С трубкой в зубах, с палкой в руках идет Прокоп Машина домой из завода после работы. Палка дубовая, суковатая - гроза собачья. Трубка длинная, хрустальная, дымит как паровоз. И сам Прокоп - принизистый, присадистый, плечи широкие, ноги кривые - колесом, кепка старая, пиджак потертый, брюки заплатанные - тоже на паровоз похож. На маленький паровоз, на один из тех, что ходят по местной узкоколейке. Не идет, а катит. Недаром же его Машиной-то прозвали, машинами как раз эти небольшие паровозики в Дятькове, да и во всей округе, называют. Вот и Прокопа давно уже окрестили так. Он устал. Смена с шести вечера до двенадцати ночи - самая трудная, спать хочется, работа не спорится. Машина пыхтит трубкой, кряхтит, торопится домой. Калоши его все время норовят с ноги соскочить, в грязи застрять. Прокоп на них ворчит:
- Ишь ты, ишь ты! Ах, пропасти на вас нет!..
Городок Дятьково почти уснул. Только кое-где в окнах домиков светились огни да в клубе заводском гудел духовой оркестр - там шел спектакль. По улицам кое-где светили одинокие фонари.
На одной из центральных улиц, на Ленинской, там, где находятся главные магазины городка, слышен глухой разговор. По голосу Прокоп узнает ночного сторожа магазинов, старика Симудрова, а вот с кем он разговаривает - не понять.
«С кем же этот старый сыч разговор завел в такую пору?» - недоумевает Машина и повертывает на разговор, к магазинам.
- Это ты, Симудров? - кричит Машина еще издали сторожу.
- Я. А это ты, Машина, пыхтишь-сопишь? - отозвался сторож.
- С кем это ты разговоры ведешь ночью? Уж не во сне ли сам с собой?
- Какое тебе - во сне! Тут оказия, брат, оказывается: девочка вот тут чья-то, ночевать ей негде, - поясняет Симудров.
- Девочка? Какая девочка? Почему ей ночевать негде? - оживился Машина, подходя к сторожу.
- Да вот она. Подходит, понимаешь ли, ко мне. «Дай я, говорит, дедушка, с тобою сидеть буду: на станции меня выгнали, а на улице я одна боюся». Ну вот мы с нею и сидим рядышком, гутарим от нечего делать, коротаем ночь.
- Да, станция на ночь закрывается, это правильно, - говорит Машина и смотрит пытливо на девочку.
Девочка, по виду лет двенадцати - четырнадцати, сидела на ступеньках магазинного крыльца, в зипунке-безрукавке, в сарафанчике, в платочке и в сношенных лапотках. В руках у ней, на коленях, какой-то и с чем-то узелок. По одежде было видно, что она из деревни. Девочка робко взглядывала на Прокопа и молчала.
- А ты чья же будешь? - спрашивает ее Прокоп.
- Я, дяденька, из Понизовки, - тихо отвечает девочка.
«Из Понизовки… из Понизовки, - вспоминает Машина. - Знакомое что-то, а вспомнить не могу… Кажется, где-то в Смоленской области, около Рославля, деревушка такая есть. Помнится, проезжал я ее, когда за хлебом ездил в голодные годы. Да, кажется, там Понизовка эта самая…»
- От Рославля далеко деревня ваша? - спрашивает Машина у девчушки.
- За Рославлем верстов двадцать, дяденька, - ответила ему девчушка.
- А куда ж ты идешь? Или едешь?
- Не знаю…
Машина переглянулся с Симудровым: дело-то не шуточки, это им понятно обоим.
- Это как же так, а? - спрашивает Симудров.
- А так… Долго, дедушка, рассказывать, - говорит девочка.
«Девочка маленькая, а разговор ведет большая точно… Значит, нужду видела, так говорить только нужда учит», - думает Машина, смотря на девочку.
- Тебя как же зовут-то? - спрашивает он девочку.
- Настею.
- Ну, ежели тебя зовут Настей, то идем со мною.
- Куда, дяденька? - испугалась девочка.
- Ночевать, в квартеру мою.
- Я, дяденька, боюся…
- Иди, дурочка, не бойся. Ты не гляди, что он нескладный такой. Это вид у него такой несуразный, а так он человек - рубаха, никого не обижает. У него своя такая-то стрекоза есть, так она им командует почем попало, - ободряет Настю Симудров.
Настя робко встает.
- Ну, идем, идем! Время-то позднее уж, - говорит Машина, пыхтя трубкой. - А нам с тобою порядочно идти, живу-то я на самой окраине.
Настя взяла узелок свой и пошла за Машиною.
- Прощай, дедушка! - говорит Настя сторожу.
- Прощай, умница. Спи спокойно, у него в дому теплей тебе будет, чем у меня на ступеньках тут, - сказал Симудров.