Рано утром в четверг 19 марта, находясь далеко на востоке в малоисследованном районе, мы обнаружили большой «фонарь». Со времени нашего последнего всплытия прошло больше тридцати часов; нам представлялась прекрасная возможность выяснить условия всплытия в той части Арктики, где мы никогда еще не были.

Мы уверенно развернулись под «фонарем», и штурманская группа немедленно приступила к работе. Вскоре мне сообщили данные о высоте Солнца и направлении на него. В перископ я видел слабый свет, проникающий сверху. По внешним признакам лед был такой же толщины, как в «фонаре», в котором мы всплывали в воскресенье.

Подъем начался отлично, на телевизионном экране мы ясно видели темный корпус рубки, находящийся уже под самым льдом. Затем корабль ударился так сильно, как никогда раньше: мы выжидательно смотрели на телевизионный экран. Ничего. Удар был такой сильный, как будто корабль наткнулся на бетон. Лодка отскочила в сторону. Я осторожно поднял перископ. Лучи прожекторов ярко освещали нижнюю часть ледяного покрова. Мы не оставили на нем даже царапины.

Долгое время все молчали. Наконец я услышал около себя хриплый бас.

— Ничего, командир, — говорил веселый голос, — во всяком случае счет все еще три — один в нашу пользу.

Это, конечно, был Медалья. В тот момент я был благодарен ему за то, что он разрядил напряжение. Тем не менее было ясно, что нас постигла неудача.

Тщательная проверка корабля показала, что лодка, к счастью, не получила никаких повреждений. Но, продолжая путь, мы уже не были так уверены в себе, как раньше.

В тот день мы еще дважды пытались пробить лед, который казался достаточно тонким, но оба раза безуспешно. Уверенность покидала нас. Что мы будем делать, если сейчас вдруг с кораблем что-нибудь случится? Ответ был настолько ясен, что мы предпочитали об этом не думать.

Впервые за оба плавания «Скейта» я серьезно задумался над вопросом, не вернуться ли обратно. Мы находились сейчас в таком районе океана, где едва ли можно было отыскать тонкий лед, который гарантировал бы нам безопасность. Где же нам его найти? Единственное верное место было то, откуда мы пришли, — по другую сторону от Северного полюса. Мы ничего не могли сказать о том, что нас ждет впереди.

И все-таки я решил идти вперед. Пусть сегодня нам не повезло, но я надеялся, что завтрашний день принесет удачу. Ночью снова стал пропускать сальник в дейдвуде правого гребного вала. Хотя мы уменьшили течь, снова сдвинув вал в корму задним ходом, это не успокоило нас окончательно.

Утро следующего дня тоже не принесло утешения. До завтрака мы сделали еще две неудачные попытки пробиться через лед. Мы теперь находились более чем в 1200 милях от чистой воды — расстояние больше, чем от Чикаго до Солт-Лейк-Сити. Казалось, пора возвращаться. Все еще не желая отступать, я решил посоветоваться с Уитменом, доктором Лайоном и офицерами корабля. Мы собрались в кают-компании.

Уитмен выразил уверенность, что наши шансы обнаружить тонкий лед с каждым часом будут увеличиваться. Лайон полностью согласился с ним. Я решил продолжать плавание на восток хотя бы еще один день.

Мы еще сидели в кают-компании, когда корабль начал поворачивать с большим креном на правый борт: вахтенный офицер делал резкий поворот на обратный курс, чтобы еще раз проверить обнаруженный им «фонарь». Я поспешил в центральный пост и спросил, как выглядит «фонарь».

— Маленький, но заслуживающий внимания, — лаконично ответил Билл Коухилл.

Через несколько минут я уже имел возможность осмотреться в перископ. Мы до сих пор придерживались гринвичского времени, и здесь, на другой стороне земли, день и ночь были совсем в другие часы. Хотя по нашим часам было утро, солнце здесь уже садилось и было под горизонтом. Наверху должно быть совсем темно. Тем не менее я еще видел слабую изумрудную полосу света, проникающую к нам через темную крышу льда.

Когда мы попытались всплыть, повторилась та же история, что и на полюсе: разводье относило от нас дрейфом. Как и тогда, мы попытались учесть дрейф, чтобы точнее всплыть в нужном месте, однако на этот раз мы просчитались. Мы взяли или слишком большую поправку на дрейф, или недостаточную.

Разводье было длинное и узкое; «Скейт» расположился скорее поперек разводья, чем параллельно длинной его стороне. Всплывая, мы старались развернуть лодку, работая одной машиной назад, другой вперед.

В глубоком мраке светилось яркое пятно, образованное на внутренней поверхности льда лучом прожектора, расположенного на рубке. Неожиданно свет пропал, и все погрузилось в темноту. На мгновение мы растерялись, но вскоре догадались, в чем дело: луч проходил через отверстие вверх и там исчезал. На этот раз мы настолько легко пробились на поверхность, что даже не почувствовали этого.

На корабле раздались победные крики и возгласы облегчения. Балластные цистерны были продуты, и мы вскоре уже поднимались по трапу, расчищая мостик ото льда. Наверху было даже темнее, чем я предполагал; поэтому лед и показался нам более толстым. На самом деле он был очень тонкий, поэтому мы так легко и всплыли.

Перед нами открылась картина, отличная от всего, что мы наблюдали раньше. На сверкающем звездами небе не было ни облачка. Я никогда раньше не видел таких больших и ярких звезд. Луна была в третьей четверти и, отражаясь ото льда и снега, давала удивительно много света — как раз, как предсказывал Стефансон. Даже при слабом ветре ощущался большой мороз.

Корабль стоял по диагонали довольно узкого, но длинного разводья. Небольшие холмики снега вокруг полыньи выглядели как кучи снега по краям улиц в городе. Луна отбрасывала на лед таинственные тени, и поля застругов резко выделялись своими черными тенями, изменявшими обычный вид ледяных торосов. Хрупкая красота картины создавалась сочетанием фантастического лунного ландшафта с безоблачным, полным звезд небом.

Ни впереди корабля, ни за его кормой совсем не было свободного пространства, но мы крепко стояли во льдах, и наше положение казалось безопасным. Я решил пробыть здесь некоторое время прежде всего для того, чтобы разрядить напряжение, появившееся на корабле в течение последних двух дней. Мне также хотелось предоставить всем возможность полюбоваться этой красотой. Такого пейзажа нигде больше нельзя увидеть.

Это были первые звезды, которые мы увидели в Арктике; Билл Леймен мог теперь с большей точностью определить наше место по звездам. Это было очень кстати, ведь с тех пор как мы покинули Северный полюс, у нас не было возможности проверить показания приборов.

После ужина начался восход солнца. Небо оставалось ясным, а солнце поднималось над горизонтом такое яркое и чистое, как будто кто-то выдвигал диск, вырезанный из красной бумаги. Ярко-красные лучи потоком разливались по ледяным полям, и, несмотря на тридцатиградусный мороз, воздух был свежий и бодрящий.

Я стоял на корме, когда ко мне подошел Дейв Бойд. Толстый слой инея на его лице говорил о том, что он уже давно на воздухе.

— А что, если попытаться испробовать здесь акваланг? — спросил он бесстрастным голосом.

— Пойдите проспитесь, Бойд! — воскликнул я. — Вы с ума сошли? Ведь сейчас тридцать градусов мороза!

— Как только мы окажемся в этой теплой воде, все будет прекрасно, — рассмеялся он.

Был ясный солнечный день; освещение отличное, лучшего нельзя и желать. Пожалуй, это было подходящее место для испытания водолазного снаряжения, если мы вообще собирались это делать.

— Хорошо! — сказал я. — Идите готовьтесь. Мы выделим для этого время.

Очевидно, опасаясь, что я могу изменить свое решение, Бойд быстро скрылся, не сказав больше ни слова.

В каком мире мы живем! По нашим часам было восемь вечера, а здесь, в восточных долготах, наступало утро, и по мере того как приближалась наша «ночь», здесь становилось светлее. Да к тому же еще при морозе в тридцать градусов люди собирались нырять под лед!..

«Скейт» был настолько плотно сжат льдами, что нам пришлось проделывать новое отверстие, через которое могли бы спуститься наши водолазы. Бойд, Дик Арнест, помощник доктора Дик Браун и гидроакустик Сэм Холл уже стояли на льду в своих марсианских костюмах. Громоздкое одеяние из губчатой резины покрывало всё их тело, и только небольшая часть лица оставалась открытой. Поэтому разговаривать им было трудно.

Доктор Лайон, услышав об экспедиции аквалангистов, тут же прибежал с бутылками для взятия пробы воды.

— Только откройте эти бутылки на нужной глубине, — говорил он Бойду. — Я хотел бы иметь пробы воды с глубин три, шесть и девять метров.

Бойд кивнул головой в знак понимания и передвинул прикрепленные у него на спине три баллона, наполненные сжатым воздухом. Подав Джиму Бриссетте большим пальцем сигнал о том, что все в порядке, он спустился с кормы лодки в воду. Сначала он поплавал немного на поверхности проруби, а потом ушел под воду. На всякий случай к его талии был привязан спасательный линь.

Члены экипажа, одетые в пенопластовые костюмы, готовятся к погружению под лед.

Через несколько минут Дейв снова появился на поверхности проруби. Он передал одну бутылку с водой, знаком показал на другую и вскоре вернулся с ней назад. Отдыхая на краю проруби, он вытащил изо рта загубник.

— Здорово! — с энтузиазмом воскликнул он. — Вода теплая и кристально чистая.

Меня, однако, не тянуло присоединиться к нему.

Затем под лед погрузился доктор Арнест. Он быстро вернулся назад. Браун и Холл отправились вместе, решив добраться до торосов, которые находились непосредственно у границ разводья. Прошло больше десяти минут, и я уже начал серьезно беспокоиться, как вдруг в проруби появились одновременно две головы.

Я нагнулся к ним, чтобы поговорить, и увидел, что они буквально посинели.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я. — Все в порядке?

Браун кивнул головой.

— Только хлебнули воды, — сказал он, задыхаясь. — Мы не привыкли к такой громоздкой одежде.

— Вам удалось добраться до торосов?

— Не думаю, — ответил Сэм Холл. — Трудно сказать, как далеко нам удалось пробраться. Во всяком случае, я не заметил ничего похожего на то, что мы искали.

Браун и Холл высказали желание немного отдохнуть в воде, прежде чем выбраться из проруби. Было видно, что они очень устали.

— Какая видимость в воде? — спросил я.

— Хорошая, — ответил Браун. — Вода, действительно, настолько прозрачная, что мы ни на минуту не теряли из виду корпус лодки.

— Лед в этом разводье совершенно ровный, — сказал Холл. — Как будто плаваешь под стеклянным потолком.

— Есть ли какие-нибудь признаки жизни? — спросил я.

— Пара медуз — и больше ничего, — засмеялся Браун. — Медузы никогда не покидают нас.

Когда наконец Браун и Холл попытались выбраться из воды, им потребовалась помощь. А пока они стояли на палубе корабля и им помогали освободиться от тяжелого снаряжения, вода, впитавшаяся в их резиновые костюмы, моментально замерзала. При каждом шаге, когда они спускались в теплые помещения корабля, их одежда звенела, как стекло.

В десять тридцать вечера по Гринвичу мы не торопясь погрузились в нашем «фонаре». Продолжая путь на глубине сто двадцать метров со скоростью шестнадцать узлов, мы начали пересекать курсы экспедиций, дрейфовавших в этом районе, в том числе и экспедиции «Фрама».

В воскресенье утром мы достигли точки, расположенной приблизительно в ста милях от Новосибирских островов. Здесь мы повернули вправо на девяносто градусов, чтобы продолжать исследования полярного бассейна. Мы аккуратно прокладывали свой маршрут, чтобы не выходить за границы международных вод огромного океана, который мы изучали.

Воскресенье прошло спокойно и без особого напряжения. Ничего заслуживающего внимания. Около девяти часов вечера раздался резкий стук в дверь моей каюты. Заглянул Дейв Бойд.

— Командир, — сказал он печально, — мы обнаружили в машинном отсеке течь. Я хотел, чтобы вы пошли туда и взглянули сами.