На первой неделе великого поста, в так называемый «ницовый понедельник», - ницовым его называют потому, что в этот день, после трехдневной пьянки и гульбы, большинство православного люда лежит, как говорят, ниц лицом, мучаясь от головной боли, - Генрих Иоганн Шульц получил приказ из конторы фабрики варить снова золотой рубин, да не в одном горшке, а сразу в двух. И золото ему на этот раз выдали не в монете, а в песке, причем об этом никто, кроме Шульца да кассира, не знал.
Данила же Петрович и Сенька полагали, что Шульц опять будет в царскую водку пятерки с десятками бросать.
И горшки, в которых Шульц должен на сей раз варить рубин, стояли не рядом, а порознь. Это потому, что в конторе было решено вырабатывать изделия не из одного чистого золотого рубина, а из двух сортов, простого стекла и рубина, так называемый «хрусталь с надцветом». Рубин будет верхним слоем как надцвет. Изделия не потеряют красоты, зато будут дешевле. Из двухслойного стекла при нанесении граней получаются дивные вещи, лучше даже, чем из одноцветного, более дорогого: их можно разделывать алмазной гранью, украшать граверными узорами. Горшки для Шульца были подготовлены: один - по одну сторону печи, другой - по другую. Шульц начал было ворчать на смотрителя, но тот ему ответил, что таково распоряжение высшего начальства. Делать нечего, надо покоряться.
Как и в первый раз, Шульц заявился в гуту часа за два до начала варки. Данила Петрович и Сенька опять припоздали, да они ведь и не знали, когда Шульц снова приступит к работе. Шульц на этот раз обошелся без брани.
Шихту для своих горшков Шульц осмотрел еще до прихода Данилы Петровича и Сеньки; шихта показалась ему вполне качественной. А когда Данила Петрович и Сенька появились в цеху, Шульц направился с ними в составную. Только теперь он приказал им насыпать не одно ведро шихты, а два - для смешивания с раствором в лаборатории. Все шло чин чином, как и при первой варке, только работенки вдвое стало больше для Данилы Петровича и Сеньки.
И так же, как и тогда, при первой варке, Шульц, перед тем как начать растворять золото в царской водке, выставил своих помощников за дверь.
- Форт! Форт! - скомандовал он им.
И вот тут произошло неожиданное: в коридоре оказался почему-то один Данила Петрович. А Сенька пропал, ну вот словно сквозь землю провалился. Куда он исчез, этого не только Шульц, а даже Данила Петрович не углядел.
«Неужто он в лаборатории остался? - недоумевает Данила Петрович. - Неужто он затаился там, чтоб за Шульцем подглядывать? Так, кажись, там и негде запрятаться ему, нешто только под стол как юркнул… Ах, пострел этакий! Углядит его немец, влетит ему от него».
Данила Петрович угадал. Сенька действительно остался в лаборатории Шульца и сидел именно под столом, на котором Шульц волхвовал с раствором. Как он умудрился незаметно нырнуть туда, понять невозможно. И что удивительней всего, Шульц именно за Сенькою-то больше всего и наблюдал. И почему Шульц не углядел, что в коридор вышел только один Данила Петрович, а Сенька где-то застрял, тоже понять нельзя. Бывает же так, что и самый бдительный глаз, а проморгает. «Бывает проруха и на старуху» - говорит старая пословица.
Шульц делает свое дело на столе, а Сенька сидит под столом и прислушивается к тому, что на столе делается…
Сенька не только шевельнуться - дыхнуть как следует боится, он весь в слух превратился. Он слышит, как булькает жидкость из бутылей в посудину, как сопит Шульц.
«Так, - думает Сенька. - Это, значит, он водку эту самую царскую сейчас составляет, а потом станет монеты туда опускать. Надо только мне теперь хорошенько считать, со счету не сбиться, как тот раз, узнать, сколько он туда будет кидать их».
Но, к удивлению Сеньки, сегодня почему-то не слышно, как Шульц опускает золотые монеты в посудину с царской водкой, а что-то делает другое, а что - не понять.
«Что ж он делает-то там сегодня?» - недоумевает Сенька и начинает потихоньку высовывать голову из-под стола.
И Сенька видит, что Шульц устанавливает на столе какие-то маленькие весы, ну совсем крошечные, тарелочки меньше блюдечка чайного. На одну тарелочку Шульц ставит малюсенькие гиречки, а на другую сыплет из бумажного пакетика золотой песок. И так осторожно сыплет, боится просыпать хоть бы песчинку одну.
«Ах, вот оно что! - догадался Сенька. - Сегодня ему дали не монеты, а песок золотой. Так… Теперь мне, значит, надо углядеть, какие он гирьки положил на ту тарелку весов».
Но вот это-то ему подглядеть и не с руки. Тарелка весов, на которую Шульц гирьки положил, пришлась как раз не к тому краю стола, из-под которого осторожно выглядывал Сенька, а к середине стола. Сеньке было бы подождать, когда Шульц кончит взвешивание и начнет снимать с тарелки гирьки, но он об этом не догадался, а решил еще побольше высунуть нос из-под стола, авось тогда ему будет видно все.
А в коридоре Данила Петрович с замирающим сердцем прислушивался к тому, что происходило в лаборатории Шульца. Что Сенька тоже находился там, в этом у Данилы Петровича сейчас не было и сомнения. Где же ему и быть, как не там?
И тут в лаборатории раздался дикий рев. Словно туда забрался матерый медведь и его там вместо меда угостили царской водкой. Это, конечно, взревел Генрих Иоганн Шульц, углядевший Сеньку под столом.
- Ах ты, паршивый свинья! - орет Шульц. - Твой подглядайт за мной, да? Маленький свинья ты! Мой твой сей минут будет убивайт!
«Господи ты боже мой, да он и в самом деле как бы не укокошил его там, - ужаснулся Данила Петрович. - Ишь какой разбойник, ему человека убить раз плюнуть!»
И Данила Петрович начал колотить в дверь что есть мочи. Дверь открылась, и Шульц вышвырнул за ухо из лаборатории Сеньку.
- Получайт свой маленький свинья! - орет Шульц на Данилу Петровича. - И больше его нога не ступайт порог мой лабораторий, твой будет мешайт шихту один всегда!
А Сенька, отскочив от Шульца подальше, смотрел на него злобно, потирал горевшее, словно в огне, ухо и шептал себе под нос:
- Все равно ты не упрячешься от меня! Все равно я все вызнаю.
Но этих его слов не только Шульц, а даже Данила Петрович не слыхал. Шульц впустил в лабораторию только одного Данилу Петровича, а Сенька остался в коридоре.
«Ну что ж, авось в другой раз мне и повезет. Москва не сразу строилась, говорят старики», - утешал Сенька сам себя.
А как ему может повезти в другой раз, на что ему надеяться, он и сам не знал.
Вышли из лаборатории Шульц и Данила Петрович и направились в составную. Данила Петрович нес одно ведро с шихтой, Сенька другое, а Шульц опять шествовал барином. На Сеньку Шульц старался не смотреть: он его возненавидел на всю жизнь.
«Проклятый мальчишка! Нехороший мальчишка! Такой маленький сам и такой уже большой жулик, а? Такого надо убивать!» - ворчал про себя Шульц.
«Толстая твоя морда, неуклюжий ты боров, дурак! - думал про Шульца, в свою очередь, Сенька. - Как надрал ухо, что и сейчас все еще горит. Одолел, хватило силы? И лапища-то как у медведя какого, словно клещами сцапал. Самого бы тебя так схватить, чтоб ты знал, каково это бывает».
- Зачем ты остался в лаборатории? - тихо спрашивает Сеньку Данила Петрович.
- Думал, разузнаю, подгляжу, - отвечает Сенька отцу.
- Тебе все неймется. Тебе мало того оказалось, что он шишку на лоб тебе присадил? Больше не смей такого учинять, - строго говорит ему Данила Петрович.
- Ладно, не буду, - буркнул Сенька в ответ.