Из торжественно строгой тишины леса, из-под высоких задумчивых сосен на шоссе вдруг выскочили два растрепанных длинноволосых существа, отчаянно размахивая руками.

Сассияан сказал Яаку:

— Спроси, что им надо.

Яак молча нажал на тормоз, длинноволосые отскочили в сторону, их взволнованные физиономии промелькнули за окном, автобус плавно остановился, дверь раскрылась, парни, задыхаясь, вцепились в поручни и закричали:

— Пожалуйста, возьмите нас!

Плаксивые мальчишеские голоса вызвали сочувствие, и, когда после нескольких вопросов выяснилось, что растрепам надо добраться хоть до какого-нибудь рейсового автобуса, было решено взять их с собой. Они собрали в траве на обочине свое имущество — тощий рюкзак, гитару и транзистор, — быстро влезли в автобус и, поглядывая исподлобья, пробрались на свободное заднее сиденье, где и уселись, по-девичьи сжав колени. Только после того, как дверь закрылась и автобус тронулся, они несколько успокоились.

Следует заметить, что они были чудовищны. Они совершенно заросли волосами, которые, вероятно, из принципа долгое время не соприкасались ни с гребенкой, ни с мылом. Подбородки покрывал юношеский пушок, шеи были грязные, руки еще грязнее. Надето на них было нечто непонятное, не поддающееся описанию; на одном, на том, что повыше и немного потемнее, были штаны, видимо, на скорую руку сшитые из какого-то мешка — на ляжках жирно чернели буквы штампа; запаршивевшие ноги были обуты в грубые босоножки.

Тут парень повыше обернулся и посмотрел в заднее окно. Увидев следовавшую за нами «Латвию», он толкнул приятеля. Тот с опаской оглянулся, и оба быстро кинулись в угол между сиденьями.

— В чем дело? — спросил я со смехом.

— Да ничего особого, — ответил парень повыше с явным беспокойством. — Полная нормалевка.

— Могу вам сообщить, молодые люди, что этот маленький автомобиль — спутник нашего автобуса. Он везет десятки километров музыкальных записей.

«Пониже» прыснул в кулак,

— А мы решили — это менты катят. Вот и рванули в угол, как крейзанутые.

Хелла окинула растреп спокойным и доброжелательным взглядом. Сассияан резко выпрямился. В карих глазах Куно поблескивали иронические искорки. Оскар с шумом повернулся и лениво уронил:

— Ну, прожигатели жизни, выкладывайте!

«Пониже» хлюпнул носом,

— Это все потому, что мы бродестовали, — признался он с досадой.

— П-протестовали, придурок, — резко поправил «Повыше».

Так же, как те хиппи…

Однажды в среду они, как обычно, болтались на Балтийском вокзале. Пахло асфальтом, подходили и уходили электрички, диспетчер вещал на двух языках с дребезжащим железнодорожным акцентом.

В этот раз на вокзале ошивались двенадцать парней и девять девушек.

Время от времени кто-нибудь опрокидывал стаканчик газировки; кое-кто, в том числе Арво («Повыше») и Юку (так звали «Пониже», хотя имя его было Йоханн-Эуген), не слишком музыкально бренчал на гитаре, напевая: «Тебе сказал бы я того, чего в тот вечер не сказал, да все одно ты ни фига не петришь…»

Девушка по имени Кати купила у цветочницы белый нарцисс и воткнула его в свои рыжие волосы. Арво на нее поглядывал. Юку, не прерывая пения, меланхолически ковырял в носу. И очень сильно пахло асфальтом.

Из подошедшей электрички выскочил парень в фирменных голубых джинсах. Парень был трактористом, зарабатывал почти двести рублей в месяц, весил девяносто шесть кило, пил как бездонная бочка, буянил и вступал в драку по любому поводу. Его почему-то терпели, хотя он был набитый дурак и законченный балбес.

— Салют, Арво, — сказал он, подходя поближе. Арво скривил физиономию и пожал плечами.

— Приветик, Юло, — произнес он, еле шевеля губами.

— Глухая лажа, еж твою двадцать, — доверительно сообщил Юло. — С предком расплевался в дым. Давил мне на психику. Ну, я и рванул когти. Жрать хочу по-страшному, в брюхе одна бормотуха.

Со следующей электричкой прибыл Пеару. Радостно улыбаясь, он тоже подошел к компании. Это был высокий, широкоплечий парень с густой русой бородой. Грудь его украшал желтый плакатик с надписью: «Я люблю Лайлу!»

Все оживились.

Пеару протянул Арво руку, тот был польщен, но виду7 не подал. Затем Пеару взял аккорд на гитаре Арво и прищелкнул языком.

— Кайфуете? — спросил он, ухмыляясь. Голос у него был приятный, спокойный, только слегка простуженный.

— Без кайфа нет лайфа, — сообщил Юло.

— А это что за чувак? — осведомился Пеару.

— А-а, так, хиппарь-самоучка… Из Валингу. Тракторист, — ответил Арво с иронической усмешкой.

— Типичная ошибка природы, — заключил Пеару.

Пеару был признанным авторитетом. Ему исполнилось двадцать шесть лет. Отец его был известный художник. Пеару почитывал английские журналы, обладал небольшой коллекцией отборных пластинок (в которой имелись даже новейшие песни битлов на восточные темы) и считался настоящим хиппи. Житейские заботы его не занимали, жил он беспечно и делал что хотел. Однажды, например, он целый день шлялся по Нымме, напялив на себя картофельный мешок с дыркой для головы, подпоясанный старым солдатским ремнем, наслаждаясь потрясением добропорядочных граждан.

С этой компанией у него были дружеские отношения. Впрочем, он со всеми был в дружеских, но поверхностных отношениях. Последнее время он загорал и занимался чтением Нового завета вперемежку с Руссо в скверном переводе.

— Ну, кореша, чего вы тут кантуетесь, хватит время бить, рванем всей шарагой на лужайку, картошку будем печь — вообще, дадим копоти! Кто со мной?

На другой день они отправились в путь — пятнадцать парней, одиннадцать девушек плюс сам Пеару. С собой они взяли пять гитар, пять транзисторов, три удочки, две бутылки вина, пять старых талонов «автостопа» и около двадцати пяти рублей на всю бражку.

Зайцами в электричках, голосуя на шоссе и пешком, они постепенно продвигались, сами не зная куда. В пятницу к вечеру они забрели на большой луг. Неподалеку поблескивала речушка, в ней плавали маленькие уточки, бродили кулички, трава была высокая и густая. За лугом, в благоухающей березовой роще, стоял старый сарай с дырявой крышей, в нем хранилось прошлогоднее сено. Завопив: «Э-гей, хиппи!» — все бросились к сараю.

Три дня они носились, полуголые, по лугу, рвали цветы, купались в холодной илистой речке, ловили рыбешек, охрипшими голосами тянули надрывные песни, загорали, слушали из транзисторов битловые ритмы, жгли костры, пекли краденую картошку, а ночью спали на пыльном сене. Рыжая девушка Кати прикалывала к волосам то лилии, то желтые кувшинки, и на вторую ночь Арво подвалился к ней. Кати вздохнула и молча подвинулась. Потом она быстро заснула.

С торсом культуриста, бронзовый от загара, Пеару днем шатался от одной группы к другой, похлопывал парней по плечу, а девушек по заду, вместе со всеми шлепал, дрожа от холода, по реке; ночами он долго сидел у костра, иногда читал при его свете, иногда писал, а чаще просто смотрел на пламя.

На четвертый день куда-то исчез тракторист Юло, который до сих пор вел себя тихо. Вместе с ним исчезли еще двое парней. К вечеру они вернулись вдрызг пьяные.

Все уже завалились спать, только Юло бродил вокруг сарая. Он задирал девушек, хвастался и угрожал. Наконец и он залез на сеновал, зажав в зубах недокуренную сигарету. Ночью сарай запылал.

Похватав одежду и гитары, все кинулись вон. С перепугу почти протрезвевший, Юло тупо глядел на языки пламени, взметавшиеся в безоблачное июньское небо.

— Полыхает по-страшному! Не хуже, чем на иванов день, еж твою двадцать! — пытался он куролесить. — Не в срок, понятно, ну и хрен с ним!

Никто не засмеялся.

— Н-да, — вздохнул Пеару, — этого фуфла нарочно не придумаешь. Была у нас клевая хата и накрылась. Хреново, факт, но вроде придется отсюда по-быстрому мотать. А этому подонку надо бы будку поцарапать, да…

— Ну, ты, хватит тут шелестеть, — огрызнулся Юло, хотя губы у него дрожали.

— …да мараться неохота, — равнодушно закончил Пеару, — Потопали отсюда. А то как бы ее влопаться.

Долго в полном молчании плелись они вдоль реки, пока, уже на рассвете, не наткнулись еще на один сарай, сложенный из известняка.

— Ну, этот ему не спалить, — с облегчением вздохнул Пеару.

Сарай был почти пустой и неуютный. Сбившись в кучу, чтобы согреться, путешественники, стуча зубами, улеглись досыпать. Утром сквозь сон они слышали, как где-то поблизости стрекотала косилка, а позже по дырявой крыше забарабанил дождь. Руки и лица у них после ночного пожара были в саже. Одна из девушек тайком всплакнула. Пеару в задумчивости сидел на груде каменных блоков в углу сарая, поглаживая бороду. Юло опять куда-то исчез. Вернулся он к вечеру, пьяный. Под мышкой у него болтались два жирных гуся со свернутыми шеями.

— Еле ухрял от собак, — похвалился он.

Все глядели на гусей, глотая слюни.

С большим трудом на мокром земляном полу разожгли костер. Вскоре от гусей и косточек не осталось.

Юку, выйдя на следующее утро по нужде, заметил в дальнем осиннике группу людей, они направлялись к сараю. Человек десять, среди них несколько в милицейской форме.

Юку бросился в сарай:

— Кончай кемарить! Менты!

Поднялась паника. Все кинулись к выходу — кто одетый, кто полуголый. Толкотня, ругань, визг девушек. Несколько парней кинулись в реку и поплыли на другую сторону.

Только Пеару хранил спокойствие. Он не спеша натянул облезлый кожаный пиджак, полюбовался всеобщей паникой и суматохой и, прислонившись к воротам сарая, стал дожидаться быстро приближавшихся людей. Ему, пожалуй, даже было весело.

Арво, Юку и рыжая девушка Кати слышали, лежа в мокром вереске, как шумел валингуский Юло.

— А не пошли бы вы все куда подальше! Не имеете права задерживать! Заявляю протест! Я желаю жить так же, как те хиппи, которые в закордоне! — орал Юло. Однако вскоре он сбавил тон: — Ну чего я сделал-то? Ну чего? Я честный гражданин, тракторист и все такое! Какой еще сарай? Ничего мы не жгли…

Немного погодя Пеару шагал в сопровождении офицера милиции.

— …Не понимаю, взрослый человек, неужели не могли получше себе компанию подобрать? — стыдил милиционер.

— Кто хиппует, тот поймет, — отвечал Пеару.

Через кусты и канавы, по краю болота и по лугам Арво, Юку и рыжая девушка Кати плутали несколько часов, пока выбрались на шоссе.

За два часа мимо них проехало три легковых автомобиля. Все были полны, ни один не остановился.

Потом издалека послышался треск мотоцикла. Арво даже не шевельнулся — ведь троих на мотоцикл не посадят.

Но рыжая девушка Кати извлекла откуда-то гребенку с целыми зубьями, о существовании которой Арво и не подозревал, быстро причесалась, выкинула из волос увядший цветок, одернула жакетку, выбежала на обочину, встала на цыпочки и решительно подняла руку.

Укрывшиеся за деревьями парни наблюдали за ней.

Мотоцикл остановился, Кати что-то объясняла мотоциклисту, ее словно подменили, движения стали изящными, мотоциклист протянул ей запасной шлем. Кати кокетливо надела его и уселась в вишневую коляску. «Ява» взревела и умчалась.

Так покинула их рыжая девушка Кати.

А они остались сидеть среди безмолвия. Теперь, спустя много времени, вспомнились родители, которые, наверное, здорово волновались. Шел дождь, их искала милиция. Жизнь вдруг стала сложной и утомительной.

Поглядывая на пустынное субботнее шоссе, Арво сочинял новую песню: «Вот укатила ты, тоска меня взяла, ла-ла, ла-ла, тоски так много в жизни, обмана жизнь полна, на-на, на-на, куда теперь идти, что будет впереди, ди~ди, ди-ди…»

Бренча на гитаре и напевая новую песню, двое грустных растреп сидели у шоссе, зады их были мокры, будущее туманно.

И тут вдали показался автобус…

— Что, в милицию нас сдадите? — хмуро спросил Арво после долгого молчания.

— Ты как думаешь, Сассияан? — осведомился Оскар.

— А ты?

— Я тоже, — махнул рукой Оскар. — Ах, в милицию? — повернулся он к ребятам. — Времени нет. И вообще — чтоб сегодня же отправлялись домой! Да, штукари, а деньги-то у вас есть?

Шесть рэ на пару, — гордо сообщил Юку…

Я оглянулся на длинноволосых. «Ничего с ними не поделаешь», — подумал и щелкнул пальцами.