Хотя задача автора и ограничивается только изучением шизофренического бреда, тем не менее при обзоре литературы приходится останавливаться и на работах, касающихся проблемы бреда при других психозах. Это тем более необходимо, что ряд вопросов, существенных для понимания шизофренического бреда, ставился при изучении бреда как симптома, наблюдающегося при разных заболеваниях. Однако обширность литературы о бредообразовании делает невозможным приведение ее целиком, а также подробное изложение содержания отдельных заслуживающих внимания работ. Кроме того, подробные обзоры этой литературы уже имеются в ряде работ как русских (А. С. Чистович, В. И. Аккерман и другие), так и зарубежных (Шмит и другие) авторов. В настоящей работе будут приведены данные лишь из некоторых работ, давших основные направления в развитии учения о бредообразовании. Кроме того, оригинальные взгляды отдельных авторов будут приведены в последующих главах.

На первом этапе развития психиатрии как медицинской науки (вторая половина XIX века), когда впервые появились крупные работы, касающиеся бредообразования, симптом бреда еще не являлся предметом самостоятельных исследований. Определяя собой на этом симптоматологическом этапе психиатрии, так же как и другие симптомы, все заболевание, бред изучался лишь в тесной связи с заболеванием — параноей. После признания возможности «первичного помешательства» были впервые поставлены вопросы, касающиеся генеза бреда при параное (вернее, самой паранои). При общей тенденции к наивной психологизации, присущей этому этапу психиатрии, симптом бреда при параное рассматривался как явление, представляющее собой лишь количественное, а не качественное отличие от заблуждений или ошибок, свойственных психике здоровых людей. Генез этого явления усматривался либо в нарушении деятельности интеллекта — расстройство течения представлений (А. И. Ковалевский, С. С. Корсаков, Вестфаль, Крамер), либо в нарушении со стороны аффективной сферы (Зандберг, Шпехт и другие). Это нарушение аффективной сферы понималось либо как своеобразное аффективное состояние страха, напряженного ожидания, недоверия, которое обусловливало появление соответствующих бредовых идей, либо, позднее, как доминирующая роль аффективно-окрашенных переживаний (Блейлер, Майер).

Однако уже в 1847 году в противовес психологическим концепциям русский психиатр П. П. Малиновский в своей книге «Помешательство» выступил с материалистическим пониманием психических заболеваний, в том числе и протекающих с бредовыми идеями. Помешательство, по Малиновскому, есть нервная болезнь, в которой отправление мозга прямо или сочувственно изменяется так, что при кажущемся телесном здоровье душевные способности долгое время проявляются неправильно.) В другом месте этой книги Малиновский указывает на то, что бред в помешательстве есть выражение сущности болезни, но предмет бреда — обстоятельство случайное. Отсюда становится ясным, что П. П. Малиновский считал бред также продуктом измененного отправления мозга.

Значительно позднее, а именно в 1872 году, Гризингер опубликовал статью, в которой он подчеркивал первичный (примордиальный) характер симптома бреда, причем в основу его он клал нарушения функций клеток коры больших полушарий, чем обусловливалось неправильное течение представлений. Все же основным направлением в изучении бреда на этом этапе развития психиатрии, если судить по зарубежной литературе, было психологическое направление. Оно сохранилось и в последующие годы и нашло свое отражение в дискуссии, развернувшейся вокруг крепелиновской паранои, в которой косвенно была затронута проблема бреда и, в частности, пределы возможности психологического понимания его.

С появлением «Общей психопатологии» Ясперса, в которой он пытался построить психопатологию (и феноменологию как основную часть ее) как обособленную науку, ничего не имеющую общего с психиатрией как медицинской наукой, отрывая ее целиком от соматики, в немецкой литературе изучение проблемы бреда вступило в новый этап. Представители этого феноменологического направления в изучении бреда, следуя указаниям Ясперса, ставили себе задачей лишь детальное описание психопатологических симптомов в так называемом «поперечном разрезе», в качестве феноменов патологической душевной жизни, игнорируя связь их с болезненным процессом. Симптомы душевного заболевания не только отрывались от заболевания в целом, его закономерностей и его соматической основы, но рассматривались как что-то постоянное, раз навсегда данное, законченное и лишенное всякого развития. Бред рассматривался в том же аспекте, то есть в качестве «феномена» патологической душевной жизни, без всякой связи с болезненным процессом и без всякой попытки выяснения его патогенеза, что отнимало у него присущее ему значение симптома болезни.

Это феноменологическое направление не смогло разрешить проблемы процессуального бреда, а остановилось в лице Груле у порога этой проблемы. Удовлетворившись одним лишь описанием бреда как чистой функции и лишь указав на связь его с органическим процессом как первичного симптома, Груле отказался от каких-либо попыток объяснить его с точки зрения процессуальных механизмов, обнаружив, таким образом, свои агностические позиции, присущие также всему этому направлению).

Справедливо отказавшись от психологического понимания процессуального бреда, углубив его психопатологическое изучение, представители феноменологического направления не смогли, таким образом, выдвинуть теорию, освещающую его патогенез, оставив феномен бреда как бы висеть в воздухе, оторванным и от клинико-нозологических рамок и от своих патофизиологических основ. В этом проявилась вся слабость этого направления в изучении проблемы бреда, его общая методологическая недостаточность.

Следует упомянуть также о работах Шторха, которые примыкают к феноменологическому направлению, но отличаются своеобразием. Ставя перед собой задачу описать особенности переживаний больных шизофренией «видеть их в их мире», Шторх обнаружил сходство мышления больных шизофренией и тесную связь их бредовых переживаний с мышлением отсталых народов, описанным Леви-Брюлем. Эта теория, ставящая знак равенства между проявлениями нормального мышления отсталых народов и симптомами душевного заболевания, многократно подвергалась справедливой критике. Кроме того, работы Шторха загромождены мистическими понятиями и поэтому не могут представить какой-либо ценности в качестве материалов научного исследования. Симптоматика шизофрении в этих работах отрывается от шизофренического процесса, внешнее сходство между поведением больных шизофренией и поведением «примитивных народов» отождествляется без указаний на их безусловное различие.

Наряду с феноменологическим направлением в изучении бреда в тот же период времени в западноевропейских странах выдвигается и другое направление, берущее начало из психоанализа Фрейда и близкого к нему учения Адлера. Примат жизни влечений, главным образом сексуальных, и различных перверзий этих влечений, находящих убежище в бессознательном и прорывающихся иногда в форме патологических симптомов, — вот в общих чертах основные положения учения Фрейда и Адлера, игнорирующего роль социального фактора в формировании человеческой личности и церебральную основу болезненных явлений и заменяющего объективное изучение механизмов психопатологических явлений произвольными псевдонаучными построениями.

Представители этого направления (Шильдер, Кант, Кан, Юнг и другие) рассматривают всякий бред, в том числе и процессуально-шизофренический, как своеобразную компенсаторную реакцию заболевшей личности. Она имеет целью либо осуществление особым путем в символической форме вытесненных сексуальных влечений (большей частью гомосексуальных) или влечения к власти при одновременном наличии чувства малоценности, либо носит характер возмещения личности психологических ущербов, обусловленных процессом. Так, по Кану, бред является попыткой выйти из переживания «витальной угрозы и обособления», по Отто Канту — «восстановить утерянную связь с коллективом».

Это стремление обязательно найти конечный («финальный») смысл бреда при одностороннем неправильном акцентуировании значения в его генезе сексуальных влечений или чувства малоценности с волей к власти, а также мистически приписываемая роль «бессознательному», привели к тому, что это направление в изучении бреда стало совершенно неприемлемым для исследователей, стоящих на материалистических позициях. Представители этого направления на основании своих исследований процессуального брела приходили к произвольным, подчас абсурдным выводам. Не отрицая формально процессуальной основы бреда при шизофрении и оперируя на первый взгляд такими биологическими понятиями, как влечение, инстинкт, представители этого направления выдвигали на первый план все же психологические механизмы — психогенез вместо патогенеза, кладя в основу возникновения бреда осуществление аффективных потребностей, проявление вытесненных желаний и прочее. Изучение бреда как процесс-симптома заменялось, таким образом, психологическим пониманием его смысла, смазывалась несомненно существующая резкая грань между процессуальным шизофреническим бредом и психогенным).

Все это только затуманивает понимание сущности процессуального бреда и препятствует правильному его диагносцированию. Показательна в этом отношении работа Блейлера «Аффективность, внушаемость, параноя», в которой автор явно процессуальный шизофренический бред трактует как результат патологического развития личности (паранои), как результат удовлетворения аффективных потребностей, становясь, таким образом, на позиции авторов психоаналитического направления. Не меняет этих позиций и допускаемая автором возможность наличия в прошлом у параноиков шизофренического сдвига и отнесение этих случаев паранои к симптомокомплексам, так как самый бред все же рассматривается им как психогенный (вторичный), а не процессуальный. Впрочем, согласно взглядам Блейлера и некоторых других представителей этого направления, бред является всегда вторичным и не представляет принципиального отличия от заблуждений здорового человека. Это утверждение возвращает нас к наивным воззрениям авторов конца XIX столетия.

Наряду с этими двумя направлениями в изучении бреда многие исследователи (П. Б. Ганнушкин, Т. А. Гейер, А. Н. Молохов, Ланге, Кречмер, Гаупп, Клод, Монтассю и другие) разрабатывали и обсуждали традиционное учение о параное и близких к ней параноических реакций с акцентуированием внимания на особенностях преморбидной личности и на характере столкновения ее с социальной средой (Кречмер, Сензитивный бред отношения).

Это учение о параное, понимавшейся сначала в немецкой литературе чрезмерно широко, у позднейших немецких авторов претерпевает некоторый сдвиг в сторону признания возможности процессуальной обусловленности бреда. Так, Крепелин, вначале давший широкие контуры паранои, в дальнейшем, на основании наблюдения течения и исхода, принужден был чрезвычайно сузить ее рамки, но и эта небольшая группа в дальнейшем практически оказалась почти неуловимой и в немецкой психиатрии свелась к нескольким казуистическим случаям, тщательно каждый раз описываемым и цитируемым в различных работах, авторы которых то присоединялись к этому диагнозу, то отвергали его. Эта редкость крепелиновской паранои заставила в дальнейшем уже более осторожно говорить о параноических реакциях, развивающихся у своеобразных психопатических личностей, и даже о параноическом синдроме, возникающем на основе шизофренического дефекта или мягко протекающей шизофрении (Блейлер, Кречмер, А. Н. Молохов и другие).

Дискуссия, развернувшаяся вокруг паранои Крепелина, считавшего ее бредовым развитием психопатической личности, и дальнейший путь развития учения о параное — последнего убежища учения о «первичном помешательстве», представляет интерес с точки зрения проблемы бредообразования, показывая всю несостоятельность трактовок в психологическом плане бредовых, прогредиентно текущих психозов. Эта тенденция, унаследованная от старой психиатрии, а именно психологизирование бреда, до известной степени сохранилась и в современной психиатрической литературе в концепции некоторых авторов о реактивных параноидах, явно переоценивающих роль психогенного фактора в возникновении бреда.

В Западной Германии и в послевоенные годы разработка проблемы бреда в основном опирались все на тот же описательно-феноменологический принцип. Однако этот принцип в настоящее время используется в Западной Германии для разрешения клинико-диагностических вопросов в большей степени, чем это имело место раньше. Это мы находим, например, у Курт-Шнейдера. Последний детально останавливается на различных проявлениях бреда. Он призывает к осторожности в оценке состояний, импонирующих как бредовые, в смысле их отнесения к шизофреническому бреду, и к осторожности в диагносцировании бреда вообще. Он указывает, что нередко имеет место не бред, а бредоподобное состояние, обусловленное ситуационно и психологически понятное. Такие бредоподобные реактивные состояния, в основе которых лежат эмоции, могут иметь место у психопатов и у здоровых. Особенно подробно автор останавливается на симптомах «бредового восприятия» и «бредовых выдумок». Первый он считает специфичным для шизофрении, второй, по его мнению, может встречаться при различных других заболеваниях. В основу бредового восприятия он кладет «„непонятные“ патологические переживания».

На симптоме «бредового восприятия» при изучении бреда подробно останавливается также Матуссек, подвергая этот симптом детальному анализу. Критикуя положение Ясперса о том, что восприятие в этих случаях не изменено, он находит ряд особенностей, характеризующих бредовое восприятие в отличие от нормального: «прикованность» больного к объекту восприятия, выделение отдельных его частей, чаще частей лица, нарушение «ранга» элементов восприятия, при котором несущественное выступает на первый план, разрыв нормальных связей между элементами восприятия и формирование новых патологических связей. Мы видим, что Матуссек ограничивается феноменологическим описанием данного симптома, не делая попыток изучить механизмы его возникновения.

Современное учение о бреде во французской литературе отражает две тенденции, справедливо отмеченные Кронфельдом: тенденцию к психологизированию, с одной стороны, и механицизм — с другой. Образцом механистического понимания бреда в сочетании с изучением его в психологическом плане являются работы Клерамбо, а также Миньяра. Бред по Клерамбо является реакцией рассуждающего больного, часто сохранившего интеллект, объяснением, истолкованием патологических явлений, вызываемых органически обусловленным «психическим автоматизмом». Таким образом, бред рассматривается как вторичное явление. У других авторов, сторонников механистического понимания галлюцинаций в качестве «неврологических автоматизмов», а также у авторов, разрабатывающих учение Дюпре и Камю с сенестопатиях, мы видим такое же понимание бреда как вторичного явления, возникающего вследствие интерпретации галлюцинаций и патологических ощущений.

Особое место в современной французской литературе занимают работы парижской школы, возглавляемой Клодом (Эй, Руар, Нодэ), в которых делается попытка построить учение о бреде на основе концепции Джексона. Нодэ в монографии, посвященной критике хронических галлюцинаторных психозов Баллэ, описывает различные бредовые синдромы (паранояльный, параноидный и парафренический), полагая, что они возникают на различных уровнях «психической активности» при ее деградации в зависимости от основного заболевания, могущего иметь различные причины. Для этой школы является характерным то, что бред, не отличаемый принципиально по своим механизмам от галлюцинаций, рассматривается в качестве патологического «верования», имеющего корни в аффективности и питающегося желаниями и надеждами или возникающего на основе «интуиции», происходящей из «бессознательного».

В этой концепции, которую авторы называют динамической, построенной, по их заявлению, на основе учения Джексона, мы находим мало продуктивного в отношении понимания собственно процессуального (шизофренического) бреда. Многие положения авторов относятся скорее к паранояльному, бреду или к сверхценным идеям. Вызывает сомнение также понятие «психической активности», употребляемое авторами, и правомерность идентифицирования ее с понятием активности (низших центров) в понимании Джексона. Концепция авторов близка к положениям фрейдизма в смысле акцентуирования роли бессознательных аффектов и желаний и их привлечения для объяснения различных форм бреда. Положительной стороной в работах о бреде как указанных, так и многих других французских авторов, помимо яркого клинического описания и углубленного психопатологического анализа бредовых синдромов, является справедливое указание на роль патологических вариантов сна в генезе бреда («гипноидное», «онироидное» состояние, «ониризм»), хотя патофизиологические механизмы их остаются нераскрытыми.

Особняком стоят работы Жанэ, посвященные различным вопросам психологии, в том числе бреду и галлюцинациям. Жанэ пытается в основу бреда положить «чувства», которые он почему-то понимает как нечто промежуточное между элементарным актом и верованием. В картине бреда он выделяет всевозможные патологические чувства, как, например, «чувство захвата», «чувство внедрения», «чувство воздействия» и другие, которые по существу своему являются бредовыми переживаниями, подлежащими объяснению. Оригинальным, но мало убедительным является его воззрение на бред с точки зрения «двойных форм социального поведения», как, например, «дарить и получать», «показывать и прятать» и т. п., которые он пытается восстановить в истории развития человечества. Бредовым механизмам он дает психологические объяснения. Так, например, он вводит понятие «социальной объективации», как тенденции, присущей детям и «примитивным» людям, перекладывать свою вину на других.)

Попытки освещения бреда в патофизиологическом плане в основном мы имеем в советской психиатрии. Прежде чем остановиться на работах советских авторов, приведем некоторые данные, касающиеся развития учения о бреде в отечественной литературе вообще, внесшей свой значительный вклад в изучение данной проблемы.

Начиная с конца XIX столетия, мы имеем в русской литературе как монографические работы, относящиеся так или иначе к проблеме бреда, так и ряд оригинальных и справедливых высказываний, касающихся как симптома бреда, так и бредовых психозов вообще. В этих работах отражается ясность мышления, присущая представителям русской психиатрии на раннем этапе ее развития, со способностью к критическому отношению к неправильным точкам зрения зарубежных авторов. Некоторые из этих работ мало известны, хотя представляют не только исторический интерес, но и большую ценность по существу вопроса. В некоторых из них мы находим высказывания, предвосхитившие сходные точки зрения, высказанные позднее зарубежными авторами. Так, например, в 1881 году П. И. Ковалевский опубликовал монографию «Первичное помешательство», в которой четко отграничивает это заболевание от аффективных психозов (мании и меланхолии)). Сущность «первичного помешательства» он усматривает в «первичном поражении мыслительной области». В своем общем руководстве по психиатрии (1885) он подвергает критике точку зрения Вестфаля, а также Снелля, которые полагали, что при бредовых психозах имеют место изолированные нарушения интеллекта. Вопреки этому П. И. Ковалевский справедливо указывал на диффузный характер слабоумия у этих больных, общее ослабление их «мыслительной деятельности» с изменениями в общей структуре их личности, приводящими к общей деградации.

Такое же категорическое отрицание точки зрения на бред как изолированное расстройство (мономанию), разделявшейся многими зарубежными авторами, мы находим и у Н. М. Попова, С. С. Корсакова, а в дальнейшем у В. П. Сербского, В. Ф. Чижа и у других отечественных авторов. «Бредовая идея, — писал Н. М. Попов, — лишь одно из проявлений болезни… внимательное исследование больного всегда укажет еще на иные уклонения от нормы, так как при душевном заболевании поражается весь психический орган, изменяются хотя в весьма различной степени все важнейшие его функции». В этом труде мы находим и другие весьма тонкие и прогрессивные для того времени идеи, касающиеся бреда, как, например, указание на связь бреда с нарушением «я» и единства личности, на роль патологии внутренних органов для возникновения бредовых идей, указание на «неудержимую тенденцию к аллегоризации», присущую бредовым больным, и другое. Так же, как и других представителей отечественной психиатрии (В. П. Сербский и другие), его не удовлетворяет формальное определение бреда в немецкой психиатрии, как «ложной идеи, не соответствующей действительности» и сопровождающейся глубокой убежденностью больного. Он считал, что основным критерием при изучении бреда должен быть «способ возникновения бредовой идеи». Останавливаясь подробно на способах возникновения бреда у параноиков (по существовавшей тогда терминологии), он тонко описывает состояние этих больных в период формирования бреда, высказывая идеи, близкие к которым были развиты впоследствии в немецкой литературе. Так, он отмечает первичное тревожное и напряженное состояние бредовых больных с переживанием какой-то внутренней перемены, а в качестве второй особенности — их «неудержимое стремление аллегоризировать» — во всем видеть «символы, знаки, какой-то таинственный смысл». На этой основе, по автору, рождается бредовая идея, которая указывает на нарушение единства личности — новое «я». Обманы чувств только облегчают формирование бреда. В этом описании возникновения бреда мы находим указание на своеобразное настроение бредового больного и его своеобразное восприятие окружающего (бредовое восприятие) с переживанием особого значения, а также указание на самостоятельное, независимое от галлюцинаций, возникновение бреда.

Экспериментально-психологическому исследованию больных первичным помешательством посвящена работа К. Н. Завадовского, в которой он отмечает ряд особенностей ассоциаций у бредовых больных: эгоцентрические, бредовые ассоциации, многословные рассуждения и пр.

С. С. Корсаков подчеркивал отличие бредовых идей от заблуждений и возможность их дифференцирования при выяснении условий их развития. В основе бреда он усматривает «патологическую связь между суждениями», а «напряженность болезненного сочетания мыслей» придает им характер «непреложной истины»). В качестве одного из источников бреда он указывает на патологические ощущения — парестезии, болевые ощущения и прочее, при наличии у больного тенденции к их аллегоризации. Учение о мономании, как бредовом заболевании с частичным нарушением в форме единичной нелепой идеи, он категорически отвергал. Внимательный анализ клинической картины, по его мнению, всегда показывает, что наряду с бросающейся в глаза нелепой идеей существуют другие нарушения психики. Описывая бред значения при первичном помешательстве, С. С. Корсаков подметил также склонность параноика видеть во всем окружающем символы, и то, что бред вообще имеет эгоцентрический характер. Среди различных форм паранои С. С. Корсаков впервые описал своеобразную ее разновидность — paranoia hyperphantastica, при которой бред связан главным образом с продуктами фантазии, противопоставляя ее другой форме помешательства, которая связана с болевыми ощущениями и различными парестезиями — paranoia neuralgica paraesthetica.

В учебнике психиатрии И. Г. Оршанского мы также находим интересные замечания, предваряющие воззрения, высказанные позднее зарубежными авторами. Разделяя неправильную точку зрения многих авторов своего времени, отрицавших принципиальное отличие бреда от предрассудков здорового человека, и подчеркивая в происхождении бреда роль «течения представлений», он тем не менее отмечает своеобразие этого течения как основу бреда, именно «судорожную фиксацию» какого-нибудь представления, получающего особую прочность в сознании. Самое определение бреда у И. Г. Оршанского, так же, как и у других отечественных авторов, свидетельствует о неудовлетворенности его обычными формальными определениями, принятыми в то время, и попытках к более углубленному пониманию этого явления. Так, помимо несоответствия бредовой идеи с действительностью, он отмечает также в качестве одного из ее признаков несоответствие ее с положением больного, а также с его мыслями, поступками и целями. Бред, по И. Г. Оршанскому, сводится к «диссоциации нормального строя, к внутренней и внешней дисгармонии, к расстройству внутренней и внешней причинности»). Автор отмечает также влияние социальных факторов на формирование бреда, рассматривая его с точки зрения «расстройства приспособленности психической жизни к среде как физической, так и социальной». Это, в свою очередь, привело автора к понятиям «расстройства психической координации», «психической атаксии», вылившимся впоследствии в понятие об «интрапсихической атаксии», введенное Штранским для характеристики основного расстройства при шизофрении. Атаксия мышления, на которой автор подробно останавливается, как своеобразное расстройство с нарушением ассоциаций и логической сферы, присуща хроническому параноику, способствует формированию бредовой системы и ведет даже к формированию особого атактического бреда.

Интересно также указание у И. Г. Оршанского, как и у многих отечественных авторов, на связь бреда с патологическими ощущениями; бред рассматривался им как «логическое приспособление к ненормальным ощущениям, которые больной получает как от своих телесных органов, так и от внешнего мира». «Содержание мысли уклоняется от своего нормального пути, но зато этой ценой достигается некоторое соответствие и устанавливается равновесие между логикой больного и его ощущениями»). Хотя это понимание бредовой идеи как логического объяснения и нельзя считать правильным, однако признание какой-то роли патологических соматических ощущений в происхождении бреда для начала XX столетия нужно считать прогрессивным. Существенным в его воззрениях, так же как и у многих других названных выше отечественных авторов, является четкое указание на ошибочность толкования бреда только как симптома расстройства логических суждений больного, а также трактовка его как симптома, указывающего на общее нарушение всей психической жизни больного, «тесно связанного со всей его личностью, претерпевающей при этом тотальные изменения со стороны интеллектуальной, аффективной и волевой сферы». Автор указал также и на иллюзорное восприятие окружающего у бредового больного. В. П. Сербский также категорически подчеркивал связь бредовой идеи с личностью больного в целом; возможность существования бредовой идеи при нормальной в остальном умственной деятельности он считал заблуждением.

Несколько в стороне от других стоит вышедшая в 1890 г. классическая монография В. X. Кандинского, посвященная в основном проблеме псевдогаллюцинаций; однако автор подходит в ней вплотную также и к проблеме бреда, именно бреда воздействия. Сегла, Клерамбо и другие зарубежные авторы значительно позднее пытались описать различные галлюцинаторные явления и объяснить их анатомо-физиологическую основу. В. X. Кандинский в этой работе впервые четко различает и описывает истинные галлюцинации с характером объективной действительности, псевдогаллюцинации как субъективные восприятия чувственного характера, и ложные идеи, к которым он относит такие явления как «мысленные внушения», «мысленная индукция», «насильственное мышление» и прочие явления, которые можно отнести к бреду воздействия. Четко и образно он описывает симптом «насильственного говорения» — внутреннего и действительного, также относящийся к бреду воздействия, а также «чувство внутренней раскрытости», симптом, вошедший впоследствии в синдром психического автоматизма Клерамбо.

В работе В. X. Кандинского имеется и ряд общих положений, касающихся бреда. Так, он ставит вопрос о причине высокой степени убедительности и несомненности «первичных ложных представлений, в силу которой продукты деятельности представления моментально и неизбежно приобретают для больного значение, одинаковое с совершившимися фактами». Эти мнимые истины (бредовые — Е. К.), по его мнению, «суть результат бессознательного умозаключения, причем остающиеся неосознанными посылки создаются болезненно расстроенной деятельностью головного мозга».) Принципиально важное значение имеет его деление бреда на чувственный бред, опирающийся преимущественно на патологические ощущения, различные изменения восприятия и галлюцинаторные явления, и интеллектуальный бред, причем значение первого и тех чувственных восприятий, на которые он опирается, им особенно подчеркивается.

Подробно останавливается В. X. Кандинский также на псевдогаллюцинаторных воспоминаниях, заключающихся в том, что «какой-нибудь измышленный факт, т. е. какое-нибудь представление, созданное фантазией больного, мгновенно становится псевдогаллюцинацией, зрительной или слуховой, и эта псевдогаллюцинация ошибочно принимается сознанием больного за живое воспоминание действительного факта, совершившегося в далеком или недавнем прошлом»). Это четкое описание псевдогаллюцинаторных воспоминаний имеет существенное значение для понимания парафренических синдромов, В основе которых именно лежат такого рода псевдогаллюцинаторные фантазии. Из всего вышеприведенного видно, что монография В. X. Кандинского построена на материалистическом мировоззрении, в ней также имеется тенденция к физиологическому освещению психопатологических явлений; она сохранила свое значение и интерес до настоящего времени.

Четкое клиническое описание бреда воздействия в его различных выражениях (вербальном, сенсорном и моторном) мы находим также в работе В. М. Бехтерева «О бреде гипнотического очарования». Хотя автор в соответствии с взглядами того времени (1905 г.) и считал возможным относить эту форму бреда к истерическим и истеро-неврастеническим психозам, тем не менее он указал на их близкое отношение к параное, а также тонко подметил и описал различные стороны синдрома бреда воздействия, как-то: отсутствие сложной систематизации, точки соприкосновения его с бредом порчи или одержимости и др.

Заслуживает внимания также монография П. Б. Ганнушкина «Острая параноя», вышедшая в 1904 г. Хотя большая часть больных, приведенных в ней, согласно настоящей классификации должна быть отнесена к шизофрении с ремиттирующим течением, тем не менее это не умаляет ее значения. Острая параноя рассматривается автором как симптомокомплекс, имеющий, наряду с хронической параноей, самостоятельное значение или имеющий вторичное происхождение. Основным симптомом в нем является бредовое толкование действительности, связанное со своеобразным расстройством мышления и носящее не хаотический, а закономерный характер, причем галлюцинации, часто включающиеся в данный симптомокомплекс, по автору, лишь детализируют, разрабатывают бред, но не являются его причиной. П. Б. Ганнушкин, таким образом, не повторил ошибок Вернике и ряда других авторов, склонных упрощенно рассматривать в галлюцинаторно-параноидных синдромах бред как следствие галлюцинаций, как результат их объяснения.

С. А. Суханов в своей работе, вышедшей несколько позднее (1908 г.) делает уже значительный шаг вперед в трактовке бредовых психозов, со всей категоричностью относя хроническую параною к раннему слабоумию, а острую параною — к маниакально-депрессивному психозу или к интоксикационным психозам.

Большой интерес представляют воззрения Я. А. Анфимова, посвятившего в 1913 г. бреду при первичном помешательстве ряд статей. Работы эти были весьма прогрессивными, так как проникнуты материалистическим мировоззрением. Автор близко подошел к пониманию патофизиологических механизмов бреда, сближая его со сновидениями. Возражая против названия «sine materia» по отношению к заболеваниям без ясного патоанатомического субстрата, автор искал материальную основу бреда. Он полагал, что у бредовых больных имеются иные материальные психофизиологические основы мышления или иная «биофизическая формула логики». Останавливаясь на общих условиях, нарушение которых ведет к душевным расстройствам, автор указывает на нарушение внутричерепного давления, изменения обмена веществ в мозгу, нарушение оптимума психического напряжения. «Больной биохимизм» мозга немедленно отражается, по автору, на психическом напряжении, а с ним меняется и чувство реального в восприятии, суждения утрачивают логическую ценность и создается канва для бредовых построений мышления. В качестве источника бреда большое значение автор придает нарушению общего чувства — «сенестезиопатии», следствием чего являются различные патологические ощущения. Эти измененные ощущения телесной жизни, по его мнению, чисто автоматически облекаются в форму неполных и ложных суждений, например при ипохондрическом бреде.

В советской психиатрии в связи с углублением и расширением научной и практической работы в данной специальности, а также разработкой других медицинских дисциплин, мы находим уже попытки, с одной стороны, углубить психопатологическое изучение структуры и механизмов различных форм бредообразования при различных заболеваниях, и в частности при шизофрении, с другой стороны, определить патофизиологические механизмы разных форм бреда.

Так, П. А. Останков различал содержание бреда и его конструкцию и на основе этого принципа отграничивал параноический бред от парафренического. Если в первом случае, по автору, бред преследования проистекает из борьбы за те или другие идеи (изобретательство и т. п.), то во втором случае бред развивается не логически, а интуитивно и имеет в основе органический анатомический процесс, обусловливающий явления психического автоматизма, играющего роль в механизмах этого рода бреда.

Бреду воздействия посвящена работа В. Н. Мясищева, вышедшая из Патологорефлексологического института, руководимого В. М. Бехтеревым. Хотя не со всеми положениями, развиваемыми в этой работе, можно согласиться, но существенно в ней то, что автор не говорит о феномене бреда вообще, как мы имели это у зарубежных авторов, но выделяет различные его разновидности (невропатический, параноический и параноидный типы) и соответствующие механизмы в зависимости от характера основного заболевания. Он устанавливает также связь бреда с преморбидной личностью больных и их предшествующими переживаниями, не выводя его вместе с тем целиком из этих переживаний.

Специально шизофреническому бреду посвятил в 1936 году монографию В. И. Аккерман. Бред в ней трактуется психопатологически (феноменологически) с позиций работ зарубежных авторов, преимущественно французских, как продукт расстройства мышления и механизмов «присвоения». Эти механизмы присвоения выдвигаются в качестве дифференциально-диагностических критериев отграничения шизофренического бреда от бреда иного происхождения. Механизмы присвоения кажутся автору более надежными дифференциально-диагностическими критериями, чем механизмы отчуждения. Патофизиологические механизмы бреда автор не рассматривает.

Попытку изучения механизмов некоторых видов шизофренического бреда мы встречаем в работе А. А. Меграбьяна «Синдром отчуждения и бред», хотя в основном эта работа посвящена синдрому деперсонализации («отчуждения» по автору). Бред, по автору, является следствием тех же нарушений, которые лежат в основе синдрома отчуждения, а именно «дезинтеграции» аффективности и обусловленного ею расстройства мышления, вследствие выпадения его чувственного тона. Существенным в данной работе является то, что автор пытается наметить некоторую связь между болезненным процессом и его механизмами, с одной стороны, и основными психопатологическими явлениями при синдроме отчуждения, с другой стороны. Таким образом, эти психопатологические явления не рассматриваются им в отрыве от болезненного шизофренического процесса, как в работах многих зарубежных авторов, касавшихся этой темы.

На современном этапе развития психиатрии четкие положения, касающиеся бреда и охватывающие большой клинический опыт, мы имеем в работах В. А. Гиляровского, особенно в его последней работе, посвященной учению о галлюцинациях. В ней дана критика теорий бреда зарубежных авторов (в первую очередь Груле), оставляющих без рассмотрения реальную материальную основу этого симптома. В противовес этому В. А. Гиляровский подчеркивает, что в основе бреда лежат патофизиологические механизмы. Особенно большое значение в возникновении бреда он придает измененным ощущениям и восприятиям. Бред, связанный с патологически измененными ощущениями, выделен автором под названием «катестезического» бреда.

Новое понимание бреда с освещением его патофизиологических механизмов — нарушений высшей нервной деятельности — дано в работах И. П. Павлова и его учеников и последователей. Важно прежде всего основное положение И. П. Павлова, вносящее ясность в понимание некоторых механизмов бреда при шизофрении, которую он охарактеризовал как хроническое гипнотическое состояние. Основные идеи о бреде изложены им в двух статьях: «Чувство овладения и ультрапарадоксальная фаза» и «Проба физиологического понимания навязчивого невроза и паранои». Ряд замечаний к проблеме бреда высказан был им также на его «Средах».

В первой из этих статей И. П. Павлов подробно останавливается на «чувстве овладения», которое он, в противовес психологической трактовке Жане, пытается объяснить физиологически. При данном симптоме, по его мнению, имеет место ослабление категории противоположения, которая «есть одно из основных и необходимых общих понятий, облегчающее упорядочивающее и даже делающее возможным вместе с другими общими понятиями наше здоровое мышление».) В основе этого нарушения он усматривает патофизиологические сдвиги, а именно, ультрапарадоксальную фазу, т. е. неполное торможение клеток коры больших полушарий головного мозга, при котором корковые клетки дают эффекты не соответственно раздражающим агентам, как это бывает в норме, а обратные характеру последних; именно, тормозные раздражители дают положительный эффект, а положительные — отрицательный. Вследствие этого смешиваются такие категории, как «оскорблять и быть оскорбляемым», «говорить и Вам говорят», «я и не я и др.». Наличием ультрапарадоксальной фазы в коре головного мозга И. П. Павлов объяснял тот факт, что «больной считает реально существующим то, чего он боится, или то, чего он не хочет». Он приводит примеры: человек желает иметь тайные мысли, а ему кажется, что они постоянно открываются, ему хочется быть одному, а его мучает мысль, что в комнате кто-то есть, и др.

Другим патофизиологическим механизмом бреда, который хорошо объясняет стойкость бредовых идей, а также ту настойчивость и упорство, с которыми больные отстаивают свои бредовые убеждения, является механизм патологической инертности раздражительного процесса, на котором И. П. Павлов подробно останавливается в другой из указанных статей. Хотя Павлов касается в ней бреда при параное, однако большинство случаев крепелиновской паранои должно быть отнесено к шизофрении, поэтому эти высказывания И. П. Павлова представляют большую ценность для понимания систематизированного бреда при шизофрении. Как показывает заглавие, И. П. Павлов сближает навязчивые явления с бредом, так как в основе того и другого лежит один и тот же механизм патологической инертности раздражительного процесса, различающийся по интенсивности. Инертный раздражительный процесс значительной силы по закону отрицательной индукции производит на периферии сильное торможение, благодаря чему исключаются влияния на него остальной коры полушарий (т. е. у больных: отмечается неспособность к критике).

Эти свои положения И. П. Павлов иллюстрирует наглядными примерами, а также описанием больных из психиатрической литературы. Явления патологической инертности раздражительного процесса И. П. Павлов кладет и в основу «умственного автоматизма», описанного Клерамбо.

Таким образом, в основе бреда, по И. П. Павлову, лежат нарушения высшей нервной деятельности — патологическая инертность раздражительного процесса и ультра-парадоксальная фаза, то существующие врозь, то выступающие рядом, то сменяющие друг друга. В зависимости от наличия одного или одновременно этих двух патологических сдвигов в высшей нервной деятельности И. П. Павлов различал две формы бреда. Однако сильное и длительное патологическое возбуждение тех или других динамических структур коры может привести к развитию в ней ультрапарадоксальной фазы. Тогда одна форма бреда перейдет в другую.

Помимо этих основных положений и других замечаний И. П. Павлова о бреде, которые мы находим в «Средах», представляет особый интерес определение бреда как искаженного неправильного отношения к действительности). Бред преследования, по И. П. Павлову, является скорее бредом чувств, чем мыслей. Его можно свести к искаженному процессу торможения, так как физиологическая основа страха, играющего в нем большую роль, есть торможение. В вопросе о «бреде умственном, о бреде мыслей надо сопоставить, в каком соотношении находятся первая и вторая сигнальные системы». «Основные законы раздражительного и тормозного процессов должны оставаться целиком значимыми для обеих сигнальных систем»).

Анализируя патофизиологические механизмы бреда при прогрессивном параличе, И. П. Павлов указывал, что больной прогрессивным параличом подобен человеку, видящему сны. При этом ослаблена вторая сигнальная система, общие понятия не действительны, он опирается на ощущения, идущие от первой сигнальной системы. Отсутствует регулирующее влияние второй сигнальной системы, образуются «фантастические связи», возникающие в первой сигнальной системе. Может быть, при прогрессивном параличе оживляются следы прошлых впечатлений.

Все эти основные положения И. П. Павлова имеют прямое отношение к шизофреническому бреду. Эти основные положения о патофизиологических механизмах бреда и другие высказывания И. П. Павлова легли в основу работ его учеников и последователей. Среди этих работ в первую очередь следует указать на работу А. Г. Иванова-Смоленского, посвященную изучению нейродинамической структуры эйдетического и вербального бреда. Пользуясь методикой ассоциативного эксперимента и считая ее пригодной для исследования патофизиологических механизмов бреда, он провел патофизиологическое и клиническое исследование двум больным с параноидными психозами (в одном случае — с диагнозом шизофрении, в другом — парафрении). На основании полученных данных он выделил, в зависимости от преобладания в бредовых концепциях эйдетического или чисто вербального компонента, две формы бреда: эйдетическую и вербальную. У первой больной галлюцинаторные и бредовые переживания были насыщены яркими зрительными образами, носящими характер кошмаров. В ассоциативном эксперименте отмечено увеличение скрытого периода, зрительный характер ассоциаций с обилием цветовых образов. При ассоциативном эксперименте были выявлены также и патодинамические структуры, являющиеся кортикальным отражением конфликтных ситуаций. Анализируя полученные данные ассоциативного эксперимента, А. Г. Иванов-Смоленский высказал предположения, что в длительно возбужденной патодинамической структуре, отражающей трудную ситуацию, наступает частичный сон, являющийся выражением охранительного торможения и ограничивающий деструктивный процесс. Автор указывает что при пробуждении больной сонное торможение застревает в патодинамической кортикальной структуре; при адекватных реакциях больной во всех других отношениях активирование патодинамической структуры вызывает к жизни образные, напоминающие сновидения, бредовые концепции больной.

У другого больного отмечался пышный бессвязный бред, преимущественно космического характера в сочетании с псевдогаллюцинациями (мысли передаются на расстояние и звучат в голове больного). При этом особенностью больного в противоположность первому наблюдению явилась необычайная бедность зрительными образами его бредовых высказываний, их чисто вербальный характер. В ассоциативном эксперименте преобладали речедвигательные реакции. В преморбидной личности больного отмечались психастенические черты. Больной относится к «умственному» типу по И. П. Павлову. Автор пришел к выводу, что защитное торможение в данном случае «прорвано», и патологическая кортикальная структура находится в состоянии распада, за что говорят нелепый бессвязный бред и явления «мозгового автоматизма» (звучание мыслей и др.). Последние автор рассматривает как результат деструктивных центральных раздражений в речевой области коры.

Систематизируя свои наблюдения, А. Г. Иванов-Смоленский различает: а) бред инертного возбуждения с явлениями длительной и высокой возбудимости в пределах какой-либо системы или структуры кортикальных связей, б) бред деструктивного происхождения и в) сноподобный бред, связанный с явлениями инертности, застойности торможения. При этом в течение одного и того же заболевания возможны переходы одной формы в другую. Патодинамическая структура, представляющая собой кортикальное отражение трудной конфликтной ситуации, в зависимости от характера заболевания может стать источником бреда по любому из вышеописанных патофизиологических механизмов. Бредовые концепции могут носить то преимущественно образный, то вербальный характер в зависимости от преимущественного поражения то систем первичной, то вторичной сигнализации. Тип высшей нервной деятельности влияет как на механизм возникновения бреда, так и на его форму. В своей монографии А. Г. Иванов-Смоленский на основе физиологического учения И. П. Павлова четко формулирует ряд положений, касающихся патофизиологии шизофрении и ее симптоматики, имеющих для нас большое принципиальное значение.

Проблеме бреда посвящена монография А. С. Чистовича, («О патофизиологии и патогенезе некоторых форм бреда»), в которой приводятся также данные ассоциативного эксперимента и развивается концепция, близкая к концепции, А. Г. Иванова-Смоленского. С одной стороны, подчеркивается роль парциального сна для возникновения бреда — гипнотическое состояние с фазовыми явлениями, с другой стороны — подчеркивается и роль психогенных факторов в этиопатогенезе бреда. Среди этих факторов особенно подчеркивается роль «сексуально-этических конфликтов», обусловливающих формирование функционально-патологического очага в коре головного мозга (патодинамическая структура). Последняя вызывает патологические нарушения в коре — картину фазового переходного от сна к бодрствованию состояния; отсюда фантастичность бреда, его противоречие с реальностью. Патодинамическая структура, выявившаяся в ассоциативном эксперименте в особых экстрасигнальных ответах, проявляется на фоне приторможенной остальной корковой деятельности. Бред преследования, по мнению автора, возникает вследствие положительной индукции с сексуального инстинкта на оборонительный рефлекс. Среди многообразных причин «слабости мозга», являющихся по автору необходимым условием для возникновения бреда, он подчеркивает роль сосудистых нарушений, связанных с врожденным сифилисом.

Данная монография является первой крупной работой, в которой автор делает попытку осветить сложную психопатологическую проблему с точки зрения физиологического учения И. П. Павлова. Некоторые положения в данной работе вызывают сомнения, как-то акцентуирование роли сексуальных травм в патогенезе бреда, а также утверждение общности механизмов психогенного и процессуального бреда без указания на их отличие. Однако эта работа, так же как и другие попытки советских авторов вплотную приблизиться к выяснению патогенеза психопатологических симптомов, в том числе и бреда, с точки зрения патофизиологических механизмов не только представляют большой интерес, но и открывают новый этап в психопатологии. Они обещают, благодаря растущим достижениям павловской школы, в ближайшем будущем дать понимание патофизиологических механизмов многих психопатологических явлений).

Говоря о работах представителей павловской школы, следует упомянуть также о работе Л. А. Орбели «О физиологических основах бреда»). Рассматривая бред в основном с позиций павловских положений о патологической инертности раздражительного и тормозного процессов и ультра-парадоксальной фазы, автор не соответственно с взглядами Павлова оторвал субъективное наблюдение, которое он относит к психологии, от объективного исследования условно-рефлекторной деятельности, считая их различными и равноценными методами исследования. При изучении бредовых состояний его внимание больше всего привлекла «изолированность» больного от внешнего мира. Он полагал, что в основе бреда лежат изолированные очаги, возбуждения и торможения. Аналогией в нормальной физиологической деятельности низших животных он признавал, например, «дежурство» — отсутствие сна одной конечности у моллюсков при общем сонном их состоянии. Однако это указание на «очаговость», физиологическую изолированность бреда, которую подчеркивает автор, не исчерпывает его клинической сущности и не вполне характеризует этот симптом, который нельзя рассматривать как что-то абсолютно отграниченное, изолированное, независимое от деятельности всей коры и личности больного в целом.

В последние десятилетия в советской литературе появилось много работ, посвященных проблеме бредообразования как при шизофрении, так и при других психозах. Кроме указанных выше работ, мы имеем монографию А. З. Розенберга «Бредовые психозы позднего возраста», в которой он подвергает заслуженной критике концепцию пресенильных (или так называемых инволюционных) параноидов и на основании ряда наблюдений доказывает, что больные, относимые к этой категории, в действительности должны быть отнесены к другим нозологическим формам (шизофрении, церебральному артериосклерозу и др.). Далее, мы имеем монографию С. Г. Жислина «Об острых параноидах», монографию Я. М. Когана «О структуре парафренических заболеваний», ряд статей о бреде М. И. Вайсфельда, Е. А. Шевалева, A. Л. Эпштейна и других.

Многие из этих работ заслуживают критических замечаний. Так, у Я. М. Когана мы видим чрезмерное расширение круга заболеваний, при которых встречается парафренический синдром (маниакально-депрессивный психоз, пресенильные и даже алкогольные психозы). Неправомерно также деление бреда на первичный и вторичный и совсем неубедительна связь парафренического синдрома с преморбидным характером — «конституцией». Агностически звучит в наше время понятие первичного бреда, отстаиваемое М. И. Вайсфельдом. Работы последнего, хотя и богаты тонкими наблюдениями, но носят чисто феноменологический характер (автор является психологом). Солидаризируясь в основном с развенчанной даже в Германии концепцией сензитивного бреда отношения Кречмера, С. Г. Жислин в этиопатогенезе бреда приписывает чрезмерно большую роль психогенным факторам, вынося такой бред за рамки шизофрении и какого-либо процесса вообще. Присоединение к психогенному фактору соматогенных факторов различного происхождения (астения, хронический алкоголизм, пресениум и др.) не объясняет также происхождения бреда как такового. А. Л. Эпштейн в статье, посвященной синдрому душевного автоматизма, без достаточной критики использует неясное понятие протопатической чувствительности и аффективности в представлениях зарубежных авторов, оставляя без должного внимания работу о псевдогаллюцинациях В. X. Кандинского. Трудно согласиться с выводом, к которому он приходит, что «синдром душевного автоматизма есть лишь одна из разновидностей редуцированных форм психической жизни», что мы имеем в нем «сдвиг в сторону более древней системы освоения окружающей среды»). Е. А. Шевалев в своих работах касается главным образом динамических сторон бредообразования в психопатологическом плане — его экспансии, затухания и т. п. Большое внимание уделил проблеме бредообразования в своей монографии, посвященной острой шизофрении, О. В. Кербиков. Он пытается разрешить эту проблему с точки зрения некоторых положений марксистско-ленинской философии. За последнее время появились новые работы, освещающие отдельные формы бреда с позиций физиологического учения И. П. Павлова (С. З. Пащенков «Об ипохондрическом бреде», Н. П. Татаренко «Влияние глубины торможения 2-й сигнальной системы на бредовые переживания у шизофреников», Ю. Е. Сегаль и др.).

Из этого краткого обзора основных направлений в изучении бредообразования видно, что эта проблема в течение почти столетия проделала большую эволюцию. Вначале преобладали наивно-психологические попытки понимания его происхождения, в настоящее время изучаются патофизиологические механизмы его. Советские авторы положили начало изучению материалистической основы бреда.