11

Это было первого апреля, в День дурака. Именно дураком – вернее, дурой – я себя и ощущала. Беспросветной, круглой дурой. На протяжении нескольких дней после вечера у мисс Линч я, понимая всю абсурдность своих надежд, тем не менее, ждала вестей от мистера По. Мне казалось, что он в любую минуту может постучать в дверь. Он же не знает, где ты живешь, увещевала я себя. Потом я вспомнила, что на самом деле у него есть адрес Элизы, который я сообщила в письме со стихами для журнала. Но даже если так, и он примет мои стихи к публикации, зачем ему сообщать об этом лично, когда вполне достаточно написать письмо? Мистеру По совершенно незачем утруждать себя такими дальними походами.

Тем не менее, сидя с пером и бумагой за обеденным столом в цокольной гостиной Элизы и якобы сочиняя стихотворения, я вдруг каким-то необъяснимым образом почувствовала, что мистер По идет сюда. Словно я знала, что он думает обо мне и ничего не может с этим поделать, словно наши души взаимодействуют в тех странных измерениях, о которых он писал.

Определенно, дело было не только в моем воображении. Я окинула взглядом комнату. Могу ли я не чувствовать, как беспокоится обо мне Элиза, когда она сидит с шитьем на диване, а у ее ног играют оловянными солдатиками ее сыновья? Могу ли не чувствовать, как отстранена от всех нас горничная Мэри? Хоть она и сидит тут же у стола, подкидывая на коленях крошку Джона, ее душа блуждает где-то далеко, быть может, на просторах ее родины. Могу ли не ощущать любовь Винни к ее кукле, которую она наряжает в новое, сшитое Элизой платье, или дискомфорт Эллен от пребывания в чужом доме, дискомфорт, который она ощущает даже сейчас, сидя с книжкой в большом мягком кресле?

На крыльце за окном послышался звук быстрых шагов. Зазвонил дверной звонок. Я ахнула.

– Что, мамочка? – спросила Винни.

Эллен вскочила.

– Это папа?

Глаза Винни округлились.

– Правда? Мама, правда?

Я прокляла себя за то, что взбаламутила их.

– Я так не думаю, дорогие. Он сейчас должен быть очень-очень занят.

Не обратив на мои слова никакого внимания, девочки внимательно прислушивались к тому, как горничная Кэтрин идет по коридору и открывает дверь. Раздался женский голос, и они сразу сникли.

По лестнице в комнату сошла мисс Фуллер в чем-то, напоминающем оленью накидку, увешанную позвякивающими ракушками. За ней следовала Кэтрин, в смятении заламывая руки. В соответствии с правилами хорошего тона визитеры должны были дожидаться в передней, когда хозяйка согласится их принять.

– Маргарет! – сказала Элиза. – Простите скромность нашего жилища.

– Нет, это я должна перед вами извиниться. Я настояла на том, чтобы войти. – Мисс Фуллер оглядела комнату. – Я надеюсь, вы не возражаете.

– Вовсе нет, – сказала Элиза.

– Я пришла переговорить с Френсис, если это возможно.

– Конечно, – Элиза повела бровью в мою сторону. – Желаете пройти наверх, в заднюю гостиную? Кэтрин, удостоверься, пожалуйста, что там горит камин.

– Спасибо, – сказала мисс Фуллер. Все мы знали, что довольно сложно помешать Маргарет Фуллер делать то, что ей заблагорассудится. – Я не задержусь надолго. У меня запланирована встреча с одной женщиной… Она пытается пристраивать матерей, которые рожают вне брака, кормилицами в богатые дома. Впечатляющая программа, и вполне логичная.

Мы поднялись наверх. Мисс Фуллер подождала, пока мы обе усядемся на черном диване конского волоса.

– Я поговорила с мистером По о том, что хотела бы напечатать статью о его жизни. Он не заинтересовался…

– Я и не ожидала этого, – сказала я.

– …пока я не сказала ему, что собирать материал и задавать ему вопросы будете вы.

Ее нахальство не имело границ.

– Я не давала на это согласие.

– Я знаю и сказала ему об этом. Он выглядел довольно-таки разочарованным.

– Возможно, – сказала я, – вы перепутали разочарование с облегчением от того, что ему не придется рассказывать свою историю. Мне кажется, он достаточно скрытный человек.

Мисс Фуллер улыбнулась:

– Вот видите? Вот почему вы самый лучший кандидат. Вы понимаете По со всеми его странностями.

– Мы с ним просто два поэта, которые уважают труды друг друга.

– Называйте ваши отношения как вам заблагорассудится, – сказала она. – Он согласился дать вам подробное интервью.

– Согласился?

– В таком случае вы возьметесь за работу?

– Я не знаю. Я удивлена тем, что он этого хочет.

Мисс Фуллер выудила из сумочки чек.

– Кажется, это та самая сумма, которую мы с вами оговаривали. Возьмите. Это самые легкие деньги из всех, что вы когда-либо зарабатывали. – Она вложила мне в руку чек на десять долларов. – По будет ждать вас в «Астор-хауз» завтра в два часа.

Я хмуро смотрела на чек.

– Отчего у вас такое угрюмое лицо? Известность, которую вы получите после написания статьи, пойдет вам на пользу. Вы ведь хотите стать известной благодаря своей работе. Не так ли?

Я никогда не говорила ничего подобного. Неужели мое честолюбие так очевидно?

– Ну, до встречи, подружка, и удачи. – Она повернулась, чтобы уйти, громыхнув ракушками на покрывале, потом остановилась. – Да, и, если вы захотите написать еще статьи для «Трибьюн», я изыщу способ оплатить все гадости, которые вы сможете о нем узнать. В нем есть какая-то упоительная неправильность, но я не могу понять, в чем именно она заключается. Надеюсь, вам это удастся.

* * *

Вот так я и оказалась в «Астор-хауз». Я примостилась на краешке обитого красным атласом дивана, наблюдая, как прохаживаются мимо меня влиятельные молодые повелители торговли и избалованные бездельники, сынки богатеньких семей. Различить их между собой было очень легко, даже если не принимать во внимание трости с рукоятками из слоновой кости, монокли и золотые цепочки, бывшие в большом фаворе у сынков. Достаточно было просто посмотреть на обувь.

Лишенные излишеств, начищенные до зеркального блеска сапоги красовались на ногах расхаживающих по комнате королей коммерции. Те же, кто унаследовал свое богатство, предпочитали гетры и мягкие лайковые туфли, словно их ноги в жизни не ступали ни на что более грубое, чем турецкий ковер. Я подозревала, что так оно на самом деле и есть.

Я проводила свое обувное исследование, когда по толпе пронесся шепоток. Я подняла взгляд и увидела Джона Джейкоба Астора, создателя этого храма денег, которого, словно короля, несли через холл в роскошном сидячем паланкине. Хотя день выдался не холодный, старик был закутан в меха трех сортов, а именно в лисьи, норковые и рысьи. Из этой пушистой кучи торчало только его злое морщинистое лицо. Он был будто коммерсант, который выглядывает из груды товаров, сделавших его богатым.

– Думаю, медведи и бобры отомщены.

Я обернулась. Мистер По стоял позади дивана со шляпой в руках. Этот человек передвигается бесшумно, как волк.

Я поднялась. От того, что я вижу его, я чувствовала себя куда более счастливой, чем это позволительно.

– Я как раз думала о чем-то подобном.

Он улыбнулся.

Румянец на его щеках, ставший более ярким после прогулки на влажном ветру, оттенял мягкий серый цвет его глаз. Я подумала, какие они красивые в обрамлении темных ресниц, какие умные и пытливые, а потом вдруг спохватилась, что он, возможно, способен воспринимать мои мысли.

Я полезла в ридикюль за письменными принадлежностями, а он обошел диван.

– Спасибо, что согласились на интервью, – сказала я, не глядя на него. – Мисс Фуллер очень заинтересована в том, чтоб я написала о вас статью. – Я выудила карандаш и стопку бумаги и, наконец, подняла на него взгляд. – Хочу, чтоб вы знали, что я возражала. Мне не хотелось совать нос в ваши дела.

– Спасибо вам за это, – сказал мистер По. – А еще я должен поблагодарить вас за то, что вы все-таки решили в этом поучаствовать. Вы делаете мне одолжение, согласившись написать обо мне. Но вы не будете возражать, если мы отсюда уйдем? Сегодня хороший день, а я слишком много часов провел в своем кабинете.

– Я тоже предпочитаю выйти на воздух.

– Конечно, предпочитаете. Мы с вами одинаково мыслим.

Выйдя из отеля, мы остановились на тротуаре. Мимо нас вдоль по Бродвею громыхали кареты и повозки.

– Куда пойдем? – спросил он.

В этот миг два дюжих детины снесли мистера Астора вниз по ступеням отеля. Он моргал над ворохом шкур, будто не привыкшее к дневному свету существо. Когда его пересаживали в золоченую карету, движение в обоих направлениях остановилось.

– Пойдемте в парк, – сказала я. – Пока медведи и бобры не бросились в атаку.

Смеясь, мы перешли Бродвей, воспользовавшись тем, что весь транспорт стоял, ожидая отъезда мистера Астора, и в конце концов оказались перед Американским музеем Барнума на углу Энн-стрит, напротив Сити-холл-парка. На защищенном навесом балконе музея духовой оркестр омерзительно играл веселый марш. Я зажала уши руками, и шаль соскользнула у меня с плеч.

Мистер По вернул ее на место.

– Говорят, Барнум, чтобы заманивать публику, нанимает самый плохой оркестр, который сумеет найти.

Мои плечи задрожали, когда он их коснулся.

– Вижу, ему это удалось.

Наши глаза встретились. Я постаралась, чтоб он не заметил восторга на моем лице, и увидела, что он тоже борется с этим чувством.

Человек, одетый в броский клетчатый костюм и зажатый, как сэндвич, между двумя рекламными плакатами музея Барнума, подошел поближе и помахал перед нами иллюстрированным путеводителем.

– Мистер и миссис, не желаете ли видеть новейшие аттракционы?

Я открыла было рот, чтобы сказать, что мы не муж и жена, но поняла, что не имею ни малейшего желания этого делать.

Мистер По скрыл улыбку:

– Ну как, миссис, желаете?

Человек-сэндвич, благодаря своим красным губам и узкому лицу похожий на рыбу в цилиндре, ткнул в мою сторону путеводителем.

– Как насчет этого, миссис?

Я кивнула мистеру По:

– Что ж, мистер, если вас это привлекает, пожалуй, привлекает и меня.

– Вы слышали, что сказала дама. – Мистер По пристроил мою руку на изгиб своего локтя так, словно это самая естественная вещь на свете. – Представьте нас представлению.

Мы направились в музей следом за человеком-сэндвичем. Я целиком сосредоточилась на ощущении руки мистера По под моей ладонью, и все мое тело млело от счастья. После того как он заплатил за два билета (двадцать пять центов за каждый), мы в полном одиночестве оказались в полутемном зале, освещенном лишь светом газовых ламп.

– Выставка восковых фигур, – сказал мистер По.

Мы шли, разглядывая этот пантеон знаменитостей, и я пьянела от того, что касаюсь своего спутника. Наконец мы остановились перед восковым бюстом Уильяма Шекспира.

– Умный и талантливый парень, – сказал мистер По.

– Мне кажется, между вами есть сходство.

Он нахмурился.

– Думаю, дело во лбе. И в кудрях. Я, правда, смею надеяться, что мои покрывают бо́льшую часть головы.

– Я говорила о вашем статусе, – засмеялась я и кивнула на бюст. – Самый известный писатель прошлого и самый известный писатель современности.

Он сделал вид, что трясет бюст свободной рукой.

– Милостивый государь, какой совет вы можете мне дать?

– Я права, – сказала я. – Сейчас вы самый знаменитый писатель Нью-Йорка и всех Соединенных Штатов. Когда-нибудь ваш бюст будет стоять рядом с бюстом Шекспира.

– Пугающая мысль.

– Но такое вполне может случиться.

– Едва ли это возможно. – Он посмотрел на меня. – Раньше я думал, что, несмотря на упорную работу и довольно большое количество не слишком известных публикаций, я не смогу добиться успеха, пока не стану знаменитым. Только когда я стану знаменитым, я буду по-настоящему живым.

– Разве не все писатели так считают? Будто мы куклы, которых оживляет лишь прикосновение славы. – Я улыбнулась ему. – Вы до сих пор так считаете? Или что-то изменилось?

Он подумал, потом поморщился:

– Нет.

– Этого-то я и боялась, – вздохнула я.

Его благодарный взгляд был для меня как ласка.

– Как же хорошо вы меня понимаете! Не могу сказать, чтобы когда-нибудь встречал другого такого человека. Но с первой минуты нашей встречи я знал, что так и будет. Спасибо.

– За что?

– За то, что принесли в мою жизнь свет.

Я почувствовала, как забилось мое сердце и воспарила душа. Меня так давно никто не благодарил!

За бюстами начинались композиции из человеческих фигур натурального размера. Возле первой из них была табличка «Семья пьяниц», хотя пояснений и так не требовалось. Тут шалили оборванные восковые дети, похожие на компанию с улицы мистера По, – они били посуду, задирали друг друга, рассыпали муку. В центре этой застывшей суеты за столом, сгорбившись, спали их родители, и очевидной причиной их сна был стоявший перед ними кувшин с надписью «Пиво». Чуть в стороне, с залитым газовым светом белым лицом, лежал мертвым в своей узкой кроватке их маленький сын.

Я почувствовала, как улетучивается хорошее настроение мистера По. Мне захотелось забрать у него руку, но я не решилась из страха расстроить его.

Наконец мистер По сказал:

– Тут все неправильно.

Я ждала продолжения.

– Это мать семейства должна лежать мертвой в постели, окруженная со всех сторон тянущимися к ней маленькими детьми. По крайней мере именно так мне помнится. Мой отец, которого я не знал до этого и никогда больше не видел после… именно он рухнул на стол перед бутылкой. Моя сестра Розалин и я… нас привели попрощаться. – Я услышала, как он сглотнул. – Тетушка заставила меня дотронуться до маминого лица. Он было холодным. Моя мать перестала быть человеком и стала чем-то иным.

– Я очень вам сочувствую.

Он испустил вздох.

– Я помню ее. Помню живой. Она вся просто светилась бесподобным светом радости. И мне хотелось лишь доставлять ей удовольствие, ничего больше… – Он сжал челюсти, очевидно пытаясь сдержаться. – Мне так жаль, что ее нет, и она не может видеть моего успеха. Может быть, тогда я действительно поверил бы в него.

Когда мы шли к следующей композиции, тишину нарушали лишь звук наших шагов да шорох моих юбок. Она изображала счастливую семью: престарелые дед и бабушка читали Писание, а все остальные сгрудились вокруг игравшей на фортепьяно матери.

Тон мистера По стал принужденно-легкомысленным:

– А это, наверно, мы, миссис?

Но чары были разрушены. Я видела нас такими, какие мы есть: два человека, состоящих в браке совсем с другими людьми, оказавшиеся вдвоем в общественном месте. Я отодвинулась от него.

– Расскажите мне о настоящей миссис По. О вашей супруге.

Его лицо стало замкнутым:

– Вы уже берете у меня интервью?

– Нет. Просто прошу, как друг, – покачала головой я.

– Друг не стал бы меня о ней спрашивать.

– Стал бы. Именно поэтому я и спросила.

– А мы с вами просто друзья, миссис Осгуд?

Я не знала, как ответить, и пришла в волнение. Мы миновали знаменитых сиамских близнецов, Енга и Чанга, китайского мандарина, парочку великанов, сцены Христова Рождества и Его смерти. Никто не нарушил нашего уединения. Казалось, музей сегодня открыт только для нас.

У парадной лестницы мы остановились. Я повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.

– А кто мы друг другу, мистер По?

– Так ли необходимо это обсуждать? – сказал он. – Разве нельзя просто быть теми, кто мы есть?

Обидевшись, что он не ответил на им же спровоцированный вопрос, я в молчании спускалась по лестнице.

В изножье лестницы было установлено зеркало в человеческий рост. Когда мы остановились перед ним, наши отражения выросли до гигантских размеров. Глазами огромными, как дыни, мое отражение уставилось на своего громадного спутника.

Его чудовищное отражение трезвым взглядом окинуло мое.

– Однажды я написал рассказ под названием «Вильям Вильсон». Там рассказчика преследует человек, похожий на него и внешне, и поведением, у него даже имя такое же, вот только он – воплощенное зло. И этот отвратительный двойник появляется в его жизни на каждом шагу, совершает мерзкие поступки, создает хаос и разрушает репутацию Вильяма Вильсона, которому приписывают все прегрешения его близнеца. В конце концов хороший Вильям Вильсон уже не может этого выносить. Преисполнившись ярости, он убивает своего двойника. Придя в ужас от совершенного, он спотыкается, и его взгляд падает на зеркало. И его двойник, бледный, окровавленный, улыбается ему оттуда. – Он перевел взгляд на меня. – С тех пор как я написал этот рассказ, я не люблю зеркал.

Я не отводила глаз от нашего отражения.

– Это не сказка. Это вы и я.

Его увеличенное изображение попыталось улыбнуться.

– Да, вы и я, миссис, только увеличенные.

Я вовсе не его «миссис». Его настоящая жена была больна и беспомощна, а у меня был муж, которого я некогда любила всем своим существом, которому родила дочерей, ставших светом моей жизни. И их судьба зависела от моего поведения, пусть даже их отец – негодяй.

– Я не могу этого сделать, – сказала я, отвернувшись.

– Что сделать?

Продолжать этот флирт. Я изучающее всмотрелась в его лицо:

– Брать у вас интервью.

– Может быть, вам будет проще взять интервью у моей жены?

С его женой мне не хотелось иметь ничего общего. Я хотела его поцеловать. И хотела, чтобы он поцеловал меня.

– Да.

– Тогда так и сделайте, – тихо сказал он. – Завтра, если вам будет удобно.

Вскоре после этого мы покинули музей, потому что развлечения перестали нас развлекать. Мы стояли на тротуаре, чтоб наши глаза привыкли к свету, когда над нашими головами появились первые птицы из стаи странствующих голубей.

Скоро небо потемнело от миллионов пернатых, заглушивших свистом своих крыльев стук колес по мостовым, этот пульс созданного человеком города. Мы расстались под сбивающей с толку тенью стаи и двинулись каждый своим путем под накатившей волной бесконечного первобытного шума.

 

12

Кашель миссис По наконец превратился в хрип и стих. Приступ наконец закончился. Она села, сложив руки, и воззрилась на меня, словно играющий в королеву надменный ребенок.

– Пожалуйста, не могли бы вы повторить свой вопрос?

Я окинула взглядом комнату. Через несколько недель после моего первого визита пристанище семьи По приобрело более обжитой вид и уже не выглядело столь откровенно временным. Теперь тут висели затейливые полочки, и на них выстроились прежде стоявшие вдоль стен книги. На полу лежал лоскутный ковер, а разбитое окно было застеклено. Даже дверная ручка вновь заняла положенное ей место. Кажется, мистер По решил и дальше жить здесь с семьей. Я думала, ему претила мысль о том, что его жена находится в такой близости к заведению мадам Рестелл. Почему он выбрал остаться в таком безотрадном месте, так далеко от всех знакомых?

Я заглянула в свой блокнот.

– Каким ребенком был мистер По?

– Если вы хотите знать, каким он был совсем маленьким, – важно сказала миссис По, – то тут вернее будет обратиться к моей матушке. Во времена его раннего детства я еще не родилась на свет. Между нами тринадцать лет разницы.

Лицо миссис Клемм, примостившейся, как на насесте, на краешке своего хлипкого стула и напоминающей вора на полицейском допросе, стало еще более обеспокоенным, чем обычно.

– Вы, должно быть, думаете, что разрыв в их возрасте слишком велик.

– О нет, – запротестовала я.

– Так считает большинство людей, – сказала миссис Клемм, – но Виргиния всегда была очень зрелой для своих лет.

– Конечно же.

– Что касается Эдди… он был таким печальным мальчиком. – Ушки чепца миссис Клемм заколыхались возле ее плеч, когда она, предавшись воспоминаниям, покачала головой. – Его папа оставил маму, прежде чем Эдди исполнилось два года, а сама мама в тот же год умерла.

– Да, он мне рассказывал.

Миссис По бросила на меня острый взгляд:

– Рассказывал? Когда?

Миссис Клемм, казалось, не отдавала себе отчета, что ее дочь пристально смотрит на меня.

– От мамочки он унаследовал лишь ее собственный портрет-миниатюру и изображение Бостонского порта. Такое вот печальное, печальное наследство, бедный малыш. Я хотела усыновить его, такой он был трогательный, жалкий, но мистер Джон Аллан из Ричмонда забрал его прямо от маминого смертного одра. Его жена, знаете ли, не могла иметь своих детей. Полагаю, маленький Эдди был у нее вместо игрушки. Неудивительно, он был таким красивым ребенком, с черными локонами и большими серыми глазами. Совсем как моя Виргиния. Они похожи, как близнецы.

– Алланы, должно быть, души в нем не чаяли, – сказала я. Зачем миссис По по-прежнему смотрит на меня?

– О да, – сказала миссис Клемм. – Я никогда не встречалась с миссис Аллан, но Эдди говорит, что она растила его как принца. Но потом ее слабое здоровье ухудшилось, она оказалась прикована к постели, и мистер Аллан отослал Эдди в закрытую школу. И здесь, и в Англии он совсем еще мальчиком учился вдали от дома.

– С шести лет. – Рот миссис По ребячески искривился.

Мечтая, чтоб она наконец отвернулась, я сделала пометку в блокноте.

– Значит, мистер По получил хорошее образование?

– Мистер Аллан не позволял Эдди приезжать из школы домой, – продолжала нагнетать страсти миссис Клемм, – ни в Англии, ни в Ричмонде, нигде. Когда Эдди учился в колледже университета Виргинии, мистер Аллан давал ему так мало денег, что не хватало даже на еду, не говоря уже о книгах. Это было ужасно, ужасно трудное время.

Внезапно миссис По требовательно спросила:

– Когда он говорил вам о своем детстве?

Я подняла на нее глаза, поразившись ее тону:

– Вчера, когда я брала у него интервью. Для статьи… он, должно быть, рассказал вам.

– Не рассказал. Ия недоумеваю, почему.

Я словно воочию увидела, как стою с ее мужем перед кривым зеркалом.

– Оно было очень коротким. Ничего достойного упоминания не произошло.

Повернулась дверная ручка, и вошел мистер По. Когда он подошел поцеловать жену и тещу, миссис По смотрела на меня. Мистер По погладил кошку, а потом кивнул в мою сторону, тщательно избегая встречаться со мной глазами.

– Я как раз собиралась рассказать миссис Осгуд, как ты мухлевал в колледже, – сказала миссис По.

Мистер По выразил свое неодобрение лишь движением бровей, а миссис Клемм воскликнула:

– Виргиния, это неправда! Он играл, да, но не мухлевал.

– Мне действительно незачем об этом знать, – сказала я.

– Он же был еще мальчиком! – волновалась миссис Клемм. – Он потерял все, и даже больше.

– Мошенники никогда не преуспевают, – пропела миссис По.

Мистер По без выражения уставился на жену.

– Может быть, вы не захотите включать это в статью, – с сомнением сказала миссис Клемм.

– Почему же нет, матушка? – сказала миссис По. – Мы горды, что стали теми, кем стали. Когда мистер Аллан умер, он был самым богатым человеком Ричмонда, но не оставил Эдди ни цента. От того, что Эдди так прославился, он должен бы перевернуться в гробу.

Миссис Клемм криво улыбнулась мне.

– О, у мистера Аллана был премилый дом! Я однажды видела его во время поездки в Ричмонд. Он назывался «Молдавия», с такими большими белыми колоннами по фасаду и двумя застекленными лоджиями сзади. Красивее дома я никогда…

– Довольно, – резко сказал мистер По.

Миссис Клемм вздрогнула.

– Я прошу прощения, – тихо сказал мистер По. – Я не должен был говорить с тобой в таком тоне, Мадди. Но я думал, что статья будет о моей работе.

– Неужели? – сказала миссис По. – А я думала, она будет о нас.

По-прежнему избегая моих глаз, мистер По обратился ко мне:

– Приношу свои извинения за то, что прервал интервью. Я вернулся, только чтобы взять забытую рукопись. – Он коротко поцеловал жену в макушку. – До свидания, дорогая. До свидания, Мадди. – И, холодно кивнув мне, он взял на столе какие-то бумаги и удалился.

После того как за ним закрылась дверь, миссис Клемм гордо сказала:

– Он такой занятой человек!

Я кивнула, ощущая, что миссис По уже не так отчуждена. Теперь я увидела, почему мистер По так защищает свою жену: она оказалась еще менее самостоятельной, чем я думала. Я никогда не позволю себе причинить боль тому, кто связан с таким человеком. Неужели мистер По недостаточно доверяет мне, чтобы понимать, что я никогда не попытаюсь стать для него кем-то, кроме друга?

– Эдди всегда писал, – сказала миссис Клемм, отряхивая колени. – Этот мальчик словно пришел в мир с пером в руках. Свое первое стихотворение он продал в четырнадцать лет, кажется. И еще несколько до того, как поселился с нами в Балтиморе.

Я почувствовала, что у меня убавилось энергии.

– А сколько лет тогда ему было?

– Точно не помню, – проговорила миссис Клемм, – позвольте подумать.

Вероятно, я могла просто попросить у мистера По список публикаций и удовлетвориться им. Я потянулась за ридикюлем и принялась складывать туда письменные принадлежности.

– Ему было двадцать четыре, – сказала миссис По.

Я подняла взгляд. Глаза миссис По горели на ее детском личике неистовым светом.

– Ему было двадцать четыре, и он был самым красивым и умным мужчиной, которого я когда-либо видела. Ия знала, что ему суждено стать моим.

Миссис Клемм рассмеялась.

– Вы, наверно, уже поняли, что Виргиния им увлеклась.

– А он, очевидно, увлекся вами, – обратилась я к миссис По.

– С тех самых пор, как он стал с нами жить, она всегда увязывалась за ним, куда бы он ни шел, – сказала миссис Клемм, – даже в гости к дамам, с которыми он был дружен. Когда Эдди ухаживал за Мэри Старр, которая жила недалеко от нас на Эссекс-стрит, он сделал из Виргинии свою маленькую посредницу. Ей пришлось бегать между двумя домами с их любовными записками. Виргиния даже доставила Мэри Эддино предложение руки и сердца. – Миссис Клемм потерла нос. – Да только из этого ничего не вышло.

Миссис По засмеялась.

– Он сам все испортил, явившись к Мэри пьяным.

– Виргиния! – миссис Клемм глянула на меня.

– Матушка, но ведь это забавная история, – сказала миссис По. – Когда я принесла Эдди записку мисс Мэри с отказом, он так обезумел, что выпил целую бутылку рома, которую я для него нашла, а потом помчался туда. Матушка мисс Мэри, верно, видела, что мы идем, потому что отослала дочку наверх. Но Эдди совсем ничего не соображал и тоже полез за ней наверх, когда я его подначила. Если у него и были какие-то шансы заполучить Мэри Старр, после этого их не стало.

Миссис Клемм покачала головой, и завязки чепца затряслись, как индюшачья бородка.

– Боже, Виргиния! Какое впечатление о тебе составит наша гостья?

– Не беспокойтесь, – сказала я, – сейчас вы говорите не для печати.

– Неужели набралось достаточно материала для статьи? – с сомнением поинтересовалась миссис Клемм.

– Я хочу, чтоб вы знали, – сказала миссис По, когда я начала вставать, – что мой муж не прикасался к бутылке с тех пор, как познакомился с вами.

Я замерла, застигнутая врасплох.

– Это… это замечательно. Откровенно говоря, я точно не помню, когда именно мы познакомились.

Она улыбнулась, безмятежная, словно кошка.

– На вечере мисс Линч в феврале. Пятнадцатого февраля, если точнее. Вы были в зеленом платье.

Я почувствовала, как волоски на руках встали дыбом.

– У Виргинии наметанный глаз на детали, – гордо сказала миссис Клемм.

– Это действительно так, – с показной уверенностью сказала я. – Но, боюсь, мы с вами тогда не обменялись и парой слов.

– Не обменялись. Но я узнала, кто вы. Когда вы беседовали с Эдди, я спросила о вас у мисс Фуллер.

Я дрогнула.

– Сожалею, что мы с вами тогда не побеседовали. Мне бы этого хотелось.

– Не имеет значения, ведь теперь мы стали подругами. Мы с вами всегда должны дружить.

– Да. Конечно.

– И Эдди тоже?

– Безусловно. Как вам будет угодно.

Когда я шла к выходу, то чувствовала на себе ее взгляд. Воспитание заставило меня повернуться и попрощаться.

– Миссис По, миссис Клемм, спасибо, что уделили мне время. Уверена, вскоре мы снова побеседуем. Перед тем как публиковать статью, я принесу ее вам на утверждение.

Я выпорхнула из дома, как птичка из силков.

Не замечая пьяниц, уличных торговцев и свиней, я поспешила по улице в северном направлении, растревоженная тем, что только что пришлось пережить. Миссис По враждебна ко мне? Или мне это кажется из-за чувства вины, и дело просто в ее неумении общаться с людьми? С ней я все время теряла почву под ногами. Я решила, что постараюсь как можно меньше общаться с миссис По, когда моя статья увидит свет.

 

13

На следующее утро, когда дети ушли в школу, а Элиза – наносить визиты соседям, я сидела за столом в цокольной гостиной Бартлеттов и смотрела в свои записки. Как можно написать интересную статью о семье По, используя этот материал? Я мало что могла опубликовать, не навредив мистеру По. Ничего удивительного, что он скрывает свою жену от глаз общества. Ей, с ее странной наивностью и физической слабостью, должно быть трудно идти в ногу с полной суровости нью-йоркской социальной жизнью. Я почитала за честь, что мистер По доверят мне и не боится, что я разоблачу его жену.

Но вся моя гордость от того, что я допущена в его частную жизнь, разбивалась вдребезги, когда я вспоминала о том, как холоден он со мной в присутствии жены. Больно было думать о том, что он не доверяет моей проницательности. Неужели он такого высокого мнения о себе, что боится, будто я буду вешаться на него в присутствии жены?

В уголке моего сознания вдруг возникла идея.

Я начала писать, зачеркивая, исправляя, по мере того как стихотворение формировалось у меня в голове. Строфы медленно, слово за словом приходили в мир, и вот уже все произведение целиком, нежное, уязвимое, будто мыльный пузырь, переливалось на грани моего сознания. Я перенесла его на бумагу, повторяя вслух последние две строфы, чтобы не потерять их:

Я откинулась на спинку стула, как всегда это делаю после настоящей честной работы, независимо от того, сколько времени она заняла или чему была посвящена. Творчество словно забирает кусок души. Когда творение вырывается на волю, оставшаяся в сердце рана еще некоторое время кровоточит. Это как отпустить мечту, или надежду, или сердечное желание. Нужно раскрыться и позволить ему истечь наружу.

Колокола баптистской церкви на углу прозвонили одиннадцать раз. Я взяла себя в руки, взяла листок со стихотворением, положила его в ридикюль, оделась и вышла из дому. Пройдя три квартала, я взяла на Бродвее извозчика и, прежде чем успела передумать, была уже в редакции журнала мистера По.

Долговязый молодой человек с морковно-рыжими волосами вскочил из-за захламленного письменного стола возле двери.

– Я пришла повидаться с мистером По. – Едва произнеся эти слова, я увидела его сидящим за письменным столом, загроможденным аккуратными стопками бумаг.

Мистер По встал. Хотя выражение его лица и не изменилось, я подметила вспыхнувшую в глазах радость.

– Миссис Осгуд. – Он подошел и пожал мои заключенные в перчатки пальцы, задержав их на секунду дольше, чем следовало бы.

Заставляя себя не волноваться, я вытащила стихотворение из ридикюля.

– Я была бы признательна, если бы вы рассмотрели возможность публикации.

– В дополнение к тем стихам, что вы недавно прислали?

– Да. Этот стих – самый лучший из всех.

– Могу ли я его прочесть?

– Будьте так любезны, – сдержанно сказала я.

Он пробежал глазами по бумаге, потом поднял взгляд на меня, потом перевел его на парнишку-клерка, и тот вылетел за дверь.

– Что я должен с этим сделать? – тихо спросил он.

Я собралась.

– Полагаю, те из ваших читательниц, которые состоят в дружеских отношениях с женатыми мужчинами, могут найти это стихотворение довольно занятным.

– Думаете, таких читательниц много?

– Больше, чем вам представляется.

Он кивнул, словно бы поняв мою точку зрения.

– Жена из вашего стихотворения одобряет дружбу. Но я полагаю, что это едва ли типичная для жен позиция.

– Вы недооцениваете жен, мистер По. Разве они не могут быть достаточно мудры, чтобы понимать, как преданы им мужья? Почему жена должна чего-то опасаться, если она знает, что у другой женщины нет злого умысла?

– Я не знаю, миссис Осгуд. А она не должна?

Я неожиданно разозлилась.

– Думаю, нет. Строго говоря, считать, что она должна бояться, – значит оскорбить ее. А со стороны мужа просто тщеславно так считать.

– Тщеславно? – В его глазах разгорелся какой-то огонек. Кажется, он слегка забавлялся.

– Да, тщеславно. Только самовлюбленному человеку нужно с пренебрежением относится к даме, только чтоб доказать жене, что он ей верен.

– И мои читательницы поймут это?

– Могу вас уверить, что поймут. Они также поймут, что такой человек оскорбляет не только свою жену, но и ту даму, с которой дружит. Пренебрегая ею, он лишает ее возможности доказать, что она способна должным образом себя вести. Так что такое поведение оскорбительно для всех, мистер По.

– Я все же далеко не уверен, что замужние читательницы будут согласны с этим стихотворением.

Я протянула руку, чтоб забрать свой листок.

– Но, – складывая его, сказал мистер По, – как вам должно быть известно, миссис Осгуд, я никогда не боялся того, что скажут люди. – И он убрал листок в карман. – Я опубликую это стихотворение. Незамедлительно. И заплачу вам за него два доллара. Приемлемая цена?

– Да, – ответила я сухо, – благодарю вас.

Он прошел к столу, чтоб написать записку, и, не поднимая глаз, сказал:

– Жена хотела, чтоб я пригласил вас поехать с нами сегодня вечером в театр. Там дают «Моду». Говоря по правде, когда вы вошли, я как раз собирался отправить вам письмо, писал на конверте ваше имя. – И он наконец посмотрел на меня, чтоб оценить реакцию.

– Совпадение, – проговорила я.

Его долгий взгляд сказал мне, что именно он думает о таких совпадениях.

– Так вы пойдете?

– Похоже, я просто обречена пойти. Это судьба.

– Да, уделите внимание судьбе, миссис Осгуд. Последнее слово всегда остается за ней.

Я отвернулась. Мы вели опасную игру, и я не была уверена, хватит ли у меня духу продолжать ее.

Он положил перо и проводил меня к дверям. Когда я вышла на улицу, в небе появилась еще одна стая странствующих голубей. Она была меньше, чем та, что пролетала в небе два дня назад, с тонкими струйками летящих позади отставших птиц.

Чтобы лучше видеть, я козырьком прикрыла глаза от солнца, а ветер тем временем трепал полы моего плаща.

– Может быть, это последняя стая.

– Я восхищаюсь ими, – сказал мистер По. – Я восхищаюсь всеми дикими созданиями, которые бросают вызов городам.

– Я думаю, они победят, как побеждали всегда.

– Неужели? – Его глаза в темных ресницах остановились на мне. – Пятьдесят лет назад в Америке росло столько деревьев, что белка могла проскакать по их верхушкам от Нью-Йорка до самой Индианы. А теперь ей не выбраться с Манхэттена.

– Мир меняется так быстро, а мы так заняты, пытаясь жить, что даже не замечаем этого.

– И все же, – тихо проговорил мистер По, – мир меняется недостаточно быстро. – Он поклонился мне. – Всего доброго, мадам. – Сказав это, он, пленник своей работы, вернулся обратно в редакцию.

* * *

Мягкая ручка Винни легла мне на подбородок.

– Поверни голову, мамочка.

Она стояла на стуле в нашей комнате на третьем этаже дома Бартлеттов, держа мои клипсы. Когда я повернулась так, чтоб дочь могла прицепить одну, я чувствовала нервную сосущую пустоту в желудке. Зачем я согласилась идти на пьесу? Как же быстро я забыла о своем решении не общаться с миссис По! Пока тянулся день, то, что вначале выглядело невинным приглашением, стало пугающей перспективой. Миссис По незачем было меня бояться, а вот я опасалась ее странных умонастроений, они нервировали меня. Ясно было, что вечер выйдет в лучшем случае неловким, какими бы благими ни были мои намерения. Когда в дверях наконец появилась Элиза, я обрадовалась – можно было со всем этим покончить.

– Пришел мистер По, – сказала она, и глаза ее полнились любопытством. Раньше я намеренно отвечала на ее вопросы о семье По очень туманно, потому что разговоры на эту тему меня тревожили.

Я жизнерадостно кивнула, притворяясь уверенной в себе.

Мистер По стоял в передней, и с его сложенного зонта стекали дождевые капли.

Под заинтересованным взглядом Элизы мы с сухой любезностью поприветствовали друг друга. Решено было, что из-за погоды следует надеть длинный плащ, и, когда горничная принесла его сверху и подала мне, мистер По проводил меня к стоявшему у кромки дороги наемному экипажу.

Внутри ждала миссис По. Она позволила мне поцеловать ее в щеку, будто мы были старыми подружками, а потом я уселась возле нее. Мистер По влез в карету через противоположную дверцу, и мы, трясясь, тронулись в путь.

– Какой дождливый вечер! – сказала миссис По.

– Да, – ответила я.

– Эдди говорит, что «Мода» – хороший спектакль.

– Благодарю за приглашение к вам присоединиться, – сказала я. – Я давным-давно не была в театре. – На самом деле, с прошлого года. Сэмюэл тогда еще не бросил нас.

Карета, подпрыгивая, продвигалась вперед. Миссис По радостно перечисляла спектакли, на которые распорядители разных театров приглашали «Эдди» в последние несколько месяцев. Потом она принялась рассказывать свои впечатления о каждой из этих постановок, и этот поток прервался лишь на время приступа кашля. Под ее монолог мы проехали весь Бродвей до Сити-холл-парка и свернули к Парковому театру, находящемуся к югу от музея Барнума. Хотя мистер По хранил молчание, я чувствовала его присутствие по другую сторону от жены: он был напряжен, как натянутая струна.

Карета остановилась. Я подождала, пока мистер По поможет выйти жене, под плащом которой, как я подметила, когда она встала, было надето все то же отделанное лентами девчоночье платье, в котором я увидела ее впервые. Вот она оказалась на тротуаре, вот извозчик сопроводил меня под зонт к мистеру По, и мы заняли место в череде входящих в театр. Дождь барабанил по ткани зонта у нас над головами.

Миссис По сложила руки под подбородком.

– Уютно, не так ли?

– Очень, – сказала я.

– Вы там бывали? – показала она направо затянутым в перчатку пальчиком, и я обернулась посмотреть. – У Барнума, – пояснила она.

Чуть дальше по улице я видела здание музея с его аляповатыми афишами, залитыми светом газовых фонарей. Мне слышны были доносящиеся с той стороны звуки дурно исполняемого марша.

Я помедлила с ответом:

– Да.

– Недавно?

Мистер По смотрел прямо перед собой, в сторону театра.

– Да.

Она улыбнулась.

– Счастливица. Я никогда там не была. Эдди говорит, это не познавательно. – Надув губки под капюшоном плаща, она сказала: – Все, что я делаю, всегда должно быть познавательно.

Мистер По взял ее под локоток и развернул к дверям театра:

– Представление скоро начнется.

Она со вздохом обратилась ко мне:

– Я, знаете ли, его творение. Я есть то, чему он меня научил.

– Я не знал, дорогая, что это тебя возмущает, – мягко сказал он.

– Вовсе не возмущает! Почему ты так говоришь, Эдди? Кто не был бы горд учиться у Шекспира наших дней?

Я почувствовала, как волна жара прилила к моему лицу. Рассказал ли ей мистер По о нашей экскурсии в Барнум? Я посмотрела на него. Он слегка покачал головой, как бы в знак отрицания. Но как странно то, что миссис По вторит нашему с ним разговору. Я вздрогнула. Это совпадение?

Миссис По оглянулась, чтоб посмотреть, кто стоит за нами в очереди.

– Ты видишь каких-нибудь знакомых, Эдди?

– Невежливо глазеть на тех, кто стоит сзади, – сказал мистер По.

Его жена ахнула и резко повернула голову. Глазами она показала мне назад и громко сказала:

– Видите? Это шлюхи.

Я заметила в очереди двух кричаще одетых женщин.

– Что они тут делают? – спросила миссис По. – Им полагается входить через другую дверь.

– Я на самом деле вынужден настаивать, чтоб ты это прекратила, Виргиния, – сказал мистер По.

– Но они не должны с нами смешиваться!

– Они займут свои места в верхнем ярусе, и мы не будем их видеть.

– Как тех дам, которые приезжают к миссис Рестелл? Если люди совершают что-то нехорошее, они должны быть наказаны.

– Это не наше дело, – сказал мистер По.

– Тогда чье же? – Она улыбнулась мне, словно чтобы заручиться моей поддержкой. – Вы не согласны, миссис Осгуд?

Я была спасена от необходимости отвечать открывшимися дверьми театра. В холле мистера По немедленно поприветствовал упитанный господин, отрекомендовавшийся как мистер Стюарт, владелец большого торгового концерна на Бродвее. Он расписал, какое громадное удовольствие доставил ему «Ворон», а потом представил свою жену, которая, в свою очередь, попросила, чтобы ее представили супруге поэта. Подошли еще люди, все повторилось по той же схеме, и в конце концов вокруг четы По образовалась толпа, поздравлявшая его с успехом и восхвалявшая ее красоту и свежесть. Стоя с краешку, я подметила, как от всего происходящего миссис По становится все оживленней и радостней, а ее муж – все мрачнее. Лишь когда прозвенел второй звонок, обожатели поэта и их супруги разошлись. К тому времени, как нас проводили к ложе в первом ярусе, мистер По был уже очень зол. Миссис По уселась между нами и прильнула к мужу:

– Эдди, Эдди, что случилось? Почему ты был так груб с этими людьми?

– Ты должна извиниться перед миссис Осгуд.

Миссис По посмотрела на меня.

– За что?

– За то, что ты забыла о нашей гостье.

– Нет никакой нужды в извинениях, – сказала я.

– Я сожалею, миссис Осгуд, – хмуро произнесли миссис По, опустив голову. – Я не имела в виду ничего дурного.

Прозвенел звонок, возвещая о начале представления. Миссис По стиснула мне руку.

– Если я что-то сделала не так, – шепнула она, – я действительно очень сожалею об этом.

Начался спектакль. Это была довольно неплохая комедия. Женщина, игравшая глупую жену, жаждавшую высокого общественного положения, заставила зал смеяться, артист, изображавший ее подхалима-мужа, который чуть было не угробил себя, стараясь ей угодить, вызывал сочувственные смешки. Но, сидя в темноте, я чувствовала, как душа миссис По до сих пор купается в волнах восторга обожателей, наслаждаясь своим триумфом и тем, что взяла надо мною верх. Если она хотела продемонстрировать мне, что ее муж – это ее собственность, ей вполне это удалось.

В антракте миссис По вскочила и от этого слегка закашлялась.

– Эдди, кажется, мне нужен пунш. Не мог бы ты мне его купить?

– Если пожелаешь. Возможно, лучше всего будет, если ты посидишь тут и отдохнешь, а я принесу его тебе.

– Не увидеть твою паству? Ну нет!

– У меня нет паствы, и, надеюсь, ты когда-нибудь это выучишь. Миссис Осгуд, – обратился он ко мне, – вы идете?

Я сказала, что хотела бы остаться на своем месте, чтобы записать свои размышления о спектакле.

– Эдди – вот кто настоящий критик, – сказала миссис По. – Он уже все записал.

– Я хотела бы рассказать о постановке миссис Бартлетт, когда вернусь домой.

– Но вы должны выйти! – воскликнула миссис По.

– Пожалуйста, простите меня, – сказала я, – но я вынуждена настоять на том, чтобы остаться.

Они ушли. Я смотрела на занавес, ненавидела Сэмюэля за то, что он бросил меня, тем самым поставив в такое уязвимое положение, и себя за то, что пререкалась с миссис По, и тут мистер По вернулся с чашей пунша.

– Мы не можем дать вам пропасть.

Когда он передавал мне чашу, наши руки соприкоснулись. Он неохотно убрал свою и сказал:

– Прийти сюда было плохой идеей.

– О нет. – Я выглянула из ложи в зал, борясь с тем, что теснило мою грудь. – Я наслаждаюсь игрой миссис Смит.

– Все это ничто в сравнении с крысами.

– С крысами?

– Они тут на удивление ученые и прекрасно все понимают. Знают, например, когда поднимется занавес, и все зрители будут околдованы тем, что происходит на сцене. Знают, когда можно начинать рыскать по партеру в поисках случайно упавших орешков или апельсиновой кожуры, а когда они должны исчезнуть, потому что занавес вот-вот упадет.

Я засмеялась, потом, улыбаясь, мы тихо и изучающе посмотрели друг на друга. Нет, я не должна этого делать.

Он отвернулся первым.

– Я прошу прощения.

– За что? – непринужденно спросила я.

Он некоторое время глядел в сторону, а потом решительно посмотрел мне в глаза.

– За мою жену.

– Она просто приглядывает за вами.

Я почувствовала, как он уходит в себя.

– Да.

Поэт ушел, сухо извинившись, а я осталась тупо глядеть на занавес. Минут через десять он вернулся вместе с супругой, фонтанировавшей рассказами о важных дамах, которые с ней беседовали, и о множестве приглашений, которые она от них получила. Ее утихомирил только поднявшийся занавес, но даже и тогда я ощущала победоносные лучи, которые она испускала в моем направлении.

Опустошенная, я пропустила почти весь финал спектакля. Настроение мне подняли только крысы. Они оказались именно такими сообразительными, как говорил мистер По. Они разыграли свой собственный спектакль – куда более драматичный, чем комедия на сцене. Успеет ли крыса схватить кусочек цедры раньше, чем на него наступит миссис Смит? Сможет ли урвать арахис из-под края занавеса, прежде чем тот начнет опускаться?

Но даже этими маленькими наблюдениями я не смогла поделиться с мистером По, когда спектакль окончился. Прежде чем мы успели покинуть нашу ложу, ее заполонила толпа читателей, жаждущих хотя бы мельком поприветствовать знаменитых мистера и миссис По. Когда мы спускались по лестнице, поклонники устроили импровизированное чтение «Ворона». Их крики «Никогда! Никогда!» преследовали нас, когда мы шли через вестибюль, а три капельдинера были вынуждены расчищать дорогу. К тому времени, как мы садились в карету, поклонение толпы совсем вскружило миссис По голову.

Наш экипаж отъехал от края тротуара.

– Я говорила тебе, что мистер Брэди хочет сделать с нас дагеротип? – воскликнула, обращаясь к мужу, миссис По. – Мне всегда этого хотелось. Чтобы посмотреть, как я выгляжу на самом деле.

– Я думал, у нас для этого есть зеркала, – ответил мистер По.

– Эдди, – игриво подталкивая супруга локтем, – а знаешь, что сноха мистера Астора сказала о моем платье? Что оно мне к лицу. Она на самом деле очень мила.

Приступ кашля положил конец ее оживлению. Мистер По принялся гладить ее по спине, вначале рассеянно, а потом, когда приступ усилился, с подлинной заботой. Наша лошадь цокала копытами по темным улицам, а она все кашляла и кашляла. К тому времени, когда мы добрались до дома Элизы, миссис По скорчилась на груди у мужа, и ее кашель превратился в короткие спазмы. Мистер По гладил влажный лоб жены.

Я настояла на том, чтоб он остался с женой, позволив извозчику проводить меня до дверей, и как раз вошла в переднюю, когда экипаж выехал на проезжую часть и укатил в бряцанье упряжи.

Элиза меня не дождалась, однако оставила на столике в передней масляную лампу с прикрученным фитильком и записку:

«ТЫ ДОЛЖНА БУДЕШЬ ОБО ВСЕМ РАССКАЗАТЬ МНЕ УТРОМ!»

Слишком возбужденная для того, чтоб улечься спать, я ушла с лампой за стол в цокольной гостиной и со вздохом положила перед собой лист писчей бумаги и перо.

Я смотрела на бумагу так, словно собиралась пробудить к жизни какой-нибудь сюжет. Но магия творчества оставила меня. Принудить же без нее свое воображение к работе я умела не лучше, чем, к примеру, вызвать родовые схватки во время рождения моих дочерей. Как и роды, творчество приходит в свое время, не поддаваясь контролю. Неспособное к продуктивным мыслям, мое сознание устремилось в вовсе не желательном направлении – к мистеру По.

Я опустила голову на руки…

…и очнулась от стука в окно.

Я застыла. Может быть, мне почудилось?

Стук повторился. Я быстро задула лампу, чтоб меня не было видно снаружи. Кто бы это мог быть в такой час? С бешено колотящимся сердцем я подкралась к окну.

На крыльце, потирая руки, словно чтобы согреть их, стоял мистер По.

Я подалась назад. Я что, грежу? Неужели я силой своего желания наколдовала его приход? Я скептически рассмеялась.

Трепеща, я подошла к двери и, затаив дыхание, открыла ее.

Он тихо стоял тут с тех пор, как наемный экипаж с грохотом умчался по улице. Он поднял руку с моим ридикюлем:

– Вы это оставили.

– Я забыла его.

– Так ли это? Или это я намеревался вернуться?

Мы взирали друг на друга в лунном свете. На его лице читались страдание, ярость и решимость. Я отвела взгляд. Когда я снова посмотрела на него, он притянул меня к себе. Он смотрел на меня так, будто желал уничтожить, а потом со стоном приник к моим губам.

 

14

Мистер Бартлетт поставил свою чашку с кофе.

– А вот и она, наша Спящая красавица.

Я вошла в комнату и уселась за стол, на котором был накрыт завтрак.

– Простите за опоздание.

– Мэри повела детей в парк, – сказала Элиза, опуская вилку. – Сегодня такое чудесное утро. Надеюсь, ты не возражаешь, что я отпустила твоих девочек.

– Нет, я рада, что они погуляют, спасибо тебе. Мне нужно было раньше встать.

Истина состояла в том, что я, взбудораженная прикосновениями мистера По, не могла спать. До самого рассвета я так и не задремала, а потом томилась в плену грез, ярких и бурных, как под воздействием опия. Когда я очнулась, эти грезы развеялись, и мое сознание захлестнуло предчувствие. Я осознала, что моя жизнь чудесно, болезненно, навсегда изменилась.

– Как спектакль? – равнодушно спросил мистер Бартлетт. Светлокожий и белокурый, он был бы красив, если бы его лоб не был столь высок, губы столь тонки, а быстрый ум столь склонен к категоричным суждениям. Но он был именно таков, поэтому его высокий лоб и чуть золотистая кожа вызывали у меня ассоциации с утенком, а он, я уверена, отнюдь не старался культивировать такой образ.

Элиза нахмурилась, поглядев на мужа.

– На самом деле, Фанни, он хотел спросить, как тебе показался мистер По.

Волоски на моих руках вздыбились. Неужели они видели прошлой ночью нас с мистером По?

– И По, и спектакль были достаточно приятны. – В этот миг Марта внесла кофе, и я по многим причинам почувствовала к ней благодарность.

– По – и вдруг приятный? – покачал головой мистер Бартлетт. – Я, должно быть, что-то упускаю. Никак не могу понять, почему столько женщин им очаровано.

– Ты понял бы, будь ты женщиной, – сказала Элиза. – Он такой красивый и загадочный. Чем более замкнуто он держится, тем больше дам от него без ума.

Она попыталась поймать мой взгляд, но я не могла на нее смотреть. Мое сознание полнилось воспоминаниями об ощущении тела мистера По, когда он прижал меня к себе, о его душераздирающем стоне, о легком запахе кожи и мыла, который испускала его плоть, когда он приподнял мое лицо, чтобы еще раз поцеловать.

Мистер Бартлетт долил в кофе сливок.

– Я думал, у женщин больше здравого смысла. Любому студенту-френологу ясно, что он – человек опасный.

– Нам обязательно нужно сейчас об этом говорить? – сказала Элиза. – Фанни еще не позавтракала.

Я продолжала смотреть на Марту, наполнявшую мою чашку, но внутренним взором видела мгновение, когда оторвалась от губ мистера По. Преисполненные восхищением друг от друга, оба мы ощущали тогда, как из самых недр наших душ изливается радость. При расставании мы не обменялись ни словом: в словах просто не было нужды.

– И вам, и Элизе стоило бы держаться от него подальше нынче вечером у мисс Линч, – сказал мистер Бартлетт.

Я принудила себя вернуться в реальный мир.

– Простите?

– Все это написано на его черепе. Эти выступы по бокам лобной кости, чуть выше висков… вы, конечно же, обратили на них внимание? Они довольно приметные.

Элиза вздохнула:

– О! Расселл…

– И о чем, по-вашему, они говорят? – спросила я.

– Спасибо, что приняли меня всерьез, а то моя собственная жена не желает ничего слышать. – Мистер Бартлетт опустошил свою чашку и со звоном опустил ее на блюдце. – Расположенные таким образом, эти шишки выдают весьма противоречивую натуру наиболее беспокойного и возбудимого склада.

Элиза изобразила на лице адресованную мне извиняющуюся гримаску.

– Мы должны поговорить об этом, – сказал мистер Бартлетт. – Мы не были бы вам добрыми друзьями, если бы этого не сделали. Как вам известно, френология – общепризнанная наука. По и сам соглашается с этим в нескольких своих рассказах. От этих его лобных костей содрогнется любой студент-френолог. Интересно, этот человек когда-нибудь смотрится в зеркало? Если он знаком с френологией, ему вряд ли нравится собственное отражение.

– Может быть, ты преувеличиваешь? – спросила Элиза.

Мистер Бартлетт положил на стол свою салфетку.

– Нисколько. Если учесть и изрядную нравственную непоследовательность, на которую указывают эти выпуклости на лбу, и недюжинный интеллект, признаком которого является необыкновенная высота и ширина лба, мы получим на самом деле опасного индивида.

Мой взгляд переместился на высокий лоб самого мистера Бартлетта и его желтоватые виски. Поймав мой взгляд, он твердо сказал:

– Все дело в расположении этих выпуклостей.

Элиза сдержала улыбку, а мистер Бартлетт еще сильнее нахмурился и продолжил:

– Итак, миссис Осгуд, из этого следует, что, когда на такой ум обрушивается дополнительная нагрузка, в опасности оказывается не только его обладатель, но и те, кто к нему близок.

– Извини, Фанни, – сказала Элиза. – Такой разговор совершенно неуместен за завтраком.

– Я не думаю, что вы обе проявите мудрость, если продолжите любезничать с ним на вечерах мисс Линч. – Элиза запротестовала было, и мистер Бартлетт поднял руку, призывая ее к молчанию. – Я намерен сказать кое-что еще. Я думал, все уладится само собой. Но, раз уж миссис Осгуд посетила с этой четой театр, я считаю, что моя обязанность предостеречь ее от подобных действий в дальнейшем. Очень важно, чтоб вы не поощряли его, если он появится у мисс Линч.

– Ты же знаешь, – сказала Элиза, – что Фанни пишет о нем статью для «Трибьюн».

– Да, знаю и сожалею об этом. Я надеюсь, что вы подумаете о том, чтобы отказаться от этого проекта.

– Рассел, – проговорила Элиза, – ты нас пугаешь.

– Очень хорошо. – Он откинулся на стуле. – Я этого и добивался.

Он нас видел? Если нет, почему тогда он так встревожен моими отношениями с мистером По?

Марта принесла мне яйцо, и я начала колоть скорлупу лезвием ножа.

– Благодарю за заботу, – спокойно сказала я, – но я не увидела в мистере По ничего подобного. Все время, что я провела с четой По, собирая материал для статьи, он был терпелив и добр, даже когда миссис По… неважно себя чувствовала.

– Вы не знаете, как они ведут себя в отсутствие посторонних, – серьезно сказал мистер Бартлетт. – Многое может выглядеть совсем не так, как оно есть на деле. Я не удивлюсь, если узнаю, что он запугивает свою жену.

– Все это так страшно, – тихо сказала Элиза. – Совсем как в его рассказах.

– А где, по-твоему, По берет сюжеты этих рассказов? – спросил мистер Бартлетт. – Ты разве не замечала, что герои его историй всегда оплакивают смерть своих молодых жен или возлюбленных, если только не сами их убили? Разве это не заставляет тебя задаться вопросом, не замышляет ли он убийства собственной жены? Или хотя бы не желает ли ее смерти?

Я срезала верхушку яйца. Человек, которого я знала, был добр к своей жене даже в спорных ситуациях. У миссис По была странная склонность к похвальбе и неуместным ремаркам, и поэту нередко приходилось делать жене замечания, однако при этом он был неизменно учтив. Далеко не у всякого мужа хватило бы чувства юмора сносить подобную глупость. При мне мистер По был ближе всего к тому, чтобы потерять терпение, когда жена и теща обсуждали его приемного отца. Но даже тогда его вспышка в адрес миссис Клемм была короткой, к тому же он почти сразу извинился.

– Мистер По все время вел себя как джентльмен. – Я зачерпнула ложкой желток. – Я бы доверила ему свою жизнь.

– Но вы же не можете желать, чтобы вам пришлось так поступить, – сказал мистер Бартлетт.

– Теперь ты заходишь слишком далеко, Рассел, – сказала Элиза. – Этот человек – писатель, а не убийца.

Я смотрела на мистера Бартлетта, а с моей ложки тем временем капал желток.

– Я не могу просто взять и порвать с По. Я еще не закончила статью и, честно говоря, нуждаюсь в деньгах.

Он выдержал мой взгляд.

– Тогда, моя дорогая, будьте осторожны. И действуйте тактично.

* * *

Вечером того же дня в салоне мисс Линч я была столь возбуждена надеждой на появление мистера По и, одновременно, предостережением мистера Бартлетта, что могла лишь наблюдать за происходящим и пить свой чай. Однако, пока я мелкими глоточками отпивала из чашки, мне все равно пришло в голову, что утопические идеи мисс Линч относительно того, что должно происходить в ее салоне, больше не работают так, как она надеялась. Гости разбились на кучки в соответствии с социальным статусом. Именитые поэты, писатели и звезды подмостков разглагольствовали в главной гостиной, обхаживаемые политиками, светскими дамами и меценатами с толстыми кошельками. Те, что пониже рангом, – начинающие поэты, делающие первые шаги актеры, авторы непопулярных теорий вроде мистера Стивена Перла Эндрюса с его свободной любовью, – собрались в задней гостиной. Там они шумели, старались выделиться и привлечь внимание обитателей главной гостиной всевозможными уловками – как, например, молодой мистер Уолт Уитмен с его броскими гофрированными манжетами или мистер Герман Мелвилл, угрожающая сигара которого была чуть ли ни большего него самого. Эти две гостиные разделял лишь арочный проем, но между имущими и неимущими словно бы воздвиглась кирпичная стена, и калитку в ней отмыкал лишь один ключик: слава.

Как остро ощущали нехватку славы собравшиеся в задней гостиной! Я, как детский писатель, была в их числе. Даже в нынешнем смятенном состоянии я слишком отчетливо видела, как зависть заставляет языки произносить недобрые, ядовитые слова. Задыхаясь от густых клубов дыма, испускаемых мистером Мелвиллом, я не могла не подумать, что, если бы Сэмюэл был в городе, я вместе с ним находилась бы в главной гостиной.

Итак, я перевела взгляд на мистера Мелвилла, который потчевал нашу второсортную компанию рассказами о Тихом океане. Я сочувствовала ему, поскольку истории его были довольно интересны (если, конечно, вам нравятся корабли), но большинство из нашей группы не сводило глаз с главной гостиной, где состоятельный издатель и поэт Уильям Каллен Брайант произносил исполненную пафоса речь о необходимости создания парка для всех жителей Нью-Йорка. Судя по заинтересованным выражениям на лицах его слушателей, он, очевидно, задел их за живое. Но, даже если бы «центральный» парк мистера Брайанта не потопил корабли мистера Мелвилла, я бы все равно не смогла уделить им все свое внимание. Мой взгляд постоянно соскальзывал с возбужденного молодого лица мистера Мелвилла и устремлялся в сторону передней в поисках мистера По.

Подле меня остановился преподобный Гризвольд, деликатно держа чайную чашечку унизанными перстнями пальцами в лиловых перчатках. Одарив его вежливой улыбкой, я вновь переключила внимание на мистера Мелвилла.

Преподобный Гризвольд звякнул кольцом о чашечку.

– Вы слушали мистера Брайанта? – громко спросил он.

Я отвела его от кружка, собравшегося вокруг мистера Мелвилла, и прошептала: «Нет». Бедный мистер Мелвилл! Неужели преподобный Гризвольд не может вести себя не столь неуважительно?

– Он предлагает разбить парк для всех нью-йоркцев, включая этих ирландцев и голландцев. Только вообразите!

Я показала глазами на мистера Мелвилла, давая понять, что преподобному Гризвольду следует, как и всем остальным, послушать его, но тот непринужденно продолжал:

– Я поклонник стихов мистера Брайанта – я немало их воспел, не так ли? – и он не раз приглашал меня к обеду. Но я не могу сказать, что мне по душе его идея относительно парка для широкой публики. В результате такого смешения наши собственные милые детки вот-вот заговорят как неотесанная деревенщина из графства Корк.

В это мгновение в дверях салона появился мистер По, и я почувствовала, как мое лицо обдало жаркой волной.

– Мы все станем говорить «не» вместо «нет» и глотать окончания слов. – И преподобный Гризвольд игриво улыбнулся, ожидая моего ответа.

– Я бы не возражала. – Мне было видно, как мистер По беседует с мисс Линч, которая ведет его по главной гостиной. Жены при нем не было.

– Как «не возражали бы»? – воскликнул преподобный Гризвольд. – Вы хотите, чтоб ваши прелестные дочки нахватались этого ирландского языкового мусора?

Элиза, стоявшая с мужем в кружке мистера Брайанта, заметила мистера По и попыталась поймать мой взгляд.

– Не вижу в ирландцах ничего дурного, преподобный Гризвольд, – сказала я. – Они – хорошие люди, которые стараются изо всех сил, несмотря на свою бедность. По правде говоря, мои девочки проводят очень много времени с ирландской горничной Бартлеттов, однако не нахватались, как вы выразились, ирландского мусора.

Я почувствовала, что мистер По посмотрел в мою сторону, и повернулась на его взгляд, как поворачиваются к солнцу цветы. Когда наши глаза встретились, я почувствовала исходящую от него пылкость, и радостное возбуждение, будто горячий мед, заструилось по моим венам. Заметив, что я покраснела, преподобный Гризвольд встревоженно захлопал глазами.

– Я вовсе не хотел вас расстроить! Если вы говорите, что ирландцы – это хорошо, я должен вам поверить. Они даже мне нравятся, как нравятся вам!

Мистер По, извинившись, оставил мисс Линч и направился в мою сторону. Следует ли ему так открыто искать моего общества? Я посмотрела на Элизу и ее мужа, оба они внимательно следили за происходящим.

– Я рада, что вам нравятся ирландцы, преподобный Гризвольд.

Кажется, довольный одержанной победой, преподобный Гризвольд лучезарно улыбнулся.

– Я заметил, что некоторые ирландские девушки обладают весьма своеобразной красотой. Конечно, им далеко до вас, миссис Осгуд, но они очень милы.

Я почувствовала, как мистер По подошел и встал рядом со мной. Вопреки тому смятению чувств, что я в нем ощущала, он выглядел равнодушным.

– Добрый вечер.

Я постаралась изгнать с лица эмоции.

– Мистер По.

– Здравствуйте, По, – кисло сказал преподобный Гризвольд.

Я видела, как беспокоится в главной гостиной Элиза, а возле нее хмурится мистер Бартлетт. Я оставалась неподвижной, хотя душа моя, возрадовавшись, рвалась к мистеру По.

– Мы беседовали об ирландцах, – враждебно заявил преподобный Гризвольд. – Миссис Осгуд и я – мы оба ими восхищаемся.

Во взгляде, который мистер По бросил на преподобного Гризвольда, читалось недоумение, почему тот до сих пор тут. Потом мистер По начал отводить меня в сторонку.

– Так что насчет ирландцев? – настаивал преподобный Гризвольд.

– Мы должны остаться, – промямлила я.

Все с тем же спокойным лицом мистер По искоса посмотрел на меня.

– Миссис Осгуд! – воскликнул преподобный Гризвольд.

Мы продолжали отходить.

– Миссис Осгуд!

Мы шли прочь.

– Миссис Осгуд! А что, – пронзительно воскликнул преподобный Гризвольд, – насчет мистера Осгуда?

Я остановилась. В обеих гостиных воцарилась тишина.

Я обернулась к мистеру Гризвольду:

– Простите?

Преподобный Гризвольд был ошеломлен своим успехом, но моментально пришел в себя и бросил на нас с мистером По вызывающий взгляд.

– Что мистер Осгуд думает об ирландцах?

Я заставила себя улыбнуться.

– Я совершенно ничего об этом не знаю.

– Ну… вы же должны знать! – фыркнул он.

Сознавая, что на меня устремлены все взгляды, я почувствовала, как мистер По легонько сжал мой локоть. Я позволила ему отвести меня в главную гостиную и водворить в элитарный кружок возле мистера Брайанта.

Все в этом кружке воззрились на нас, и пристальнее всех смотрел сам мистер Брайант, недовольный тем, что его прервали. Даже его бакенбарды, спутанные и густые, как нитки из размотанного клубка, казалось, негодующе приподнялись. Хотя моя голова и была высоко поднята, я внутренне съежилась.

Заговорил мистер Грили:

– Мы говорили о том, что городу необходим парк где-нибудь в центре, и…

– …и удобный для катания на лошадях, как в крупных городах Европы, – сказал мистер Брайант, пока не готовый выпустить из рук бразды правления разговором. – Нечто в высшей степени цивилизованное.

– Что вы об этом думаете, мистер По? – спросил мистер Грили.

– У вас ведь есть мнение по всем вопросам, – не вполне любезно добавил мистер Брайант.

Когда мистер По не дал немедленного ответа, Элиза, которая словно бы ощущала и мрачный взгляд своего мужа, и мою неловкость, сказала успокаивающим тоном:

– Мистер Брайант говорил, что, если сейчас не создать парк, в Нью-Йорке, при таких темпах его роста, скоро не останется ни травинки.

Мистер По глядел на обращенные к нам лица, на которых было написано ожидание. В конце концов он сказал:

– Идея парка мне нравится. – Его взгляд остановился на Элизе. Он слегка улыбнулся моей подруге. – До тех пор, пока там нет воронов.

Все понимающе рассмеялись, исключая лишь мистера Бартлетта, который не сделал этого из принципа, и мистера Брайанта, который, должно быть, почувствовал, что его власть над слушателями ослабла.

– Мистер По, – сказала мисс Линч, – не могли бы вы сейчас прочесть для нас «Ворона»? Тут присутствуют несколько гостей, которые не слышали, как вы читаете, а это такое наслаждение. Мистер Брайант, вы слышали чтение мистера По?

– Я читал стихотворение, – коротко ответил мистер Брайант.

Мистер По кивнул мисс Линч:

– Признателен за ваш интерес, но на следующей неделе я опубликую в журнале гораздо более удачное стихотворение. Возможно, вам захочется его услышать.

Эльфоподобное личико миссис Линч вспыхнуло воодушевлением.

– О да, мистер По, пожалуйста! Я думаю, нам всем понравится.

Представители высшего эшелона принялись аплодировать, не хлопали только мистер Бартлетт, мистер Брайант да преподобный Гризвольд, с раздувающимися от праведного гнева ноздрями торжественно шествовавший в главную гостиную. Гости, толпившиеся в задней гостиной, пробирались поближе к арочному проему, чтобы тоже послушать.

Мистер По полез в карман, достал оттуда лист бумаги и протянул его мне:

– Так как стихотворение ваше, миссис Осгуд, вам его и читать.

Кто-то ахнул. На многих лицах появились удивленные улыбки. Но никто не был удивлен больше, чем я.

Я развернула сложенный листок. Это было стихотворение «Пусть так и будет», в котором я отчитывала мистера По за сомнения в том, что жена будет доверять ему. Начав читать, я почувствовала, как к лицу приливает кровь.

Закончив чтение, я боялась поднять глаза. По комнате разлилось молчание, а потом… а потом раздались хлопки, издаваемые парой одетых в перчатки рук. Потом к аплодисментам присоединился кто-то еще, и еще, пока наконец этот звук не заполнил весь салон. Я медленно подняла глаза. Аплодировали все присутствующие женщины.

Мистер По подождал, пока аплодисменты стихнут, и тихо сказал:

– Миссис Осгуд уверяла меня, что все читательницы поймут ее стихотворение. Она сказала, что со стороны мужчины тщеславно считать, будто ему следует пренебрегать дамой, с которой он состоит в дружеских отношениях, лишь чтобы доказать жене свою верность. Похоже, она была права.

– Да! – воскликнула мисс Линч. – Спасибо, что прочли нам это стихотворение, миссис Осгуд. Мы, женщины, так часто бываем недооценены нашими мужчинами. Вовсе не каждый наш шаг преследует цель завлечь кавалера, знаете ли. – Дождавшись, когда гости закончат смеяться, она сказала: – Давайте обсудим это за закуской. – Она взяла меня под руку и повлекла к столу, где я, держа в руке порцию итальянского льда, выслушивала похвалы от ее самых знаменитых гостей.

 

15

Оборки юбок, края капоров, полы плащей и тенты магазинов хлопали на резком апрельском ветру. Детский смех перемежался с цокотом копыт по брусчатке, когда мимо проезжали фаэтоны с огромными колесами, которыми правили холостяки, красующиеся перед барышнями, почти задыхающимися в своих чрезмерно туго затянутых корсетах. Воскресный послеобеденный променад был возобновлен.

Бедняки бродили тут в яркой готовой одежде, кричащей о той самой бедности, о которой им так хотелось бы забыть. Мещане-середнячки шествовали в простом темном платье, призванном продемонстрировать их вкус и изысканность. Уж они-то будут знать, как распорядиться годовым доходом в две тысячи, если он у них появятся! Богатые проплывали горделиво, будто белокрылые лебеди, и их наряды демонстрировали достаток и значимость владельцев. Представление о доходах можно было составить, исходя из высоты воротничков у джентльменов и количества ярдов блестящего шелка, что пошел на юбки дам. Эти говорящие о процветании знаки могли читать даже бедняки в их пестром отрепье, или, во всяком случае, им так казалось. Кто же, в самом деле, может знать, что некий господин довел себя до банкротства, купив жене брильянты, в которых она теперь щеголяет? Кому известно, что он не в состоянии заплатить за бобровую шапку, красующуюся у него на голове? Влившись в этот человеческий Нил, что обычно тек по Бродвею между тремя и четырьмя часами пополудни, я думала про себя, есть ли среди живых хоть кто-нибудь, кто ничего не скрывает?

Сейчас меня в обществе Элизы и ее мужа нес людской поток. Наши дети – белокурые отпрыски Элизы и моя темноголовая парочка – вприпрыжку шли впереди, сопровождаемые хорошенькой юной Мэри. В толпе мы поприветствовали мистера Клемента Кларка Мура, прославившегося, к его огорчению, детским стихотворением «Ночь в канун Рождества», а не преподаванием восточных языков в основанном им колледже. Раскланялись с мистером и миссис Август Белмонт: она – дочь коммодора Перри, он – богатый иммигрант из Германии, преподнесший жене в качестве свадебного подарка целый городской квартал.

– Посмотрите, кто идет, – сказала Элиза.

За большой немецкой семьей в тесных бесформенных куртках, которую безуспешно пыталась опередить голландская чета, я увидела розовое лицо с куполом лба, увенчанным цилиндром.

– О нет. Как ты думаешь, он нас заметил?

Элиза схватила меня за руку.

– Он – твой издатель, Фанни. Ты должна быть с ним вежлива. Может, он быстро уйдет, если мы не станем особенно поддерживать разговор.

Завидев меня, преподобный Гризвольд заспешил навстречу. Он приподнял шляпу, обнаружив бахрому кудрей над ушами, и поклонился нам с Бартлеттами.

– Вы окажете мне честь, позволив к вам присоединиться?

– Конечно. – Я не знала, как ему отказать. – Пожалуйста, присоединяйтесь.

Толпа на тротуаре вынудила нас разбиться на парочки. Преподобный Гризвольд зашагал рядом со мной, коснувшись края цилиндра при виде Джеймса Фенимора Купера, который шел с супругой навстречу. Последнего это заставило посмотреть на жену, прежде чем поклониться в ответ. Потом Гризвольд сердечно поприветствовал изумленного мэра. Потом, когда к нему приблизился какой-то серьезный молодой джентльмен, он отогнал его движением руки, воскликнув: «Не сейчас, Гортон! Я вскоре прочту ваше „Алое что-то там“». Я чувствовала, что он прямо-таки источает некое сильное чувство. Гордость от моей близости? Меня передернуло.

Мимо нас, поигрывая тростью, неспешно прошел усатый юнец, старательно изображая презрительную усмешку; эту задачу усложняло то, что лицо его было перекошено вследствие необходимости удерживать в глазу монокль. Он искренне позабавил меня, невзирая даже на гнетущее общество преподобного Гризвольда.

Приметив, какое выражение приняло мое лицо, Гризвольд обрадовался.

– Хороший денек сегодня, не правда ли?

– О боже, – сказала я, – неужели молодой мистер Рузвельт не понимает, как смехотворно выглядит?

Его улыбка увяла.

– Я прежде не понимал, что мужчины служат для вас объектом насмешек.

– Обыкновенно это не так. – Я подавила улыбку, вспоминая глупое подмигивание оснащенного моноклем юного денди.

– Хорошо! Давайте не будем говорить о глупости женщин! Эти новомодные приспособления, которые женщины носят, чтобы распялить свои юбки…

– Кринолины, – сказала я, несколько озадаченная его горячностью. – Я нахожу их гораздо более удобными, чем то множество нижних юбок, которые приходилось надевать раньше.

Складка меж его бровями залегла глубже.

– Я не имел в виду, чтоб вы произносили вслух название дамского исподнего. Но я только что видел молодую Кэролайн Шермерхорн в такой штуке. Ветер подхватил ее и почти унес, как воздушный шар, наполненный горячим воздухом. Рад сказать, что я не рассмеялся.

– Какая жалость, – пробормотала я.

Он посмотрел на меня.

– Жаль, что ей пришлось так глупо выглядеть, – пояснила я.

– Совершенно верно! – воскликнул преподобный Гризвольд. – Я надеялся, миссис Осгуд, что мы с вами мыслим сходным образом. Я часто ощущаю это в вашем присутствии.

– Вы очень добры.

– Вовсе я не добр, – сказал он. – Я придерживаюсь истины, хоть это и заставляет меня краснеть. Что вы, замужняя женщина, должно быть, думаете обо мне, когда я говорю подобные вещи?

– Я очень мало думаю о вас, – сказала я. Он моргнул. – Помимо того, что у вас самые добрые намерения.

– О да! Вы правильно меня понимаете! Именно об этом я и говорил.

Я улыбнулась. Вот бы Элиза подошла к нам и спасла меня!

Он дождался, пока мимо проедет фаэтон с огромными желтыми колесами и маленьким ухмыляющимся извозчиком.

– Другие мужчины могли бы попытаться завести интрижку с замужней женщиной, пока ее муж в отъезде, но я не таков. Я здесь, чтобы оберегать и защищать вас.

– Благодарю вас, преподобный Гризвольд. Я уверена, что, когда вернется мой супруг (а это произойдет очень скоро), он непременно и сам вас поблагодарит.

– Очень скоро?

– Теперь уже в любой момент. Может быть, даже сегодня.

– Я был под впечатлением… – Он остановился, заламывая обтянутые перчатками руки.

– Как обстоят дела с подготовкой новой антологии? – спросила я.

Он нахмурился.

– Неплохо, неплохо. Чтобы сделать выбор, я должен прочесть тысячи книг. Уверен, у меня самая большая в стране коллекция американских книг. Но этот сборник будет неполон без нескольких ваших новых произведений… я могу на вас рассчитывать?

– Вы слишком добры.

– Я не добр, а придерживаюсь истины – помните?

Сдержав вздох, я кивнула.

– Истина сделает нас свободными, так? – Он посмотрел куда-то вперед, и его улыбка сделалась кислой. – О нет!

Я взглянула в том же направлении, и мое сердце подпрыгнуло, когда я заметила мистера По, единственного простоволосого в этой реке цилиндров. А потом я увидела его жену. Они вместе с миссис Клемм шли в нашу сторону.

– Чего ему не сидится дома? – сказал преподобный Гризвольд. – Он совершенно не думает о здоровье жены! Совершенно очевидно, что у нее чахотка. Я думаю, он желал бы свести ее в могилу!

Меня кольнуло чувство вины. Разве ее состояние столь тяжелое? Я вспомнила замечание мистера Бартлетта о том, что персонажи По частенько убивают своих жен, и отбросила эту мысль.

Я подхватила свою шляпку, которую чуть не унес ветер.

– Наверняка они, как и все остальные, вышли насладиться хорошей погодой.

– Они? Он? Я нахожу, что Эдгар По ничего не делает как все остальные. И близко нет! Он просто хищник, и это совершенно очевидно. Волк в волчьей шкуре.

Заметив мистера По, Элиза обернулась, чтобы привлечь мое внимание. Когда он вместе со своей семьей уже поравнялся с нашими детьми, она протянула к нему руку в перчатке:

– Дорогой мистер По! Как приятно сегодня вас встретить!

Пока его жена и теща обменивались со всеми приветствиями, мистер По по очереди рассматривал нас, пока его взгляд не остановился на мне. В его глазах проступила какая-то дикость, а потом снова спряталась, словно он бичами загнал ее обратно.

Внутренне трепеща, я приступила к исполнению светских обязанностей, представляя миссис По и ее матери Бартлеттов, а потом и наших детей, которые смирно стояли тут же под присмотром Мэри.

Не обращая внимания на Бартлеттов и их отпрысков, миссис По смотрела на моих дочерей. От любопытства ее лицо меж полями капора заострилось.

– Какие прелестные маленькие девочки!

Я кивнула дочерям, чтоб те отвечали.

– Благодарю вас! – сказали они в унисон.

– Матушка, – спросила миссис По у миссис Клемм, – тебе бы хотелось двух таких же маленьких девочек?

– Конечно, хотелось бы! – воскликнула миссис Клемм.

Миссис По нагнулась и дотронулась до носика Винни.

– Я так бы тебя и съела!

Винни отшатнулась, а потом застенчиво сказала:

– У нас есть кошечка, ее зовут По.

– Правда? – Миссис По выпрямилась, и лицо ее сделалось наряженным.

– Мистер По ее спас, – сказала Винни, – и отдал мамочке.

– Так и было? – требовательно спросила у мужа миссис По. – Когда?

– Недавно, – коротко ответил мистер По.

Повисла неловкая пауза, лишь развевались на ветру юбки да завязки капоров. Элиза хмуро взглянула на мужа, который невежливо уставился на лоб мистера По, и воскликнула, обращаясь ко всем:

– Чудесный день!

– Замечательный, – ворчливо сказал преподобный Гризвольд. – Нам пора. Миссис Осгуд? – И он предложил мне руку.

Я проигнорировала его, чувствуя направленный на меня напряженный взгляд миссис По. Этот взгляд одновременно заставлял меня паниковать и успокаивал.

– Таких теплых деньков в этом году еще не выдавалось, – сказала миссис Клемм.

Мистер Бартлетт холодно смотрел на мистера По:

– Да, действительно становится очень тепло.

Сыновья Элизы, которые исчерпали запасы своего терпения и не могли больше стоять смирно, начали ерзать.

– Не желаете ли к нам присоединиться? – спросила Элиза миссис По. – Мы собирались пройти еще квартал к югу и отправиться в сторону дома.

Миссис По смотрела на тротуар, будто выбирая между несколькими приглашениями.

В этот миг к нашей группе подошла полная женщина в эпицентре взрыва сине-зеленого переливчатого шелка, с долговязым краснолицым мужем.

– Мистер По? – робко спросила она.

Тот ждал.

– Мистер По, мы самые преданные ваши поклонники. Я… мы так любим «Ворона»! Могу я спросить вас, не согласитесь ли вы сказать «Никогда»? Своим голосом?

– Я никогда не говорю чужим голосом, – сказал мистер По.

– Пожалуйста, извините моего мужа за его чувство юмора, – сказала миссис По. – Он всегда шутит.

Рот женщины округлился в букве «О».

– Так вы – супруга мистера По?

Миссис По изящно протянула ей руку:

– Я – Виргиния По.

Женщина, казалось, вот-вот лопнет от восторга.

– Миссис По! Какая честь с вами познакомиться! Вы, должно быть, очень гордитесь мужем.

Внимание действовало на миссис По, будто сладкий яд.

– Я им действительно горжусь.

Мистер По слегка улыбнулся.

– Возможно, мадам, вам будет интересно встретиться еще с одной из сияющих в Нью-Йорке звезд.

– С другой звездой? – ахнула женщина. – Но с вами никто не может сравниться, вы – величайший из всех!

Преподобный Гризвольд, который тихо кипел от злости, смягчился и гордо повернулся к женщине, выжидая.

Мистер По коснулся моего локтя.

– Это миссис Френсис Осгуд.

Смутившись от нахальства этого хода, я, тем не менее, вежливо кивнула. Женщина чуть подалась назад, чтобы посмотреть на меня.

– О! Я вас знаю?

– Миссис Осгуд известна всем, у кого есть вкус, – сказал мистер По.

– Кажется, я о вас слышала, – запинаясь, проговорила женщина.

Муж слегка похлопал ее по плечу:

– Пойдем, дорогая, пусть эти добрые люди насладятся прогулкой.

– Эдди, – сказала миссис По, как только эта пара удалилась, – я бы хотела пойти домой.

Слегка нахмурившись, он обернулся к ней.

– Как тебе угодно.

– Вам тоже надо бы вернуться, – сказал преподобный Гризвольд, – раз уж приезжает ваш муж.

Мистер По уставился на меня, а девочки подняли ко мне восторженно-удивленные личики.

Ненавидя преподобного Гризвольда, я взяла их за руки.

– Нам пора. До свидания, мистер и миссис По, – сказала я. – До свидания, миссис Клемм. – В смятении расставшись с ними, я отстранила преподобного Гризвольда и повернула к дому.

Большую часть обратного пути я пыталась обуздать свой гнев и объясняла дочерям, что преподобный Гризвольд просто перепутал. На самом деле, сказала я, у меня нет пока вестей от их отца, но они совсем-совсем не должны из-за этого расстраиваться, потому что это может означать только одно: у него много работы, которую нужно окончить. Грустные мордашки девочек очень огорчали меня, и я была так занята тем, что пыталась сгладить их разочарование, что почти не обращала внимания на то, как смотрит в мою сторону Элиза. Не обращала до тех пор, пока мы не добрались до дома на Амити-стрит и не отослали детей на кухню поужинать. Тогда она сказала мне:

– Фанни, ты в беде.

* * *

Усевшись рядом с Элизой на черном диване конского волоса, я ждала, когда горничная, Кэтрин, зажжет масляную лампу на каминной полке: в этот вечер мистер Бартлетт не захотел включать газовый свет. Занялся фитилек, вспыхнуло пламя. Кэтрин надела на лампу стеклянный колпачок, и висящие на нем призмочки, позвякивая, испятнали темные стены радужными разводами. Потом она зажгла парную лампу на каминной полке, потом – лампу на столе и, когда комнату залил мерцающий свет, отраженный от множества зеркал, оставила нас.

Мистер Бартлетт, сидевший на почетном месте в кресле у камина, набивал трубку табаком. То, что мы собрались в общей комнате наверху, а не в цокольной гостиной, говорило о том, что предстоит обсудить серьезный вопрос. Неуютную тишину нарушало лишь тиканье высоких напольных часов в углу да приглушенная возня наверху, где готовились ко сну дети. Потом раздалось чирканье спички о коробок, а следом – чмокающие звуки: это мистер Бартлетт посасывал свою трубку вишневого дерева, и табак окрасился оранжевым.

– Ну, миссис Осгуд, – мистер Бартлетт вынул трубку изо рта, – я кое-что вам скажу. Ясно, что мистер По все сильнее к вам привязывается.

Я попыталась рассмеяться над его словами.

– Мистер По?

Мистер Бартлетт плотно сжал губы и стал еще больше похож на утенка.

– Я говорю серьезно.

Что ему известно?

– Мы с уважением относимся к произведениям друг друга, – осторожно сказала я.

– Фанни, мы – твои друзья, – проговорила Элиза.

– Я знаю об этом. Очень хорошо знаю. И не могу выразить, как благодарна за то, что вы дали мне крышу над головой…

– Мы хотим сказать, – прервал меня мистер Бартлетт, – что этот По сделал из вашего стихотворения неверные выводы. Кажется, он вообразил, что может флиртовать с вами на виду у жены, лишь бы при этом вы оба заявляли, что вы просто друзья.

– Я вовсе не для этого написала свое стихотворение.

Обычно приветливое лицо Элизы исказило выражение озабоченности.

– Мы ни в чем не обвиняем тебя, Фанни. Но если даже мы видим его привязанность к тебе, то как насчет остальных?

– Пошли разговоры, – сказал мистер Бартлетт.

От мысли о том, что многие замечают привязанность мистера По ко мне, я почувствовала волнение и гордость, но отмела их прочь. Истина состоит в том, что, если мужчина и женщина, связанные супружескими узами не между собой, начинают привязываться друг к другу, это может уничтожить их репутацию. Тот, кто нарушает правила, будет жестоко наказан теми, кто судит безжалостно. Разбить брачные цепи может лишь смерть одного из супругов.

– Я предупреждал вас о непостоянстве По, – сказал мистер Бартлетт. – Вы не можете в должной мере рассчитывать на то, что он поведет себя как джентльмен.

Я постаралась сдержаться.

– У вас есть доказательства его неподобающего поведения?

– Да он глаз не мог от тебя отвести, – сказала Элиза.

– Ну, смотреть – это еще не преступление, – сказал мистер Бартлетт и положил трубку на подлокотник своего кожаного кресла. – Меня беспокоит его заинтересованность в вашей карьере.

– Точно так же ею заинтересован и преподобный Гризвольд. Я ничего не могу поделать с тем, что все издательства принадлежат мужчинам.

Мистер Бартлетт, нахмурившись, отмел мою отговорку.

– Нет уверенности, что По будет вести себя подобающе.

Мистер Бартлетт не должен был видеть нашего поцелуя. Кажется, пришло время отказаться от мистера По, пока по-настоящему не пострадали ни моя репутация, ни хорошие отношения с Бартлеттами. Но смогу ли я это сделать? Одна лишь мысль о том, чтобы так поступить, повергала меня в отчаяние.

– Мы боимся за тебя, Фанни, – сказала Элиза. – Никто не знает, на что он способен. Похоже, ему нет дела до традиций и условностей.

– Откуда вам это знать? – отозвалась я. – Даже если он ведет себя не так, как принято, что в этом дурного?

В коридоре зазвенел дверной звонок.

Оставшись каждый при своем мнении, мы слушали звуки шагов на лестнице и приглушенные голоса снизу. Потом в комнату вошла горничная Кэтрин:

– Пришел мистер По. Он спрашивает миссис Осгуд.

– А что я вам говорил? – сказал мистер Бартлетт. – Этот человек даже бесцеремоннее, чем я думал.

– Скажи, что нас нет, – распорядилась Элиза.

– Нет, – сказала я.

Все посмотрели на меня.

– А если дело касается моей статьи для «Трибьюн»? Я не могу ставить под угрозу свои заработки. – Я почти смеялась над собственным скандальным поведением. Как будто я собиралась заканчивать эту статью! Да меня тошнило от одной мысли о ней!

Элиза переглянулась с мужем и поджала губы:

– Можешь пригласить его, Кэтрин.

Вошел мистер По. Когда я увидела его, красивого мрачной, таинственной красотой, похожего на едва прирученного дикого зверя, мое настроение стремительно поднялось. Мистер Бартлетт поднялся, чтобы поздороваться с ним за руку, Элиза поприветствовала его, не вставая. Он подошел ко мне. Когда я протягивала ему руку, мое сердце бешено стучало. Он коротко посмотрел на меня.

– Миссис Осгуд. – В его манерах идеально сочетались профессиональное дружелюбие и вежливая осторожность, дикий зверь был надежно спрятан где-то внутри. – Спасибо, что согласились принять меня в такой час.

– Что привело вас сюда? – грубовато спросил мистер Бартлетт.

– Приглашение для миссис Осгуд от моей жены.

Я внутренне сжалась. Ну почему она не оставит меня в покое?

Он обратил на меня взгляд опушенных темными ресницами глаз.

– Она желала бы пригласить вас отправиться с нами в среду в студию Мэтью Брэди. Кажется, он настоял на том, чтобы сделать наши портреты.

– Она очень добра, – сказала я, – но, боюсь, я буду только мешать вам.

– Напротив, вы бы сделали ей очень большое одолжение. Она предвкушает это событие, и присутствие при нем очевидцев приумножит ее удовольствие. Боюсь, для нее нехорошо, что я без энтузиазма отнесся к этому прожекту.

Мистер Бартлетт пыхнул своей трубкой.

– А что сказал бы мистер Осгуд о таком вторжении на его территорию?

Я почувствовала приступ гнева:

– Простите?

Мистер Бартлетт зажал трубку зубами:

– Что сказал бы мистер Осгуд о визите в мастерскую его конкурента?

– Мистеру Осгуду нечего бояться, – сказал мистер По. – Кювета с химическими веществами никогда не сможет заменить художественное ви́дение, как совершенно верно заметила его супруга в разговоре со мной. – Он обернулся ко мне. – Я хотел бы пригласить и вашего мужа. Это может оказаться очень интересно для него.

– Спасибо, но он все еще не вернулся из поездки.

Мистер По кивнул:

– Возможно, тогда он сможет присоединиться к нам в другой раз.

– Уверен, что он захочет с вами переговорить, – многозначительно сказал мистер Бартлетт.

Мистер По не обратил внимания на колкость.

– Я слышал, вы затеяли грандиозное начинание. – И он одарил мистера Бартлетта столь редкой улыбкой. – Собрание специфических американских слов и выражений… снимаю перед вами шляпу.

Мистер Бартлетт поднял светлые брови:

– Вы слышали?

– Мне говорил мистер Уиллис. Достойный проект.

– Что за проект, Рассел? – спросила Элиза.

Мистер Бартлетт сдержал улыбку:

– Ох уж этот Уиллис… он не способен хранить тайны. Я пока не хотел говорить тебе, Элиза, но – да, я работаю над этим проектом, довольно впечатляющим. Это «Словарь американизмов». – И он откровенно просиял.

– Рассел! – воскликнула Элиза. – Как замечательно! Как ты умудрился скрыть от меня это?

Мистер Бартлетт бодро пыхнул трубкой:

– Это было нелегко.

Избавившись от необходимости хранить тайну, мистер Бартлетт провел счастливый час, обсуждая с мистером По методы сбора слов и критерии их классификации. Элиза тем временем бросала на меня изучающие взгляды. Наконец напольные часы пробили девять, и мистер По откланялся, сказав, что жена станет беспокоиться, если он вскоре не вернется домой.

– А он не такой уж плохой парень, – сказал мистер Бартлетт, когда за нашим гостем закрылась входная дверь.

– Не желаешь ли сравнить свои выводы с френологическими выкладками? – спросила Элиза, незаметно мне улыбнувшись.

Все еще пребывая в жизнерадостном настроении от обсуждения очевидно приятной ему темы, мистер Бартлетт невозмутимо постучал трубкой по пепельнице:

– Возможно.

На подлокотнике кресла, где сидел мистер По, я заметила его перчатки. Я поднялась настолько быстро, насколько это возможно было сделать без ущерба для достоинства, и взяла их.

– Думаю, я еще успею его догнать.

– Бессмысленно, – сказал мне мистер Бартлетт. – Он, должно быть, уже далеко ушел. Его контора неподалеку от моего книжного магазина. Я захвачу его перчатки утром.

– Попробую на всякий случай. – Я бросилась к дверям и поспешила вниз по каменной лесенке, не обращая внимания на вечерний холодок. Распахнув чугунную калитку, я почти побежала по тротуару и вдруг резко остановилась. На углу, под растущим на дворе баптистской церкви деревом, стоял мистер По.

Подойдя к нему с бьющимся где-то в горле сердцем, я протянула перчатки. Он поймал мое запястье:

– Ты нужна мне.

– Это невозможно.

– Почему тогда ты пришла?

– Мы станем изгоями.

– И наплевать. – Он прижал меня к себе. В тусклом свете газового фонаря я увидела, как из его глаз выглянул дикий зверь. Его откровенное томление заставляло меня трепетать и ужасаться, а в голосе у него звучала яростная настойчивость:

– В тебе все, о чем я когда-либо мечтал. Я ждал тебя всю жизнь.

Я отшатнулась.

– Ваша жена. Боюсь, она не выдержит такого удара.

– Ты ее совсем не знаешь.

– И не хочу узнавать. Мне не вынести мысли о том, что с ней может статься.

Он выпустил мою талию.

– Да, ты права. Для тебя лучше не знать ее.

Я смотрела на него, и мои губы страстно жаждали его губ. Мне не было дела до его жены. Я хотела только, чтоб его тело прижалось к моему.

Он взял мою руку. Я вскрикнула от неожиданности, когда он быстро повел меня обратно к дому. Коротко попрощавшись, он зашагал прочь, а я осталась стоять, держа в руках его перчатки.

Он обошелся со мной как с ребенком. Я ненавидела его. Больше того – я его боялась.

Я поднесла его перчатки к губам. Они пахли кожей, холодным воздухом и его плотью.

Я хотела обладать им, пусть даже это меня убьет.

 

16

Стоял солнечный весенний день, но лучи светила почти не проникали в мрачную утробу наемного экипажа, который вез меня по Бродвею. Сложив на ридикюле руки в перчатках, на манер связанной птички на вертеле, я вдыхала запахи дыма сигар и пота, оставшиеся от предыдущих пассажиров, и внимала подробному рассказу миссис По о званом вечере, который они с мистером По посетили накануне. Казалось, что ни угощение, ни всеобщее одобрение, которого они с мужем там удостоились, не имели аналогов в мировой истории. Во всяком случае, именно это следовало из ее восторженного рассказа, который я выслушивала, пока мы тряслись в экипаже.

– Там были все-все влиятельные господа, – говорила миссис По своим серебряным голосочком, – и Уильям Астор, и Белмонты, и Вандербилты. Вы с ними знакомы?

– Да. – Все это были нувориши из числа тех, кого активно обхаживал Сэмюэл. При мысли о муже в моем сердце ярко разгорелся уголек ярости.

– О, а дамы были так милы! Вы знаете, что наряд миссис Белмонт, включая ее драгоценности, стоит тридцать тысяч долларов? Это правда, я ее спрашивала. – Миссис По улыбнулась. – Мне показалось, она была рада об этом рассказать.

Может быть, миссис Белмонт действительно была рада такой возможности. Стоимость вещей в богатых кругах обычно не афишировалась, все понимали все и так. Наверно, возможность назвать точную сумму бодрила и освежала.

Сидевший напротив нас мистер По, казалось, созерцал, как танцуют пылинки в луче света, проникающем в открытое окошко кареты. Он не взглянул на меня с тех самых пор, как они заехали за мной к Элизе. Вибрирует ли его тело так же, как мое, с тех пор как мы касались друг друга три долгих дня тому назад?

– Беседовали о новом танце, – продолжала миссис По, – под названием полька. Вы о нем слышали?

– Нет, – сказала я, – боюсь, что нет.

– Не может быть! – восхищенно ахнула миссис По. – Но он же просто божествен. Вы никогда не слышали такой веселой музыки.

– Безумная адская джига, – тихонько пробормотал мистер По.

Его жена надула губки.

Чтобы продемонстрировать свою поддержку миссис По, я рассмеялась, хотя всеми порами источала чувство вины. Я должна встречаться с этой дамой лицом к лицу. Боль от таких встреч в присутствии ее мужа казалась мне надлежащим наказанием за чувства, которые я к нему испытывала. Может быть, эта боль исцелит меня. Может быть, лишь мучения от общества миссис По избавят меня от опасного влечения к ее мужу.

Миссис По выглянула в окошко, прикрыв глубокое декольте платья. С низким вырезом, обуженное в талии, это платье было самым элегантным из всех, что я видела на жене поэта. На самом деле, внезапно поняла я, оно было близнецом наряда, который был на мне в день первой встречи с мистером По.

– Мне нравится ваше платье, – сказала я.

– Правда? – Она огладила материю на животе. – Я пошила его с аванса за новую книгу Эдди.

– Новое платье так чудесно поднимает настроение, – проговорила я.

Она на миг посмотрела в мою сторону:

– Вы, должно быть, уже все знаете о его книге?

– Нет, – непринужденно отозвалась я, – а что это за книга?

– Правда не знаете? Я думала, он мог рассказать вам о ней у мисс Линч, в этом ее салоне. – Последнее слово она произнесла с насмешливой интонацией.

– Боюсь, что нет, – с фальшивой радостью сказала я. – Я всего лишь одна из армии его читателей, ожидающих, когда книга мистера По будет в продаже.

– Разве он не бывал у вас в доме?

Мое лицо захлестнула жаркая волна.

– В доме Бартлеттов, хотели вы сказать, где я остановилась. Да, он там был, но, боюсь, мистер Бартлетт полностью завладел его вниманием. И что же это за новая книга, мистер По? – жизнерадостно спросила я.

Он оторвался от окна на время, достаточное для того, чтоб бросить недобрый взгляд в сторону жены.

– Это рассказы.

– Людям не хватает его страшных историй, – разъясняла мне миссис По, пока наша карета подскакивала на ухабах. – Вы читали какие-нибудь из них?

Я почувствовала, что краснею еще сильнее.

Миссис По изогнула в улыбке половинку хорошенького ротика.

– Вам в самом деле стоит дать себе труд прочесть их, знаете ли.

– Зачем ей это? – огрызнулся мистер По. – У меня и так предостаточно читателей.

Миссис По одернула ткань платья.

– Ты никогда не покончишь с этими страшными рассказами, Эдди. Никогда. Ты это знаешь?

Почувствовав, что между ними возникла напряженность, я принялась копаться в сумочке. Если я хочу хоть изредка видеть мистера По, мы с ним должны изображать добрых друзей. «Да будет так», невинный поначалу стишок, стал сводом правил, которых нам следовало придерживаться в своем поведении.

– Когда можно будет ожидать выхода вашей статьи об Эдди? – спросила миссис По.

Наконец-то твердая почва! Я с энтузиазмом на нее ступила:

– Она почти окончена. Остались лишь кое-какие мелочи.

– Вам нужны еще какие-нибудь подробности? Эдди, почему бы тебе не поговорить с ней еще?

Я подобралась.

– В действительности общественность хочет знать о вас обоих. Людям нужен хотя бы беглый набросок вашей счастливой совместной жизни.

Миссис По хихикнула:

– Неужели?

– Уничтожьте статью, – внезапно сказал мистер По.

Миссис По моргнула, как от пощечины.

– У меня и так уже не стало никакой частной жизни, – сказал мистер По. – Если еще хоть один человек попросит меня сказать «Никогда», я начну его душить.

– Эдди! – запротестовала миссис По. – Так некрасиво!

– На этот раз, Виргиния, ты не получишь того, что тебе хочется.

Карета остановилась напротив часовни Святого Павла. Я как раз выглянула в окно, когда мимо нас прогрохотал омнибус. На тротуаре перед мастерской мистера Брэди уличный мальчишка пытался разбогатеть на полцента, предлагая какому-то господину украденное яблоко.

– Вот мы и приехали, – выпятила нижнюю губу миссис По. – Но ты все испортил.

– Ничего, ты найдешь способ получить удовольствие. – Выйдя из кареты, он придержал жене дверцу. Ее черные волосы отливали на солнце синевой, как вороново крыло, и это поразило меня. Смотрел ли он на свою жену, когда писал стихотворение, сделавшее его знаменитым? В сердце кольнула ревность.

Мистер По помог мне выйти из кареты. Его взволнованный взгляд дерзко задержался на мне, пугая и возбуждая.

В мастерской мы прошли по галерее портретов богачей и знаменитостей, многих из которых я знала по салону мисс Линч: мистер Одюбон, мистер Грили, сенатор Уэбстер, пожилой мистер Астор. Мы разглядывали портреты, миссис По время от времени деликатно кашляла в платок, и тут по лестнице сбежал мистер Брэди, вытирая полотенцем руки.

– Мистер По! – Его голубые глаза за стеклами очков казались комически огромными. Мужчины обменялись рукопожатиями. – И прелестная миссис По. – Он поцеловал ей руку и подошел ко мне. – Миссис Осгуд? Какой сюрприз!

– Я смотрю, у вас есть Диккенс, – сказал мистер По.

Мистер Брэди обернулся:

– О, да. – Он с нежностью посмотрел на свою работу, висящую на стене. – Я имел честь сделать его портрет, когда он два года назад посетил Нью-Йорк. Он был настолько добр, что согласился позировать для такого безвестного человека, как я. Ведь два года назад никто ничего не знал о дагеротипии, это совершенно новое искусство.

– С его стороны было умно сделать такой портрет, – сказала миссис По.

Огромные глаза мистера Брэди почти плясали от оживления.

– Действительно! Если и есть человек, который знает цену популяризации и рекламе, то это Диккенс. Он освещал в прессе каждое свое движение, начиная с обеда в Делмонико и кончая поездкой в карете по трущобам Файв-Пойнтса и посещением лечебницы для умалишенных на острове Блэквелл.

– Вот видишь, Эдди? – сказала миссис По. – Он искал популярности и привлекал к себе внимание.

Мистер По потемнел лицом.

– Я не стану, как он, использовать нищих и больных, чтобы продавать свои книги. Если читателей нужно завоевывать именно так, я лучше буду безвестным.

– Видите, какой у меня сложный муж? – покачала хорошенькой головкой миссис По.

Мистер По хмуро смотрел на мистера Брэди.

– Что вы запланировали для нас на сегодня?

– Я хочу, если вы не возражаете, сделать отдельные портреты каждого из вас.

– И миссис Осгуд тоже? – спросила миссис По.

Мистер Брэди посмотрел на мистера По, пытаясь понять, есть ли у этого великого человека время ждать, когда будет готов портрет подружки его жены. Мистер По коротко кивнул.

– Да-да, – сказал мистер Брэди. – Конечно же. Будьте любезны, сюда, – и он жестом пригласил нас подняться по лестнице.

Мы миновали три пролета. Наше движение замедлялось из-за кашля миссис По. Мастерская находилась на верхнем этаже, ее заливал яркий солнечный свет, проникавший через застекленную крышу. Одна из стен была задрапирована красным бархатным занавесом. Перед ней помощник мистера Брэди, взгромоздившись на вершину складной лестницы, возился с каким-то металлическим ящиком.

– Вначале дамы, – и мистер Брэди указал миссис По на невысокий помост перед занавесом. – Если позволите. – Он развернул жену поэта лицом к нам, подтащил небольшой столик, застеленный турецким ковром, и положил на него ее руку. – Простите, но я должен зафиксировать вашу шею сзади. – И он вытащил металлическую стойку со скобой на конце.

– Скоба! – воскликнула миссис По.

– Мои извинения, но это необходимо, чтобы обеспечить вам совершеннейшую неподвижность. Когда я вставлю пластинку, вы должны полностью замереть на минуту, пока будет запечатлеваться ваш образ. Вроде бы несложно, но на самом деле без поддержки это трудно сделать.

– А что произойдет, если я пошевелюсь? – спросила она.

– Тогда вы просто исчезнете! Любое движение сотрет ваш образ. У меня есть много пластинок с городами, которые кажутся пустыми, хотя их улицы были полны людьми и лошадьми. Все дело в том, что они двигались и поэтому не запечатлелись.

Мистер Брэди надел зажим на ее шею и затянул винты, а потом аккуратно пристроил сверху узел ее черных волос.

– Вам удобно?

Она моргнула, соглашаясь. Дагеротипист отступил.

– А теперь постарайтесь не дышать. Готовы? – Он кивнул помощнику на лесенке, и тот открыл шторку металлического ящика.

Я поймала себя на том, что тоже стараюсь не дышать. Мистер Брэди внимательно смотрел на свои часы. Мне казалось, что прошло гораздо больше времени, когда он наконец крикнул:

– Готово!

Он освободил миссис По и помог ей спуститься, а его помощник поспешил с содержащим изображение лотком в соседнюю комнату.

Пришла моя очередь подняться на помост. Мистер Брэди поставил меня перед камерой, подогнал столик с ковром к моему росту и приспособил на него мою руку. Потом он закрепил у меня на шее скобу и, достав часы, занял свое место.

– Вы готовы?

Неподвижная, будто манекен, я лишь моргнула в знак согласия. Он дал знак помощнику на лесенке. Я слышала, как скользит металл по металлу, когда помощник поднял шторку. Винты впились в мою плоть, я затаила дыхание и уставилась в камеру. Что обнаружится на этом моем изображении? Отразятся ли в моих глазах чувство вины и болезненная тяга к мистеру По?

– Ох! – воскликнула миссис По.

Я дернулась в ее сторону, и в шею впились винты. Миссис По поднесла ладони в перчатках ко рту и моргала, будто невинное дитя:

– Простите!

Мистер Брэди в сомнении смотрел на часы.

– Выдержка может оказаться недостаточной.

– О, нет! Я все испортила? – сказала миссис По. – Я так сожалею!

– Может быть, все обойдется, – проговорил мистер Брэди. – Мистер По? Ваш черед.

Мистер По отдался на волю мистера Брэди. Когда все закончилось, мы спустились вниз и слушали игру скрипача, пока помощник мистера Брэди колдовал в маленькой лаборатории над химикатами. Говорили мы мало, лишь миссис По рассказывала мистеру Брэди, кто из изображенных на его портретах знаменитостей ей знаком, а с кем она только желала бы познакомиться. Потом она загорелась идеей, что мистер По, став единственным владельцем «Джорнал», мог бы опубликовать оттиск с дагеротипа.

– Жду не дождусь, когда «Джорнал» будет только твоим, – сказала она мистеру По.

Глаза мистера Брэди выпучились за толстыми стеклами.

– Это новость для других совладельцев?

Не успел прозвучать этот вопрос, как появился помощник со стеклянной пластинкой в руках.

– Сожалею, что вынужден побеспокоить вас, – сказал он мистеру Брэди.

– В чем дело, Икинс?

Помощник показал пластинку мистеру Брэди. Посмотрев, тот поднял глаза, озабоченное выражение которых казалось утрированным из-за увеличивающих линз, и развернул пластину так, чтобы мы могли увидеть ее. Нашим взорам предстало великолепное изображение моего туловища, стоявшего на помосте перед занавесом. Мое платье, моя рука на столике – все получилось прекрасно, но на месте головы зияла пустота. Это был портрет безголовой женщины.

Миссис По рассмеялась заливистым смехом, похожим на звон маленького колокольчика.

– Ах, Френсис, кажется, вы потеряли голову!

* * *

Вечером того же дня, после ужина, Винни съежилась на широком бортике металлической ванны, стараясь согреть ножки в быстро остывающей воде. Вода была горячей, когда служанка Марта начала подниматься по лестнице на третий этаж, где располагалась наша комната. Ей, как «второй девушке» при горничной и кухарке, доставалась самая тяжелая работа; хоть Марта и была самой миниатюрной из четырех служанок Бартлеттов, она перетаскала нынче вечером множество ведер воды. Всередине недели всем нашим детям было велено принять ванну. Мэри водила их посмотреть, как прокладывают новую улицу, и они вернулись, с ног до головы перепачканные затвердевшей грязью. Конечно, они не должны были заходить туда, где копают и взрывают. Двадцатью с лишним годами ранее, чтобы построить одинаковые кварталы для продажи инвесторам вроде мистера Астора, городские власти приняли решение выровнять землю на острове Манхэттен. Скалистые холмы острова медленно, но верно дробили, превращая в равнины. Болота засыпали обломками скал и мусором. Солидные фермерские дома перевозили на бревнах, лачуги скваттеров сносили и перепахивали землю. Деревни, лишь недавно возникшие на оконечности острова, с каждым днем отступали все дальше к северу. Каким бы заносчивым ни был мистер Брайант, его предложение создать парк казалось совершенно своевременным, потому что иначе на всем острове скоро не останется ни единого зеленого участка.

Я зачерпнула кувшином воды из ведра и полила Винни. По грязной шее побежали бледные ручейки.

– Как ты умудрилась так перепачкаться?

– Мы с Эллен играли, как будто потерялись и готовим мясо. У нас была большая палка. – Сложив руки, она изобразила, как помешивает варево в воображаемом котле.

Я намылила фланелевую мочалку и подвязала ее влажные волосы.

– А где была Мэри, пока вы тушили это ваше мясо?

– Разговаривала с одним дяденькой.

– С дяденькой?

Винни кивнула. Я осмотрела ее волосы, и оказалось, что в них полно песка. Придется мыть, хотя в последний раз это было сделано только в субботу. Намыливая ей волосы кастильским мылом, я спросила:

– И что это был за дяденька?

– Ее друг.

– Откуда ты знаешь?

– Она улыбалась, когда пришла. – Винни баламутила пальцами грязную воду.

– Откуда пришла? – Я вспенила мыло на волосах дочери.

– Не знаю. Я играла.

Все это мне не нравилось.

– Ты его хотя бы видела?

– Он стоял слишком далеко. У него не было шляпы. И он был похож на папу Генри и Джонни.

Значит, у Мэри есть кавалер. Интересно, кто бы это мог быть? Я стала припоминать посыльных, которые приносили в дом товары.

– А что Мэри делала, когда вернулась?

– Повела нас домой.

– Наклонись.

Пока я промывала Винни голову, она фыркала и моргала.

Ну что ж, Мэри может гоняться за мужчинами, если ей это нравится, но я была взбешена тем, что при этом она подвергает опасности детей. Я видела, как работают артели: десятки людей дробят склоны холма кирками, а самые крупные осколки породы взрывают порохом. Другие в это время загружают обломки на запряженные волами телеги, те, грохоча, катят прочь, и из них сыплется мусор. В подобной ситуации Мэри не должна ни на мгновение упускать детей из виду.

– В следующий раз, когда Мэри соберется отвести вас туда, спроси сперва у меня, хорошо?

– Хорошо.

Я услышала, как внизу раздался звонок. Несомненно, это кто-то к Бартлеттам.

Удовлетворенная тем, что голова Винни стала чистой, я стала по очереди намыливать ее ручки, потом потерла спину и попросила дочь встать, чтоб вымыть ей ноги, когда в ванную зашла Элиза. На ее простом честном лице было насмешливое выражение.

– Фанни, пришел мистер По.

Я замерла. Винни села в ванну, но я вытянула ее оттуда:

– Вода уже грязная.

– Он пришел повидаться с Расселом. Они беседуют в гостиной. Думала, тебе будет интересно об этом узнать.

– Спасибо, – твердо сказала я. – Ты знала, что у Мэри есть кавалер, и она поэтому повела ребятишек туда, где копают и взрывают? Прости, что жалуюсь, но там такое опасное место, а она не следила за детьми.

– Нет, она следила, – запротестовала мокрая, дрожащая Винни.

– В последнее время она постоянно где-то витает, – сказала Элиза. – Я-то удивлялась, в чем дело. Непременно с ней поговорю. Ты хочешь, чтоб я прислала ее сюда, пока мистер По не ушел?

– Мамочка, ты обещала, что почитаешь мне «Кота в сапогах», когда я буду в кроватке.

– Обещала, – сказала я Винни, – и почитаю.

Элиза явно была удивлена.

– Очень хорошо. Мы будем в общей комнате.

Я старалась не спешить, домывая Винни, потом уложила их с Эллен в постель и почитала им книжку, одновременно прислушиваясь к доносящемуся снизу приглушенному гулу голосов. Меня мучило осознание того, что мистер По так близко, а я не могу его видеть, но куда мучительнее было осознание того, что меня полюбил женатый мужчина.

Наконец я подоткнула дочерям одеяло и вышла. Остановившись в коридоре, я оправила юбку, пощипала для румянца щеки, покусала губы и спустилась по лестнице. Глубокий вдох – и вот я вхожу в общую комнату.

В честь визита гостя горело газовое освещение. Мистер По поднялся со стула у камина. Наши глаза встретились, и все мое тело наполнилось радостью. Протягивая ему руку, я из всех сил старалась, чтоб эта радость не отразилась у меня на лице.

Мистер Бартлетт тоже поднялся:

– Силы небесные, миссис Осгуд, что с вами?

– Все в порядке.

Когда мистер По коснулся моих пальцев, их словно опалило огнем. Я уселась подле Элизы на диване конского волоса, ощущая, как мистер По рассматривает меня в рыжеватом свете газовых ламп.

– Вы подоспели к самому интересному месту нашей беседы, – сказал мистер Бартлетт. – Мы как раз определились с источником типичных южных выражений для моего словаря. – И он с энтузиазмом кивнул мистеру По. – Им станет не кто иной, как наш уважаемый гость. Раздел южных слов и изречений был моим слабым местом, потому что я почерпнул их лишь из нескольких весьма дурно написанных романов. Но теперь благодаря мистеру По я стал экспертом по этой части.

– Рад, что мое ричмондское детство пошло кому-то на пользу, – сказал мистер По.

Мистер Бартлетт засмеялся, видимо, не подозревая, сколь несчастным было это детство.

– Жду не дождусь, когда вы еще пораскинете мозгами на эту тему.

– Надеюсь, вы не вытолкаете меня взашей, если я не сразу справлюсь? – сказал мистер По.

Мистер Бартлетт помолчал, потом рассмеялся, но, видя, что мистер По серьезен, сказал:

– Довольно гаденькое выражение, верно? Как и многие американизмы.

– У нас есть склонность именно к таким словам. – Элиза вытянула нитку из своего неизменного шитья. – Когда нас кто-то расстроил, мы желаем «свернуть ему шею». Пытаемся склонить кого-то на свою сторону, «выкручивая руки» и «припирая к стенке». А злясь, говорим: «Прибить его готов».

– Боже мой, Элиза, – сказал мистер Бартлетт, – я не собирался составлять словарь связанных с насилием выражений. – Осознав, что подобное же выражение ему только что предложил его гость, он неловко улыбнулся.

– Человек, как и всякое животное, имеет вкус к насилию, – спокойно сказал мистер По. – Вот почему мои читатели настаивают, чтоб я писал что-нибудь именно в таком роде.

– Едва ли мы животные, – сказал мистер Бартлетт.

– И тем не менее.

– Только не говорите, мистер По, что вы из числа тех, кто верит, будто у животных есть души.

– Не вижу, почему это так уж несуразно.

– Почему бы вам тогда не уподобиться сведенборгианам, которые утверждают, что и у камней есть души? – И мистер Бартлетт улыбнулся нам с Элизой, ожидая поддержки.

– Такие измышления я оставляю господам Эмерсону и Лонгфелло, – сказал мистер По. – Я лишь заявляю, что мы – животные, у которых есть души, и, осознаете вы это или нет, в этот самый миг наши души взаимодействуют меж собою.

Элиза вздрогнула.

– Как жутко.

– На самом деле, нет, – сказал мистер По. – Наши души всегда при нас. – Он взглянул на меня. – Как сказал однажды очень уважаемый мною человек, мы просто не привыкли обращать внимание на общение душ.

– Думаю, – сказал, подняв желтые бровки, мистер Бартлетт, – что желание «обращать внимание на общение душ» может быть признаком безумия.

Элиза воткнула иглу в шитье.

– Мистер По, не могли бы вы меня просветить? Боюсь, я не очень разбираюсь в таких материях. Мой день наполнен банальными вещами: разбитые коленки, режущиеся зубки, пчелиные укусы.

Мне эгоистично не хотелось, чтоб он отвечал. Я предпочла бы, чтобы лишь у меня была привилегия понимать его самые сокровенные идеи.

Мистер По словно бы прочел мои мысли.

– Банальные вещи, – сказал он Элизе, – заслуживают ничуть не меньше внимания, чем возвышенные материи. – Он полез в карман, извлек оттуда пачку писем и протянул мне: – Это вам.

– Мне?

– От ваших поклонниц. Вы были правы – дамы, мои читательницы, действительно оценили то, как вы высекли в своем стихотворении некоего высокомерного джентльмена. Мои поздравления.

Я развернула письма веером, чтобы пересчитать их.

– Их девять, а ведь стихотворение только что опубликовано. – Он нагнулся, протянул руку и вытащил из-под стула котенка, носящего его имя. – За то время, пока я работаю в «Джорнал», еще ни одно стихотворение не вызывало такого воодушевления.

Я задалась вопросом, почему он не отдал мне письма, когда мы ездили в дагеротипическую мастерскую. Не могли же все они прийти только после обеда? Быть может, он не хотел, чтоб его жена видела эти письма?

– Благодарю вас.

– Это я вас благодарю за то, что отдали стихи в «Джорнал». Надеюсь, вы станете и впредь так поступать. Особенно после моей просьбы придержать вашу статью для «Трибьюн».

Я увидела, как удивлена Элиза, и объяснила:

– Я не буду писать о мистере По и его супруге.

– О, нет, – запротестовала Элиза, – я так предвкушала эту статью.

– Талант миссис Осгуд лучше обратить в поэтическое русло, – сказал мистер По, поднимая котенка. – Кажется, эта кошка мне знакома.

– Вы же слышали, как дети ее зовут? – спросил мистер Бартлетт. – По.

Мистер По улыбнулся:

– Она несколько лучше оригинала.

Элиза по-прежнему хмурилась.

– Элиза, ты уже сказала мисс Фуллер? Не могу представить себе, чтобы она легко к этому отнеслась.

– Напишу ей на неделе, – сказала я.

Тон мистера По стал более официальным:

– Миссис Осгуд, я желал бы предложить вам аванс за последующие стихи, чтобы компенсировать потери за ненаписанную статью.

– Возможно, мистер По, – сказал мистер Бартлетт, – вам следует обсудить это с ее мужем.

Меня кольнула обида.

– Спрашивать Сэмюэля нет нужды. Ему все равно.

Мистер По отпустил котенка.

– У меня создалось впечатление, что миссис Осгуд принимает решения самостоятельно.

Золотистые брови мистера Бартлетта приподнялись, выражая несогласие.

– Полагаю, она обсуждает с супругом и деловые, и личные вопросы. Миссис Осгуд – замужняя женщина, знаете ли.

– А раз так, – сказала я напряженным голосом, – мои желания перестают учитываться?

– Это закон, миссис Осгуд, – сказал мистер Бартлетт.

– Я – не собственность Сэмюэля.

– Юридически, – сказал мистер Бартлетт, – собственность.

– О, Рассел, – вмешалась Элиза, – это так мрачно звучит.

– Таковы факты, – пожал плечами мистер Бартлетт.

– Так что же, в отсутствие «собственника» я не могу принимать никаких решений? – Не дожидаясь, пока мистер Бартлетт разозлит меня еще сильнее, я поднялась. – Прошу меня извинить, но мне нужно немного пройтись.

Я вышла, не озаботившись тем, чтобы надеть шляпу, и была уже почти у баптистской церкви, когда меня нагнал мистер По.

– Вам не следовало так убегать, – холодно сказал он, – создалось впечатление, что вы расстроены.

– Я действительно расстроена.

Свернув за угол, я пошла вдоль железной ограды кладбища. Смолистый запах растущих там сосен смешивался с вонью гниющих отбросов. Мимо прогрохотала карета, почти невидимая в слабом бледном свете полумесяца луны – ближайший фонарь стоял на Вашингтон-сквер в квартале отсюда.

– Если уж ваши лучшие друзья ждут от вас чего-то дурного и безнравственного, – раздался позади меня голос мистер По, – что же скажут ваши враги, получив ту же самую информацию?

В конюшне на противоположной стороне улицы залаял было пес, но после резкого окрика мистера По замолчал. Я шла и шла, пока не добралась до парка. Тут я резко обернулась, чтобы взглянуть мистеру По в лицо, и мои юбки издали сердитый свистящий звук.

– У меня нет врагов.

– Зато они есть у меня. А раз вы со мной, они становятся также и вашими.

– А я с вами? Или я всего лишь жалкая, оголодавшая без любви замужняя женщина, которая чересчур остро реагирует на поцелуи и страстные взгляды?

Он тихо сказал:

– Тебе известно, что ты для меня значишь.

Навстречу по тротуару шел человек, и я отвернулась, ожидая, пока он минует нас.

– Я не знаю, кто мы есть. Возможно, мы «дурные и безнравственные», как вы изволили выразиться.

– Я не должен был так говорить. – В свете фонаря я видела возбуждение в его оправленных темным глазах. Мы стояли довольно близко друг к другу, и я могла ощущать его мускусный запах. – Я не знал, что вас так сильно волнуют условности.

– Я должна беспокоиться не только о себе. Как насчет моих дочерей? И вашей жены?

Из университетского здания ниже по улице появились еще два господина, и нам пришлось замолчать, пока они не уйдут достаточно далеко, чтобы не слышать нашего разговора.

– Если бы только я не был женат! – воскликнул мистер По.

– Но вы женаты.

– Я женился на Виргинии, когда ей было тринадцать.

– Я знаю. Но вам-то было не тринадцать.

– Нет. Мне было двадцать шесть. Вы правы, в этом возрасте пора уже что-то соображать. Но в ту пору Виргиния была куда взрослее меня. – Он замолчал. Ветер что-то шептал в ветвях парковых деревьев. Когда мистер По продолжил, его голос звучал низко и настойчиво: – В то время в моей жизни царило отчаяние. Я был слишком беден, чтоб оставаться в армии, а человек, который был мне вместо отца, отказал мне от дома. Я мнил себя писателем, но не мог подтвердить это ничем, кроме ребяческой эпической поэмы, опубликованной, когда мне было четырнадцать. «Аль-Аарааф» – даже название у нее было глупым. Виргиния и тетя Мадди дали мне стабильность. Лишь они уважали меня, больше никто. Я был одинок и уязвим.

– Но вы женились на ней.

– Этот брак был не столько союзом ответственных взрослых людей, сколько скоропалительной попыткой двух перепуганных детей обрести уверенность в будущем. Виргиния была так же бедна, как и я… нет, даже беднее. Источником средств для Мадди было шитье да пенсия военной вдовы ее парализованной матери, но этих денег не хватало. Семья отчаянно нуждалась. Мне очень понравилось выглядеть героем в глазах тех, кто еще беднее и слабее. Проблема заключается в том, что я вырос, а Виргиния – нет.

– Она еще молода.

– Ей почти двадцать три.

– Она больна.

Он устремил на меня взор.

– Ее кашель, – пояснила я. – Она поправляется?

Мне было слышно его дыхание. Наконец он сказал:

– Клянусь, она не хочет, чтоб ей стало лучше. Каждый ее приступ – это обвинение: я не отвез ее на Барбадос дышать воздухом, я не нашел ей хорошего врача, я не купил для нее дом, где не холодно зимой.

– Я думала, она очень гордится вами.

Он издал невеселый смешок:

– Она – как костюм, который перестал на мне сидеть. Жмет, стесняет и придает глупый вид.

– Но ее мать утверждает, что вы с женой очень похожи.

Он перестал дышать и в конце концов выпалил:

– Вот так много она знает.

– Мы должны это прекратить.

– Я – не собственность Виргинии, – злобно сказал он. – Разве ваш муж вами владеет?

– Если и так, он не слишком-то заботится о своей собственности.

– В таком случае он дурак.

Мы двинулись вдоль парковой ограды. К холодному вечернему воздуху тут примешивался землистый аромат молодой поросли. Чего я ждала? Обещания, что он бросит жену? Такое развитие событий возможно лишь в фантазиях. Реальная жизнь не так проста.

Мы подошли ко входу в парк. Хотя было темно – слишком темно, чтобы мужчина мог прогуливаться с женщиной, не являющейся его женой, – мы молча прошли сквозь железные арочные ворота. Сознавая принятое нами безмолвное решение, я продолжала идти рядом с мистером По, и нас скрыли древние вязы, которые росли здесь, еще когда эта земля была частью бедняцкого захоронения. В наш личный темный Эдем вторгались лишь клацанье копыт по брусчатке где-то в окрестностях парка, долетающая издалека мелодия, которую выводила скрипка, да изредка непонятные крики.

Мы остановились под спящим деревом-великаном, и мистер По осторожно, кончиком пальца приподнял мой подбородок. Даже в темноте я чувствовала, как улыбаются его глаза. Он нежно поцеловал меня, и я ощутила, как отдается ему моя душа.

Неподалеку раздались голоса. Мы застыли, прислушиваясь. Когда мимо прошла компания молодых людей – ирландских хулиганов, судя по их произношению, – он развернул меня спиной, притянул к себе, и я почувствовала, что таю от прикосновения его тела.

– Видишь светящееся окно на третьем этаже? – спросил мистер По. Его теплое дыхание щекотало мне ухо.

Сквозь кроны деревьев мне были видны залитые лунным светом очертания готических башен Нью-Йоркского университета. Я едва могла думать об этом, пока тело поэта прижималось к моему. Я чувствовала исходящую от его рук упругую силу.

– Да.

– Это комнаты Сэмюэла Морзе.

Я глубоко вздохнула. Разговаривать не хотелось, ведь каждый миг, проведенный нами вместе, был драгоценным, и опасным, и, возможно, последним.

– Ты, может быть, знаешь о нем благодаря телеграфу, но до этого он был художником.

Он говорил, прижавшись к моей спине, и я смаковала вибрацию его голоса.

– Несколько лет назад он работал в Нью-Йорке над уникальным заказом – писал портрет героя войны за независимость – маркиза де Лафайета. Он был с головой погружен в работу, когда всадник привез ему послание из Нью-Хэвена, от его отца. Там была лишь одна строка: «Твоя жена больна».

Я обернулась через плечо посмотреть на него.

– Морзе все бросил и помчался к жене, но, когда он приехал, она уже умерла, и накануне ее похоронили.

– О, нет, – вздохнула я.

Он поцеловал меня в висок.

– Мысль о том, что жена умерла в одиночестве, снедала его, и он поклялся создать аппарат, передающий сообщения на дальние расстояния, чтобы такого больше ни с кем не случилось. В университете, – мистер По кивнул на окошко за деревьями, – он нашел людей, которые разрабатывали способ передачи электрических импульсов по проводам. Ему нужно было придумать язык для этого нового способа, и так родился код Морзе.

Я закрыла глаза, наслаждаясь исходящим от него приятным пряным мускусным запахом. Что же мы делаем?

– Сейчас строится линия до Вашингтона, и сообщения туда будут передаваться в один миг. А скоро такие линии протянутся во все уголки страны, и моментальная передача вестей станет реальностью – и все потому, что один человек не застал в живых свою жену. – Он посмотрел на меня. – Нам с тобой не нужны никакие устройства или коды, чтобы взаимодействовать на расстоянии. Ты же чувствуешь это, правда?

Я прижалась щекой к руке поэта, впитывала его запах и ощущение его плеч, набираясь сил, чтобы отстраниться.

– Да.

У меня за спиной вздымалась его грудь.

– Я могу работать над рассказом, или идти в редакцию, или чистить пальто, и при этом чувствовать твою тоску по мне. Если я когда-нибудь тебе понадоблюсь, Френсис, просто подумай обо мне, и я приду.

– Если только все это действительно так.

– Это так, пока ты в это веришь. – Он стал гладить мою шею. – Животные так могут. Ты слышала истории, как они прибегали к хозяевам, когда у тех была в них нужда, даже если были очень далеко? Почему бы и нам так не уметь, – и он поцеловал то место, которое гладил, – если мы на этом сосредоточимся? Для этого нужно лишь поверить в силу нашей связи.

Насладившись напоследок его прикосновением, словно сделав последний большой глоток, я отстранилась, хотя боль от этого движения почти заставила меня упасть бездыханной.

– Мы не можем.

Он отшатнулся, словно его ударили. Я ощутила его боль и то, как она быстро превратилась в злость.

– Это слишком опасно, – взмолилась я.

– Как скажешь.

– Это не то, чего я хочу.

– Очевидно. – И он повел меня из-под сени деревьев туда, где горел свет.

Я посмотрела в его гордое, уязвленное лицо и сказала:

– Если мы в самом деле хотим быть вместе, то должны порвать с нашими супругами. Тогда это будут честные отношения.

– Мы не можем, – резким голосом ответил он.

– Почему?

Он вроде бы собирался ответить, но потом с решительным вздохом взял меня под локоть и отконвоировал к дому. Всю дорогу мы молчали. Я не стала извиняться за свое желание поступить так, как считала правильным. У чугунной калитки перед домом Бартлеттов мы остановились.

– Это потому, что твоя жена так больна? – спросила я. – Это благородно. Я не смогла бы увести мужчину у жены, которой он необходим. – Я вздохнула. – Быть может, нам просто не суждено быть вместе.

– Суждено, – яростно сказал он. – Я спинным мозгом это чувствую.

– Я тоже, – мягко проговорила я, – чувствую это.

Он открыл калитку.

– Мне так жаль… – сказала я.

– Спокойной ночи, Френсис, – твердо ответил он.

Я не могла войти во двор:

– Что же нам делать?

– Ничего, о чем мы не говорили сегодня вечером.

Я видела, что он замкнулся, и не стала ни о чем его молить. Хотя мое сердце и разрывалось от боли, я просто поднялась по ступеням в дом. Почему он наказывает меня за желание поступить правильно?

 

17

Птичка-колибри вонзала иголочку своего клювика в каждую сливово-крапчатую трубочку цветков наперстянки, пила и перелетала к следующему. Орудуя язычком, будто тонким, как паутинка, кнутиком, она собирала капельки нектара, не обращая никакого внимания на меня, расположившуюся в плетеном кресле узенького садика на заднем дворе Элизы. Возможно, колибри была слишком голодна, а может, чувствовала мою к ней благосклонность. Она была невообразимо прекрасна, словно живой драгоценный камень. Когда она оставалась в покое, изумрудные крылышки, похожие на миниатюрные щиты эльфийского воина, обрамляли пухленькое белое ромбовидное тельце, в полете же они превращались в два размытых серебристых пятна, между которыми птичка деловито плыла среди цветов Элизы. Любопытно, думала я, можно ли подманить ее блюдечком подслащенной воды.

Открылась задняя дверь, колибри взмыла вверх и скрылась за садовой оградой. Вошла горничная Кэтрин с серебряным подносом для визитных карточек. Я взяла верхнюю, причудливо окантованную узором из черных перьев. На ней значилось:

«МИССИС ЭДГАР АЛЛАН ПО».

Меня бросило в дрожь. Тут я заметила еще одну такую же оперенную карту:

«МИССИС УИЛЬЯМ КЛЕММ-МЛ.».

– Спасибо, Кэтрин. Они еще тут?

– Дамы сказали, что будут ждать вашего ответа.

– Пожалуйста, проси их.

Я поспешно перевернула только что исписанный листок, лежавший у меня на коленях на переносном столике, а потом, подумав, припрятала его в стопке чистой бумаги. Я работала над стихотворением. Любовным стихотворением, обращенным к мистеру По. О, конечно, я могла посвятить его кому-то другому, например некоему «С», чтобы посторонние ничего не заподозрили, но я уверена, что мой адресат все понял бы. Я собиралась сегодня вечером взять стихотворение с собой, чтобы вручить его мистеру По после его лекции в общественной библиотеке; это была бы наша первая встреча на этой неделе. Как бы это ни было неправильно, я не могла совсем лишиться его общества, что бы ни говорила об этом прежде. У меня развилась болезненная, трепетная зависимость от его внимания. Но теперь помочь мне не потерять его могли лишь слова.

Миссис По, такая бледненькая в отделанной розами весенней шляпке, выскользнула на крыльцо, следом, будто грузная тень, появилась ее мать.

– Вы дома! Эдди сказал, что у вас не найдется для меня времени!

– Конечно же, найдется! – с неискренней радостью заявила я, поднимаясь.

Она положила меня на обе лопатки прежде, чем я успела поздороваться. Каждая из нас поцеловала воздух у шляпки соперницы.

– Он сказал, чтоб я никогда вас не тревожила, ведь вы так заняты.

– Для вас у меня всегда найдется время, – запротестовала я. – Хорошо, что вы заглянули. Здравствуйте, миссис Клемм. – Потянувшись поцеловать матушку миссис По, я уловила стариковский запах ее волос. – Чем я обязана удовольствием вас видеть?

– Только приятностью вашего общества, – воскликнула миссис По.

– Как мило.

Неизменно озабоченное лицо миссис Клемм выглядывало между подпаленными ушками вдовьего капора.

– Простите нас, если мы прервали вашу работу.

– Мы знаем, как необходимо писателю уединение. – Миссис По кашлянула, а потом добавила: – Эдди все время нас выставляет.

– Вы не помешали. Пожалуйста, присаживайтесь. – Я указала на установленные на каменной плите металлические стулья.

– Что вы писали? – поинтересовалась миссис По.

– Ничего особенного. Желаете кофе? Позвольте, я позову Кэтрин. – Я позвонила в стоявший на столике колокольчик. Несмотря на ветер, гулявший по саду, я чувствовала, что потею.

Кэтрин появилась слишком быстро: должно быть, она подслушивала у задней двери. Я попросила подать кофе.

Когда она ушла, миссис По спросила:

– Вы пишете рассказ?

– Стихотворение.

Она заметила мои колебания.

– Для детей?

Я не стала бы лгать, даже если смогла бы.

– Я не обсуждаю незаконченную работу, это может ее испортить.

Миссис По воззрилась на меня. В ирисах, высаженных у каменных плит, зашуршало, и появилась кошечка По. Она гналась за крупным жуком.

– Это кошка, которую вы назвали в честь моего мужа? – спросила миссис По.

Я почувствовала странную робость, словно мой ответ мог чем-то ей повредить.

– Так ее назвали мои дети. Что же, – сказала я, – прекрасный день для прогулки.

Миссис По так пристально смотрела на котенка, что волоски у меня на шее встали дыбом.

– Мы приехали.

– На извозчике, – сказала миссис Клемм. – Очень хороший у него был экипаж, совсем новый. Ждет нас напротив дома.

Сильный, необычайно влажный ветер трепал мою шаль.

– У вас есть время, чтобы выпить кофе?

– Извозчик подождет, – сказала миссис По, – я достаточно ему заплатила. – Она перевела взгляд на меня, ее глаза в темной окантовке блеснули: – Вы сегодня видели Эдди?

– Мистера По? – Я принужденно рассмеялась. – Нет. Не видела.

– Его нет в редакции, – заявила миссис По, – я только что оттуда.

– Не знаю, где бы он мог быть, – сказала я.

– Он бывает тут, – проговорила миссис По. – Часто. Я знаю, это так.

Меня накрыла волна страха. Попалась!

– Он время от времени заходит к мистеру Бартлетту. Вы были в его магазине в «Астор-хаузе»? Возможно, мистер По там.

Кэтрин принесла кофе, расставила чашки и блюдца, разложила салфетки, и разговор, по счастью, прервался. Попивая кофе, я мечтала, чтоб миссис По с матерью удалились.

Но миссис По не сводила с меня глаз.

– Вы собираетесь на лекцию Эдди вечером?

Я вдруг поняла, что не смогу пойти, если она там будет.

– Нет.

Миссис По ждала объяснений.

– Я буду занята.

– Вы должны пойти, – сказала миссис По. – Объявления о лекции во всех газетах. Там наверняка будет толпа.

– Вы наверняка очень им гордитесь, – сказала я.

– Горжусь. Я всегда знала, что Эдди многого добьется.

– Это правда, – сказала миссис Клемм. – Она так говорила, когда Эдди был еще никем.

Миссис По, оттопырив мизинец, поставила чашку на блюдечко.

– О, я знала. Даже когда кузен Нельсон сказал, что Эдди недостаточно хорош для меня, и хотел, чтобы я переехала жить к его семье, знала.

Усилившийся ветер хлопал завязками капора миссис Клемм.

– Мой племянник Нельсон По проявлял к Виргинии живой, очень живой интерес. Думаю, со временем он женился бы на ней. Знаете, он очень богатый стряпчий в Балтиморе. Он все подготовил, чтобы поселить нас в своем прекрасном новом доме, когда об этом узнал Эдди. И на этом все закончилось!

Миссис По хихикнула.

– Видели бы вы тогда Эдди. Он был таким смешным! Сказал, что убьет себя, если я перееду к Нельсону.

Кровь застыла у меня в жилах. Мистер По признался мне, что в ту пору был очень уязвим, но не упоминал, что его преследовали мысли о самоубийстве.

– Правда-правда, это он не просто так меня пугал, – сказала миссис По. – Он даже показал мне бутылку настойки опия, которую собирался выпить. – Она явно ожидала, что я буду потрясена, и действительно увидела ужас на моем лице. – Это было так глупо с его стороны! Я же думала только о нем одном. Я знала, кто он есть и кем станет. Я прочла это у него в душе. – И она вызывающе мне улыбнулась. – Как бы странно это ни прозвучало, я в точности знаю все его мысли.

Стук калитки и детские крики возвестили о возвращении Элизы, а через несколько мгновений и сама она появилась в садике. Ее простое лицо светилось любопытством. Когда отшумел шквал возбужденных приветствий, Элиза поймала котенка и прижала его к груди.

– Боже, – сказала она, поглаживая звереныша по голове, – как упала температура! Наверняка будет буря.

Миссис Клемм немедленно вскочила:

– Детка, нам лучше вернуться домой. Если погода испортится, это может повредить твоим легким.

Миссис По вцепилась в свою чашку:

– Матушка, присядь.

Когда миссис Клемм неохотно опустилась на прежнее место, миссис По проговорила:

– Так жаль, миссис Осгуд, что вы не пойдете сегодня на лекцию Эдди.

– А ты не пойдешь? – смешалась Элиза. – Я думала…

– Возможно, – сказала я, – если погода действительно испортится, туда вообще никто не сможет пойти.

– Мы не позволим погоде удержать нас дома, – твердо сказала Элиза, обращаясь к миссис По, – ведь мы с вашим супругом стали добрыми друзьями.

– Правда?

– Он очень помог моему мужу. Но он не заходил к нам уже неделю, и мы соскучились. Передайте ему, что мы его ждем.

Взгляд миссис По перемещался с Элизы на меня. Она поставила свою чашку с блюдечком на стол и поднялась со стула, очень тоненькая и изящная.

– Премного благодарна за кофе.

– Так мы уходим? – спросила сбитая с толку миссис Клемм.

Миссис По простерла ко мне руки жестом, не уступавшим по драматизму актерской игре миссис Батлер:

– Надеюсь увидеть вас вечером независимо от погоды.

– Она придет, – сказала Элиза. – Я обещала вашему мужу.

Миссис По долгий миг пытливо смотрела на нее:

– Хорошо. – Она обернулась ко мне и кивнула на колеблемую ветром наперстянку: – Это, знаете ли, ядовитые цветы. На вашем месте я присматривала бы за котенком.

* * *

Ближе к вечеру погода еще сильнее испортилась. Ветер обламывал ветви деревьев и с грохотом гнал по улицам молочные бидоны. Вторая горничная, Марта, развела огонь в цокольной гостиной, и мы все жались к очагу, а в доме все трещало и стонало от набирающего силу ненастья. Мрак за нашим полуподвальным окном все сгущался, пока наконец в районе пяти часов на город не обрушился дождь, словно в небесах кто-то перевернул бассейн с водой.

– Полагаю, все планы на вечер придется отменить, – сказала я, глядя в окошко. Я внимательно наблюдала за погодой в надежде, что она станет предлогом не ходить на лекцию мистера По. Я, должно быть, сошла с ума, думая, что смогу передать там ему свое любовное стихотворение. К тому же миссис По явно что-то заподозрила. Как я могла надеяться на какую-то связь? Я должна отпустить его, пока мы не зашли слишком далеко.

Элиза, сидя в кресле у камина, с помощью девятилетней дочери Анны сматывала пряжу в клубок.

– Еще может распогодиться.

Я сохраняла спокойствие, надеясь на обратное и на всякий случай выдумывая предлоги, по большей части касающиеся состояния моего здоровья, чтобы никуда не ходить. Когда вскоре из своего магазина вернулся мистер Бартлетт в мокрых до колен брюках, я решила, что можно не волноваться.

– Какая жалость, что погода испортилась, – сказал он, поцеловал Элизу, дочь и подхватил на руки мальчишек. – На лекцию По наверняка мало кто явится.

– Мы должны пойти поддержать его, Рассел, – сказала Элиза. – Он заинтересован твоим проектом. Мы не можем подвести его из-за какого-то дождика.

– Ты права. Я ему обязан. – Мистер Бартлетт потянул брюки за мокрую штанину. – Мне лучше пойти наверх и переодеться.

Когда дождь не прекратился и после поспешного ужина, я подумала, что они, возможно, передумают, но та самая преданная сущность Бартлеттов, благодаря которой они стали мне такими близкими друзьями, теперь гнала их в бурю ради мистера По. Когда они так решительно встали на его поддержку, я не могла придумать никаких отговорок и через час оказалась в наемном экипаже: для того чтобы ехать в открытой коляске мистера Бартлетта, погода совершенно не годилась. Мы двигались по Бродвею в направлении Леонард-стрит. Скоро по крыше застучали первые градины.

Элиза посмотрела вверх и охнула.

– Лучше бы кучеру не гонять лошадей в такое ненастье, – сказал мистер Бартлетт.

– Бедняга.

Мы погрузились в молчание, рисуя в воображении бородатого извозчика в плаще, сгорбившегося на своем открытом всем стихиям месте. Но яростный стук по крыше прекратился так же внезапно, как начался, и дальше мы ехали, слушая, как хрустят под колесами градины.

Когда мы подъехали, в передней библиотеки стояло лишь несколько добросердечных господ. Я узнала рыжеволосого мистера Крейна, молодого помощника мистера По из «Джорнал», и мистера Уиллиса из «Миррор», больше чем когда-либо похожего на сверчка в своем промокшем черном костюме. Мы сдали верхнюю одежду тоненькой немецкой девчушке лет двенадцати и поднялись в лекционный зал по роскошной парадной лестнице. Там в окружении океана пустых стульев восседал преподобный Гризвольд. В розовых перчатках и пышном черном галстуке он выглядел в высшей степени удовлетворенным.

Завидев нас, он вскочил на ноги, подошел и весело сказал:

– Бедный По. Сегодня плохой вечер для лекции. – С победоносным выражением на розовом лице он схватил мою руку. – Миссис Осгуд, как приятно вас видеть!

– Маленькая женушка мистера По здесь? – спросила Элиза.

– Смотрите сами. – И преподобный Гризвольд простер руку, словно он был хозяином этого зала, в котором лишь кое-где виднелись головы дам и джентльменов. Потом он сильнее сжал мою руку. – Вам следовало бы тоже остаться дома, в тепле и безопасности.

Я высвобождалась из его хватки, когда со стороны фойе донеслись звуки решительного женского голоса:

– Когда начнется представление? – Через миг в зале появилась мисс Фуллер в ожерелье из коричневых перьев и с потемневшим от влаги на добрых десять дюймов подолом платья. – Добрый вечер, друзья.

Элиза первой потянулась поцеловать ее.

– Вы тоже не сдаетесь.

– Я видела, как женщина из племени гуронов рожала зимой под открытым небом. Небольшой дождичек не сможет удержать меня дома, когда мистер По собирается разделать под орех очередную партию поэтов.

Какое-то время она болтала с Бартлеттами и со мной, а также с преподобным Гризвольдом, который, будто грозовая туча, нависал над моим плечом. Когда Элиза с мужем отправились занимать места, мисс Фуллер отвела меня в сторону:

– Как продвигается ваша статья?

Я сделала глубокий вдох. Я написала ей письмо, но никак не могла собраться с духом и отправить его.

– Я не пишу ее.

Она быстро моргнула белыми ястребиными веками.

– Что?

– Мистер По попросил меня отказаться от ее написания.

Преподобный Гризвольд вытянул шею, чтобы лучше слышать:

– Как так?

Мисс Фуллер не обратила на него никакого внимания:

– Я вам заплатила.

– Я верну вам деньги. Или, если пожелаете, напишу о чем-нибудь другом.

Преподобный Гризвольд неодобрительно раздул ноздри:

– Так вы писали о По?

– Почему вы пошли ему навстречу? – спросила мисс Фуллер. – Статья о нем заставила бы публику заметить вас. – Она поднесла к губам сжатый кулак. – Напишите ее.

– Нет.

В этот миг в лекционный зал вошел мистер По, сжимая рукой в красной перчатке свои заметки. Он застыл на пороге, ошеломленный видом пустого зала, потом двинулся снова, потом, увидев меня, остановился.

Мисс Фуллер поманила его к нам.

– Вот жалость, – сказал преподобный Гризвольд, когда мистер По поравнялся с нами, – никого нет.

– Это все погода, – сказала мисс Фуллер. – Мне жаль, Эдгар. Такой позор.

К нам подошли мистер Уиллис и распорядитель лекций.

– По, мы сожалеем. Если желаете, можно все перенести.

– Возможно, в таком случае у вас будет больше слушателей, – с подозрительной радостью сказал преподобный Гризвольд.

Мистер По искоса вопросительно посмотрел на меня.

– Так вы станете выступать или нет? – настаивал преподобный Гризвольд.

Мистер По глянул на него:

– Нет.

Мисс Фуллер ухватилась за свое ожерелье из перышек:

– А что вы скажете относительно вашего нежелания, чтоб миссис Осгуд написала о вас?

– Я передумал.

– Почему?

– Существует множество более интересных предметов, чем я.

Мисс Фуллер издала сухой смешок.

– Сейчас, пожалуй, нет.

Мистер Уиллис объявил немногочисленной публике о том, что выступление откладывается. Бартлетты встали и двинулись по проходу.

– Я могу проводить вас домой? – спросил меня мистер По. Выражение его лица было жестким.

Я чувствовала себя слишком плохо, чтобы обращать внимание на преподобного Гризвольда, который украдкой поглядывал на нас. У мистера По дома подозрительная жена – подозрительная и болезненная. И хотя я стремилась к нему всеми фибрами души, этому не бывать. Все кончено.

– Нет, спасибо. Я приехала с Бартлеттами.

Мистер Бартлетт пожал руку мистера По.

– Так жаль, дружище, что вас подвела погода.

Лицо мистера По было мрачным:

– Я не сержусь на то, что не в состоянии контролировать.

– Возможно, все к лучшему, – сказала я. – Вы наверняка предпочтете провести вечер дома, с миссис По.

– Да, – сказал, глядя на поэта, преподобный Гризвольд, – наверняка.

Полный тоски взгляд мистера По говорил об обратном.

– Ваша супруга была так взволнована вашим предстоящим выступлением, когда навещала нас во второй половине дня, – сказала Элиза. – Она приболела? Удачно получилась, что она не приехала.

Мистер По поглядел на нее.

– Навещала вас? У вас дома?

– Разве она вам не сказала? – сказала Элиза.

Он, казалось, изо всех сил старался взять себя в руки.

– Я почти не был дома.

– Боюсь, я застала ее, когда она уже собиралась уходить. Фанни знает подробности.

– Она вас искала, – многозначительно сказала я, – и беспокоилась, что никак не может найти.

– Я думала, что смогу с ней побеседовать после лекции, – сказала Элиза. – Сплошное разочарование, а не вечер. Мне так хотелось вас послушать!

Мистер По смотрел на меня, и его нижняя челюсть подрагивала. Потом он обернулся к Элизе:

– Благодарю вас, миссис Бартлетт. Вы всегда очень добры ко мне.

Она тепло взглянула на него:

– В нашем доме вы всегда желанный гость.

Мистер По слегка поклонился:

– Я никогда не забуду вашей любезности, мадам.

– Как и я вашей, – смущенно нахмурившись, проговорила Элиза.

– Прошу прощения, что вторгаюсь в ваше общество взаимного восхищения, – сказала мисс Фуллер, – но утром мне предстоит поработать. Всего наилучшего, друзья.

Раскланиваясь, мистер По попрощался со мной суше, чем с остальными, и я, подавленная, осталась с Бартлеттами. Мы втроем тихо сидели в нашем экипаже, который катил по вечернему ненастному Бродвею, мистер Бартлетт смотрел в окно, Элиза поглядывала в сторону мужа, а я осталась один на один со своими печалями. В разговоре с Элизой мистер По ясно дал понять, что нашему роману конец. Какой жалкий финал дружбы! Взаимное притяжение, которое мы испытывали, засохнет теперь на корню. Но я думала, что он меня любит. Я была в этом уверена.

Карета угодила колесом в выбоину на мостовой, потом рванулась вперед, сбросив нас с сидений. Мистер Бартлетт поднялся и высунул голову в окно:

– Смотри, куда едешь! – крикнул он извозчику. Когда он помог мне усесться, я задумалась: если на прошлой неделе мистер По мало бывал дома, где же он пропадал?

 

18

На следующее утро Мэри вывела детей на улицу через парадный вход.

– Вы не забыли цветы для учителя? – крикнула я, стоя в дверном проеме. Я нарезала ирисов, которые прошлой ночью побило градом, и завернула их во влажную материю. Теперь они были в руках у Эллен. Она, ее сестра и Анна Бартлетт словно участвовали в параде одетых в передники девочек. Я ушла в дом, улыбаясь, несмотря на обосновавшуюся в сердце боль.

Вторая горничная, Марта, штурмовала лестницу с ведром в руках.

– Все в порядке? – спросила я.

Она поставила ведро, и оно издало негромкий всплеск.

– Крыса, мэм. Мы поймали ее.

– Какое это, должно быть, облегчение.

– А кротонские жуки, мэм, они же настоящие дьяволы! Шкафы ими кишат. Мы ставим ножки кухонной мебели в блюдца с водой, да не больно-то это помогает.

– Как неприятно, – проговорила я.

– Пока не было этих труб, мы их ни в жисть не видали, мэм. Где это видано, чтоб вода ниоткуда текла! Прямо странно даже.

Большинство нью-йоркцев были в восторге от недавно построенного водопровода, по которому в дома попадала вода из реки Кротон, но некоторых беспокоила мысль о том, что вода течет из таких дальних мест. Они считали, что рыжие усатые насекомые в полдюйма длиной, внезапно наводнившие кухни по всему городу, путешествовали по трубам. Раз тараканы (так называли кротонских жуков власть имущие) могли попадать в дома через водопровод, значит, им могло составить компанию что угодно.

Наверху лестницы появился мистер Бартлетт, распихивая по карманам какие-то бумаги. Марта схватила ведро.

– Ты должна радоваться кротонской водице, – сказал он, спускаясь. Видимо, он слышал наш разговор. – И на че тебе пришлось бы качать насос, вместо того чтобы просто повернуть кран в кухне.

Марта стремглав промчалась мимо него, будто испугавшись.

– Она с норовом, – сказал мне мистер Бартлетт.

С парадного входа постучали. Мы отошли в цокольную гостиную, чтобы не стоять на виду, и стали ждать, когда придет Кэтрин.

– Миссис Бартлетт не принимает, – сказал ей мистер Бартлетт. – Маленький Джонни болен, и она не хочет его оставлять.

Кэтрин почти сразу вернулась и подала мне поднос с визитной карточкой.

– К вам посетительница, мэм.

Я обнаружила, что опасаюсь увидеть визитку с рамочкой из черных перьев и серебряными обрезами. Но эта была обычной, черно-белой. На ней значилось:

«МАРГАРЕТ ФУЛЛЕР».

– На этот раз я оставила ее дожидаться в передней, мэм.

– Желаю приятно провести время, – сказал мне мистер Бартлетт.

Я глубоко вздохнула:

– Проси ее сюда.

Мне было слышно, как мистер Бартлетт, выходя, поприветствовал мою гостью. Мисс Фуллер бодро вошла в гостиную. Хотя на улице светило солнце, на ней была большая потрепанная черная шляпа от дождя.

– Я пришла переубедить вас, – заявила она.

– О, боже!

– Я хочу, чтобы вы пересмотрели эту историю с По.

Я почувствовала, как уходит с моего лица улыбка. Даже слышать его имя мне было больно.

– Я не тот человек, который вам нужен.

– А я думаю, тот.

– Мистер По не захочет со мной разговаривать.

Она нахмурилась.

– Мы поссорились.

– Из-за чего? – Поняв, что я не отвечу, она сказала: – Не берите в голову. Мы же говорим о По! Рано или поздно с ним все ссорятся.

Я поднялась:

– Мне следует вернуть вам деньги.

Она заулыбалась:

– Разве ваш муж уже вернулся?

Она и так знала ответ на свой вопрос. Случись такое, я не жила бы у Бартлеттов.

– Позвольте мне сходить наверх за кошельком. – Даже для Сэмюэля было чересчур жестоко до сих пор мне не написать. Быть может, с ним стряслась беда? Хотя более вероятно, что он подался за океан с какой-нибудь полногрудой наследницей большого состояния.

– Подождите!

Я снова повернулась к ней, и мое платье прошуршало по полу.

– У меня есть еще одно предложение, которое, возможно, заинтересует вас.

Я медлила, зная, что ничего хорошего ждать не приходится.

Мисс Фуллер сняла шляпу.

– Фе, эта штука так пахнет! Я пишу серию очерков о лечебнице для душевнобольных на острове Блэквелл. Там прискорбные условия, и я надеюсь усовестить власти, чтобы они навели порядок. Но, к несчастью, в прошлый раз у меня произошла размолвка с тамошним главным врачом. Боюсь, он выставит меня, если узнает, вот и прячу лицо под этой шляпой. Купила ее за гроши у старьевщика. – Она хмуро покачала головой. – Не бог весть какая маскировка. – Она снова устремила на меня свой ястребиный взор. – Мне пришел в голову еще один способ добиться своего. Не желаете стать моими глазами и ушами?

– Поехать в сумасшедший дом?

Она весело кивнула.

– Я никогда ничем таким не занималась.

– Не имеет значения. Вам нужно просто отправиться туда, осмотреться, вернуться и записать свои впечатления.

– Но у меня совсем нет опыта!

– Я не упомянула об этом вчера, но я видела там мистера По.

Я моргнула.

Она увидела, что завладела моим вниманием, и усмехнулась.

– Он сказал, что собирает там материал для рассказа. Что-то о пациентах, захвативших власть в приюте для умалишенных, я толком не поняла. Он был еще необщительнее, чем обычно, если вы можете это себе вообразить.

– Сейчас мне вообще сложно что-либо воображать относительно По.

– Неужели? – Уголки ее губ поползли вверх в многозначительной улыбке. Когда я не ответила, она сказала: – Давайте, Френсис! Это нетрудно. Можете использовать историю, которую я состряпала, чтобы туда попасть, – что вы желаете позаботиться о своей бедной, повредившейся умом матушке и поэтому изучаете условия, в которых она может очутиться. Только тогда вам придется одеться попроще. Никто из имеющих деньги не поместит туда родственников.

– Это такое печальное место.

– Подумайте о службе, которую вы можете сослужить нашим беспомощным сестрам. Именно пациентки наиболее уязвимы. Родственники-мужчины зачастую просто спихивают их туда, чтобы избавиться от них, независимо от состояния их психики. По существу, несчастные похоронены там заживо. – Она удовлетворенно подметила мой полный ужаса взгляд. – Не берите в голову. Я думаю, что в конце концов мне необходимо будет с этим покончить. Это просто еще одно разоблачение отвратительных условий, я в них преуспела – люблю взбаламутить гнилое болото. Как-нибудь я все-таки туда проберусь и потом буду наслаждаться тем, как попляшет у меня тамошний начальник. Он еще ответит за те страдания, что причинил этим беззащитным женщинам. – Когда я двинулась к лестнице, чтоб принести ей деньги, она снова нахлобучила свою потрепанную шляпу. – Нельзя сказать, Френсис, что я не дала вам шанса самостоятельно что-то сделать для себя. Очень жаль. Несмотря на внешность хорошенькой светской дамочки, вы производили впечатление борца.

 

19

Вечером следующего дня (была суббота) Элиза не поехала к мисс Линч со мной и мистером Бартлеттом. Она настояла на том, чтобы остаться дома с Джонни, кашель которого еще не прошел окончательно. Лишившись двух детей, угасших от болезни, Элиза собиралась быть с малышом до его полного выздоровления. Но у меня не было повода не пойти: обе мои дочери, одетые в ночные рубашечки, остались на попечении Мэри, клятвенно пообещавшей, что она расскажет им ирландскую сказку.

Розоволицый, безупречный преподобный Гризвольд топтался в передней, когда я вошла в дом мисс Линч.

– Вот и вы! – воскликнул он. – Я надеялся, что вы придете.

– Вы слишком добры! – Отдавая горничной мисс Линч пальто и шляпку, я соображала, куда мне сбежать.

– Не знаете, По придет? – Он сделал вид, что не услышал моего ответа.

– Боюсь, что не знаю, – сказала я, – он не посвящает меня в свои планы.

Преподобный Гризвольд слегка улыбнулся.

Я услышала, как кто-то играет гамму на фортепьяно мисс Линч.

– Кто сегодня выступает?

– Пойдемте посмотрим? – Задержав мою руку, он погладил ее ладонями в лиловых перчатках; кажется, их у этого человека больше, чем голов у гидры.

– Сегодня тут будет крупный поэт из Бостона, – сказал он, ведя меня в гостиную. – Мой очень близкий друг – Ральф Уолдо Эмерсон. Быть может, вы тоже знакомы с ним по Бостону? – Увидев, что я хмурюсь, он усмехнулся: – Да, я наводил о вас справки и выяснил, что вы из Бостона и некоторое время жили в Лондоне.

– Жила, – сказала я, – вместе с мужем.

Он сжал мою руку, по-прежнему остававшуюся в ловушке его ладоней.

– Так печально было услышать, что ваш супруг уже несколько месяцев в отлучке.

– Благодарю за заботу. Вы наверняка будете рады узнать, что он вот-вот возвратится.

Он хитро посмотрел на меня.

– Очень на это надеюсь, хотя он, кажется, сейчас очень занят… в Цинциннати.

Мое сердце упало. Так вот где обретается Сэмюэл! Даже я этого не знала. Где преподобный Гризвольд черпает информацию?

Главную гостиную заполняли разбившиеся на кучки беседующие люди. Ближе всего к нам оказалось теплое трио: мистер Брэди, мистер Грили и мисс Фуллер. К своему разочарованию, я обнаружила, что все еще игравший гаммы пианист – не кто иной, как мистер Моррис, редактор «Миррор» и ценитель страшных рассказов.

Преподобный Гризвольд, скрепя сердце, позволил мне отбуксировать его к компании мистера Брэди. Там я ненавязчиво встала спиной к мистеру Моррису: мне было неловко от того, что у меня не нашлось творческой энергии на страшные рассказы для его издания. Вместо этого все мои мысли занимал мистер По.

Увидев меня, мистер Брэди прервал свою речь:

– А-а, миссис Осгуд! Смотрю, сегодня у вас есть голова. – И он улыбнулся, словно ожидая, что я рассмеюсь.

– Я что-то не поняла, – сказала мисс Фуллер, – в чем соль шутки?

Увеличенные линзами глаза мистера Брэди полнились благожелательностью.

– Миссис Осгуд неудачно пошевелилась во время съемки. Когда вы собираетесь снова приехать попозировать? – спросил он меня.

– А когда вы собираетесь сделать мой портрет, Мэтью? – поинтересовалась мисс Фуллер.

Я поняла, что мистер Моррис смотрит в нашу сторону.

– Я воспринимаю нашу неудачу как знак, что мне не нужно позировать для дагеротипа, – небрежно сказала я.

– Глупости, – сказал мистер Брэди, – хотя, конечно, вышло неловко. Эта красивая женщина, – объяснил он остальным, – с идеальной фигурой, в изысканном платье… лишилась головы! Этого оказалось бы достаточно, чтобы перепугать Икабода Крейна. Она оказалась столь же безголовой, как всадник мистера Ирвинга.

– Жаль, что сам мистер Ирвинг в Испании и не может этого увидеть, – сказал преподобный Гризвольд. – Кто знает, на какую новую историю вдохновил бы его подобный дагеротип? У этого человека незаурядный дар. Вы знали, что он написал «Рип ван Винкля» за одну ночь? Он рассказал мне об этом за обедом пару лет назад.

– В каждом поколении есть свой гений, – сказал мистер Грили. – Мистер Ирвинг – гений поколения наших отцов. А в нашем поколении, я полагаю, это мистер По.

– Вы правы, – сказал мистер Брэди. – Когда он берется за перо, из-под его пальцев выскальзывают шедевры.

Преподобный Гризвольд фыркнул:

– Из его пальцев может выскользнуть только стакан.

– Надеюсь, вы неправы, – сказал мистер Грили. – Надеюсь, он выправился после Филадельфии. Ненавижу видеть, как гений губит себя.

Преподобный Гризвольд наглаживал мою руку, словно это был его любимый кролик.

– Вы, наверно, хотели сказать, губит всех вокруг себя.

За аркой, ведущей в заднюю гостиную, мистер Моррис согнулся над клавишами, и на его лбу подпрыгивал напомаженный завиток.

– Это же Лист, правда? – сказал мистер Брэди.

Мистер Грили усмехнулся:

– Опасайтесь листомании. Маргарет, миссис Осгуд, лучше заткните уши.

Все мы слышали о феномене, захлестнувшем Европу благодаря выступлениям пианиста Ференца Листа. От одного его вида женщины впадали в истерический экстаз; выступления Листа превращали их в диких зверей. Дамы ногтями прокладывали себе путь к маэстро, лишь бы оказаться подле него или разжиться какой-нибудь его вещицей – носовым платком, перчаткой, даже лопнувшей рояльной струной. Эти сувениры они потом носили на себе, будто драгоценности. Кофейную гущу из его чашек собирали и хранили в маленьких флакончиках. Одна женщина даже поместила окурок его сигары в инкрустированный брильянтами медальон с инициалами «Ф. Л.». Особенное беспокойство у людей, пересказывавших эти истории, вызывало то, что листоманией болели не горничные и продавщицы, а жены и дочери вполне респектабельных господ, хорошо воспитанные дамы и барышни, которым следовало бы проявлять больше благоразумия.

– Наши дамы могут смело слушать эту музыку, – сказал мистер Брэди. Трели мистера Морриса тем временем не смолкали. – Лихорадку вызывает сам Лист, а не его произведения. Хотел бы я обладать его притягательностью.

Преподобный Гризвольд оскорбленно отшатнулся, его рука в перчатке все еще сжимала мою.

– Вам хотелось бы, чтобы женщины дурно вели себя в вашем присутствии?

Мистер Брэди рассмеялся:

– Ну если вы ставите вопрос таким образом, то да.

Наше внимание привлекли возбужденные женские голоса у дверей. Под руку с мисс Линч в салон вошел мистер По, элегантный и хладнокровный. К нему, шурша юбками, устремились мисс Фиск и ее массачусетская подруга, мисс Алкотт. Горячая волна острой муки превратила мои колени в студень.

– Думаю, у нас есть свой собственный мистер Лист, – сказала мисс Фуллер.

– Этот человек – пьяница, – пробормотал преподобный Гризвольд.

– Это не имеет значения, дружище, – сказал мистер Грили. – Лист, может быть, наркоман. Женщинам нет дела до таких вещей.

– Женщинам есть дело, – сказала я.

Все воззрились на меня.

– Отчего же дамы находят мистера По столь привлекательным? – спросил мистер Брэди. – Если, конечно, вы не возражаете против такого вопроса.

Мисс Фуллер, играя своим костяным ожерельем, проговорила:

– Он невозмутим, холоден и остроумен внешне, а внутри него бурлит океан страсти. Женщины просто хотят окунуться в этот океан. Вы согласны, Френсис?

Преподобный Гризвольд потер мою руку.

– Задавая такие вопросы, вы оскорбляете миссис Осгуд. Об этом можно спрашивать лишь тех, кто лишен нравственных устоев.

Мисс Фуллер нахмурилась:

– Отчего вы, Руфус, считаете влечение женщины к мужчине столь грязным?

Над выбритой верхней губой преподобного Гризвольда проступили капли пота:

– Вот уж не думал, что есть нужда объяснять вам такие вещи! Превосходно, если замужняя женщина преклоняется перед супругом, но в результате необузданного поклонения перед мужчиной вне брака как раз и получается эта ваша листомания. Вы можете сколь угодно легкомысленно относиться к этому, мисс Фуллер, но, если отказаться от ограничений, женское вожделение может стать опасной патологией, вредной и для самой больной, и для общества в целом.

– А что насчет мужчин? – хмыкнула мисс Фуллер. – Они тоже не могут себя контролировать?

К нашему кружку подошел высокий джентльмен со стаканом воды в тонких пальцах. Его морщинистое лицо и длинный череп с пучком волос на макушке напомнили мне клубень ямса.

– Прошу меня простить, – сказал он, – но я невольно подслушал вас. Я полагаю, что необузданное вожделение в равной мере мужчин и женщин может привести к краху нашего общества, но все же не вожделение станет его причиной.

– Скажите на милость, – раздраженно проговорил преподобный Гризвольд, – а что же?

– Сильвестр Грэхем, – представился джентльмен, пожимая всем руки, – из Коннектикута. А мой ответ на ваш вопрос таков: жадность.

Мистер Грили рассмеялся:

– Так вот где корень всех пороков?

– Не всех, – мудро улыбнулась мисс Фуллер.

– Я совершенно серьезен, – сказал мистер Грэхем. – Жадность и то, что мы едим. Именно жадность заставляет молочника снимать с молока сливки, делать из них разные продукты, а потом разводить в снятом молоке мел и с прибылью продавать это пойло. Жадность искушает мясника рубить вперемежку мясо больных и здоровых коров, а потом набивать этой смесью колбасы, добавив туда потроха и навоз. Жадность подвигает пекаря использовать муку из непророщенной пшеницы без питательных чешуек и добавлять в тесто квасцы и хлор, чтобы хлеб был белее и быстрее пропекался. Американцев постоянно травят во имя прибыли, порождая расу слабоумных людей, склонных к похоти и вожделению.

– И что же вы предлагаете, мистер Грэхем? – спросил мистер Грили.

– Вегетарианскую диету и продукты из цельнозерновой муки.

– О, я слышала о вас, – сказала мисс Фуллер. – Вы хотите, чтобы люди ели ваши крекеры – крекеры Грэхема.

– Так называют мой рецепт, – краснея, сказал мистер Грэхем. – Да пусть зовут как им угодно, лишь бы ели эти крекеры вместе с полезными овощами и фруктами.

Мистер По тихо, как рысь, возник рядом со мной. Я смотрела вперед, но пульс мой участился.

– И что будет, – тихо сказал мистер По, – если все мы станем есть ваши крекеры?

Мистер Грэхем кивнул ему и сказал:

– Это уменьшит влечение.

– А это желательно?

Я не осмеливалась на него посмотреть, лишь вытащила руку у преподобного Гризвольда.

– Несомненно! – воскликнул мистер Грэхем. – Сколько людей разрушило свои жизни, дав волю влечению!

– Вот-вот! – поддержал преподобный Гризвольд.

Голос мистера По звучал невозмутимо:

– Прошу простить меня, но я не могу с вами согласиться. Ведь множество людей улучшили свои жизни, следуя влечению.

– Скажите это Клеопатре с Марком Антонием, – отрезал мистер Грили.

– Они же убили себя, – сказал мистер Брэди, – не правда ли?

Мистер По словно бы не слышал их:

– Влечение вдохновляет нас на самое лучшее, на что мы только способны. Не так ли, миссис Осгуд?

Мистер Моррис прекратил игру и присоединился к нашему кружку:

– О чем бы вы ни беседовали, у вас самое интересное выражение лиц в этой комнате.

– По сказал, что влечение вдохновляет людей на самое лучшее, – сухо пояснила мисс Фуллер.

– Правда? – сказал мистер Моррис. – Я думал, оно лишь заставляет их лезть в самое пекло.

Мистер Брэди поправил очки на переносице.

– И это тоже, но я бы сказал, что, может быть, реализованное влечение идет человеку на пользу. Вы наверняка слышали старое выражение, что за каждым великим человеком в истории стоит…

– А скажите мне, – перебила мисс Фуллер, – кто стоит за каждой великой женщиной? – Ее взгляд пробежал по лицам беседующих и остановился на мне. – Правильно. Никто. Она всего добилась сама.

Мужчины нашего кружка хмуро смотрели на нас с мисс Фуллер, словно пытаясь отыскать брешь в ее заявлении.

– Кстати, о великих женщинах… ну или, по крайней мере, об очень богатых женщинах, – сказал мистер Грили. – Вы слышали, что дом мадам Рестелл чуть не сгорел?

– Вы не шутите? – расхохотался мистер Брэди. – Это, очевидно, было адское пламя?

– Пожар начался с сарая за ее домом, – сказал мистер Грили. – Пожарные потушили огонь, когда он перекинулся на кухню. Они заявляют, что там поработал поджигатель.

Мистер По сжал челюсти.

– Как они об этом узнали? – требовательно спросил он.

Мистер Грили отстранился, и на его резиновом лице возникло удивленное выражение, вызванное горячностью поэта.

– Полагаю, на основании улик.

– Вам незачем так напирать на него, По, – сказал преподобный Гризвольд.

Отчего мистер По так обеспокоен? Быть может, дело в том, что пожар произошел совсем близко к его дому?

– Занятно было бы посмотреть, кто выбежал из этого дома, – сказал мистер Грили. – Можно было бы составить список известных любовниц Нью-Йорка.

– Это не слишком милосердно, Гораций, – проговорила мисс Фуллер.

– Пока я не забыл, – вдруг повернулся ко мне мистер По. – Моя жена приглашает вас завтра с нами на пикник.

Я моргнула, чтоб скрыть недоверие во взгляде. Что хорошего может выйти из такого приглашения? Почему мистер По не отговорил жену?

– Она, знаете ли, очень к вам расположена, – сказал мистер По. Потом он посмотрел на остальных. – Я желал бы пригласить всех присутствующих. Мы собираемся поплавать на Тертл-бей.

– Поплавать? Лед сошел с реки только шесть недель назад, – сказал мистер Брэди. – Нет уж, спасибо.

– Тертл-бей слишком близко к моему дому, – добавил мистер Грили. – А я стараюсь при каждом удобном случае избегать жены и своего «Замка Печали». Вот если вы захотите устроить пикник на внутреннем дворе «Астор-хауза», я присоединюсь.

– На меня тоже не рассчитывайте, Эдгар, – сказала мисс Фуллер. – После того как я закончу писать о своем посещении острова Блэквилл, мне предстоит взять интервью у женщин-основательниц организации, цель которой – заняться перевоспитанием горничных. Очевидно, эти дамы полагают, что горничные слишком уж склонны к побегам. Я-то считаю, что перевоспитание пойдет куда быстрее, если мужья дам оставят горничных в покое и не будут к ним приставать.

– Маргарет, – сказал мистер Брэди, – да вы парень не промах!

Мужчины рассмеялись, а потом один за другим отклонили приглашение мистера По, хотя мистер Грили и предложил ему своих лошадей и линейку, в которой он ездил за городом. Тема пожара у мадам Рестелл была совершенно забыта.

– Преподобный Гризвольд, – сказал мистер По, – я еще не слышал вашего ответа. Не желаете ли поехать с нами?

Губы преподобного Гризвольда искривились в усмешке:

– Только чтобы посмотреть, как шок от холодной воды смоет улыбку с вашего лица.

Мистер По кивнул, словно услышав любезность.

– Великолепно. А потом вы должны будете непременно рассказать мне об этом. Ну а вы, миссис Осгуд, вы с нами едете?

Все взгляды устремились на меня. Отказаться значило вызвать подозрения. И пусть день, проведенный с мистером и миссис По, сулил мне лишь боль и безумие, мне, по правде говоря, все равно хотелось быть поближе к поэту. Я смогу урвать хоть немного его общества, и неважно, как дорого мне это обойдется.

– Звучит очень заманчиво. Спасибо.

– Хорошо. И, пожалуйста, возьмите с собой детей. Мы будем как одна большая, счастливая семья.

 

20

Винни выглядывала в открытое окошко нашей спальни:

– Они приехали!

Я отошла от зеркала, перед которым закалывала волосы. Пощипав щеки для румянца, я бросила взгляд на улицу. Там, в линейке, которую одолжил нам мистер Грили, сидели миссис По в черной соломенной шляпке и ее матушка в неизменном вдовьем белом капоре. На скамье напротив с самодовольным выражением лица сидел преподобный Гризвольд в щегольском соломенном канотье на макушке. Мне было слышно, как миссис Клемм пытается вовлечь его в разговор.

Миссис По подняла голову, чтобы посмотреть наверх, и я отпрянула от окошка.

– Девочки, вы готовы?

Мистер По, опасно красивый в распахнутом воротничке и с растрепанными волосами, приветствовал нас в передней внизу. Я чуть было не впала в экстаз, как школьница, но мысль о его жене, что ждет нас за порогом, остудила мой пыл.

– Мамочка сказала, мы не можем взять По, – объявила Винни.

Я опустилась на колени, чтобы завязать ей шляпку, и пояснила:

– Речь о котенке.

– Это котенок-девочка. – Дочка застенчиво улыбнулась. Не только мне не хватало мужского внимания в отсутствие мужа и отца.

Мистер По с искренней симпатией улыбнулся в ответ:

– Твоя мама права, брать мисс По не надо. Кошки не любят воды.

– А мы любим, – сказала Винни.

– Вот и хорошо, – отозвался мистер По. – Ты будешь сегодня купаться?

– Совершенно точно – нет, – заявила я им обоим. – Еще слишком холодно и опасно. – Я ослабила завязки на шляпке Эллен (она слишком туго их затянула) и надела перчатки. – Мы посмотрим, как станет купаться мистер По, и будем наготове на случай, если он замерзнет так, что понадобится спасательный круг.

– Твоей маме стоит узнать, что мальчиком я был чемпионом по плаванию. На реке Джеймс я проплыл шесть миль вверх по течению (а оно там сильное), и этот рекорд до сих пор никто не побил. – И он взял у меня из рук корзинку, которую собрала для нас Бриджит.

– Я хочу посмотреть, как вы плаваете! – воскликнула Винни.

– Боюсь, рекорд мистера По сегодня ему не очень пригодится, ведь мы будем соревноваться разве что в поедании сэндвичей. Но все равно приятно знать, что среди нас есть чемпион, правда же, Эллен?

Эллен сложила руки и отвернулась, словно, ответив, она предала бы отца.

Из цокольной гостиной, протягивая руку для приветствия, поднялся мистер Бартлетт:

– Мистер По, спасибо, что пригласили нас на пикник. Мы сожалеем, что вынуждены отказаться.

– Тогда в другой раз, – сказал мистер По.

Когда я подошла к линейке, холеное розовое лицо преподобного Гризвольда под канотье засветилось.

– Садитесь со мной! – И он похлопал по кожаному сиденью.

Я так и поступила под восклицания миссис По и ее матери о моем платье и шляпке, а потом – о платьях и шляпках моих дочерей. Миссис Клемм умоляла девочек сесть к ней на колени, но согласилась, поколебавшись, лишь Винни. Тогда я крепко обхватила Эллен, а корзинки были размещены у нас под ногами. Мистер По занял место возницы, взял поводья и тронул с места крепкую гнедую лошадку. Линейка покатила по Бродвею.

Под цоканье копыт по брусчатке я спросила миссис По:

– Как вы сегодня себя чувствуете?

Она посмотрела на меня из-под соломенной шляпки:

– Почему вы спрашиваете меня об этом?

Эллен подняла на меня взгляд. Я, сдержавшись, откинулась на сиденье.

Миновав несколько кварталов, мы покинули заселенную часть города и скоро были в новой, мощенной щебенкой части Третьей авеню. По обе стороны от дороги тянулись широкие грязные насыпи, притягивающие со всего города молодых людей, желавших испытать скорость своих лошадей, качество экипажей и крепость собственных нервов. Среди ярко раскрашенных фаэтонов и легких двухколесных экипажей, запряженных лоснящимися лошадьми, прозаичная линейка мистера Грили, влекомая гнедой коняшкой, казалась серым гусем в стае лебедей.

Мистер По остановил наш маленький экипаж на небольшом холме чуть в стороне от дороги. Там стояло еще несколько карет, пассажиры которых смотрели на расстилавшийся впереди тракт.

– В чем дело, Эдди? – спросила миссис По.

Он кивнул на двух молодых мужчин, установивших свои превосходные двуколки на одной линии и явно собиравшихся устроить бега. Один из них был одет как денди, в щегольской костюм для загородных прогулок, другой – в столь любимую ирландцами красную рубаху и широкие черные брюки, что говорило об их принадлежности к разным социальным слоям.

– У ирландского головореза нет шансов, – сказал преподобный Гризвольд, – даже если он и вложил в свою лошадь все деньги до гроша. Какой позор! Где-то, может быть, сейчас плачут от голода бедные малютки, а все потому, что их папочка или братишка захотел порисоваться.

Мистер По развернулся на сиденье.

– Не хотите сделать ставку?

Преподобный Гризвольд недоверчиво закашлялся.

– На одного из этих двоих? Разве что на джентльмена.

– Согласен, – холодно сказал мистер По. – Что на кону?

Преподобный Гризвольд схватил мою руку:

– Победитель получит привилегию покатать миссис Осгуд в лодке по заливу.

– Едва ли это награда, – сказала я, высвобождая руку и кладя ее на плечо Эллен.

– Ставьте деньги, – сказала, кашляя, миссис По.

Мистер По даже не взглянул на жену.

– Я принимаю предложение преподобного Гризвольда.

Они не успели еще пожать друг другу руки, а двуколки внизу уже рванулись с места. Застучали по грунтовой дороге копыта. Защелкали кнуты. Те, кто сидел в соседних экипажах, подняли крик, и миссис Клемм зажала Винни уши.

Лошади ноздря в ноздрю неслись по дороге. Я прижала к себе Эллен, опасаясь, что вот-вот произойдет несчастный случай.

Преподобный Гризвольд вскочил на ноги:

– Он выигрывает! Выигрывает!

Вдруг лошадь денди взбрыкнула, будто ее ужалили в заднюю ногу, двуколку повело в щебенке и гравии, и ирландец вырвался вперед. Его лошадь преодолела изрядное расстояние, прежде чем денди успел выровнять свой экипаж. Когда ирландец пересек финишную черту, его приятели возликовали.

Преподобный Гризвольд плюхнулся на сиденье:

– Нарушение! Явно было какое-то нарушение! Миссис Осгуд, я надеюсь, вы не позволите ему катать вас на основании этого недоразумения.

Мистер По хладнокровно подобрал вожжи.

– Не припомню, чтобы мы оговаривали, что все обязательно должно быть честно. Речь шла только о победителе.

– Тебе следовало поставить деньги, – сказала миссис По.

– Моя жена знает, что я всегда ставлю на тех, у кого нет шансов.

– Даже если они беспринципны и безжалостны? – требовательно спросил преподобный Гризвольд.

– Принципиальными становятся люди, чьи предки были безжалостно беспринципны, обеспечив тем самым своим детям возможность проявлять разборчивость и чувствительность.

– Сэр, вы говорите, как какой-то бандит.

Мистер По улыбнулся.

– Нет, всего лишь как человек, у которого не было достаточного количества безжалостных предков. – И он снова повернулся вперед и тряхнул поводьями.

Наш экипаж вновь захрустел по гравию. Я знала, что миссис По смотрит на меня, и изобразила, будто поглощена видом. По обе стороны дороги на скальных выступах тут и там лепились дома фермеров, оставшихся на бобах, когда через их земли проложили дорогу. Соединенные с трактом извилистыми лестницами, эти домики казались стоящими на скалах маяками.

– По-моему, эта сельская местность выглядит как-то странно, – сказала миссис Клемм.

– Скоро тут все будет на одном уровне с дорогой, – сказал преподобный Гризвольд. – Все эти фермы снесут и построят новые дома, гораздо больше и лучше этих.

Заметив расстроенное выражение на личике Винни, я сказала:

– Все же не в ближайшее время.

– О, я бы не стал на это рассчитывать, – проговорил преподобный Гризвольд. – Мир вокруг нас меняется, и мы ничего не можем с этим поделать. Если вы мне не верите, приезжайте сюда через год. К тому же меняется не только земля, но и мы с вами. Попомните мои слова, через пару лет вы сами себя не узнаете.

Винни нахмурила свои мягкие брови.

– Ой, посмотри-ка, коровы, – сказала я ей.

Мы подъехали к полю на пересечении Третьей авеню и Старой Восточной Почтовой дороги, и мистер По свернул с гравийной дороги на грунтовую. Теперь мы ехали вдоль пастбища, и девочки привстали, чтобы посмотреть на стада.

– Правда, они милые? – спросила я. – Такие светло-коричневые, большеглазые. Они похожи на оленей.

– Это гернезийские коровы, – проговорил преподобный Гризвольд. – Так они называются. Считается, что они дают отличное молоко.

– Тогда это, должно быть, счастливые коровы, – сказала миссис По.

Винни с надеждой посмотрела на нее и спросила:

– Как клевер с четырьмя листиками?

Миссис По подавила кашель.

– Нет, они не принесут тебе удачи, просто им самим повезло. Раз они дают хорошее молоко, их не съедят. Во всяком случае, пока они не перестанут доиться.

Стоящая у самой дороги корова перестала щипать траву и подняла на нас свои прекрасные глаза.

– Привет! – пропела ей миссис По. – Мы тебя не съедим… пока что.

– Мы едим коров? – спросила жену поэта Винни.

Я поманила Винни к себе на колени.

– Мы ведь горожанки, – объяснила я остальным, обнимая дочку. – Мы не слишком задумываемся над тем, откуда на наших тарелках берется пища.

Миссис По потянула с руки перчатку.

– Но вы должны. Вам следует осознавать, что эти создания отдают за вас жизни.

– Виргиния! – воскликнула миссис Клемм.

Миссис По нежно улыбнулась.

– Простите, но они умирают из-за вас, сколько бы вы ни пытались это игнорировать. Мы все – убийцы.

– Вы должны немедленно это прекратить, – сказал преподобный Гризвольд. – Подумайте о детях.

Миссис По стянула перчатку, обнажив крупный волдырь на мякоти большого пальца, окруженный воспаленной кожей, – серьезный ожог. Она показала его мне со словами:

– Происшествие на кухне.

Ее мать судорожно вздохнула.

Внезапно преподобный Гризвольд воскликнул:

– Помедленнее! – Держась за перила линейки, он прищурился, будто что-то выискивая. – Я знаю, где мы! Там – вон там – река. А вот и мост!

Мы посмотрели на речку, которая несла свои воды среди полей и скал, а потом исчезала под мостом.

– А вот и отметка для Пятнадцатой улицы, она будет тут. Мы на Мосту Поцелуев номер два! Остановите! Остановите!

Мистер По остановил лошадь на низеньком каменном мосту. Миссис По, морщась, снова натянула на волдырь перчатку.

– Я только недавно читал про знаменитые Мосты Поцелуев в старом Нью-Йорке, – сказал преподобный Гризвольд. – Их всего три, они очень известные и очень древние. Впрежние времена мужчины целовали на этих мостах женщин, о которых они заботятся, был такой обычай.

Миссис По обратила свое детское личико к мужу:

– Тогда лучше поцелуй меня, Эдди.

Мистер По развернулся на месте возницы:

– А что, если на попечении джентльмена больше одной дамы?

Мое лицо вспыхнуло.

– Вы не можете целовать всех, – с жаром заявил преподобный Гризвольд.

Мистер По слегка нахмурился:

– Вы хотите, чтобы я забыл о тетушке?

– О! – только и сказал преподобный Гризвольд. Пока женщины По встали, чтобы получить свои поцелуи, он, часто моргая, повернулся ко мне: – Мадам?

Я протянула ему руку.

Линейка дернулась, трогаясь, и губы преподобного Гризвольда соскользнули с моей перчатки. Я обвила руками Винни, вновь удивляясь тому, что оказалась частью такой странной компании.

Мы катили по дороге, пока наконец впереди не заискрила на солнце широкая лента Ист-Ривер. Грузные пароходы бороздили темную воду, извергая в ярко-голубое небо клубы дыма. Слева виднелась южная оконечность острова Блэквелл, леса которого скрывали исправительный дом и лечебницу для душевнобольных. Странно, что мисс Фуллер встретила там мистера По. Может быть, он действительно пишет об этом рассказ?

– Красиво, – сказала Винни.

– Да, красивый вид, – сказала миссис По. – Эдди, я хотела бы, чтоб у нас тут был дом.

– Сначала мне придется на него заработать.

– Дом Грили дальше по дороге, – сказал преподобный Гризвольд. – Большой дом, очень большой. Я как-то раз был у него к обеду.

– Но на вас не заметно надкусов, – сказал мистер По.

Преподобный Гризвольд недоуменно прищурился, а мистер По тем временем привязал лошадь к дереву и помог дамам сойти.

– О, я понял, – наконец заговорил преподобный Гризвольд. – Не слишком-то смешно.

Миссис По облюбовала место под кленом и принялась опустошать принесенную мною корзину.

– Я проголодалась.

Преподобный Гризвольд нырнул в свою корзинку и извлек оттуда бутылку вина.

– Кто-нибудь жаждет? По, бьюсь о заклад, вы не откажетесь.

– Благодарю, – невозмутимо ответил мистер По, – но я захватил флягу с водой.

Ветер трепал наши юбки и ленты на шляпах, пока мы ели хлеб, сыр и маринованные пикули. Вкус пищи казался еще лучше благодаря свежему бризу. Так как никто к нему не присоединился, преподобный Гризвольд сам прикончил свою бутылку. Потом он играл в «Али-Бабу» с моими девочками (мы с миссис По тоже участвовали), но был так свиреп, что игру пришлось прервать. После он заснул под кустом в самый разгар игры в прятки.

Мои дочери почувствовали, что он уже ни на что не годен, и оставили его в покое, сосредоточив всю энергию на мистере По, как сосредоточили бы ее на своем отце, будь он тут. Миссис Клемм с головой ушла в свое вязание, миссис По плела венок из фиалок, а девочки все требовали, чтобы мистер По с ними играл. Даже Эллен давилась восторженным смехом, когда он бродил туда-сюда, делая вид, что не может их отыскать.

Наконец он осалил Винни, присевшую на корточки за скалой с видом на впадающую в залив реку:

– Палочка за Винни!

Она, смеясь, выскочила из своего укрытия:

– Спрячьтесь получше, а то я вас найду!

Она встала лицом к скале, как положено водящему, зажмурилась и принялась считать вслух. Я на цыпочках пошла в противоположную сторону от места, где пряталась в последний раз. Чувствуя легкий тревожный трепет, который всегда сопутствует страху, что тебя обнаружат, даже если речь идет всего лишь о глупой детской игре, я поднялась на небольшой холм и опустилась на колени за тополями. Я не сводила глаз с Винни – она была слишком близко к реке, так что я волновалась.

Кто-то дотронулся до моего плеча, и я вздрогнула от неожиданности.

– Прошу прощения. – Мистер По опустился рядом со мной.

Радость забурлила в моей крови, но я быстро обуздала это чувство.

– Вы настоящий мастер таинственных появлений.

– Девяносто девять, – продолжала считать Винни, – сто! Пора не пора – я иду со двора!

Я смотрела, как она шла к скалам, за которыми я раньше пряталась.

– Она идет не в ту сторону. Надо остановить ее, пока она не забралась слишком далеко.

– Там ее сестра, она это сделает.

– Очевидно, мистер По, у вас есть еще один таинственный талант – знать, кто где находится.

Он улыбнулся, полностью обезоружив меня этой улыбкой.

– Так мило было с вашей стороны пригласить преподобного Гризвольда, – сказала я. – Кажется, он ужасно одинок, хоть и утверждает, что у него множество друзей.

– Он сам кузнец своего счастья.

– Ну сейчас-то ему хорошо. – Я посмотрела в сторону спящего под кустом преподобного Гризвольда.

Мистер По дотронулся пальцами до тыльной стороны моей затянутой в перчатку руки, и я стала смотреть туда. Голос мистера По был полон чувств:

– Я хочу, чтобы вы знали, что изменили меня. – В его взгляде была такая сила, что я не могла не посмотреть ему в глаза. – С тех пор как мы встретились, я ни разу не выпил. – Его пальцы по-прежнему касались моей руки.

– Да, ваша жена сказала мне об этом.

– Она многое вам рассказывает.

– Да, многое.

– Но, тем не менее, вы многого не знаете. – Он переплел свои пальцы с моими, нежно их сжал, и это ощущение захватило меня целиком.

Из-за завесы ветвей плакучей ивы я наблюдала за Винни.

– Что вас тревожит? – спросил он, удерживая мою руку. – Дело в той нашей размолвке?

Преисполненная чувствами, я, вздохнув, посмотрела ему в глаза и мягко сказала:

– Это не размолвка, это разрыв. Окончательный и бесповоротный разрыв. Думаю, ваша жена нас подозревает.

Мистер По все держал мою руку, и его взгляд, казалось, проникал мне в самую душу.

– Это неправильно, – пробормотала я.

– Но ты знаешь, Френсис, что это правильно. Мы должны быть вместе. Нам это суждено. Я знаю, ты тоже это чувствуешь.

– Но как? – тяжело вздохнула я. – Не могу представить себе, как это возможно.

– Я ищу решение. – Его взгляд переместился на Блэквилл. Он уже набрал воздуху, чтобы заговорить, но тут поблизости раздался серебристый голосок:

– Эдди!

Он убрал руку. Вверх по холму, подобрав юбки, спешила миссис По.

– Эдди! Что ты делаешь?

– Конечно же, прячусь, – сказал мистер По, и мы оба встали.

Миссис По посмотрела на мужа, на меня, кашлянула в кулачок:

– Я думала, ты будешь катать миссис Осгуд на лодке.

– Это совершенно лишнее, – сказала я. – Такая глупая ставка…

– Но он должен! Он обязан сделать то, что пообещал. Покатай ее, Эдди.

– Нет, – спокойно сказал мистер По.

Подбежала Вини:

– Ах, вот вы где! – Она схватила мистер По за руку. – Палочка за вас!

– Ну конечно.

– Иди водить, Эдди, – сказала миссис По.

Винни наклонилась, стараясь отдышаться:

– Мистер По, мы будем кататься на лодке?

Он не смотрел на жену, которая, хмурясь, следила за ним глазами в черной окантовке, так похожими на его собственные.

– Ты должна спросить у мамы.

– Пожалуйста, мамочка! – взмолилась Винни. – Мы можем все вместе поехать! Пожалуйста!

Подошла Эллен. Она так редко просила меня о чем-то, и сейчас ее умоляющий взгляд перевесил чашу весов.

– Полагаю, если мы покатаемся по заливу, вреда не будет. Миссис По, вы поедете?

– О, я ни за что этого не пропущу.

Мы медленно, чтобы не утруждать миссис По, спустились к воде. Девочки шли впереди, и по пути к компании присоединилась миссис Клемм. Пока мистер По договаривался о лодке и тащил ее к воде, миссис По с матерью отдыхали на камне неподалеку. Потом все расположились в лодке, и прогулка началась.

Вопреки тому, что общество подобралось весьма странное, ритмичный плеск весел и согревающее спину солнце успокоили меня. Девочки болтали руками в воде, оживленно переговариваясь, а я восхищалась видом на величественные деревья и старинные дома, будто несущие караул на великолепных скалах, окружающих залив. Меня вдруг пронзила мысль, что вот сейчас, сию минуту вооруженные топорами мужчины прорубают путь к этим берегам. Они не остановятся, пока не исчезнут и эти деревья, и эти скалы, и эти дома.

– Ой! – воскликнула вдруг миссис По. – Я уронила шляпу!

– Боже мой! – простонала миссис Клемм.

Я посмотрела туда, куда показывала Эллен. Соломенная шляпка миссис По плыла ко мне по водной глади, постепенно намокая.

– Мамочка, хватай ее! – крикнула Винни.

Мистер По, потянувшись, аккуратно подцепил шляпу веслом, поднял над водой (со шляпы текло) и поднес ко мне. Я потянулась за ней, но тут лодка начала раскачиваться на волне, поднятой проплывавшим мимо пароходом, и я, пошатнувшись, подалась назад. Мне почти удалось восстановить равновесие, когда что-то словно толкнуло меня под ноги, они подкосились, и я упала в воду.

Холодная грязная вода немедленно попала в уши и в нос. Темный, мрачный холод обрушился на меня, платье, как щупальца какой-то морской твари, оплело ноги и потянуло ко дну. Потом я почувствовала, как что-то упало в воду рядом со мной, и отчаянно забилась, стремясь к туманному коричневому свету. И вот моя голова оказалась на поверхности.

По лицу текли струи воды. Я увидела, как миссис По протягивает мне весло, и изо всех сил потянулась к нему.

Сильный удар обрушился на мой череп. Перед глазами заплясали синие огоньки, в ушах зашумело, и я пошла ко дну, погружаясь все глубже, глубже, глубже.

Чьи-то руки потянули меня вверх, и моя голова вновь очутилась над поверхностью воды. Руки обхватили меня, и я, проморгавшись, увидела, как мистер По тащит меня к лодке. Ухватившись за ее край, он держал мой подбородок над водой:

– Дыши! Дыши!

Я вцепилась в борт лодки и, найдя точку опоры, дико огляделась по сторонам.

Сверху на меня безмятежно смотрела миссис По.

– Вам действительно стоит быть осторожнее, Френсис. Как бы вам не найти в воде свою смерть.

* * *

– И как ты теперь себя чувствуешь? – спросила Элиза.

Я куталась в одеяло и прижимала ступни к бутылке с горячей водой, которую моя подруга потребовала с кухни, как только увидела, что мистер По несет меня в дом. Будучи опытной сиделкой, она раздела меня, закутала, уложила в постель и напоила горячим, исходящим паром мясным бульоном. Тем не менее даже спустя час я все еще дрожала, и волосы мои так окончательно и не высохли.

Элиза с другим одеялом стояла рядом со мной.

– Как это ужасно – упасть в реку. Она же воняет рыбой.

– Я до сих пор чую этот запах.

– Ну, – она накрыла меня еще одним одеялом, – будем молиться, чтобы это стало наихудшим из того, что с тобой произошло. Тебе страшно не повезло, что ты упала в реку. Зато, к счастью, мистер По оказался великолепным пловцом.

Мне было слышно, как девочки играют внизу с детьми Бартлеттов. Благодарение Богу, что в воду упала я, а не кто-нибудь из них. Я с дрожью припомнила, как мистер По спешно греб к берегу, и как потом мы беспорядочно набились в линейку. Мистер По не говорил ни слова, но, погоняя лошадь, бросал через плечо страдальческие взгляды. Преподобный Гризвольд тем временем прижимал меня к груди, обдавая винными парами, наш экипаж подскакивал на кочках, и лишь исполненная любви тревога в глазах мистера По помогала мне не нервничать. Я изо всех сил старалась сохранять спокойствие, тем более что миссис По, беспрестанно кашляя, с детским любопытством наблюдала за происходящим.

Я, наконец, решилась поделиться с Элизой мыслью, которая мучила меня все это время:

– Я не уверена, что упала.

Элиза засмеялась.

– Ты вернулась домой мокрая с головы до пят и говоришь, что не упала?

– Элиза, я серьезно.

Элиза, подтыкавшая одеяло у меня в ногах, подняла глаза.

– У меня есть ужасное чувство, что меня толкнули.

– Толкнули? – Подруга опустилась на деревянный стул подле моей кровати. – Кто?

– Миссис По.

– Миссис По? Малютка миссис По? Да она и мухи не обидит.

Я покачала головой:

– Я совершенно определенно почувствовала, как кто-то толкнул меня в ноги, когда я потянулась за шляпой.

– Может, это одна из твоих девочек пыталась разглядеть, что происходит, и нечаянно тебя задела? Дети иногда совсем ничего не соображают.

– Они обе преспокойно сидели на носу. – Я помолчала, вспоминая. – Во всяком случае, мне так кажется.

– Может быть, миссис По, наоборот, пыталась тебя удержать, но вышло только хуже?

– Все может быть, – вздохнула я. – Только что прошел пароход, и нас сильно качало. Возможно, я только придумала этот толчок и действительно сама свалилась за борт. Все произошло так быстро!

Она кивнула:

– Наверно, на самом деле ты должна быть ей благодарна за то, что она пыталась тебе помочь.

Я сглотнула, не желая помнить то, что пришло мне в голову:

– Это еще не все.

Элиза взяла с тумбочки мою чашку из-под бульона.

– Не все?

– Я думаю, что, когда я была уже в воде… – Я помолчала, понимая, как возмутительно прозвучит то, что я собираюсь сказать: – Я думаю, что она ударила меня веслом.

На простом, добром лице Элизы появилось недоверчивое выражение.

– Конечно же, это просто случайность. Она, наверно, хотела, чтоб ты ухватилась за весло и не удержала его. Она вовсе не кажется сильной.

В моем мозгу промелькнул образ склонившейся над водой миссис По с искаженным страшной ненавистью хорошеньким кукольным личиком.

– Но выражение ее лица… – Я осеклась. Кто же мне поверит? Я сама едва верила себе.

– Нет, правда, Фанни, как ты можешь быть уверена в чем-то в такой сумятице? И зачем ей пытаться навредить тебе?

Я повыше натянула одеяло.

– Ты права.

– В такие вещи очень не хочется верить, – сказала Элиза. – Может быть, тебе спросить у девочек, что они видели?

– Я не хочу их пугать.

Она поднялась, зашелестев юбками.

– Ну самое главное, что теперь с тобой все в порядке.

– Да, – сказала я, отнюдь в этом не уверенная, – это так.

* * *

На следующее утро я, готовая к работе, расположилась за письменным столом в цокольной гостиной. За ночь все изменилось. Когда я проснулась, у меня слегка побаливало горло, но больше мое купание не возымело никаких неприятных последствий. Более того, я взбодрилась. Казалось, я вышла победительницей из битвы с грозным заклятым врагом и теперь испытывала потребность возблагодарить за это Небеса. Я не потеряла мистера По, вовсе нет. Я не знала, каким образом мы сможем быть вместе, но он хотел меня, а я – его. Мы не покончили с нашими отношениями, ничего похожего. Он сказал, что ищет выход. Казалось, нет ничего, что могло бы заставить мою душу перестать радоваться. Ах, милый, милый Эдгар! Я и сейчас чувствую силу, исходившую от твоего взгляда в тот миг, когда мы вместе спрятались, и ты взял мою руку в свои. Я и сейчас слышу настойчивость, звучавшую в твоем голосе, когда ты говорил, что изменился из-за меня, и вижу тревогу и заботу в твоих глазах, когда ты мчал меня домой с реки, и казалось, будто ты не сможешь жить, если со мной что-нибудь случится. Сэмюэл никогда, даже в самом начале наших отношений, не смотрел на меня так. И сейчас, воспарив от счастья, я чувствовала, что способна на многое, возможно, даже на то, чтобы написать страшный рассказ для мистера Морриса. Сила любви переполняла меня.

Дребезжание дверного звонка нарушило мое ликующее состояние. Я поглядела в окно. На крыльце стояли миссис По с матерью.

Я инстинктивно пригнулась, но тут же подумала, что это слишком ребячливо, и снова выпрямилась. Они помахали мне, и тут Кэтрин открыла дверь.

Итак, я попалась.

Я дождалась, когда Кэтрин принесет мне на подносе серебристые визитные карточки в оперении. Должно быть, торговец писчими принадлежностями радостно хихикал, продавая их дамам.

Я набрала полную грудь воздуха:

– Проси их сюда.

Миссис По впорхнула в гостиную.

– Бонжур! Бонжур! – покашливая, просипела она.

За ее спиной маячила миссис Клемм.

– Надеюсь, мы не помешали? Как вы себя чувствуете, дорогая?

Они, должно быть, пришли навестить больную. Возможно, они быстрее уйдут, если я сумею сыграть эту роль.

– Я немного не в себе… спасибо, что спросили. Полагаю, мне следует вернуться в постель. – Ия непременно это сделаю. Вечером.

– Но вы писали, – сказала миссис По, – я видела. – Глаза, так похожие на глаза ее мужа, смотрели на меня, заставляя чувствовать неловкость. – Эдди сказал, что по этикету полагается, чтобы вы отдали мне визит, и только потом я могу опять к вам прийти, но я не хочу ждать. У меня к вам особенное дело.

Все внутри меня сжалось от ужаса.

– Правда?

– Мы ищем новый дом!

Сердце мое упало. Мистер По не может уехать!

– Здесь, в городе?

– Где же еще? Нам просто нужно сменить район. – Она насупилась. – Там такие старые дома!

– Да, – сказала я, – полагаю, это может быть небезопасно. Я слышала, возле вас был пожар.

Она с каким-то странным вызовом воззрилась на меня.

– Где?

Ее матушка подергала завязки вдовьего капора, но ничего на этот раз не сказала.

Казалось невозможным, что они не слышали той суеты, которая поднялась в двух домах от них, когда загорелось обиталище мадам Рестелл. Вопли брандмейстера, отдающего распоряжения своей команде, звук работающей помпы, звон бьющегося стекла и стук топоров говорят сами за себя.

– Зато, к счастью, сейчас не зима, – сказала я, чтобы заполнить напряженную паузу. – Однажды я видела пожар в январе, когда вода в шлангах замерзла, превратилась в сосульку, и пожарные ничего не смогли поделать. Дом сгорел дотла, и соседние дома вместе с ним.

Непохоже было, чтобы миссис По меня слушала.

– А знаете что?

Мы что, в игрушки с ней играем? Я внезапно почувствовала себя смертельно уставшей.

– Может быть, мы будем жить неподалеку. На этой самой улице!

Я чуть не подпрыгнула.

– Мы можем стать соседями! – воскликнула миссис Клемм, пока ее дочь кашляла. – Представляете себе?

– Пока не очень.

Миссис По самодовольно вздернула детский подбородок:

– Вы можете что-то нам порекомендовать? Нам нужно самое лучшее соседство.

Да тут, в пределах нескольких кварталов, живут все миллионеры города!

– На Вашингтон-сквер довольно мило.

– Вы знаете, мы же можем позволить себе самое лучшее. Эдди становится все более знаменитым. Он сейчас работает над самым лучшим своим страшным рассказом.

– Про сумасшедший дом?

Миссис По застыла.

– О чем это вы?

– Возможно, я ошиблась, – сказала я. – Кажется, я что-то такое слышала. Впрочем, я, наверно, перепутала, прошу меня простить.

В углу равнодушно тикали напольные часы. Внезапное молчание миссис По, казалось, всосало в себя весь воздух, который был в комнате.

– Должно быть, речь шла о ком-то другом, – проговорила я.

– Виргиния, она же знакома с множеством писателей, – сказала миссис Клемм. – Она ведь и сама одна из них.

– Тише, матушка!

Я чувствовала на себе буравящий взгляд миссис По.

– Так о чем же новый рассказ? – робко спросила я.

Она все не отводила взгляд.

– О гипнозе. О мертвеце, которого оживили гипнозом.

– Отлично звучит, не правда ли? – воскликнула миссис Клемм.

Миссис По не обратила на нее никакого внимания.

– И там ни слова про сумасшедший дом. Я прочла рассказ от начала до конца и точно это знаю.

– Я оговорилась, – сказал я, – и приношу извинения.

– Моя дочурка первая читает его произведения, – сказала миссис Клемм. – Так было всегда. Эдди с ней считается.

– Вы, наверно, довольны тем, как хорошо публика принимает произведения вашего мужа, – сказала я. Боже всемилостивый, что же она так на меня смотрит?..

– А знаете, куда Эдди собрался сегодня после обеда? – спросила миссис По.

Я собралась, ожидая нового удара, и сказала «Нет». Она улыбнулась:

– Встречается с мисс Фуллер в ресторане «Делмонико». Она будет писать о нас статью.

Я почувствовала облегчение. Теперь, когда мне не нужно было больше самой заниматься этой статьей, разговор о ней был для меня безопасен, и я обнаружила, что вовсю трещу о кухне «Делмонико» и его декоре, в первую очередь – о тамошней парадной лестнице с колоннами, стилизованной под Помпеи.

– Что за Пом Пея такой? – спросила миссис По.

– Город Древнего Рима, который уничтожило извержение вулкана.

– Там все дома развалились?

– Не совсем, город просто засыпало пеплом. Под ним все сохранилось как было: пища на столах, собаки на цепях, люди на улицах… В прошлом веке все это раскопали, и люди были в тех же позах, в которых умерли.

– Господи Боже! – воскликнула миссис Клемм.

Миссис По встала.

– Интересно, если бы такое случилось с Нью-Йорком, в каких позах были бы люди?

– Виргиния, что за ужасные идеи! – закудахтала миссис Клемм, тоже поднимаясь. – Вы с Эдди – два сапога пара.

Вместе с миссис По я двинулась к дверям гостиной. Немного не доходя до них, она остановилась.

– Как вы думаете, люди вели бы себя иначе, если бы знали, что их в любой момент может настигнуть нечто подобное? – Она внимательно смотрела, как я стараюсь улыбнуться.

– По счастью, поблизости от нас нет никаких вулканов.

– Благодарение Господу! – проблеяла миссис Клемм.

– Да, – вторила ей миссис По, – благодарение Господу. – И она двинулась дальше в шуршании лент, а ее мать грузно переваливалась следом. Я прислонилась к дверному косяку.

Вторая горничная, Марта, поднималась по лестнице со щеткой и зольной чашей, видимо, собираясь вычистить камины. Увидев меня, она остановилась.

– С вами все в порядке, мэм?

Я оторвалась от двери:

– Конечно. Спасибо.

Я вернулась за стол, взяла перо и некоторое время смотрела на чистый лист бумаги, а потом положила перо на место. Вся моя творческая энергия до последней капли куда-то испарилась.

 

21

Середина мая в Нью-Йорке – время всяческих безрассудств. Когда клыки зимы перестали терзать шкуры горожан, головы у всех закружились. По субботам на Вашингтон-сквер собирались толпы, чтобы посмотреть на учения милиции. Воодушевить мужчин, которые всю неделю были одеты в черное, а на параде щеголяли в красных кушаках, белых брюках и лаковых кожаных касках с плюмажем, было на удивление легко. По воскресеньям же семьи тянулись за город, проезжая через мою часть города. Анам с друзьями нравилось отправляться в конец Бродвея и смотреть, как растут красивые новые дома в окрестностях Юнион-сквер. Обычно мы двигались к востоку по недавно заложенной, еще не замощенной Семнадцатой улице, разгоняя по пути возмущенных свиней и гусей. Миновав ютящиеся на еще не выровненных холмах ветхие лачуги, мы в конце концов выходили к лугам, которые когда-то были частью угодий голландских фермеров. Там можно было расстелить одеяла и устроить пикник. Стрекотали сверчки, кролики выскакивали из своих норок, воздух полнился сладким медвяным ароматом клевера, и невозможно было даже вообразить, что всего лишь через год ни этих холмов, ни лугов уже не будет.

Однажды в такой вот воскресный день неподалеку от нас некий господин в защитных очках готовил к полету свой воздушный шар. Бартлетты, я и наши дети, растянувшись на подстилке, наблюдали, как пульсирует шар, наполняясь горячим воздухом, и к нам подкатила мисс Фуллер в своем маленьком экипаже. Сегодня на ней был белый бисерный воротник, достававший до самого подбородка, и я мимолетно задумалась, в каком племени принято носить столь неудобное украшение.

Мисс Фуллер кивнула в сторону воздухоплавателя:

– Куда это он собрался?

– Мы не знаем, – весело отозвалась Элиза. Она, улыбаясь, смотрела на своих сыновей, которые галопировали вокруг нас, оседлав лошадок на палочках, и на Мэри, пытавшуюся их утихомирить. – Мы как-то даже не поинтересовались.

Мисс Фуллер, нахмурившись, поглядела на меня:

– Ваш По наверняка сказал бы, что эта штука полетит через Атлантику. Не могу поверить, что люди так просто проглотили его прошлогоднюю мистификацию в «Сан». Как будто какая-то «летающая машина» может пересечь океан, да еще всего за три дня!

Мой По? От страха и чувства вины по шее пробежал холодок. Учитывая обстоятельства, я в последние несколько недель жестко, насколько смогла, ограничила общение с мистером По. Я не выходила к нему у Бартлеттов, не бывала ни на его лекциях, ни на тех, которые он мог бы посетить. Я не ездила в салон мисс Линч и не гуляла по Бродвею. Нас связывало лишь одно – стихи. Я посылала их для публикации под вымышленным именем в «Джорнал», хоть и знала, что этого не следует делать. Да, это всего лишь слова, но ведь я – поэт. Слова – это моя валюта, и я знаю им цену. В стихах я была страстной и ужасающе смелой, я позволяла себе то, что никогда не могла бы позволить в светском разговоре, мистеру По требовалось лишь умение читать между строк. О, я прекрасно понимала, что высвобождали в нем мои стихи. Он ведь тоже был поэтом. Я знала, что делаю, когда молила его в стихотворении «Ответ Любви»: «напиши мне от сердца».

И он внял моей мольбе. Решительно и безоглядно. Он называл меня «возлюбленной», писал о «лучистых дорогих глазах», о «сияющей улыбке». Хотя он посвящал эти стихи «Кейт Кэрол», или «Ф…», или придумывал других адресатов, я знала, о ком в них шла речь. Раз в неделю я дрожащими руками открывала свежий номер «Джорнал» и искала там страницы с его новыми стихами. Жадно прочтя их, я прижимала журнал к груди, словно это был человек, написавший дорогие мне строки. Потому что в каком-то смысле так оно и было.

– По пустил эту утку в прошлом году, верно? – Мистер Бартлетт угощался с блюдечка первой в этом сезоне клубникой. – Многие ужасно огорчились.

– Он мастерски пересекает границу между реальностью и вымыслом, не так ли? – сказала мисс Фуллер. – Люди разозлились, потому что поверили ему, а потом почувствовали себя одураченными. Никому не нравится, когда его вот так водят за нос.

В этот миг на Семнадцатой улице появился марширующий оркестр, впереди которого, заполошно хлопая крыльями, бежали гуси. Под нестройный рев труб и тромбонов наше внимание обратилось к серой в яблоках лошадке в плюмаже, похожем на плюмаж милиционера, и красному зарешеченному фургону, в который она была впряжена. В нем, под плакатом, гласящим «ПОСЕТИТЕ МУЗЕЙ БАРНУМА», обреталось некое крупное шелудивое существо.

– Лев! – закричала Винни.

– Барнум, – проговорил мистер Бартлетт. – От него можно хоть где-то отдохнуть? Наверное, следы его присутствия можно будет найти даже в самом сердце девственной Африки, когда какие-нибудь исследователи смогут наконец туда добраться.

– Поздно, он там уже побывал, – сказала мисс Фуллер, – и лишил свободы нескольких благородных животных. Он совершенно бессовестно использует своих ближних. Несчастного малютку Страттона он возил по всей Европе под видом Мальчика-с-пальчик. Бедняга хоть и разряжен в пух и прах, живется ему не лучше, чем этому злополучному зверюге.

– Можно нам пойти посмотреть льва? – взмолился старший из сыновей Элизы, и к нему немедленно присоединились все остальные дети.

– Сходи с ними, – попросила Элиза мужа, – а Мэри тебе поможет.

– Только если ты тоже пойдешь. – И он потянул Элизу за руку. – Эта музыка пугает меня куда больше, чем лев.

– Вы хотите пойти? – спросила Элиза у Винни и Эллен. Тем не нужно было предлагать дважды.

Когда я поднялась, чтобы присоединиться к остальным, мисс Фуллер похлопала рукой по сиденью своей двуколки:

– Френсис, вы не уделите мне минуточку?

Отказаться было бы грубостью, и я неохотно села рядом с ней.

– Я восхищаюсь вашими стихами в «Бродвей Джорнал», – немедленно заявила она.

Я беспокойно посмотрела на нее и поблагодарила.

– Эта ваша переписка с Эдгаром… Я так понимаю, Кейт Кэрол – это ведь вы? Все эти лучистые глаза и так далее.

Отрицать значило вызвать ненужные подозрения.

– Глупо, правда?

– Неужели?

– Да, – сказала я. – Я думаю, во всем виновата весна. Весной все делают глупости.

Она хмыкнула. Я притворилась, что разглядываю столпившихся вокруг льва людей. Воздухоплаватель, за спиной которого маячил его шар, изумленно разинул рот, разом перестав быть гвоздем программы.

– Сегодня я беседовала с миссис По.

Меня кольнуло чувство вины.

– Правда? Как она? Я слышала, они переезжают.

– Я тоже слышала. Мне удалось их отыскать. Они живут в пансионе в восточной части Бродвея, и кроме них там еще семь постояльцев.

Она дала мне время переварить информацию. Стараясь, чтоб мой голос не дрогнул, я сказала:

– Странно, они же присматривали дом на Амити-стрит. Интересно, что у них случилось.

– Да, она упоминала этот дом. Сказала, там что-то не было вовремя готово. Да только поверьте мне, никто из тех, кто может себе позволить дом на Амити, и на пять минут не задержался бы в лачуге, где они поселились.

Я постаралась сохранить приятное выражение лица.

– Что вы хотите этим сказать?

– То, что По беден.

– Не понимаю, почему вы сочли нужным мне об этом рассказать. Это же именно вы печетесь о малообеспеченных, пишете статьи об условиях жизни в трущобах, тюрьмах и лечебницах для душевнобольных.

– Меня заботит не бедность Эдгара, а то, что эта бедность с ним сделала. – Она поигрывала кнутом. – Он не такой, каким кажется, Френсис.

Кучер фургона Барнума слез с козел и принялся дразнить льва кочергой. Я повернулась к мисс Фуллер:

– А каким он кажется?

– Интеллигентным. Сдержанным.

– А каков же он, по-вашему? – холодно улыбнулась я.

Лев зарычал. Мисс Фуллер нахмурилась, прежде чем ответить.

– У бедняги было тяжелое детство.

Я засмеялась.

– Вряд ли это сильно ему повредило. Президент Джексон родился в бедной семье в глухом углу Северной Каролины через три месяца после смерти его отца, и с ним все было в порядке.

– Эндрю Джексон убил на дуэлях как минимум тринадцать человек, и еще сотни и сотни людей пали из-за него в сражениях. Он убивал индейцев, которые, к несчастью, оказывались на его пути, и забил человека до смерти палкой. Да, мы, американцы, в своей сомнительной мудрости избрали его президентом, но мне не кажется, что с ним все было «в порядке», как вы выразились.

– Я так и не поняла, почему вы мне все это говорите.

– Потому что мне не хотелось бы видеть людские страдания.

– Миссис По что-то говорила о наших стихах? – спросила я.

– Нет. А должна была?

Лев снова взревел, громче, чем в прошлый раз, лошадь дернулась, и мисс Фуллер пришлось натянуть поводья.

– Я друг вам, Френсис.

– Если вы мне друг, – сказала я, – вы не станете распускать обо мне слухи.

– А ходят какие-то слухи?

– Вы сказали, что миссис По жалуется.

– Она не жаловалась. На самом деле, она всего лишь сказала, что хотела бы проводить с вами побольше времени и учиться у вас, но болезнь держит ее дома.

Я глубоко вздохнула:

– Я постараюсь видеться с ней чаще.

– Не надо.

От ее приказного тона я ощетинилась.

– Думаю, вам лучше вообще держаться подальше от этой семьи, – сказала она.

– Странно слышать подобный совет от человека, который настаивал на том, чтобы я написала о них статью. А потом, я слышала, вы сами ее написали? И что же с ней все же произошло? Не припомню, чтобы видела ее в «Трибьюн».

– Я бы никогда не стала настаивать на том, чтобы вы дописали эту статью. Стоило мне самой как следует присмотреться к чете По, и я немедленно забросила мысль написать о них.

Я посмотрела на журналистку. Что же ее так обескуражило?

Мисс Фуллер опустила поводья.

– Я с самого начала желала вам успеха, Френсис, во всем, что связано с вашим мужем. Я считаю, вы поступаете очень правильно, когда сами растите дочерей и зарабатываете на жизнь своими стихами. Не разрушайте из-за мужчины свою репутацию серьезного писателя. История не помнит любовниц великих людей, даже если они были талантливы.

Дети вместе с Мэри уже вернулись к нашей подстилке, а Бартлетты под руку шли следом за ними.

– Понравился лев? – спросила я, вздрогнув.

Маленький Джонни покачал головой:

– Он совсем беззубый.

– Ему выбили все зубы! – воскликнула Элиза. – Это так мерзко.

Мисс Фуллер погладила свои бусы:

– Это один из способов справляться со львами.

 

22

В следующую субботу стояла прекрасная погода, сизые голуби разгуливали по теплой брусчатке, преследуемые смеющимися и кричащими детьми, а на эстраде на Вашингтон-сквер немецкий оркестр выводил развеселое «ум-па-па». Отряды милиции на плацу практиковались в строевой подготовке, их форма была великолепна, а лица – свирепы. Если мексиканцы, совершавшие набеги на Республику Техас, подойдут ближе к Нью-Йорку, Седьмой полк достойно их встретит. День был так чудесен, что моих девочек и старших детей Элизы было не уговорить вернуться домой, хотя Джонни пора было спать. Мы оставили их с Мэри, взяв с последней обещание, что она не поведет их дальше парка и, уж конечно, не станет встречаться с кавалером.

Уже у Бартлеттов я спустилась вниз выпить воды. Какое же это облегчение – хоть ненадолго стать собой! Постоянно ходить с веселой миной, игнорируя все заботы брошенной жены и невозможные, странные отношения с мужчиной, очень утомительно. Я несла стакан в гостиную, намереваясь немного разобраться в своих ощущениях, когда наткнулась на мистера Бартлетта, читавшего журнал у открытого цокольного окошка. Его умасленные светлые волосы блестели на солнце.

– Ох, а я и не знала, что вы тут.

Он адресовал мне долгий взгляд и бросил журнал на стол.

– У нас в доме живет знаменитость.

Я посмотрела на обложку журнала: «„Бродвей Джорнал“, издатель – мистер По».

– Ваш маленький роман вызвал суматоху.

– Что вы имеете в виду? – встревожилась я.

В кухню зашла Элиза, развязывая ленты капора. Над ее плотно застегнутым лифом виднелось несколько капелек пота:

– Что за маленький роман?

Мистер Бартлетт скрестил руки на груди:

– Между миссис Осгуд и мистером По.

Элиза на миг застыла, а потом принялась снимать капор:

– Рассел, это некрасиво.

– Что некрасиво? Они обмениваются любовными стихами на глазах у публики и не ожидают, что люди станут как-то это комментировать?

Я почувствовала приступ тошноты и головокружения.

– Это же просто стихи. Стихи, которые пишут поэты.

– Так ты их посылала ему? – Взгляд Элизы молил о том, чтобы я ответила отрицательно.

– Под псевдонимом. – Кожу головы покалывало. Так вот почему в последнее время никто не приходит с визитами? Я-то думала, что дело в болезнях детей Бартлеттов и моем собственном отшельничестве. Люди меня избегают?

– Ваша маскировка не возымела успеха, – сказал мистер Бартлетт. – Все знают, что вы Вайолет Вейн, а По прячется за буквой «М».

Откуда?

– Я не знала! – воскликнула Элиза.

– Потому что ты очень занята детьми, – сказал мистер Бартлетт. Он подтолкнул журнал к нам с Элизой. – Сегодня утром три дамы спрашивали этот журнал у меня в магазине. Обычно его у меня нет, но на прошлой неделе о нем спросили три читательницы. У последней из них я спросил, что именно ее привлекло в этом номере. – Он сделал паузу. – И она сказала, что слышала, будто мистер По обрывает в нем флирт с миссис Осгуд.

Обрывает флирт? Я едва удержалась от того, чтобы схватить журнал и начать судорожно его перелистывать.

– Надеюсь, ты поставил ее на место! – воскликнула Элиза. Заметив, что муж смотрит в сторону, она добавила: – Ты же сказал ей, что никакого флирта не было, правда же?

Мистер Бартлетт поднял руки, чтобы утихомирить ее.

– Миссис Осгуд, как ваш друг и защитник в отсутствие мистера Осгуда, я настаиваю, чтобы вы прекратили писать эти стихи. Все это зашло слишком далеко.

Элиза взяла журнал со стола. Как же мне хотелось самой это сделать!

– Семнадцатая страница, – сказал мистер Бартлетт.

Она раскрыла журнал и прочла:

– К… тут пропуск. Автор – М. – Проведя по строкам пальцем, она наконец прочла вслух:

Она подняла на меня глаза.

Так вот как он решил окончить наши отношения? Вот так публично и снисходительно?

Я заставила себя улыбнуться.

– Видите? Я просто «добрый друг».

– Ничего смешного, – сказал мистер Бартлетт. – Незачем вам быть добрым другом женатому мужчине. И вообще никем и ничем.

Кажется, именно так теперь и будет, если верить мистеру По.

– Как хозяин этого дома я настаиваю, – сказал мистер Бартлетт.

Элиза вгляделась мне в лицо.

– Не переживай, Фанни. Все забудется, пройдет.

Я кивнула, и все сжалось у меня внутри. Судя по всему, кое-что уже прошло.

* * *

Вечер ознаменовался прогулкой с Бартлеттами. Мы прошлись по Бродвею мимо большого дома мистера Астора до Сада Нибло. Погода благоприятствовала, и тут были буквально все. Единственное, чего мне хотелось, – это лечь в кровать, но пришлось пойти. Нужно было изображать, что появившиеся в журнале стихи ничего для меня не значат. Как только люди догадались, что авторами стихов были мистер По и я? Может быть, мисс Фуллер выведала это у мистера По, а потом раззвонила публике? Никогда еще моя «известность» не вызывала у меня таких тошнотворных чувств.

Когда мы прибыли в Сад Нибло, там уже блистало целое созвездие влиятельной публики. Как я и опасалась, тут было множество постоянных посетителей салона мисс Линч. Сблизившись во время наших вечерних разговоров, мы, естественно, прохаживались вместе. Вскоре я обнаружила, что прогуливаюсь по этому салону на свежем воздухе среди сотен разноцветных фонариков, волшебными гирляндами свисающих с деревьев, в обществе мистера Грили, мисс Фуллер и других знакомцев. Я приготовилась к тому, что они вот-вот начнут делать предположения и задавать вопросы.

Удивительно, но этого не произошло – сказалось хорошее воспитание моих знакомых. Но большинство женщин общалось со мной с тем холодно-вежливым видом, который обычно напускают на себя при разговоре с проштрафившимися бывшими друзьями или родственниками, а мужчины старались не ухмыляться. О нашей стихотворной переписке с мистером По не было сказано ни слова. В этом просто не возникло необходимости, люди просто слишком быстро улыбались да ненавязчиво отворачивались, стоило мне подойти.

Чтобы развеяться, я подошла к кружку, в котором стояла недавно приехавшая в город миссис Эллет. Она как раз вещала о научных степенях своего мужа (их было четыре), когда в сад с Виргинией под руку вошел мистер По.

Прочно утвердившийся у моего локтя преподобный Гризвольд фыркнул:

– Явился – не запылился.

Пока члены нашей кучки здоровались с мистером По и его женой, на лице поэта было насмешливо-любезное выражение. Вот он посмотрел на меня, и в алом свете висящего у нас над головами фонарика я увидела, с каким любопытством следят за нами все присутствующие.

Я улыбнулась миссис По:

– Миленькое платье.

Взгляды публики заметались между нами, отмечая то, на что я обратила внимание сразу: ее платье было почти точной копией моего и по цвету, и по покрою.

Мистер Грили усмехнулся и зачерпнул очередную ложечку мороженого.

Мистер Брэди повел себя не так сдержано.

– Я растерян! – смеясь, заявил он. – По, это, должно быть, еще один ваш розыгрыш?

Миссис По заморгала, глядя на мужа.

– Какой розыгрыш?

– Моя жена не понимает, о чем вы, – холодно сказал мистер По. – Может быть, вам лучше все ей объяснить?

Я вспыхнула. Прежде чем мистер Брэди успел огорчить жену поэта, я сказала:

– Вы должны простить меня, миссис По. Чтобы заинтриговать читателей, я затеяла одну игру в журнале вашего супруга. Ведь я получаю за это деньги! Я отсылала в журнал глупые кокетливые стихи, а мистер По отвечал на них по доброте своей, пока в свежем номере на этой неделе не взмолился о том, чтобы известить обо всем его жену. – Я кивнула мистеру По. – И, похоже, это сработало. Мой друг, мистер Бартлетт, сказал, что в его магазине продажи журнала возросли.

Миссис По наморщила носик:

– Вам пришлось сделать это ради славы?

– Спасибо! – воскликнул преподобный Гризвольд. – Я именно так и думал! Меня весь вечер подмывало кое-что об этом сказать! Стыдитесь, сэр, – сказал он мистеру По, – за то, что нанесли ущерб нашей дорогой миссис Осгуд. – Он раздулся от праведного гнева, лишь слегка дрогнув под испепеляющим взглядом мистера По, и обернулся к жене поэта: – Сожалею, мадам, но проступок вашего мужа непростителен.

– Вся вина на мне, – быстро сказала я миссис По. – Мне хотелось известности, и я воспользовалась этой глупой и неподобающей уловкой. Ваш муж поступил абсолютно верно, положив этому конец своим стихотворением.

– А что ты написал, Эдди?

Алый фонарик раскачивался на ветру, бросая отсветы на мрачное лицо мистера По.

– Он написал, – заявил преподобный Гризвольд, осмелев, когда мистер По отвел от него гневный взгляд, – что для него она всего лишь добрый друг.

Мистер Грили и мистер Брэди восхищенно смотрели на меня, в сердитом взгляде мисс Фуллер явно читалось: «А я предупреждала!» – миссис По надула губы. Но от мученического выражения лица мистера По у меня перехватило дыхание. Гнев, сожаление и тревога сменились на нем гримасой убийственной ярости, и я испугалась за преподобного Гризвольда.

В этот миг, будто ниспосланные Небесами, в воздухе разлились звуки арфы. Все обернулись в поисках их источника и увидели некоего господина, который настраивал инструмент, расположившись под увитой розами решеткой. Рядом с ним, терзая в руках платок, стояла пышная женщина в черном.

Владелец сада, тучный мужчина, перечеркнутый цепочкой от часов, сделал знак подойти поближе.

– Дорогие друзья, спешу представить вам мистера и миссис Николя Шарль Бокса, совершающих турне по Америке!

Все мы воспитанно двинулись в сторону арфиста и его жены, и на лице мистера По застыло холодное, надменное выражение. Окруженные толпой зрителей, оперная певица и музыкант исполняли произведения последнего. Когда они закончили, мое сердце наконец-то билось в нормальном ритме, и я с энтузиазмом и благодарностью присоединилась к аплодисментам.

Преподобный Гризвольд, заметив мой пыл, воскликнул:

– Ее голос словно флейта!

– А знаете, – под незатихающие аплодисменты сказала мне мисс Фуллер, – мы имеем удовольствие слушать «Бокса» в Нью-Йорке лишь потому, что их изгнали из Лондона. «Миссис Бокса» на самом деле миссис Бишоп, жена композитора Генри Бишопа. Они оставили Лондон под угрозой смерти. Прелюбодеяние там неприемлемо так же, как здесь.

Я продолжала хлопать.

К музыкальной чете присоединился некий господин со скрипкой. Он и арфист заиграли, музыка становилась все более насыщенной, пока наконец концерт не превратился в музыкальную дуэль. Каждый из соперников старался превзойти другого в музыкальности и виртуозности, и наконец скрипач ловко свернул на мелодию веселой польки. Толпа в восторге разразилась аплодисментами, а я незаметно выскользнула из нее и вышла за ворота.

Я быстро шла вдоль ограды из белого штакетника, окружающей сад, и вдруг услышала шаги за спиной. Минетта-стрит с ее преступниками была всего в нескольких кварталах, и я ускорила шаг. Тот, кто шел сзади, поступил так же. Я уже почти бежала, когда мистер По схватил меня за руку.

– Френсис, куда вы? Одной тут небезопасно.

– Со мной все в порядке!

Он без предупреждения вдруг притянул меня к себе. Моя шляпа упала на тротуар, когда он поцеловал меня.

Я отшатнулась. Мои губы стали мокрыми от его губ.

– Вы не можете так поступать! – Я дико огляделась по сторонам.

– Я думал, что смогу без тебя, что мне будет достаточно стихов. Я ошибся.

– Почему нет? Вам должно быть легко без меня обходиться, я ведь всего лишь добрый друг.

У меня перехватило дыхание, когда мимо, разрывая темноту фонарем и трясясь, проехала карета. Пока она была поблизости, я стояла, отвернувшись.

– Мои стихи были анонимными.

– Она нашла письмо, сопровождавшее стихи. Я допустил ошибку, оставив его в кармане.

Я попыталась припомнить, что могла написать в этом письме.

– Она знает, что ты мною интересуешься. – Он вздохнул. – Я боялся за тебя.

– Теперь все думают, что мы любовники.

– Думаешь, мне есть дело, кто что вообразил? – Он взял мое лицо в ладони и поцеловал меня.

Сзади раздался звук шагов, и мы отступили друг от друга. Миссис По, мелко ступая, подошла к нам, когда ее муж поднимал мою шляпу. Она поглядела на него, на меня, и уголки ее рта опустились, как у обиженного ребенка.

– Боюсь, мне надо идти, – тупо проговорила я. – Жаль, сегодня нам не удастся побеседовать.

Поглядев на меня, она презрительно нахмурилась и повернулась к мужу:

– Я устала, Эдди. Поедем домой.

Она раскашлялась, и мистер По сразу же увел ее, не сказав ни слова. Однако она все равно успела бросить через плечо полный незамутненной ненависти взгляд на мое платье, так похожее на ее собственное.