Океан. Выпуск пятый

Каменцев Владимир Михайлович

Хикмет Назым

Белкин Семен Исаакович

Глушкин Олег Борисович

Рейтман Марк Исаевич

Волков Михаил Дмитриевич

Суслович Никита Рафаилович

Тюрин Владимир Михайлович

Иванов Юрий Николаевич

Серго Герман

Широков Виктор Александрович

Матвеев Владимир Васильевич

Грачевский Юрий Маркович

Олейников Иван

Базоев Мурат Михайлович

Подколзин Игорь Васильевич

Туманов Олег Иванович

Алексеев Владимир Николаевич

Гайдаенко Иван Петрович

Веселов Павел

Усенко Николай Витальевич

Муравьев-Апостол А.

Колмаков Юрий Иннокентьевич

Непомнящий Николай Николаевич

Дудников Юрий

Барсов Сергей Борисович

Супрунов Н.

ПУТЕШЕСТВИЯ, ОТКРЫТИЯ, ПРОБЛЕМЫ

 

 

#img_8.jpeg

 

Ю. Колмаков

Я — «ЭКЛИПС»…

Документальная повесть

 

ВАЙГАЧ, 1914

Начальник Архангельского почтово-телеграфного округа Николай Петрович Лапин с утра был весел и деятелен. Наказав дежурному телеграфисту немедленно известить его, как только будет получена любая депеша, Лапин занялся хозяйственными делами.

Рабочие, с любопытством поглядывая ему вслед, удивлялись:

— Что это с начальником, будто подменили? Гляди, как молодой, в гору попер!

— Вести, может, добрые получил, оттого и подобрел. Ходил мрачнее тучи — на глаза не попадайся, а тут — «ребятушки» да «поспешай». А может, солнышко ублажило: ишь, пригревает, будто дома…

Стояла редкая для этих широт погода. Лето добралось наконец и до забытого богом края. Солнце неузнаваемо преобразило обычно свинцово-серые воды студеного моря, разбавило холодные тона по-южному веселыми красками. Море казалось обжитым, совсем не похожим на то, каким рисует его воображение по рассказам бывалых людей. А корпуса стоящих на якорях недалеко от берега кораблей — «Василия Великого» и прибывшего вслед за ним из Архангельска с запасом топлива «Николая» — и толпы народа сделали суровый берег Вайгача оживленным и шумным.

На Вайгаче установилась та пора короткого заполярного лета, когда и островная тундра одевается в самые лучшие свои наряды. Кое-где среди голых валунов и редких березок, в муках рожденных промерзлой почвой, виднеются ярко-голубые колокольчики, незабудки, ромашки.

Весело переговариваясь, рабочие переносят с берега угольные брикеты и дрова, катают к машинному зданию бочки с керосином, бензином и маслом. Несколько человек выбрасывают из провизионного барака продукты, признанные врачом негодными к употреблению. На крышах поселка гремят железом кровельщики. Запах краски и извести разносится далеко вокруг.

Пять дней назад, 25 июля 1914 года, Лапин прибыл на Вайгач специальным рейсом «Василия Великого» во главе экспедиции, снаряженной Главным управлением почт и телеграфов с целью освидетельствования и приема в казну трех первых русских радиостанций в Карском море. Их строительство, начатое в 1912 году одновременно на материковом берегу пролива Югорский Шар, на Вайгаче и мысе Маре-Сале, врезавшемся в холодные воды Байдарацкой губы с западной стороны Ямала, было закончено, с великим трудом укомплектованы и завезены санным путем штатные чины и даже проведено несколько пробных сеансов беспроволочной радиосвязи с центром — Архангельской радиостанцией.

Но, не успев во весь голос заявить миру о своем рождении, станции оказались почти не пригодными к эксплуатации. Все постройки были возведены из дорогостоящих бетонных блоков французской фирмой Бодо-Эгесторф, хотя здесь, на берегах Северного Ледовитого океана, гораздо дешевле и практичнее было бы строить из дерева.

Теперь нанятые в Архангельске рабочие устанавливают во французских домиках с двухметровыми окнами русские кирпичные печи, конопатят, утепляют войлоком ставни и двери, чтобы как-то приспособить помещения под жилье, создать условия для работы.

В таком состоянии нашел начальник округа постройки станций Югорский Шар и Вайгач. Да и на Маре-Сале, судя по донесениям телеграфистов, дела ничуть не лучше.

Но не это было главной причиной подавленного на первых порах настроения начальника экспедиции. Отпущенных Главным управлением 47 тысяч рублей, пусть с натяжкой, но хватит для проведения необходимых работ. А устанавливать истинную стоимость построек и осуждать столичное начальство за столь неудачный выбор материалов было не в его интересах: такая инициатива могла обойтись ему слишком дорого, и он ограничивал свою деятельность рамками предписанного. Станции будут, наконец, работать — это он считал главным, этому отдавал все силы.

Дело было в другом. Лапин стал причиной задержки капитана Свердрупа. Его «Эклипс», под всеми парусами спешивший к новоземельским проливам, уже несколько дней стоит на рейде радиостанции Югорский Шар. Свердрупу нужен радиотелеграфист, и он, Лапин, обязан помочь ему в этом. Цель, которую поставил перед собой Отто Свердруп, высока и благородна. Капитан шел на поиски исчезнувших русских полярных экспедиций Русанова и Брусилова.

Но где взять радиотелеграфиста? Этот вопрос мучил Лапина с тех пор, как пришло сообщение о выходе «Эклипса» к новоземельским проливам, и о том, что начальнику округа предстоит командировать на поисковый корабль одного из телеграфистов. Выполнить этот приказ — значит, оставить по одному специалисту на каждой станции. А случись что с любым из них — одна из станций будет бездействовать. Положение и без того чрезвычайно тяжелое: на всех радиостанциях восемь штатных чинов, двое из них должны вернуться на «Василии Великом» в Архангельск — заболевший цингой заведующий радиостанцией в Маре-Сале Иванькин и механик с Югорского Шара Камнадский, направленный по мобилизации в армию.

Лапин решил пойти на риск: задержать на несколько дней Свердрупа и, пользуясь стечением обстоятельств, еще раз потребовать от Главного управления увеличить штат. До сих пор его настойчивые просьбы оставались гласом вопиющего в пустыне.

Свердруп давно уже оставил тон вежливых просьб. В его последних радиозаписках инженер чувствовал с трудом сдерживаемое негодование:

«Жду телеграфиста уже три дня. Больше ждать не могу. Прошу назначить радиотелеграфиста. В противном случае буду принужден уйти сегодня ночью».

«Благоволите зайти Югорский Шар передать «Эклипсу» радиотелеграфиста».

Вчера терзаниям начальника округа пришел конец. Его расчет оправдался: телеграммой из Архангельска сообщили, что Петроград разрешил добавить на вступающие в эксплуатацию карские радиостанции по одному чиновнику четвертого разряда.

Весь день начальник экспедиции находился в приподнятом состоянии духа. Победный исход борьбы вселил в него бодрость и энергию. Нет, теперь никто не скажет, что инженер Лапин своим поступком пошел против общественного мнения, под давлением которого правительство вынуждено снаряжать поисковые экспедиции. Он, русский инженер, всем сердцем желает счастливого плавания и «Эклипсу» и «Андромеде», которая три дня назад покинула Вайгач, продолжая искать встречи с «Фокой» Седова. Кто-кто, а начальник Архангельского почтово-телеграфного округа отлично понимает, какую неоценимую услугу может оказать Свердрупу его бездействующий пока телеграфный аппарат. Капитан сможет держать постоянную связь с карскими радиостанциями, и за маршрутом «Эклипса» будет следить весь мир. Радио поможет упрямому норвежцу избежать судьбы тех, кого он отправился искать в этом огромном и загадочном океане. Теперь это не просто мечта. Сегодня на его, Лапина, глазах, его попечительством создается новое мощное оружие в борьбе с доселе неприступными широтами Ледовитого океана — радио. Новый век решительно вторгается в жизнь. И Седов, и Русанов, и Брусилов с той поры, как поднялись в небо мачты карских радиостанций, стали последними отчаянными героями-одиночками, терявшими связь с Большой землей, едва паруса их судов скрывались за горизонтом. Отныне доброжелательное внимание земли будет сопровождать и поддерживать исследователей в тяжкие дни испытаний. И так ли уж важно, узнает или нет когда-нибудь прославленный полярный капитан, что причина задержки его корабля в Югорском Шаре совсем не в тупом упрямстве чиновника Лапина, зато телеграфиста он получит. Лапин уже давно решил: со Свердрупом пойдет чиновник четвертого разряда Дмитрий Иванович Иванов. Он уже снял его с Югорского Шара и привез с собой на Вайгач. Этот в грязь лицом перед иностранцами не ударит — есть божья искра в нем!

Далеко за полдень начальника экспедиции разыскал один из служащих радиостанции и вручил ему последнюю депешу от Свердрупа: «Получил морского министерства идти Вайгач. Буду завтра четыре утром. Прошу не отказать распоряжением телеграфисту быть готовым — нет времени ждать».

Лапин улыбнулся, аккуратно сложил листок радиотелеграммы и неожиданно серьезно, ни к кому не обращаясь, проговорил:

— Дорогих гостей встречают за порогом. Утром выходим в море!

 

ВСТРЕЧА

В ночь на 1 августа густой туман обложил все вокруг. Влага холодными каплями выступала по всему корпусу «Василия Великого». Туго натянув якорь-цепи, двухтрубный пароход, казалось, устало дремал.

Утром объявился было зюйд-вест, но ветер был не настолько силен, чтобы разметать и унести с горизонта эту липкую, всепроникающую пелену. Только иногда ему удавалось прорвать ее то в одном, то в другом месте, но, едва обозначившись, брешь тут же заплывала молочно-белой массой тумана.

Только к трем часам дня туман несколько поредел, обозначились контуры берега. «Эклипса» на горизонте не было. Обменявшись семафорными салютами с Вайгачской радиостанцией «Василий Великий», толкая грудью веселый бурун, полным ходом двинулся к югу.

Не выпускавший из рук бинокля вахтенный штурман увидел «Эклипс» недалеко от Болванского Носа.

— Господин капитан, прямо по курсу парусное судно. Идет курсом чистый норд! — бодро доложил он.

Суда быстро сближались и скоро, поравнявшись, легли в дрейф. Пока матросы спускали шлюпку, инженер Лапин, по случаю предстоящей встречи с известным полярным капитаном одетый в парадный мундир с тугим накрахмаленным воротничком, подпиравшим чисто выбритые щеки, разглядывал в бинокль его корабль.

Парусник производил внушительное впечатление. Между тремя стройными мачтами барка виднелись приземистые надстройки, труба. Мощный бушприт, большие вместительные барказы и обсервационная бочка, или, как ее чаще называют моряки, «воронье гнездо», укрепленная на головокружительной высоте под самым грот-бом-брам-реем, выдавали в «Эклипсе» судно, специально построенное для полярных плаваний.

С интересом вглядывался в очертания корабля и Дмитрий Иванов. Что ждет его впереди? Возвращение со славой, разочарование или участь тех, кто уже никогда не ступит на твердую землю? Все это одинаково возможно в полярном плавании, но самостоятельная работа в необычных условиях привлекала влюбленного в свою молодую профессию телеграфиста. Радио — дело новое вообще, а здесь, в Арктике, особенно. Оно еще не показало всех своих возможностей. Дмитрий испытывал волнение человека, ступающего на непроторенную дорогу. Он обшаривал глазами мачты «Эклипса», пытаясь в сложной паутине корабельных снастей отыскать ниточки антенны. Но они слишком тонки и без следа теряются в сложном сплетении брасов, топенантов, дрейперов, десятков других деталей парусного такелажа.

Передав матросу свой немудреный багаж, телеграфист сошел в шлюпку. Четыре пары весел дружно опустились в воду.

Молодой телеграфист очень быстро завоевал расположение командира «Эклипса». Свердрупу пришелся по душе этот немногословный светловолосый крепыш. Небольшие, цепкие, с хитринкой глаза, широко расставленные на его открытом, типично русском лице, выдавали в нем человека от природы любознательного, сметливого.

Едва ступив на судно, Дмитрий с головой окунулся в работу. Радиостанция была немецкой, новейшей системы доктора Гутта. Предстояло изучить ее и заставить работать. Судно снаряжалось в большой спешке, и Свердруп не успел не только подыскать себе опытного телеграфиста, но даже довести до конца испытание станции. Несколько пробных выходов в море из Христиании (Осло), где снаряжалось судно и комплектовался экипаж, не дали должного результата. Присланные фирмой радиомонтажники не смогли связаться с норвежскими береговыми радиостанциями на расстоянии даже в 300—400 миль.

Поздно вечером, когда весь экипаж, кроме вахтенных, уже спал крепким сном, уставший, но довольный прожитым днем Иванов улегся в узкую корабельную койку. Завтра предстояло сделать очень многое: протереть щетки электромотора и укрепить его фундамент дополнительными болтами, отцентровать ось мотора и альтернатора. Соотношения емкости антенны и контура явно не соблюдены: емкость антенны слишком мала, чтобы принять полный заряд энергии от контура. Нужно найти путь увеличения мощности станции. Связь с берегом должна быть налажена как можно быстрее. Это уже приказ капитана…

Ветер крепчал. Корабль с дубовым скрипом тяжело переваливался с борта на борт.

«Эклипс» под всеми парусами и с работающей на всю мощность машиной, борясь с непогодой, быстро шел на восток. Медлить нельзя — Россия ждет известий о судьбе своих сыновей, два года назад вступивших в единоборство с Арктикой.

 

ЗЕМЛЯ НЕ СЛЫШИТ

По вечерам в кают-компании «Эклипса» собирались все офицеры. Пили кофе, вспоминали дом, близких, говорили о войне, которая уже второй месяц потрясала мир. Но главной темой офицерских вечеров по-прежнему оставалась одна: где следует искать пропавшие экспедиции.

На основании тех немногих данных, которыми располагали моряки, строились различные предположения. Одни пытались доказать, что «Святую Анну» лейтенанта Брусилова и «Геркулес» Русанова нужно искать у восточных островов Карского моря. Свою гипотезу они основывали на том, что в 1912 году Карское море было почти непроходимым из-за чрезвычайно большого скопления льдов. Лейтенант Брусилов — как явствует из рассказов участников Архангельской экспедиции, устанавливающих радиостанции и видевших «Святую Анну» 15 сентября того же года в Югорском Шаре, — повел судно во льды, направляясь к Ямалу. Больше его никто никогда не видел. Как и русановского «Геркулеса», который, не исключено, от Новой Земли тоже направился по пути Норденшельда. Едва ли эти смелые люди смогли пройти далеко на восток.

Другие утверждали, что «Святая Анна» и «Геркулес» попали в дрейф и, увлекаемые течением, вместе со льдами плывут на запад, — доказал же Нансен своим беспримерным трехлетним дрейфом на «Фраме», что такое постоянное течение в полярном бассейне существует, — и искать их следует совсем не здесь, а где-нибудь у Шпицбергена или даже у берегов Гренландии.

Не исключал возможности их дрейфа и Свердруп. Основываясь на опыте того же «Фрама», которым он командовал в те памятные годы, капитан был даже склонен думать, что именно так и случилось с русскими судами. Если они попали в дрейф, как «Фрам», то сейчас, спустя два года, их, пожалуй, следует искать где-то на меридиане Шпицбергена.

Но одно дело предположить местонахождение экспедиционных судов, другое — предугадать, живы ли люди. Если в ноябре — декабре моряки окажутся у Шпицбергена, они не могут рассчитывать ни на встречу чистой воды, ни на организацию санной экспедиции для достижения земли. Да и на острове они едва ли найдут спасение: безлюдный, без топлива и продовольствия полярный берег…

Третья зимовка? Если допустить, что она возможна, то осенью будущего года их вынесет к берегам Гренландии. Состояние льдов в это время года и здесь не предвещает ничего хорошего…

Да и суда их все-таки не «Фрам». У Брусилова всего лишь парусно-паровая яхта, у Русанова — шхуна, тоже оснащенная парусами и машиной. Свердруп знал «Святую Анну» еще под названиями «Ньюпорт», «Бланкатра» и «Пандора-II». Правда, яхта хорошо зарекомендовала себя в полярных плаваниях. В 1893 году она под командованием английского капитана Виггинса участвовала в торговой экспедиции на Енисей и через четыре года повторила опасный рейс в составе очередной английской экспедиции Попхэма. Но уж больно она стара для многолетнего дрейфа. «Святая Анна» построена в 1867 году. И машина на ней слишком маломощная: всего сорок одна лошадиная сила.

В одном сходились мнения офицеров «Эклипса»: нужно спешить обследовать восточную часть Карского моря и если не спасти участников экспедиции, то хоть найти следы, по которым можно будет судить об их участи. Оставлять на своем пути предметы, записки, знаки — закон всех исследователей Арктики.

Только русский телеграфист проводил время в одиночестве. Дмитрий выключил приемник, положил на стол наушники и вышел на палубу. Покорный рулю барк с зарифленными парусами легко скользил вперед по чистой воде, старательно обходил большие льдины и уверенно наваливался грудью, когда на его пути вставали небольшие поля битого льда. «Эклипс» все дальше и дальше продвигался на восток.

Уже обследованы многие острова южной части Карского моря, но нигде не обнаружено следов экспедиции. Впереди — Диксон. Полуночное солнце горит кроваво-багряным светом. Вдали синеют разбросанные льдины, и сам воздух вокруг кажется синим. Тишина. Притихли даже собаки на носовой палубе корабля.

Но не спокойно на душе у телеграфиста. Сегодня уже пятнадцать дней, как он сменил свое жилище на тесную корабельную каюту, однако, несмотря на то, что его рабочий день начинается рано утром и кончается далеко за полночь, результата никакого. Станция в полном порядке, но эфир безмолвствует. Последний раз он слышал Югорский Шар и передал информацию неделю назад. В душу закрадывалось сомнение: так ли уж всесильно его радио? Не отступит ли и оно перед страшными пространствами этого мертвого океана? Но он тут же отбрасывал эту мысль. «Нет, все могло быть иначе! Все могло быть иначе, если бы я не прерывал связи с Югорским Шаром. Теперь ее едва ли восстановишь», — думал он, нервно шагая по палубе.

Вспомнился последний разговор с высокопоставленным соотечественником — представителем русского Морского министерства на судне, надворным советником Тржемесским. В тот вечер телеграфист отправился к чиновнику, хотел убедить, что его распоряжение прекратить связь с Югорским Шаром очень затруднит дальнейшую работу. В каюте Тржемесского не было, и он открыл дверь офицерского салона. Здесь были все, кроме капитана.

Появление телеграфиста осталось незамеченным. Прислонившись спиной к переборке, молодой голубоглазый моряк с волнением читал что-то по-английски. Тржемесский, подперев щеку холеной рукой, удобно устроился в кресле. Заметив Иванова, молча указал ему на стул за своей спиной. Когда чтец кончил и раздались дружные хлопки, советник обернулся к телеграфисту:

— Ты не знаешь, братец, по-английски? Жаль, жаль. Он читал Байрона, «Чайльд-Гарольда»:

И вот один на свете я Среди безбрежных вод… О ком жалеть, когда меня Никто не вспомянет? Быть может, пес поднимет вой. А там, другим вскормлен, Когда опять вернусь домой, Меня укусит он…

Ах, как это похоже на нас… Так что ты хочешь, братец?

И когда Дмитрий стал просить разрешения не прекращать пробу с Югорским Шаром, прервал его:

— Астрономического определения места ввиду плохой погоды не делают, подавать обсерваторское радио не будем. А больше телеграфировать не о чем. Мы будем только слушать Югорский Шар.

…«Дослушались!» Дмитрий выбросил за борт недокуренную папиросу, вернулся в рубку и в последний раз надел наушники. Эфир молчал. Связь с берегом была потеряна окончательно.

Но отдыхать ему в эту ночь так и не удалось. Утром сильный удар потряс судно.

 

«РАГНА» И «СКУЛЕ»

Авария произошла 15 августа в восьмом часу утра в проливе Вега. «Эклипс» с полного хода ударился днищем о каменистый грунт. Треск такелажа, вой собак, топот тяжелых матросских сапог подняли в небо тучи птиц, гнездившихся на берегах пролива. Барк накренился.

Капитан Свердруп стремительно поднялся на мостик и, мгновенно оценив обстановку, отдал первые команды:

— Обследовать носовой трюм! Шлюпку к спуску! Боцману приготовиться завозить якорь!

Но ни в этот день, ни на другой, ни на третий снять судно с мели не удалось. Команда изнемогала от усталости, перегружая из носовых трюмов уголь и запасы провизии. Бесчисленное количество раз завозили якорь, добавляя к усилиям машины мощность судового брашпиля, но «Эклипс» оставался сидеть на грунте.

К вечеру 18 августа убедились окончательно: самим с места не сойти. Вся надежда на радио: приходилось просить о помощи.

Все эти сутки телеграфист не покидал радиорубки. Он вызывал Карские радиостанции во все сроки их работы, но безуспешно. Его не слышали. Расстояние до Югорского Шара равнялось 825 километрам. Все остальное время он тщательно прослушивал эфир в надежде поймать какое-нибудь судно и передавал сигналы бедствия. Шанс на успех невелик: мало вероятно, что поблизости есть суда, снабженные радиотелеграфными аппаратами. Но он не прекращал работы.

Свердруп по нескольку раз в сутки заглядывал в радиорубку и, не сказав ни слова, уходил. Утомленное, с опухшими от недосыпания веками лицо телеграфиста было живым ответом.

Но около полуночи дверь радиорубки широко распахнулась, и из нее с листом бумаги в руках выбежал взволнованный телеграфист. Он помчался прямо к капитану, повторяя только что принятые непонятные слова: «скуле…», «проспект…», «консент…».

Через несколько минут радостная весть со всеми подробностями уже передавалась из уст в уста: телеграфист обнаружил неизвестную искровую радиостанцию, работающую на волне 600 метров и записал три слова: «скуле, перспектива, согласие», по которым капитан определил, что переговаривались между собой по-английски суда норвежской компании Лид, идущие в устья Оби и Енисея. Одно из них — «Скуле». Они рядом. И уж наверняка вызволят их из плена.

Весело отстучал на ключе норвежский текст телеграфист «Эклипса» и скоро вручил ожидающему тут же в радиорубке капитану ответ.

— Они идут к нам на помощь! — Свердруп крепко пожал руку телеграфисту. — А сейчас спать. Вы заслужили ваш отдых.

20 августа в 11 часов утра пароходы «Рагна» и «Скуле» взяли барк на буксир и сняли его с мели. По этому случаю в кают-компании «Эклипса» собрались офицеры всех трех судов. Гости делились новостями.

Капитан «Скуле» поднял бокал, тяжело встал:

— Господа, я предлагаю этот тост за наших телеграфистов. На всем пути во льдах, которым, казалось, не будет конца, мы говорили через Югорский Шар, Архангельск и Петроград с нашей родиной. Теперь не так страшно ходить через это чертово Карское море. Мы счастливы, что судьба подарила нам возможность помочь славному капитану Свердрупу. Мы вовремя услышали вас. Прозит! — с этими словами капитан «Скуле» протянул руку через стол и соединил свой бокал с бокалом русского телеграфиста.

 

МАЧТА НА ЛЬДИНЕ

В первых числах сентября на пути «Эклипса» стали почти непроходимые льды. С каждым днем все чаще приходилось отступать перед ними.

Нелегко было капитану отказаться от дальнейшего продвижения на северо-восток. Но что поделаешь: еще день-два — и барк мог на долгие месяцы оказаться в плену у льдов. Заветная точка на штурманской карте — остров Уединения, посещением которого Свердруп намеревался закончить программу поиска 1914 года, оказалась недосягаемой.

Остров Уединения. 20 марта 1878 года его открыл на шхуне «Нордланд» соотечественник Свердрупа Эдвард Иохансен. Отважный мореплаватель определил его координаты. После «Нордланда» сюда не заходил ни один корабль. Не хранит ли следов пропавшей экспедиции, не стал ли для нее последним пристанищем этот клочок земли, затерянный в труднодоступных широтах Карского моря?

Обследовать, а заодно и подтвердить открытие Иохансена! Этот план еще несколько дней назад казался Свердрупу вполне осуществимым. Несколько дней, но не сейчас. Сейчас обстоятельства столкнули его лицом к лицу с опасностью зазимовать в море, и Свердруп прилагал все усилия, чтобы пробиться к западному берегу Таймыра и отыскать удобную бухту для зимовки. Только воля капитана, его огромный опыт плавания во льдах помогали отыскивать выход порою из самых затруднительных положений, когда, казалось, льды окончательно сомкнулись вокруг корабля. Барк, маневрируя между ледяными полями, медленно приближался к заснеженным берегам Таймыра.

14 сентября «Эклипс» благополучно достиг полуострова и в одном из его заливов на 75°43′ северной широты и 92° восточной долготы, упершись носом в огромный обломок старого, четырехметровой толщины ледяного поля, встал на зимовку. Не прошло и недели, как битый лед вокруг барка был спаян крепким морозом. Над Таймыром сгущалась долгая, почти сто-суточная сплошная полярная ночь…

Всю ночь судовой механик возился с пародинамо и потому проснулся позже всех. Вчера пытался уговорить телеграфиста подождать до утра. Где там! С тех пор как этот упрямец неожиданно обнаружил суда экспедиции Вилькицкого «Таймыр» и «Вайгач», попавшие в дрейф между Таймыром и архипелагом Норденшельда, он вообще потерял покой: день и ночь проводит в радиорубке, пилит, точит, паяет. В хозяйстве механика медяшки лишней не найдешь — все перетащил к себе. «Этак и до машины скоро доберется», — ворчал в кают-компании механик, но не сопротивлялся: капитан приказал оказывать Иванову всяческое содействие.

Вставать не хотелось. Но необычный шум, голоса людей за бортом заинтересовали его, и, быстро одевшись, механик поднялся на палубу. «Так и есть, опять что-то телеграфист затеял», — усмехнулся он про себя.

Сейчас телеграфиста трудно было отличить от моряков: кожа на лице покрыта кирпичным загаром, огрубела. Захлестнув на спину пеньковый конец, он вместе с матросами тянул по льду запасной рей, задорно выкрикивая что-то. Плечом к плечу с ним — Кнудсен. «Нашли общий язык, тоже упрям как бык». В нескольких десятках метров от носа судна матросы долбили четыре проруби.

— Эй, Кнудсен, никак, глубину залива мерить реем собрались? — не выдержал механик.

Кнудсен сбросил конец, вытер пот со лба, рассмеялся:

— Спускайтесь на лед, господин механик, найдется дело и по вашей части!

Уговаривать механика не пришлось. Через несколько минут он работал вместе со всеми.

6 октября работы по установке радиомачты на льдине были закончены. Судовая антенна стала длиннее на сорок метров. Через два дня телеграфист принес в кают-компанию новость, взволновавшую всех: он слышит Инге, Шпицберген и Архангельск!

Благодаря удлинению, антенна стала емкостней, но добавочная мачта была слишком коротка — всего одиннадцать с половиной метров. Излучающая способность антенны оказалась недостаточной, чтобы «Эклипс» был услышан карскими радиостанциями. Необходимо увеличить высоту добавочной мачты, но на судне больше не было такелажного дерева.

Выручил Кнудсен. Этот неугомонный моряк в середине ноября обследовал на собаках берега залива и нашел плавник-бревно семи с половиной метров. Оно было немедленно доставлено к судну, и скоро топоры матросов превратили его в стеньгу на радиомачте. 9 декабря мачта выросла на семнадцать с половиной метров.

На следующий день в кают-компании «Эклипса» жадно читали отрывки депеш на разных языках, принятых и записанных телеграфистом за ночь. Тут были тексты, переданные неизвестным адресатам телеграфистами Парижской радиостанции, немецких, норвежских и Архангельской. Европу лихорадило. Европа бурлила. Европа полыхала в огне первой мировой войны, и отголоски этой войны радиоволны разносили по всему свету. Тексты переводили, комментировали. Моряки поздравляли Иванова с успехом.

— Почта из Парижа! Свеженькая! Кто бы мог подумать, что наше чахлое детище доктора Гутта способно на такое… Иванов, вы великий маг! Даю честное слово норвежского моряка, что я выброшу за борт каждого, кто захочет оспаривать мое предсказание: вы станете большим инженером, а мы, полярные волки, будем гордиться нашим другом! — тормошил телеграфиста Кнудсен.

Неожиданным вестям с Большой земли радовались все, кроме того, кто их принес. Дмитрий незаметно вышел из кают-компании и заперся в радиорубке. Сколько трудов! Почти каждая деталь станции досконально изучена, многие детали и узлы переделаны его руками — месяцы мучительных размышлений и поисков…

Двухклассное железнодорожное училище, служба, годичное обучение в классе телеграфистов Кронштадтского учебно-минного отряда, откуда он вышел флотским телеграфным унтер-офицером первой статьи, потом курсы, организованные Главным управлением почт и телеграфов, чтобы подготовить кадры для строящихся на окраинах России радиостанций, — вот и все образование 26-летнего сына тамбовского крестьянина. С радиотехникой его не знакомили, а на судне — ни учебника, ни схемы, ни материалов…

Дмитрий сердцем чувствовал, что все труды его, бессонные ночи не напрасны, но его должна услышать Большая земля, как он слышит ее. Не хватает самой малости. Но где она, эта малость, в чем? Он снова и снова мысленно перебирал по деталям свое детище от генератора тока до последнего куска антенны, но ответа не находил.

Поздно ночью советник Тржемесский, вышедший подышать свежим воздухом и полюбоваться северным сиянием, услышал за спиной быстрые шаги и, оглянувшись, узнал телеграфиста.

— Господин Тржемесский, пойдемте к механику. Нужно разбудить его немедленно… Я, кажется, нашел… Это очень важно, прошу вас.

— Что очень важно?

— Заземление. Понимаете…

— Но послушай, братец, механик спит. Неудобно тревожить людей по ночам.

— Я бы сам, да не объясниться мне, слов маловато. Понимаете, если медный лист, прибитый к обшивке, оказался во льду и не достигает воды, то нас никогда не услышат!

Разбуженный механик чертыхался и не мог понять, чего от него требуют. Наконец, после долгих объяснений, подтвердил:

— Да, залив промерз очень глубоко и лист заземления наверняка не имеет сообщений с водой… Винт? Винт свободен. Вчера я прокручивал машину… Заземляйте машину, делайте что хотите, только дайте мне спать! — И механик повернулся на другой бок.

…Вечером 6 января 1915 года у радиорубки собралась большая толпа. Говорили вполголоса, по очереди заглядывали в заиндевевший иллюминатор.

— Вызывает…

— Слушает…

— А может, на Югорском Шаре сейчас спят?

— Треска ты тухлая, в это время они всегда ждут наше радио. — Кнудсен волновался не меньше своего русского друга. — Бедняга Дмитрий, он расплющит свою голову наушниками.

— Смотрите, капитан подвинул ему листок! Они слышат нас!

…В эти поздние часы телеграфист радиостанции Югорский Шар принял первую за пять месяцев депешу с борта «Эклипса»: «Петроград. Главному управлению гидрографии от капитана Свердрупа. «Эклипс» встал на зимовку в заливе с координатами 75 градусов 43 минуты широты и 92 градуса долготы. Имею радиотелеграфную связь с «Таймыром» и «Вайгачем», зимующими: «Таймыр» в широте 76 градусов 40 минут и долготе 100 градусов 20 минут от Гринвича, «Вайгач» в 17 милях к норд-норд-весту от него. На «Таймыре» давлением льда сломана часть шпангоутов, повреждены переборки. На всех судах все здоровы. Свердруп».

 

«ТАЙМЫР» И «ВАЙГАЧ»

В начале нашего века заветной мечтой многих исследователей Арктики по-прежнему оставались Северный полюс и сквозное плавание северо-восточным морским путем. Достижение американцем Робертом Пири Северного полюса 6 апреля 1909 года и плавание шведского ученого Адольфа-Эрика Норденшельда на «Веге» в 1878—1879 годах из Гетеборга в Тихий океан никем еще не были повторены. Поход Пири, отдавшего этой цели двадцать три года своей жизни, был не больше как спортивным рекордом, он ничем не обогатил науку, и потому полюс не потерял своей притягательной силы. А вот экспедиция Норденшельда, финансированная коммерсантами Оскаром Диксоном и Александром Михайловичем Сибиряковым, взбудоражила деловые круги России и заставила их всерьез задуматься над научным исследованием и изучением Северного морского пути.

Во время выхода «Эклипса» из пролива Югорский Шар начали регулярно работать три карские радиостанции. Несколькими годами раньше их закладки началось строительство двух ледокольных транспортов «Таймыра» и «Вайгача» для изучения условий судоходства вдоль северных берегов Сибири. Летом 1912 года, когда на «Святом мученике Фоке» во главе с Георгием Седовым отправилась первая русская экспедиция к Северному полюсу, когда по пути Норденшельда устремились с запада на восток «Геркулес» Русанова и «Святая Анна» Брусилова, «Таймыр» и «Вайгач» под началом Сергеева приступили к многолетнему штурму северо-восточного прохода с востока.

После гидрографических работ у группы Новосибирских островов моряки сделали попытку пройти на запад, обогнув Таймырский полуостров. Проход мимо мыса Челюскина определил бы семьдесят процентов успеха — сквозное плавание за одну навигацию было бы осуществлено. Но северная оконечность Азии, где 34 года назад прогремели победные салюты норденшельдовской «Веги», оказалась недосягаемой. После десятидневной отчаянной борьбы со льдом «Таймыр» и «Вайгач» в 150 милях от цели вынуждены были повернуть обратно.

1913 год. Снова Владивосток провожает транспорты в опасный путь. На этот раз их ведет капитан второго ранга Борис Андреевич Вилькицкий.

У Медвежьих островов суда расстались. Их встреча произошла у острова Преображения близ восточного берега Таймыра 23 августа. А 11 сентября они вошли в тот пролив, который теперь называют проливом Вилькицкого.

Уже виден на западе мыс Челюскина. Уже близка заветная цель! Но впереди непроходимые льды. А если рискнуть? Если попытаться обогнуть льды с севера?

День, другой, третий. Суда почти без задержки идут по новому курсу. Но что это? Впереди, слева, справа на свинцово-серой поверхности моря — величественные искрящиеся ледяные горы. Не может быть, чтобы они приплыли сюда от берега Новой Земли или Земли Франца-Иосифа! Где-то здесь, поблизости, должна быть гористая земля — мать, породившая их.

И вот справа по курсу обозначились высокие берега. То была Северная Земля.

На другой день участники экспедиции подняли русский флаг на мысе, названном впоследствии мысом Берга.

Снова путь на Север, но непродолжительный — мешают льды. Возвращение в ими же открытый пролив между мысом Челюскина и Малым Таймыром. Находки, а их было сделано немало, не радовали. Возвращение было горьким…

И вот новая, третья попытка прорваться в Карское море. Что принесет 1914 год?

1 сентября суда достигли мыса Челюскина. Одержана, наконец, первая значительная победа. Ничто не предвещало близкой беды. «Вайгач» направился на северо-восток к южной оконечности открытой в прошлом году Северной Земли, а экипаж «Таймыра» решил закрепить успех — воздвигнуть основательный гурий. Катали валуны, складывали и крепили их. Но неожиданный ветер привел в движение огромное ледяное поле, и оно едва не вытолкнуло корабль на берег. Судно получило пробоину. Когда лед отступил назад, исследователи принялись спешно заделывать брешь в корме, и через некоторое время «Таймыр» получил все же возможность лечь на курс «Вайгача».

Но на этом его злоключения не закончились. Едва транспорты миновали пролив Вилькицкого и вошли в воды Карского моря, как «Таймыр» попал между двумя ледяными полями. Гигантские челюсти медленно сходились и наконец стиснули корабль. Судно приподняло и повалило набок. На мачте «Таймыра» взвился сигнал бедствия — безгласный крик о помощи, которой никто не мог оказать…

К счастью, сжатие было непродолжительным, но раны, нанесенные на этот раз, вызывали серьезные опасения: лопнули 13 шпангоутов, четыре водонепроницаемые переборки дали течь.

Льды, встреченные у западного входа в пролив Вилькицкого, были последним порогом на пути к победе, но уже не было сил этот порог перешагнуть.

В сентябре оба транспорта были окончательно затерты льдами и не смогли даже пробиться к Таймыру, чтобы зазимовать под защитой его берегов. Они дрейфовали со льдами, изо дня в день ожидая трагической развязки. Частые сжатия были настолько сильны, что гибель казалась неизбежной, но в самые критические моменты жестокие ветры неожиданно меняли направление, и ледяные тиски отпускали суда. Последнее осеннее сжатие «Вайгач» выдержал 3 ноября. В этот день скорость ветра достигала 20 метров в секунду. Через каких-нибудь 2—3 часа корабль оказался со всех сторон окруженным торосами и полыньями.

Нет границ жестоким причудам полярных морей! Нос и корма судна были на чистой воде, в то время как его середину сжимало ледяными клещами. Раньше казалось, что нет такой силы, которая смогла бы расколоть многолетние ледяные поля, окружавшие «Вайгач». Теперь они крошились и ломались со страшным гулом и треском, и канонаду эту не в силах был заглушить даже свист и вой ветра.

Так началась полная тревог вынужденная зимовка в дрейфующих льдах судов экспедиции Вилькицкого. Сколько продлится этот ледяной плен? Год? Два? Три? Провизии на год: снабжение в свое время продумано не было. Да и условия жизни на судах далеки от гигиенических норм.

Зима принесла две смерти. Скончались лейтенант Жохов от острого нефрита и кочегар Ладоничев от аппендицита. К полярникам подбирался их самый страшный враг — цинга. Страшна история зимовок в полярных широтах. Крестами, расставленными по всему европейскому и азиатскому побережью Ледовитого океана от Шпицбергена и Новой Земли до Чукотки, помечены ее страницы. До сих пор чернеют кресты на фоне блеклого северного неба. Их ставили на местах гибели судов и могилах людей, сраженных цингой и голодом, окостеневших в ледяных объятиях Арктики. Ставили многие десятки, сотни лет, ставили и шли по ним, как по маякам.

Нелегкое испытание выпало на долю гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана на «Таймыре» и «Вайгаче». Но было одно обстоятельство, которое выделяло эту зимовку из множества других: впервые исследователи не испытывали мук страшного одиночества, которое нередко толкало людей на отчаянные поступки. Непрочная ниточка радиосвязи, случайно протянувшаяся между судами Вилькицкого и «Эклипсом», была для них в тревожные зимние месяцы дороже самого солнца. Кто из моряков не мечтал тогда увидеть и обнять удивительного телеграфиста, самой, кажется, судьбой посланного им на помощь! Не чудо ли: телеграфисты «Таймыра» и «Вайгача» часто плохо слышали друг друга, а этот парень не только связался с ними на расстоянии в 450 километров, но и умудрился перекинуть радиомост между ними и Петроградом! Об их бедственном положении знает Большая земля, в Петрограде разрабатывается план их спасения!

 

САННЫЙ ПУТЬ

Дмитрий Иванов обнаружил работу радиостанций «Таймыра» и «Вайгача» в конце августа. В первых числах сентября, когда барк с трудом пробивался сквозь льды к берегу Таймыра, он записал несколько депеш, встревоживших моряков «Эклипса». Кто-кто, а капитан Отто Свердруп отлично понимал, что значит попасть между двумя сокрушающими друг друга льдинами, да еще на судне, не приспособленном к такого рода испытаниям. Натиск льдов может выдержать только корабль с яйцеобразным корпусом. У судов Вилькицкого борта отвесные.

— Они зазимуют, — уверенно заявил Свердруп. — И никто не может дать гарантии, что мир не станет свидетелем еще одной страшной катастрофы… Наш долг сделать все возможное, чтобы облегчить их судьбу.

С этого момента телеграфист «Эклипса» ни на минуту не переставал думать о попавших в беду соотечественниках. Он проявил поистине нечеловеческое терпение, добиваясь ответа судовых радиостанций, и, когда наконец связь была установлена, с 8 утра и до полуночи, а иногда и ночью слушал их работу, следил за местонахождением дрейфующих кораблей и их состоянием. Когда «Эклипс» благополучно достиг Таймыра и встал на зимовку, Иванов, при горячем участии всей команды, приступил к осуществлению своего дерзкого замысла: во что бы то ни стало преодолеть расстояние и донести до Петрограда весть о тяжелом положении экспедиции Вилькицкого, просить у Родины совета.

И вот 6 января 1916 года стало праздником для моряков всех трех судов, а ответ Югорского Шара — лучшей наградой телеграфисту.

В дикой арктической природе есть своя неповторимая красота. Когда крылья полярной ночи на долгие месяцы накрывают моря и земли Арктики, на небосклоне вспыхивает иллюминация полярного сияния. Ничто в мире не может сравниться с ошеломляющим изобилием и тонкостью его красок. Будто кто-то щедрой рукой бросил ввысь кусок тончайшего шелка, и он разворачивается в полнеба, переливаясь волшебными красками. Они плывут, мерцают, гаснут и вспыхивают вновь.

Судовой телеграфист ненавидел полярные сияния, нарушавшие работу радиостанции. Не слышал он, не слышали и его. А работы, особенно в январе и феврале, было чрезвычайно много. Теперь «Эклипс» стал передаточной инстанцией. Моряки телеграфировали домой, Иванову приходилось передавать обширную научную информацию, вести переговоры между Вилькицким, Свердрупом и Петроградом о мерах по предотвращению гибели людей на «Таймыре» и «Вайгаче». Положение этих судов по-прежнему вызывало большую тревогу.

Во время сеансов радиосвязи с Югорским Шаром передатчик испытывал такую нагрузку, что искра в контакте ключа Морзе переходила при размыкании в вольтову дугу, и уже через две недели платиновые контакты совершенно сгорели. Запасных не было. Работал на самодельных, нарезанных из красной меди.

Так в напряженном труде прошли долгие зимние месяцы.

Накануне бушевала пурга. Казалось, ветры всех румбов бросились разом на вмерзший в заливе корабль. Бессильные раздавить его льдами, они словно сговорились завалить барк грудами снега, порвать его снасти, сокрушить стройные мачты.

Несколько дней подряд над заливом свирепствовала буря, и когда она внезапно стихла, с трудом выбравшиеся на палубу полярники нашли свое судно основательно впаянным в мощные сугробы. Снег засыпал его по самый планшир крутыми, словно застывшими на взлете волнами, уперся в надстройки.

Но было что-то новое, едва ощутимое и в этом привычном снеге, и в холодном небе, во всем народившемся новом дне, что заставляло насторожиться. Что-то незначительное, едва приметное надломилось за эти дни в могучем механизме суровой природы, и чуткие, истосковавшиеся сердца уловили эту перемену. Не сразу поняли зимовщики, что холодный воздух стал тяжелее и мягче, он не обжигал потрескавшихся губ, не колол почерневшие, обветренные щеки. В Арктику пришла весна.

Вскоре начались легкие оттепели, а вместе с ними и туманы.

Зимовка кончилась на редкость благополучно. Большая часть продовольствия для экипажа «Эклипса» была приобретена у Руала Амундсена, собиравшегося в полярную экспедицию, но отложившего ее. Питание было разнообразным, и моряки, отлично знавшие, что такое цинга, теперь добрым словом вспоминали специалиста по питанию в полярных условиях профессора-физиолога Торупа, немало потрудившегося над их снабжением.

29 апреля весь личный состав «Эклипса» был на ногах раньше обычного. Провожали командира. Свердруп, как и трое его спутников, одетый в теплый меховой костюм, отдавал последние приказания, тщательно проверял нарты и ездовых собак. Некоторых собак он браковал, и их тут же заменяли другими. Путь предстоял нелегкий. Впереди 250 километров мертвой ледяной пустыни с бесчисленным количеством торосов, с полыньями, озерами обнаженного льда. Выдержат этот путь только самые крепкие. К концу отбора в упряжке осталось 24 собаки.

И вот уже сказаны последние слова. Упряжки одна за другой трогаются с места.

Долго смотрел им вслед Дмитрий Иванов. Потом влез на планшир фальшборта и стал медленно подниматься по вантам грот-мачты. Нужно проверить ослабшую от частых ветров сеть антенны и потом сообщить на «Таймыр» и «Вайгач», что Свердруп вышел на помощь.

Из «вороньего гнезда» видно далеко вокруг. Вот выпал из-за большого тороса, выросшего у самого входа в залив, колеблющийся пунктир собачьих упряжек, пересек чистое поле и снова, теперь уже совсем, скрылся за мысом…

Известие о том, что «Святой мученик Фока», вернувшийся в Архангельск в августе прошлого года, подобрал по пути штурмана Альбанова со «Святой Анны», телеграфист принял еще зимой. Оказалось, что слишком далеко на Север увлекли ее от Ямала дрейфующие льды. Помочь было невозможно, но никто из моряков «Эклипса» не мог освободиться от чувства своей вины перед моряками «Святой Анны». Никто не говорил о нем вслух, но оно преследовало их и в уютной каюте, и на крепкой смоленой палубе «Эклипса».

Поиски «Святой Анны» и «Геркулеса» продолжат теперь суда «Герта» и «Андромеда», которые так и не смогли встретить и снабдить углем «Святого мученика Фоку». Сжигая себя в собственных топках, «Фока» с трудом вернулся в Архангельск с оставшимися в живых участниками первой русской экспедиции к Северному полюсу.

А перед моряками «Эклипса» была поставлена новая ответственная задача — предотвратить трагедию, на грани которой оказалась гидрографическая экспедиция в Северном Ледовитом океане. Судя по всему, положение ее и весной оставалось незавидным. Возможность второй зимовки не исключалась, а запасы продовольствия подходили к концу. Многие члены экипажей «Таймыра» и «Вайгача» были больны и не смогли бы вынести второй зимовки. Учитывая эти обстоятельства, а также и то, что во время сильного летнего торошения льдов оба основательно покалеченных судна могут быть раздавлены и погибнуть, решено было часть команды и трех офицеров санным путем перебросить на «Эклипс». Из Дудинки с тысячью оленей должен был в скором времени выйти известный промышленник Бегичев. Перевалив хребет Бырранга, он достигнет «Эклипса» и переправит людей на Большую землю.

В случае необходимости программа спасения, разработанная Главным гидрографическим управлением, предусматривала эвакуацию на барк всего личного состава экспедиции. За первой партией и отправился на собаках капитан Свердруп. Вместе с ним ушел неугомонный Кнудсен.

 

ИЗ ЛЕДОВОГО ПЛЕНА

Прошло больше месяца. Возвращения капитана ожидали со дня на день, готовили торжественную встречу, но она произошла совсем не так, как мечтали. К вечеру 4 июня, когда после трудового дня весь экипаж сидел за ужином, в открытый иллюминатор ветер донес отчетливый лай собак. Выбежав на палубу, моряки увидели шесть словно из-под земли появившихся упряжек. До черноты загорелые, заросшие по самые глаза люди с трудом поднимались с нарт. Смешалось все: лай собак, бурные приветствия, русская и норвежская речь.

Свердруп привез 39 русских моряков. Некоторые из них были настолько слабы, что поднимались на палубу, опираясь на плечи товарищей. Смертельная усталость чувствовалась и в движениях капитана. Еще больше обострились скулы Свердрупа, глубже запали глаза. В бледных кругах, оставленных светозащитными очками, они старчески слезились, но смотрели по-прежнему остро.

Только Кнудсен не проявлял признаков усталости. Казалось, он вернулся с очередной охоты или из обычной поездки на берег, был возбужден и весел. Он обнимал своего друга-телеграфиста и без умолку болтал:

— Вы тут, наверное, решили, что Кнудсен загнал своих собак в полынью и пошел в обнимку с ними в гости к Нептуну? Это я-то, копченый, соленый и мороженый полярный моряк Кнудсен?! Да из моих жил можно шкоты вить для королевской яхты, а шкуру пустить на ледовую обшивку!

Ровно через месяц, 4 июля, у борта «Эклипса» произошла еще одна шумная встреча. За русскими моряками прибыл Бегичев. Правда, в его стаде была не тысяча, а всего лишь сотня оленей. Остальных пришлось оставить в тундре из-за сильного таяния снегов. 15 июля, снабдив моряков свежим оленьим мясом, Бегичев вышел с людьми на Гольчиху.

Связь «Эклипса» с Югорским Шаром прекратилась давно, еще в начале марта, когда мрак полярной ночи прорезали первые лучи солнца. Да в этой связи уже и не было острой необходимости — поднятая по тревоге Большая земля сделала все от нее зависящее.

В половине июня стали образовываться лужи, лед быстро разрушался, и установленную на нем мачту пришлось снять. Связь с «Таймыром» и «Вайгачем» поддерживалась по-прежнему регулярно, хоть и давалась она ценой огромных усилий. Часто в радиодепешах Иванов неофициально сообщал своему коллеге на «Вайгаче»: «Подземный, едва уловимый звук вашей работы поймал на свой детектор, и радио удалось принять… Едва слышу, с силой жму телефон к уху, так что голова кружится».

В последних числах июля Иванов стал приносить капитану вести одну радостнее другой. Лед вокруг «Таймыра» и «Вайгача», еще в начале месяца приводивший моряков в отчаяние своей толщиной и прочностью, вдруг начал быстро разрушаться и наконец раскололся на множество огромных, растиравших друг друга кусков. Чтобы ускорить освобождение из плена, моряки стали динамитом и пилами прорезать своим кораблям дорогу на свободу, и 2 августа транспорты решительно двинулись вперед. Но уже на второй неделе пути во льдах у северо-восточного берега острова Таймыр пароход «Таймыр» сел на камни, пропоров днище, и только благодаря своевременной помощи «Вайгача» моряки избежали гибели. Словно два израненных, истекающих кровью, но не сдавшихся бойца, опираясь друг на друга, выходили они победителями с поля брани.

Еще одна короткая схватка со льдами, и вот уже позади пролив Матисена, бухта Колин Арчера, где когда-то стояли «Фрам» Нансена и «Заря» Толля. Вперед, только вперед, сквозь льды Карского моря!

Напряженно следили на «Эклипсе» за маршрутом кораблей-братьев, радовались каждой покоренной ими миле. И 11 августа, убедившись, что самая опасная часть северо-восточного морского пути осталась позади «Таймыра» и «Вайгача», Свердруп оставил в бухте склад продовольствия и отдал команду сниматься с якоря.

Пополнив в Диксоне запасы угля, «Эклипс» двинулся навстречу судам Вилькицкого. 29 августа 1915 года суровые берега острова Скотт-Гансена стали свидетелями одной из самых радостных встреч, какие знала когда-либо холодная Арктика.

…Древний Архангельск, сколько отважных мореходов проводил ты, первый порт России, в далекое и опасное путешествие! Трепет парусов на рейде, шелест тополиной листвы на твоей набережной были прощальным приветом для многих сильных духом людей. Не все возвращались с победой. О павших в борьбе ты скорбел, как о своих сыновьях, город-помор, и навсегда сохранил их имена в своей суровой памяти. Победителей ты встречал крепкими объятиями, русским хлебом и солью.

День 16 сентября 1915 года в твою летопись вписан особо. В это утро у твоей Соборной пристани закончился героический рейс «Таймыра» и «Вайгача». Второй раз в истории человечества и впервые с востока на запад пройден наконец северо-восточный морской путь! И не только поэтому знаменателен для тебя этот день, старый Архангельск. Встречей истерзанных кораблей экспедиции Вилькицкого ты подвел итог дореволюционному периоду освоения Арктики.

Вместе с судами гидрографической экспедиции на рейде Архангельска отдал якорь и «Эклипс». После встречи у островов Скотт-Гансена капитан Свердруп повел барк к острову Уединения, чтобы до конца выполнить свой долг, но, не обнаружив на нем следов пребывания экипажа «Геркулеса», присоединился к каравану.

 

ЛЮДИ И КОРАБЛИ

Прошли годы. Как встречаются и расходятся в море корабли, сошлись и разошлись своими дорогами участники описанных событий, каждый навстречу своей судьбе.

Достижение Дмитрия Иванова, продемонстрировавшего большие возможности радио в полярных экспедициях, быстро получило широкую известность и принесло ему заслуженную славу. Он не забыл Арктики, не забыл моря. Вскоре по возвращении в Архангельск Дмитрий Иванов был направлен инструктором в распоряжение начальника службы связи Белого моря. Он вырастил большой отряд классных морских связистов и сыграл видную роль в бурно развивавшейся в годы первой мировой войны радиосвязи на Севере. Начальник гидрографической экспедиции на «Таймыре» и «Вайгаче» не забыл заслуг телеграфиста «Эклипса». Благодаря его настойчивому ходатайству Морское министерство представило Иванова к награде — золотой медали «За усердие» на Анненской ленте. Вилькицкий, придавая большое значение надежной радиосвязи в Арктике, добивался назначения Иванова начальником строящейся в те годы радиостанции на Диксоне, но тщетно — телеграфист был незаменим на флоте.

После освобождения Севера от белогвардейцев и интервентов, когда началась организация военно-морских сил Белого моря, Дмитрий Иванов пришел на флот молодой Советской Республики в числе первых добровольцев и долгие годы нес вахту на страже Родины.

В 1921 году советские полярники к западу от мыса Стерлигова нашли труп неизвестного. Через год в четырех километрах от полярной станции на острове Диксон был найден второй. В них опознали участников экспедиции Руала Амундсена, направившегося на шхуне «Мод» в июне 1918 года по пути Норденшельда. Один из погибших был Кнудсен…

Почетное место в истории освоения Арктики по сей день занимает имя отважного норвежского капитана-исследователя Отто Свердрупа. С юношеских лет до преклонного возраста он оставался верен Полярной звезде, принимал участие во многих экспедициях в Северный Ледовитый океан, в том числе и советских. В Норвегии о жизни и путешествиях капитана Свердрупа издано много увлекательных книг. На его примере молодежь учится мужеству и упорству в достижении цели.

Нельзя умолчать о судьбе других героев повести — кораблях. В 1915 году барк «Эклипс» (в переводе на русский — «Затмение») был приписан к Архангельскому порту и получил имя великого русского ученого М. В. Ломоносова. В годы интервенции на Севере барк затонул близ Архангельска. В 1929 году его подняли, переоборудовали в шхуну. С этого времени «М. Ломоносов» трудился в составе торгового флота Севера. В 1941 году он погиб от фашистской авиабомбы.

Трагически сложилась судьба «Вайгача». В 1918 году белогвардейское правительство в Архангельске отправило его в паре с «Таймыром» под начальством Вилькицкого в Енисейский залив для постройки радиостанций. Экспедиция закончилась полной неудачей и гибелью «Вайгача». На пути от Диксона в Дудинку транспорт близ мыса Ефремов Камень с полного хода наскочил на подводную скалу, которая в наши дни носит его имя. Вплоть до 1930 года видели моряки останки «Вайгача».

«Таймыр» же долгие годы служил советским полярникам и совершил немало славных ледовых походов под красным флагом. В 1938 году он вместе с ледокольным пароходом «Мурман», заменившим его старого друга, успешно выполнил почетную и ответственную задачу — снял с дрейфующих льдов Гренландского моря четырех героев-папанинцев, осуществивших беспримерный дрейф от Северного полюса.

 

Н. Непомнящий

КОЛУМБ ЗНАЛ, КУДА ОН ПЛЫВЕТ?

Исторический очерк

С той поры, когда три каравеллы Христофора Колумба дважды пересекли гладь Атлантического океана и принесли в Европу первые сведения о прекрасных землях на западе, Новый Свет стал объектом пристального внимания европейцев. Будущая Америка была для них действительно Новым Светом…

О Колумбе написано множество книг — научных трудов и увлекательных повестей, однако основа их одна: великий мореплаватель отправился на поиски западного пути в Индию и случайно открыл Америку. Но исследования, проведенные в последние годы, внесли коррективы в устоявшиеся взгляды на историю Колумбовых плаваний. «Все было иначе», — говорят сегодня историки, занимающиеся эпохой Великих открытий.

В 80-х годах XV века Колумб предпринял плавание (а может быть, несколько плаваний) вдоль западного побережья Африки. Он пытался выяснить давно мучивший его вопрос: верны ли данные норманнов о том, что земли, открытые ими на севере, на юге сходятся с Африкой? Нет, увидел Колумб, земли Африканского континента круто уходят на юг от Гибралтара, омываемые водами океана. Что находится за этим океаном, никто в Европе не знал. Колумбу повезло. Во время его пребывания на острове Мадейра туда прибыл корабль с полумертвой от истощения командой, и когда капитан пришел в сознание, он рассказал Колумбу, что их корабль долго носило по волнам Атлантики, пока наконец не прибило к огромному острову… Перед смертью капитан отдал Колумбу свои дневники и карту — на ней были изображены земли, где побывала команда…

Этот случай стал известен нам из записок Лас Касаса — современника и спутника отважного генуэзца. Надо полагать, дневники капитана и карта побудили Колумба отправиться в путешествие.

Другим источником сведений о землях на западе стала римская церковь: все данные, полученные теми же норманнами, становились достоянием римской религиозной верхушки. Достаточно вспомнить, что еще в 999 году Лейф Эриксон во время своего плавания в Винланд держал при себе католического священника, а ведь это было более чем за 400 лет до Колумба!..

Кроме того, Колумб внимательно слушал все были и небылицы в порту родного города — лучшую школу знаний об островах и пассатах, лучший источник сведений о морской жизни в то время трудно было найти…

По крупицам собирал он фактический материал. А собрав, изложил настолько убедительно, что испанский двор выделил ему три прекрасно оснащенных корабля, команду в 120 человек, два миллиона мораведисов, присвоил звания испанского дворянина, адмирала и вице-губернатора всех открытых земель. Мог бы скупой испанский двор понапрасну быть таким щедрым? Нет. Значит, Колумб покорил короля Фердинанда и королеву Изабеллу не одним лишь красноречием. А чем же еще, что он обещал им? Пока неизвестно, и можно лишь высказывать догадки.

Данные, полученные недавно благодаря тщательному анализу дневниковых записей великого морехода, могли бы показаться абсурдными еще несколько десятков лет назад. В наши дни к ним отнеслись иначе.

Колумб не сомневался при выборе маршрута, уверенно вел себя в огромном, казалось бы, безбрежном океане. Сначала каравеллы пошли на Канары, а потом, упорно держась 28-й параллели (широты Флориды!), повернули на запад. Заметим, что плавание по этой параллели никак не могло привести корабли в Индию или Индонезию… Выбор такого пути позволил кораблям идти в полосе постоянно дующих в западном направлении ветров до островов Карибского моря. Лучшего маршрута из Старого Света в Новый моряки не нашли до сих пор!

Можно было бы предположить, что, двигаясь незнакомым маршрутом, корабли будут стараться проходить большее расстояние днем, замедляя ход или даже останавливаясь ночью. Однако каравеллы шли полным ходом и днем и ночью, как будто адмирал был твердо уверен, что никаких неожиданностей быть не может. Но…

Еще на Канарских островах Колумб раздал капитанам судов пакеты с надписью: «Вскрыть в случае бури». Лас Касас пишет, что в пакетах находился приказ: на расстоянии 700 лиг от Канар каравеллы ни в коем случае не должны двигаться ночью. А в 700 лигах (то есть в 4150 километрах) от Канар лежат острова Карибского моря. Откуда знал Колумб, что именно на таком расстоянии от Канар находится земля? От кого он получил сведения?

Колумб был так уверен в своем курсе, что наотрез отказался изменить маршрут и пойти на юг, когда офицеры стали уверять его, что видели там землю. Поразителен и другой факт. Колумб вел два дневника: один — настоящий, для себя, другой — фиктивный, для команды, чтобы матросы не боялись огромного расстояния, отделяющего цель их плавания от родных берегов. 11 октября 1492 года, когда «до Азии» оставалось пройти «всего-навсего» больше половины окружности земного шара, Колумб заявил, что «завтра покажется земля». И 12 октября его корабли бросили якорь у берегов Америки.

Друг детства Христофора Колумба и участник его второй экспедиции Мигель ди Кунас писал в 1495 году: «Когда Колумб заявил, что Куба — это берег Китая, один из участников плавания не согласился с этим, а потом не согласились и остальные. Тогда адмирал прибегнул к угрозам и заставил команду произнести, видимо, заранее приготовленную клятву — быть всегда в согласии с адмиралом и никогда вслух не излагать своих взглядов». Таким образом, Колумб утвердил ложное мнение, что открытые земли — это Азия, и ничто иное. Зачем ему понадобилось это? Может быть, и он и его хозяева хотели скрыть Новый Свет от остального мира?

Проблема возвращения возникла у участников экспедиции уже в первые дни плавания. Сильные ветры, дующие в одном направлении, и морское течение страшили моряков. Им казалось, что обратной дороги нет. На кораблях был один человек, который сохранял полное спокойствие в течение всего плавания. Это был Колумб. Он успокаивал команду, уверяя, что обратно они пойдут тоже с попутным ветром. Откуда он знал это?

На обратном пути флотилия две недели буквально продиралась сквозь волны, но не сходила с заданного курса, не искала спокойного моря и скоро попала в зону постоянно дующих в восточном направлении ветров. До Азорских островов флотилия шла на полной скорости, как дома, в родном Средиземном море. Откуда была у Колумба такая уверенность?

Как отмечают современники Колумба (и это также выяснилось совсем недавно), испанский двор, отправляя адмирала, знал, что там, на западе, будет найдено и как это можно будет использовать. Эти вопросы обсуждались при дворе до отправки экспедиции «в Индию».

Значит, у генуэзца были предшественники? По каким каналам и от кого дошли до него точные сведения об океанских дорогах и землях на западе? Наука только-только начинает отвечать на эти вопросы…

 

Ю. Дудников

РОБИНЗОНЫ БЕРЕГА СКЕЛЕТОВ

Очерк

 

«Мореплаватель, бойся земли» — гласит средневековое изречение. Казалось бы, что оно противоречит здравому смыслу: если судно в опасности, то где же искать спасения, как не на тверди земной? Однако бывают обстоятельства, когда пребывание на суше намного опаснее нахождения на палубе судна, пусть даже потерпевшего аварию!

В случае, о котором будет рассказано, угрозу и смерть спасавшимся несли не враждебное население на берегу, не дикие звери, а именно сам берег, его особенности.

 

ПРЕДАТЕЛЬСКАЯ СКАЛА

…Английский лайнер «Стар оф Дунедин» шел полным ходом. Вахтенная служба была особенно внимательна. Наблюдатели зорко следили за океаном, рулевые точно выдерживали курс, капитан безотлучно находился в рубке, радисты напряженно вслушивались в эфир… Казалось бы, зачем такие предосторожности на пассажирском судне? Но на это были важные причины.

Стояла середина 1942 года. Мир был охвачен пламенем второй мировой войны. Фашистские рейдеры и подводные пираты адмирала Деница нападали на суда антигитлеровской коалиции на всей акватории Мирового океана, и крупный пассажирский лайнер был для них желанной добычей. Вот почему, выйдя из Луанды, капитан вел свою «звезду» как можно ближе к берегу, чтобы в какой-то мере обезопасить себя. Впрочем, берег этот внушал мало симпатий, ибо носил многозначительное название Берега Скелетов, и в его безжизненных песках чего-чего, а скелетов действительно хватало.

Тысячелетиями в этих местах идет титаническая борьба между сушей и океаном. Могучие волны, набрав силу на просторах Атлантики, на протяжении многих сотен миль обрушиваются на выжженный, лишенный воды и жизни берег, который медленно поднимается в силу тектонических и геологических причин. Недра этих мест хранят колоссальные залежи алмазов, золота и редких металлов. Но все это надежно защищено со стороны материка — пустыней, а со стороны океана — чудовищной силой прибоя, коварными течениями, смертельной гребенкой рифов, камней и подводных скал, зачастую неожиданно поднимающихся со дна там, где совсем недавно была безопасная глубина.

За сотни лет множество кораблей и судов нашли свою гибель в этих опасных и коварных водах. Потому и носил с незапамятных времен этот берег такое мрачное название, пользуясь среди моряков самой дурной славой.

До Китовой бухты с городком Уолфиш-Бей оставалось еще порядочно хода. Дальше можно было вздохнуть спокойней: рейс приближался к конечному пункту — Кейптауну, на подходе к которому лайнер должны были встретить военные корабли. Капитан Хиллари очень устал за этот рейс: на борту было много пассажиров, в том числе женщин и детей, важный груз, а постоянная угроза нападения гитлеровских субмарин висела над «Стар оф Дунедин» и ее капитаном как дамоклов меч.

Беда пришла совсем с другой стороны. Неожиданно лайнер содрогнулся от удара… Толчок был таким сильным, что кое-кто не удержался на ногах, в рубке вышли из строя некоторые приборы… Через несколько минут из машинного отделения сообщили о поступлении воды сразу в три отсека. Как выяснилось впоследствии, лайнер наскочил на недавно поднявшуюся скалу, естественно, не обозначенную на картах.

На борту поднялась паника. Она еще более усилилась, когда появился крен на левый борт.

Капитан понял, что лайнер обречен. Вода заливала поврежденные отсеки с такой быстротой, что все насосы не справились бы с ее поступлением. Она подступала к главным машинам, к электрогенераторам, стремительно поднимаясь у поврежденного-борта… Спускать шлюпки не хватило бы времени, смятение на судне усиливалось, в любую минуту мог погаснуть свет. Люди в машинных отделениях уже находились по колено в воде. Оставался единственный шанс на спасение — попытаться выброситься на близкий берег. Но подступы к нему стерегла гребенка скал, над которой взлетали белые космы океанского прибоя, смутно видневшиеся в ночной мгле.

Повинуясь команде капитана Хиллари, рулевой изменил курс, направив форштевень лайнера на белую черту прибоя, в одном месте которой смутно виднелся проход. Механики в заливаемых машинных отделениях оставались на своих постах у реверсов, готовые выполнить команды с мостика. Офицеры старались поддержать хоть какой-то порядок, пассажиры инстинктивно стремились на корму, ибо вид приближающихся бурунов был ужасен.

— Прямо руль!.. Стоп, машины! Самый полный назад! — раздавались последние команды.

Через минуту «Стар оф Дунедин» со скрежетом врезалась в частокол рифов… Страшный толчок, грохот… Палуба приподнялась и, кренясь на левый борт, осела. Безумный бег окончился… Лайнер, обдаваемый рокочущими валами, засел в скалах, выбросившись почти на треть своей длины. Но прочно ли? Надолго ли? Этого никто не знал. Предстояло провести ужасную ночь.

 

ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ ПРИБОЙ

За несколько минут до того, как вода залила динамо-машины и лайнер погрузился в темноту, радист успел послать в эфир сигнал бедствия, примерные координаты и позывные своего судна. Когда машинная команда вынуждена была оставить свои посты, радиостанция некоторое время работала на энергии аварийного генератора, который вскоре тоже вышел из строя.

Поняв, что лайнер сию минуту не пойдет ко дну, пассажиры немного успокоились. Однако опасность была велика. Тяжелая океанская волна била по корпусу лайнера, он вздрагивал под их напором, что-то скрежетало, трещало… Вода продолжала затапливать нижние палубы и помещения.

Пассажиры собрались на верхней палубе, в салонах. Всем раздали спасательные нагрудники, сюда поднесли запасы воды и продовольствия, подготовили шлюпки к спуску. Многие с надеждой всматривались в близкий песчаный берег — земная твердь сулила безопасность. Но путь к берегу преграждала сплошная линия прибоя, до которой злополучная «Стар оф Дунедин» не успела дойти. Точно некая символическая черта отделяла Берег Скелетов от внешнего мира, уходя в обе стороны к горизонту, смутно угадываясь в свете крупных африканских звезд.

Но большинство пассажиров не понимали той страшной опасности, которая поджидала их там. Наоборот, у них было одно желание: оставить ненадежную палубу, на которой они натерпелись столько страха. Когда стихла паника, послышались вопросы: когда же начнется переправа на берег? И хотя уроженцы здешних мест пытались убедить всех, что делать этого не следует, волнение среди пассажиров не проходило.

Капитан Хиллари сообщил, что на помощь вышли спасательные суда из Уолфиш-Бей, что на подходе суда, принявшие сигнал бедствия, но это не внесло успокоения. Впрочем, капитан и сам не мог решить, как ему поступать. Благоразумие подсказывало, что следовало бы в ожидании помощи оставаться на лайнере, засевшем в скалах достаточно прочно, но все случилось иначе.

Едва забрезжил рассвет, как судно неожиданно содрогнулось, заскрежетало… По палубам пронесся крик ужаса, пассажиры заметались, кинулись к шлюпкам левого борта. В этой ситуации капитан решил эвакуировать с лайнера женщин, детей, слабых и больных. Кое-как наведя порядок среди мечущихся пассажиров, матросы и офицеры разместили в двух шлюпках 65 человек и спустили их на воду. Кроме того, в каждую шлюпку село несколько гребцов и рулевые, старшим назначили одного из офицеров. К несчастью, в спешке не позаботились проверить обязательное снаряжение шлюпок: наличие в них достаточного запаса продовольствия и, главное, воды.

Уже когда шлюпки отвалили от борта лайнера, оставшиеся на нем поняли, что те, кто уходил на них, рисковали гораздо больше. Первый вал могучего наката подхватил шлюпки, и они исчезли в рассветных сумерках, перемешанных с тучами пены и брызг. Никто из находившихся в шлюпках не смог бы объяснить, каким чудом им удалось преодолеть ревущую полосу прибоя. Громадные валы, острые зубья скал, круговороты течений — все угрожало утлым скорлупкам. Чудо, редкое стечение обстоятельств, да еще мужество и искусство гребцов и рулевых позволили шлюпкам выброситься на отмель. Измученные, полузахлебнувшиеся люди сумели вытащить из них те мизерные запасы, что оказались, и по пояс в воде выбраться на берег. Через минуту несколько особо сильных валов опрокинули шлюпки и зашвырнули их дальше на песок. С борта лайнера, до которого было около двухсот метров, с замиранием сердца следили за этой жуткой переправой.

Первые минуты спасшиеся чувствовали только радость — ведь они были на суше! Увы, скоро наступило разочарование и беспокойство: измученные люди хотели есть и пить, а пищи и воды оказалось ничтожно мало. Солнце быстро поднималось и припекало все сильнее и сильнее, а вокруг, насколько видел глаз, была с одной стороны унылая песчаная пустыня, а с другой — накатывались ревущие громадные валы прибоя, за которыми виднелся накренившийся лайнер, с которого что-то не торопились спускать другие шлюпки и переправлять остальных пассажиров. Впрочем, глядя на силу прибоя, трудно было поверить, что такую высадку удастся осуществить еще раз.

Пестрый табор ютился у кромки песчаного пляжа, не решаясь отойти от близкого и такого недоступного лайнера. Кое-кто начал жалеть, что, поддавшись панике, поступил так опрометчиво, оставив судно, на котором были вода, продовольствие, были близкие, знакомые и, главное, где можно было укрыться от разящих лучей солнца, от удушающего зноя раскаляющегося песка. Ни кустика, ни деревца, ни даже скалы — ничего вокруг.

И вдруг с мостика лайнера взлетела одна ракета, за ней — вторая… Было видно, как по его палубам забегали люди. Это случилось во второй половине дня, когда большинство пассажиров в изнеможении лежали на песке, соорудив над собой подобие жалких тентов из частей одежды и чехлов, оказавшихся в шлюпках.

Сначала решили, что сейчас начнется высадка на берег, но скоро все разъяснилось — вдали появился большой двухтрубный транспорт, осторожно приближавшийся к бедствующему лайнеру.

Женщины, дети, больные радостно кричали, призывно размахивали руками, одеждой — сейчас шлюпки перевезут их обратно и они позабудут этот безжизненный берег. Только младший штурман, мрачно поглядев на белогривые валы, сотрясавшие пляж, сказал какому-то седовласому джентльмену:

— Возможно, что сюда нас забросил господь бог, а вот какой дьявол вытащит обратно? Клянусь чем угодно, что кэп поторопился, выпихнув нас на эту чертову сковородку!

Седовласый джентльмен с пренебрежением оглядел скептика: «И это моряк Его Величества!»

— С подошедшего судна спустят шлюпки, — объяснил он двум миловидным дамам, — они подойдут к пляжу, и через час, максимум через два — все будут на борту, а затем и дома, в Капе!

Увы, ни джентльмен, ни все остальные пассажиры не подозревали, что их невольная Одиссея продлится не один день, что Берег Скелетов так легко не отпустит тех, кто осмелился пересечь роковую линию прибоя, его естественную, неумолимую и недремлющую охрану!

 

ПЛЕННИКИ БЕРЕГА СКЕЛЕТОВ

Капитан Хиллари горько сожалел о своей минутной слабости, из-за которой на берегу, за грозной чертой прибоя, остались шестьдесят пять человек. Опытный моряк, он утерял контроль над людьми, и теперь предстояло решить почти неразрешимую проблему — вернуть с берега женщин и детей. Но глядя на перевернутые шлюпки, на громадные валы, методично накатывающиеся на пляж, он понимал, что выполнить это невозможно.

Спасательные работы, их первая фаза, закончились быстро. Шлюпки с подошедшего транспорта без суеты переправили на борт всех пассажиров и членов экипажа злополучного лайнера. Беглый осмотр показал, что он получил значительные повреждения и, видимо, судьба его решена — первый же шторм превратит «Стар оф Дунедин» в груду металлического лома. Было снято ценное оборудование, важные документы, ценности, находившиеся в судовом сейфе. Капитан транспорта сообщил, что на подходе еще два судна, а из Уолфиш-Бей вышел мощный буксир и минный заградитель и что транспорт не может долго оставаться на месте катастрофы.

Капитан Хиллари продолжал находиться на мостике своего искалеченного лайнера, чтобы руководить попыткой возвращения на борт спасателя пассажиров, бестолково метавшихся по песчаному берегу.

Увидев подошедшее судно, люди обезумели от радости. Несколько часов пребывания на пышущем жаром безводном берегу показались им вечностью, а голод и жажда причиняли страдания. Теперь, казалось, все позади. Сейчас подойдут шлюпки и они окажутся на судне! Но время шло, а шлюпки не появлялись. Те, на которых они добрались до берега, были повреждены. Да и как их стащить в воду, когда на пляж накатываются такие громадные валы?

Наконец с лайнера спустили две шлюпки. Прикрепив к ним тросы, их отпустили на волю волн. Было видно, как люди на борту травят тросы, пытаясь управлять хрупкими посудинами, стремительно понесшимися к берегу.

Но если прибой милостиво обошелся со шлюпками в первый раз, то теперь он не собирался шутить. Одна шлюпка исчезла на полпути, вторая — взлетела на гребне волны, ударилась о дно и, совершенно разбитая, была вышвырнута на пляж. Следующий вал унес ее обратно и вновь выбросил уже в виде изломанных досок.

Люди на берегу поняли, что дело обстоит гораздо хуже, чем они думали. Мужчины помрачнели, женщины плакали. Муки голода и жажды усилились, многие без сил лежали на песке.

Транспорт собирался уходить. Но была предпринята еще одна отчаянная попытка оказать помощь остающимся. С него и со «Стар оф Дунедин» спустили несколько спасательных плотов, нагруженных водой, продовольствием, медикаментами. Часть из них спускалась на тросах, часть пустили «своим ходом», надеясь, что хоть один из них будет выброшен на берег.

Увы, ревущие валы потопили все плоты и, точно в насмешку, ничего не выбросили на пляж, ни анкерка воды, ни коробки с аварийным запасом. Десятки людей бродили у кромки прибоя, надеясь хоть что-то найти, но тщетно…

Дав прощальный гудок, транспорт направился в океан. На «Стар оф Дунедин» осталась спасательная партия во главе с капитаном Хиллари, а на берегу — толпа голодных, измученных людей. Женщины истерически кричали, протягивая руки к уходившему судну, плакали дети, седовласый джентльмен уже не высказывал оптимистических суждений. Взоры всех с надеждой обратились к младшему штурману Патрику Стьюарту, ожидая от него ответа на вопрос — как им быть, когда придет спасение.

В нескольких словах он обрисовал положение, делая упор на то, что спасательные работы будут продолжаться и их обязательно спасут, но что все должны соблюдать дисциплину, выполнять все его распоряжения и, главное, — произвести тщательный учет тех мизерных запасов воды и продовольствия, которые удалось спасти из разбившихся шлюпок во время высадки. Пассажиры из своей среды выбрали трех человек и вместе со штурманом произвели ревизию, итог которой поверг всех в уныние.

При самой жесткой экономии запасов могло хватить лишь на четыре-пять дней, а на берегу находилось 10 моряков (включая и штурмана), 31 женщина, 16 мужчин (инвалидов, больных, раненых) и 8 детей, самому старшему из которых было двенадцать лет!

Быстро наступила ночь. Измученные люди кое-как расположились на ночевку, оставив вахтенных, которые должны были посменно бодрствовать всю ночь. Первую ночь на зловещем, негостеприимном Береге Скелетов.

 

НА СУШЕ И НА МОРЕ

В Кейптауне, получив известие о катастрофе «Стар оф Дунедин», морские власти поняли, что дело обстоит намного хуже, чем оно казалось вначале. Опытные моряки и местные старожилы знали много случаев, когда потерпевшим кораблекрушение удавалось попадать на Берег Скелетов, но не было ни одного случая, чтобы кому-либо удалось благополучно выбраться оттуда. Без воды, без пищи женщины, дети и больные недолго протянут на мертвом берегу, добраться до которого невозможно ни со стороны океана, ни со стороны материка. Нужно было что-то делать и делать быстро. Было решено попытаться пробиться к погибавшим… через пустыню и одновременно продолжать спасательные работы со стороны океана.

В ближайшем от места катастрофы городе Виндхуке были спешно сформированы две колонны грузовиков из 16 машин с экипажами, укомплектованными местными жителями — добровольцами, так как до этого ни одна машина не проходила к Берегу Скелетов через страшную пустыню. Никто не знал, пробьются ли машины через пески, а если и пробьются, то сколько из них. Даже самые опытные следопыты и охотники качали скептически головами на предложение стать проводниками.

Гордым бриттам и надменным африкандерам пришлось скрепя сердце обратиться к аборигенам, к презираемым ими бушменам. И забитые, угнетенные, не считающиеся за полноценных представителей людской расы бушмены, узнав, что в пустыне погибают белые женщины и дети, без колебаний согласились быть проводниками в этом небывалом путешествии, хотя им не сулили ни богатых наград, ни каких-либо привилегий.

Начальники колонн и водители получили приказ идти день и ночь через пустыню, несмотря ни на что. Грузовики везли воду, продовольствие, медикаменты, горючее, снаряжение для движения по пескам. Каждая колонна имела рацию, в состав отряда входил врач. Провожаемые добрыми напутствиями автоколонны прошли через Виндхук. Скоро сносная дорога кончилась, и ревущие грузовики скрылись в удушливых тучах песка.

…А на берегу шли третьи сутки лагерной жизни. Положение ухудшалось с каждым часом. Воду давали буквально по каплям, продукты — по крошкам, в первую очередь — детям, женщинам, ослабевшим. Пассажиры пытались укрываться от палящих лучей солнца в отрытых в песке ямах. Матросы и пассажиры-мужчины обследовали берег на две-три мили в обе стороны от места высадки, надеясь отыскать хотя бы один из плотов, сброшенных с транспорта и «Стар оф Дунедин», но ничего не нашли.

По распоряжению капитана Хиллари с полузатонувшего лайнера сбросили остававшиеся еще на нем спасательные плотики, опять загрузив их продуктами и водой, так что сами члены маленькой спасательной группы оказались в критическом положении. Однако, несмотря на все ухищрения, ни один из плотиков не достиг берега. Люди, изнемогавшие на раскаленном пляже, испытывали муки, видя, как на их глазах от борта лайнера отваливают плотики, несущие жизнь, избавление от страданий, и один за другим исчезают в волнах. Многие при этом бросались на песок, сраженные отчаянием, чуть ли не бросались в волны, точно это могло спасти плотики.

Минула еще одна ночь. К полудню к месту трагедии подошли океанский буксир и минный заградитель. Остановившись на безопасном расстоянии, минный заградитель послал шлюпки на лайнер, а буксир, маневрируя машинами, приблизился как можно ближе к берегу. Несколько раз при помощи линемета с него пытались подать проводник, но из этого ничего не получилось. Пробовали вновь направить к берегу плотики, удерживая их на курсе стравливаемыми тросами, — все оказалось тщетным.

…Спасательный штаб рассчитывал, что автоколонны достигнут места катастрофы через неделю. Первые сутки рейса начисто опровергли этот оптимистический прогноз. Карты и рекомендации оказались бесполезными. Оставалось надеяться лишь на проводников-бушменов, на их природное чутье, на изумительную способность ориентироваться в пустыне и находить воду там, где любой европеец неминуемо погибнет. Повинуясь их указаниям, водители вели свои тяжелые «моррисы» и «студебеккеры» по раскаленным пескам.

Моторы грузовиков натужно ревели, машины еле ползли в тучах удушливой пыли. Не помогали ни три ведущих моста, ни специальные ленты… Люди поминутно соскакивали с машин, толкали их изо всех сил. Через несколько часов адского пути пришлось бросить один «моррис», через сутки — второй, перегрузив на уходящие машины воду, горючее, продовольствие. Кипели радиаторы, забивались песком фильтры. Один грузовик вытаскивал другой, иногда в застрявшую машину впрягались две. Катастрофически таяли запасы воды, люди выбивались из сил, но продолжали пробиваться вперед днем и ночью… На четвертые сутки начальники автоколонны сообщили по рации, что не смогут пройти к месту катастрофы не только за остающиеся три дня, но и в последующие.

Оставалась последняя надежда — на самолеты. Но как совершить посадку и взлет в сплошном море песка?

 

НА ГРАНИ ГИБЕЛИ

А на побережье Каоковельда — Береге Скелетов продолжалась трагедия его пленников. Они оказались как бы заброшенными на другую планету: враждебную, неумолимую, незнаемую. В нескольких стах метров находилось спасение, но до него было так же далеко, как до Луны.

…За дележом воды и продовольствия, точнее, жалких капель и крох, следили десятки настороженных глаз. Пока еще сохранялось уважение к женщине, к слабым… Пока сохранялось, но как долго? Уже вспыхивали беспричинные ссоры, сменявшиеся тупой апатией, слезы переходили в проклятия и брюзжание, причем многие обвиняли в случившемся капитана Хиллари…

Оставаясь на полузатонувшем, постепенно разрушающемся лайнере с группой добровольцев из своего экипажа, несчастный капитан не раз проклинал свою минутную слабость, приведшую к столь трагической ситуации. Если бы он не отправил женщин и детей на берег — все давно были бы уже в Кейптауне. Но кто упрекнет его в невыполнении первой заповеди моряка: «Женщины и дети спасаются первыми»?.. Теперь же все попытки оказать помощь спасшимся оканчивались провалом.

Минный заградитель и буксир держались у места катастрофы, благо океан позволял пока это делать. Правда, никто не знал, как долго это продлится. Нужно было спешить.

На пятые сутки робинзонады капитан буксира решил еще раз попытаться передать трос на берег, чтобы с его помощью переправить пищу и воду. Измученные люди жадно следили за тем, как бесстрашно маневрирует буксир, входя в кромку бурунов, то скрываясь в них, то вздымаясь над линией горизонта. Несчастные робинзоны радостными криками приветствовали отважного капитана, но эти крики сменил вопль ужаса.

Накатившийся большой вал развернул буксир лагом, а следующий положил его на борт… Несколько мгновений он продержался в таком положении, затем перевернулся вверх днищем и исчез. За эти мгновения немногочисленный экипаж успел выскочить на палубу и прыгнуть за борт.

Большинство людей, отчаянно борясь с накатом, смогли удержаться до того, как к ним подоспела одна из шлюпок минного заградителя. Шесть человек понесло к берегу. Пятеро — буквально чудом — пролетели над рифами и очутились на том же пляже. Шестой исчез под многотонной массой воды. К прежним робинзонам прибавились новые.

Бедствие усугублялось тем, что если в шлюпках, выброшенных на пляж, были хоть какие-то запасы, то спасшиеся с буксира не имели ничего. Катастрофа с буксиром совершенно подорвала моральный дух пленников Берега Скелетов.

Неизвестно, как бы повернулись дальнейшие события, если бы на шестые сутки над побережьем не послышался гул авиационных моторов. Два бомбардировщика «Бристоль-Бленхейм» закружили над лагерем. Люди восторженными криками приветствовали появление самолетов, принесших на своих крыльях надежду на спасение.

…Пилоты бомбардировщиков упрямо искали место, где можно было бы посадить свои машины, не разбив их, и не только посадить, но и благополучно взлететь, с пассажирами на борту.

Хотя при вылете с бомбардировщиков было снято все лишнее: вооружение, боезапас, аварийное снаряжение и прочее все равно возможности их, как транспортных машин, были весьма ограничены, так как грузоподъемность «Бленхеймов» не достигала и полутонны. Но приходилось рисковать, и пилоты Армстронг и Ховард пошли на риск.

В одном-единственном месте среди песка протянулось подобие узкой дорожки — точно верхушка стены… На эту-то каменистую полоску пилоты и пошли на посадку. Крича, падая и поднимаясь, люди спешили вслед за самолетами. Пилотов обнимали, целовали, жали руки. В первую очередь посадили наиболее слабых женщин и маленьких детей. Перед взлетом экипажи снова выбросили из бомбардировщиков все, что было возможно.

Страшно было смотреть, как взлетали «Бленхеймы». Взлетный пробег бомбардировщиков равнялся 1000 метрам, длина каменистой полоски — немногим более 800! Окутанный тучами песка «Бленхейм», натужно ревя, помчался навстречу океану. Казалось, еще мгновение — и он перевернется прямо в воду, но, почти цепляя шасси волны, он медленно поднялся и, провожаемый криками радости, ушел в раскаленное небо. Второй бомбардировщик также взлетел благополучно.

Теперь у людей были продукты и вода, была вера в то, что их спасут.

 

СТРАШНЫЕ НАХОДКИ

А грузовики, ведомые маленькими темнокожими проводниками, продолжали свой чудовищно трудный путь через пустыню. Никогда до этого здесь не было такого количества людей и, уж разумеется, машин. Люди падали от изнеможения, но не отступали. Пришлось бросить еще один «моррис». Вытаскивая тяжелый грузовик из песка, попал под него и погиб один из участников экспедиции. Его зарыли поглубже, чтобы на обратном пути подобрать тело.

Шла вторая неделя похода, дни и ночи которой казались одним сплошным кошмаром. Белые добровольцы с невольным уважением смотрели на своих проводников, ухитрявшихся находить путь среди моря однообразного песка, отыскивать места, где, хотя и с громадным трудом, машины могли кое-как двигаться. Если бы не эти прирожденные следопыты, экспедиция уже погибла бы.

Из сообщений радио участники ее знали, что бомбардировщики совершили еще два рейса, забирая каждый раз по 10—12 человек. Последний рейс едва не окончился трагедией: при посадке «Бленхейм» капитана Ховарда в самом конце пробега сошел с посадочной полосы и глубоко увяз в песке. Все попытки вытащить бомбардировщик окончились неудачей, и его экипаж пополнил колонию пленников Берега Скелетов. Так что помощь автоколонн была нужна по-прежнему, и они продолжали пробиваться к океану.

Хотя за два удачных и один неудачный рейсы самолеты вывезли почти всех женщин и детей — на берегу оставалось много мужчин и несколько наиболее крепких женщин, уступивших свою очередь на эвакуацию слабым.

Пассажиры и члены экипажей разбившегося лайнера и погибшего буксира, разделившись на группы, продолжали блуждать по берегу, все еще надеясь отыскать плотики с водой и продовольствием. Одна из таких групп, отдалившись от лагеря на несколько миль, неожиданно наткнулась на полуразвалившийся корпус деревянного судна, глубоко засевший среди песка и камней. На нем оставались стоять мачты с обломанными стеньгами. Вокруг валялись полузанесенные песком разбитые бочонки, ящики, корабельные части, связки канатов, матросские сапоги, клочья парусов.

Все это истлело, утратило от солнца и ветра свой цвет, по всему было видно, что трагедия произошла давным-давно.

Стали то там, то здесь раскапывать песок. В сотне метров от свалки обломков наткнулись на человеческие скелеты. Они все лежали попарно, как бы обнявшись, но все почему-то были без черепов.

Мрачная находка повергла всех в дрожь, но копать не бросили. Попался человеческий череп, возле него — трухлявый матросский сундук с истлевшими лохмотьями, сапогами, ножом и другим скарбом, среди которого вдруг блеснули золотые монеты с профилем королевы Виктории и датой — 1858 год! Позабыв о голоде и жажде, мужчины принялись лихорадочно копать чем попало: найденными ножами и железными костылями, руками…

Нашлось еще несколько монет, маленький золотой самородок, прицепленный в виде брелока к часовой цепочке, однако часов на ней не было.

Все это лежало в кожаной сумке, прикрепленной к застегнутому на круглую медную бляху поясу. Охваченные кладоискательским азартом, робинзоны уже посматривали косо друг на друга, но, к счастью, нашлись трезвые головы, которые заставили новоявленных золотоискателей опомниться…

…На восьмой день после катастрофы с лайнера сияли капитана с его добровольцами. Минный заградитель был вынужден уйти — погода испортилась, прибой усилился, оставаться было небезопасно. Потерпевшим кораблекрушение оставалось рассчитывать только на автоколонну, которая пробивалась к ним.

В конце концов после неимоверных лишений и трудностей грузовики вышли на берег океана, восторженно встреченные всеми, но спасатели, едва заглохли моторы, свалились на песок и мгновенно уснули. Пленники Берега Скелетов сами собирались в нелегкий обратный путь, откапывали зарывшийся в песок бомбардировщик.

На пятнадцатый день после того, как шлюпки со «Стар оф Дунедин» пересекли роковую черту и выбросились на песок, колонна пошла в обратный путь. «Бристоль-Бленхейм» капитана Ховарда благополучно взлетел, унося с собой оставшихся женщин и самых слабых из мужчин. Еще через восемь дней поредевшая колонна прибыла в Виндхук.

Спасательные операции привлекли к себе большое внимание. Газеты воздавали должное и капитану Хиллари, остававшемуся на своем разбившемся судне до конца, и смелости и находчивости пилотов — Армстронга и Ховарда, — и железной настойчивости и мужеству всех участников перехода через пустыню. Не были обойдены вниманием прессы и штурман Патрик Стьюарт и отдельные пассажиры и пассажирки. Забыли только о проводниках-бушменах, благодаря которым, собственно говоря, и удалось пробиться к берегу и возвратиться назад, которые делили с белыми все трудности, но несли неизмеримо бо́льшую моральную ответственность.

Уже много позже, после завершения спасательных работ, заинтересованные рассказами спасшихся о находке на Берегу Скелетов, газетчики и моряки, любители старины попытались выяснить что-либо о загадочном судне на берегу. Сразу было установлено, что его четыре мачты более полувека служили опознавательными знаками на навигационных картах этого участка побережья.

Затем в городке Мариенталь нашелся девяностолетний немец, уроженец Капской провинции, Хуго Гоцке, вспомнивший, что в 1883 году он, совершая переход вдоль берега Каоковельда, наткнулся на стоящий в бурунах возле берега четырехмачтовый барк. Тут же была опрокинута шлюпка, а на песчаном гребне лежали трупы экипажа, более двух десятков моряков. Осматривать подробно место катастрофы было невозможно: быстро наступала ночь, множество шакалов и отвратительных гиен подступало к месту трагедии и разноголосый лай, визг и рычание заглушали раскаты прибоя.

Охваченный страхом Хуго Гоцке и его проводники поспешили убраться до темноты с жуткого места. И корабль и его мертвый экипаж остались неопознанными. Старик говорил, что барк был в бурунах, но ныне стоял на суше — настолько быстро поднимается берег Каоковельда.

Не удалось узнать название судна и кто зарыл погибших, почему скелеты оказались без черепов, куда они подевались. И таких тайн и поныне немало хранят пески Берега Скелетов, которые на всю жизнь запомнили пассажиры злополучной «Стар оф Дунедин».

 

С. Барсов

АКУЛЬИ «СПАЛЬНИ»

«Мы с Анитой надели акваланги и по очереди нырнули в зеленоватую прозрачную воду. В этот день нам предстояло обследовать целый лабиринт пещер у южного конца длинного рифа, который местные жители называют «Кадена» — «Цепочка». Первым акулу-людоеда обнаружил Карлос и позвал остальных. Дело осложнялось тем, что на сей раз хищница расположилась не в пещере, а в подводном туннеле. После недолгого совещания решили, что Дэвид и Рамон осторожно подплывут к «черному ходу», чтобы отрезать путь отступления, мы же с Анитой «войдем» с парадного.

«Просто невероятно», — подумала я, зная, что и Анита разделяет мое чувство: перед нами, буквально нос к носу, находился самый опасный из морских хищников — акула-людоед, получившая достаточно выразительное прозвище «Реквием». Такие встречи запоминаются на всю жизнь и долгие годы преследуют в ночных кошмарах.

Но пока все шло хорошо. Дэвид и Рамон готовили свою кино- и фотоаппаратуру, чтобы запечатлеть на пленку страшную незнакомку. Анита спокойно считала частоту ее дыхания, занося данные на специальную дощечку. А я, чтобы не мешать ей, осталась ближе у входа в туннель.

И вдруг произошло то, чего никто не ожидал. Видимо, разбуженная яркими вспышками блицев, акула бросилась вперед на Аниту. У той в руках было единственное и, увы, слишком ненадежное оружие — дощечка-таблица, которой она попыталась отбить нападение. Застыв от ужаса, я видела, как хищница пронеслась мимо нее, сбила с ног ударом хвоста и теперь торпедой мчалась ко мне. Я тоже была безоружна…

До сих пор не знаю, что спасло меня. Может быть, те же самые ослепительные огни подводной съемки. Во всяком случае, акула замерла не больше чем в двух футах от моей маски, словно приглашая полюбоваться собой. Над головой у нее, подобно светящемуся ореолу, медленно плавали рыбки-неонки. Холодный, немигающий взгляд не отрывался от моего лица, а сама она находилась так близко, что я отчетливо видела крошечные поры-отверстия на рыле, которые позволяют акулам регистрировать малейшие изменения в электрических характеристиках окружающей воды. Рот ее ритмически открывался и закрывался, каждый раз позволяя полюбоваться двумя дюжинами острейших зубов-ножей. Позади них виднелись еще четыре ряда, которые позднее заменят передние. К моему величайшему облегчению, судя по положению нижней челюсти, незнакомка не собиралась немедленно полакомиться мной…

Когда вечером в лагере мы обсуждали дневное происшествие, больше всего похвал пришлось на долю Аниты.

— Я думал, что ей крышка, — не унимался Рамон, которому, кстати, удалось даже снять весь эпизод на пленку. — И тут она так дала нахалке по зубам, что раз и, дай бог, навсегда отбила охоту мешать научным наблюдениям!

— Да нет же, я ее вовсе не стукнула, — скромно возразила Анита. — Просто оттолкнула в сторону, когда она кинулась на меня. А что еще оставалось делать, если вы пробками торчали в обоих выходах из туннеля?..»

Описанный выше случай может показаться сплошной выдумкой, этаким классическим примером «рыбацких рассказов», однако он имел место в действительности с видным американским ихтиологом доктором Юджинией Кларк и ее ассистентами. Но почему же тогда акула-людоед вела себя так прилично? Почему она оказалась столь мирной, даже сонной? Ответ на эти вопросы, пожалуй, не менее необычен, чем само это происшествие.

…В шести милях от оконечности полуострова Юкатан расположен небольшой островок Исла-Мухерес, который привлекает туристов не только из Мексики и США, но даже из Европы. Славу ему принесли белоснежный песок пляжей, теплые тропические воды, жаркое солнце и ледяное пиво, регулярно, по четвергам, доставляемое паромом с континента. Этот же паром вечером в воскресенье увозит толпы туристов, и пыльные, немощеные улочки селений острова вымирают до следующего уикэнда. Жители Исла-Мухерес — потомственные рыбаки, промышляющие в основном креветок и омаров. Но есть среди них и такие, которые стали профессиональными ловцами акул. Причем не какой-нибудь прибрежной мелочи по полметра длиной, а гигантских акул-людоедов: кархародонов (или белых), «прыгучих» мако и тигровых.

Занятие это далеко не безопасное, если учесть, что каждый из таких хищников способен перекусить взрослого человека, а весят они по нескольку сот килограммов. К тому же попавшаяся на крючок акула вполне может броситься на лодку или катер, чтобы расправиться с рыбаком. И все-таки некоторые жители Исла-Мухерес считают ловлю «тигров морей» делом стоящим: из плавников варят знаменитый нежный суп, ценимый гурманами; жира и витаминов в печени больше, чем у трески; кожа, которая прочнее воловьей, широко используется в легкой промышленности; акулье мясо идет на консервы, его охотно покупают рестораны и магазины; наконец, из челюстей после соответствующей обработки делают сувениры.

Карлос Гарсия тоже был профессиональным ловцом акул. На промысел он обычно выходил с кем-нибудь из товарищей на моторном катере, забрасывал крючки с наживой на прочных стальных цепях вместо лески и ждал добычу. Но в тот день, четыре года назад, он решил поохотиться с гарпунным ружьем за обычной рыбой. И вот в одной из подводных пещер Гарсия наткнулся на… спящих акул. Гигантские рыбины неподвижно лежали на дне пещеры, часто дышали, но, казалось, находились в состоянии какого-то опьянения. На следующий день он проверил свое открытие: все было как и в первый раз. После этого Карлос рассказал о странном явлении коллегам-ловцам. Проверили все вместе. Сомнений быть не могло: в пещере спали акулы-людоеды — кархародоны, мако, тигровые — словом, те самые виды, которые живут в просторах океана над большими глубинами и носят в науке название пелагических.

Слух об открытии Гарсии, естественно, стал распространяться среди приезжих туристов и постепенно достиг ушей ученых. Однако их реакция была более чем скептической: они категорически отвергали возможность того, что акулы-гиганты способны неподвижно спать на дне подводных пещер. В наши дни, утверждали ученые мужи, акулы слишком хорошо изучены, чтобы верить в подобные сказки. С 1958 года действует международная комиссия по изучению акул, которая собирает со всего света информацию о них и о всех случаях нападения на людей, но и ей ничего не известно о подобном явлении. Чтобы жить, пелагические акулы должны непрерывно двигаться. Только тогда жабры омываются достаточным количеством воды. Поэтому ни кархародоны, ни мако, ни тигровые не могли спать неподвижно в подводных пещерах. Другое дело — прибрежные, скажем, леопардовые или акулы-няньки, они действительно иногда отдыхают, лежа на дне.

Трудно ручаться, как дальше сложилась бы судьба открытия Карлоса Гарсии, если бы слух о нем не дошел до видного мексиканского натуралиста Рамона Браво. «Не может быть, — решил он, — чтобы профессиональные ловцы акул могли спутать того же кархародона с акулой-нянькой. Раз так, нужно попытаться найти подтверждение необычному явлению».

В ноябре 1972 года вместе со своим другом из США доктором Юджинией Кларк он отправляется в экспедицию на побережье Юкатана искать спящих акул. Вместе с помощниками они осмотрели немало пещер, встретили еще больше «тигров морей», но, увы, только в бодрствующем состоянии. «Юджиния, я не знаю, чем подкрепить мою веру в то, что акулы на самом деле могут спать в пещерах, — сказал, прощаясь, Рамон Браво. — Может быть, разложить в пещерах пижамы и будильники… Но, право, приезжайте на следующий год, а я пока постараюсь точно выяснить, где и кто их видел».

В апреле следующего года двое ученых организовали новую экспедицию, но на этот раз на остров Исла-Мухерес, причем проводником был сам Карлос Гарсия. И здесь впервые в истории науки члены экспедиции сами наблюдали и фотографировали спящих акул. «Это были вполне взрослые кархародоны, которые относятся к той же категории акул-людоедов, что и тигровые, и мако, — пишет доктор Кларк. — Первое впечатление было, что они мертвы и мы оказались на каком-то подводном кладбище слонов». По словам Карлоса, он «несколько раз рискнул дотрагиваться до них и даже слегка приподнимать, и ни один из хищников не обнаруживал никаких агрессивных намерений».

Поведение гигантских акул было более чем странно. Ведь у них практически нет врагов, следовательно, и необходимости прятаться в пещерах на отдых. Традиционно считалось, что пелагические акулы спят урывками, не прекращая движения. Иначе они просто задохнутся. А тут была настоящая спальня. Причем ее обитатели даже во сне не переставали энергично пропускать воду через жабры, ритмично открывая и закрывая зубастые пасти.

Чтобы найти ответ на эту загадку, нужно было установить температуру воды, ее соленость, содержание в ней кислорода и химических примесей, скорость и направление течения в пещерах — словом, проделать множество далеко не безопасных, хотя акулы на первый взгляд вели себя смирно, опытов.

К сожалению, на этот раз ученым помешала испортившаяся погода. Стало сильно штормить, приборы ломались один за другим, да и акулы не проявляли особого желания помогать в разгадке своей тайны. Нет, они не нападали, но и не давали потрогать себя, быстро уплывая из своих «спален» — пещер на рифах «Кадена», о которых уже говорилось вначале, и «Пунта» — «Конец». В итоге удалось выяснить лишь то, что температура воды в одной из них несколько ниже обычной, а в другой она больше насыщена кислородом.

Самой удачной оказалась третья экспедиция летом 1974 года. За это время Карлос Гарсия обнаружил еще две новые «спальни»: одну на рифе «Пуенте» — «Мост», вторую на рифе «Кадена». Последняя находилась на глубине всего 33 фута, что значительно облегчало ныряние. А главное, акулы в ней вели себя во сне куда спокойнее, чем в других местах. Одна из них, например, позволила фотографировать себя в течение четырех часов, прежде чем вернулась в нормальное состояние.

Анализы проб воды, взятой во всех трех пещерах, показали, что она повсюду имела меньшую соленость, была больше насыщена кислородом, а также содержала повышенный процент кислот. Это говорило о том, что в акульи «спальни» с острова Исла-Мухерес через подземные скважины-каналы, подобные артезианским, поступает пресная вода.

И все-таки оставалось загадкой, почему акулы избрали эти места для своего сна? Один из ассистентов доктора Кларк, Майкл Резио, предположил, что, возможно, подобная смесь оказывает на хищниц «опьяняющее» действие, подобно тому, как это бывает с человеком, принявшим большую дозу спиртного или наркотиков. Ну а предпочтение, которое они отдают нескольким пещерам, объясняется тем, что именно там «подают самый крепкий коктейль». Эта версия, увы, имела один пробел: она не давала ответа на вопрос, почему не «пьянеют» и не спят акулы, заплывающие в реки на десятки, сотни, а то и тысячи километров. Кстати, и сам термин «сон» на поверку оказался не совсем удачным. Нет, акулы не спали в полном смысле этого слова. Их глаза постоянно следили за действиями людей, находившихся возле них и прекрасно видных в ярком электрическом свете. Другое дело, что хищницы не пытались нападать на людей, хотя в обычном состоянии не преминули бы сделать это и при менее соблазнительных обстоятельствах, а просто уплывали, если те слишком уж мешали им наслаждаться «заслуженным отдыхом».

Пожалуй, куда более близкой к истине можно считать гипотезу Дэвида Дабилета, фотографа экспедиции.

«В этот день, — пишет доктор Кларк, — наш очередной «объект наблюдения» вел себя особенно безразлично. При ярком свете была хорошо видна маленькая рыбка-прилипала, ремора, неутомимо сновавшая вдоль тела своего хозяина. Сначала она поочередно обрабатывала жаберные щели, причем порой настолько глубоко залезала в них, что снаружи оставался лишь ее хвост. Потом перешла к голове, особенно тщательно поедая паразитов у глаз, ноздрей и в углах приоткрытого рта. Вечером, когда мы подводили итог дня, Дэвид неожиданно спросил: «Может быть, эти пещеры служат акулам вовсе не «спальнями», а чем-то вроде «косметических салонов»?»

Хотя на первый взгляд это предположение кажется абсурдным, доктор Кларк считает его заслуживающим внимания. Во-первых, ремора вместе с рыбой-лоцманом входит в непременный эскорт акул. Во-вторых, она успешно ликвидирует колонии рачков-паразитов, которые поселяются на коже хищниц и, по-видимому, причиняют им неудобство. В-третьих, в менее соленой воде эти паразиты куда слабее цепляются за свое «местожительство», и прилипале легче оторвать их от кожи. К тому же заниматься подобной «косметической операцией» гораздо удобнее, когда «пациентка» неподвижно лежит в пещере. И наконец, главное, как полагает доктор Кларк, заключается в том, что акулы поддаются определенной дрессировке. Например, во флоридском океанариуме ее «подопечные» демонстрировали поразительные успехи: умели отличить правильную цель от ложной, передвигать различные объекты, подталкивая их рылом, и даже звонить в специальный звонок, чтобы заработать обед. Следовательно, считает она, акулы вполне могут преднамеренно заплывать в подводные пещеры Исла-Мухерес, поскольку такие визиты доставляют им удовольствие.

Другое дело, что, как только они покидают «спальни», от «разнеженности и миролюбия» не остается и следа. В этом на собственном опыте убедился фотограф экспедиции Дэвид Дабилет. В тот день Карлос Гарсия поставил акулий перемет с дюжиной стальных крючков неподалеку от одной из пещер. Через некоторое время одна из хищниц, только что мирно отдыхавшая в «спальне», покинула ее и поплыла по своим акульим делам. Стоило ей почуять приманку — кожистую черепаху, как она тут же торпедой понеслась на нее. Мгновение — и громадная акула билась на леске-цепи. В бессильной ярости она бросалась из стороны в сторону и даже, всплыв к поверхности, пыталась вцепиться в металлическое днище катера. Заинтересовавшись, Дабилет подплыл поближе с намерением сфотографировать необычный поединок. И вот тут-то акула забыла и о крючке, и о катере. «Я готовил камеру к съемке, — вспоминает Дэвид, — когда случайно взглянул вверх. Оттуда на меня пикировало страшное чудовище с широко разинутой пастью. Я едва успел отпрянуть в сторону в то время, как акула прошла всего в нескольких дюймах от моего плеча. Не будет преувеличением сказать, что я действительно был на волосок от крупных неприятностей».

Итак, загадка акульих «спален» пока остается неразгаданной. «Возможно, и в других местах существуют подобные пещеры, — пишет Кларк. — Не исключено, что по мере изучения подводного мира мы обнаружим их. Но пока мы знаем только три места в мире, где «спят» акулы-людоеды: это пещеры на рифах «Пунта», «Пуенте» и «Кадена». И тот, кто побывал в них, никогда не забудет увиденного».