее милости была собственная спальня с уборной, оснащенной специальным стулом с емкостью для сбора нечистот, которую ежедневно вычищали. Кроме того, в спальне имелось два чулана: один служил гардеробной, а в другом стояла кровать Марты. К покоям ее милости примыкала просторная, богато отделанная комната.

Перед дверью в эту комнату Альгонда остановилась и постучала. В дверном проеме моментально появилась Марта. Казалось, она поджидала девушку.

Горничная госпожи Сидонии была не по-женски высокой и грузной, с узловатыми пальцами, заканчивающимися длинными ногтями, больше похожими на когти. Лоб у нее был широкий, выпуклый, с сильно выступающими надбровными дугами. Ее густые топорщившиеся брови образовывали темные полукружия над глубоко посаженными глазами, крючковатый узкий нос выделялся на костистом лице с неровной сухой кожей, на которое сейчас от настенного факела падала танцующая тень. Словом, казалось, будто Марта явилась в этот мир прямиком из преисподней.

— Чего тебе? — резко спросила она.

— Принесла молоко, как вы просили, — ответила Альгонда, одновременно испытывая отвращение и желание ответить грубостью на грубость.

Горничная вышла в коридор, закрыла за собой дверь и повернулась спиной к лестнице так, что теперь никто не смог бы увидеть, что происходит на лестничной площадке.

— Надеюсь, оно свежее? — ворчливо спросила она, вырывая из рук Альгонды горшок.

— Только что надоенное, — заставила себя ответить девушка.

«Подлюга!» — мысленно выругалась она, глядя, как горничная поднимает крышку и принюхивается.

— Ты что, издеваешься надо мной? Оно кислое! — вскричала Марта и швырнула в нее горшок.

Альгонда вскрикнула от удивления и ярости. Молоко заструилось у нее по щекам, стекая на грудь.

— Злюка! Ты знала наперед, что из-за грозы оно скиснет! — вскричала возмущенная несправедливостью обвинения Альгонда.

Девушка подалась вперед, чтобы вцепиться в обидчицу, но Марта захохотала и с проворством, какого от нее было трудно ожидать, увернулась.

Руки Альгонды схватили пустоту. Слишком поздно… Потеряв равновесие, она скатилась с трех ступенек и больно ударилась рукой об угол стены.

— Можешь пожаловаться своей мамочке! — насмешливо бросила горничная, подходя ближе. — Я имею над Сидонией такую власть, какая вам и не снилась…

И, оставив девушку со слезами ненависти на глазах потирать ушибленное плечо, она повернулась к ней спиной и ушла. Перед тем как скрыться в покоях своей госпожи, Марта носком башмака пнула горшок, и тот скатился к ногам Альгонды вместе с приказанием вытереть пролитое молоко.

Девушка услышала, как за Мартой закрылась дверь. В свете настенного факела, который она чудом не задела при падении, Альгонда увидела капельки крови на своем рукаве — похоже, она содрала кожу о выступающий из стенной кладки камень. От косы, щеки и одежды исходил неприятный запах скисшего молока.

Ей понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться. Но как только она решила спуститься в свою комнату, чтобы обмыться и переодеться, этажом ниже послышался голос барона — он сообщил Жерсанде, что можно подавать обед.

Испугавшись, что барон будет насмехаться из-за ее ужасного вида, а то и накажет за неуклюжесть, девушка быстро сняла башмаки, подобрала горшок, поднялась на площадку третьего этажа и вытерла паркет своей юбкой. Потом взбежала вверх по лестнице, одно крыло которой вело к помещению донжона, долгое время стоявшему заколоченным, а другое — к выходу на плоскую крышу замка. И как раз вовремя: барон поднялся на третий этаж. Зная, что вскоре появятся слуги с подносами, уставленными разными блюдами, Альгонда предпочла подождать.

Она прошла под аркой из резного камня, фронтон которой был украшен изображением женщины-змеи, и без страха прислонилась спиной к запечатанной двери, за которой находилась проклятая комната. Мелюзина, некогда жившая в ней, на нее не рассердится…

Альгонда нервно рассмеялась. Можно сказать, что фея снова выручила ее из беды…

Две недели назад Матье поделился с ней новостью: в «ванне» Фюрона, там, где река уходит под скалу, заметили огромную форель. Юноша дрожал от нетерпения, так ему хотелось ее поймать. Когда Альгонда сделала все, что ей в тот день было поручено, они вместе отправились к реке. Привычным с детства движением молодые люди закинули свои удочки. Однако очень скоро девушка поняла, что вся эта затея с рыбалкой для Матье — всего лишь предлог уединиться с ней и в очередной раз признаться ей в любви. Она тоже его любила. Любила всей душой и всем сердцем и больше всего на свете хотела одного — стать его женой. Однако Альгонда терпеть не могла, когда ее пытались надуть. Она рассердилась, когда юноша наконец признался, что форель из его рассказа — простая плотвичка размером не больше той, что болталась у нее на крючке. Альгонда решила вернуться. От места на берегу Фюрона, где они находились, до замка было не меньше получаса ходу. Местные жители издавна обходили его стороной — по легенде, это были владения феи Мелюзины, и сердить ее было опасно.

Юноша, оскорбленный в своих лучших чувствах, сделал вид, что остается рыбачить. Альгонда же стала карабкаться вверх по крутому склону скалы, у подножия которой располагался естественный водоем. Воды реки с шумом вливались в него и «исчезали» под огромной каменной глыбой. Один неверный шаг — и девушка сорвалась с обрыва прямо в водоем и, подхваченная течением, через мгновение исчезла. Все это произошло на глазах у отчаявшегося увидеть ее живой Матье. Альгонда тоже успела попрощаться с жизнью, задыхаясь в темных водах реки, как вдруг почувствовала, что ее обнимают чьи-то руки. Вынырнула она, будучи в полубессознательном состоянии, в подземной пещере. Холодное и липкое тело, к которому она прижималась, принадлежало женщине с русалочьим хвостом — Мелюзине.

Не в силах смириться с утратой любимой, Матье, проливая слезы, метался по берегу. Несколько долгих минут прошло, прежде чем случилось чудо: Альгонда вынырнула, да так стремительно, будто кто-то выбросил ее из глубин на поверхность. Юноша бросился в воду и вынес ее на берег, окостеневшую от холода, но живую. Мгновение спустя Альгонда прижалась к нему, утверждая, что спасением своим обязана фее, но об этом никому нельзя рассказывать.

Вечером то же самое девушка сказала и своей матери. Альгонда с радостью поделилась бы с ней своими ощущениями, рассказала бы, как неприятно было чувствовать прикосновения нечеловеческого существа, поведала бы, о чем они говорили, но Жерсанда, в отличие от Матье, не стала расспрашивать дочь. Управительница замка барона де Сассенажа лишь покачала головой и заговорила о другом.

Только на следующий день Альгонда вспомнила о том, что дала фее клятву. И с этого самого дня ее жизнь резко изменилась.

И хотя при мысли об этом сердце девушки разрывалось, она понимала, что придется смириться с неизбежным: отныне она была предназначена не Матье, а другому.