О, выпуклые клубни облаков почти напоминают локти бога, который только-только был таков у тех стогов и вновь стоит у стога. Висит слюна ветров. Не запотеть стеклу небес, прозрачное – прозрачно. Вовсю летит желание лететь по синеве в прохладе новобрачной . Вот девушка, она больна собой, ее мутит от девства. Между прочим, она перековеркана водой (читай: отражена не очень точно). Покрыты щеки желтым и другим (еще не желтым), в волосах – волокна стеклянной паутины; поглядим, как выпукло лицо ее намокло. Подушечки ленивых пальцев – глянь, измазаны зеленкой гусеницы, но эта не какая-нибудь дрянь, а жидкость сна, что насекомым снится. Она сидит на маленьком холме, желая кушать завтрак свой нехитрый, его перечисленье в радость мне: пушистый персик, никогда не бритый, большого хлеба пористый кусок, яйцо, чей кальций мал для небосвода (но в самый раз яйцу), и не брусок – брусочек масла немужского рода, и муравьи (она проглотит двух)… Округа покрывается движеньем, как пленкой – глаз, как глухотою – слух, как зеркало покрыто отраженьем. (Пока ты жив, все умирает, но, пока ты мертв, все тоже умирает, но смерти нет, и нет давным-давно, хотя об этом люди мало знают, поскольку смерть на первый взгляд верна, а на второй – смешна и суетлива, на третий – бескорыстна и странна, на пятый – беспощадна и ленива, но на шестой – она идет на нет, а слова «нет» в природе не бывает: за ним темнеет непонятный свет, который темнотой себя скрывает. И это непонятно, но легко, но жидко, но солено и прекрасно. Прекрасное на самом деле то, что в красоте не уместилось. Ясно?) Летают птицы об одном крыле, и синий воздух их не понимает, мир нарисован на его стекле и в девушке частями исчезает. Она не говорлива, но скромна, она любвеобильна, но не очень, она сегодня именно она и ею будет до начала ночи. И то, что вместо сердца у нее на самом деле – золотой котенок, что глазками, как точками над :Е, таращится, испуганный, спросонок – пускай, пускай; вокруг него – вода испачканной самой собою крови… Природа, проползая в никуда, не шумы издает, а шорох боли. И девушка волнистая, как путь небритого, как персик, шелкопряда, легла вокруг природы отдохнуть, ну, не вокруг (хотя вокруг!), а рядом. Потом наступит древнее потом, и девушка, не ябеда, не злюка, сойдя с холма, исчезнет за холмом, неся в руках пучок лесного лука. И видя, как мелькают у земли ее уже натоптанные пятки, исчезнет лес, и загудят шмели и тоже растворятся без оглядки. Младенцы, что родятся в этот миг, (из них погибнет более две трети) не крик исторгнут, исторгая крик, а клич сраженья, обращенный к смерти. И не узнав, кто им на свете мать (но вы-то догадались?), по приказу они уйдут красиво умирать и не умрут, по крайней мере, сразу…