Неделя пролетела для Александры очень быстро и странно, она совершенно не ожидала такого от себя — завести аватар в симуляционном мире и начать активно переживать за его судьбу! Дошло до того, что она забыла про Рэкса и Дарианну, хотя весь её офис гудел не переставая. Люди терялись в догадках — впервые за долгое время на неделе не было новой серии этого сновиденческого сериала. Только какие-то обрывки из старых серий — намёки, полунамёки. На что? Все разговоры сплошь о таинственном сценаристе и судьбе Дарианны. Предположения множились каждый день — кто-то узнал «из достоверных источников», что на почту пришёл сценарий, где Рэкс убивает свою боевую подругу, и студия отказалась снимать серию по нему, кто-то же подтверждал, что сценарий со смертью есть, но говорил, что студия согласилась его снимать, да только в знак протеста уволился режиссёр, другие «точно знали», что режиссёр не уволился, а забастовали актёры, в первую очередь актёр, играющий Рэкса. В общем, ситуация достигла состояния настоящей истерии — люди забрасывали студию через свои личные программы вопросами, угрозами и мольбами, но студия хранила молчание.

Правда, были и такие, как Изяслав Геннадьевич, который вообще не смотрели трансляции художественных сновидений, только научно-образовательные, но таких в компании «PromProdukt» было абсолютное меньшинство.

Александра же была занята другим: в первую очередь, изучением мира Эльсинора и адаптацией в нём. Ей не сразу подобрали подходящее воплощение, ведь требования были довольно жёсткие. Во-первых, не подходили истинные эльсинорки — те годились только для наблюдения за миром изнутри, но полноценно войти в них было нельзя, во-вторых, возраст девушки должен быть в промежутке между шестнадцатью и восемнадцатью годами, в третьих, девушка должна быть красивой, и последнее — аватар не должен быть слишком дорогим. Обычно недороги были аватары крестьян, мелких ремесленников или рядовых копейщиков — тех покупали в надежде на удачу: вдруг получится заслужить повышение каким-то образом. Но такое удавалось крайне редко, часто их потом бросали на «самотёк». Недорогим вариантом было и «родиться» у какого-нибудь знатного человека, однако тогда уходило много времени, чтобы «вырасти» до самостоятельного возраста. В результате, нашли несколько почти подходящих крестьянских дочек — всё вроде бы устраивает, всем вроде бы хороши, да только уродливы на редкость. Дело в том, что красота в Эльсиноре стоила отдельных денег, и, чем ниже статус родителя, тем дороже. А без детей крестьянская семья обойтись не могла, вот и плодили «уродцев» и «уродиц», причём парням было проще — можно было записаться в рекруты и попробовать «овеять себя славой», а девушкам что делать? Большая часть таких дочек были или истинными эльсинорками или брошенными аватарами, в которых уже сложно было «влить душу», но каким-то чудом несколько кандидаток во владениях графа отыскалось. На одной из них и остановили выбор — пусть лицом не красавица, зато по характеру бойкая и незапуганная. Её родителям несказанно повезло: граф посвятил главу семейства в рыцари и наделил маленьким замком на отшибе графства. Это была щедрая плата за молчание, ради такой удачи люди и ходили годами в крестьянах. Прежней же хозяйке аватара пообещали специально для неё «родить» новый персонаж в какой-нибудь знатной семье — та тоже осталась весьма довольной.

Когда Саша впервые вошла в своё воплощение, то испытала бурю эмоций — от ощущения, что тело «как-то жмёт», и удивления — «блин, всё так реалистично», до страха, что всё слишком уж реально: если удариться, то было больно, а если тебя погладили по голове, приятно.

Она со смехом вспоминала, какую комедию разыграл граф, представляя её ко двору, чуть не плача от счастья, что нашёл дочку, которую у него когда-то похитили разбойники. Он громко при всех рассказывал, что однажды, находясь в далёкой военной экспедиции, влюбился в юную нимфу, и плодом этой любви стала красавица Александрина. Вообще-то, граф тогда был женат, но знатным людям позволялось иметь столько любовниц и внебрачных детей, сколько им вздумается. Рыдая и обнимая Александрину, он рассказывал, что не смог остаться с её матерью, так как срочно требовалась помощь в одном сражении на границе, и что застал по возвращении её дом сожжённым и разграбленным, а свою любимую убитой. Граф совершенно достоверно показывал, как своими руками вырыл могилу и с подробностями рассказывал, как долгими месяцами искал дочку среди гор и лесов. Умалчивал он об одном, а именно: с чего это он решил, что эта девушка и есть Александрина. Якобы там какое-то родимое пятно или ещё что-то сомнительное… но сам граф был уверен на все сто.

Саша видела, что придворные выслушивают эти рыдания с кислыми лицами, — похоже, почти никто из них не верил в эту историю. Особенно учитывая, что многие были вместе с графом в большинстве его военных походов и не припоминали ничего похожего. С другой стороны, им было глубоко фиолетово: ну пришла графу в голову блажь «найти» дочку да ещё и объявить её наследницей, так на то он и граф, — кто ему указ? Как говорится, чем бы дитя ни тешилось…

Саше было и смешно, и боязно: так реалистично граф сжимал её в объятиях, что иногда казалось, что начнёт задыхаться она сама, а не её аватар. А смешно ей было от вида Тёмыча: она не ожидала, что его воплощение в этом мире было таким не похожим на него реального — значительно плечистее и брутальнее. Рядом с ним всегда находилась его жена Стефания — официально теперь уже средняя дочка графа. От Александры не скрылось, какими влюблёнными глазами та смотрела на Темучина (ну и имечко выбрал), и даже сожалела, что она в этом мире конопатая дурнушка и совсем не чета красавице Стефании.

Когда же церемония «знакомства с дочерью графа» закончилась и все придворные удалились, то сильнее всего она испугалась резкой перемене в поведении Ди Грасси и его настоящих сильных эмоций, когда он стал хватать хрустальные кубки со своего стола и швырять об пол, разбивая вдребезги. Граф был в ярости, но дал волю эмоциям, только когда в зале торжеств, кроме него, остались лишь Александрина, Темучин и Стефания.

— Ах он мерзкий ублюдок!!! — кричал граф, добавляя неизвестные Саше ругательства. — Как он посмел, да я его! Да я армию пошлю, да я сотру его в порошок, я вызову его на дуэль, я не успокоюсь, пока не оставлю от его королевства камня на камне!

Постепенно причина гнева графа становилась понятной, действуя по намеченному плану, он послал королю Гвандониусу сокола с весточкой, что желает лучше познакомиться со «столь многообещающей личностью», для чего отправляет к нему в качестве посла своего «дражайшего зятя», который, на всякий случай, захватит с собой портрет его младшей дочери.

— Представляете, — бушевал граф, — он мне прислал ответ за подписью канцлера! Представляете, канцлера! Мне! Да, я…

Поток ругательств был бурным, но не долгим, скоро граф успокоился, извинился перед дамами за брань и пояснил, что у них, у сеньоров, считается оскорблением, если на письмо за подписью сеньора приходит ответ за подписью «не сеньора». Это считалось равносильным объявлению войны — в таком случае отвечающий как бы показывал, что не считал первого сеньора равным себе.

— Войны разгорались и по меньшим поводам, — говорил Ди Грасси, — но пока не время, пока я помогу вам, а там подумаю, как всё обстряпать, — ведь вести войско против Гвандониуса — означает проходить по чужим землям, надо заручиться согласием хозяев. У меня, конечно, войско сильное, но не буду же я с каждым по дороге воевать, это как минимум неразумно.

— Вероятно, — продолжал он, — Гвандониуса смутил мой титул «граф», но это может только означать, что его хозяин не слишком сведущ в делах Эльсинора, и это мне будет на руку. Все в Эльсиноре давно знают, что я не являюсь ничьим вассалом, а королём себя не объявляю только потому, что терпеть не могу святую инквизицию и не хочу платить им мзду за помазание.

На следующий же день Тёма со смехом рассказывал, что графу пришло новое письмо от Гвандониуса, где тот слёзно просил графа его простить, и якобы уже казнил канцлера, который допустил преступную халатность и, не доложив королю, отправил ответ, не выяснив, с кем действительно имеет дело. Теперь формально инцидент исчерпан, но только не для графа: тот немало повоевал, чтобы заслуживать уважение по всему Эльсинору, а «плохой канцлер» — это проблема Гвандониуса, но не его. В общем, по словам Тёмы, его аватар — Темучин — уже отправился в путь в качестве посла графа, прихватив с собой портрет Александрины. Пока аватар был в пути, Тёма мог просто присматривать за ним со стороны, он и так в последнее время слишком часто находился «внутри». Саша уже подумывала, что причина этого не их общее дело, а красавица Стефания, но ей было как-то дико от этой мысли.

Между тем Понтиак решал свою задачу. Эльсинор — игрушка омеговская, поэтому зеркальники и апельсинки не имеют возможности заводить там своё воплощение и входить в него. Им доступно три варианта участия в этой симуляции: с разрешения хозяина наблюдать за его аватаром, управлять истинным эльсинорцем (но далеко не каждым!) или просто общаться с персонажами этого мира. Управляя истинным, невозможно получить те же ощущения, что при входе в аватар, кроме того, истинный всегда имеет собственные характер и привычки, что затрудняет управление. Неудивительно, что такими вариантами участия в Эльсиноре пользовались только бывшие меги, перешедшие в другой стан и не желавшие совсем расставаться со своей любимой игрой. У зеркальников и апельсинок имелись свои симуляции, так что знакомство Понтиака с эльсинорским мудрецом произошло совершенно случайно, но сейчас оно могло пригодиться. Ему было неловко вспоминать, как он пытался убедить мудреца — истинного эльсинорца, в нереальности его мира, но что делать, бывают помутнения разума. Внешность мудрец имел подходящую скорее для сказочного волшебника — седая борода, колпак, очки и длинный халат, хотя сам он считал себя учёным. Звали его Толкиан, он не был ничьим вассалом и был известен на весь Эльсинор, к нему обращались за советами, предсказаниями или колдовством. Сам же мудрец негодовал, когда его умения называли колдовством: «Только наука, никакой магии!» — утверждал он всегда. Наверняка со временем Толкиан и ему подобные сумели бы существенно продвинуть Эльсинор в техническом развитии, да только создатели этого мира изначально поставили множество препятствий на этом пути. Они не хотели, чтобы со временем Эльсинор превратился в подобие Земли — с танками и атомными бомбами. Создать огромного каменного голема, способного в одиночку разрушить город, пожалуйста, но никаких бомб! По их мнению, голем, обладающий хоть и зачаточным, но сознанием, значительно отличался от бомбы, по крайней мере, с ним можно было попробовать договориться. Вот и крутился Толкиан, как мог, изобретая иногда удивительные вещи. Например, он подсмотрел, что у землян, которых он считал жителями другой планеты из другой вселенной, есть самодвижущиеся тележки — автомобили, но сделать такие же не смог. Зато он нашёл способ очень быстро перемещаться по Эльсинору, обнаружив, что пространство искривлено и надо только найти точки, где разные плоскости мира наименее удалены друг от друга. Он вычислял такие точки и отмечал их на карте мира. Благодаря таким точкам он нередко появлялся там, где его никто не ждал, а через несколько минут — в другом конце Эльсинора. Да ещё и мог провести с собой кого-нибудь. Неудивительно, что за ним закрепился имидж колдуна.

Короли, патриархи, графы и прочие сеньоры мечтали заманить Толкиана к себе на службу, но тот предпочитал дистанцироваться от них и на всякий случай поместил своё жилище возле скопления найденных точек пересечения плоскостей. Это было удобно и с точки зрения его собственного передвижения по миру, и от прихода недоброжелателей уберегало: подойти к его дому можно было только с проводником, иначе легко можно было очутиться совсем в другом месте. Естественно, что о землях, где обретал мудрец, закрепилась дурная слава, и туда старались не соваться. Удивительно было другое: Толкиан умел маскироваться и от игроков-людей, сколь бы большими познаниями в игре они ни обладали, а также от их личных программ. Так он сохранял втайне от них свои знания, умения и изобретения, показывая только то, что считал нужным. С другой стороны, если кто-то их людей оказался ему интересен или он рассчитывал извлечь пользу из знакомства с ними, то таким людям было легко с ним связаться через свою личную программу. Таким человеком был и Понтиак, который, впрочем, только сейчас нашёл в этом какую-то пользу.

Понтиак поручил своему Нерону подключиться к Толкиану, чтобы понаблюдать, что тот делает. Как только в комнате появилась объёмная визуализация кабинета мудреца, в котором тот проводил какие-то наблюдения, Толкиан повернулся в сторону Понтиака и поздоровался:

— Приветствую тебя, о неверующий в реальность Эльсинора.

— Приветствую и тебя, о Толкиан, — поздоровался Понтиак, — прошу впредь называть меня Купер.

Мудрец усмехнулся:

— Допустим, подражать моей манере речи тебе не следует, я знаю, что в твоём мире принято говорить иначе. А что касается имени — Купер так Купер. Так и быть, разрешаю тебе называть меня «о мудрейший Толкиан».

Понтиак чуть не поперхнулся — над ним насмехается какой-то виртуальный дедуля… Но что делать, надо терпеть.

— О мудрейший Толкиан, я пришёл к тебе за помощью, — сказал Понтиак.

— Да неужели, — похихикал тот, — и как же «нереальный персонаж игры» может помочь мудрейшему Куперу?

Ради Таси Понтиак решил стерпеть все насмешки этого типа и, как мог, объяснил ситуацию с Элеонорой и Гвандониусом.

— Что ж, я знаком с Элеонорой, — задумчиво проговорил Толкиан, — прелестное дитя, достойное лучшей участи, чем Гвандониус, да только не знаю, как тебе помочь, сделать именно то, что ты просишь, я не могу — это попросту разрушит мою репутацию.

«Опять это ослиное упрямство, так и знал, что с этим старикашкой дохлый номер».

А мудрец продолжал захихикав:

— Ты заранее-то не расстраивайся, я подумаю, может, и помогу, а пока посмотри, полюбуйся, что я сотворил!

Проговорив это, Толкиан указал на какую-то сферу, которая сама по себе висела посредине его кабинета, она была немного яйцеобразной, голубоватой и окружённой полупрозрачным туманом. Понтиак не видел ничего особо замечательного в этой сфере, и Толкиан это заметил:

— Думаешь, просто какой-то шар дедушка надул? Ха, больше мне заняться нечем! Я, кстати, много думал над нашим разговором — про нереальность моего мира, ну я-то знаю, что это абсолютная чушь, зато ты натолкнул меня на идею создать что-то подобное — смотри внимательно!

— Нерон, увеличь изображение сферы, — сказал Понтиак и через мгновение смог разглядеть сферу подробнее. «Да не может быть», — ахнул он.

— Может, может, — словно причитал его мысли Толкиан.

— Нерон, давай-ка ещё увеличь!

Понтиак смотрел, не отрывая глаз: сфера явно была симуляцией планеты, большая часть поверхности которой была покрыта водой, но имелись и континенты. В каких-то местах на планете извергались вулканы, где-то шёл дождь с грозой, но самое удивительное было то, что она явно была населена, — Понтиак разглядел огромных животных, передвигающихся по суше, каких-то летающих тварей и плавающих в океанах гигантов.

«Наваждение какое-то, — подумал он, — дедок что, Землю наколдовал?»

Вид ошеломлённого Понтиака развеселил мудреца, который гордо приговаривал: «Ай да я, ай да молодец, сам от себя такого не ожидал!»