В то лето, когда двенадцатилетний Люк Болдуин приехал к своему дяде Генри, чтобы жить у него в доме, расположенном у речушки рядом с лесопилкой, он не позабыл, что обещал умирающему отцу всему учиться у своего дядюшки. И Люк очень внимательно присматривался ко всему, что делал его родственник.

Дядюшка Генри, который служил управляющим лесопилкой, был крупным, дородным мужчиной весом более двухсот тридцати фунтов с шершавым, кирпичного цвета лицом. Он казался цветущим, сильным мужчиной, но постоянно жаловался на ломоту в пояснице и плечах, и это было для докторов загадкой. Всеобщее уважение, которым дядюшка у всех пользовался, было первое, что о нем узнал Люк. Четверо рабочих, служивших на лесопилке, были всегда вежливы и внимательны, когда дядя с ними разговаривал. Его жена, тетушка Элен, оказалась доброй, пышнотелой и бесхитростной женщиной и никогда с ним не ссорилась.

— Ты должен стараться и во всем брать пример со своего дяди Генри, — часто говаривала она Люку. — Он удивительно практичный. Он во все вникает и никогда не поступает опрометчиво.

Люк привык следовать по пятам за дядюшкой Генри, когда тот обходил лесопилку, не только потому, что ему нравился живительный запах опилок и свежераспиленных бревен, но и потому, что на него производил большое впечатление четкий и решительный голос дядюшки, когда тот разговаривал с рабочими.

Иногда дядюшка Генри останавливался и рассказывал Люку что-нибудь о куске бревна или доски. «Всегда будь прилежным и помни, что главное — это факты, — повторял он. — Располагая фактами, ты всегда будешь знать, что полезно, а что нет, и никто тебя никогда не надует».

Он показывал Люку, что на лесопилке не пропадает ничего, что может принести хоть какую-нибудь пользу. Люк слушал его и задавал себе вопрос, есть ли на свете, кроме дядюшки, другой человек, который бы так хорошо разбирался, что нужно беречь, а что следует выбросить. Дядюшка Генри, например, сразу понял, что Люку нужен велосипед, чтобы ездить в школу, которая находилась в двух милях от дома, в городке, и он купил ему хорошую модель. Он знал, что Люку необходима добротная одежда. Он точно знал, сколько тетушке Элен требуется денег на домашнее хозяйство, знал все цены, знал, сколько следует заплатить за стирку прачке. По вечерам Люк привык сидеть в гостиной и наблюдать, как его дядюшка что-то записывает в черный блокнот, который он постоянно носил в боковом кармане, — Люк понимал, что дядя взвешивает и учитывает доход от самой маленькой сделки, заключенной в течение дня,

Люк дал себе обещание, что когда вырастет, его тоже будут уважать за добрые и здравые суждения. Но, конечно, он не всегда мог учиться у своего дядюшки Генри, ибо очень часто, глядя на дядюшку, он вспоминал отца, и тогда чувствовал себя совсем одиноко. Поэтому Люк начал создавать себе другую, тайную, жизнь, и его компаньоном в этом деле стал пес Дан, одиннадцатилетний колли, слепой на один глаз и хромой на заднюю левую лапу. От старости Дан ожирел и стал медлителен. Он был очень ласковым, и его единственный глаз всегда светился, как янтарь. И шерсть его тоже была янтарного цвета. Когда по утрам Люк отправлялся в школу, старый пес провожал его с полмили, а когда в полдень Люк возвращался домой, у ворот его всегда поджидал Дан.

Иногда они играли у омута возле лесопилки или на дамбе, иногда отправлялись вниз по речушке к озеру. Люк никогда не испытывал одиночества, если с ним был Дан. У них была старая лодка, которая служила им пиратским фрегатом, когда они превращались в флибустьеров. Люк выкрикивал команды капитану — Дану, и пес энергично вилял хвостом: казалось, он все понимал. Единственный янтарный глаз его был настороже, в нем светился разум и одобрение. Потом они бродили в зарослях кустарника на другом берегу речушки, превратившись в охотников на тигров. Конечно, старый пес уже не годился для охоты — он был слишком медлительным и слишком ленивым. Дядюшка Генри давно уже с ним не охотился.

Выбравшись из зарослей, они валились на прохладный, заросший травой берег и обменивались ласками; Люк говорил что-нибудь Дану, а колли, как думал Люк, улыбался единственным глазом. Здесь, на берегу речушки Люк делился с Даном своими мыслями, о которых он ни за что не стал бы рассказывать дяде или тетке. И не потому, что мысли были очень уж важные — просто он говорил о себе такое, что можно было рассказать только родному отцу или матери, если бы они были живы. К обеду они обычно возвращались домой, а потом Дан сопровождал Люка к дому мистера Кемпа; Люк упрашивал старика Кемпа взять их с собой, чтобы помочь ему пригнать четырех коровенок. Старик был всегда рад Люку и Дану. Ему нравилось смотреть, как Люк вместе с колли бегает вокруг коров и представляет, что скачет на мустанге по диким просторам прерий у подножия Скалистых гор.

Дядюшка Генри давно уже перестал обращать внимание на колли, хотя однажды, споткнувшись о собаку, лежащую на веранде, он покачал головой и глубокомысленно изрек:

— Бедняга, отжил свое. Ни на что не годится. Жрет, спит и путается под ногами.

В одно из воскресений во время летних каникул Люка, когда все возвратились из церкви и пообедали, дядюшка Генри, тетушка Элен и Люк перебрались на веранду, где спал колли. Люк уселся на ступеньку, привалившись спиной к перилам крыльца, дядюшка Генри расположился в качалке, а тетушка растянулась в гамаке и удовлетворенно вздыхала.

Заметив колли, Люк три раза похлопал ладонью по ступеньке, и Дан, вскинув голову, неуклюже поднялся, медленно замахал хвостом, давая понять, что сигнал услышан, и направился через веранду к Люку. Но собака была еще сонной и ее невидящий глаз был обращен к качалке; когда Дан проходил мимо дядюшки, его левая передняя лапа попала под качалку. С диким воем собака скатилась со ступенек и, прихрамывая, скрылась за угол дома и остановилась там, услышав, что Люк бросился следом. Единственное, в- чем Дан нуждался, — это ласковое прикосновение руки Люка. Словно извиняясь, пес принялся размеренно и усердно лизать его руку.

— Люк! — раздался требовательный зов дядюшки Генри. — Давай сюда собаку.

Когда Люк привел колли на веранду, дядюшка Генри кивнул и произнес:

— Благодарю, Люк.

Потом он достал сигару, прикурил, положил свои огромные руки на колени и начал раскачиваться, хмурясь и пристально вглядываясь в собаку. Было ясно, что он принимает какое-то важное решение.

— В чем дело, дядя Генри? — нервно спросил Люк.

— Этот пес уже ничего не видит, — ответил дядюшка.

— О нет, видит, видит, — скороговоркой сказал Люк. — Его больной глаз был обращен к качалке. Вот и все, дядя Генри.

— И у него не осталось ни одного зуба, — продолжал дядюшка Генри, пропустив мимо ушей замечание Люка. Повернувшись к гамаку, он окликнул: — Элен, поднимись-ка на минутку. — Когда она выбралась из гамака и подошла к нему, он продолжал: — Элен, позавчера я думал об этом старом псе. Дело не только в том, что он почти ослеп. Ты обратила внимание, что, когда мы подъезжали к дому после церкви, он даже не залаял?

— Это правда, Генри, он не залаял.

— Да-а, он не годится даже на то, чтобы сторожить дом.

— Несчастный Дан. Какая жалость!

— И не годится для охоты. Да и жрет, полагаю, много.

— Почти столько же, сколько и раньше, Генри.

— Факт налицо — Дан теперь не стоит того, чтобы €го кормили. Пора избавиться от пса.

— Генри, ведь всегда так трудно придумать способ, как избавиться от собаки.

— Позавчера я уже размышлял об этом. Некоторые считают, что лучший способ — это пристрелить. А у меня, почитай, уже год, как нет патронов к ружью. Если отравить — будет мучиться. Утопить, пожалуй, самый легкий и быстрый способ. Ну, что ж, попрошу кого-нибудь с лесопилки.

Сев на землю и обхватив руками шею колли, Люк испуганно закричал: —Дядя Генри, Дан — замечательный пес! Вы даже не представляете, какой он замечательный!

— Просто очень старый пес, сынок, — спокойно произнес дядюшка Генри. — Всегда наступает время, когда пора избавиться от старой собаки. На это надобно глядеть практически. Я достану тебе щенка, сынок. Славного, маленького щенка, которого будет смысл держать. И щенок вырастет вместе с тобой.

— Не хочу щенка! — зарыдал Люк, отвернувшись от дядюшки Генри. Кружа вокруг Люка, собака принялась лаять, а потом длинным, словно хлыст, розовым языком лизнула Люка в шею.

Тетушка Элен, поймав взгляд мужа, приложила палец к губам, предупреждая, чтобы тот ничего больше не говорил мальчику.

— Старые собаки, вроде Дана, часто уходят в пес и как бы подыскивают себе место, где умереть, когда наступит их час. Не правда ли, Генри?.

— Ну, конечно! — быстро согласился тот. — И в самом деле, когда Дан вчера не показывался, я был уверен, что именно это с ним приключилось. — Дядюшка зевнул и, казалось, совершенно позабыл о собаке.

Но страх Люка не прошел — он хорошо знал нрав своего дяди. Уж если дядюшка Генри решил, что собака бесполезна и что разумно и целесообразно от нее избавиться, то он устыдился бы самого себя, если бы какие-нибудь сентиментальные — соображения вынудили его отступиться от принятого решения. Люк сердцем чувствовал, что не сможет разжалобить дядюшку. Единственное, что он может сделать, — это устроить так, чтобы собака не попадалась ему на глаза, держать ее подальше от дома и кормить, когда никого нет поблизости.

На следующий день перед обедом Люк увидел, как дядя направился от лесопилки к дому вместе со стариком Сэмом Картером, подсобным рабочим. Сэм Картер, мрачный сутулый тугодум лет шестидесяти с лицом, заросшим рыже-пепельной бородой, был одет в синий комбинезон и синюю рубашку. Наблюдая за ними с веранды, Люк заметил, что дядя вдруг предложил Сэму Картеру сигару, которую тот сунул в карман. Люк никогда раньше не замечал, чтобы его дядя угощал Сэма сигарами, да и вообще раньше он не обращал на Сэма никакого внимания.

После обеда дядюшка Генри намеренно небрежным тоном сказал Люку, чтобы тот взял велосипед и прокатился в городок за сигарами.

— Прихвачу с собой Дана, — сказал Люк.

— Не стоит, сынок, — произнес дядюшка. — Потратишь с ним много времени, а мне нужны сигары. Отправляйся один, Люк.

Тон дядюшки был чересчур уж обыденным, и у Люка мелькнула мысль, что его неспроста отправляют подальше от дома. Конечно, он обязан делать то, что ему говорят. Он не посмел бы ослушаться приказа своего дядюшки. Люк сел на велосипед и покатил вдоль ручья по тропинке, которая вела к дороге в городок. Проехав с четверть мили по дороге, он понял, что все время думает о том, как его дядюшка угощал старика Картера сигарой.

Люка охватило недоброе предчувствие; затормозив, он. соскочил с велосипеда и остановился в нерешительности на залитой солнцем дороге. Сэм Картер был грубым и равнодушным стариком, такому утопить собаку ничего не стоит. Люк вдруг понял, что не сможет ехать дальше, если не убедится, что никто не обидит колли, пока он ездит за сигарами. Вдали, за полем, виднелся дом дядюшки.

Оставив велосипед в кювете, Люк направился прямиком через поле, надеясь незаметно пробраться к дому и тихонько посвистать Дану. Он приблизился к дому метров на пятьдесят, свистнул и стал ждать, но собака не появлялась. Может быть, Дан спит? У него было два излюбленных местечка — у входа в дом и на лесопилке. Собака, наверное, не могла услышать тихий свист за разноголосым воем пил. Несколько минут Люк колебался, не зная, что предпринять, а затем решил вернуться на дорогу, взять велосипед и отправиться на нем обратно к тому месту, где тропка и ручей пересекают дорогу. Там можно оставить велосипед, подняться по тропинке, забраться в высокую траву и незамеченным приблизиться к дому.

Он прошел по тропинке с сотню ярдов, и когда приблизился к месту, где река круто поворачивала к дому, сердце его вдруг судорожно забилось — на самом глубоком месте он увидел старую лодку, а в ней Сэма Картера с колли.

Бородатый Сэм в синей спецовке покуривал дядюшкину сигару, а собака с веревкой на шее спокойно сидела рядом и изредка дружелюбно лизала длинным, розовым языком руку, в которой Сэм держал веревку. Люку показалось, что он видит кошмарный сон: все, вплоть до завитушек дыма от сигары Сэма, выглядело неправдоподобно мирным и безмятежным.

— Дан! Дан! Ко мне, дружок! — закричал Люк.

Собака выпрыгнула из лодки, и он увидел, как левая рука Сэма Картера с тяжелым камнем, привязанным к веревке, погружается в воду.

— Не надо! Пожалуйста, не надо! — вне себя от ужаса закричал Люк.

Картер бросил камень в воду, он едва ли Слышал крик мальчика — в этот момент на лесопилке раздался оглушительный визг больших пил. Вздрогнув, он — тупо уставился на заросли, а затем, низко пригнув голову, начал грести что было сил к противоположному берегу реки.

А Люк в эти мгновения увидел, как колли, или ему это только показалось, нырнул и поплыл под водой, но вдруг задние лапы его взметнулись над поверхностью и быстро ушли под воду. Люк всхлипывал и дрожал всем телом: на его глазах гибло то, что было для него всего дороже — счастливая и таинственная жизнь у лесопилки. Но даже в эти мгновения у Люка помимо его воли в голове уже зрел план. Нащупав в кармане перочинный нож и открыв лезвие, он принялся стягивать с себя штаны, одним движением сбросил с ног ботинки. Он что-то бормотал про себя, страстно желая, чтобы Сэм Картер поскорее скрылся из виду.

Прошло не меньше минуты, прежде чем Сэм Картер добрался до берега и крадучись быстро скрылся за поворотом реки, словно кто-то преследовал его по пятам. Люк не сводил глаз с того места на поверхности воды, где исчез Дан. И как только Сэм Картер скрылся, Люк скатился к реке и бросился в воду: солнце играло бликами на его худеньком теле. Изо всех сил работая руками и ногами, Люк поплыл к омуту. От страшного напряжения глаза его дико сверкали. Изогнув дугой спину, он нырнул и поплыл под водой. Постепенно глаза Люка привыкли к зеленовато-серой дымке воды и стали различать песчаное дно с вкрапленными в него голышами.

Легкие Люка уже начали болеть, когда он заметил тень колли, которого удерживала веревка, привязанная за камень. Он полоснул по ней ножом. Из-за сопротивления воды удар оказался слишком слабым. Люк ухватил веревку левой рукой и начал ее пилить. Колли вдруг медленно, словно намокшее в воде бревно, стал подниматься кверху. Вслед за ним вынырнул и Люк; жадно вдыхая воздух, он одновременно перебирал веревку руками, подтягивая к себе собаку, и усиленно работал ногами, чтобы удержаться на поверхности. В несколько взмахов он отплыл от омута и его ноги коснулись дна.

Приподняв голову колли над водой, Люк, спотыкаясь и пошатываясь, потащился к берегу; от страха его била дрожь — Дан отяжелел и казался мертвым.

Люк взобрался на берег, пересек тропку и упал в высокую траву, крепко прижимая к себе колли, стараясь согреть его теплом своего тела. Но колли не шелохнулся, его здоровый янтарный глаз был закрыт. Тогда Люк решил действовать, как находчивый и опытный мужчина. Он уложил пса на живот между колен, нащупал дрожащими руками его мягкие бока у основания ребер и начал, покачиваясь взад и вперед, изо всей силы сжимать и отпускать податливое тело Дана. Он надеялся, что легкие собаки заработают, как кузнечные мехи, — ведь он читал, что вытащенных из воды людей спасали именно так.

— Давай, Дан. Давай, старик, — тихо молил Люк. Когда из пасти колли вытекла маленькая струйка воды, сердце мальчика радостно забилось. — Ты не умрешь, Дан! Не умрешь, не умрешь! Не дам тебе умереть, Дан! — повторял он и, без устали раскачиваясь своим телом, попеременно сжимал и отпускал бока Дана. Изо рта пса снова потекла вода. Вдруг Дан едва заметно вздрогнул. — Эй, Дан, ты жив, — прошептал Люк. — Давай, старина! Держись!

Кашлянув, собака неожиданно отбросила назад голову, янтарный глаз ее приоткрылся и встретился со взглядом мальчика. Затем колли, неуклюже расправив негнущиеся лапы, попытался подняться, но пошатнулся и упал, снова сделал попытку, поднялся и некоторое время стоял оцепенело. Потом, как все мокрые собаки, колли отряхнулся, повернул голову, уставился на мальчика и неторопливо лизнул его в щеку своим розовым языком.

— Ложись, Дан, — сказал Люк. Когда собака улеглась рядом с ним, Люк закрыл глаза и зарылся головой в мокрую шерсть пса. От нервного напряжения мускулы его рук и ног стали подергиваться. — Лежи здесь, Дан, — тихо сказал он и направился к тропке. Подобрав свою одежду, он вернулся к Дану и оделся. — Пожалуй, нам лучше убраться отсюда, Дан, — сказал Люк. — Смотри не залай, старина. Ну, пошли. — И Люк пополз сквозь высокую траву, держась подальше от того места, где раздевался. Метрах в ста он остановился; мальчик и пес затаились.

Неожиданно он услышал голос своей тетушки:

— Люк! О боже, Люк! Люк, иди сюда!

— Тихо, Дан, — прошептал Люк. Прошло еще несколько минут, и послышался зов дядюшки Генри, спускавшегося по тропинке:

— Люк! Люк!

И тут они увидели его — огромный и внушительный, он стоял, вперив руки в бока, и глядел в их сторону, а затем повернулся и зашагал к дому.

И глядя на поблескивавший под солнцем мощный затылок дядюшки, Люк почувствовал, что его радость, вызванная спасением Дана, сменилась безысходным отчаянием: он знал, что если даже его простят за спасение собаки, то наверняка накажут за ослушание, невыполнение приказа дядюшки. Раз дядюшка решил избавиться от Дана, все равно, рано или поздно, он от него избавится, как избавлялся от всего, что считал бесполезным или лишним на лесопилке.

Лежа на спине и глядя вверх на почти неподвижные облака, Люк почувствовал, что ему становится страшно. Он не мог вернуться домой с Даном и тем более не мог увести колли в лес, спрятать там и кормить. Его же придется тогда привязать к дереву. Ведь если не привязать Дана, тот сразу же приплетется домой.

— Пожалуй, нам некуда податься, Дан, — печально зашептал он. — Даже если мы отправимся куда-нибудь по дороге, нас все равно поймают.

Дан в эту минуту следил за бабочкой, которая суетливо крутилась над ними. Немного приподнявшись, Люк поглядел сквозь траву на угол дома, потом повернулся и посмотрел в противоположную сторону, на широкое голубое озеро. Со вздохом он снова улегся в траву, и так лежали они вместе много часов подряд, пока не затихли звуки на лесопилке и солнце не опустилось над горизонтом.

— Ну, Дан, оставаться нам здесь больше нельзя— сказал Люк. — Нам надо подальше убираться отсюда. Давай потише, старина, — и Люк пополз сквозь траву, все дальше удаляясь от дома. Когда его уже никто не мог заметить, он поднялся и помчался через поле в сторону дороги, ведущей к городку.

На дороге колли временами поворачивал голову, словно удивляясь, почему это Люк так медленно плетется — мальчик едва переставлял ноги и низко опустил голову.

— Я устал, Дан, вот и все, — объяснил ему Люк. — И совсем не могу придумать, где тебя спрятать.

Проходя мимо фермы мистера Кемпа и увидев на веранде старика, Люк остановился. Он подумал о том, что мистер Кемп любит его собаку и что им доставляло большое удовольствие помогать старику загонять по вечерам коров. Дан всегда был с ними. Глядя на маячивший на веранде силуэт старика, Люк взволнованно проговорил:

— Мне бы так хотелось довериться старику, Дан. Хорошо, если б он был глухой, глупый и не знал, что ты ничего не стоишь… Ладно, пошли. — Он храбро открыл калитку, но вдруг оробел.,

— Привет, сынок. Что случилось? — прокричал мистер Кемп с веранды.

Он был худощав и жилист, одет в выцветшую рубашку, под носом у него топорщились седые усы, а лицо изрезала густая сетка глубоких морщин, но глаза, как всегда, глядели дружелюбно и со смешинкой.

— Могу я поговорить с вами, мистер Кемп? — спросил официально Люк, когда они с Даном приблизились к веранде.

— Конечно. Валяй.

— Дело касается Дана. Это великолепная собака, но полагаю, что вы знаете об этом так же хорошо, как и я. Я подумал, не смогли бы вы держать пса у себя для меня, конечно?

— Зачем это мне держать Дана, сынок?

— Ну-у, дело обстоит так, — нерешительно начал Люк. — Мой дядя больше не разрешает мне держать его… он говорит, что Дан слишком старый. — Губы Люка задрожали, и он тут же выложил все, что произошло.

— Так, так, понимаю, — медленно произнес мистер Кемп, потом поднялся, сошел с веранды, присел на корточки и начал поглаживать голову колли. — Конечно, сынок, Дан — старый пес, — тихо произнес он. — Рано или поздно с ним придется расстаться. Твой дядя понимает это. А может, и правда, что Дан не стоит того, чтобы его держали.

— Так он же не ест много, мистер Кемп, всего один раз в день.

— Я б не хотел, Люк, чтобы ты думал, что твой дядя — жестокий и бесчувственный, — продолжал мистер Кемп. — Он славный человек… может, того… слишком практичный.

— Это верно, пожалуй, — согласился Люк, но он по-настоящему верил лишь выражению глаз старика.

— Может, тебе следует сделать ему деловое предложение.

— Я-я не-е понимаю, что это значит.

— Ну, видишь, мне вроде нравится, как вы по вечерам загоняете моих коров, — пряча улыбку, сказал мистер Кемп. — И мне сдается, что фактически я тебе для этакой работы совсем не нужен и ты справишься сам. Так, значит, предположим, что я плачу тебе семьдесят пять центов в неделю. Будешь пригонять коров каждый вечер за эти деньги?

— Конечно, буду, мистер Кемп. И мне нравится это.

— Тогда порядок, сынок. Договорились. Теперь слушай, что делать дальше. Возвращайся н своему дядюшке и прежде, чем он на тебя накинется, сразу говори, что ты пришел к нему с деловым предложением. Говори _ и держись, как мужчина. Скажи, что будешь выплачивать ему семьдесят пять центов в' неделю за содержание собаки.

— Но мой дядя не нуждается в этих центах, мистер Кемп, — беспокойно произнес Люк.

— Конечно, не нуждается, — согласился старик. — Все дело в принципе, понимаешь? Держись уверенно. Запомни — он ничего не имеет против собаки. Ну, отправляйся, сынок. Расскажешь, как пойдет дело, — добавил он с улыбкой. — Если я хоть немного знаю твоего дядюшку, то, мне сдается, сделка состоится.

— Я постараюсь, мистер Кемп, — сказал Люк. — Большое спасибо.

Но никакой уверенности в себе Люк не чувствовал, так как, хотя и знал, что мистер Кемп был мудрым и честным человеком, он просто не мог поверить, что какие-то семьдесят пять центов в неделю остановят дядюшку, такого важного человека.

— Давай, Дан, пошли, — позвал Люк и медленно, полный тревоги, направился к дому дядюшки.

Когда они поднимались по тропинке к дому, из открытого окна послышался крик тетушки:

— Генри, Генри, о боже! Это Люк с собакой!

В десяти шагах от веранды Люк остановился и со страхом стал поджидать, когда выйдет дядя. Дядюшка прямо-таки выскочил на веранду, но, увидев Люка и колли, остановился, словно наткнулся на преграду, побледнел и замер с отвисшей челюстью.

— Люк, — прошептал он, — ведь на шее собаки висел тяжелый камень.

— Я вытащил Дана из омута! — волнуясь произнес Люк.

— Так, понятно, — пробормотал дядюшка Генри, постепенно лицо его обрело прежний цвет. — Значит, вытащил, да? — спросил он, смущенно поглядывая на пса. — Ты не должен был этого делать. Видишь ли, я приказал Сэму, чтобы он убрал Дана.

— Дядя Генри, одну минутку, — сказал Люк, стараясь не запинаться. Он обрел уверенность, как только на веранде появилась тетушка Элен, потому что глаза ее, казалось, источали нежность, и решительно продолжал: — Я хочу сделать вам, дядя Генри, деловое предложение.

— Что такое?! — непонимающе спросил дядюшка Генри, все еще не преодолев смущения при виде мальчика и колли.

— Деловое предложение, — выпалил без запинки Люк. — Я знаю, что Дан не стоит того, чтобы вы кормили его. Я полагаю, что он вряд ли кому-нибудь нужен, кроме меня. Поэтому я буду выплачивать вам семьдесят пять центов в неделю за его содержание, вот!

— Что это значит? — спросил дядюшка Генри, смутившись больше прежнего. — А кто же тебе каждую неделю будет давать по семьдесят пять центов?

— Я каждый вечер стану загонять коров для мистера Кемпа.

— О боже, Генри, — взмолилась тетушка Элен. — Разреши ему держать собаку! — И она убежала в дом.

— Чтоб я не слышал подобных разговоров, — бросил дядюшка Генри ей вслед. — К этому надо подойти разумно! — Но сам он был потрясен, словно над ним нависла какая-то беда, уничтожившая всю его самоуверенность. Медленно усевшись в качалку и потирая рукой свое массивное лицо, он уже готов был сказать: «Ну ладно, оставляй собаку», — но вдруг устыдился, что стал слабым и сентиментальным. Дядюшка Генри не желал сдаваться. Он отчаянно пытался обернуть возникшие у него эмоции и чувства в нечто стоящее и здравое, чтобы хоть как-то оправдать случившуюся с ним беду. Он раскачивался и размышлял. Наконец на его лице появилась улыбка. — А ты, Люк, ловкий плутишка, — медленно изрек он. — Не представляю, как ты до этого додумался? Я, кажется, приму твое предложение.

— Ура! Спасибо, дядя Генри!

— Я приму твое предложение, так как думаю, что ты извлечешь из этого кое-какой урок, — продолжал дядюшка назидательно.

— Да, дядя Генри.

— Ты узнаешь, во что обходится бесполезная роскошь даже для самых ловких и умных людей.

— А мне все равно.

— Ну, рано или поздно тебе придется научиться кое-чему. Думаю, научишься, потому что в тебе, похоже, есть деловая жилка. Мне нравится, что она в тебе есть. Окэй, сынок, — сказал он и, вздохнув с облегчением, направился в дом.

— Ну, что ты скажешь на это, Дан? — нежно прошептал Люк, повернувшись к собаке.

И сидя на ступеньках крыльца рядом с колли и слушая, как дядюшка Генри разговаривал с женой, он почувствовал прилив ликования. Затем постепенно ликование сменилось изумлением: почему, каким образом мистер Кемп так прекрасно понимает дядюшку Генри? И он размечтался о том дне, когда станет таким же мудрым, как старый мистер Кемп, и научится распознавать людей. А, может, подумал Люк, он уже перенял кое-что от своего дядюшки, именно то, чему он должен был у него научиться, как этого хотел его отец.

Положив голову на шею собаки, Люк горячо поклялся себе, что кем бы он ни был, у него всегда будут деньги, чтобы с их помощью уберечь от практичных людей все, что по-настоящему дорого в этом мире.