Нелюди, рыбы, травы и цветы переполняют чашу первой жизни, дебержеракствуют лощеные кроты и драки затевают тоже из ни- чего. И, встав на цыпочки свои по-воробьиному, к примеру, по-вороньи, худые птицы в собственной крови вращаются, как цвет камней в короне. Цветы сквозь воду продевают жест, развоплощенный в нитевидный запах. Один, как перст, на небе виден перст, незримо указующий на запад и на восток. Латают дерева свои татуированные кожи, а если произносятся слова, то этого, конечно, быть не может. Нелюди ползают и трогают себе вполне подобных или неподобных, не различая в эдакой гурьбе удобных для еды и неудобных. Инакая, чем пчелы, мошкара тупые сабельки чехлит в чужое тело и, делая негромкое «ура», от жажды погибает то и дело. Вокруг касанье, запахи и взгляд, навряд принадлежащий зоне зренья: глаза повсюду пристально глядят слоеными зрачками ослепленья. О свист листвы, расплющенный на шум, на дырки в воздухе для прохожденья шума, на сферы, не пригодные для дум стрекоз, висящих в роли тугодума. Влажнеют камни, стелется песок, прозрачный лоб вот-вот наморщат воды, лишь только ветер прислонит висок к слюне долгоиграющей природы. О маловероятный человек, все валится к тебе в твои объятья, покуда соль стекает из-под век, кристаллизуясь медленно в проклятье.