Жизнь Людвига Калиновского протекала в кругу ясновельможных ханжей, коварных интриганов, хищных дельцов и бесстыдных лицемеров, одним словом — в высшем обществе, где проявлять прямодушие, искренность чувств считалось неприличным подобно тому, как появиться голому на улице. Именно это общество было для Калиновского родной стихией. Поэтому чистота и мужество Анны, верность ее любимому человеку чрезвычайно поразили его. В глубине души Людвиг даже позавидовал «этому хлопу». Но в то же время в голове его мелькнула дьявольская мысль: эврика! Вот путь к отцовским миллионам. Завладев Анной и ее ребенком, он заявит свои права на наследство!

Когда Анне отказали в свидании, он правдами и неправдами сумел получить от прокурора письменное разрешение на это свидание.

Пани Барбара и Анна застали Калиновского в голубой гостиной. Хозяин ждал их, уже давно обдумав, как облечь ложь в форму сочувствия.

— Судя по всему, львовской тайной полиции известно, что вы — супруга Руденко-Ясинского, — мягко произнес он. — И я опасаюсь, как бы это не узнали царские власти…

— О боже! Сколько несчастья это может причинить моему Ярославу!

Калиновский выдержал минутную паузу, чтобы дать Анне глубже почувствовать безвыходность положения, затем сказал:

— Не надо отчаиваться, пани Анна. Против всякой болезни есть лекарство. Против всесильного прокурора может стать умный адвокат.

Луч надежды засветился в глазах Анны. Она благодарно посмотрела на Людвига. Ей так хотелось верить, что этот человек действительно спасет ее мужа!

Калиновский, словно угадав ее мысли, сказал:

— Есть и в нашем деле путь к спасению, и он целиком зависит от вас.

— От меня?

— Да, от вас, пани Анна.

— Что же я должна сделать?

— Вопрос очень щепетильный. Но когда речь идет о спасении дорогого вам человека, я думаю, что щепетильность должна отступить на второй план.

— Говорите, прошу вас, говорите, я слушаю!

Калиновский встал с кресла, подошел к камину, попросил у дам разрешения закурить. Молча прошелся по мягкому ковру, незаметно наблюдая за Анной. Снова сел в кресло и наконец вкрадчиво заговорил:

— Ведь сперва жандарм арестовал молодого рабочего Руденко-Ясинского лишь по подозрению, не имея никаких доказательств антигосударственной деятельности, не правда ли? В данном случае я не беру во внимание вашего объяснения о самоубийстве жандарма. Третье лицо, оказавшееся при этом, утверждает, что произошло именно убийство.

— Как можно верить провокатору? — негодовала Анна.

— Пани Анна, рассмотрим положение с точки зрения русских властей. Допустим, что это убийство. Мы его можем объяснить жестокостью жандарма, насилием над арестованным. В таком случае преступление будет расцениваться не как политический акт, а как желание освободиться от насилия. Здесь можно призвать на помощь смягчающие обстоятельства: молодость, горячность, гордость, не терпящую оскорблений, словом, в арсенале адвокатов найдется немало мотивов, которые облегчат судьбу обвиняемого. Теперь посмотрим на это дело в другом ракурсе. О принадлежности Руденко-Ясинского к обществу социалистов, действующему во Львове под носом тайной полиции, здесь узнали из сообщения русской тайной полиции. Да будет вам известно, пани Анна, что в борьбе против социалистов охотно солидаризуются не только австрийская и русская полиция, но и полиции многих других стран. Однако каждая из них имеет свои гонор. И, конечно, каждый считает себя лучше другого. Поэтому-то для львовской тайной полиции согласиться с утвержденном русской полиции о принадлежности Руденко-Ясинского к тайному социалистическому обществу равносильно признанию ее собственной беспомощности. Спасая свои престиж, она неизбежно отклонит это обвинение.

Анна облегченно перевела дыхание.

— Но есть и другая серьезная угроза для вашего мужа, — продолжал адвокат. — Я знаю директора львовской тайной полиции. Честолюбив, умой, ненавидит социалистов. Искоренение их считает делом своей профессиональной чести. Несомненно, он будет искать побочных улик, чтобы помочь русским властям казнить Руденко-Ясинского. И вот женитьба Руденко-Ясинского на дочери Домбровского — врага русского царя послужит еще одним доказательством его политической неблагонадежности. Что здесь можно предпринять? Разве только поставить полицию перед фактом, что пани Анна — жена не Ярослава Руденко-Ясинского, а, скажем, какого-нибудь пана Писаржевского или Голомбека. Только, прошу вас, поймите меня верно.

Тут Калиновский впервые широко улыбнулся, обнажив белоснежные, безукоризненно ровные зубы. Во взоре, голосе, манерах его не было ничего, кроме доброжелательства.

Тревога, владевшая Анной с самого утра, усилилась.

— Пани Анна, вам необходимо сегодня, самое позднее завтра оформить с кем-нибудь фиктивный брак, чтобы спутать карты полиции.

Словно удар молнии поразил Анну. Наступило гнетущее молчание. Только мерное тикание маятника антикварных часов нарушало жуткую тишину.

Наконец Анна пришла в себя. С тревогой и ужасом смотрела она на мать, на адвоката. И, осознав свою обреченность, закрыла ладонями лицо. Калиновский поклонился ей и виновато произнес:

— Прошу прощения, если своим советом я оскорбил вас. Я хотел только помочь… — С беспощадной логикой Калиновский предусмотрел все. — Я сегодня был в тюрьме, у пана Руденко-Ясинского…

— Вы его видели? — сразу словно ожила Анна. — Он знает, что мы хлопочем о нем?

— Да, да. Я имел с ним довольно продолжительную беседу, — солгал адвокат. — Он тоже горячился, как вы, но в конце концов я убедил его, что ваш фиктивный брак — единственный путь к его спасению. Он просил меня устроить свидание, чтобы самому поговорить с вами об этом.

Калиновский раскрыл кожаное портмоне и протянул разрешение прокурора на свидание.

— Я принял все меры предосторожности. Во-первых, прошу вас, не забудьте, что вы — не жена Руденко-Ясинского; во-вторых вы не Домбровская. Видите, это выписано на членов женского благотворительного общества пани Жилинскую и пани Капровскую… Не смею вас больше задерживать. Разговор продолжим позже, а сейчас — спешите. Я слышал, будто пана Руденко-Ясинского собираются увезти из Львова. Вы можете поехать в моей карете, я распорядился.

Даже старый Калиновский никогда не мог разгадать по лицу сына его подлинных намерений. Рука Людвига могла душить человека, а лицо в это время — дарить обворожительную улыбку. Он мог одной рукой осенять себя крестом, а другой залезать в карман соседа.

Вручая женщинам разрешение на свидание, Людвиг знал, что Анна уже не встретится с мужем: в полдень под усиленной охраной его увезли в Вену для передачи представителям русских властей.

Калиновский сделал все, чтобы муж Анны никогда не вернулся.