Лицо его засияло. В одно мгновение он пересек комнату, и Билли оказалась в его руках, таких сильных, удобных, надежных. Для нее самая естественная вещь в мире — приподнять лицо для поцелуя, ощутить тепло его губ на своих губах. Она приоткрыла рот, страстно желая поцелуя, яркого, безумного, воспламеняющего.

— Ох, Билли! — чуть ли не благоговейно выдыхал он, покачивая ее в своих руках. — Ох, Билли, Билли, я хочу тебя, — в муке прошептал он.

Она улыбнулась и приложила руку к его рту.

— Молчи, любимый, — прошептала она.

Трэвис громко засмеялся таким удивительным смехом, что сердце ее запело. Он схватил ее руку, повернул ладонью вверх и прильнул к ней губами, лаская каждым мельчайшим прикосновением и сообщая потоки жара всему ее телу.

Когда он поставил Билли на ноги, она почувствовала слабость в коленях и чуть не упала, но он крепко держал ее в объятиях. Губы его снова требовательно искали ее губ. Она приоткрыла рот, отвечая, ее язык встретился с его языком в извечном танце любви.

Не отрывая губ от ее рта, Трэвис руками ласкал ее тело, скользя по всем его изгибам, и препятствие из одежды лишь усиливало напряжение обоих. Он хотел ее — каждое прикосновение, каждый поцелуй, все оттенки выражения его лица говорили ей, что он хочет ее. Но больше всего об этом говорила его твердая плоть, упиравшаяся ей в бедро. Билли знала, что и она хочет Трэвиса всем своим существом, так же сильно, как и он ее.

Он остановился и поднял голову. Один вопрос стоял в глубине его бездонных глаз. И Билли ответила взглядом на этот единственный вопрос единственным ответом: да. Да! Да! Трэвис улыбнулся, снова наклонился, чтобы прикоснуться губами к ее губам; одновременно он взял ее за руку, переплел свои пальцы с ее пальцами и медленно, но настойчиво стал подталкивать ее в направлении спальни.

Билли возбужденно облизала языком пересохшие губы — жест, который заставил его застонать и прижать ее к себе с такой силой, что она почти лишилась чувств.

— Я хочу тебя Билли, — повторил он. И снова вопрос в его глазах и сомнение, и Билли улыбнулась, отвечая «да» каждым своим вздохом. Она была переполнена любовью, и ответ был написан в ее сияющих сапфировых глазах.

Трэвис подвел ее к кровати и остановился, вглядываясь. Желанный ответ подтверждала и подрагивающая нижняя губа Билли, к которой он прикоснулся своими губами. Это прикосновение еще больше воспламенило ее.

Не вполне слушающимися руками Трэвис расстегнул молнию у нее на платье и стянул его с плеч. Платье упало к ее ногам, и Билли переступила через него. Теперь лишь колготки, лифчик и трусики прикрывали ее тело. Но она чувствовала себя гордой, потому что Трэвис не сводил с нее благоговейных обожающих глаз.

Он, улыбаясь, сорвал с себя рубашку и небрежно швырнул ее в угол комнаты. Теперь наступила очередь Билли ласкать его, погружаясь пальцами в гущу его волос на груди, теребя его соски, твердеющие от ее прикосновения.

— Ты прекрасна! — шептал Трэвис, сжимая ее в своих объятиях.

Кожа соприкасалась с кожей, груди Билли, прижатые к его груди, выступили за край кружевного лифчика, который она надела специально для Трэвиса. Ох, нет! Она улыбнулась от этой мысли, отклоняясь назад в его руках. Кого она обманывает? Колготки, лифчик и трусики, возможно, были куплены просто так, для своего удовольствия, но их выбор в начале вечера не был случаен. Ей хотелось хорошо выглядеть от макушки до кончиков пальцев ног. Она хотела чувствовать себя уверенно, и, разумеется, она думала о Трэвисе. Когда она одевалась, стоя обнаженной перед зеркалом в ванной, она думала о нем, и ее соски твердели. Она вспоминала ту ночь во Флите, когда лежала почти обнаженная перед ним. Она хотела его тогда, хотела и сейчас.

Трэвис начал покрывать легкими поцелуями основание ее шеи. Потом его губы спустились ниже, еще ниже. Билли отклонилась назад в его руках, облегчая ему доступ к своей груди. Его искусные пальцы расстегнули застежку лифчика, а затем ловко стянули его. Трэвис ахнул при виде упругих полных грудей, которые буквально требовали его ласк.

— Ты самая удивительная женщина в мире, — благоговейно произнес он.

У Билли кружилась голова. Она ощущала потребность в том, чтобы Трэвис смотрел на нее, прикасался к ней, наслаждался ею.

— Колдунья! Моя удивительная, обворожительная Билли, — шептал он.

Его руки обвились вокруг нее, большими пальцами гладя снизу округлость ее грудей. Потом он целиком обхватил ладонями ее груди, поднимая их и покачивая, в то время как его большие пальцы теребили розовые соски, которые твердели и напрягались все сильнее и сильнее. Рыча от наслаждения, Трэвис наклонился и взял выступающий сосок в рот, пробуя его языком. Сделав языком несколько вращательных движений, он стал целовать его, потом сосать, снова целовать. Другой рукой он мял ее вторую грудь. В глубине живота у Билли возникло сладкое томление. Подступившие волны желания грозили затопить ее. Она застонала примитивным животным стоном.

— О Господи! О мой Боже! — шептала Билли.

Но Трэвис не спешил. Он свел ее груди вместе и уткнулся языком в ложбинку между ними, потом стал губами трогать то один сосок, то другой попеременно. Затем опустился на колени, и его руки заскользили по изгибу ее талии, а рот начал исследовать поверхность ее живота, сужая круги поцелуев до ямочки пупка.

Билли в счастливом изумлении смотрела на него сверху вниз, наматывая на пальцы его густые волосы. Она любила его, ох как она любила его! Он поднял голову, и их взгляды встретились, посылая друг другу импульсы страсти, пока еще неутоленной.

— Я хочу тебя, — торжественно сказал он, заглядывая, кажется, в самую глубину ее души. Он поднялся на ноги, взял в ладони ее лицо, нежно, мягко, благоговейно прикоснулся к ее губам. Она страстно ответила на поцелуй, прижимаясь к нему всем телом. Ее пальцы чувственными движениями гладили выступающие мускулы его спины.

Трэвис прижался бедрами к ее бедрам, и Билли почувствовала напрягшуюся мощь его мужской плоти. Она задрожала — то ли от страха, то ли от желания.

— Я хочу тебя! — страстно шептал он ей в самое ухо. — Смотри, как сильно я хочу тебя! — И он приложил ее руку к своему члену. Его твердость вызвала у Билли новую волну желания, но и усилила страх.

— О, моя любовь, — почти задохнулась она.

А Трэвис улыбался.

— Сейчас? — спросил он.

Билли кивнула. Ее глаза наполнились слезами любви, слезами удивления. Он любит ее. Конечно, он любит ее! Это не может быть ошибкой, это все слишком удивительно, чтобы быть ошибкой.

С бесконечным терпением Трэвис начал стягивать с нее колготки, выжидая, пока Билли приподнимала по очереди каждую ногу. И затем его рот проложил дорожку поцелуев от лодыжки до колена, поднялся выше и вновь вернулся по нежной внутренней стороне бедер. Она затрепетала от этой ласки. Он замер, глядя на нее. Билли не дышала. Горячие черные глаза не отрывались от ее глаз. Затем один его палец проскользнул под резинку ее трусиков. Его глаза, темные озера, будто спрашивали разрешения. Билли ждала, просто ждала. Палец двинулся вниз, разделяя завитки, проскальзывая в тайную глубину. Он нашел чувственный бугорок и стал взад и вперед водить по нему пальцем. Билли задохнулась, потом громко застонала, переполненная утонченной болью наслаждения. А он все еще удерживал ее взгляд, не позволяя ей отвести глаза.

— Я хочу тебя, дорогая, — страстно повторил он.

Он встал. Его глаза, полные страсти, не отрывались от ее лица. Брюки последовали за рубашкой в угол комнаты, и в мягком освещении настенных ламп перед Билли предстало обнаженное слегка загорелое мужское тело. Казалось, оно слегка светится. Настала очередь пиршества для ее глаз. Она была счастлива и напугана. Напугана потому, что пробудила зверя в мужчине. После сегодняшней ночи ее мир уже никогда не будет прежним. Трэвис, удивительный Трэвис, перевернул его вверх дном.

Он раскрыл руки, и Билли, счастливо улыбаясь, шагнула в его объятия. Он снова зарычал от удовольствия, прижимая ее к себе, гладя выступы ее ягодиц. Потом, опустившись на колени, он ловко стянул по ее бедрам полоску кружевной материи. Трусики упали на пол.

— Ты моя! — шептал он, его пальцы мяли ее тугое тело. — Вся моя, и я хочу тебя немедленно.

Он подхватил ее на руки и, прижимая к себе, понес к огромной кровати. Билли дрожала. Он осторожно опустил ее на пуховое одеяло и сам вытянулся рядом. Он не прикасался к ней, просто смотрел, опершись на локоть. Он ласкал глазами все ее тело и улыбался удовлетворенно и торжествующе. В душе у Билли все пело. Он любит ее, хочет ее, нуждается в ней, ее тело приводит его в восторг. Высокая, нескладная, какая угодно, но только не изящная — такой она считала себя. Оказывается, такая может нравиться мужчинам, а точнее этому мужчине, которого она любит. Билли находилась наверху блаженства.

Он поцеловал ее, и словно электрический разряд проскочил между ними. Маленькая пауза, вдох. Затем он стал целовать с безумством, соответствующим ее собственному. Билли раздвинула ноги, вдохновляя его на дальнейшие действия.

Трэвис попытался войти, но встретился с сопротивлением. Он заколебался, в глазах его мелькнуло недоумение, он даже отступил назад, но Билли, выгнув спину, толкнула его руками, лежащими на его ягодицах, вниз. Он вошел в нее. Она почувствовала мгновенную боль, смешанную с утонченным наслаждением.

— Билли! Билли! — выкрикнул он. Они двигались в одном ритме, в едином порыве, удары его тела убыстрялись, пока не пришла кульминация.

Казалось, прошло несколько часов, прежде чем она открыла глаза. Он смотрел на нее с бесконечной любовью, и ее сердце ликовало. Но вдруг его глаза помрачнели. Он сел на край кровати и опустил голову. Эта внезапная перемена напугала Билли.

— Трэвис? — прошептала она. — Я… не была… была не во всем хороша? — спросила она, запинаясь и прижимая подушку к груди, чтобы прикрыть наготу.

— Хороша? — Он резко повернулся. Глаза его яростно сверкали. Билли задрожала. — Женщина, вы были великолепны, — сказал он ей.

— Но?..

— Да, «но». Всегда «но». — Он горько усмехнулся, и сердце у Билли оборвалось.

Клео. Ей следовало бы помнить. Трэвис любит Клео. И теперь считает себя нечестным. Он наслаждался, занимаясь любовью с Билли, но теперь презирает себя за слабость, а ее, наверное, презирает еще больше.

К глазам ее подступили слезы, и ей пришлось бороться с собой, чтобы не заплакать. Зачем смущать его еще больше?

— Я сожалею, — растерянно сказала Билли.

— Ты сожалеешь? — прервал он. Злость его куда-то пропала. — Нет, Билли. — Он продел пальцы сквозь свои волосы — странный отрешенный жест, от которого Билли снова чуть не расплакалась. — Я сожалею. Ты не сделала ничего плохого, чего можно было бы стыдиться. Но этого не должно было случиться.

— Прекрасно, — уступила она, силясь понять. — Итак, мы занимались любовью. Но, как выяснилось, это было ошибкой. Ошибкой с твоей стороны по крайней мере. Но мы вполне взрослые люди, Трэвис. Такие вещи случаются. И Клео…

— Клео? Какого черта ты о ней вспомнила?

— Но ты и она…

— Между нами все кончилось несколько недель назад, — объяснил он, и лед начал постепенно таять.

— Но тогда… я не понимаю, — сказала Билли. — Что мы сделали плохого?

— Ничего, милая. Совсем ничего. Но ты не понимаешь, в чем дело. А я понимаю. Я взял у тебя самое ценное, невосполнимое. Но я не знал, даже не догадывался.

Наконец-то до нее дошло.

— Но это рано или поздно случается с большинством женщин, — сказала она почти умоляюще. Ему стыдно. Благодаря ему она пережила удивительный момент в своей жизни, а он стыдится этого.

— Пожалуй, — огорченно согласился Трэвис. — Но это у тебя не должно было случиться со мной.

В чем же дело? Может быть, она неуклюжа? Когда он сказал, что она великолепна, он просто проявил снисходительность. Но ведь она не обманулась в своих ожиданиях. И если даже они никогда больше не будут заниматься любовью, у нее останется прекрасное удивительное воспоминание. Однако, по мнению Трэвиса, то, что между ними произошло, ужасно. Боль сразила ее.

Билли встала, чтобы взять платье, но, поскользнувшись о свои трусики, села на край кровати и трясущимися пальцами начала застегивать лифчик. Удовольствие вместе, а страдание врозь. А ведь менее чем полчаса назад они оба были на небесах. Она пошла за колготками, но, решив не тратить время на одевание, смяла их в комок и бросила на пол. Она позже засунет их в сумку. К тому же одеваться перед мужчиной, который так открыто ее презирает, казалось ей неприличным.

— Почему, Билли? — спросил он, когда она взяла платье. До этого он молча наблюдал за ней. — Почему ты мне не объяснила?

— Объяснять? — Она застегнула молнию и с вызовом вздернула подбородок. — О, конечно, давайте все переиграем. — Она усмехнулась. — Извините, Трэвис, я не могу сегодня лечь с вами в постель, так как я девственница, вы понимаете? В двадцать два года и все еще девственница. Но если вы подождете день или два, — издевалась она, — я найду кого-нибудь, кто лишит меня девственности для вас.

— Не…

— Что «не»? Не говорить правду? Не сыпать соль на раны? Большинство мужчин гордились бы этим. Но мне следовало бы знать, что ты воспримешь это иначе. Хорошо, тебе, возможно, стыдно, — вызывающе заявила она, — но мне нет.

— Стыдно? Да, мне стыдно, — раздраженно ответил он, обошел кровать и встал перед ней. Так близко и тем и не менее так далеко. Вид его обнаженного тела пробуждал в ней новые волны желания. — Но не за тебя, глупышка. Не за тебя. Ты не понимаешь? Я не имел права.

— Хорошо, если это все, что тебя беспокоит, не переживай, Трэвис. Я сама предоставила тебе это право, — заверила она его с легкостью, которая была чистой бравадой. — Ты, возможно, и опытен, но поверь мне, что если бы я захотела тебя остановить, я бы это сделала. Той ночью во Флите…

— Да, Билли. Той ночью во Флите я ненавидел тебя, рисуя себе картины, как ты занимаешься любовью с другим мужчиной. Потому что я безумно хотел тебя. В своей жизни я ни одну женщину не хотел так сильно. Но тогда ты остановила меня.

— Право настоящей живой девственницы, — усмехнулась она с болью в душе. — Не так ли, Трэвис?

Он схватил ее за руки и близко притянул к себе. Лицо его пылало.

— Почему ты не сказала мне? — допытывался Трэвис с мукой в голосе. — Почему ты позволила мне глумиться над тобой в ту ночь во Флите, унижать, насмехаться, оскорблять тебя? Почему, Билли? Какого дьявола ты не сказала мне?

— А если бы сказала, ты что, поверил бы? — спросила она спокойно, так как злость уже ушла.

— Нет, — сказал он грустно, отпуская ее. — Нет. — И добавил тихо, настолько тихо, что она с трудом расслышала: — Я сожалею, Билли.

— Ну что же… Но если это тебе поможет, Трэвис, — она направилась к двери, — то знай, что я ни о чем не сожалею. — Она остановилась в дверном проеме, с надеждой глядя на него, но он не повернулся, не посмотрел ей в лицо. Она опять давилась слезами. — Трэвис?

— Иди, Билли. Подожди в гостиной. Я оденусь и отвезу тебя домой.

— Но я не хочу домой, — просто сказала она. И это было правдой. Ей показалось, что она начала понимать кое-что из его реакций.

— Не хочешь? — Он пожал плечами. Весь его облик выражал безразличие. — Прекрасно. Чувствуй себя как дома. Выбери для себя диван и ложись.

— А разве плохо лечь в кровать? — нежно спросила Билли. Она понимала, что может допустить непоправимую ошибку, но она должна попытаться. Для своего же собственного спокойствия она должна попытаться.

Он снова пожал плечами.

— Ложись в кровать, а я лягу на диван. Мне все равно.

— Но это большая кровать, — подчеркнула она, проходя по комнате. — И в ней я бы чувствовала себя совсем одиноко. Ложись со мной, Трэвис, — взволнованно сказал она, останавливаясь у него за спиной. — Ложись со мной в кровать. — Она села рядом с ним и обняла его за талию, потом ее пальцы соскользнули ниже, и она почувствовала его мужское естество, пробуждающееся к жизни.

Трэвис схватил ее за руку и развернулся. Выражение его лица было суровым. Надежды Билли умерли. Значит, она ошиблась. Она не поняла намеков и теперь сделала из себя посмешище.

— Я доставил тебе удовольствие? — холодно спросил он. — Возможно, я и хорош в постели, но лишен деликатности.

— Я не согласна, — сказала Билли. — И я хочу тебя. Я снова хочу тебя.

Подобие улыбки исказило его черты.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что не плакала. За то, что обошлась без высокопарных слов, не возмущалась. За то, что позволила любить тебя. За то, что отдала мне самое ценное. За попытку понять. За то, что простила меня.

— Нечего было прощать, — ответила она просто.

— Разве? Непорочная женщина ценится на вес золота. Да, Билли, — настойчиво подчеркнул он. — Я говорил это. А если подобные вещи говорят в шутку или со злостью, тогда это оскорбление.

— Это не имеет значения, — успокоила его Билли, умоляюще глядя на него. — Для меня не имеет. Не мучь себя, Трэвис. И перестань мучить меня.

Он ничего не ответил. Его глаза были прикованы к ее лицу, но Билли не могла понять их выражение, хотя и очень старалась. Одно ей было понятно — он не хочет ее. Никаких сомнений. Ее губы задрожали. Ну что ж, она сделала попытку, к сожалению, напрасную. Но если бы она ее не сделала, ее бы терзали сомнения.

Она встала и пошла к двери. Комната расплывалась у нее перед глазами.

— Билли! — остановил ее голос Трэвиса.

Ей казалось, что стук ее сердца слышен на всю комнату. Она не осмеливалась обернуться и взглянуть на него, ей было страшно. Страшно увидеть холод в его глазах, страшно услышать «до свидания».

Казалось, прошла целая жизнь, прежде чем он снова заговорил:

— Не уходи, Билли. Пожалуйста, Билли, я очень хочу, чтобы ты осталась.