Прошли годы…

Ярослав Калиновский блестяще выдержал «интеллигентку», как называли в Праге экзамен экстерном на аттестат зрелости, и поступил в Пражский университет.

В ту зиму эпидемия гриппа охватила город. Из дома в дом кралась коварная болезнь. Уложила она в постель и Анну. Были страшные ночи, когда Ярославу казалось, что он ловит последнее дыхание матери…

Доктор Ванек делал все, чтобы спасти Анну, и она поборола болезнь. Но все еще была так слаба, что не могла встать с постели.

Частные уроки перешли от матери к Ярославу. Их осталось всего два. Родители побаивались доверить образование своих дочерей красивому молодому студенту. (Как-то «Брачная газета», не желая красок, описала романтическую историю побега богатой девушки с пищим репетитором). Мизерного заработка Ярослава, конечно, не хватало даже на то, чтобы расплатиться с домовладельцем за квартиру. Ничего не говоря матери, Ярослав после лекций ходил на вокзал и вместе с рабочими разгружал товарные вагоны. За это платили сносно, на два-три дня хватало свести концы с концами.

Но однажды ого вызвал ректор.

— Я никому не позволю порочить доброе имя нашего старинного учебного заведения. Прошу вас покинуть университет…

Ярослав стоял молча. Потом спросил:

— Пан ректор, за какие грехи?

Высохший, точно мумия, ректор прищурил глаза.

— Ваша полемика с профессором Карелом Сигелиусом спровоцировала бунт на лекции! — голос ректора загремел. — Такого… такого не видывали эти священные стены! О, политика дело очень опасное… И этой зловещей гостье не место в храме науки! В Панкрац дорога широка, но… никто и никогда не упомянет, что вы студент!

И он указал на дверь.

Случилось то, чего можно было ожидать. Ярослав вынужден был оставить университет.

Об этом каким-то образом стало известно в семьях, где он давал уроки. Ярослав лишился учеников. А нужно было покупать матери лекарства, продукты… Дошло до того, что Ярослав тайком от матери продал свое пальто, а вскоре и сюртук.

В этот день, не ожидая, пока стемнеет, Ярослав вышел из дому в одной рубашке. Увидев его, домовладелец пан Марек удивленно пожал плечами. Что за мода? На улице холодный апрельский дождь, а студент ходит даже без сюртука. Впрочем, какое ему дело? Важно другое. И домовладелец сурово сказал:

— Пан Калиновский, вы обещали уплатить еще вчера.

— Я уплачу, пан Марек, сегодня, не позже восьми вечера.

— Ровно в восемь я зайду. Если не заплатите, завтра же освободите квартиру, иначе я вынужден заявить в полицию.

Ярослав решился на крайний шаг: заложить у ростовщика самую дорогую семейную реликвию, с которой он никогда не расставался, — небольшой золотой медальон на тоненькой золотой цепочке, а в медальоне портрет Домбровских — дедушки и его брата.

Но, к огорчению Ярослава, лавки знакомых ростовщиков были закрыты. Идти же в центр города он не решался. Не потому, что ему было холодно, — это еще полбеды. Он даже не думал, что может простудиться. Нестерпимо было то, что люди недоумевающе оглядывались на него. Да и полицейские бросали подозрительные взгляды.

Когда Ярослав вернулся домой, мать спала. Он тихонько положил на тумбочку у кровати лекарства и вышел на кухню. Сел на стул и погрузился в невеселые думы.

Бесшумно подошел Барс и посмотрел на Ярослава умными глазами. Нет, он не просил есть, словно понимал, что молодой человек и сам с утра ничего не ел.

— Плохи наши дела, Барс, — Ярослав погладил собаку.

Правда, мама уже начала поправляться. Доктор Ванек говорил, что она скоро выздоровеет. Но нужны деньги. И с университетом скверно вышло. Да, он действительно поспорил с профессором Сигелиусом. Что это за ученый, тем более историк, который освещает факты, как ему хочется, точнее — как от него требуют… Коронованный осел! Угодничает перед престарелым монархом, предает забвению великих чешских национальных героев — Яна Гуса и Яна Жижку…

— О, мой Барс, какой ты счастливый, что не знаешь подобных профессоров!

В дверь постучали. Барс рванулся, но Ярослав удержал его за ошейник.

— Тссс! Маму разбудишь.

Собака легла и положила морду на вытянутые лапы.

Стук повторился. Ярослав вышел в переднюю, плотно закрыв за собой дверь.

— Кто там?

— Здесь проживает пан Калиновский?

Голос чужой, незнакомый. Ярослав открыл дверь. На пороге стоял полицейский.

— Мне нужен пан Ярослав Калиновский.

У Ярослава екнуло сердце: «Донесли! Если меня сейчас арестуют, что будет с мамой… Что, что делать?»

— Прошу, войдите.

Когда полицейский вошел на кухню, Ярослав прикрыл за ним дверь и непринужденно сказал:

— К сожалению, Ярослава Калиновского сейчас нет дома. Что ему передать?

— Слава Исусу! Наконец-то он нашелся! — обрадовался полицейский.

«Нашелся? Что он мелет?» — старался понять Ярослав, некоторое время молча вглядываясь в морщинистое и совершенно безбровое лицо полицейского. Невольно подумалось: как могли сохраниться на его лице такие наивнодоверчивые, с чистой голубизной глаза? На длинной жилистой шее, словно узел веревки, резко выпячивался кадык. Во время разговора кадык, подобно челноку на ткацком станке, то вскакивал вверх, то опускался вниз.

— А вы кем приходитесь пану Ярославу Калиновскому? — полюбопытствовал полицейский.

— Я его кузен, — тотчас нашелся Ярослав.

— Тогда позвольте вас поздравить. Говорят, с пчелами жить — меду быть.

У Ярослава сразу отлегло от сердца.

— К вашему кузену судьба весьма благосклонна. Он получил огромное наследство, — сообщил полицейский.

Гость явно не понравился Барсу, и пес недружелюбно зарычал. Полицейский с опаской покосился на собаку.

— Это пес… пана Калиновского?

— Да…

Полицейский заискивающе улыбнулся собаке, словно перед ним был сам пан Калиновский. Затем заговорил, отчего на его шее челнок запрыгал вверх-вниз, вверх-вниз.

— Венский «Акционгезельшафтсбанк» разыскивает пана Ярослава Калиновского по делу о наследстве. Всем полицейским комиссариатам прислал запрос. Видите, мне посчастливилось! Он у вас как, не скупой? По праву я могу рассчитывать на щедрое вознаграждение. Это бы мне не помешало — у меня большая семья, дети…

— Будьте уверены, у вас в долгу не останутся, — сказал улыбаясь Ярослав, все еще не веря в происходящее.

— Вы разрешите мне его подождать?

Ярослав не успел ответить, как опять кто-то постучал.

— Ага! Так может стучать только хозяин. Это, наверное, идет сам пан Калиновский! Позвольте, я ему открою, — полицейский, не дожидаясь разрешения, поспешил в коридор и впустил папа Марека.

— Добро пожаловать, пан Калиновский! Я принес вам радость. Вы получили огромное наследство, — приветствовал опешившего домовладельца полицейский. — Вот, прочтите… Я кончил работу, время идти домой, ведь я отец большого семейства, одиннадцать детей. Но счел своим долгом не откладывать до утра. Спешил обрадовать…

Не успел домовладелец прочесть протянутую ему бумагу, как в переднюю вышел Ярослав.

— Пан Калиновский! Поздравляю вас, поздравляю! — начал раскланиваться хозяин. — Вы не думайте, что я пришел за деньгами, боже упаси, можете уплатить, когда захотите…

— Позвольте, — спросил изумленный полицейский у домовладельца, — так этот молодой человек и есть Ярослав Калиновский?

— Собственной персоной, — угодливо захихикал пан Марек.

Умиленно глядя на Ярослава, полицейский пожурил его:

— Ай-ай-ай, пан изволил пошутить? Понимаю, понимаю, молодые люди любят шутки.

— Пан Марек, прошу вас, дайте полицейскому сто крон… Я верну вам с процентами.

— Конечно, конечно! Прошу, спустимся ко мне, пан…

— Штепанек, — подсказал полицейский.

Когда за ними закрылась дверь, Ярослав быстро прошел к матери, присел на край ее кровати и протянул бумагу, принесенную полицейским.

— Мамуся, ты не должна сердиться. Банк разыскивает меня. Там на мое имя хранится три миллиона.

— И ты возьмешь эти деньги? — тяжелым вздохом вырвалось из груди Анны.

— Да, мама, — твердо ответил Ярослав. — Я не поступлю, как Жан Мелье , не заморю себя голодом, чтобы только после смерти объявить войну богу, королям, принцам и богачам. Деньги Калиновский награбил у рабочих. Я их возьму, чтобы вернуть тем, кому они принадлежат по праву. Да и мой отец тоже был рабочим. И его эксплуатировали, значит, и его доля есть в этой сумме. Она принадлежит нам, мама. Я повезу тебя лечиться. И кто знает, скольким людям спасут жизнь эти деньги. Чтобы твоя совесть была чиста, мамуся, я посоветуюсь с доктором Ване-ком. Он просил меня сегодня быть у Модрачеков.

— Я никогда так не думала, — у Анны дрогнули губы. — Посоветуйся с доктором Ванеком, сын… Помни, родной: твой отец, прежде чем решить какой-нибудь вопрос, обдумывал его всесторонне.

— Мама никак не может привыкнуть к тому, что ее сын уже взрослый. Выпей лекарство. Вот тебе капли, вот таблетки, сейчас принесу воды…

В кухне, наливая воду, Ярослав сказал Барсу:

— Не горюй, дружок, теперь ты будешь сыт. И мамуся скоро выздоровеет.

Барс почувствовал, что у хозяина хорошее настроение, завилял хвостом и побежал вслед за Ярославом в комнату.

— Вижу, вижу, что ты пришел, Барс, — лаская собаку, сказала Анна.

Собака лизнула хозяйке руку.

— Барс, ляг у дверей и стереги маму, — приказал Ярослав. — Я пошел, мамуся.

— Непременно надень пальто, слышишь? А то я знаю тебя — выскочишь в одном сюртуке. Не хватает, чтобы ты заболел, — заволновалась Анна.

Хотя дождь и прекратился, но тонкая рубашка плохо защищала от пронизывающего холодного ветра. Ярослав почти бежал три квартала до улицы Паржич. Очутившись во дворе многоэтажного дома, мгновенье постоял около ворот, выжидая. Убедившись, что никто за ним не следит, быстро пересек двор.

Франтишек, Ружена и доктор Ванек пили кофе. Больше в комнате никого не было, когда вошел Ярослав.

— Совсем по-весеннему! Молодость, горячая кровь! — прогудел Франтишек.

Доктор Ванек вынул изо рта трубку и с укором покачал головой.

— Мать не жаль? Ружена, милая, дайте ему поскорее чашку горячего кофе.

Ярослав сел за стол, накрытый чистой белой скатертью.

— Ты, сынок, свой гонор спрячь, — строго сказал доктор Ванек. — Видишь, до чего гордость довела. Несомненно, последний сюртук заложил. Третий месяц Франтишек не может тебя убедить взять деньги.

— Держи, здесь шестьдесят крон. Бери без разговоров, — видя смущение Ярослава, сказал Модрачек. — Я не какой-нибудь там эрцгерцог или банкир, не из своего кармана даю. Эти деньги из рабочей кассы. Когда тебя еще на свете не было, твой отец, тоже наборщик, как и я, организовал нашу рабочую кассу. Он понимал, что она значит для рабочих людей. Держи, разбогатеешь — возвратишь.

— В том то и дело, что я, кажется, стал миллионером. Я хочу с вами посоветоваться…

Доктор вопросительно посмотрел на Ярослава. Тот молча протянул ему извещение венского банка.

Доктор Ванек положил трубку, достал из нагрудного кармана коричневой вельветовой куртки очки, не спеша надел их и молча прочитал бумагу. Затем передал ее Модрачеку.

— Да… Три миллиона! — едва перевел дыхание Франтишек.

— Как быть? Отказаться или взять? — спросил Ярослав.

— А как ты, сынок, думаешь? — спросил доктор, пристально глядя Ярославу в глаза. — Или без денег сон крепче?

— Возьму.

— Правильно! — загудел Франтишек Модрачек.

— Ты верно решил, — сказал доктор, снимая очки.

— У меня есть еще одно дело. Мама настаивает, чтобы я закончил университет. Здесь меня обратно не примут. Мама советует уехать во Львов. Там я смогу продолжить образование…

— Жаль, не хотелось бы с тобой расставаться. Но если надо, поезжай, сынок. Твой отец, где бы он ни был — в России, в Галиции, у нас, в Чехии, всегда находил свое место, всегда был с рабочими. И ты не собьешься, найдешь верный путь.

— Спасибо, дядюшка Ванек. Хочу только попросить вас… — Разрешите дядюшке Франтишеку принять от меня первый взнос в рабочую кассу — триста тысяч крои.

— Молодец, Ярослав! Закваска у тебя отцовская. Франтишек охотно примет от тебя деньги.

— Завтра я пошлю распоряжение банку перевести половину моего наследства и Прагу, а остальное — во Львов. Там для нашей борьбы тоже нужны будут деньги.

— Первым делом, сынок, надо мать поставить на ноги. Отвези ее в Карлсбад, как рекомендуют врачи. А осенью сможешь переехать во Львов.

— Я так и сделаю, — проговорил Ярослав, крепко пожимая руку другу своего отца.