— Вы звали меня, ваша милость, — сказала Жерсанда.

И у Сидонии, и у барона Жака, который сидел за столом с письменным прибором, вид был весьма серьезный. Однако Жерсанда была из тех, кто привык встречать неприятности лицом к лицу.

— Хочу сообщить вам о своем скором отъезде, славная моя Жерсанда. Я буду отсутствовать самое большее дней десять и вернусь с Филиппиной. Сможете подготовить для нее комнату? Думаю, принимая во внимание небольшие размеры замка, это будет непросто. Девочка провела несколько лет в монастыре, поэтому в доме обязательно должно быть место, где она могла бы уединиться.

Барон не слишком уверенным жестом скрепил сложенное письмо печатью, и от густого запаха растопленного воска у Жерсанды защекотало в носу. Глядя хозяйке в глаза, но с должным смирением, управительница спросила:

— Вы хотите, чтобы я освободила свою комнату?

— Не говорите глупости. — Сидония передернула плечами. — Вы живете там вместе с дочкой, и переселять вас было бы более хлопотно, я уверена, вы придумаете, как поступить. Не так ли, Жак?

Сидония повернулась к барону. Тот кивнул, но вид у него был удрученный.

— Я не смогу в дороге обойтись без Марты, поэтому поручаю вашей Альгонде исполнять обязанности горничной барона в мое отсутствие, — сказала Сидония, вновь оборачиваясь к Жерсанде.

— Значит, вы на нее не сердитесь?

— Отчего бы?

— Из-за ее нескромного поведения…

Сидония в ответ только отмахнулась.

— Меня вполне устроит, если она станет держать язык за зубами, — успокоила она управительницу, а потом добавила, подводя итог разговору: — Прикажите подать закуску, я пообедаю сейчас и уеду, как только багаж погрузят в карету. Барон, в отличие от меня, сядет за стол в обычное время.

— Я предупрежу мэтра Жаниса, конюха и сира Дюма. Через час вы сможете выехать в сопровождении подобающего эскорта, — заверила хозяйку Жерсанда, сделав легкий реверанс. И, перед тем как выйти, добавила искренне: — Уверена, что ваша Филиппина будет здесь счастлива. Желаю вам приятной поездки, госпожа Сидония.

Хозяйка поблагодарила ее улыбкой, и управительница с легким сердцем покинула комнату. Госпожа Сидония снова дала понять, что доверяет ей. Даже такой интриганке, как Марта, не удастся изгнать ее, Жерсанду, из господского дома!

Последний раз Альгонда плакала девять лет назад. В тот вечер, как обычно, отец вернулся домой после работы через несколько часов после сигнала к тушению огней пьяный. Безумным взглядом он окинул комнату, и Альгонде стало страшно. Он весь промок, потому что на улице с утра не переставая лил дождь, и от него воняло навозной жижей, словно он вывалялся в яме со свиньями, соседствовавшей с их хижиной. Жерсанда молча налила ему супу. Не успел отец проглотить пару ложек, как его вырвало прямо в миску. Когда он скрючился от боли, Жерсанда подбежала, чтобы помочь. Он с силой оттолкнул ее, а потом встал, держа в руке нож. Перепуганная Альгонда сжалась в комок в своем углу, закрыв уши руками, зажмурив глаза. Когда она их открыла, то увидела, что отец склонился над лежащей на полу матерью. Жерсанда умоляла его:

— Только не на глазах у малышки…

Но он ничего не слышал. Он бил ее кулаками, пинал ногами, а потом, схватив за волосы, отволок на матрас и лег на нее сверху. Альгонда сидела не шевелясь за сундуком, пока не раздался его храп и мать, лицо которой распухло от ударов, пришла к ней. Наутро отец ничего не помнил. Он ушел с рассветом. Жизнь потекла по привычному руслу. Альгонда целое утро вспоминала события прошлого вечера, и наконец гнев затопил ее детскую душу. Она направилась к соседнему дому, где отец мастерил деревянный остов крыши. Она хотела сказать, что не может так больше жить и хочет, чтобы он снова стал прежним, добрым и ласковым папой. Отца она увидела с земли. Стоя, на балке, он пил из своей фляжки. Пил вино. Как всегда. Кулачки Альгонды в гневе сжались. Как бы ей хотелось, чтобы он упал мертвым к ее ногам, прямо сейчас! Буквально в ту же секунду неизвестно откуда появился ястреб и стал кружить над домом, а потом спикировал на отца. Тот потерял равновесие. Фляжка выпала у него из рук. Она упала на землю раньше него, обрызгав девочку своим содержимым. К дочери уже бежала Жерсанда, но их соседка поспешила увести ее, малиновку, подальше, чтобы она не видела лица своего отца с пустыми глазами, на котором снова играла улыбка.

У Альгонды появилась уверенность, что смерть избавила отца от власти обитавшего в нем демона. Если смотреть правде в глаза, последние несколько месяцев он постоянно искал ссоры, везде и со всеми. Это коснулось сначала соседей, а вскоре он перессорился со всей деревней. Если бы Жерсанда не была, как мать и бабушка до нее, управительницей в замке Сассенаж, никто бы даже не пришел на его похороны. А так все знавшие отца пришли отдать ему последний долг, что заставило Альгонду усомниться в том, что он был настолько плох, как ей казалось. Отец, которого она ненавидела, когда он поднимал руку на ее мать, не был ли он в глубине души все тем же добрым папочкой, некогда обожаемым и мастерившим для нее замечательные игрушки? Будучи слишком маленькой, чтобы понимать такие сложные вещи, девочка пребывала в сомнениях несколько недель, пока однажды не услышала звонкий смех матери. В первый раз она увидела Жерсанду в таком настроении. С тех пор они с каждым годом все больше доверяли друг другу, а в Альгонде проснулись присущие ей от природы веселость и проказливость.

Сейчас, когда сердце затопила тоска, Альгонда чувствовала себя совершенно беззащитной. Мысль о том, что придется уйти из замка, оставить эту комнату, в которой они с матерью жили с того дня, как она овдовела, приводила ее в отчаяние. Ей было горько, поскольку она ощущала себя виноватой в обрушившемся на мать несчастье, и в этом сравнивала себя с отцом. Как же теперь она сожалела о случившемся! Не о том, что подслушивала, надеясь первой узнать, что Марта уезжает из их краев, но о том, что ее поймали и наказали. В глубине души она была уверена, что не сделала ничего плохого. И слезы все лились и лились на подушку. Она не услышала, как мать открыла входную дверь, прошла через комнату и отодвинула занавеску, разделявшую их кровати.

— Ну-ну, хватит плакать, — сказала Жерсанда, поглаживая девушку по вздрагивающей от рыданий спине.

Альгонда приподняла голову. Как только мать присела рядом с ней на стеганое одеяло, она бросилась к ней в объятия.

— Простите, простите, простите меня, мамочка! — запинаясь, проговорила девушка.

— Ради бога, да за что же? За то, что ты оказалась ловчее Марты?

Веселость и нежность в голосе матери заставили Альгонду поднять голову. Взгляд Жерсанды был безмятежен.

— Нас не прогоняют? — спросила девушка между двумя всхлипами.

Жерсанда отрицательно помотала головой. Альгонда слабо улыбнулась, в сердце ее еще боролись надежда и страх.

— А что хотела госпожа Сидония?

— Уведомить меня о своем отъезде. Эту мерзавку Марту она увозит с собой.

Лицо Альгонды прояснилось. Природная жизнерадостность взяла верх над отчаянием. Рукавом она быстро вытерла глаза.

— Она вас не ругала? — все-таки спросила она у матери, опасаясь, что Жерсанда не захотела говорить о том, что ее наказали, просто чтобы не огорчать дочь еще больше.

— Ни меня, ни тебя, моя малиновка. Наоборот, ты теперь — горничная при бароне, который, похоже, очень огорчен похождениями своей старшей дочери, Филиппины.

— Я — горничная барона?

Глаза Альгонды широко распахнулись от удивления. Умиленная тем, что дочь сильно расстроилась, думая, что мать накажут из-за ее собственного проступка, Жерсанда стерла последнюю слезинку, притаившуюся у кончика прямого и тонкого носика девушки.

— Только до возвращения этой фурии я рассчитываю, что ты покажешь себя с лучшей стороны, и по возвращению нашей хозяйки барон посоветует ей взять тебя на место Марты.

— Но ведь тогда нал придется расстаться! Вы ведь это не всерьез матушка?

— Нам в любом случае придется расстаться, моя малиновка. Рaзве Мелюзина тебе не сказала?

Девушка замерла, а Жерсанда с улыбкой завела ей за ухо каштановую прядь, выбившуюся из длинной косы.

— Я говорю во сне? — спросила Альгонда. Ей было стыдно из-за того, что пришлось скрыть от матери причину, по которой фея спасла ее от смерти в бурных водах Фюрона.

— Нет, но я слишком хорошо тебя знаю, моя Альгонда, и заметив, как ты стала вести себя с Матье, я разгадала твой секрет. Альгонда опустила глаза.

— Это только часть секрета, матушка, — призналась она. Жерсанда ласково приподняла ей подбородок.

— Об остальном молчи, тогда у каждой из нас будет тайна, и когда придет время, мы с тобой ими поделимся.

Альгонда вздрогнула:

— У вас, матушка? У вас есть тайна?

Губы Жерсанды тронула едва заметная усмешка.

— А почему бы и нет, мадемуазель?

Жерсанда встала с быстротой, какую позволяла ей ее тучность, и добавила:

— Мне пора, нужно еще отдать кое-какие распоряжения. Когда приведешь себя в порядок, спускайся в кухню. Думаю, мы расстроили славного мэтра Жаниса, и он будет рад видеть, что к тебе вернулся аппетит. Потом сходи с Матье на мельницу, у него там дела. И передай ему новость об отъезде госпожи Сидонии, думаю, он обрадуется. Но о несчастной Филиппине — ни слова…

— Обещаю, матушка!

С этими словами Альгонда соскочила с кровати и ладошкой стала разглаживать платье.

— О сделай то же самое и с лицом, моя малиновка, если не хочешь, чтобы люди указывали им тебе пальцем! — пошутила Жерсанда, поднимая занавеску, чтобы уйти.

Когда ее шаги стихли, Альгонда подбежала к зеркалу посмотреть» так ли неприглядно ее лицо.

Через три четверти часа рассыльный унесся во весь опор, чтобы раньше госпожи Сидонии явиться в Бати — следовало передать указания тамошней челяди подготовить дом к ее приезду, сколь бы коротким ни было ее пребывание там.

Барон поцеловал возлюбленную в лоб, как только та уселась рядом с Мартой. Вокруг кареты собрались охранники под предводительством сира Дюма, и их лошади прядали ушами, отгоняя мелких мушек, которые перед грозой становились особенно надоедливыми.

— Возвращайтесь поскорее, дорогая, — шепнул Жак на ушко Сидонии. — Я слишком сильно вас люблю, чтобы не скучать.

Барон соскочил с подножки и закрыл дверцу кареты. Стоило ей захлопнуться, как Сидония выглянула и взяла его руку в свою.

Барон никак не мог отпустить ее пальчики. Как только Сидония сказала ему о своем намерении одной отправиться в Сен-Жюс де Клэ, чтобы прояснить обстоятельства этого пренеприятнейшего дела и забрать Филиппину домой, на него нахлынули воспоминания. Не провожал ли он так же Жанну, свою покойную супругу, которая, ни о чем не беспокоясь, уезжала в аббатство, откуда ей не суждено было вернуться? Он поделился своей тревогой с Сидонией, но та заверила, что с ней ничего плохого не случится. Он не мог допустить, чтобы столь серьезные обвинения его дочери в недостойном поведении остались непроверенными. Прекрасно сознавая, что Сидония — не лучший союзник для девушки в подобной ситуации, барон, однако, не нашел доводов, которые заставили бы ее отказаться от поездки. Дело в том, что Жак де Сассенаж понимал: окажись он перед аббатисой, сразу же смутится и с виноватым видом понурит голову, а значит упреки посыплются и на него тоже. Сидонии же не привыкать защищаться, и она сможет оценить насколько обоснованны обвинения аббатисы в отношении Филиппины Если смотреть на дело с этой точки зрения, то Сидония была права; ей надлежало ехать, а ему — остаться. Не то чтобы барон Жак был трусом. На войне он сражался с противником в первых рядах, но сердечные дела были его слабой стороной. Стоило ему влюбиться, как он становился более уязвимым, чем новорожденный ребенок, — Да пребудет мир в вашем сердце, поскольку я тоже вас люблю, — сказала Сидония и поднесла пальцы к губам, даря прощальный поцелуй.

— Так сильно, что выйдете за меня замуж? — внезапно решился барон, с надеждой и благодарностью глядя в заблестевшие глаза Сидонии.

— С радостью, потому что мое сердце принадлежит вам.

— Церемония состоится, как только вы вернетесь, — пообещал Жак, успокоенным этим добрым предзнаменованием.

— Я вернусь очень скоро, — пообещала Сидония. Барон отошел от кареты и махнул кучеру рукой, которая все еще хранила аромат духов его дамы. Кортеж, распространяя вокруг себя острый запах конского пота, тронулся. Барон и Сидония смотрели друг на друга, пока карета не миновала потерну и Жак остался один в опустевшем дворе.

— Ваш обед остывает, мессир, — сказала барону Жерсанда, видя, что он не торопится вернуться в замок и солнце припекает его макушку с редеющими волосами.

Баром поднялся по лестнице, ведущей к входной двери, и остановился рядом с управительницей.

— Идемте со мной, Жерсанда, нам нужно поговорить. Покончив с обедом, к которому он едва прикоснулся, барон с озабоченным выражением лица повернулся к управительнице, все это время стоявшей у двери:

— Я только что предложил Сидонии стать моей супругой, и она согласилась.

— Это замечательно! — радостно отозвалась Жерсанда.

— Разумеется это замечательно. Но я не хочу ждать, пока будет готова резиденция Бати. Пройдет месяц, прежде чем мы сможем переселиться туда, и четыре или пять месяцев — прежде чем сможем принять в Бати гостей. Нет! Пускай это против обычаев, пускай такая спешка помешает собрать всех моих вассалов, я не изменю решения. Я и так слишком долго его откладывал. Вассалы поздравят нас позже.

— Что же вы предлагаете? — спросила Жерсанда.

— Я хочу устроить Сидонии сюрприз. Вы сможете все организовать к ее возвращению?

У Жерсанды сжалось сердце. Дело обстояло еще хуже, чем она предполагала.

— То есть за неделю? Святой Господь! Мессир, это невозможно.

— А к концу месяца? Король чувствует себя все хуже, а мне дорого его благословение.

Жерсанда вздохнула. Этот последний аргумент показался ей неуместным, неразумным, чуть ли не капризом, однако Жак де Сассенаж был ее господином, поэтому она знала, что вынуждена будет подчиниться. Поэтому сейчас нужно было выторговать себе как можно больше драгоценного времени.

— Замок невелик, но время года позволяет устроить празднество на открытом воздухе. Ваших гостей разместим в палатках, столы поставим под кроной большого дуба; стала перечислятъ она, загибая пухлые пальцы.

— И ристалище для турнира. Эймар де Гроле заверил меня, что Ангерран прекрасно справляется с обязанностями оруженосца. Пора посвятить его в рыцари. Я мог 6ы провести церемонию посвящения после бракосочетания, чтобы он тоже смог участвовать в турнире. Что вы об этом думаете?

— Он заслуживает такой чести, — согласилась Жерсанда. Ангерран вырос у нее на глазах, в стенах этого замка.

После смерти супруга, оставившего ее без средства существованию, Сидония с детьми и Мартой, которая уже в те времена была ее горничной, поселилась в замке Сассенаж, великодушно предоставленном в их распоряжение бароном Жаком и Жанной де Коммье. Альгонда, Матье и Ангерран были неразлучны, пока последнего не отдали в обучение к барону Эймару де Гроле в Брессье.

— Значит, я могу на вас положиться, славная моя Жерсанда…

— Я не могу обещать, что все будет идеально.

— Никто от вас этого и не требует.

— Если так, то, с Божьей помощью, все получится; а уж я постараюсь изо всех сил.

На лице барона появилась улыбка удовлетворения.

— Теперь я могу рассказать вам о другом деле. Хотя у меня промелькнула мысль, что вы можете воспротивиться, зная нашу родовую легенду.

— Легенды существовали и будут существовать во все времена, мессир. Не думаю, что Мелюзине может не понравиться, что вы женитесь.

— А если мы откроем последний этаж донжона?

— Зачем бы это? — часто замигала от удивления управительница.

— Для Филиппины.

— Вы не считаете, что, если бы roспожа Сидония сочла это уместным, она бы сразу предложила мне это, когда мы говорили о комнате для вашей дочери?

— Это попросту не пришло ей в голову. Вот уже несколько столетий никто из Сассенажей не пытался отремонтировать или хотя бы обновить обстановку в этом замке.

Это была правда: Сассенаж остался единственным замком в округе, сохранившим свой облик неизменным со времен постройки. Возведенный Мелюзиной по образу и подобию замка Лузиньян в Пуату вскоре после их свадьбы с Раймонденом, графом дю Форе, замок Сассенаж стал колыбелью их счастливой жизни. Пятеро их детей родились в его стенах. Никто, даже сам Раймонден, не подозревал, что его супруга на самом деле фея, которая проклятием обречена каждую субботу прятать русалочий хвост, уединившись в своей комнате. В день, когда открылась правда, Мелюзина скрылась в водах Фюрона. Раймонден приказал запечатать двери ее комнаты и завещал потомкам не заходить туда под страхом встречи с дьяволом.

Жак де Сассенаж, скорее из уважения к семейной традиции, чем из страха, соблюдал завет предка. Этот маленький замок притягивал барона своим магическим очарованием, и именно здесь он временами скрывался от своих обязанностей перед вышестоящими и от собственных многочисленных вассалов, именно здесь имел возможность побыть наедине с близкими. И в ближайшее время, Жак это чувствовал, Филиппине тоже понадобится магия этого замка…

— У вас есть другие предложения? Неужели вы придумали, где нам поселить мою дочь?

— Уж лучше я отдам ей свою комнату, но не соглашусь с тем, что вы предлагаете.

Барон покачал головой.

— А если я скажу вам, что Сидония виделась с Мелюзиной и они прекрасно поняли друг друга, вы все равно будете возражать?

— Я скажу, что это предзнаменование, к которому не стоят относиться легкомысленно.

Их взгляды встретились.

— У кого хранятся ключи от комнат на последнем этаже? — спросил барон.

Жерсанда отлепила от связки ключей на цепочке, висящей на поясе, резной ключик и положила его на стол. Потом встала — отстраненная, но покорная.

— Я сделаю, как вы велите.

Барон со вздохом подтолкнул ключ к ней.

— Пусть будет у вас. Я поеду в Ля Рошетт повидаться с мэтром Дрё, мне нужен его совет. У Филиппины должно быть все, что необходимо для комфортной жизни. Если мы не найдем другого решения, печать будет сломана. Прошло столько времени, и уже никто не сможет сказать, что есть правда, а что — просто сказка.

— Вы не верите в существование Мелюзины, мессир? — удивилась Жерсанда.

— Я верю в существование Царства Божьего больше, чем в царство фей…

Управительница посмотрела на своего господина взглядом, полным искреннего сочувствия, причину которого барон Жак так и не смог понять.

— Моя дочь придет прислуживать вам, как только вернется. Я отправила ее с поручением. Я могу идти?

— Идите, Жерсанда.

Управительница сделала легкий реверанс и вышла, оставив барона наедине с его убеждениями, которых она совершенно не разделяла.

Когда она ушла, он увидел на столе забытый ею ключ. Барон Жак и сам не мог бы сказать, откуда у него взялась эта мысль — устроить Филиппину в комнате своей прапрабабки. Несколько дней назад, когда на обратном пути из Ля Рошетт Сидония показала ему камешек, он ничего не сказал, настолько ее рассказ его озадачил. Выразить свое сомнение или пошутить над ней означало бы нанести ей обиду. Поэтому он просто предпочел больше не касаться этой темы. Дело в том, что после смерти супруги он не раз вспоминал о старинном проклятии. Однако со временем ему удалось убедить себя в том, что это проклятие — всего лишь суеверие, отголосок языческих страхов, которые христианская вера почти полностью искоренила. Глупо было бы обвинять в насильственной, смерти жен нескольких Сассенажей Мелюзину под предлогом, что она позавидовала их счастью! Вероятнее всего, Мелюзина была простой смертной женщиной, которую его предок застал с любовником и в наказание утопил в речке, а потом придумал красивую сказку, чтобы обелить ее имя. На протяжении многих поколений потомкам графа дю Форе были присущи такие черты, как мелочность и мстительность.

Завтра же он отправится в Ля Рошетт к мэтру Дрё и заодно спустится в то самое подземелье. И тогда станет ясно, имеет ли Мелюзина что-либо против него.

Приняв решение, барон удалился в свою спальню и прилег отдохнуть. Он уже начал скучать по Сидонии, а тут еще эта головная боль…