— Здравствуйте, мой дорогой доктор Апрель!

Вероятно, Вы будете удивлены этим посланием, но поверьте, именно сегодня я вновь увидела Вас. Вы отрешённо шли по улице, не обращая ни на кого внимания, не делая лишних движений, не проявляя эмоций. Вы шли прямо на меня, и мне пришлось поспешно отвернуться, что-бы Вы прошли мимо, не узнав меня. Но я была неловкой. Лоток с книгами каким-то немыслимым образом упал прямо на снег, а одна даже подкатилась к вашим ногам. Вы подняли эту книжечку, долго листали её и даже, кажется купили. Пока Вы рассчитывались за книгу, мне удалось скрыться, хотя рыжая продавщица уже тянулась к моей шее… Кажется, Вы опять спасли меня!

Слишком поздно мне показалось, что её руки и тонкие пальцы похожи на живых извивающихся змей. Неужели она прилетела с созвездия Змей? Но это не важно! Я не стала смотреть вам вслед, что-бы Вы не оглянулись, почувствовав мой взгляд. Вы уходили, а передо мной стояла высокая худая торговка с обезображенным плоским носом.

Странно, но сейчас мне уже кажется, такие индивиды прилетают именно с созведия Кошек. Смешно, но я гадаю как девчонка…

А может, это след острого предмета, или какой-то несчастный случай так изуродовал эту женщину. Нет, я не стала определять в тот момент накал страстей и эмоций. Я была не готова к анализу, а глаза торговки были скрыты очками, хотя я чувствовала её интерес…

Конечно, мне нельзя было задерживаться так долго в таких опасных местах. Торговка нечаянно сняла очки, и…

Я знала и всегда должна была помнить, что кроме Вас, доктор Апрель, мне может навредить Великий Магистэр! О, Маг хитёр и опасен! Он словно знает, где кого следует искать…Меня спас мальчик с удивительно голубыми глазами. Он вдруг громко завизжал, а ещё громче засмеялся, тыча пальчиком в огромного бурого медведя, сидящего в соседней палатке в окружении других, не менее занятных игрушек…

Простите доктор за этот словесный бред, но я вдруг поняла, что Вы меня искали.

Да-да, искали! Вероятно, Вы чувствовали, где я! Значит ли это, что мозг человека более совершенен, чем о нём думают некоторые представители других цивилизаций. Вы, люди, обладаете сверхчутьём, интуицией, и это неоценимое качество живого организма.

У нас математический расчёт и анализ, у вас чувства…

Я посылаю это письмо и надеюсь, никто не будет знать о нём, и о том, что я здесь…

Компьютер замигал и погас. Всё исчезло! Экран монитора, чёрный и зловеще пугающий, был особенно неприятен сидящему перед ним мужчине в белом халате, поэтому он прикрыл глаза… Морозный холодный ветер влетел в раскрытую форточку и слегка растрепал светлые волосы мужчины, набросив их на его высокий лоб, и прикрытые веки с густыми пушистыми ресницами. Мужчина вздохнул и открыл глаза.

Странно! Для чего он, серьёзный и уважаемый всеми мужчина, и в первую очередь врач, ведёт себя как мелкий воришка. Для чего он пробрался тайком в кабинет статиста и влез в Интернет? Каких-то полчаса тому назад он был честен перед всеми. А теперь он чувствует угрызения совести. Из-за письма прочитанного им? К тому-же адресованное неизвестному доктору Апрелю. Хотя, положа руку на сердце можно с уверенностью сказать, что доктор Апрель — это он! Апрелем прозвали его в институте, из-за того, что его день рождение было в самом начале апреля, а как известно, весной студент вдвойне голоден. Каждый сокурсник с их этажа считал своим долгом в этот день постучаться в дверь его комнаты и истошно прогорланить во всю глотку:

— Доктор Апрель, на дворе капель, а у нас ни капли во рту…

Доктор Апрель, открой живее дверь…

Хотя при чем здесь эти воспоминания о прошлом, от которых веет лёгкой грустью.

Но что-то же привело его сюда? Письмо? Возможно! Зачем себя обманывать, он шёл именно за ним, сюда, в кабинет статиста, потому-что ему было необходимо встретиться с Эртэ.

Его рука самопроизвольно потянулась к компьютеру, хотя мозг ещё не вполне осознал, что творит…

Значит, она была совсем рядом от него. Но не подала вида, и не окликнула. Хотя опять же, о чём он говорит? Разве он, простой землянин, вправе ждать внимания и помощи от той, что называет себя Инн-но…

Нет, нельзя расслабляться и терять голову. Он знает, что всё в этом мире относительно. И даже это спокойствие. Даже эта тишина, зловещая и пугающая. И даже, яркий голубой

огонёк монитора, неожиданно вспыхнувший, но тут-же вновь погасший, словно разочарованный…

Показалось ему или нет изображение огромного зелёного глаза на экране? Вот уж поистине, как начнёт что-то мерещиться, так хоть беги от самого себя. Не означает ли это, что грядут перемены, и что его подсознание чувствует это, как и сознание, которое вот уже несколько дней и ночей не даёт ему покоя. Особенно сегодня ночью, когда он проснулся от необъяснимой тревоги. Что-то давило его…

Мужчина потёр ладонью лоб и задумался. Он вдруг вспомнил сон, что снился ему утром, перед тем как проснуться. Странные дома в виде куполов и остроконечных крыш, засохшие деревья со свернувшимися в трубочки листьями, грязные пыльные улицы, посреди которых лежат зловонные трупы собак и кошек. Кое-где по улицам бродят люди, в основном это мужчины и женщины. У них равнодушные, тупые лица, в их бездонных глазах нет интереса жизни. Или скорее всего в их глазах отсутствует огонь жизни! Этим людям грозит опасность, но скорее всего опасность исходит от них самих…

А теперь действие происходит в комнате. Молодая высокая женщина стоит у окна, вглядываясь в то, что происходит на улице. Налетевший ветер колышет лёгкую занавеску, и тут-же резким движением закидывает её на телевизор, стоящий у стены. Занавеска закрывает собой голубой экран телевизора и женщину, которая тихо плачет, чуть слышно всхлипывая, прижимая ко рту маленький платочек.

Но всё это длится мгновение, через секунду занавеска соскальзывает с телевизора и опять тихо колышется, а на голубом экране ухмыляется смуглый, черноусый и черноглазый мужчина в красном тюрбане факира-фокусника. Красное пятно тюрбана ярко вырисовывается на экране, а потом появляется на стене, так как факир-фокусник странным образом переместился на стул, что стоит у стены. Факир раздвоился. Он явно доволен. Он ухмыляется, но затем произносит скрипучим, малоприятным голосом:

— Доктор Апрель собственной персоной? Вы — то мне и нужны!

Его черные огромные глаза словно прожигают насквозь, чернотой заволакивает всё кругом, и даже вдох в легкие даётся с трудом. Сажа в воздухе, сажа на всём теле, черная сажа в мыслях, и нет никаких сил, сопротивляться этой мощной лавине черных мыслей…

— Отведи глаза… отведи… — стучит, колотиться в воспалённом мозгу давно знакомая ему мысль. — Отведи…

Это работает подсознание. Надо сделать усилие. Надо сделать… Есть!

Доктор отводит глаза и тут-же чувствует, как ему становится легко. Даже очень легко!

Но это всего лишь сон! Он это знает. Сон, словно мираж…

Но женщина у окна вдруг вскрикивает и начинает медленно падать, запрокидывая назад голову. И что — то неуловимо знакомое чудится во вскинутых над головой руках, в повороте тонкой шеи, в её длинных трепещущих ресницах…

— Ну, неужели ты не узнаёшь её? — мужской насмешливый голос торжествующе смеётся. — Хотя едва ли ты её захочешь узнать! Да-да, ты не ошибся, она моя! Несмотря ни на что, моя…моя… — хрипит довольный голос.

— М-м-м… — пытается выдавить из себя странный звук больная диафрагма, но человек в красном тюрбане понимает это по своему, что видимо, приравнивается как посягательство на его собственность…

— Она моя! — визжит он. — Моя-я-я… раз и навсегда…Так з-захотел В-великий М-маг…

Сколько ненависти в глазах факира-фокунисника! Они наливаются кровью. Кажется, ещё одно мгновение, и яркий кровавый свет зальёт всё кругом…

Факир хватает мешок с пола, и ловким движением вытаскивает из него белого пушистого кролика. Белые ушки животного смешно топорщатся в разные стороны и мелко дрожат, а глаза у него красные и жалкие-жалкие, словно заплаканные…Камера наезжает на бедное животное, и во весь экран показывается мордочка кролика, а затем его глаза. Вернее глаз… Теперь он тёмно- зелёный, с переходом в светло- зелёный, желто- зелёный…салатный…. А затем он начинает наливаться кровью, и становится алым как тюрбан факира. Но факир уже исчез. Его нет. Стул пуст! Словно здесь никогда и не было черноглазого, черноусого мужчины в красном тюрбане фокусника с кроликом в руках…

Стоит лишь посмеяться над своими ночными страхами и сновидениями, достойными хорошего сонника… А ещё лучше, нужно поплевать в сторону от себя три раза, и глядя в черный проём окна пожелать дурному сну:

— Тьфу-тьфу-тьфу! Куда ночь, туда и сон, тьфу-тьфу-тьфу…

Доктор улыбнулся. Он давно уже не верит ни в какие сказки, а тем более в сны… Приснился сон, наутро он развеялся, ну и что с того? Стоило ли переживать из-за него? Главное жена и сын спокойно спали, даже не проснулись, когда с утра он ушёл из дома на работу. Суббота- законный выходной день, но в этот раз выпало его дежурство, которое, к чему скрывать, было просто необходимо ему позарез…

Мужчина в белом халате взъерошил свои короткие светлые волосы и озабоченно уставился на погасший экран. Если уж признаваться, то признаваться до конца. Ему нужно было проникнуть сюда, в кабинет статиста, любыми путями. Это необходимость на сегодняшний день. Потому-что счёт времени пошёл не на годы, не на часы, а на минуты и даже секунды.

Доктор с тоской глянул на кипу историй болезней лежащие на столе. Он не отрицает, что работа у него есть на сегодня. Он должен привести эти истории болезни в надлежащий порядок, но у него нет ни сил, ни желания даже открывать их. Всё одно, и тоже…

Как обычно весна вызывает у многих людей обострение старых болячек и появление новых. А то вдруг старые болячки исчезают, словно их и не бывало. Если бы это было так просто! За годы своей работы, Сергей Викторович мог бы написать прекрасную диссертацию, и даже с блеском защитить её, показав на примере лишь некоторых больных, что в нашей жизни даже чудеса имеют самое прозаическое начало. Начало есть всему, и оно порой самое главное! Начало есть у болезни, начало есть у выздоровления, как есть начало у новой жизни, перекликающейся с началом близкого конца! Что важнее? Начало всех начал, или начало близкого конца? Галиматья? Но ведь кто-то признаёт жизнь наиглавнейшей, а кто-то считает смерть началом всего… Когда идёт обострение всех чувств, не есть ли это преждевременное старение организма и угасание жизни в ещё не разрушенном болезнью теле, или наоборот, стресс, как обновление…

Как объяснить высокопоставленной комиссии тот случай с парнем, насквозь пронизанному метастазами раковых клеток, которому оставалось жить всего лишь пару месяцев или недель… Он его диагностировал три года тому назад.

— Запутанный случай, как и загадочный! — так сказал о нём известный в городе онколог, к тому же прекрасный хирург. — Налицо смертник, но воля к жизни в нём необьяснимая. Мы его наблюдаем, но… впрочем здесь всё уже ясно! Его выписали домой. Можно ставить точку…

К цинизму в медицине не привыкать. Здесь без этого нельзя работать… Но тогда Сергея Викторовича покоробила последняя фраза хирурга, и может оттого, что он был против этих слов, ему захотелось пригласить парня на повторную диагностику. И вот тогда, на свой страх и риск он ввёл парню в желудок взвесь молекул "третьего глаза". Так он назвал своё лекарство. Парень не умер у него на кушетки. Более того, он вдруг моментально почувствовал улучшение, и как-будто тут-же, прямо на глазах стал поправляться…

Как странно, что болтушка из смеси различных трав, в сочетании с тем синим камнем, что нашёл у себя в кармане Сергей Викторович три года назад, дала поразительные результаты. В итоге, как диагностик он сам себя не оправдал, и карьера его казалась бы, почти рухнула в одночасье, когда через неделю, на очередном приёме оказалось, что желудок у парня чист как у младенца, метастазы рассосались, а лимфоузлы пришли в норму. Скандала не было! Счастливый конец! Но вот на его диагностическую процедуру посмотрели с каким-то подозрением, словно он являлся шарлатаном. Что тогда подвигло его на эксперимент с "болтушкой"? Наверное, страдания молодого и переспективного парня, которому жить да жить, а смерть уже дышала ему в затылок. Нет, родителей того парня не было жалко. Он знал их как наглых, спесивых богатеев, на уме которых были сплошные деньги, деньги и деньги… Потом они обвинили врачей в преднамеренном искажении диагноза сына, и всё, якобы, с целью вымогательства с них денег…

Ну да бог с ними, с этими зарвавшимися хамами. Их сын — прекрасный мальчик, и по — человечески его было просто жаль. Хотя кто его знает, какой стороной повернулся к нему этот случай. Что он понял, вынес, как урок для себя, и каким он станет через десять, или уже через пять лет. И не поступит ли он в отделении хирургии точно с таким же диагнозом снова, вернув себе то, от чего его с таким трудом отвоевали…

Жаль, что за ошибки родителей порой расплачиваются их дети. Как это стало модно говорить в последнее время, что " человек несёт на себе карму ответственности за грехи прошлых лет, за грехи родителей или родственников". Ну нет, Сергей Викторович в корне не согласен с таким утверждением. Вернее, он не может смириться с этим, и может поэтому он почти пренебрёг своей карьерой, и вот уже почти три года делает людей счастливыми.

Хотя опять же! Счастье — понятие растяжимое. От рюмки водки у человека тоже могут быть счастливыми глаза. Но возвращение к жизни, ничем несравнимое счастье! Кто перенёс приговор смерти как конец всему, и познал чудо исцеления, тот едва ли забудет, что когда-то ему грозило… как неизбежное…

Мужчина в белом халате открыл глаза, и с тоской уставился на экран монитора. Экран был пуст, и ничто не обещало, что вот — вот на нём появится расплывчатое пятно женского лица.

— Эртэ, ты мне нужна! Нужна… как никто другой! Услышь меня…ну же…

Мужчина с досадой ударил ладонью по столу и вновь с тоской уставился на тёмный экран. Хорошо! У него есть в запасе целых пятнадцать минут. Он подождёт…

Но его жена, его Маринка ждать не может! Потому-что ожидание затянулось! Синий камень исчез, исчез в тот момент, когда анализы крови его жены показали самое худшее…

У его жены острый лейкоз! Рак крови! И жить ей осталось….

Неужели его Маринка расплачивается за грех своего мужа, посягнувшего на "святая всех святых"- на жизнь человека. Вернее, посягнувшего вершить и творить суд над здоровьем человека. Имея в руках таинственный синий камень, он получил таинственное лекарство способное возвращать человека к жизни.

Синий камень! Ничем не примечательный кристалл неизвестного происхождения. Откуда он появился в его кармане, и зачем? Кто подкинул ему этот малопонятный, малопривлекательный и попросту загадочный обломок странного синего камня, который при лёгком ударе отслаивал от себя очередную тонкую пластину, ни миллиметром больше, ни миллиметром меньше. Что натолкнуло Сергея Викторовича залить тонкий пласт камня талой родниковой водой и с удивлением наблюдать маленький вулкан в стакане, в результате которого образовалась маленькая голубоватая лужица на столе. Из этой лужицы напился кот Бармалей, старый, плешивый и больной, пока Сергей Викторович отвернулся взять тряпку, что-бы протереть стол…

Бармалей, не то что выжил, а кажется, даже начал проживать новую жизнь. Более молодую и активную. Это заметила не только Маринка, но и Славка, когда однажды Бармалей появился дома с подбитым глазом, и разорванным ухом, из которого сочилась алая кровь.

Сын не успевал гонять от дверей их квартиры табун кошек разных мастей, которых непонятно что теперь привлекало в помолодевшем Бармалее. Его разорванное надвое ухо, или его гиперактивность. Хотя и это было вполне понятно! Близость весны первым делом должна была свести с ума всё кошачье племя…Только вот что-то исходило от былого плешивца, а теперь кошачьего Дон-Жуана, который решил, кажется, одарить вниманием каждую кошку их большого микрорайона. Сергей Викторович просто ощущал поток странной энергии, что фонтанировал от Бармалея, а также непонятное голубоватое сияние, что шло от кота, когда тот появлялся в квартире. Особенно это было видно в темноте, но Маринка и Славка ложились спать рано, и им была неведома эта странность кота. Именно тогда Бармалей казался не совсем обычным дворовым котом без рода и племени, а удивительным сказочным существом с другой планеты… если бы не его жёлто-зелёные глаза, в которых помимо странных ярких огоньков, светилась самая обыкновенная, ничем не завуалированная кошачья наглость…

Да-да, Бармалей стал просто неуправляемым котом. Агрессивным и непредсказуемым. Его любимое место стало возле холодильника. И если кто-то проходил мимо, или направлялся к холодильнику взять что-то из еды, острые когти Бармалея моментально впивались в ногу несчастного, а сам кот с возмущёнными воплями нёсся в дальний угол детской комнаты. Через месяц кот вроде бы утратил свой странный феномен свечения, хотя кошек не убавилось в их подъезде. Да и агрессия кота возросла. Поневоле, сей факт поведения животного Сергей Викторович стал связывать с "болтушкой", что хранилась в холодильнике, возле которого теперь часами возлёживал кот. Однажды Бармалей бросился на Марину, едва та успела открыть холодильник. Пришлось сбесившегося кота увозить из дома. Через несколько кварталов он был отпущен. Вечером Бармалей вновь дежурил на своём посту у холодильника, ну, а подьезд раздирали призывные вопли истосковавшихся по нему кошек. Поддавшись натиску старушек, уставших гонять орущее кошачье племя от дверей подъезда, Сергей Викторович увёз вновь кота за несколько километров от дома. Целый месяц Сергея Викторовича мучила совесть и раскаяние, целый месяц Маринка дулась на мужа, и демонстративно не замечала его раскаяния, но когда перед дверями подъезда раздался вновь душераздирающий вопль Бармалея, а затем и он сам появился у входной двери, грязный, ободранный, с голодным блеском в глазах, вот тогда Сергей Викторович и в самом деле ощутил в своём сердце даже какое-то сострадание и уважение к этому паршивцу, который вновь занял всё внимание Маринки и Славки, и завоевал их любовь. Маринка плакала, и не стесняясь сына, вслух обвиняла мужа в издевательстве над котом, целовала Бармалея в его грязный свалявшийся мех, и сюсюкая над рыжим хитрюгой давала ему торжественные обещания, больше никогда не поддаваться на уловку мужа, и всячески защищать от него кота…

В тот раз Сергей Викторович в очередной раз разводил на кухне в стакане маленький вулканчик для своей знаменитой " болтушки". Дверь в кухню была плотно закрыта, и причитания жены для Сергей Викторовича не имели особого значения, если бы не сын Славка, из-за беспечности, или детской наивности которого Бармалей вновь проник на запрещённую для него территорию. Ведь сыну не объяснишь, отчего и почему Бармалей не должен быть рядом с голубоватой жидкостью, что бурлит и выплёскивается из стакана. Удивительно, как так быстро кот среагировал на жидкость. Он словно безумный взлетел на стол и принялся пить из стакана голубую воду. Именно пить как человек, в тоже время не отрывая своих желто-зелёных, подозрительных глаз от изумлённого Сергея Викторовича. Казалось, их яркий, необычный свет завораживал, околдовывал…

Славка не растерялся. Он бросил в кота кухонное полотенце, словно пресекая этот свет, льющийся из глаз животного. Бармалей отмахнулся от полотенца лапой, стакан с голубоватой жидкостью покачнулся, расплёскивая воду, и с грохотом упал на пол, разлетевшись на мелкие блестящие осколки стекла….

Свалившееся на пол полотенце впитывало голубоватую жидкость, которая торопливо стекала со стола, словно торопясь исчезнуть…

Бармалей оскалился, толи возмущаясь на сына, толи фыркнув на него за то, что тот взмахнул вновь на него полотенцем, толи просто улыбнулся, Но скорее всего это была улыбка умного животного, торжествующая и злорадная. И в этом Сергей Викторович мог поклясться.

— Что здесь происходит? — возмущенно закричала появившаяся в дверях Марина.

Это было так неожиданно, что все обратились к ней, и даже кот Бармалей. Его желто-зелёный неоновый свет льющийся из глаз стал необычайно ярким, так что пришлось вновь зажмуриться.

— Так что же здесь происходит? — опять спросила Маринка, но уже тихо и даже как будто робко. — Отчего вы на кухне навели такой беспорядок? Ну что за грязнули, эти мужчины!

— Это не мы! — отвечал Славка. — Это Бармалей!

— Что за глупости ты городишь! — возразила Маринка. — Бармалей вот уже две недели как не появлялся дома. И не надо всё валить на бедное животное. Если он загулял с кошками, это ещё ничего не значит…

— Но это всё натворил Бармалей! — широко открыл прищуренные глаза Сергей Викторович. — Этого наглеца стоит проучить…

— И ты туда же! — покачала головой Маринка, и развела руки. — Ну! Где ты видишь нашего кота? Где?

Бармалея в самом деле, нигде не было. На полу лежало мокрое кухонное полотенце, повсюду валялись мелкие осколки стекла, со стола тонкой струйкой сбегала голубоватая жидкость. Всё было на своём месте, кроме кота, который исчез непонятным образом. А вместе с ним исчез синий кристалл, что должен лежать на столе. Но эта пропажа обнаружилась только лишь на следующий день, когда стал ясен диагноз заболевания у Маринки, и понадобилась помощь кристалла…

Чертов кот! А ведь Маринка его любила! Вот черная расплата животного! Сожрал, как пить дать кристалл, и теперь с кошками забавляется. Интересно, на сколько кошек хватит той энергии…

Прочь! Прочь дурацкие мысли из воспалённого мозга. И на кота нечего тень на плетень наводить. Нет Бармалея в доме уже две недели! Это точно! Сам отвозил на соседний квартал… прогуляться! Не от хорошей жизни, а всё по этому делу странного голубого кристалла. Бедное животное может быть сейчас бродит неизвестно где, голодное, холодное, неприкаянное! Хотя, про Бармалея нельзя сказать, что он будет голодным. Помнится, однажды он притащил неизвестно откуда длинный шлейф сосисек, и все их съел. Сосикек было немало, и кот жадно глотал их, не разжевывая…

Опять глупые мысли занимают мозг. При чем здесь сосиски и Бармалей? Ну, идёт голова кругом от множества нерешённых проблем, а тут ещё не хватало этих сосисек, что теперь кружат хороводом среди его воспалённых мозговых извилин. Он совсем не голоден, хотя не помнит когда, в каком часу, и что ел в последний раз. Только, при чём здесь это? У него есть другие проблемы кроме еды. А из всех проблем, наиглавнейшие только три.

Первое — ему нужна Эртэ!

Второе — ему очень нужна Эртэ!

И третье- он должен найти Эртэ и сказать ей…

Мужчина закрывает глаза, и мучительная судорога пробегает по его красивому лицу. Он трёт виски, словно стараясь стереть из памяти образ женщины у окна, что вновь и вновь возникает в его больной голове. Но это ему плохо удаётся. Видение не исчезает.

Женщина неподвижно стоит у окна, затем поворачивается и вдруг, заломив руки над головой, падает на пол. Доктор делает движение вперёд, словно хочет поймать её, но неожиданно понимает, что это всего лишь сон. Сон, который повторяется и повторяется, и который он знает почти наизусть. Он не успеет подхватить женщину, и она упадёт на пол, с глухим стуком, без стона, глядя на него испуганными глазами загнанного, и насмерть измученного животного…

Этот ночной кошмар повторяется вот уже почти месяц. Первое время он не догадывался, кто эта женщина у окна, а потом сон приобрёл ясные очертания. В конце концов, он уже знает, кто эта женщина. Это Марина! Его милая, терпеливая Маринка, которая молча вынашивала свою болезнь весь этот месяц.

Навряд ли, он может когда-нибудь простить себя! Как он мог потерять бдительность и уподобиться чванливому и себялюбивому юнцу, который словно начинает свою успешную жизненную карьеру. Как он мог забыть правило " бумеранга"? Почему не предпринял меры по собственной защите, вернее, защите своих близких, которые не виноваты в его успехах. Отчего не налил, не спрятал в потайной угол хоть каплю "странной болтушки"? Ведь он разводил лекарство галлонами. Он заливал эту странную смесь из камня и трав всем, у кого были хоть какие-то малейшие показания страшной болезни. Скольким больным он спас жизнь, а вот теперь умирает самый близкий и любимый для него человек…

Что это? Его расплата или чей-то недобрый умысел? Но ведь никто не знает рецепта этого лекарства, а передозировка может быть смертельна. Без трав, от нескольких капель голубой настойки Бармалей менялся настолько, что становилось страшно это перевоплощение видеть и наблюдать. Едва ли не на глазах менялся облик знакомого тебе существа, его характер, его привычки, и агрессия превращалась в жестокость…

Хотя, о чём он? При чем здесь этот старый и больной кот? В чем он виноват, и за что его винить? Винить за то, что исчез камень? Что Маринка заболела так неожиданно и серьёзно, и никто не может ей помочь? Даже он, спасший стольким людям жизнь, теперь бессилен. Он просто ноль. Огромный и бестолковый ноль. Он должен был предвидеть это! Ничего не даётся бесплатно и задаром в этом мире, даже твоё благополучие. Даже здоровье твоих самых близких людей…

Да, он должен был это знать с самого начала. Синий камень, удивительный и волшебный, так просто не мог появиться в его жизни, как и не мог так просто исчезнуть. И исчезнуть именно в тот момент, когда Маринке должны были вынести приговор.

Как тяжело, как печально сознавать тот факт, что человек всего лишь слабое, и не слишком развитое существо, подверженное смене настроения, депрессии, впадания в буйство, жестокость, апатию и беспричинную радость. Но ещё страшнее сознавать тот факт, что ты видишь мучения любимого человека, но ничем не можешь помочь ему. Лучше умереть самому, забрав себе его нестерпимую боль. Но и это невозможно. Жизнь и смерть у каждого человека своя. И не влезть нам в чужую шкуру, и не испытать нам чужой боли, кроме как душевной…

И может быть, от отчаяния он каждый день посылает в Интернет своё короткое сообщение. Целую неделю, он живёт надеждой на то, что Эртэ откликнется, почувствует, что она нужна ему, а вернее всего, Маринке, которая угасает прямо на глазах…

Имеет ли он право обратиться к Иннопланетянке? И почему он опять пренебрегает тем утверждением, что всё ниспослано нам свыше.

Да, он не может смириться с потерей камня. Он не может, и не имеет права терять Маринку, потому-что он не единожды видел как люди, безнадёжно больные, поправлялись на его глазах, становясь вполне здоровыми. Значит всё возможно в этом мире! Всё! Но помогая людям, он не старался уподобиться богу, он даже не думал о том. Он принял как должное то, что в тот момент должен был принять. И камень, пусть даже подарок Иннопланетянки, не должен был никого обидеть, так-же как и возвеличить…

Какая дикая по своей сущности мысль всё время вертится в голове. "Человек рождается, что-бы умереть! Человек рождается, что-бы…"

Тьфу! Какая гадкая мысль! Но смириться с этим необходимо. И жалкие попытки обмануть Жизнь и самого себя, не должны приносить горе и страдания другим. Но почему выбор пал на его жену? За что?

За то, что за эти три года он не стал гордецом, похожим на кота Бармалея. Удивительно, но как порой жизнь может наказать тебя, сбросив с пьедестала властителя душ. И вот ты уже слабый, послушный, плаксивый и жалкий…

Не-е-ет! Ещё рано раскисать. Он повоюет. Он будет драться за жизнь, пусть даже это будет не его, и даже не Маринкина, а совершенно чужая ему жизнь. Ему не нужна слава, ему нужна гарантия, что его жена не… Что она не…

Компьютер замигал, и на экране вдруг высветился небольшой текст.

— Я слышу вас доктор Апрель! Я вас найду! Идите домой, идите…идите…

Опять доктор Апрель? Значит это точно, послание предназначено ему, рождённому в самом начале месяца апреля, когда цветут ландыши, когда сирень благоухает на многие километры, и нет сил избавиться от тех чувств, что бурлят в твоём теле…

— Я найду вас доктор Апрель. Уходите…уходите!

Компьютер отключился. Совсем! Погасший экран зловеще смотрит на доктора черной глазницей монитора, который кажется чересчур тёмным, но не безжизненным. Доктор чувствует, как что-то давит ему на темя, словно чужая воля пытается проникнуть в его сознание. Прочь! Прочь дурные мысли! Надо ладонями крепко растереть лицо, надавить на веки до появления боли, а затем вдох и выдох, вдох и выдох! Всё! Надо уходить, тем более, что его так настойчиво прогоняет Эртэ. Именно прогоняет, словно чувствует опасность. Она прислала сообщение, и этого вполне достаточно, что-бы незамедлительно покинуть кабинет статиста.

Доктор стремительно идёт к двери, но не распахивает её, а секунду прислушивается, что творится в коридоре. Затем осторожно открывает дверь, и также тихо закрывает её, бесшумно проворачивая в замке ключ.

Горькая усмешка появляется на губах доктора. Он понимает, что в данную минуту похож на мелкого хулигана- воришку, тайком забравшегося в здание.

Доктор делает несколько осторожных шагов по коридору и вдруг осознаёт, что его осторожные шаги всё равно производят шум, скрип, шорох. А сердце неожиданно начинает биться так, что кажется, готово выскочить из груди.

— Бум-бум-бум! — бьётся сердце.

— Вш-ш-ш-ш! — гудит в голове волна эмоций.

У этой волны есть запах. Запах крови, что бьётся о подкорку мозга. Он чувствует как кровь заполняет мозг, извилины, глазные впадины, заливает красным светом длинный коридор поликлиники. Красный кровавый ореол возникает вокруг лампочек, что горят у дверей кабинета.

— Уходи! — бьётся в мозгу трепетная мысль. — Уходи быстрей…

Сергей Викторович интуитивно глянул на большие часы, что висят в коридоре над лестницей. Остаётся пять минут до окончания его рабочего дня. За пять минут можно многое успеть. Но самое главное, это нужно покинуть здание, в котором что-то есть…

А может это всего лишь его воспалённый мозг создаёт впечатление присутствия кого-то постороннего? С точки зрения медицины, этому явлению можно найти объяснение. Хотя объяснить можно любой поступок. Конечно, можно долго рассказывать, что его на самом деле задерживает в субботний день в поликлинике. И возможно, его поймёт самый безграмотный в делах медицины человек, и даже больничный сторож дядя Вася, что частенько бывает под явным хмельком. Хотя, опять же, о чём это он…

Сергей Викторович потёр ладонью лоб. Он запутался! Его, увы, никто не поймёт, если даже он расшибётся в лепёшку, доказывая, что имея на руках таинственный синий камень спасал когда-то людей от страшного заболевания, а теперь он сам нуждается в помощи.

Как доказать, что ты стараешься вернуть синий камень не из-за былого чувства собственного удовлетворения. Хотя к чему скрывать, приятно видеть процесс регенирирования, а иначе, обратный процесс развития злокачественной опухоли. Он сам наблюдал это явление с саркомой. Какое это необьяснимое наслаждение, увидеть человека в добром здравии, когда ему оставалось жизни, всего лишь какие-то дни, или часы…

Ярко вспыхнула, и тут-же погасла лампочка в углу кабинета. С какой стати ему могло показаться чья-то злобная физиономия над раковиной. Изображение не задержалось, а моментально ушло в отверстие раковины, сверкнув искорками света словно маленькими глазками. Мистика, да и только! Это же ожившее изображение…той опухоли, той самой, которую он наблюдал в последний раз в желудке молодого мужчины. Фантастика! Привидится же такое наяву! Хотя, синий камень это тоже из серии фантастики, но он был, и его результат ясен… даже на фоне последней саркомы…

Сергей Викторович торопливо надел толстый пуховик, на ходу натягивая на голову капюшон. Он не любит шапки, и редко их носит. Фактически не носит. И даже зимой обходится без них.

Ключ в дверях кабинета нехотя повернулся, и с трудом вылез из замочной скважины.

В коридоре стало темно и неуютно. Все уже давно покинули здание поликлиники, уходя, выключив за собой свет. Сергей Викторович уверенно идет по коридору, который кажется неимоверно длинным и бесконечным. И тем более удивительно, когда он вдруг упирается лбом в какую-то дверь, и она распахивается так неожиданно легко и быстро, что Сергею Викторовичу становится не по себе. С изумлением он видит, что опять попал в кабинет статиста. Тот-же шкаф в углу, тот-же огромный, уныло обвисший цветок наверху, посередине стол, а на нём призывно мерцающий монитор компьютера, где на ярко-голубом экране ощущается размытое пятно женского лица…

— Эртэ! — бросился к компьютеру Сергей Викторович. — Эртэ, выслушай меня! Моя жена больна, очень больна, ей надо помочь…

— У тебя есть камень! — звучит тихий голос в тиши кабинета, и едва ли стоит этому удивляться.

— У меня его нет! — с трудом подбирает слова доктор.

— Нет? — вскрикивает женщина на экране, и Сергей Викторович видит, как мелко дрожит размытое изображение.

Отчаяние, прозвучавшее неожиданно в голосе женщины, болезненным эхом отдаётся в сердце доктора, и заставляет его крепко сжать руки.

— Его надо найти! Найти, во что бы то ни стало! Энергия камня опасна в чужих руках. — звучит металлический голос, который совсем не похож на голос Эртэ. — Энергия камня очень опасна в больших дозах. Она может погубить не только этот город, страну или государство, но и весь мир…

— Мир… — эхом повторяет Сергей Викторович страшные слова, что опять болью отдают в виски. Он не верит этим словам. Не хочет верить, в то, что этот маленький синий камень способен разрушать…

— Он подобен ядерному взрыву, от которого ваша планета может разорваться как детский воздушный шарик… — бесстрастно звучит металлический голос.

— Но… — пытается возразить Сергей Викторович.

— Не медли доктор Апрель! Уже пять минут нового времени!

— Но моя жена? — отчаянно шепчет Сергей Викторович, видя как исчезает на экране монитора размытое изображение женского лица. — Как же она…Куда ты, Эртэ?

— Мы встретимся в долине Жизней и Смертей! — тихо звучит удаляющийся голос. — Там мы встретимся… Здесь стало опасно-но-но-но-но…

Но едва ли Сергей Викторович уже воспринимает эти последние слова, тихим эхом отдающие в его голове. Он разбит. Он в отчаянии. Эртэ исчезла, даже не обнадёжив его, а наоборот, указав своими словами на то, что он наделал. Благодаря ему может исчезнуть не только Марина, но и этот город, и… весь мир! Неужели он, умный взрослый мужчина способствовал такому страшному финалу. Почему чувство самосохранения не сработало, не подсказало, не подстегнуло к действию, а сыграло с ним злую шутку? Стыдно, как стыдно вспоминать прошлое. Это приятное успокоение, чувство сытости, вальяжности и может быть самого обычного простого самолюбования. Вот он каков! Был!!!Всего лишь был…

Он не помнил, как вышел из кабинета статиста. Не помнил, закрыл ли дверь на ключ, или она осталась открытой. Не помнил, как шёл по длинной лестнице, затем вновь по бесконечному коридору, как вышел на улицу, и кто закрыл за ним входную дверь. Лишь только колючий промозглый ветер, что яростно швырнул в его лицо горсть снега с крыши, немного привёл в чувство реальности происходящего.

Сергей Викторович натянул глубже на голову капюшон пуховика и, не спеша, двинулся по аллее.

Он шёл домой медленно, не торопясь. В его голове, словно черная виниловая грампластинка, навязчиво крутился последний разговор с Эртэ. Размытое изображение женского лица возникало в его воспоминании, и тут-же дрожа, исчезало, расплываясь в его воображении в обыкновенный блин…

Он опять шёл через шумный базарчик. Народу уже конечно поубавилось, покупателей почти нет, и продавцы, скучая, собрались стайками у полосатых палаток посплетничать, поумничать и как всегда традиционно посетовать на " низкую покупательскую способность". Кто-то читал свежую утреннюю газету, кто-то копошился в собственном товаре, перекладывая его с места на место, кто-то уже складывал сумки…

Сергей Викторович шёл вперёд, ни на кого не обращая внимания, ни на людей, ни на торговые палатки, ни на товар, разложенный на продавленные кушетки.

Конечно, он мог пройти базарчик стороной, но что-то подсказывало ему не делать этого. Что-то вело его вперёд, и он шёл, словно подчиняясь какому-то странному зову. Когда он поравнялся с палаткой, где продавались книги, продавец, розовощёкая улыбчивая девушка, неожиданно громко и резко воскликнула, обращаясь к нему:

— Мужчина, купите мистический боевик " Кровавые реки Вилона".

— Что? — очнулся от своих дум и переживаний Сергей Викторович. — Какие реки?

— Кровавые! — жизнерадостно улыбнулась довольная девушка.

Её розовые щёки неприятно блестели, и Сергей Викторович неожиданно подумал, что щёки этой молоденькой девушки напоминают собой два кровавых сосуда, полные молодой здоровой крови…

"Фу-у-у! Как противно сознавать, что ты становишься похож на вампира, завидующего чужой здоровой энергии, чужому здоровью. Это ненормально, и надо гнать от себя гадкие мысли…"

— Вы что-то хотели мне сказать? — делая над собой усилие, спросил Сергей Викторович всё ещё улыбающуюся девушку.

Она, перестав улыбаться, ошарашено уставилась на него, а когда он протянул руку, робко вложила в его руку небольшую книжицу в яркой обложке.

— Что это? — строго спросил доктор.

Едва ли он имел право так разговаривать с незнакомой ему девушкой. Но что-то удерживало его возле неё, и это было так непонятно и тревожно…

— Эта книга…реки Вилона… кровавые… — последнее слово девушка едва слышно прошептала, низко опуская голову, словно чего-то стыдясь, но скорее всего пряча от настороженных глаз Сергея Викторовича свои ярко пылающие щёки.

Он сунул ей в руку деньги, и быстро пошёл прочь, не слушая, как вслед ему девушка кричит что-то о сдаче.

Он шёл быстро, словно стараясь убежать от своих гадких мыслей. Перед ним всё ещё стоял образ девушки-продавщицы, её яркие щёки, полные алой крови…

Он стал думать о постороннем. Ну, например, о современной литературе, той самой, что продаёт эта милая девушка с такими яркими…кроваво-красными щёками…

Стоп! Чуть — чуть надо сдать назад. Итак, он думает только о литературе! Ну, например, чему может научить вся эта базарная белиберда в разноцветных обложках? Выбор однотипный. Исскуству любви и обольщения, науке убивать, а затем садистки глумиться над своей жертвой. Вот что преподаст нынче современная литература! Может это неплохо, что нынешняя молодёжь предпочитает современным бездарным книгам всёзнающие компьютеры. Но не игры. Конечно, это тоже нужно для развития, но не приводит к добру. А с другой стороны, какой только дряни не нахватает юный мозг в мерцающем экране компьютера. А впрочем, не стоит ругать нынешнюю молодёжь. Каждому времени характерен свой почерк развития. И в пору молодости Сергея Викторовича было много чего хорошего и плохого, как и ребят, из которых одни стали деловыми руководителями, другие рабочими, а кто-то напрочь отказался постигать законы развития жизни, и оказался в местах " не столь отдалённых", аиначе, за колючей проволкой.

Значит, это верно, что каждого человека ждёт только своя судьба, и каждый проживёт жизнь только свою. А вот как он её проживёт, будет зависеть не только от него, а скорее всего от того общества, которое так или иначе, но причастно к воспитанию своего подрастающего поколения… Но едва ли общество сознается в дурном воспитании.

Вот и пожалуйста, в какие дебри философии можно мысленно забраться, дай лишь волю своему воображению…

Кажется, он толкнул лоток с каким-то товаром. Он и сам не заметил, как всё это произошло. Перед ним вдруг возникло чудоподобное существо, по всем параметрам женского рода. Существо было одето в чёрную, залоснившуюся от грязи куртку с облезлым меховым воротником. На голове существа красовалась странная шапка, в виде вороньего гнезда в стадии его интенсивной постройки. На ногах у этой странной женщины были огромные безразмерные валенки с галошами, а под вороньей шапкой она натянула на голову белый платок, отчего из-за небольшой прорези платка выглядывал курносый красный нос, да глаза, очень даже знакомые…

— Ходют тут всякие! — рявкнуло женоподобное существо громким мужским басом, отчего Сергей Викторович испуганно шарахнулся в сторону палатки с игрушками, и, свалив на снег кушетку с игрушками, тут-же позорно бежал с места разгрома, ругая и презирая себя за трусость.

Он остановился лишь тогда, когда палатки остались далеко позади. Он быстро пошёл по широкому овощному проходу, не оглядываясь, и нигде больше не останавливаясь, и лишь только когда оказался у дверей своего дома, он вспомнил, что шёл на рынок не просто так из праздного любопытства, а для того, что-бы купить Маринке и сыну по килограмму яблок и апельсинов. В последнее время Марина ничего не ест, постоянная тошнота и рвота вымотали её настолько, что тёмные круги под глазами, кажется, обосновались уже надолго на её лице, если не навсегда…

И в самом деле, в последнее время Маринка стала похожа на ребёнка, который смотрит на своего родителя огромными испуганными глазами. Но в этих глазах, наряду с испугом чувствуется обычная вина.

Неужели она считает себя виновной в случившейся с ней болезнью, о которой она ещё совсем ничего не знает? Может она чувствует что-то, и считает себя виновной по отношению к мужу, и особенно к сыну, которому будет не слишком хорошо расти без матери. Что это творится с сердцем? Словно жесткая ледяная рука сжала его так, что поневоле доктор схватился за грудь одной рукой, а другой стал поспешно расстёгивать свой пуховик, стараясь вдохнуть глубже, и ощущая резкую боль за грудиной. Ещё чего не хватало! Инфаркта в такие молодые годы! Ну нет, он в первую очередь должен думать не о себе, а о тех, кто ему так дорог. О Маринке, которая ещё не знает своего страшного диагноза, но может догадаться, и о сыне, который не должен чувствовать, что мать его умирает. Только нравственно ли это, скрывать от них всю правду, и даже самую страшную? Простит ли ему кто из них, что знает эту тайну…

Дверь в подъезд оказалась открытой. Днём иногда двери блокируют, а в выходные двери просто прикрыты. Дети носятся туда-сюда и обратно с самого утра, и малыши просто не могут дотянуться до кнопок. Вот так неудачно смонтирована дверь. Но вечером другое дело. Так просто в подъезд не попасть. Хотя, по правде сказать, все эти кодовые замки мало помогают от преступников. Если только спасают от бездомных? Едва ли теперь в подъезде заночует бомж, пугая своим видом девчат, задержавшихся после ночной дискотеки.

Кто-то убрал подьезд… И довольно добросовестно. Даже одеколоном побрызгали. В воздухе пахнет весной: лавандой, цитрусом и хвоей. Всегда бы так! А то в последнее время в подъезде стоял стойкий запах кошатины, который не выветрить ничем. Даже исчезновение Бармалея не даёт изгнать из памяти въедливый запах кошачьих меток.

Вспомнив о Бармалее, Сергей Викторович почему — то оглянулся, словно ему почудился призывный мурлыкающий голос кота. Но никого на лестничьей площадке не было. Вот уж ерунда лезет всякая в голову. Будто Бармалей рядом и подглядывает за своим хозяином. Его злые желто — зелёные глаза Сергей Викторович чувствует даже сквозь тройной синтепон куртки. Вернее его взгляд! Недобрый и выжидающий!

Сергей Викторович взглянул на книгу, которую держал в руках, и с изумлением увидел, что на оборотной стороне книги нарисована красочная рожица кота, ну точь в точь рожа Бармалея. И рыжая масть та же, и глаза те же, и даже хвост с белой кистойчкой на конце всё тот-же.

Тьфу! Вот уж поневоле у страха глаза велики! Дался ему этот паршивец! Пусть только попробует появиться в квартире, получит за всё хорошего пинка под свой пушистый зад. Нет, он не ненавистник животных, но всё больше склоняется к шальной мысли, что животные как и люди, имеют свой собственный характер, как подлый, так и покладистый, преданный или злобный до патологии, так и бесхарактерно- непутёвый. Они отражение нашего общества, мало того, они — это мы…

Показалось или нет, но кот на обложке книги обаятельно ощетинился, и слегка подмигнул правым глазом. При этом усы кота немного сдвинулись вверх…

Сергей Викторовис с досадой выдохнул, отвернул от себя книгу, и вновь с изумлением уставился на обложку. Теперь перед ним красовался профиль женщины, с копной темных вьщихся волос. Высокий красивый лоб, короткие тёмные брови вразлёт, изящный тонкий нос и небольшие чувственные губы сердечком, линия подбородка округлая, но едва ощутимые ямочки на щеках и неестественно длинная, тонкая, и как-будто хрупкая шея, придают что-то трагическое всему облику женщины. И можно лишь догадываться, что выражают её глаза, скрытые за темной, почти черной полоской, которой обычно в телевизионных криминальных новостях закрывают глаза тем, кого надо скрыть…

Эртэ! Это она! Но почему её лицо здесь, на обложке этой дешёвой и ничего не стоящей книги. И пусть глаза её закрыты, словно спрятаны от кого-то, но он узнал её…

Едва ли Сергей Викторович помнил, как вошёл в квартиру, удивительно быстро открыл ключом вечно заедающий замок, снял куртку, бросив её на тумбу, и прошёл в зал, потом в спальню, почти не удивляясь тому, что он сейчас увидит.

В квартире было пусто, тихо и чисто. Маринки нигде не было. Не было и Славки. Сергей Викторович неожиданно почувствовал дрожь в коленях, на лбу выступила испарина.

Что-то случилось! Маринка настолько ослабела за эти несколько дней, что не может без его помощи выйти на улицу. А может ей стало лучше? Вопреки всем прогнозам и уверениям врачей. Может Маринку уговорила её мать поехать в больницу. Хотя это тоже вряд ли возможно. Он уговаривал свою жену целую неделю лечь в онкологию, и всё без толку. Тем более тёща не знает страшного диагноза своей дочери, и даже не догадывается что с ней. Диагноз окончательно ещё не поставлен, но страшное предположение уже вызревало само собой. До этого были лишь догадки, слабые, нечаянные, а оттого казалось бы кощунственно глупые и неточные, готовые моментально и с удовольствием опровергнуться. Но сегодня он забрал анализы, и страшный диагноз подтвердился, а до этого три дня ушло на поиски камня, затем Эртэ. А вот теперь, когда она, наконец, откликнулась, происходит что-то непонятное. Словно встречная волна противостояния накатывает и старается сбить его с ног…

Сергей Викторович присел на краешек огромной деревянной кровати, которая была небрежно застелена розовым шелковым покрывалом. Две маленькие розовые подушки валялись у тумбы, словно кто-то швырнул их сюда специально… так небрежно.

Что-то здесь не то! Это не Маринка! Точнее, здесь отсутствует рука его жены. Она любит свою спальню, любит аккуратно заправленную постель, любовно разглаживая все складочки…

Сергей Викторович проводит ладонью по комковатому выступу на постели, словно расправляя его. Но тут-же резким движением отдергивает руку. Что его настораживает. Этот запах: лаванды, цитруса и хвои. Он стоит в воздухе, и его хочется вдыхать и вдыхать, словно чувствовать, что вновь пришёл Новый год.

Сергей Викторович наклоняется ещё ниже над покрывалом, принюхивается, и вдруг морщится. Покрывало пахнет Бармалеем. Едучий, кошачий запах не заглушить ничем. Сергей Викторович с возмущением сдергивает покрывало с постели и с отвращением комкая его, несёт в ванную. Швырнув в корзину с грязным бельём, долго моет руки с мылом, с удивлением замечая, что мыло тоже пахнет лавандой и хвоей. Полотенце пропитано этим запахом, как и воздух в зале, и даже кажется, те два великолепных огромных яблока, что лежат в большой хрустальной вазе на столе. Третье яблоко, кем-то надкусанное, Сергей Викторович видел в спальне на тумбочке.

— Да! Кто-то был здесь! — задумчиво произнёс доктор, обводя взглядом маленькую уютную кухоньку, куда он пришёл в надежде что-то разузнать о Маринке и сыне.

Вдруг он заметил в навесном стеклянном шкафу, в хрустальной розетке для варенья маленький клочок бумаги из школьной тетрадки, сложенный вчетверо. Повинуясь какой-то необьяснимой силе, что тянула его к шкафу, он направился к нему, и, вытащив из розетки листок, с нетерпением развернул его.

— Милый, я уезжаю в больницу! Мне стало совсем худо. Я задыхаюсь и боюсь своей болью напугать Славика. Я всего боюсь! Боюсь, что больше никогда не увижу тебя, сына, маму. Но я ничего не могу поделать с собой и своим страхом. Страх гложет меня, душит… Наверное это он заставляет делать то, что не следует делать. Но я боюсь! У меня началась сильнейшая одышка и боль, едва я надкусила яблоко. Какие они красивые, эти красные яблоки. Их принесла высокая женщина в серебристой вязаной шапочке. Как странно! Она принесла их от твоего имени. И хотя это ложь, и я поняла это, но…разве всё это так важно? Сильная боль терзает меня. Я не знаю, что со мной, что и где у меня болит. Кажется, моё сердце готово разорваться на части от этой боли. Разорваться, что-бы умереть! Раз и навсегда!

Я не могу терпеть эту боль. Не могу, не могу…Я повторяю это как заклинание, и мне становится почему-то легче. Хотя я пишу из последних сил. Я вызвала скорую помощь, и она скоро приедет за мной. У меня хватит сил дождаться её. Только хватит ли моих сил дождаться тебя, любовь моя! Страшная боль преследует меня! За что мне эта боль, я не могу понять?

Я срочно отправила сына к маме. Он доедет сам к ней, потому-что уже не маленький. Теперь ему придётся многое делать самому. Пусть привыкает, потому-что я…потому-что мне…

Впрочем, о чем это я?. Не стоит раскисать преждевременно. Пора заканчивать письмо, женщина с плоским носом скоро придёт за мной…

Странное письмо. Отчего оно спрятано в хрустальную розетку в шкафу, словно спрятано преднамеренно. Маринка как-будто знает, что здесь ему безопаснее, чем на столе в кухне, или в спальне на столике… Она как будто знает…

В дверь позвонили. Сергей Викторович рывком открыл дверь, чем напугал соседку, женщину лет пятидесяти, с лицом, всё ещё хранившим остатки былой красоты. Вот и сейчас, её подрисованные черным карандашом бровки, как-то удивлённо и забавно приподнялись над маленькими глазками — бусинами, а ярко накрашенные губы скривились толи в жалостливой, толи в снисходительной улыбке.

Женщина дёрнула головой, словно у неё нервный тик, мигнув при этом непроизвольно глазом, и начала охрипшим, прокуренным голосом обьяснять что-то Сергею Викторовичу, перемежая свою речь влажным хроническим кашлем курильщицы со стажем, и судорожным подергиваньем головы. Сергей Викторович напряженно вглядывался в лицо женщины, и молчал, думая о том, в какой следующий момент соседка дёрнет головой, и с новой энергией начнёт вновь свой рассказ.

— Они её увезли! На скорой! — вновь дёрнула головой соседка и горестно поджала губы. — Двое… нет, трое… таких, мордоворитистых. А врач рядышком шла. Такая чудная… Рыжая, что ваш пол в зале. А уродина…Нос рваный и плоский… от шва….отшва-х-х…

Соседка громко икнула покачнувшись, и смущённо прикрывая рот ладонью:- Пардон, со страху пятьдесят грамм… И больше ни-ни… ни больше…

— Почему со страху? — бессознательно спросил Сергей Викторович, уставившись в угол прихожей, где Славка ставил свои сапоги. Сапоги были на месте!

— Я как ту женщину увидела, рыжуху, так меня такой страх обуял. Я как есть, разом тут-же протрезвела… — доверительно начала объяснять соседка, но доктор перебил её. — Где мой сын?

— Не знаю! — моментом отреагировала соседка, качнувшись в сторону лестницы, и теряя равновесие, почти уселась на грязные ступеньки. Но тут-же развела в стороны руки и с пьяной улыбкой попыталась хлопнуть в ладоши. — Брово! Ваш сын шустрый мальчик. Как понял, что кот не кот, а женщина…

— Что он понял? — доктор стал терять терпение.

— Как что? Что кот, это та баба! Он как сиганул от рыжухи, ну чистый заяц… Шустрый мальчишка! Мы его так долго искали…искали…

— Кто это мы? — прищурился доктор, на что соседка как-то сникла и принялась искать что-то в карманах старой своей кофты, иной раз нервно подёргивая головой.

— Ну? Так кто его искал? — повторил свой вопрос Сергей Викторович.

— Ну…этот мужчина… — дёрнула головой соседка. — У него ещё такая шапка есть… Как у фокусника. И плащ…

— Какой плащ? — приподнял брови доктор.

— Ну… этот… как его… волшебника — звездочёта… — махнула рукой соседка, и с трудом поднявшись со ступенек, бочком-бочком двинулась в свою, настежь распахнутую квартиру, что-то ещё бормоча о волшебстве и собственном страхе.

— Пусть уходит! Она сделала своё благое дело! — подумал Сергей Викторович, устало вздыхая. — Наболтала всякой ерунды. О рыжухе с плоским носом, о фокуснике в шапке и плаще звездочёта. Что взять с вечно пьяной женщины? Таких спивающихся или уже спившихся женщин наберётся не один десяток в каждой многоэтажке. От безделья и вечного недовольства жизнью, не то что запьёшь, волком на луну завоешь…

Сергей Викторович закрыл входную дверь, проверяя, толкнул её в обратную сторону, чего раньше никогда не делал, и внимательно посмотрел на кнопку замка, но тут-же, словно потеряв интерес к нему, повернулся и прошёл на кухню.

На часах уже пять часов вечера. Скоро начнёт темнеть. Но полчаса у него есть в запасе. Надо выпить кофе и отправляться в больницу к жене. Он уже представляет, как она ждёт его, вглядываясь в широкий больничный двор. После того, как он проведает Марину, он поедет к тёще и заберёт Славку. Вдвоём всё-же легче ждать возвращения Маринки домой.

Ну что же! Он нарисовал себе идеальную картину. Но будет ли всё это так на самом деле, как он только что распланировал. И сколько придётся ждать, пока в их квартире опять появится Марина, любящая жена и мать. И появится ли? Стоп! Стоит ли так пассивно выжидать окончания всей этой истории, или следует подчиниться зову своего сердца и продолжать проявлять хоть какие-то действия?

Итак: Первым делом, он должен найти синий камень! Но для этого он должен встретиться с Эртэ.

Второе: Синий камень должен излечить его жену, но для этого он обязан встретиться с Эртэ. Он чувствует и знает это…

Третье: Всё одно и тоже. Нет ничего нового. Он знает, всё пойдёт по другому, если только он найдёт…

Резко засвистел на плите чайник. Сергей Викторович насыпал в бокал кофе, залил его кипятком и положив две ложки сахара стал медленно и методично помешивать коричневую жидкость, бесцельно уставившись на книгу в яркой обложке, что лежит на сиденье стула. Словно повинуясь чему-то, он потянулся к книге, и взяв её, повернул к себе, с изумлением уставился на профиль молодой женщины на обложке. Женщина казалась живой. Во всяком случае, жилка на её тонкой шее странно вибрировала, словно изображение оживало… Или ему это всего лишь мерещится?

— Сними тёмную полосу с её глаз. Ну же, быстрей! — кто-то невидимый требует настойчиво от него каких — то странных, не свойственных для него действий.

Надо снять темную полосу с глаз женщины… Вернее стереть… как в лотереи…

— Если ты сделаешь это, то навсегда лишишься моей поддержки… Не делай этого! — уговаривает его другой невидимый голос, вернее другая странная мысль…

Словно стараясь отвлечься и прекратить спор внутри себя, Сергей Викторович открыл книгу и прочитал вслух:

— Она лежала прекрасная и холодная в своём хрустальном гробу. Молодая, красивая и несчастная! Она несла свою удивительную долю спокойно, не ропща, и не стеная, не выказывая ничем своих страданий. Она ждала, а кровавые реки Вилона несли свои тёмные воды, молча и торжественно. Они были пресыщены своей великой значимостью, а она несчастная, даже не знала, что её спасение именно здесь, стоит лишь омыть своё тело этой священной водой, и обновлённая кровь заструится по артериям, рванётся в вены…

— И тут одно и тоже! — вздохнул Сергей Викторович, пролистав несколько страниц. — Опять видно про наркоманию книгу купил. Что-то о ней много писать стали в последнее время. А какое оформление! И рисунки удивительно хороши! Но нет, на криминальное чтиво не похоже, скорее всего, это женский роман! Про любовь и ненависть! Надо Маринке в больницу отнести эту галиматью. Пусть почитает, может отвлечётся. Она предпочитает любовные романы всем детективам вместе взятым… Хотя, пожалуй, не стоит её расстраивать описанием похорон главной героини. Лучше всю эту чушь выкинуть в мусорное ведро. Ну, придумать такое, данную красотку каждый вечер укладывали спать в хрустальный гроб, установленный на высоком постаменте, с тайной надеждой, что однажды, некто придёт и разбудит её…

Да, красивый вымысел в духе своего времени, или обычный детектив похожий на сказку, которую все давно уже знают. Мы знаем эти сказки с далёкого нашего детства. Да и герои нам знакомы. Не секрет, что на одной из первых страниц можно увидеть красавца Алёшу Поповича, по всему, женского сердцееда. Ага, так оно и есть! А это кто? Великий волшебник, коротко Маг, ишь как по- хозяйски расположился на одной из страниц. И не удивительно! Извечный любовный треугольник! Может Славке отдать эту книгу? А может лучше выкинуть в мусорное ведро? Кто-то, да подберёт эту сказку…

В прихожей требовательно зазвонил телефон. Сергей Викторович, торопливо захлопнув книгу, и отставив чашку с кофе в сторону, помчался в прихожую.

— Серёжа, где Мариночка? Я сегодня звонила вам целый день! Никто не берёт трубку. Что у вас случилось?

Женщина на том конце провода была явно взволнована. При волнении у неё и её дочери в голосе всегда чётко слышались свистящие звуки. Вот и сейчас…

— С-скажи что нибудь, не молчи! — умоляюще всхлипнул женский голос в трубке.

— Мама, не знаю, что вам сказать! — с трудом подбирая слова произнёс Сергей Викторович. — Я недавно пришёл с работы, с дежурства, а Марину с температурой увезли на скорой…

— Что? — выдохнул женский голос в трубке. — Что ты такое говоришь?

— Я прочитал её записку, да и соседка подтвердила. — устало добавил Сергей Викторович. — Сейчас я собираюсь к ней, в больницу.

— Но ведь ты…ты должен быть уже там. Ты должен быть рядом с ней…моей дочерью, рядом со своей женой, рядом с матерью твоего сына, наконец…

О, как долго и нудно читает ему мораль тёща. По её словам получается, что он самый бесхарактерный и чуть ли не самый равнодушный муж на всём белом свете.

Ну как объяснить этой, ещё не старой женщине, что сегодняшнее дежурство он вытребовал сам, именно вытребовал у заведующего поликлиникой, когда понял, что он должен найти Эртэ. И даже сейчас, он чувствует потребность не спешить, а оглядеться, найти правильное решение, дождаться…

— Ты дожидаешься, пока с твоей женой что- то случится страшное? — истеричное всхлипывание в телефонной трубке неприятной болью отдаётся куда-то в глубину мозга.

— Ты меня не слушаешь! Ты опять витаешь где-то в облаках. Как можно было оставлять свою жену с температурой одну дома. Как можно Серёжа, как можно! — опять заплакала женщина на другом конце провода. — Ты даже не знаешь, что с твоей женой. А может она уже… уже… А где Славик?

— Славик? — словно очнувшись, недоумевая, вслед за женщиной повторил мужчина вопрос.

Он мучительно потёр ладонью лоб и поморщился, словно предчувствуя, какой ответ последует после его слов. Следует опередить тёщу.

— Славка…а Славка… он у соседей. Я его попросил побыть у них, Елена Ивановна. Я сейчас собираюсь к Марине. Пока доеду к ней, совсем стемнеет. На улице холод, так что пусть сын сидит в тепле. Маринка звонила, говорит, что ей уже лучше… — врал он самым бессовестным образом пожилой женщине.

Это не важно, что она хочет что-то опровергнуть в его словах. Теперь он не даст так просто ей ни одного слова. Но едва ли обманешь материнское сердце. И лишь только Сергей Викторович на секунду замолчал, Елена Ивановна тихо и чётко произнесла:

— Я никогда не прощу тебя Серёжа, никогда, если что — то случится с моей дочерью…Слышишь! Никогда…

Уже давно трубка опущена на аппарат, а в его ушах всё ещё раздаются тихие и чёткие слова:- Я никогда не прощу тебя Серёжа, никогда…

Он спустился вниз, поймал такси и поехал в больницу, куда, по словам соседки должны были привезти его жену. На счёт Славки, Сергей Викторович был спокоен. Может именно в эту минуту он уже стучится в дверь своей бабушки. Правда, оставленные дома Славкины сапоги, никак не вязались с дальнейшими умозаключениями.

В приемном отделении городской больницы Сергею Викторовичу ответили, что такая больная к ним не поступала, ни в течении дня, ни в течении прошлой ночи… И, что как ни странно, именно сегодня больных совсем мало с экстренными жалобами…

— Чувствуется близость праздника. — скептически заметила пожилая медсестра, с насмешкой взглянув на молоденькую санитарку, что выжимала тряпку, склонившись над ведром: — Обычное затишье у молодёжи… так сказать, предпраздничное!

Девушка украдкой бросила лукавый взгляд на Сергея Викторовича, но тут-же залившись краской, низко опустила голову.

— Какого праздника? — Сергей Викторович с недоумением уставился на пожилую женщину. — Новогодние давно прошли, а до новых ещё далеко.

— Ну не скажите! А день всех влюблённых забыли? Сегодня, ровно с двенадцати и начнётся вся эта свистопляска. Одних привозят, других увозят… покоя не будет всю ночь.

Пожилая женщина мучительно скривилась как от зубной боли и, откинувшись назад на скрипучем стуле, вытянула ноги, устало пробормотав:

— Эхо-хо! До пенсии не доживёшь с этой влюблённой очумелой молодёжью.

Увидев, что мужчина повернулся что-бы уйти, участливо посоветовала:

— А жену вы в другой больнице поищите. Их у нас всего четыре в городе, авось, где и обнаружите. А может, её в инфекционное отделение отвезли. Сейчас говорят, повсюду свиной грипп ходит. Страсть ещё та! По телевизору говорят, всех свиней следует изничтожить…

Видимо, женщина увидела выражение глаз стоящего перед ней мужчины. Не договорив, она боязливо оглянулась на молоденькую санитарку, и та, словно поняв её, молча пошла вперёд, и так-же молча потянула на себя входную дверь, молчком выпроваживая позднего посетителя.

— Досвиданье! — пробормотал Сергей Викторович, и, подняв капюшон куртки, вышел на улицу.

В тот вечер он объездил все больницы их маленького городка. Побывал даже в инфекционном отделении, но везде получил одни отказы. Наконец, когда он добрался до нового больничного комплекса, огромного и запутанного, словно лабиринт минотавра, выстроенного на окраине города, и может, поэтому, полупустого, из-за дальности расположения. Если учитывать, что до него пришлось идти пешком целый километр по полю, то сил у Сергея Викторовича в пустынном вестибюле едва хватило присесть на край расшатанного стула. Чуть отдышавшись, он задал строгой миловидной медсестре, что сидела в приемном покое, один — единственный вопрос:

— К вам сегодня молодая женщина поступала? Очень красивая…

Подозрительно оглядев Сергея Викторовича с головы до ног, медсестра не спеша поправила на носу маленькие круглые очки, и презрительно поджав тонкие бледные губы, отрывисто отчеканила:

— В течении дня, ни одного серьёзного поступления!

— А несерьёзного? — с надеждой на обратный ответ спросил Сергей Викторович. — Может, это был мальчик, или сразу двое, мальчик и женщина лет сорока?

— Мужчина, вы что же думаете, я тут просто так, для модели сижу? — взвились вверх густые брови женщины, и Сергей Викторович почувствовал себя вдруг школьником, нерадивым и бестолковым, перед суровой учительницей. Он, обессилено поднялся со стула, и, кое-как передвигая ставшие свинцовыми ноги, поплёлся к выходу. И когда он уже взялся за ручку входной двери, санитарка, мывшая тут-же полы, боязливо оглянувшись вокруг, чуть слышно прошептала осипшим голосом:

— Я видела её?

Сергей Викторович замер. Увидев, ещё не отошедшее от многодневной пьянки, и постоянного похмелья припухшее лицо женщины, её взгляд, жаждущий и страдающий, он торопливо полез в карман куртки и достал несколько мятых десяток.

Женщина ловким движением выхватила деньги из его рук и торопливо зашептала:

— В пять часов вечера сюда привозили женщину и мальчика…

— У обоих светлые волосы, голубые глаза? — с надеждой произнёс Сергей Викторович, схватив женщину за рукав застиранного, некогда белого халата…

Но та, судорожно дернувшись, освободила свою руку и боязливо покосившись на пустой огромный холл вестибюля опять зашептала осипшим голосом:

— Не знаю, какие у них волосы, а тем более глаза. Женщина была почти в обмороке, а мальчишка сильно кричал и плакал…

— Плакал? — не поверил Сергей Викторович. — Почему плакал…Он ведь большой?

— Откуда я знаю. Большой или маленький, всё одно, больной он и есть больной!. - пожала плечами женщина. — Наверное, по мамке плакал…

— Они в здании? — склонил голову мужчина, пытаясь скрыть смятение.

— Нет! Их увезли черным ходом туда… в Валон… — махнула рукой женщина.

— Куда? — изумился доктор.

— Ну, я слышала Валон…Кажется так. А может Вавилон… — закатила вверх глаза санитарка. — Если не ошибаюсь…

— Может Вилон? — подсказал Сергей Викторович первое, что пришло ему на ум.

— Ну да, Вилон! — согласилась санитарка, опять подозрительно покосившись на пустой холл за спиной. — Там реки какие-то текут…

Сергей Викторович не стал уточнять, какие именно реки. Итак, всё ясно!

— Кто были те люди, что доставили женщину?

— Трое. Двое мужчин и женщина. Мужчины похожи друг на друга как близнецы. — ясно и четко отвечала женщина, видимо вдруг почувствовав свою значимость, но тут-же кокетливо повела глазами. — Один мужчина как ущипнёт меня за одно место, охальник…

Женщина довольно хихикнула, но новый вопрос прекратил её веселье.

— А женщина?

— Та, что с ними была? — опухшее лицо санитарки перекосилось, словно она сьела что-то очень кислое. — Стерва! Хоть и молодая. Лицо я её не запомнила, какое-то оно расплывчатое, непонятное, аж двоится, или она с большой гулянки, или я недопила…

— Клава ты где, Клавдия? — раздался громкий голос строгой медсестры из приёмного покоя. — Да где же ты…

— Туточки я, тута… — ласково пропела санитарка, повернувшись к холлу. — Бегу-у-у…

Она почти вытолкала Сергея Викторовича из вестибюля и захлопнула за ним входную дверь. Щёлкнул замок, послышались удаляющиеся шаги, затем всё стихло. Сергей Викторович остался один на один с природой, которая именно здесь ощущалась как нечто осязаемое, потому-что любое проявление человеческого участия осталось там, за бронированной дверью этого нового больничного комплекса, похожего как ни странно на какой-то неприступный замок-дворец из детской книжки-раскраски.

Сергей Викторович брёл по засыпанной снегом дороге, поминутно чертыхаясь про себя:

— Какому идиоту пришла в голову идея выстроить на окраине города жизненно важный объект, не снабдив его ни хорошей дорогой, ни транспортом. Да здесь, в чистом поле, недолго и заблудиться. Всю дорогу снегом укрыло, даже кюветы замело. И хоть бы где огонёк! Неужели все эти дорогостоящие коттеджи по обочинам дорог мертвы и безжизненны? Когда вселится сюда народ, может и будет, повеселей район, а сейчас наоборот, мёртвые оскалы недостроенных домов наводят непонятную тоску и даже страх…

— Ну, вот ещё! — встряхнул головой Сергей Викторович. — Было бы чего бояться, тишины да бездорожья! С первым у нас в стране как всегда напряжёнка, а ко второму уже пора привыкнуть. Главное здесь, надо чувствовать всё время у себя под ногами твёрдую почву. Хотя это и нелегко, всё время приходится уворачиваться от сильных порывов ветра…

Кажется, после временного январского затишья февраль решил показать себя во всей своей красе. Вьюги да метели метут почти каждый день. Вот и сейчас непогода разыгралась не на шутку, словно стараясь нарочно поиздеваться над бедным одиноким путником.

Сильный порыв ветра налетел неожиданно, сбил с ног мужчину, заставив его упасть на колени. С трудом Сергей Викторович поднялся, плотнее запахнул пуховик. Ветер продувает даже через тройной синтепон. Жаль, что не взял с собой шапку. Но с детства он привык обходиться без головного убора, вопреки уговорам своей матери. Он поддерживался советам старого деда Евсея " держи голову в холоде, а ноги в тепле".

Странно, почему тот маленький мальчик из далёкого детства был так привязан к старому и почти слепому старику? Наверное потому, что старик умел рассказывать диковинные истории из своей жизни, больше похожей на сказку, где всё переплелось, и добро и зло, красивое и уродливое, весёлое и страшное. И хоть по рассказам деда много было зла в его жизни, да добро всегда побеждало! Потому-что с кулаками было…

— Дед, не забивай ребёнку мозги своими сказками. — кричала на деда Евсея его дочь, мать Серёжи, взмыленная прибегая на обед с работы на ферме. — Пусть он лучше таблицу умножения учит, да заодно помидоры польёт. Картошка бурьяном поросла…

— Это он всё сделает. — миролюбиво соглашался дед Евсей, незрячими глазами глядя в голубое небо. — Таблицу он выучит, помидоры польёт. А вот сказку в своё время познать надо, да указать ребёнку где добро, а где зло. Потом сказка былью обрастёт, и вот тогда добро и зло своё истинное лицо покажут. И, поди ж ты, разберись, как с тем и другим в жизни сладить…

— Многому ты сам разобрался в жизни. Вон, слепой сидишь… — кипятилась мать, словно не замечая как мрачнел её отец, опустив седую косматую голову себе на грудь.

Но проходила минута-другая, старик поднимал голову, и дрожащим, от напряжения голосом отвечал:

— Глаза я на фронте оставил, за тебя Маняшка воевал. Да, много зла я видел, но и добро успел разглядеть. Если бы не друг — однополчанин не сидел бы я тут с вами, да сказки бы внучку не рассказывал. А ты Манька, была бы сиротой, а сиротой быть не сахар, кто ж того не знает. А фашист пёр как та саранча, чего ж о глазах моих печалится, когда все мои товарищи костьми положились от вражьих пуль…Эгоистка ты Манька, ох, эгоистка… Мало я порол тебя в детстве, ох мало…

Мать умолкала на этот аргумент деда, молча, доедала свой суп, и вновь бежала на работу, погладив сына по вихрастой русой голове и улыбнувшись ему грустными глазами. Жили они втроём. Бабушка умерла очень давно, а слепой Евсей кому кроме дочери да маленького Серёжи был нужен. Отца своего Серёжа не знал. Слышал он как-то слова соседок о том, что в " подоле его Манька принесла". И решил маленький Сережа, что мать принесла его с огорода в подоле платья вместе с капустой. Ведь детей всегда в капусте находили! Про то ему мальчишки старшие говорили.

Святая детсткая наивность! Это потом он узнал, что его отец был студентом мединститута, и был послан с другими студентами на картошку в их деревню, на колхозные поля. По вечерам городские парни захаживали в местный клуб на танцы. Вот там, в клубе, он и повстречал деревенскую красавицу, хохотушку Маришку…

Нет, обиды на отца нет никакой! Наоборот, спасибо ему. А за что, разве это так важно. Может быть даже за то, что в своё время не пришел на встречу с сыном. Ну, как-же, светило медицинских наук, и какой-то непонятный сын из " капусты". Это вначале была обида, да и то незначительная, потом она ушла. Может назло ему он тоже стал врачом. Да и дед Евсей многому научил своего внука. Выживать в этой жизни, а не только жить, и руки свои не опускать в случае неудачи. А видел дед многое, хоть и слепой был! Даже те же огурцы на грядках, " что повисли на плетях от жары".

— Да ты же их не видишь, деда! — удивлялся маленький Серёжа прозорливости слепого Евсея.

— Я всё вижу! — кивал тот косматой белой головой. — Даже когда ты на жаре у речки перегреешься, или переохладишься, и то я увижу. Вот тогда я как встану, да ка-ак гаркну своим командирским голосом " Сер-рё-га, подъём!", пусть ты меня не слышал, как ты уверяешь, а гляжу, летишь, аж пыль из под пяток завьюживает…

— Врёшь, ты дед всё, ничего ты не видишь! — вздыхал Серёжа.

— Вижу- вижу, что опять отлынить хочешь от трудностей. Так не пойдёт, друг мой сердечный! Вставай Серёжа, вставай мой мальчик…

— Не могу. — шептал маленький мальчик из того далёкого детства. — Я не могу деда…

— Не могу… — шептал взрослый мужчина, чувствуя, как всё больше и больше немеют его руки и ноги, по мере того, как картинка из детства уходит всё дальше и дальше… — Прости дед, но я не могу идти…

Может он заблудился, а может просто сбился с пути, ушёл в сторону от трассы, и всё… Всего на минутку, если не на секундочку он позволил себе расслабиться. Когда его силы были на исходе он присел передохнуть, и эта остановка сыграла с ним злую шутку. Апатия и безысходность навалились на него, словно того и ждали момента. Мороз, что крепчал с каждой минутой, уже больно пощипывал нос и уши, проник в башмаки и почти заморозил ноги. Надо подняться и двигаться вперед! Это он понимает всем своим разумом. Но усталость, и безразличие к своей судьбе, всё больше и больше овладевали им. Хотелось махнуть рукой и уйти в этот блаженный сон покоя…

Выла вьюга, беснуясь над ним, словно справляла какой-то дикий, безумный танец радости. Ветер то и дело швырял ему в лицо хлопья снега, едва лишь мужчина поднимал голову. Обессиленный, полузамерзший, он сидел, не двигаясь, уткнувшись лицом в колени. Он уже ни о чем не думал. Казалось, что последние мысли уходят из него вместе с остатками тепла и разума.

….Маленький мальчик из далёкого детства ушёл, а старый слепой деде Евсей не мог видеть того, что не дано видеть слепому. Как вьюжит огромный белый столб снега над мужчиной, которому почти тепло и спокойно. Ему чудятся тёплые руки его жены, что поглаживают его замерзшую щеку. Женщина проводит тонким пальчиком по неподвижным губам мужчины и, улыбаясь, молчит…

— Почему ты молчишь, Марина? — спрашивает мужчина беззвучно.

— Зачем говорить! — отвечает женщина, улыбаясь печальными глазами. — Тебе сейчас хорошо, мне тоже… Мы оба спим, потому-что уже мертвы. Почти мертвы, и это так хорошо…

— Это плохо, Марина! Я не знаю почему, но смерть — это не выход из положения. Так не должно быть… — сопротивляется мужчина.

— Почему не должно! — удивлённо пожимает плечами женщина, что теперь стоит перед ним подбоченившись. Красивая женщина, но холодная, словно льдинка. Она поворачивается, что-бы уйти, но останавливается и слегка запрокинув голову, бросает через плечо жестко:

— Меня почти нет, зачем же жить тебе?

— Жить нужно, даже если, кажется, что уже нет никакой надежды на жизнь… — сопротивляется его мозг.

— Жить, что-бы страдать? Зачем? Ради чего и кого? Кого-о-о-о-о… — эхом отдается голос Марины в его затуманенном сознание.

Женщина уходит от него, не замечая как он тянется к ней, и не замечая того мальчика, что возникает у неё на пути. Мальчик из далёкого детства, он тянет к ней руки с обло-манными ногтями. У него яркие голубые глаза и светлые прямые волосы. Это Славка??!

— Постой Марина! А как-же наш сын? Как-же Славка, он ведь живой… живой…

Мужчина едва шевелит замерзшими губами. Он не слышит себя. Но женщина вдруг поворачивается к нему гордая, красивая, и глаза её вспыхивают ярким желто-зелёным светом. Она щурится, и её ярко-красные губы растягиваются в улыбке.

— Я думала он уже спит…спит мёртвым сном! Спит мой младенец…

Дикий смех, что несётся сквозь завывание вьюги, кажется неестественным и страшным. Этот смех холодит сердце, колет его словно иголками, стремится добраться до той боли, что тугим комком свернулась в его закоченевшем теле. Как больно впиваются иголки холода в его сердце…

— Вставай, нельзя так долго сидеть на холодном снегу, вставай!

Русоволосый мальчик с длинными кудрявыми волосами смотрит на мужчину своими спокойными глазами и тихо повторив, "вставай!", проходит мимо, словно не замечая того, что мужчина делает безуспешную попытку подняться.

— Я не могу! — удивляется он, и смотрит вслед мальчику. — Не могу…

— Тогда ты тоже уснёшь! — пожимает плечами мальчик, и улыбается жесткой улыбкой женщины, исчезнувшей в снежном тумане:- Мы все уснём, и будем спать долго-долго…

— Долго-долго! — шепчет вслед за мальчиком мужчина, и ему вдруг становится очень спокойно.

Он готов идти вслед за мальчиком. Хоть куда. Хоть на край земли! Только кто этот огромный косматый человек с палкой в руке. Он грозит ею, грозит мальчику, что с громким смехом легко бежит по белому снежному полю, и кружится вместе с вьюгой, словно играя с ней…

Дед Евсей? Ты ли это?

— Подъём Серёжа! Сер-рр-рёга, по-одъём!!

Это приказ! Приказ командира, и ему надо подчиняться, хочешь ты того или нет!

— Па-а-а-дъём, мать твою так… — ревёт вьюга голосом деда Евсея прямо в ухо мужчине.

Дрожащими руками он упирается в рыхлый снег, поднимает вверх голову, и видит её, рыжую бестию с желто-зелёными глазами, что горят в ночи, словно два факела. Она танцует над ним танец полный безумства, затем хватает охапку снега и бросает её в мужчину. Она хохочет над ним и визжит, широко раскрывая свой ярко-крашеный рот. Рот кажется огромным, отвратительно черным и бездонным, словно это вовсе и не рот, а черная космическая дыра, в которую она хочет втащить его. Чёрная дыра смерти!

— Подъем Се-рр-рёга! — хохочет рыжая женщина, и схватив горсть снега, опять швыряет его в мужчину. — Подъем, м-мать твою та-а-ак…

И волна протеста поднимается где-то внизу живота. Яркой вспышкой ярости проносится она по венам и артериям, ударяя в голову. И вот уже бурлит кровь, рождая силу и волю к тому, что-бы преодолеть себя и собственную слабость, и того врага, что хочет низвергнуть тебя…

Дрожащими руками упираясь в рыхлый обжигающий снег, проваливаясь, но вновь поднимаясь, Сергей Викторович, наконец встаёт, и медленно ступая непослушными ногами, идёт вперёд.

— Не дойдёшь! — истошно вопит вслед ему вьюга. — Упадёшь…

— Врёшь. Не упаду! — бормочет Сергей Викторович.

Упрямая ярость заставляет его двигаться, несмотря ни на что. Надо двигаться…надо…

Яркий свет больно ударил по глазам. Сергей Викторович решил в какой-то момент, что это разорвался кровеносный сосуд в его голове. Но всё оказалось намного проще. Он опять вышел на трассу, и на него почти наехал белый "Жигулёнок". Парень с девушкой возвращались из соседнего пригородного посёлка, где они были в гостях.

Они втащили Сергея Викторовича в салон машины, где было тепло и уютно. Во всяком случае, после всей этой снежной кутерьмы именно так могло показаться любому простому смертному.

— А мы думали, на нас снежный человек движется. Ой, как я перепугалась! — щебетала симпатичная черноволосая девушка, растирая Сергею Викторовичу пушистой шерстяной варежкой его окоченевшие руки. — Вы, наверное, заблудились. В такую метель не мудрено…

— Помолчи Алёна. — раздражённо бросил парень, садясь за руль и вглядываясь в заснеженную пелену за окном. — Думай, что говоришь…

— А что я сказала? Что? Опять ты цепляешься. А вот если бы не я, лежал бы сейчас мужчина под колёсами…

— Алёна! — взревел парень. — Заткнёшься ли ты, в конце концов…дура!

— Сам такой! — огрызнулась девушка, и нахохлившись, словно воробей, раздраженно пробурчала: — Думаешь, нацепил благополучную рожу, так сразу человеком стал? Примус, ты и есть примус, тупой и ржавый…

— Не раздражай меня! — угрожающе произнёс парень и резко крутанул руль, отчего машину бросило в сторону встречной полосы. Сергей Викторович больно ударился головой о дверь, и тотчас же на месте ушиба стала расти кровавая шишка, и даже кажется, образовалась маленькая ранка.

Сергей Викторович вздохнул и, лишь крепче вжался в сиденье, ногами упёрся с силой в пол. Он не любил семейные сцены. Тем более, рассчитанные на публику. Всё это напоминает театр "одного зрителя". Хоть и денег не жалко, а уйти с плохой пьесы нельзя. Всё внимание рассчитано только на тебя, единственного и дорогого!

— Ой, у вас кровь! — девушка, что сидит рядом, явно довольна. Она подцепила алую капельку крови на указательный палец и любуется тем, как медленно стекает по тонкому изящному пальчику кровавая струйка.

Что побудило Сергея Викторовича схватить парня за плечо и крепко сжать рукой его накачанное мышцами тело:

— Остановитесь, я выйду здесь!

Неужели маленькая рана, которую он даже не заметил, может принести ему беду…ещё одну.

— Тут рядом больница, мы вас туда завезём! — напряженный затылок парня кажется огромным комком сплетённых нервов…

Но качнувшись, машина останавливается.

— Спасибо! Спасибо, что не дали мне умереть!

Сергей Викторович блефует. Он, в самом деле, благодарен этой странной парочке, парню-качку с его толстой бычьей шеей, и девушке-милашке с её пронзительно — зелёными глазами. Но ему пора! Отсюда до его дома пять минут ходьбы!

— Пока! До свидания, а лучше всё-же прощайте!

Прижимая к ранке носовой платок, он торопливо уходит в темноту, стараясь не думать о том, что сейчас происходит в салоне машины. Почему старый "Жигулёнок" сотрясается так, словно там происходит битва. Ему это совершенно не интересно! Его ничто не должно интересовать кроме одного, где сейчас находится его жена и сын? Где?

Он совсем не заметил, как ноги сами по себе привели его к приёмному отделению родной больницы.

— Это что-то похоже на мистику, или замкнутый круг! — обречённо прошептал Сергей Викторович, и нажал кнопку звонка приёмного отделения.

Пожилая санитарка подозрительно долго смотрела через стеклянное окошечко на Сергея Викторовича, когда он назвал своё имя, а признав, тотчас загремела засовами, сетуя скрипучим голосом на " бессердечных" больных, для которых доктор, что та игрушка…

— Вот люди, даже ночью покоя не дают. Совсем совесть потеряли. — бурчала санитарка, закрывая за доктором двери на запоры. — Поди, кому срочно вызвали?

Сергей Викторович не стал отвечать, а поспешно прошёл в большой холл больницы, где спрятавшись за выступ в полутемном коридоре, несколько минут выжидал. Затем, убедившись, что кругом нет ни души, достал из кармана ключ, и тихо открыл двери, ведущие в длинный коридор поликлиники. Больничное начальство экономило на электричестве, поэтому коридор поликлиники был темный, и лишь полная луна за огромными окнами бросала на старый потёртый линолеум светлые квадраты лунного света. Луна? Но ведь мела вьюга, лишь несколько минут назад…

— Всё стихло! Как странно! — мельком отметилась в мозгу мысль и тут-же исчезла.

Его уже не беспокоит эта мысль и тот вопрос, отчего и почему вьюга вдруг стихла на улице. Его интересует другое. Во что бы то ни стало он вновь должен попасть в комнату статиста. У него есть на это причина. Он слышит, как время отсчитывает секунды, но сердце сжимается не от предчувствия потери, а от предчувствия открытия тайны. Это азарт охотника почуявшего добычу, или азарт его легавой, которая взяла верный след к долгожданной дичи…

Часы в далёком холле пробили одиннадцать раз. Каждый удар болью отдаётся в его сердце.

— Ещё час! В его распоряжении остаётся ровно час, а значит, ему надо спешить. Куда? Едва ли мозг в состоянии ответить на этот вопрос. Сейчас он должен увидеть Инно… Стоп! Зачем искушать судьбу.

Эртэ! Он должен её видеть!

Он открыл дверь статиста легко и быстро. С недавних пор он сделал себе дубликат ключа от этой комнаты. Что его подвигло на этот поступок? Есть вещи, которые мы сами себе не можем объяснить. Просто в какое-то мгновение он бессознательно взял ключ с полки шкафа, так, что-бы никто этого не видел. Вдавил его в комочек жевательной резинки, и сделал слепок с ключа. Вот и всё! А далее он закинул слепок в дальний угол своего рабочего стола и постарался забыть про него. Лишь неделю назад он вспомнил о нём. Видимо, все эти действия шли осознанно. Значит ли это, что подсознание наше не дремлет. Оно знает о нас больше, чем мы думаем…

Сергей Викторович не стал включать свет. Хватает лунного света, что льётся в огромное окно, делая таинственно — загадочными всё, что находится в комнате. Даже то раскидистое растения, что свисает длинными побегами со шкафа, касаясь большой стопы книг и бумаг, что лежат на столе. Побеги растения кажутся живыми, они словно извиваются, становясь похожими на сказочных змей и драконов. А за ними начинает извиваться стопа книг, на самом верху которой лежит довольно знакомый экземпляр книги, "Кровавые реки Вилона".

Экран монитора мигнул, и на нём возникла странная размытая картинка. Сергей Викторович почувствовал, как ему стало жарко. Он скинул куртку на стул, и, подвинув стул ближе к компьютеру, уселся прямо на куртку. Он думал только о том, что сейчас… именно сейчас он увидит ту, что видимо, ждала его тоже…

Очертания женщины на экране становятся всё ярче и чётче. Её лицо, смуглое, словно загорелое на тропическом солнце, поражает своей красотой, и в тоже время что-то заставляет тревожно биться сердце, глядя на её рот с чуть подрагивающей нижней губой. На её ресницах повисли две огромные слезы. Или всё это лишь только ему кажется…

— Здравствуй Апрель! Позволь мне называть тебя так, как когда-то тебя назвала природа-мать. Итак…

— Здравствуй Эртэ! Здравствуй ещё и ещё раз! Называй меня так, как тебе того хочется, но пойми, я не могу без тебя… — торопится высказать свою мысль Сергей Викторович.

— Я понимаю тебя землянин. Стараюсь понять! Я чувствую, как ты страдаешь, вибрация твоих нервных клеток достигла своей кульминации. Тебе пора остановиться и подумать, как начинать действовать. Тебе необходимо стать сильным…очень сильным…

Женщина улыбается, а Сергей Викторович чувствует в себе нарастающее возмущение.

— Я не могу понять Эртэ, что происходит? Почему круг за кругом я возвращаюсь сюда, к тебе, в эту комнату. Я ищу свою жену и сына? Так, где же они? Объясни…

— Возвращайся домой! Наступает время, начало всех начал…

— Объясни… — отчаяние заставляет мужчину с гневом обратиться к той, что начинает удаляться, растворяясь на экране монитора. — Объясни…

— Я не могу, не имею права. Ты поймёшь сам, если не испугаешься…

— Чего? Чего я не испугаюсь? — кричит мужчина вслед удаляющемуся изображению.

— Кровавых рек Вилона-а-а-а… — словно эхо доносятся до Сергея Викторовича слова.

А может быть, всё это ему лишь кажется. Его взгляд прикован к стопе книг, что лежат на столе. Лунный свет высвечивает обложку первой книги, на которой ярким неоновым светом высвечиваются кошачьи глаза. Они кажутся живыми…

Сергей Викторович подходит к столу и берёт в руки книгу. Ну конечно! Это та же мистика! Неужели этот глупый дешёвый романчик мог показаться ему зловещей книгой? Зловещей… Где корень слова, само зло!

Но такая же книга лежит у него в квартире. Она лежит и ждёт его! Быть может, там кроется разгадка странных событий проишедших за последнее время: болезнь Маринки, её исчезновение, исчезновение сына… и синего камня… и Бармалея…

Кажется, это из коридора доносится какой-то шум. Торопливо выключен компьютер, и доктор спешит покинуть кабинет статиста. Ключ легко поворачивается в замке, затем прячется в карман брюк. Но в коридоре стоит тишина, которая, как ни крути, а всё-же обманчива. Именно обманчива. Так как, спускаясь по лестнице, Сергей Викторович чувствует движение за спиной. Странно, но он знает, стоит ему оглянуться, и бесформенное чудовище на стене разинет свою пасть в приветливой улыбке, роняя на пол тягучую слюну, похожую на желтый апельсиновый кисель…

С отвращением преодолев лестницу, Сергей Викторович спешит пройти коридор первого этажа, направляясь к выходу.

Вдруг он слышит звук открываемой двери, и скрип железной каталки, на которой вот уже сколько лет перевозят тяжелых больных. Дверь, что ведёт в поликлинику с большого холла с шумом закрывается, и Сергей Викторович отчего-то вспоминает, что он не запирал её за собой. Слышны шаги и негромкие голоса, которые неумолимо приближаются к нему. Мужчина прижимается к тёмному выступу в стене, и ждёт, пока каталка проедет мимо. Её везут молодые медсестры, сонные и злые. Они тихо ругают сторожа Федора за то, что он оставляет вечно открытые двери…

— А вдруг, маньяк где засел?

Слышится негромкий голос в тишине коридора, и Сергей Викторович усмехается. Ох, уж эти медсёстры, или девочки-санитарки, у них одно на уме.

— А то как-же, ждёт он тебя! Здесь, скорее всего, пришельца какого-либо встретишь в это время, чем маньяка. Чего тут маньяку делать? — со смешком отвечает другой голос

— А пришельцу? — упирается первый. — Ему то чего надо здесь?

— А хотя бы мусорное ведро из процедурного кабинета. Вдруг забыли вынести. — засмеялся первый голос. — А там, в ампулах, каких только остатков лекарств нет…

— Да, нет! — упирался опять первый голос. — Если и лезть куда, то только в кабинет статиста. Там новый компьютер…

Сергей Викторович едва не поперхнулся своей собственной слюной, услышав последнее, но тут раздался истеричный скрип колёс, и каталка медленно проехала мимо.

На ней, прикрытая до подбородка кипельно белой простынёй, лежала женщина. Сергей Викторович с ужасом смотрит на женщину, и вдруг понимает, что эта женщина — Марина. Его жена! Неужели ей так плохо? Но почему и отчего её везут сюда? Зачем?

Он делает шаг следом, но странная сила держит его, а внутренний голос произносит голосом Эртэ:

— Сейчас ты ей бесполезен! Ты слаб…

— Но моя жена! — бъётся в мозгу торопливая мысль, готовая выплеснуться в громкий крик протеста:- Моя жена…

— В опасности! Помни об этом! Ты должен попасть в страну Вилона. Сделаешь это ты. Только ты — больше никто! Иди домой! Чего ещё ждать на сегодня…

Кокофония звуков, обрывки слов, смех медсестёр, скрип каталки, всё смешалось в его голове.

Тяжелым вздохом прерывается весь этот весь сумбур в голове мужчины. А может всё это происходит наяву. Нужно несколько минут тишины, иначе голова его взорвётся…

Неужели он не понимает, что свист ветра, гуляющего по фойе, не что иное, как та тёмная сила, что пытается и стремится завладеть его женой, его Мариной! Но зачем?

К сожалению, он знает ответ на этот вопрос. Что-бы добраться до Эртэ!

Что-то больно ударило его в грудь. Это дверь. Тяжелая входная дверь приемного отделения, открывшаяся вдруг сама по себе от сильного порыва ветра. Где-то посыпались стёкла, слышен чей-то отчаянный крик, ругань. Опять удар, вернее толчок, и Сергей Викторович летит в чёрную бездну, что развернулась перед его мысленным взором…

…-вот-вот мил человек, наконец-то вы очухались. Ишь, как вас угораздило упасть. Видно крепко ударились затылком, коль ничего не помните. И как здесь очутились, тоже не помните, и как вас звать-величать не знаете?

Женский приятный голос был доброжелателен, полон участия. Сергей Викторович открыл глаза, и с недоумением уставился на пожилую женщину, что склонилась над ним.

— Сынок, подняться сам можешь? — ласково спрашивает она, и Сергей Викторович вдруг чувствует теплое материнское участие, что веет от женщины. Но его мать умерла много лет тому назад. Это было слишком давно…

Сергей Викторович, пытаясь сдержать нахлынувшие эмоции, сухо кивает головой.

— Ну, вот и ладно. Сейчас автобус подойдёт, вы сядете, и…

— Нет! Мне надо домой… срочно… Тут рядом…

Он знал и чувствовал, что дом его совсем рядом и ему нужно быть дома. Разгадка кроется там…

— Подожди сынок. Сейчас подойдёт автобус…

— Нет, нет! Мне тут рядом, совсем рядом…

Он почти убегал от этой доброжелательной пожилой женщины и знал, что ему нельзя останавливаться, а иначе…

Свой дом он увидел неожиданно быстро. Одним махом открыл дверь в подъезде, почти взлетел на третий этаж, и вот он уже в квартире!

Итак, следует начать с самого начала! Начала чего? Каких начал?

Он уже полчаса мечется по комнатам в поисках истины. Она должна быть здесь, так сказала Эртэ. Не начать ли с поиска синего камня. Он был в сейфе, а сейф в спальне…

Мозги плавятся от напряжения, во рту стоит запах крови…Стоп! Запах крови? Кровь!

Да-да, именно кровь…

Сергей Викторович закрывает глаза и перед его мысленным взором возникает кроваво-красная река. Она бурлит, она пенится кровавой пеной, и красные брызги летят в черную путоту ночи.

Нет! Так можно сойти с ума!

Сергей Викторович судорожно вздыхает… и вновь открывает глаза. Запах крови исчезает. Зато в желудке появляется мучительная боль и тошнота. Надо выпить чаю. Если этого не сделать, его стошнит от этого запаха…запаха крови, что так явно чувствуется во рту, словно он и не проходил вовсе.

Сергей Викторович помешивал сахар в чашке и задумчиво смотрел перед собой. Оглянувшись на часы, что висели на стене, он поразился. На часах почти двенадцать часов. Раньше, в это время, Димка давно уже спал, а Маринка, подкатившись под бок к мужу, тоже вскоре засыпала, уткнувшись ему в подмышку. Она спала, тихо посапывая во сне, словно ребёнок, которого хочется защитить…

Сергей Викторович вздыхает. Ладно! На сегодня эмоций предостаточно. Чай выпит, и пора спать. Утро вечера мудренее, и завтра всё начнётся сначала… Хотя завтра- это уже почти сегодня! Сегодня — которое может стать началом всех начал…

Сергей Викторович подхватил со стола книгу и поплёлся в спальню. Перед сном он всегда читает какую-нибудь книгу. Десять минут чтения и никакого снотворного не надо. Хотя на сегодня едва ли чтение нужно. От усталости слипаются глаза, а руки так слабы, что не в силах расстегнуть пуговицу на рубашке. На приличия сегодня плевать, он прекрасно выспится тут же в зале, на диване, даже не раздеваясь.

Диван натужно охнул, когда мужчина почти упал на него, зарываясь лицом в мягкую подушку-думочку. Но тут-же, повернувшись, он взял с тумбочки книгу, и с недоумением прочитал:

— Бандитский перекрёсток. Что за чушь? Кто читает такое в моем доме?

С глянцевой обложки на Сергея Викторовича глянуло заросшее лицо мужчины. В руках мужчина сжимал нож, с которого капали алые капли крови.

Сергей Викторович перевернул страницу. Ещё…

"… бандит Васька знал, что наступают его последние мгновения. И он не мог ни жить, ни умереть теперь спокойно. Он понимал, что всю оставщуюся жизнь, если только он останется жив, ему придётся сравнивать два периода своей жизни. До того как… и после того… Что перевесит? К какому берегу прибиться лучше. К тому, или к этому…

И главное зачем?

Васька был бандитом со стажем. Сколько себя помнил, его всегда так и звали, Васька-бандит! С малого возраста, даже когда под стол пешком ходил. Кличка прилепилась, а потом он стал её оправдывать. Сначала совершил одну кражу, потом разбой, ну и пошло-поехало. Небо в клеточку стало привычкой, а свобода непонятной вещью. Страшной и опасной…"

— Хм! Однако занятно… — пробормотал сонно Сергей Викторович и зевнув, пролистнул страницу.

"Его всё устраивало в этой жизни кроме противоположного пола. Он не мог не знать, что вся его жизнь это большая ошибка. Начиная с рождения его самого, так и возможных его детей. Он ненавидел всех, кто так или иначе был связан с его рождением. Он ненавидел женщин, презирал их и считал, что только они виноваты во всех его несчастьях…"

— Кто такое написал, тот скорее всего псих! Хотя доля правды здесь есть! Несчастные дети, лишённые обычной ласки порождают в будущем себе подобных… — пробормотал мужчина, закрывая книгу.

Положив книгу на тумбочку, он зевнул, но тут взгляд его упал на другую книгу. С глянцевой обложки ехидно улыбался рыжий кот, победно топорща в разные стороны длинные усы.

— Кровавые реки Вилона- фантастика и реальность, замешанные в один экзотический коктейль. — прочитал мужчина короткое предисловие, и опять вздохнув, устало пробормотал:- Видно, что-то в самом деле есть в этой книге познавательного, если даже Эртэ напомнила мне о Вилоне. Только чем она может быть полезна, эта дешёвая литература, которую и словом таким стыдно назвать. Не иначе, сплошная ересь, судя по началу…

" Она лежала на высоком постаменте. Её руки были свободны, но она не могла пошевелить ими. Её ноги словно зажаты в тиски, и нет сил разжать их, что-бы почувствовать, что они у неё ещё есть. Всё подчинено одному желанию. Странному и страшному для её понимания.

Она хотела и желала Его! Хотела яростно, хотела ожесточённо! Её бил озноб — предвестник этого желания и того страха, что она испытывала.

Но вдруг новая волна чувств пронзила её, заставила выгнуться дугой её напряженное тело.

Она чувствовала, она знала, что Он идёт к ней. Идёт, что-бы быть её мужем, что-бы стать её плотью, что-бы влиться в неё, и войти в её жизнь, как в её бедное тело. А она, презрев муки ада и рая, умирая и вновь воскресая, проливая кровавые слёзы и страдая, принимала его, проклиная, яростно его ненавидя, но уже любя….

И всё это ради Вилона!

— Вилон приди! О приди, Вилон! Возьми её, она твоя! Твоя… — кричала внизу у постамента безумная толпа, беснуясь над пропастью кровавой реки, которая с шумом несла свои бурные воды. Достаточно лишь одного мгновения, и кровавая река поглотит навсегда безумствующую толпу…

Он шёл к ней, тихой и покорной…Пока! Он шёл, и все чувствовали его приближение.

Боясь и презирая, они любили Его! Но любили все — же больше, чем презирали…

— О, писаки! Им бы всё взывать к низменным чувствам человека, выдавая их за высокие… — вздохнул Сергей Викторович. — Люди погрязли в понятиях секса как в грязи, путая любовь с чем-то иным. Но делать из секса культ- это уж слишком! Тоже мне революция чувств- кровавый Вилон… Приди, о приди… Ерунда полная!

Красочная книга с хитрой кошачьей рожей на обложке, летит на пол и мирно ложится рядом с хмурым бандитом Васькой. Кажется кот продолжает строить рожи Василию, словно понимая, что все его ужимки окажутся безнаказанны.

А тем временем Сергей Викторович берет с тумбочки третью книгу и тут-же вскоре с отвращением отбрасывает её от себя. Любовными романами он не увлекается. Эти книги любит Марина.

Марина! Его милая и добрая Маринка! Теперь он знает, где её искать! Знает… потому-что… потому-что-о-о-о…

Наверное, это был сон. Чудесный и прекрасный! Самые яркие сны ему снятся весной, или ближе к весне, когда кажется, что зима со снегом, метелями и морозами загостилась, и уже порядком поднадоела.

Итак: светило яркое солнце, по синему небу неторопливо плыли белоснежные облака, слегка поддувал ветерок, полный свежести и запаха первых весенних цветов. Хотелось петь, жить, любить…

— Доктор Апрель проснитесь! Доктор Апрель… доктор…

Он не хотел просыпаться. Он знал этот день. Он запечатлён в его памяти навечно. Он знает, что сейчас из-за толстого карагача появится тоненькая девичья фигурка в лёгком ситцевом сарафанчике.

Смешная мода середины восьмидесятых годов двадцатого столетия. Глупые рюши, бантики, воланы, купоны по низу сарафанов, тонкие бретели — шнурки, вырезы во всю спину, обнажающие глубокие декольте — всё это так возбуждающе знакомо и приятно…

Его Маринка была именно такой. Тонкой, хрупкой и беззащитно робкой. Её хотелось защищать. А в её огромных голубых глазах он постоянно читал вопрос. Она словно спрашивала его:

— А ты меня не обидишь?

Ах, глупая девочка конца второго тысячелетия. Маринка была наивной и трогательной в своём стремлении быть независимой, и любить до самопожертвования, граничащего с безрассудством…Говорят, нынешние девочки вовсе не такие, как их мамы. Эти девочки не видят в мужчине героя своего романа, он для них секс-машина, секс-мишень, и надо постараться лишь сделать правильный ход. И в тоже время они хотят любви, настоящей и трогательной. И порой принимают за любовь всё что угодно, но не саму любовь…

— Я не согласен! Я не хочу, что-бы мой сын был с-секс — м-мишенью. — лениво текут мысли. — Я не хочу сноху… м-м-м… амазонку! Любовь- это благо. Любовь — это великая сила, побеж-ждающая зло…

— Зло? Но оно непобедимо! Нет, нет, и ещё раз нет! Я уверяю вас вполне серьёзно…

Маленький лысый человечек машет перед самым носом доктора своими короткими ручками, затем поворачивается, и что-то кричит в безликую толпу, беснующуюся над черной пропастью. Он что-то кричит о любви и ненависти…

— Любовь жи-ва! Жи-ва! Жи-ва! — скандирует толпа в ответ.

Лысый человечек поднимает руку, и толпа замирает, словно старается уловить каждое его слово. И человечек начинает говорить быстро, отрывисто:

— Любовь между женщиной и мужчиной — это союз меча и орала, союз воды и огня, союз неба и земли, солнца и луны, дня и ночи…Вы все так думаете?

— Любви…любви больше… — ревёт обезумевшая толпа.

— О, глупцы! — вздыхает мужчина, но тут-же кричит в толпу:- Как существует любовь, так существует и ненависть…

— Любви больше! — ревёт толпа. — Даёщь любовь…

— Толпа безумцев! — презрительно бросает мужчина. — Что с толпы взять…

— Любви… — скандирует толпа.

— И она перерастает в ненависть…как ненависть в безумную любовь. — вздыхает мужчина, отворачиваясь от безликой массы людей и уходя в темноту. Он тихо бормочет:

— Начало третьего тысячелетия так изменчиво и непонятно. Это вам, мой милый, не двадцатый век, когда пообещай одним хлебом накормить всех желающих и тебе поверят, что ты долгожданный освободитель. Э-э нет, батенька, я умываю руки. Революцию в третьем тысячелетии пусть дураки делают, а мне и так спокойно. Сейчас кипяточку раздобуду, да чаёк попью. Эй, солдатик, где ты родной…

Темнота поглощает маленького человечка, с жадностью, с наслаждением, с чваканьем, словно взахлёб. Она похожа на огромную космическую дыру в которой может исчезнуть всё что угодно, от маленького слабого человека, вплоть до огромного куска материка, или страны. Р-раз, и нет страны! В считанные секунды…

— Закончим эту дисскусию тем, чем она закончилась! — звучит металлический холодный голос, резкий и неприятный.

Он врывается в затуманенное сонное сознание, и доктор с удивлением думает:

— А что здесь такого. Почему бы не подисскусировать? Интересно, куда ушёл маленький человечек. Он, интересная личность. Напоминает кого — то очень знакомого…

Начинает болеть голова, нудно и противно. Словно через какую-то призму доктор видит перед собой двоих. Высокую женщину, и толстяка, с круглым, как воздушный шар,

животом и луноподобным лицом, на котором нелепыми и смешными кажутся длинные рыжие усы. Усы топорщатся как у таракана, и немного подрагивают, а мужчина, поглаживает их руками, словно успокаивает.

— Вы, доктор, вполне подходите на нашу кандидатуру! — льстиво произносит толстяк, и усы его победно топорщатся вверх. Он складывает на груди короткие толстые ручки и умильно смотрит на доктора.

— Ты будешь хранителем любви? — женщина похлопывает ярко-красной перчаткой о ладонь своей ухоженной руки и прищурившись, оценивающе и довольно бесцеремонно, вглядывается в лицо доктора.

Она ждёт вопроса, или ответа на свой вопрос?

— Ну-с-с? — рыжие усы тоже явно ждут ответа.

— М-м-м… — мысль сонная и тяжелая отказывается двигаться. Застряла проклятая посреди извилины, и ни туда, и ни сюда…Надо успокоиться. Вернее проснуться.

Сергей Викторович делает вздох. В голове что-то щёлкает, и мысль, словно прорвавшись через преграду, плывёт, не торопясь дальше…

— И в чём…з-заключаются м-мои об-бязанности? — странно дрожит его голос.

— Ты будешь собирать любовь в огромные сосуды, и проверять её на наличие различных примесей… — важно произносит толстяк, растягивая слова и гнусавя.

— Примесей? Какая чушь, чушь собачья… — с отвращением произносит доктор, вдруг ощутив вокруг себя приторно- сладковатый запах крови.

— М-м-вау-у-у-у… — послышался сдавленный вопль толстяка, которому высокая женщина своим сверхмодным лакированным туфлём, вроде как-бы нечаянно, наступает на ногу.

— Разве у любви есть примеси? — бормочет доктор недоумевающее, и смотрит на женщину.

— А почему бы и нет? — пожимает та плечами. — Если это чистая любовь, без негатива, ты должен будешь опечатать её и закрыть в сейф…

— Зачем?

— Придёт время, когда любви не будет…

— А что будет?

— Всё что угодно, но не любовь! Чистая, светлая, невинная, "первая" или " последняя" — всё это останется в прошлом! Мы её выхолащиваем, стерилизуем, а затем ставим на поток.

— Поток?

— Ну, конечно! Посмотри на этот пузырёк с жидкостью. Здесь написано " Эликсир любви". Берёшь пузырек, и р-раз! Не нужно больше страдать, желать, любить или ненавидеть. Это как лекарство. Выпил и забыл! И никто не нужен, ни жена, ни дети, ни родственники, ни даже любимая работа… Одним словом лекарство!

— Лекарство для роботов, зомби или недочеловека, которого самого поставили на поток… — захихикал толстяк, и усы его затряслись как бутафорские, и совсем не настоящие.

— Поток? — изумился доктор. — Всё это значит, что…

Но его перебил раздражённый голос женщины, которая стоит уж очень прямо и вновь монотонно постукивает ярко- красной перчаткой о ладонь:

— Да-да, это значит, что человек как индивид вымрет, наподобие динозавров. Его заменит лишь один вид. С одним цветом волос, разрезом глаз, или губ. У них будет одинаковая сила, и умирать они не будут. Их будут списывать… как утиль… когда придёт время.

— А любить…

— Кого? Самоё себя? У них будет одинаковая ширина плеч, одна и та же сила объятий, а сила любви будет определена по шкале номинала, выпей жидкости больше или чуть меньше.

— Но…Но любовь нельзя определить по шкале номинала. А если это произойдет, значит, человек станет бесчувственным…

— О, как вы умны доктор, как проницательны, в отличие от некоторых… — женщина презрительно скривила губы, глянув в сторону толстого человечка, который с озабоченным видом что-то обнюхивал, сидя на полу. Доктору показалось, что в руках толстяк держит знакомую книгу в яркой обложке, где нарисованная женщина на обложке, страдальчески хмурит лоб…

— Или мне это показалось? — Сергей Викторович трёт лоб ладонью, не чувствуя её.

— Вам это не показалось, наш дорогой доктор. Всё дело в том, что мы все… все устали следить за вами, людьми! За сменой вашего настроения, за вашими желаниями, как высокими, так и пардон, низменными. Устали следить за вашими эмоциями, которые порой приводят к большим глупостям… Так не проще ли воспользоваться исскуственной силой любви? Кстати, дозировка идёт на килограмм веса…

— Тогда человек не будет человеком!

— Мы этого и добиваемся, наш милый доктор. Человек сгинет, уйдёт в небытие, но останутся другие, которые тоже будут люди, но другие…

— Зомби?

— Ах, доктор, оставьте ваш скептицизм. Это всё равно будут люди, правда созданные искусственным путём… Искусственные люди, искусственные чувства, а соответственно, искусственные отношения. Дозой больше, дозой меньше, этой пресловутой любви, и ты на крючке. Скоро всё будет именно так…

Кажется, это просто дурной, никчёмный сон. Пригревшись, он задремал на диване, и ему приснилась не его милая Маришка, а эта странная женщина в белом халате и в накрахмаленном колпаке со стеклянной колбой в руке, в которой что-то колышется нежно-розовое. Женщина беззвучно смеется, выставляя напоказ свои белые, отполированные до неестественного блеска зубы. Но её огромные желто- золотистые глаза строго, и даже злобно смотрят на него, затем взгляд устремляется на колбу, в которой бултыхается маленькое дымящееся облачко.

— Что это? — готов сорваться с губ доктора вопрос, но женщина опережает его.

Она поднимает руку, и словно пресекает этот вопрос, а затем уверенным движением отправляет на переносицу свои огромные и нелепые очки-фары на пол-лица.

Алёна? Рыжая, конопатая девица из кабинета статиста? Неужели…

Алёна склоняется над ним. Она кажется неким подобием огненного шара. Торчащие, рыжие вихры из- под белой шапочки, обрамляют её круглое, усеянное веснушками лицо. Если бы не её злые глаза, то можно было сказать, что это склонилось над ним солнышко из детской книжки сказок, что каждый вечер приходилось читать Славке, в недалёком прошлом, когда он был ещё крошечным совсем… ребёнком…

— Хотя мой сын и сейчас ещё ребёнок. Он маленький человечек, вернее человек… — откуда-то из закоулков памяти выползает неестественно длинная и ленивая мысль, похожая на толстую жирную гусеницу, которая никак не может ползти дальше, потому-что никак не может сосредоточиться…Но тут же мысль перебивает малоприятный металлический голос Алёны:

— Вам нельзя думать о постороннем. Вам нельзя!

— А о ком мне думать? — возмущается мужчина, что лежит на белом операционном столе.

Огромная лампа светит десятками маленьких лампочек прямо ему в глаза. Нельзя пошевелиться, кожаные ремни впились в запястья рук, схлестнулись в тесном объятии на щиколотках ног. Нет сил, терпеть неподвижность. Хочется сбросить с себя эти путы, соскочить с операционного стола. Но… колючий укол иглой, и тело мужчины выгибается дугой от сильной боли.

— Ох, матушки… — вскрикивает мужчина, но его перебивает резкий голос Алёны:- Паци-ент не готов к эксперименту!

Опять укол, безвольно повисают кисти рук, и мелкая дрожь в пальцах, наконец затихает, уходя через кончики нервных окончаний туда… вверх, в космос…

— Энергия отключена, пациент получает импульс…

— Импульс номер один.

— Импульс номер два.

— Импульс номер…

Монотонно и скучно звучит в тишине операционной безликий женский голос. Такие голоса можно услышать в сотовых телефонах, сообщающих, что " абонент временно

недоступен".

"Временно недоступен… временно отключён… отключён…отключён".

Мозг уже едва ли пытается сопротивляться. Вслед за безвольным телом он впадает в состояние оцепенения, и лишь точки маленьких огоньков, вспыхивающие где-то там, в черном безмолвии ночи на крохотном экране осцилографа, кажутся последними прощальными посланиями этому миру.

— Я… я умираю…

Но вдруг, яркая вспышка молнии, как-будто изнутри озаряет его тело, и доктор с ужасом понимает, что это именно он спешит, торопится по длинному узкому коридору, похожему на странное подобие живого организма. Коридор весь в извилинах, в складках, пронизанных сетью мелких и крупных сосудов, по которым движется тёмно-красная жидкость. Она движется вполсилы, вполовину своей энергии…

— Куда я попал…куда?

Едва ли кто ответит ему на этот вопрос. Доктор понимает, что он один в огромном организме, и тем страшнее ему видеть, как темно-красный поток набирает силу, увеличивается на глазах, пытаясь пробиться через узкое отверстие в сосуде. Сосуд увеличивается на глазах, подобно воздушному шару, и он может лопнуть, излив свою яркую жидкость…

— Бляшка! Открыть клапан! — словно издалека несётся команда- приказ, и вот уже ярко — красный поток несётся к другому сосуду, и Сергей Викторович с ужасом понимает, что тот бешеный поток, что крутится в широком резервуаре тонкого сосуда сейчас ринется на него, сметая всё на своём пути, сдирая со стен капли влаги, собьёт его с ног, и потащит за собой, захлёстывая, захлёбывая, затягивая…

И вот уже Сергей Викторович несётся куда-то вдаль, чувствуя противный привкус крови, тошноту и головокружение…

— Проснитесь, дяденька! Вы слышите, проснитесь!

Маленький белокурый мальчик склонился над мужчиной, что лежит ничком на зелёной траве. Мужчина поднимет голову и с недоумением смотрит на мальчика, одетого очень странно и необычно. Кожаные, потёртые бриджи ниже колен, с неровно обрезанными краями, кожаная тужурка без рукавов, под которой надета светлая рубашка из грубого толстого полотна. Такие — же светлые штанишки выглядывают из- под кожаных бриджиков. Они держатся за счёт тонкого кожаного пояса, сплетённого из длинных разноцветных полосок кожи. Очень необычный наряд, скорее даже экстравагантный, и в тоже время он почему-то слишком знаком… Наверное, это музейный экспонат. Да-да, они были в музее с сыном на днях, и там видели восковую фигуру мальчика- аборигена, очень похожего…

— Вы проснулись?

Мальчик, что склонился над доктором, всё-же кого-то напоминает. У него светлые длинные волосы до плеч, на концах они завиваются в живописные кольца. Ярко-голубой цвет его глаз напоминает цвет весеннего неба, а длинные пушистые ресницы, что загибаются на кончиках, опять же, напоминают о ком-то очень знакомом…

— Кто ты? — тихо шепчет Сергей Викторович, и закрыв глаза, качает головой: — Ты не мой сын…это ясно…

Мужчина устало вздыхает. Сколько думай, не думай, едва ли он что-то поймёт из всего этого. И кто этот мальчик, ему всё равно! Главное, что он не похож на его сына. Значит… Славка жив, в отличие от отца… Итак, он умер!

Но что-то странное происходит в его голове. Все эти шумы, щелчки, жужжание и вспышки ярких точек похожи на мозговое перенапряжение. А головная боль? Она самая настоящая! Значит, он тоже жив! Тогда не следует думать. Совсем! И ни о чём! В его голове пустота! Пус-то-та!

— Хотя послушай…

Едва ли Сергей Викторович понял, почему мальчик вдруг упал резко на него и зажал ему рот своей маленькой ручонкой. Когда же мужчина вздумал возмутиться, огромные умоляющие глаза ребёнка были тому причиной, что он не проронил ни звука. Вдобавок ко всему, до слуха Сергея Викторовича вдруг донеслись резкие мужские голоса и конское ржание.

— Здесь пусто, холодно и голодно, мой хозяин! Костёр давно погашен, а головёшки обметал ветер. Видно, влады давно покинули посёлок… — ветер доносит до Сергея Викторовича гортанные, отрывистые слова, сказанные грубым, хриплым голосом, что поневоле сознание доктора вдруг начинает мысленно рисовать обладателя этого голоса,

огромного и грубого мужчину… в странной одежде из толстых волчьих шкур…

Взгляд доктора падает на мальчика, и его налившиеся слезами глаза отчего-то поражают взрослого мужчину, а возникшее чувство жалости острым ножом впивается в его сердце. Хочется успокоить мальчика, который беззвучно плачет, уткнувшись лицом в странно пожухлую и пожелтевшую траву, но тут до Сергей Викторовича доносится другой голос, более громкий и резкий:

— Они как ртуть, эти проклятые влады. Ну что же! Можно порадоваться, это достойный противник! Недаром наши племена так долго и яростно воюют друг с другом. Казалось, влады не выживут на этих землях, а они живы, и умудряются ещё плодиться. Одно утешает, чем дальше мы загоняем их вглубь лесов и болот, их становится меньше и меньше. Поверьте, о, мои жестокие воины, придёт тот день, когда последний влад упадёт на эту землю, и испустит свой последний вздох, под наше всеобщее ликование. И именно тогда наступит наш первый день царствования. Полного и безраздельного!

— Полного и безраздельного! — отозвался нестройный хор грубых хриплых голосов, но резкий голос продолжил свою речь:

— Не пугайтесь, мои храбрые воины, если влады временно перехитрили вас. Их светлые волосы не скроет даже сажа, которой они умудряются натереться, что-бы обмануть нас.

Нас — великих и могучих маггутов! Мы- великие потомки первых людей, пришедших на эту землю, и отвоевавших её у ничтожного и малочисленного племени, которое возомнило себя прародителями всего человечества, которые думают, что они всё ещё владеют великой славой праотцов. Смерть брехливым собакам…

— Смерть… — отозвался вновь нестройный хор грубых голосов. — Смерть…смерть…

— Мы хозяева этой земли, и мы её будущее! Да будет так! — продолжил резкий голос.

— Да будет так! Будет! — взревел в ответ многоголосый хор хриплых голосов.

Едва ли доктор сознавал серьёзность всей той ситуации, в которой он вдруг непонятно как оказался. Всё, что он сейчас слышал, напоминало ему странный спектакль на природе. Было бы даже очень интересно взглянуть поближе на " этих великих и могучих", что беззастенчиво восхваляют себя. Но едва ли его поймёт мальчик, в глазах которого он видит страх и ужас. К тому же мальчуган вдруг начинает дрожать мелкой дрожью, выбивая зубами дробную чечётку, а его взгляд напомнил о загнанном в угол зверьке, едва доктор попробовал привстать, что-бы взглянуть, что делается внизу, на поляне. Сердце доктора затопила волна жалости, когда в огромных глазах мальчугана он увидел мольбу и слёзы.

— Ты боишься их? — спросил он тихо, кивнув в сторону огромной поляны, по которой рыскали спешившие с коней люди в темных одеждах. Низко наклонясь, они, казалось, что-то вынюхивали в пожелтевшей траве.

— Говорите тише! — взмолился мальчик. — Если нас обнаружат, нам конец…

— Почему ты так решил? — усмехнулся мужчина. — Что за странный спектакль…

— Они скачут сюда! — в ужасе закричал мальчик, и, схватив Сергея Викторовича за руку, потянул за собой. — Они скачут! Надо бежать. Они почувствовали запах крови…

Сомнений нет, всадники направляются в их сторону. Хотя с горы они кажутся такими маленькими и далёкими, театрально-нелепыми в своих черных развевающихся плащах, но неподдельный ужас в глазах мальчика заставляет доктора вскочить с земли…

Они бежали по лесу, держась за руки. Сергей Викторович едва ли уже помнил, когда он в последний раз так бегал, на такой "умопомрачительной" скорости, и на такую длинную дистанцию. Кажется, это было в последний раз в институте. Студентом он занимался всем и понемногу, хотя задатки бегуна у него были отменные. Он запросто мог бы стать чемпионом института. Только к чему ещё и это? Он спокойно отдал пальму первенства в спорте своему другу, а сам…сам он был влюблён в Марину. Только к чему все эти воспоминания былых лет. Он здесь не для того, что-бы впадать в сентименталь-ные воспоминания. Хотя, хотелось бы узнать, вообще ради чего он здесь?

Если бы не детская ладошка, что утонула в его ладони, он мог бы показать настоящий марафон. Но всё это кажется ему дурным сном. И этот бег, и эта погоня, и эти непонятные ему люди, чьи хриплые гортанные крики он слышит за спиной. А жесткое дыхание загнанных коней, бряцанье оружия, возбуждённые крики всадников, вновь напоминают ему что-то уж очень знакомое. Старый фильм с погоней…

Едва ли Сергей Викторович понял, отчего и почему под ногами вдруг разверзлась земля и поглотила их, вместе с комом прошлогодних прелых листьев, и кусками дёрна, посыпавшегося следом. Скользнув по крутому выступу обрыва, доктор мысленно распрощался с жизнью, когда неожиданно обжигающая холодом вода, приняла его и мальчика в свои холодные объятия.

— Вот чёрт! — чертыхнулся доктор, что для него было совершенно неприемлемо.

Во всяком случае, увидев, что с мальчиком что-то случилось при падении с обрыва, он мысленно помянул крепким словцом и всадников, и этот обрыв, и вообще всё, что так или иначе привело его, такого спокойного и добропорядочного гражданина, в этот забытый богом лес, на эту странную реку, у которой свой стойкий, но такой знакомый запах… крови. Даже цвет реки, красно-багровый, напоминает о крови…

Сергей Викторович пытается держать голову мальчика над водой, и хотя это удаётся с трудом при таком быстром течении реки, остаётся надеяться на лучшее. Сергей Викторович отчего-то знает, что сейчас начнётся пологий склон берега, и эта остановка будет просто необходима. Едва ли всадники смогут обнаружить их здесь. По крутому склону, по непроходимой чаще очень трудно пробираться, особенно на коне. И хотя крики всадников затихли лишь недавно, но треск ломающих сучьев и веток под копытами сильных животных, кажется, звучит до сих пор. И хотя погоня продолжается, но необходимость остановки так очевидна, что раздумывать не приходится. Мальчику нужна помощь. Видно он ударился о выступ обрыва и потерял сознание, и вдобавок, захлебнулся при падении в реку. Доктор с тревогой следит за лицом мальчика, которое начинает вдруг заостряться, меняясь к хушему.

— Ну же, не умирай! — почти приказывает мужчина жестко, и даже как будто с ненавистью, глядя на безжизненное лицо ребёнка, в котором он видит присутствие страшных признаков надвигающейся смерти. — Не умирай! Слышишь!

Тело мальчика с трудом, но поддаётся, и вот уже доктор тащит его за собой из воды, не особо церемонясь, и втайне надеясь, что мальчик быстро придёт в себя. Он не должен умереть! Потому-что, так не должно быть! Этот мальчишка ещё так мал, так беспомощен, а его жизнь так похожа на пламя свечи, которая не прогорела, но пламя которой, так легко задуть…

Да-да, остановка необходима, иначе мальчишка может погибнуть. Неожиданно Сергей Викторович со всей силы ударился спиной о выступ бревна, появившегося внезапно из- под воды, и сам едва не теряет сознание. Но сделав усилие, доктор хватается свободной рукой за старое почерневшее бревно, которое видно уже давно находится в воде, так как его поверхность скользкая и покрыта рыжим, почти красным, студёнообразным налётом, который вызывает у доктора чувство брезгливости. Студенистая жидкость ещё больше краснеет, лишь только доктор хватается за бревно, и начинает капать из-под его руки чуть ли не настоящими каплями крови. Доктор чувствует, как тошнота подбирается к самому горлу, и от приторно- сладковатого запаха исходящего от воды и от бревна начинает кружиться голова. Нет, так нельзя, надо найти позитив во всём этом…

Течение! Оно у бревна совсем слабое. Надо постараться… Надо подтянуться… не думая о реке, не ощущая её запах…

И преодолевая собственные эмоции, доктор старательно думает о том, как ему выбраться на берег, тем более, что мальчик приходит в себя. У него дрожат ресницы, или это всего лишь, только кажется…

Пусть и короткая, но передышка в движении, дала хоть какие-то силы на продолжение действий.

— Раз-два-три… — командует сам себе доктор, и с силой отталкивается от бревна, рванувшись навстречу течению.

Мальчик замедлял, тормозил мужчину, словно тянул его дальше плыть по течению реки, что-бы увести от берега, до которого было всего лишь каких-то полтора метра.

Его лицо было бледным и безжизненным, но теперь мужчина знал, что мальчуган жив, и ему надо помочь как можно быстрее, потому что счёт жизни и здоровья мальчишки пошёл на секунды. Ну, должно же здесь быть дно!

— Где-же ты… где… — мысленно заклинал Сергей Викторович, надеясь почувствовать под ногами твёрдую опору. Но его ноги лишь уходили в холодную ледяную глубину, и не было уже сил бороться с течением, холодом и собственным отчаянием.

Решение пришло внезапно. Он вспомнил, как в своих странных снах он не один раз тонул, но всё равно выплывал на поверхность воды. Надо вспомнить всё. Всё…

Крепче прижав мальчика к своему телу, Сергей Викторович изо всей силы толкнул его вперед, почти выбрасывая мальчика из воды. Именно так спасали и его во сне, выбрасывая, выталкивая с силой, которой, казалось бы, почти не осталось уже ни у кого.

И когда мальчуган, словно неожиданно освободившись от странных пут, быстро и легко вдруг вылетел из воды на берег, доктор моментально нырнул в багрово-черную глубину, а вынырнул уже у самого берега, почти уткнувшись лицом в глинистую почву. Ухватившись за чахлый кустик подводного растения, он подтянулся, и почти рухнул на землю, приминая кусты осоки, которыми в изобилии зарос берег реки.

— Надо встать, и постараться привести мальчишку в чувство… — билась нервная мысль в висках. — Надо встать, нельзя лежать здесь… на виду…

Но не было сил подняться, и даже привстать.

— Надо уходить…надо…Ну же, поднимайся… — приказывало что-то ему опять. Жёсткое и невидимое.

И Сергей Викторович стал подниматься. Медленно, осторожно, стараясь не скатиться с пологого и скользкого берега. Он не думал о себе. Он видел перед собой осунувшееся лицо мальчика и его руки-плети, безвольно раскинувшиеся по влажному глинистому берегу. Какая холодная эта маленькая ладонь, на которой доктор видит две странные родинки, одна возле указательного пальца, другая напротив, ровно под углом. Такие же две родинки он помнит с детства у себя на левой ладони. А у этого мальчика они располагаются на правой…

Но через секунду о странных родинках забыто, так как мальчик в руках доктора становится обычным пациентом, которого нужно как можно быстрее привести в чувство. Мальчик закашлялся, и его тут-же вырвало черно-багровой водой… После этого он застонал, и, открыв свои чудесные ярко-голубые глаза, с надеждой уставился на мужчину, склонившегося над ним.

— Вы пришли… — тихо прошептал мальчик, делая усилие привстать. — Я ждал вас. Мы все вас ждали…

Глаза мальчика налились слезами, и вот уже две влажные дорожки покатились по его бледному, без единой кровинки, лицу…

— Откуда ты меня знаешь? — подавляет приступ жалости Сергей Викторович.

Ему хочется прижать белокурую голову мальчика к своей груди, пригладить ладонью его вихрастую челку, погладить ребёнку плечо, что-бы успокоить. Ведь этот мальчик так похож на его сына Славку…

— Старик Лес видел видение. Нас спасёт Последний Потомок Владов! Ты удивлён? Ты мне не веришь?

Мальчик уже справился со своими слезами, и теперь он своим взлохмаченным и ершистым видом напоминает маленького котёнка. Тронь такого, и узнаешь его острые коготки. Сергей Викторович улыбнулся такому сравнению, но мальчик вдруг насупился, его голубые глаза стали тёмными, почти серыми.

— Ты мне не веришь Последний Влад? — глаза мальчика сузились настолько, что теперь уже не видно какого они цвета.

— Мне бы не хотелось верить тому, что случилось со мной и моей семьёй за последнее время, но… — сделав глубокий вздох, Сергей Викторович продолжил:- но я думаю, что всё это сон. Дурной сон, и не более того! И ты меня с кем-то путаешь, я не тот, кого ты ждал… и ждёшь. Уж лучше зови меня доктор Апрель, это намного реальнее моих снов, и более мне понятно, чем Последний потомок…

— Значит, ты думаешь, я тоже сон? — мальчик схватил мужчину за рукав мокрой рубашки. — Тогда поднимайся доктор Апрель, и пойдём. Я отведу тебя к Лесу…

— Кажется, мы уже в лесу! — усмехнулся доктор, но поднявшись вслед за мальчиком, сделал вид, что не понял его осуждающего взгляда.

— Да, кстати, как тебя звать мальчик? Ты знаешь моё имя, а я твоё не знаю. Где ты живешь, и где твои родители?

К чему столько вопросов? Сергей Викторович понимает свой промах… А ещё он понимает, что никак не может смириться с тишиной вокруг себя. Странный лес, где нет птиц и зверей, раздражает его, как и этот мальчик, у которого ещё нет имени…

— Я Далв! — коротко отвечает мальчик, и, помолчав, добавляет:- Далв, у которого нет никого… кроме этой земли и Леса!

Они шли долго. Молчали. Уже темнота сгустилась над лесом, и кажется, что звезда, которая зажглась над верхушками сосен, вовсе не звезда, а маленький игрушечный фонарь, что освещает огромное чёрное небо, раскинувшееся высоко над головой, и над этим дремучим лесом, и который кажется бесконечно долгим и почему-то страшным. Быть может, на ложное чувство страха наводят те поваленные наземь деревья, что кажутся в ночи уродливыми и жуткими, до дрожи в ногах. Они словно застыли в немом изваянии безмолвного крика о помощи, протягивая к небу свои огромные сухие ветки. За ними следует овраг.

Сергей Викторович с удивлением поглядывает на мальчика, который бесстрашно штурмует черный овраг, и из которого несёт растревоженным зловонным запахом перепревшей травы, и…тухлого мяса.

— Надо отбить от нас запах крови… — поясняет мальчик деловито, даже не взглянув на доктора.

— Ну-ну! — совершенно ни к чему кивает головой мужчина.

Удивляться? Уже не стоит! Расспрашивать? А зачем? Со временем всё станет ясно и понятно! Тухлый овраг, эка невидаль! Также как и кровавая река, в которой они уже искупались и достаточно нахлебались багрово-красной воды подозрительной свежести.

Да, здесь всё необычно! И этот лес, с его нехожеными тропами, и даже этот мальчик, которому от силы всего десять-одиннадцать лет, а его взгляд, серьёзный и даже суровый, совсем не детский, вызывает странное чувство взрослости и серьёзности всей ситуации. Такому нельзя не поверить! Хотя по сути дела, этот мальчик, ещё совсем ребёнок! Хрупкий и слабый как все дети.

Вот и сейчас, он упал на пожухлую траву и лежит, закрыв глаза от усталости.

— Вы не подумайте доктор Апрель, я сильный, я сейчас отдохну и дальше…

— Ну-ну! — усмехается доктор, присаживаясь рядом. — Я и не думал, что ты слабый. Наоборот, я едва поспевал за тобой. Для ребёнка, перенесшего травму на воде, это удивительно смело…

— Вы никому не скажете, что я захлебнулся и чуть не утонул. — подозрительный тон вопроса кажется смешным и несерьёзным, и Сергей Викторович подавляет в себе желание рассмеяться. Странно, но он чувствует расположение к этому мальчику, а его просьба выражает доверие, которое нельзя подвести…

— Если тебе этого не хочется, никто ничего не узнает…

— Даже то, что я плакал? — перебивает мальчик доктора, и столько напряжения чувствуется в его лице, что Сергей Викторович почти торжественно отвечает:

— Честное апрельское, никто и никогда ничего не узнает!!

— Я вам верю, доктор Апрель! — маленькая детская ладошка касается мужской руки, и вот уже крепкое рукопожатие скрепляет этот странный, и в чем-то даже смешной, а может быть и нелепый договор.

Все-же ребёнок есть ребёнок! Да и ночь, черная, кромешная, окутала землю таким плотным покровом, что поневоле решишь, лучше переждать её в этом лесу, чем в темноте угодить в болото, или в лучшем случае в овраг, где есть перспектива переломать себе не только ноги, но и рёбра, но всё-же остаться в живых. К тому-же минимальный комфорт теперь им обеспечен.

— Есть! — радостный возглас доктора разбудил мальчугана, который уже давно спал, свернувшись в клубочек под огромной еловой лапой.

— Чт-то т-там у в-вас? — ребёнок едва выговаривал слова, поминутно выбивая зубами мелкую дробь, и передергивая худенькими плечами от предутреннего пронизывающего холода. — Ч-то эт-то в-вы…

— Огонь! Сейчас я разведу костёр, и ты согреешься!

Сергей Викторович подложил под дымящую кучку хвороста сухой травы, несколько прошлогодних листьев и осторожно подул. Небольшой огонёк жадно пробежался по траве, по сухим листьям, и вдруг снизу вспыхнул ярким пламенем. Сергей Викторович посмотрел на свет газовую зажигалку, удовлетворённо кашлянул, поболтал ею в разные стороны, а затем убрал в потайной карман брюк. Он не курит, но это старая студенческая привычка, иметь на всякий случай в карманах брюк источник огня, тем более, когда ты, будучи вожатым, так часто ходил с отрядом школьников в походы. Он привык всегда надеяться только на себя…

— Ты так легко добыл огонь? Даже старик Лес боится потерять расположение и покровительство духа Огня. — мальчик, окончательно проснувшись, изумлённо смотрел на мужчину, которому было совсем не до разговоров. Он таскал и складывал в кучку сухие ветви деревьев. А вскоре костёр ярко и весело поглощал эти сухие ветки. Мальчик перестал дрожать и уже вновь, осоловело, таращил глазёнки на доктора, что продолжал возиться у костра, обкапывая его вокруг небольшой траншеей, используя в виде лопаты толстую острую палку.

— Ты делаешь магический круг от злых духов? — тихо шепчет мальчик, и боязливо оглядываясь, передёргивает плечами.

— Ну что ты! — улыбается мужчина. — Какие тут могут быть духи, кроме нас. Обезопа-сим лес от огня, вот и всё. Природу надо уважать, как живую… Ба, да ты вновь дрожишь. Снимай одежду, просуши над огнём!

Предлагает он мальчугану, но того уже вновь сморил сон. Устало взмахнув головой, мальчик падает лицом на хвойную лапу, и равномерное дыхание уже возвещает о том, что он спит.

Хвойные лапы огонь поглощает с жадностью, набрасываясь на зелёные ветки молниеносно, словно боясь, что их у него вновь отберут. Хотя, пусть огонь не жадничает. Вековые сосны, словно с радостью тянут к человеку свои мохнатые ветки. Очень странные сосны, да и сам лес очень странный. Тихий и зловещий! И в тоже время чувствуется, что перед тобой огромный живой организм, который живёт своей жизнью, дышит, радуется, любит и ненавидит. Он словно затаился в тишине до поры до времени, и ждёт! Ждёт, что будет с ним, или с тобой через минуту, через час, завтра, или в наступившем сегодня. Так кто ты ему, друг или враг?

Сергей Викторович знает по телевизионным новостям, как лес может мстить человеку за обиду, за беспечность, за ущерб. Лес это сила, это энергия, и шутки с ним порой плохо заканчиваются…

Только причём здесь этот странный лес, в котором чувствуется дыхание живого организма. Лучше не думать о неприятном. Даже о том, почему он сидит здесь в сырой и вонючей одежде. Счастлив тот малыш, что спит себе, не думая ни о чем. Даже о мокрой одежде! Но ребёнку уже давно положено спать, а вот взрослый, пожалуйста, может мучиться бессонницей. Всякие вопросы лезут в голову, к тому же влажная одежда ещё больше холодит спину. Надо её просушить над огнём, приспособив для этого деревянные колышки.

— Ну, вот и отлично! — удовлетворённо прошептал Сергей Викторович, глядя на то, как он пристроил свои сырые вещи на корявую перекладину.

— Подсохнут, и можно одеть… сухое одеть…деть…де-е-е-ть…

Это только, кажется, что он не устал. Сон сморил так неожиданно и так быстро, что доктор даже не заметил, как палка, которой он мешал угли в костре, вывалилась из его рук и подкатилась к одному из колышков перекладины…

Во сне ему снилась Маринка. Удивительно красивая, в необычных одеждах, она равнодушно смотрела на худого мужчину в черном блестящем плаще. Мужчина вытанцовывал перед ней странный танец. Довольно энергичный, если " не полный страсти и огня", как сказала бы его многоуважаемая тёща, которая до умопомрачения любила балет и смотрела бы его по телевизору день и ночь…

— Ах, какой славный балерунчик! — умилялась она, всплескивая руками, глядя на томного танцора в телевизоре, застывшего в очередной балетной стойке. — Славочка, ну посмотри, посмотри какой красавец. Сколько в нём экспрессии, страсти, огня. Ах,

шарман-н-н! — тянула она в нос на французский манер, закатывая вверх глаза, и словно, не замечая хихиканья внука, продолжала: — На месте твоих родителей, я бы давно отдала ребёнка в балетную школу, что-бы там из тебя сделали, наконец, человека.

— Не надо меня никуда отдавать! — вопил маленький Славка, испуганно приседая, и пряча ладошки под коленями. — Не буду я человеко-о-ом…

— Ну и родители! — поражалась тёща. — Воспитали неврастеника за такой короткий срок.

Она осуждающе смотрела на поспешно убегающего внука, спешащего вслед за ним зятя и, наконец, обращалась к дочери, весело и непринужденно хохочущей рядышком.

— Стыдно, молодые родители, стыдно быть невеждами в искусстве. Балет это классика, а красавцы балеруны…

— Балероны мама, балероны… — подсказывала Маринка, но её мать лишь досадливо хмурилась и махала рукой:

— Ах, какая разница! Балерун или балерон. Главное тут экспрессия, огонь…

— …Огонь, огонь! Он подбирается. Огонь… — громкий мальчишечий голос ворвался в сон мужчины совсем неожиданно, что кажется, тёща даже поперхнулась на последнем слоге. " Балерун" в черном плаще с шумом свалился на пол сцены, совсем некрасиво, и даже как-то неприлично и безобразно, смешно задрав вверх свои длинные ноги, отчего глаза Маринки вдруг заискрились смехом и весельем…

— Огонь, он спалил ваши брюки и рубашку. Да проснитесь же… — вопит мальчишечий голос над самым ухом, и доктор поневоле просыпается. Он видит, как мальчуган бьёт по земле дымящейся тряпкой, и старается засыпать песком другую…

Да, кажется, в таком наряде из полурубашки и полубрюк не станет ходить ни один уважающий себя мужчина. Глаза мальчика наливаются слезами, когда он смотрит на доктора. Он словно чувствует свою вину за происшедшее.

— Ну вот! — пожимает мужчина плечами и комично вздыхает. — Мои фильдеперсовые брюки и рубашка сгорели если не дотла, то до крайне неприличного состояния. Но пусть не радуются недоброжелатели, я могу спокойно обойтись и этими лохмотьями. Итак, прикинем свой наряд. Каков я?

Можно было и не спрашивать. Теперь в глазах мальчишки, что сидит на зелёных сосновых лапах, столько затаённого смеха и веселья, что первым не выдерживает мужчина. Он хохочет, перегнувшись, зажав живот руками, словно изнемогая от смеха, а ему вторит тоненьким колокольчиком детский веселый голосок.

— А ты… ты угадал, когда лёг спать в одежде. А то бы и твои брюки постигла такая же участь! — заливается смехом мужчина.

Конечно, можно с юмором отнестись к тому, что теперь представляет собой одежда доктора. Одна штанина сгорела до колен, а другая до уровня самых коротких в мире шорт для мужчин, если таковые, когда- либо существовали. Тоже самое получилось и с его рубашкой, которая напоминала короткую футболку-хулиганку с обгорелыми рукавами и неровными полами, открывающими подтянутый живот мужчины, поросший короткими и светлыми завитушками волос.

Чертыхнувшись, доктор потянул полу рубашки вниз и та, затрещав, оторвалась почти наполовину, обнажая ещё больше тело мужчины.

— Да что же это такое! — произнёс он с досадой, внутренне ругаясь самыми последними словами на себя, на костёр, на эту кроваво-красную реку, на тухлый овраг, запах которого всё ещё исходит от одежды, несмотря на то, что она почти сгорела… Доктор мучительно застонал, и скривился, словно от зубной боли, вдруг представив себя со стороны. Смешного погорельца! Ещё и этот мальчуган! Очень уж он веселится, глядя на взрослого дяденьку…

— Конечно, я смешон! — вздохнул доктор, обращаясь к мальчику. — Сам виноват. От жадности больше чем положено веток в костёр накидал, а от усталости совсем обо всём забыл. И вот результат! Смешон, конечно! Поверь, я бы не расстраивался у себя в городе, если бы это случилось в родном лесу. Сел бы в попутную машину, вжик, и я дома! А тут… Ну и смейся, пожалуйста! Я сам вижу, нелепость ситуации… Навряд ли кто-то подумает что-то хорошее о таком голодранце…

Но мальчик, вдруг прекратив смеяться, вскочил с земли и, преклонив перед доктором одно колено, важно, с патетикой в голосе, произнёс:

— Последний Потомок Владов заслуживает одежду великих воинов…

— Ай, да брось ты меня так называть! — отмахнулся Сергей Викторович, и, вздохнув, критически осмотрел свой экстравагантный наряд. — Кстати, кажется, я сам себе начинаю немного нравиться. А что малыш, в таком наряде я могу себе позволить то, чего никогда не позволял, будучи примерным учеником, а затем, уважаемым в городе доктором в белом халате…

— Почему в белом? — загорелись любопытством глаза мальчика. — Ты стал шаманом?

— Нет, просто тот, кто лечит людей, обязан быть чист душой, телом и одеждой…

— Не понимаю… — прошептал мальчик, распахивая глаза. — Значит, ты умер…

— Ты что? — возмущенно фыркает доктор. — Белый цвет- это символ чистоты, ведь так?

— Так! — согласился мальчик, но тут-же оглянувшись в сторону всё ещё темного леса, прошептал чуть слышно: — Я видел символ чистоты. Эта женщина… она как мёртвая… но живая, хотя лежит в гробу…

— Что ты болтаешь! И ты туда же! — поморщился мужчина, протягивая мальчугану руку. — Поднимайся, ребёнок, мы идём дальше!

Они затушили огонь, накидав на него кучу земли, прошли уже несколько поворотов реки, прежде чем мальчик заговорил вновь, обращаясь к мужчине.

— Ты мне не веришь, доктор Апрель, я это вижу и чувствую. Но я видел ту женщину в белых одеждах. Да, она как мёртвая, но старик Лес говорил, что она спит. А ещё я слышал, что она невеста самого Великого Мага. Все ждут, когда она проснётся…

— И что тогда? — вопрос задан шутки ради. — Эти сказочные истории о мёртвых царевнах уже давно известны как классика. Как и спасители- принцы! А без этого никак нельзя. Что-бы интерес был обоюдный у всех. Хоть и читано-перечитано о них, но интересно…

— Когда эта женщина в белом, и Великий Маг обменяются кольцами, произойдёт солнцестояние. А когда они поцелуются…

— Что тогда? — споткнуться о торчащий из земли корень дерева несложная проблема. Сложнее удержаться на ногах…

— Как что? — от возмущения мальчишка чуть не задохнулся. — Но ведь тогда…Тогда Великий Маг обретёт силу, великую и страшную…

— Ну и что? — равнодушно пожимает плечами доктор. — Что взять с его силы?

— Но… но как вы м-можете…

Странный мальчик. Кажется, сейчас его хватит удар. Чего он так разволновался?

— Послушай мальчик…

— Я Далв! Я говорил это вчера…

— Прекрасно Далв! Твоё имя так же необычно, как и ты сам! Давай не будем напрасно спорить. У вас тут свои дела, а у меня тоже своя проблема. Это выбраться быстрее из этого леса. А теперь объясни, куда мы идём?

— Нас ждёт Лес! — упрямо сдвинул брови мальчик.

— Но мы и так в лесу. Дремучем и непроходимом. Какой странный девственный лес! — оглядывается мужчина. — Такое ощущение, что сюда никогда не ступала не только нога человека, но и животных…

— ДаКоны сожрали всех животных. — мрачно произнёс Далв.

— Здесь водятся драконы? — шутливо удивился доктор. — Может, ты имеешь в виду самых обыкновенных гигантских змей, или ящериц, но драконы…

Но его слова были неожиданно прерваны. Далв, схватив доктора за руку, испуганно задрожал, когда где-то рядом неожиданно раздался громкий крик неизвестного животного. Крик, который тут-же перерос в странный рёв. Низкий, тягучий и малоприятный.

— Это даКоны. Они чувствуют запах крови человека. Бежим!

— Ну, что-же! — обречённо пожал плечами Сергей Викторович. — Бежим, так бежим…

Они опять мчались по непроходимой чаще, порой врываясь в буйные заросли лопуха, крапивы или папоротника так бесстрашно, что, в конце концов, Сергей Викторович почувствовал себя великим воином, сражающимся с огромными полчищами врагов. Когда же, наконец, они перебрались через небольшой ручей с холодной и вкусной водой, Далв обессилено повалился на землю, и простонал:

— Теперь мы почти в безопасности. Вода унесёт наш запах.

Но тут-же вскочив с земли, с сожалением посмотрел на примятую траву, тихо произнёс:

— Идемте доктор Апрель. Нас ждёт Лес!

Какое-то время они пробирались через заросли оврага молча, сосредоточенно глядя себе под ноги. Но когда доктор вдруг споткнулся о корявый корень, и растянулся неподалёку от зловонной лужи, терпению его пришёл конец.

— Эй, малыш, а мы не заблудились часом?

— Меня зовут Далв! — отвечал мальчик. — Я не малыш. И мы идём к Лесу.

— Прекрасно! — отчего-то раздражаясь, произнёс доктор. — Но почему мы всё время бежим, или от кого-то скрываемся. Я не вижу тут никого. А врагов тем более. Мы сражаемся с болотной жижей, да лопухами, пробираемся через овраги, и зловонные болота, и никому в голову не приходит, что эти игры очень опасны для ребёнка…

— За болотом будет ждать Лес! Вас там ждут! — упрямо повторяет мальчик.

— Лес-Лес! Неужели кроме того леса больше нет никого и ничего… — раздражение всё больше овладело Сергеем Викторовичем, но он тут-же устыдился своего гнева, увидев вдруг грустные глаза мальчика. Как интересно, глаза мальчика вдруг из голубых превратились в темные, почти чёрные… как две блестящие смородины…

— Ты прав доктор Апрель, здесь никого нет! Кроме Леса! Все взрослые и даже маленькие дети заточены в подземелье. Они умирают от холода и голода. Иногда по ночам я слышу стоны взрослых и плач маленьких детей. Они ждут нас. Ждут давно! И они не потеряли веру в своё спасение…

— А твои родители? — тихо спросил мужчина, проникаясь состраданием к мальчику. — Они тоже в подземелье?

Мальчик промолчал, низко склоняя голову, словно скрывая слёзы. Но затем чуть слышно прошептал:

— Я найдёныш! Меня нашёл Лес в одном из разоренных Магом поселений. Я был накрыт кучей старых одеял. Маггуты слишком торопились, а даКоны как ни странно, не учуяли мой запах. Хотя Лес говорит, они были уже сыты…

— Неужели у них такой отменный нюх? — усомнился доктор, взбираясь на большое, поваленное на землю дерево, расщеплённое надвое молнией. — Хотя, судя по тому, как мы петляем по сырым оврагам, возможно, так оно и есть! И ещё одно! Почему ты всё время зовёшь меня Последним потомком…

— Ш-ш-ш-ш! Прошу вас тише! У каждого дерева могут быть уши. Кроме Леса, и меня, о вашей тайне никто не знает…

— Моей тайне? — изумился доктор, прыгая с дерева на землю. — Именно моей? Откуда…

Но в этот момент раздался болезненный крик мальчика и повернувшись, доктор едва не вскрикнул от увиденного. Нога мальчика, соскользнув со ствола, застряла в узкой расщелине дерева, неестественно вывернувшись и причиняя малышу нестерпимую боль. А сам мальчик, цепляясь руками за кору, медленно сползал с бревна вниз головой. Доктор ловко подхватил мальчишку, да и ногу Сергей Викторович освободил ему быстро, но Далв всё-же умудрился заработать растяжение связок. Несмотря на его жалобные, полуприглушенные стоны, доктор сумел вправить мальчишке ногу, туго перебинтовал её кусками материи, оторванной от остатков своей рубахи. Затем он поднял мальчика, и через минуту тот уже с явным удовольствием восседал за спиной доктора.

— Если мы идём к твоему несравненному Лесу, то давай поторопимся. Иначе на голодный желудок я не смогу таскать тебя на загривке целый день. Ты брат, тяжёл…

— Старик Лес говорит, что когда я вырасту сильным и крепким, то верну своей земле свободу. Мне надо быть сильным. С меня начнётся новое время…

— А ты, братец мой, хвастун каких ещё мало. — отозвался Сергей Викторович, и усмехнувшись, добавив чуть тише:- Болтун тоже отменный…

— Я не болтун… — насупился мальчик, но тут-же замолчал, прислушиваясь к чему-то.

Сергей Викторович тоже вдруг почувствовал странное беспокойство, хотя внешне всё кругом дышало тишиной и спокойствием. Но через минуту Далв, подскочив на спине доктора, зашептал ему прямо в ухо.

— Я слышу дыхание даКонов. Маггуты идут по нашему следу. Надо спешить!

— Конечно, даКоны, это чушь собачья. Но… если ты утверждаешь, что надо спешить, то поспешим… — согласился мужчина, чувствуя, что в самом деле надо уходить как можно быстрей от этого места, и как можно дальше.

Крепче обхватив мальчика за ноги, он помчался вперёд, лавируя между деревьями, проваливаясь по щиколотку в прохладную вязкую тину оврагов. Сколько времени продолжался этот вновь изматывающий душу бег, неизвестно. И почему солнце кажется огромным блином на странном, уныло-сером небосводе, тоже неизвестно. По нему не определишь, который час. Солнечный диск не движется, и, кажется совсем ненастоящим, а исскуственным, как и весь этот никому не известный уголок таинственной земли. Да и земля ли это? А может это просто сон или мираж? Можно было бы о многом расспросить Далва на привале, но он тут-же сполз со спины Сергея Викторовича, едва пришлось тому остановиться, что-бы передохнуть. И вот он уже спит, уткнувшись лицом в пожелтевшую траву. А может, делает вид, что спит, опасаясь неминуемых расспросов. Неужели он так обессилел, или просто хитёр?

— Эй, Далв, ты спишь? — Сергей Викторович тронул за худенькое плечо мальчика, и слегка потряс.

— Угу! — не разжимая век, кивнул головой маленький хитрец, и вновь крепко зажмурился.

Доктор вздохнул. Едва ли, что вразумительного он добьётся от этого мальчишки, который пытается сильнее вжаться в пожухлую траву, что-бы только избежать неминуемых вопросов. Зачем нужен этот отдых, если за ними погоня? А может мальчуган заметил, что взрослый мужчина выбился из сил, и ему следует дать немного отдыха? Ну, если так, то почему-бы не передохнуть!

Усталость наваливается на доктора огромной тяжестью, едва он прислоняется к подножию огромного векового дуба, где тут-же засыпает. Нет сил, даже на мгновение открыть глаза, что-бы увидеть, как странный мальчишка с интересом наблюдает за ним, стремительно впадающим в спячку.

Пробуждение было не столь приятным. Сначала доктора долго трясли за безвольные руки, но те с глухим стуком падали обратно на землю. Затем кто-то плеснул ему в лицо целый ушат ледяной воды. Нет, это просто возмутительно, так жестоко будить спящего человека! Не иначе, мальчишка специально затащил его на эту поляну, и устроил ему ледяной душ, а теперь стоит, и словно сожалея о случившемся, виновато таращится на свою жертву.

— Ты что, очумел, поливать меня ледяной водой? — возмутился доктор, стряхивая с себя остатки воды. — Сейчас не май месяц…

— Простите доктор Апрель, простите меня! Но в стране вечных снов кроме ледяной воды ничего не помогает… — торопливо заговорил мальчик, тревожно заглядывая мужчине в глаза. — Вы уже достаточно набрались сил, и не стоит здесь больше задерживаться, иначе вы начнёте отдавать обратно свою силу, ещё большую, чем получили…Это место зовут не только долиной Беспечных снов, но ещё и Вечных…

— Ты веришь в эти сказки, малыш?

В самом деле, странная беспечность в его сознании в какой-то степени присутствовала, и была слегка непонятна доктору, но вполне комфортна.

— Что с того, если мы ещё минутку посидим. Отдохнём…

— Надо спешить! Вы чувствуете этот топот копыт, вы слышите это громкое дыхание?

— Ты услышал какой-то шум, и тебе стало страшно? Всё вполне объяснимо! По-види-мому, это шумит автострада, что построена рядом с лесом, или железная дорога. — зевнул Сергей Викторович, как-бы вскользь замечая, какое изумление отразилось на лице мальчугана, и какой испуг.

Боязливо отодвинувшись от мужчины, Далв пробормотал:

— Вы говорите непонятно! По всему видно, как на вас подействовал этот сон. Зря Лес приказал привести вас сюда. Вы ничего не вспомнили, а стали ещё беспечнее. Но я вам скажу другое. Это скачут маггуты, а с ними Великий Маг. Их даКоны идут на запах крови….

— Это я уже знаю. Ты мне говорил о том не один раз. — отмахнулся Сергей Викторович и громко зевнул. — Не удивлюсь, если это племя в самом деле окажется недостаточно, м-м-м… высокоразвитым, как того требует современный человек… А драконы, вернее даКоны — чушь!… Хотя, к чему скрывать, интересно посмотреть на них вблизи, ведь я нахожусь в каком-то непонятном мне времени. Слушай ребёнок, а давай мы с тобой перехитрим всех! Взберемся на самое высокое дерево и переждём эту бурю. А ещё проще, заснём крепко-крепко в каком — нибудь дупле. А потом проснёмся, и, нате вам, пожалуйста, вот ваше время… на блюдечке…

Кажется, этот мужчина не совсем понимает, что время работает против него, и что беспечность, которая овладела этим взрослым человеком, может сыграть с ним злую шутку. От отчаяния глаза у мальчика наливаются слезами, но он лишь отворачивается в сторону и сурово произносит:

— Вам надо спешить! Маггуты, а с ними Великий Маг устроили на тебя, Последний Потомок настоящую охоту. Они узнали, что ко всему прочему, ты владеешь огнем. Они постараются завладеть им…

— Да пожалуйста! — сонно отмахнулся доктор. — Я новую куплю себе заж-жигалку!

— Не засыпайте, доктор…Не спите…Последний Потомок…

— Да, я это знаю, Последний Потомок не должен спать! — бормочет, засыпая, доктор. — Ему надо спешить к Лесу. Скоро снова наступит ночь… Тёмная…и черная…бездонная ночь-чь-чь…

Как глупо впадать в спячку. И как неприятно, когда тебя вновь поливают холодной водой, как из решета.

— Если маггуты узнают, что Последний Потомок находится здесь, они не пожалеют своих даКонов. Ведь они не знают, что их гибель близка…

— Мальчик, ты выражаешься патетически… а оттого непонятно…и некстати… как и поливать меня водой…

— Да вставайте же вы, в конце концов. Вас уже давно ждёт белокурая красавица…

— Что? Красавица?! Белокурая? — встрепенулся мужчина, и глаза его широко распахнулись, словно прозревая. — Это Марина! Я знаю! Она меня ждёт. Конечно, ждёт! Тогда идём, вернее бежим! Конечно, бежим. Только куда? К Лесу? Пусть к Лесу, который, как ты говоришь, меня уже ждёт… — вскакивает мужчина с земли, хотя вскакивает, громко сказано. Его движения замедленны, и он, зевнув, вновь ложится на землю. Но мальчик упрямо поднимает мужчину с земли, и уверенно тянет его к темной полоске леса, заставляя, хоть через силу, передвигать ставшие вдруг тяжелыми ноги.

Они вовремя покинули круглую поляну и это уютное местечко под огромным дубом. Потому-что едва они скрылись за деревьями, как со стороны леса вдруг выскочил небольшой конный отряд всадников, вооруженных луками и арбалетами. Всадники были одеты в черные, развевающиеся на ветру одежды. Их головы были замотаны в черно-красные повязки, или банданы, которые скрывали наполовину лица всадников, а кому полностью, оставляя лишь узкие разрезы для глаз. Огромные морды коней кажутся странными и нелепыми, а оттого нереальными. Они словно размыты, как акварельная краска. Но это одна только видимость. За размытой акварелью проступает страшная и жуткая морды с огромными зубами и выпученными глазами… Это даКоны!

— В самом деле, они очень быстры и жестоки! Под их копыта лучше не попадать. А их зубы такие острые, они запросто перекусят толстое дерево на две части. ДаКоны очень прожорливы. Они вынюхивают свою добычу, затем догоняют её, забивают её своими копытами и полуживую сжирают… — монотонный голос мальчик кажется жутким и таким же нереальным, как и даКоны с их хозяевами маггутами.

— Малыш, ты просто пугаешь меня, или всё ещё пытаешься пробудить ото сна? Учти, я уже проснулся, а в сказки мало верю ещё с детства. Страшилками меня не запугаешь. Тем более этими кровожадными драконами, и твоими не менее ужасными маггутами, не слишком любезными по отношению к гостям…

Сергей Викторович искоса глянул на мвальчишку, что вновь восседал за его спиной. Мальчик обиженно засопел.

— И вовсе они не мои! Хотя вы правильно угадали, они настоящие драконы. Они пожирают…

— Как саранча всё подряд! Ты это хотел сказать? Бр-р-р-р… очередной ужастик, который я уже слышал! Хотелось бы верить тебе, но впредь прошу не вспоминать о неприятном… Хотя, неприятности могут поджидать нас на каждом шагу и более реальные…

Конечно, он как всегда прав. Так как следующий шаг стал именно той неприятностью, что погрузила доктора в ледяную купель ручья, изгиб которого никто не заметил, и в который он с Далвом на плечах, сполз по скользкой траве, заставив неожиданно глубоко усесться в воду.

— Батюшки, какая ледяная вода в этом ручье. Теперь понятно, почему ты поливал меня как грядку. — мрачно обронил доктор, пытаясь уцепиться за высокие кусты травы, смахивающей на осоку, и стараясь не смотреть на мальчишку сидящего на его плечах, испытывающего явное удовольствие и забаву от всего происходящего.

— А не специально ли ты всё это подстроил, милейший? Эту купель, ручей?

— Я всего лишь будил вас ото сна, а ручей, посчитал нужным убрать от вас ещё раз запах человека. Ведь даКоны слишком чувствительны… — отозвался мальчик, хитро поглядывая на мужчину, и стряхивая со своих кожаных брючек капли воды

— Ну, если это так, то запах человека прилип и к твоим штанам. Сползай дружочек с моего загривка… Не бойся! Хороша водичка? Учти, долг платежом красен…

Доктор потащил мальчишку со своих плеч, совсем не пытаясь ему помочь, когда тот, не удержавшись, с размаху уселся в холодную воду, поднимая фонтан брызг.

Они шли по ручью, что весело журчал, пробираясь между огромными деревьями. Молчали. Далв обиженно хмурил тонкие светлые брови, подтягивая вверх свои кожаные штаны, которые намокнув, стали тяжелы, и теперь то и дело сползали с мальчика. Мужчина, пытаясь скрыть усмешку, иногда сосредоточенно вглядывался в серое небо, словно надеясь увидеть на нём хоть какой-то проблеск живого луча солнца, а на самом деле пытяясь не рассмеяться. Мальчишка был смешон в своей обиде, но когда неподалёку зацокали копыта даКонов, он первый нырнул в холодную воду, потянув за собой доктора.

ДаКоны промчались мимо. Они не учуяли их, так как вода ручья далеко уносилась вниз по течению, а может просто поглощала все запахи как губка. В какой-то момент, маггуты в черных развевающихся одеждах промчались мимо ручья на своих свирепых конях, да так близко, что доктору и Далву вновь пришлось почти с головой окунуться в ручей, и некоторое время неподвижно лежать в ледяной воде. Но когда, казалось бы, всадники уже были далеко на лесной тропинке, последний даКон волчком закрутился на одном месте, и, несмотря на свирепые окрики всадника, вдруг завыл страшным воем, от которого волосы у доктора вдруг сами по себе стали подниматься вверх, несмотря на то, что были совершенно мокрыми. ДаКон крутился на тропинке, мотая в разные стороны размытой мордой, и словно по спирали подбирался к тому месту ручья, где спрятались мальчик и доктор. Ещё немного, и его огромные копыта ступят в воду.

— ДаКон почувствовал где мы. — отчаянно прошептал Далв, и его глаза наполнились слезами. — Он…он сожрёт нас…или раздавит!

Его огромные детские глаза, бездонно — голубые как летнее небо, полные слёз и безысходности поражали своей беззащитностью, и в тоже время рождали желание защитить их маленького обладателя и уберечь…

— Приготовься… — прошептал доктор, осторожно стягивая с себя остатки рубахи. — И не бойся…ничего не бойся!

Он уже не чувствовал холода ледяной воды. Наоборот! Казалось, что вода в ручье раскалилась так сильно, что даже мелкая испарина выступила на лбу мужчины. Он ждал! И когда даКон, выгнув неестественно длинную шею, потянулся своей огромной размытой мордой к зарослям осоки, черными дырами-ноздрями шумно втягивая воздух, всадник, закутанный как кукла в черную одежду, что-то хрипло пробормотав, потянул на себя уздечку, словно препятствуя действиям строптивого животного. В этот момент, что-то темное мелькнуло в воздухе, шлёпнуло по воде, затем вновь взлетело вверх и тут-же прилипло огромной мокрой пеленой к морде животного. ДаКон взвился на дыбы, поднимая в воздух не только всадника в черном плаще, но и того полуголого мужчину, что мёртвой хваткой вцепился в сопротивляющегося всадника, вытягивая его из седла. Маггут с шумом шлёпнулся в холодный ручей, уйдя под воду с головой, и огромный черный плащ, словно огромный шатёр тут-же накрыл его, заглушая испуганные вопли всадника и хрипы животного. Едва ли в суматохе за собственное существование даКон мог почувствовать, как опустели его стремена. Но они были моментально заняты другим всадником, который уже восседал в седле так, словно он в нём и родился. Мужчина, протягивая руку мальчишке, нетерпеливо и властно требовал:

— Ну, быстрее прыгай!

Полуобнаженный торс мужчины блестел от воды, его светлые волосы растрепались на ветру и торчали в разные стороны, его глаза горели решимостью и отвагой, и отдать должное нашему герою, он был молод, смел, прекрасен, и полон желания действовать…

— Ну!

ДаКон издал протестующий вопль, когда Далв очутился в седле рядом с мужчиной. Строптивое животное всё-же почувствовало подвох. ДаКон поднялся на дыбы, желая сбросить с себя ненавистных и непонятных для него всадников, но мужчина, резко потянул на себя уздечку, и, крикнув "вперёд!" ударил в бока животного стременами, в виде тонких осиных жал.

— Простите за довольно безжалостное обращение к вам, милейший! — крикнул доктор, склонившись к голове животного, всё ещё накрытого мокрой рубахой. — Добавим вашей драконовской коже человеческого запаха, от которого как говорят, вы входите в полный транс…

Ослеплённый, с налипшей на морде рубашкой, и оттого, почти обезумевший от ярости и темноты, даКон рванулся на берег, и быстро помчался по тропинке, через мгновение ворвавшись в гущу появившихся на ней маггутов, Но доктор и Далв уже успели покинуть седло, вновь приземлились в ручье, не дотянув до противоположного берега каких-то полметра. Выбравшись на берег, они помчались вперёд, слыша крики и свист обезумевших от ярости маггутов, слыша удары сабель и стоны раненых, а также жуткий вой даКонов, от которого стыла в жилах кровь, слыша за спиной хруст ломающихся костей в пасти страшных животных, и вопли несчастных жертв, попавших им в пасть.

Доктор и Далв торопливо шагали по едва заметной тропе, протоптанной лесными обитателями. Они молчали, стараясь не создавать лишний шум. Но когда под ногами с хрустом вдруг ломалась тонкая сухая веточка, мальчик испуганно вздрагивал и жался к доктору, оглядываясь по сторонам, словно опасаясь нападения из-за деревьев. Когда же перед ними вдруг возникла небольшая поляна, которую ручей разделил почти надвое, Далв вдруг неожиданно встрепенулся и радостно воскликнул, указывая на большой дуб, раскинувшего почти на всю поляну свои могучие ветки:

— Я узнал… узнал это место. Там за дубом Лес…

— Как я и предполагал, именно здесь я вновь встречусь со своим заклятым врагом лицом к лицу. Спасибо тебе мальчик, ты не даёшь прерваться нитям жизни. Ты сделал своё дело. А теперь…Теперь отойди в сторону, недокормыш, если хочешь жить! Ну, а ты мой заклятый враг, готовься к бою?

Великий Маггут появляется как всегда внезапно и неожиданно. И там, где его совершенно не ждут. Он просто великолепен в своей черной одежде, расшитой драгоценными камнями и золотой нитью. Его красная повязка на голове сияет так ослепительно ярко, что хочется зажмурить глаза, что-бы не видеть этот завораживающий блеск холодного шёлка, гипнотизирующий тебя и твою волю. Он могуч, этот Великий Маггут! Он страшен на своем огромном и ужасном даКоне, с размытым пятном морды, который от нетерпения грызёт удила острыми желтыми зубами, и мощно бьёт копытом по земле. А высокопарной речью Великого Маггута, можно заслушаться как речью талантливого оратора или… артиста!

— Ты хотел победить непобедимое войско, о, чужеземец! Ты? Слабый и немощный человечишка, который возомнил о себе невесть что! Ты лишь обхитрил кровожадного даКона, и одного моего воина, который был глуп и слишком доверчив, а решил, что удача на твоей стороне. Но так ли удача будет благоволить тебе через минуту, или даже через две? Так ли ты смел, как хочешь показаться? И разве ты забыл, что нельзя будить в берлоге спящего зверя…

— Он был давно уже разбужен, ещё до меня! Такого зверя чаще всего истребляют! — отозвался тихо доктор, на что всадник лишь презрительно усмехнулся:

— Оттого ты истребил часть моих непобедимых воинов? Случайно, или хитростью, но тебе удалось то, что никому не удавалось! Но я не в обиде за это на тебя. Воины что? Исходный материал! Зато теперь я знаю, кто мой достойный противник! Именно мой, с которым я готов сразиться один на один! И именно сейчас! Отойди мальчик в сторону, так как я не хочу, что-бы ты пропитался запахом той крови, что брызнет сейчас из этого разрубленного напополам тела, и которое пойдёт на корм моему даКону. Чего же ты ждёшь, чужестранец? Защищайся! Ах, ты безоружен! Понимаю- понимаю! Ты гол и нищ, у тебя нет даже порядочных штанов и рубахи, что же говорить тогда об оружии. У славного воина всегда должна быть при себе его острая и верная сабля или острый меч… Эй, гутт, чертов недомерок, тащи оружие для чужеземца… — повернулся Великий Маггут к своему пешему воину, едва уцелевшему в свалке. — Что ты машешь головой, недоумок, нет сабли, так посмотри в коллекции… Да не в этой, а на странице девяностой…Подай мне книгу, пёсья голова…

— Бежим! — воспользовавшись паузой, Далв схватил доктора за руку и потянул за собой. — Бежим, пока это чудовище листает свою колдовскую книгу…

— Куда? — невесело усмехнулся доктор. — Было бы куда бежать!

— Тут неподалёку Лес. Он спасёт нас, я знаю…

— Лес уже не спасёт нас, потому-что слишком поздно. Этот вояка разъярён, и он потребует побоища. Ну, а мне необходимо принять его вызов. Отойди малыш в сторону… — доктор потянул Далва в сторону, но мальчуган, уцепившись за его руку, едва не заплакал:

— Он сейчас убьёт тебя. Ты не готов к сражению, совсем не готов…Что скажет Лес…

— Эй, трус в смешных подштанниках! — вновь раздался насмешливый голос всадника. — Ты уже видно обложился со страху? Не бойся, моя сабля самая острая из ныне существующих на земле. Ею я перережу тебя так быстро, что одна половина твоего тела ещё будет махать рукой, а другая половина уже шагать в мир иной. Куда же ты отступаешь? Мой воин несёт для тебя оружие. Держи…

Доктор едва успел поймать ярко сверкнувшую металлом изогнутую саблю, которую бросил ему мрачный воин в черных одеждах. Похвально, что хоть сноровка всё ещё у него есть, а иначе…иначе ходить ему без головы.

— А ты видно, давно не держал в руках оружия. Сноровка твоя уже не такая быстрая, если сабля едва не снесла твою голову, а ты и не понял бы… что к чему! Ты неуклюж чужеземец, довольно смешон, и даже жалок. Ты потерял выправку воина, если она когда-то и была у тебя. И кажется мне, что я уже достаточно позабавился тобой, выяснив, что воин ты никудышный, что таковым когда-то родился, и таковым остаёшься до сих пор. И не стоит больше себя утруждать любопытством и собственной порядочностью. К чему я теряю время? Пока заканчивать болтовню, приготовься к смерти, уже не соблюдая формальностей. Итак, начнём…Куда ты? Проклятый недокормыш, что-ж ты под руку так вопишь… Можно подумать, что я глухой…

Черный воин взмахивает саблей, но удара нет, так как он начинает странно колыхаться, расходиться в разные стороны, словно это и не человек вовсе, а его отражение на потревоженной водной глади некогда спокойной реки… И вот уже черный воин исчез, но вот только его странно изменившийся голос продолжает увещевать и отчитывать маленького мальчика, который всё ещё продолжает громко и отчаянно вопить.

— Что-же ты так кричишь? Можно подумать, что я глухой, и слепой… Ну-ну, малыш, прекрати дрожать как осиновый лист. Маггуты никогда не пройдут дальше этого ручья. Дорогу им перекроют волшебные врата. Так что ты, и твой взрослый спутник, в полной безопасности… Эх, молодость! Бесшабашность и беспечность близнецы- братья. И зачем нам испытывать судьбу- злодейку? Ты что малыш так смотришь на меня? Нет, твой герой ещё не умер. Ему ещё рано умирать! Да и ты хлебнёшь с ним горюшка. Предостаточно! Доля человеческая такая? Сегодня пан, а завтра пропал! Сегодня побеждённый, а завтра победитель! Но запомни, имя героя может остаться в веках…

Добродушный, словно надтреснутый голос принадлежал высокому старику с косматой седой шевелюрой, что стоял у небольшой деревянной избушки. По- хозяйски, деловито заложив пальцы рук за лацканы старомодного сюртука. Весь его вид был настолько знаком, что Сергей Викторович опять крепко зажмурился и растерянно подумал о том, что как глупо он сейчас себя ведёт. Лежит на земле, притворяется невменяемым, обманывая этого старика и ребёнка, хотя сам уже пытается вспомнить, кто этот старик, что сейчас стоит перед ним? Может кто-то знакомый, или бывший его больной…Нет, кажется такую картинку он помнит только из детских сказок…

— Не забивай голову дурными мыслями. Ты здесь, мы рядом с тобой, значит так надо!

Почувствовав, что речь предназначена ему, доктор открыл глаза и растеряно улыбнулся мальчику, склонившегося над ним.

— Ты пришёл в себя, ты проснулся! — радостно заверещал мальчишка вновь, таким тонким, писклявым голоском, что доктор поневоле поморщился, а старик хитро прищурился, пригладив свои совершенно седые усы и бороду очень знакомым жестом. Да и взгляд его так знаком…

— А теперь вставай друже! Хватит вылёживать бока. Я долго ждал тебя доктор Апрель…

Широкая, натруженная рука старика тяжело легла на плечо Сергею Викторовичу.

— Не гоже, Последнему Потомку бегать зайцем по лесу…

— Вообще-то, мы всё время спасались от каких-то маггутов и их кровожадных коней- даКонов, похожих скорее на драконов… — раздражённо отозвался Сергей Викторович, чувствуя, как тяжело давит ему на плечо широкая ладонь старика.

Странно, с какой стати нарастает раздражение? Стоит ли обращать внимание на этот фамильярный тон пожилого человека. Может старик пытается его разозлить? Но его глаза откровенно смеются. Так кто же он такой, этот высокий старик, в глазах которого пляшут искорки смеха, и перед которым ты себя чувствуешь маленьким мальчиком-несмышленышем…

— Лес, я встретил доктора Апреля там, где ты мне указал. — подал тоненький голосок Далв. — Всё произошло так, как ты мне сказал. Я его сразу узнал. Он в самом деле такой, каким ты мне его обрисовал…

— Но не богатырь! Не-е-ет! Не богатырь, косая сажень в плечах. — прищурившись, тянет старик. — Да-а-а! Последний Потомок явно измельчал…

— Позвольте, если речь идет обо мне, то я не претендую на столь высокое звание… — Сергей Викторович старается принять независимую позу, и, расправив плечи, поднимает вверх голову, что оказывается, довольно нелегко, так как тело болит и тихо ноет. — Рост у меня выше среднего, метр восемьдесят два, но это не значит, что я мал ростом…

— Последнему Потомку, не гоже оправдываться! Ни перед кем! На тебя смотрит малец! — хмурится старик. — Мать — природа создала тебя таким, каков ты есть. Ты есть и будешь лишь один такой на свете: красавец, или уродец, криволапый или криворукий, тощий или толстый…

— Едва ли мне это грозит, быть криворуким толстяком… — бормочет Сергей Викторович, на что мальчик хмыкает в ладошку, а старик хмурится ещё больше, поэтому Далв поспешно отворачивается в сторону, а доктор благоразумно умолкает, глядя вниз, на свои сгоревшие брюки, лишь бы не встречаться с грозным взглядом старика, чем-то смахивающего на деда Евсея. Как странно чувствовать былое чувство собственной неловкости, которое напоминает о детстве…

Доктор наклоняется, и стряхивает прилипшие сухие травинки со своих голых колен.

"Да! В таком экзотическом мужском наряде начала третьего тысячелетия можно что угодно подумать о человеке. Ведь встречают по одёжке…"- мысли лихорадочно скачут в голове.

— Главное в человеке не одежда, а твоя душа! — резкий голос старика прерывает этот бег мыслей.

Откашлявшись, старик не спеша продолжает:

— Душа, не запятнанная темными делами и нехорошими мыслями, прекрасная душа. Но и это ещё не всё. Что-бы стать настоящим героем следует…кхе…кхе-кхе… — вновь закашлялся старик. — Следует…

Прикольно, как сказал бы сын Славка, себя чувствовать мальчишкой, когда тебе уже много лет, и ты не страдаешь робостью от природы, и твой жизненный потенциал довольно высок в твоих собственных глазах. Но странное чувство раздвоенности, возникшее несколько минут назад, не покидает тебя, а наоборот, всё больше усиливается, и ты словно возвращаешься в своих страхах и волнениях в то далёкое время, в тот мир, когда понятия любви и ненависти так были ощутимы, и так близки, и вместе с тем так бесконечно далеки друг от друга, что приходится иной раз завидовать тем, у кого этих различий никогда не было, а была просто жизнь! Обычная жизнь!

— Позвольте узнать, уважаемый Лес, отчего вы тоже принимаете меня за какого-то Потомка? Кажется, здесь произошла ошибка! Что я — доктор, это верно. Что я — Апрель, не отрицаю… Но зачем присваивать чужое имя? Я никакой не потомок…

— Не оправдывайся сынок, предназначение уже свершилось! Твоё появление здесь все ждали…и ждут с нетерпением. Прошло уже много веков, и, наконец, звезды указали, что этот момент настал…

— Но зачем?

Как глупо звучит этот вопрос, и как стыдно смотреть старику в глаза, в которых Сергею Викторовичу вдруг чувствуется огромная боль и внутренняя борьба. Как скорбно опустились уголки его губ, скрытые наполовину большой белой бородой. И как торжественно тихо звучит его голос, словно надтреснутый от старости и слегка глуховатый.

— Значит, пришла пора! Идём Апрель, я покажу тебе древо Жизни твоих предков. Идём быстрей! Надвигается ночь… одна из самых важных для тебя ночей… А также для всех нас!

Странный он, право странный старик! Высокий и мощный, словно богатырь из далёких детских сказок…И ещё… кое-то… Уж очень типаж знакомый!

— Обрати внимание, здесь очень низко растут сталактиты… — мысли доктора вновь прерываются глуховатым голосом старика.

— Но…это древняя пещера! — вырывается возглас удивления не только у доктора, но и у маленького Далва восхищенный крик:- А эти рисунки на стене, как настоящие…

— А заходили мы, всего — навсего в маленькую деревянную избушку! — добавляет Далв, и словно ждёт похвалы за свою сметливость. — Там были половички, такие смешные…

— Я помню, такие когда-то вязала моя бабушка! — хмуро добавляет доктор и умолкает, чувствуя, что эти воспоминания приносят ему непонятную щемящую боль в сердце.

— В моей пещере вы увидите все эпохи времени, начиная с периода каменного века. Хотя это можно пропустить… — вновь глухо падает в тишину пещеры надтреснутый голос старика. — Смотри Далв, опять сталактит! Не ударься головой…Ну, что я говорил!

У мальчишки вновь неожиданно свело судорогой ногу, и теперь он важно восседает за спиной доктора. Кажется, ему пришлась по вкусу роль больного. Ох, и хитрец! Теперь он может трогать сталактиты руками. Вот ведь некому его воспитывать!

— Ты прав! У него никогда не было отца. Он его не знал. Его воспитывали все понемногу, но от этого он не стал хуже. Он достойный продолжатель своего рода- племени… — не оборачиваясь, объясняет старик, словно не замечая, как опускает голову доктор, и в раздумье хмурит брови…

Воспоминания детства волной накатывают на него, и от их ощущения становится тепло в груди, и вместе с тем он вновь чувствует боль.

Он тоже никогда не знал отца, но это не значит, что мир для него стал от этого более грубым, а он, невоспитанным, ненавидящим и озлобившимся на этот мир. Его воспитывал слепой дед Евсей, ну и мать, в промежутках между работой на ферме и подработками в школе ночной уборщицей. А ещё, его бесспорными воспитателями была школа и улица.

Да-да, он был отличником в классе, он был надеждой школы, претендовал на получение медали, которую он всё равно не получил, и которую отдали какому-то больному мальчику. Хотя это был уже семнадцатилетний парень. Сергей знал его. Новоявленный медалист никак не подходил на роль больного страдальца, но и выдающихся заслуг в нём никаких не было. Ни одно важное дело нельзя было ему поручить. Обязательно запорет. Этот парень и потом, после окончания школы, при случайных встречах, боязливо косился на него и старался бочком — бочком прошмыгнуть мимо. Злости на него не было. Не было и сожаления, что медаль ушла почти из-под носа. Нет, так нет! Всё равно Сергей Викторович поступил своими силами в мединститут и там продолжал быть отличником. Если бы были живы мать и дед Евсей, они могли бы им гордиться. Он оправдал их надежды. Хотя, едва ли он тогда подходил на роль славного продолжателя своего рода- племени. Последнего в роду Гараниных! Но об этом он никогда и не думал. Мальчиком, Серёжа был слишком спокоен, совсем не в деда…

По всей видимости, он с Далвом похожи характерами. Но этот малыш тоже является для кого-то надеждой своего племени…

— Племени, которого уже нет! — кто-то тихо бормочет у самого его уха, рождая обратный вопрос. — А почему нет? Куда оно исчезло?

Этот вопрос крутиться в голове, но озвучить его нельзя при ребёнке. Старик суров и сердит, а мальчик пусть уже вырос, но не настолько, что-бы этой новостью можно было легко ранить и разбить его хрупкое детское сердце. Даже вскользь нельзя интересоваться тем, что случилось с его племенем!

— Конечно, это просто неуместно, и безжалостно… — крутится в голове мысль.

Мальчишка притих за спиной, уткнувшись доктору в шею. Что-то горячее капнула за ворот покалеченной пожаром рубашки, и покатилось вниз по спине. Ещё раз…

— Не иначе плачет! — решил Сергей Викторович и устыдился. — Ну вот, довел мальчишку до слёз. Ведь уже давно стало понятно, здесь никаким мыслям не скрыться…

— Смотри сынок, как тут красиво! — старик ласково обращается к притихшему Далву. — Мы можем устроить здесь праздник золотой осени. Давай сплетём венки из осенних листьев и цветов, разрисуем желтой краской костюмы…

— Мы устроим осенний бал-карнавал? — тут-же радостно восклицает мальчик, подпрыгивая на спине доктора. — Как здорово! И нам будут сиять эти огоньки…

Он тянет руку и показывает на прозрачный столб малинового цвета, Столб ярко сияет неоновыми огнями, и похож на огромный экзотический фонарь. За ним следует столб красный, синий, зелёный…

— Что это? Ледяной фонарь? — бормочет изумлённо Сергей Викторович. — Мы в гостях у деда Мороза, или этот необычный светофор обыкновенная ловушка?

Фейерверк огней странным образом заманивает, затягивает тебя, словно засасывает…

— Дед Мороз мой двоюродный брат! — отзывается старик и лукаво прищурившись, смотрит на доктора. — Ты видел его недавно? Ну и как он тебе? Постарел?

— Прекрасно выглядит! — пожимает плечами доктор, улыбаясь Далву, который внимательно и напряженно смотрит на него, словно стараясь уличить в его словах неправду. — Я знаю его с детства, он всё такой-же, шумный, весёлый, с кучей подарков на новогодних ёлках в школе и в детских садах. Немного уставший, но выглядит бодрячком…

Кажется, этот разговор превратился в какой-то виртуальный бред. При чем здесь дед Мороз? Да и к чему весь этот непонятный карнавал с разноцветными столбами? Ведь он не ребёнок, хотя в самом деле, здесь красиво, как на новогоднем празднике в детском саду.

— А я не ходил в детский сад. Не знаю, что такое школа, уроки и перемена….- грустно произносит Далв. — Читать меня научил Лес. А ещё, я никогда не видел деда Мороза, и едва ли когда увижу его.

— Ты ошибаешься мой друг! — ласково возражает Лес и треплет мальчика за светлые вихры волос. — Ты увидишь его совсем скоро, и он тебе понравится. А теперь доктор, спустите ребёнка с плеч, пусть он побегает, порезвится, а мы займёмся другими, взрослыми делами. Беги малыш к своим игрушкам, а мы с вами подойдём к другим, более взрослым. Например, к этому игровому автомату…

— Игровой автомат? Здесь? — удивлённо уставился Сергей Викторович на огромную фарфоровую чашу, неизвестно каким образом установленную на не менее огромной глыбе льда. Хотя едва ли это лёд?

— Хрусталь! Чистейшей породы! — гордо поясняет старик, кивая на глыбу, и нажимает на кнопку, едва заметной точкой обозначенной на камне. — Горный хрусталь никогда не позволит солгать, обмануть, или обмануться этому агрегату. Ну, а я с ним иной раз в поддавки играю. Стараюсь шельмовать, а он нет, не поддаётся. Скажу по секрету! Обыгрывает меня в пух и прах! А ты, поди, тоже любитель побаловаться в хрустальные игры? — хитростью и непподельным интересом блестят маленькие глазки старика.

— Нет, я не любитель игр в казино, где всё это находится. К тому же у меня нет столько денег. Да и те, которые я зарабатываю, своим потом и кровью, их не так много… Не с чего проигрывать, нечего и играть! — хмуро отзывается доктор.

— Вот это правильно! Вот за это хвалю! — уже радостью блестят глаза старика. — А то появились у нас здесь два таких оболдуя, Свист и Крик. Так, дети природы, за птичками погоняться, гнездо разорить, ничего для них не стоит, ума много не надо. Ну, думаю, приучу к чтению книг, к интеллектуальным играм, пусть развиваются. Насчёт книг не смог, каюсь! А к играм интеллектуальным, кажется приучил! Они поначалу ничего, шахматами да шашками интересовались, а пото-ом, мама моя дорогая! Игроманами оказались! Всё с себя проиграли, принялись за леса, поля, горы. Ничто для них не свято. Даже родина. Ну, ошибка матери- природы, я понимаю, но не до такой же степени " без родства" жить! Землю родную разбазаривать! Теперь я и днём слежу за ними, не пускаю играть, так они с неба по ночам звёзды проигрывают. Говорят, уже пол-неба проиграли. Главный совет Мудрейших в моём лице, уже запретил им даже смотреть в сторону неба. Так они все дела свои забросили, днём отсыпаются, а ночью разборки меж собой ведут, кто, что и кому из них должен…

— Разборки? — усмехнулся доктор. — Но кому и зачем нужно это звёздное небо?

— Ну не скажи! — пригорюнился старик. — Кому — то эта пагубная страсть на руку. Небом уж очень интересуется один господин. Ему якобы и проиграна уже хорошая половина неба… Пока неофициально…

— Какая чушь! Кому здесь можно проигрывать само небо…

— Кровавому Магу! Я не зову его великим. Много чести самозванцу. Тщеславен и завистлив не в меру. Решил власть на всей земле и на небе к рукам прибрать, а оттого места себе не находит, засылает шпионов, да диверсантов. Да если бы умных! А то ведь наплетут в своих донесениях такого, чего и в помине не было и нет! Думает, что если мне вместо старого треснувшего блюда эту штуковину привезли, так и он её обязан иметь, и не одну, а две сразу! Да хоть три имей тарелки, а волшебством обладает только одна. Моя! Вот и бесится Маг, что его дешевые трюки ничто, по сравнению с моей силой. Да ведь не поймёт бедолага, что сила вовсе не в блюде, не в волшебстве, не в обладании власти над другими, а вот здесь… — постучал старик костяшками пальцев по голове, а затем приложил к широкой груди ладонь. — И здесь наша сила. А ещё сила громадная заключена в любви, чего к сожалению нет у злодея. Оттого и несчастный он, злодей-то наш, что любви настоящей у него в сердце уже нет. Любовь — понятие огромадное! Тут и любовь к земле, и к людям, и к ребёнку и к женщине… Жаль, если эти понятия утрачены. А был когда-то молодой человек подающий такие надежды, поэт и лирик. Какие стихи писал! И всё о ней, о любви! Да возомнил себя главным волшебником, а чего добился? Власти? Поклонения? Глупых слуг и лизоблюдов? Эх, страшно становится за него, да и за тех других, что с ним соприкасаются. Если его не остановить, то погубит не только себя, но и других, ни в чем не повинных. Он словно источает яд, очень много смертоносного яда…

— На всякий яд есть своё противоядие! — пробормотал Сергей Викторович хрипло…

— Как ты сказал? На всякий яд? — прищурился старик Лес. — А ведь ты прав, доктор. Оттого может ты здесь. Не обижайся, но больше некому злодею противостоять. Ишь ты, как хорошо ты сказал, на всякий яд… Хорошая мысль, складная, надо её в реестр записать. А вот уже и агрегат наш заморгал. Разогрелась тарелка, вишь, как закрутилась. Время не терпит, пора и нам запускать волчонка…

— Волчка. — задумчиво поправил старика Сергей Викторович, глядя как мигают, бегают разноцветные огоньки по огромной тарелке с золотой каёмочкой по самому краю.

Но ведь и впрямь это самая обычная фарфоровая тарелка, а с другой стороны, это настоящее поле игрового автомата из современного казино. Ишь, как бодро крутится волчок, как быстро мелькает матовая поверхность тарелки… Но это уже и не волчок вовсе, и не гладкое поле белого фарфора, это сплошное кружево белых нитей, которые тянутся и тянутся неизвестно откуда, сплетая замысловатый узор…И тихий свист, всё более навязчивый, всё громче и громче слышится возле уха. И не свист это уже, а вой. Словно голодные волки почуяли добычу! И кружится посреди тарелки кружево, хотя и не кружево это вовсе, а вьюга белая…

— У-а-а-а-у-у-у-а-а… — долго и протяжно воет толи ветер, толи одинокий и голодный зверь, что бродит рядом в поисках пищи и крова. — У-а-а-а-а…

— Он почуял кровь! — тихо бормочет старик, и, уставившись в черное небо, начинает что-то торопливо бормотать.

Сергей Викторович внезапно содрогнулся. Он вдруг почувствовал почти физически, как вновь скользит по багровым трубам его тело, и как он боится захлебнуться той жидкостью, что несётся следом за ним, и из которой он выплывает, и не может выплыть.

— Он голоден! — продолжал старик. — Ужасный зверь, что недавно поселился в этой местности, вышел на охоту. Вот уже более пятьсот лет он питается кровью жителей тех племён, что живут в этих местах. Вернее, жили…когда-то. Их уже почти нет. А если кто и остался жив, тот уже не жилец на этом свете. Они все умирают… как и эта земля, лишившись надежды на продолжение рода…

Старик замолчал, потупившись и закрыв глаза. Какая-то мысль мучила его, она почти ощутимо трепетала на его губах. Но вздохнув, старик открыл глаза, и, кивнув, на бешено крутящуюся тарелку, произнёс сурово:

— Смотри доктор на своё древо Жизни. Смотри внимательно Последний Потомок… Смотри и запоминай! И делай выводы! А моё дело крутить баранку этого агрегата, твоё же, вернуть родной земле то, что у ней украли…

Белое кружево снежной бури рассеивается, едва старик дотрагивается до чуть заметной кнопки, которую доктор поначалу не заметил. Тарелка, чуть подрагивая, тихо плывёт по огромному зелёному полю, странным образом растворяясь в ней, и Сергей Викторович с удивлением замечает, что тарелка вовсе и не исчезла, а перевоплотилась… в большую зелёную поляну, посередине которой, стоит большой ветвистый дуб, в центре дуба тёмным пятном выделяется большое дупло, из которого вылетает стайка птиц. Да это уже вовсе и не птицы, а группа девушек, которые смеясь, бегут по зелёному лугу наперегонки друг с другом, путаясь в своих длинных льняных платьях и вышитых сарафанах. Вот они догоняют друг друга и, повалившись, в единую кучу, барахтаются все разом, а затем с визгом и хохотом пытаются вскочить и убежать подальше от той девушки, что остаётся сидеть на траве с темной повязкой на глазах. Девушка поднимает руки и ощупывает повязку, затем поворачивается в сторону поляны, откуда доносятся веселые девичьи голоса, и прислушивается. Её профиль кажется знакомым, как знакомо лицо девушки, которое почти скрыто под черной повязкой. И доктор, вздрогнув, недоверчиво шепчет:

— Эртэ? Это… ты! Но… но это невозможно! Ты ли это? И почему ты здесь?

Девушка, словно услышав его слова, гордо вскидывает голову, отчего её длинная русая коса распадается и густой волной рассыпается по её хрупким плечам. Её волосы сверкают золотистым ярким блеском при каждом её движении. Девушка тянется вперёд, её волосы соскальзывают с плеч, и повисают пшеничными волнами…

— Марина? Так ведь это моя Марина? — растерянно шепчет доктор, но тут-же восклицает, протягивая руку к исчезающей картинке на экране: — Марина… Куда ты, Марина? Постой…

Он всё ещё продолжает тянуть к девушке руку, но она уже исчезла, словно

испугалась его отчаянно громкого крика:- Мари-и-ина-а-а!

Старик вздрагивает от этого крика и болезненно морщится, когда Сергей Викторович с силой хлопает по тарелке ладонью, словно пытаясь остановить её.

— Давай договоримся! — устало произносит Лес, потирая ладонью лоб и вновь морщась. — Ты ведёшь себя тихо. Очень тихо! Ни к чему не дотрагиваясь! Ты только смотришь, ничему не удивляясь. Ты думай, решай, суммируй все факты своей долгой биографии, но прошу об одном, не шуми. От шума так болит голова! Ты больше примечай, иначе не поймёшь причину зла, а, следовательно, не разгадаешь загадку великого Мага. Ты понял?

— Да! — согласно кивает головой Сергей Викторович, на самом деле ничего не понимая. — Конечно, я буду сидеть тихо-тихо. Вернее стоять… Ни к чему не дотрагиваясь. Вот так!

Он замирает, а Лес, вздохнув и покачав головой, начинает возиться с огромной фарфоровой тарелкой, но она, словно чувствуя к себе интерес, издевательски молчит, равнодушно взирая на склонившегося над ней пожилого мужчину.

— Странно! — бормочет старик и с досадой вздыхает. — Не работает! Это не иначе козни Мага и его приспешников. Пронюхал что-то злодей, вот и подстроил аварию…

— Дайте-к а я посмотрю ваш агрегат. — решительно отодвигает старика Сергей Викторович, не обращая внимания на протестующий возглас старика.

В кабинете гастроскопии, и не такая техника стоит. Иногда она тоже отказывается работать и тогда приходится вызывать специалиста- техника, который налаживает её. Нередко Сергей Викторович и сам занимается ремонтом, хотя мог бы спокойно в такие часы простоя прогуляться по поликлиники или посидеть в кабинете у статиста за компьютером… Стоп! Так и есть! Вот в чём загвоздка! Маленький, чуть заметный волосок — провод отсоединился от небольшой коробки, в которую, судя по всему, стекаются все явные и тайные нити управления этой волшебной тарелочки.

Тэкс-тэкс! А чудо, в виде волшебства тарелочки, оказалось таким прозаичным! Разрыв соединён, и теперь остаётся лишь нажать кнопку. Есть! Чувствуется едва заметная вибрация, и тарелка пошла по кругу. Медленно- медленно, набирая силу, всё больше ускоряя темп… убыстряя…

— Что ты наделал? — прогремел над самым ухом Сергея Викторовича громкий голос Леса. — Что ты натворил, мастер на все руки… Ты нажал не ту кнопку. Страшная сила увлечёт тебя за собой как бессловесного котёнка, и ты, лишь только приблизившись к желанной цели, будешь вновь попадать в круговорот…вот…вот…вот…

Но едва ли доктор уже слышал последние слова. Странная, и довольно грубая сила вырвала его из пространства и втянула в круговерть бешено вращающейся чаши. Ни о каком сопротивлении не могло быть и речи. Ну, да бог с вами! Разве можно противоречить той дикой и необузданной силе, что тащит, крутит, ломает, бьёт, несёт, лелеет, баюкает, а затем, вновь, поддав шлепка для скорости, волочит тебя неизвестно куда и зачем, словно ты никто и ничто для этой страшной силы.

Ты маленькая песчинка! Несъедобная щепочка… Тьфу! Как-бы зубы об тебя не поломать! А впрочем, можно и выплюнуть бедолагу. И вот лежишь ты, как смятый лист бумаги из школьной тетради, как зажёванная ни на нет жвачка, к тому-же раздавленная чьим-то башмаком. Но ты упорно лежишь, цепляясь остатками последних сил за своё временное пристанище на земле или асфальте. Сил нет, но есть злость и упорство, которое рождается откуда-то из глубин души. Не-е-ет, братцы! Не-е-еет! Так просто меня не возьмёшь! И смятый лист можно расправить, и разгладить, и жвачку от грязи отскоблить, как это делает дурачок Женя с Дачной улицы. Но то жвачка, а ты человек, который может мобилизовать все свои силы в случае…

В случае чего? Не всё ли равно, в каком случае ты будешь оставаться человеком, и именно ЧЕ-ЛО-ВЕ-КОМ, а не тряпкой, о которую кто-то с удовольствием вытрет свои грязные башмаки.

— …этот проклятый влад довольно бездарная личность. Да, я не отрицаю, что он красив, прекрасно сложен, в меру умён, но не до такой степени, что-бы именно он являлся продолжателем рода человеческого. Много чести! И почему именно он? Почему не я являюсь Последним Потомком? Я! Почти властелин над этой землёй, почти царь, почти бог…

— Ма-а-у-у! Ну, насчёт Бога ты мой хозяин немного того-о, загнул-л…

— Молчи Бармалей! Ты такой же слабак, как и твой прежний хозяин. Помани тебя кровяной печёнкой, так ты и маму родную продашь… — раздался хриплый голос и грубый мужской смех.

— Ма-а-у-у! — обиженно протянул приторно-сладкий голос. — Ты не прав мой новый господин! И мой прежний хозяин вовсе не слабак, и я маму родную не продавал. Меня завербовали как вражеского агента, после долгих и упорных уговоров, но я патриот…

— Утю-тю-тю, как ты заговорил. Молчи уж, рыжая бестия! Не патриот ты, а предатель и шпион, если быть точным в определении. Рыжий рыжего спросил, чем ты бороду красил, а Бармалей? Чего надулся, как воздушный шар, того и гляди, лопнешь. Кто же тогда у меня за шафера сойдёт…

— Ну, уж нет, увольте! В машине ничего не смыслю, ещё и в кювет завезу…

— Что? Ха-ха-ха, Бармалей, вот начудил! Шафер — это свидетель на свадьбе, но не шофёр…

— Фу-у-у, а я так испугался… так испугался…

Голоса стали удаляться, и теперь уже ничего нельзя было разобрать в этом гуле. Сергей Викторович, с трудом оторвавшись от земли, сел, прислонившись к холодной, сырой и скользкой стене. В голове гудело, словно тысяча проводов подключено к одному источнику, во рту стоял странный вкус, толи гари, толи крови…

Так, надо сосредоточиться! Надо! Итак… Шла речь о свадьбе, где Бармалей шафер…

Чушь! Придумать такое можно только во сне. Что-бы этот подлый котяра был тут, и свидетелем на свадьбе? Если только на кошачьей свадьбе? А что тут такого! В феврале и марте все коты и кошки гулящие… Но что-бы коты были говорящие… Бред! Полный бред! Чушь собачья! Шафер! Такое бывает только во сне…

А это что? Вальс Мендельсона? Да нет, это Бах! Эта торжественно звучащая музыка возвещает о начале… начале…

Начало чего? Как-же болит голова, как она раскалывается на тысячу мелких осколков. Во рту вновь приторно пахнет кровью. Возможно, от высокого давления может пойти носом кровь. Ну нет! Этого нельзя допустить. Нельзя привлекать волков запахом собственной крови… Но что-то надо делать…Что?

— Встань и иди! — лихорадочно пульсирует мысль в висках. — Вставай! Ну же!

— Ма-а-у-у! Мой хозяин сейчас так занят, дорогая, так занят… Я тоже спешу. Извините, но мне не досуг-г-г-г…Вы ослышались, я сказал " не до суг". В а-а-ау-у-у! Вы одна… из них? Ах, вы соблазняете меня, моя рыжая мила-а-ашка-а…

Знакомый кошачий голос, ласково- приторный до тошноты, слышится совсем рядом. Бармалей всегда отличался хитростью, если не коварством. И к тому-же, уж очень охоч он был до местных кошек… Ну, погоди же старый ловелас, я поднимусь, и уж тогда тебе не миновать крепкой хозяйской руки и хорошей трёпки… Я сейчас! Лишь только крепче уцеплюсь за эту тяжелую парчовую портьеру…Есть! Как тяжело дышать. В воздухе пахнет застарелой пылью и плесенью, а в в этих складках тяжелой парчи сохранился запах духов Марины…

— Фу-у-у-у! Здесь так странно пахнет!! Ты не замечаешь, милая? Очень странно…

— Тебе всё время мерещатся посторонние запахи, паршивый кот! — грубый хриплый смех сопровождал речь женщины, совсем некрасивой, невысокой, с копной вьющихся огненно-рыжих волос. Она тяжело топает по полу, расхаживая в соседней комнате, мелькая в проеме двери, размахивая руками, словно солдат на плацу, или как ветряная мельница.

— Это готовят кушанья для свадебного пира. На всевозможные вкусы, и привычки. Открою секрет, мой котик, кому пойдут потроха, но для наших особенных гостей мы приготовили жаркое из очень синих и очень жирных голубей…

— О, как я обожаю голубиное жаркое, особенно " синее сияние, в сметанном соусе…"- взвизгнул истерично кошачий голос, и тут-же вновь приторно-сладко проворковал:. — Ну, а что любит моя рыжая красавица? Наверное, вам следует попробовать макароны по — флотски. Марина, моя хозяйка просто жить не может без этих длинных, стройных, гибких макарон. Они так сексуально смотрятся на тарелке в обрамлении ярко-красного томатного соуса….О, советую её попросить, она вам их приготовит. Не открою секрет, но Марина частенько их варила своему мужу-у-у…

Ядовитое шипение змеи ничто, по сравнению с шипением этого кота. Да и кот ли это? Статный широкоплечий красавец с длинными усами и тонкой талией, затянутый во фрак, он напоминает о чём угодно, даже о сексуально стройных макаронах, но только не о прозе жизни, где оказывается, сама жизнь это вечный праздник. Ну, а упоминание о Марине указывает на то, что она жива, и находится неподалёку…

— Красавица моя! Застегни, пожалуйста, мне эти запонки, так как без них я не смотрюсь! В них, я быть может, я очарую какую-нибудь милашку… помимо тебя!

— Кажется, ты только вчера признался мне в любви? — женский голос недоволен. — Тебя потянуло на сторону, паршивый кот?

— Ну что ты, что ты! — захихикал приторно-сладкий голос. — Это для красного словца. Сегодня наступает день всех влюблённых. Я тоже почти влюблён! Грех не признаться кому-нибудь в любви. А особенно тебе, мой рыжий гуманоид. Вот только страсти в тебе не хватает. Так, всего есть вдоволь, кроме страсти, и ещё… ещё любви! Ой-ой — ой! Кто же так сильно затягивает на шее галстук, моя дорогая…

— Это я всё от страсти! А насчёт любви? Подождём до двенадцати, вот тогда любовь польётся рекой, как и кровью. Представь себе кот, реки, полные крови. Да-да, это будут настоящие реки, которые будут течь в Вилон! О, как надолго её хватит…

— Насколько… — хрипит полупридушенный голос. — На год?

— На пятьсот лет, не меньше! — женщина тихо смеётся, но смех её кажется зловещим, и по- видимому это чувствует даже Бармалей, который вдруг утробно икнув, прохрипел:- А я протестую…

Но он тут-же умолкает, так как его слова перебивает красивая музыка, что звучит из большого зала, дверь в который неожиданно распахивается.

— Это что за шум? — женский голос недоумевает.

— Шум? Но это вальс! Сам хозяин танцует с обольстительной красавицей — Зомбирой. Но нет никакого сравнения с моей хоз… простите, с нашей невестой. Она, само очарование! Она, милашка! Признаюсь, сколько раз я млел от счастья на её тёплых коленях…Дорогая, меня пугают твои глаза. Я тут ни при чём. Я был котом… самым настоящим! Ах, ещё нет двенадцати! Ма-а-у-у…И я не умею танцева-а-ать… совсем. И я не желаю насильно-о-о-о…

Кажется, в комнате уже никого нет. Сергей Викторович стремительно отдёргивает тяжелую парчовую портьеру, и, учуяв специфический резкий запах, морщится. Видно, что концентрация кошачьих меток достигла наивысшего предела, словно здесь, в этой комнате побывал не один Бармалей, а тысяча кошек и котов… Сергей Викторович, зажав нос пальцами, спешит пройти в другую комнату, небольшая дверь которой скрыта наполовину толстым гобеленом. Да, эти апартаменты по сравнению с былой комнатой поражают не только своей роскошью и мебелью в стиле ампир, но и тем количеством одежды, что навалена на кушетки, кресла и столы, и просто свалена большими разноцветными кучами на полу. На маленьком столике с изящными ножками в виде огнедышащих драконов наложена куча разноцветных париков, а под столиком аккуратно пристроилась пара мужских башмаков на высоких каблуках, с огромной брильянтовой брошью. По видимому этот замок принимает сегодня именитых гостей…

Бум-мс-с-с! Звук часов отбивающих время, словно приводит в чувство Сергея Викторовича. Мужчина инстинктивно оборачивается, что-бы взглянуть на часы, и тут его взгляд падает в простенок между тяжелыми золотыми портьерами. Там стоит высокое старинное трюмо, в котором недоумённо застыл взлохмаченный светловолосый мужчина в рванных коротких бриджах, и смешной рубахе в клеточку.

— Это я? Бродяга! Как есть бродяга. Разве такого признает Марина?

Горечь вдруг наполняет сердце доктора, и тихая щемящая боль возникает со всех его закоулков, скручиваясь в единый ком, который давит и мешает дышать. Но взгляд падает на часы, и растерянность тут-же улетучивается, оставляя место лихорадочной работе мыслей.

Итак, уже половина двенадцатого! Где-то в глубинах этого замка звучит музыка. Отчего же он медлит? Понятно, что время здесь убыстряет свой бег. Да и бал уже в самом разгаре, едва ли он будет приметной личностью в это время. А может он медлит оттого, что роль Золушки на этом балу досталась ему, мужчине? Какая милая глупость, но в этом есть своя доля правды. Надо, что-бы его увидели, вернее увидела…

Итак, долой лохмотья, ибо везде и всегда, во все времена человека встречали, и будут встречать по одёжке, а провожать по уму. Ну, так покажем мужскую красоту, как она есть! Хотя для него это не так важно, но переодеться в подобающую одежду следует. Это избавит от некоторых неприятных моментов. Бал в стиле ампир, тоже бал…

Странную одежду носили в далёком прошлом. Узкие белые рейтузы, короткие, но очень широкие бархатные штаны, которые чем-то напоминают детские панталоны. Очень узкий сюртук с множеством тесёмок. Прекрасно смотрится под ним белая рубаха из нежного тончайшего батиста. Удивительно красивые кружева на рукавах и на воротнике рубахи делают её обладателя похожим на одного из славных представителей мушкетёров. Правда, к данному образу не хватает большой широкополой шляпы с пером, да черного атласного плаща, в который при необходимости можно завернуться как истинному герою. К тому-же нет шпаги, просто необходимой по рангу вещи в этом объёмном гардеробе. Ага! А это что? Ну вот, кажется всё на месте. И плащ, и шляпа, и шпага, которую нелегко было вытащить из стены, над пыльным гобеленом. И кто её умудрился там воткнуть? Зато, каков красавчик предстал в зеркале! Неужели это он? Грудь так и распирает от непонятной, и именно мужской гордости, а рука так и тянется к эфесу шпаги, украшенному множеством разноцветных камней. Хотелось бы знать, кому могла принадлежать в прошлом эта вещица. Здесь что-то написано? Луи Орлеанский, 1497 год! О, видно немало врагов и соперников было положено этой шпагой. Оружием чести и славы настоящих мужчин!

Сделав несколько неловких выпадов, доктор удручённо вздохнул:

— Оружием, в руках следует владеть мастерски, и по назначению. Иначе оно отомстит, обратит свой гнев против тебя!

Он помнит эту поговорку, которую так часто повторял учитель по военной подготовке. А он имел право так говорить…

" Старый рубака, единственный, кто имел право мне указывать…Стоп! О чём это я? Что это с моей головой? Её повело…Какие- то странные видения преследуют меня, это багровое марево перед глазами…эта толпа, что несётся черным потоком на тебя, эта кровь, что стремительным потоком устремляется по узкой улице, похожей на желоб…

Как неприятно кружится голова, и словно слегка подташнивает от этого приторного запаха, что преследует тебя… от запаха крови".

Но сделаем усилие, вернём всё к исходному положению. Итак, он ищёт Марину. Марину, свою жену…

Как больно, единым рывком, в груди сжалось сердце. Сергей Викторович вздохнул, и устало отправил шпагу в ножны. Всё это напоминает странный балаган или новогодний маскарад, с переодеванием в нелепые костюмы, и непременным ощущением наступающей новизны происходящего… словно по написанному второпях сценарию к Новому году. Но Новый год давно прошёл. Новые праздники ещё не наступили, а старые уже миновали. Хотя нет, не все. Оказывается сегодня праздник всех влюблённых. Значит, поэтому где-то звучит музыка, а отдалённый гул голосов напоминает, что бал в самом разгаре. Надо непременно быть там. Сергей Викторович знает, что его ждут, кто-бы это ни был, но его очень ждут…

Толстая, золототканая портьера раздвинулась, и Сергей Викторович неожиданно очутился в огромном ярко освещённом зале. Играла музыка, мимо проносились танцевальные пары в странных, но очень красивых одеждах. Кавалеры в завитых париках и дамы, на голове которых можно увидеть сооружения, похлеще чем самая современная телевизионная башня.

Грациозно выставляя вперёд ножку в сафьяновой туфельке, дама приседает, и её башня делает поклон другой замысловатой башне. Кавалеры щелкают каблуками, наклонив голову, словно тореадоры перед началом представления, с чувством собственного превосходства они вновь щелкают каблуками, затем расходятся в разные стороны. Довольно забавно, хотя если честно, то очень хочется попробовать станцевать этот танец "скрытой страсти", как окрестила бы его тёща, мать Маринки…

Стоп! Музыка резко обрывается, и дамы с кавалерами тут-же замирают друг против друга, равнодушно глядя один на другого пустыми впадинами глазниц голого черепа, едва прикрытого шикарной шляпой, или пышным париком. Мертвецы!?

Но это всего лишь видение, или оптический обман зрения. Вновь звучит музыка, и как прежде пары медленно движутся в величественном танце. Некоторые танцующие пары поворачиваются, и тогда кавалеры приподнимают шляпы с легким поклоном, а дамы вновь грациозно приседают в реверансе, помахивая перед собой огромными веерами из черного и белого пера страуса. Огромные, кроваво-красные рубины, что украшают эти веера, иной раз сверкнут резким светом, отчего мертвенно-бледные лица дам вдруг на мгновение окрасятся алой кровавой краской, словно кровавой пеной, ну, а драгоценности тут-же вновь превратятся в ничего не значащие затертые камни. Не изменятся и лица дам. Хотя это вовсе не лица, а похожие друг на друга красивые маски. В них нет жизни, в них не играет кровь. Кровь! Довольно забавное напоминание о том, чего уже давно нет. Где кровь, там должно быть сердце. Где сердце, там жизнь! Так что же прячет под бархатной маской та белокурая красавица, чья стройная фигурка словно плывёт по натертому до блеска паркету. Что она шепчет мужчине, застывшему перед ней в немом поклоне…

— Позвольте пригласить вас на танец!

Высокая, худая незнакомка в багрово- красном одеянии довольно неожиданно, словно из воздуха, возникла перед доктором. Она протягивает ему свою руку в полупрозрачной перчатке. На её длинных изящных пальцах, обтянутых кружевом, сверкают яркие камни, на её грациозной шее красуется ожерелье из красных крупных гранатов. Каждый камень обрамлён в золотой обруч тонкой ручной работы. Лицо дамы скрыто бархатной маской, но её глаза… Он их знает, эти глаза? И он им рад, что они всего лишь уже есть…

— Зачем вы здесь? — довольно грубо спросил доктор женщину, чувствуя, как она улыбается под бархатной маской. Словно предвкушая собственную победу.

Он ощущает досаду. Как странно. К чему появилась эта несвойственная ему манера разговаривать… так грубо…

— Ты не рад моему появлению здесь, на этом балу? — кокетничая, спрашивает женщина, пряча лицо за роскошным багрово- красным веером. Взмахнув неестественно длинными ресницами, она продолжает: — Так и быть, я скажу почему я здесь. Я хочу тебе помочь. Всё случится в полночь! Хотя едва ли это произойдёт именно сегодня. Но тебе нужна помощь, и возможно она тебе понадобится…Ты молчишь? Ты мне не рад, о, мой прекрасный кавалер? Жаль! Признаюсь, я тоже жду любви. Хотя к чему это я? Ах, какая я стала неловкая, путаюсь в танце, сбиваю кавалера с ритма. Ты так долго молчишь? Ты совсем не рад мне…

— М-м-м…я….я… — обескураженно молчит Сергей Викторович, пытаясь сосредоточиться. Он неуверенно ступает по скользкому паркету, боясь упасть. Мысли все улетели, оставив лишь глупый вопрос: — А кто ты?

Сергей Викторович следует за дамой, и вдруг неожиданно наступает на подол её тяжелого платья. Слышен треск рвущейся одежды, дама вскрикивает, и…

О, если бы вы видели и слышали! Кажется, визги, крики и проклятия прекрасной незнакомки, посыпались на доктора как из рога изобилия. Даже уродливые маски дам оскалились в довольной улыбке, а кавалеры все дружно оголили свои голые черепа, и ещё сильнее затряслись толи в припадке смеха, толи в припадке негодования.

— Фильм ужастиков, как сказал бы мой сын! — подумал доктор. — Или комедия нелепостей! Иначе не назовёшь!

— Вы обиделись на меня, мой друг? — слегка грассируя, спрашивает дама Сергея Викторовича, прикрываясь, словно щитом, своим огромным пушистым веером.

Что-то уж очень старательно прячется за ним дама…И что-то довольно быстро к ним приближается та парочка, где уродливый кавалер не выпускает из своих объятий свою партнёршу по танцу, даму в велюровом платье цвета бордо. Сложный танцевальный пируэт в этом месте проделать нелегко, но как красиво и грациозно делают его эти уродцы. Сделать такой же, в ответ, просто необходимо, так как парочка застыла совсем рядом, и словно пожирает их плотоядным голодным взглядом. Словно ждёт…

— Держитесь, мадам крепче! — бормочет доктор, неожиданно запнувшись, и едва не упав на скользкий паркет. Хотя едва ли это предупреждение слышит его дама.

Гордо откинув голову, она движется рядом, с достоинством королевы кланяясь соседней паре. Но когда дама поворачивается к Сергею Викторовичу, он видит вдруг её злобный взгляд из- под черной бархатной маски, и слышит презрительное:

— Старый потаскун!

Сергей Викторович благоразумно молчит, делая вид, что не слышит этих слов, адресованных толи ему, толи ещё кому. Но дама не намерена соблюдать тишину. Презрительно фыркнув, она продолжает:

— Если бы вы знали, сколько ему лет, вы бы от изумления упали…

— Ну и сколько! — прищурился Сергей Викторович, словно пряча насмешливый огонёк в своих глазах, на самом деле втайне радуясь, что он, кажется, ничем не выдал свою неловкость неуклюжего и случайного здесь танцора, в отличие от этих, довольно умелых в танцах мертвецов.

— Ему тысяча двести лет! Это — официально. А сколько неофициально! — неестественно длинные ресницы незнакомки сузились в одну полоску. — Представляете, он постоянно подделывает себе метрики…

Она ждёт проявления каких-то эмоций с его стороны? Быть может удивления, или наигранного возмущения. Но ничего похожего даже не наблюдается в удивительно пустотелой голове доктора. Там сплошной вакуум! Самый обыкновенный щелчок, кажется, разобьёт эту пустоту вдребезги. Но и это всего лишь предположение. Стук сердца, слабый, едва слышимый звук среди всей этой какофонии музыки старинного танца, занимает его больше, чем слова незнакомки, которые едва доходят до его сознания. А дама то ждёт!

— Да-да, его дама… — рассеянно бормочет доктор, и тут-же поражается той волне эмоций, что проявляет его партнёрша по танцу. Ярко сверкнув глазами, она кривит в презрительной улыбке губы. Какое проявление эмоций!

— Его дама? — фыркает незнакомка, и, закатив глаза вверх, продолжает язвительно:- У вас дурной вкус! Все эти древние трухлявые девицы не стоят и ногтя той, что лежит в глубоком хрустальном саркофаге. Вот где красавица! И она спит нормальным человеческим сном. Её давление понижено искусственно, но сегодня… — незнакомка оглянулась и вновь презрительно поджала губы, увидев рядышком с собой танцующую пару.

Дождавшись, когда танцующие окажутся подальше, она тут-же прошептала:

— Сегодня она проснётся…обязательно! Обязательно…

Незнакомка устремляет свой потускневший взгляд вглубь зала, и облизывает маленьким язычком бледный маленький ротик. Такое ощущение, что она страдает от жажды. Да! Очень уж хочется пить. Кажется, это ощущение жажды касается и других танцующих. Они смотрят в ту же сторону зала. И Сергей Викторович тоже устремляет свой взгляд вглубь зала и вдруг видит огромный ярко — красный купол. Его красные стены медленно раздвигаются, раскрываясь, словно огромный цветок тюльпана. Но что внутри купола, остаётся загадкой. С потолка опускаются прозрачные белые занавеси, и медленно колышутся, создавая иллюзию постоянного движения и небольшого сквозняка. Но это всё только иллюзия. Здесь нет ветра и нет сквозняков. Здесь душно, пахнет сыростью, плесенью и подвальным запахом старой земли. И может, поэтому игра прозрачной ткани словно завораживает своей таинственной красотой, что даже другие танцующие пары вдруг останавливаются посреди танца, и устремляются взглядом туда, к раскрытому как цветок багрово-красному куполу. Они чего-то ждут, и это ожидание чувствуется в их застывших фигурах. Они словно знают, что там, за этими белыми занавесками скрыта одна из загадок этого бала, этого дня, а вернее всего этого вечера.

— Скоро двенадцать!

Щелчок в пустой голове громким звоном отдаёт в самые дальние закоулки охваченного болью мозга. Стук работающего сердца становится таким громким, что кажется, его слышит незнакомка, которая подозрительно уставилась на Сергея Викторовича.

— Что же замер мой кавалер? — смеется тихо дама, опуская лицо в маске в кроваво-красный ореол страусиных перьев.

Изящно взмахнув веером, она добавляет:- Время и вам наступает на пятки? Но наступит ли эта полночь для вас-с-с-с……

Её неестественно длинные ресницы широко распахиваются, и Сергей Викторович вдруг чувствует, как желто-зелёный огонь, рванувший из её огромных глаз, обдаёт жаром его охваченную болью голову.

" Бежать! — срабатывает мозг. — Бежать, как можно быстрей."

И доктор позорно бежит, подчиняясь инстинкту самосохранения, бросив свою даму посередине зала. И по мере удаления, боль затихает в его мозгу, и он с удивлением чувствует, как ясно и чётко начинает снова работать его голова…

— О, как долго я искала вас, мой милый доктор! Вы мне так нужны, особенно сейчас, когда подошло время танцев. Иначе, я не с могу спать. Скажу по секрету, когда здесь наступает полночь, у меня происходит полное несварение желудка…Не пытайтесь вырваться от меня, я вас ни за что не отпущу! — невысокая дама в высоком напудренном парике, в ветхом потёртом платье, и черной маске, довольно крепко хватает доктора за плащ своей костлявой рукой, и плащ трещит по швам.

Доктор обречённо протягивает даме руку, и она жеманно подает ему свою, затянутую в черную кожаную перчатку. Торжественно и громко звучит музыка. И хотя доктор не видит инструмента, но он знает, это клавесин. Дребезжание рассохшего инструмента не умаляет прелести чудесной музыки, что торжественно и печально несётся вновь по огромной зале. Дамы приседают в глубоком реверансе, а затем плывут в сторону прозрачных занавесей, Именно плывут, и их безжизненные лица, застывшие под причудливыми масками в извечной печали, неожиданно приобретают странную и таинственную прелесть. Музыка звучит так завораживающе! Неторопливо и важно дамы возвращаются к своим кавалерам. И вновь дама в высоком напудренном парике цепко хватает Сергея Викторовича за руку, и от её костлявой ладони начинает идти холод, который проникает в вены и в считанные секунды достигает сердце…

Оно начинает медленно холодеть.

— Тук-тук…тук-тук… тук… — кое-как стучит его сердце. — Т-т-тук…т-ту-к-к…

— Сбросить…нужно сбросить оковы..- громко бьётся толи в сердце, толи в мозгу прежняя боль, что не исчезла, а наоборот, вернулась болью вдвойне…

— Ме-е-дам и м-сье! — торжественно звучит дребезжащий голос, принадлежащий тощему человеку в чёрной одежде, вдруг возникшему на высоком пьедестале, установленному у прозрачных занавесей.

— Па-а-прашу вашего наилюбезнейшего внимания, господа! Наш бал достиг своей кульминационной точки пересечения двух степеней времени, двух времён года, соединения двух сердец в одно целое, а значит, соединения двух столь различных эпох времени, что нельзя не отметить это событие иначе, как время наступления нового Великого племени, и начало эпохи его правления и царствования. Итак, через какие-то минуты начнётся новая летопись развития Великого племени людей. Встречайте! Наш покровитель и отец великого сообщества, призванного стать единственным и неповторимым на этой планете, мы зовём тебя! О, отец Вилона, мы ждём тебя! Мы ждём и зовём тебя, как ждёт и зовёт та, что станет твоей единственной женой, и праобразом нашей Великой матери! Мы ждём и зовём тебя, о великий Маг! О, приди…

— Приди Великий Маг! Приди… — скандировала кукольно разодетая толпа, собравшаяся перед пьедесталом, на котором тощий человек в черной одежде, размахивая руками, напоминал дирижёра перед огромным хором. — О, приди…

— Я здесь, и я пришёл!! — громогласный голос перебил многоголосый хор, и перед толпой появляется человек в черном атласном плаще и красном тюрбане фокусника.

Мужчины загудели, женщины завизжали в экстазе, и, сдернув с костялявых ладоней свои перчатки стали бросать их в воздух, но тут-же замерли как статуи, когда человек поднял обе руки, призывая толпу к спокойствию, при этом его широкий плащ зловеще сверкнул потайной ярко-красной стороной, а затем другой…черной…

— Как он красив! Как он безумно красив! Как обаятелен и сексапилен… — проквакала одна из напудренных статуй, в избытке чувств прижимая свои костлявые руки к своей впалой груди.

— О, да! Он сексуален! — подхватила другая статуя. — Будь я помоложе, я бы нарожала ему кучу розовых, пухленьких ребятишек, в которых текла бы настоящая кровь Вилона… А что, дорогуша, если принять двойную дозу крови…

— Старая облезшая кошёлка, помолчала бы. Пора тебя совсем списать на удобрения… — прошамкал её кавалер, со страшным продавленным черепом, наполовину прикрытым париком, при этом неестественно выгибая вперёд свою костлявую грудь…

А другой кавалер, не менее импозантный и тощий, тут-же ехидненько захихикал: — Вам и молодая кровь не поможет, жертвы археологических раскопок.

— Нам всего ничего, чуть больше тысячи, не то что вам… — обиделись дамы, демонстративно отворачиваясь от своих кавалеров. — Следует уйти подальше от этой рухляди, тогда посмотрим, кто жертва…

— Через полчаса вы нас не узнаете, пробьют часы, и свежая кровь обновит нас… — ворвалась в сознание Сергея Викторовича жуткая фраза одной из дам.

Очнувшись от созерцания древних "мумий" с тысячелетней давностью, что медленно, друг за другом пошлёпали ближе к пьедесталу, Сергей Викторович с тоской огляделся, и вдруг понял, что он находится среди этих жаждущих крови монстров в совершенном одиночестве. Даже его спутница любовно уставилась на Мага, и хотя её рука не отпускает рукав доктора, но взгляд женщины как завороженный прикован к красному тюрбану факира-фокусника. Пора действовать, ибо там, на постаменте лежит его Марина. Это она, хотя её почти невозможно узнать. Но он узнал бы её из тысячи женщин. Пусть даже она одета в белое длинное платье, а её пшеничного цвета волосы распущены, завиты в длинные тонкие кольца, и заколоты на висках, словно у юной девушки-невесты. Прозрачные белые занавеси легонько колышутся над ней, и словно дрожат. Вдруг белая занавеска, словно от порыва ветра взлетает высоко вверх и тут-же опускается на лицо женщины. Но нет, это не саван, но ещё и не фата. У доктора замирает сердце.

Он вспомнил этот момент. Он уже его видел. Он знает, сейчас женщина откроет глаза и отведёт от лица тонкий белый капрон. Потом она сядет на кровать, затем поднимется и подойдет к окну, то бишь, к краю маленькой площадки этого постамента. Вновь резко взметнётся вверх тонкая белая занавеска, и уже очень медленно опустится на голову женщины, превращая её в невесту…

— Нет! Марина нет…Нет…не надо…

— Как странно, что вы только сейчас поняли, что находитесь на свадьбе самого… самого…

Женский голос, что тихо шепчет эти слова, вдруг затихает, словно чего-то испугавшись. Сергей Викторович в полном смятении оборачивается, что-бы хоть взглядом найти ту, кому принадлежит этот голос. Но кругом пустота. Его прежней партнёрши по танцу рядом нет. Тихо и пусто кругом Это вакуум, в котором тесно ему одному. Откуда-то издалека доносится музыка. Грустная и нежная. От этих звуков плачущей скрипки хочется плакать и ему самому, хочется, рыдая, жалеть о чём-то, и даже жалеть неизвестно кого.

— Он готов, мой господин! Его воля подавлена, мозг в угнетённом состоянии, ритм сердца остаётся пока на уровне, но и оно скоро будет приведено в состояние, близкому к критическому…

— Влад нужен мне живым! Запомните это! Слабым, безвольным, угнетённым, но живым! Я должен вволю насладиться его страданиями. Он должен при мне, на моих глазах умирать по сто тысяч раз на день, включая жалость к самому себе. Значит, его мозг должен работать! Он должен видеть и понимать, как мерзко разлагается его собственное тело, молодое и красивое, покрываясь струпьями и ужасными язвами, в которых с радостью поселятся толстые жирные черви, которые будут высасывать изо дня в день последние остатки его жизни. Жизни, которая должна, в конце концов, исчезнуть когда-нибудь с лица этой земли…

— Мой господин жесток, но справедлив! Последний потомок владов, должен давно понять, что дни его сочтены, и его усилия выжить, тщетны и бесполезны. Он, и даже его потомство, уже не изменят ход истории… — поддакивает с готовностью мелодичный женский голос.

— Ты глупа Алёна! — звучит в ответ насмешливо. — Как может мёртвый влад понять ход истории? Что он поймёт? К тому-же, что ты сделала со своим кавалером, ай-ай-ай! А ещё меня обвиняешь в жестокости. Прочь с моей дороги, и не отвлекай меня от заданного процесса. Следи лучше за временем. Оно опять отброшено назад. Да брось ты своего полумёртвого влада. Моя невеста нуждается в свидетельнице. А ещё ты зафиксируешь мою свадьбу документально. Сообщение о великом бракосочетании должно попасть во все закоулки этой планеты, во все первые полосы существующих газет. Ты пошлёшь сообщение в Интернет. Межгалактический… Что-бы все знали, даже за пределами земли, предначертание свершилось, и что-бы не было больше домыслов и слухов…

— Но мой господин, я не могу бросить влада. Он непредсказуем. Моя система… моя система всё- же вас предупреждает…

— Полная ерунда твоя система! Маг справляет свадьбу, а полумёртвый влад хочет её испортить? Полный бред, но скорее всего, мания преследования! Итак, мне некогда тебе объяснять, что ты должна сделать. Делай, что хочешь, но свадьба должна состояться по всем правилам земной жизни. Мою невесту должны уже привести в чувство. Я вижу, она проснулась, но не до конца. Как честный муж, я должен услышать её слова признания… Ну что-же, ровно в двенадцать я скреплю наш брачный союз пламенным поцелуем. И не только… И тогда на земле наступит великий праздник… Ты меня поняла Алёна? Я ухожу, но жду тебя в зале.

Тяжелые шаги этого человека, словно камни, что бьют прямо в больное темя. Одно хорошо, они скоро затихают, но раздавшийся короткий вздох говорит о том, что женщина всё ещё здесь.

— Мой господин вполне доступно изложил свои мысли. Доступно, и логически правильно!

Женский голос молчит какое-то время, а затем продолжает, как-бы в раздумье:

— Только, если продолжить логически рассуждать, свадьба незаконна. Муж жив, жена выходит замуж за другого, к тому-же насильно. Полный абсурд по законам земной жизни. Межгалактический скандал, который едва ли поймут! Мне почему-то так кажется… Хотя…моё дело ко всему этому маленькое. Свадьба так свадьба, праздник, так праздник… Сообщение в Интернет? Пожалуйста! Ничего особенного. Состряпаем, и преподнесём… в лучшем виде! Переваривайте на здоровье!

Что это было? Так, поначалу мужчина и женщина вели странную беседу, затем женщина говорила что-то о предстоящей свадьбе, с чужой женой… Это скандал, но ровно в двенадцать некто скрепит брачный союз поцелуем. И тогда наступит великий праздник… Великий… Что-то довольно часто встречается это слово, с которым надо быть очень осторожным. Надо иметь чувство меры, что-бы назвать что-то великим, а что-то из ряда вон выходящим…

Как болит голова! Как она гудит, словно к ней подключена дюжина проводов высокого напряжения. Надо сделать массаж…точечный. Как учили их когда-то на дополнительных занятиях в институте. Пять раз круговых движений вперёд, пять раз назад. Пять вперёд, пять назад! Странно, почему при надавливании на кожу, под руками что-то покалывает. Словно это иголка. Можно было бы попросить незнакомку выдернуть эти иголочки из его кожи, Но кругом пусто, и никого нет в этой небольшой комнате, чрезмерно нашпигованной всевозможной аппаратурой и даже небольшим компьютером.

Компьютер! Он поможет отыскать ЭРТЭ. Но его тело неподвижно и совсем не поддаётся никаким усилиям. Ноги ничего не чувствуют. Кажется, они отключены от остального тела и теперь напоминают безжизненные обрубки. С какой стати? Он никогда не страдал заболеваниями ног. Наоборот, его ноги сильны, накачены, и даже являются предметом его гордости. Хотя и это неправда! Он никогда не обладал повышенным вниманием к своему телу, как к чему-то красивому и заслуживающему восхищение. Взгляды девчонок сокурсниц его совершенно не трогали, пока однажды, на пляже, он не увидел восхищенный взгляд Маринки, смешной конопатой девчонки. Вначале его поразили её синие глаза, а потом её имя. Её имя означало морская…

Морская принцесса! Или русалка. Она была похожа на неё. С длинными русыми косами и глазами чистого весеннего неба, или моря, когда на нём полный штиль…

Стоп! Марина! Как он может спокойно лежать здесь, и думать о всякой ерунде, когда там, в огромном зале находится его жена. Его законная супруга, которую хотят выдать сегодня замуж, к тому-же насильно, совершая тем самым настоящее беззаконие…

Какие странные мысли, такие и видения! Отчего только сейчас, он заметил высокую стройную женщину, что стоит у окна, обхватив руками свои узкие плечи, словно она замёрзла.

— Да, я очень замёрзла! — чуть слышно шепчет женщина, как-будто подслушав его мысли. — Нет уже сил, я давно жду тебя, изнемогая, что-бы сказать тебе… чип… выдерни чип…чип…

— Это вы мне говорите? Мне, спеленатому как кукла, лежащему на операционном столе… Мне?

Что-то происходит с женщиной. Она, словно сгибается напополам, поперёк, по — видимому его слова приносят ей невыразимые страдания. Она становится бледной и совсем прозрачной. Кажется, ещё мгновение и женщина растворится в багрово-красном закате заходящего солнца.

— Куда же вы, о, самая благородная из дам! Ах да, я понимаю, вы одна из тех призраков, что заполонили бал. Как странно, вы сострадаете простому смертному, а сами ждёте, когда напъётесь его крови… Вы развязали мне руки? Непонятно зачем, но большое вам спасибо, теперь…

— Выдерни чип! Выдерни… — отчаянный женский вопль, скорее всего, похож на шепот умирающего, трупом падающего наземь.

Но нет. Это ведь не человек, а обычный призрак, которого не стоит бояться. Призраки всегда исчезают, словно их никогда и не было рядом с вами, но эти глаза женщины, чёрные, удлинённые, горят в пространстве комнаты неистово и умоляюще. Точно так-же когда-то они его умоляли пощадить, отпустить, не называя, не узнавая…

Тяжелая рука, словно налитая железом, тянется к виску. Неимоверная тяжесть в голове, тяжесть в пальцах, которые слегка пощипывает, словно от мороза… Что это? Капля крови выступила на пальце! Кровь тут-же сворачивается в мягкий упругий шарик. На это требуется время. И почему это должна быть именно кровь? Только это похоже на след от укола очень тонкой иглой…

"Игла… илга…агил…гила…гил…"-путаются мысли.

Гил- гил- гил…отстукивает ритм странная музыка. Скорее всего, это пульсирует тот маленький, едва ощутимый проводок, который похож на тонкий волосок у виска, хотя это и есть то, что следует удалить. Это микрочип! Висок незащищён, а значит, его мысли становятся достоянием других…

Непослушные пальцы скользят по холодной коже виска. Это, только кажется, что так легко и просто дотянуться до собственной головы и дёрнуть за маленький тоненький волосок. Не-е-ет! Иногда это сделать бывает очень трудно, и почти невозможно. Так происходит в том случае, когда твоё тело почти на девяносто девять процентов уже замороженная мумия… или обычный труп…

Есть! Маленький, упругий, чуть ощутимый волосок почти не виден, но он уже в руках, и от него идёт небольшое, едва ощутимое напряжение, словно от электрического провода…

— Убирай чип! Быстрее…быстрей…

Кто знает, какие усилия необходимо порой сотворить человеку, прежде чем что-то получится путное из всех его действий. Действий разумного гомосапиенса! И как порой человек совершает, казалось бы, невозможное, мобилизуя все свои силы, что-бы сотворить чудо или подвиг, порой не замечая, как хрупкий волосок из его рук падает на зеркальный пол, теряясь навечно в пространстве. Ну, упал и упал! Значит, туда ему и дорога!

Первыми стали отходить ноги, которые доктор тут-же освободил от пут марлевых повязок. Поднявшись с операционного стола, хватаясь руками за тумбу, кровать, стены, он побрёл к женщине, что распростёрлась на полу у окна. С какой стати ему показалась она призраком? Это обычная женщина, только очень худая и бледная. Её впалые щёки так холодны, а губы покрылись синей каймой, что становится немного не по себе. Да, она кажется ему неестественно худой, и прозрачной. Её морили голодом? Да нет, едва ли это оправдано в наше время. А чем тогда спровоцирован этот обморок, после которого женщина начинает постепенно приходить в себя. Кто она? Обычная земная женщина, призрак, или… или всё-же…

— ЭРТЭ, это ты?

Едва ли можно дождаться ответа от женщины в полуобморочном состоянии. Сергей Викторович дрожащими от слабости руками поднимает её и несёт на маленький диванчик, что уютно расположился в углу комнаты. Как странно, что женщина, к которой он стремился всё это последнее время, лежит сейчас перед ним совсем беспомощная, словно ребёнок, или девчонка-подросток, попавшая в беду. Её глаза закрыты, но за тонкими веками чувствуется жизнь.

— ЭРТЭ, ты слышишь меня. Я знаю, слышишь! Очнись…

Он не ошибся. Она приходит в себя. Вот только, что с ней? Почему она так бьется в его руках. Словно чего-то или кого-то боится…

— Уходи, оставь меня! Оставь…

Он ошибся. Она ещё не пришла в себя. И её бормотание так малопонятно. Хотя…

— …система разморожена…разморожена… Уходи! Алёна знает… её гил универсален. Но она просчиталась… Музыка? Ты тоже слышишь музыку? Ах, какая это грустная музыка… Я знаю… я всегда верила тебе… ты не бросишь меня…никогда…никогда…

Женщина умолкает, словно засыпает. Это не нужно ей делать сейчас.

— Очнись Эртэ! Очнись же! Алёна охотится за тобой… — в отчаянии сжимает мужчина хрупкие плечи женщины и трясёт её словно грушу.

На мгновение женщина приходит в себя, но тут-же голова её вновь падает безвольно на грудь, и лишь посиневшие её губы продолжают шептать:

— Там…там твоя невеста…

Его невеста? Скорее всего, его Марина? Отчего в памяти всплывают суровое лицо Леса и его слова о каком-то потомке. А может это и есть та правда, которую он ищет? Последний потомок владов! Это он! Звучит заманчиво, хотя он не уверен в этом своём предначертании. В прежних своих снах он спасал Эртэ, теперь же пришла очередь его Марины. Но она обычная женщина… которую похитил Маг… Какая чушь, какая нелепая сказка. Но если есть Маг, почему не быть Последнему потомку? Значит, по словам Леса, не гоже Последнему потомку владов быть трусом? Не гоже сдавать свои позиции, и то, что принадлежит тебе и только тебе? Отдавать своё, родное, "не за понюшку табаку", как иной раз говорил его дед Евсей, мудрый и умный старик, который, будучи слепым, видел всё, и за которое воевал когда-то сам, потому-что он был настоящим мужчиной…

Пусть спит Эртэ! Значит так надо! Значит, он сам справится с врагом, если тот здесь! Не только сила, но и хитрость нужна в этом деле. А он постарается… несомненно постарается быть достойным приемником славы своих отцов…

Ишь, как торжественно вышагивает впереди всей свадебной процессии, длинный, тощий как журавель Маг в своём ярко-красном тюрбане фокусника. Играет музыка, грустная, и нисколько не подходящая данному случаю. Плачет маленькая флейта, ей вторит скрипка, и полупрозрачные девушки — танцовщицы бесшумно двигаясь по залу в танце, взмахивают своими белыми прозрачными платками, словно отгоняют от бледной невесты ту разноряженную толпу алчущих крови монстров, что готовы тут-же набросится на свою жертву.

Как изменилась Марина. Её вечно сияющие синим огнём глаза потухли, и безжизненны, улыбка, которая неизменно была на её губах, исчезла, а бледность её лица, и тёмные круги под глазами, стали ещё сильнее. Неужели Маг не видит, что Марина больна? И что даже сейчас она находится в полуобморочном состоянии. Невеста не должна быть несчастной. Не помогает разубедить в этом даже её красивое белое платье, ни облако фаты, спадающее белой пышной волной до самого паркета, начищенного слугами до сияющего блеска по случаю свадьбы. Пошатнувшись, Марина едва не падает, но её вовремя подхватывают под руки те дамы, что следуют рядом. И Сергей Викторович вдруг понимает, что Марина спит…

Стройная дама в черном блестящем платье, в высоком напудренном парике встречает процессию. Она поднимает руку, и музыка стихает, напоследок истерично взвизгнув скрипкой. Дама морщится, но тут-же улыбается гостям обворожительной улыбкой и кивает головой Магу, словно соглашаясь с ним в чем-то. Полупрозрачные девушки куда-то исчезают, дама вновь взмахивает рукой и несколько слуг уже спешат к ней. Один тащит в руках маленький изящный столик с вычурными ножками, а другой спешит с большой толстой книгой в ярко-красном переплёте, в руках третьего слуги красивая фарфоровая чернильница, из которой торчит длинное гусиное перо. Установив стол, положив на него книгу в красном переплёте, и укрепив фарфоровую чернильницу с пером, слуги, пятясь, спешат быстрее покинуть зал, явно боясь того, кто нетерпеливо поглядывает на невесту, которая, кажется, всё ещё пребывает во сне, или в полуобморочном состоянии. Жених недоволен? Возможно. Он морщится, и грозно сдвинув брови под высоким тюрбаном факира-волшебника, сердито смотрит на женщину в черном платье. Как ни странно, она в растерянности. Поминутно оглядываясь, женщина смотрит с надеждой на двери, где скрылись трое слуг. Наконец она подает знак, и к органу спешит маленький толстенький человечек в чёрном сюртуке.

Громкие звуки торжественной музыки сотрясают стены древнего замка, и через минуту вновь умолкают. Откуда-то сверху с высокого потолка вдруг начинает сыпаться мусор, и старые пожелтевшие листья, которые кружась, падают у ног невесты. Словно очнувшись, она смотрит на них, затем переводит взгляд вверх, и тихо шепчет какие-то слова.

— Не пора начинать процессию? — резкий голос мужчины в ярко-красном тюрбане нарушает звенящую тишину, установившуюся в огромном зале.

— П-позвольте д-доложить, отсутствует ис-сторик! — заикаясь, подаёт голос толстяк за органом.

— Скоро двенадцать, а этого болвана до сих пор нет! — громогласный голос тощего жениха в тюрбане пугает не только женщину в черном, что внимательно следит за невестой, но и гостей, что застыли в немом изваянии, словно безликие статуи.

— Где этот чёртов историк? — рычание дикого зверя ничто по сравнению с этим рёвом, не обещающим ничего хорошего для присутствующих.

Зато тому, кого так нетерпеливо ждут, видимо нипочём все эти проявления эмоций " хорошего тона". Почти согнувшись пополам от старости и немощи, по длинному коридору зала, не спеша, бредёт старичок с белой длинной бородой. Фалды его огромного халата волочатся за ним по паркету, собирая в кучку сухие желтые листья. Старичок вертит головой, доброжелательно улыбаясь, кивает присутствующим, и его неимоверно высокий колпак звездочёта кажется живым воплощением ночного неба, на синем фоне которого ярко сияют, сверкают, загораются и тут-же гаснут маленькие золотые звёздочки, насмешливо подмигивая всем собравшимся гостям то с левой, то с правой стороны. Сморщенное лицо старика в ореоле косматых седых волос выражает безмятежность, а улыбка, с которой он смотрит на окружающих, такая добрая, что только глухой не услышит, как яростно скрепят зубы нетерпеливого жениха, и как сжимаются его кулаки.

— Где ты задержался, старый недотёпа? Ты видно совсем постарел, если не помнишь, что тебя двадцать раз предупредили о свадьбе. До того как часы пробьют двенадцать часов, я должен стать мужем этой женщины. Ты проспал…

— Каюсь, спал! Прилег на секунду и уснул… — старичок хитровато блеснул глазками, увеличенными толстыми линзами очков, и, опершись на кривую сучковатую палку, прищурился, глядя на невесту.

— Худа больно! — сказал он, наконец, сочувственно чмокая губами. — Худа, не молода, и не столь красива, как хотелось бы. Я люблю бабёнок, что-бы были кровь с молоком…

— Не рассуждай, старый развратник! В твоём распоряжении осталось пять минут. Если ты не поторопишься…

Скрытая ярость чувствуется в словах Мага, но старичок попался не из пугливых. Неторопливо он бредёт к столику, не спеша вытаскивает свою амбарную книгу из широких складок плаща, и намеренно громко громыхнув ею об столик, поднимает большое облако белой пыли. Наверное, это какая-то особо ядовитая пыль, так как кругом все начинают тут-же чихать. Старичок с явным удовольствием, с тихим щенячьим повизгиванием, гости с преувеличенным усердием, дама в черном виновато, стараясь в паузах что-то объяснить жениху, который и сам усердно старается прочихаться. Лишь одна невеста стоит неподвижно среди всего этого общества, корчащегося в муках несмолкаемого чиха. Её лицо спокойно, оно ничего не выражает, ни сожаления, ни радости, ни грусти. Невеста словно спит. Но это не так! Она ждёт! Ждёт терпеливо и покорно, опустив взгляд своих прекрасных глаз на блестящий паркет.

— Аач-хи-и-и, тридцать пять. Апч-хи-и-и, тридцать шесть, апч-хи-и… — старичок с явным удовольствием, почти с блаженством взвизгивает, мотая головой в тёмно-синем колпаке.

Кажется, этому не будет конца, а ведь часы на стене пробили уже первый раз… да и гости потихоньку начинают группироваться вокруг постамента…

— Стоять…апч-хи-и-и, стоять на месте… — взревел Маг.

Схватив старичка за ворот его живописного халата, прерывистым шепотом он произнёс, после каждого слова делая усилия, что-бы не чихнуть:

— Через… секунду…я сверну…тебе колпак… набекрень… подлый… старикашка…

— Я понял! Понял, о светлейший Маг, апч-хи-и-и… пардон извиняюсь… Начинаю проц- проц- процедуру!!Ап-чхи-и… Итак, не существуют ли какие-либо препятствия… апчхи… пардон, воспрепятствующих и воспрещающих вступление в брак, вашего… так сказать…апчхи… высочества, и этой…апч-хи-и… пардон, девицы! Простите, вот напасть привязалась…

— Не существует старик! И ты прекрасно знаешь, что если бы они и были, я просто бы расхохотался тебе в лицо, а потом бы уже стёр в порошок, хотя это следовало сделать ещё тысячу лет тому назад. Ты мне порядком поднадоел…

Но старик не обратил никакого внимания на реплику жениха. Повернувшись к невесте, он прищурился и ехидно протянул, поблескивая хитрыми глазками:

— А наша красавица, не обладает ли она такими препятствиями?

— Какими?

Это были первые слова, что произнесла невеста за весь вечер. Скорее всего, все если не шокированы, то крайне заинтересованы ответом невесты. По толпе пробежал ропот, но Великий Маг вдруг грубо и бесцеремонно расхохотался, и, схватив старика за его длинную белую бороду, прошипел яростно:

— Кончай этот балаган, старый недотёпа! Моя невеста чиста, как горный хрусталь!

— Э, нет! — попытался вывернуться из рук Мага старик. — Извиняюсь, но это не по правилам…

— Что? — взревел Маг. — Какие здесь правила…

Вытянув из рук Мага свою бороду, старичок пригладил её, приосанился, и откашлявшись, заявил:

— Не будет свадьбы, пока невеста не признается…

— В чём? — почти одновременно воскликнули Маг, дама в черном, и все гости, что с интересом наблюдают за разворачивающимся действом.

— Я чувствую… — старичок, ехидно прищурившись, обвел гостей взглядом. — У дамы есть один изъян… У неё есть муж!

Толпа ахнула, дама в черном отпрянула в сторону от жениха, а Маг яростно скрипнув зубами, взревел:

— Да что с того! Свадьба должна состояться немедленно! Что ты себе позволяешь, старик? Не всё ли равно, чья она была жена и чьей будет теперь…

— Э, не скажите! Я записываю историю маггутов, о светлейший! — ехидно пропел старичок. — Всё должно быть ясным и чётким в родословной великих! Даже ваша свадьба! А иначе следует провести обряд очищения от былой любви…

— Быстрей старик! Скоро двенадцать. Мы итак остановили время…

Дама в черном, явно нервничает, хотя старается сдерживать свои эмоции. И как ни странно, страх. В толпе всё больше нарастает недовольный шум и шёпот. Лишь один Маг зол неимоверно, это ясно по яростному скрипу его зубов, но и он старается сдержаться. И тем страшен его тихий, лишенный эмоций голос:

— Ты совершишь этот брак безо всякого очищения! Главное, она станет моей женой…

Часы на стене бьют несколько раз и щёлкнув какой-то дребезжащей железкой, ещё раз…Маг в смятении. Он потерял счёт ударам, благодаря глупому старику.

— Сколько ударов? — взревел он. — Сколько пробито ударов?

— Десять! — улыбаясь, отвечает старик, и невеста вдруг словно приходит в себя, распахивает широко глаза и удивлённо смотрит на старика, который ласково похлопав её по руке, спрашивает её:- Ведь верно, милая?

Невеста в смятении. Она…она не уверена…но что-то ей подсказывает…

— Продолжим процедуру! — предлагает Маг, улыбаясь зловещей улыбкой, от которой начинает стынуть в венах кровь. — Итак, скрепим наш союз кольцами, и обменяемся поцелуями…

— Не наоборот ли? — гнусавит старик. — Обменявшись кольцами, следует скрепить союз…

— Мой поцелуй доставит тебе массу удовольствий. — шепчет Маг, склоняясь к невесте. — Но сначала надо одеть кольцо…

Увы, и ах! Кольцо, ни в какую, не лезет на палец невесте. Оно явно мало, и причиняет ей боль. Но не таков Маг, что-бы пасовать перед трудностями. Он тянется к невесте с поцелуем, а она, смеясь, отталкивает от себя жениха, и протягивает старику свои руки.

— Что такое! — кричит возмущенно Маг. — В чем дело старик?

Что творит глупый старец? Подхватив невесту, он пытается бежать. Как есть безумец! Ополоумел старый, не иначе! Хотя едва ли это уже старик в своём бесформенном одеянии звездочёта. Его длинный темный плащ летит на паркет, и стройная сильная фигура молодого мужчины ясно и чётко вырисовывается на фоне красно-багрового купола, что падает с шумом вниз, прикрывая собой белоснежную чистоту прозрачных занавесей брачного ложа…

Одним рывком мужчина стягивает с себя шутовской колпак звездочёта, и маску старика. Всё это летит в полусонную толпу безликих дам и их кавалеров, застывших посреди зала. Для них чуда не произошло. Великий день настаёт, вернее великая ночь любви, а сил, встретить достойно эту ночь у "страждущих любви и крови", не прибавилось. Недоумение и страх написаны на их масках-лицах, которые становятся всё более бледными и почти прозрачными.

— Любви! — стонет толпа мертвецов. — Дайте нам любви и крови…Сначало крови…

— Ты слышишь Маг, требования своих подданных? — доктор медленно вытягивает из ножен шпагу, и движется навстречу Магу. — Они не простят тебя сегодня…

Он хорошо знает, что притворное спокойствие жениха скоро закончится. Как и его изумление "неимоверной наглостью землянина". Именно так выразилась рыжая девица в огромных нелепых очках — фарах, за которыми не видно её глаз. Это уже не дама в черном, это кажется Алёна, которая подаёт знак человечку с лицом, удивительно похожим на лицо кота. Он движется мягкой, упругой походкой к Марине с одной стороны, девица с другой, но сама Марина опять не проявляет признаков жизни. Её глаза закрыты.

— Марина! Беги к колонне! Беги, я задержу их…

Едва ли его жена слышит что-то сейчас. Кажется, с каждой минутой, с каждой секундой жизнь опять уходит из её тела. Пошатнувшись, она падает, и Сергей Викторович не успевает её подхватить. Марина падает на руки человечку с кошачьими повадками, прыжкам и ловкости которого можно просто позавидовать. Вот только что-же происходит дальше, уже не понять, так как яркий красный свет заливает всё вокруг. В зале поднимается суматоха, крики, визги. Даже девица в черном блестящем платье ощетинилась, и стала похожа на огромную рыжую кошку.

— Ты разозлил их! — кивает Маг на толпу, что медленно подбирается к доктору.

Лица- маски мертвецов горят и дышат злобой и откровенной ненавистью. Всего лишь несколько метров отделяют их от того, кто не дал им утолить жажду крови, не дал им заветного чувства любви….

— Сочувствую. Тебе придётся иметь дело с толпой монстров. У них нет сердца! Они жестоки… — ухмыляется человек в черном. — Ты лишил их счастья стать вровень с людьми, как это делается почти каждые сто лет. За это маггуты жестоко карают обидчика. Хочешь расскажу, как это делается. Сначала они пьют кровь своей жертвы и наслаждаются его страданиями, а затем жестоко убивают. Но так, что-бы человек испытал весь ужас своего падения, что-бы он проклял тот час, когда судьба дала ему этот шанс жизни…

— Мне кажется, скоро, маггуты сами испытают не только злобу, но и страх неминуемого в этом случае проклятия, которого они так рьяно добиваются. А вместе с ними почувствуете это проклятие и вы, многоуважаемый факир- волшебник…

Доктор делает выпад шпагой в сторону мужчины в черном плаще, но Маг ловко отклоняется в сторону, и острая пика шпаги лишь слегка задевает его широкий чёрный плащ. Но это всего лишь начало представления, или шоу.

Маг явно издевается над доктором. Он словно тореадор на арене вскидывает свой плащ, и тут-же подняв руку, приветствует ликующую толпу зрителей. А зрители довольны, они хохочут, клацая острыми белыми зубами и непрерывно щёлкая дрожащей нижней челюстью. Даже рыжая Алёна, весело сверкает стёклами своих очков, а с ней вместе и человек с кошачьими повадками довольно хихикает, а сам всё косит глазами себе под ноги. Там, у его ног лежит Марина. Она спит, или находится в глубоком обмороке? А может…может она уже умерла? Нет. Это невозможно. Это против правил игры! Необходимо проверить её пульс, но человек с огромными усами хороший сторож. И он очевидно весьма доволен, что его подопечная больше не приносит ему хлопот.

Доктор делает шаг в сторону рыжего человечка, и видит, как подозрительно прищуривает тот свои желто-зелёные глаза, но тут-же интерес к гостю у него пропадает. Как всё быстро происходит! Доктор замечает, что контроль за его перемещением ослаб. Теперь, все взоры прикованы к Магу, выделывающим на паркете великолепные танцевальные па…

О, Великий Маг упивается собственным превосходством над толпой, и кажется, никому уже нет никакого дела до гостя. А может быть, скомпенсировать потерю времени Маг решил именно так, в танцевальном шоу, за которым с большим интересом наблюдает подданная ему толпа. Он, в самом деле, словно великий танцор…

— Ты глуп влад, как всегда бывал глуп, когда дело касалось женщин и танцев. Танец, это ритуал. Танец-это колдовство, это действо, а какое, тебе не важно знать. Ты скоро надоешь мне и толпа монстров с удовольствием разорвёт тебя… едва ты дотронешься до Марины. — громкий смех Мага останавливает доктора, который почти добрался до своей жены. — А жена твоя тоже умрёт, в ту-же секунду… так что, подумай. Нужно ли это тебе?

Тихий доброжелательный голос за спиной доктора совсем не наваждение. Это вновь Маг. Он переместился в пространстве, и как добрый заботливый друг даёт другому другу свои наставления. Но доктор знает, что Маг не страдает добропорядочностью, а тем более такой, явно выраженной заботой о сопернике… и тем более о Последнем потомке… Это о нём? Ну что-же…

— Ты не получишь Марину колдун, даже не мечтай о ней! — в ответ произносит Последний потомок владов. — И ты это знаешь лучше меня…

— Времена меняются, влад. Было время твоего владычества, стало моё… Всё по справедливости, всё по закону. Ты не дал своему племени шансов господства, и оно умирает во времени, наступает моё превосходство, а значит моё время…И мне нужна Марина…нужна… нужна…нужна…

Какой резкий и неприятный голос у этого человека. Странно, что за яркие вспышки света вызвал Маг своими истеричными криками. Это похоже на взрывы. Один… два…три…

И кровавые всполохи совсем не обман зрения. Это кровь! Самая настоящая, что заливает глаза из рваной раны на лбу. А крики, что доносятся до доктора, выражают ужас и страдания. Взрывом разметало окружающих в разные стороны. Кто они? Откуда эти люди? У них оторваны руки и ноги, кто-то взывает о помощи, а кому-то она уже не нужна. Кровь стекает с обезглавленного трупа мальчика лежащего на тротуаре, и тоненьким ручейком течёт по асфальту, где присоединяется к другому кровавому ручейку, а за ним третий ручеёк, соединяется с четвёртым, пятым…шестым… И вот уже страшная багровая река, стремительная и бурная, пенистым водоворотом мчится по разбитому асфальту, словно страшный дикий зверь, с бешенством натыкаясь на препятствия в виде трупов, сметая их в кучу, с яростным стоном и всхлипыванием, словно обезумевшая от горя мать, которая принимает в свои горячие объятия растерзанное, и обезображенное взрывом тело своего ребёнка, кем бы он не был в этот момент: молодым или старым человеком, глупым ребёнком, или даже неродившимся младенцем в утробе юной женщины, ликом похожую на Мадонну, что достойна кисти Рафаэля… Женщина мечется в предсмертной агонии, а рядом с ней потирает руки довольный мужчина в черном плаще… Он словно не замечает, что последний взгляд женщины предназначен ему…

О, Боже! Да разве ж такое возможно? Зачем и кому всё это нужно? Разве люди сошли с ума, все до одного, или может, всё-же кто-то один страдает этим недугом, убивая невинных, убивая себе подобных, словно забывая о том, что все мы люди, все мы сёстры и братья, да и жизнь у человек такая короткая, и порой такая сложная штука…

Так разве ж он человек, этот колдун в чёрном, который решил, что ему всё дозволено… всё… Даже убить брата!

— Ты мне надоел, мой названный брат, любитель философии… Ты стал ленив и глуп, с тобой каши не сваришь. Ты думаешь, что Последний потомок великого рода, это всё ты? Увы и ах! Тебе больше не владеть славой сильных потомков. Ты изжил себя как мужчина, и поэтому недостоин такой славы, а также недостоин такой красавицы как Марина. Ты обычный человек! Глупый и слабый! Так что уйди, и не зли меня…

— Пусть я глуп, но Марину ты не получишь! — выкрикивает доктор, с яростью пытаясь проткнуть шпагой противника, но тот, смеясь, с грацией ленивого леопарда уворачивается в сторону, и презрительно смеётся над доктором, растягивая тонкие губы, когда тот тычет шпагой в пустое пространство.

— Предупреждаю, не зли меня! — смеётся человек в ярко-красном тюрбане. — Не зли…

— Не зли его, не зли! — хохочет, улюлюкает толпа мертвецов. — Не зли…

Нет больше сил драться с призраком. Он словно лёгкое облачко, то исчезает, то появляется, издеваясь, перелетает с одного места на другое, заставляя противника бездумно тыкать шпагой в белое молоко воздушного тумана. Безумию нет предела! Ярость душит и расплавляет мозги! А где-то там, далеко-далеко в мозгу трепещет чахлая и гадкая мысль, что "глупо воевать с ветряными мельницами, глупо и накладно! Себе же дороже!"

— Нет… нужно воевать! — упрямо скрежещет зубами доктор. — Всё равно… нужно!

Пот градом стекает со лба, ничего не видно, и даже Марины, которую вдруг подхватывает и уносит человечек с кошачьими повадками… Лишь её рука, тонкая белая, словно фарфоровый маятник, тихо качается в такт быстрым шагам…

— Стой! — ярости нет предела, но из горла вырывается лишь глухое рычание.

— Успокойся! Она выберет меня! В праздничное меню всё вписано! Блондинки любят таких самоуверенных мужчин как я… — слышен тихий смех Мага. — Блюдо готово! Неси её бармен отсюда, неси…

— Стой! Я приказываю тебе стоять, Бармалей!

О, если бы кто знал и видел, что происходило в зале в тот момент, когда рыжий вихрастый человечек испуганно замер со своей драгоценной ношей в руках у самых дверей. Бармалей! Ну, кто бы мог когда-то подумать, что этот подлый котяра может когда-то спокойно предать свою хозяйку и хозяина. Способствовать подлым замыслам кровавого Мага, и заискивать перед всей этой толпой странных личностей, от которых веет замогильным холодом и менртвечиной. Он, домашний кот, который должен быть ласковым и нежным животным, но не вскормленный вкусным топлёным молоком, домашний подлец…

— Стой Бармалей! Сто-ой…

— Ну, всё, ты разозлил меня жалкий потомок…

Кто-то схватил доктора за плечо. Молниеносный удар шпагой, не глядя на противника, лишь бы отвязаться от преследователя…

— О, гром и молния! Я ранен, ранен, я ранен…Я повреждён…

Рёв дикого зверя ничто по сравнению с рёвом Великого Мага. Он в ярости, и…растерянности. Из раны в его руке хлещет странная жидкость, желто-зелёная и ядовитая, так что паркет бального зала начинает с шипением обугливаться и чернеть, словно сгорая…

— Караул, мы расплавимся! Караул! — кричит разноряженная толпа.

Натыкаясь друг на друга, уродцы в бальных платьях и фраках стараются вырваться из плена собственного страха, и покинуть зал, отчего все ринулись к выходу. В разные стороны летят напудренные парики, плащи, камзолы, прозрачные накидки и бархатные перчатки вместе с масками. Всё! Маскарад закончен, и мертвецы, громыхая и теряя на ходу и на бегу тазобедренные кости, рвутся к выходу. Ну и переполох! А всё из-за странной желто-зелёной жидкости, что течёт в венах великого Мага. Странная кровь. Удивительно, но однако, жить хочется всем. И даже таким особям, как эти мосластые заупокойники, которым давно пора лежать могилах. А где-же виновник всего этого переполоха? А вот и он сам! Черной тенью проносится он над огромным залом, над всеми присутствующими, распластав в воздухе свой огромный черный плащ, напоминая собой летучую мышь в бреющем полёте. Хотя бывает ли бреющий полёт у летучей мыши? Скорее всего это полёт стремительный, хищнический, захватнический… Так оно и есть! Он подхватил Бармалея за его золотистый бархатный сюртук, отчего тот с перепугу мяукнул так громко и утробно, что стая настоящих летучих мышей сорвалась с балясин, и, с шумом рванулась к открытому окну. Но впереди их всех летел большой огромной тенью Великий Маг, факир-фокусник, с тяжелой ношей в когтистых руках-лапах. Истошно вопил в его руках кот Бармалей, который, однако, не выпускал из своих объятий женщину в белом свадебном платье.

Отчаяние и безумная ярость овладели доктором, когда он понял, что теперь ему ни за что не достать Мага, и не отнять у него Марину. К тому же смех волшебника, словно кульминация ночных приключений. Смех торжествующий, издевающийся, злобный, перемежающийся с утробным мяуканьем Бармалея, и отчаянным женским криком. Этот крик, полный боли, страха и ужаса, и привел в себя доктора, заставил его очнуться, остановиться на самом краю черной пропасти оконного обрыва. Доктор помотал головой, словно прогоняя с себя наваждение, глянул в бездонную черную пропасть под ногами, и оглянувшись, увидел за спиной огромный пустой зал с брошенными на пол масками, разноцветными шалями, шляпами и веерами, в которых ярким блеском продолжают сиять кровавые камни-рубины. Они живые, потому-что плачут кровавыми слезами. Но нет! Это вовсе не камни, это открытые людские раны, из которых сочится дорожка кровавых слёз. А может это и есть кровь, которая собирается в маленькие ручейки, а ручейки стекаются все вместе в единый, большой кровавый поток. И вот она река, стремительным потоком несётся навстречу, сметая всё, на своём пути… Кровавая река Вилона!

— Чего же ты ждёшь? Уходи! Спасайся!

Может это ему могло показаться, но женские глаза, чуть раскосые, черные как агат, и удивительно знакомые, сверкнули лишь на мгновение, и тут-же сильный, совсем не женский рывок за руку, и Сергей Викторович чувствует, как он вновь летит…

Он с размаху врезался в огромную кучу песка, что расположилась на самом берегу широкой реки. Тут-же следом кто-то с силой ударился о его ногу, и со стоном пропахав большую песчаную дорожку, скрылся на обратной стороне кучи.

— Эй, ты жив? — Сергей Викторович с трудом узнает свой собственный голос. Хриплый, дребезжащий, слабый… К тому же, во рту полно песка. Отплевавшись, Сергей Викторович пытается приподняться, с трудом преодолевая слабость в дрожащих руках. Наконец он садится, и с нескрываемым интересом смотрит на свежевспаханную дорожку в песке.

— Видать, крепко саданулся, если не отвечает! — в раздумье произносит он. — Хоть и песок, а всё-же не перина! Эй, друг, ответь наконец, ты жив?

Кто-то чуть слышно застонал на той стороне кучи, и кажется, даже заплакал.

— Ну вот, ещё и слёз мне не хватало! — поморщился Сергей Викторович. Но он тут-же встрепенулся, и надежда зажглась в его глазах. Неужели это Марина?

Преодолевая боль в ноге, доктор торопливо пополз, огибая песчаную кучу, отгребая в сторону от себя мелкую гальку. Что он предполагал, то и увидел. Только вместо женщины, на песке лежал худенький черноволосый юноша-подросток в кожаной курточке, и таких же кожаных потертых на коленях брюках, перехваченных у щиколоток широкими ремнями.

Паренёк лежал неподвижно, уткнувшись лицом в сырок песок. Его красивые смоляные кудри смешались с сырым песком, на вытянутой руке виднелась свежая ссадина. Видно удар был сильным, если он до сих пор не пришёл в себя. Парень лежит неподвижно. Кто — же тогда плакал?

— Эй, парень, ты жив? — тронул Сергей Викторович за плечо лежащего ничком паренька.

Никаких признаков жизни. Значит, он находится в бессознательном состоянии. Тэкс-с-с… Пульс не прощупывается, не чувствуется дыхания, а сердце как-будто лишь секунду назад остановилось…

Одним рывком доктор повернул паренька на спину, торопливо расслабил повязки тугой кожаной куртки, и слегка запрокинул голову своего нечаянного пациента. Затем, сложив ладони крест — накрест на щуплой груди паренька, с силой надавил ему на грудную клетку. Р-раз! Ещё раз! Теперь вдох в рот, и вновь выдох…Ещё раз нажать…

— Ой! Ой-ой-ой, мне больно! — отчаянный крик ворвался в сознание доктора, и крепкая пощечина неожиданно обожгла ему щеку, что поневоле Сергей Викторович испуганно отпрянул от паренька, схватившись за щеку.

— Вы что себе тут позволяете? — удлинённые, черные как угольки глаза паренька смотрят на Сергея Викторовича сердито, а его тонкие губы сжавшись в бледную полоску, едва подрагивают, толи от злости, толи от пережитой боли.

— Ничего особенного! Исскуственное дыхание! — с досадой выдохнул Сергей Викторович, чувствуя себя совсем некомфортно и глупо в этой ситуации.

— Вы едва не раздавили мне грудь! — паренёк прищурился и подозрительно оглядел доктора. — Вы хотели убить меня?

— Ты жив. Чего же напрасно возмущаться! — прищурился Сергей Викторович, но тут-же хлопнул паренька по плечу. — А ты думал, исскуственное дыхания — это приятная процедура? Поверь мне как доктору, приятен конечный результат, но не сам процесс, особенно когда порой дышишь "рот в рот".

— Представляю, как это противно… — передёрнул плечами паренёк, и это было так забавно, что доктор несмотря на серьёзность собственного положения, усмехнулся:- Ну почему-же. Если бы на твоём месте оказалась хорошенькая женщина, то весь процесс был бы намного интереснее…

— Я подумал наоборот… — пробормотал паренёк, искоса глянув на доктора.

— Поэтому твоя пощёчина, тоже, как нельзя кстати, возвестила о том, что с тобой всё в порядке. А мне напомнила, что жизнь всё ещё продолжается. — невесело улыбнулся доктор. И помолчав, грустно добавил:

— Первую пощечину я получил от девушки, которая затем стала моей женой…

— Представляю как это приятно… — вновь повторил паренек, но увидев как ещё больше помрачнел мужчина, замолчал, благоразумно уставившись на свои маленькие сапожки, прекрасно пошитые и красиво облегающие его ноги. На каждом голенище болтался маленький серебряный колокольчик, который при малейшем движении паренька тихонько и нежно позванивал.

— С какой стати….-подозрительно прищурился доктор, глядя на колокольчики. — С какой стати, и откуда, здесь находится это женоподобное существо? Кто его звал? Этого недомерка.

— Вы это обо мне? — отозвался паренёк, но тут-же замолчал, благоразумно отведя в сторону глаза, иначе он мог удостоиться самого свирепого взгляда, коим мог обладать доктор в минуты своего наивысшего гнева…

— Не знаю как тебе, но мне пора идти! — мужчина поднялся с песка и, кивнув на свежевспаханный след на куче песка, мрачно произнёс:- Так могут приземляться только земляне.

— Вы кого-то ждёте? — паренёк, вскочив, торопливо стал счищать с брюк сырой песок, не поднимая головы даже тогда, когда мужчина тихо произносит, чеканя слова:

— Я никого не жду…Никого, и уже ничего!

Наклонившись, он поднимает с песка длинную заострённую палку, которую внимательно начинает разглядывать.

— Это твоя? — наконец спрашивает он, протягивая пареньку палку.

Но паренёк не отвечая, продолжает чистить брюки.

— Твоя? — суровый оклик заставляет паренька торопливо ответить:

— Ну, моя! А что? Я её нашёл… неподалёку…в лесу!

— Это похоже на копье… Я его видел… и видел не раз…Вот только где? — в раздумье произнёс мужчина, уставившись на палку, с первого взгляда ничем особым не отличаясь от множества других, валявшихся на поляне.

Взглянув на солнце, огромным неподвижным шаром повисшим у него за спиной, он произнёс:

— Странно? Уже вовсю день, но ведь только что была ночь? Ночь прошла…

Вдруг неимоверная боль отразилась на его лице. Он застонал, и выпустил из своих рук копье, которое упало на песок, но тут-же было подхвачено пареньком. Прижав к лицу ладони, мужчина вновь застонал, словно от какой-то внутренней и сильной боли, Но тут-же, как-будто устыдившись проявления своей тайной слабости, развернулся и торопливо зашагал по берегу, не обращая внимания на то, что паренёк почти бежит следом за ним, с трудом волоча по песку эту тяжелую палку, или быть может в самом деле боевое копьё древнего воина, хотя вскоре он всё-же его потерял, или просто где оставил.

Они шли долго. Мужчина, торопливо шагал по песку, почти по щиколотку проваливаясь в сырой песок, и словно не замечая, что следом за ним, стараясь не отстать, бредёт паренёк в своём живописном, и даже чем-то модном костюме…

Мужчина торопился. Странно, но откуда-то он знал, что сегодня ему нужно попасть к Лесу. А ещё он знает, что это солнце, которое неподвижно висит над головой и напоминает собой раскалённую сковородку, вовсе не солнце, а огромная лампа, которая вот-вот может погаснуть… И тогда черные краски вновь поглотят мир… Одно радует и утешает, что не навсегда!

Темнота наступила неожиданно. Мгновенно погасла раскалённая сковорода, и в черноту погрузилось всё вокруг: лес, деревья у реки, сама река и огромная гора, вдруг неожиданно показавшаяся из-за леса. Паренёк уже давно отстал. Значит, так надо…

— Чёрт! — споткнувшись о корягу, доктор с удовольствием выругался. — Ни зги кругом. Словно выключатель выключили, или лампа перегорела. Не мудрено ноги переломать…

— Эй…эй… подождите! — донёсся до мужчины слабый, приглушенный голос. — Не уходите…пожалуйста…

— Это ты, недомерок? — Сергей Викторович едва узнал свой собственный голос и внутренне этому поразился и даже слегка рассмешил и озадачил. Этот грубый голос не его, а какого-то воина, прошагавшего не одну сотню километров. Хриплый, суровый, насмешливый. — Ты что-же, в самом деле решил следовать за мной по пятам? Учти, я не нянька, у меня своих нерешённых проблем больше чем у кого либо, и мне лишний хвост ни к чему… так что давай… топай мимо…

— Я…я… я не могу! — слабый голосок паренька, чуть слышимый в темноте, вызывает лишь презрение и непонятное раздражение, а ещё он вызывает чувство жалости и даже странное чувство ответственности за это женоподобное существо. Всё это так ново и непривычно, и непонятно…

— Эй ты, недомерок, ты всё ещё здесь? — злясь на самого себя, крикнул доктор.

С какой стати он должен переживать за этого парня. Он будет только его задерживать, это так понятно. Но бросить почти одного этого паренька, ещё по сути дела ребёнка, и здесь в лесу, это ли не кощунство…

Хотя, если мальчишка сильный, он выживет, как произошло когда-то с ним в детстве. Много лет тому назад, когда однажды в один из слабоморозных октябрьских дней в лесу нашли десятилетнего полузамёрзшего мальчика. Это был он!

Ему очень повезло, что убежав в лес от важных и злых взрослых из комиссии по делам ребёнка, явившихся за ним, он не замёрз под ёлкой, а провалился в глубокий тайник с древним оружием, и ему помогло выбраться из тайника палка- копьё, почти такое-же как это… Он так и ушёл с ним в лес. Потом он забрёл в топкое болото и там копьё ему опять помогло, когда он уже почти провалился в зыбкую трясину. Оно спасло его даже тогда, когда однажды, покинув своих приемных родителей, он отправился в город, где принял участие в конкурсе рыцарей…Но это…это история совсем другая, из другого времени, а может просто выдуманная им, или прочитанная из исторических книг. Но его тогда заметили и приняли в королевское войско, он поселился в королевских казармах… или нет, он поселился… в детском доме, с которым через пару лет расстался без особого сожаления навсегда…

Можно подумать, что это полная чушь, но на самом деле, всё это настоящая правда. Ему было тогда почти столько же лет, сколько этому пареньку… Он был молод и силён. Ему под силу было перевернуть весь мир… Эк, замахнулся! Весь мир не надо, себя измени… Именно так сказал бы ему дед Евсей, если бы был жив…

Да что это с ним? О чем он думает? О чём угодно, но не о мальчишке, которому нужна помощь! Да-да, его помощь! Но тогда, при чем здесь все эти непонятные ему видения и воспоминания… Они лишь тормозят время…

— Эй, ты где недомерок? Подай мне голос, если с тобой что-то произошло! Или быстрее иди ко мне, если с тобой всё в порядке.

— Я не могу идти! Помогите мне! Я повредил ногу…

Доктор нашёл паренька, скорее всего, по тем стонам, что раздавались очень отчетливо и ясно в этом темном лесу. Видно, что парню совсем худо. Он лежит на сыром песке и тихо стонет, стараясь не разжимать рот.

— Что с тобой? Так сильно ушибся?

В темноте не видно лица паренька, но Сергей Викторович почему-то отчетливо воспроизводит в памяти его миловидное лицо, странно вытянутые, миндалевидные глаза и страдальчески закушенные зубами тонкие бесцветные губы.

— А ну, показывай, где у тебя болит?

Грубый тон голоса, да и сам голос, с хрипотцой, словно навеки простуженный, совсем несвойственный Сергею Викторовичу, был явлением новым и непонятным. В больном человеке он, прежде всего, видел страдающего человека, терзаемого болью, терпящего из последних сил эту боль, порой растерянного и беспомощного, ждущего помощи извне, и с готовностью принимающего эту помощь. Человек — существо многогранное, в его душе очень много закоулков, в которых так много темных потайных уголков, что ни один современный аппарат УЗИ не высветит в полной мере эти тайные углы. Так отчего же он груб сейчас? Или этот мальчик, который симулирует так явно боль, неумело врёт, и что ничего не остаётся, как заявить ему об этом открыто. Хотя, зачем это ему?

Так, так! И где-же здесь правда, а где явная ложь? Уж очень старательно этот паренёк изображает боль. Он согнулся в колесо, и временами по его телу пробегает волна дрожи. Хотя… Здесь явно выражен болевой синдром. Жаль, в темноте не заглянешь в зрачки больного, ни в его рот, что-бы с достаточной уверенностью заявить, что это просто обычная ангина или простуда, которая через несколько дней сойдёт на нет, если тут нет более серьёзных мотивов болезни. С толку сбивает высокая температура и я явный " острый" живот…

— Поднимите рубашку, осмотрю тебя!

В сгустившейся темноте совсем не видно очертания тела пациента, но Сергей Викторович вдруг интуитивно чувствует, как неожиданно напрягся паренёк и почти сжался в комок, подгибая колени…

— Ну, знаешь, у меня совершенно нет времени с тобой в прятки играть. Расслабься и поднимай рубаху…

— Нет, нет…не трогай меня проклятый…не трогай. Я не дамся тебе… уж лучше прыгнуть в море…

Что это было? Да и было ли? Чушь, бред, дикое недоразумение, которое до такой степени нелепо, что просто не верится, что этот юный паренёк может так сильно биться в его руках, словно это настоящий припадок буйства, или просто нелепая ситуация, связанная с насилием…

Быть может это реакция на боль? Или проще, неадекватное поведение больного! Такое может быть в медицине. Как врач, он всё-же может определить степень заболевания больного. И как ни странно, но всё это всё равно немного смахивает на обычную симуляцию. Но лишь немного!

Кстати, пареньку стало лучше. Сейчас он спит, после того дикого состояния, когда в силу вступают какие-то тёмные страшные силы, что до поры до времени таятся в организме человека, заставляя полчаса назад это бедное тело колотится оземь в припадке буйства, не боясь принести себе увечья.

О чем идёт речь? О человеке, о его разуме, что становится в такие минуты неподвластен своему рассудку, ничьим уговорам и увещеваниям. И в эти минуты ничем нельзя обуздать эту странную силу… Остаётся ждать, пока она отступит…

Паренёк спал, настрадавшись, намучившись. Он, то смеялся тихо во сне, то всхлипывая, плакал, пытаясь всё время произнести одну и ту-же фразу:

— Я приду… я приду… ты жди…жди…

Ждать, пока парень отоспится, не имело смысла. Скоро наступит новый день. Судя по тому, что сейчас ночь, и что утро всё равно настанет, это событие остаётся ждать недолго.

Он забыл о Марине? Нет! Просто не следует лишний раз рисковать своей головой в кромешной темноте, а также терзать душу старыми воспоминаниями. Надо ждать. Новый день всё равно придет. Он настанет и принесёт новое ощущение мира. Итак, скоро рассвет, и кто-то должен в этом странном мире включить лампу, под названием солнце! Пусть здесь оно неживое, мертвое, но всё — же ещё очень нужное всем светило…

Взвалив паренька на плечи, Сергей Викторович побрёл вперёд. Парень спал, тихо посапывая во сне. Его не волновали проблемы, что камнем ложились на плечи Сергея Викторовича. И к чему это всё? Ведь даже он, этот странный хрупкий парень свалившийся с неба, это тоже проблема. Вот только не бросишь его, такого слабого и беспомощного здесь одного, в непроходимом лесу. А время уходит. И Марина нуждается в его помощи. Но всему своё время. Будем надеяться на лучшее!

— Пить! Я хочу пить!

Занятый своими мыслями доктор не сразу услышал слабый голос паренька. Видимо парень уже окончательно пришёл в себя и постукивал нетерпеливо ладонью по плечу доктора, словно требуя остановки. Увидев поваленное наземь дерево, Сергей Викторович ссадил больного на корявый ствол, и, уперев руки в бока, навис над пареньком, словно великан над лилипутом. Но, кажется, лилипут опять решил упасть в обморок. Едва ли здесь помогут уговоры, подождать с очередным обмороком…

— Смотрю, ты выглядишь неплохо для своего состояния. — прищурился доктор. — Учти, вечно таскать тебя на загривке не собираюсь. Так что держись…

— А если это инфаркт? Я ещё молодой… — заёрзал парень на бревне, и боязливо покосившись в сторону темного леса, пробормотал: — Как тихо! Того и гляди, они как выбегут из леса, да набросятся…

— Кто? — нетерпеливо спросил доктор. — Кого ты имеешь в виду?

— Эти чудовища… — вновь заёрзал паренёк. — Они такие странные. Скажу по секрету, у меня просто поджилки трясутся, как вспомню встречу с ними… От них так воняет…

— Чем?

— Собаками! — брезгливо поморщился паренёк, и вновь боязливо огляделся по сторонам, словно не замечая, как хмыкнув, доктор тут-же натужно закашлялся, перегнувшись почти напополам, краем глаза всё-же замечая, как паренёк, быстрым движением вытащив непонятно откуда прозрачную фляжку с красной жидкостью, хлебнул что-то из неё, а затем схватив палку с земли с силой ударил по сухому стволу дерева.

— Ты что буянишь? Или ты, в самом деле, решил этих собак на нас натравить? — Сергей Викторович выхватил палку из рук паренька.

— Ага, значит, вы тоже их видели? Видели, а скрываете… — заверещал паренёк, не забывая вместе с тем поминутно прихлёбывать из фляжки. — Но я умный… меня голыми руками не возьмёшь… Я… я такой смелый… бываю временами…как хлебну…

— Э, парень, да ты пьян, не иначе! — возмутился Сергей Викторович. — Отдай фляжку.

Ну и запах у этой отравы…Ишь как ты покраснел…как мухомор…

— Вы угадали! Бодрящий напиток из красных мухоморов! — умильно улыбнулся паренёк. — Обалденная вещь, скажу по большому секрету. Особенно натощак! Выпьешь глоток, мухоморы мерещатся на поляне, выпьешь другой, цветы цветут… выпьешь третий…

— Ягодки пора собирать…

— Ну да! И вы их тоже собирали? Я иной раз их целую корзину с корнями надёргаю, а потом варенье варю… Ну да, с корнями. Очень вкусно! Или компот закручиваю, у меня рецептов несколько, кому как нравится… — пожал парень плечами. — И всё так вкусно…

— И бомбаж есть? — усмехнулся доктор.

Паренёк изумлённо глянул на доктора, затем покосившись на лес, прошептал чуть слышно:

— Пока нет! Но обещаю, будет! Через несколько дней. Но это секретная информация…

— Ну, ты и болтун…

— …находка для шпионов, я знаю! Но вам я доверяю, и вверяю на хранение эту фляжку. Что вы всё её нюхаете! Вы пейте доктор! Пейте! Сегодня можно. Говорят, великий день наступил. Кстати, этот бодрящий напиток повышает уровень любви в вашей крови до невероятных лейкоцитарных форм. Глотка на два больше, и кердык, башку снесло. Глядишь и уже потащили тебя два товарища с рожками, в ванную, из черного чугуна… Мою бабушку вот так, едва откачали. Лечилась старушка от суставов… Ну, что — же вы медлите? Пейте! Боитесь, папа или мама узнают? Правильно говорите, какой папа, какая мама? Их нет рядом! Ау-у! Где вы? Нет нигде! А, вы долго жить хотите? Черт с вами, живите как хотите! А я хлебну! Знаете ли, очень меня жажда мучает…

Ну что за гадость этот напиток из красных мухоморов, что жадно глотает паренёк. Что за дикий запах разносится вокруг! Ха-ха-ха! Мухоморы! Вот врёт! Ну и врёт же, собака!

— Собака! Где собака? — парень заёрзал на бревне, но тут-же проворно вскочил на ноги, и приподняв маленькую ладошку козырьком над тонкими извилистыми бровями, сосредоточенно уставился вдаль.

Светало. У темного леса стояла толи дымка белёсого тумана, толи пара, поднимающегося от черной глади воды небольшого озера, едва виднеющегося неподалёку от леса.

— Собаки! Я слышу свирепый лай этих собак. — подскочил паренёк, и тут-же громко икнув, прикрыл ладошкой рот, тараща перепуганные глаза на доктора. — Вы слышите?

— Кажется, настой мухомора начал оказывать своё прямое воздействие! — вздохнул Сергей Викторович. — Представляю, что дальше будет…

— О, вы даже представить себе этого не сможете… — плаксиво скривился паренёк. — Не пора ли нам поспешить! Конечно, я бы тоже мог спокойно ко всему отнестись, но…эта свора такая непредсказуемая. Она дикая! Совершенно! И я чувствую себя сейчас не слишком уютно… Тем более, это бревно всё время куда-то катится… У-ва-ай-ай…

Бревно, на которое опирался парень видно совсем сгнило, если проломившись почти посередине, одна половина с хрустом и стуком покатилось вниз, увлекая за собой отчаянно вопившего паренька. Другой конец бревна сдвинулся всего лишь чуть-чуть от своего прежнего положения, приоткрывая изумлённому взору доктора кованый железом край сундука, наполовину присыпанного песком…

Как в сказке! Это просто невероятно, что-бы среди лесных дебрей найти клад! А впрочем, что тут удивительного! Никто не застрахован от такой случайности. Даже в диком лесу можно найти сокровища, а не только в древнем замке, в котором обязательно найдутся какие-то упоминания о былой цивилизации…

— Ну да, я припоминаю, здесь были останки древнего поселения! — громко икнув, подтвердил паренёк, что уже стоял рядом с доктором, который принялся тут-же откапывать сундук. — Подумаешь сундук! Я таких сундуков сколько угодно нарою… Эка невидаль. Поди сами зарыли, а теперь глаза такие делаете удивлённые… охо-хо, клад нашли…

— Э, парень, ты что в уме повредился? — доктор неодобрительно глянул на паренька. — Зачем, мне здесь что-то зарывать…

— Да мало ли зачем вы его тут зарыли! — подозрительно прищурился перенёк. — От разбойников, да от всесильного Мага люди всё прятали. Начиная от деревянных ложек, кончая оружием и золотом… А что, если и правда, в сундуке золота немерено? Вот тогда заживём! Все кошечки наши будут… — захихикал парень.

— Ты что болтаешь? Какие кошечки? И вообще, зачем я вожусь с этим сундуком, не понимаю. Что меня заставляет? И главное кто? Этот болтун, который несёт всякую околесицу… про кошечек…

— Пардон! — икнув, паренёк виновато захлопал глазами, наивно тараща их на доктора. — Любовный напиток срабатывает… вот и несу околесицу!

И помолчав, добавил:

— Но каково это только представить себе! Я надену фрак, черный цилиндр и гордо пройдусь по набережной…Естественно с вами рядом, мой благодетель… И все кошки…пардон, девушки будут желать только нас…только нас…богатых…

Едва ли доктор слушал, что болтал намухоморенный ужасным напитком этот странный паренёк, примостившись у обломанного края бревна, с залихватским видом заложив ногу на ногу. Он, в самом деле, нёс такую околесицу, что будь это где-то иначе, парня легко можно обвинить в том, что у него "съехала набекрень крыша", или просто " поплыли" мозги. Но доктору некогда делать такие смелые выводы, он подкопал сундук, и крышка, на которой сгнила защёлка, вот-вот она поддастся…

— Есть! — откинута в сторону крышка, и пыль веером поднимается из нутра сундука.

— М-ва-ау-у! — восторженный вопль паренька похож на вопль ошалевшего от весеннего дурмана Бармалея.

— Как он похож… — мелькает судорожная мысль, прежде чем громкое чихание прерывает все мысли доктора. — Апчхи-и-и!

— Ва-а-змущён! — паренёк укоризненно смотрит на Сергея Викторовича. — При чём здесь этот обормот. Здесь ему нет места. Я — это я! В единственном числе…

— Что-то ты недоволен, мой друг! — доктор усмехнулся. — Радуйся, твой любовный напиток помог нам найти древнее захоронение…

— Бр-р-р, что за жуть! Захоронение! Лучше, когда меня это не касается. Я слишком сентиментален! Я на дохлых птичек не могу смотреть, слёзы наворачивают. А тут… что-то мышами запахло! Ну что вы так долго копаетесь. Дайте- ка, я быстрее вас разберусь…

Бесцеремонности паренька можно позавидовать. Доктор никогда не был, и не сможет быть таким наглецом, как этот парень-кот…

Паренёк ныряет в распахнутый настежь сундук, и через секунду оттуда летят какие-то обрывки кожаных ремней, лоскутов, затем что-то похожее на брюки, тут-же им вслед летят надколенники, кожаные перчатки без пальцев, фиолетовые ботинки на роликах, а к ним в придачу каска, странный лук со стрелами в колчане.

— Арбалет? — удивляется доктор, поднимая лук и стрелы с песка. — Это он?

— Ну да, он, он! — вопит паренёк, потрясая стрелой с острым наконечником. — Это мечта всей моей сознательной и бессознательной жизни. Столько стрел! Теперь мы славно поохотимся на птичек…Мяса будет предостаточно…я вам это обещаю.

— Оружие не про твою честь, любитель птичек! — отобрал стрелы доктор. — Тем более я тебя совсем не знаю.

— Как, вы не знаете меня? — возмутился паренёк, с нетерпением поглядывая на арбалет.

А всё это время, пока мы вместе, вы меня не узнали…

— Узнал, но ты не убедил меня…Наоборот! Ты непредсказуем…

— Как! — возмутился паренёк. — Я очень хороший и пригожий! Я сияю перед вами как майское стёклышко, без единого пятнышка! Я — самородок кристальной чистоты…

— Что-то ты расхвастался, да разъякался! Тебе бы продавцом бытовой химии работать, глядишь карьеру сделал бы! — недовольно пробормотал доктор, проверяя прицел у арбалет. — А оружие — дело очень серьёзное! С ним надо уметь обращаться по — умному! А то дел натворишь… с твоим напитком из мухоморов…

— Вот так всегда! — паренёк возмущенно хлопнул себя по бедрам, так что пыль веером поднялась с его брюк. — Как на подлость, так меня вперёд, а как на распределение благ, то и позвать забывают. Я возмущён! Подаю на суд! Самый высокий! Мотивация- ущемление прав подлеца. Я требую справедливости…

Но когда из сундука перед пареньком вдруг возник ладненький кожаный жилет из разноцветной кожи со множеством карманов, он вдруг издал такой душераздирающий вопль, что Сергей Викторович от неожиданности уронил арбалет за бревно, а потянувшись за ним, поскользнулся и сам свалился в заросли крапивы, росшие рядышком с бревном. Когда же чертыхаясь, он выбрался из зарослей, полный самых прозаических намерений если не дать тумака, то отчитать паренька, но то, что он увидел, его в какой-то степени рассмешило, позабавило и остановило. С недоумением он смотрел на то, как суетится паренёк, примеряя жилет, излучая при этом столько радости и восторга, и наивного умиления.

— Я чувствую, что неотразим! Я в полном отпаде! О, я так красив! Красив божественно, необыкновенно, я выгляжу гламурненько… О, как я вам благодарен, мой хозяин, как благодарен…. Для меня нет лучшего подарка… я так мечтал…

Он ещё что-то долго приговаривал, разглядывая себя в маленькое зеркальце, неизвестно, каким образом, оказавшееся у него в руках.

" Какие немыслимые позы может принять наше тело, что-бы в полной мере удовлетворить наш изощрённый вкус…"

Сергей Викторович, выбрав себе грубую кожаную куртку с застёжками, с силой громыхнул крышкой сундука, да так, что паренёк от испуга и неожиданности упал на обрубок бревна, да так и замер, с недоумением поглядывая на доктора, который уже спокойно натягивал на себя кожаную куртку.

— Мау-у-у, хозяин! Разве так можно пугать? Я думал, что-то взорвалось, и должно свалиться мне на голову…

— Тогда была бы надежда, что ты, в конце концов, поумнеешь…

— Я умён… — поспешно ввернул паренёк, но тут-же осёкся, увидев сердитый взгляд доктора. — Не спорю, мне надо учиться…Хотя сколько можно?

Паренёк капризно скривил губы.

— Я устал, мне вполне хватает моих скромных познаний. В профессора я не рвусь…хотя если подумать, то купить за деньги можно всё, и даже любой диплом… Позвольте!

Паренёк живо подскочил к доктору и ловко застегнул ему все застёжки кожаной куртки, снисходительно похлопав Сергея Викторовича по плечу, заявил:

— Я вечно вас опекаю. Даже сейчас мне велено вам прислуживать…

— Тебе велено? Значит, я не ошибся! Ты Бармалей? — Сергей Викторович уставился на паренька, и тот вдруг заёрзав, плаксиво выпятил губы и гнусаво заныл:

— Простите хозяин, простите, но я не должен был раскрывать себя…

— Не переживай, я уже давно понял, что передо мной наш рыжий противный кот, которому вечно что-то не нравится. Так что ты делаешь здесь, в этом зазеркалье?

— Стерегу вас! — вздохнул паренёк, в самом деле, становясь похожим на рыжего кота с длинными усами, робко присевшего на бревно.

— Плохо стережёшь! Я мог бы давно отказаться от твоих услуг охранника, но соблюдаю уговор с Лесом. Он приказал не трогать первоначальную красоту девственного леса и не обижать животных…

В самом деле, это же кот Бармалей. Ишь, какие хитрющие глаза у него, вернее у паренька, чья попытка ввести в заблуждение своего хозяина просто провалилась. Но, кажется, последние слова доктора приводят его в изумление.

— В-ма-ау-у, что я слышу! Видимо старик и впрямь в детство впал, если заставляет оберегать своих врагов. Вот бы услышал это великий Маг. Но ничего, я ему передам весь наш разговор слово в слово. Простите меня, мой хозяин, но я должен это сделать!

— А ты работаешь, как я погляжу, сразу на два хозяина? — усмехнулся доктор. — Каков молодец! Позволь тогда узнать, ты сейчас мне служишь как хозяину, или просто шпионишь за мной как за врагом? Молчишь? Хотя, что с тебя взять? Ты ведь не человек, как ни ряди тебя в человеческое обличье. Ты кот, ты просто животное…

Паренёк даже подскочил от таких слов, смысл которых видимо уже дошёл до его сознания. Бревно, на котором сидел паренёк, закачалось, а затем медленно поползло вниз, постепенно набирая обороты и скорость. И вот оно уже с грохотом мчится, подминая под себя молоденькие осинки и берёзки, падая с размаху в мутную воду реки, и поднимая фонтан брызг.

Сергей Викторович и паренёк, молча следившие за бревном, словно по команде поворачиваются друг к другу, едва бревно достигает реки. Они молчат, уставившись друг другу в глаза. Наконец, не выдерживает паренёк. Обиженно шмыгнув носом-пуговкой, он прикрывает свои зелёные раскосые глаза и капризно бормочет:

— Я не хотел шпионить! Меня заставили!

Доктор усмехается:

— Тебя заставили? Самое своенравное, гордое и независимое ни от кого животное! Ты плачешься, что тебя принудили стать таким, каков ты есть? Ты возомнил себя человеком, хотя ты всего лишь обычный кот! Ну что-же! Можешь идти своей дорогой, а я своей! Подлецов не держим…

— Я хороший! — пискнул паренёк неожиданно тонким голоском. — Не прогоняйте меня. Всё получилось так быстро и неожиданно, что я… я просто ничего не понял. Мне предложили выгодную сделку, и я не мог устоять… Тем более, вы не поверите, но мне светило стать человеком, навсегда…

— Через подлость стать человеком? — усмехается доктор. — Не смеши меня, Бармалей. Твои познания о человечестве должны быть более глубже и шире, но у тебя ещё недостаточно ума, что-бы превратиться из обычного животного в человека… И едва ли это когда случится!

Доктор вновь усмехнулся и хлестнул прутом по высокому кусту рядом цветущего чертополоха. Крупная розовая головка цветка накренилась, и два раза качнувшись, упала на землю. Бармалей вздохнул, глядя на оголившийся стебель, поморщился, и уставился на тусклое небо над головой. Затем встрепенувшись, откашлялся, и, гордо выправив грудь, крикнул вслед доктору, шагавшему по тропинке:

— А как-же обезьяна? Почему она удостоилась такой чести? Я слышал, что род людской пошел именно от этих уродливых и очень скандальных особ… К тому-же, и по телевизору я не один раз слышал это утверждение…Значит, это обман? Меня обманули? — Бармалей наклонился и поднял с земли срезанную прутом головку чертополоха. — Колючка, а пахнет как роза… Опять обман! Слышите доктор? Обман на лицо… или на лице?

— Природу не обманешь! — отозвался Сергей Викторович, даже не поворачивая головы в сторону паренька уже догнавшего его и идущего рядышком. — Если когда-то это и произошло, то видимо, так тому и быть! Факт свершился! Кого в том винить или прославлять? Нашего великого творца и его мимолётную прихоть, стечение обстоятельств или случайность, что в какую-то минуту обезьяна превратилась в человека, или вмешательство в этот долгий процесс каких-то иных сил… Не стоит лезть в непонятные дебри…

Паренёк, боязливо оглянувшись на темнеющий мрачный лес за спиной, поежился и негромко пробурчал:

— Почему же вы думаете, что в нынешнее время этого не происходит…

Доктор помолчал, а затем грустно произнёс:

— Нередко можно увидеть случаи обратного превращения человека в существо крайне далёкое от тех, кто отличается от животных умом и интеллектом. Например: спившийся алкоголик. У него атрофировано тело и чувства, ум, и даже интеллект…Он довольно стремительно превращается в нечто человекоподобное. Страшное превращение, которое мы называем пороком…Кстати, не только алкоголь приводит к такому явлению безумства, когда человек превращается в животное… в некого монстра…

— Ма-а-ау! Я знаю о таком явлении! Это не человек…вернее человек, но его ум и эмоции такие изощрённые… Хотя кое-кто говорит, ума у него нет совсем, одни эмоции. А эмо-о-ци-и, о-о-о какие! Вернее амбиции. Он решил покорить мир! Ха-ха, каков? Без ума-то…

Паренёк захихикал, но вновь боязливо оглянувшись в сторону леса, шепотом добавил:

— Открою жуткий секрет! В самом деле, в его голове нет обычных мозгов, но вместо них у него в голове питательный кисель, в котором плавает чип… такой ма-а-аленький крошечный шарик.

— Что-то ты друг мой совсем заболтался. — поморщился доктор. — Человек не может быть без мозгов, без природного ума. Тогда это не человек, а робот…

— Я вам говорю, что знаю. — обиделся паренёк, но тут-же хитровато повел усами, которые стали длинными и тонкими как у настоящего кота, скосил зеленые удлинённые глазки и вновь захихикал: — Мне тоже предлагали, но… но я как представлю вас без меня, и так грустно становится, ну хоть плачь. Я хоть и кот, но дома-ашний… И я люблю свою милую хозяйку, м-ма-у-у. Но к-кажется, здесь мы с вами расстанемся…

Огромная река преградила им путь. Что-то неуловимо знакомое видится в окружающем пейзаже. Такое впечатление, что они здесь уже были. Не так давно. Только его товарищем был не Бармалей…Кстати, сейчас перед ним стоит уже не паренёк, а самый настоящий рыжий кот, с длинными рыжими усами. Произошла метаморфоза?

— Бармалей? Странно, что ты уже покидаешь меня! Как ты доложишь Магу о том, что твой бывший хозяин живой и невредимый отправился дальше один, без соглядатая? А вдруг я вернусь… Вернусь за Мариной?

— Изволите шутить? Ма-у-у-у-у-у….

Утробный звук кошачьего мяуканья, а затем прыжок Бармалея в грязную мутную воду реки, ничто, по сравнению с тем душераздирающим визгом, что раздаётся над этой рекой, спокойно и величаво несущей свои тёмные воды. Доктор стремительно оборачивается и сам едва не падает от испуга в реку. Перед ним, оскалившись, на двух тонких кривых лапах стоит непонятное существо ростом с большого дога. Может быть, это собака, непонятной и доселе неизвестной в мире породы, а может это и есть видоизменённый дог. Королевский, не иначе! Поджарое тело, огромная голова с торчащими маленькими ушками, "очки" вокруг глаз, характерными для этой породы, да вытянутая морда, с черной кнопкой на вздёрнутом курносом носу. Кстати, фиолетовые круги на кипельно- белой шкуре, довольно забавное и оригинальное новшество, ценное приобретение в животном мире. Ну, а если прибавить к этому портрету соломенную широкополую шляпу рыбака, желтую рубашку в коричневую клетку, да зелёные брюки чуть ниже колен, да целый арсенал разнокалиберных рогаток за поясом, то перед нами не иначе, окажется собственной персоной один из очень забавных персонажей этого рассказа. Нет, это не собака, потому-что существо себя таковым не считает. К тому- же, в нормальной жизни собаки не разговаривают… как и коты…

— Приветствую вас, о, одинокий путник! Не иначе, противный вонючий скунс достал вас своим шпионажем, в пользу навороченного тюрбана…

Сергей Викторович обомлел, услышав такую высокопарную речь.

— П-позвольте в-вас п-перебить, в-вы не правы… — пробормотал он, заикаясь, скорее всего от растерянности, чем от страха, вглядываясь в странную, необычную фигуру, неподвижно застывшую перед ним.

Он чувствовал, как в его голове, словно страницы книги, шелестят мысли, старательно "перелистывая" ту информацию, что уже заложена в извилинах его мозга. И опять как поплавок всплывают воспоминания, когда будучи ешё маленьким ребёнком, не умея читать, он перелистывал огромную книжку с рисунками, которые находил смешными и забавными. Странные существа с головами собак, птиц, кошек и волков, с туловищем драконов и непонятных животных, были необычны, а собаки или лошади в этой книге в свою очередь были даже забавные, и немного страшные. Ночью они снились ему, все эти жуткие животные, почти с каждой страницы. И все они оживали, по очереди, или все разом. Что тогда творилось в его ночных сновидениях…

Фантастические птицы, разевая огромные клювы-пасти, тянули к нему свои лапы с огромными когтями. Огнедышащие драконы льстиво улыбались и заглядывали ему в глаза, а из их пасти, словно голодная и ядовитая слюна, капала огненная смола… Огромная волчица с птичьим клювом на морде, с оттянутыми тощими сосками, пыталась схватить его за загривок, словно своего непослушного щенка- детёныша, и утащить в темную нору, а он кричал, упираясь руками и ногами в черные стены норы…

Мать прятала от маленького Серёжи эти взрослые книги со страшными рисунками, а он всё равно их находил, и, спрятав книгу за пазухой, пробирался на чердак дома, где никто не мешал ему разглядывать эти жуткие и трагические в чем-то "страшилки"

Неужели его детские сны сейчас воплощаются в жизнь? Значит ли это, что тот страшный фантастический мир превращается в реальность, и значит ли это, что существо застывшее сейчас перед ним, не что иное, как…

— Химера! Позвольте представиться, мне очень… очень приятно… — проквакало существо необычным голосом, словно синтезированным, а оттого неестественным и довольно неприятным.

— Химера? — изумленно потряс головой Сергей Викторович, прикрывая глаза. — Но этого не может быть! Не может…

— Но отчего-же не может? — засмеялось существо дребезжащим смехом. — Ваш милый товарищ меня сразу признал. Ишь, как с перепугу в реку сиганул. Наверное, он чемпион по плаванию?

— Наоборот…он не чемпион, и даже мне не товарищ. Он…он мой кот…домашний… — пробормотал доктор.

Растерянность его ещё не прошла. Он вспомнил, ну конечно же, он всё вспомнил. Именно вот таких, чудных существ из той книги звали химерами. Это потом, в институтской библиотеке ему в руки попала одна очень занятная книга, в которой как пример приводились очень древние и знакомые ему рисунки, а вместе с ними и современные зарисовки. Под рисунками говорилось о том, что человек сам порождает химеры, не только в своих снах, но и в своих творениях…

Как странно, но он даже готовил доклад о генной инженерии в современной медицине. Он получил хорошие отзывы о подготовленном докладе, его звали после института на кафедру генетики, но он ушёл работать практикующим врачом… А тяга к неизведанному, тайному, видно осталась не только в его детских снах…

Почему-то совсем некстати выплыла из дальних уголков сознания картинка с изображением фантастического существа и крупно напечатанный текст на обороте.

"…из клеток выделяются молекулы ДНК, а из них нужные гены. Их тасуют как карты, перебирают, раскладывают как пасьянс (генный пасьянс, скреплённый лигазами), а затем превращают в химерную молекулу ДНК…

Малопонятно для непосвященного, а тем более для десятилетнего мальчика, которому едва ли что могли сказать даже те рисунки, которые он часами рассматривал в книге, и которые ему так часто снились в детстве.

Это в институте он очень ясно понял, что за штучка эта таинственная молекула ДНК, несущая жизнь, и способная, якобы, перевоплощаться во что угодно…Ему было интересно, но генетиком он не стал. Наоборот, он уходил от этого слова, а оно к нему как — будто всегда стремилось быть ближе…

Может оттого, что слово " химера" он ненавидел? Оно было связано со смертью его матери. Это случилось, когда он учился в пятом классе. Вот тогда, он в первый раз захотел узнать, что означает это слово. И зачем он это сделал? Если бы он знал, что это слово принесёт горе в их дом, он ни за что и никогда не стал бы допытываться на уроке биологии, что означает слово "химера". Молоденькая учительница бледнела, краснела, а затем с гневом набросилась на него, обвиняя, что он целенаправленно стремится сорвать урок. Целенаправленно! Это она так объяснила директору школы, когда на следующий день Серёжа стоял в директорской, и уже сам краснел и бледнел от несправедливых упрёков биологички, обвиняющей маленького мальчика в подрыве её авторитете среди учеников, и срыве урока биологии…

Тогда ему вывели тройку за четверть! Ему, самому способному ученику из всего класса!

Но он был доволен. Он сумел отомстить биологичке за то, что тот мужчина, с которым сошлась его мать, полюбив его, и что пришел в их дом и назвал себя отцом чужого ребенка, этот мужчина в итоге обманул их всех. Однажды он ушёл из семьи, бросив уже больную мать, и того мальчишку, который называл его с гордостью "отец". Тот мужчина ушёл к молодой, весёлой и здоровой женщине. Это была его учительница биологии.

— Пойми сынок, это есть любовь, и любовь с большой буквы! С большой… — уверял мальчика его приемный отец, когда они сидели после занятий в школе в небольшом скверике.

Мужчина похудел за месяц отсутствия, но глаза его горели тем странным лихорадочным огнём, которому начинаешь поневоле верить. Он любил ту женщину! А мать? Любил ли её этот мужчина долгие пять лет, что-бы вот так взять и бросить их… А теперь он сидит рядом, и уговаривает вести Серёжу " благородно" по отношению к биологичке.

— А ты…ты ведёшь себя благородно, бросив больную мать? — едва сдерживая слёзы почти выкрикнул тот мальчик, которому не было никакого дела до большой или маленькой любви этого мужчины. Тому мальчику не было никакого дела до той жизни, что вели взрослые. Ему просто нужна была семья и понятие того, что всё в этом мире благополучно! Ведь он так поверил этому мужчине, который впервые появился в их доме после смерти деда Евсея. Поверил, и может оттого, тот мальчик готов был простить самую обыкновенную подлость. Поняв и простив, но… зачем этот мужчина торопливо говорит о чем-то ненужном, не спрашивая о матери, которую ночью увезли с приступом в больницу.

— Посмотри, какая она красавица, посмотри! Ну, как в неё не влюбиться? Как? Это же само совершенство! Какие у неё умные глаза, а губы, а ушки. Ты мне не веришь Сережа? Жаль, что ты не веришь, но тут любовь. Неземная…

Как странно это было слышать от взрослого мужчины, который слыл молчуном в обычной жизни, и очень мало проявлял свои эмоции. А может, любовь глупа? Неужели этот мужчина не видит, как хищнически смотрит на него биологичка, по возрасту годившаяся ему в дочки. Где тут любовь? Где красота? Да у них в классе самая захудалая девчонка была во сто раз лучше и красивее этой бесформенной красотки с копной рыжих волос, клочками свисающих вдоль щёк. Биологичка любила длинные до пола юбки, и облегающие кофточки с неимоверно закрытыми высокими воротниками, в которых она словно прятала своё рябое невыразительное лицо. Странно, чем она прельстила отца? Своими зелёными глазами?

— Чистое недоразумение! — как говорила сторожиха тётя Валя, грузная, пожилая, одинокая женщина, что жила в маленькой комнате при школе уже много лет, и была давней знакомой деда Евсея, а также хорошо знала самого Серёжу и его мать. Возмущённо хлопнув себя по бокам, она провозглашала: — И нашёл же мужик себе парочку. Баран, да волчица- ярочка!

Тётя Валя всегда бурно реагировала на любую несправедливость. Сначала она возмущалась вслух громко и искренне, и начинала отчитывать Серёжу за непослушание, ну а затем, выговорившись, и, шваркнув со всей силы шваброй по ведру, негодовала, что мол " куда смотрит отдел образования". Но через минуту, махнув рукой, она вновь заявляла:

— А ты, Серёженька, мать свою успокой. Учителка энта, сдается мне, и есть чистая химера! Вот посуди сам, чего уж ей так оскорбляться. Мужика отбила, из семьи увела, всех попереколобродила, а виноватой себя не чувствует. Гордо так ходит, аж летает. Ну, чистая змея. И все довольны, всё ей с рук сошло! Что-то тут не так! Нечисто! Ох, чует моё сердце! Да и отец твой…

— Он не мой отец… — хмуро отзывался Серёжа. — Так, просто мамин знакомый… Жил да жил, и всё…

— Тю-ю! Тогда в чем дело? Иди домой, детка, иди! Без тебя тут они разберутся, взрослые. И тебе мой совет. В школу ходи, но как увидишь энту химеру, её бесстыжие глазени, так не заводись, а наоборот, уйди, а мысленно сплюнь себе под ноги, и скажи " чур меня, чур, химера!".

Дома было неуютно и пусто без матери, которая лежала в больнице после сердечного приступа. Деда Евсея уже как два года похоронили, и может поэтому, мать вышла замуж "очертя голову, бросилась за первого встречного", как сказала соседка, вечно хмурая баба Лида, схоронившая мужа так давно, что и сама забыла, когда это было, и был ли когда у неё муж в действительности.

Мать пролежала в больнице ещё две недели, и когда уже должна была выписаться, случилось самое страшное. Она умерла. Скончалась от второго сердечного приступа.

Как объяснила соседка, у матери оторвался тромб и закупорил сердце, как бутылку с шампанским. Сережа уже не был таким глупым малышом, что-бы не знать, что такое шампанское, и какая сила должна вытолкнуть эту пробку из бутылки. Может поэтому, ему так долго потом снились огромные бутылки с шампанским, из узкого горлышка которых вот-вот должна была выползти пробка. Пробка выползала медленно-медленно, словно наслаждаясь ужасом мальчика, который знал, что когда она выстрелит вверх, то из узкого горлышка бутылки, словно из артерии, рванёт вверх яростный бешеный поток, толи шампанского, толи алой крови, который зальет всё вокруг…

Может поэтому он не любил, и не любит до сих пор спиртное, а в особенности шампанское, которое напоминает ему о смерти матери, и о тех полных жуткой боли и страха ночах, в которых ему снился сметающий всё на своём пути бешеный поток алой крови… несущий кровавый тромб.

Мужчина, которого он когда-то назвал отцом, появился на кладбище в последний момент. Потрепав Серёжу по вихрастой голове, тихо пробормотал:

— Прости, я не хотел её смерти, сын…!

Сергей Викторович помнит, как ему хотелось отбросить холодную руку этого названного отца. Бросить бы ему в лицо хоть какие-то обвинения, но кругом были люди, и он не посмел ничего сказать. А ещё он хотел, что-бы этот мужчина не называл его сыном. Неужели странный холод его руки породил желание убежать, скрыться от всех, а особенно от той женщины, что стояла вдали, у кладбищенской стены, скрываясь в тени огромного дерева. Химера? Да, это была она. Её глаза светились странным желто-зелёным светом. А ещё в них сияло торжество и злоба, которую ни с чем нельзя было спутать…

— Чур меня, чур! — прошептал тогда Сережа, вспомнив слова сторожихи. — Тьфу, тьфу, тьфу, не моя зараза…

— Что? — рука мужчины замерла, и вдруг больно вцепилась в волосы Сережи. — Что ты сделал?

Но едва ли эту боль сразу ощутил маленький мальчик, внимательно наблюдавший за женщиной, что стояла вдали у стены. Это только потом он сообразил, что его голову пронзила сильная боль, а потом боль отпустила так-же быстро и резко, как только мужчина отстранился от него и быстро, почти бегом направился к той, что ждала его, там у стены, скромно потупив в землю свой потухший равнодушный взор…

Больше Серёжа никогда не видел Химеру, а также своего приемного отца. Они исчезли из поселка, словно их никогда и не было в его жизни. Серёжа тоже постарался забыть о них. Но только почему иногда, толи во сне, толи наяву ему чудится тяжесть этой мужской руки, и тихие слова, что он не может забыть до сих пор:

— Прости, я не хотел её смерти…

Так может говорить человек, который более чем уверен, что его действия могли повлечь за собой чужую смерть.

Тромб в виде пробки из бутылки с шампанским! Загадка! Для маленького глупого мальчика она закончилась бы неврастенией, если бы после побега не помогли преодолевать детские страхи хорошие воспитатели в детском доме, и не его стремление разгадать причину смерти матери. Он хотел выучиться и стать врачом. Для этого надо было стать отличником в школе. Он им стал, а после школы поступил в медицинский институт. А потом он получил право в один из ясных летних дней найти в архивах больницы старую пожелтевшую историю болезни своей матери и узнать в ней то, о чем стал подозревать ещё студентом в институте.

Рак крови! Острый лейкоз! Страшное и малоизученное заболевание. Непонятное и загадочное, связанное с изменением состава крови, где всё взаимосвязано: молекулы ДНК, РНК, белые тельца, красные…

— …тасуя молекулы крови как карты, раскладывая как пасьянс, мы получаем новую молекулу ДНК, а иначе — Химеру… — эхом звучат в его мозгу тихие угасающие слова.

— Ал-л-ле-е-о! Вы, кажется, заснули мой дорогой? — квакающее существо вдруг заколыхалось перед глазами доктора, как какой-то дурной сон.

Сергей Викторович потряс головой. Не иначе он спит. Спит и видит не только картинки из детских снов, но и это странное чудо, чем-то неуловимо похожее на биологичку Химеру из своего далёкого-далёкого детства. Но нет, эти страхи наивны и глупы, детство давно прошло…

— Кстати, сразу довожу до вашего сведения! Существо я благородное, с хорошими манерами, с неограниченной тягой ко всему любопытному. А вы, кстати, непонятный экземпляр! Но это дело поправимое, изучим, разложим, запишем в мой тайм-аут, и сделаем кой-какие выводы… — тараторило существо, колыхаясь, подпрыгивая, подскакивая на одном месте, то забегая влево, то вправо, то поднимая руку изумлённому Сергею Викторовичу, и рассматривая её на свет, то пробуя на зубок его арбалет…

— Э-э, позвольте! — наконец доктор отнял арбалет у существа и прижал оружие к груди.

В его глазах рябило. Мечущаяся фигура существа оставляла после себя неясные очертания справа, а само оно уже вовсю вихлялось слева, и от этого мельтешения голова доктора стала уже немного побаливать. Едва ли он был в растерянности, но и страха совсем не было. Наоборот, энергичные подскоки существа, его ужимки уже вызывали истерический смех…

— Я- Химера номер один! Позвольте представиться! Самое умное, благородное, чудесное, красивое…э-э-э, что с вами? Дикий приступ смеха? И я с вами посмеюсь, хи-хи-хи за компанию, ха-ха-ха. Я даже умею гоготать! Ого-го-го! Классно, да? Знаете ли, люблю повеселиться и покуролесить. Я вообще весёлый малый. День и ночь хихикаю, хи-хи-хи-хи! Кстати…это не вам машут с того берега? Ну и рожи? Не обхохочешься за неделю! Вот у нас у химер, рожи покрасивше будут. А это что? Ни рожи, ни кожи, да ещё и яйцо на голове…

— Это не яйцо, это его шапка… — почти простонал сквозь смех доктор, не в силах переносить спокойно забавную рожицу Химеры номер один, которое, подпрыгивая на одном месте, корчило забавные рожицы самому Великому Магу.

Тот в бешенстве потрясал кулаком и что-то вопил визгливым голосом, но что, доктор не мог разобрать из-за скачущей вокруг него и вопящей что-то в ответ Химеры. Наконец Великий Маг вскочил на своего даКона и галопом поскакал прочь, а за ним, поднимая сизую пыль помчалась вся его многочисленная свита. Химера упала на песок и дрыгая длинными ногами завопило — захихикало, заохало от смеха, словно от изнеможения. Так что доктор в свою очередь удивленно уставился на извивающееся в приступе смеха существо.

— Эй, Химера! Может, пора остановиться? Твой смех нездоров…

Но ему ещё пришлось ждать, пока, существо успокоиться. Отсмеявшись и даже

всхлипнув напоследок, Химера дрыгнула длинной ногой, и, промолвив:

— Ох, славно мы повеселились! — замолчало, опершись на песок локтями и высоко закинув длинные голенастые ноги одна на другую, но затем, словно о чем-то вспомнив, с нескрываемым любопытством уставилось на доктора, который в свою очередь с тревогой вглядывался в серое небо над головой. Видимо Химере было противопоказано долго о чем-то думать или размышлять. Через секунду, утратив интерес к доктору, Химера уже с усердием болтало ногами в воздухе и напевало противным квакающим голосом какую-то мелодию.

— Да, я совсем забыл… — пробормотал доктор, и, обратившись к вальяжно развалившейся на песке Химере, спросил: — Почему здесь никогда не видно солнца. Такое ощущение, что серая мгла окутала землю… В такой серости меня не покидает чувство потери времени…

— Насчет потери времени вы немного загнули доктор, а на счёт другого, всё верно!

Серость кругом. А во всем виноват Маг, как всегда! Вот не любит он яркие цвета, хоть ты как их подай ему! Хоть под соусом, хоть без соуса! Говорят, это болезнь неизличима!

— Главное, что это болезнь незаразная! — отозвался доктор.

— Ну как посмотреть! Он, конечно, скрывает свой недуг, но всё равно это проявляется.

Вот и рядится он все больше в черные цвета. Невелик набор, но что поделать Такой он с детства. Одним словом ущербный… — тараторило существо, деловито покачивая огромной лапой.

— Но на бал все красавицы одеваются в яркие платья, и, кажется, в тот вечер у Мага преобладали…

— Красные и бордовые цвета? — бесцеремонно перебивает доктора существо. — Знаю, я всё знаю, но я повторяю, он ущербный… И не обижайтесь доктор, но я вас уверю, он различает цвета на запах…

Но доктор не обижается, а с недоумением смотрит на Химеру, отчего тот начинает ерзать, и ещё больше раскачивать огромной лапой…словно волнуясь.

— Но на красавицах было множество рубинов…

— Цвет крови! Его любимый цвет! Как у кого-то вкус и запах. А этот цвет просто необходим Магу, ну вот просто позарез ему необходим для продолжения рода… — рассуждает Химера, всё сильнее раскачивая огромной лапой.

— Стой! — хватает доктор существо за его огромную ступню, отчего тот подскакивает и испуганно смотрит на доктора.

— Что? — произносит Химера испуганно, но доктор вновь хватает существо за его узкую кисть шестипалой лапы и тянет за собой:- Идём…

— Идём! — подскакивает Химера и торопливо семенит рядом с доктором, безумолку тараторя о том, как оно мечтало о настоящей, полноценной жизни, полной тревог и жутких приключений, и как ему надоело прозябать здесь в лесной глуши, где никто не видит и не понимает твою тонкую, поэтическую натуру.

— Меня заставляют учить географию, физику, а химию не доверяют, но я обожаю сочинять стихи. Ну, например: летело облако по небу, неся в обьятиях букет, его подружка плащ одела, и толстый вязаный берет…Ну как? Классно!

— М-м-м! Может быть и ничего! — неопределенно пожал плечами доктор, потому- что он мало что понимает из того, что тараторит ему Химера, что подпрыгивающей походкой семенит рядом. Но неопределённое мычание доктора Химера воспринимает за положительный отзыв, и поэтому подпрыгнув вверх что есть силы, оно радостно сообщает доктору:

— Я такое способное, просто ужас какое! Вы хороший, вы видите позитив…

И помолчав, уже тише добавляет:

— Но немного ленивое. И всё из-за географии. Так сказал профессор…Он гений…

— Профессор? — отозвался доктор. — Тот, что живет здесь на этой горе?

Перед ними вдруг неожиданно возникает гора, и хотя до неё ещё надо идти, но видно как на ней развевается несколько полотнищ. Да разве ж они развеваются? Скорее всего, они исполняют какой-то странный танец, становясь похожими на очень знакомый цветок. Тюльпан? Ну да. Малиново-бордовый цветок, который словно танцует, а может быть играет своими лепестками-полотнами…

— Профессор запретил мне много болтать, но я не отрицаю, там мой дом…

— Где живет профессор?

— Ну да! И профессор тоже! Он меня создал… и даже назвал Химыч, или Хим Химыч. Но мне нравится Химочка или Хима! Ты тоже можешь звать меня так, хотя так, по словам профессора несолидно. Но я всё-же существо красивое, благородное… поэтическое…

— Скорее всего я тоже буду звать тебя Хим Химыч. Но если ты не закроешь сейчас же рот и не помолчишь, я вынужден буду распрощаться с тобой тут-же… и навсегда.

— Всё-всё-всё! Я молчу, молчу как рыба! Но… меня с недавних пор терзает такой вопрос. К какой группе существ относитесь вы и мой профессор? Вы так с ним похожи… А рыбы совсем не молчат, они такие болтливые, не то что я…

Кажется, это был финиш. Ещё немного, и голова у Сергея Викторовича расколется, словно переспелый арбуз. И этому будет способствовать довольно неуёмное существо, по имени Хим Химыч, которое подскочив, тут-же с интересом уставилось на него своими огромными серыми глазами. Кажется эта странная, тягучая тишина давит, давит…ещё секунда…и она взорвётся…

Доктор со стоном нажимает кнопку вызова, как про себя окрестил он маленькую точку на белой плоскости двери, внезапно возникшей перед ним. Он держал на кнопке палец до тех пор, пока не открылись белые двери, затем другие стальные, и сильная струя приятного теплого воздуха втянула доктора Апреля и Химыча внутрь огромного белоснежного вестибюля, неожиданно переходящего в огромную лабораторию…

Возможно, это была засекреченная лаборатория, а может быть просто одинокое, но довольно комфортабельное жилище ученого — самоучки, скрывающего свой талант среди горных вершин долины. На белых столах стоят огромные колбы, в которых варится странное пахучее зелье. Белый дым, что клубится из чашки, стоящей на столе, опускается на пол и стелется по нему пушистым белым покрывалом, поднимаясь вверх у другого стола и плотно укутывая тот маленький эмбрион в пробирке, который кажется совсем игрушечным, но который шевелит зрачками, и как — будто чувствует, как на него внимательно смотрят двое, мужчина и его смешной спутник, что зажал себе рот двумя огромными лапами, и боязливо оглядывается вокруг, словно видит всё здесь впервые, или просто боится.

— Здесь никого нет, нечего бояться! — вслух произносит доктор.

Но мычание Химыча, его энергичное потрясывание головой, подмигивание правым глазом, а также ужимки и всевозможные рожи, непонятно кому предназначенные, приводят к тому, что Сергей Викторович поневоле обращает внимание на противоположную сторону огромной комнаты и видит там, вдалеке у стены кожаное кресло, в котором восседает широкоплечий седой мужчина.

В огромном кресле сидел Лес! Он задумчиво смотрел на приближающегося к нему

доктора, и тощее высокое существо, что вышагивало, высоко поднимая ноги, и было очень похоже на знакомое фантастическое существо. Оно словно сошло со страниц древней рукописи.

— Красавец! — тихо бормочет Лес, и совершенно непонятно, кому предназначены эти слова, мужчине или существу, что завидев его, взвизгнуло, и уже подпрыгивая да подскакивая, торопливо спешит к нему.

Лес ничему не удивлялся. Он знал, что в этом мире всё, довольно относительно, и всё может быть необычным. Но то, что доктор вновь вернулся к исходной точке своего отсчёта, не сгинул, не исчез, и не испугался, делает ему честь, и честь тому, кто поверил ему. Значит ли это, что благая весть древних манускриптов не оказалась ложью, и значит ли это, что на самом деле пришёл тот, кого вправе можно назвать Последним потомком древнего рода владов. Влад — Владеющий славой! Славой всего рода человеческого! Это ли не честь, быть первым, или последним потомком…

И пусть этот красавец влад нетерпелив, пусть не слишком силён, но он владеющий по праву этой славой, а значит, ему пора приниматься за дело.

Книга древних Мудрецов предопределила его появление. Звёзды всезнающей Вселенной послали сигнал, а хитрый агрегат сигнал принял. Ну что-же, всё вернулось на круги своя! Пора приниматься за дело! Именно об этом говорит книга Мудрецов:

"Искать корень Зла, найти его, и обезвредить, обязан тот, кто чист душой, чьи помыслы не вызывают сомнения в своём бескорыстии, и его действия в целом не нарушат ход истории развития общества, предопределённого свыше…"

— Ты вернулся Апрель, значит не всё ладно вышло у тебя… — старый Лес насмешливо уставился на доктора. — Зато вижу, у тебя появился товарищ?

— Позвольте представиться, Хим Химыч! Самый умный, благородный, самый красивый и представительный из семейства химеровых…

Хим Химыч так прыгал, извивался перед Лесом, видимо стараясь понравиться, что не рассчитав, вдруг подпрыгнул так высоко, что с грохотом свалился на зеркально начищенный пол, неприлично высоко задрав свои длинные тонкие ноги. Но вскочив, он с невероятной скоростью устремился в соседний зал, сплошь уставленный огромными зеркалами. Доктор с тревогой и недоумением проводил взглядом Химыча, который вскоре исчез из вида, но через секунду за закрытыми дверями раздался его громкий восторженный вопль, а затем довольный смех, который и успокоил доктора.

— Ваш товарищ нашёл то, о чем он так мечтал. А именно, тысячу говорящих зеркал, лгущих с невероятной легкостью…

За дверями вновь послышался гомерический хохот, а через некоторое время стон, словно там, за дверями кто-то умирал…

— Кажется ему плохо! — доктор повернулся к двери, но Лес повелительно поднял ладонь, призывая его остановиться.

— Не стоит так волноваться! — произнёс старик и нахмурился. — Ваш друг лжец ещё тот. Придумать профессора, и всё такое… Поэтому он проходит фазу номер один — очищение зеркалами. Своего рода лекарство от лжемикробов, которыми так полон этот мир. Кто лучше зеркал знает оборотную сторону личности…

— Значит, я тоже должен подвергнуться чистке? — вызывающий голос доктора вызвал у Леса лишь улыбку, слегка напоминающую усмешку.

— Всему своё время. А на сегодня у нас в программе цветочная освежающая ванна, лёгкий и сытный ужин, а затем вас ждёт мягкая постель из морских водорослей, с целым набором приятных сновидений…

— Меня ждёт Марина! — предательски дрогнул голос доктора. — И я не затем…не затем здесь появился, что-бы спать, есть, наслаждаться приятными цветочными ваннами…

Он старался не смотреть на Леса, в глазах которого помимо усмешки он мог теперь увидеть что-то холодное, строгое, стальное, упрямое…

Старик откашлялся, неторопливо постучал костяшками пальцев по столу, опять откашлялся и, наконец, заговорил скрипучим голосом:

— Хотя ты и влад, но ты человек! В отличие от химер, и многих существ этого странного мира, ты получаешь энергию, питаясь самой банальной пищей. И тебе нужен сон! Но если ты считаешь, что ванна с чистой прозрачной водой тебе совсем не нужна, оставь её. Посчитай глупостью запах мыла, лаванды и мятных трав…

— Запах лаванды? — вдруг отчего-то поразился доктор, но тут-же вскочил с лавки, на которую присел от усталости: — Я согласен! Я хочу именно лавандовую ванну, и стакан апельсинового сока. И спать, спать, спать…

Что-то двигало им. Какие-то чувства, нетерпеливое ожидание смешивалось воедино с тайной радостью окунуться не только в пахучую ванну, благоухающую так призывно приятно. Не-ет! Это было нечто, что будоражило его нервы, подгоняло его тело и словно нетерпеливо нашёптывало, "ну-же, вспомни, вспомни…ну вспомни…"

Что? Что он должен был вспомнить? Через закрытые веки ощущается яркий свет, что исходит от воды и падает на стены ванной комнаты. Приятное блаженство растекается в уставших мышцах и расслабляет тело.

Лаванда успокаивала. Голубая вода в огромной ванне напоминала морское побережье, где они отдыхали всей семьёй в Лазаревском… Стоп! Почему Лазаревское, а не Крым, не Ялта, где они отдыхали ещё раньше, и где поездки и посещение всяких всевозможных исторических мест входили в план отдыха…

Лаванда! Она растёт именно в Крыму. Этот невзрачный голубой цветок, засушенный и собранный в такой-же невзрачный веничек-букетик, напоминает о себе терпким запахом, если растереть сухой цветок в пыль…

Какая нелепость, связывать воедино, то давнее, нелицеприятное происшествие с его женой, сегодняшними событиями и запахом лаванды, что источает эта невероятно голубая вода.

Доктор потёр виски распаренными руками, вновь прикрыл глаза.

"Он должен вспомнить! Он всё должен вспомнить…"

— Вам плохо? — тоненький голосок огромного существа, застывшего над ванной, ну никак не вязался с его внешним обликом.

Это была огромная лягушка, двугорбая как верблюд, с огромными страусиновыми ногами и короткими передними лапами тушканчика, три пальца которых казались очень даже устрашающими из-за длинных ногтей, которые сверкали неестественно кроваво-ярким перламутром лака…

— Не бойтесь доктор, я добрая! — расплылся в обаятельной улыбке невероятно огромный рот лягушки.

Её голова стремительно рванулась к лицу доктора, и доктор Апрель вдруг почувствовал, как он так-же стремительно уходит под воду, почти бессознательно опускаясь на самое дно ванны, видимо опасаясь тонкого раздвоенного язычка лягушки, больше похожего на жало змеи, едва скользнувшего по его лицу.

— Неужели эта тварь укусила меня? — лихорадочно забилась единственная мысль в воспаленном мозгу. — Значит, я умру! А как-же Марина?

Лавандовая вода лезла в ноздри, заливалась в рот, проникая всё дальше и дальше в желудок, в кишки, в лёгкие, забивая их, вытесняя воздух, заполняя всё его тело запахом терпким, полынным…

Он вспомнил… Он всё вспомнил! Ну, конечно, этот запах должен был насторожить его ещё в квартире. Неужели он, взрослый и умный, не смог связать всё воедино и понять, что "история повторяется…".

Именно такую фразу он услышал от бедно одетого старичка-экскурсовода из древнего дворца, когда тот преподнёс его жене маленький голубой колосок засохшего цветка, и посоветовал Марине вдыхать запах растения на ночь. Тогда у неё сильно болела голова, наверное, от переполненной обычным народом электрички, что медленно и так долго тащилась по раскаленному пеклу от самого города. Потом они вышли на нужной станции, но перед этим в вагоне опять — же, очень древний старичок, сидевший напротив, что-то долго и невнятно бормотал, обращаясь к Марине, и помахивая перед ней рукой в белой перчатке. Странно, что он бормотал? И отчего в дикую жару тот старик носил перчатки? Как и старик — экскурсовод из древнего города-музея. Только у экскурсовода были перчатки уже черного цвета. Старички не были похожи, и в тоже время что-то их сближало. Нет, не перчатки и не белая седая борода, и не их одежда, старомодная, из белого льна, бесформенная, безбожно помятая, не запоминающая, и в тоже время удивительно знакомая. Наверное, их незримо объединяло одно общее свойство. Они были похожи на волшебников, но на самом деле они были эктрасенсы…

Ну и словечко. Так и напрашивается на язык другое, более понятное и непристойное…

Марина в электричке всё время лежала на плече мужа, и он помнит до сих пор тяжесть её разгоряченного жарой тела. Старик в белом льняном костюме сидел напротив, надвинув на глаза легкую соломенную шляпу, и как-будто бы дремал. Марина тоже делала вид, что спала, а доктор и их сын Славка всё время смотрели в окно, хотя Сергей Викторович чувствовал, что старик не спал, а всю дорогу наблюдал из-под шляпы за ними, а особенно за его женой. Его повышенный интерес к Марине не вызывал у Сергея Викторовича беспокойства. Ну, подумаешь, сердобольный старичок попался. Ишь, как блестят слезой его глаза. Видно понимает, как тяжело сейчас его жене, ехать в жару в душной электричке. Поэтому даже его забавное предложение помочь Марине не вызвало никаких подозрений…

— Я эктрошенш! Лечу биополями. Бешплатно! Вы пошволите… — шамкал шепеляво старик, так умоляюще при этом вглядываясь в бледное лицо Марины, что сердце Сергея Викторовича в тот момент как-то странно и болезненно заныло.

Может, это была тревога и боль за жену, внезапно почувствовавшей себя плохо. Может желание помощи, совершенно постороннего человека растрогало его. Но, кажется, тогда он просто кивнул старику, и видимо отвернулся к окну, увидев, неожиданно радостные глаза старичка. Да-да, просто отвернулся в сторону, не мешая творить ему доброе дело…

Доброе-ли? Эта мысль только сейчас пришла в голову, а тогда…

Тогда он ещё ни во что не верил! Он даже не поверил, что тело Марины вдруг стало почти невесомым, перестало давить своей тяжестью ему на плечо, и он услышал вдруг её весёлый смех…

Нет! Он в это видение никогда не верил, и не поверит! Даже сейчас, когда прошло столько времени. Но… тогда он вдруг увидел именно Марину. Там, за мутным окном электрички, еле-еле тащившейся вдоль огромной ромашковой поляны, стояла она. Его жена! Он видел её красивую и здоровую, с венком на голове и с длинной русой косой, в удивительных одеждах, белотканных и просторных, с затейливым орнаментом по широкому подолу платья. Это была странная одежда каких-то древних времён. А какого рода-племени были те люди, что окружали её? Кто был тот высокий широкоплечий мужчина, что смеялся забавам и шалостям молодёжи окружившей Марину? Что за странный танец танцевала Марина перед светловолосым красавцем в дорогих одеждах заморского принца? Танец полный грации и затаённой страсти, танец целомудренной красавицы, и в тоже время настоящей лесной дикарки…

Не мудрено околдовать таким танцевальным набором кого угодно, а тем более этого светловолосого красавца. Он смотрит на женщину влюблёнными глазами, и послушно идёт за ней в круг танцующих… Затем подхватывает её на руки…

Но это уже не танец! И это уже не ромашковая поляна. Это море, где началась самая настоящая морская качка, буря, шторм, а иначе, настоящее светопреставление, где уже актёров всего трое. Лежащий на песке, возле разбитого корабля светловолосый мужчина, и плачущая над ним красавица в разорванном грязном платье. Её волосы растрёпаны, они забиты песком, морской тиной и водорослями. Кругом лишь песок, и завывая, ветер моментально заносит на разбитый корабль груды желтого песка, под которым уже давно скрылись мёртвые тела погибшей команды…

Так кто же третий? Или что? Быть может, это та неведомая сила, что вырвет из объятий желтого песка теряющую сознание красавицу, и перенесёт её на корабль… Корабль — призрак…давно уже ставший легендой!

Старичок разбудил их перед древним городом. Оказывается, они задремали. Сергей Викторович благодарил за что-то старичка, а за что, и сам не помнил. Марина мило улыбалась тоже, и также мило желала старичку всего хорошего. Тот качал головой и чему-то таинственно улыбался. А потом подарил Марине букет лаванды…

А во дворце-музее Марине опять стало плохо. Когда она увидела белую и красную розу в маленьком белом фонтане, её затрясло, словно в лихорадке, и ей пришлось немного прийти в себя, сидя на маленькой скамеечке у стены.

Что могло скрываться за немой тайной белой и красной розы, кроме той, о чем рассказал экскурсовод, древний старичок с длинной белой бородой, и в белом костюме из льна…

Как странно, но он тоже был в перчатках, только… черных! Летом, и в перчатках? А впрочем, старичок с бородой, импозантный и полный таинства, всё-же раскрыл себя. Вовсе никакой он не старик. Просто тень на плетень навёл. А как-же, старику больше поверят, и его истории о неземной любви и страсти крымского хана Гирея к полонённой княжне с удивительно голубыми глазами и пшеничного цвета косой, в которой уже вплелось несколько серебристых нитей волос, похожих на белоснежные нити ковыля, или вдовьей травы.

Ох, уж эти сентиментальные женщины — экскурсантки. Как они смотрели на фонтан, а каким участием, каким страданием были полны их глаза, не говоря уже об их сердцах, в которых древняя легенда нашла свой благодарный отклик. Многие из женщин плакали, а их мужья или курортные кавалеры, с усмешкой взирали на них.

Наверное, Марина из-за своего любопытства подошла слишком близко к фонтану, и ей опять стало плохо. А иначе, почему и отчего она вдруг вскрикнула и стала медленно оседать на пол, каменный, выщербленный, вышарканный миллионами ног за несколько веков…

Сергей Викторович вовремя оглянулся. Странно, почему он не заметил, как Марина покинула группу экскурсантов, которые уже входили в соседний зал. Значит ли это, что Мрина вновь направилась к фонтану. Он торопливо рванулся назад, словно предчувствуя что-то. Да он слышал её крик, он видел, как Марина медленно оседает на пол, он рвался к ней, но магический круг красной ленты, опоясывающий фонтан, не давал ему приблизиться к ней. Высокая черноволосая красавица в легких воздушных одеяниях древней восточной женщины склонилась над его женой. Неужели её никто не видит кроме него? Как странно ведёт себя эта женщина. Оглядываясь по сторонам, она что-то вытаскивает из-за пояса своего необычного платья. Боже, да это-же кинжал! Она заносит его над Мариной…

— Не-ет! Марина, нет…

Как больно сердцу. Какая дикая боль прорезает его, словно артерию, из которой хлещет алая кровь, что превращает прозрачные капли фонтана в кровавые слёзы…

— Ну-ну, молодая леди! Уже пора прийти в себя… пора…

Старичок-экскурсовод довольно энергично машет перед Марининым лицом своей соломенной шляпой, беспокойно поглядывая на каменное отверстие дверей. Он словно опасается, что кто-то ещё войдёт сюда, помимо небольшой кучки экскурсантов, совсем некстати замешкавшихся в соседнем зале, да мужа этой женщины, что с трудом отрывает от каменного пола вдруг ставшие неимоверно тяжелые ноги…

Но старик знает, что у этого молодого мужчины уже нет сил двигаться, нет сил сделать даже один шаг… Он стал каменным идолом, под ногами которого, на грязном зашарканном полу лежат две смятые, увядшие розы. Белая и красная…

Со старичком — экскурсаводом что-то тоже происходит. А может, он просто артист, и, довольно талантливый, потому-что он вдруг внезапно преображается, словно чувствуя слабость противника… На самом деле он высок и строен, и совсем не стар. У него сильные крепкие руки и сквозь маску морщин угадывается упругое молодое лицо, мужественное и даже красивое. Вот только глаза старика светятся холодным блеском восковой куклы, никогда не знавшей жизни. Едва ли страдания каменного идола вызовут в его глазах сочувствие, хотя его тонкие губы кривятся в презрительной усмешке гордеца. Одним сильным движением он поднимает Марину с пола, и с силой прижимая к себе, несёт её прочь из зала.

— Стой! Сто-о-о-о-ой…

Едва ли кому можно услышать тот шепот, что срывается с губ Сергея Викторовича. Да и не Сергей Викторович он больше, а идол… обычный каменный идол! Большой, холодный и беспомощный. Ещё стучит его сердце, но он знает, что осталось совсем немного, что холод камня скоро дойдёт до его сердца. Оно окаменеет, и когда это случится, его душа будет втянута в тот белый каменный фонтан, где печально журчит вода, отсчитывая каплю за каплей минуты и часы, дни и ночи, года и века воспоминаний, о прежней былой любви…

— Тебе только и остаётся, что хранить и лелеять эти две розы… — толи издевательский смех, толи сами мысли, безумные и противоречивые, скачут как молодые скакуны…

— Сделай же что-то! Останови его, останови! Вспомни, вспомни хоть строчку…

— Что вспомнить? Что? — готов кричать от бессилия Сергей Викторович своим глупым раскордашным мыслям, которые только мешают ему сосредоточиться…

Его взгляд падает на оброненную черную перчатку, что лежит на полу рядом с фонтаном. Отчаяние овладевает им, яростное, безумное…

— Помоги мне, о фонтан Слёз! Прошу, помоги…

Что заставляет Сергея Викторовича, сделав усилие, рвануться вперёд. Да, он чувствует неимоверную тяжесть в ногах и руках. Он чувствует, как его бьёт током красная нить, ограждающая фонтан от чрезмерно любопытных экскурсантов, и в тоже время он чувствует под рукой живительную прохладу воды в каменной чаше фонтана, в который он почти падает. Вот только он ничего не видит, так как перед глазами его красная пелена. Но он знает, что эта красная бурлящая пелена, затягивающая его мозг, не что иное, как та кровавая река, что стремительно уносит часы, минуты, секунды его жизни… Уносит всё дальше и дальше!

Его слабеющая рука тянется к черной перчатке, и крепко сжав её, он тут-же бессильно роняет её обоатно в каменную чашу фонтана. Но из последних сил доктор выхватывает эту мокрую перчатку из чаши, и с размаху бросает её в старика, уже почти скрывшегося за колонной…

Стон, и дикий рёв раненого зверя указывает, что цель достигнута. А ещё через мгновение в каменном проёме ханского дворца появляется улыбающаяся Марина. Она медленно бредёт вдоль стены, прижимая к груди тонкие руки. Она так слаба, что тут-же бессильно падает в объятия своего дорогого супруга. Но она не в обмороке. Нет! Она всё понимает, но она слишком счастлива, что-бы сейчас умереть…

— Как ты меня напугала! — шепчет Сергей Викторович, прижимая холодные руки Марины к своему разгоряченному лицу.

Они улыбаются друг другу, грустно и печально. Отчего эта грусть? Не навевает ли её этот прекрасный в своей простоте фонтан, как образец неиссякаемой печали и слёз?

Журчит во мраморе вода *

И каплет хладными слезами

Не умолкая никогда…

— Уйдём отсюда! — тихо просит Марина, и Сергей Викторович согласно кивает головой.

Да-да, это просто необходимо сделать! Но не так — то просто покинуть дворец. И они ещё долго, обнявшись, бредут по огромным длинным залам, с затейливыми узорами на стенах. И по дороге доктор с недоумением вглядывается в увядшую роскошь некогда богатого дворца.

Странно, но он вдруг понимает, что именно здесь, в этом, древнем скопище любви и ненависти, тоски, печали, и блаженного восторга, кроется та неимоверная боль, которую время не истребило, а превратило в нечто постоянное. Эта боль бьётся сквозь века, столетия и годы, превращаясь в ту слезу, что каплю за каплей уносит от нас всё дальше и дальше мраморный фонтан. Печальный фонтан Слёз…

Сии надгробные столбы *

Венчанны мраморной чалмою,

Казалось мне, завет судьбы

Гласили внятною молвою…

— Завет судьбы…завет судьбы… — молоточком билась в висках странная фраза стиха великого поэта, когда вдруг сильный рывок прямо таки выдернул Сергея Викторовича из той кроваво-красной пелены, что клубилась вокруг него словно горячий пар, застилая древние узоры стен и Марину, с любопытством взирающую на группу экскурсантов впереди…

— По-оз-вольте милейший доктор, потереть вам спинку! — тоненький голосок огромной лягушачьей головы был сейчас, в этот момент таким — же нелепым и противоестественным явлением, как и его возвращение из таинственных грёз.

Да, Сергей Викторович понимал, настоящая действительность здесь, в этой ванне с невероятно голубой водой, пахнущей лавандой и немного полынью. А то, что над ним угодливо застыло невероятно фантастическое существо, ещё ни о чем не говорит. Ну, кто поверит в то, что это существо, похожее на лягушку, трёт его мочалкой так усердно и яростно, что есть опасения остаться совсем без кожи…

— А теперь ополоснёмся, и готово! — огромный ушат чистой воды вывернут на него.

А потом, едва ли Сергей Викторович понял, как его, взрослого крепкого мужчину вытащили из ванны и тут-же завернули как ребёнка в мягкое розовое полотенце, которое также пахло лавандой… Лаванда? Как-же он мог забыть, что его Марина…

— А теперь ужинать и спать, спать, спать… — перебил его мысли жизнерадостный голос существа, что мило улыбаясь, уже повязывало Сергею Викторовичу на шею белоснежную салфетку.

Доктор с удивлением заметил, что он сидит перед красиво сервированным столом, на самом видном месте стоит огромный букет белых хризантем, а он не отводит глаз от

ярко-кровавых роз, что растут в глиняном горшке у окна.

Едва-ли он понял, что только что съел огромную тарелку странной на вид голубой каши. Манной или пшеничной? Хотя вряд ли это так важно. В фантастическом мире можно ожидать всё, что угодно.

— А утром вас ждёт каша из солнечных лучей с одуванчиками. Это просто что-то невероятное по вкусу. — закатила глаза лягушка, не забыв с шумом облизнуться раздвоенным язычком, тут-же торопливо добавив. — Омлет из грёз вы уже отведали, остался нектар из слёз. И тогда покой на всю ночь вам обеспечен…

— Нектар из слёз? — удивился доктор, принимая хрустальный фужер с бледно-голубой жидкостью.

— Ну да, из слёз! — жизнерадостно заулыбалось существо. — Лес сказал, вас надо встряхнуть, что-бы вы всё вспомнили…

— Я вспомнил? — сонно пробормотал Сергей Викторович. — Но что? И зачем…

Кажется, нектар стал сразу действовать. Едва ли доктор уже понимал, почему и кто несёт его по воздуху, зачем он опять трясётся в душной электричке, и отчего рядом с ним нет его Марины и сына. Да и нужно ли это было доктору понимать. Он просто спал в ту минуту, как самый обычный, слабый человек.

Доктор спал, но это был беспокойный сон. И ещё никогда Лесу не было так жалко этого в чём-то беспомощного человека. Ну, зачем ему эти переживания? Для чего?

За свою жизнь Лес многое повидал. Ему не в новинку слабости и недостатки человеческой натуры. Его тоже иной раз мучил вопрос, а за что эти мучения даны человеку?

— Эхо-хо! — вздохнул старик, отгоняя от себя те видения, что иногда так и норовили занять его ум. — Не стоит! Право не стоит расслабляться! Иначе всё пойдёт не так, как следовало…

Он в ответе за этого человека. В ответе перед Высшим Разумом! Он обещал…

— Последний Потомок будет находиться перед своей прошлой, настоящей и будущей жизнью! Не забывайте об этом мудрейший Лес! Вы будете его энергией, а совестью станет то, что он увидит. А увидит он многое, и душа его содрогнётся. Он будет плакать кровавыми слезами раненого болью сердца, он будет умирать тысячу раз во времени, переживая смерть во всех её ужасных проявлениях, а воскрешая, он не должен вновь осуждать тех, из-за кого принял её…безобразную, страшную, уродливую. Принял её в свои обьятия, как единственную и любимую…Хотя едва ли кто поймёт это и увидит! Всё это растянется на годы и столетия. И пусть красная пелена застит глаза каждому на этой земле, но не бойтесь, уважаемый Лес, придёт время, и каждому из них достанется глоток чистейшей прозрачной воды, и каждый омоет этой водой своё лицо, и тогда произойдёт невероятное. Люди поймут себя, и каждого себеподобного, потому-что смогут проникнуться болью другого. И вот тогда, вместо серого цвета нового дня, все обнаружат ясное светлое небо, яркое солнце будет отражаться в голубых озерах с прозрачной водой, а на берегу в тот день расцветут огромные красные маки…

— Маки? — удивлялся Лес, который тогда был ещё молод и наивен. — Но почему маки?

— Без красного нельзя! Это цвет жизни и любви! — отвечал ему Высший Разум.

— ?????

— Любви! — усмехается старик. — Опять любви! Сдалась всем эта любовь? И что в ней такого завораживающего, что-бы ради неё умирать и рождаться тысячи раз, и опять умирать…

— Опять и снова… — тихим шелестом звучат слова, и уносятся в неведомую даль голубого экрана той огромной тарелки, что висит неподвижно на стене.

Если бы не эти слова, и сияющие неоном звезды по краю тарелки, разве стал бы уверять Лес, что он видел нечто… А именно: прекрасное женское личико с черными грустными глазами. Туманное, размытое изображение, которому едва ли можно верить.

Сколько прошло уже лет и столетий, как Высшим Разумом Лес избран хранителем книги Судеб, или книги Мудрецов. Большое доверие ему было когда-то оказано, и кто вправе судить, за что и почему именно он удостоен такой чести, быть хранителем книги жизней и смертей всего рода человеческого… Книги тайны человечества!

И он был когда-то грешен, ибо был молод, силён и красив. Но всё когда-то проходит, и однажды он увидел свет в конце того длинного тоннеля, куда улетала его грешная душа. Но ей суждено было вернуться вновь на эту землю. Огромный клинок был выдернут из его тела грубо и мощно. Едва ли тогда Лес понял, что перед ним не ангел с лицом красивой девицы, и не дьявол искуситель, желающий продлить его мучения. Он уже терял сознание, но всё-же чувствовал, как бережно бинтует ему рану та, что чем-то поразила его с самого первого мгновения их встречи…

Из всего племени лесных людей он остался лишь один. Битва с другим сильным племенем для лесных людей стала освобождением от нелёгкого бремени жизни. Все из его сородичи ушли в мир иной, и только он один, выживший, приняв имя Лес, да так и остался навсегда здесь, один, в этом грешном мире. Но не просто так остался, а стал верным Хранителем книги Судеб. Так было ему велено!

Вот и теперь он принял приказ Высшего Разума и должен исполнить его.

Пусть будет так, как будет! Как должно быть, и как не должно, пусть всё идёт своим чередом! И этот спектакль жизни, он тоже кому-то был нужен. А пока пусть ещё спит Последний потомок Владов. Пусть спит! Его мозг продолжают будоражить воспоминания. А в них истина! И человек должен дойти своим умом до Главной истины… Сам! Своим, обычным человеческим умом!

Что надо всей этой разноликой толпе людей в огромном зале приема гостей? Высокие мрачные стены словно поглощают все звуки, все слова, все мысли и желания…

— Марина? Где ты? Марина…

В большом зале дворца каждый громкий звук заглушается невероятно огромными старинными персидскими коврами. Ковры покрывают дощатый пол, хотя видно, что его специально натерли до зеркального блеска. Толпа народа, появилась у входа в зал. Посетители оживленно о чем-то говорят между собой, но вот все умолкают разом и толпа расступается.

— Марина? — пытается крикнуть доктор, заметив в живописно розодетой толпе людей в золотых парчовых халатах и платьях, свою жену. В белом летнем платье, она так похожа на чем-то испуганную девочку. Её ладони прижаты к груди, в широко распахнутых глазах застыли слёзы, а губы её, пухлые, ярко-розовые, слегка подрагивают…

— Не тревожься, ничего не будет твоей жене. Видишь, она главному режиссеру понравилась. Видать по всему, в артистки попадет…

Ярко-рыжая, высокая, очень худая женщина в очках на пол-лица, мило улыбнулась доктору тонкими губами, взметнув при этих словах, вверх свои бровки-шнурочки. Но доктор раздраженно отмечает про себя, а может ему просто показалось, как злорадно сверкнули странным блеском её глаза, скрытые очками-фарами.

— Кино снимают! Многосерийное! Про энту любовь самую, ханскую… к одной бабе…

Подвыпивший мужчина- провинциал, в новом пиджаке и галстуке набекрень, утробно икнул, прикрыв рот ладонью.

— Пардон! — обратился он к рыжеволосой женщине, но та презрительно шикнула на него, да так агрессивно, что выпивоха сначала опешил, а затем, проводив её взглядом, не менее презрительно пробубнил, обращаясь к доктору, и кивая головой вслед удаляющейся женщине:- Ишь, рыжая стерва, чистая кошка, ей-бо не вру! Сам видел, как она по залу мышей гоняла…

— Мышей? — вдруг поразился доктор. — Вы сказали, что она кошка?

— Ну да! — утвердительно кивнул мужчина, вновь громко икнув, так что несколько посетителей обернулись и укоризненно покачали головой.

— И кошка, весьма подозрительная, скажу я вам по секрету. Не нашинская…

Мужчина ещё что-то бубнил, перемежая свою речь неприлично громкой икотой, но доктор, уже не слушая его, пробирался сквозь толпу зевак столпившихся около небольшой неприметной двери, расположенной в одном из углов зала приёмов…

Огромные софиты освещали часть зала и небольшую узкую дверь в глубине стены, невысокую тахту, и женщину, что полусидя, застыла на ней, обхватив тонкими руками собственные плечи, низко склонив голову. Слышатся шаги, яркий свет ламп направлен на дверь. Стрекочет камера, все замирают. И тут совсем некстати слышится вновь бубнящий шепот мужичка-провинциала, и раздраженное шипение женщины-кошки. Но доктор не слышит ничего, он смотрит во все глаза на ту женщину, что поднимает голову и с надеждой смотрит на мужчину, появившегося в проёме дверей. Высокий красавец в белоснежной чалме. У него большие выразительные глаза, и чувственные губы. Он доволен, он улыбается в камеру, но почему-то кажется, что его улыбка — это довольный оскал хищного зверя…

Женщина поднимается с тахты и тут-же падает ниц перед мужчиной, обняв его за ноги, разметав по грязному пыльному полу своё красивое парчовое платье. Она словно умоляет мужчину о пощаде… или…или наоборот, складывает к его ногам свою любовь? Этому холёному красавцу, что с видом победителя смотрит толи на объектив громко стрекочущей камеры, толи на безликую толпу, где находится его соперник…

— Чёрт…вот чёрт… — бормочет Сергей Викторович, вдруг почувствовав, как в его груди поднимается волна протеста.

— Вы правы, он чертовски красив! — оборачивается рядом стоящая женщина, в которой Сергей Викторович безо всякого удивления узнает ту, что назвали кошкой.

— Он такой милашка, не правда ли? — умильно улыбается другая женщина, и, обернувшись, кокетливо смотрит на доктора. — У таких мужчин совсем нет изьянов…

— Изъянов? — словно током прошибает мозг это одно лишь маленькое слово, и мысленно уцепившись за него, Сергей Викторович с ревностным вниманием вглядывается в мужчину, что склоняется над женщиной, и, взяв её за плечи, долго смотрит ей в глаза, прежде чем…прежде чем….

— Изъян…изъяны… нет изъянов… — весело стрекочет толи камера, толи женщины, что стеной окружили доктора.

Толи это скачут его глупые раскордашные мысли, от которых начинает побаливать голова. А может, эта боль от неумеренного света софитов, что ещё ярче осветили киношную сцену ханской любви…

А артист немного подобрел на тело, что даже красивый халат ему маловат! К тому-же, в некоторых местах позолота тесьмы облезла, пообтрепалась со временем, а кое-где даже оборвалась. Ну, а белая батистовая рубашка под парчовым халатом кажется не первой свежести, и слишком помята…

— Ничего этого не будет видно в фильме… — рыжая женщина стоит почти рядом, и от неё веет раздражением и острым запахом валерьянки. — Хотите успокоиться?

Она подносит маленький флакон под нос Сергею Викторовичу так неожиданно быстро и резко, что он едва успевает увернуться, а иначе бурая жидкость плеснула бы ему прямо в лицо. Но жидкость пролита на мужчину-выпивоху, и тот с остервенением лижет собственную руку.

— Жаль! — вздыхает рыжая женщина, бросая пустой флакон через плечо назад. Слышится звон разбитого стекла, чей-то визг, и опять бубнящий недовольный голос мужчины. Рыжуха исчезает в толпе, успев подмигнуть доктору огромным желто-зелёным глазом. Выпивоха толкает локтем неподвижно застывшего доктора, и громко икнув, сердито бормочет:

— И тебя дурака, дураком сделали… а вроде как приличный мужик! А-а-а! — машет сердито мужчина кулаком:- Это всё она. Доберусь я до тебя, рыжуха. Ох, и доберусь!

И опять довольно сильно толкнув доктора в плечо, он громко произносит, поминутно заикаясь:.

— Эт-т-то т-твою ж-жёнку сейчас в-в га-гарем по-потащат?

— З-зачем в-в г-гарем? — в свою очередь стал заикаться Сергей Викторович.

— В-в ж-жёны М-ма-г-гу-у…

— М-Магу? — очнулся доктор. — Где же он, где?

Он рванулся вперёд, но едва ли возможно пройти настоящий заслон из простых зевак-экскурсантов, которые быть может, впервые увидели, как снимают кино. Тем более на отдыхе. Кто-то яростно отпихивает доктора назад, саданув ему локтем прямо в живот, и заставив согнуться в три погибели от боли. Но доктор через силу поднимает голову и видит…

Он видит стройную женщину в светлом облегающем платье, что медленно движется навстречу высокому мужчине в ярком парчовом халате. Но едва ли он её замечает. Его внимание приковано к той женщине, что встала с низкой тахты. Какой болью светятся её глаза, какой печалью. Женщина протягивает руки навстречу мужчине и тихим, чуть хрипловатым голосом произносит, словно заклинает:

— Опомнись…дорогой! Ты мой…ты мой навек, останься же со мной! И раздели мою любовь, прими её как дар…

Но усмехнувшись, мужчина отвечает, обращаясь в стрекочащую камеру:

— Как слаб, как грешен человек! Судьба, порочный круг…

У женщин на уме одно, а вдруг…а вдруг…а вдруг…

А нам держать удар судьбы…удар-р…

Вскрикнув, женщина падает на тахту, и лежит неподвижно, словно выдерживая паузу, пока камера наедет и снимет крупным планом её невероятно бледное лицо, такое прекрасное и трогательное в ореоле черных блестящих кудрей.

— Об-божаю фильмы в стиле мелодрамы. Ах, как трогательно, как мило она умирает! — сентиментально вздыхает толстая тётка в огромной соломенной шляпе с пышным пером, которое так и норовит попасть Сергею Викторовичу то в глаз, то в рот, то пощекотать под носом, а то просто закрыть обзор разыгравшегося спектакля. Закрыть…

— Эртэ! — тихо ахнув, доктор зажимает рот руками.

Женщина в огромной шляпе фетровой оборачивается, и доктор видит, что это не толстая тётка, а стройная молодая рыжеволосая женщина в широком плащ — накидке. Женщина приветливо кивает ему как старому знакомому. Её плоский нос напоминает забавную пуговицу, её темно-зелёные глаза сияют, а яркие, кроваво-красные губы кривятся в насмешливой улыбке. Но неожиданно на её лице появляется брезгливая гримаса, и глаза её гаснут. Она поспешно отворачивается и разочарованно вздыхая, спешит скрыться в толпе.

— У-у, злыдня! — мужчина — выпивоха опять дыши тяжёлым перегаром прямо в ухо доктору. — И тот тоже злыдень. Видал, как бабу свою, одним ударом… бац, и уложил. А сам, каналья, опять клинья подбивает… Если бы не кино, я бы ему показал, как баб чужих совращать…

— Муж-жчина! — зашипела рыжуха, зло сверкая стёклами очков, появившись неизвестно откуда. — Учтите, вас выведут из зала. Вы мешаете актёрам работать! Учтите это…

Сказав это, рыжуха уже спешит к взлохмаченному режиссеру, что яростно машет ей руками, в которых зажаты листы с текстом.

— Видал уродину! — толкнул мужчина доктора в бок. — Приснись, вот такая ночью…

Но чем бы тогда дело кончилось, доктору не суждено было узнать, так как он вдруг увидел, что его Марина, его милая Марина медленно идёт по залу, навстречу актёру в потрёпанном парчовом халате и несвежей белой рубашке…

Но вот уже мужчина совсем не театрально сжимает Марине плечи, и доктору кажется, что он слышит, как хрустят её косточки. Доктор пытается рвануться к ней, но странная сила держит его крепко, на совесть, оставляя лишь возможность видеть всё, как на ладони.

Что может говорить этот чужой мужчина его жене? Почему он смотрит на неё так, словно требует от неё что-то? Как странно видеть в его глазах слёзы. Только слёзы ли это? Может быть, это лишь отражение огней мощных осветительных ламп? Ведь кажется, уже вовсю идёт съёмка этого многосерийного фильма. Он вместе с Мариной видел уже несколько серий, дома…И кажется, даже этот момент. Но почему фильм идёт с участием Марины? Она не артистка, она просто его жена. Нет — нет, он ни в чём её не подозревает, пока идёт съёмка, но… Разве это немое кино? Кажется, что немое… И герои, так напомажены.

Что Марина отвечает этому красавчику? И почему теперь плачет она, а в глазах мужчины, да и во всём облике этого породистого киношного героя чувствуется неподдельное торжество…

Мужчина целует руку Марине, а затем, грациозно- медленно поднимая голову, смотрит ей в глаза, словно завораживая неестественно ярким блеском своих огромных подритушённых черных глаз, или просто ожидая, пока на них наедет камера…

— О, Марина, как долго я ждал твоего возвращения…

Неужели эти слова проскальзывают сквозь тихий шелест опавших осенних листьев, и слышатся Сергею Викторовичу очень ясно в этом огромном старинном зале. Нет, кажется, он ошибся. Он ничего не слышит. Это немое кино! Тишина зала давит, и если бы не деловитая суета в зале… Как странно, что именно здесь в старинном дворце идут съемки нового фильма, и мерный звук работающих камер, и яркий свет ламп-софитов, и даже дыхание толпы зевак, что столпились вокруг, всё это завораживает и удерживает от того безумного, странного, но такого естественного желания прекратить весь этот балаган. Тем более красавец- артист, вдруг быстрым движением руки заставляет лампы мигнуть напоследок пару раз, и погаснуть, погрузив огромный зал дворца в таинственный полумрак.

— Свет! Дайте свет! Что это за безобразие! — истошно вопит режиссер, а ему вторит его рыжая помощница, расталкивая толпу зевак, что сгрудились вокруг актёров.

Но крики ещё больше создают в зале неразбериху, и это понимает доктор, который никак не может протиснуться вперёд. Толпа отбрасывает его каждый раз назад, едва он хочет прорваться сквозь неё к той, единственной, что не может вырваться из крепких объятий подхватившего её мужчины, в кроваво-красной чалме фокусника. Почему красной? Или это всего лишь игра света ярких софитов, что ударили в глаза резко вспыхнувшим огнём… Да ведь это сам Маг!

— Маг стой! Отдай мою жену! — кричит Сергей Викторович, но его голос тонет в раскатах громкого хохота, и тех слов, что жутким эхом повторяются под каменными сводами дворца.

— Теперь она моя! Моя…моя…моя навек… — несётся со всех сторон торжествующий смех мужчины, отскакивая от старинных стен и колон, от витражей окон, лишь на мгновение застревая в узорчатых балясинах, и возвращаясь обратно тихим насмешливым эхом…

— Моя…моя…моя навек… — эхом смеётся и толпа зевак, оскаливая лица в страшной улыбке сбесившихся монстров, что наступая, теснят Сергея Викторовича вглубь зала, дальше от той узкой маленькой двери, к которой спешит Маг.

В руках Мага полумёртвая от ужаса красавица. Она бледна, и едва ли что-то понимает. А может, она уже мертва? Но вряд ли такое кому нужно. К чему тогда интрига? И погоня…

Эртэ! Это была ты! Печальная тень, взметнувшая как быстрая лань вдогонку Магу. И страшный бой с его верным слугой Евнухом, у которого были знакомые жёлто-зелёные глаза. Едва ли толстый Евнух мог похвалиться заслуженной победой. Он бежал с визгом, напоминающим кошачий вопль… после того как Маг исчез, но с ним исчезла Марина. Осталась лишь клубящаяся пыль в свете ярких ламп, да женщина в тяжелом платье, словно списанная с древней восточной картинки. Лёгкий шелк её небесно-голубого шарфика, так нелепо гармонирует с пышной тяжелой парчой…

Женщина лежит ничком на вытертом грязном ковре, истоптанном до основания, до дыр, за многие годы. Она плачет или смеётся? Отчего её плечи трясутся мелко-мелко, словно её бьёт озноб? И почему никто не придёт ей на помощь, никто не поднимет её с грязного ковра, по которому, словно тёмное облако раскинулись её чудесные, отливающие тёмным блеском густые волнистые волосы. Отчего все, кто толпился минуту назад вокруг этой сцены, сейчас равнодушно бредут дальше, устремляя свои безжизненные взоры на стены дворца, на которых развешаны странные и даже страшные картины неизвестных никому художников. Гаснут лампы, и в зале становится почти темно. Почти!

И лишь один усердный работник тащит перед собой на длинном штативе переносную лампу, которая болтается в разные стороны, словно огромная желтая груша. Ещё мгновение, и она, сорвавшись, упадёт вниз, упадёт прямо на женщину, железным штырём войдя ей прямо в спину, пропоров с лёгкостью тяжелый материал платья, словно это острая игла белошвейки…

— Стой! — Сергей Викторович бросается вперёд и толкает ретивого работника кино так сильно, что тот летит кубарем вперёд и вниз, прямо в ту раскрытую дверь, где скрылся Маг с Мариной на руках.

Доктор поднимает женщину с пола и изумлённо смотрит ей в лицо. Он не ошибся. Это…

— Э-э-эр-р… — готово вновь вырваться заветное слово из его рта, но женщина, очнувшись, умоляюще смотрит на доктора заплаканными глазами и качает головой, словно просит его ничего не говорить. И тут он видит в проёме узкой двери на мгновение мелькнувшую фигуру толстяка с огромными рыжими усами.

Незримый страж, он вечно начеку…*

— Евнух! — чуть слышно произносит женщина единственное слово.

Но тут-же, покачивая головой, она умоляюще просит:

— Оставь меня, ради общего блага! Иди…иди туда…за ней…быстрее…

И доктор, который готов был секунду назад забросать женщину кучей вопросов, теперь же, не проронив ни слова, быстро поднявшись, бежит туда, где недавно скрылись двое: мужчина в красном тюрбане, с женщиной на руках в белом платье невесты…

Он слышал за спиной визгливый голос толстяка Евнуха и понимал, что резкий свист плети и судорожный крик женщины и её рыдания, готовы разорвать ему сердце и ту невидимую грань, через которую ему опасно переступать, потому-что назад нет пути… И пусть простит его Эртэ, пусть простит, но время Евнуха подойдёт к своему логическому концу…

— Так где-же ты нашёл Марину?

Старик Лес суров, и совсем не расположен к разговору. Его колючий взгляд небольших, и почти бесцветных глаз, также не располагает к откровенности. Но этому человеку нельзя лгать, да и надо ли…

Воспоминания далёких дней, или сон не дают покоя подсознанию. Конечно, это сон возвращает всех к действительности. Но сон сплошной обман! Разве было всё так, как ему приснилось? Едва ли! Обычная поездка на море дикарями, обычная экскурсия по историческим местам, где такое обычное дело, потерять друг друга в толпе среди других экскурсантов. Потерять на время из виду, всего на мгновение… И всё это было так давно, ещё до рождения Славки… когда они были студентами…

— Как ты нашёл Марину? Да и нашёл ли?

— В огромном дворце так просто заблудиться… — сквозь силу отвечает доктор.

Ему стыдно, оказывается, ему всегда было стыдно за этот момент, когда бросив одну женщину, он бежал за другой, не зная куда бежать…

— Я искал… я долго искал Марину по дворцовым залам, а нашёл её…

— Так где-же ты нашёл её?

— Опять у фонтана Слёз!

— Она спала? — Лес не отводит суровых глаз от доктора, и словно осуждает его за тот случай, нелепый и даже в чем-то может быть смешной. Он видно не знает продолжения…

С Мариной они тогда долго чему-то смеялись. Ведь в молодости всё смешно. И даже вода в фонтане как-будто весело журчала в тот момент…

— Всё повторяется! И даже молодость с её ошибками. — вздыхает Лес и укоризненно произносит:- Последнему Владу не гоже забывать, что его жизнь и жизнь его окружающих для кого-то весьма интересна. Хорошо, что незримое око все эти годы без устали отслеживало каждый ваш шаг, помогая…

— Что? — вскричал изумлённо доктор. — За мной, оказывается, шпионило все эти годы какое-то незримое око? Это…это просто возмутительно! За ущемление моих прав можно привлечь кой-кого к суду. Ха! Помогая мне, по вашим словам, а скорее всего, просто мне мешая… мешая нормально жить…

— Не кипятись попусту мой мальчик, хотя едва ли это неверные слова. — усмехнулся старик. — Теперь ты муж, настоящий Влад! Но это звание тебе ещё следует доказать! Настала пора не только воспоминаний и снов… Всё сошлось воедино! Хитрость и простота, жестокость и наивность, красота и порождение ужаса, любовь и пустота души, ощущаемое как одиночество… Что победит, что сгинет, а что останется на земле и станет её будущим…

— Я не понимаю вас Лес. Хотя стараюсь!

Отчего в груди доктора зреет большое, огромное пламя, способное растопить странный комок холода животе. Жар и холод! Лёд и пламень! Две противоположности, как две крайности. Только зачем всё это ему, одному. Зачем?

— Я не понимаю…ничего не понимаю… хоть и пытаюсь.

— Тебе следует многое понять из того, что ты видел или увидишь! А в случае неудачи, ты каждый раз будешь возвращаться к исходной точке, как в данных случаях. Запомни это, Последний потомок Владов… Ведь твоя судьба тоже записана в Большой книге судеб.

— Значит, я топчусь на одном месте? А как-же Марина? Где она?

— Я хотел бы спросить это у тебя?

— Тогда возвращай меня старик обратно. Мне срочно надо туда… на море…Быстрее!

— Хорошо! Только едва ли я оставлю сейчас тебя одного… Смотри внимательно доктор, и вспоминай…

Лес проводит рукой по воздуху и огромная белая тарелка на стене вдруг начинает вращаться, всё быстрее и быстрее, и наконец, резко останавливается, плеснув солёной водой через край, которая уже мерно колышется, синим цветом летнего моря, и набегающими на золотистые края тарелки небольшими барашками весёлых волн. Жара! Кругом полно отдыхающих. Под разноцветными зонтиками лежат багрово-красные тела отдыхающих, уже почти сгоревших на южном солнцепёке. Только никто не обращает на это внимание. Обгореть на море до живого мяса, дело сугубо добровольное, хотя и малоприятное! И взрослые это понимают лучше, чем их дети, но упрямо и глупо лежат на солнцепёке. Ну вот, например, молодая пара. Красный как рак папаша в синих плавательных шортах, ярко-багровая мамаша в нежно-голубом купальнике под стать морю, к ним подбегает мальчуган лет семи-восьми. На макушке его головы красуется маска аквалангиста, во рту длинная трубка ярко-зелёного цвета, в руках он несёт полупрозрачную белую массу, от которой тянутся вниз длинные нити слизи. Это медуза, что расплылась в его ладонях.

— Бр-р-р-р! Довольно неприятная штучка! — передёргивает плечами миловидная женщина, обращаясь к мужу. — Кажется, меня сейчас стошнит…

Она машет на сына руками, и, смеясь, заставляет его отнести бедное животное обратно в море. Мальчуган умоляюще смотрит на отца:

— А может, мы возьмём её себе… в аквариум…Ну возьмём, па…па-а-а…

Картинка расплывается, а на её месте уже возникает другая…

— Это опять мы! — восклицает доктор, но тут-же поправляется:- Мы отдыхали на море всей семьёй. Вот гуляем в парке, вот едим пельмени, вот катаемся с водяных вышек в аквапарке. Сын забавен…

— Сколько раз вы были в аквапарке? — интересуется Лес, внимательно наблюдая за мальчуганом, что катится в длинном водяном желобе, хохоча во все горло, и с визгом падает в голубую воду бассейна.

— Два раза. — улыбается доктор. — Два раза, и оба раза были в разных аквапарках. Знаете уважаемый Лес, какое это удовольствие для ребёнка…

— Марина ходила с вами? Что-то я её не вижу!

Лес невозмутим. Доктору даже жаль этого человека. Жить в такой глуши, ничего не видеть…Хотя едва ли это верно! Такую чудесную и "реальную" тарелочку каждый бы завёл у себя дома с большим удовольствием. Сиди себе на диване, да подглядывай за другими, или сам участвуй в происходящем. А может, это видеомонтаж?

— Машина времени! Не такое уж и современное изобретение! — усмехнувшись, поясняет Лес. — К сожалению, люди ещё не готовы принять её без роковых для себя последствий. Вот мы и ждём, когда это время подойдёт! Хотя, едва ли тогда случится очередная революция…

— Кто это мы? — доктор задал вопрос, но навряд- ли он дождётся ответа.

Лес невозмутим. А может, он очень внимательно наблюдает за женщиной, которая прощально машет рукой мужчине с мальчиком, что идут по узкой тропинке двора, и скрываются за гулко хлопнувшими воротами.

— Она осталась одна…

— Мы с сыном идём в другой аквапарк! Марина устала, и отказалась идти. Она сказала, что, наконец, отдохнёт от нас… — торопливо говорил Сергей Викторович, сам не зная почему, словно оправдываясь перед этим суровым стариком.

— Итак, она что-то читает, сидя под виноградником. Видите доктор, теперь она внимательно смотрит на высокую стену каменного забора… — комментирует Лес бесстрастным голосом, хотя в этом нет никакой нужды.

Там, в огромном блюдце, как на экране в кинотеатре, Сергей Викторович видит свою жену, красивую, загорелую, с ярко-багровыми плечами. Они воспалены и блестят от крема, как следствие неумеренного злоупотребления южным солнцем. Да-да, Сергей Викторович вспомнил, именно из-за этого Марина осталась дома. А он с сыном отправился в другой аквапарк. Стоит ли за это их обвинять…

— А это кто? — напряженный голос Леса, выдаёт плохо скрытую тревогу.

За спиной Марины появляется мужчина в разноцветной рубахе навыпуск. Зелёные пальмы на красном фоне рубахи соперничают с яркими красками сада. Кажется, что мужчина проходит мимо женщины, но что-то его останавливает. Изображение тарелки замирает на секунду, крупным планом вырисовывая лицо мужчины. Но Сергей Викторович знает, кто этот мужчина, и он готов объяснить это Лесу.

— Это хозяин второй половины того дома, где мы остановились. Мы ему не подчинялись. У нас был другой хозяин, вернее хозяйка! Её мы не видели, а дело имели с поверенной в её делах, Элеонорой. Такой толстой, рыжей девицей…

— Что-то у нас много рыжих и толстых! — усмехается Лес, на что доктор растерянно уставившись на него, думает:

— А ведь верно! Что-то много кругом рыжих и толстых…

Между тем, Марина внимательно всматривается в высокую траву у каменного забора, а затем, резко повернувшись, испуганно вскрикивает. За её спиной стоит хозяин второй половины дома. Заложив руки за спину, он безучастно наблюдал за молодой женщиной, а она не замечала его, занятая созерцанием забора и какими- то своими тайными думами.

Странно они себя ведут. Она, не заметила, как он прошёл по двору, как встал за её спиной, мрачный и молчаливый. Едва ли его можно было назвать молодым и даже симпатичным. Лет мужчине было где-то около тридцати пяти, может немного больше или меньше, он имел роскошную шевелюру, слегка волнистую, но едва ли претендующую на живописные кудри. Скорее всего, он уже безобразно оброс, и в последнее время совсем не расчесывался. Свалявшиеся пряди волос обрамляли его узкое лицо, чем-то всё-же запоминающееся, может быть когда-то даже красивое, но в такой-же мере просто безобразно-отталкивающее из-за огромных, почти черных кругов, образующих некое подобие тёмных очков вокруг небольших глаз, толи голубых, толи зелёных, под нависшими густыми бровями.

— Как-же его звали? — напрягает память Сергей Викторович.

— Так ли это важно! — мрачно произносит Лес. — Главное, что творится в это время в душе и сердце твоей жены, а также…этого мужчины.

— А что? Что-то серьёзное? — наивно спрашивает доктор.

Едва ли он мог в чем-то подозревать свою жену. И даже этот малосимпатичный хозяин дома, которого он видел пару раз, не может не вызывать жалость, как человек, заведомо

больной. У него странные глаза. Даже сейчас, сквозь размытый экран тарелки в них чувствуется странная неистовость. Да, скорее всего он чем-то болен, и очень серьёзно. Если только…если только исключить, что он похож на злого колдуна. Наверное, именно у них должны быть такие глаза. В них беснуется странный огонь… и боль…

— Видишь, как напугана твоя жена. Её сердце, как и душа, мечется словно птица, пойманная в силки. Зашкаливает волнение, это непонятно…

Из динамика тарелки несётся звук работающего сердца. Оно стучит громко и быстро, и даже очень быстро…

Марина что-то тихо произносит, и хозяин дома отступает в сторону, пропуская её. Почти бегом она убегает в свою комнату, а мужчина всё ещё продолжает стоять под виноградником, вглядываясь в высокую траву у каменного забора. Затем он садится в плетёное кресло и чего-то ждёт. Проходит полчаса. Стрелки часов медленно движутся к пяти часам. Так ли уж медленно? Наконец мужчина подходит к открытым дверям комнаты, где скрылась Марина и тихо зовёт её по имени. Но женщина задремала, сидя на койке и уронив голову на маленькую подушечку- думочку Мужчина вновь зовет её, уже чуть громче. Женщина приподнимает голову, и тут-же роняет её обратно на подушку, даже не открывая глаз.

Как громко стучит динамик. Или это стучит сердце мужчины, который словно балансирует на грани порога комнаты. Он словно решает, толи шагнуть вперёд, толи отступить назад. Вот он поднимает ногу… но вновь отступает назад, разочарованно и нервно кусая губы. В его глазах, огромных и мрачных сверкает что-то. Толи слеза, толи гнев. Скорее всего, это гнев. Он вновь садится в глубокое плетёное кресло неподалёку от дверей комнаты, и, откинувшись на высокую спинку, замирает в немом изваянии сторожевого сфинкса.

— Он охраняет мою жену? — насупился доктор, на что Лес усмехнулся:

— Едва ли! Скорее всего, наоборот. Он ждёт, пока уползёт прочь от стены та змея, что вызвал ты…

— Я? Я вызвал змею? — поражается доктор. — Ну, знаете…

А впрочем, стоит ли удивляться чему-то. Даже тому, что в последний момент тарелка вдруг крупным планом показывает малосимпатичное лицо мужчины с черными кругами вокруг глаз. В этих глазах ярость, гнев и боль. И даже страдание. Тарелка вдруг гаснет на секунду. А когда вновь вспыхивает её экран, то Сергей Викторович вдруг видит, что голова мужчины повязана ярко- красным шарфом, словно тюрбан фокусника. В темной комнате мужчина колдует над колбой, в которой клубится что-то черное. Оно клубится и бьётся, словно живое, растёт, множится, выползает из колбы, и, разрастаясь, заполняет пространство вокруг себя, а затем ползёт по двору, словно мохнатый зверь. Черное мохнатое облако замирает у раскрытых дверей комнаты, где спит Марина, и, помедлив, начинает неторопливо переползать к ней в комнату. И вот уже черное облако взмывает над кроватью спящей женщины, материализуясь в черного человека с ярким пятном тюрбана на голове…

Хозяин дома! Это он нависает над Мариной, и тянет к ней свои длинные тощие пальцы, и кажется, что вот-вот он схватит её… Сергей Викторович подскакивает от страха за свою жену. Его бьёт самый настоящий озноб! Но Лес кладёт свою широкую ладонь ему на плечо, и сурово приказывает:

— Сядь! Едва ли ты ей поможешь сейчас. У её постели другой страж…

— Этот…этот колдун? — готов вскричать Сергей Викторович, но Лес, словно предвидит его вопрос.

— Смотри! — показывает он на маленькую пёструю полоску, что стремительно приближается к кровати, где спит Марина. — Это и есть страж твоей жены!

— Змея — страж? Вы шутите! Это же ядовитая гадюка или гюрза, не иначе! Смотрите, она напала на колдуна и жалит его…

— Её яд, бальзам для некоторых! — смеётся Лес. — Посмотри, как живо ретировался наш ухажёр. А он, поверь мне, знает толк в ядах, и даже в противоядиях. Поверь мне, старику.

— То-то мне Марина что-то толковала о змее, когда мы с сыном вернулись с аквапарка. А если бы эта тварь укусила мою жену? — доктор укоризненно уставился на старика. — И с чего вы взяли, что это я вызвал змею? Хотя… я припоминаю, как однажды, проходя мимо, я спросил хозяина о змеях. Мне о них до этого что-то толковал сын, даже напугал Марину. Вспоминаю, как хозяин от моего вопроса тотчас смутился, замешкался, даже занервничал, а потом стал оправдываться, что мол, иногда эти твари заползают в сад, а потом, из-за высокой стены не могут найти выхода, что-бы удрать обратно в природу. Странно, но именно тогда он пообещал найти змею и прибить её. А я пошел успокаивать Марину. И вообще, это просто безобразие. Едешь на море отдыхать, а там непонятно что. Вот и оставляй жену одну…со змеёй… — кипятился доктор.

— Как ты эмоционален, человек конца двадцатого и начала двадцать первого века. Хотя едва ли это твоя вина. — усмехнулся старик. — А может быть, это скорее твоё достоинство, чем недостаток! Но время твоё уходит, Последний потомок Владов. Будь благоразумен! Меньше слов, больше дела! Итак, ты узнаешь эти черные глаза?

— Это глаза Эртэ! — вскричал Сергей Викторович, едва экран тарелки показал черные как смородины, удлинённые и такие знакомые глаза той, которую он всё время ищет… Как и свою Марину!

— Ты прав Апрель! — вновь усмехнулся Лес. — Облик змеи, мудрой и отвратительной, проникающий во все закоулки нашего подсознания просто необходим кой-кому в этой жизни. Раздражающий фактор, отвлекающий маневр, своего рода переключение сознания, и ты вызываешь огонь на себя! Ну чем не идеальный страж для вашей жены. Только не забывайте, мой друг, ваша знакомая Эртэ, это человек не от мира сего! Но её программа совпадает с вашей. Её задача…

Грохот падающей посуды, звон разбитого стекла, стоны и причитания за спиной доктора и невозмутимо спокойного Леса, прервали не только речь старика, они нарушили какой-то странный настрой в этом комнате. Словно картинка сменилась, торопливо и с шумом пролистнув некоторые страницы жизни.

— Химыч, ты как всегда неуклюже ведёшь себя, едва появляешься в этом зале. — Лес хмурит свои густые брови и старательно прячет в пышных усах насмешливую улыбку.

Доктор тоже готов весело рассмеяться, увидев перед собой растерянную рожицу своего нового знакомого из семейства новой породы Химер. Маленькая удлинённая голова Химыча болтается в разные стороны как маятник часов, а его чудесные огромные глаза следят за каждым движением доктора. Он кажется в полном восторге от этой встречи. Его длинные голенастые ноги не стоят спокойно на одном месте, они, скорее всего, отплясывают странную смесь " чечётки " и "барыни", а его длинные руки, похожие на кегли и вовсе крутят немыслимую "мельницу". Вокруг него на полу валяются чашки, тарелки, ложки и вилки…

— Я не могу… не могу стоять на этом полу! — удивлённо и радостно жалуется Химера-номер один. — Полы очень скользят, они словно лёд. О, я знаю, вы хотите сделать из меня знаменитого фигуриста, но не таким — же путём. Я перебью всю вашу посуду, уважаемый Лес, покалечусь сам, и покалечу других! Предоставьте мне отпуск за счёт заведения, и я ваш на веки. Я найду учителя, я научусь скользить плавно и лихо…У-ва-а-ай…

Химыч с грохотом растянулся во весь свой рост, заняв добрую половину комнаты своим нескладным телом. Но, кажется, все происходящее доставляет удовольствие, прежде всего ему самому. Его глаза блестят от восторга, а забавная рожица выражает полное удовлетворение.

Лес, потянув доктора за рукав, тихо произносит:

— Химыч всегда непрочь поплакаться. Он непредсказуем, как малое дитя, и в тоже время он довольно рациональное существо, выносливое, ловкое и бесстрашное. Не смотрите с таким удивлением на его поведение, иначе он захочет удивить вас еще раз. Как? Это уже будет другой вопрос, и может быть очень серьезным. Воспринимайте химеру естественно, не ругайте его чересчур, но и не перехваливайте. Он кокетлив неимоверно, очень любит похвалу, но неадекватен и необязателен…

Лес, перечислив недостатки существа, мечущегося перед ним и доктором, вздыхает и умолкает, но затем опять продолжает:

— Вы доктор, видите прекрасный экземпляр генной инженерии. Смотрите, смотрите уважаемый, во все глаза, не стесняйтесь! Машина времени — чудесное изобретение! Едва ли вы увидите такое на том отрезке времени, что предназначен вам сейчас. Жизнь человека — короткий срок, который оценивается в лучшем случае в сто лет, а в среднем же, семьдесят годков нормального существования вам обеспечено. Если не дай бог, с вами не случится несчастного случая, не приключится с вами болезни, и да минует вас рука безжалостного злодея-разбойника, которого породило то общество, в котором он родился и живёт…Хотя общество, это всего лишь люди! Мы с вами! С кучей недостатков и такой же кучей достоинств… И всё это несовершенное общество, скажу я вам откровенно, создав в скором будущем машину времени, само себя запланировало к уничтожению, если только… если только не произойдёт нечто… во всём времени… Откроюсь, Высшему Разуму, для отмены самоуничтожения, нужен положительный отчёт о человеке разумном, о его состоятельности. Но неизвестно, что будет считаться ответом положительным…

Лес устало вздохнул и замолчал, видимо переживая в душе какую-то бурю эмоций, так как рука его слегка дрожала, когда он протёр ладонью свой вспотевший лоб. Доктор это почувствовал и тоже молчал, и затянувшаяся пауза становилась всё больше и больше, хотя едва ли кому из этих двоих, данный отрезок времени был так нужен сейчас. Ведь они оба думали почти об одном…

"Машина времени — это просто механизм. Ей не важны эмоции человека, его горести, его страдания и его нечаянные радости. Машина не рождает любовь, она безлика, она лишена души. И едва ли машина заменит нежную руку матери, что гладит по голове своего ребёнка, и едва ли ощутит трепетный первый поцелуй юной девушки и парня, для которых он значит больше, чем сама жизнь. И едва ли машина заменит радость постаревшего отца, обнимающего за плечи своего взрослого сына, и его отцовскую гордость… Ну, а химера? Что химера? Нужно ли вообще её воспринимать серьёзно, или как чудо? А может, принимать это "чудо" как очередную блажь природы, или скорее всего человека…"

— Прошу к столу, отведать дивный супчик с муравьиными яйцами, и полакомиться лунными дольками в медовом нектаре. Не помешает насладиться фруктовым мусс-коктейлем, а также похрустеть перед сном морозной сосулькой со взбитыми сливками…

Существо в белоснежном колпаке повара, застыв перед Лесом и доктором, изогнувшись в неестественно глубоком поклоне, вытянуло перед собой поднос, на котором стояли две небольшие вазочки с самыми обыкновенными ледяными сосульками. На каждой сосульке красовалось по огромной синей снежинке. Они так неестественно ярко сияли неоновым светом, что даже Лес нахмурился и сердито стал отчитывать существо " за непорядок".

— Знай, что синего цвета не должно быть так много. Цвет индиго не должен своим блеском никого завораживать. Он не должен переохлаждать, но и не должен без дела возбуждать. Везде должна быть точная доза, так как здесь главный ингредиент — синий камень…

— Синий камень? — доктор даже задохнулся от мысли, что это быть может и есть тот самый синий камень, от которого зависит жизнь Марины.

Вернее когда-то зависела! Он помрачнел, вспомнив, что сейчас он уже ищет не камень, а свою жену. Хотя ищет, громко сказано! Он топчется на одном месте, и всё кругами, да кругами. Он не понимает, к чему все эти былые воспоминания о Марине, встречи с Магом, зачем нужен тот мальчик из детства, которого он едва уже помнит, и эти химеры, смешные и неуклюжие, и даже этот мрачный старик, к которому он всё время приходит… Зачем? Что-бы отужинать этой странной на вид пищей? Тьфу, лёд он и есть лёд! Как хочется настоящего наваристого борща из свежей капустки, ещё бы и жареной картошечки. И как хочется простой водопроводной воды, отдающей запахом старого ржавого железа, и ядовито желтеющей прямо на твоих глазах…

Доктор мрачно уставился на тарелку, в которой была налита ярко — желтая жидкость с несколькими белыми полупрозрачными капельками. Суп с муравьиными яйцами аппетита не вызывал!

Лес словно не замечал мрачного настроения доктора. Наоборот, он о чём-то вполголоса разговаривая с химерой. Но когда существо удалилось, он доверительно наклонился в сторону Сергея Викторовича, и с улыбкой произнёс:

— А вы доктор, не будьте таким букой! Наблюдайте очень спокойно за тем, чего вскоре никогда больше не увидите, как ни будете стараться воспроизвести увиденное, даже во сне. Поверьте, земля и космос, не скоро раскроют все свои тайны, и вы, быть может, тот единственный счастливчик, кого в какой — то мере коснётся это нечто подобное…

— Подобное? Вы хотите сказать, что я в итоге заинтересуюсь химерами, и буду стараться всю свою жизнь создавать их? Ну нет, уважаемый Лес. И мне кажется, едва ли ваши фантасмагории когда-то будут воплощены в жизнь. На Земле не место химерам…

— Как и синим камням?

Лес с усмешкой уставился на доктора, откинувшись на высокую спинку затейливо сплетённого бамбукового стула.

— Ешьте, ешьте доктор Апрель эту волшебную для вас пищу. Но не забывайте, что нечто подобное когда-то будет на земле постоянным. И цвет индиго будет как необходимость для каждого блюда, как томатный соус, как профилактика страшных заболеваний человека, как волшебная добавка той энергии, что так необходима каждому организму простых обычных людей…

— Кажется мне, всё движется к тому, что человек, как индивид, просто вымрет, наподобие динозавров, а взамен ему придут эти ужасные существа… — доктор оглянулся на застывшую неподалёку химеру, не замечая, как печально склонил Лес свою седую голову, как болезненная судорога прошлась по его красивому мужественному лицу, словно слова сказанные доктором Апрелем, принесли неимоверную боль его страдающей душе…

Далее ужин проходил в полном молчании. Доктор лениво копался маленькой изящной вилочкой у себя в тарелке, Лес, молча ел свой мусс-нектар, и едва ли что можно было угадать в его мрачных глазах. В них словно застыла некая пелена, сдерживающая что-то очень огромное, и если бы кто заглянул за ту пелену, то ужаснулся бы невероятной буре эмоций, что клокотали и бурлили за ней, словно странное варево, замешанное на бурных дрожжах человеческих страстей и чувств.

Но Лес умел сдерживать себя, он прошёл хорошую школу жизни, прежде чем стал хранителем книги Судеб. Он многое видел, многое пережил, он многое знает. В его книге есть страницы, которые посвящены как одной маленькой народности, так и всему роду человеческому, начиная от первых зачатков и ростков развития, до полного уничтожения данной народности, и причины… Причины этого вымирания! Они такие разные, но их объединяет одно…

— Не гоже рассиживать без дела, когда земля стонет… — тяжесть руки, что легла с громким стуком на стол весьма ощутима.

Да, силён Лес, ничего не скажешь. Одним ударом кулака этот старик может запросто свалить крупного быка, хотя едва ли он станет заниматься таким дурным делом. Сергей Викторович более чем уверен, неспроста, ох, неспроста сейчас Лес молчит. Он словно обдумывает свои будущие слова, наблюдая за поведением маленькой стрекозы, усевшейся на лист дерева, ветка которого свисает прямо в комнату, где сидят Лес и доктор. Стрекоза маленькая и тоненькая, и похожа она на крошечный вертолёт серебристо- серого цвета, а лист дерева тоже серебристо-серый, словно мёртвый…

— Посланница горы Ос, она уже здесь! — словно в раздумье произносит Лес.

Доктор хочет спросить Леса о ней, о странной смешной посланнице, но передумав, также спокойно смотрит на стрекозу, надеясь, что молчание не будет долгим…

— Итак, мой дорогой друг! Вы должны немедленно отправиться в дорогу…

— Если не ошибаюсь, я должен покорить гору и водрузить на ней свой флаг? — перебивает доктор Леса.

Если по правде, то он почему-то догадался, что гора Ос — именно то, что ему нужно. Именно туда он должен стремиться, и именно там его ждут… Неважно кто! Главное ждут!

— Ты возьмёшь с собой Химыча. Он вынослив как верблюд! — поднимает руку Лес, останавливая все возражения доктора. Но доктор вовсе не протестует против кого-либо. Он уже познал горечь одиночества, что-бы не оценить подарок Леса, и его заботу.

— Ты прав! Не стоит пренебрегать участием и поддержкой других, как нельзя огульно осуждать того, кто отошёл в сторону. Нет, не струсил, а просто отошёл. Значит, на то были и есть свои причины. — усмехается старик.

Кого он имел в виду? Эртэ? У которой доктор просил помощи и поддержки, и которой он так и не дождался. А может корни одиночества идут из детства, или ещё дальше?

Лес проходит вперёд к огромному окну, распахивает его и лишь тогда, обернувшись, приглашает доктора подойти. Ничем не примечательный пейзаж, и даже скучный. Но кажется, что серая мгла за окном словно скрывает нечто таинственное. И в самом деле, Лес проводит рукой по воздуху, и о, чудо, серая пелена вдруг неожиданно рассеивается и далёкий горизонт приближается настолько, что стоит лишь протянуть руку и дотронешься до серебристых елей, покрывших сплошным ковром высокую гору, верхушка которой, утопает в кучеряво-белом облаке. Облако, клубясь, наползает на самоё себя, вместе с тем, не двигаясь с места, создавая впечатление, что на сером небосводе нет никакого движения. Да и облако довольно странное, оно как-будто скрывает что-то там, на самом верху горы…

— Это будет долгий рассказ. Гора Ос, самое высокое место над уровнем моря, самое загадочное и зловещее. — усмехается Лес. — Когда-то там гнездились диковинные птицы, а красавцы олени находили себе пристанище в непроходимых чащах леса. Да и не только олени, но и лоси и косули, а также другие животные жили здесь из года в год, из века в век. Птицы пели целыми днями свои хвалебные песни новому дню, новому поколению и наступившей весне. Пчёлы собирали мёд с диковинных цветов, изо дня в день, из года в год, и никто не смел разорять их гнезда. Даже осы, которых было много в этом лесу, и которые считались неизменными стражами порядка этого леса на протяжении многих веков… Нет, нет, я не оговорился, уважаемый доктор Апрель. Здесь было всё именно так, как я рассказываю. Древнее племя людей проживало в этих благодатных краях, стройные женщины с длинными золотистыми косами славились своей красотой, а сильные и здоровые мужчин с таким же цветом волос, как у вас милейший доктор, отличались как дикостью нравов, так и благородством своих манер, и такой же изысканной красотой. Они жили долго здесь, что уже стали забывать, откуда они пришли в этот край и почему, кто были их первые предки, и почему их племя облюбовало эту гору, из которой они добывали желтый металл… Никто не помнит, кто первый стал ковать из желтого металла прекрасные амулеты, серьги и браслеты Да разве многое упомнишь в памяти, что ковали исскустные мастера- кузнецы из желтого металла, тот что добывался в изобилии именно в э той горе. Но не только с золотом работали древние мастера. Ковали они ножи для хозяйства, да плуги для вспашки земли. И все росло в благодатном крае, всё плодоносило, пока однажды…

А однажды один кузнец- умелец выковал огромное золотое солнце, и все пришли в восторг от сияния золотого солнца, и каждый старался увидеть это чудо…

И возгордился кузнец, потому-что люди этого племени вдруг стали поклоняться не настоящему солнцу, а золотому, что выковал именно он… Стал кузнец требовать с каждого посетителя одну золотую монету, и стал он вскоре неимоверно богат. Хотя жаль глупого кузнеца. Гордость гордостью, а чванство и спесь до добра не доводят, как и жадность к золоту, которая обуяла вдруг кузнецом. Забыл он всех… Однажды нашли его мёртвым в его же хижине, а рядом, в окружении целой горы золотых монет сияло неимоверным блеском его золотое солнце. Говорят, золото вытянуло из кузнеца жизнь, но никто не внял голосу разума, и никто тогда не пожалел кузнеца. Кажется, что люди словно очерствели душой. Потому-что, они забыли вдруг, что такое обычные любовь, радость и смех. Лишь вид золота приводил их в восторг, и поклонению ему считалось священным и единственно правильным…

Вот так золотой божок заменил людям всё. И началось твориться что-то ненормальное в этом племени. Появилась зависть, и хотя первые ростки её были слабые, но они уже были брошены в почву и дали новый урожай. Появилась злоба на соседа, у каждого из них возросло желание иметь ещё больше золота, чем у кого либо…

Люди стали меняться на глазах. А за ними менялся и животный мир. Трудолюбивых пчёл становилось всё меньше и меньше, а трутней и разорителей ульев стало больше. Да и полчища ос резко возросло. Становились они всё безжалостнее к людям. И люди тоже возненавидели их, и стали уничтожать своих же стражей, ради того, что-бы безнаказанно брать у горы Ос золотой металл… Если бы они знали, к чему приведёт эта неуёмная любовь и страсть к золоту. Но пока они уничтожали ос и богатели, слава о золотой горе достигла самых дальних уголков земли. Не иначе, многим хотелось поживиться за чужой счёт, набить сумки и карманы золотом, а также добраться до заветного божка, огромного золотого солнца, которому, по слухам, настоящее солнце и в подмётки не годилось…

Давно бы этот край кто-то прибрал к рукам, да не тут-то было. Хоть и не ковали здесь оружие, и не знали его, но когда-то защита у горы была отменной. Недаром она зовётся горой Ос. Да-да, именно осы в своих чёрно-золотистых одеждах охраняли и гору и здешний лес, охраняли и этот народ и их золото, и даже тот самый золотой амулет, ради которого однажды с моря высадился десант иноземцев в черных мрачных одеждах.

Золотое племя людей всё же ещё были наивны до простоты. Иначе, почему и отчего они приняли иноземцев, чуть ли не с объятиями, перебив всех своих стражей. Повторюсь, они были наивны в своём большинстве! Да и видно ростки зависти и стяжательства ещё не завладели их сердцами настолько, что-бы судить в целом о всём народе очень плохо… И пока племя пело и плясало во славу гостей, вожди племен с верными приближенными обсуждали путь Великого переселения золотого племени. Вождям было обещано этого желтого металла столько, что у многих загорелись глаза от алчности и жадности, лишь в обмен на то, что они уговорят своё "золотое" племя покинуть гору Ос и отправиться на новые земли, а своего золотого божка уступят новым хозяевам.

Но племя было несговорчиво. Немногие, но люди словно чувствовало подвох. И тогда в ответ гости устроили праздник в честь золотого солнца, и стали поить всё племя сладкой хмельной водой похожей на алую кровь. Только зря они устраивали праздник, зря ждали полночи, золотого божка им так никто и не принёс. Золотое солнце исчезло, и поговаривают, что сына главного вождя в ту ночь так никто и не увидел на празднике гостей. А утром, рассвирепев от напрасного ожидания, гости стали загонять людей как скот в трюмы корабля. Детей и женщин в один корабль, мужчин в другой, а стариков в третий… Когда корабли вышли в открытое море, стариков стали сбрасывать за борт, мужчин продали в рабство в ближайшем порту, женщин забрали в жены и наложницы…

— А дети? — чуть слышно прохрипел Сергей Викторович, только едва ли его хрип услышал Лес. Старик грустно смотрит в таинственную даль, где далеко-далеко в голубой дымке виднеется высокая и таинственная, но молчаливая гора Ос.

Странно, что так тяжело на сердце и что может казаться знакомым в этом мрачном пейзаже, что раскинулся перед глазами? Уж не о той ли горе идёт речь, где они были с Мариной и Славкой на экскурсии? И как всё похоже… Дома у них есть фотография, на которой угадывается вся эта даль… Там они на снимке всей семьёй. Марина попросила мужчину в черных очках сфотографировать их втроём. Высокий, стройный, с роскошной шевелюрой, он ещё посмеялся, что ничего не видит в своих очках, потому-что нет солнца… Он снял очки, и прищурился, глядя на маленький экран цифрового фотоаппарата…

Как долго мужчина наводил на них объектив, как стремительно ушёл, чуть ли не швырнув им фотоаппарат. Он словно убегал, оглядываясь, а на лице его был написан неподдельный страх, если не ужас. Да-да, всё именно так показалось Сергею Викторовичу, когда мужчина спасался бегством с площадки каменной лестницы. Неужели всему есть своё объяснение? Солнце! Именно этот яркий луч солнца, пробившийся сквозь плотную завесу туч и серых облаков, и явился причиной его бегства. Это стало понятно только сейчас. А тогда?

В тот день на море было штормовое предупреждение, и они решили всей семьёй совместить полезное с приятным. Поездка на самую высокую гору побережья оказалась интересной. Хотя Славка в этот день вёл себя просто отвратительно. Он не хотел никуда ехать, капризно выпячивал губы и страдальчески охал на каждом подъеме по крутым ступенькам. Его пришлось долго уговаривать сфотографироваться всем вместе на горе, улыбнуться в объектив, или сказать "сыр",ну, а перед тем, как щелкнул фотоаппарат, сын истошно завопил, обращаясь в затянутое серыми тучами небо:

— Солнце? Где ты солнце-е-е-е…

Фотограф в черных очках опешил от этого крика, и непроизвольно нажал на кнопку, так что вспышка фотоаппарата и луч солнца, неожиданно пробившийся из-за туч, соединившись в одно целое, дали такой яркий эффект света, что ослепили мужчину, который даже не успел одеть темные очки. Пошатнувшись на ступеньках, мужчина едва не упал на колени. А затем, злобно прошипев что-то, бросив фотоаппарат, он бежал прочь, рукой прикрывая глаза… Кажется тогда сын получил затрещину…

— Ты ударил сына? — Лес смотрит сурово и мрачно, так что Сергей Викторович чувствует, как настоящий холод исходит из глаз старика. — Ты обидел сына, забыв, что устами ребёнка глаголет истина…

— Во — первых, он показал свою невоспитанность. А во- вторых, я извинялся перед мужчиной, и почти исправился перед сыном… — Сергей Викторович вдруг вспомнил жалобные глаза Славки, когда тот уговаривал о чем-то отца. Кажется, отдать ему фотоаппарат, после того случая с фотографом… Он хотел снять на пленку деревянных идолов… а его отец был против. И лишь Марина уговорила мужа сфотографировать Славку тогда, одного с идолами…

Сергей Викторович помнит тот снимок. Они были окрашены в черно-желтую полоску, эти строгие идолы в золотых кокошниках. Они окружали его сына словно строгие воины, и лишь Славкина ярко-красная футболка ярким пятном выделялась на черно-желтом фоне…

— Красивая будет фотография! — первая заметила Марина, вглядываясь в маленький экран цифрового фотоаппарата. — Посмотри папка, на своего сына.

В самом деле, это будет красивая фотография. Славка в окружении черно-золотых идолов. Они словно его стерегут…стерегут от того человека, что шагает позади этих странных деревянных идолов, у которых удивительно живые глаза.

У этого человека строгий черный китель с огромными блестящими пуговицами в два ряда, на голове белый поварской колпак, а в руках у него большой желтый поднос. Сергей Викторович помнит странное ощущение того, что красная футболка сына на снимке вдруг растекается яркой краской, соединяясь со стремительно краснеющим поварским колпаком шагающего человека, в руках которого уже не поднос, а огромный сверкающий золотом желтый диск…

— Я знаю, где находится золотое солнце! — убежденно говорит вдруг Сергей Викторович, на что Лес укоризненно качает головой, и, повернувшись к окну, за которым, словно мираж высится высокая гора, задумчиво произносит:

— До тебя многие пытались найти золотое солнце, только всё напрасно. Оно исчезло, словно растворилось в этих землях. Может это и лучше! Меньше зависти, горя и злобы вызовет оно, находясь в недрах земли. Хотя, не открою большого секрета, что обладателю золотого божка даруется удивительная сила и власть не только над всем золотым запасом земли, но и власть над всеми людьми и даже животными… А ещё в нём таится странная сила и энергия… которая кой-кому не даёт покоя до сих пор…

Лес ещё что-то говорит скучным монотонным голосом, но доктор уже не слушает его. Он о чем-то думает своём, высчитывает, складывает, умножает в уме, а затем, перебив монотонную речь Леса, спрашивает:

— Сколько отсюда до горы Ос?

— Если во времени, то несколько сотен лет назад, от того времени, когда Великие игры должны были стать тем великим началом объединения народа, его примирением, его любовью…

— Как странно ты говоришь, старик. А если серьёзно…

— Если на быстром скакуне, то суток пять-шесть не меньше. А если пешком, то естественно намного больше, но зато верно! — пробурчал Лес, и тяжело вздохнув, вновь повернулся к окну:

— Гору охраняют верные её стражи, осы. Смелые и жестокие солдаты, у которых есть одна слабая черта. Они слишком любят мёд, и не могут себе отказать в удовольствии разорить пчелиное гнездо. А ещё мой дорогой доктор Апрель, гора хранит в себе слишком много загадок, и их нити тянутся в наше время, в наши дни. Я не имею на то никакого основания, давить на тебя, и даже что-то указывать, но хочу сказать, если ты любишь Марину, то игра стоит того, что-бы повторить свой путь снова. А если страх уже теснится в твоём сердце и рождает здравые мысли, то стоит ли рисковать? Хотя… твой путь сюда был предначертан книгой Судеб…

Старик замолчал, уставившись на виднеющуюся вдали гору. Молчал и доктор. Наконец Лес нарушил тишину:

— Итак, Последний потомок владов, надеюсь, ты готов покорить одну из высочайших и опаснейших вершин, гору Ос? Твоё чутьё славного воина не подводит тебя. Мои помощники донесли, что именно там, на вершине горы, в хрустальном замке, среди хрустальных роз и тюльпанов спит тихим сном твоя жена! Взглянув на неё, можно подумать, она заснула вечным сном, но не верь глазам своим, хотя она спит уже долго, с того памятного дня неудавшейся свадьбы Мага. Один раз в год, в день всех влюблённых Маг воспринимает всё новые и новые попытки стать всемогущим, за счёт той огромной силы Любви, что как нежное лёгкое покрывало опускается в эту ночь на нашу землю. Навеки лишенный этого чувства, он её жаждет всеми фибрами своей души. Но его усилия напрасны. Им движет корысть, стать всемогущим и единственным правителем на этой земле за счёт породнения с женщиной, в венах которой течёт царственная кровь её предков…

— Сдалась вам эта блажь, царственная кровь, и моя Марина… Она моя жена… — Сергей Викторович поперхнулся собственной слюной и вынужден был откашляться, прежде чем вновь начать спокойно воспринимать слова Леса.

— Именно твоя жена как нельзя лучше подходит для такого эксперимента…

— Эксперимента? — изумлённо вскрикивает вновь доктор. — Вы называете всё, что происходит с Мариной, и соответственно с нами, экспериментом? Какая чушь! А вы не думаете, уважаемый Лес, что болезнь моей жены, страшная и опасная для таких игр, явно затянулась? А непонятные манипуляции с моей памятью, нашим с женой прошлым, попытки навязать мне картинки из сомнительного будущего, что это? Чушь? Чушь собачья, скорее похожая на бред сивой кобылы, чем на фантастический вымысел.

И неужели это всё, по — вашему, относится к эксперименту? А Славка? При чём здесь наш сын? Почему на фотографии, где он снят среди деревянных идолов, белое пятно поварского колпака превращается в красное, кровавое? Куда спешит уйти Славка с таким подозрительным поваром? Хотя этого не видно на фотографии, но я почему-то знаю продолжение этой странной истории. Я отбил в честном бою моего сына от этого страшного человека, который на самом деле не человек, а жуткий монстр. Почему мой сын стоит в окружении оживших идолов, похожих на огромных ос? Кто они на самом деле, и что им надо от моего сына? Значит, это и есть стражи горы Ос, а не мои домыслы в том, что это наивная детская сказка… для взрослых? И самое главное, отчего здесь так много говорится о Марине, которая нужна Магу. Сдаётся мне, едва ли этому колдуну нужна лишь кровь близкого мне человека, ему нужны мы все… все и разом…

— Ну вот, ты и дошёл до главной истины мой славный доктор Апрель! — горько усмехнулся старик, вдруг разом сникший и постаревший. — Теперь ты понимаешь опасность по- настоящему. Хотя ты ещё многого о себе не знаешь, и самое горькое ты ещё познаешь в этой жизни. Но тебе пора отправляться в путь. Концентрация времени достигла своего апогея! Я дал тебе ударную дозу памяти воспоминаний, что-бы ты дошел до истины, и понял, как долго и упорно охотился Маг за твоей женой, и как неосмотрительно временами ты подвергал её риску. К счастью, твой верный ангел-хранитель всегда поможет тебе, и это одно уже греет душу… Хотя и ему противостоит сила неимоверная…

— Что-то вы вновь заговорили загадками, уважаемый Лес! — доктор нетерпеливо оглядывается по сторонам. Гора исчезла, словно её и не бывало. — Если уж отправляться в путь, то нечего рассуждать, да сказками забавляться. Пора браться за дело.

— Эк! Хват ты, однако парень! — крякнул одобрительно Лес, и, хлопнув доктора по плечу так, что тот присел, одобрительно подмигнул:- А ведь верно сказано в книге Судеб, "Придет герой смелый, храбрый, умный! И это будет его время! Время великих перемен, время великих свершений! Время терпеливо, но зато нетерпелив наш герой, он дерзает…"

— Ув-важаемый Лес, п-позвольте обратиться к вам с-с просьбой… Могу ли я проявить с-свою доблесть и д-доказать, что мы — химеры, с-существа тоже полезные в этой жизни! Я только и м-мечтаю совершить подвиг…

Перед доктором и Лесом вновь колыхалось, извивалось, приседало и подпрыгивало существо с огромной лягушачьей головой. Огромный рот существа расплылся в улыбке, но глаза его тревожно следили за лицом Леса. Старик, кажется, рассердился, что его перебили. Он, молча смотрел на химеру, и всё больше мрачнел. Ослепительная улыбка сползла с лягушачьей рожицы, и существо поспешило убраться как можно подальше от мужчин, словно предчувствуя, что именно сейчас, в свой адрес оно может услышать что-то нелицеприятное и даже обидное.

— Как жаль, что на земле всё больше и больше появляется странных существ, не знающих правил приличий и своих обязанностей. Они, кажутся порой забавными и наивными как дети, но горе нам смертным, если они повзрослеют, и войдут во вкус наших разногласий и человеческих взаимоотношений. У них нет чувств, им неведомы эмоции и переживания… Они беззастенчиво предлагают нам свою помощь, и им, к сожалению, удаётся очень многое! Если не всё! — с горечью произносит Лес, кивая на химеру, чьё внимание уже переключилось на тяжелый кованый сундук, который появился словно ниоткуда, и, повиснув в воздухе, как-будто поддразнивал химеру, то исчезая, то вновь появляясь, то опускаясь вниз, то вновь взмывая вверх…

— Вы понимаете, доктор, мою мысль? — обратился Лес к Сергею Викторовичу. — Что, грозит земле! Каюсь, в моих химерах намешано лишь пять процентов негатива, а кто-то не прочь замесить в одно целое все сто процентов того зла, что скапливается на земле сейчас, и скормить его химерам как псам, а затем, в один из дней, бездумно отпустить на волю этих страшных монстров, надеясь стать единым и полновластным хозяином земли. Знайте доктор, всё больше химер, выведенных в тайных лабораториях, заселяют землю. У них какое угодно может быть обличье, даже обаятельного и милого человека, подобии вас, но это не люди, и даже не роботы. Это зомби, у которых нет чувств, а мысль, как нечто материальное, и вовсе отсутствует в их головах. И это понимает их создатель. Поэтому боится их сам. Да-да, это уже доказано. И потому он старается облагородить, усовершенствовать своё детище, а для этого ему нужна ваша жена. Вернее её, особая кровь, которая будет клонирована и размножена, накоплена и заморожена в специальных сосудах на многие сотни лет вперёд… Мои шпионы донесли, скоро лаборатории заработают во всю мощь, скоро всё будет поставлена на поток, и царственная кровь вашей жены Марины, вернее, уже чужой жены, пойдёт потоком…

Апрель молчал. Он не был поражен той правдой, что услышал от Леса. Во всяком случае, теперь он отчётливо понимал, зачем и почему его Марину похитили. Не рано ли Маг списал со счетов его, как законного супруга Марины, возомнив очевидно, что современные мужья бессловесные ленивцы, которые могут лишь часами лежать на диване, подпирая головой диванные подушки…

Сборы были недолгие. Лес, погрустневший и странно постаревший, обнял доктора на прощание, троекратно заключая его в союз своих огромных рук. Затем, похлопав доктора по плечу, сочувственно произнёс:

— Ну, вот сынок, пришла и твоя очередь! — и подтолкнул Сергея Викторовича вперёд к выходу, где совсем рядом начинался серый мрачный лес.

— Иди! Там тебя ждут! Иди Апрель, только помни о том, что в твоих руках соберутся нити многих судеб, и что с этого момента время уже никогда не станет тебя ждать и повторять тебе свои сюжеты! Никогда… Оно будет идти по своему, и идти уже только вперёд…

Сергей Викторович сделал шаг, и почувствовал, как странная неведомая сила потянула его за собой. Он сделал усилие удержаться на месте, оглянулся назад… и тут его сердце словно сжала стальная невидимая рука. Лес, высоко подняв косматую седую голову, стоял неподвижно, как монумент, и был похож в этот момент на его деда Евсея, старого слепого вояку, не сломленного ни горем, ни временем, ни слепотой… Захотелось его обнять…

Но доктор Апрель отвернулся и шагнул в темноту ночи и скорого рассвета, в бездорожье, на поиски того заветного пути, где была скрыта истина, единственная и неоспоримая, та, которую мог отыскать только он один…

Он помнит, как долго стояла перед его глазами эта одинокая фигура высокого старика, и как наказ, тихо звучали его хриплые слова:

— Иди сынок, иди, и познай свою сказку! Разберись где добро, а где зло, пока оно быльём не поросло! Иди сынок, потому-что время пошло по второму кругу…

Он помнит, как звонкое эхо долго повторяло потерявший смысл последний слог, и как перед глазами возникало очень знакомое видение. Маленький белокурый мальчик в рваных на коленках штанишках, смешно подпрыгивая и подскакивая, бежал навстречу высокому старику, протягивая ему свои ручки, и кричал-верещал тонким голосом:

— И я хочу туда! Туда деда, туда с тобой… в сказку…

Его пробуждение было не столь приятным, но и не столь ужасным, как могло показаться, и, кажется, даже уже знакомым…

Нет, это просто возмутительно, так жестоко будить спящего человека. Не иначе, ледяной душ устроил ему тот мальчишка, что стоит неподалёку и испуганно таращится на дело рук своих…

— Ты что, очумел, поливать меня ледяной водой? — громко отфыркиваясь, возмутился доктор. — Сейчас не лето, и даже не май месяц…

— Простите доктор Апрель, простите, но… в стране вечных снов кроме ледяной воды ничего не помогает. Надо спешить! Вы чувствуете эти тяжелые шаги? А этот топот? Вы слышите его? Это маггуты, а с ними великий Маг. Он ищет вас!

Мальчик, одетый в странную кожаную одежду, не кажется незнакомцем, наоборот, что-то очень знакомое видится доктору в этой манере встряхивать длинными белокурыми волосами, хмурить тонкие по- девичьи брови, говорить, глядя собеседнику прямо в глаза, убеждая, и просто умоляя поспешить… И сердце доктора дрогнуло.

— Ну, идём…вернее бежим! Бежим скорее к лесу, там нас никто не найдёт…

Сергей Викторович подхватил мальчишку за тонкую ручонку, и помчался к лесу, с удивлением замечая, как легко, быстро и ловко перескакивает мальчуган через толстые брёвна, бесстрашно с размаху бросается в холодный ручей, в обжигающе — ледяную воду.

Лай и вой собак, топот конских ног, шум и треск ломающихся веток, хриплая отрывистая речь, малопонятная и малоприятная — кажется, никогда этот шум не смолкнет, и не исчезнет. Мелькание черных плащей всадников за деревьями, их высокие остроконечные шлемы наводят на мысль, что всё это уже знакомо, что это всё уже было, и было совсем недавно, видимо в каком-то приключенческом фильме.

А не продолжается этот фильм наяву? Вот и всадники уже мчат с гиканьем, с лихим посвистом по опушке леса, по дороге, поднимая густые клубы пыли, и вновь по поляне, сбивая с деревьев зелёные листья, которые падают на землю, и моментально меняют цвет. То они желто-коричневые, золотистые, то багрово-красные, то черные и прелые, как-будто уже поздняя осень. Вот теперь группа всадников сгрудились у опушки поляны и что-то безмолвно решают. Как странно, тишина стоит такая, что слышно, как сухой лист срывается с дерева, и, кружась, падает под ноги человеку в алом плаще и клювовидном шлеме. Всадник спешился с коня и, пройдя немного по шелестящему ковру, остановился перед огромным вековым дубом. Его многочисленная свита, и его страшный на вид конь, напоминающий небольшого дракона, остались стоять поодаль, а он, задумавшись о чем-то своём, вряд ли замечает, что в узкой расщелине старого дуба притаились двое. Молодой мужчина, в довольно экзотической одежде для данного сезона, в полусгоревших штанах и клетчатой рубашке, больше похожей на топ или модную футболку-хулиганку, и мальчик в странном кожаном костюме, белокурые длинные волосы которого, живописными кольцами рассыпались на кожаной курточке, нависли на лицо, и щекочут ему нос. Напрасно мальчуган старается сдуть завиток с носа и пыжится, что-бы не чихнуть, не выдать себя и мужчину в обгоревших штанах. Но всё напрасно, ещё мгновение, ещё и…и…

Неожиданный вихрь прошелся по поляне, закружив в хороводе сухие листья, и вот уже группа конных всадников стоит перед мужчиной в красном плаще. Их лица до половины закрыты черными масками, высокие воротники прикрывают их шею и подбородок, длинные кожаные перчатки доходят всадникам до локтей, а их широкие плащи сверкают странным завораживающим блеском, как и их шлемы, загнутые в виде мощного клюва какой-то птицы. Такие — же шлемы-клювы надеты на морды их коней, которые в яростном нетерпении роют копытами землю у себя под ногами. Один из коней поднимает голову, и жуткий, тоскливый вой оглашает лес.

— ДаКоны! — в ужасе шепчет мальчуган, у которого моментально пропадает желание чихать. — Они…они съедят нас.

Но доктор, прижав к губам палец, беззвучно шепчет:

— Тс-с-с!

Всадники в клювовидных шлемах на своих странных конях гарцуют перед мужчиной в алом плаще. Они явно что-то выжидают. Но наконец, один из них начинает говорить высоким лающим голосом::

— Наш господин! Мы обрыскали весь лес, мы прочесали все поляны и лощины, обшарили все овраги. Проклятый влад, он как-будто провалился…

Лающий голос всадника скрежещет по нервам, словно самая настоящая пила…

— Вот — вот, он словно провалился! — тихий, вкрадчивый голос человека в алом плаще дрожит от ярости. — Я знаю, что вы хотите сказать. Что он исчез, и уже нет никаких проблем! Не так ли? Он исчез, испарился, растворился, быть может, даже в том ручье, что делит лес и это время надвое…

Одним движением человек в алом плаще срывает с головы свой шлем, и с силой швыряет его на листья, сухой хруст которых заглушает испуганный мальчишечий шепот:

— Это же Маг!

Но едва ли человек, что мечется по поляне как дикий зверь, дрожит от ярости, и злобно брызжет слюной, может что-то увидеть у себя под носом или что-то услышать у себя под ухом.

— О, олухи царя небесного! Ну когда я научу вас, глухих и слепых котят, читать следы, чувствовать и запоминать посторонние запахи, а не только бездумно двигаться на запах крови…

— Кровь? Где кровь? — тотчас заволновались всадники, что стоят перед мужчиной, который яростно скрипнув зубами, быстрым взмахом руки ведёт по воздуху, словно прочерчивая пальцем прямую невидимую линию, а может, отмахиваясь от всадников, которых тот-час же увлекает какая-то странная неведомая сила, и тащит прочь с поляны. Человек в алом плаще лишь усмехнулся, глядя, как ветер загребает кучу сухих листьев и тащит их следом за кувыркающимися всадниками и даКонами, безвольно бьющими по воздуху своими мощными копытами.

— Знайте же, кровожадные твари, кто ваш хозяин! Я- Всемогущий Маг! Сегодня злодей, завтра добрый волшебник и ваш покровитель, а послезавтра сторонний наблюдатель и палач в одном лице! То-то же, не следует этого забывать! — произносит мужчина, презрительно глядя на своё войско, безвольно лежащее на поляне без движений и в самых живописных позах. Отвернувшись к дубу, мужчина что-то тихо шепчет, прикрыв глаза. Он молится? Едва ли! Скорее всего, читает заклинания, которые никому не следует знать, так как сила их недобрая…

Скрип, что раздаётся со стороны дубу, заставляет мужчину открыть глаза и торопливо отойти в сторону. Корявый ствол дерева, вздрогнув, стал открываться, образуя в своём чреве огромную тёмную нишу. Но Маг не спешит заходить в неё. Он вновь ждёт, сложив на груди руки и уставившись тяжелым неподвижным взглядом в землю.

Дрожащие осенние листья на дубе, и оглушительный топот, что несётся из чрева дерева, возвещают о том, что сейчас, по- видимому, что — то произойдёт…

Белоснежный красавец конь с длинной развивающейся на ветру гривой выбежал из дуба и встал перед Магом, роя копытом землю, и бешено вращая белками глаз. Едва ли коню понравилось, когда Маг, изловчившись, вдруг схватил строптивого коня под узды и со всей силы огрел нагайкой по хребту, да по белоснежному крупу, отчего животное поднялось на дыбы и забило в воздухе копытами, мучительно всхрапывая, что вызвало довольный смех Мага:

— Ишь, красавчик, чувствую, застоялся ты тут без дела! Ничего-ничего! Скоро, очень скоро ты отработаешь мой хлеб сполна. А если вновь заартачишься, пущу тебя на мясо, скормлю как кролика тем кровожадным сородичам, что так похожи на тебя…

Доктор Апрель видел, как белогривый конь, схваченный безжалостной рукой под узды, попытался вырваться, да не тут-то было. Сильный удар плёткой-семихвосткой, заставил коня вскинуть голову, и страдальчески заржать.

— То-то, цени силу и уважай её, тварь бессловесная! — Маг самодовольно захохотал. — Что, боишься меня? Не бойся, я не съем тебя! Пока ты мне нужен живой… для моей невесты. Да-Коны ей не подходят. Слишком они чувствительны к запаху человеческой крови, а ты всё-же обычный конь, хоть и краденный. Но моим да-Конам ты и в подмётки не сгодишься! Что ты есть? Слабое животное! Порождение мяса и крови, костей и кучи дерьма! Ну-ну не бойся! Пока я не отдаю тебя Да-Конам! Пока… Так что гуляй… ходячее мясо… геть…пошёл…пшёл-пшёл от меня…

Доктор Апрель видел, как пугливо косился конь на руку Мага в которой была зажата плётка- семихвостка, как импульсивно подрагивали его изящные уши, как временами судорога пробегала по мощному телу красивого животного, едва Маг дотрагивался до его холки. Едва — ли это была хозяйская ласка! И точно. Свист плётки рассекающей воздух, и через мгновение страдальческое ржание коня, и быстрый топот копыт заглушает ожесточенно-визгливый скрип ворот — створок дуба, которые, плотно захлопнувшись, лишь слабой дрожью листьев на дереве напоминают о том, что здесь было всего лишь минуту назад. А клубящаяся серая пыль вдалеке говорит лишь о том, что Маг со своим войском уже так далеко, что едва ли он вернётся сюда…

— Время обеда! — бормочет мальчуган, вглядываясь вдаль. — ДаКоны тоже нуждаются в пище, хотя они и не настоящие. Их надо напоить свежей кровью…

— А если не напоить? — спрашивает доктор, скептически глядя на мальчугана.

— А иначе, с ними что-то происходит. Они воют как волки, и катаются по земле, словно от боли… — широко раскрытые глаза ребёнка полны страха и самого настоящего ужаса.

— Едва ли они знают, что такое боль! — бормочет доктор, и слегка хлопнув мальчика по плечу, восклицает. — А чего мы ждём? Враг на обеде, а мы в раздумье? Время идёт! Я прыгаю, а ты за мной. И не бойся, я тебя поймаю…

Мальчуган, приземлившись на кучу сухих листьев, сердито вырвался из рук доктора и, отвернувшись, бормоча что-то себе под нос, принялся тщательно отряхивать колени, слегка испачканные землёй. Такое поведение не удивило доктора. Его сын Славка тоже не нуждался в помощи, когда её навязывали взрослые. Прислушавшись, доктор услышал:

— Какой я буду мужчина, если как девчонка буду в няньках нуждаться. А чего бояться то и случится! Ещё хуже сделаю… Едва ли тогда меня посвятят в…

Но куда должны посвятить этого ребёнка и кто, Сергей Викторович не расслышал. Прислонившись к дубу, мальчик видимо случайно нажал какую-то потайную пружину, так как створка двери в коре дума моментально приоткрылась, и мальчуган, вскрикнув от неожиданности, ввалился в образовавшуюся щель.

— Есть! Ур-ра! — подскочив, он повис на шее доктора, разом забыв о грязных коленях, и собственных недавних причитаниях.

Теперь он лихорадочно тряс доктора за рукав, и, указывая в черное нутро дуба, торопливо повторял:

— Там Кави, я знаю, я вспомнил. Я сколько раз видел во сне этот дуб. Там где белый конь, там находится Кави. Надо идти туда. Нам нужно найти Кави…

— Скорее всего, мальчик ты прав, нам нужен белый конь — быстрый огонь! И следует поторопиться, ворота закрываются. Куда ты, малыш? Не так резво, здесь слишком темно…

Схватив ребёнка за руку, доктор торопливо зашагал в черную тьму нутра загадочного дуба. Они двигались почти наощупь, по огромному длинному проходу, где воздух, казалось, пахнет сыростью, плесенью и застоявшейся тухлой водой. Впереди шел доктор, а за ним, уцепившись за обгорелую рубаху доктора, брёл мальчуган. Чернота длинного коридора кажется всё такой же нескончаемой. Сюда ли ускакал тот дивный конь, что словно призрак появился из этого дуба и туда-же исчез вновь. А может конь тоже привиделся, как и всё остальное? А может, это продолжение сна?

Сильный удар в лоб был до такой степени неожиданным, что кажется, парализовал не только способность думать и что-то соображать, но даже двигаться…Такое ощущение, что все мысли, какие только были в голове, вылетели из неё разом, и покатились как горох по земле… покатились…

— Защита! Извините меня доктор! Как я мог забыть про неё! — сокрушался мальчуган, поглаживая тёплой ладошкой лоб доктора.

Это был не иначе электрошок! Удар такой мощный, что сбил взрослого мужчину с ног. А если бы впереди шёл этот маленький мальчик, по сути, ещё совсем ребёнок, что тогда было бы? Кто плакал бы сейчас на могиле этого мальчика?

Какие тёплые у малыша ладони. В них ощущается тепло родного тебе человека. Как странно, но этот мальчик вызывает двойственное чувство, похожее на то, что ты его знаешь. И знаешь очень давно, как… как своего родного сына, например…Как свою тень, что пришла из далёкого детства. А может, это и есть его сын Славка? Ведь здесь всё так намешано, так всё перепутано…

— Как хорошо, что я…шёл первым… — дрогнувший голос выдает внутреннюю борьбу, и доктор, понимая эту слабость, умолкает, но когда ребёнок вдруг зашмыгал носом и тут-же разрыдался, он обнял его за плечи, и слегка прижав к себе, тут-же вновь отстранил:

— Настоящий мужчина не должен плакать, даже когда это очень хочется сделать! Так говорил мне старый вождь одного славного племени…

Кого он имеет в виду? Старого деда Евсея? Или Леса? А может ещё кого другого?

— Знаешь что, малыш! У нас всё с тобой хорошо! Согласись, ведь это правда? Мы оба живы, здоровы и продолжаем свой путь! А впредь, обещаю тебе быть более осмотрительным, и осторожным…

Они ещё некоторое время двигались в кромешной темноте. Доктор крепко держал мальчугана за руку, и думал о том, что, кажется, этот электрошок вновь вызвал к жизни некоторые воспоминания.

Он помнит очень ясно, что вот так- же когда — то он вёл сына из детсада, кажется Марина уезжала на курсы повышение квалификации, и белый автомобиль, сверкая глянцевым капотом, вылетел из-за поворота соседней улицы так неожиданно и так быстро, что потом, Сергей Викторович долго не мог забыть в своих снах несущуюся на них с сыном огромную стальную махину, и злобно прищуренные глаза шофёра, пригнувшегося за рулём.

У него было всего несколько секунд, что-бы оттолкнуть от себя сына. Удара он не почувствовал! Он лишь видел перед собой кровавое месиво из рванного серого неба и черной осенней грязи, из-за которой он и шёл с сыном по обочине дороги. Мягкая осенняя грязь смягчила падение! Спасибо родному городу, почти за трехсотлетнее отсутствие тротуаров, а земле спасибо за то, что не приняла его как родного сына в свои объятия, а лишь смягчила удар. Водителя так и не нашли, но с той поры Сергей Викторович частенько стал видеть в своих снах кровавое месиво из черного неба и кроваво-серой грязи, а ещё…ещё лицо той незнакомки, что склонилась над ним. В её глазах, пронзительно черных и удивленно вытянутых, он видел слёзы, огромные и сверкающие, похожие на звёзды, или камни горного хрусталя… Они катились по её щекам, падали ему на лицо, на щёки, на лоб, на губы, и он чувствовал, какие они солёные, эти слёзы… солёные и терпкие… как самая настоящая морская вода…Кто она?

Была ли это случайно проходившая мимо женщина, или он помнит глаза той медсестры в белом халате, что делала ему укол, и что-то кричала, словно пыталась достучаться до его затуманенного болью сознания. Может это она кричала ему, что "смерть может подождать, что он не сделал самого главного, что его смерть будет предательством по отношению к его сыну и к Марине, и особенно к тем, кто томится в черных холодных подземельях…"

А может, эти слова кто-то кричал ему ещё раньше… А может она ему лишь привидились, как и её слова? Хотя, не это ли подземелье имела в виду таинственная незнакомка из его сновидений? А если так, то…

— Поторопимся малыш…

— Меня зовут Далв! — упрямо насупился мальчуган.

— Хорошо, Далв! — торопливо соглашается доктор. — Поторопимся… Да, кстати, где же этот таинственный красавец конь? Где он?

Но так ли нужен доктору этот конь? Он даже не умеет ногу поставить в стремя, чего говорить о большем. Но Сергею Викторовичу подсказывает какое-то внутреннее чувство, что этот путь правильный, и именно здесь надо искать начало конца всей этой истории.

В такой кромешной темноте не мудрено залететь в какую-нибудь яму. Но бесконечно тёмный коридор неожиданно сменился красивой поляной нежно- голубого цвета. Удивительно, но кругом в изобилии росли маленькие цветы, напоминающие голубые незабудки, источающие нежный, ароматный запах. Небольшой ручей пересекал поляну, и всё казалось бы тут славно, но вода как-то безжизненно текла в ручье, бесшумно перекатывая маленькие камешки, и странная тишина неожиданно начинала давить на мозг, вызывая беспричинное беспокойство. Далв попробовал напиться из ручья, но тут-же с отвращением выплюнул воду, и, обернувшись к доктору, возмущённо пробормотал:

— Она солёная…

Но тут глаза его удивленно расширились и он, вскочив на ноги, пронзительно закричал, указывая вверх, по направлению ручья:

— Там Кави! Кави…

Маленькая девочка лет восьми-десяти, с длинными русыми волнистыми волосами, странного безжизненного оттенка, сидела на берегу и горько плакала. Нескончаемый поток её слёз скатывался по подолу её нежно-голубого платья и, падая в небольшое русло ручья, вместе с водой попадал сюда, вниз на поляну, где росли маленькие нежно-голубые цветы, напоминающие незабудки. Мальчик с криком бросился к девочке, но тут-же замер, едва она подняла своё заплаканное лицо. Неподвижным, безжизненным взором девочка уставилась на Далва. Какой у неё странный взгляд. Такое ощущение, что девочка находится под каким — то сильным гипнозом, или просто слепая. Она ничего не видит, и даже ничего не слышит. Едва ли она ощущает как мальчик, что стоит рядом, трясёт за рукав её платья, и с надрывом повторяет одно и тоже:

— Кави, это я, Далв! Кави, это я, твой друг Далв…

Девочка равнодушно смотрит мимо мальчика, мимо доктора, и слёзы её, огромные и прозрачные, безудержно катятся из её глаз, стекая по щекам, по её красивому платью. Объединяясь, капли образуют маленький поток солёной воды, что стремится попасть в ручей…

— Это ненормальные слёзы! — думает доктор, но едва ли от этого открытие кому легче.

— Не плачь Кави, не плачь! — между тем мальчик вновь трясёт девочку так, словно пытается вытрусить из неё все слёзы разом. Но слёзы ещё сильнее начинают катиться по щекам Кави, и мальчик отчаянно кричит:

— Что с тобой Кави, что с тобой?

Но безжизненный взгляд девочки свидетельствует о том, что едва ли Далв добьется ответа от девочки.

— Оставь её! Она тебя не слышит, и не видит! — широкая ладонь доктора ложится на хрупкое плечо мальчугана. — Едва ли мы ей сейчас чем поможем…

— Она мой самый лучший друг на всём белом свете! — губы мальчика, сжатые в тонкую узкую полоску мелко дрожат, едва сдерживая детские слёзы. — Её похитил Маг и заколдовал. Разве ты не видишь это, Последний Потомок? И ты, храбрый герой моих снов, предлагаешь оставить её?

— Вообще-то я не претендую на такой почёт, и даже звание храброго героя, я обычный врач — гастроэнтеролог… — хотелось бы прервать речь мальчика, но едва ли эти слова оправдания взрослого мужчины будут сейчас так уместны.

Русая головка девочки склонилась ещё ниже, словно смысл слов сказанных Далвом, наконец, дошёл до её сознания. Заслонившись широким рукавом нежно-голубого платья, девочка заплакала ещё горше, а следовательно и поток слёз стекающих в ручей увеличился. Течение воды поднялось. А что будет с ручьём, если ещё немного добавить жалости и зарыдает сам доктор. Далв уже шмыгает носом…

— Даже если мы будем здесь рыдать все вместе, ничего путного из этого не выйдет! — убеждённо произносит доктор Апрель, присаживаясь рядом с детьми. — Мы только ещё больше прибавим солёной воды в ручей, что не принесёт никакой пользы никому. Давай, друг мой, поищем какой-нибудь выход из этого положения. Ох, чует моё сердце, неспроста твоя подружка тут соленые слёзы проливает, словно царевна Несмеяна…

— Она и есть последняя царевна древнего рода. — отозвался Далв, приглаживая ладонью взлохмаченные волосы свой подружки, и едва ли замечая изумленный взгляд своего взрослого друга. — Сколько раз я пытался расколдовать её, но ничего не помогает. Старик Лес по книге судеб предсказал, что поможет Кави лишь тот, кто пройдет семь кругов ада. Я прошёл много кругов, но всё равно недостаточно…

— Ах, вон оно что, ребенок? Значит, и ты ходишь по кругу? То-то мы с тобой опять вместе. М-да! — усмехнулся доктор, и, недоверчиво прищурившись, глянул на небо. — И который уже круг, то бишь час, не узнать даже по солнцу, потому-что, солнца здесь нет и быть не может! А что тогда говорить о книге судеб? О времени? Понимаю теперь старика Леса. Он не хотел пугать меня прежде времени. Ну что же! — решительно хлопнув себя по коленке, доктор поморщился. — Я знаю, как помочь Кави. Сначала возьмём быка за рога…

— Что? — изумленно приоткрыл рот мальчик. — Какого быка?

— Белого! — отозвался хмуро доктор. — Который тут пробегал, с белой гривой…Вернее коня! А теперь, Далв, оставь Кави! Поторопимся, пока ещё длится день. Будем искать выход из очередного круга. Я, конечно не настаиваю, можешь остаться, если ты так устал…

Доктор Апрель уже приготовился к тому, что Далв откажется покинуть Кави, останется рядом с ней. Но мальчик повел себя по- взрослому. Он утёр свои глаза, отёр щёки, встал, вытянувшись в струнку как солдат, шмыгнул покрасневшим носом и вновь приосанился:

— Я готов следовать за тобой Последний потомок владов. Я тебе верю, и тебе верит Кави, Последняя принцесса древнего рода…Она знает, что мы найдём белого скакуна…

— Скакуна? — в свою очередь не понял доктор. — Какого скакуна? Ах да, того с белой гривой, что промчался здесь как ветер, так что мне поневоле подумалось, это какой-то молодой необъезженный конь… — шутливо оправдывался доктор. — Ну, что же я готов… Правда я неважный наездник. Но если он поможет твоей подруге принцессе…

— Тогда Кави собственноручно пожалует тебя в рыцари…

— Меня в рыцари? О-о, премного буду благодарен твоей принцессе. Тогда следует постараться, а вернее поторопиться… стать рыцарем…Кстати? Это не её ли прапрапрадед как-то пожаловал мне орден синей подвески? Скажу по секрету, я до сих пор горжусь, что некогда спас королевскую особу, хотя эта операция кой — кому стоила тоже титула…

Что за вздор он несёт? Какой титул, и какой орден? Но в голове мелькают обрывки каких-то воспоминаний. Чего тут только нет, и даже торжествующий вой королевских труб так отчетливо слышен, что кажется, ещё мгновение и из-за леса покажется королевский кортеж…

Бр-р! Какая холодная, и какая солёная вода в ручье! Но главное, она возвращает голове ясность мышления. Ставит всё на свои места. Итак, что мы имеем на данный момент? Принцессу Кави, или Несмеяну, что совсем неважно! Стоит ли выяснять какого рода-племени эта девочка! Главное, что она нуждается в помощи. Её надо бы увести от этого ручья. Но…

Но если иссякнет солёная вода в ручье, это может кое-кого насторожить, и операция по спасению Кави провалится. А может все эти рассуждения очередная глупость? Или трусость? Едва ли! Трусом быть невыгодно! Как и подлецом! Уж лучше быть никем, хотя это тоже не выход. Но надо же, наконец, определяться, Рыцарь синей повески! Пора! Итак, идём дальше в своих рассуждениях!

Последняя принцесса древнего рода выплакала море слёз, но они не иссякают, эти слёзы. Всё это кажется ненормальным, но так кем-то задумано. хотя быть может всё именно так и должно быть, и слёзы Кави, и белый конь, которого просто необходимо найти, и даже голубые незабудки вокруг ручья, от которых веет спокойствием и прохладой, и вдалике мрачный синий лес, всё это кому-то необходимо. Нет, Кави пока опасно забирать с собой. Она остаётся… И на эту тему рассуждать больше нечего, потому-что в таких рассуждениях можно зайти в тупик, или так далеко, что порой можно потерять нить… или тропинку…

Ну, вот и пожалуйста! Ответ не заставил себя долго ждать! Тонкая как нить, чуть приметная тропинка в густой траве явно протоптана не только животными, если таковые здесь обитают, но и особью более цивилизованной. Вот рядом след на песке в очень странной обуви, вот примята синяя трава, потому-что здесь кто-то повернулся, вслушиваясь в тишину диковинного леса. А уж тишина в таком лесу и впрямь обманчива. И хотя не слышно шороха опадающих листьев с деревьев, не слышно пения и криков птиц, и стука дятла, тревога не покидает доктора, доктору кажется, что тропинка завела их в тупик. И лес пошел совсем дремучий, и ручей куда подевался, и тревога за принцессу Кави не покидает голову, и Далв смотрит на него с осуждением и какой-то тайной надеждой в глазах, что поневоле хочется хлопнуть мальчонку по плечу, и одобрительно улыбнуться:

— Всё будет хорошо!

— Хорошо-то хорошо, да не всё хорошо, а если для кого и хорошо, для других совсем плохо, да хоть и не плохо, но и не хорошо, а скорее всего, и ни так, и ни сяк, а впрочем, ни-как…

Вот-вот, как обманчива тишина этого леса. Странного, синего, неживого! Под огромной голубой елью с огромными золотистыми шишками на мохнатых лапах, расположился маленький, и словно игрушечный синий домик. Едва ли его сразу заметишь, пока не приглядишься более внимательно. А приглядевшись, да поразившись чему-то первоначально, потом и попривыкнешь к странному пейзажу с синим домиком, с синим крылечком, с синей трубой, с синим забором, часть которого свалилась в синий огород. Синяя скамеечка у синих берёз тоже поломана, и заросла синей травой, но синяя урна, что стоит у крылечка и дымит синим дымом уже не оставляет никаких сомнений, что здесь есть кто-то живой. И что хозяин, а вернее хозяйка монолога, прозвучавшего минуту назад, находится совсем рядом. А вот и она!

Распахивается дверь домика, и с русской печи, разрисованной синими колокольчиками и незабудками, живенько так, спрыгивает сухонькая сгорбленная старушка в джинсовых лохмотьях, и синей джинсовой бандане, их под которой во все стороны торчат седые нечесаные космы. И нос у неё крючком, и глаза-буравчики так и впиваются в вас как пиявки, да и вообще, вид у старушки довольно жутковатый, хотя и знакомый. Если бы не страдальческий вид старушки, можно смело утверждать, что перед доктором и Далвом, который спрятался за спину доктора, предстала собственной персоной страшная и ужасная баба Яга. Обычный персонаж русских сказок, как страшный, так и забавный…

— Враки и очередной наговор! Я сама доброта! Милейшее создание, если меня не злить!

— Или я схожу с ума, или просто впадаю в детство! — обреченно подумал доктор. — Нет, это чушь, чушь собачья, по пути ещё и в гости к бабе Яге заглянуть! Скажи кому…

Но тут его мысли прервал протяжный страдальческий стон и уже знакомым скрипучим голосом старушка заверещала:

— Ох, это ты дохтор! Это ж я тебя вызывала. Гляжу, бродишь как неприкаянный, по лесам да болотам, а тут женщина больная совсем погибает, в самом расцвете сил и лет. Помоги, милай, озолочу, а тебя малыш, в ступе своей бесплатно покатаю, вжик туда, вжик обратно, ничего не потребую-ю-ю…Ну помоги же. Силушек моих уже нетути-и-и…

— Я…я и рад бы помочь, да вот осмотреть вас надо… — охрипшим голосом доктор Апрель старается не вызвать ощущения, что он как-то растерялся, если не испугался… слегка! Всё же с детства персонаж знаком своим злодейством…

— Раздевайтесь! Я осмотрю вас!

— Ишо чего? Смотреть на меня муш-щинам не дозволено, особливо когда я в неглиже! — возмутилась старушка, но тут-же кокетливо захлопала маленькими глазками и подправив скрюченными пальцами свои нечесаные космы, тут-же прикрыла лицо кончиком банданы:- Стесняюсь я! Девица, так сказать со многолетним стажем…

Но тут-же глазки её хитро заблестели, и хихикнув, баба Яга предложила:

— Ты бы вот Кощеюшку оглядел бы с ног до головы. Ну, сущий шкелет! Сдается мне, болен старик жуткой болезнею. Всё спит и спит. Как младенец. Говорит, так и болезня его называется. Одноимённо! Хотя хитрит ведь! Куда ему болеть, костлявому. И было бы, на какое место срамоту наводить! Вот недавно я всё и услыхала, когда за мухоморами тут в лес одна парочка молодая явилась. Я за ними и ну подглядывать, да подслушивать…

— Нехорошо подслушивать! — пробормотал Далв, на что старушка радостно заявила:-Ну да, нехорошо! Но страсть ведь как хочется с людьми нормальными пообщаться. А тут, я вижу, ну совсем молодёжь безграмотная пошла… Я за ними…

— Может при ребёнке не следует…

— Отчего же не следует? — удивилась старушка. — Пусть слышит, что баба Яга лучше всех в грибочках разбирается! А тут молодёжь, ну такая, понимаешь, безграмотная пошла… Так вот, набрали они полный кузовок ядовитости, да ещё и радуются. Ну, я за ними и шла так долго по лесу, всё слушала, как они радовались грибам, да горевали о дружке, что всё спит да спит от той болезни, где много какой-то "беспорядочности". Это так парень сказал! А у них с девицей, кажись, порядок был! В счёте я не сильна, до трёх считать хорошо умею, а дальше путаюсь. Толи девяносто пять была циферка порядочности у паренька, толи все двести у девушки! Точно не помню! Память, просто никудышная! Хотя, не хвалюсь, а мне моей порядочности уже поболе будет, чем у вашей молодёжи. Веков эдак пять, или все десять! И ничего, энергии хоть отбавляй, сплю урывками, работаю по очистке леса от валежника, ступу свою совсем загоняла… А впрочем я не хвалюсь, но ведь думаю, не всегда я плохой могу быть. Ну и вот тогда жалко мне стало молодёжь. Ведь думаю, тоже заснут, как их друг, да наш Кощеюшка.

Ну и напугала я ту молодёжь. Как завыла, заохала, похлеще Лешего. Летели они так, что и грибы ядовитые по всему лесу растеряли. Теперь думаю, их сюда, в лес и калачом не заманишь…

А вот Кощеюшка тоже не от хорошей жизни стал грибочками да травками увлекаться. Талию соблюдает, а оттого костями пуще прежнего гремит, да спит на ходу.

Оказывается, он всё по моде делает. Поветрие пошло! Мол, все сейчас худеют, да стараются на Кощеюшку походить видом своим, вот он и возгордился этим. Шкелет — то наш сказочный! Но ведь жалко смотреть на него. Об чём люди — то думают! Моду им подавай на скелетность, а то что загонит она в гроб Кощеюшку без всякой на то иголочки, никто о том и не подумал. А без Кощея и лес не лес, и сказка не сказка, а так, одно недоразумение! А ведь когда-то и он орёл был, грудь колесом, волос на голове торчком, а сейчас единственный волосок повис как плеть, да и тот не сегодня — завтра отпадет, за что корона царская держаться будет. И аппетита нет ни к чему, говорит! Питается одними грибочками, а вместе с грибочками ест колёса. С телег каких-то. И что он в них нашёл, и где столько телег откопал? Тьфу, гадость! Хоть бы тогда больше солидолом такую сухомятку смазывал, как- никак там машинное масло. А то в голове его, чувствую, шурупы как у телег, уже совсем отвинтились. Спросишь чего, а он, ась? Скрип да скрип, ась. Смазки нет, какой ум? Одно безобразие! А может у него бактерия в животе сидит, а дохтор? Говорят, такая бактерия может передаваться воздушным путём, и кажись… грибами. Так и называется бактерия птичьим грибом. Но на грибы я не грешу, ядовитости Кощею не занимать, едва ли эти грибочки ядовитые его поборют. А коль птичьим зовется, значит и заразили его, толи птицы, толи Змей Горыныч, что всё за огоньком иной раз к Кощею залетал. Мы с котом уже всех птиц тут поразогнали. Тишина в лесу стоит гробовая, ещё бы мне до Змея Горыныча добраться, да почуял же паразит, что облава на пернатых готовиться, залёг поди в гнездо своё родовое, как медведь в берлогу, и носа оттуда не кажет…

Я уже патрулировать воздушные просторы устала. Ступа моя остывать не успевает. А я и про избушку свою уже забыла. Всё в дороге, всё начеку… вернее на чеке…А впрочем не важно где. А тут беда новая приключилась. Говорят, на свиней энта бактерия перекинулась. Я и кабанов уже из наших лесов выгнала, не отстреливать же несчастных… Их итак мало! Сижу в засаде, а сама переживаю, вдруг границу нарушат, свиньи они и есть свиньи! Животные наивные, бесшабашные. У неё ведь одно на уме, как-бы побольше корешков каких сьесть, жиру нагулять, а там и на мясо отправиться! Глупое животное, ей-ей. И ведь совсем не думает, что ему год всего гулять, а нам жить тут до скончания веков. И жить — то достойно хочется! Я вот девица на выданье, у меня так сказать весь мой период женский ещё впереди! А чего ты ухмыльняешься, малец. Ты не смотри, что я в морщинах погрязла. Соберу их в кулак, да узелками за ушами завяжу, и от молодухи меня не отличишь. И колдовства тут никакого нет, и зелья молодящегося ни капли. А что, одень меня в короткую юбчонку, туфеля на каблуке повыше, и айда вензеля крутить… Я ещё та красотка! Хоть под венец иди! Тебя бы охомутала дохтор в пять секунд, да времени у меня нет, и силушки… Я тут, с энтими бактериями погрязла в омут борьбы, не на жизнь, а на смерть. Ну никакой с ними жизни. Пока летала, отбивалась от кабанов да пернатых, зуб застудила. Болит, силушек моих нетути-и-и! Выдерни его…прошу дохтур, выдерни-и-и-и…

— Подождите, подождите, уважаемая э-э-э-э…

— Бабушка Ягуся! — услужливо подсказала старушка, застенчиво прикрывая платочком рот, но тут-же ахнув, вновь взвыла, отчего огромный черный кот, что безмятежно спал на печке, взвился испуганно, выгнул спину, ощетинился, и, издав душераздирающий вопль, рванулся к открытому окну, и исчез за ним, ухнув с разбегу в синюю траву.

— Бедолага! — взмахнула горестно рукой баба Яга. — От старости и младости одни убытки! В крапиву упал! Кот молодой, бестолковый, к людям ещё не привык. Все люди из окрестных деревень в города подались, никого в округе и на сто вёрст не сыщешь, глядишь, и запах людской позабудешь. Это мне сорока на хвосте весть секретную принесла, мол, дохтор в лесу объявился. Пришлось это посчитать как подношение, а взятка- дело святое, не трону я сороку в ближайшее время…

— Неужели и в сказке существует коррупция и взятка? — поёжился доктор.

— Ха, милок! Ты как не с мира сего! А как без них, прожить-то? Никак! Даже в сказке. Да ты себе голову не дури-то, чужими проблемами. Тебе ничего не дают, и похвально, живи спокойно. Пусть переживают те, кто берёт. Правда меня это не касается. Кащею всё равно, какая я, он всё спит, Горынич сгинул без следа, а про людей и забыть пора. Вот и кот, забоялся вас. А ведь наказывала, не спи, гостей встречай! Хотя лентяй он отменный, каких ещё поискать! Мышей категорически не ловит. Антеллигент облезлый! Хотя когда ему? Весь в делах. Днём спит, по ночам блудит. Одним словом, непутёвый… — кивнула головой старушка в сторону сбежавшего кота, но тут-же вновь скривилась и схватилась за щеку.

— Ой! Ойё-ёй! Силушек моих нетути-и-и, помоги сердешный…помоги, добром тебе отплачу-у… — выла старушка, горестно покачивая головой, а в голове доктора роились мысли и видения одно хлеще другого, и всё это касалось сказок. Вот и такая сказка есть, "отплачу добром", обещала известная всем старушка, а сама свою жертву в печь, или в котёл…

— Эк, добрый молодец, какой ты нерешительный. Неужто не видишь, старушка зубом мается, помощи от тебя ждёт, а ты всё думу думаешь. Последний зуб у старушки разболелся, три ночи не спит, три ночи на посту не стоит, тебя доктора выжидала, к себе заманивала, а ты всё думаешь…

Опять говорящий кот? Хотя здесь всё возможно, даже избушка на живых куриных ножках. Но видимо куры здесь давно изничтожены, как и все пернатые… А кот довольно безобразен. Черный как сажа, тощий и облезлый. Вот только глаза у него странные, черные, продолговатые, огнём горят как уголья… Уж очень знакомые глаза. И когда он появился в избушке? Ведь сиганул в крапиву так, что сизая пыльца столбом поднялась…

— Ну доктор, так ты поможешь бабуле? — деловито щурится кот. — Старушка мается…

— Ну, если надо, я помогу! — пробормотал доктор, и растерянно развёл руки. — Вот только я насчёт зубов не спец…

— Спец, не спец, а бабуле помочь нужно. — вздохнул кот. — Видишь, старушка на стенки полезла от боли. К тому же я уже инструмент приготовил…

— Доктор Апрель, помоги бабуле, а она добром тебе отплатит… — неужели это Далв пищит таким жалобным голоском. Неужто, тоже сказок начитался?

Огромные щипцы для выдергивания гвоздей, стамеска и молоток — хороший набор для строителя дома, но не для зубного врача. Хотя доктор Апрель вполне справился со своей новой профессией, если не считать, что он впервые в жизни проводит такую операцию. Да и бабуля молодец, сначала взвыла от боли, а как зуб оказался у неё на ладони, чуть ли не запела от радости. После удаления зуба больная отправилась спать на русскую печь, а черный облезлый кот кормил на кухне незваных гостей жирным, наваристым борщом.

— С чего борщок? — подозрительно уставился в тарелку доктор, словно не замечая, как

Далв в это время лихо работая ложкой, с аппетитом уписывая подозрительное варево.

— Воробьёв последних изловил. Всё, больше никого не осталось! — кот сердито громыхнул крышкой казанка, и от чугуна пошел низкий протяжный гул. — Я скоро сам тут от голода да тоски помру, ни работы тебе, ни заработка. Поля, травой дикой заросли, мыши в бега подались, в города, да в крупные сёла, за людьми, а мне что тут делать? В глухомани этой? Я молодой, энергии много, а толку! Никакого престижу. Лежу трутнем, и ведь привыкать стал, ничего не делать. Крыльцо сломано, лень починить. Огород зарос травой, ну и что? Кому он нужен. Я травой не питаюсь. Да и дождей не дождёшься, а с речки воды не натаскаешься! Бабе Ягусе и того хуже. Я ладно, мышь заблудшую где изловлю, где воробья на суп, а она… Ступу свою она уже раз пятнадцать закладывала в ломбард, и столько же выкупала. Деньги как вода, уходят на топливо для ступы, так что без моей заботы, да моих воробьёв, пропадёт она тут совсем, помрёт от голода, или от холода, или от болезни какой. И ведь обидно, что приработка у старушки никакого не стало, гонорары прекратили платить за сказки, взрослые своим детям эти книги не читают, а дети сказки не слушают, родных героев своих, и недругов, совсем не знают, на примерах дурных учатся, запоминают их, да сами потом и творят. А хорошее… А хорошее неинтересно стало, всё к дурному детей тянет, всё к дурному…

Сергей Викторович удивленно слушал черного облезлого кота. А ведь он в чем-то прав… Хорошо, что Далв словно не слышит кота, лихо, работая ложкой. Вкусный супец.

Кот тоже присел за стол и, взяв в руки расписную деревянную ложку, горестно вздохнул:

— А мы тут в лесу сказочном совсем зачахли. И баба Ягуся права. Царь Кощей от немощи, собственные кости не в силах таскать, лежит на лавке в хате нетопленой, небеленой, немытой, и ждёт своей смерти. А докторов тут нет никаких. Да и не хочет он их видеть. Только чего за Кощея бояться. Смерть- то его бают, на конце иглы, а игла в яйце, а яйцо продано за гроши, и тоже заложено — перезаложено в ломбарде. И выкупить он его не в состоянии. Бедственное положение у нас в лесах дремучих. А замок его сказочный, без ремонта совсем обветшал, однажды чуть не придавил бедолагу, а ремонт бешеных бабок требует…

— А бешеные бабки кусаются? — Далв напряжённо смотрит на кота, да так серьёзно, что доктору Апрелю хочется громко рассмеяться в ответ на всю ту чушь, что несёт кот.

" А то как-же, смерть свою Кощей в ломбард заложил, баба Яга с голоду помирает, а царевна Несмеяна за сутки три ведра слёз наплакивает…"

— …а тридцать три богатыря в сетях порочного волшебства запутались, и распутаться не могут. От такого срама они самым отвратительным образом повели себя. — продолжал кот, словно не замечая, как скептически смотрит на него доктор. — Ещё больше коллективные оргии стали устраивать, а потом также коллективно в грехах каются… Самобичеванием занялись. Иной раз даже их жалко, да и страшно, думаешь, чего придумывают люди, лишь бы их пожалели. Но зря они не станут каяться. Пороки держат крепко. Только из моря молодцы выйти настроятся, якобы пора на службу…, а тут их бац, и назад, сети заколдованные тянут…Ноги не держат, волна сбивает богатырей… Срамота! Эх, и сколько раз им ультиматум ставила Ягуся, на дела добрые со свежей головой ходить…

Кот не замечает, или не хочет замечать, как испуганно вглядывается Далв в угол русской печи, где похрапывает бабуля. Доктор тоже не рад всем этим откровениям. Ну, зачем все эти гадости про сказочных героев говорить при ребёнке. Да и так ли всё на самом деле ужасно и отвратительно в мире сказок? Хотя, сказка ложь, да в ней намёк…

"Отвратительный намёк на урок! Нет, такую сказку я не прочитаю своему ребёнку. Да и при чем здесь сказка? Она же фольклор! Что из того, что сказки, сказочные герои и реальность перепутались в нашей жизни? Разве наши сказочные герои забыты? Разве они так несчастны, как мы о них думаем? Это же сказка! И зачем наше повседневное грязное платье примерять на известных всем нам персонажах. Ах, они рады, что про них, наконец, вспомнили, про старичков сказочных? Ну, надо же! Они всё стерпят? Или стерпит сказка? Быть может, и стерпит, но сам факт обидный… "

Словно издалека, в мысли доктора врывается тихий смех кота.

— А недавно… недавно мы с бабусей Ягусей богатырей стращали…на их же благо…

— Как это, стращали? — недоумевает доктор. — Они же богатыри, никого не боятся, чем их испугаешь?

— А вот и испугались, что уже недели две сети распутывают, и в рот ни капли не берут настойки мухоморов! Бабуля им сказала, что в долги влезет, ступу продаст, а уйдёт из сказок совсем, уедет за границу, никто её больше не увидит. Подействовало! А ведь и то правда, какая сказка без бабы Яги. Хотя поговаривают, да и сам слышал, появилась на земле нашей русской ещё одна Ягэ. Говорят иностранка, страсть какая заумная, да по сравнению с нашей Ягусей слишком молодая, и не в пример ей злая-презлая. Наша Ягуся хоть ей и в подмётки не годится по учености, но зато старушка знает, что все дети в школе разные, кого припугнуть надо двойкой, кого и подбодрить следует за маленькие успехи, а кого и пожалеть, да приголубить вовремя нужно, а кого и наказать за лень, да за дурные поступки. Да постращать нашей Ягой, мол "унесёт в леса дремучие, где и нога человека не хаживала." Или вот ещё так, " отгадаешь три загадки, живым из этого леса выйдешь, да прынцем на белом коне, а не отгадаешь, быть тебе неучем Иван-дурак…". Ой, что-то меня на сказки потянуло! Ну всё равно, получается нашу бабу Ягу, да сказки наши совсем позабыли, ни во грош не ставят, а иностранку Ягэ прославляют, да почести ей воздают, потому-что взрослые её совсем не понимают, а оттого думают, умнее её никого и ничего нет на белом свете. А ведь давно известно, что иностранцу благодать, то русской душе просто смерть. Значит, смерть и нашим сказкам пришла? А тут эти богатыри масла в огонь подлили. Ну чем не конец… Как поняла это наша баба Яга, так занеможила, что три дня с печи не вставала. Поди всё думала, перемалывала в голове своей информацию, а потом и выдала всем, что мол уедет от такого безобразия за границу, в другое госудасрство, да устроится в ихнюю школу, и начнёт чужих детей нашим сказкам учить. Что-бы знали, что такое добро и зло, что-бы ведали, что есть на свете милосердие, что-бы знали, что птица в золотой клетке тоже от тоски помереть может, и что любовь всегда творит чудеса, а не только горы золота, от любви к которому сердце в простой булыжник превращается… А детей и выслушать надо, а где и постращать, а не отбраковывать их как курёнков…

— Что-бы съесть? — глаза у Далва словно два огромных бездонных блюдца.

Доктор не заметил, как он подошел, иначе бы, он попридержал бы этот разговор…

— Тьфу-тьфу, про то я ещё не слышал… — кот боязливо оглянулся в угол. — Зато, чую, кровушку у детей чужая Ягэ хорошо попьёт. Дети уже в школу бояться идти. Сам слышал, как девочка первоклассница горько плакала. Мол, не пойду в школу, там злая баба Ягэ сидит, не пойду-у-у-у…… Вам смешно доктор, а нам с Ягусей тоже хоть плачь. Ведь это удар не только по сказочному имиджу, а по нашим детям. Каким калачом, какой сказкой их, испуганных, в учёбу приманишь? Ведь, найдутся и такие, что вовсе не захотят учиться…. Останутся на веки неучами….

— А я и не хочу. Уж лучше тут в лесу буду сидеть… — насупился Далв.

— Вот-вот, взрастим сплошное невежество, на радость недругу нашему. А кто тогда сказки наши читать будет, кто стихи про меня учить будет? Про кота ученого, что идёт направо, песнь заводит, налево сказки говорит… — насупился кот.

— Зачем мне это надо? — отмахнулся Далв. — Много почестей обычному коту…

— Что? Это я обычный кот? Да я самый необычный, потому-что я — ученый кот! И иностранку Ягэ я не боюсь, в отличие от некоторых… ваших слабонервных детишек!

Но Далв уже не слушая кота, умчался на крылечко, где стал напряженно вглядываться в тусклое небо, словно чего ожидая.

Кот тоже закатил вверх глаза, и гнусаво протянул:

— Вот и пожалуйста, полная невоспитанность! Обозвать меня обычным котом, и даже не извиниться. Я просто возмущён! Может и права молодая Ягэ, что детей не любит? А чего их любить? И зачем? Подумаешь, книг не читают. А кто их читает? А тем более кто их теперь напишет, когда сочинение в школе теперь надо по стандарту на полтора листочка написать, всё коротко и ясно в шести предложениях. Ну, какой тут может быть простор собственной мысли, если шаблон тебя подпирает. Я не возмущаюсь, я просто хочу это понять, как кот, который когда-то вдохновил самого великого поэта. Я не хвалюсь, но из года в год я начинаю свой творческий процесс с учебника родной речи. Я так люблю эту страничку с моим уютным Лукоморьем. Я вижу эти детские глаза, что с интересом смотрят на меня, подрисовывают мне усы и хвост, добавляют мне ещё несколько лап, вешают на мой вечнозелёный дуб новогодние игрушки, но я этому даже рад. Это творчество, это мысль, которая не должна у ребёнка застаиваться. Ребёнка нельзя подводить под шаблон, его следует понимать, тем более, что не все великие учёные в детстве отличались от других детей своей гениальностью. Скорее даже наоборот! Хотя, если всё как на духу, я вам доктор скажу, что Ягэ — дама в целом, очень даже и ничего! Как говорят позитивная и креативная. Что это такое не знаю, но уж слово — то какое, заковыристое да красивое! А она и сама красотка, не то что наша… Вот только что-то стелет чужестранка мягко, похлеще нашего Соловья- разбойника заливается…Да всё лопочет и лопочет о сплошном прогрессе, да о богатстве. Толи ума, толи родительского кошелька. Тьфу, тошно слушать… Мы с Ягусей уж и боимся, как-бы недоросли наши не только в сказках, а в жизни не разочаровались…

— Кажется, я вас понимаю! — доктор Апрель уже догадался, о чём ведёт разговор этот болтливый кот. Вон соседка жаловалась, что сын, в одиннадцатом классе, уже кучу родительских денег отдал репетиторам по русскому языку, по математике, да по физике. И всё во имя этой кровожадной "Ягэ"! Спорт забросил, одна учёба на уме, физика да математика, а сам он как обычный ребёнок, ещё даже не определился, кем же ему стать после школы… Толи артистом, толи космонавтом, толи учёным ядерщиком…Каждый день у них перепалки с сыном. Извели друг друга. Одно радует, что в разные институты можно во все сразу документы послать, авось, где твоя судьба и откликнется… Красота! Жаль в моё время, такого не было, и быть не могло…

— Вы доктор и тут со своими лекарскими методами наперёд лезете. Хорошо, если ребёнок сдаст экзамен, а если нет? Справка вместо аттестата, и одиннадцать лет учёбы, коту под хвост? И это правильно? И это красота? А какая гарантия, что через год ребенок сдаст этот экзамен Ягэ, что у ребенка знаний по предмету станет ещё больше, и он не озлобится на всё, на всех, и на себя! А собственно, к чему ставить клеймо неудачника в семнадцать лет? Жизнь его и так поломает, и эдак, так зачем же торопить события? К чему все эти рамки? Ходи сюда, а туда не ходи? Эх, ведь каких только соблазнов не свалится на его голову во взрослой жизни, успевай только отбрыкиваться. По секрету, вот бабуля Ягуся, например. Чего она отсыпается? А оттого, что отощала совсем, да ослабла. А все дело в том, что некоторое время назад в продуктовой лавке, куда баба Яга на ступе прилетала за продуктами, поставили игральный автомат. Ну, бабуля наша там долго на ступе своей зависала, пенсию свою сказочную забрасывала, а потом впроголодь сидела, корки хлеба с водой размачивала, и ела. Опять деньги занимала у Кощея, и все равно играла, пока мне мышей- лазутчиков не пришлось засылать, что-бы перегрызли все провода в аппарате. Ох, и много денег закидала Ягуся. Кому радость от прибыли, а кому, самое что ни на есть горе.

— Подожди-подожди, но ведь в игры запретили играть, все аппараты говорят вывезли, уничтожили…

— Ох, и наивная душа ты, человек! Да кто же от такого золота откажется. Под такой вывеской они и работают. "Золотое руно"! И все опять знают, но молчать будут. А кому говорить? Хоть бабку нашу туда не пускают, и то отрада. Гроши при ней остаются. А богатеям всё нипочем. У них всего немерено. И откуда они деньги берут?

А у нас не смотри, что сказка, а знают, что зло наказуемо, оттого нельзя брать лишнего. Ягуся в такие долги большие влезла. Не только у Кощея занимала, а у самого, говорят Мага! Теперь её из избушки и выгоняют, сказки её родной лишают. Наверное, хочет волшебник, что-бы сгинула Ягуся быстрее в непроходимых болотах, или где одиноко под сосной померла. Тогда и лесу сказочному конец придёт…Некому его станет патрулировать, от гостей алчных, до чужого добра охочих некому будет охранять. Вот тогда и последних животных изничтожат, и лес, и тот дуб вековой, да заветный, что в стихах знаменитых воспет, на дрова порубят, да в печах сожгут.

Вот и скажи, ну чем не Лихо на земле нашей приключилось. За долги из избушек выселять на улицу! А если у кого есть дети? А если мороз тридцать градусов на улице? И кто ж такое придумал? Ведь и собаку жалко на мороз выставлять, да без будки оставлять, а что про людей говорить, И как защититься от Лиха, как его злобство победить, ума не приложу? Уж испытывает оно землю нашу сказочную, испытывает, мы одно одолеем, а тут уже и другое что-то подоспело… Словно злобствует оно на нас людей, и оттого волшебством заполонило всё кругом, и всё вокруг нас… И что самое интересное, одних людей Лихо совсем бедными да нищими сделало, а других такими богатеями, что куда там царю Берендею да Кощею с их богатствами до них… И ведь кичатся богатеи не своим добром, бахвалятся, словно век его наживали, смеются над бедными людишками что-ли, рассказывая о себе, что с золотых тарелок вкушают пищу, да на золотых и платиновых унитазах по- царски восседают? А нет бы заводы им ремонтировать, да фабрики новые открывать, работу людям давать, и всё тем-же мальчикам — недоумкам, да девочкам помогать в жизни, которых кто возьмёт ли на работу в семнадцать лет. Пусть бы богатеи музеи восстанавливали, что рушатся без помощи обычной людской, да деревья сажали, да парки благоустраивали, да дороги делали. А ещё лучше, старые деревни из руин поднимали бы на землях наших, новые строили, укрепляя границы да владения наши. Ведь земля, она тоже живая, она стонет от забвения, чахнет от злобы людской, да от несправедливости.

Ох, и дождётся Лихо, распутают волшебные сети тридцать три богатыря, да выйдут они стеной из пучины морской. А что-бы дров они тогда не наломали, учить их надо грамоте правильно, от учёбы не отвращать, да перспективу на светлое будущее закладывая, об семье их будущей следует заботиться, да об их детях, которым на этой земле жить, и которую любить всё-же им, будущим поколениям придётся. А этому учить надо, любви — то, ещё с пелёнок, да с детского сада, да со школы, от которой отвращать, ну никак нельзя. Умному и грамотному человеку выгодно быть всегда. Грамотного человека на худое дело трудно послать. И работать ему нужно, желательно на любимой работе. И даже деревья сажать с любовью нужно. Везде любовь нужна! Тогда едва ли ты увидишь, что-бы кто-то пошел громить соседа, да за бутылку дешёвой водки, или пачку сигарет ограбил придорожный киоск, или кинулся один на другого с бранью, обвиняя неизвестно в каких грехах, даже в том, что у человека может быть другой нос, или разрез глаз, или цвет волос не как у всех, не белый и не черный, а серобуромалиновый… Одним словом, лютует Лихо, да всё новое и новое испытание изыскивает, что-бы весь род людской изничтожить, а самому, страшному, править всем миром — понизил голос черный кот и оглянулся.

Кругом было тихо. Даже Далв, что примчался с крылечка минуту назад, и то замер, боязливо косясь на темный лес.

— Мне кажется, Лихо выглянуло из-за тех елок. — прошептал он, обращаясь к коту…

Но тут кот неожиданно выгнул спину дугой, усы его стали топорщиться и светиться синим светом, а из глаз чуть ли не искры посыпались. Очень устрашающий вид!

— М-ма-у-у! — гневно напыжился кот. — Мало ли что тебе могло показаться трусливый и малограмотный мальчишка…

— Неправда, я не трусливый, и учиться я буду обязательно… — насупился Далв.

— Вот то-то же, учись! Лихо любит неграмотных, сирых, да убогих. С такими и совладать легче, чем с умными, грамотными, да счастливыми. Оно сеет вражду, раздор, зависть и ненависть меж людьми. Надо, надо Лихо найти, надо его поймать, да в цепи стопудовые заковать, да в клетку посадить, что-бы не гуляло оно безнаказанно по планете нашей, да душу младенцев не губило, вымарывая род людской на корню. А самое главное, что-бы кровушкой человеческой оно не подпитывалось, да не смеялось над нами же, ставшими вдруг грязными, голодными, бездомными, делая нас, как ему кажется, слабыми да порочными до мозга костей…

— Что-то ты кот нарисовал ужасную в чём-то картину. И в тоже время даже очень понятную. — вздохнул доктор Апрель, и с горечью усмехнулся. — Только не пойму я уже ничего. Где я, и зачем здесь оказался, и почему ты, простой сказочный кот, читаешь нам с Далвом нотации, рассказывая все эти страшные вещи. Уж не кот ли Баюн ты собственной персоной? Уж больно речь твоя по сердцу бьёт, словно хлыстом…до кровавых мозолей, до кровоточащих ран…

— Нет, мой дорогой доктор Апрель! — ехидно промурлыкал кот, прищуривая глаза. — Не Баюн я, толстобрюхий да ленивый. И не ищи мне места в сказках иных, где кроме цепи золотой я никуда иной раз и не хаживал, а значит, сказки эти никогда и никому я не сказывал. А ты хочешь сказок наивных, и давно устаревших? Ищи тогда лучше другого кота-сказочника, сытого да ленивого. Едва ли, от той своей великой лени ударит он по струнам гуслей своих, да запоёт громкую песнь о былых подвигах ратных, о коварных врагах, о подлости, да о дружбе братской и верной, едва ли всё это он нам уже расскажет. Пусть бы о любви кот Баюн сказки свои чаще сказывал, тогда бы все знали, что любовь жива на земле. И почему-бы не Баюну петь эти песни? Милые да красивые. Ладно у него когда-то это выходило, лучшим сказочником среди нашего брата слыл, оттого и стал Баюном, что заговорить мог слушателя до беспамятства. А теперь? Ох, и стыдно за него. В сытости говорят, он живёт, да в довольстве. И кормит его Лихо не напрасно, а что-бы голоса его не было слышно, а жалкий писк его кто услышит? Вот и расжирел кот до беспамятства на сомнительной дармовщине. Всё брюхо до мозолей кровавых исшаркал, еле по земле ползая до миски с жирной едой. Куда уж тут ему до песен, о большой и чистой любви…

Что-то не по себе стало Апрелю от этой речи черного кота. Далва же, напротив, речь кота убаюкала, и он задремал, привалившись спиной к закопченной стене теплой печки. Ребёнок! С него взятки гладки! А тут голова трещит, раскалывается, словно всё хочет обратно наружу вылезти. Кажется, что мозги, словно черви в голове, неуклюже так шевелятся, переваривая данную информацию. И всё ведь это неспроста, как и этот черный кот, подозрительно высокомерный, и даже злой. Едва ли это тот самый учёный кот с Лукоморья. Что-то уж больно облезлый, тощий и злой! Одним словом, черный кот! И кому он понравится? Да никому! И какую он говорит правду, странную до подозрительности и довольно страшную. Ну к чему он приплел сюда и свалил всё в одну кучу бактерии, школу, иностранную Ягэ, игровые автоматы, порочные привычки к пьянству и сытую жизнь кота Баюна…И кому какое дело, кто чем занимается в этой жизни? И у кого какой выбор! Каждый делает его по способностям…

— Неужели ты стал таким равнодушным доктор Апрель, что не видишь, как много несправедливостей накопилось кругом. Неужели ты не видишь, какие пагубные страсти опутали твою землю, словно щупальца огромного и страшного осьминога. Очнись Апрель, на твою землю наступают страшные и коварные прищельцы, которым не нужны твои сказки, они плевали на них, и на то, что они ещё нужны кому-то из вас. Им нужна эта огромная земля, её поля и луга, моря и реки, горы и даже облака, проплывающие над ними. Им нужен ты, растерзанный и сломленный, пьяный и безграмотный, нищий и вонючий, от гниющего мяса незаживающих ран. Ты хочешь быть таким?

— Подожди-подожди, но при чем здесь я? Мы же находимся в сказке, а ты говоришь о пришельцах…

— Сказка ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок! Это истина! Тогда слушай прогноз. Кота Баюна раскормят так, что он захлебнётся от собственного жира, баба Яга помрёт от холода, голода, но самое страшное, от полного забвения. Кощей высохнет и превратится в обычную мумию, а от тридцати трёх богатырей останется жалких полтора-два героя, да и тем будет нечем похвалиться. Как говорят, не будет в них силы мужской! Сила из них будет вытянута волшебством, да коварством. А если в сказках такое безобразие творится, что тогда ждать тебе, простому смертному. Хотя… уж не такой ты и простой смертный. Ты, Последний Потомок первого рода человеческого, который возник много тысяч лет тому назад именно здесь, на этой земле. Ты потомок племени, владеющих славой всего рода человеческого! И именно ты должен спасти этот мир, что хотят завоевать чужеродные пришельцы, чуждых земле цивилизаций. Хотя, если по правде, кому это нужно? Едва ли нынешнее поколение так тянет на героев, которым захочется кому-то и когда-то подражать…

Доктор помотал головой. Кажется, он заснул убаюканный высокопарной речью этого странного кота. В самом деле, очень странный кот. А может, это не кот, а артист из погорелого театра, что немало кочуют из города в город, из леса в лес… Бр-р! Страсти… Но и наболтать такое не каждый сможет. Сплошная патетика! Скорее всего, это сказочный кот- полководец, который уже готов к штурму…

— Итак, пора заняться делом! Тебе нужен белогривый конь, тот, что несётся над землёй, не касаясь её копытами…

— Ну…я не знаю… — растерянно тянет доктор. — К чему мне этот конь, если я не умею…

— Да что же это такое! — хлопает кот себя по крутым бедрам. — Поверь, я уже устал вести бесполезные разговоры, устал тебя восхвалять. Благодаря Лесу, ты попал в сказку неспроста, всё шло к тому, но ты ерепенишься так, словно сознательно не понимаешь всей ответственности, что возложена на тебя. Так тебе нужен конь, или нет?

Кот, прищурившись, смотрит на доктора, и тот, под пристальным взглядом черных удлинённых глаз, вдруг начинает нервничать. Доктору хочется почесать себе левую лопатку, а также затылок, а ещё нос, и хочется категорически заявить, что верхом ему как-то ещё не приходилось ездить ни на одном животном. Ну, разве что на верблюда он однажды взгромоздился, для фотографии, будучи на отдыхе на юге…Марина тогда не решилась…

— Марина! — сжалось его сердце. — Ну, где же она сейчас…

— Твоя нерешительность и медлительность, делает тебе честь, Последний потомок владов! — усмехнулся кот. — Недаром мужчины вашего рода- племени вырождаются как динозавры. Учти, время не стоит на месте, и ты должен успеть, найти и обезопасить Лихо, которое скоро может поглотить весь мир…

— Ну, если надо… — словно недоумевая, тянет доктор, но тут его вновь перебивает злой и грубый голос чёрного облезлого кота.

— Наберись мужества Последний потомок Владов. Никто кроме тебя не сможет противостоять космическим пришельцам. Ты должен остановить их. Это твоя миссия на земле, и ты должен знать это как никто другой. Ведь ты знаешь, что прищельцы питаются кровью людей, потому-что им нужна эта пища, и ты знаешь не понаслышке, что пока именно люди являются источником энергии для этих мутантов. Значит, они зависимы от вас, людей, получая и обновляя гены жизни и любви. Пришельцы мутируют очень легко и быстро, с каждым днём и каждым часом становясь умнее и агрессивнее, и всё тревожнее становится тот факт, что их становится всё больше и больше, хотя они слабы тем, что у них нет ещё собственной защиты. Остались какие-то дни и часы для их полной адаптации, и тогда… Тогда этот вид пришельцев, или химер, заселит землю в считанные месяцы. Не пройдёт и нескольких десятков лет, как людей не станет совсем, так как землю заполонят эти искусственные создания, а праматерью им станет твоя жена, донор-женщина с царственной кровью…

— Тогда… не говори мне больше ни слова! — внезапно осипшим голосом прохрипел доктор Апрель. — Вперёд! Я не могу больше ждать! Далв остаётся здесь! Вперёд!

Они шли долго. Впереди торопливо вышагивал черный облезший кот, гордо подняв голову и выгнув хвост трубой, а за ним тяжело и устало ступал доктор. Иногда кот начинал бежать, для этого он становился на все четыре лапы, и смешно ими перебирая, слегка подпрыгивая, семенил по нехоженым лесным тропинкам, легко перепрыгивая через поваленные деревья и канавы, совсем не обращая внимания на своего неуклюжего попутчика. И хотя у доктора было немало вопросов к черному коту, но тот и не думал останавливаться, а всё бежал и бежал вперёд, пока, наконец, не остановился на небольшой поляне, и вот тогда, вконец обессиленный и уставший, доктор с шумом рухнул на землю, на что кот недовольно повел усами:

— Воплощение слабости! Cлушайте меня, доктор Апрель, слушайтете внимательно, и запоминайте, что я скажу! Нам надо украсть коня, вернее вам…

— Ты что кот? — доктор даже привстал от неожиданного предложения. — Что-бы я стал вором? Ни-ког-да! Конекрадство наказуемо! Статья…

— Сразу видно Последнего потомка, потому-что очень порядочный и благородный индивид во все века! — пробурчал кот, и, вздохнув, согласился. — Переходим снова на ты! Так и быть! Неуклюжим ты будешь в воровстве, доктор, хоть по сказке и даётся три попытки. Но нам никто их не даст, эти попытки, мы на границе волшебной страны. Тогда надо подумать, да припомнить все предыдущие сказки. Они всегда выход из тупика найдут. Итак, думаем, думаем как нам добыть коня… думаем о сказках… думаем…думаем… — схватился кот за голову.

— Было бы о чем думать. В сказках всё просто! Ради коня волк даже в красавицу — царевну превратился… — вздохнул доктор устало и закрыл глаза, но тут-же распахнул их испуганно, так как кот издал радостный вопль и стал отплясывать какой-то дикий, если не ритуальный танец воинственного племени аборигенов, повторяя одно и тоже:

— Вот — вот, это то, что нам надо! Вот-вот, это то что нам надо…

Кот так крутился, вертелся, носился волчком вокруг доктора, что тому вскоре наскучило ловить взглядом черную фигуру кота по всей поляне. Доктор вздохнул, вновь устало прикрыл глаза, и как-будто сквозь сон услышал свой собственный голос:

— Кот, ты не устал ещё?

— Мне раскрутка нужна! Не мешай! — с придыханием отвечал кот. — Мне энергия нужна, много энергии. Очень много, море, целый океан…энергии-и-и-и-и…

— Ненормальный кот, хоть и черный… И поведение его ненормальное… — подумал Сергей Викторович, и устало уткнувшись в траву, тотчас же крепко уснул.

Кто-то щекотал ему нос. Проводил кончиком травинки по щеке, по бровям, и опять поворачивал к носу. Марина! Только она может позволить себе вволю поиздеваться над собственным мужем. Никогда не даст на берегу спокойно вздремнуть, даже пару минут. Хотя может это и к лучшему. Всё-же спать на летнем солнцепёке может лишь позволить себе полный идиот! Если бы не Марина, он давно сварился бы на жаре вкрутую, как яйцо. Но на то она и женщина, что не позволит такого безобразия мужчине, и поэтому, пусть целый час, но она будет изводить его…

— Вставай! — смеётся тихим смехом женщина. — Хватит спать…

— Я не сплю! — сонно бормочет мужчина. — Совсем… не сплю…

Но женщина вновь тянется травинкой к его носу, щекочет, а видя неуклюжую и слабую попытку мужчины отмахнуться от неё, тихонько смеётся:

— Вставай лежебока! Вставай, я от тебя ни за что не отстану…

— Ну подожди же… — шутливо рычит Сергей Викторович, и резко выбросив руки вперёд, захватывает сидящую перед ним женщину в плен своих крепких объятий.

Коротко вскрикнув, женщина хочет вырваться из его рук, но пошатнувшись, вдруг падает прямо в объятия мужчины, возмущенно при этом что-то пытаясь ему сказать. Но мужчина её не слушает. Подхватив женщину, он крепче прижимает её к себе, зарываясь лицом в её густые волосы, пахнущие морем и солнцем, и смеясь, пытается отыскать её губы. Марина всегда любит сопротивляться, но утихомирить его любимую строптивицу не представляет особого труда…

Едва ли он так быстро понял, что женщина, которую он так страстно целует, не Марина. Губы жесткие, упрямые, совсем чужие! В них нет податливости и желания продолжать эту любовную игру. А тут-же последовавшая крепкая затрещина развеяла все последние остатки сомнений! Точно! Это не Марина! Это совершенно чужая и незнакомая ему женщина. Ослепительно красивая своей вызывающей красотой, черноглазая и в тоже время какая-то чудная, в этом навороченном парчовом платье под старину…

— Вы вели себя довольно нахально! — строгие глаза женщины осуждающе уставились на доктора. — Вы всегда такой…когда без жены?

— Да…то есть, нет! — отвечает невпопад ошарашенный доктор.

Он всё ещё не может понять, что произошло, и смущенно опустив голову, принимается счищать сухие травинки со своих обгорелых брюк.

— Где этот паршивый кот? Куда он удрал? — злится доктор, понимая, как глупо он сейчас выглядит в своём неприглядном виде, рядом с такой красавицей. Не иначе, перед ним сама принцесса…

А ещё он понимает, нужно немедленно извиниться перед незнакомкой за своё поведение.

— Хорошо! Я благосклонно принимаю ваши извинения, и надеюсь, вы впредь будете вести себя достойно, не как дикарь, набрасывающийся на незнакомых женщин, а как настоящий цивилизованный мужчина… — женщина явно издевается над ним, ехидненько поблескивая необычайно красивыми глазами

— Я принёс вам свои извинения! — мрачно замечает мужчина. — Впредь обещаю…

— Ах, оставьте ваши обещания вашей жене! А сейчас обратите внимание на меня!

Незнакомка грациозно выгнула длинную шею. Красива! Ничего не скажешь!

— Вы меня не узнали? — женщина мягко коснулась доктора своей рукой в ослепительно белой перчатке, и её тонкие, изящные брови грациозно и вместе с тем шаловливо приподнялись над черными удлиненными глазами с неимоверно длинными ресницами.

— Кот? Вы — черный кот? — недоумение и испуг отразились на лице доктора, на что женщина засмеялась тихим грудным смехом:- А вы не слишком догадливы, мой милый доктор…

— Ну, а вы и впрямь красавица, только как вам это удалось? Из кота превратиться в человека? Опять колдовство? — нахмурился доктор. — Охмуряете людей, так сказать?

— Фи, как грубо! Вы же в сказке мой дорогой доктор, расслабтесь!.- кокетливо заметила женщина, поднимая тяжелое парчовое платье, и мягко ступая своими расшитыми золотом туфельками на пыльную тропинку. — Вы, самый обычный и слабый во всём человек, вдруг оказались в самой обычной сказке, в которой всегда что-то случается. Да не смотрите на меня так испуганно! Я не привидение! Как- нибудь, я расскажу вам о себе подробнее, но не сейчас. Итак, доктор, внимание! Мы находимся на пересечении двух дорог. Вот указатель! Повернуть обратно можно, но тогда вы потеряете цель жизни, налево вы встретите свою смерть, направо великие трудности. А впрочем, вы готовы перевернуть весь этот замшелый мир, расставить всё по своим местам, навести в сказках порядок, заставить их работать во имя добра, а не созерцать понапрасну безобразия, а попросту то зло, что взяло верх над добром…и не взращивать Лихо? Если согласны, тогда быстренько идем!

— А если зло или Лихо так сильно, что могу сделать я, простой смертный? Ведь я не переделаю мир, не выверну его наизнанку, не вытрушу его как обычный пыльный коврик у входной двери… — ступая вслед за женщиной, произносит доктор, оглядываясь назад.

— Доктор Апрель весьма скептически относится ко всем чудесам не связанным с медициной. — усмехнулась женщина. — Но чудо возможно, и вы убедились в этом. Синий камень, он по- вашему сказка, но и быль тоже! Он исчез, но он был. Не забывайте доктор, что кто-то из смертных должен быть тем героем, кто сможет переделать мир так, как нужно и удобно всем людям, а не жалкой горстке…

— Что — то в ваших словах я слышу довольно знакомые нотки. Кажется, и в школе и в обычной жизни нас долгое время чему-то подобному учили! — усмехнулся доктор. — Как сейчас вижу перед собой эти лозунги и транспаранты "Вперёд к победе…"

— Довольно неплохой лозунг! — пожала плечами женщина. — Почему-бы не взять его за основу движения. Например: вперёд к победе над болезнью, вперёд к победе над собственной ленью…над собственными пороками, которых не счесть, ой, как много. А также к победе над сказочной разрухой, а также над сказочной безысходностью, над тем сказочным голодом и быть может холодом, что якобы надвигается на нас. Победить за счёт труда и природной смекалки… Ведь все равно когда-то придёт весна, расцветут цветы, сойдут снега с полей, и человек сам потянется к ней, одной и самой единственной, к земле родимой! И поверьте, у каждого человека на земле есть такой милый уголок, за который он готов умереть! Едва ли это неоспоримый факт! А кстати, за спором и разговором мы пришли к месту, уважаемый доктор Апрель. — тихо произносит женщина, и отступает в сторону перед раскрытой дверью, что ведёт в темный зал полный всевозможных разноцветных огней. Огоньки то бегают по кругу, то мечутся, а то просто подмигивают кокетливо, словно замания…

— Это что? — хмурится доктор. — Современное жилище Мага? Или новый компьютерный автомат? А может, это и есть заманиха, тот самый, анонимный, а проще всего подпольный зал всевозможных азартных игр, в которые я, увы, не играю. Кажется, вы ошиблись адресом, милейшая…

— Как жаль, доктор! Но вам придется играть. — жёсткая улыбка делает лицо женщины неприятным и даже некрасивым. — Не бойтесь, я вам помогу, чем смогу. Нам нужен вход в лабиринт горы Ос? Я думаю нужен! Ведь именно туда ведут все реки Вилона…

— Реки Вилона? Вы сказали, реки… — дрожащими руками доктор трёт вспотевший лоб. Значит ли это, что они у конечной точки этого пути? Значит ли это, что Марина где-то рядом, в этой огромной горе, что предстала, наконец, перед доктором Апрелем во всей своей загадочной красе. Но ведь где Марина, там всегда рядом должен быть Маг…

— Спокойствие доктор. Лес мог-бы направить вас по более короткому пути, но тогда вам не миновать досрочной встречи с Магом и его преданными маггутами. Поверьте, они уже обрыскали каждую кочку в лесу, каждый овраг, в поисках вас и Далва. К счастью, Маг забыл о сказках, списал их как хлам, как старую рухлядь, потому-что он занят другим делом. В срочном порядке он штампует отряды воинов — химер. Жестоких, но довольно бестолковых и глупых…

— Я видел Хим Химыча у Леса, довольно забавное существо, и в такой же степени тягостное. Химера- лягушка, тоже забавное зрелище, хоть и не человек… — доктор тянется к мигающему столбу. Он испытывает стойкое отвращение к играм, после того, как гнался по лестнице за ускользающей Э-э…

— Это лучшие экземпляры, чем химеры Леса, поверьте мне. — перебивает его мысли неожиданно громкий голос женщины. — Я уже видела наихудшие варианты химер. Они азартные игроки, и в преследовании своей жертвы они видят особый смысл, кайф, или удовольствие…Надеюсь у вас получится лучше? К тому-же нам нужен правильный ход!

— Нет! И я не игрок! Я обычный доктор, а в эти чертовы игры, вынужден играть поневоле. Я не умею просчитывать ходы. Вот если бы Славку моего сюда, он бы в две секунды решил загадку лабиринта. Современные дети — техногенные дети! — вздохнул доктор, тыча пальцем в кнопки бегающих огоньков на огромном разноцветном табло.

Синий, красный, голубой, желтый, зелёный, красный…

— Всё! Больше не могу бестолково тыкаться в никуда. Всё бесполезно. Как и эта игра.

— Позвольте мне, ну пожалуйста, позвольте! Я знаю как это делать, я умею, я всегда умел… — тонкий мальчишечий голос такой умоляющий и трогательно забавный, кажется неожиданным в таком месте.

Далв? Собственной персоной! Он похож на маленького ангела, с покорно склонённой головой и со сложенными за спиной крылышками. Да, наверное, только у ангелочков могут быть такие огромные и умоляюще чистые глаза, и видимо такие дети не знают ни в чем отказа.

— Далв? Ты как здесь оказался? Ты же спал, когда мы ушли! Это просто…просто…

Доктор Апрель едва не задохнулся от возмущения. Как- никак, но он был в полной уверенности, что ребёнок сейчас спит в теплой кровати в сказочной стране, в сказочной обстановке малоуютного домика бабы Яги. А на самом деле, что получается? Мальчишка шёл за ними следом? Это же просто возмутительно! Это…это…

— Это надо проверить, спал он или не спал, или только делал вид. Только нечего время зря терять! Он уже здесь, и это факт! Ну, и как ты думаешь пройти в лабиринт, мальчик? Ты умеешь играть в такие игры?

Ослепительно красивая женщина, что уставилась на Далва, совсем не злится в отличии от доктора. В её глазах лишь пляшут веселые искорки смеха, и Далв, бочком-бочком продвигается ближе к игровому аппарату, и ближе к ней. Она кажется, более добрее, чем доктор…

— Я в кости всегда играл лучше всех, лучше, чем Кави, лучше, чем все мальчики и девочки в моём племени. А однажды я сразился с самим Магом… — хвастливо заявляет Далв, вместе с тем боязливо оглядываясь на доктора. — Я случайно зашёл в такой зал, а он был там. Я его узнал, даже под гримом…

— Он знает, что ты умнее его! — женщина положила руку на плечо Далву. — Поэтому, он и преследует тебя? Ты представляешь угрозу самому Магу.

— Я выиграл у него три раза игру в преследования. Но он не выполнил свои обещания. — огромные глаза Далва смотрят укоризненно на доктора, что поневоле тому становится не по себе. — Он не отпустил из плена мою мать и моего отца, заточив их в подземелье. Он не вывел Кави из вечного плача, он не захотел по уговору отпустить её, взял в плен меня, но я сбежал, перестроив его компьютер на поражение…

— Подожди-подожди, но какие могли быть компьютеры в твоё время? — доктору хочется перебить мальчишку, но женщина строго смотрит на него и доктору ничего не остаётся, как растерянно пожать плечами.

Ну и что! Здесь всё непонятно! И даже этот мальчишка, в глазах которого блестят слезы и который сейчас готов разрыдаться, несмотря на то, что он презирает в себе такую слабость, как слезы. Он тоже слишком необычный…

— Я не хочу, что-бы моя мать и мой отец заживо гнили в подвалах горы Ос. Я не хочу, что-бы плакала Кави. Она маленькая принцесса, и её слёзы-это жидкий хрусталь…Но чем его больше, тем холоднее сердце моих соплеменников, а этого нельзя делать, потому-что в таком сердце умирает жизнь… — глотал слёзы Далв, как ни странно в эту минуту очень похожий на Славку, и который был всего-навсего сейчас лишь маленький, и несчастный в своём горе ребёнок.

— А теперь утри слёзы и становись к пульту! — грубовато скомандовал доктор Апрель, который всё-же знал, как нужно обращаться в такие минуты с плачущими мальчиками. — Хорошо, договоримся, что это будет игра ради общего дела. Хотя, я всегда против компьютерных игр, бестолковых и вредных для маленьких детей. Запомни это, ребёнок! Но ради дела…

Женщина, насмешливо изогнув бровь, промолчала, и лишь покачала головой, толи осуждая, толи одобряя слова доктора, но затем, тронув Далва за рукав его кожаной курточки, кивнула в сторону аппарата, на котором беспрерывно бежали разноцветные огоньки.

Мальчик, шмыгнув курносым носом, смешно утер его, ладонью вверх, а затем, боязливо покосившись на доктора, бочком-бочком подошел к пульту и уставился на бегающие по кругу огни. Пальцем он прикоснулся к пульту и тотчас отдернул руку, так как синий электрический разряд пробежался по его руке, по шее, по плечу и затерялся где-то в волосах. Волосы мальчика растрепались и слегка приподнялись над головой, вверху зажглось странное свечение, словно каждый волосок излучал слабый голубоватый огонь, похожий на нимб. Мальчик вновь поднял руку, намереваясь вновь дотронуться до пульта, но доктор рванулся вперёд, что-бы оттолкнуть его от аппарата.

— Подожди! — шепнула женщина, торопливо схватив доктора за плечо. — Не мешай ему! Лучше смотри…

И доктор повиновался. Далв, отсвечивая голубоватым светом, казался воплощением какого-то странного фантастического существа, совсем не похожего на человека, а тем более на маленького мальчика. Словно огромный работающий мозг предстал перед доктором и той женщиной, что щурила глаза и улыбалась странной загадочной улыбкой.

Голубоватое свечение вокруг Далва стало ещё более интенсивным, и вдруг ритмично запульсировало, как-будто в такт сильным ударам его сердца, что слышались даже на расстоянии. Женщина закрыла глаза, и мертвенная бледность разлилась по её лицу, а доктор вдруг неожиданно подумал о том, что его ум, как видимо, и все умы, напрягся именно в этот момент, что-бы стать тем самым единственным и незаменимым органом, отвечающим за всё деяния человека, как хорошие, так и плохие…

Аппарат вдруг заморгал, зашипел, и огоньки: желтые, зеленые, голубые, белые и красные, забегали лихорадочно взад и вперёд, заметались бестолково по кругу, и бац, лопнула одна лампочка, затем другая, третья, четвёртая, пятая… десятая, сто пятая, и так далее, по кругу, по кругу… оставляя взамен другой свет, странный, яркий, холодный…

Доктор недоумевающе уставился на мальчика, который что-то бормотал, подняв вверх голову и закрыв глаза. Голубоватое свечение вокруг него стало нестерпимым, жгло глаза и неожиданно напомнило о тех новомодных электрических лампочках, которые Сергей Викторович лишь на днях вкрутил в Славкиной комнате. Вот так-же яркая спираль лампы резала глаза, слепила своим странным голубоватым светом, и оттого казалось, что комната сына совсем другая, немного чужая, таинственная, и отчего-то холодная. И вдруг…

Очевидно взрыв одной лампы был сродни тому мощному взрыву, что раздался неожиданно совсем рядом, отчего через образовавшуюся щель в скале вырвалось огромное пламя голубого огня, разметавшее по залу тех несчастных, что попались на пути. А затем, через мгновение, раздался скрип падающих вниз цепей…

Если, в полной тишине, скрип и скрежет этих железных опор, на которых держится огромная толстая дверь, что плотно ложится на стопудовые камни, кажется кому-то малоинтересным звуком, то можно опустить это описание. Можно даже без ущерба для читателей просто выкинуть всё это из книги, взамен дав описание картины радости и того счастья, что охватило присутствующих, спешащих насладиться своей первой маленькой победой, а может просто удачей. Поделиться ею друг с другом, и даже чем-то похвастаться. Может даже своей значимостью или незаменимостью. Но взрослые, всё-же люди серьёзные, более сдержанны в эмоциях. ну, а ребёнок есть ребёнок. Хотя за таким шустрым мальчиком нужен глаз да глаз, и ещё какой…

— Получилось! Ура, лабиринт открыт! — завопил Далв, собираясь бесстрашно ринуться в зияющее отверстие скалы первым, но доктор вовремя успел схватить мальчишку за его кожаную куртку и потянул назад, видимо для того, что-бы, помахав перед его носом пальцем с обломанным и грязным ногтем, нравоучительно произнести:.

— Наперёд батьки в пекло не лезь, ребёнок! Ты понял?

Хотя едва ли мальчишке было до наставлений. Он не отрывал взгляда от "пекла", как назвал пышущую жаром дыру доктор Апрель.

— Так это и есть лабиринт, ведущий в гору Ос? — спросил он женщину, но та лишь пожала плечами, и загадочно улыбнувшись, прошла по тропинке вперёд, на что доктор многозначительно нахмурил брови и скосил правый глаз, чем вызвал усмешку ребёнка.

— Ты похож на пирата! — произнёс Далв, на что доктор лишь вздохнул, но тут-же промолвил: — Следует малыш, обмотать голову чем — нибудь сырым. Можно даже обычными листьями лопуха, иначе можно остаться без волос. Думаю, при таких тяжких последствиях это уже не будет так смешно!

Доктор Апрель скептически осмотрел собственные лохмотья. Теперь он понимает, отчего Лес отправил его сюда в таком прикиде. Старик бережлив! Ну что-же, гореть ему не привыкать. Главное, пройти огонь в начале пути, а там… Во всяком случае жалеть будет не о чем! От брюк остались лишь одни приятные воспоминания, ну, а рубаха вновь послужит защитой от огня. Не хотелось потерять в огне большее, чем собственные волосы.

Далв, накрывшись собственной кожаной курткой, промчался сквозь огнедышащее отверстие скалы быстрее всех, хотя всё-же за ним нужен беспрестанный глаз, и присутствие рядом кого-то взрослого. Доктор вновь вовремя отталкивает мальчика в безопасное место, когда сверху на того падает горящая балка. Кругом рушатся какие-то опоры, но всё равно мальчуган упрямо стремиться бежать вперёд в эти жуткие лабиринты. Да и женщина — кот слишком чувствительная особа, в своём громоздком парчовом платье. Ох, уж эти женщины! Умудриться упасть на руки доктора несколько раз в обморок, от падающих горящих опор, и вспыхнувшего рядом с ней огня, и столько же раз прийти в себя за пару минут путешествия в "пекло", это ли не показатель женской слабости или хитрости? Хотя от отблесков пламени бледное лицо женщины словно заиграло красками. Её щёки порозовели, а губы…Её пухлые очаровательные губы стали красными, почти вишнёвыми от близости огня… Волосы женщины, черные да пышные, густые и блестящие, стали закручиваться на концах, и ниспадать на плечи живописными локонами.

Да, но и мальчик как-будто тоже изменился. Он, разом осунулся, похудел, и вокруг него исчезло странное голубоватое свечение. Он словно заболел. Его глаза, странно потускневшие, выражающие усталость и боль, то и дело наполнялись слезами, когда он смотрел на низкие неприметные ворота, запертые на огромные ржавые замки. Ворота, одинаковые как близнецы, тянулись в петляющих стенах цепочкой, друг за другом, и никто их не охранял. Кругом царило запустение, и создавалось впечатление, что здесь все вымерли, в этом таинственном лабиринте горы Ос.

— Мы приблизились к темницам. Самым дальним! Здесь Маг заточил моего отца и мать в железные оковы, посадил их на цепь, как… как бешеных собак…

Видно очень тяжело даются эти слова маленькому мальчику. Странно, но слова Далва, его слезы, и опустошённые болью глаза, все это уже знакомо доктору, и таким камнем ложится на его сердце, что кажется, более невозможно сдержать себя, хочется вскочить на коня и ринуться в бой с Магом, с его жестокими воинами, с даКонами, которые мало чем отличаются от настоящих драконов…

Как странно, но доктор, словно воочию слышит удары мечей, и крики раненых, он ощущает вкус соленого пота, стекающего со лба из под высокого железного шлема, он чувствует усталость в руке, что держит меч, а затем острую боль в груди. Он ясно видит яркую кровь, что капает огромными каплями из под перчатки на землю, и смешивается с такой же алой, чужой кровью, что бежит по черной земле. Но это вовсе не кровь, а странная зловонная жидкость, которая пенится и тут-же пропадает, словно сгорая, или обугливаясь…

— Я открою дверь? — Далв смотрит с надеждой на доктора, но тот молчит, находясь все ещё под впечатлением увиденного, поэтому он смотрит на мальчика непонимающим взглядом.

— Здесь нет охраны! Маг поставил замок на кодовую сигнализацию. — вновь говорит мальчик торопливо, стараясь не сорваться в крик. — Замок? Замок я быстро открою. Вот только разберусь в кодах…

— Отчего здесь нет охраны? — доктор обращается к женщине, так как Далв уже ничего не слышит. Он сосредоточенно ушёл в возню у ржавого пульта-переключателя.

Женщина усмехнувшись отвечает Апрелю:

— Маг был слишком уверен, что его система защиты надёжна, не учитывая того факта, что время не стоит на месте, и всё устаревает. Он думает, что здесь, у подножия горы Ос уже никого не осталось в живых. А значит, кто может ему противостоять? Реки Вилона всё ещё требуют своих жертв, а потеря крови не располагает к движению. Из жертвы проще кровь высасывать постоянно и порциями. Понемногу, но верно! Зачем же тратить силы на подавления восстания…

Женщина, вновь усмехнулась и тихо продолжила:

— К счастью, при первой встрече Маг не почувствовал в тебе серьёзного соперника, и неожиданно натолкнулся на преграду, которую теперь ему необходимо сломить всеми силами. К тому же, задержка свадьбы с Мариной почти на целый год, разбивает его эфемерные планы насчёт создания бесперебойного потока кровавых рек Вилона…

— Ты сказала на год? Значит ли это, что я буду искать Марину почти год?

— Ты недалёк от истины. Но время так быстро летит, претерпевая изменения…

— Что мне время! — вскричал доктор. Я даже не знаю где сейчас Марина? И выдержит ли она, ведь её болезнь так коварна…

Доктор не мог больше продолжать, и поэтому замолчал, напряженно глядя на Далва, что всё ещё возился у небольшого пульта. Он не мог поверить услышанному. Целый год поисков? К чему они приведут? Где Эртэ? Неужели она не получила его сообщение? Зато рыжая Алена уже несколько раз возникала на его пути, он это знал и чувствовал…

— Неужели ты так ничего и не понял, Последний потомок, из всего того, что ты здесь услышал и увидел… — вдруг слышится ему голос знакомый и такой долгожданный, немного резкий и грубоватый, немного с хрипотцой, словно намерено простуженный, немного насмешливый, немного грустный, который неожиданно заглушается треском открываемых замков и скрипом поддавшихся движению дверей…

Доктор озирается по сторонам, словно стараясь увидеть неподалёку обладательницу таинственного голоса, но кажется, это всего лишь обман. Перед ним затянутая в парчовое платье женщина — кот, а за её равномерно колышущимся куполом юбки зияет черное отверстие дверей, откуда идёт неприятный запах гниющей плоти, нечистот и протухшей крови…

Кажется, что это разверзлась сама гора, словно вывернувшись наизнанку всем своим затхлым нутром. Ну-ка, посмотри, какая я изнутри! Нравится?

Встряхнув головой, доктор отгоняет от себя это странное наваждение обмана, но тут вдруг тишину подземелья оглашает громкий крик Далва. Он, а за ним женщина-кот, бегут навстречу тем людям, что словно тени, медленно движутся им навстречу.

Это люди-тени, или люди — призраки? А проще, это бредут скелеты, обтянутые тонкой прозрачной кожей, а может быть обычной папиросной бумагой. Вместо глаз у них впадины, откуда тускло светится взгляд якобы всё ещё живого человека. Плача, Далв обнимает скелет, лишь отдалённо напоминающий мужчину. Лохмотья грязные и бесформенные, не скрывают его ужасающей худобы. Мужчина отстранённо смотрит на ребёнка и едва ли в его потухшем взоре чувствуется жизнь… Медленно, едва переставляя высохшие ноги, к Далву бредёт женщина, судя по её длинным свалявшимся волосам, да рванному одеянию, лишь отчасти напоминающего то, что когда-то было платьем. И вновь безжизненный взгляд женщины не выражает эмоций и чувств, ей как-будто всё равно, что маленький мальчик трясёт её за руки, и с надеждой заглядывает ей в глаза. Нет в них света жизни. Нет радости от встречи с сыном. В них — пустота!

— Мама, мама очнись! Это я, твой сын, мама… — с отчаянием кричит мальчик, пытаясь встряхнуть женщину, разбудить её, привести в чувство, но всё бесполезно.

Тусклый взгляд женщины ничего не выражает. Лишь мелко-мелко трясётся её острый подбородок, да временами страшная судорога искажает её лицо, делая её отвратительной, ужасной, похожей на монстра…

— Отойди Далв! — визгливо и противно, хоть уши затыкай, разносится по подземелью громкий женский крик.

Это кричит женщина-кот, обращаясь к Далву, к которому, медленно склоняясь, вновь тянется с поцелуем женщина- монстр. Раздавшийся крик на мгновение останавливает её движение. Чуть склонив голову- череп с остатками облезшего волоса, женщина — монстр злобно сверкнула глазницами в сторону визгливой соперницы, ухмыльнувшись, погрозила ей костлявым пальцем, и опять потянулась к мальчику.

Но Далв словно не замечает всех этих странностей. Он радостно тянется к женщине.

— Обернись, Далв! Обернись ко мне… — несётся отчаянный, толи женский, толи кошачий визг, да такой громкий, что от неожиданности мальчик вздрагивает и оборачивается, выпустив из своих объятий женщину- монстра, в которую летит камень — голыш, пущенный доктором.

И вовремя! Мужчина-скелет, оскалившись в страшной улыбке, подался в сторону мальчика, что-бы схватить его, неловко запрокинул свою костлявую ногу и, не удержавшись, с жутким грохотом упал на женщину-монстра, при этом, почти чудом не задев увернувшегося от них в сторону Далва. Но Далв всё-же неловок. Споткнувшись, он тоже падает…

— Держись, Далв! — кричит доктор, и толкает с силой от себя то, что напоминает ему анатомический скелет, обряженный в трухлявые одежды, неожиданно возникший перед ним.

Гремят кости, летят в разные стороны обрывки истлевшей одежды, в воздух поднимается столб пыли, вокруг разносится такой жуткий смрад, что хочется сильнее заткнуть нос и скорее бежать от этого места. Подскочив к Далву, доктор почти выдергивает его из кучи костей, гниющего мяса, ползающих по земле червей опарыша, и трухлявой одежды, отдающей замогильной сыростью.

Плачущий Далв дрожит и испуганно жмётся к доктору. А тот, обхватив ребёнка за плечи, тащит его за собой, стараясь быстрее уйти от страшного места, и увлекая мальчика вглубь лабиринта таинственной пещеры, переходит на стремительный бег.

Они бежали долго. Когда доктор, наконец, останавливается, Далв успевает выплакать все свои слёзы, что накопились по — видимому, с того самого дня, когда он плакал перед доктором в последний раз у реки…

Шмыгнув напоследок носом, Далв насторожённо смотрит на доктора Апреля, но тот, пожав плечами, говорит просто:

— А ты храбрец! Обниматься с монстром даже я, взрослый, не решился бы…

Заплаканные глаза мальчугана тотчас просияли, но тут-же вновь наполнились слезами:

— Я думал… я думал, что это моя мама и…и мой отец…

Широкая ладонь доктора ложится на голову ребёнка. Пригладив ребёнку растрепанные волосы, доктор с грустью произносит:

— Это ловушка! Здесь нет твоих родителей. Жаль, но мы… немного ошиблись…

Да! Он не мастер успокаивать детей! Даже со Славкой он разговаривает как со взрослым. Интересно, где та чудная красотка, что визжала пять минут назад истошным голосом? Это женское дело успокаивать детей, а она бродит неизвестно где. Сбежала? Всё возможно! Кошка всегда гуляет сама по себе! Хотя, с чего он так кипятится? Какая она кошка! Обычная женщина, слегка похожая на кошку. Мало ли людей на земле, напоминают животных. Она помогла и была такова! Следует признать, что если — бы не эта женщина с удивительным чутьём и своей, поистине кошачьей недоверчивостью, что сталось бы с Далвом, который иногда так напоминает о детстве, о сыне Славке…

— Укус, или поцелуй монстра, вещь, весьма пренеприятная… Человек слишком беспечное существо, поэтому, впредь попрошу не делать таких скоропалительных выводов о других, и не надеяться, что в нашем путешествии можно за счёт других спокойно отбрыкаться, и отлежаться на домашнем диване. Быть может, трудности только начинаются, и каждый шаг для вас может оказаться, увы, последним…

Женщина-кот, собственной персоной! Она похожа на строгую учительницу начальных классов, а доктор и Далв смахивают на двух провинившихся учеников. За огромными очками — фарами неистовым фосфорическим огнём горят её глаза, невероятно бездонные в своей желто-зелёной пучине, и слишком строгие.

Отправив резким движением на нос-пуговку огромные очки, женщина-кот заявляет скрипучим, и малоприятным голосом:

— Па-апрошу, впредь не отпускать от себя ребёнка ни на шаг…Иначе, вы рискуете провалить всё дело…

Она права, тут ничего не скажешь! Доктор очень остро чувствует, как он виноват. А всё из-за того, что он поверил Далву в отсутствие охраны горы Ос.

— Впредь этого не повторится! — пробормотал он, покосившись на мальчика, а затем на женщину. — Каюсь, виноват…

Какая сосредоточенность в лице женщины и мальчика! Просто торжественная линейка в школе! Как странно видеть одинаковое выражение лица в этих двух совершенно чужих друг другу людях. Кто они? Единомышленники? Едва ли! Тогда зачем, для чего они все трое тут, и вместе? Что их связывает? Марина? При чём здесь она? Или их всех притягивает гора? Таинственная гора Ос… Кажется, от изобилия нерешённых вопросов начинает болеть голова. Лучше не думать. Проще наблюдать и ждать, вернее, действовать, не думая, куда кривая выведет…

Значит так! Вот Далв, сосредоточенно уставившись себе под ноги, старательно обходит камни, словно боясь споткнуться и упасть. Вот женщина, что бредёт устало рядом, она тоже думает какую-то думу, отчего её маленький носик так забавно подрагивает, что поневоле на её красивом личике начинают мерещиться длинные кошачьи усы. Что за чушь, при чем здесь усы? Что из того, что женщина похожа на кошку, красивую, умную… и даже слишком умную. Бр-р-рр, опять бред какой-то…

— Когда вы доктор будете дарить меня Магу, не забудьте, пожалуйста, вырвать у меня три волоска. Зачем? — как-бы безучастно переспрашивает женщина, хотя едва ли нужен вопрос, на который тут-же звучит ответ: — А для того, что-бы вернуться…

Какой грустью наполнены её последние слова, от которых в странную пустоту погружается сердце доктора. Словно чья-то железная рука, самым бессовестным образом вторглась в его нутро и вынула его мятежную душу. Значит ли, что ему опять нести потери?

— Доктор, вы изменились в лице! Вам страшно? — женщина — кот прекрасна, мила и трогательна в своей заботе о его самочувствии. — Но позвольте заметить, милейший, всё это ни к чему, и свои эмоции следует держать на привязи…

— Как вас зовут? Для чего вы здесь? Вы, скажете мне это, наконец? — грубовато перебивает её доктор, не обращая внимания на удивленно взметнувшиеся брови — ниточки странной женщины.

— Вам это совсем ни к чему! — отвечает женщина после некоторого молчания. — Мы расстанемся здесь, всё идёт к тому. Не переживайте. Всё произойдёт как в сказке. Я останусь Магу, ну а вы добудете коня. Он должен доставить вас в Царство вечного холода. Сейчас… — подняла она руку, предупреждая новый вопрос. — Сейчас для вас наступает самая благоприятная пора. Старик Лес поручил мне привести вас сюда, в пещеру, что и требовалось сделать. Оглянитесь, уважаемый доктор! Не смотрите, что пещера пуста, мы находимся в самом центре хранилища сказок, преданий, легенд и вымыслов, в основе которых всегда была и будет главной любовь и человеческая мысль, наделённая силой, способная сдвигать горы, переноситься во времени и пространстве в любое направление, хоть вперёд, хоть назад…

— А в будущее? — подал тонкий голосок Далв, и женщина — кот ласково улыбнувшись, ответила:- В будущее мы тоже можем попасть, хотя для кого оно будет считаться будущим, мой мальчик, а для кого и далёким прошлым…

Женщина погладила малыша по голове, и доктор с удивлением подумал, что этот момент он уже где-то мог видеть. И умиление женщины от избытка нежности к ребёнку, и тревогу в её глазах, черных и блестящих, толи от набежавшей слезы, толи от того трепетного чувства, которое и является обычной материнской любовью…

— Я думаю… — начал доктор, но женщина перебила его, и ту мысль, что он вознамерился произнести, и которая безвозвратно умчалась, видимо в тёмные лабиринты пещеры.

— А я думаю, пришла наша пора! Вам, доктор, следует привести себя в надлежащий и соответствующий вид. В комнате истории фактов, вы выберете себе подобающий костюм. Не стесняйтесь в выборе. И не комплексуйте. Нужно принять достойно это приглашение от Мага, в котором он приглашает на бал… и всё такое прочее…

— Опять на бал? — возмущенно бормочет доктор Апрель.

— Не опять, а снова, мой дорогой доктор. Считайте, мы в самом начале пути. Благодаря Лесу время вернулось на свою исходную позиции, не упустите такой благоприятный момент…Прошу вас!

Малоприятный и скрипучий голос женщины не даёт повода для новых возражений.

— Но где это приглашение? Едва ли мы его получим… — неуверенно вставляет реплику доктор.

— Здесь, в этом конверте то, что все мы ждем с нетерпением!

Голубой конверт, самый обыкновенный и прозаичный, лежит на небольшом подносе. Появившись ниоткуда, прямо из воздуха, он отсвечивает уже знакомым голубоватым свечением. Когда-то, точно такой-же голубой ореол окружал Далва. Да он и сейчас ещё виден, если внимательно присмотреться к ребёнку. Таинственный ореол, цвета индиго!

Женщина проводит ладонью над конвертом и её ладонь вдруг вспыхивает голубым мерцающим светом. Женщина самодовольно улыбается и качает головой.

И вот уже конверт вскрыт и тихий нежный голос, что пришел на смену скрипучему, простуженному голосу, монотонно читает затейливо написанное письмо. Сленг довольно устаревший, но красивый, чего уж греха таить. Очень приятно слышать, как тебя величают сударем и просят принять приглашение, помимо бала, в охоте на дикого зверя…

…надеюсь Вы и Ваша сестрица, красота которой подобна последнему лучу заходящего солнца, не побрезгуете принять приглашение, и пожить некоторое время в моём замке, где сможете принять участие в различных розыгрышах, карнавальных представлениях и даже поучаствуете в столь диковинном развлечении, как последняя попытка послания или последняя попытка возрождения, кульминацией которого явится последнее танго…

— Многовато всего… — кривит губы доктор.

— Не договаривать слова, в которых заключён смысл, или обычная тайна, самое большое его свинство! — замечает женщина, и вздохнув, читает дальше:

… Не спорю! Я надеюсь, что именно последнее танго с вашей сестрицей восполнит тот пробел, что испытывает одинокий мужчина, не знающий долгое время самого обычного человеческого общения… не говоря о женском участии…

— Лицемер! — презрительно кривит губы женщина. — Что он знает о женщинах!

…кстати, насчёт праздника. Вы, мои гости! Вы завершаете его! Я вас жду! Вы попадёте на мой праздник и получите великолепный подарок, который выберете сами, и который достоин вас. Шарады, клоунады у нас в большом почёте, так что, не задумывайтесь над вечерним костюмом. Костюмы Адама и Евы, я не смею вам предложить, но надеюсь, кусок обычной тюли предложенный в подарок вашей сестрице, будет весьма и весьма приятен для глаз моих. Надеюсь, мой дорогой друг не сердится на меня за данный каламбур…

Ваш покорный слуга, Великий Магистр магических наук и Главный Маг-Волшебник и Повелитель Маггутов. С чем и остаюсь… Ах-х…

Белый лист бумаги упал на пол и тихо покачивается, вверх-вниз, словно маятник или маленькие весы, на которых лежат две противоположности: да-нет, черное-белое, доброе-злое… Так что же победит?

— Ну вот! Сам Маг делает мне вызов, сразится с ним. Думаю, мне нужно принять приглашение! — стоит больших усилий сохранить спокойствие и скрыть то нервное напряжение, что вдруг овладевает доктором, когда он понимает, что-то уже должно проясниться насчёт его Марины…

Далв поднимает с пола письмо, и передаёт его женщине, которая смотрит бумагу на свет, и довольно хмыкает, увидев размытые водяные знаки. Затем подносит письмо к носу и начинает внюхиваться в каждую строчку письма. Далв во все глаза наблюдает за странными движениями женщины, но скоро ему это наскучивает и он начинает что-то выискивать на стенах пещеры. Кажется, его привлекли те рисунки древних людей, которые когда-то жили здесь, много тысячелетий тому назад. Если бы не это письмо, доктор мог устроить Далву экскурсию по огромным залам пещеры и показать ему такие редкие наскальные рисунки, которые едва ли кто ещё видел, и в которых мог преуспеть лишь тот, кого судьба наградила даром воображения и удивительной фантазией…

Вот в том темном углу в потайном выступе скалы находится красивый лучистый камень, которым была выбита одна из лучших, но незаконченных наскальных картин юного древнего художника, которого все звали…

Как странно, он забыл как звали того ловкого мальчишку. Он лишь помнит, как однажды тот мальчик тайно от всех пробрался в таинственный зал пещеры. Сюда могли попасть только избранные, и те женщины, которые сознательно выбрали свой нелёгкий путь. Зал был огромный и кроваво-красный от растущих кругом сталактитов. Он был очень похож на священный сосуд жреца и поражал странным сочетанием алого и черного цвета. Эти цвета словно подчёркивали то торжественное великолепия и странное чувство ужаса, что рождали в глубинах души эти кроваво-красные сталактиты, которые были словно живые так как они подпитывались кровью обречённых на муки женщин, или наоборот…

Да-да, вот сейчас… сейчас за этим выступом должен быть храм жертвоприношений. Главное место пещеры- этот огромный зал, построенный из грубых монолитных плит скальных пород. Там, у стены стоит громадный жертвенник, и от него идет небольшой желоб, по которому когда-то сливались и смешивались воедино в большой каменной чаше свежее молоко, молодое вино и женская кровь… Огонь, что горит посередине зала, тихо потрескивая, освещает высокий потолок пещеры. Это жертвенный огонь. Он зажигается тогда, когда женщина готова стать матерью. Это таинство! Оно сродни великому чуду, которое не каждому ведомо, а тем более мужчине.

Женщина, готова стать матерью! Жрецы в своих кровавых одеждах похожи на странные и уродливые существа. Они, молча и методично, делают каждый своё дело. У них обет молчания. Они не должны разговаривать меж собой, потому-что они мужчины, и даже их тихий шепот будет вызывающе громко звучать под этими кроваво-красными каменными сводами. Это может разозлить главного духа и покровителя племени, а иначе, тот может затушить жертвенный огонь пещеры. Огонь не должен погаснуть, потому-что тогда… потому-что…

Как странно, но закрывая глаза, Сергей Викторович в своём сознании вдруг видит женщину, которая мечется на высоком каменном жертвеннике. Она кричит, широко раскрывая свой багровый и бездонный рот, но её крики гаснут под сводах пещеры. Как странно это видеть! Как ужасно видеть страдания женщины, её обезумевшие от боли глаза, её искусанные в кровь губы, её руки, побелевшие от напряжения, мраморную белизну её ног, разведенных в стороны и алые пятна крови на кипельно — белой рубахе…

Лишь слышно, как громко потрескивает жертвенный огонь в центре зала, да тихо шуршат своими одеждами жрецы. Один из них держит сосуд с красным вином, другой с молоком. А третий, по видимому, самый главный, закрыв глаза, и подняв вверх руки, что-то тихо бормочет себе под нос. Хочется тоже закрыть глаза, что-бы не видеть, как ярко — красная жидкость вдруг начинает стекать по каменному желобу маленьким водоворотом, живописно смешиваясь с белым потоком. Как одуряюще сладко пахнет вином и молоком… Но нет, это приторный запах крови, от которого начинает мутить в голодном желудке мальчика, и поэтому хочется стошнить прямо на пол этого священного зала.

Кружится голова, всё сильней и сильней, по мере того как каменная чаша наполняется ярко-красной жидкостью. Сейчас она прольется… Вот сейчас откроют заслонку, и яростный поток ярко-красной жидкости хлынет в длинные желоба сосудов…словно кровавая река…

Видимо надо подставить свой любимый скребок под каменную заслонку и тогда ярко-красный поток иссякнет, и кровавая река остановит свой бег…

Детская рука тянется к выступу в чаше, к маленькой заслонке… Сейчас, вот сейчас… но мужской голос, разгневанно и очень громко кричит:

— Влад…

— Что? — доктор растерянно смотрит на женщину-кота, словно застигнутый врасплох на месте преступления…

Хотя…. если учесть, что лучистый камень- скребок пролежавший века и тысячелетия в потайном выступе скалы, теперь находится в кармане доктора, тут есть от чего растеряться…

— Я понимаю, тут есть от чего растеряться, и даже прийти в восторг или умиление. — женщина сосредоточенно смотрит на доктора, словно ожидая вопроса. Но не дождавшись ничего, продолжает:

— Древние наскальные рисунки пещеры ещё полностью не изучены, но вам ли доктор лазать по этим пыльным стенам, а тем более удаляться в какие-то малоизученные дебри пещерных залов. У вас, мой друг, другое! Соберитесь с мыслями, и, послушайтесь здравого совета… Я думаю, нам следует принять приглашение…

— Я в этом ни минуты не сомневался. Я даже не говорил нет… — пробормотал доктор, на что женщина — кто лишь хмыкнула недовольно, но продолжила:

— Итак, меня волнует одно-единственное слово. Последний! Уж, очень много раз, оно встречается на нашем пути, Последний потомок Владов…

— По-вашему, я тоже вхожу в этот перечень? — пробормотал доктор, словно не замечая, как гневом блеснули глаза женщины, и как мелко задрожали её губы

— Я вот тут вспомнил о ребёнке. Вернее о Далве. — начал доктор, обернувшись, что-бы отыскать глазами мальчика. Не найдя его он вздохнул:- Ну да, я о Далве! Там, куда мы стремимся в почёте охота, развлечения на балах и маскарады, и всё это не лучшим образом сказывается на детях. И потом, мне не нужен такой отдых и сама охота. Мне нужна Марина…

— Ну наконец-то, вы вновь вспомнили о жене! — женщина-кот даже захлопала в ладоши. — Вспомнили, что вам нужна Марина и что вы уже год скитаетесь в поисках истины. Ну не год, чуть меньше, но сознание ваше не доросло до должного уровня. Не мотайте головой, иначе время просто помчиться от нас. Вы постоянно уходите в дебри истории, а время, оно летит, и ой, как быстро! Пора, Последний Потомок Владов! Вам, милейший, пока что, дозволялось ни шатко, ни валко следовать собственным воспоминаниям, так как через них нужно было постигать истину. Но наступают другие времена, и здесь не место ностальгии по прошлому. Как нет и ужаса перед будущим. В вашем измерении всё пока происходит в ускоренном темпе. И вместе с тем всё остаётся…за кадром. Последние витки времени, последние штрихи к незаконченной картине древнего художника, последний осенний бал, после которого наступит пора вьюг и метелей, последний нежный взгляд, последнее, но такое важное слово… Так цените это слово!

Кстати, уважаемый доктор, приглашение на бал вытребовал для нас старик Лес! Для этого ему пришлось пожертвовать ещё одной сказкой для всеобщего блага, и даже подкупить секретарей, воронов-падальщиков…

Не принюхивайтесь доктор, здесь не несёт падалью. Совсем наоборот! Кто знает, какая сказка, или правдивая история канула в Лета из-за нас, неверующих, какая легенда уже никогда не затронет сердца влюблённых? И каким равнодушием, какой ледяной коркой, или налётом морозного инея покроется в книге Судеб то сердце, что должно было принять через года, через века, через тысячелетия удивительно прекрасный опыт человечества, бездарно и кощунственно уничтожаемый людьми…

— Как много пафоса! От вас это слышать тем более неожиданно. Мне кажется, всё это уже ни к чему не обязывает современных людей. Вам, какое до этого дело! До легенд и сказок! — сухо произносит доктор, но женщина от возмущения изгибает свою длинную шею и шипит, словно дикая кошка.

— Вам много чего кажется ненужным в последнее время, уважаемый доктор! Вы уже устали! Я понимаю, инфантильность сейчас в фаворе. Но дело не в этом! По крайней мере, вы, Последний герой будущей сказки, под секретным грифом "Современник Третьего тысячелетия"! Так и отдувайтесь за такое высокое звание по полной программе! Ну хотя бы достойно закончите своё тысячилетие! Не трусом, и не бездарным прожигателем… сказок! Кстати, именно для вас Маг готовит последнюю попытку послания, и последнюю попытку возрождения, а на десерт он собирается станцевать последнее танго…Шикарный танец любви и страсти… Ах, на вашем остывающем трупе! Ну, и как вы на это смотрите? Вдумайтесь! Танец любви и страсти на вашем холодном трупе! Но это полбеды! Чёрт с вами! Страшно другое! Больше никогда не произойдёт воскрешения этих чувств на земле! Наступают последние мгновения, когда любовь достигнет своей кульминации. И вот тогда она прекратит своё победное шествие по земле! Расшифровываю, для особо непонятных! Любовь изымут, возьмут ещё чуть тёпленькую, заморозят, законсервируют как компот, затем отфильтруют, выхолостят и тем самым уничтожат. Любовь станет мертва…

— А страсть? Она останется?

— Она ничто без любви! Исчезает одно, уходит другое. Даже любовь к Марине…

— Но причем здесь Марина? Она моя…

— Как глуп и невыносим своей тупостью человек! Кстати, по- всему, вы не станете помехой Магу. Вы кульминация этого вечера. Вы и ваш достопочтенный труп!

— А Марина? — упрямством доктор доводит весь разговор до странного абсурда.

— А Марина станет, наконец, в Великую ночь любви, женой Великому Магу, а затем её царственная кровь… нет, подобие крови, соединение молекул ДНК и РНК с зелёной трупной жидкостью, даст страшное и долгожданное порождение, которое назовут чудом генной инженерии. И вот тогда химеры и мутанты заполонят всю землю. Вы этого хотите, доктор?

Странные глаза у этой женщины. Толи коварные, толи наоборот, полные сочувствия и тревоги. Они постоянно меняются. Из черных, они становятся зелёные, затем из зелёных они стали карими с лучистым ободком вокруг зрачка, потом вновь они становятся светло-зелёные, почти салатного цвета, но лучистый кружок зрачка всё-же обведён черной контурной линией. Удивительно красивые глаза! Их обладательница удивительно красивая женщина. Её странная, неземная красота завораживает, и даже околдовывает. Не такими ли были колдуньи в средние века инквизиции? Её иссиня — черные волосы ниспадают длинными волнистыми прядями на блестящее парчовое платье. Этой красотке больше подойдёт современный костюм бесбашенной байкерши. Хотя ей впору будет и кожаная тужурка комиссара красной революции, с неуклюжим маузером в руках, и тяжелые кирзовые сапоги девочки — комсомолки, прокладывающей в условиях вечной сибирской мерзлоты железнодорожные рельсы, а вечером, залепив кровавые мозоли пластырем, бегущей на танцы в местный молодёжный клуб, где она с надеждой будет вглядываться в группу парней, пытаясь угадать своего будущего суженого-ряженого. Она вновь готова кинуться и раствориться в этой новой для неё эпостаси. Она готова стать хорошей женой и хорошей матерью, и погрузиться в ту рутину, что представляет собой обычная семейная жизнь. Не спать ночами с ребёнком, варить супы и борщи мужу, стирать его носки и слушать терпеливо и снисходительно весь тот бред, что может нести пьяный до чёртиков мужчина. А может, это всего лишь так кажется. И вечная любовь не для них? Может как раз, рутина семейной жизни и неудачный портрет родителей совращает таких девочек, что они сбегают из дома и готовы идти на панель жизни, надеясь, что там будет вечный кайф, вечный праздник, вечная любовь! Увы! Жизнь, это вечный труд над собственным эго. Жизнь, как вечная лотерея, повезёт-неповезёт! Сама жизнь — это уже подарок! Большой или маленький, не важно, но подарок! А каждый день подарки- это уже напряг. Привыкнем? Едва ли с такой мятежной душой. Уже и кайф не тот, и праздник прошёл, а любовь толи заблудилась, толи постояла у калитки, но так и не постучала в дверь…

Зачем тогда говорить о вечности жизни? Ради красного словца, ради хорошей встряски, или ради того что-бы стать для кого-то волонтёром своего истинно прямого предназначения. Значит именно такие амазонки могут однажды явиться к нам во сне или наяву, что-бы перечеркнуть все прежние представления о мире, как о чём-то непонятном, ненужном, или рутинном?

Значит ли это, что когда-то именно с ней, доктор защищал в своих снах тот мир, что был представлен перед ним однажды как нежный, и очень хрупкий сосуд, в котором бьётся очень ранимое сердце. Едва ли он тогда что-то понял! Он был ещё слишком молод. Едва ли тогда всё это касалось его семьи. И может, поэтому он был более смелым, напористым, не знающим жалости к своим врагам. Но теперь на кон поставлена жизнь его любимой Марины. И он не может, как прежде лишь бить и крушить. Бить и крушить! Лишь бить…

Славка, его сын, должен быть где-то рядом, а где, это ещё предстоит узнать. Следует торопиться, но если бы знала эта красотка, скольких нервов стоит его показное спокойствие. Она хорезматична и в тоже время более спокойна в отличие от него. Вот только тонкие крылья её узкого удлинённого носа слегка трепещут и выдают волнение. Что это? Предвкушение борьбы или жажда крови противника? И кто это? Женщина — кот, или настоящая амазонка, имя которой…

Всё-же не стоит притворяться! Какое это приятное безумие, бродить рядом с этой ослепительной красавицей по пыльным залам пещеры в таком смешном, и комичном виде. А также, полное безумие выслушивать весь этот бред от малознакомой женщины, обвиняющий тебя в чем-то непонятном для восприятия, что-бы в конце концов ты тихо начинал ненавидеть себя за странное и непонятное малодушие. Что это? Издержки детства, когда он рос всегда и во всём послушным мальчиком, или непонятная трусость, граничащая с ложной стыдливостью называть вещи своими именами? И почему эта женщина имеет право так резко говорить с ним, допытываясь, хочет он или не хочет засилья страшных химер и мутантов…

К чёрту химеры, к чёрту мутанты! К чёрту его беспокойные сны… Хотя…Почему надо было позволять этому фокуснику в красном тюрбане беспрепятственно парить в квартире? Над чужой территоррией? Надо было схватить бородача, да наподдать ему хорошенько по "одному месту", или хотя бы спустить по лестнице. И тогда не было бы никаких проблем…

"Пока не споткнеши о камень раз… пока не споткнеши о камень… вдругорядь…".

Камень, о который споткнулся доктор, падение и пыль, в которую носом уткнулся Сергей Викторович слегка охладили его эмоции. И его попутчица, также повредила себе ногу, ударившись о камень. Тут-же скривившись, она завертелась волчком на одном месте, но когда боль прошла женщина внимательно посмотрела на живописные камни наваленные кругом на земле и хмыкнув, сердито произнесла:

— Маг хитёр и неимоверно коварен…

" — Сколько можно повторять мне одно, и тоже!" — устало подумал доктор, в голове которого как заводная пластинка всё звучит и звучит странная фраза "пока не споткнеши о камень… пока не спокнеши о камень… пока…".

Но женщина своим скрипучим голосом, малоприятным, и в тоже время звонким и привлекающим его внимание, вновь повторила:

— Да-да, Маг хитёр и коварен, но у него есть свои слабые места. Он любит покорять красивых женщин, и пока добивается их, его иммунная система ослабевает настолько, что требуется некоторое время, что-бы восстановить свой прежний баланс, и те силы, которыми он обладает, но иногда теряет. Помните об этом доктор, и знайте, что вы до сих пор живы именно благодаря этому факту. Мы споткнулись о камень неспроста. Это знак свыше! Надеюсь, что вы ещё помните…

— Что? — недоумевающее приподнял брови доктор. — Что я должен ещё помнить?

— То, что Маг позвал нас в гости. Это как нельзя кстати. Усыпим его ослабленную бдительность, но для этого составим себе шикарную легенду. Итак… вы будете князем! Не меньше! Это придаст колорита вашей фигуре, и прибавит вам веса в глазах нашего противника. Итак, вы богач, сродни современному олигарху. В отличие от них, князья могут быть нищими от рождения. Итак, вы охотно транжирите денежки, много путешествуете, интересуетесь науками, астрономией, географией и математикой. А также не обходите вниманием древние методы врачевания и оккультные науки. Вы знаете обычаи не только тех стран, где были, но и тех, где будете в гостях.

Кстати, пообещайте Магу написать в престижную газету о его таланте волшебника, его успехах, и, вместе с тем, сообщите вскольз, что собираетесь написать большую статью о стране, где скоро по всем показателям должен произойти переворот…

— Кому это нужно? Ещё и по башке дадут за клевету…

— Тогда оставим этот пикантный разговор на будущее. А пока я ваша сестра, по уговору…

— А я? — подскочил Далв и повис у доктора на руке. — Кто буду я? Ваш брат?

На что женщина, потрепав мальчика за вихры, засмеялась:

— А ты будешь мальчиком на побегушках. Посыльный, рассыльный, очень любопытный, всезнающий мальчик. Учти это Далв на будущее!

— Учту! — кивает головой Далв, улыбаясь. — Тогда я побежал вперёд?

— Ну вот, мы и разобрались со всем, кроме одного. — вздохнула женщина, останавливаясь и дотрагиваясь до руки мужчины, также остановившегося перед ней. — До сих пор вы, доктор, меня никак не звали. И даже не интересовались мной. Оказывается, это очень обидно, когда у тебя нет имени, что-бы его вам представить. Но я придумала доктор, зовите меня по названию той местности, где я когда-то росла маленькой крошкой. И возможно большее, я там родилась. Итак, я — Кемре! И я ваша сестра! Не хмурьтесь, доктор, это вам не к лицу! Кстати, я не хотела бы вас обижать, но у нас, на нашей планете кошек, самцы очень галантные кавалеры…

— Я не кавалер, я ваш брат… по уговору! — хмуро заметил доктор. — И, слава богу, я не кот, а соответственно не самец… И нам не следует здесь останавливаться надолго, в этих зарослях ельника. Идёмте дальше. Не возражаете, если я возьму вас под руку…!

— Вам ли отказывать? Ах, как жаль, но скоро будет конец нашему пути, а я почти ничего не сказала вам приятного. Примите откровение вашей спутницы. Так вот… что на первое? Что вы мужчина красивый и, обворожительный, а также сексапильный, это не отнять… Что я от вас без ума, и говорю это вам как на духу, это тоже не отнять… Ах, какую я несу чепуху! Но, поверьте, это так приятно, быть рядом с вами. — Кемре кокетливо улыбнувшись, продолжила:- И третье, моя любовь — это такое возвышенное чувство, что иначе и быть не может… М-м-мау… Доктор, а может, плюнуть нам на всё, и махнуть туда, далеко за горизонт, где нет Мага и его даКонов, где не надо тянуть из себя жилы, всем доказывая, что ты вовсе не трёхгорбый верблюд, не химера бессердечная, а современный индивид настоящей человеческой особи, способный на самые истинные и высокие чувства. Ну, так вы согласны? Махнём вместе…

— В Кемре? — улыбнулся доктор.

— А вы безответственный шутник! — укоризненно покачала головой женщина, и её зелёные глаза блеснули ярким изумрудом. — Ну что-же, я понимаю и принимаю вашу шутку. А хотя бы и в Кемре на недельку? Ах, какой там воздух… Кстати! Моё красноречие иссякло. Не моё это дело, но я вас предостерегу и вновь напомню, что кровь человека есть лакомый кусочек для маггутов, и их даКонов, а значит, они своё не упустят, будут преследовать вас до последнего…

Возьмите этот пузырёк с лавандовым маслом, он прекрасно отшибает запах человека. Я удивляюсь, что до сих пор вам всё сходило с рук, и до сих пор вы живы. Вы уже пользовались лавандой? Значит, вы слишком знающий человек. Но предупредить я вас должна. Маг не может вам навредить в полной мере… пока занято ваше сердце. И если вы не откажитесь от любви к одной женщины и не откроете тайну имени другой. Да, и самое прозаическое, не забудьте мазаться маслом. Весьма действенное средство от всех кровососущих, как вампиров… так и комаров…

Кажется, эта женщина совсем не шутит, хотя её глаза затянуты странной поволокой, она словно подглядывает из-под полуприкрытых, невероятно длинных ресниц.

— Что вы так недоверчиво смотрите на меня доктор? Повторяю, три раза в день…

— Можете не повторять. Я запомнил. — усмехнувшись, Сергей Викторович продолжил: — Могу себе представить, эту стаю жаждущих крови вампиров, нападающих на меня…

Отчего на душе вновь так тяжело? Что может причинять боль и тяжесть его сердцу. Значит ли это, что ситуация вновь повторяется? До трёх раз! С третьей попытки должно всё получиться, а иначе…

Опять лавандовое масло! Его резкий, горьковатый, и вместе с тем приятный запах он знает слишком давно. Это запах степей, обжигающих палящим южным солнцем, и тех гор, на склонах которых растут синие цветы из сухого букета, запах которых отбивает свирепым даКонам способность чувствовать кровь… Едва ли удушливая жара и духота, что царит в электричке, пойдут кому — то на пользу. Не удивительно, что Марине стало тогда плохо…

Да-да, это вновь была забитая народом электричка, которая везла его, Марину и Славку в другой конец полуострова на экскурсию. А может быть, наоборот, в самое его сердце…Именно тогда капризничал Славка, Марина плохо себя чувствовала, и спала всю дорогу, а напротив сидел старичок, в белой смешной панаме, с длинной седой бородой, чем-то напомнивший деда Евсея…Опять дед Евсей! Не даёт забыть о себе, старый курилка! Вот разрешится вся эта канитель с Мариной, с её болезнью, возьмут они Славку, да в церковь сходят. Поставят они свечки за упокой деда, которому всё ещё неймётся на том свете, да помолятся, молча, каждый о том, чего не должно быть, и чего каждому хотелось бы иметь…

А ещё, попросят они с сыном перед образами всех святых здоровья, счастья и радости каждому… Здоровья и счастья! Оно никому лишним не будут! Живым нужно живое…

И о чём эта девица так тарахтит противным скрипучим голосом? От неё болят мозги. Она напоминает курицу-наседку, которая всё квохчет и квохчет, мостится и мостится, словно сесть в гнездо хочет, отбрасывая для этого своими крепкими ногами ненужное на пути. Эта девица курицу и напоминает. С чего он решил в какой-то момент, что она похожа на Эртэ, которая, видимо, исчезла навсегда из его жизни, словно это был сон. Просто необычный сон, как и его таинственная незнакомка, его ин…ин…инно…

— Вы что-то мне сказали? Ах, я, кажется, ослышалась, а может мне просто что-то показалось…

Странная женщина по имени Кемре. Какие у неё чистые и наивные глаза. Такие глаза могут быть только у детей, стариков, авантюристов или у полных дур. Две версии отпадают, остаются ещё две. Какая из них лучшая? Едва ли Кемре назовёшь дурой. Она умна и красива. Безусловно, она сможет понравиться Магу, потому-что она не может, не нравится…

Стоп! С какой стати он оправдывается? Просто её непосредственности не будет хватать на этом пути, и ни причём здесь то, что похожа она или нет на ин-но…

— Стоп! — Кемре подняла вверх тонкий палец с замысловатым маникюром, и указала в сторону железной ржавой двери, которая была едва видна в стене полутёмного тонелля.

— Это последняя комната пещеры. Согласитесь доктор, как вы любите это слово, "последнее"! Оно ваше родное, человеческое. В этом слове заложена философская мысль. Последнее замечание нерадивому ученику заставляет его подтянуться в учёбе. И недаром даже спортсмену дают три попытки, и последняя попытка, решающая, порой перечеркивает все последующие. Последнее усилие может вознести человека на олимп успеха и победы, или низвергнуть его во тьму забвения, из которого едва ли хватит сил вновь выкарабкаться…Но об этом мы как — нибудь ещё поболтаем, а пока, займёмся преображением вашего внешнего облика. Итак, вы доктор, будете светлейшим князем Мышкиным…

— Ну почему Мышкиным, а не Орловым или каким-нибудь Соколовым? — фыркнул возмущённо доктор, чем вызвал тихий смех мальчика.

— Знаете, что больше мне по душе, то и на ум идёт! — нравоучительно заметила Кемре. Быть вам Мышкину и всё тут, правда Далв… И ничего не хочу слышать! Итак, начнём с одежды. Значит так, вам эти панталоны случаем не глянулись…

— Что-то вы заковыристо изъясняться начали, многоуважаемая Кемре… с чего бы это?

А в самом деле, и с чего это вдруг ему " глянулись" эти бархатные синие штаны? Да и не только штаны… Доктор с интересом разглядывает комнату, в которой они оказались.

Высокая, светлая, она совсем не напоминает пещеру. Свет льётся со стен, с потолка, струится как дождевой поток по полу, и шумит… шумит. По всей комнате расставлены огромные сундуки, набитые всевозможным тряпьем. Чего тут только нет! Вот старая, застиранная, заношенная, вытянутая по бокам майка с облезлым портретом известного поп-певца, и тут-же блестящая накидка, словно тоже снята с плеч другого певца. А рядом, колышашие на вешалке полупрозрачные рубашки с манжетами и кружевами, и шелковые сорочки с гипюровыми вставками и рюшами, всё ещё источающие запах духов, как дорогих, так и дещевых, перемешанные с резким запахом мужского пота и нафталина. Тут увидишь и солдатские брюки-галифе с массивной деревянной кобурой для нагана, времен Гражданской войны 1918 года, и потрепанная матросская бескозырка, с простреленной ленточкой, что полетела вслед темно-вишнёвому бархатному камзолу, да за белыми короткими панталонами с легкомысленными шелковыми бантами-завязками по низу…

Ох, уж эта мода прежних веков. Довольно забавная, как и эти светлые чулки, и башмаки с огромными алмазными пряжками, что сверкают настойчиво и так ослепительно ярко.

"А может это фальшивые камни?" — мелькает крамольная мысль, и эти слова будто слышит Кемре. Кивнув головой, она произносит:

— Каждая ваша нога сейчас оценивается по хорошему миллиону. Смотрите, что-бы вам их не оторвали…

— Ноги? Или всё-же ваши бриллианты? — хмурится доктор.

— И то и другое! Это к вашему сведению настоящие исторические ценности древней фамилии…И почему на балу вампиров всё должно быть по настоящему? И даже бриллианты… А отвечать придётся мне, в случае чего…

— А мне кажется, здесь всё отдаёт секонд-хендом! Знаете ли, всегда чую странный душок старья… И затхлости! Хотя, это не секрет, в подвалах старых домов всегда чем-то попахивает…Возможно вредными испарениями… — бормочет доктор, натягивая бархатный камзол, внюхиваясь в ворот, и морщась, отчего Кемре, видя его лицо, замечает с усмешкой:

— Зато теперь, вы выглядите так, как подобает великосветскому льву-красавцу. Не забудьте мой дорогой доктор, я ваша сестра, и должна быть представлена Магу. Будьте вежливы, и не забывайте, что вам нужен белогривый конь…

Можно не повторяться. Итак, всё ясно! Эта красавица, что стоит рядом и нетерпеливо постукивает пальчиком по лацкану его бархатного жилета, очень торопиться в логово к Магу. Он и Далв тоже должны поторопиться. Время не ждёт…

— Да, кстати, вы не объясните, зачем нам конь? Я всё равно не умею ездить верхом.

Но слова доктора виснут в воздухе, так как Кемре распахивает высокую, отделанную золотом дверь, и яркий свет зажженных свечей и ламп словно врывается в огромный зал вместе с тем шумом, что сопровождает любое собрание…

Широкая лестница, что предстаёт перед доктором, Кемре и Далвом, покрыта ярко- красной дорожкой. От дорожки исходит некий таинственный свет. Словно жаркие волны колышутся над ней, и поднимаются вверх, извиваясь в воздухе, исчезая и растворяясь в ярком свете неоновых ламп. Толстый мягкий ворс дорожки заглушает шаги, но в воздухе стоит негромкий гул голосов, и может, поэтому кажется, что по лестнице бесконечной вереницей идёт движение толпы. Это похоже на движущий эскалатор, а на нём застывшие в ожидании странные тени- люди, все разодетые в шелка и бархат. Движение есть и у них. Вот кавалеры ведут под руку своих дам, временами, низко наклоняясь, что-то говорят им негромко, и дамы, прикрываясь веерами, что-то им тихо отвечают, а потом смеются слабым дребезжащим смехом.

Но в огромном старинном зеркале, что установлено на лестнице, нет и намёка на то, что по лестнице кто-то движется. Всё только видимость! В зеркале одна пустота! И тишина…

И совсем неожиданностью является то, что в ярком зазеркалье вдруг высвечивается чудесная пара. Красивая женщина в нежно-зелёном бархатном платье, по-низу которого словно живые цветут яркие красные тюльпаны. Женщина идёт под руку с белокурым красавцем мужчиной, одетым в прекрасно сидящий на нём черный бархатный камзол, и синие бархатные штаны. Белый кружевной воротник огромным ярким пятном оттеняет бледное лицо мужчины. С первого взгляда, кажется, что мужчина растерян. Но это всего лишь только предположение. Просто мужчина испытывает неприятное чувство, когда начинает противно сосать под ложечкой. Он знает этот момент. Его он уже проходил… Кажется, что сейчас появится тот, кому нужен весь этот спектакль. Надо взять себя в руки и приготовится к встрече.

— О, как я рад, мой дорогой барон! Как я рад… — спешит навстречу Маг, раскинув широко руки, и доктор вдруг ясно чувствует удушающее кольцо его железных объятий.

— Я князь… — бормочет доктор, на всякий случай выставляя вперёд локоть, словно предупреждая противника, как учил его когда-то дед Евсей. — Князь Серж…

Маг останавливается, уткнувшись грудью в локоть доктора, но взгляд его стремительно злобный и неистовый в гневе, тут-же меняется, едва перед ним в глубоком реверансе застыла Кемре. Маг, расплывшись в ослепительной улыбке, склоняется над ней:

— Как мила ваша сестрица князь. Я это давно понял, когда получил ваше письмо…

— Моё письмо? — удивился доктор, но тут-же прикусил язык, увидев глаза Кемре. В них было предупреждение об опасности…

Но Маг не обращает внимания на реплику доктора, он всецело занят Кемре, которой кажется очень нравится быть в эпицентре внимания не только Мага, но и всего этого странного общества бледных дам и кавалеров, за разноцветными одеждами которых можно угадывать знакомые очертания анатомического строения скелета. Маг, нежно улыбаясь, протягивает руку Кемре, и она, благосклонно принимает её, склонив грациозно голову. Глаза Мага блестят в предвкушении лёгкой и скорой победы, а плутовке словно того и надо. Она также мило улыбается, когда Маг, что-то ей шепчет на ушко. Видимо что-то очень смешное, так как Кемре тут-же заливается весёлым смехом, пряча лицо за огромным веером из страусиных перьев. Но тут-же, слегка похлопав Мага по руке, она произносит жеманно:

— Ах, как бы я хотела стать вашей спящей красавицей. Именно вашей! И больше ничьей! Я бы просыпалась только для вас, танцевала бы только для вас, грустила бы только о вас, А когда бы вы засыпали в моих объятиях, я не тушила бы свечи, а всю ночь напролёт только и смотрела на вас… только и смотрела…охраняя ваш сон.

Видно жеманная речь Кемре очень понравилась Магу, так как склонившись, он вновь стал шептать ей что-то на ушко, отчего женщина, громко ахнув, заливается весёлым смехом прожженной непутёвой жизнью уличной кокетки. Маг вторит ей, неожиданно тонким смехом. Смеются даже монстры, громко и дробно клацая своими трясущимися челюстями. По огромному залу, как ветер, волной проносится хохот, от которого вдруг начинают греметь тонкие хрустальные подвески на огромной люстре, низко нависшей над залом. Пищат визгливо скрипки, басит контрабас, заглушая смех монстров и грохот костей танцующих пар, впереди которых движется Маг и его спутница. Тонкие прозрачные пластины люстры слегка колышутся, и тихо, словно жалуясь, позванивают в такт музыки, сверкая мириадами разноцветных звёздочек — огоньков.

— Эту люстру сделали из слёз Кави. Вы видите, как ярко сверкают огнями тонкие подвески, как они жалобно звенят, словно колокольчиками. Из слёз принцессы здесь льют хрусталь высочайшей пробы. — тихо произносит Далв, обращаясь к доктору. — А ещё из слёз Кави делают огромные алмазы, которые наш хозяин дарит гостям и нелегально продаёт на сторону. Он клятвенно уверяет, что алмазы горы Ос чистейшей пробы, и все покупаются на это. Кто откажет Магу, даже если и уличат его во лжи. Кто-то радуется этим подаркам, а кто-то их презирает. Но мало кто знает, что в этом хрустале заложен страшный вирус смерти. Он поражает сердце. Оно становится бесчувственным и холодным, как кусок льда. Скоро этих алмазов будет очень много на горе, а также за её пределами. Вот тогда вирус выйдет из под контроля… И если Кави…если только Кави не прекратит плакать… все умрут от страшной эпидемии…

— Ребёнок, кто тебе сказал такие страшные вещи? Тебе ли знать что-то о смерти? — возмущённо шепчет в ответ доктор, вместе с тем не забывая раскланиваться с древними кавалерами.

— Я её видел не раз. — дрожат губы Далва. — Видел и чувствовал, когда она была рядом. Страшная и злобная старуха, нередко она рядилась в облик молодой девушки, или красивой женщины. Именно такой она появилась в тот день, когда перестало существовать моё племя. Маг вновь перехитрил нас. А нужно было всего лишь уйти в лес. Тогда мне не поверили, и даже мои родители, и оттого поплатились свободой, а многие своей жизнью. Я чувствую, вновь наступает знакомая ситуация. Но теперь я не хочу, что-бы кто-то погиб… — ребёнок уже не может справиться со слезами, собственными эмоциями и нервами.

— А я не хочу, что-бы ты плакал. — тяжёлая рука доктора, ложится мальчику на плечо. — Успокойся, иначе мы провалим с тобой всё дело. На нас уже косо поглядывают эти ожившие скелеты. Пардон, мсье… — кланяется доктор встречной паре, и спешит дальше утащить за собой плачущего мальчика, не замечая как плотоядно щурится дама в старинном лиловом платье и как рефлекторно сглатывает несуществующую слюну её тощий кавалер в длинном завитом парике, поворачиваясь вслед мужчине и мальчику.

— Утрём нос, мой друг, не только себе, но и другим… — доктор торопливо достал кружевной платок из нагрудного кармана, и почти на лету поймал маленький пузырёк с желтоватой жидкостью, выпавший следом. — Ну вот, я опять забыл о времени! Надо намазать тебя лавандовым маслом. Что-то не нравятся мне эти монстры, рожи у них непривлекательные и довольно фантастические. Они хоть и размазаны по воздуху, но всё-же напоминают стаю голодных псов, готовых с превеликим удовольствием разорвать нас…

— Кажется, они таращатся на нас отовсюду. Из всех углов и закоулков… — шепчет Далв оглядываясь, и тут-же испуганно вскрикивая. — А это ещё что за чудо! Ф-фу! Какая гадось.

Червяк-химера! Огромный, отвратительно- красный, с вытянутой головой и длинным тонким языком, похожим на жало, он словно шланг от пылесоса вихляется перед испуганным мальчиком.

Чпокс! Жало-язык пригвоздил на лбу испуганно вскрикнувшего Далва небольшую муху, и с жадным причмокиваем монстр отправляет в рот свою нечаянную жертву. Вкусно, но мало…

— Не отходи от меня ни на шаг! — доктор крепко схватив Далва за руку, но тут что-то шлёпнуло его по лбу, яркая вспышка боли, молнией прошлась по мозгу, и странное откровение открылось ему, словно печатным текстом прописывая ужасную истину…

Кто бы мог подумать, что наступит время, когда химеры воплотятся в нашу реальную жизнь так быстро. Что они бесцеремонно будут лезть в каждые закоулки нашей жизни, начнут читать чужие мысли, как обычное СМС, отвечать за других на всевозможные звонки и письма, будут вести деловые переговоры от нашего, человеческого имени и заключать важные сделки, а потом, просто так, из интереса или даже без него, войдя в роль человека разумного, но жестокого, они станут уничтожать своих прародителей, праотцов и проматерей, одним словом — людей, всё также мило и лучезарно улыбаясь… Сейчас они ещё довольно безобидны, и даже симпатичны… Чпокс! Съел и опять мало…

Кислая рожа червяка-монстра, не слишком обнадёживает и успокаивает. Его длинный язык-жало, уже исследовав лицо Далва, словно застревает на полпути. Глаза червяка выскакивают из орбит существа, и похожи на небольшие тениссные мячи, что бешено вращаются то в одну, то в другую сторону, а то и по отдельности каждый, но с такой скоростью, что создаётся впечатление, ещё одно мгновение, и шары-глаза разлетятся в разные стороны. Тонкий язык — жало вновь касается лица Далва, и вот уже отплевываясь, монстр мчится к выходу. Значит, в самом деле, вкус лаванды не слишком ему по нутру. Ну что-же, одной химерой меньше на пути, и то славненько…

— Что же вы отстаёте барон? Я сгораю от нетерпения заключить мою невесту в свои объятия. — это Маг, собственной персоной. — Ну что же, что-же вы отстаёте…

Маг немного растерян. Он стоит перед доктором и недоумевающе пожимает плечами.

— Оказывается, ваша сестра не может жить без вас? Она послала меня за вами. Меня!!! Я даже не знаю, как мне быть. Как реагировать на такое равнодушие с её стороны… Признаюсь, вы меня просто осчастливили, когда откликнулись на мой призыв посетить этот замок… Я оповестил всех своих друзей, я собрал всех…. Разве можно было скрывать столько времени такую изумительную красоту, такое совершенство, как ваша милая сестрица. О, как долго я страдал от тоски и одиночества. И вот тебе на, она рядом… Говорит согласна стать моей навеки…

— У вас уже есть одна пассия… — мрачно замечает доктор.

— Ну да! — соглашается с готовностью Маг? посылая воздушный поцелуй Кемре, вокруг которой склонились в немом поклоне кавалеры в трухлявых бархатных камзолах, а дамы в широких платьях обступили её, словно верные сторожевые псы.

— Ну да! — ещё раз повторил Маг, ухмыляясь. — Это не секрет, что мне нужна ещё одна жена. Я это сразу понял, как увидел вашу сестрицу. Как тут голову не потерять и не возрадоваться, когда рядом с тобой сразу две такие женщины. Как мужчина мужчине откровенно скажу. Это возвышает, если перед тобой лишь один вопрос, какую красотку выбрать на сегодняшний вечер, блондинку или брюнетку? Ну, скажите барон, как тут не сойти с ума от радости, как не почувствовать себя гигантом секс индустрии…

— Рядом с вами ребёнок! — сухо заметил доктор. — Оставим эти разговоры…

— Ах, да-да! Мы же взрослые люди, и понимаем, что к чему… В награду забирайте коня, ничего не жалко за вашу сестрицу. Но не задерживайтесь здесь, прошу вас! Я нетерпелив, как всякий жених, но бдительность превыше всего. Надеюсь, что вам дорога ваша жизнь, как и вашей сестрицы. Вы довольны, барон моим откровением?

— Не совсем! — отозвался доктор. — И я не барон…

Только к чему эти оправдания. И кому они предназначены? Маг уже отвернулся в сторону и вновь рядом с Кемре. Он что-то шепчет, низко склонившись над ней, совсем не замечая, как вытягиваются перед ним кавалеры, и неуклюже приседают дамы в своих пропахших нафталином допотопных одеяниях, как долго и мерно колышутся их колокола — юбки, и как трепещут, словно огромные бабочки, их веера, перегоняя в зале воздух и создавая странную, размытую акварелью цветную преграду между ним и Магом. Но Кемре довольна.

Доктор вдруг заволновался. Там, в глубине зала он увидел под белым полупрозрачным балдахином некое подобие пьедестала, на котором лежала его Марина.

Да-да, это была она! Сергей Викторович узнал бы её из тысячи женщин. И он сразу почувствовал ту слабую энергетику, что исходила от неё. Она жива, и возможно уже давно ждёт его…

Огромные полупрозрачные часы, витающие и крутящиеся прямо в воздухе в виде огромной и бесконечной спирали, медленно, но верно отсчитывают секунды, за ними минуты, часы… Совсем скоро время пойдёт отсчитывать по крупному…

Крупье, игру! Игру!

— Танцы господа, танцы! — слышится жеманный голос танцмейстера. — Кав-в-валеры ангажируют дам!!!

Кемре чему-то весело хохочет, изогнув невероятно длинную красивую шею, и откинув назад голову с веером своих чудесных волнистых волос. Она хорошая актриса, очень искусно притворяется в своём веселье, соблазняя Мага. Ну, а он и не думает сопротивляться её чарам. Вытянувшись в струнку, словно гусар, Маг щёлкает воображаемыми каблуками и с низким поклоном протягивает Кемре руку в ослепительно белой перчатке. Другую руку он заложил за спину. Не иначе, в своё время он учился в Пажеском корпусе. Какая выправка, ах, какая стать! Как гордо и величаво он ведёт на танец свою партнёршу. Да и она ему пара. Красивая женщина! Вот только немного нервная, это видно по её левому глаза, который беспрестанно дёргается, или наоборот, подмаргивает… Не доктору ли? Ну да, конечно ему, а не Магу. Она хочет указать на что-то…

Доктор словно очнулся. Оказывается, в зале уже давно звучит музыка. Это вальс, с которого традиционно начинаются все балы. Но закончится веселье аргентинским танго… Последнее танго любви! Именно тогда всё и закончится. Вернее начнётся! У него ещё есть время, которое здесь просто мчится, и оттого надо спешить…

— Пригласите, ну пригласите меня на танец! Я обож-жаю танцевать! Просто об-божаю!

Это что, новая особь говорящего животного, похожего на человекообразную обезьяну, преуспевшего эволюцию даже в танцах? Или это снежный человек, особого женского рода, которого наконец-то отыскали именно в таких лесных и пещерных дебрях и приручили в столь короткий срок, что даже научили танцевать это проклятое танго. Фу-у! Как несёт от этого индивида гремучей смесью дорогих духов, креолина, могильной землёй и тленом. А может, это одичалый индивид человека, затерявшегося когда-то в многочисленных лабиринтах пещеры, немытого и нестираного годами, и едва ли сознающего то, что собой он представляет что-то нелицеприятное. Что-то между человеком и животным…Хотя опять же, едва ли человекообразное существо будет так легко и умело двигаться в танце, и во всю глотку разглагольствовать о том, сколько рабочих клещей у того ракообразного монстра, что уставился со свирепым видом на доктора, и который периодически клацает своими острыми клешнями, словно показывая, как легко он может перерезать напополам соперника — доктора, его болтливую партнёршу… и…и себя.

— Он ревнует меня к вам! Ха, к такому уроду? Это же просто ужас! — весело болтало обезьяноподобное существо, таращась на доктора выпученными глазами, и размахивая волосатой лапой. — Ну, поверьте мне как женщине, омерзительнее вашей рожи, я ещё не видела рож… А он душка! Право, он просто душка! Такой милый и славный. И я его просто об-бо-ж-жаю! Но проучить его надо, пусть ревнует…Вы ещё раз пригласите меня?

— А может не надо его ничему учить! — тоскливо заметил доктор, прикидывая в уме силу и мощь членистоногого. — Такой, одним щелчком перережет сверхмощный кабель. К тому же ревность, устаревшее чувство…и опасное… Конечно, я ещё раз приглашу вас на танец… такое очаровательное и милейшее создание…

С какой стати он так распинается перед химерой, которой и в природе своей нет, и не существует. Только ли срабатывает это паршивое чувство самосохранения, или тут нечто другое? А может, он пытается оправдаться перед самим собой и перед Мариной, которая всё равно ничего не видит сейчас и не слышит, и к которой он не продвинулся ни на пядь… Он ни на секунду не выпускает из виду постамент, за полупрозрачными занавесками которого спит Марина, а также ту женщину, что сейчас кружится в танце с самим Магом. Она некая загадка, эта красотка, не только для Мага. А где же Далв? Он был рядом, стоял так близко…

— Стоять! Убью обоих!

Мощный рывок вырвал из объятий доктора обезьяноподобного монстра-химеру, которая упала и с визгом стала крутиться на начищенном до блеска паркете.

Доктор растерянно уставился на две половинки чёрного плаща, что слетели с его плеч. Если бы не алмазная пряжка на его плаще, что попала под мощную клешню членистоногого, можно было бы легко себе представить, как легко и грациозно слетела бы голова доктора со своего пьедестала, то бишь, с его шеи…

— Ты обнимал мою невесту! Я убью тебя! — яростно шипело членистоногое существо, пытаясь освободить клешню от остатков алмазной пряжки.

Доктор стоял, ни жив, ни мёртв. Лишь одна мысль была в его голове, о том, что в самом деле, крепкие алмазы делают из слез принцессы Кави. Но когда пряжка вдруг поддалась, и, хрустнув разлетелась на мелкие осколки в разные стороны, он словно пришёл в себя и сделав выпад левой рукой отправил чудовище в объятия к той, что больше всего желало сейчас прижаться к груди взбесившегося монстра. А может наоборот, она просто хотела утихомирить его?

Да, это была славная парочка! Лохматое, жеманное обезьяноподобное чудовище, вообразившее себя неотразимой красавицей, и монстр с парой длинных клешней, которыми он сейчас подстригал свою невесту, её длинную свалявшуюся шерсть на голове, а она, отбиваясь от жениха, верещала громко и визгливо. Когда же перед монстром вдруг возникла огромная лысая голова существа с торчащими в разные стороны вытянутыми ушами, и огромными растерянными глазами, доктор вдруг рассмеялся забавному выражению лица членистоногого, который уже растерянно вглядывался в незнакомку, вдруг представшую перед ним. Размахнувшись, лысое существо с оглушительным треском влепило членистоногому монстру пощёчину, отчего тот торпедировал по скользкому паркетному полу прямо к лестнице-эскалатору, под дружный гомерический хохот. Это хохочет Маг, и вся живописная толпа чудовищ, неестественно вытягивая свои длинные шеи. Смеётся Кемре, прикрываясь тонким веером, хотя глаза её остаются серьезными. Веселье, это только одна видимость. Она наблюдает за всеми во все глаза, и даже за доктором, который, разом всеми позабытый, выбирается из толпы монстров и пробирается к постаменту, где за прозрачными занавесями спит та, что вскоре станет настоящей женой Великого Мага.

Сейчас она спит! Белокурая красавица с длинными русыми косами. Её лицо, нежное и чистое, наполнено покоем и негой. Кажется, она даже поправилась за время болезни. Щёки её округлились, на них играет слабый румянец. Её грациозная шея, укутанная в белый воздушный капрон, кажется высочайшим творением мастерства художника. Сбоку чуть бьётся голубая полоска вены. А в ней пульсирует самая настоящая кровь. Да-да, кровь. Губы Марины уже не поражают безжизненным синим цветом, нет. Сейчас её губы свежи и прекрасны. До них хочется дотронуться. Их так хочется поцеловать…

— Вы доктор, мой милейший друг? Как славно и главное, вовремя! Я вижу, что вы пытаетесь сосчитать удары сердца спящей женщины. Не так ли? Ну и как, что слышно?

Насмешливый голос мужчины в черном, что склонил голову в ожидании ответа, никак не вяжется с его грозным обликом. Мужчина кажется чересчур высоким. Но это обман зрения. Просто он стоит на самой верхней ступени постамента, и хотя его руки сложены на груди, но весь его облик напоминает Сергею Викторовичу орла или беркута, захватившего когтями жертву и раскинувшего над ней свои огромные сильные крылья Странно, как он сумел бесшумно, и так быстро оказаться на вершине площадки? Он верный страж…

— Так вы на самом деле, доктор?

Жесткий взгляд подозрительно прищуренных глаз не обещает ничего хорошего. А молчание лишь усиливает остроту положения.

— Да, я доктор! Я им был всегда, и им же остаюсь… — встретил смело суровый взгляд Мага доктор Апрель. — Даже под страхом смерти я не откажусь помочь тем, кто нуждается в моей помощи…

— Похвально — похвально! — усмехается Маг. — А я уж было подумал о вас другое. Хотя возможно, ошибался. Поверьте, уж слишком точный был ваш удар. Чувствуется рука хорошего бойца…

— В детстве я немного занимался борьбой… с дедом… — пробормотал доктор, только едва ли его слова опять нужны Магу, который подхватывает Кемре под руку и глядя с восхищением на свою спутницу, он страстно шепчет ей на ушко:

— Вы душенька, слишком хороши для этого сброда. Уедем, милая, умчимся…

Но обернувшись, Маг небрежно бросает в сторону доктора:

— Что вы так замерли напряженно, милейший братец? Если вы доктор, тогда надеюсь видеть вас в составе консилиума, что соберётся завтра, в это-же время, с утра, перед полуденным зноем… Ну, теперь вы довольны, душенька?

Маг, умильно глядя на Кемре, целует ей руку, но тут-же вздохнув, вновь поворачивается к доктору:

— На сегодня программа вся исчерпана! Гости уже все в сборе и определены. Остаётся разместить только вас…К сожалению вы прибыли слишком поздно, и комнаты нежданных гостей разбронировали и уже разобраны гостями. Остались одноместные номера, и то лишь те, что находятся по разные стороны замка. Итак, в левое крыло я поселю вашу прекрасную сестрицу, а в правое, я поселю вас, мой дорогой доктор Серж. Можно мне называть вас так фамильярно, на правах хозяина? С-С-ерж-ж! Звучит неплохо! В том крыле здания есть древний фехтовальный зал…

— Ах, я всегда говорю, что в древних замках так романтично…так романтично… и как дышится легко, и как крепко спится…

Кемре словно прорвало. Охи и ахи льются фонтаном из её рта. Хитра, ничего не скажешь. К тому же лёгкое волнение, пусть и нарочитое, ей только на пользу. Её бледные щёчки заалели, а губы налились яркой краской, что кажется доктору весьма сомнительно и неестественно, но довольно привлекательным для Мага и его монстров. Они словно заворожённые глядят ей прямо в рот. А этой плутовке лишь того и надо!

Подхватив Мага под руку, Кемре, не спеша дефилирует по залу в своём красивом ярком платье, заставляя монстров следовать за ней взглядом, и поневоле прислушиваться к её громкому шёпоту:

— Не обижайтесь, мой господин, на моего брата. Он просто остолбенел от изобилия красок и увиденной информации. Мой братец, всю жизнь видит один белый цвет, и поэтому, несмотря на свои годы, всё ещё нуждается в воспитании… Правила хорошего тона, никому и никогда ещё не мешали. Он простой доктор! Грубый реалист! Поэтому, я думаю, что вы не откажите нам, о Великий и Всемогущий Учитель, преподать поучительные уроки прекрасного владения своим оружием. Вы мастер своего дела. Но пусть вначале, вашей послушной ученицей буду я…

А ведь, лесть как ягода, сладкая и желанная. И вот уже глаза у сурового Мага растаяли и осоловели, и руки его, обнимая Кемре, уже не сильные крылья беркута, в них чувствуется всё нарастающая слабость.

— Надеюсь, я преподам вашему братцу правила хорошего тона в обмен на вашу любовь, моя дорогая…Это такая малость, ведь я не прошу вашу жизнь…

Самодовольство у Мага огромно, но Кемре кокетливо взглянув на него, капризно тянет:

— Надеюсь, что ваша любовь, это совсем не больно…

Шутка оценена по достоинству, и громкий смех монстров, нарастая, разносится далеко по огромному залу, достигая самых отдалённых закоулков этого огромного замка. Замка мёртвых… Значит ли это, что скоро этот замок поглотит всех в своё царство вечного холода? А следовательно, покоя! Маг уверен в этом, и в своём превосходстве, иначе он не вёл бы себя так самоуверенно. Следовало бы проучить этого наглеца, но ещё не время. Хотя руки так и чешутся задать трёпку этому кавалеру. Жаль, что приходится сдерживать свои эмоции, но у Кемре свой план, и следовать ему нужно неусконительно, даже видя то, что приводит тебя в состояние ярости. Следует ждать сигнала… иначе всю эту свору не одолеть…

Доктор, склонив низко голову, чуть слышно пробормотал:

— Если такое поведётся и дальше, то вскоре я стану самым выдержанным и самым благовоспитанным мужчиной на всём белом свете… если только останусь жив…

Когда же он поднял голову, то Маг и его спутница, прекрасная Кемре исчезли, словно их здесь совсем и не было. Зато в зале творилось что-то невообразимое. Толпясь и толкаясь, к высоким дверям продвигалась разношерстная публика. Кого здесь только не было. И откуда появились все эти странные химеры- монстры? Какие странные сочетания движутся вереницей мимо доктора. Словно это настоящий парад монстров! Лошади на двух ногах, верблюды и собаки в одном обличье, свиньи и жирафы поменялись своими шеями и туловищами, вот жаба в коротких лапах держит кружевной зонтик и тяжело дышит в своём шелковом зелёном платье, словно ей очень жарко, а скопище всевозможных трёхголовых гадов, похожих на небольших дракончиков, извиваясь под музыку, сверкая пестрой лентой перламутровой кожи, неторопливо движется к середине зала. Доктор вдруг обращает внимание на огромный ствол дерева посередине зала, похожего на баобаб, раскинувшего над залом свои длинные ветви, которые кажутся настолько длинными и бесконечными, что создается поневоле впечатление густого зелёного шатра обволакивающего со всех сторон этот зал. Маленькие птички, что расселись повсюду на толстых и тонких ветках баобаба, поблескивают золотым оперением, и тихонько, нежно посвистывая, поют очень знакомую мелодию. А ещё доктору кажется, что за толстым стволом дерева он увидел хитрую мордашку Далва. Так и есть, мальчишка спрятался за одной из веток баобаба, и, подставив ладони, собирает капли белой жидкости, что капают из небольшой ранки на одной из веток дерева…

— Ты что делаешь, хочешь отравиться? — доктор, схватив Далва за руку, пытается оттащить упирающегося мальчишку от баобаба.

— Говорят это птичье молоко, вкусное и очень полезное. — упёрся Далв. — А я, очень голодный ребёнок…

— Который, может запросто отравиться…

— Ну что вы! Разве можно! Мальчик прав, это всего лишь молоко, но не птичье, А то, которое воспроизводит баобаб…Так сказать скрещенная особь коровы и баобаба. Вы удивлены? Как мило! Поверьте, это долговечная и полезная мутация, за которую нам скоро выдадут всемирную премию. Мы накормим весь мир молоком. Очень полезным и вкусным. А вы, отравится… да отравится! А то как-же. Я сам, частенько под деревом лежу. Вернее слежу как молочные реки текут и развиваются…Впрочем, мои обязанности вас не касаются. А теперь попрошу следовать за мной! И поторопитесь, любезнейшие…

Енот на высоких ногах тушканчика, весьма любопытное зрелище. И самое обаятельное из всего сборища химер, что движутся сейчас нескончаемой фантастической вереницей перед доктором. Кого тут только нет, даже русалки с рыбьим хвостом, пятью ногами и десятком рук. Они весёлой стайкой вьются вокруг того членистоногого, что с поразительной ловкостью кромсает их тяжелые волосы. Темно-зеленая масса, похожая на кучу морских водорослей усеяла зеркальный пол зала, в который со смехом таращатся хорошенькие девушки- русалки с безобразно торчащими в разные стороны остатками волос…

Показалось или нет доктору, что и перед его лицом мелькнула клешня с острыми лезвиями ножей, вот только звук щелкнувшего железа был вполне реален, как и шёпот Енота- тушканчика:

— А вы молодец, показали этому выскочке-зазнайке, что его клешни ещё не вся сила…

Хитрость силу побеждает. А тупую силу тем более…

Енот-тушканчик захихикал, мелко тряся животом, но вдруг прекратив смеяться, надув щёки, важно произнёс:

— Жаль, но если бы у кого и были такие длинные лапы как у него, членистоногий давно бы откинул свои клешни…

Енот опять захихикал, но тут-же оценивающе оглядев доктора, весело продолжил:

— А ты и в самом деле несравненный урод, как я погляжу. Руки короткие, ноги тоже, голова одна, и та с одной парой глаз. И в таком виде ты хочешь покорить наших самочек? Хотя у них у всех мозги набекрень. Я сам видел, многие положили на тебя свой запасной глаз…

— Запасной? — брезгливо поморщился доктор. — При чем здесь я, и эти жуткие химеры…

— Ты попал в сказочный рай, вот и терпи! — назидательно произнёс Енот, подталкивая доктора к высоким дверям. — И меньше глазей на наших красоток, особенно на подружку членистоногого, а иначе в следующий раз тебе точно, кто-нибудь оторвет твою слишком уродливую голову, а взамен тебе пришьют голову какого-нибудь трёхгорбого верблюда или вонючего скунса. Будешь тогда ходить плеваться на всех или воня….

— Можешь не продолжать. — мрачно произнёс доктор. — Мне, ваши красотки химерные, ни к чему. Я женатый мужчина… и к тому же однолюб.

— Да-а? — протянул Енот-тушканчик, останавливаясь и с интересом таращась на доктора. — Ну, конечно, если Маг упорно старается стать таким же как ты, теперь я его понимаю. Но по- моему, женатый мужчина, это законченный урод, а влюблённый тем более. Только странно, почему ваши несовершенные лица и тела всегда нравятся не только вашему женскому полу, но и нашему. Однажды я нечаянно включил в комнате Мага странный волшебный ящик с синими огоньками…

— Говорящий? — усмехнулся доктор. — Догадываюсь, что это был телевизор. И он говорил…

— И не только! — боязливо оглянулся Енот. — Он стал показывать мне такие вещи, от которых у меня пошел странный зуд во всем теле…Вы люди, производите себе подобных странным путём, хотя и очень интересным, даже можно сказать, с захватывающим интересом… И не только люди. Говорят, в вашем мире все такие, и этом нет ничего особенного. Вот и сейчас, я уже чешусь от этих воспоминаний. А это значит…значит я скоро умру? Так говорил Маг. Он предупреждал каждого, о страшном колдовстве. Чур меня, чур! Но… но позвольте узнать, вы что, не думаете о смерти совсем, когда любите себе подобных? Вот теперь я понимаю, что такое любовь, о которой здесь нельзя говорить, под страхом смерти! Хотя, я знаю из таблицы исследований, что я нашел под столом у хозяина, что любовь — это лишь игра гормонов. Позвольте вспомнить…

Итак, сначала выделяются опиаты- они ослепляют и одуряют кого угодно. Затем начинает вырабатываться окситоцин и вазопрессин — гормоны нежности и привязанности. Я умный! Я это тоже уже прошел. Начальную стадию отношений! Моя пылкая привязанность к говорящему ящику скоро перерастёт в полную фазу отношений, и тогда возникнет любовь на долгие годы! Но это чур- мой большой секрет! Просто мне надо кому-то душу излить, вот я и стараюсь. А потом я умру! Как говорит Великий Маг, у любви есть свой срок, потому-что любовь — это верная смерть!

— Я бы сказал наоборот, любовь — это жизнь! Любовь — есть великое наслаждение жизнью… — усмехнулся доктор. — Любить без срока, значит быть счастливым.

— А ты сам любишь? — недоверчиво прищурился Енот-тушканчик.

— Люблю! — отозвался доктор.

— Кого? — вывернул короткую шею Енот, прижав лапки тушканчика к своему выпуклому животу, и огромными глазами, не мигая, уставился на доктора.

— Я люблю вашу спящую красавицу! — ответил доктор грустно, и, пожав плечами, повторил: — Люблю давно… и думаю не безнадёжно.

— Э-э, брось! — возобновил своё движение Енот, взмахивая рукой. — Какой с неё толк. Даже не похихикаешь. Она целыми сутками спит. Сказку свою отрабатывает, чего с неё возьмешь…

— Какую сказку? — удивился доктор.

— Самую обыкновенную. — фыркнул Енот, и с завыванием продолжил:- Но настанет такой час, такой миг, когда на небе сольются две звезды в одно целое и её яркий свет озарит всю вселенную и вот тогда наша спящая красавица проснется… и спросит у тебя:- Где ты был паршивый мальчишка?

— Это что ещё за импровизация сказки? Енот, ты не иначе, что-то напутал?

Но едва ли химера слышит доктора. Ухватив кого-то за длинные ноги, Енот с усилием тащит короткими лапками на себя что-то вёрткое. И когда перед изумлённым доктором предстаёт Далв весь испачканный в липкой паутине и белом молоке, Енот нравоучительно качает головой:-

— Отпрыск человека должен неукоснительно следовать за своей взрослой особью, шаг влево, шаг вправо чреват ужасными последствиями. Тем более в нашем замке, где полно химер-убийц. Это я добрый монстр, а химеры- пауки питаются ещё по старинке, впрыскивая яд-растворитель и высасывая все соки из своей жертвы… Ужасно, да? Но что поделаешь, все хотят есть! Странно, кроме молока баобаба от тебя чем-то ещё попахивает мальчик, как и от доктора…Наверное так пахнут все люди. Впрочем не важно как. Важно, что вас ещё никто не съел…Правда перед тем как решиться вас съечсть, надо сутки вымачивать вас в ванне. Ну вот, отпрыск человека рядышком, пора двигаться вперёд, то есть назад… Итак, о чем шел разговор? О любви! Правильно, о любви… Итак, доктор, моя ценная рекомендация. Из всех красоток, ваша, самая лежачая, вернее нетранспортабельная…

— Но когда-же она просыпается? — отзывается доктор, крепко зажимая ладошку Далва в своей руке, и оберегая его от толчков спешащих мимо химер.. — Такого не может быть, что-бы она беспробудно спала…

— Бывают! Бывают и минуты просветления, хотя очень редко! Пожалуйста, в период полнолуния… — отвечает Енот, но тут-же прихлопнув рот маленькой ладошкой вновь боязливо оглядывается. — Только это секрет. Большой-большой секрет!

— Я понимаю, что секрет! — дрктор пожимает плечами. — Я понимаю всё, но что-бы невеста просыпалась… и была в этот момент совершенно одна…

— А вы шалунишка! — машет игриво коротким пальцем Енот, и хихикает. — Слышал бы вас Маг. Он очень строгих правил! До свадьбы, ни-ни! Не трогать! К тому же у невесты появляются силы лишь проснуться и несколько минут побыть со своим женихом наедине…

— Наедине? И что они тогда делают? — желваки заходили ходуном на скулах доктора, а кулаки сжались так, что кажется ещё миг, и от огромной силы он пробъет огромную брешь в стене, если только Енот — тушканчик не встанет грудью на защиту толстой стены замка. Как оказывается случайно.

— А! — беспечно машет короткой лапкой химера. — Что они могут делать! Это только в говорящем ящике полное безобразие, а тут, Маг только невесту возьмёт за руку, и к ней, а она, хрясть, и на бок. Вот так, хлопнется в обморок, и всё, лежит себе трупом, месяц отходит… Что это за любовь такая? А ведь тоже любовь, все мутанты наши так говорят! Только ша, у нас тут её нет и в помине! Этой самой любви! Нельзя! Хотя скоро полнолуние! Ох, и повеселимся! Мы так смеёмся тогда над всем этим… безобразием.

— Над невестой смеётесь? Неужели она так смешна и нелепа? — прищурился доктор.

— Ну что вы, как можно? — заёрзал Енот толстой шеей, а тушканчик прижал лапки к толстому животу. — Она такая несчастная, наша невеста. Такая уродливая в своей безобразной и грустной красоте… Мы её так жалеем… Просто наш жених смешон…Ну да, жених, он просто чертовски смешон, потому-что противоречив… Он как молодой кочет…

— Кто-кто? — не понял доктор.

— Кочет! Ну петушок такой, молодой…неопытный… — заёрзал вновь Енот. — Это я в говорящем ящике услышал…

— Ну-ну, понял! Продолжай! — приказал доктор, без тени улыбки на лице.

И Енот-химера, торопясь и поминутно оглядываясь по сторонам принялся полушепотом пересказывать все великосветские сплетни этого огромного замка, расположенного на горе Ос.

Пока они пробирались в правое крыло замка, доктору многое пришлось услышать. Даже собственную историю любви к Марине, переиначенную, но всё равно красивую. Значит, в этом замке давно уже ходит легенда, что Маг недаром мучается так с невестой. Она, его незаконная добыча, которую он может сохранить на долгое время только в сказке, по сказочному сюжету. Но если следовать логике, то все сказки на одно лицо. А значит, не мудрено, что рано или поздно должен появиться тот, кто разбудит Марину — эту спящую красавицу. Ну, а Магу не следует упустить этот момент…

— Но как сделать так, что-бы красавица проснулась раньше времени?

Как это сделать? Подскажет твоё сердце!

— У влюблённых оно так сильно бьётся, что просто ужас, как оно не разбудит всех спящих рядом. Этот стук можно услышать на расстоянии… — пояснил Енот, прижимая лапки к животу. — Я слышал это по ящику. Так громко стучит, бумс-бумс-бумс… А ещё я слышал, что если любовь исчезнет, то исчезнет самая главная сказка жизни… кажется так. Хотя я не пойму в чем здесь дело, ведь у меня есть ключи от всех сказок, что только заложены здесь в сундуках, на горе Ос… Вот только скажу, что сказки страшные стали. Много в них насмешано. Но говорят, что если исчезнет и эта сказка, то стрелки часов сначала сойдут со своего круга, а затем замрут на одном месте, раз и навсегда. Время остановится, и всё уйдёт в тартарары, и тогда не будет никому дела до любви и подарков судьбы! А без них как жить….

И посмотрев таинственным взглядом вверх Енот — химера с подвыванием продолжил:

— И начнётся тогда темнота и хаос…

— Хаос-это когда кругом всё разбросано? А темнота, хоть глаз выколи?

Далв внимательно смотрит на Енота, которому вдруг перебили его высокопарную речь.

— Мальчик, ты не воспитан! — скороговоркой выпалил Енот, и, закатив вверх огромные выпуклые глаза, вновь с подвыванием продолжил:- И хаос опутает этот замок, словно плотным покрывалом, и странные вещи станут твориться в его темных и сырых комнатах и огромных залах. Черная плесень покроет стены замка, а желтая плесень низвергнет в воздух тысячу ядовитых спор… Ну а потом в этом замке появятся новые существа. Они будут очень необычные…

— Как ты? — Далв напряженно смотрит на Енота, и тот, хлопнув несколько раз огромными веками, горделиво выпячивает грудь и хвастливо заявляет:-Ну да, как я, потому-что я самый лучший и красивый их всех химер! Так сказать ошибка! Ошибка эксперимента! Во мне болтливости больше чем у кого либо. Почти 90 %.

— Это видно невооруженным глазом! — заметил доктор, грустно вздыхая.

Болтливость Енота навязчива, но она даёт всё-же хоть какую-то зацепку. Многое тут непонятно, но уже что-то проясняется. И пусть даже большой процент болтливости Енота обычное враньё, или фантазия, не следует его перебивать. Пусть болтает, пусть себя восхваляет…А может быть он знает что-то о синем камне?

— Что-то мало драгоценностей на ваших дамах! — замечает доктор, перебивая Енота, который уже что-то говорит об изощрённой уродливости вновь прибывшей красавицы…

Енот-химера останавливается у небольшой двери в конце длинного коридора, похожей как две капли воды на множество других дверей. Так и кажется, что коридор состоит из одних дверей…

— Алл-ле, гоп! З-заходите! — жестом фокусника Енот распахивает маленькую невзрачную дверь, и доктор чувствует, как на него вдруг пахнуло затхлостью и сыростью подвального помещения. Даже Далв испуганно жмётся к доктору, прежде чем решается переступить высокий порог комнаты.

— Вам несказанно повезло. При большом наплыве гостей в этом замке очень трудно найти свободную комнату, да ещё с удобствами. Здесь почти все коммунальные услуги бесплатно, есть ночная ваза, таз для умывания, горшок для воды… — тараторил Енот, бродя по комнате, зачем-то приподнимая серое шерстяное покрывало на койке, заглядывая под неё, словно надеясь ещё что-то увидеть на полу, кроме обычной пыли.

Похлопав ладошкой плоский как блин матрас, Енот уселся на него, затем улегся, и, заложив длинные ноги тушканчика одна на другую, деловито покачивая босой ступнёй, начал бесконечно длинную речь о щедротах своего хозяина, о его дальновидности при приёме гостей…

— Вашей сестрице несказанно повезло. Её хозяин заприметил. Он очень щедро вознаграждает тех, кто отвечает на его чувства… — разглагольствовал Енот, бесперестанно покачивая длинной лапой, словно не замечая, как рядышком с ним на матрас прилёг Далв и тут-же задремал.

— Значит ли это, что Маг может одарить любого и каждого… — задумчиво спросил доктор, разглядывая странные натюрморты на стенах. Кажется, такую мазню он где-то уже видел. Голубые деревья с глазами и цветы с пухлыми накрашенными губами…

— Он одарит любого! — подтвердил Енот и утвердительно качнул ногой. — Отсыпет камней немереное количество. А чего их ему мерить. Спотыкаемся о рубины, алмазы устали начищать для освещения. Этого добра полно под ногами валяется, девчонка исправно рыдает. Зато самого диковинного камня у нас мало. Оттого Маг его бережёт. А посмотреть, так одна ерунда, а не камень. Синий-синий, но зато очень действенный в лечении…Космический элемент. Говорят, он из космоса приносит энергию, а черный уносит её с собой в бездну, обратно в космос.

— Откуда космический камень у Мага? Ты что-то путаешь насчёт космоса…

— А чего мне путать… — отзывается Енот обиженно. — Сам видел, как Маг этот камень глотал…

— Что ты говоришь? Глотать камни. Зачем?

— Спросите сами у Мага, зачем? Но если говорят, что этот синий камень необычный, то почему-бы и не попробовать его действие на себе? А ещё говорят, он даёт страшную силу тому, кто в ней нуждается… А ещё….-Енот боязливо посмотрел на закрытую дверь, и, приложив палец к губам, прошептал: — а ещё, говорят, он даёт бессмертие…

— Так-так, говоришь бессмертие?! — доктор задумчиво уставился на длинные ноги Енота-тушканчика, затем перевёл взгляд на маленькое зарешеченное окно, чем-то похожее на тюремное, и подумал отстранённо, что оно слишком узкое, как и положено для древнего замка. Из такого не выберешься, если и уберёшь решётку. Застрянешь на пол-пути. Легче усыпить бдительность Енота, который, видимо, приставлен к ним сторожем, надо постараться выбраться из замка, что-бы найти Марину. Далв спит, это уже облегчает работу. Теперь бы спровадить Енота из комнаты, но, кажется, это нелегко будет сделать. Он почувствовал в лице доктора добровольного слушателя и теперь не сразу от него отвяжешься. Такой, последует за тобой, и в огонь и в воду, лишь бы его слушали. Кажется, он не на шутку разошелся в своём откровении.

— Ты тоже хочешь стать бессмертным! Хочешь-хочешь! Вижу по твоим глазам! — между тем захихикал Енот, и, погрозив доктору маленькой лапкой, продолжил: — А я знаю настоящий секрет этих камней. Их возит старик с белой бородой. Мы зовём его дед Белан. Оттого что белый весь, и очень важный… с красным мешком…

— Дед Белан? С большой белой бородой и красным мешком?

— Ну да! В этом мешке камней видимо — невидимо. Говорят, он тоже вошебник, почище нашего Мага. — оглядываясь на дверь прошептал Енот. — Скоро он появится здесь вновь, и тогда…тогда ты сможешь их похитить…Представляешь, куча камней и всё это твоё. Бессмертие тогда тебе точно гарантировано! — Енот даже привстал на кровати, отчего Далв, подкатившись к нему под бок, что-то сонно и недовольно забормотал себе под нос.

— Зачем мне куча камней! — с показным равнодушием отозвался доктор, в тоже время, с нетерпением поглядывая на маленькую дверь.

Уже давно пора прекратить разговор, который приобрёл весьма странный поворот.

Ему предлагают стать грабителем! Очень забавно! И этот Енот-химера тоже довольно непонятное животное. Его длинные усы топорщатся как у кота, да и желтые глаза напоминают раскосые глаза кота Бармалея…

— Ну, я пошёл! — Енот мгновенно оказывается у двери, но прежде чем открыть её, оглянувшись, прищуривается:- Так вы согласны?

— На что? — не понял доктор.

— Похитить камни и править миром! Вы обогатитесь невероятно. К тому-же бессмертие вам уже гарантирован-но-о-о-о…

А в самом деле, енот, вроде как не енот, а самый обыкновенный кот. Кот Бармалей? И его глаза хитрющие уже не внушают доверия, и сам он, толстобрюхий ленивец, не такой уж и добрячок. В его глазах мелькает что-то потаённо — злобное, и лапа его с коготками так и норовит цапнуть вас за ногу, а оттого так и хочется прикрикнуть:

— Брысь, брысь отсюда!

— А с вами каши не сваришь! Мау-у-у-у!

Скорость у Бармалея всегда была отменная. Дверь, аж ходуном заходила. Не иначе, пакостник опять что-то натворил. То-то запашок в комнате какой-то странный ощущается. Неприятный запах перебивает нежный запах лаванды. Нет, пузырёк не разбился, хотя его содержимое всё на полу. Ну и аромат! А это что ещё за наглая рожица выглядывает из-за двери. И не одна…

— А ну брысь, брысь, кому говорят…

— Ты хочешь бессмертия? Ты хочешь! Ну, скажи, что хочешь… Стоит только лишь захотеть и возьми их, эти камни. И всё! Всё! Ну и делов-то… — верещит за дверью кто-то визгливо и неприятно громко. — Не прикрывайся женой-ой-ой-ой-ой… ты же тако-о-ой…

Нет, все эти сновидения, они как дурной сон! Сон, который не хочется смотреть, а он как наваждение, не кончается, а обрастает всё новыми и новыми сюжетами и странными подробностями. И герои его отвратительны, и их предложения гнусны и пакостны, и рожи их не внушают никакого доверия.

Тьфу, тьфу, тьфу, не моя зараза! Куда ночь, туда и сон! Тьфу, тьфу, тьфу! Куда ночь…

За узким окошком брезжит полоска серого неба. Как странно, неужели он страдает недугом. Розовый рассвет ушёл в прошлое? Как и розовый закат? Но дальтонизм тут ни при чем. Серые цвета в последнее время всё чаще преследуют его, и оттого, кажется, они чаще встречаются в природе.

Но это всего лишь сон! Странный сон, дурной и нехороший! В нём словно всё покрыто вулканическим пеплом, и дома и крыши, и стены, и лица людей, и листья, и даже само небо. Пора привыкнуть к тому, что многие цвета исчезли. С недавних пор голубой цвет почти не встречается в природе…Этот цвет растворился, исчез… как и розовый. Этим цветам припечатали сомнительную славу. Даже компьютер подчеркнёт эти слова, словно недоумевая, "- Как? Они ещё существуют?". А следом исчезнет желтый, оранжевый, золотой…

— Золото, золото, золото! — больно бьётся в голове судорожные мысли. — Золотое солнце в лабиринтах горы Ос… Золотое солнце на синем небе, синее море, синий камень… Ну да, синий камень, это он поможет Марине. Поможет и излечит. Старик возит его мешками… Почему мешками? И зачем мешками? Откуда мешки и старик? Из леса вестимо… — больно бьётся в голове тяжелая, неповоротливая мысль, превращаясь в насмешливую строчку стиха. — Из леса… из леса вестимо.

Какая тяжелая голова! Её невозможно поднять, невозможно открыть глаза. Кажется, к вискам подключены провода высокого напряжения.

— Бз-з-з-з-з! — гудит напряжённо провод.

— Бз-з-з-з-з! — гудит другой провод, и тут-же насмешливо шипит, словно змея. — Ш-ш…

— Бз-з-дяк! — щелчок, провода соединились.

— Бз-з-дяк-к-к-к…а! — вздыхает кто-то следом.

— Идиот! Как можно так переборщить с системой подключения? Ты запорол нашу лучшую разработку последней попытки послания. Что я теперь скажу хозяину? А ты, рыжая бестия, как будешь ты отнекиваться от своих слов, которых наболтано с три короба. Кто просил тебя болтать всякую чушь о привычках хозяина, о камнях, и каких именно камни…

— Зато я навёл на мысль об ограблении века… — попытался выкрутиться рыжий огромный кот, что сел напротив пухлощекой девицы в синем рабочем комбинезоне.

На голове девицы маленькая белая шапочка и очки, что делает похожей её на детского врача. Девица презрительно смотрит на кота, и тот, нервно дергаясь всем туловищем, бормочет хрипло:

— Сегодня я хороший! Это вчера имидж Енота-болтуна меня подвёл. Химера, она и есть химера, что с неё взять! Два в одном! Полная ерунда, я бы таким имиджам не доверял…Два в одном, это тоже самое, что свалить всё в одну кучу, или с больной головы на здоровую…

— Если ты и сегодня будешь болтать глупости на консилиуме, то…придётся поговорить с хозяином о твоей скорейшей реконструкции…

— Мау-у! Не надо! — утробно пискнул кот, отчего девица лишь презрительно фыркнула и грозно сдвинув на переносице тонкие бровки — ниточки, открыла рот, что-бы продолжить свою обвинительную речь. Но тут скрипнула половица, и рыжий кот моментально вскочив с места, тут-же очутился у небольших железных дверей. Дверь, слегка задрожав, легко тронулась с места, и поползла в сторону, исчезая в толстой стене, открывая большой рабочий кабинет лаборатории, сплошь уставленную шкафами.

Стройный, худощавый мужчина в элегантном черном костюме, встал из-за огромного стола, прошел не спеша по кабинету, остановился, перед вмонтированным в стену плоским экраном монитора, на котором застыло изображение двух спящих человек. Мужчины, и мальчика лет девяти-десяти.

— Они спят? — высокомерно поднял бровь мужчина, и снова замер, становясь похожим на странного идола.

Девица, поправив на носу огромные очки в толстой черепаховой оправе, тут-же засуетилась, а затем, низко склонившись перед мужчиной, усевшегося на стул с важным видом, подобострастно произнесла:

— Великий Маг желает видеть картинку?

И ещё ниже склонилась, услышав:

— Великий Маг желает знать, как прошла первая система подключения!

Девица едва ли что успела произнести. Рыжий кот, вскочив, с визгом ринулся в угол комнаты между шкафами, откуда через секунду донеслось торжествующее: — Мау-у-у, есть!

Девица в огромных очках опять собралась что-то произнести, как страшный грохот потряс лабораторию. Это свалился на пол огромный шкаф-сейф, неловко сдвинутый котом.

— Он слегка неуклюж, но мышей отменно ловит! — девица строго глянула в угол, откуда доносились урчащие звуки, и уверенным движением поправила свои огромные очки-фары. — Мышей и крыс беспризорных тут пропасть…

Мужчина в черном костюме брезгливо огляделся, потянул носом воздух и поднялся со стула:

— Давно пора перебираться из этого мышатника на воздух. Ну и запах! Толи лабораторных мышей и крыс, толи сплошной валерьянки! Ну, ничего, осталось совсем немного, скоро всё изменится. Там этого не будет! — поднял он вверх палец, и многозначительно помолчав, продолжил:- Итак, я жду вас на консилиуме! И не забудьте подготовить клиента ко второй фазе подключения…

— Мы его ещё и к первой фазе путём не подключили… — хотела было сказать девица вслед человеку в черном элегантном костюме, но предосторожность не позволила ей произнести эти слова вслух.

Да будь что будет! Не помирать же заранее. Во всём должны быть издержки, даже в безотказном машинном организме. А что тогда говорить о человеке, ум которого должен быть выхолощен, и освобождён от всех видов эмоций… как от остатков былого разума.

— …ну вот и всё, уважаемые учёные, целители, доктора, и все остальные прочие… прочие заинтересованные! Вы убедились, что данный индивид жив и здоров! Что его мозг готов принять ту информацию, которую мы ему вложим. Значит, нужно всего лишь немного усилий, и можно приступать к выполнению своей особой миссии. Как видите, я также готов выполнить роль миссионера, и принять активное участие в данном проекте. Имидж нового человека не за горами. Он перед нами, этот новый человек! И его мозг как чистый тетрадный лист! Иначе нельзя было. Но в процессе жизни он будет набирать опыт со скоростью света, в итоге превзойдёт всех нас. Поэтому, наш дорогостоящий проект не должен быть запятнан с самого первого дня своего возрождения ничем, никакими воспоминаниями о прошлом. И я не лукавлю, когда говорю, что я чист душой перед вами, уважаемые, а значит и помыслы мои чисты и невинны. Я знаю, что именно я в ответе перед новым человеком, и перед будущим человечеством, которое совершенно отличается от всех нас, ныне живущих. Да-да! Не удивляйтесь, уважаемый консилиум, я беру на себя ответственность, и заявляю, будущее более близко к нам, чем мы о нём думаем. Пока вы думаете, уважаемые, время уносит настоящее в прошлое… Не опоздать бы… даже надеясь на миллиарды лет…

Какой странный обновлённый шум обволакивает объятый болью мозг, и словно бьёт стальным набатом в звенящую пустоту головы каждое слово, каждый шорох, каждый скрип расшатанного паркета под чьей-то ногой…

— Так каким же он будет в итоге, уважаемый Магистер? С квадратной головой, усами — щупальцами, с плоским носом и тремя руками? Или останется таким же? Без всяких изменений, и на вид у него не появится ничего новенького? Сейчас он достаточно красив, этого нельзя отрицать…

— Вас, профессор Пыжиков, интересует, изменится ли человек будущего внешне, не правда ли? Изменится, обещаю вам. А вы, профессор Чижиков чего так ненатурально пыжитесь? Спрашивайте меня обо всём, не бойтесь вопросов. Сегодня день консилиума! Я вас созвал для чего? Как я понял, вы ничему этому не верите? Даже представленному здесь опытному экспонату. Извольте поверить и мне, и этому экспонату! У него уже изменён мозг, а внешне он обязательно изменится! Развяжите мне только руки! Это будет уже завтра и лучше намного. А если долгим способом эволюции, то для этого не нужно вмешивать генную инженерию. Человек станет более худосочным, с длинными конечностями рук и ног, и более коротким позвоночником, с вытянутым черепом и маленьким ртом, с мелкими зубами и крошечным ртом, с одним большим глазам, шестью пальцами на руках и четырьмя на ногах. Его кожа покроется наростами, шипами и бородавками…

— Он превратится в лягушку? — истеричный женский крик прервал речь мужчины в черном костюме. — Я… я этого не желаю… Вы…вы…провоцируете меня отказаться… от этой красоты уже сейчас?

Улыбнувшись лучезарно, мужчина продолжает, обращаясь к худой даме в пенсне и строгом костюме:

— Ну что вы дорогая, этого вас как минимум ни сегодня, ни тем более, завтра, не коснётся. Если вы, конечно, не станете целенаправленно вдыхать ядовитые газы продуктов распада наших богатейших на химические элементы помоек…Всё это долгая эволюция, повторяю! Но распад этот идёт, и он запущен в действие самим человеком. Сколько этих ядов накопится в земле, если бы вы знали? Полиэтиленовые пакеты как белые флаги уже сейчас приветственно машут нам с любого куста в поле. Загаженные лесопосадки по дорогам, тот — же бытовой мусор, нетленные продукты неутомимой жизнедеятельности человека — всё это не делает чести никому, тем более человеку разумному. И это накладывает на нас печать, как на равнодушных, ленивых, тупых и косноязычных. Вы забыли, что земля живая. Она терпит нас из милости. Но так не может продолжаться бесконечно. Химия, моя дорогая, химия уничтожит человека, а не я… Даже разлившаяся в море нефть принесёт горя больше, чем мой изощрённый ум. Чистота нужна, чистота во всём! А в соблюдении элементарных правил чистоты замешаны все мы с вами… Слабые и такие обычные люди, от которых зависит многое, если не всё, и в тоже время НИ-ЧЕ-ГО!

Итак, я сказал, что помыслы мои чисты, как этот лист ватмана. Смотрите схему. Вот человек нового типа. Именно я создам этот тип человека, не подверженного изменениям внешне. Пусть изменится его мозг, его мышление. Он станет сердобольнее, правдивее и справедливее. Он будет прислушиваться к советам Высшего Разума, а не чихать на все те предосторожности, от которых сам он и зависит. Я работаю в лабораториях горы Ос "дённо и нощно", и лишь для его же блага. Но мне нужно большее! А для того, что-бы развязать руки, мне нужны ваши подписи. Больше ничего! Остальное, моё дело, уважаемые коллеги! Итак, наступает последняя попытка Возрождения, и новый вид человека, что предстал перед вами, я возношу на ваш суд и на олимп славы человечества…

Итак, пусть будет славен последний путь потомка человека… И плодотворен!

Слава, слава…слава…

Как смешна эта высокопарная речь. Смешна и нелепа! Как и тот визгливый женский голос, что возмущался насчёт лягушачьей кожи. А сейчас женщина требует освободить человека, вывести его из сна и заставить показать налицо свои успехи… Какие успехи могут быть у трупа? Он труп! Он уже умер! Без сомнения умер. И человек в черном элегантном костюме это прекрасно знает и понимает. Но он блефует и оттого гнёт свою линию. Зачем? Ради Марины?

Но кажется, труп всего лишь спит, и всё слышит. А если бы получилась первая попытка Возрождения? Спасибо девице и Бармалею за их халатность. Значит ли это, что вторая попытка была чревата более серьёзными изменениями, когда в мозгу что-то происходит бесповоротное и мощное по силе. Как и сейчас он быстро работает, беспрестанно и бесперебойно прокручивая ситуацию. И это не в полную силу! Все эти странные щелчки и потрескивания утомляют. А ещё этот назойливый женский голос. Он спорит с мужчиной в черном костюме. До хрипоты, до изнеможения, до визга. А впрочем, не настолько этот голос и неприятен. В нем что-то изменилось. Интонация? Возможно. Он словно доносится издалека, и в тоже время кажется, что совсем рядом… Его тембр, его тихая монотонность сродни стихотворению о любви. Этой вечной темы любви!

…-я видела Вас сегодня, доктор Апрель! Мы едва не столкнулись с вами. Я отвлеклась на минутку, обратив внимание на расписание посещения больных детского отделения. Когда-то, здесь будет лежать на обследовании мой сын…

Вы его не видели, он убежал в гардероб всего лишь секундой раньше… Вы прошли мимо, даже не взглянув на меня, даже не узнав… Я обернулась Вам вслед. Вы шли, сосредоточенно глядя себе под ноги. Едва-ли Вы изучали паркет пола. Едва-ли Вам надо было прятать взгляд ваших дивных голубых глаз от больных, или случайных посетителей. Шёл третий час дня, и в отделении, куда Вы шли, был уже тихий час…Случайные посетители были только мы: я и мой сын. Но он убежал, и в огромном зале вестибюля нас стало трое: охранник за столом, я и вы, что медленно, но верно удалялись от меня.

О, если бы Вы знали, как рвалось моё сердце вслед за Вами, как оно трепетало давно забытой болью, как билось в унисон вашим шагам, гулко раздававшимся в пустом зале вестибюля… Но Вы ушли, так и не оглянувшись ни разу на ту, что жадно смотрела вам вслед.

Как странно, неужели я не была похожа на ту женщину, что должна была привлечь ваше внимание? Ведь я вновь была одета в темно-синее одеяние, которое так невероятно шло мне, и которое так чудесно оттеняло мои темные волосы, ниспадающие на плечи роскошными густыми локонами. Вы её не заметили, ту женщину! Или не захотели заметить! Лишь охранник, что смотрел на посетительницу, довольно щурил свои маленькие глазки, да улыбался тонкими злыми губами. От него веяло чем-то неприятным и даже, по всей видимости, страшным…

Подбежал мой сын, и, торопясь, я схватила его за руку. Мы ушли…

Нам пора было уходить! Моё время защиты истекало, и охранник уже плотоядно облизывал свои тонкие злые губы…

Я знаю! Минутой позже, ты просто случайно подошёл к окну той палаты, куда тебя вызвали осмотреть больного. Я просто случайно оглянулась, словно повинуясь какому-то странному призыву. Мы были уже почти у самой калитки ворот. Сын убежал вперёд, и я не посмела удерживать его. Он очень живой и подвижный мальчик… Он не похож ни на кого, как ни странно…

Прости, но я даже не посмела махнуть тебе рукой. Мы уезжали на такси. А ты всё стоял у окна, мой милый доктор, который едва ли смог вспомнить закутанную в темно-синие меха женщину, с которой едва не столкнулся в вестибюле, и которую едва ли мог узнать при встрече…

На улице не шёл снег. И следы женщины и её сына, а также следы автомобиля, на котором они уехали, никто не забрасывал снегом. Снежная буря не разыгралась в тот день. Было тихо и пустынно на улице, словно все вымерли после всех этих долгих новогодних праздников. Было очень тихо…словно это было затишье перед самой настоящей снежной бурей.

Простите меня доктор. Простите…Простите за то, что я не посмела вам напомнить о себе… напомнить о сыне… простите меня…

— Простите меня…доктор…простите… но вам пора проснуться…

Кто-то трясёт доктора за рукав и давит на плечо, стараясь видимо раскачать его, что-бы столкнуть с кровати. Неужели…неужели это та женщина, письмо которой он читал только что… Вернее читала она… Но голосом Эртэ…

Эртэ? Как могла ты скрывать нашего… Нашего… Кто это? Что это? Что за обжигающая холодом купель вечно преследует его…

— Простите доктор, простите, но Долина Вечных снов оказывает своё действие…

— Ха! Холодный душ прямо в постель вместо горячего кофэ-э-э! Заметьте, весьма неприятная штука, доложу я вам. Кто не пробовал, советую испытать. Метод этого пробуждения весьма эффективный, и довольно действенный! Могу проиллюстрировать…

Бр-р-р! А это ещё кто? Опять Енот со своей отвратительной улыбочкой. А рядом… Опять мутится сознание! О-о-о-о…Что это за размытое движущееся пятно? Оно наезжает…наезжает…

— Паршивец! Ты о чем думал, когда внедрялся в систему подключения? А если передозировка заблокирует все подходы к человеческому мозгу, как вчера, что тогда будет? Ты думал о себе, или о пациенте? Его мозг как бушующее пламя, даже пробки выбило из сети…

— Ну виноват, виноват, исправлюсь! И готов покаяться, даже перед хозяином, что я этого не хотел… — заныло размытое существо голосом противным и знакомым.

Неужто это Бармалей, а не Енот?

— Сейчас мы промоем ему желудок, и порядочек…

— Ты с ума с-сошёл? — зашипел под ухом голос ещё более знакомый. — А ну убери шланг…

— Ему следует промыть желудок! — упрямо повторил противный кошачий голос. — Придет сразу в чувство… Так всегда делают. Я знаю! Сделаем клизмочку…

— Убери… — в женском голосе уже слышны визгливые нотки.

— Не уберу. Уж лучше тогда выльем ведро воды на него сразу. Я что, зря надрывался, тащил? Отойди в сторонку, что-бы тебя, меланхольную, не забрызгать… Итак, р-раз…

— Не надо! — открыл глаза доктор быстро и резко, чем даже испугал Алёну, девицу толстенькую и рыжеволосую, в белом медицинском халате, что склонилась над ним…

— Ну, наконец-то, доктор! Мы вас уже замучились будить. Вы словно пять суток не спали… — хихикает довольная девица, а ей весело вторит Енот-химера.

— Ну вы и дрыхнуть мастер…

Странно! А где-же Бар-р…

Вжик! Енот-химера подскакивает к стене и одним щелчком отправляет полстены в сторону. Ба-а! Вот уж поистине чудеса! Потайная стена заставлена бутылками всевозможной величины. Жидкость в этих бутылках горит и переливается яркими цветами, а часть другой стены занял огромный аквариум с диковинными рыбками.

— Бар к вашим услугам! Вина заморские, лёгкие и крепкие, кислые и сладкие, сухие и мо…

— Мо-р-ре! Ур-ра! Это же море! А там рыбки. Огого-го, самые настоящие! Как я люблю маленьких рыбок и таких огромных рыб…

Это Далв. Его неожиданно громкий вопль с перепугу загнал Енота на барную стойку, и теперь он, смущенно улыбаясь, пытается с неё сползти. Ну, если бы это были мягкие кошачьи лапки, разговора и не было бы, а то ведь худые и тонкие ноги тушканчика кажется ненадёжной опорой. Лучшего экземпляра чем хилой тушканчик, как — будто не нашлось в коллекции химер!

— Какой забавный у вас мальчик! Ох, и шалун! — пытается хихикать Енот, вместе с тем отчего-то подозрительно долго вглядываясь в лицо Далва, скосив свои зеленые глаза. — А кто твоя… ма-а-у-у… — утробный вой, говорит о том, что Енот всё-же свалился с барной стойки прямо на рыжую девицу, что совсем некстати оказалась рядом. Пока девица и Енот барахтаются у стойки, следует попытаться сбежать…

— Ну, всё! — соскакивает с постели доктор и боксует мальчугана. — Держись малыш! Держись крепко, иначе нокаутирую! Ещё раз, ещё…

Мальчуган с удовольствием отвечает на удары доктора. Видно, что мальчишка ещё ничего не понял в хитросплетениях поведения доктора.

— Держись малыш, держись ближе ко мне, и будь осторожен! — шепчет доктор Далву на ухо, продвигаясь к двери, вместе с тем делая вид, что продолжает наносить ему удары.

— Попрошу вас остановиться. Через пять минут состоится консилиум второго этапа. — бесстрастным голосом сообщает Алёна. — Вас, доктор, будут ждать в главном зале, а мальчик пусть останется здесь, с нами.

Бесстрастность Алёны, это только видимость. В её глазах таится нечто, что заставляет доктора прижать ребёнка к себе, и объявить голосом, не терпящим возражений:

— Мальчик пойдёт со мной! И ты, Алёна, не переубедишь меня.

— Но ребёнок, — нежелательное явление! — Енот — химера жеманно разводит руками. — Он такой беспокойный. Он будет бегать и кричать… Мне его жаль, потому-что он ещё так мал…

— Тогда тем более он пойдёт со мной! — настаивает доктор, упрямо сдвинув брови. — Иначе, не пойду я!

— Но детей не пускают в демонстрационный зал. — отпирается Енот. — Ни за какие деньги… и даже коврижки я вам не помогу…

— Тогда мы остаемся здесь… — доктор усаживается на койку, и тянет присесть рядом с собой Далва.

— Хорошо! — усмехается Алёна, которой видно уже надоело препирание с доктором. — Мы что-то придумаем… А это ещё что такое? А ну, брысь из бара! Пройдоха! Нализался, и уже готов под шумок! Вот и надейся на него…за минуту…

— А что, нельзя? — пытается возмутиться Енот, покачиваясь в разные стороны на тонких ногах тушканчика. — Ты глубоко ошибаешься, глубоко-ув-ув-важ-жаемая коллега! По утрам, ни-ни, не пьём-с! Ни капли…Только вечером! Но я не алкоголик! Я любитель! Люблю посидеть за кружкой пива в хорошей компании. А? Славненько я сказал…

Неловко ступая на тонких ногах, Енот движется к Алёне, но споткнувшись, падает плашмя на пол, и в это время бар моментально закрывается и исчезает, словно его и не было в помине. Как и тех рыбок, что стоят перед глазами Далва. Он громко вздыхает, ему вторит Енот-химера, но его страдания тут-же заканчиваются при виде поднесенного ему под нос сжатого кулака Алёны. Енот благоразумно пытается встать с пола и, расправив плечи, неловко ступая на ноги, спешит за рыжей девицей, которая направляется к дверям. Доктор, подхватив Далва, тоже спешит вслед за ними. Он торопится, но Далв тянет его обратно. Мальчик смотрит на глухую стену за спиной. Стена глухая, мертвая. Хотя мальчик знает, что это не так. Там, за стеной плавает в тесном аквариуме золотая рыбка. Одна, среди хищных рыб. Если её не спасти, хищники её съедят.

— Мы спасём её? — спрашивает мальчик, и доктор кивает головой.

— Спасём, обязательно…Придёт время…

— А когда? — не унимается мальчик. — Она одна…совсем одна…

— Скоро, очень скоро. — торопливо отвечает доктор, стараясь не потерять из вида Алёну, которая торопливо шагает по длинным коридорам дворца, и длинноногого Енота, спешащего за ней следом с недовольным, кислым лицом, очень уставшего существа.

Далв что-то тихо бормочет себе под нос, толи стихи, толи он отрешённо разговаривает сам с собой. Но подъем вверх, в хрустальном лифте, словно пробуждает в нём какие-то воспоминания. Он внимательно смотрит на прозрачные стены кабины.

— Он сделан из слёз Кави! — сообщает вдруг как-бы промежду прочим мальчик, ни к кому не обращаясь. Подняв голову, уставившись на мигающие огоньки отсчитывающие этажи он вновь тихо бормочет:

— Девять, десять, двенадцать… двадцать…

Алёна, глянув на мальчика, презрительно фыркает, но тут лифт останавливается, и она первая выходит из него вихляющей походкой манекенщицы. Затем следом спешит пройти Енот, но споткнувшись, толкает Далва, и раздраженно ворчит:

— Что скажет Маг! Детей мы не заказывали, и не предусматривали. Они вредные и бестолковые существа…

— А Кави? Из её слёз построен этот лифт… — выкрикивает неожиданно громко Далв. — Вы пользуетесь её беззащитностью. — Она тоже ребёнок…

— Иди-иди, защитничек! Штанишки подтяни! — хихикает Енот-химера, но глянув на удаляющуюся Алёну, злобно бормочет:- Много ты знаешь, глупый детёныш человека. Но скоро ты и эти познания забудешь, как и твоя подружка… как и твой доктор. Наступают последние ваши денёчки, как сказал Маг. Последняя попытка возрождения, затем последнее танго любви… Как я от вас устал… Ох-х-хо-хо… — болезненный вздох Енота вполне оправдан, это доктор Апрель схватил его за запястье и сжал лапу, когда тот приготовился вновь толкнуть Далва. Так что Еноту ничего не оставалось делать, как жалобно заскулить:

— Отпустите, я слабый и больной. Я ведь химера, искусственная живность, созданный совсем случайно по случаю…но целенаправленно…Что делаю, не понимаю…

— Разгадка кода, ну же…разгадка… — требует доктор. — Ты знаешь его…

Он сжимает Еноту запястья его лап так крепко, словно знает, что у химеры на запястье основано кольцо жизни, и что именно там расположено слабое место этого фантастического существа. Алёна не поможет Еноту, она слишком поторопилась уйти.

— Восход солнца…золотого солнца…золотого…золото…зол…зол… — бессвязно бормочет Енот, слабея. — Прости, Алёна, и прощай…

Его огромные глаза закатываются, тонкие ноги подгибаются, а слабый голос чуть слышно шепчет:- Я умираю… героем…

— Он умирает, отпустите его. Разве вы не видите, он умирает… — Далв, схватив доктора за руки тянет к себе, а в его огромных глазах застыли слезы.

— Он не умрёт! — презрительно отталкивает от себя Енота доктор Апрель, и, повернувшись к испуганному Далву, обняв его за плечи, подталкивает к двери:-Не бойся малыш, химера не умрёт, потому-что он не человек, и совсем не герой…

— Ты сделал ему больно? — Губы Далва слегка подрагивают, а на ресницах повисли капли слёз. — Ему больно! — повторяет он упрямо, но доктор вздохнув, качает головой:

— Ну что ты! Разве может быть больно тому, кого нет и в помине. Их не существует… совсем! Смотри… видишь он исчез, наш милый друг Енот, словно испарился…

Но тут-же, вздохнув, вновь произносит:

— Хотя, быть может, ты и прав, боль можно испытывать всегда, как физическую, так и душевную… и она будет нестерпимой. Она будет как огонь, всё сжигать внутри твоего тела. Но это всё эмоции. Лучше мой друг, поторопимся, пока никого нет рядом…

Хлопнула дверь лифта, и чья-то цепкая рука ухватила доктора за рукав.

— Где вы пропали, доктор? Я вас потеряла из виду. Вас не было рядом со мной целых десять секунд, а это уже много…

Алёна, собственной персоной! Это только она может так ненатурально улыбаться тонкими губами и сверкать зелёными глазами из-под своих огромных очков в добротной оправе, подозрительно вглядываясь в доктора и маленького мальчика.

— Вы что-то задумали доктор, признавайтесь! Я это вижу по вашим глазам…Где Енот? Вы надумали сбежать от меня?

Последний вопрос Алёна произнесла торжественно, словно делая какое-то великое открытие. Усмехнувшись, доктор произносит:

— Не для того я здесь, что-бы сбегать…от самого себя!

— А ведь и то правда! Не для того он здесь…И хотя он меня обидел, я на него не обижаюсь… Шутка! А посмеяться я люблю…

Енот — химера вновь вихляется перед Алёной и доктором, его тонкие ноги в смешных розовых тапочках выделывают странные кренделя в воздухе, и создается такое впечатление, что всего лишь пару минут назад, химера вместе с болью, получил добрый заряд энергии да мягкие розовые тапочки в подарок, в виде мордочек тигрят. Енот вихляется так быстро, что поневоле энергия его с каждой секундой убывает, и вот уже химера облокотился на стену, которая издав глухой утробный звук начинает ползти в сторону, а он сам переваливается через деревянный плинтус, и с криком падает внутрь большого белого зала, высоко задрав тонкие ноги тушканчика в своих смешных розовых тапочках на которых всё также очаровательно улыбаются мордочки полосатых розовых тигрят.

— По-о-прошу соблюдать тишину, и стерильность в операционной! Одеть бахилы! — писклявым голосом выкрикивает Енот, и тут-же схватив розовые тапочки за мордочки тигрят, быстрым движением стаскивает их со своих лап, и бросает через плечо в стену. Ударившись о белые кафельные плитки, тапочки пробивают их, и с чавкающим звуком исчезают по другую сторону стены.

— Ш-ш-ш-ш! Я тебе…

Алёна поворачивается и грозит Еноту кулаком, отчего тот вновь сползает на пол, и по- пластунски ползет в сторону двери.

— Он боится крови! Это весьма кстати!

Странно, кто сказал эти слова, и кому они предназначены? Если Еноту, то он их уже не слышит, так как скрывается за стеной вместе с Далвом, нечаянно, или преднамеренно захваченный тонкой лапой Енота и тут-же поглотившей мальчика и химеру белой прожорливой стеной… Это хорошо, что Далва нет в операционной, ну, а он, что он за доктор, если боится крови?

Большая белая комната выложена белой кафельной плиткой. С потолка свисает огромная операционная лампа, мерцающая десятками маленьких лампочек. Лампа нависает над высоким постаментом, на котором спит женщина. Очень молодая и красивая. Её чудесные белокурые волосы убраны под накрахмаленную марлевую шапочку, её бледное лицо похоже на мраморное изваяние, её руки, сложенные на груди, поверх стерильной простыни, поражают своей скульптурной красотой и странным, наводящим на мысль вечным спокойствием…

"— Почему так сложены на груди её руки? — напряженно забилась тревожная мысль в голове доктора. — Ведь она не умерла! Нет-нет, этого не может быть! Марина ждёт меня, она должна меня ждать, потому-что… потому-что… Да потому-что я наконец, пришёл к ней…"

— А вот и доктор, или князь, а может даже барон, как вас лучше назвать не знаю. Ну, наконец-то, здравствуйте!

Человек в черном халате с черными завязками на спине похож на хирурга. Только почему он в черном халате? И колпак у него черный, и маска на пол-лица чёрная, и резиновые перчатки, что помогает натягивать ему на руки Алёна, тоже черные.

" — Чёрный хирург!" — ужасная догадка сковывает железным обручем всё тело доктора. — Это же он…

— Ну, что-вы застеснялись. Всё на выбор! — кивает Маг в сторону железного бикса. — Я люблю всё черное, а вы предпочитаете…

— Белое! — отвечает коротко доктор Апрель.

— Я так и предполагал! — усмехается Маг и согласно кивает головой. — Белое, так белое. Облачайтесь, я подожду вас.

Алёна откидывает крышку бикса, и, подцепив длинным крашеным ногтем белый халат, тянет его вверх. Развернув, и держа халат на весу двумя пальчиками, она мгновенно натягивает его на вытянутые руки доктора, затем накидывает на плечи и ловко затягивает позади на его шее тесёмки халата, да так сильно, что Сергею Викторовичу так и кажется, как на его шее затягивается удавка. Ему тесно и неудобно. Алёна добросовестно стянула ему шею, так что нечем стало дышать. А впрочем, это даже и не Алёна, а рыжий кот, что ехидно улыбнувшись, тут-же склонился над ним, а затем над Мариной. Странно, но это вновь Бармалей и рядом с ним Маг! В молчаливом спокойствии, он величав и важен! Ну, а чуть поодаль, несомненно, Кемре в розовом брючном костюме, что очень ей к лицу. Она едва узнаваема под розовой маской, скрывшей ей пол-лица. Она спокойна, и даже как-будто равнодушна к появлению в операционной доктора. Она что-то перебирает на стерильном столике, не поднимая при этом своих глаз. У Бармалея, одетого в шутовской наряд клоуна, тоже вид чрезвычайной занятости. Он деловито что-то подкручивает и подвинчивает в аппарате для наркоза. А вот вновь появилась Алёна, также в розовом костюме операционной сестры. Она благожелательно смотрит на доктора сквозь огромные стёкла очков, и словно чего-то ждёт. Только можно ли ей верить?

— Это весь консилиум? — спрашивает доктор тихо, обращаясь к ней, но черный хирург, оторвавшись от своей величественной неподвижности, высокомерно глянув на него, гнусаво отвечает из-под черной марлевой повязки:

— Да, консилиум! Желать лучшего состава нерационально. Нас мало! Химеры не в счёт, они слуги! Маггуты- мои воины, но они тоже химеры. К тому-же кровожадные… Кот — почти ноль, к тому-же шут гороховый! Дети тоже отпадают. Той толпе в зале нельзя верить, а вы врач, хотя и мой враг! Но это уже лучше, чем потерять нашу больную…

— Не стоит оправдываться! Я всё понял! — тихо отвечает доктор и протягивает руки Кемре: — Я готов к операции.

Она бросает ему в раскрытые ладони маленькую салфетку, смоченную странной вонючей жидкостью, и кокетливо взмахивая длинными ресницами, отбрасывающими на её маску длинные тонкие тени, подмигивает, и со страстным придыханием шепчет:

— Запах крови отшибает отменно. На целые сутки, а то и больше…

Сглотнув комок слюны, доктор повел шеей, крепко затянутой завязками халата, и незаметно вздохнув, шагнул к столу, на котором лежала и словно всё ещё спала очень красивая женщина, его жена, его Марина.

Что это было? Игра теней, или реалити-шоу, с применением спецэффектов? Почему всё происходящее на операционном столе напоминало ему цирк, где главным клоуном был всё-же не Бармалей, а Маг в черном халате, черной маске, в черном колпаке и перчатках такого же цвета. А реквизитом для шуток и смеха являлись они, этот смешной консилиум, состоящий из едва сдерживающего в себе истеричный смех доктора, и приблудной красотки, воспринимающей всё происходящее так достоверно, что доктору иной раз хотелось подойти и крепко встряхнуть её, что-бы привести в чувство…А может…может Кемре просто заезжая кокетка-стриптизёрша, что совсем некстати спутала стойку системы переливания крови, с танцевальной стойкой из стриптиз-бара. А впрочем, розовая марлевая повязка совсем не уродует красоту этой женщины. В такой маске любая женщина особенно хороша. Наверное, потому-что становится загадкой для окружающих мужчин. Видны лишь глаза женщины, которые ведут свой, особый разговор, молчаливый, но очень красноречивый.

У Кемре очень выразительные глаза и глубоко-бездонные, как темный омут. Тень от её длинных ресниц тонкими полосками ложится на её маску, и иной раз даже падает на пугающе безжизненное лицо Марины, которая всё ещё спит. И хорошо, что спит, потому-что не видит того надругательства, что совершает над ней Маг, с молчаливого согласия её мужа… Одним резким движением руки Маг прорезает простынь, что покрывает больную, на две половины, и они медленно падают на белый кафельный пол операционной. Взору собравшихся предстаёт совершенно нагая женщина, что неподвижно лежит на высоком узком постаменте. Её великолепная фигура поражает красотой и гармонией, и своей странной мраморной белизной. Кажется, в этом теле нет жизни, нет крови. Неужели…

— Вы правы! Её кровь нуждается в тотальной очистке! Видите сосуд напротив, там происходит процесс очищения, а затем, обновлённая кислородом кровь возвращается обратно и уносит новую порцию старой крови в сосуд. Ничего нового, скажите вы, и будете правы, доктор. Хотите посмотреть процесс обновления в действии? Пожалуйста! Потрогать систему руками? Пожалуйста! Но дело не в том, что вы увидите, а в том, что останется скрытым от глаз ваших. Главное, что будет после операции! Больная станет совершенно здоровой женщиной! Обновление клеток крови повлияет на организм не только внутренне, пациентка изменится внешне…Она помолодеет… Протяженность обновления на клеточном уровне затронет период жизни в лет сорок…

— Ей ещё нет сорока. — бормочет доктор Апрель, вглядываясь в безжизненное лицо жены. — Ей всего…тридцать семь!

— Вы против обновления организма? — строго спрашивает Маг доктора, глядя на него строгим холодным взглядом.

Доктор пожимает плечами. Он вообще против всего, что здесь происходит. Зачем всё это? Если всё ради спасения Марины от болезни, тогда, пожалуйста. Но действительность наводит на другие мысли…

Бегающие огни операционной лампы похожи на новогодние праздничные огоньки светового шоу, а странная иллюминация кроваво-красного света порождает в душе что-то противоестественное, от чего хочется немедленно избавиться. Мрачный наряд Мага, шутовской костюм и бесстыдно-похотливая рожа кота, что сидит у изголовья Марины и который время от времени подносит к её лицу флакон со странной вонючей жидкостью тоже не внушают доверия. Как странно, у Мага и Кемре чем-то похожи глаза. Они такие же черные, как и у маленького Далва. Ну конечно, Далва! Хотя, что это даёт? Ничего! Ровным счётом, ничего! И глаза у Кемре сейчас золотисто — рыжие, а может быть даже зелёные.

Что-то происходит непонятное. Как скачут мысли. Надо успокоиться! Операция должна состояться при его участии. И Мага… и Алёны с Бармалеем…и Кемре. Итак, это Кемре? Нет! Это не она, и глаза не её! Ну и что? Что из этого следует? Что он боится крови?

— Ну-с, давайте всё-же сосредоточимся, уважаемый консилиум! Следует решить, подлежит наша подопечная системе обновлению, или нет? Решайтесь доктор, решайтесь! Многое зависит от вас. Это уже последняя попытка возрождения. Больная перед вами вся налицо. Сейчас это не ваша жена, вернее ваша, но во вторую очередь. А главное, что она больна. Только одно ваше слово, и я начну операцию на ваших глазах. Пойдёт процесс. Ну, а уже через день наша пациентка станцует с вами моё любимое "последнее танго" любви…

— А может смерти?

От этих слов содрогнётся сердце у каждого смертного…

— Надеюсь это шутка! Итак…

О, если бы знать, что будет с нами всего лишь минуту, если бы предвидеть всё то, что с нами будет происходить! Больше или меньше стало бы ошибок? И почему мозг так сопротивляется той радужной картинке, что нарисовал Маг. В чем здесь подвох?

Пошли последние минуты. Последние…

— Время не терпит! Решайтесь! — вкрадчиво мурлыкает Бармалей. — Мой наркоз готов!

Подлый котяра. Он опять нагадил. Резкий кошачий запах разносится по операционной, и как ни странно Марина тоже учуяла этот специфический запах. Она как-будто шевелится, и даже слегка поводит глазами. Значит она жива! И хотя глаза её закрыты, но жизнь уже ощущается в ее мраморно-белом теле. Совсем, крохотная капелька жизни, которая бьется, бьётся…

— Корнцанг! — командует человек в черном одеянии, склонившись над Мариной.

В его руках появляется длинный зажим, в нём зажат марлевый тампон с которого капает желто-коричневая жидкость. Маг водит тампоном по груди Марины, по её выпуклому чашеобразному животу, и желто-коричневые полосы весело, словно зарево, растекаются по телу женщины, затекают на её бедра, на живот, в пупочную ямку, стекают по лобку, по ногам… И там, где кожа женщины покрывается желтыми разводами раствора, Сергею Викторовичу начинает мерещиться что-то непонятное. Тело женщины, окрашенное раствором в желтый цвет, начинает темнеть, темнеть, и о, ужас! обугливаться, словно поджариваясь на невидимом огне. А потом, кожа с треском, да-да с треском лопается, и из трещины начинает выворачиваться наподобие цветка, розовое нежное мясо…

— Скальпель! — слышится в тишине операционной требовательный голос Мага.

Очнувшись, доктор с недоумением смотрит на рыжую, зажаренную под высокой температурой, стерильную простынь, что уже скрыла, словно погребла под собой идеальную фигуру его жены. Жены? Неужели вот этот кусочек тела, что проглядывает в узкую прорезь стерильной простыни и есть то, что остаётся от его Марины? А может это вовсе и не она? Но кто бы это ни был, он уже чувствует, как тошнота подступает к его горлу, словно он и впрямь увидел, как нежное розовое мясо выворачивается наизнанку…

Он мог бы стать хирургом. И неплохим! Но не стал! Наверное, из-за жалости и сострадания. Однажды, на пляже, будучи студенткой, Маринка напоролась ступнёй на острое как бритва стекло. Кровь хлестала из раны по бешеному, и стоило неимоверных усилий остановить кровотечение. Под руками ничего не было, ни бинтов, ни жгута. Ничего! Только майки да шорты, его да Маринки. А вокруг лопухи, лопухи, лопухи…

Он остановил кровотечение. Лопухи сыграли роль жгутов и бинтов. В приемном отделении больницы, где их приняли, пожилой хирург сначала разразился бранью, увидев помертвевшее лицо Марины, а затем кроваво-зеленое скопище листьев на её ступне. Но увидев рану с вывернутой наружу мясисто — красной плотью, из которой кровь уже лишь медленно сочилась, он покачал головой, а затем одобрительно крякнул:

— Кхе! А ты парень того… молодец! Можешь стать неплохим хирургом…

А что, тогда студент-медик Серёжа не упал в обморок, его не стошнило и не вырвало от запаха и вида крови. Он даже не придал значения тому, что иногда ему вдруг стал сниться неприятный сон. Вернее сны, но там всё время была одна и та же картинка. Вывернутая наизнанку рана, с нежно-розовой, кровоточащей плотью…Рана сначала была маленькой, а затем увеличивалась в размерах, и становилась ярко-красной от набегающей крови, что собиралась хлынуть потоком, огромным и стремительным потоком, сравнивым разве что, с быстрой рекой, что стремительно уносила его от Марины. Он помнит ужас ночного сна, и жалость к той, чья рана наносила ему боль…

Нет, хирургом он так и не стал, переквалифицировавшись на гастроэнтеролога. О чем в принципе никогда не жалел…

— А вы, доктор что-то побледнели! Вам плохо?

Золотисто-карие глаза медсестры уставились на него выжидающе. "Упадёт он или нет?" Что-то глаза эти сверкают подозрительно- плотоядно и кровожадно. " Так упадёт ли он?"

А вот суровый взгляд человека в черном халате ничего уже ничего не изменит. Острый как бритва скальпель в его руке сверкает под светом лампы равнодушно и насмешливо. Ещё одно мгновение… "А вот и не упадёшь!"

Тошнота подступает к самому горлу. А может воспользоваться ситуацией? Если уцепиться за рыжее зажаренное полотенце, и потянуть на себя с силой… рывком, что-бы все инструменты лежащие на простыне, полетели вниз…на пол операционной…на котором извиваются змеями резиновые шланги, что соединяясь в один узел, уже готовые принять в себя единый мощный багрово-красный поток…

— Держите его! Держите!

Пронзительный кошачий вопль врывается в сознание доктора, словно ночной кошмар.

Он ныряет в багрово-красный поток, хватает его руками, тянет за собой, словно это самый обычный водопроводный шланг, которым надо облить, охладить тело его жены, что лежит рядом, тут-же, на замурзанном, заплеванном, грязном полу какой-то странной комнаты… И это называют стерильной чистотой? Протестую… я…я протестую-ю-ю…

Сильная головная боль не давала покоя даже во сне. Такое редко бывает. Раз в месяц, или в два. Остеохондроз! Медработники ведь тоже люди, как это ни парадоксально звучит, но и они порой болеют. Да и шишка на голове здорово саднит…

— Да, доктор, вы нас подвели! Хотелось бы с вами распрощаться навек, но…

Мужчина, что стоит напротив, у окна, кажется огромной хищной птицей. Черной и страшной. От него веет угрозой, и в тоже время он пытается справиться с растерянностью, что чувствуется даже на расстоянии.

— Вы всегда страдаете такими приступами? — намеренно строго звучит вопрос.

— Какими? — намеренно удивленно звучит ответ.

— Не будьте идиотом! — устало произносит человек в черном. — Вы должны были участвовать в консилиуме…

— Я участвовал! — в тон ему отвечает устало доктор.

— Хватит!

Резкий визгливый голос болью отдаёт в затылок, отчего доктор морщится. Ещё бы! Шишка саднит, ноет… Да! Всякое притворство, всякое лицедейство чем-то оправдано.

— Иногда меня тошнит…от вида крови…Это ещё с детства… или с юности… — пожимает плечами доктор и безмятежно улыбается. Ему определённо нравится вид растерянного зверя, которого принято считать взбесившимся…

— Ваша сестра характеризует вас хорошим специалистом. Как это так вышло, что вы вдруг теряете сознание, и своим падением наносите невиданный урон всему, что вас окружает? Значит, вы не доктор? Так кто же вы? Подумайте, прежде чем отвечать! Ибо от вашего ответа зависит ваша жизнь…

Чёрная тень хищника нависает над доктором, и давит так, что нечем дышать. Хочется упасть. Подгибаются ноги. Горло…горло сдавила стальная хватка…Нет сил сопротивляться, и в глазах мутнеет…

— …надо сынок уметь вставать! Даже тогда, когда уже нет сил и желания. И надо уметь падать! Но даже если не умеешь, помни, что тот, кто не падал, не умеет подниматься. Так что учись! Будь хитрее врага своего, умнее, даже если ты слаб… Поднимайся… Сказка жизни ещё не кончилась… а ты всё лежишь? Вста-а-а-ать, ядрёна вошь…

Что это? Зычный голос деда Евсея? Откуда он здесь…

— Послушай Маг теперь меня…

Полупридушенный голос едва хрипит, и доктор не узнает сам себя. Силён Маг, нечего сказать! Но и он не слабак! Он никогда им не был! Надо подняться… подняться… поднять руку и… сделать выпад.

И тотчас, железная хватка чужой руки на шее ослабла, и доктор вдруг закашлялся, судорожно хватая ртом воздух, расслабляя кольцо своих рук сведенных вместе…

— Ну что? Каково оно, перекрыть кислород? — смеётся человек в черном одеянии.

Но едва ли это смех. Скорее всего, это жуткий оскал лица, на котором черными звездами сверкают глаза, в которых застыл страх… Страх!

— Я слушаю тебя, недочеловек! — поджимает губы Маг, тонкие и злые…

— Почему я недочеловек? — хочет спросить доктор, но что-то его останавливает. Или кто-то? Но скорее всего он знает, кто!

"— Хай, куражиться! — как сказал бы его дед Евсей. — А мы ему…дулю под нос, вражине…"

— Кто тебя прислал? — звучит вопрос.

— Никто! Я шёл с…сестрой…

— Куда? — голос Мага дрожит от злости и напряжения.

— Мы шли за солнцем… а попали в пещеру…

— Ты видел что-то?

— Что? — игра слов ещё не означает ответ.

— А ты хитёр, недочеловек! Или притворяешься хитрым. Значит соврал, что ты доктор…

— Нет! Я доктор! Но не хирург… Меня тошнит от вида крови. Меня послала Алёна…

— Ты знаешь Алёну?

— Кто её не знает! — недвусмысленно звучит ответ, и человек в черном мстительно сжимает кулаки. — В нашем городе она известная личность в определенных кругах. Каждый может подтвердить её уникальную способность к…

— Хватит! Что за чушь ты болтаешь! — грозный голос вовремя прерывает доктора.

А то ведь неизвестно, что можно наплести на женщину, когда её нужно опорочить в чьих-то глазах. Хоть за порядочность по отношению к женщине, спасибо Магу, а может и за осторожность.

— Я сразу понял, кто она, и решил попасть к вам. — улыбается доктор человеку в черном. — Мы решили всей семьёй переселиться…на планету кошек!

— Что за чушь ты несёшь? Какая планета кошек? Бездомных котов, может быть? Алёна тебе наплетёт…

Человек в черном, прищурившись, смотрит на доктора, что виновато улыбаясь и растерянно пожимая плечами, бормочет:

— Планета кошек, говорят райское место. Вот туда мы решили все переселиться. Надоело быть нищими, завидующим богатым и успешным. Хочется быть красивым и способным…

— Ты хочешь продать душу дьяволу? Ради богатства и успеха? Как слаб ты, недочеловек! — усмехается человек в черном одеянии, снисходительно хлопая доктора по плечу: — Я этого ожидал. А твоя сестра красавица, и я не скрываю своей симпатии к ней, но мне нужна твоя жена. Может, уступишь? Как видишь, я честен, без спроса ничего не беру. И силой не хочу… Хотя могу! Я мог бы давно раздавить тебя как муху, но зачем отказывать себе в удовольствии, видеть слабого врага. Так значит, ты готов совершить сделку с собственной совестью? Поверь, я долго и терпеливо вёл тебя к этому… И ты, наконец, созрел…

— Э-э-э, как бы… того, не перезреть… — тянет доктор, напоминая сам себе в эту секунду недоумка.

— Не бойся! — хлопает его дружески по плечу Маг. — Твоя жена дала хороший результат эксперимента… Я больше её не упущу. К тому-же ещё есть время…

— Э-э-э-э… — растерянно тянет доктор, а в уме вертиться " хай… хай куражиться!".

Может ему показалось, как из-за белой стены вдруг выглянул чем-то озабоченный Далв, а за ним показалось хорошенькое личико Кемре, которое тут-же вновь исчезло.

Маг не мог их видеть, он лишь видит себя в эти минуты, видимо благородным рыцарем, разглагольствующим на тему любви и семейных уз…

— Твоя жена не для каждого предназначена. Эта женщина требует мужчину рядом с собой основательного, и сильного. А что можешь дать ты? Ничего! Кроме титула может быть, которого у тебя нет! Ты слаб. Я это всегда знал и предчувствовал. А я дам ей большее. Что может быть главнее бессмертия? Я нужен ей, я, а не ты и твой сын…

— Нужен… сын? — удивлённо переспрашивает доктор. — Но наш сын, это…это самое главное… Может это и есть её бессмертие… как и её предначертание быть матерью…

Едва ли эти аргументы слышит Маг. Он уже спешит навстречу той женщине в ослепительно красивом платье из нежного розового шелка и удивительных воздушных кружев, что играют и переливаются таинственными огоньками в свете ярко горящих ламп. Женщина не спеша движется по залу операционной. Хотя это уже не операционная, а огромный зал с высокими потолками, и хрустальными люстрами с многочисленными подвесками, которые тихо и нежно перезваниваются между собой, словно поют какую-то печальную мелодию.

Доктор видит, как женщина слегка приподнимает полузакрытые веки и улыбается ему виноватой улыбкой. Её губы, это нежно-розовые кораллы, а глаза, черные как летнее ночное небо, в котором ярко сияют звёзды. А может, это блестят слёзы в её глазах? Вот одна из них уже катится по её щеке, вот другая… Хотя возможно, всё это может просто показалось, и виноватый взгляд, и слёзы, и звёзды…

— Моя красавица, вы ослепительно хороши! — склоняется к изящной женской ручке человек в черном халате.

А впрочем, на нём уже и не халат вовсе, а самый настоящий черный торжественный фрак, из-под которого выглядывает белая кружевная манишка. Белые перчатки на руках мужчины так ослепительны белы, что доктор неожиданно сравнивает их чистоту с белизной первого снега…

— Подождите…подождите! — поворачивается к доктору мужчина в черном фраке и кокетливо склоняет набок голову. — Закрепите вашу мысль, пожалуйста! Можете на бумаге в стихах, это ещё лучше! Про первый снег, и первую любовь… Пусть это будет ваша стезя, а я пока развлеку нашу красавицу. Последнее танго явно не для вас, вы неловкий и неуклюжий, как настоящий медведь после спячки…Петь и играть на гитаре вы тоже не умеете. Медведь, говорят, вам наступил на оба уха. Жаль, но кажется, он отдавил вам тогда, ещё при рождении всю голову. Замолчите же! Петь, даже на караоке, не ваш профиль. Вот таким же безголосым был мой названный брат, который к тому-же очень сильно боялся крови… А я всегда подбрасывал ему в койку мертвых безголовых птиц. Не хмурьтесь моя красавица. В детстве мы все немного жестоки. Так я учил его быть мужчиной… Кстати, с чего бы это я так с вами разоткровенничался? Не знаете? Вот и я тоже не знаю, какая муха меня укусила? Муха или мука неразделённой любви! Идемте моя красавица, идёмте. Я приглашаю вас на танец. Должен же кто-то здесь развлекать вас… Бука-доктор не ваш кавалер на сегодня. К тому-же, не будем забывать, он ваш брат…

А человек в черном фраке прекрасно танцует! Дама в розовом платье в его руках кажется маленьким мотыльком, который вот-вот должен от него упорхнуть, улететь, умчаться прочь как от хищника. Но этого не происходит. Розовый мотылёк принесёт себя в жертву, отдастся с восторгом на растерзание зверю, для которого чужие страдания как наслаждение… Какая чушь! Ради чего такие жертвы? Но какими влюблёнными глазами смотрит дама в розовом платье, на своего кавалера, так что становится неловко, словно ты подсмотрел что-то запретное, глубоко тайное, интимное… Доктор вздыхает и отводит глаза от танцующей пары.

Звучит последний аккорд " последнего танго", и розовый мотылёк, вдруг вскрикнув, падает к ногам хищника и замирает, сложив руки перед собой на груди, словно безоговорочно капитулируя перед тем, кто с явным вожделением тянется к его хрупкой шее… Но это же Эртэ! Неужели она… прилетела?

— Эртэ? Подожди Маг… подожди…

Какой странный спектакль сейчас был разыгран, какие талантливые актёры приняли в нём участие. Как можно было поверить, что сама Эртэ примчалась в этот замок со своей планеты. А может, этот инцидент говорит лишь о том, какое огромное присутствует желание увидеть её, узнать даже в облике другой женщины. Хотя это ожидание явно затянулось!

И он тоже хорош, поддался на удочку Мага, и лишь только Далв, как наивный ребёнок, оказался прав. Если бы не его слёзы, когда он тащил своего взрослого друга из зала, кто мог услышать то запретное имя, что выкрикивал доктор, и те слова обвинений, что последовали затем…

— Какой я болван! Странно, я совсем раскиселился от ревности, как самый настоящий ревнивец. Хотя эта женщина мне абсолютно незнакома. Чушь, чушь собачья, она вовсе не Эртэ… — убеждает сам себя доктор. — Она Кемрэ…

— Она Кемрэ, с которой, у вас был тайный уговор, добыть коня… Настоящего коня, а не кровожадного даКона… который вынесет на себе спящую королеву… Время подходит к логическому концу…

Вот теперь всё встаёт на свои места. Всё ясно и понятно! Время подходит к концу. Какой странный ребёнок, этот Далв. Молчаливый, и вместе с тем довольно умный и забавный. Бледный, худенький, а оттого кажущийся хрупким и болезненным мальчиком. Он, словно неземное порождение, эфемерное, загадочное. Его узкое худощавое лицо лишено симметрии. Одна половина лица сглажена и создает нежный овал, а другая половина лица более груба и решительна. Здесь словно воочию сошлись два великих начала любви, мужчины и женщины, матери и отца ребёнка. Хотя едва ли это так заметно! Если приглядеться к ребёнку, то это обычный мальчишка, самый обыкновенный, на глаза которого в этот момент уже наворачивают настоящие слёзы отчаяния…

— Далв, хватит меня тащить из зала. Объясни, что всё это значит. Или ты хочешь мне сказать, что тебе не нравится этот танец, как его… "последнее танго любви"? Было бы непонятно, если это танго кому понравилось? Но я терплю, ради дела. Что ты такой нервный? Или я не прав? Плох тот актёр, кто не уважит публику и не станцует танго ещё раз, на "браво", на "бис" помимо воли. Пусть Маг покуражиться, как сказал бы мой дед. Ты этого не поймёшь мальчик, ведь пока ты лишь ребёнок… Ты опять мне что-то хочешь сказать? Неугомонный! С тобой не соскучишься. Ну зачем ты притащил меня к этому сараю? Едва ли здесь может быть что-то ценное…

— Пока звучит музыка, и танцует Маг, быстро откройте эту дверь! Вот ключи!

Внушительная связка ключей неожиданно появляется в руках Далва, и доктор, недоумевая, смотрит на мальчика, а затем на огромный ржавый амбарный замок, что висит на двери сарая.

— Ты украл ключи? Зачем?

— Я их взял…на время!

Едва ли такой убедительный ответ устраивает доктора, и это Далв понимает.

Склонив голову, он упрямо сдвигает брови вместе.

— Здесь то, что нам нужно, и принадлежит по праву. Время не терпит, доктор Апрель! Вы это сами сказали. Кемре торопит… Скоро музыка закончится последним аккордом…

Ржавый амбарный замок слетает с петель и падает в пожухлую траву. Дверь мгновенно распахивается и красавец, белогривый конь, словно вырвавшись из тьмы темного сумрака этого зловонного хлева, встаёт как вкопанный перед доктором. Он роет мощными копытами сырую землю, его белоснежная длинная грива и хвост развиваются на ветру, а из ноздрей мощного животного валит пар. Конь всхрапывает, вскидывает голову и косит налитыми кровью глазами на доктора.

— На всё у нас с вами, доктор, есть пара минут. За это время весь двор, гости и даже сам Маг погрузятся в волшебные звуки "последнего аккорда", которые будут тянуться некоторое время. Пока все будут наслаждаться, или делать вид, что наслаждаются божественной музыкой, никто не посмеет нарушить эту идиллию. И тогда мы должны успеть разрушить её! Итак, доктор, на коня, и в путь!

Далв влетел в седло, и конь, всхрапывая и вскидывая головой, нетерпеливо забил копытом, подгибая колено ноги и с желчным интересом поглядывая на доктора из-под густой белой челки. Животное, а тоже туда-же, понимает, что доктор сейчас будет просто смешон в своей бесполезной попытке вскарабкаться и сесть в седло… Сначала следует повыше поднять ногу…

— Позвольте вам помочь! — Енот-химера спешит к ним, смешно задирая свои тонкие голенастые ноги.

Доктор, онемев от неожиданности, растерянно уставился на химеру, словно его застали на месте преступления. Он никогда не был вором. Следует что-то объяснить Еноту…

— Позвольте, я вам помогу уважаемый доктор. Поставьте эту ножку вот сюда, а вот эту запрокиньте сюда-с…Так-с, порядочек, теперь вот вам поводья, пожалуйста не перепутайте, левая отвечает за правое, правое за левое… П-позвольте, уважаемые, кто же так обращается с животным? Это ценный экземпляр настоящего племенного жеребца для сказочных пород… Это вам не кровожадные да-Коны, что за версту чуют запах крови. Да, и не забудьте, пожалуйста, о лавандовом масле…

Что-то ещё кричал им вслед Енот-химера, подпрыгивая нетерпеливо на тонких лапах тушканчика. Он опять кричал что-то о ценности породы, о скорости и времени, о…

Нет, недаром, ох, недаром появился Енот-химера в самый последний момент. Он словно должен был отправить их куда подальше…

— Он мой друг. Я с ним подружился! — словно пытается разрешить все сомнения Далв, перекрикивая ветер, что свистит за плечами. — Он многое мне рассказал, даже то, что мы должны вначале найти Повелителя Холода…

— Ты много знаешь мальчик. — недовольно бормочет себе под нос доктор. — Даже я, взрослый, во всей этой истории, тыкаюсь во все углы, словно маленький котёнок, а ты и Кемре всё знаете наперёд, делая всё так, как вам заблагорассудится… И куда же мы опять скачем?

Да, ему больно осознавать, что там, в логове дикого зверя остались две хрупкие женщины, каждая из которых ему дорога… Кемре, и Марина. Марина после операции, которая сомнительна по всем показателям. Да и была ли та операция? Его воспоминания заканчиваются на том моменте, когда женщина, в розовом платье, начинает движение по огромному залу, а хирург в черном халате спешит ей навстречу…

Значит, Марины в тот момент уже не было на операционном столе. Остался Маг со своими жертвами, доктором и Кемре, которая напомнила вдруг об Эртэ…

Доктор вздохнул и тоскливо подумал о том, что едва ли теперь он встретит Эртэ, она исчезла из его жизни, но появилась Кемрэ,_эта хрупкая красавица, видимо не что иное, как порождение химер, а может просто мистики, или волшебства этого странного места, где женщина и мужчина спокойно превращаются в кошку или кота, и обратно… Не иначе, на землю напали представители планеты кошек, как её лучшие, так и худшие особи…

— Вы правы доктор. Туманность Кошачий глаз, весьма таинственная космическая галактика. С некоторых пор оттуда приходят на нашу землю странные, и весьма пикантные сообщения… Как вы заметили, с тех пор как она исчезла- ла-ла-ла-ла…

Разговор вслух, как странно! Ещё и неизвестно с кем? Разговор с эхом, или самим собой? А может это Далв? Едва ли! Пригнувшись к холке коня, малыш едва успевает уворачиваться от холодных, а порой и просто ледяных порывов воздуха. Для разговора ему надо перекричать ветер, потому-что конь несётся с такой скоростью, которой может позавидовать любой автомобилист. За спиной свистит ветер, а это означает, что этот разговор- просто плод воспалённого воображения. К чему он, о чём это он? К чему весь этот дикий бег, и где будет в итоге это бедное животное. В какой канаве? Куда они скачут? Ах да, им нужно найти Повелителя Холода! Зачем? Едва ли, Далв что-то может объяснить, он ведь замёрз, как всякий мальчишка в его возрасте. Он слабый ребёнок, который пытается укрыться от холодного ветра, что завывая, вдруг швыряет всадникам в лицо прошлогоднюю листву и клочки пожухлой травы. Вскрикнув, мальчик испуганно вскидывается, но тут-же вновь прижимается к холке коня, и доктор вынужден схватить мадьчика за плечо, что-бы его успокоить, так как тот начинает вдруг дрожать всем телом, и стук его зубов, дробной, оглушительной чечеткой отдаётся в ушах Сергея Викторовича.

Неужели Далва так напугали эти порывы ветра, или…или он чувствует что-то?

Это ощущение тревоги возникает также у доктора, и оно всё нарастает, становится огромным, всеобъемлющим…Кажется даже ветер затих в предвкушении чего-то. Даже копыта не стучат о землю, а мягко касаются её, словно это не тяжелые ноги быстрого коня, а пушистые подушечки кошачьих лапок…

И вдруг жуткий вой, протяжный и тоскливый прорезает эту зловещую тишину, в которой не слышно ничего, даже топота копыт скачущего животного. Быстрая дрожь пробегает по его телу. Всхрапнув, конь испуганно косится в сторону темного леса, где так и кажется, что под каждой елкой затаился опасный зверь.

В серых свинцовых облаках, что повисли на сумрачном небе, лес становится угрюмым и таинственным. Что-то скрывается за темными стволами деревьев. Загадочные и уродливые тени мчатся по пятам за всадниками, и желтые огоньки, виднеющиеся из-за деревьев, совсем небезобидны, хотя они держатся на расстоянии, не приближаясь ни на метр. Волки? Не хватало такого счастья. А может, это просто игра воображения, и этот вой и тот треск ломающихся сучьев под чьими — то ногами, или лапами- это всего лишь фантазия испуганного человека, готового к неприятностям, когда-бы они не произошли…

Но усталый бег загнанного животного, хлопья пены у рта, частое прерывистое дыхание животного под тобой, всё это заставляет трезвым взглядом взглянуть на ситуацию.

Далв, лишь молча уставился на доктора, когда тот, натянув поводья, остановил коня.

Обернувшись, мальчик смотрит на доктора взглядом испуганного ребёнка. Кажется, ещё минута и из его глаз польются самые настоящие слёзы. Но дрожащими губами Далв твёрдо произносит:

— Вы правы доктор. Нельзя мучить животное… но нам осталось немного, мы уже у цели, у самых границ владений Повелителя холода. Видите ту гору, что ярко сияет от света полной луны? Это его замок, нас там ждут! Следует поспешить доктор…

Мальчишка! Что он возомнил о себе? Читать мораль взрослому мужчине, который видит, как в изнеможении всхрапывает конь, загнанный быстрым бегом, как глубок снег, что-бы преодолеть те метры, что кажутся смешным и жалким расстоянием…

Нужен отдых! Это так-же очевидно, как и то, что мальчишка совсем выбился из сил, несмотря на его геройство. Он устал и озяб! Его тонкие губы посинели и трясутся мелкой дрожью, а побелевшие пальцы рук, рискуя быть обмороженными, всё-же игнорируют те перчатки, что доктор протягивает мальчишке. Кто-то заботливо сунул их доктору в карман куртки зимнего пуховика. Кемре? Было бы странно думать о том, что легкомысленную красотку будет заботить такая мелочь.

— Е-е-нот с-сказал п-правду, з-здесь очень х-холодно… — Далв едва может говорить.

— Енот? — доктор удивленно уставился на мальчика. — Значит, это был Енот!

Химера-Енот в роли заботливой няни? Удивительно! За такое милосердие, в виде зимнего пуховика и положенных в карман перчаток, Маг мог преспокойно его демонтировать. Как памятник. Р-раз, и на помойку истории… Но почему химера не позаботилось о Далве?

Значит ли это, что из упрямства мальчишка не взял перчатки, а оставил их там, в замке Мага? Всё может быть! Глупый упрямец очень похожий на его сына, который всегда идёт наперекор всем уговорам. Когда надо одеться теплее, на него не натянешь куртку. Когда на улице жара, и воробьи, разогревшись от весеннего солнца и хозяйственных хлопот, не переставая, галдят на ветках набухшей сирени, этот ребёнок готов закутаться в шарф с головой, оставив лишь узкую щелку для глаз…

"— Стоп! Что за странную информацию выдаёт мой мозг? Откуда он это знает…"

— Вы правы доктор. Нам следует передохнуть, а затем двинуться в путь! — словно издалека доктору слышатся слова, что произносит Далв, глаза которого очень серьёзны и даже печальны. А его дрожащие губы, что-то вновь шепчут, так что поневоле приходится прислушиваться.

— Мы заночуем в пещере Теней. Это недалеко отсюда, но следует поторопиться. Темнеет, и духи пещер не любят поздних гостей. — мгновенно спешившись вслед за доктором, Далв подхватывает поводья, и конь послушно идёт за ним, покачивая согласно гривой в такт тем словам, что произносит мальчик. — Вы доктор правы, мы ответственны за это животное. Конь ценной породы, тем более он последний представитель сказочного экземпляра… Его надо беречь. Пока он с нами, мы в безопасности…

— Как мы любим, или не любим слова " последний, последняя, последнее", сами не ведая за что! — отчего-то пробормотал недовольно доктор и чертыхнувшись, ступил в глубокий снег, что нетронутой целиной лежал перед ними.

Они шли молча уже минут пятнадцать, проваливаясь по щиколотку в глубокий снег, который ровным и аккуратным покрывалом застилал опушки леса, подступающего прямо к высокой горе, возле которой вьётся узкая тропинка, протоптанная неизвестно каким зверьём, а возможно и человеком, которого однажды жизнь забросила и в эти дебри дремучего леса, гор и полей…

Конь, под тяжестью собственного тела тоже проваливается в снег по самое брюхо, и бьёт со всей силы передними ногами по твёрдому лежалому пласту, ломая, круша и перемалывая в труху взятый морозом снежный пласт, пытаясь всеми силами выбраться из снежной ловушки.

Кажется, конь чем-то обеспокоен. Он всхрапывает, косит глазом на доктора, и вновь бьёт копытом по снеговому пласту. Длинный тягучий вой, похожий на стон больного зверя вдруг прорезает ночную морозную мглу совсем близко, так что Далв, тихо ахнув, прижимает руки к щекам и огромными глазами, не мигая, смотрит на коня, которого доктор старается вытянуть из снежной ямы, что вскоре ему удаётся сделать.

Мороз всё крепчает, луна становится ярче, тени на белом снегу длиннее, и доктор Апрель с тоской думает о том, что именно в такие ночи зимнего полнолуния кровожадные монстры выходят на охоту. Отчего ему в голову лезут такие жуткие мысли? Потому-что именно в такую вот яркую зимнюю ночь полнолуния он познакомился с Мариной. Она возвращалась из института, задержавшись в аудитории с выпуском предновогодней газеты. Марина вышла на остановке из пустого и вероятно с самого последнего рейса троллейбуса, прошла по дорожке через маленький дворик и вошла в темную аллею дорожки, куда не проникал свет фонарей, а огромная черная тень от многоэтажного здания общежития создавала иллюзию подозрительной тишины и странного спокойствия. Быть может, тот человек, что напал на Марину из-за кустов в тот вечер, был вовсе не монстр и не маньяк, и даже не насильник, а тем более не убийца, а просто неудачливый кавалер, или изголодавшийся по женской ласке мужчина, который потом, в своих оправданиях, отчего и почему он напал на девушку, был смешон, жалок и отвратителен, что даже тот наивный паренёк, что спас девушку от насильника, разжалобился и почти поверил ему, правда, совсем не раскаиваясь, что успел вначале преподать ему урок защиты от нападения, которым научил его когда-то дед Евсей. Это всё было потом, когда насильник был жалок в своих оправданиях, а в первый момент было не до раздумий, когда Сергей, выйдя из женского общежития, куда он заходил к знакомой девчонке, вдруг услышал приглушенный женский крик, затем стон, и как в фильме ужасов он увидел как за угол общежития завернула чёрная человеческая фигура, полусогнутая, со странным, тяжелым грузом на спине. Было не до раздумий. Тогда Сергей просто защищал честь незнакомой женщины или девушки, которая попала в беду. Он поспешил за мужчиной, затем окликнул его. И когда тот, оглянувшись, уставился на него злобным взглядом дикого зверя, который оберегая свою добычу, оскаливал длинные клыки своих ослепительно белых зубов, Сергей Викторович вдруг понял, это перед ним был непросто человек, это был маньяк, волк, монстр, овладевший своей добычей, иначе- зверь, с которой он не намерен был расставаться добровольно.

Сергей Викторович припомнил тот холодок, что полз тогда по его спине, вспомнил ужас, и тот страх что появились потом, хотя вначале страха не было. Девушка стонала полупридушенно, и уже не молила о помощи, и значит, раздумывать было некогда. Вот тогда юноша бросился на насильника, не раздумывая. Бой был яростный и оттого быть может короткий. Мужчина убежал, напоследок опять оскалившись, словно дикий зверь. Потом окажется, что доктор упустил очень опасного преступника, который вновь когда-то повторит свою попытку насилия над женщинами. Но это будет потом, ну а Сергей стал провожать Марину каждый вечер до общежития, словно понимая, что девушка всё ещё нуждается в его помощи. А потом они поженились, и может быть, благодаря именно этому страшному случаю в их жизни…

Как странно, что на снегу, выпавшим накануне, нет никаких иных следов, кроме этой, узкой и тонкой тропки, похожей на звериную…

А может… это и есть та волчья тропа, что ведёт одиноких путников прямо в логово зверя. Ну, а роль тех кровожадных животных, что наводят сейчас страх своим воем, с успехом исполняют безжалостные даКоны, вполне реальные животные, с задатками толи искусственных химер, толи обычных монстров или волков.

Сколько известно историй, когда люди пропадали в такие ясные ночи полнолуния…

Протяжный, леденящий душу вой раздаётся совсем рядом. Кажется, кто-то скрывается за тем выступом скалы, а может даже за тем толстым огромным деревом, в свете полной луны показавшимся уродливым воплощением какого-то страшного мистического существа. Что за звёздочки сияют в этих ветках, таких корявых и безобразных? Да и не звёздочки это, а глаза волка, что светятся в ночи холодным таинственным светом, и холодным блеском отражается лунный свет с его тела, прогнувшегося для прыжка, который станет решающим…

— Быстрее Далв, поторопись малыш!

Доктор не совсем уверен, что они успеют добраться до выступа в скале быстрее, чем зверь совершит этот самый прыжок…

Далва не следует уговаривать, как и подгонять того чудесного коня, что почуяв опасность, стремится быстрее выбраться на твёрдый пласт снега верхней площадки скалистого выступа. Именно там находится вход в пещеру Теней.

Странно, но Сергей Викторович знает об этом уже давно. Он словно проживает вновь какую-то прежнюю жизнь или информацию жизни, которая ему очень знакома. Значит, надо напрячь память и сосредоточиться! Не нужно выпускать из виду эти маленькие движущиеся огоньки злобных глаз, направленные на них. И не следует сбавлять своего темпа продвижения вперёд, хотя дерево-монстр, уже почти прямо перед ними…

— Вперёд Далв!

Едва ли доктор Апрель когда-нибудь мог ещё так грубо и бесжалостно оттолкнуть от себя ребёнка, и со всей силы хлестнуть по крупу коня, в испуге рванувшего вперёд и выскочившего неожиданно на снежный пласт каменного выступа, потянув за собой Далва, уцепившегося за поводья. Они почти выскальзывают из рук мальчика, и тот повисает на скале, а доктор…а доктор получает, наконец, тот самый, роковой для него удар, которого он и ждал, и боялся, боялся как обычный человек, уже однажды испытавший его силу…

Откуда он знал силу этого удара? Почему он ненавидел его заранее? Чутьё его не подвело! Значит, он знал о нём всегда! О таинственном звере, сильном и коварном, который ударил его в грудь всей тяжестью своего тела. Значит, он шёл сюда сознательно? Шёл и ждал этот удар, как начала сражения. Значит ли это, что сейчас он должен принять навязанный ему бой? Принять, потому-что здесь решается жизнь…

Они катались по жесткому снегу, приминая к обжигающему холодом поочередно друг друга, стараясь взять верх один над другим, если не умением вести бой, то значит силой, или измором…Доктор, сам не осознавая, откуда берутся у него бойцовские качества человека никогда не умеющего драться, подсознанием понимал, что его битва с монстром, сейчас едва ли не самая важная во всей этой истории. История достигла своего апогея, и ему следует биться не на жизнь, а на смерть, потому-что пошли решающие минуты и даже секунды существования всей этой истории, да и всех последующих. Ему ли не знать, что не следует думать сейчас о поражении. Ему вообще не следует ни о чем думать. Само его тело, руки, ноги, голова- всё странным образом наполнены той огромной силой, которую придает ему мысль, возникшая разом в его голове и замершая где-то в ожидании в крохотном уголке его подсознания.

Мысль о Марине… Она его ждёт! Ждёт! Вопреки всем уверениям, домыслам, слухам и наветам. А ещё его ждёт сын. Ждёт победителем в схватке с монстром!

Сергей Викторович никогда не прельщали ни черный пояс каратэ, ни самбо, ни восточные единоборства. Но он умел дать отпор нападающему так, как если бы занимался борьбой всерьёз. Нет, он никогда не был нытиком, но задиры обходили его стороной, кто хотя-бы однажды сталкивался с ним в поединке. Сила захвата его рук была сродни обьятиям железного обруча, и оттого вскоре заставляла просить пощады самых отьявленных хулиганов. Так что только иногда он баловался проявлением своей силы, но это было уже вполне мирное состязание на руках, амреслинг, в котором ему опять же, не было равных. Его руки, а особенно правую, никогда и никто не смог положить…

Но сейчас…сейчас его руки и ноги выделывают такое, что он видел в некоторых наивных боевиках, исторических фильмах… и иногда в своих фантастических снах. Он вправе думать, не обошлось ли здесь без какой-то сверхъестественной силы в его умении драться, защищая кого-то. А может, это дикое желание защитить другого в его праве жить, да желание защитить своё, родное-родимое от чьих-то посягательств, и делают такие чудеса, развивая у любого мужчины умение быть настоящим воином-защитником.

Видимо следует понять, что можешь ты потерять, что-бы стать тебе сильным и справедливым защитником. Стоило бы один раз понять, что защищать, и от кого… Да и так ли страшен тот чёрт, которого так немилосердно малюют…

Однажды, будучи на службе в армии, в части, расположенной в далеком глухом поселке Забайкальского округа, где он был шофером при солдатском штабе, ему пришлось везти тяжелую роженицу, в соседний городок. Это сейчас он сам себя может спросить, а с какой стати такое ответственной дело переложили на плечи молоденького солдатика, едва призванного на службу в армию, да ещё и шофера, правда, отучившегося после школы в медицинском училище всего лишь несколько месяцев. Сам же начальник сказал, что он должен уладить кой-какие дела, и нагонит их в дороге, на своей быстроходке. Как странно сейчас, по истечении многих лет, осознавать, что мало ли в жизни бывает моментов, казалось бы нелепых и случайных, но имеющих странную роковую связь с последующей всей твоей жизнью…

Вот и тогда он оказался в нужном месте и в нужный час. Во всяком случае, потом ему так и объяснил политрук, но посоветовал всё забыть, или воспринимать это как нелепость….

Да и не помнит он уже многого с тех времён, кроме того, что именно тогда ему впервые пришлось сразиться со зверем, что преследовал их машину. На улице бушевала метель, вездеход подбрасывало на кочках так, что в багажнике перекатывался с шумом огромный кусок мяса, свинины — свежатины, презент местному главврачу от начальника столовой. А что, своя свининка выращивалась в части, на солдатской ферме. В столовой солдатики перловку за кашу не считали, всё в помои вываливали, а свиньи её трескали с шумом, да жирели за счёт солдатского пайка.

Помнится, он больше старался думать тогда о куске свинины и прожорливости полковых свиней, чем о беременной женщине, жене начальника, которая иногда кричала рядом так громко и визгливо, хватая его за руки и требуя поторопиться, или наоборот, остановить машину, что поневоле напрашивались самые нелестные эпитеты мужу этой женщины, сложившего полномочия на обычного солдатика. Когда женщина начинала завывать от огромной боли, и хватать его за руки, хотелось прибавить газу и мчаться, мчаться вперёд, не разбирая дороги, до самого роддома. Но жуткая метель лепила снег на окна машины, скорость была мизерной, так как дорогу буквально приходилось щупать колесами…

К тому же вдруг стало очень быстро темнеть, хотя времени было ещё мало, стрелка часов приближалась к двенадцати часам пополудни, но что-то уже витало в воздухе тревожащее, и о чем не хотелось думать. Но когда после очередного страшного крика роженицы, где-то неподалёку отозвался с таким же завывающим надрывом другой голос, стало по настоящему страшно. Потому-что это был вой голодного волка…

Он бежал по их следу. Даже не бежал, а скорее всего шёл, ориентируясь на запах крови, что просочилась с куска свежей свинины на пол и стала капать через дырку в днище машины. К тому же вездеход вдруг подпрыгнул на какой-то кочке, встал на дыбы как необузданный конь и через секунду громыхнул вниз, в какую-то яму, с яростным скрежетом ржавого железа. Мотор ещё разок чихнул и заглох. Стало очень тихо, не выла метель, не свистел ветер, даже не стонала женщина, это потом всё началось…

Это только в фильмах-страшилках, кажется, выдерживают паузу, что-бы следом обрушить на своего зрителя всё то, что зовётся ужасом бытия. А как объяснить факт, что в тот момент, когда машина опустилась на землю, произошло то, что и должно было произойти. Женщина стала рожать. Прямо в салоне машины, прямо на глазах обезумевшего и потерявшего дар речи молоденького солдата, правда через пару минут уже пришедшего в себя, который, несмотря на слёзы и мольбы женщины отойти от неё, приложил немало усилий, что-бы уложить роженицу удобнее на заднее сиденье, стащить с неё одежду и успеть принять в руки окровавленный кусок живой плоти, который тут-же закричал громко и требовательно тоненьким голоском, вызывая у молоденького и неопытного юноши слезы умиления и невероятной радости. Стащив с себя белую чистую майку, выданную накануне вечером, он неумело завернул малыша, у которого бессознательно перевязал и обрезал пуповину куском шелковой нитки, что нашел в бардачке от прошлой рыбалки. Затем вновь завернул малыша в кусок чистой тряпки, что припас для мытья машины, оторвал кусок ветоши для самой женщины, после чего протянул ей сына…

Наверное, именно тогда он увидел её впервые. Увидел как женщину, в голубых огромных глазах которой светилось счастье. И это, чужое счастье его очаровывало и завораживало. Её светлые кудри, мокрыми прядями выбились из-под вязаной шапочки, толстый вязаный шарф повис на груди, широкое шерстяное платье сбилось внизу большим окровавленным комом, но он ничего этого не видел, он видел перед собой счастливую и красивую женщину, в глазах которой светилась огромная мудрость…

— Не смотрите на меня так! — женщина притушила огонь, льющийся из её глаз, полуприкрыв их длинными тонкими ресницами. — Я сейчас… некрасивая… Очень!

— Неправда…вы прекрасны…

Он передавал ей ребенка, а она принимала его, поэтому их руки встретились…

Быть может, это был ток, или маленький электрический разряд молнии, а может простое магнитное притяжение, что щелчком коснулось их рук одним мгновением и исчезло, оставив ощущение легкого покалывания в холодных пальцах.

— Извините…

— За что?

— Что втянула вас в эту дурацкую историю…

— Разве рожать ребёнка, это дурацкая история? — он не знал куда прятать свои глаза.

— Во всяком случае, я чувствую вину, что родила именно сегодня… — улыбнулась устало женщина.

— Во всяком случае я чувствую, что не напрасно бросил медицинское училище. — в свою очередь улыбнулся он. — Придется теперь поступать в мединститут…

— На акушера- гинеколога? — глаза женщины устало прикрылись.

— Боже упаси, здесь много крови… — он не хотел что-бы она закрывала глаза.

— Но…ты ведь не боишься крови, вопреки всему? А ещё…ты меня не отдашь ему? И ребенка… не отдашь ему… никогда… Как мне холодно… холодно…

Она засыпала и болтала всякую чушь. Или впадала в беспамятство. И это было самое страшное. Ей нельзя было спать, как бы того не хотелось. Странно, что он понимал это своим, всё ещё мальчишечьим умом. Помощи нет до сих пор. Следом никто не ехал. Впереди тоже нет просвета. Её муж потерялся. Позвонил он в роддом или нет, неизвестно, но если скорая подъедет, будет весьма неплохо. Но только когда это будет? Мороз крепчает. Надо постараться завести машину и двигаться вперед. Должна же когда-то была закончиться эта вьюга, как и этот день, который заканчивается ночью…. Ровно в денадцать…

Напрасно он давил на газ, мотор словно издох. Напрасно временами он тормошил женщину. Она просыпалась, но затем вновь закрывала глаза. Ребёнок лежал тихо. Чувствовалось, что дух смерти незримо присутствовал рядом с ним, и этой женщиной. Хотя смерти нужны были все трое, но путь к ней у каждого был свой…Как например у его матери, что умерла так рано, но успела что-то вложить в своего ребёнка, воспитать…

И вчерашний мальчишка, несостоявшийся студент медицинского училища, солдат-срочник понял, что он не может позволить этой молодой женщине уйти в ту черноту, что сгустилась за стеклами машины. Ей и её ребёнку, за которым охотилась смерть.

Солдатик хлестал женщину по щекам, вновь и вновь растирал ей виски, отворачивал пеленку от личика ребенка и вглядывался в багрово-красное лицо малыша. Он чувствовал своё бессилие изменить ситуацию, а оттого стыд терзал его. Он опять отворачивался, кусая губы, поворачивал ключ зажигания, давил на газ и, слыша глухие и бесполезные попытки мотора завестись, отпускал ключ, и с тоской вглядываясь в мечущуюся белизну за окном, чувствовал, как огромная безнадега поднималась в его душе. Ему хотелось плакать, он чувствовал, что начинает замерзать. А что тогда говорить о женщине и ребёнке? Ей, насквозь промокшей в собственных водах и крови. А тут ещё волк. Он опять стал выть, совсем рядом… Вернее почти рядом.

Схватив ручной рычаг, солдатик резко толкнул дверь и выскочил наружу.

Он еле вставил обжигающее железо в отверстие двигателя, и так резко им крутанул, что рычаг вдруг поневоле, по инерции выскочил из своего отверстия, и вырвавшись из окоченевших рук полетел назад, через плечо. Скорее всего, Сергей, почувствовал странную тяжесть на своем плече, затем звук удара, чей-то короткий крик, затем боль в плече, и как что-то отлетело назад со странным звуком. Каково же было его удивление, когда резко повернувшись, солдатик обнаружил, что на снегу лежит скорчившись, человек, прикрывая лицо руками. Только все это было обман зрения. Подбежав, что-бы помочь этому человеку, и принести ему свои извинения, Сергей обнаружил, что это был волк, вернее волчище, которого он и в самом деле нечаянно зашиб железным рычагом при резком взмахе. Только странный был этот зверь. Огромный, ненатуральный, взлохмаченный, словно ужасный сказочный персонаж…

— Вот чёрт… — только и пробормотал Сергей, тут-же вновь рванувшись к машине, но вдруг его отбросило в сторону, прямо в огромный сугроб снега, а потом вырвало из сугроба, подхватило и потащило в сторону поля, над которым зависло черное небо.

Едва ли Сергей мог видеть своего противника. Его лицо, глаза, рот, нос залепил снег, не хватало дыхания, не было сил скинуть с себя то огромное, что нависло над ним, и удерживало его движения, делая беспомощным и слабым.

— Вот он и пришёл…пришёл за мной. Я же просила, не отдавай меня ему…и моего ребёнка… Мою крови-иночку-у-у-у…

Этот крик он помнит до сих пор. Именно он пробудил его к жизни. И он поднялся, и пошел на своего обидчика. Но сначала он вырвался из крепких объятий зверя и прижал его к снегу, выматывая у зверя силу, порождая сопротивление невероятное.

И опять же, тут не было победителей. И зверь и юноша обладали силой равных.

Это была битва не на жизнь, а на смерть. Но зверь уже не чувствовал себя непобедимым. Быть может, сила юноши посеяла в примитивном сознании зверя сомнение, а сомнение, переросло в примитивное неверие, породившее в звере примитивный страх.

Они катались так яростно перед колесами машины, взад и вперёд, что утрамбовали своими телами хороший участок дороги. Быть может, зверь был яростнее, злее, и силой он обладал неимоверной, но крик женщины стоял в ушах юноши, и этот крик рождал в нём ответное желание, защитить, укрыть уберечь. И тогда он сделал выпад…

…и когда огромная пасть зверя, сверкнув перламутром белых зубов мелькнула перед его глазами, и горячая липкая слюна обожгла руку доктора, погружаемую в глотку зверя, обжигая её в свою очередь чудовищным холодом, сводившим пальцы судорогой, от которых даже косматое чудовище дернувшись, тут-же забилось в конвульсиях удушья… Наконец зверь дёрнулся в последний раз и затих, уткнувшись в снег косматой головой. Доктор, пошатываясь, поднялся и неверными шагами, поминутно грозя запнуться и упасть, побрёл к скале, где чуть виднелась тропинка, неизвестно кем протоптанная. Доктор брёл, не останавливаясь, даже не глядя в сторону поверженного противника. Он знал, это опять повторение пройденного. Он уже знал этот сюжет. Его противник может быть мёртв, но едва ли так может случиться на самом деле. Ну, а если не мертв, то он ему сочувствует. На морозе, который крепчает с каждой минутой, можно быстро замерзнуть. Но кому нужно это сочувствие? Сам виноват, не тронь чужое. А теперь лежи. Даже торжество сейчас никому не нужно. Просто на языке вертится ехидное:

— Ну? Так ли страшен тот черт, которого все малюют? Или что-бы понять это, нужно повторение пройденного материала? И повторение наших- чужих ошибок…

Вот только завершение той первой истории двадцатилетней давности не казалось столь радостным, а наоборот, в чем-то было бессмысленно и загадочно.

Помнится, он тогда очень быстро завел мотор, и они покинули то утрамбованное телами место битвы. Он торопился, так как понимал, что волк может быть не один, что мороз крепчал с каждой минутой, что женщине срочно нужна врачебная помощь. Да и ребенок странно молчал, лёжа у неё на груди. Он привез их в больницу, где медперсонал смотрел на него как на героя, ценой жизни спасшего от волка роженицу, удивляясь, где же отец… Лишь потом он узнал, что отец ребенка, попал в тот роковой день в аварию, съехав с дорожного полотна в кювет, и у него были множественные переломы, но он был всё-же жив…

Как странно, что он больше никогда не видел ни этой женщины, ни ребенка, ни мужа женщины, его начальника. Да это было уже и ни к чему. Его перевели в другую часть, и вскоре все уже забыли о том случае с роженицей, и с волком напавшим на машину. И кажется, забыл о том случае даже он сам… Хотя забыл ли?

— Доктор Апрель, поторопитесь! Нас ждут.

А это что за командир? Далв? Это не тот ли мальчуган, сын военного, и той женщины, что родился зимой в машине? Да нет, по годам не выходит. Прошло почти двадцать лет. Но он очень похож на того младенца. И даже слишком похож! И это так-же понятно, как и то, что та женщина явилась прототипом Марины, и теперь этого факта доктор не мог оспорить, да и не стал бы этого делать.

— Доктор, я вам помогу, держите. Быстрее!

Далв, оказывается, очень смышленый мальчуган. Он бросает вниз, со скалы, длинные поводья снятые со Смелого, и доктор, уцепившись за них, лезет вверх, стремясь встать на твердый пласт выступа скалы.

— Быстрее, доктор!

Голос Далва дрожит, толи от пережитого страха или волнения, толи от холода. Конь бьёт копытом по снегу, отчего крупные белые куски снега летят в разные стороны. Оглянувшись, доктор видит страшную картину. Стая волков окружила лежащего на снегу зверя и кружится вокруг него, словно выжидая момент, благоприятный для начала трапезы…

И тут дикий вой, полный боли и страдания проносится по ночному небу, и, удаляясь, затихает где-то в вышине маленького кусочка синего неба, показавшегося неожиданно в черном квадрате огромного неба. Клубится пар, или туман, наползая на стаю рыскающих, мечущихся по поляне волков, принявшихся за ужасную трапезу, размывая, скрывая, скрадывая эту невероятную жестокость к себе подобному… Но жуткий предсмертный вопль вновь проносится по ночному небу и тут-же обрывается, словно захлебнувшись в клёкоте собственных страданий, что даже Далв испуганно оглядывается, и торопливо шепчет:

— Поспешим доктор, поспешим! Иначе маггуты, и их да-Коны доберутся до нас…

Эх, малыш! Он напуган, и путает одно с другим. Путает проявление первобытной дикости с реальной жестокостью, путает настоящее с вымыслом…

Разве эта дикая стая зверей имеет что-то общее с маггутами? Когда-то это были славные воины, и кровожадностью они не страдали… Они были честны, порядочны, и не страдали отсутствием смелости… Они умели любить, они знали, что такое любовь, и воспевали это чувство, доводя его до совершенства, пока однажды не случилось непоправимое. Толи они перестарались во всём, пресытившись этим чувством, толи просто что-то изменилось в них самих. А может, как в сказке, их околдовала злая колдунья… или колдун? И кто знает, быть может когда-то колдовские чары спадут…

Кстати, пузырёк с лавандовым маслом лежит во внутреннем кармане куртки, пока что невостребованным. Только всё это настоящая чушь. Чушь собачья! И колдовство, и чары и чакры… Любовь она или есть, или её нет! Остальное всё сплошная фантастика! Бред сивой кобылы…

— Попрошу меня не оскорблять, милейший! Насчёт любви и всего остального! Иначе взбрыкну, да так, что мало никому не покажется. Пропасть под ногами глубокая! Пока будете лететь, времени подумать у вас будет предостаточно! О любви, и о ненависти…

— Этого мне ещё не хватало! Полёта в пропасть…Хотя иногда экстрим всё-же нужен. А впрочем, прошу меня извинить…

Опять что-то померещилось? Кому нужны его мысленные извинения? Ох, уж эти мысли! Кстати, Смелый что-то уж очень косит своим глазом. Он словно смеётся, оголяя огромные зубы, взмахивая головой и потряхивая своей белоснежной гривой. Но это всего лишь только кажется. Не время препираться!

Далв спешит к пещере, чей вход уже совсем близок, конь тяжело ступает на обледеневшие камни и скользит, издавая характерный стук железными подковами. Следует поспешить, один из волков заметил движение на площадки скалы и прыжками направился к тропинке, а за ним остальные волки. Едва ли что осталось от растерзанного зверя, кроме блёклого пятна на снегу…

— Пещера Теней открыта, доктор….

Небольшое отверстие в скале, совсем не похоже на вход в пещеру. Наоборот, сыростью и тяжелым духом подземелья веет из темного чрева входа, куда направляется Смелый. Его копыта цокают по камням, и от их стука становится немного веселей. Значит, здесь они пока одни.

Скрип за спиной напоминает о том, что вход пещеры вновь закрывается огромным валуном, и кто-то весело смеётся. Обернувшись, доктор недоверчиво смотрит на Далва, но тот, пожав плечами, машет головой:

— Уж не думаете ли вы доктор, что это я или Смелый… С какой стати?

Доктор с удовольствием услышал бы обратное, но вздохнув, он отворачивается к Смелому, который вновь косит на него огромным глазом. На ум лезет одно. Кто-то рядом. А не ловушка ли это? Вход закрыт наглухо, попробуй отвалить камень…

Долгий протяжный вой несется по длинному тоннелю пещеры. Кожа покрывается мурашками, и доктора даже слегка передергивает. Словно от страха, а скорее всего от предчувствия скорой развязки. Нет, не стоит искушать судьбу. Они в пещере Теней, и не стоит здесь дольше задерживаться со своими сомнениями, это так очевидно!

Они долго шли по длинному узкому коридору пещеры. Впереди Смелый. Конь уверенно шагает, словно знает, куда и зачем он идет, словно этот путь уже знаком ему. За ним Далв, сосредоточенный и молчаливый как никогда. А замыкает шествие доктор Апрель, который отчего-то поминутно оглядывается, при этом часто ударяясь плечом о стену, словно грубо стесанную топором человека. От усталости болят ноги, а мысли одолевают сознание, и от их изобилия начинает нудно болеть голова. Стоит ли забираться в глубину пещеры, если для отдыха достаточно найти всего лишь удобную сухую площадку, и пара часов глубокого сна вернет тебя к жизни… Стоит ли уходить так далеко от входа, вернее всего от выхода, что-бы обнаружить…

— Стой Смелый! Подожди Далв!

Доктор крепко держит мальчика за плечо, словно боится, что тот начнёт вырываться из его рук. Кромешная темнота окутывает их плотным покрывалом. Тяжело дышать, и что-то давит на мозг. Даже Смелый чувствует это нечто, что обволакивает, вносит беспокойство и сумятицу в его душу, заставляя животное слегка вздрагивать всем своим телом и поминутно всхрапывать, скашивая глаза в сторону идущего мальчика. Темнота поглощает большую часть информации, но что-то подсказало доктору остановиться, что-то предостерегает его и тревожит, как и Смелого. Странный звук, что раздается в тишине, совсем не похож на храп коня, он особенный…

А ещё это запах костра, на котором варится настоящая еда…

— Там кто-то есть! — шепчет Далв, боязливо придвигается к доктору, который вместо ответа лишь прижимает к губам ребенка палец.

И в ту-же минуту, протяжный долгий вой, или стон раненого зверя, страдающего и испытывающего боль, раздаётся в пещере. Этот вой так страшен и так близок, что Далв, вдруг всхлипнув, жмётся к доктору, и тот обхватывает ребенка, прижимая его к себе, чувствуя как торопливо бьется в груди малыша его маленькое испуганное сердечко.

— Эт-то маг-гуты! О-они впер-реди н-нас! Он-ни нас у-учуяли…Вы з-забыли о л-лавандовом масле… Пусть на время, но они потеряют нас из вида…

Значит ли это, что маггуты с самого начала преследовали их? Значит ли это, что монстры, похожие в чем-то на волков намного хитрее человека, так как обладают способностью быть выдержанными, оставаясь невидимыми. Может ли тогда человек противостоять этой силе, думая о ней как о совершенно примитивной, или совершенной?

От запаха лаванды немного подташнивает. Интересно, когда в последний раз они принимали пищу, и где? Когда это было? У Леса? Это был мусс из нектара грёз…

— Далв, нам надо быть осторожнее. — пробормотал доктор. — Эта пещера не настолько безобидна как оказалось. Если она ловушка, нам стоит искать выход. Если она наше спасение, мы всё равно должны найти способ отсюда выбраться. Я чувствую, путь нам отрезан назад, так что подумаем, вспомним… что будет, если пройти вперёд?

Присев на корточки, доктор задумался. Затем склонившись, приложил ухо к земле, прислушался.

— Я слышу топот копыт…Так-так! Видимо это скачут несметные полчища всадников, готовых растоптать всех и каждого, кто окажется у них на пути. Но кто знает…может это обычное стадо диких животных, напуганных чем-то, а может и маггуты. Кто знает? — вновь повторил доктор, вслушиваясь в посторонние звуки пещеры.

Конь, что видимо застоялся, нетерпеливо взмахнул косматой гривой, и вдруг не спеша двинулся вперёд, а Далв, не выпускавший из рук уздечку, послушно пошёл за ним. Доктору, занятому собственными рассуждениями было и невдомек, что разговаривает он сам с собой, и что рядом с ним расположилась странная тень, почти точная копия его самого. Вот только тень вела себя вполне самостоятельно, ничем не зависимо от доктора, и как будто даже нелепо. Она постоянно менялась. То приседала рядом с доктором, то прикладывалась к стене, или земляному полу пещеры, то замирала, словно во что-то прислушиваясь, или приглядываясь к доктору. Но видимо вскоре тени все эти ужимки надоели, или она утомилась, и она легонько щелкнула доктора по макушке головы.

— Далв, ты это так шутишь? — отмахнувшись, недовольно отозвался доктор, отрывая ухо от стены, и повернувшись, пошёл в кромешную тьму длинного коридора. — Ты где?

Тень, передразнивая доктора, комично замахала руками, и высоко поднимая ноги, так-же как и доктор, двинулась за ним следом к тому таинственному нежно-голубому свету, что вдруг появился впереди.

— Далв, ты где? Я не чувствуя где ты, и ничего не вижу. Далв, где наш конь? Да где же ты, дрянной мальчишка?

Дрянной мальчишка! Так всегда его ругала мать, когда маленький Серёжа прятался от неё на чердаке их большого деревенского дома. На чердаке было пыльно, пахло сухими травами, что свисали пучками с толстой балки. В остатках сена, что лежало на чердаке то тут, то там, мелькали листочки старинной книги, которую Сережа любил листать, и разрисовывать разноцветными карандашами черно-белые рисунки королей, вельмож и генералов. Потом, научившись читать, он узнал, что это был третий том всемирной истории. Вот так, лежа на сеновале, он листал эти листочки старинной книги со смешной буквой "ъ"- ять, и определял на картинках генералов и вельмож своих друзей и врагов. Недругам он рисовал пышные усы как у тараканов, а дамам пририсовывал смешные бороды. Глупый мальчуган. Ему было невдомёк, что он испортил экспонат ценной книги. Он и действовал как ребенок. Но как странно думать, что тот ребенок был когда-то знаком с теми людьми на портретах.

Однажды на картинке, в одной из пышнотелых дам, он узнал королеву, которая была повинна в смерти великого ученого. Престарелый философ прождал свою жестокую ученицу пять часов в холодном замке, простудился и умер. Как странно, что доктор знал всё об этой истории. И как странно было то, что именно тогда во всемирной истории можно было встретить имя доктора Апреля, придворного лекаря и тайного рыцаря…

Ш-ш-ш-ш! Но об этом следовало молчать. Он просто был лекарем королей, и их тайны он должен был уносить с собой в могилу. Но однажды он не выдержав, ушел, так как посчитал, что нет больше сил видеть произвол. Его вернули назад…

Его позвали констатировать смерть одного молодого человека из свиты королевы. Она казнила его, обвиняя в измене " Её королевскому высочеству".

Доктор, узнав в казнённом своего друга и товарища, был в отчаянии, но не подал и вида. Заговора не было, как не было измены. Просто среди придворной свиты королевы появилось ангелоподобное существо, белокурая красавица с белой, почти прозрачной кожей, сквозь которую было видно, как на её тонкой хрупкой шее билась небольшая голубая венка. Вот в это существо ангелоподной красоты и был влюблён молодой человек. Француз, он был импульсивен и подвержен эмоциям, как любой южанин. Его черные как смоль волосы, горящие неистовым огнём глаза, ещё долго преследовали бывшую королеву, которая безумно любила его, судя по её откровениям, которые она выплёскивала доктору. А южанин любил ангелоподобную " полячку", как называла королева всех, кто приезжал с севера или востока. "Полячка" же любила доктора…

Замкнутый треугольник! А доктор? Кого любил он? Ради кого он всю свою жизнь отказывался от того счастья, что сулил ему случай…

Он всегда любил лишь одну женщину, и ради неё он был лицедеем, артистом и просто доктором…не считая всего остального…

Красавица умирала у него на руках от скоротечной чахотки, которую, как оказалось, она приобрела далеко на севере, где когда-то прошло её детство…Там была её Родина!

— Моя настоящая родина там, где никогда не заходит солнце… — шептала юная красавица, вглядываясь в лицо доктора склонившегося над ней. — Полгода там лежит снег, и лишь только в апреле он сходит с земли, и появляется трава. За две недели моя милая родина преображается, преображаются и сами люди. Они становятся добрее. Они живут надеждами всю долгую зиму, лютую и холодную, но отчаянию нет места. Они знают, что придёт весна, придет апрель, и земля проснётся от долгой зимней спячки… Вам доктор, видно не понять меня, северянку, не понять эту любовь к той земле, к первой траве, по которой я бегала в детстве, не понять пронзительную синеву того весеннего неба, что похоже на ваши глаза, доктор, на глаза того мальчика, что обещал вернуться, когда растает снег… О апрель, если бы ты знал как я ждала тебя, как я люблю тебя…

Красавица умирала, но речь её была полна острого чувства любви к далёкой родине, к неизвестному далёкому мужчине, а может даже и к тому, кто держал её в этот момент за руку…по долгу своей службы. По долгу службы он выслушивал её последние слова признания в любви… и жалость проникала всё больше и больше в его сердце, глухо забронированное клятвой и долгом. А вместе с жалостью приходила в его сердце и любовь…

Вдруг красавица открыла глаза, обдав иссиня-голубым светом склонившегося над ней доктора, и прошептала, слабо улыбнувшись:

— Пообещайте мне доктор, когда наступит весна, сойдёт с земли снег и вновь расцветут цветы похожие на алую кровь, мы встретимся… Мы, обязательно встретимся. А пока, идите, собирайтесь с силами, они скоро вам очень понадобятся…мой милый… доктор Апрель…

Стукнувшись лбом о выступ в скале, мужчина схватился за лоб и со стоном произнёс:

— Это что же за непонятное наваждение на меня нашло? Опять путаница с этим апрелем… Или это уже другой…доктор Апрель?

— Доктор Апрель! Доктор Апрель, быстрее! О, пожалуйста, быстрее…

Далв, как всегда опять попал в какую-то беду. На этот раз в расщелину на скалистой тропе. Благо, что не угодил в неё конь, в последний момент сумев выскочить из расщелины. Темнота немного разошлась и внизу видна бездонная пропасть. Далв выпустил поводья из рук, отчего конь, повинуясь чувству самосохранения, тут-же умчался в туманную даль пещеры.

— Эх, ребёнок! Зачем ты потащил коня к пропасти? Хорошо, что животное более чувствительно ко всем перепадам температуры, и сразу учуяло, что снизу, в пещеру поднимается горячий воздух. А ещё говорил, знаешь тропу как свои пять пальцев… Выговаривал доктор, вытаскивая мальчугана наверх тропы.

— Это горячее озеро, я просто забыл о нём. — оправдывался Далв. — К тому же в пещере темно, обычно здесь в это время очень светло…

Видя, как ребенок утирает тыльной стороной ладони влажные глаза, доктор вдруг устыдился.

" Вот так мечтать воочию! Всякое могло приключиться с ребёнком. Он мог упасть в горячее озеро, мог переломать кости. Нет, надо прекратить грезить наяву. К чему все эти воспоминания, что некстати выплывают из закоулков памяти?" — неприязненно подумал доктор, и вздохнув, решительно произнёс:

— Прости меня, малыш!

— За что? — удивился Далв, прекратив вздрагивать и нервно покусывать губу.

— За то, что забыл о тебе. — пожал плечами доктор. — Обещаю впредь, не отпускать тебя ни на шаг…

— В няньках я не нуждаюсь! — расправил плечи мальчуган, и, смахнув с ресницу слезу, гордо объявил:- Я потомок древнего рода. И трудности только закаливают мой характер. Когда я стану взрослым и власть перейдёт ко мне, я прикажу одарить тебя сполна… За мужество и отвагу я пожалую тебе крест…

— Оля-ля! Ты всего лишь ребенок, а уже ведёшь себя как генерал! — усмехнулся доктор. — Не стоит слишком задирать нос, и задаваться насчёт своей избранности…Будь скромнее. Никто не любит выскочек… А за будущие регалии, большое спасибо! Только поверь, мне их ни к чему не подвесить…

Доктор Апрель старается не рассмеяться, глядя на мальчишку, возомнившего о себе невесть что. Но стоит ли в чем — то переубеждать ребёнка, только что испытавшего стресс.

Чем бы дитё не тешилось…

— Ш-ш-ш-ш! Ты слышал? Где это? Куда это нас потащило…

Тихая мелодия окутывает, манит своей волшебной музыкой. Наваждение, да и только! Их куда-то тащит странная сила, от которой не так просто избавиться. Огромный зал пещеры в которую почти силой кто-то вталкивает доктора и Далва, полны странных теней, полупрозрачных, полупризрачных…

Дернув доктора за руку, Далв хмурит брови и бормочет, кивая головой на движущиеся мимо них тени:

— Мы в логове призраков. Их здесь полным — полно. Какие они безобразные…

— Молодой человек изволит шутить? — глуховатый голос, что раздается совсем рядом, над головой доктора, поверг в шок не только его самого, но и самого Далва, что изумленно таращится на колышущее чуть видимое белое облако над своей головой.

Едва ли этот мальчишка не знал о призраках пещеры Теней, о привычках её обитателей. Но зачем он спровоцировал этот скандал? Или это так нужно кому-то!

— Я мог бы вас вызвать на дуэль, и вам пришлось бы пролить свою кровь… — с пафосом произносит невидимое существо. — Только кровью вы могли бы смыть то оскорбление, что нанесли моей особе…в моём лице… моему…э-э-э…моему…э-э-э…

— Ну, уж позвольте вам возразить, уважаемый призрак! Про лицо, которого, увы, вас просто нет! — встревает в разговор другое облако. — Тем более, устами ребенка, как известно глаголет истина. Малыш прав! Нет тела, нет дела! О чем мы ведём речь? Так что прекратите препирания, любезнейший, и отлетайте в сторону!

— Я буду жаловаться на вас… — пискнул невидимый голос. — Самому начальству…

— Прекрасно! — всплёскивает руками облако. — Бегите же к начальству, пока вы ещё не забыли всей сути… Может вам тогда пожалуют настоящую оболочку в виде награды…

Хотя и вас, видимо, тоже следует отправить к начальству, как тайных агентов…

— Прекрасно! — всплеснул руками доктор, напоминая поведение облака. — Мы будем этому только рады. Ведите нас к своему начальству. Наконец хоть где-то, но я вижу настоящий порядок. К тому-же в вашей пещере заблудился наш конь. Весьма ценный экземпляр! Музейная редкость! Следует его найти…

— У нас тут все музейные экспонаты! Даже я, в прошлом настоящий генерал, а теперь обычный сторож. — недовольно забормотало облако. — Но обещаю вашего коня отыскать в наших лабиринтах. У меня на чистопородных скакунов нюх особый. Правда, если только е го не сожрало стадо монстров!

Только сейчас доктор увидел, что белёсое облако в виде огромного безобразно взлохмаченного человека присело на выступ камня у стены, и горестно опершись подбородком на ладонь, замерло.

— Вы устали? — сочувственно произнёс доктор, и, видя, как облако взмахнуло косматой головой, продолжил: — Вам следует отдохнуть. Как доктор, я бы прописал вам настойку подорожника и одуванчика…

— Солнечного цветка? — поинтересовалось привидение, и, вздохнув, продолжило:

— Говорящее привидение всегда тратит много энергии. Оно изнашивается быстрее, чем другие, но я даже рад этому. Когда я стану лишь облаком, я стану свободным от всех обязанностей, поднимусь в небо и поплыву в далёкие края, где надеюсь найти то место на земле, где я родился и вырос. На днях моя служба закончится, и я стану свободным…

И вздохнув, облако продолжило:

— Ну, а пока я служу исправно в пещере. В зимнем лесу кроме снега, ничего не найдёшь. Будем ждать весны. Хотя быть может это напрасные ожидания. Я слышал, что апрель месяц больше никогда не наступит. А раз так, то солнечные цветы останутся только в наших воспоминаниях… Грядёт всемирное похолодание! Как говориться, вот и почил первый из месяцев года…

— Кто вам мог сообщить подобную чушь? И вы в это поверили? — воскликнул Далв, отчего доктор с удивлением уставился на мальчика.

А мальчишка не так- то прост, как кажется! Но все-же злить привидение в данную минуту не следует, даже добродушное, даже уставшее. Широкая мужская ладонь ложится на плечо ребенку, и крепко сжимает его.

— Простите за резкость моего маленького друга, он тоже устал…

— Я понимаю…понимаю. Но…если меня не боится ребенок, зачем тогда я нужен этой пещере? — привидение начало увеличиваться в размерах, темно-голубая кайма окрасила очертания белесого облака. — Когда-то я был генералом, а теперь…

— Вам надо выступать на подмостках театра, у вас будет дикий, ошеломляющий успех. В вас пропадает великий талант фокусника… — бормочет Сергей Викторович, пытяясь заслонить собой Далва, к которому подбирается белесое облако.

— Но у нас уже есть фокусник, Великий Маг! Зачем присваивать чужую славу. У меня другое. — слащавость в голосе привидения не просто подозрительна, а даже опасна. — Слышите вой и скрежет зубов? Это я поймал злодеев, что сожрали посланца горы Ос…

— Того монстра, что напал на меня? — хотел было спросить доктор, но промолчал.

К чему усложнять и так сложные взаимоотношения с потусторонним миром. К тому-же, привидение торопливо поплыло вперёд, к двери, впаянной в скалу.

— Хотите посмотреть галерею монстров? — неожиданный вопрос застает врасплох Сергея Викторовича. Зато белесое облако приняло вид ученого гида-экскурсавода, и нетерпеливо постукивает маленькой палочкой о бронированную дверь.

— Здесь собрано самое худшее, что было произведено и рождено на земле за многие годы её существования. Не хотите ли познакомиться с последним серийным убийцей и маньяком, что с удовольствием вырвет из вас ваше сердце и зажарит его в гриль печи, с лучком и перчиком, и тут-же съест, как голодный пёс. Но съест с претензией на культуру. На блюдечке с голубой каемочкой. В одной руке вилка, а в другой руке тупой нож, которым он долго-долго будет пилить ваши кровоточащие мышцы. Не хотите ли, уважаемые, попробовать? За небольшую плату, устроим каждому из вас такое пикантное развлечение! Фу, как вы скривились! Ну и что, что с вами ребёнок, ему полезно знать, что есть такие типы…Не хотите! Тэкс…

Ну, а если мы продолжим в обратном режиме, представим, что законно, тем — же способом будем терзать сердце маньяка, и наслаждаться уже его страданиями. А как вы хотели, долг платежом красен. Что-то вы совсем скисли, мои дорогие? Что? По- честному дать ему в морду? А вдруг убъём? Простите доктор, но вы взрослый мужчина, а при детях предлагаете вещи сомнительного характера. Так что малыш, не слушай этого дяденьку, давай оторвемся по полной, за всё содеянное…

— Послушайте, уважаемое привидение! — откашлялся доктор. — Не кажется вам, что вы забываетесь, предлагая такие ужасы маленькому ребёнку.

— Ха, я забываюсь! — белесое облако даже перевернулось в воздухе от возмущения. — Ха!

— Я нисколько не забываюсь! Тем более, не я отвечаю за то ужасное меню, что предлагает отведать ваш черный ящик по названию телевизор, из которого часами льется голубой свет индиго…

Я лишь хочу порадовать вас, как гостей желанных и дорогих вашими же людскими радостями. Каждый день вы поглощаете с экрана телевизора ведрами и даже цистернами, всю эту энергию сомнительного "добра". Так отчего же я вам не угодил? Ну, хотите я развлеку вас игрой в мордобой? Это тоже всего лишь игра! Видите жертву? У него лишь ненамного отличия от вас. Ну, одет победнее, волосы не такого цвета как у вас, глаза вам не нравятся, цвет кожи чуть — чуть другой. Что? Вы узнали себя? Ну и прекрасно? Значит, почувствуете силу унижения и боль… Что же вы носы повесили, дорогие гости? Выпьем бодрящего напитка и вперёд, засучив рукава. Вы же хотите стать настоящим изгоем… Ой, я вечно путаю эти два слова. Героем! Повторюсь! Вы можете стать настоящим героем, друзья мои! И что мне эти изгои всё на язык лезут? И слово то какое непонятное, и развелось их тут немереное количество… в эти слишком жестокие времена…

— Вы какое время имеете в виду, уважаемое привидение? — доктор потянул Далва к себе и словно попробовал закрыть ему глаза рукой, но мальчуган, уцепился за его руку, пытаясь убрать её от себя, взлохмачивая ещё больше свой пушистый волос…

Белесое облако, пригладив мальчику волосы, грустно вздохнуло:

— Время здесь у нас самое настоящее, доктор. Сам лично проверял, всё доподлинное, фальшивок не держим, факты проверенные, стопроцентные, а экземпляры самые разные, примечательные и не очень, отвратительные и просто ужасные, по сравнению со мной…Вот посудите сами, что за чудесное сообщество здесь представлено. Настоящая коллекция! Пьяницы, растлители малолетних детей, насильники, убийцы, девушки лёгкого поведения, которые рыдают как белуги в голос и так искренне хотят к своей мамочке, а рядышком с ними как наглядное пособие уже молодые женщины, что рожают ребенка и тут-же бросают его в полиэтиленовом пакете в снег, на помойку, или культурненько кладут за остановку… Авось, кто подберёт! Ой… да не могу я…не могу спокойно говорить! Слезы так и наворачивают на глаза. Я ведь тоже когда-то был подкидышем. Таким маленьким-маленьким! Таким страшненьким — страшненьким…

— А это кто в клетке? Такой страшный. Он весь в крови… — шепотом спрашивает Далв, уставясь в угол клетки, которую доктор всячески закрывает от мальчика.

— Ну что ты малыш, какая тут кровь! — весело хихикает привидение. — Это же муляж! Натуральная томатная паста. Уверяю тебя! Где столько крови набраться? Попробуй, паста! Во всех окрестных ларьках томат скупили, и всё ради этого ценного экземпляра. Настоящий любитель взрывов. Представьте, как весело мы тут проводим время. Соберёт он всех маньяков, убийц, девиц легкого поведения в кружок и ка-ак дернет запал. Он у него на груди. Взрыв, как бабахнет. Всех в куски, все в томате, а наш герой просто светится от радости. Упадёт наземь, ручки, если их ему не оторвёт, сложит на груди, улыбочку блаженную состряпает, лежит и млеет от счастья. Думает, что его уже потащили на небо… А то как-же! Его всего лишь в ванную тащут. Отмываться от тухлых томатов, дерьма и всякого мусора. Жалко смотреть, ну сколько энергии почем зря уходит зазря. А ничего не поделаешь с нашим героем, говорят, свыше так положено!

И ведь скажу я вам как авторитетное лицо, которое устало отмываться от томата, что такого героя даже мы не знаем куда пристроить. Сам обделается как курёнок, дух от него идёт такой тяжелый, да и геройством тут совсем не пахнет, а самым настоящим расточительством. Всё вдребезги перебил, всё разрушил, всё переколотил, словно в детстве игрушками не наигрался. Уже никаких волшебных средств не хватает на нашего героя, разоримся скоро сами, к тому же всех замучил своим экстримом, но уверяет, что всем это очень даже нравится. Кому? Вот думаем всем музейным собранием петицию свыше писать. Авось, его так и примут на небушко, с руками, ногами и целой головой! Так сказать красивым и целым!

Да! При ребёнке не будет сказано, но тяжело на это безобразие смотреть, а ничего из нашей галереи не выкинуть, как те слова из песни.

Ведь таким добром нынче просто так не разбрасываются. Кстати, продолжим галерею монстров. В следующей нашей клетке находятся стяжатели, рядом расхитители народного добра, тут-же рядом рыбка помельче мошенники, а рядышком с ними место пока пустует… для более крупных рыбёшек…

— А их за что, бедных рыб? — огорченное лицо Далва ещё больше веселит привидение.

— Бедных? О, наш мальчик видно путает карася из пруда с олигархом…

— Далв даже слов таких не знает. — мрачно замечает доктор, чем приводит привидение в недоумение.

— Как можно не знать этих акул, этих зубастых щук, этих хищников… Хотя, может ты и прав ребенок! Их скорее всего можно пожалеть. Большинство у них очень холодное сердце, и бедное во всех отношениях на чувства, самые искренние и добрые. Ведь большие деньги до добра не доводят и счастье едва ли купишь за все богатства мира, скорее наоборот… За блеск золотых монет, за их весёлый перезвон нужно платить. Чем-чем? Ну естественно, не деньгами! Кстати, прошу обратить внимание на этого молодого человека с бледным лицом. Пришла его минута славы! Шоу продолжается, монстры прибывают! Ребенок закрой глаза и уши…

— Не хочу и не буду! — насупился Далв. — Я не маленький…

— Вредность подросткового периода! Понимаю современную молодёжь! — вздохнуло привидение. — Тогда делаем всё наоборот. Распахни глаза пошире вредный мальчишка, и смотри…смотри на нелицеприятное, что-бы, спаси и сохрани, в твоей голове не возникла даже мысль, сделать однажды нечто подобное…

Молодой человек с тонким нервным лицом появился вдруг словно ниоткуда. Он как-будто выжидал, когда вокруг него образуется круг ужасных монстров с подбитыми глазами и скулами, с видимыми пороками на лице их вечного и беспробудного пьянства. Вульгарно накрашенные девицы, пошептавшись, занимают позицию поодаль, выставив напоказ свои длинные ноги обтянутые колготками в черную сеточку, важно и неторопливо движется круглый как бочонок человечек, поглаживая себя по огромному животу в котором, как в барабане перекатываются металлические монеты. Оглядев всех собравшихся, молодой человек что-то вдруг выкрикивает и бьёт себя в грудь. Огромной силы взрыв, и странная замедленная съемка этого факта, словно раскрывает весь ужас содеянного, потому-что последующие откровения, как циничны, так и страшны своим уродством и проявлением жестокости. Куски мяса летят во все стороны, расплющиваясь о невидимое стекло, защищающее доктора и Далва от этого сборища монстров. Да-да, монстров, потому-что куски кровоточащего мяса раскиданного вокруг, начинают ползти навстречу друг другу, соединяясь с чужим куском в нечто бесформенное, непонятное и ненормальное. Руки слиплись с ногой, а к голове приросла окровавленные ягодицы. О, боже, как это страшно!

— Хаос, он как последствие того, что должно остаться после того как взорвется мир! Никто, и ничто не должно претендовать на порядок! — глубокомысленно и скучно-нравоучительно звучит глухой голос привидения, когда доктор, очнувшись от увиденного, протестующее поднимает руку, словно прерывая его речь:

— Мир не взорвать так просто! Даже за счёт понятия, что после тебя "хоть потоп"! То, что замешано на крови, не станет залогом мира, даже мнимого! Преступления против человека, были и остаются мерзостью, достойной негодяев и эгоистов. И для чего всё это кровавое месиво? Потешить своё себялюбие? Показать власть над человеком? Не спорю, жестокостью можно напугать ребёнка, но человек разумный понимает, жестокость идёт от бессилия, от глупости, от чванливости, от незнания законов человеческого бытия, и отрицания высшего суда, ещё более справедливого и более строгого, чем суд простого человека.

— Что-то вы доктор разговорились!

Туманное облако качнулось, и, облетев вокруг доктора и Далва, повисло неподалёку:

— Однако вы, доктор, философ! Кстати, когда-то, будучи на службе у государя, я знавал одного доктора Апреля похожего на вас. Знаете ли, сходство поразительное! Лицо, фигура, осанка, разговор, манера спорить… Мои тайные агенты даже следили за каким-то доктором Апрелем. Да, кстати, доктор, вы так и продолжаете свою невидимую борьбу против членов общества "Розы и Креста"? Ага, я вижу как ловко вы увиливаете от ответа, делая такие удивленные глаза. Не ошибусь, что до поры до времени вы были одним из лучших представителей этого общества, пока не случился переворот.

Да, вы оказались правы, Великая царица не пощадила тех, кто так или иначе помог взойти ей на престол. Но везде должны быть свои издержки! Ведь я тоже когда-то пострадал, хоть и генерал. Что же вы молчите, доктор, словно проглотили язык? Или вам не по нутру мои откровения? А может, вам они противны из уст такого, ничего не значащего для вас существа, которого, как вы думаете, в общем-то, и вовсе даже нет!

М-да, а когда-то, будучи розенкрейцером, вы были очень откровенны со мной. Жаль, я оказался не столь дальновидным, вы хитрее и умнее меня во сто крат. Яд в бокале вина предназначался для вас, мой дорогой друг, а выпил его я. И умер, после вашего ухода, на руках Магистра…

— Вы явно меня путаете с кем-то…

Доктору было не по себе. Он ко многому уже привык, перестал удивляться, стал воспринимать происходящее вокруг как некое прокручивание событий не имеющих к нему никакого отношения, кроме тех, что касаются Марины.

Но это странное привидение-облако, чем-то очень знакомое, и в тоже время страшное уже тем, что всё это напоминает о загадочном потустороннем мире, оно тревожит его, но не оттого, что что-то задумало… Или это продолжается игра в страшилки и ужасы? Галерея современных монстров как-будто уже закончилась, значит, очередь раскрыть своё нутро, показать темные полки своей совести, вывернуть своё грязное бельё наизнанку подошла к нему… Ну что-же! Если это место является чистилищем, он готов! Хотя едва ли это так приятно, копаться в собственном дерьме на виду у ребенка. Одно радует, Далв сейчас занят созерцанием огромного телескопа. Зачем здесь нужна эта штука? Если бы это был огромный микроскоп, тогда многое стало понятно, но телескоп в подземелье…

Далв несомненно хочет взглянуть на ночное небо, но привидение одним махом пересекает комнату и опускает перед мальчиком тонкую пластину-заслонку:

— Нет, нет, пока нельзя! Ты получишь возможность увидеть свою планету, но не сейчас…

— А когда? — робкий взгляд мальчика направлен доктору, но тот пожимает плечами и отворачивается, а привидение, всколыхнувшись, обиженно восклицает:

— Вот так всегда! Во всём есть загвоздка! Вот если бы доктор вспомнил один, ничем не примечательный факт, куда он спрятал зашифрованный текст посвящения потомкам, и ключи к Третьему тысячелетию… Вы делаете удивленные глаза, доктор? Напомню, эта особая тетрадь! Она имеет не только ключ к тайнам познания власти над миром, в ней стоят имена определённых людей, названы имена тех, кто должен стать приемником великой власти… В ней названы имена Победителя и Побежденного… и многое ещё чего… секретного…

— Сдается мне, некто хотел бы заполучить эту тетрадь, что-бы исправить положение имён…

— Вы проницательны доктор…для непосвященного в эти тайны! — привидение взлетает под потолок пещеры, но тут-же резко опустившись вниз, почти к самому уху доктора, шепчет: — Сдаётся мне, здесь надо провести расследование…Если вы тут не замешаны…

— Что-же вы хотите от меня, простого смертного? — усмехнулся доктор, и тут-же вздохнул. — Что-бы я помог вам в поисках тетради, существование которой весьма и весьма сомнительно. Зачем она вам? Кажется, что вам в вашем положении и так неплохо живётся. Как я понимаю, вы здесь заведуете всеми пороками, какие можно только встретить на земле. Но что из того следует? Что вы их только храните, но не исправляете этих несчастных, и не наставляете на путь истинный эти души заблудших! Я посмотрел лишь малую толику, и мне стало страшно. Вы джин, которого страшно выпускать из бутылки…

— Нет, мой милый доктор Апрель! Не-ет! — захихикало белёсое облако, подпрыгивая, словно воздушный шарик. — Вы ошибаетесь! Я не джин, и не само зло! Наоборот! Я собираю это зло в кучу, но оно у меня надёжно спрятано за семью замками. Я хранитель пороков, я их повелитель! Видите замки, их семь! Один, два, три… И все закрыты! Пломбы навешаны…четыре, пять…Да, кстати, вы только что из современного мира, позвольте по этому поводу поинтересоваться…шесть, семь! Говорят, у вас ходят по улицам страшные двухголовые, четырёхрукие, многоногие существа, которых именуют…

— Химеры? Нет, не ходят! — равнодушно пожал плечами доктор. — Едва ли это когда случится на земле.

— Как? — подпрыгнуло облако. — Вы меня разочаровываете уважаемый доктор! Когда-то и впрямь вы подавали блестящие надежды, и были самым способным и любознательным из всех учеников…

— Химеры не моя стезя. И я не имею привязанностей к дурному делу…

— Дурное дело не хитрое, ответят вам, и этот кто-то, будет совершенно прав. — облако хихикнуло. — Могу вас доктор озадачить, или обрадовать. Если люди уничтожают себе подобных, да ещё с таким удовольствием, то это о чем-то да говорит! Или безнадёжно больны, или химеры уже созданы, и потихоньку внедряются среди людей…

— Вы несёте бред! — доктор резко вскинул голову, так что его шейный позвонок звонко хрустнул в тишине пещеры. — Полный, и необоснованный бред…

— Ну почему же бред? — вновь хихикнуло облако. — Мутация среди растений, дело уже довольно обычное, ну, а люди на очереди… Чем вам не нравится, например, человек — лошадь, или человек — лев? Один будет трудолюбивым работником, другой его начальником. А человек-паук может стать первоклассным высотником или незаменимым монтажником…

— К сожалению, о достоинствах человека — паука мечтают многие современные детишки. — заметил с горечью доктор. — Остаётся надеяться, что все наши разговоры, это из мира фантастики…

— А вы доктор, откуда пожаловали? Тоже из мира фантастики? Я мог бы вам многое напомнить, рассказать, даже показать…Кстати, этот очаровательный малыш, что глаз не сводит со сталактитов, не напоминает ли он о той девушки, с которой у вас были очень пикантные отношения…

— Что…что вы знаете о той девушки? Кто она, и почему… почему ушла? Почему?

Что с ним такое? Почему ворот рубашки жмёт ему шею, словно пытается задушить? Нечем дышать, и боль в груди такая, словно к ней приложили раскаленное железо. О чем тут говорило это бестелесное облако минуту назад? Оно знает что-то такое…А он ничего не знает, и не ведает, кроме того, что речь идёт о какой-то девушки, которая… которая ушла, исчезла, испарилась…

Как болит голова! Такое ощущение, что плавятся его мозги…на раскалённой докрасна сковородке. А впрочем, надо успокоиться и понять, о какой девушке идёт речь, и о чем намекает это бестелесное существо, что склонилось над ним.

— Как вы непочтительны со своим бывшим наставником, уважаемый доктор! Да-да, не делайте таких удивленных глаз! Вы что-же думаете? Раз я привидение, или призрак, то на меня можно бросаться, и, вцепившись в мой воздушный балахон, тащить за собой неизвестно куда? О, я с готовностью поверю, что вам стало плохо! Головные боли, дело нешуточное! Кстати, эти боли появились у вас после перенесённого вами ранения в голову. Что вы так удивляетесь? Не скрою, вы храбро дрались за свою Родину. Жаль правда, что Москву вы всё — таки отдали французам. А ведь именно у вас были все нити заговора против Наполеона. Вы не должны были участвовать в битве, вам предоставлена была честь повернуть ход истории… Вам нехорошо, а вернее всего, совсем плохо? Вот-вот, тогда вас тоже вдруг нашли в таком же нехорошем состоянии. Окровавленная рана на плече воспалилась, вы бредили о каком-то человеке, что предал вас. Он смог вас победить! Вас, трижды клеймённого! Вы были сильны, но на тот миг враг оказался сильнее. Пришлось вас выхаживать, на это не нужно было распоряжения высших сил, и самого высшего Разума. Жалость, чувство совестливое. Взамен же я получил то, что получил. Яд в бокале с вином, и раскольника, влюблённого в какую-то ин-н-но…

— Стоп! Не говори мне больше ничего! Не говори, иначе у меня сейчас от страшной боли лопнет голова! — доктор ничего не видел перед собой, кроме раскаленной кипящей лавы, что неслась на него откуда-то сверху.

Её близкое дыхание опаляло его кожу, обугливая и сжигая её, делая боль нестерпимой, а кожу чувствительной даже к легкому дуновению ветерка и к тем словам, что сказаны шепотом, неизвестно кем…

— Я предупреждала тебя, не играй с огнём. Гора Ос не любит ошибок, не любит предательства…Энергия солнца здесь была слишком велика, слишком интенсивна….

— Слишком интенсивна…слишком…слишком… — бьётся в висках обрывок мысли.

— Ты был слишком влюблён в свою иностранку… — бестелесное облако парит над ним, словно заблудший ангел, протягивая к нему белые руки, словно крылья…

— Ты говоришь… говоришь я был влюблён в иностранку? — доктор, напрягая зрение вглядывается в парящее над ним облако. Лишь бы его не спугнуть, не испугать вновь. И оно опускается, приседает с ним рядышком, протягивает к нему свои белые руки — крылья… От него веет спокойствием и прохладой. Багровый огнедышащий поток промчался мимо…

Как странно, но белёсое облако чем-то напоминает ему Эртэ. Бред! Сплошная ерунда! Ерунда, что это облако напомнило ему Эртэ, ерунда, что он был влюблён в Эртэ. Он не может этого принять. А что ещё можно ожидать от пещеры Теней? Ничего, кроме фантазий памяти, и быть может искажения фактов…

— Конечно, я не должен был тебе говорить, но твой друг имел на неё большие основания. Он толи выиграл её в карты, толи подобрал умирающую от голода и холода на улице, а может, просто решил тебя разыграть, представив тебя, заезжей в город весьма заурядной актрисе, с сомнительной репутацией. Что о ней только не говорили. Что она и чужестранка-шпионка, и ведьма, которая проникает во дворец под видом обычной черной кошки…

Нет, определенно это призрачное облако кого-то ему неуловимо напоминает. Ба! Да это же и есть та самая черная кошка. Только сейчас эта кошка белая, почти прозрачная…

Он помнит её… её сильное упругое тело, что извивалось в его руках…

— Кстати, могу сообщить тебе одну интимную подробность…Несмотря на все препоны усиленной охраны, под утро прислуга находила в ногах спящей царской особы всё ту-же обычную чёрную кошку. И как ты не старался её поймать, она всегда оставляла тебя в дураках, кроме единственного раза, которого оказалось вполне достаточно…

Как странно, но кажется, что привидение уже давно с ним на "ты", и словоохотливость странного существа уже совсем не кажется из мира фантастики.

— Ну согласись, что ты смирился с этим фактом, словно что-то понял. Не правда ли, что и потом, будучи с друзьями или недругами вы частенько видели, как за вами по пятам следовала черная тень кошки. Когда, вы шли гурьбой по темным переходам дворца, и особенно когда крадучись следовали на вечерние тайные собрания вашего сообщества… Сколько раз вы рисковали быть убитыми и погребёнными в этих страшных лабиринтах подземелья. Вас поджидали, вас отслеживали, но вам везло. Не иначе, вас охраняло это странное существо, оставаясь незамеченным в полутьме коридоров, предупреждая…

— Я этого не замечал… — закрывая глаза, устало пробормотал доктор сонным голосом. — И не знал, что кто-то оберегает меня…

Стоит ли уверять в обратном это странное облако? И зачем? Ведь себе не солжёшь…

Словно подслушав его путающиеся тяжелые мысли, белесое облако громко расхохоталось, прогнувшись через сталактит как через перила лестницы, спугнув Далва, что застыл у огромного телескопа, вглядываясь в огромное черное небо, на котором невероятно близкими казались звезды далёких галактик. Очевидно, пока шел разговор доктора с приведением, мальчишка всё время находился у телескопа, вместо того, что-бы спокойно спать. Теперь же, отпрянув от телескопа, он попятился, что-бы незаметно улизнуть в тот угол за перегородкой, где стояла маленькая узкая койка, застеленная серым грубым солдатским одеялом, но привидение, резко взметнувшись, подлетело к ребёнку, и схватило его за руку. Далв онемел от страха, но привидение, толкнув мальчика обратно к огромному телескопу, всего лишь указало ему на большое скопление звёзд на черном небе:

— Хочешь малыш, я покажу тебе звезду, которая когда-то будет названа твоим именем…

— Разве это когда-то будет? — мальчик недоверчиво посмотрел на белёсое облако, что застыло рядом с огромным телескопом.

— Будет! Поверь мне как одному из лучших гадальщиков, правда, прошлого времени. Хотя, может, я уже ни для кого ничего не значу, но предсказать судьбу такому славному мальчугану попытаюсь. Протяни мне свою руку. Не бойся. Я не кусаюсь. Сканер всего лишь перепишет твою линию судьбы и расшифрует её по- своему. Ну, вот и готово! Что там интересненького? О, как тебе повезло! Несмотря на некоторые черные полосы в детском возрасте, во взрослой жизни ты можешь добиться всего, чего только может пожелать твой разум. Только станешь ли ты от этого счастливее? Вот вечный вопрос жизни, не правда ли доктор? Молчите? Ну-ну! А ты малыш едва ли вновь обретёшь отца и мать, но ты будешь желанным и любимым везде и всегда. Даже твои враги будут ненавидеть тебя, и любить, любить и ненавидеть. Но больше уважать, даже как врага! Не бойся малыш искренних чувств, так как нет ничего страшнее лицемерия. Будь самим собой, и ты станешь достойным сыном своего народа… Ибо ты станешь Великим…

— Это всё написано у меня на ладони? — нетерпеливо спрашивает Далв, обращаясь к белёсому облаку застывшему над ним, но привидение, вдруг глухо расхохотавшись, легонько щелкнуло мальчугана по макушке, и шутливо заметило:

— Конечно! Всё это прочитано с твоего лба. Здесь так и написано. Я- Влад, сын своего народа, владеющий великой славой своих отцов…

— А там не написано, побываю я в космосе или нет? — лукавые глаза мальчика всё-же выдают робость и любопытство.

— Если ты будешь хорошо учиться в школе, то обязательно полетишь. Звезды уже ждут тебя…

— Это будет совсем нескоро! — разочарованно тянет мальчик. — А я хочу сейчас. И не говори мне, что я ещё маленький…

— Ты нетерпелив малыш, как и твой отец! — засмеялось привидение мелодичным колокольчатым смехом, взлетая ещё выше над мальчиком. — А раз ты взял характер своего отца, то не следует слишком бравировать им. Везде должна быть мера…Хотя, я могу тебе помочь, пусть это будет мой тебе подарок. Заблаговременный. Во благо! Ну, ты готов? Полюбить небо…

Белёсое облако замерло, словно ожидая от мальчика ответа, и Далв, с готовностью вытянув руки по швам, отрапортовал ясно и чётко:

— Готов, ваше многоуважаемое привидение…

— Ну-ну! — приосанилось привидение. — Когда-то меня звали "ваше благородие…".

Только едва ли об этом кто сейчас помнит…

И тут-же добавило чуть слышно: — И даже я сам…

Но тут-же встрепенувшись, облако весело заверещало:

— Малыш, поторопись! У нас есть несколько минут времени, пока спит доктор! Не бойся, он едва ли проснётся именно сейчас, в данную минуту. У меня всё под контролем! Итак, начинаю отсчет времени: десять, девять, восемь, семь… четыре, три…

— Пое-е-ехали! — вновь напугав привидение, радостно завопил Далв, в ту самую минуту, когда за толстым стеклом поплыли очертания спящего доктора, шершавые стены пещеры, откинутые в сторону, словно лепестки огромного тюльпана, и даже яркие звезды на небе, вдруг резко изменившие своё положение на бархатном поле огромного неба…

— Я тоже всегда думал, что если я не скончаюсь раньше времени, то возможно доживу до светлых дней, когда увижу нечто подобное… — бормотало белесое облако, дёргая с усилием рычаги в небольшой летательной капсуле, большую часть которой занимали панель управления и огромное прозрачное стекло. — Ты думаешь малыш, я лихачу? Это же устаревшая модель космицикла, для лёгких прогулок по небу. Одноцилиндровый! Старьё! Чуешь малыш, как вибрирует аппарат. Я вот скоро второй цилиндр поставлю, тогда я тебя покатаю! До Марса мигом домчу! А пока поддадим скорости, и помчимся за той звездой… Тут по инструкции полагаются шлемы, как на всяком мотоцикле. Одевай, я тоже одену. А теперь держись, малыш. Эх, и прокачу-у-у!

Космицикл рванул с такой скоростью, что Далв слетел со своего места и кубарем покатился под высокое сидение, на котором восседало белёсое облако-привидение в обычном мотоциклетном шлеме и в необычном серебристом скафандре. Облако недовольно глянуло на мальчика и нравоучительно произнесло:

— Ремень мальчик для чего? Соблюдать правила безопасности нужно везде и всегда. Даже в космосе лихачить следует с умом, того и гляди наедешь на кого…

— Ой-ёй-ёй-ёй… — завопил Далв, что есть силы, вновь пугая белёсое облако, которое

тут-же отпрянуло в сторону от огромного иллюминатора, едва не свалившись со своего высокого стула, так как прямо на них летела яркая огненная звезда, а за ней не менее яркий осколок железной двери…

Но звезда пролетела мимо них, пролетела и железная дверь, словно в насмешку моргнув ярким отражающим светом, и тут-же исчезла в тёмном пространстве черного неба.

— Помчимся за ними, узнаем, куда упадёт эта железная дверь… — рядом сидящий с Далвом скафандр вдруг резво подскочил и повис в воздухе. — И звезда…

Если бы не белесый туман за стеклом шлема, можно было бы подумать, что скафандр пуст, и скачет по космициклу сам по себе.

— Нет! — покачал головой Далв, вглядываясь вслед промчавшемуся осколку двери. — Этого нельзя делать. Я знаю, на небе есть чёрные дыры, куда можно втянуться… как в пылесос!

— Какой ты умный, и нудный, что просто скучно становится. — скафандр с размаху спикировал в широкое кресло рядом с мальчиком. — Вот всегда так было, с самого детства, того нельзя, этого нельзя, вот станешь взрослым…

— Ты обещал показать мне мою планету. — Далв настороженно глянул на скафандр. — Или ты соврал?

— Что? — возмущенно вскричало привидение и тут-же подскочив, дёрнуло какой-то рычаг, заставив машину со страшной скоростью спикировать немного вниз и в сторону.

Далв от резкого крена едва не завалился в пространство между стеной и креслом, но привидение, проявив необычайную расторопность, схватило мальчика за его кожаную тужурку, и зашептало ему в самое ухо:

— Мы в туманности Кошачий глаз. Пролетаем мимо огромного обломка бывшей планеты. А вот и второй осколочек, ого-го, огромный какой, а за ним третий…Смотри, маленький трусливый паникёр, как здесь жутко красиво, хотя не спорю, даже страшно. Эти обломки похожи на таких уродливых монстров… что ждут своей жертвы…

— А мне они кажутся огромными кошками, что греются на солнышке. — задумчиво произносит мальчуган. — Вот, одна из них встаёт и уходит, ленивая и спокойная…

— Сдаётся мне, ты прав мальчик, она уходит… в черную дыру! И если мы не поспешим убраться, нас тоже затянет туда. Итак, включаем приборы и вперёд…вернее назад! Держи крепче свой шлем!

Они вовремя успели. Мимо них со свистом пролетела ещё одна такая же "кошка", как и первая. Явно, этому обломку совсем не хотелось улетать в черную дыру. Он стал крутиться вокруг небольшой черной воронки, не приближаясь к опасному краю, но и не удаляясь от него. Кажется, их космицикл тоже испытывает странную силу этого притяжения, которая ощущается тем, что в опасную круговерть он тоже начинает ввинчиваться. Но белёсое облако в серебристом скафандре совсем не обеспокоено данным фактом. А совсем даже наоборот, патетика чувствуется в каждом его неуклюжем движении, в каждом слове, что доносится из-под мотоциклетного шлема.

— Запомни этот момент, малыш! Потому — что на твоих глазах рождается чудо! Пройдёт много часов, дней, световых и обычных лет, прежде чем из всех этих гигантских обломков когда-то разорвавшейся звезды, и даже железных дверей неизвестного происхождения, образуется нечто, похожее на новую звезду. Да-да, это и есть твоя будущая планета, которая будет названа твоим именем. Ты мне не веришь? А зря! Я ведь знаю об этом! Ну, а пока мы лишь видим её печальную смерть. Но и это временное затишье. Космос живёт своей жизнью. За смертью прежней звезды следует рождение новой, и тем уже приятнее сознавать, что этот процесс постоянный, что он даёт шанс увековечить своё имя… О-о-ох!

Кажется, сила вращения отбросила их космоцикл в сторону, так как облако не успело среагировать, а выскользнуло из кресла и прямо таки плюхнулось в своем скафандре с размаху на пол кабины, потянув за собой на пол толстый бортовой журнал. Далв остался в кресле. В отличие от облака он предусмотрительно воспользовался ремнями безопасности и оттого сейчас смотрел на него слегка иронично, пока жалобно причитая, облако неуклюже выползало из-под стула, категорически отказываясь от протянутой руки мальчика. Наконец, плюхнувшись рядышком в кресло, глухой голос из-под шлема устало прохрипел:

— Мы удаляемся от опасной туманности Кошачий глаз. Коварное местго я тебе доложу! Н, если бы ты знал мой мальчик, какая раньше здесь была планета. Какие здесь проживали кошечки… Рыжие, черные, белые, в крапинку, в полосочку, в горошек… А какие они были веселые и ласковые, особенно одна из них, рыженькая, пучеглазенькая, а уж хитрая, как лиса. Коготки у неё будь здоров какие, и не смотри, что мурлыкает, хватит за одно место, мало не покажется. Хоть ты ещё и маленький, но знай, что кошки, народ злопамятный, за хвост их нельзя дергать…

— Я и не дёргаю…

— Молодец! Итак, продолжаю. Жили наши кошки, не тужили, дружбой дорожили, чужаков не пускали дальше порога, оттого кто-то натравил на них огромный болид. Им бы сплотиться, да на беду сообща навалиться, а нет… Когда стало известно, что их планета вот-вот взорвется, все перессорились, и стали чуть ли не врагами. Часть кошек отправились на поиски новых планет, другая часть отправилась на нашу землю, а часть бесследно исчезла в космическом пространстве. Видно, что здесь не обошлось без черной дыры… Вот и моя рыжуха исчезла. А я так любил её…До сих пор сердце щемит…

Но хватит о печальном, малыш. Тем более, нам нужно возвращаться. Запомни, твой путь теперь проходит в туманности Ориона…

— Ой-ей-ёй! — завопил Далв, чем вновь напугал привидение.

Взлетев над креслом, оно с грохотом опустилось обратно.

— Да что же ты так громко орёшь? — сдавленным голосом прошептало привидение. — С тобой инфаркт заработаешь, а не пенсию. Ты что ночного неба сроду не видел? С черными дырами не заигрывал? Не удирал от космических пиратов? Расслабься, малыш! Это всё у тебя впереди! Обещаю тебе! А пока доверься мне и чувствуй себя как дома! Мой космицикл хоть и одноцилиндровый, но при желании это настоящий зверь… Наш плавный полёт пусть увидят все разумные и неразумные существа, пусть позавидуют, пусть подумают, что космос это не помойка для ненужных дверей, это отдых и драйф…

По- видимому, чувства плавного полёта и соответствующего в этом случае комфорта не давал ощутить вдруг ставший тяжелым скафандр, совсем не подходящий для маленького мальчика. Но едва ли он замечал эти неудобства. Едва ли он понимал, что сейчас на него действует огромная сила космического давления, что радиоактивность некоторых зон космоса зашкаливает допустимые нормы, что хочется пить и даже слегка есть. Мальчик ничего этого не замечал. Он жил в эти минуты космосом, он его любил, он его обожал, он его поглощал, как обыкновенный мартовский салат из весенней редиски, особо вкусный после долгой и лютой зимы…

Далв, пристёгнутый к креслу ремнями безопасности, поминутно подпрыгивал и крутил головой, вглядываясь в пролетающие мимо них маленькие, большие, и даже просто гигантские обломки былой планеты, кажущиеся такими таинственными и неестественными на фоне сверкающих золотом звёзд и черного неба. Едва ли он услышал недовольный шепот облака, и тут-же последующий резкий поворот космицикла, отчего поневоле схватив облако за рукав скафандра, мальчик даже не заметил его пустоты. Восторженно глядя на раскинувшееся перед ним черное небо, и летящие за окном светящиеся космические обломки, Далв вновь громко воскликнул::

— Смотри, какой смешной диск. Точно такой я видел у силачей в цирке. Только он намного меньше. Они её гантелей называли. А вон ещё одна…и ещё… Она сейчас мимо пролетит, за ней другая, и третья. Ну вот и всё! — вздыхая, грустно заканчивает мальчик. — Они пролетят мимо, и я их больше не увижу…и даже не узнаю, как их зовут…

— Это проплиды — газопылевые скопления. К твоему сведению, это составляющая часть новой планеты. — важно произносит белесое облако. — Кстати, они и летят не так-то просто, а со смыслом. Со временем они сожмутся, соединяясь друг с другом, и вот тогда образуется новая планета. А иначе, появится новая звезда…

— Здесь будет новая планета кошек? — Далв настороженно прищурил глаза, словно ожидая услышать отрицательный ответ, но белесое облако хихикнуло и подпрыгнув в своём серебристом скафандре, тут-же важно опустилось в кресло пилота:

— А ты угадал, дрянной мальчишка, чем лишил меня патетики. Ну да, здесь будет новая планета кошек. Но об этом будешь знать лишь только ты один. Вернее не знать, а чувствовать, что эта планета только твоя. Это будет долгий процесс, по земным меркам. Но планета состоится. Это потом её откроют. И может быть даже твой внук! Но у безымянной звезды уже будет имя. Конечно твоё! Почему? За какие-то заслуги. Какие? Ну конечно, не за двойку полученную на уроке химии, или за разбитое окно в школе, и даже не за то, что ты вдруг наконец выучишь стихотворение, или таблицу умножения…

— А нельзя ли, уважаемое привидение, назвать планету в честь моей подруги Кави. Это её очень порадует, и она, может быть, прекратит плакать без причины. И нельзя ли это сделать поскорее… и именно сейчас?

Небольшие, черные как уголья глаза мальчика уставились на рядом сидящий с ним серебристый скафандр. Кажется белёсое облако в раздумье. Мальчуган нетерпеливо шмыгает носом, и его тонкие губы слегка кривятся.

— Ты плачешь? — звучит странно знакомый глухой голос… доктора, и мальчик слегка мотает головой. — Правильно, мужчины твоего славного племени никогда не плачут…даже когда им очень этого хочется…

— Ты знаешь, я тут слегка задумался….- невероятно тяжелый рукав серебристого скафандра опустился Далву на плечо, и слегка похлопал его по плечу:- Мне хочется помочь твоей подружке. Так и быть, у неё тоже уже есть своя планета! Такая маленькая — маленькая, совсем крохотная, но на ней можно сидеть даже вдвоём, свесив ноги и болтая ими в воздухе. А также распевая песни во всё горло, про небо, про звёзды, про лето, и даже про летний дождик, после которого обязательно должна появиться на небе такая красивая радуга из семи цветов…

— А про Новый год…

— Что, про Новый год? — недоумённо воскликнуло облако.

— Мы забыли про Новый год, про зиму, елку с новогодними игрушками и подарками под ней…

— Какую ты городишь чушь. Какой Новый год, какие новогодние игрушки? — замахало серебристыми рукавами облако. — Идёт глобальное потепление, которое приведёт к глобальному оледенению всей земли. Вот где будет Новый год! Целый год, гуляй, не хочу! Так что дровишки запасаем, а не подарки… Следует об этом подумать. А то многие уже на небушко собрались, как божьи коровки. "Полети на небко, там твои детки. Всем конфеты раздают, а тебе не дают!" А за что конфеты? За то, что землю хотим кровью поливать вместо пота? Что дерево с корнём из земли насильно выдираем, вместо того что-бы посадить новое. Что бахвалимся своей силой, а применяем её во вред себе и другим. Что думаем о смерти, как о продолжении жизни, а стремимся к вечному проклятию… Земля живая. Она мать наша. А космос-отец! И горе будет, если родители возненавидят детей своих, разлюбят их, забудут о них. Тогда и дети пропасть могут без родительской любви. А любовь на земле самое главное, малыш. Её беречь надо! Хотя чего это я тут тебе про любовь лекции читаю? Мал ты ещё насчёт любви…Хотя…

Видишь на небе хвостик? Комета-злодейка! Так и летит, с курса не собьешь… Ещё одна напасть на землю. Ведуны говорят, земля, лишённая защиты любви, обрастёт черной пеленой негативной энергии, притянет к себе ещё большую чёрную энергию кометы, и разорвется как футбольный мяч, попавший под колесо машины. Хотя им верить я бы ни за что не стал. Ужасы нагнетают. Толи успокаивают. Мол, погибнут все: и правые и не правые, красивые и уродливые, умные и дураки…Творите мол, что хотите!

— А мама и папа, которых я ищу, они тоже погибнут?

Кажется, в глазах мальчика можно утонуть. Непролитые слёзы делают их бездонными, и кажется, словно чёрное небо утонуло в этом огромном не детском горе… Лишь привидение, которому совсем противопоказана грусть, легкомысленно хихикает и машет рукавом серебристого скафандра:

— А ты не переживай. Зачем тебе мама и папа. Мы будем летать с тобой в открытом космосе. Мы посетим все планеты, которые мне известны. Мы откроем ещё кучу новых планет. Сплошной кайф! А хочешь, мы с собой подружку твою возьмём? Втроём ещё веселее летать будет. Хотя, если честно, третий пассажир, а особенно женского рода, уже лишний в нашем космоцикле. Нет, тесновато будет, так что твоя подруга отпадает. А земля пусть взорвётся! Подумаешь — любовь, морковь и помидоры! Нужна нам эта любовь! Эка невидаль, любовь последние мгновения доживает! Да пусть она горит синим пламенем! Кому она будет уже нужна? Обломкам былой планеты, которые если не попадут в черные дыры, то разлетятся по всему космосу. Хотя, опять же, если быть честным, то секрет долголетия земли прост. Кто сказал, что любовь спасёт мир, тот был четырежды прав! Если только не найдётся сумасшедший смельчак, который остановит запущенный на уничтожение любви маховик… Только едва ли он найдётся, этот ненормальный! Ау-у, где ты, защитничек любви? — захихикало привидение, дергая рычаги и нажимая кнопки на пульте. — Итак, летим вдвоём!

— Тогда… я не полечу… без мамы и папы… и Кави… — шепчет мальчик, упрямо смыкая дрожащие губы, поглядывая на привидение, которое уже не обращая на него никакого внимания, ведёт себя довольно легкомысленно. Напевая что-то о " бескрайних просторах Вселенной", оно продолжает энергично нажимать на какие-то кнопки, отчего звездолёт вдруг резко отбрасывает в сторону и сильно встряхивает.

— В-вы п-пристегнулись р-ремнями, ув-важаемый колл-лега… — заикаясь, хрипло прокричало привидение, с усилием пытаясь вновь дернуть на себя какой-то рычаг. — Рядом мусор!

Мимо неторопливо проплывал огромный железный обломок с белыми облезшими номерами, похожее на чудовище, вот и всё что осталось от ракеты, давным — давно запущенной в космос и исправно отработавшей свой срок. Такого космического мусора довольно много уже на орбите…

Но кажется, что-то произошло. Железное чудовище неожиданно развернулось и стало приближаться к лобовому стеклу звездолёта. Обломок становится огромным, и кажется, он заполняет собой всё пространство. Через секунду он врежется в стекло… прямо в сердце…

Далв замер, закрыв глаза. Рядом с ним привидение растерянно забормотало что-то о фатальном невезении, и старательно задёргало рычажок, словно стараясь развернуть космоцикл в другую сторону. Далв вдруг вспомнил о плачущей Кави, которой он и доктор обещали помочь, и у него самого запершило в горле…

И вдруг аппарат сильно встряхнуло и резко повело в сторону. Так и есть, его задело!

— Ты что, решил мне ребёнка погубить?

Громкий голос доктора врываетсяся в сознание Далва довольно неожиданно. Далв тут-же распахнул крепко зажмуренные глаза. Конечно, это доктор Апрель! Он как добрый волшебник возник так неожиданно у мигающего огоньками пульта, что видимо, этого не ожидало само привидение. Доктор, вопреки всему, не остался там, далеко, в пещерной мгле. Он здесь, рядом, напряженно держит руку на пульте управления, внимательно вглядываясь в космическую даль. Туда, далеко, в раскинувшееся звёздное небо стремительно удаляется огромный кусок железной обшивки старого космического корабля. Он улетал прочь! Он летел к чёрной дыре!

Далв вздыхает. Теперь не страшно! Теперь можно хоть на край самой Вселенной!

Мальчик тихонько рассмеялся, увидев растерянную физиономию привидения. Да и привидение ли это? Ну и рожа! Смешная, и совсем не страшная! Глаз привидения не видно, да и есть ли они? Темно-синий цвет губ делает похожим его на клоуна. Кажется, что они толи улыбаются…толи кривятся в напряжённой улыбке… Занесенная над доктором рука в серебристом скафандре перехватывается захватом сильных рук противника. Внутри скафандра всё становится багровым…

— Ты вовремя успел Влад. Похвально-похвально! Реакция твоя осталась на высоте! Твой мальчишка тоже подстать тебе. Упёртый! Только объясни, как-ты сумел увязаться за нами? — привидение скривило тонкие синие губы, вдруг проступившие в отверстии шлема.. — Я оставил тебя в пещере. В полной отключке! Или ты опять обманул меня своей благопристойной внешностью. В твоей голове неимоверный кавардак. В мои планы не входило уничтожение корабля, ты ошибся… уважаемый доктор!

— Ты не все прочитал мои мысли Истер! Я обезопасил себя именно этим хаосом мыслей. Я узнал тебя сразу-же, хотя прошло много времени. Ты был не самым лучшим учеником Магистра, и он понял это довольно скоро. Ты был учеником слишком добрым и покладистым, и поэтому зло сделало тебя вскоре своим союзником. Ты не умел сопротивляться, не желал отделять зёрна от плевел, и тебе скармливали шелуху вместо доброго хлеба. Ты позволил думать за себя другим, позволил завладеть твоим разумом и оттого тебя ждал такой бесславный конец. Зачем Магу нужна его собственная тень, которая может когда-то возомнить о себе невесть что… Остаётся растоптать, что-бы потом из милости поднять из грязи… Поэтому, ты был однажды отравлен страшным ядом, а в следующий раз убит прямо в сердце…

— Откуда ты узнал это? Уж не из космоса ли…

— Ты прав! Космос делает с нами невероятные вещи, он уносит информацию, затем когда нужно возвращает её, но уже в различных проявлениях нашей памяти… Это Маг убил тебя, а не я…

— Ты врёшь Влад! Врешь мне назло! Маг не мог, не мог меня убить…Он любил меня! — хрипит слабый голос из скафандра.

— Ты хочешь знать правду! Иначе не бродил бы столько лет неприкаянным призраком. Не маши головой, я всё равно не поверю тебе, потому-что я слишком хорошо тебя знаю… — крепкие пальцы доктора продолжают сжимать скафандр незадачливого пилота, чей шепот всё ещё слышится, а может быть лишь чудится мальчику, испуганно вглядывающегося в черное безмолвное лицо за стеклом. На этом стекле он видит лишь силуэт доктора, сжимающего за плечи скафандр, который тоже кажется пустым…

Но шепот из скафандра не обман и не иллюзия, а вполне реальная вещь. Он просит отпустить его, но доктор неумолим. Теперь он знает воочию цену той старой дружбы, жизни и смерти, что когда-то ушла в запасники памяти. Спасибо за отключку, она многое прояснила. А память лишь услужливо раскрутила всю цепочку событий спрятанных так далеко, что они кажутся сплошным вымыслом событий странных и даже страшных.

Когда-то их было трое. Истэр, Маг и Влад, белокурый и слишком белокожий юноша на фоне своих двух загорелых друзей. Они были всегда вместе. Три друга, три товарища, единственные сыновья вождей, чьи племена расположились совсем рядом друг от друга. Совсем разные эти были племена, но вражда не касалась их. Зверья в лесах было много, рыба в реке играла даже днём, выпрыгивая из воды, и, сверкая на солнце своей серебристой чешуёй. Сочной травы на лугах и лесных полянах накашивали такие стога, что скотине хватало корма до следующего лета, так чего же было враждовать. Вот так и жили племена в дружбе и согласии. Мужчины занимались своими мужскими делами, женщины толклись по хозяйству, да со скотиной, а ребятня резвилась на полянах, да бежала к речке, остудить разгоряченное играми тело.

Влад и Маг были старше Истэр на несколько месяцев и поэтому считали его своим младшим братом, так как был он несколько мелковат, худосочен, и считался болезненным мальчиком. Влад и Маг плескались в холодной речке с другими ребятишками, а Истэр, сидя на берегу, лишь кутался в меховую накидку, да кашлял иногда натужно, хрипло, нехорошим "лающим" кашлем. Никто из ребят не потешался над Истэр, не обзывал его "неженкой" Да и пусть бы попробовали это сделать! Кулаки его названных братьев отбивали охоту у каждого потешаться над их младшим братом. Да и дружба эта была не чем иным, как братством, единением родственных душ, с которыми можно было думать и говорить смело о чем угодно. Часами они бродили по лесам и мечтали, мечтали… О чём? Ну, о чём могут мечтать мальчишки в свои четырнадцать лет?

Вспомните себя и вы поймёте, что гормоны играли в тех подростках точно также, как и у вас, и поступки их, казалось, были лишены всякой логики, как у всех молодых людей.

Подрастая, они мечтали о том, что когда-то на земле наступит Единое Братство людей.

Вот поэтому однажды они создали свой кодекс чести, в котором говорилось о братской любви и не было места проявлению бессмысленных проявлений жестокости.

О, они как никто другие, знали, что это такое. Их отцы были вождями трёх племён. Они были властными и порой жестокими, как требовало того жестокое время. Дело в том, что страшные вещи стали происходит в той долине, где они жили. Племена, которые проживали в долине стали вдруг методично и целенаправленно уничтожать друг друга. Всё это произошло после того как однажды в их долину проникли лучи таинственного солнца. Нет, это не было то солнце, что каждое утро вставало из-за высокой горы, расположившейся далеко в долине. Настоящее солнце было ярким и чистым, словно умытое чуть солоноватой водой из огромного озера, что раскинулось у подножия горы. Друзья никогда не видели этого озера, но слышали о нём от своих соплеменников- охотников, которые в своих преследованиях раненого зверя забредали иногда так далеко. Охотники говорили о том, что в горах расположилось племя высоких, сильных и красивых людей похожих по цвету волос на само солнце, но они не любили чужаков. А вскоре пошел слух о том, что особенной красавицей была юная дочь вождя, которую вскоре коронуют и назовут королевой солнца. А иначе, его невестой! Это означало, что после того, как девочка вступит в пору девичества, её отправят к жениху- солнцу на золотой колеснице, но только после того, как он потребует себе невесту, осветив долину ярким лучом света, идущим с горы Ос. Детям всех племён было строго-настрого запрещено приближаться к той горе. По слухам, именно в это время многие соплеменники исчезали из племени, так как невесте нужны были слуги, которые понесут к солнцу её немалое приданое, слитки золота, что плавили в огромных печах из руды, добываемой в тех шахтах, чьи отверстия в горе зияли чернотой и отдавали неприятным замогильным холодом.

Трое друзей не боялись бродить в долине, несмотря на предупреждение вождей-отцов. Они учились быть охотниками и рыболовами, любили бегать наперегонки с ветром и познавали язык природы, зверей и птиц. Именно такая была эта пора. Они не раз купались в озере, что расположилось у подножия огромной горы и с чувством восторга и облегчения отправлялись под вечер обратно в племя, осознавая, что и на сей раз опасность их миновала. Их никто не похитил, и не увёл за собой. Они учились быть смелыми, хотя по слухам, в долине уже наступил покой. Поговаривали, что невеста солнца уже отправилась, к своему жениху на огромном погосте, на котором помимо золотой колесницы можно было уместить дюжину крепких телохранителей и немало служанок…

Конечно, это могли быть просто слухи о золотом племени, которое никто не видел, но знал о нём, как о красивой и немного грустной сказке. Хотя была ли это сказка, когда однажды в озеро свалилась откуда-то с неба дымящаяся повозка, а следом за ней в воду упал большой комок тряпья, который тут-же пошёл ко дну. В тот день на озере были лишь Влад и Маггутик. Истэр, как частенько бывало в последнее время, что-то приболел.

В воздухе пахло дымом, жженой корой и душистой лавандой. Этот запах был знаком мальчикам. Именно так отгоняют злых духов жрецы от их племени. Но сегодня был обычный день, ясный и даже жаркий. Солнце двигалось к горе, и вот-вот должно было занять свой пик на верхушке горы. Тянуло дымом, и лавандой, где-то вдалеке трещали трещотки и мерный стук барабанов какого-то незнакомого племени.

Накупавшись в озере, мальчишки смотрели на гору, на которой, как они знали, водилось множество пчел и ос, и которую когда-то они должны были покорить, потому-что именно это давало им право стать в будущем вождями своего племени.

Они мечтали о покорении вершины горы Ос, потому-что именно оттуда они хотели начать воссоединение Единого Братства людей. Они мечтали когда-то втроём добраться до вершины горы. Злая оса уселась на руку Влада и ужалила его прямо в кисть именно в тот момент, когда на вершине горы ярко вспыхнуло солнце. Кто знает, может именно укус осы, оказался в тот момент великим благом для Влада, и отвлёк его внимание от вершины горы…

— Ой, какая яркая вспышка солнца. Она ослепила меня. — закричал Маггутик, закрывая глаза ладонью. — Я ничего не вижу…ничего. Даже тебя…Влад, дай мне руку, дай руку… где же ты? Куда ты исчез, куда…

Маггутик не видел, что именно в этот момент его друг вытаскивал из озера обгоревшую девочку в обугленных золотых одеждах. Девчонка упала в озеро в едином комке одежды и всякого барахла, которое каким-то образом не потянуло её на дно озера, а лишь накрыло её как куполом полным воздуха, что позволило мальчику осмыслить произошедшее, и, в конце концов, рвануться в озеро, что-бы вытащить на берег эту девчонку в полуобморочном состоянии толи утопленницы, толи полуобгоревшего трупа…

Память, как некая веревочка распутывает и раскладывает тот день по минутам и по секундам. Вот он торопливо тащит полумертвую девочку в благодатную тень пещеры, в которой мальчишки спасались иногда от дождя или зноя. Потом помогает ослепшему Маггутику отползти от озера, внезапно ставшим подобие кипящего котла. Потом Влад помогает девочке освободиться от её золототканых тряпок, что-бы груз её тесных и плотных платьев не мешал ей дышать. Она лишь на секунду пришла в себя, приподняв обгорелые ресницы, что-бы видимо поразить мальчика своими удивительно голубыми глазами в самое его сердце, которое едва не зашлось в едином бешеном перестуке, толи восторга, толи жалости, толи страха, который он ощутил вдруг всем своим существом. Наверное, вначале это был страх. И этот страх был обоснованный. Он нутром чувствовал, что надо уходить от этого опасного места. Сначала он отнёс в лес девочку, уложив её, безмолвную под высокое дерево. Затем потащил следом Маггутика. Лишь скрывшись за деревьями, он понял, что чутье не подвело его. Влад вдруг увидел людей в странных одеждах, напомнивших ему золототканое платье девочки. Они спускались с горы по узкой тропинке, ведущей вниз к озеру. Значит ли это, что они искали девочку? Или её останки?

Едва ли она им была нужна. Им нужно было лишь доказательство того, что девочка утонула в этом озере вместе с колесницей и кучей золотканного барахла. Она была всего лишь невестой великого божества, а вернее всего жертвой, которую с великими почестями отправили в мир иной…

Так обьяснил Владу его отец, который был вождём одного из племени, что проживало в этой долине. Он посоветовал мальчику забыть тот день навсегда, стереть его из своей памяти, что-бы никто не узнал о том дне. А что-бы люди не увидели, и не узнали в спасённой девочке невесту великого божества он отвёз её глухой ночью к шаману в горы, не сильно переживая о том, если девочка умрёт по дороге, наказав тому, если девчонка выздоровеет, отдать её в другое племя на воспитание, а если умрёт, то закопать так, что-бы ни один волк не выкопал её труп из могилы.

Великий вождь боялся греха. Он не хотел навлечь на свой род ненависти золотого божества, и в тоже время он боялся, что люди неправильно растолкуют эти события. Он был умным вождём и справедливым. Он любил свой народ и своё племя, но знал, что человек может быть очень непредсказуем, и делать непоправимое от своей трусости, от жадности, от алчности, от мести, от тщеславия, граничащего с гордыней…

— Забудешь ты о том дне, забудут и твои друзья. Хотя нужно ли Маггутику вспоминать неприятное. Не стоит…

— Не стоит! — повторял сын за отцом эти слова, скорее всего больше похожие на некие заклинания. — Не стоит…

Он забыл всё. Даже то, что как жутко выглядели те люди, что вскоре пожаловали в их племя под видом сватов, которые, как оказалось, ищут невесту для своего великого вождя… Они были все в золототканых одеждах, но их глаза, яркие, почти желтые, поражали той неистовостью, что кажется, была сродни полупритухшему огоньку, который грозился разгореться в большой костёр.

В племени владов подходящей невесты не оказалось. Как и в соседних поселениях. Как на подбор, все девицы были так черны от сажи, так губасты, смешны и уродливы, что сваты лишь темнели лицами при виде очередной кандидатки в невесты, да с трудом сдерживали проклятия, готовые сорваться с их губ. Раскланявшись, сваты удалялись прочь, пряча в глазах яркий огонь ненависти, и словно не замечая местных мальчишек, что с хохотом бежали за их быстрыми колесницами, в конце концов упорхнувшими в небо.

Кто знает, может быть они так и не нашли больше кандидатки в жены своему золотому божеству, а может божество распознало подлог и сполна расквиталось с обманщиками. Боги такие, с ними очень опасно связываться. Может поэтому племя горных людей исчезло вскоре из этих мест, так как наказание исчезновением своего рода, было самое жестокое для человека. Карма одним словом! И кто знает, может быть, спасение этой девочки было на самом деле великим благом для некоторых, и испытанием судьбы для других. Она росла так далеко от людских глаз, что остаётся загадкой то, почему и отчего однажды вождь решил выдать её замуж…за Маггутика. Может быть, он тоже боялся навлечь гнев великого божества, оставив девочку у шамана? А может, решил просто задобрить соседского вождя, определив ему в снохи золотоволосую красавицу. А может, просто переживая за собственного сына, которому уже давно пророчил в жену совсем другую, решив, что его сын уже забыл ту несчастную девочку, о которой когда-то пришлось солгать, что она давно уже умерла. Так вождь и сказал сыну, что девочка умерла!

Но его сын не забыл тот день. И девочка с невероятно голубыми глазами не раз являлась ему во сне все эти годы. Это были беспокойные сны, не более того, ни к чему не обязывающие. Влад рос, становился юношей, менялись Маггутик и Истэр, который в последнее время стал как-то странно себя вести. Неужели детской дружбе и детским наивным мечтам пришёл логический конец?

Мечты, мечты! А ведь они всё ещё продолжали мечтать о Великом воссоединении и Братстве Людей, где главным достоянием будет любовь к человеку. Однажды подростки поклялись посвятить этой идее всю свою жизнь.

Как хороши были их мечты. В них они забывали о действительности. А настоящей действительностью являлось то, что когда друзья скрепляли свою дружбу и своё первое единение Братства собственной кровью, сделав небольшой надрез на пальце левой руки, то неожиданно над поляной, где собрались друзья, зависло небольшое тёмное облако, которое вдруг вспыхнуло ярким светом, лишь только последняя капля крови упала на символ их Братства- золотой диск солнца, который нашли подростки в небольшой пещере уже после того случая с золотоволосой девушкой.

Кому из них троих пришла идея клясться в вечной любви к человечеству над золотым диском солнца, неизвестно каким образом оказавшимся в пещере? Ведь неизвестно, какова была сила притяжения у этого диска, в середине круга которого сиял гранями золотых сторон выпуклый треугольник. Всё это было так наивно, и по — детски смешно. Одно было понятно, что капля крови Мага упала на верхушку треугольника горы изображенной на диске, а рядом упала другая капля. Они воссоединились. Это была кровь Истэра. А вот Влад был не слишком расторопным. Его капля упала вне треугольника, на самый центр круга. Неожиданно вспыхнувшее яркое свечение золотого диска настолько ослепило друзей, что они растерялись, как мог растеряться каждый нормальный человек, от неожиданности выронив из рук тяжелый золотой диск, и пролив на пол пещеры драгоценные капли крови. Одним словом, когда странное свечение диска прекратилось, а продолжалось оно каких-то несколько секунд, то друзьям больше всего захотелось спать. Кое-как обряд был доведён до конца, прежде чем мальчишки свалились в изнеможении на пол пещеры, проспав несколько часов крепким сном. Едва ли кто-то из них мог помнить об этом незначительном факте своей жизни, если бы не клубок нитей воспоминаний, раскручиваемых по непонятным причинам в обрывках последующих снов.

И может быть, лишь по истечении времени, каждый из них смог что-то понять, а может и расшифровать зависимость некоторых, ничего не значащих истин, что выдавало из своих закоулком мозга обычное сновидение. Это так и есть! В жизни человека ничего не делается просто так. Всё взаимосвязано, всё зависит одно от другого. Может поэтому надо быть благодарным тому таинственному золотому диску, что предопределил, и даже предотвратил многое из долгой жизни своего героя.

Сколько раз Братство возрождалось потом. Сколько раз оно умирало во времени. Но проходили года и столетия, и всё странным образом повторялось. Круг за кругом, круг за кругом! Пусть капли крови Истэр и Мага никогда не давали покоя своим владельцам, и в тоже время они словно зависели друг от друга. Когда проливалась кровь Маггутика, то страдал Истэр, когда Истэр проливал кровь, страдал Маг. А может быть, они были взаимосвязаны и предупреждали друг друга об опасности? Сколько раз в детстве Влад замечал странный взгляд Истэр, направленный на Маггутика. Сколько раз потом он видел настороженные глаза Мага, направленные на Истэр. Казалось, черная кошка пробежала между ними. Они уже были почти взрослыми, и дела каждого племени больше не позволяли им вести прежний, праздный и независимый образ жизни. И всё-же, что-то мучило каждого из троих, что-то не давало им покоя, какая-то недосказанность царила над ними, а может быть и обычная тайна произнесенной вслух клятвы.

Клятвы Верности и Любви к человеку… Клятвы Любви. Но что мы имели?

Пусть одна капля крови не воссоединилась с двумя другими каплями. Эта капля не попала на вершину треугольника, символизируемого единую власть или их единое братство. И что с того? Неужели только лишь этот факт послужил причиной тому, как много в жизни произошло непонятного и ненормального с ними, с тремя друзьями, в столь огромный промежуток времени? Круг за кругом, круг за кругом, раскручивает память свой клубок цветных нитей жизни. Вот нить белая, вот черная, за ней красная, а вот и желтая нить на зелёном фоне лужайки, где голубое небо вдруг застелет черная нить ночи, а на неё уже ложится нить красная… Какой однако весёленький свитерок получается! Просто прелесть, как он хорош! И как неимоверно дорог. Потому-что он связан из разноцветной нити одной жизни!

Вот и они, молодые да бесшабашные, хотели перевернуть существующий мир. Хотели создать единое царство Любви! А в итоге? В чем вина каждого из них, отдельно взятого, что вместо любви в их племенах воцарилась ненависть? Что произошло с Маггутиком, когда он вдруг решил, что Истэр и он- звенья одной цепи, игнорируя третье звено… своего брата.

Влад в тот момент был влюблён в дочь вождя горы Ос. Охотясь в лесу, он нечаянно повстречал у ручья голубоглазую золотоволосую красавицу, что набирала в кувшин воду. Он узнал её, потому-что увидел на руках девушки старые следы от огня. Шаман залечил их, но чуть белые следы ожога говорили сами за себя. Значит, отец обманул его, сказав когда-то, что девочка умерла, а шаман похоронил её.

Обратно домой Влад летел словно на крыльях. И может быть, именно потеряв от любви голову, он забыл о тайном собрании Братства, на котором решалась судьба их детища.

Власть всегда привлекательна для сильных личностей. Маггутик, несомненно, был таковой личностью. На тот момент Влад был слаб и ненадёжен из-за любви, которая чем-то возвышает, а иногда просто оглупляет человека, делая его своей игрушкой. Он отпадал на роль ведущего. Оставались Маг и Истэр. Истер был всегда болезненным ребёнком. Он, скорее всего, был ведомым. Оставался Маг. Но Маг уже был связан клятвой с Истэр! Странное сочетание слов. Маг и Истэр! А если увеличить скорость произношения? Маг и Истэр! Маг и Истэр…Маг иИстэр… МагиИстэр…Магистэр!

Вон оно что? Вот что означало словосочетание и союз эти двух человек! Магистэр всего, что есть на этой земле. Он так и заявил Владу, когда вместе с Истэр они нашли его в один из теплых летних вечеров, когда тот ожидал у ручья золотоволосую красавицу::

— Ты больше никто в этом союзе. Я буду решать, кого любить, а кого ненавидеть на этой земле. Я — Магистэр! И власть досталась мне по праву, по — честному…

— Ты не имел права решать это без меня! — заявил Влад, упрямо сдвигая светлые брови, и поднимаясь с зеленой травы.

— Большинством голосов власть отдана мне. Даже тайный знак воссоединения крови на золотом диске даёт мне это право. — усмехнулся Маг. — Следовательно, твой голос лишь третий по счету. Я советую впредь спрашивать совета старших, и поменьше бегать за девушками, когда решается твоя судьба. Не делай удивлённых глаз, я многое знаю о тебе, и о твоём увлечении. Ты выбрал свою судьбу, а Истэр теперь моя тень, моё отражение. И наше слово — закон! Мы приказываем — ты подчиняешься! Таковы наши требования!

Едва ли гордый и сильный Влад мог вынести подобные слова. Его кулаки сжались, и он, шагнув к Магу, уже занёс над ним руку, но не ударил, увидев вдруг мельком испуганные глаза Истэр, да на узкой тропинке ведущей к ручью, девушку с большим кувшином в руках. Она повернулась и быстро пошла по тропинке, словно убегала прочь от этого опасного для неё места. Оттолкнув Маггутика, Влад кинулся за ней следом, но Маг не отстал от него, вцепившись в его куртку так, что послышался характерный звук рвущейся кожи.

— Стой Влад! — Маг преградил узкую тропинку, грозный как скала, полный презрения и напускного превосходства. — Ты видимо не понял, что должен подчиняться мне, как старшему брату, облеченному властью, а не этой босоногой девчонке, в голове которой, кроме её куриных мозгов, есть лишь одна примечательность, её золотые волосы… Да и так ли она нужна нам, что-бы стать врагами навек. Дочь шамана не партия для тебя. Оставь её, научись презирать любовь как слабость, как камень, который тянет на дно…А иначе…иначе ты навсегда можешь лишиться своей власти и той любви, которую ты так рьяно пытаешься догнать…

Что-то тогда сработало не так. С самого начала. Это потом напрасно доктор пытался воссоединить в своей памяти разрозненные обрывки каких-то воспоминаний. Чего только не лезло в его голову, объятую болью, как стальным железным обручем. Закрывая глаза, он вновь и вновь видел одну и ту-же картину. Полный корабль обезумевших от жажды людей, глаза мужчин в которых застыл страх перед неизвестностью, и крик женщины пронзающий тишину, в котором он вдруг узнал голос своей матери. Он видит всплеск черной воды за бортом корабля и круги, расходящиеся далеко по воде, поглощавшей стариков и детей…

И как таинственное видение, маленький голубоглазый мальчик, что стоит на носу корабля. Он вдруг вскидывает руки и прыгает в тёмно-синюю, почти черную воду, словно спасаясь от тех длинных, загребущих рук, что с жадностью тянутся к нему…

— Что это было? — доктор трёт руками лоб и жгучая боль перекатывается под его пальцами как тонкая стальная иголка. Он вдруг видит, как белёсое облако в серебристом скафандре материализуется, превращаясь в красивого молодого мужчину, поверженного на пол космоцикла.

— Что-что? — усмехается мужчина, явно не спеша подниматься, а наоборот, откидываясь на пол и демонстративно закладывая одну ногу на другую. — Это колдовство, в котором Маг никогда не знал равных, и которое действует даже сейчас. Маггуты по праву владели волшебством, что накапливалось веками и тысячелетиями, передавая его сыну вождя, как великое наследие. Великий Маг — такой титул делал честь его племени. С ним считались, его почитали, но его власть ограничивали всегда в целях безопасности. Его племя также знало немало запрещённых приемов, которые действуют даже сейчас. У тебя болит голова? Явный передоз информации. Нужен обыкновенный отдых.

— Но мой отец, и твой, они наложили запрет на колдовство… без надобности…

— За многие годы ты так и не понял, отчего и почему племя Мага не пострадало в отличие от твоего племени? Помимо колдовства существует ещё и шантаж и угрозы. А ещё самая обыкновенная подлость. Бедный Влад, ты так до сих пор и жил бы в неведении, что всё случившееся с нами, и с тобой, есть воля тех грозных богов, что знали и предопределяли наш путь заранее. Как ты был наивен, как наивен сейчас! Но ты умел сопротивляться, хотя был самым разумным и спокойным из нас троих. Тебе было уготовано стать во главе нового племени, так распорядились звёзды ещё при твоём рождении. Но боги большие шутники. Они продолжили историю твою, Мага и той золотоволосой красавицы на свой лад, за счёт нас, людей послабее. Мой путь в этой истории был самый жалкий… и, наверное, самый бессмысленный.

— Не смей так говорить, Истэр! Твоя история заслуживает сочувствия и уважения. Дай руку, и поднимайся… Прости, что так говорю, но ты навсегда останешься мне самым дорогим человеком, какую-бы ты мне боль не принёс в прошлом и даже в будущем. Но ты навсегда останешься моим дорогим братом. Обнимемся, брат!

Они вновь вернулись в пещеру Теней. Всю дорогу молчали. Хотя был ли этот обратный путь так долог, как могло показаться даже ребенку, чей ум совершенно ещё не занят воспоминаниями и подсчетами того, что могло бы произойти, если бы….

Космоцикл быстро домчал их из космических далей в мрачную обитель пещеры. Пещера приняла космоцикл спокойно, и даже огонь масляных факелов на стенах не дрогнул, когда машина бесшумно осела на жесткий грунт посадочной площадки. Также бесшумно открылась бронированная дверь, и когда спёртый воздух пещеры ворвался в ракету, тотчас же в проёме двери показалась белогривая голова коня, который, видимо, наскитавшись в тёмных лабиринтах пещеры, каким-то образом учуял, что своих друзей необходимо искать именно здесь.

— Смелый, ты здесь! — взвизгнул Далв, и, выскочив из космоцикла, повис на шее коня, что в нетерпеливом ожидании склонился перед мальчиком.

Что шептал мальчуган Смелому на ушко, неизвестно. Только кажется, они вполне понимают друг друга и неизвестно, кто больше доволен встречей, это бессловестное животное или мальчишка, глаза которого горят любовью к животному…

— Поверишь ли ты мне, Влад, мой бывший друг и брат, или доктор Апрель, или Последний потомок владеющих славой, как тебя лучше величать, не знаю, но я хочу повиниться перед тобой…

Если бы не свет факелов, что освещает пещеру, и проникает в раскрытую дверь космоцикла, можно и впрямь подумать, что у привидения есть лицо, и оно удивительно похоже на его друга Истэр. Но не надо обманываться, скафандр вновь пуст, его заполняет лишь слегка белёсая туманная облачность. Оболочка человека растворилась, словно Истэр и не было вовсе. И Влад не обнимал своего брата. Да, это всего лишь обман зрения, который так хочется принять за действительность. Но грусть, что веет через стекло скафандра так ощутима и так реальна! Странно, что могло заставить Мага пойти на предательство против своего друга, и было ли это предательством? И сколько их было потом, этих предательств?

Когда произошло то, что является страшнее всего и омерзительней. Когда происходит метаморфоза человека, превращение доброго и милого сына, брата, друга в грубое и жестокое животное. В подобие человека или подобие животного?! Но страсть властвовать и повелевать, ещё не означает жестокость. Страшно другое. Когда шагая по трупам себе подобных, ты вдруг начинаешь чувствовать опьянение властью, эйфорию от безраздельного господства над другим человеком. Когда упиваясь унижением униженного, его слабостью, ты не осознаёшь, что творишь, так как в нём ты презираешь подобие себя, а значит, человека! И страшно то, что ты вдруг начинаешь чувствовать себя едва-ли не единственным на земле господином, или чего уж там, самим Господом, воровски прикрываясь его именем…

Увы, мы всего лишь люди! Мы, обычные люди, созданные из крови и плоти. В нас 90 % воды, мы боимся боли, мы плачем, мы страдаем от одиночества, мы зависим от настроения других людей, как бы мы не презирали их, богатых или бедных, чистых или вонючих, умных или сплошных дураков, умирающих от тяжелой болезни, или здоровых и красивых, которым мы завидуем или презираем, к которым тянемся или безразлично отталкиваем от себя, которых мы любим или ненавидим, от которых страдаем любя, или плачем от чужой бессердечности и грубости, сами грубим или пытаемся с пеной у рта доказать, что я лучше…лучше… лучше!

Мы не перешагнём через себя, мы всегда будем зависеть от кого-то. От мамы с папой, от учителя, от начальника на работе, от настроения мужа или жены, от соседа по лестничной площадке, который по пьяни может не закрыть горелку газовой плиты, от того шофера автобуса, что с полупьяными глазами везет тебя сегодня утром на работу…Мы зависим, зависим и зависим от всех и от всего! От погоды, от чужого взгляда, от ласкового слова и невинного поцелуя давней подруги или друга…

Потому-что мы всего лишь Люди! И не уподобиться никому и никогда Господу Богу, и не вершить никому из нас от своего имени и от имени своего народа великую кару над себе подобными, если даже тебе в руки вдруг попала великая власть, ибо такому человеку даётся испытание стать деспотом или обычным тираном.

В конце концов, когда-то любой деспот предстанет перед судом, человеческим или " праведным"! И неправда, что деспот всесилен, что он ничего и никого не боится. У него свои, изощрённые страхи. И неправда, что он не боится боли, самой обычной, глупой человеческой слабости. И неправда, что он не плачет, что не боится людей, которые как возвели его на пьедестал, так и…сбросили, растоптав, как обычную букашку!

— Истэр? Ты помнишь как племя маггутов, которым управлял отец Мага, однажды устроило праздник племён. Всех трёх племён! Начинало сбываться древнее предсказание о едином Братстве людей, так думали все! Я помню, как ты, я и Маггутик стояли вокруг огромного золотого солнца и клялись быть братьями навек…

— Тогда нас было мало! — усмехнулось привидение, снимая мотоциклетный шлем и растворяясь в голубоватой дымке облака, окружившей последующее за шлемом серебристое туловище безголового скафадра. — Маггутов было больше чем истэритов, а влады едва ли хотели той судьбы, когда несметные полчища неведомых диких созданий в вонючих страшных шкурах напали той ночью на их племя и перебили его, несмотря на отвагу и смелость владов. Хорошо, что ты был с отцом…Говорят, причина нападения диких людей была в том, что владам, самими богами был передан секрет бессмертия людей…

— Секрет бессмертия? Что за чушь собачью ты несёшь? — доктор недоверчиво посмотрел на белёсое облако принявшего очертания человека, расположившего ся рядышком, у космолёта, перевел взгляд на Далва, который уже восседал на Смелом и заливисто хохотал, когда конь слегка подбрасывал его, словно понимая, что на нём сидит ещё совсем ребёнок. Усмехнувшись, доктор продолжил:

— Откуда тебе известно про бессмертие? Ты был ребёнком, когда слышал эту сказку. Или ты что-то знаешь о ней большее? Я не принуждаю тебя к ответу, потому-что он будет жесток. Племя маггутов не собирало вождей…после той кровавой ночи. Я помню до сих пор эти залитые кровью луга, где стояло наше племя. От травы долго шел приторный запах крови. С тех пор я не могу переносить её вид…

— Я тогда был непоседой, ты должен был помнить об этом Влад! Вспомни, что в тот вечер мы затеяли игру в прятки, и я спрятался в самой большой хижине…

— Так вот значит, где ты прятался, куча куриного помёта! А я то, облазил все прибрежные овраги в поисках одного тебя. Маггут недаром хихикал, когда в очередной раз я застрял в грязной болотной жиже у реки…

— Это спасло тебя от всесильного гнева. Я прятался в большой хижине…

— Ты же понимал, что большая хижина была под строгим запретом вождей…

— Тогда бы я не узнал, что узнал! — белесое облако всколыхнулось и словно взлетело вверх. — Я часто думаю, это стало началом моего печального конца…

— Не сгущай краски, брат! Ты всегда был импульсивным, Истэр. Как и всё твоё доброе племя… Продолжай…

— Вот-вот! Ты всегда знал правильный ответ, Влад, в отличие от меня. Ну, хорошо, разговор сейчас не обо мне. В тот вечер в большой хижине был чужак. Это он принёс диск золотого солнца. Посланец солнца и неба, он говорил о странной важной миссии, с которой якобы был послан сюда. Мы — дети наших племён, должны были принять обряд очищения солнцем, потому-что каждый из нас, и в тоже время кто-то один, должен был стать праотцом нового поколения на земле. Мы должны были принять вечность, как она есть, создав свой род как корни одного дерева, а затем эти разросшиеся корни соединить в один большой корень, создав большое и крепкое дерево жизни, в ветвях и листьях которого, то есть в наших детях, должна была течь бессмертная кровь наших племён…

— Ты несёшь какую-то чушь, Истэр! Довольно неприятную… — отвернулся в сторону доктор. — Я врач, но мне неприятно тебя слушать…При чём здесь кровь?

— Давно ли ты стал врачом, в каком веке? Ты ведь не любишь запаха крови? А Маг просто обожает её. Вернее Марину, без царственной крови которой не видать ему бессмертия…

— Что ты знаешь о Марине, говори! — доктор схватил скафандр и что силы затряс его.

— О-о-о! — раздался дребезжащий голос изнутри скафандра. — Ты вытрясешь из меня последние мозги и всю душу Влад, и тогда не узнаешь ничего…

— Прости… — очнувшись, разжал руки доктор. — Нервы шалят…

— Вот — вот! — хихикнуло привидение. — У тебя нервы шалят, а рассчитываюсь вечно я!

И чем? Своей жизнью! Но мне не привыкать… Приму смерть и от тебя, в любом виде!

— Твой черный юмор делает честь твоему остроумию, но не старайся, я больше не дотронусь до тебя и пальцем…Итак, что ты знаешь о Марине?

— Лишь то, что она твоя жена!

— Это известно мне и без тебя! — мрачно заметил доктор. — Что ещё?

— Что она дана тебе самим небом и горой Ос…

— Не испытывай моё терпение, здесь я знаю больше чем ты…

— Не перебивай меня, Влад, я не могу сосредоточиться, когда на меня давят…

— Настоящий мужчина никогда не должен терять самообладания и мозгов! — усмехнулся доктор.

— А я…я не мужчина…я…я…привидение…самое обычное!

— Как славно мы поболтали! — пробормотал доктор, услышав глухие всхлипывающие звуки, что неслись из скафандра. — Истэр, если можешь, прости меня, я не хотел тебя обидеть. Ну, если хочешь, влепи мне хорошую пощечину…

— Что? Пощечину? По — бабски? — взвился безголовый скафандр над пультом звездолёта. — Нет! Только дуэль, только дуэль смоет этот позор… К барьеру! Где мои пистолеты? Чёрт, где наши пистолеты? Я их забыл! Забыл в том грязном трактире, где мы остановились с тобой на постой. Какой это был век? Кажется семнадцатый! Я их положил на стол, с собой рядом, там их и оставил…

— Ты их обменял на пару прелестных шляпок для мадам Тюссо. — мрачно заметил доктор. — В тот вечер ты был явно в ударе. А впрочем, оставим этот беспочвенный разговор. Ты многое забыл, и даже стал путать время. И не семнадцатый век то был, а восемнадцатый, и в грязном трактире нас с тобой настиг посыльный с пакетом, от которого зависела жизнь многих людей. И если помнишь, мы приняли бой с людьми в масках, которые вновь убили тебя…Ты погиб, зато ты храбро дрался, и погиб как настоящий герой. Жаль, мадам Тюссо так и не дождалась от тебя заветных шляп…Зато ты спас мне жизнь. Спасибо тебе, друг. Я рассказал мадам о тебе, и она даже всплакнула, пообещав увековечить тебя навечно в своих творениях…

— Правда? Боже, как я счастлив, как счастлив! Значит, старался я не зря! Кажется, теперь у меня появилась цель. Да-да, теперь я знаю, где искать свою тень! У мадам Тюссо!

Кстати, ты помнишь ту белокурую красавицу, что свела с ума не только меня, но и Маггутика. А ты, кажется ей больше всех пришелся по душе… Ну признайся Влад, признайся, ты добился от неё благосклонности…

— Кажется Истэр, ты переходишь все границы дозволенности! — отвернулся в сторону доктор. — Настоящий мужчина не станет хвалиться своими победами над женщиной…

— Настоящий мужчина ты говоришь…настоящий? Значит я не жертва бессловестная, как мне было сказано однажды… — в хриплом шепоте облака чувствуется странная боль.

— Ну что-ты! — устало прикрывает глаза доктор. — Плюнь тому в глаза, кто сказал тебе это. Ты личность… и всегда ею был. Ты всегда погибал в честном бою, как герой…

Зычный хохот, от которого пробирает по коже мелкая дрожь, несётся под сводами пещеры. Но когда смех утихает, чуть хрипловатый голос тихо продолжает:

— И то ладно! Как герой! Только… поверь мне брат, как я устал быть этим героем… Я хочу обычного счастья, всегда хотелось…

Что это? Бестелесое облако, или подобие человека? Призрак, или просто тень того, кого звали Истэриком? Облако тает на глазах, и вот уже ничего не напоминает о былом друге. Лишь только серебристая материя скафандра напоминает о том, что несколько мгновений назад, здесь был кто-то рядом… Или что-то!

Доктор вздыхает и вновь устало прикрывает глаза. Он понимает, в пещере Теней всё возможно. И даже вполне осязаемое привидение в образе былого друга.

Только когда это белёсое облако успело освободиться от скафандра? Оно ли теперь плавно колышется неподалёку и кажется вполне безобидным и отстранённым от всего того, что здесь происходило. Во всяком случае, облако не выражает неподдельный интерес, и даже чрезмерный ко всему, что здесь говорилось от самых первых и до последних слов, эхо от последних слов ещё ощущается в дальних уголках пещеры. А может это эхо и есть тот примитивный способ передачи энергии на расстоянии? А ещё доктору кажется, что неспроста весь этот долгий разговор Истэрика. Он словно его отвлекал…

Доктор приоткрыл один глаз и внимательно оглядел пещеру. Кажется всё вокруг так же тихо и спокойно. Полный штиль… перед бурей?

Вот Далв, сидя на белогривом красавце коне что-то шепчет ему на ухо, приникая к самому уху Смелого. Картинка из детства? А может это всего лишь сон? Наверное очередное наваждение. Но очертания коня вдруг становятся размытыми, и в тоже время четко проступает единая линия, соединяющая мальчика и животное. И это уже не Далв, а неведомое животное, приникшее к шее Смелого. Крылатый тигр с рогами антилопы терзает коня, склонённого перед ним в смертельной муке. В глазах Смелого страшная пустота надвигающей смерти, в глазах же тигра кровожадная ярость.

О, с каким наслаждением губится жизнь прекрасного животного, с какой беспощадной и безудержной страстью вершится злая воля стихии, ведущая к смерти…

Хищный блеск золота глаз животного, сверкнув, тут-же гаснет, ослепив на мгновение доктора, который вдруг понимает, что никому, никогда, и ни за что не оторвать от коня этого тигра, не нарушив то единое целое, страшное и противоестественное всему живому, но такое понятное сейчас доктору… Химера? Не-ет!

Единое целое… единое целое… Подчинив его одному ритму, введя его в некий определённый порядок, совершая тем самым некое магическое действие, включающую природу в определённо заданную форму, мы получаем желаемое…

Нет! Это бесчеловечно, использовать невинное дитя и тем более животное, в своих злых умыслах!

— Далв! Далв! Очнись Далв!

Кажется, ещё никогда доктор не испытывал такого отчаяния и горя, как сейчас, и такой боли, острой и нестерпимой, словно это он, тот самый конь, умирающий…

— Влад, а ты изменился со временем. Ты не тот, совсем не тот, смелый и решительный воин, которого я знал и любил… — бестелесое существо склонилось над мужчиной, что согнулся от нестерпимой боли почти вдвое. — Поверь, я стараюсь сейчас от любви к тебе, моему брату…

— Что ты знаешь о любви и о ненависти, ты, обычное облако! Ты, кто спокойно принял подлость как основу жизни, кто не подумал защитить свою мать и сестёр от злобного колдуна, кто позволил им принять ложь за откровенность. Ты не защитил их от волшебных чар, от страданий, что выпали на их долю. Ты позволил заманить их на корабль и погибнуть от рук палача. Ты и сейчас играешь жизнью ребёнка, потому-что ты не человек, ты тень, ты бестелесное создание, у которого нет души, нет родины, нет жены, нет детей, а, следовательно, потомства, ради которого мы и призываемся на эту землю…

А ведь ты был добр и честен…

— Меня убили! Дважды отравили, а однажды четвертовали, едва я достигал каких-то основ жизни… — всколыхнулось облако.

— Чушь! Чушь собачья! — громко захохотал доктор, пристально вглядываясь в облако. — Не бей на жалость, Истэр! Не говори мне, что ты не в сговоре с Магом даже сейчас. Что тебе не нужна жизнь этого ребёнка! Лучше скажи, что ты, в конце концов, решил покончить с теневой жизнью, и выйти на свет божий, накопив достаточно зла в своих бесформенных кельях. А может ты и есть Маг, мой бывший друг, мой добрый брат, мой злейший враг? Так и есть!

О, теперь я понимаю. Маленький Маггутик в конце концов превратился в Великого Мага, используя для этого двойной ум и эксплуатируя своего друга, Истэрика, используя силу заклятий древних жрецов и их заклинания! Ты молчишь? Не означает ли это, что я прав? Что ты опять думаешь, благодаря магии и колдовству жизненная сила темных сил, за счёт ребёнка и слабой женщины возрастёт настолько, что Маггут вновь обретёт опору жизни, что он станет Великим… злодеем!

— Не говори так о нашем друге! Тебе и мне он больше чем друг, он наш брат! Возмущённое облако взлетело чуть ли не к самому потолку пещеры.

— И что ты не мёртв, есть и его заслуга. Он жалеет тебя и всегда жалел. Неужели ты не помнишь, как в войне с соседними племенами стрела вонзилась тебе под левую лопатку, и Маггутик, вспоров тебе кожаную куртку, ловко извлёк стрелу из кровоточащей раны. До сердца оставалось совсем немного… Он наложил кровоостанавливающую повязку и мазь… Разве он не был добр к тебе?

— Видно тогда он ещё не совсем был подвержен злобе и ненависти… — устало отвечает доктор, вновь прикрывая глаза. — Прости, я не могу продолжать этот разговор.

Он не хочет спора, он уже достаточно много узнал о себе. Пещера Теней никогда не скрывала своих тайн, их у неё предостаточно, но всё не пересмотришь, и не проанализируешь. Да и нужно ли это? Если бы весь анализ шёл на пользу, человек достиг бы степени божества… или хотя-бы совершенства.

В голове кружится как заведённое колесо лишь один вопрос, как вернуть Далва и Марину…как вернуть Далва и Марину… туда, обратно на землю.

— Хочешь, я узнаю, о чем ты думаешь? — вновь напоминает о себе белёсое облако. — Ты думаешь опять о своей жене!

— Ты догадлив, Истер! Это не удивительно! Ты всегда был наблюдательным… — хмуро обронил доктор. — Я припоминаю, как однажды ты обратил внимание вождя моего племени на принадлежащую мне пластину- талисман с изображением маленького солнца. Ты догадался, что это был подарок дочери вождя, которую увидел случайно у ручья рядом со мной. Ты воспылал ненавистью к этой девушке…

— Неправда! — взлетело облако вновь, умоляюще складывая на груди прозрачные руки. — Я её полюбил…

— Так, что постарался избавиться от неё, от меня и даже от этого талисмана… Ты добился, что я был изгнан на год из племени. Вождь в наказание отобрал у меня талисман, но не отобрал у меня сердце, в котором пылала неугасимая любовь к золотоволосой девушке…

— Тогда готовились к войне с чужими племенами. Вожди не верили себе, а ты попал им под руку, за связь с иноверкой… Война всегда чревата потерями…

— Какой ты умный Истэрик! Как приятно узнать о себе что-то новое. Итак, меня обвинили в шпионаже, говоря современным языком.

— Я этого не говорил…

— Весьма сомнительно. Но я хочу этому верить! И хочу верить, что никто из друзей не донёс на меня тогда. Хочу сказать тебе за это изгнание спасибо, назад я вернулся совсем другой…

— Вот видишь, может благодаря мне ты стал героем, и настоящим воином…А кстати, твой талисман не пропал. Он стал чудесным украшением на щите вождя! — тараторило облако, преодолев странное смущение, и оттого теперь легкомысленно подпрыгивая перед доктором. — Ты стал героем, тебе был пожалован самый высокий титул вождей, и самые лучшие девушки племени жаждали твоего внимания. Ты должен был начать новый род на новых освобождённых землях, от степей и до морей…

— Если ты это знаешь, то должен знать, где же была та, что подарила мне талисман, и которую я искал…

Смущение, что вновь овладело облаком так явно чувствуется, что доктор поневоле закрывает глаза, и замирает, словно приготовившись услышать что-то малоприятное для себя.

— Ну-у-у… — тянет облако. — Разве ты не знаешь, что колдуну чародею для его храма было подарено много всякой золотой ерунды в виде гребней, статуэток зверей, и птиц, а также пластина с изображением крылатого тигра с рогами антилопы, терзающего коня…

— Опять химера! — пробормотал доктор, но тут-же повернулся к облаку. — Ты хочешь сказать, что в исчезновении моей невесты виноват не столько колдун, а тот, кто преподнёс ему богатые дары…

— Мне очень жаль, но Маг не хотел тебя убивать. Он просто посчитал несправедливым, что тебе подчиняются обширные земли, начиная от степей и до моря. А тут ещё и златокудрая красавица, дочь вождя, должна стать твоей…Итак… — выдохнуло облако. — она исчезла в далёком благодатном крае, в котором Маггутик постарался испросить для себя величайшее прощение у тех божеств, которых сам своими руками низверг с пьедестала…

Кстати, ты не был во Франции, в Бретани?

— Зачем это мне… — пробормотал доктор, что, однако вполне удовлетворило облако. Взмахнув белёсым краем крыла, оно с готовностью подхватило:

— Аллея менгиров — весьма впечатляющая картина под серым свинцовым небом! Очень советую как-нибудь там побывать. Полная фантастика в реализме, но думаю, что эта аллея тебе что-то напомнит, и о чем-то расскажет…

— Если на этот раз Маг не убьёт меня, то обязательно побываю! — отозвался хмуро доктор, но тут-же напомнил:- Итак, моя невеста…

— Ты женился! — тут-же отозвалось облако. — И успокоился! Ну, нашел её и нашел! К чему знать все эти тонкости, где нашёл, почему и зачем? Женился, так будь счастлив, а ведь не-ет! Опять не получается! Опять, заковыка выходит! Стала что-то твоя девица красавица тосковать, да частенько в сторону моря поглядывать. А иногда золотой щит с таинственной пластиной снимет со стены, смотрит на него да поглаживает, словно олень на нём живой…

— Олень? — поразился доктор. — Ты говоришь олень на золотой пластине?

— Ты должен это знать как никто другой! Олень — олицетворение солнце и света в представлении наших племён. Олень- солнце, всегда являлся символом твоей власти… Между прочим, ты был прекрасен, и силён даже без этого символа. Тебе завидовал сам Маггут, он не обладал таким обаянием добра и простодушия. Казалось, нет ничего невозможного в этом мире, всё шло тебе в руки, всё желало быть твоим…

— Ты имеешь в виду…

— И это тоже! Ты имел кучу жён, которые едва ли познали силу твоих объятий. Потому-что только одна женщина смогла завладеть сердцем молодого вождя…

— Стоп! Что-то ты недоговариваешь Истэр, что-то темнишь! Ты знаешь обо мне больше, чем я сам…Отчего я ничего не помню? Что ты ещё знаешь, кроме погребальных обычаев диких племён?

— Так ты догадался, что ты умер? Глупая смерть от тоски и печали! Это не смерть воина! Хотя тебя похоронили как положено, твой щит положили тебе в могилу, туда же отправили кучу жён, оруженосцев, виночерпиев и даже твоего боевого коня. Ну прямо точь в точь, как этот… — кивнуло облако в сторону, но услышав удар по космолёту, тут-же взлетело и возмущенно заверещало:

— Эй, мальчишка, уши надеру, отойди от космолёта. И поосторожнее с конём, он может лягнуть моё детище, и адью, прощай тогда небо. Заруби себе на носу, другого межпланетного корабля пока ещё нет, и не будет в ближайшем будущем… Ну, на чем я остановился? Итак, ты умер…

Облако тут-же захихикало глуховатым смехом:

— Хотел бы я быть Великим, ради того, что-бы иметь столько жен и прислуги на том свете… Я бы и там наслаждался жизнью…

— Весьма сомнительно! Скажи-ка лучше, мой бывший дру, я освободил её? Или нет?

— А как думаешь ты? Освободил ты её или нет? Ты запутался в сетях любви, как глупый кролик. Это на руку кой-кому! И я не собираюсь тебе нашептывать на ушко всякие сомнительные вещи, что-бы потом не оказаться виновным. Хочешь знать правду, спроси свою память, пошевели мозгами. Во всяком случае их у тебя по рангу больше, чем у меня. На то ты и вождь владов, хотя и бывший! А пещера Теней с радостью тебе всё подскажет, лишь только ты возьмешь в руки вот эти два оголённых провода. Бери, бери не бойся! Тысяча вольт для тебя ничто! Взял?

— Взял!

— Тогда держись…

Разряд тока был такой сильный, что в первый момент доктору показалось, его зубы вылетели все разом, и словно отделившись от головы полетели к противоположной стороне пещеры, где стукнувшись о стену, с громким дробным перестуком посыпались на космоцикл. Боль в голове была невыносимой, хотелось крепко сомкнуть веки, что-бы не видеть лица Далва, его испуганные глаза, его жалобно приоткрытый рот, сжатые вместе руки, в которых маленькой точкой сиял талисман с изображением красавца оленя…

— Извиняюсь, немного переборщил, но мозг уже заработал! — словно издалека донёсся глухой голос. — Вы меня слышите, уважаемый братец? Ваш мозг заработал, потайная память пошла…

Доктор не знал, что подсказывает ему мозг этими странными яркими картинками, которые вспыхивают словно разноцветные новогодние огни, и тут-же гаснут, разом погрузившись во тьму. Почему память, эта медвежья услуга, отдаёт резкой болью в затылке? Да и память ли это болит, или всё-же мозги, которые пыжась, толчками словно выплёскивают из себя информацию. Вновь и вновь память прокручивает обрывки воспоминаний, которые вырисовываются в странные картины.

Вот диковинное судно, плачущие дети, хмурые мужчины, женщины со скорбно поджатыми губами, и среди них красавица с черными как спелый чернослив глазами, с развевающими на ветру черными завитками блестящих волос, одетая в яркое платье, разорванное на груди…

Резкий гортанный крик спугнул толи женщину, толи картину, но память услужливо предоставляет уже другое видение. Сверкают клинки, и порубленные тела мужчин летят в бушующее море, женщины с коротким криком падают на палубу, держась за свои окровавленные лица. Маленький мальчик, ещё совсем ребёнок цепляется за шею молодой женщины, а она, склонившись над ним, пытается укрыть его от чужих страшных глаз завесой своих волнистых черных волос. Крупный план наезжает на лицо ребенка и глаза его матери, и тут-же, словно из преисподней, к ним тянутся чёрные от гари и копоти руки обнажённого мужчины, одетого лишь в алые как кровь широкие шаровары…

Стоп! Нестерпимая боль жжёт затылок, отдаёт в виски, вспыхивает яркими алыми шароварами в крепко закрытых глазах. Какие странные шаровары цвета крови! Они разбухают, становится всё больше и больше, штанины вытягиваются, и, извиваются словно ползучие змеи, или обычные водопроводные шланги… И вот уже ярко красный кровавый поток, хлынув через край шаровар, устремляется наружу, на палубу корабля, смывая мощной алой струёй женщин упавших на палубу, стягивая их, утаскивая в своё яростное русло, ввинчивая в этот поток, захлёбывая, затягивая, заглатывая…

Яростный поток выдергивает из рук матери маленького мальчика и несёт его с обезумевшими от страха глазами в своей кровавой пене, как в люльке. Тонкие ручонки малыша то покажутся, то вновь исчезают над пеной, но вот, наконец, худенькое тельце ребёнка поток бросает в сторону черной дыры, где исчезает всё…

— Нет! Не-е-е-е-ет…

Кажется, сейчас лопнут не только голосовые связки, но и голова, пульсирующая дикой болью, от которой нет никакого спасения. И словно в ответ раздаётся истошный детский крик, призывающий действовать:

— Папа! Спаси меня, папа! Спаси-и-и…

— Это ты…это ты их смыл в черную дыру вечной пропасти…Это ты…

Белёсое облако, словно издеваясь, вихляется перед глазами доктора, комично подпрыгивая и прижимая прозрачные руки к груди, но вдруг опрокидывается, и тут-же кровавый поток налетает на него, заполняя легкой розовой пеной его белёсые очертания, которые тут-же начинают бушевать и пенится внутри тонкой прозрачной оболочки, грозя разорвать её. А кровавый поток несётся дальше, неподвластный уже никому, сметая всё на своём пути. Но едва ли ему под силу тот высокий курган в степи, на котором водружён огромный железный меч, издали напоминающий обычный крест.

— Как жаль, что в своё время ты не захотел стать Великим вождём из-за этой женщины, что появилась с горы. Было бы меньше жертв в этой войне за власть, было бы меньше падений и предательств, а, следовательно, меньше слёз… Она была не нашего круга, и даже не красавица. Что ты в ней нашёл? Она больше подходила Магу… Авантюристка. По ней это сразу было видно. И почему все решили, что она царского рода, и что сошла она с горы Ос?

— Она пришла со стороны черных дыр. Туда ушла её планета. Так сказала мне она сама. — тихо сознался доктор. — Она пришла с миссией, предупредить нас…И я ей поверил.

— Она околдовала его! — злобно взвизгнул писклявый голос, в котором доктор едва ли узнал голос белёсого облака.

— Нет! — печально возразил ему другой голос. — Она очаровала его, как может очаровать земного человека пришелица из космоса. Она не стремилась к власти над человеком. Она сама постаралась стать такой же, как и её новый знакомый. Её миссия заключалась в идентичности, что-бы найти в огромной Вселенной достойный уголок для землян, в случае, если землю постигнет катастрофа…

Едва ли доктор понимает, что происходит, и что за таинственный голос звучит под сводами темной пещеры, оправдывая его перед белёсым облаком. А может, облако просто раздвоилось? И в самом деле, одно из них белое, другое темное… А может это только кажется?

— Какая чушь! Никогда не поверю! — вдруг взвизгнуло тёмное облако, взлетев повыше и обращаясь к белому облаку. — Эта незнакомка взяла верх над владом. Он был смел, а тут вдруг стал робким, он был суров, а тут вдруг стал застенчив как барышня, он блистал умом, но из-за неё превратился в нечто непонятное. Он стал говорить, что война, это не выход из положения, а человек, это не зверь… Хотя…из-за неё он готов был убить каждого, кто ненароком взглядом касался её глаз, лица, волос, фигуры…

— Я был ослеплён! — также тихо шепчет в ответ доктор.

— До такой степени, что чуть не убил Маггута, поспешившего тебе на помощь.

— Он не собирался мне помогать, наоборот… — слова даются с трудом, а тёмному облаку только это и надо, оно нависает над доктором, и словно давит своей тяжестью.

— Нет, он собирался помочь тебе, Великому Владу, избавиться от этой любви! Ты же прогнал его, оскорбив, оболгав и обвинив в похищении женщины…

— Он похитил её, но я не стал на путь войны. Мой меч был низложен на кургане, ты видишь подтверждение моих слов, как залог мира. Таково было условие богов. Так в чём моя вина? Что во имя любви к женщине я не стал убивать брата?

Это уже не облако, а огромная черная туча нависает над доктором, и давит на него так, словно старается испытать его на прочность.

— Ты оскорбил бога войны, ты отказался от битвы, и тем самым нарушил заповедь данную всеми вождями этого края. Ты стал выше по разуму, всех тех, кто считал себя недосягаемым для простого человека, ты стал добрее и терпимее, а значит, нажил себе врагов. Ты приобрёл власть над другими вершителями судеб, сам не ведая этого. Так не должно было быть! Бог войны жестоко платит всем нам за годы существования на этой земле. И справедливость чужда ему. Сколько бы ни прошло сотен лет и тысячелетий, он не успокоится, пока, выждав момент, он не разорвёт землю на тысячу осколков, которые со скоростью будут втягиваться в черные дыры космоса. Ты видел их силу, она велика, она неимоверна! Земля должна исчезнуть…

Какие странные речи! О чем они? О женщине, о любви, или о войне, или о мире к которому издревле стремится человек. А может речь здесь идёт о черных дырах, в которую странные злые силы целенаправленно втягивают землю? Как разобраться во всем этом? И о чём шепчет тот голос, что похож на эхо, которое, то удаляется, то вновь возникает в этих странных закоулках пещеры Теней…

— Торопись Влад! Из троих сыновей разных племен, из трёх воинов, один лишь ты имеешь силу против бога войны. Твоя сила неимоверна, она может разрушить страшную энергию того, что накапливалось веками и тысячелетиями, всё то зло, что кипит, бурлит, и грозится выплеснуться из всех живущих на этой земле.

Ты владеешь славой Победителя, и это знает тот, другой. Он тоже силён неимоверно! Силён до безумия, до страсти обладать этой славой! Но ему не дано быть правым! Будь благоразумен, будь справедливым. Помни о невинных, о тех, кто может пострадать в этой борьбе за власть. Торопись Влад. Овладей славой Победителя, оправдай имя, данное тебе твоим племенем. Победи зло, повернув реки вспять… вспять…вспять…пя-аять…

Эхо уносится вслед за черной и тяжелой тучей, которая исчезает за огромным сталактитом. Но тучи уже нет, а эхо всё ещё перекликается само собой, словно старается доказать мужчине, прикорнувшему у поросшей мягким мхом холодной стены пещеры, что это всё же не сон…

— …вспя-ять… — вспять…вспять… — чуть внятно бормочет во сне мужчина.

Он передёргивает плечами, нечаянно касаясь холодного камня, и оставляя вмятину на мхе. В пещере очень сыро, и немудрено, что пышная зелёная растительность покрыла не только камни под головой мужчины. Светлые завитки волос прилипли к его влажному лбу. Он спит беспокойно, вновь вздрагивая во сне, хмурит лоб, и снова что-то невнятно бормочет, но тут-же вдруг громко выкрикивает:

— …вспять…повернёшь…вспять…

От звука своего голоса мужчина вздрагивает и просыпается. Он озирается по сторонам, и с недоумением смотрит на огромный камень, на вмятину во мху. Он медленно поднимается и трёт ладонью лоб, чувствуя, как нестерпимо болит голова. Если это не остеохондроз, то возможно давление. Но скорее всего, это затекла шея. Камень вместо подушки! Полный экстрим! Впервые, за последнее время он так спал…крепко! Ему даже приснился сон, в котором ему что-то предлагалось сделать. Что? Перевернуть весь мир с ног на голову? И обратно…

— Нет! — он трёт холодной ладонью разгорячённый лоб. — Моя голова не в состоянии о чем-то думать. Хотя… Подожди, а где — же Далв? Где этот мальчишка, и тот конь, которого они свистнули в пещере…

— О-о-о! — застонал доктор. — Ещё и воровства нам не хватало! Ну, это уже слишком!

А впрочем, он точно знает, что это его конь. Личный! И он не может быть чьим — либо. Потому-что он был ему пожалован… О, как болит голова…

— Далв? Да где же ты маленький оборвыш? Далв?

Неужели грозный рык, это не раскат грома, не шум падающего с высоты водопада, а голос мужчины привыкшего повелевать. Мужчины, не ведающего страха поражения. И горе тому, кто подумает иначе, и воспротивится ему, ибо нельзя не угадать в этом удивительном красавце-мужчине вожака, а признав, не пойти за ним, уважая в нём не только мощь его голосовых связок, и его физическую силу, а также разум, достойный человека с незаурядными способностями. Это именно тот, кто не обманет тебя, не предаст, и не солжёт, ради обычной и дешёвой лжи…

И не бойся малыш этого мужчину, не смотри на него с подозрением, он не обидит тебя, потому-что он вождь, он Последний потомок, который всегда защитит слабого…

— Дай твою руку малыш. Ты дрожишь? От страха или от холода? Впрочем, это не так важно. Главное состоит в том, готов ли ты, маленький оборвыш, встать со мной рядом, и идти со мной. Готов ли ты спасти…

— Кави? Я готов, готов славный рыцарь следовать за тобой ради неё, ради своей подружки. Ради матери и отца, ради своих соплеменников, заживо гниющих в темных подземельях… — мальчуган захлебнулся от избытка чувств, чем рассмешил мужчину.

Хлопнув мальчика по плечу, мужчина заметил:

— А ты, брат, герой! Не каждый может стать рыцарем, даже во имя своей подружки. Это похвально! Значит, не всё потеряно в нашем замшелом царстве- государстве. А пока вытри слёзы мальчик, и следуй за мной. Нам предстоит теперь попасть в царство Вечного холода…

— А как-же пещера Теней? Как-же облако, которое обещало покатать меня на космоцикле? Оно где-то рядом ждёт меня… — мальчик оглядывается, но доктор, подталкивает его вперёд.

— Угомонись Далв! Мы покидаем пещеру. Тени прошлого сделали своё дело. Виток прокручен, и не стоит здесь больше задерживаться. Это опасно, мой мальчик. А полёт… Придёт время, я обещаю тебе, когда ты отправишься в космос на самом быстром во всёй вселенной космоцикле, и на самой далёкой планете таинственного созвездия Кошек, навечно останется твой след…

— А если… если это время не придёт. Никогда…

— Отставить панику, Далв! Кави ждёт нас! Эй, Смелый, вперёд!

А через пару минут, они были уже так далеко от пещеры Теней, и встречный ветер так яростно бил им в лицо, что едва ли в продуваемой насквозь голове могли возникать или задерживаться какие-то ещё вопросы, помимо тех, а не померещилось ли это всё, тому славному мальчугану, что восседал за широкой спиной воина, в железных рыцарских доспехах. Закрыв глаза, мальчик старался всеми силами удержать в своей памяти полёт в космос, черную дыру и обломок обшивки двери, странного серебристого цвета, что несётся со скоростью в черную даль небытия, да рядом с ним смешное облако в скафандре, глубокомысленно рассуждающее о чем-то. Далв что-то всё ещё помнил. Но и он понимал, своим детским умом, что чем дальше они будут от пещеры Теней, тем меньше шансов будет у него, что-то оставить про запас, в своей памяти…

Украдкой мальчик взглянул в лицо суровому воину, в молчаливом изваянии правившего конём. Мужчина, почувствовав взгляд мальчика, не подал вида, а продолжал смотреть вперёд. Он хотел бы улыбнуться этому мальчику, но кроме фальшивой улыбки тот ничего не увидит. Мужчина разучился улыбаться… с того момента, как проснулся в пещере Теней… Но спал ли он тогда? И не приснился ли ему этот странный сон, где бестелесое облако открывает ему странные тайны его подсознания. Подсознания, битком набитого обрывками прошлых жизней. Да и его ли эта жизнь, все эти странные переживания, страхи, сомнения? Кто он? Химера или человек, воин или обычный доктор, который по какой-то странной прихоти оказался здесь…

— Занятная пещера, тебе не показалось? — словно нехотя роняет доктор слова в пустоту тишины, и удовлетворённо кивает головой, услышав детский голосок:- Очень занятная, только я всё равно всё запомню. Всё-всё…

— Ну-ну! — глубокомысленно бормочет доктор, и покачивает головой, словно соглашаясь с мальчиком. — Ну-ну!.

А он и не против. Пусть ребёнок всё помнит. Хотя едва ли это возможно. Большая часть всё равно забудется. Может и это долгое путешествие неизвестно куда, и неизвестно зачем, канет в Лета, и куча странных обрывков из прошлого, станет обычным мусором, который проще вымести из закоулков своей памяти и успокоиться, и не мучить себя, не мучить других тем непонятным, что происходит с тобой. А может, лучше однажды всё вспомнить и понять себя? А поняв, сделать вывод, зачем и почему ты здесь, и почему, эта долгая дорога среди черного мрачного леса не кажется уже такой незнакомой…

Это уже было! А раз так, вперёд мой славный Смелый! Тебе должен быть тоже знаком этот лес, эти мрачные огромные сосны, эта пожухлая трава, которая своим видом напоминает что-то о мертвой зоне, где уже давно не слышно птичьего свиста и гомона…

— Тебе не кажется Далв, что-то здесь слишком тихо! — произносит доктор.

Но Далв молчит. Покосившись на него, доктор видит, что пригревшись, мальчик спит, привалившись щекой к его спине. Горечь подступает к горлу мужчины. Ребёнок, есть ребёнок! Ему надо поужинать и сделав уроки, отправляться в койку, а не бродить круглыми сутками со странствующим рыцарем, по волнам чьей-то прошлой жизни, да в поисках каких-то истин, норм, догм или правил… Но когда-то всему этому должен быть конец! Всему, что здесь происходит! Когда-то Далв найдёт родителей, он Марину и сына…

— Их- ха! Держи его!

Разбойничий свист прервал разом все мысли. Как-же он вовремя не смог заметить беспокойство Смелого, его подрагивающие уши, частое фырканье и поминутное обращение к своему хозяину, словно он хотел предупредить о грозящей опасности.

— Их-ха, окружай его!

Какие отвратительные рожи у всадников, и тех животных, на которых они восседают. Да и кто это? Люди или химеры, кони, или да-Коны, эти странные животные? Они очень похожи на драконов, а сами люди напоминают кровожадных вампиров.

— Это маггуты, и их да-Коны! — шепчет Далв, что проснулся, и от безумного страха защемил пальцами кожу на руке доктора. — Они скакали за нами…

— Кажется, у меня обязательно будет синяк! — насмешливо проронил доктор, наклоняясь к мальчику. — Расслабься… Смотри на Смелого. Он уже спокоен. Видимо, пещера Теней шлёт нам свой последний привет. Это всего лишь химеры, вымысел, полная чушь, или странная фантазия человека…

— Ты напрасно так считаешь Последний потомок…

Зычный голос, что раздаётся со стороны тёмного леса, вызвал резкий порыв ветра, и лес зашумел тревожно, словно предчувствуя что-то. Доктор, полуобняв дрожащего от страха мальчика, не спеша развернул Смелого. Он знал, кто стоит у него за спиной, кто жаждет боя и крови, потому-что только один человек на свете способен нанести ему удар, и который должен решить всё в этой жизни… Но едва ли его противник посмеет нанести подлый удар в спину. Надо понять, что задумал его противник, или соперник.

— Ты не успокоился Маг, когда однажды, чуть живой, ты почти уползал с поля битвы. Я предлагал тебе мир, ты же всё решил в пользу меча. Я терпел долго, ждал, но ты не понял, что мальчик, с которым в детстве ты играл в прятки, уже вырос, и в детские игры играть не собирается… Моя капля крови повисла на солнечном луче вдали от вашей с Истэриком, но это было честно. Не так ли?

Высокий, худощавый, черноволосый мужчина с пронзительно черными глазами, застыл напротив другого красавца мужчины, такого же высокого, но светловолосого и голубоглазого. Огромное напряжение чувствуется в лицах этих двух мужчин. Они стоят друг против друга как два исполина, оба крепкие, мощные, сильные. Две силы сошлись вместе, две стены, два камня, но такие разные, как два противостояния, как мел и гранит, как небо и земля, как солнце и луна, как день и ночь…

— Так ты всё знаешь? Истэр никогда не отличался постоянством! — худощавый мужчина, с пронзительно чёрными глазами, насмешливо кривит тонкие губы. — Как говорят, сколько верёвочке не виться…

Если бы не видеть, как нервно сжимает черноволосый мужчина рукоятку того ножа, что висит у него на поясе. Того и гляди, последует резкий выпад… Надо его опередить.

— Ты не хотел всадить мне нож в спину? — светлые волосы мужчины растрепались и нависли над глазами, делая их не голубыми, а темными, почти стальными.

— Похвально! Ты хотел бы поразить меня в самое сердце! Не так ли?

Кажется, его реплика достигла цели. Рука соперника дрогнула, но не разжала рукоять ножа. Лишь глаза мужчины, стали ещё более черными и бездонными, да тонкие губы вновь скривились в презрительной усмешке. Доктор прищурился:

— А ещё ты хотел бы насладиться видом моих страданий и мучений. Я знаю, как много раз ты подступал ко мне, но что-то каждый раз тебе мешало осуществить задуманное. Провидение, или заклятие древнего шамана мешало тебе. Он проклял тебя за странную провинность…

— Молчи! Молчи…мой враг…

Тот стон, что вырвался с губ Мага, выдавал такую боль и страдание, что доктор Апрель поневоле устыдился чего-то, и замолчал. Он увидел вдруг несчастные глаза того, кого называл когда-то своим братом. Или так хотел думать о нём.

— Прости! — протянул он свою руку Магу, но тот, глянув на неё, вдруг громко захохотал резким гортанным голосом, отчего странный конь под Магом всхрапнул, и, оскалившись, затряс своей ужасной головой, и, издав лающий звук, завыл как волк.

Доктор почувствовал, как позади него Далв крепко вцепился ему в бока, а Смелый, тряхнув белоснежной гривой, заржал в ответ вызывающе громко и смело, яростно ударив при этом копытом о землю. По земле пошёл странный гул и звон, от которого, необычный отряд всадников сопровождавших Мага, вдруг внезапно шарахнувшись в сторону темного леса, и ускакали бы, но лишь грозный окрик Мага остановил их.

— Ты создал трусов, вместо храбрецов! И в сердце у них больше подлости, чем благородства. Возможно, ты сам боишься их непредсказуемости. Едва ли ты станешь утверждать, что создал лучшее, пусть даже, послушное тебе…

Доктор усмехнулся, кивая на группу всадников окружавших полукругом поляну, словно повинуясь мысленному приказу Мага. Не следует показывать, что тебя тревожит эта молчаливая согласованность мрачного отряда. Волнение здесь противопоказано, потому-что избыток эмоций даёт выброс адреналина в кровь, повышение температуры, и резкий запах пота…

Лица всадников неподвижны и лишены чувств, да и да-Коны не животные, они химеры, но их плотоядные взгляды и слюна, что течёт по их длинному розовому змеевидному языку, говорят о том, что возможен срыв, который едва ли на руку даже Магу. Это видно по его глазам, в которых виден… страх.

— Ты угадал, мой дорогой брат, непороднённой крови. Ты всегда был догадлив… всегда! Но одну тайну ты не разгадал, и едва ли разгадаешь, ибо именно сегодня, и именно сейчас, она умрёт вместе с тобой, а ты умрёшь от моего меча…

Усмешка на лице Мага напоминает страшный оскал мертвеца. Эта мысль приходит совершенно неожиданно в голову доктора. Если бы эта поляна не была полем битвы, он мог бы предложить Магу пройти обследование на современной аппаратуре по знакомству, по старой дружбе, совершенно бесплатно, в той клинике, где выявляют самые страшные диагнозы. Ну, нельзя же всё время скакать по лесам и горам. Человек не вечен! Этот нездоровый цвет лица, эти круги под глазами, лихорадочный блеск его глаз настораживает, как и худоба…

Сильный удар едва не выбил доктора из седла. Смелый всхрапнул, и отпрянул в сторону, но не упал, а лишь поскользнулся на обледенелой тропинке, что проходит через всю поляну. Кажется, этой тропы не было вовсе, как и не было снега, что начинает падать крупными хлопьями. Но не время любоваться на крупные снежинки, нет времени даже осмотреться. В его руке оказывается тяжелый меч, который кажется огромным и неподьёмным, но вполне реальным для того, что-бы сразиться с противником. Как странно чувствовать, что холодная рукоять меча так привычна для рук, и как знакомо это ощущение теплеющей стали, которая станет скоро совсем горячей. Движения ещё неуклюжи, но Маг наступает, и хватило бы сил и сноровки отразить те сильные удары, что сыпятся на доктора, как горох из рога изобилия. И-иех!

— Держись крепче Далв! — кричит доктор мальчику, что уцепился за его плащ со всей силы, и тем самым сковывает его движения. — Держись за пояс…

Пришло время наступать. Пора! Удар, ещё удар! Держись Далв крепче! Смелый не подведи! Удар…

Словно по кругу движется его меч, отражая удары противника. Как странно, но лица Мага Влад не видит. Вместо него лишь темная черная масса, что нависла над ним, и которая кружит и кружит, словно затягивает его в черную дыру. А может это тень черного ворона? Из такого далёкого прошлого, из его детских беспокойных снов…

Черный ворон, чёрный во-орон, что ж ты вьёшься надо мно-ой,

Ты добы-ичи не добьё-ошься, чёрный во-орон ты не мо-ой…

" Дед Евсей, и ты здесь? Ты хочешь увидеть, как будут убивать твоего внука? Или это будет гибель Последнего потомка странного племени, о котором поведала мне пещера Теней? Ну что-же, если тебе интересно, то смотри!"

Чёрный во-орон, э-эх, черный во-орон…

" Дед, не пой эту песню, она напоминает о смерти. Хотя, почему о смерти? Если ты пришёл, значит, ты живой. Ну, а если ты что-то хочешь сказать мне, то говори, а не пой так тоскливо…"

…ты…ты не ве-ейся надо мно-ой.

Ты добы-ичи не дождё-ошься. Эх, черный ворон, ты не мо-ой…

"Ты дед, кажется, переврал все слова. Дай, я лучше вспомню…Я вспомню… вот сейчас… Какой удар! Но я вспомню…"

Эх, черный ворон… Держись сынка! Держи удар!

Ты добы-ичи не дождё-ошься, черный ворон, он не твой…

"Удар! Ещё удар, и он предназначен для меня! Ах, какая боль в груди, и нечем дышать. А может и в самом деле, умереть одним разом, одним моментом? Зачем дед, надрываться, зачем терпеть эту боль? Терпеть всю жизнь, которая заведомо никогда не будет ровной и гладкой…Ты тоже её терпел! Ты был солдатом, смелым и честным. И ты им оставался всегда! Даже слепой! Удар! Чёрт…сколько можно… У меня ребёнок за спиной… Держи теперь мой удар в ответ! Ты этого хотел, Маг? Видимо, да, хотел!"

Черная тень перед глазами доктора затрепетала, заметалась испуганно. Значит ли это, что всё в этом мире возможно? И прошлое увидеть, и будущее, и удар получить, и самому ответить на него. И даже дед Евсей, с его тоскливой песней тут видно к месту. " Ты меня рано хоронишь дед! Мы с тобой ещё повоюем, старый курилка! Повоюем… пусть, нас не трогают…"

Смутно, очень смутно доктор помнит, что чернота должна рассеяться, только не стоит опускать меч, в котором сейчас заключена большая сила.

— Ишь налетело, вороньё! Словно чует, что один стар, а другой млад! Возьми Серёженька мою палку, да помаши ею. Авось вороньё и улетит с огорода. А то склюют всё. Ох, и заругает мамка…

— Не-ет деда, они твоей палки не испугаются. Они моего меча боятся. Смотри, какой он…Богатырский, волшебный… Я его в поле нашёл, под старым дубом…

— Ну-ну Серёженька, богатырь ты наш, хотя бы распугай птиц этой железякой… Постучи ею по забору… Вороньё, оно такое, чуть сильнее да громче громыхнёшь, и тю-тю… поминай как звали…сразу силу хозяйскую почуют…

— Нет, дед, на этот раз ты ошибаешься! Привыкло вороньё к громким звукам, и пустым грохотом уже никого не испугаешь. И ворон этот, вовсе не ворон… а, видимо, злая тень прошлого, или обычный злой волшебник из мира сказок. И злость его непонятна, и агрессия необьективна…

— Он теперь мой! — каркнула громко чёрная птица. — Мой…мой…он мой вкусный труп!

— Не-ет, чёрный ворон, он не тво-ой! — голосит дед Евсей, перебивая птицу. — Пшла вон, отсюда, пшла проклятая…

— Слышал? Я ещё не твой, чёрный падальщик…

И поднимается тяжелый меч легко и свободно, отражая удары, что несут смерть.

И чувствует доктор, что с каждым ударом к нему приходит странное озарение. С каждым ударом меча к нему бумерангом возвращается прошлое воспоминание. Вот он в окружении врагов. Кто они, эти люди? У них странные пёсьи лица. Но времени нет на раздумья, он отражает молниеносные удары неповоротливых людей-псов в чёрных одеждах. Кругом дым пожарищ. И когда чёрный дым рассеивается, видно, что от черной вороньей стаи остался лишь один ворон. Но он самый умный и коварный, потому-что предугадывает мысли противника. Его не сломить, не достать мечом. Он словно заколдован, или заговорён, этот странный воин в черном одеянии ворона… Он поднимает свой меч… навстречу другому…

— Нет, черный ворон, я не твой…

Страшный крик боли, и стон, вдруг прорезавший наступившую внезапно тишину, обрывает песню, и словно приводит в чувство доктора. Он видит, что его противник побледнел и схватился за грудь. Именно туда был устремлён меч доктора, и достаточно одной доли секунды, что-бы пробить грудь противника насквозь… Мгновение замерло, или удар был нанесён? Кажется, противнику совсем худо. Он скрючился в седле, и из под его ладони стекает вниз самая настоящая кровь. Даже да-Кон, на котором восседает раненый Маг, учуял запах крови. Он крутится на одном месте, тянет длинную шею назад, словно пытается дотянуться до своего хозяина. Может это кажется безобидным проявлением внимания умного существа по отношению к своему другу, если бы не страшный голодный блеск глаз да-Кона, и его собратьев, чьи глаза вдруг тоже засветились в наступивших сумерках ярким волчьим блеском. Да-Кон под всадником дернулся, и вскрикнув, Маг опрокинулся навзничь, и стал падать вниз. Заунывный вой прокатился по поляне, и доктор понял, что если он сейчас не поможет Магу, упавшему на притоптанный белый снег, то его разорвут с огромным удовольствием эти странные существа, созданные по подобию кровожадных химер, или вампиров, не равнодушных к обычной человеческой крови. Вот уже один всадник тронул поводья своего да-Кона, вот другой пришпорил…

— Далв, если со мной что-то случится непредвиденное, ты не будешь ждать развязки. Смелый умчит тебя от этой поляны, и никто его никогда не догонит…

Доктор сжал холодную ладошку мальчика, прильнувшего к нему в надежде, что мужчина едва ли его покинет.

— Доктор, не идите к нему, он только и ждёт…

— Помощи! Ты угадал мой мальчик! Ему нужен доктор!

Мужчина словно не видит умоляющих глаз ребенка, или просто не хочет видеть. Он знает, дорога каждая минута, каждая секунда. Стая одичалых химер уже приближается…

— Я попробую его спасти! А ты… ты будь умницей! И помни, что я сказал…

Легко и свободно мужчина перекинул через седло ногу, и спрыгнул вниз. И вот он уже стоит на утоптанном снегу, а перед ним лежит его бывший противник. Ярко- красное пятно растекается под ним, тут-же впитываясь в белый снег, всё быстрее и быстрее поглощая его, как-будто стараясь окрасить эту блёклую поляну в яркий цвет…крови.

— Маггут! — доктор спешит перевернуть раненого на спину, ибо он уже чувствует зловонное дыхание приближающих химер. — Очнись, брат… очнись.

— Ты всегда был сентиментальным болваном. Сентиментальным и благородным! — острие тонкого и острого как бритва ножа упёрлось доктору прямо в яремную вену. — Как странно, всего лишь одно моё неосторожное движение, и этот белый непорочный снег окрасится твоей благородной кровью…

— Так ты… — едва ли, доктор может произнести хоть одно слово. Что-то уж слишком сильно давит нож на вену. Хищный блеск глаз Мага не предвещает ничего хорошего, и ради Далва, испуганный крик которого он слышал, придётся терпеть эту неудобную позу, колено-преклонённую… перед своим противником. Но и это недолго длится. Удар ногой и доктор, теряя равновесие, летит прямо в сугроб снега, странным образом оказавшийся позади него. Дикий смех, улюлюканье, и нечленораздельные выкрики, выражающие бурный восторг, что-то всколыхнули в его душе. Но что, непонятно! Нет, это не страх, и не ужас перед странным и диким сборищем недочеловеков, в головах которых нет ума, здесь совершенно другое…

Он не должен был так бездумно подвергать опасности ребёнка. Не должен…Смелый вперёд! Вперёд! Вот так… всё правильно!

— Ты ещё в состоянии думать, мой названный брат? Страх не отшиб твой разум?

Чёрная пелена, что льётся из глаз склонившегося над доктором худощавого мужчины, словно черное покрывало ночи окутывает его мозг… Прочь, колдовство! Он не должен спать!

— Похвально, доктор Апрель, или Влад, похвально, мой славный брат!! Я отдаю тебе должное, ты растрогал меня, произнеся как в детстве моё забытое имя, и назвав своим братом… Растрогал и разозлил! Ты снова указал мне, что ты лучше меня, и честнее. Ты разбередил мою совесть! Хорошо! Я не убью тебя как собаку, перерезав твою шею ножом, о нет! Я не дам моим голодным химерам напиться твоей крови. Я не дам им преждевременного счастья растерзать тебя, даже из-за того, что твой Смелый унёс от нас мальчишку. Я знаю твоего коня, поэтому бесполезно упрекать моих да-Конов в бездействии. Они не так быстры, и довольно неповоротливы. Зато они жестоки! А я очень добр, как видишь, и благороден, не менее тебя! Я даже краски не пожалел, ради тебя, мой брат…Фу-у! Как я испачкался в ней! Хотя, что-то я устал от своей речи…

— Ты всегда любил многословие, Маг!

— Тогда ближе к делу! Ради этого я выманил тебя сюда. Ибо твой конь…

— Его уже нет здесь. Можешь быть спокоен!

— А я спокоен! И чувствую себя прекрасно. Потому-что я знаю, всё будет так, как задумал я. Как долго я ждал этого момента. Так долго, что стал уже сомневаться…Итак, это будет последний наш бой, который всё решит! Держи, не бойся, здесь всё на равных! И даже эта кривая сабля, что у тебя в руках, точная копия моей. И наточена так, что перерубит на лету волосок. Ты не будешь мучиться, и даже ничего не почувствуешь, когда твоя голова слетит с твоих плеч. Я мог бы тебя убить сейчас, но мне нужна честная победа. Моя, заслуженная! Что-бы чувствовать себя равным, и что-бы боги не осуждали меня…

— Ты итак чувствуешь своё превосходство над другими, зачем тебе быть выше… Ведь выше своей головы всё равно не прыгнешь! А боги далеко…

— Философ! — презрительная усмешка тронула тонкие губы Мага. — Ты всегда наступал мне на пятки, и пытаешься быть таким даже сейчас. А я всегда бил тебя за это…Вот так!

Сильный удар потряс железную кольчугу доктора. Боль в груди отдалась эхом и влетела в его голову, отчего слова ответа, что хотел он сказать Магу, вылетели разом, словно горох и мелко — мелко, дробно — дробно покатились по белому снегу отдельными чёрными точками, буквами да слогами. Лишь одно слово катилось целиком по поляне, и буквы не отставали друг от друга, подпрыгивая, подскакивая торопливо, что было очень уморительно, если бы это не было слово " брат". Но, через минуту доктор уже забыл о нём, как уже забыл о Далве, о своём любимце Смелом, о сыне, и даже о Марине…

…они сходились и расходились вновь и вновь. Это был бой на равных. Бесхитростный и жестокий! Здесь должна была восторжествовать сила. Но бой без хитрости невозможен, потому-что у каждого мужчины в руках оружие. Острая как бритва сабля, не знающая жалости. Кто кого? Решается не только право быть лучше… Это решается сама жизнь, как нечто глобальное и осязаемое. И оттого так важно, кому и зачем достанется это право на жизнь, а кому, право на смерть! И кто станет повелевать этим правом выбора?

Два воина сошлись в едином порыве, и тут-же, вновь отпрянув друг от друга, закружили один против другого, как два беркута, нацелившись на жертву.

Удар, и доктор катится в снег, но вскакивая, принимает опять оборонительную позу. Надо выждать, отражая удары противника. Выждать, и нанести свой, сокрушительный удар…

— А ты не утратил сноровки! — тонкие губы Мага растягиваются в улыбке, которой Последний потомок владов уже не верит. — В детстве ты дрался намного хуже, но всё-же лучше Истэрика. Ты улаживал наши споры тем, что был сильнее и жалостливее. Ты клал меня на обе лопатки и ждал, пока я не попрошу у тебя пощады. Если бы ты знал, как я ненавидел тебя за эту жалость, за твою силу в руках, за собственную беспомощность, за те слова, которые я произносил в знак примирения, за твой весёлый смех, за рукопожатие, которым завершался наш поединок…

— Я и сейчас готов простить тебя, как в детстве, и протянуть тебе руку…помощи.

— Ну уж нет, оставь её себе! — кружит вокруг Маг, держа наготове саблю, острую как бритва. — Я долго копил свою ненависть, и пусть она прольётся кровью… К тому-же я не уверен, что получив власть от вождей племён, ты стал иным. Быть может, под мужской одеждой все эти годы скрывался трус?

— Ты всегда пренебрегал мнением других… — прищуривается доктор.

— Напротив, я долго слушал мнение других, пришла пора иметь своё…

— А мнение Истэрика, нашего друга, оно что значит для тебя? — скрестив сабли противники сверлят друг друга взглядом, в котором можно сгореть без труда. Столько в нём огня, столько ненависти…

— Слово друг, давно пора забыть… — тонкие губы Мага скривила усмешка. — По мне лучше звучит противник…

— А брат? — доктор выжидал. — Чем плох тебе твой брат?

Он знал, что сейчас, именно сейчас должен последовать выпад. Так было всегда. Маггут не изменил своей привычки, бить исподтишка. Нужна минута, всего одна минута, что-бы быть готовым отразить огромной силы ненависть. Ему нужно собрать свою силу в кулак. Но Влад знает этот маневр. С детства! Они много чего знают друг о друге…

— Их-ха!

Маг всегда побеждал Истэрика, который много суетился, нервничал и ошибался. Маг на его фоне был быстр, легок и хитёр. Этим же отличались племена маггутов. А слава добродушных и неповоротливых добряков всегда доставалась здоровякам из племени лесных людей. Как странно, что они могли владеть славой всего человечества. Неужели за их доброту и лень им было дано это право? Влады обладали неимоверной силой, которая не принесла им ничего…

Маленький Влад, сын вождя, не слишком увлекался боем, а вождь и не настаивал, и не принуждал к боевому учению. Маленький влад любил скакать на лошади, любил купаться в ручье, смотреть на проплывающие по небу облака, а ещё он любил играть с названными братьями, Маггутиком и Истэриком. Едва ли таким образом их готовили к войнам…

— Ну вот, наконец, я смогу поквитаться с тобой! — острая как бритва сабля прижата к горлу Влада, и он чувствует неприятный холодок стали, что давит на шею. — Как долго я ждал этого момента, сколько лет и столетий! Ты потерял свою сноровку быть Великим Потомком…

Камень, или глыба холодного льда больно давит под лопатку, и едва ли можно пошевелиться. Глаза Мага горят ненавистью, и едва ли он станет жалеть…

— Я ошибся, а может просто польстил себе, а не тебе, что ты достойный противник. Ты зажирел, обрюзг и стал ленив, Влад! Твоё племя тебе подобно, и скоро его не будет…

Каждое слово колючкой впивается в самое сердце доктора. Да, он добродушен, но не до такой степени…

— Ты стал сентиментален и отвратителен! Только одно в тебе и осталось неизменным… Ты красив, и тебя любят эти глупые существа- женщины! Но скоро они поймут, что единственный мужчина здесь на земле — это я!

Смех, негромкий, дребезжащий и надменный давит своей странной тяжестью на шею, как острое лезвие сабли… Ещё несколько мгновений и тонкую кожу пересечёт кровавая ровная линия. Из двух мужчин должен остаться один!

— П-подожди, но Ис-стэрик…он один из нас!

— Что? Это жалкое создание ты считаешь мужчиной? — острая сабля сильнее давит на горло.

Ещё мгновение, и кровь хлынет бурным потоком из горла. Доктор уже чувствует её запах. Он знает, что этот запах очень привлекателен для да-Конов, они просто готовы наброситься на него, несмотря на то, что Маг их вожак… Неужели это извиваются их длинные чёрные языки, похожие на змей? Чувствуется, они едва сдерживаются…

— Оказывается, тебе ещё рано умирать! Ты не узнал моей тайны!

Сильный рывок, и доктор поднят с земли. Острая сабля уже не маячит перед глазами. Перед ним лицо Мага, возбуждённое и страшное в той ненависти, что исходит от него. Схватив доктора за горло, он сжимает его своими тонкими длинными пальцами, а затем, оттолкнув от себя, с презрением наблюдает, как долго хватает воздух открытым ртом его противник, как тяжело он дышит, приходя в себя, растирая холодным снегом, непроизвольно захваченным с земли, своё разгоряченное лицо.

— Ты понял, как это, когда тебе перекроют воздух? Когда нет уже сил, и ты чувствуешь, как угасает желание сбросить свои оковы…

Маг кажется невменяемым. У него подрагивают губы, подёргиваются щека и веко, и кажется, ещё мгновение и он упадёт в снег, и станет неистово кататься по нему, что-бы сбросить с себя, очистить белым снегом ту черную энергию, что исходит от него. Эта энергия похожа на тяжелое черное облако, почти такое-же доктор видел в пещере. Но только белое и серое… Это был Истэрик?

— Зачем ты убил Истэр? Ведь тебя мучает эта вина!

Кажется, доктор попал в самую точку, потому-что он видит вдруг изумление в глазах Мага, его замешательство, но это не останавливает его:

— Тень Истерика, или его душа не нашла приюта на земле. Она до сих пор бродит неприкаянная. Если он не попал на небо, отчего страдаешь ты? Оттого, что его душа, мучаясь, причиняет боль твоей душе? Не так ли?

— Нет! Нет! О нет! — слёзы душат Мага.

Какую боль, какое страдание, исходящее от Мага, чувствует доктор. Но что-то не даёт Магу признать эту боль. Может да-Коны, что столпились кругом, и которые пожирают глазами их двоих. Боже, как он мог забыть, что Маг — тоже человек, созданный из крови и плоти. Что в его венах течёт ликвор, жидкость, насыщенная красными кровяными тельцами. И этой жидкости всего- то три литра! И она имеет тоже запах! Запах свежей крови! И поэтому, не мудрено, что скопище вампиров и химер, ради глотка этой свежей крови, готово принести в жертву даже своего дорогого создателя…

Рукой доктор нечаянно провел по карману куртки, и его рука наткнулась на небольшой бугорок. Лавандовое масло? Откуда? Видимо, это Далв положил пузырёк в куртку. Спасибо малыш, ты грел свои замёрзшие руки в кармане его куртки не зря. Осталось незаметно сунуть руку в карман, и открыть пузырёк, не суетясь, и не делая ничего, что может насторожить Мага и его да-Конов.

Тонкий запах лаванды отпугивает да-конов, они отступают, несмотря на недовольные выкрики и понукание всадников. Повизгивая словно собаки, да-Коны ложатся на снег, а маггуты, спешившись, садятся в кружок вокруг поляны, на приличном расстоянии от Мага и Влада. Надо усыпить и их бдительность, пока Маг, сжав ладонями лицо, сидит истуканом на снегу. Но, кажется, пары лаванды оказывают успокаивающее действие не только на да-конов. Маггуты прикрывают глаза, сворачиваются в клубок и, уткнув своё черное страшное лицо в плащ, засыпают.

Зачем нужен пустой пузырёк. Доктор едва успел отбросить его в сторону, когда Маг резко поднялся, и застыл перед ним словно монумент. Оглянувшись на своё спящее войско, Маг презрительно усмехнулся, и, прищурившись, повернулся к доктору:

— Ты обвиняешь меня в смерти Истэрика? Напрасно! Да, мы породнились с ним в тот роковой для нас день. Да, я шёл на всё, ради того, что-бы удвоить силу своего племени. Хотя сделать это можно было другим способом…

— Ты называл себя Магистэр, ведь твоя капля крови смешалась с каплей твоего названного брата. Но это могущество не принесло тебе силы, ты терпел поражение за поражением… Твоя безудержная страсть к могуществу породило то, что злые силы восторжествовали, и мне пришлось тебе противостоять. Твой брат… — запнулся доктор.

— Мой брат. — усмехнулся Маг, продолжая речь доктора, и покачал головой. — Мой брат был таким же братом и тебе! Но он, к великому моему изумлению оказался не братом, а обыкновенной бабой…

— Ты намекаешь, на то, что Истэр не любил драки и шумные игры? Что с того? Мы все разные. Но трусом он никогда не был. В битвах с недругами он был нетерпелив и непредсказуем, но он был храбр и показал себя настоящим героем, сильным мужчиной…

— О-о-о, да как ты не поймешь, что Истэрик с самого рождения был бабой, девчонкой, и я, Великий и могучий Маггут, сын своего племени, породнился с бабой…

— Что с того? — пожал плечами доктор, и в ту-же минуту понял, что совершил огромную ошибку, пренебрежительно относясь к словам Мага, а вернее к его тайне.

Да, это была тайна, страшная и удручающая этого воина, мучительно скрываемая все эти долгие годы. Ещё одно неверное слово, и можно смело распрощаться с жизнью, потому-что острая как бритва сабля проложит свою дорожку верно, и строго по одной линии.

— Как ты узнал? — едва смог прошептать доктор, и тут-же почувствовал, как ослабло движение руки Мага, словно он должен наконец, выговориться.

А может он исповедуется перед смертью? Только чьей?

— Старый шаман с горы Ос, всегда предсказывал нашим племенам силу и могущество. Едва ли он предсказывал такое. — растерянно пробормотал доктор.

Странно, вопреки уверениям не верить Магу, он верит ему, верит его глазам в которых видны слезы отчаяния, верит губам, дрожащим от гнева и отчаяния, верит словам его, в которых чувствуется боль. Он узнаёт прежнего Маггутика, вспыльчивого, эмоционального, обидчивого. Едва ли бы за столько лет и столетий можно было догадаться, откуда дует ветер… И кто бы мог предположить, что Великий шаман мог сознательно что-то замыслить и изменить ход истории.

— Ойхо верно служил нашим отцам, проповедуя в племенах веру, надежду и любовь. Он любил нас всех троих одинаково, и тебя и меня и Истэрика… И я верю, он никогда и ни за что не мог что-то замыслить дурное…

— Дурное? — вскричал Маг, ожесточенно скрипнув зубами. — А то, что он нарушил эти заповеди, как это расценить, предательством, злым умыслом, или незнанием законов наших племён? Боги разгневались на нас за этот обман…

— Подожди кого-то обвинять, давай разберёмся…

— В чём? В том, что вожак одного из племен доверил ему тайну рождения своего ребёнка, единственного наследника, а он его предал? Немудрено, что племя Истэрика оказалось таким слабым…

— Шаман тут ни при чём.

— Как ни при чём? — вновь вскричал Маг. — А боги, которым он молился, что думали они о подлоге, о предательстве… Хотя, эти золотые идолы оказались всего лишь кусками золота высшей пробы, не более…

— Ты…ты разорил пещеру? — изумился доктор. — Так это был ты?

— Я всего лишь взял то, что мне причиталось по праву. Поверь, золота там было немного, делить на троих — лишний раз ссориться. Хотя твоя доля осталась нетронутой, правда сейчас диск золотого солнца утрачен, но поверь, я так и не смог содрать его со стены…

— Ты нарушил завет отцов не разрушать…

— О каком завете можно говорить, когда кругом сплошная ложь! Не удивительно, что молитвы Ойхо не доходили до Золотого божества. Где может быть вера и надежда, если она пропитана ложью? Эти слова завета разбились одновременно в пух и прах, без всякой надежды на воскрешение… Бедное человечество, как ему жить без веры, если нет надежды…

— Но осталась любовь! — осторожно заметил доктор. — Сила любви огромна. Именно Любовь движет человечеством…

— Чушь! Сладкие слезливые сказки для малолетних сопливых юнцов. — усмехнулся Маг. — Любовь — это слабость! Любовь — это дурман и сладкий нектар яда! Я стремился все эти годы познать силу любви, и что — же? Любовь-это оковы! Настоящий мужчина не должен во имя любви терять своё лицо. Он должен быть выше этой слабости! А Истэр была слабостью…

— Так ты любил Истэр как женщину?

Доктор, пораженный внезапны открытием истины замолчал, с изумлением глядя на Мага. Какая боль? Этот человек в черном одеянии, а он, в самом деле, человек, а не монстр, испытывает боль, страшную и мучительную. Его лицо искажает судорога, а тонкие губы кривятся и подрагивают. Выдают глаза, в которых доктор видит внезапную растерянность и кажется, даже слёзы.

— Ты любил Истэрик, а потому убил её как проявление своей слабости! — чуть слышно произносит доктор страшные слова обвинения.

— Не говори так! Не говори! А иначе… — очередная судорога сводит губы Мага в мучительный оскал.

— Иначе ты убьёшь меня! Также, как проявление обычной слабости! Потому-что в отличие от тебя я верю, надеюсь и люблю!

Громкий хохот Мага, потрясает окрестности. Но да-Коны лишь всхрапывают, потрясая ужасной головой, а спящие маггуты, которые лежат вповалку вокруг поляны, и ухом не ведут.

— Я убью тебя не за это, а за то, что ты узнал, наконец, мою тайну…

— А ещё за то, что ты умеешь любить и любишь, но отвергаешь, кривя душой!

— Молчи… А иначе, я за себя не ручаюсь.

— Ты знаешь меня с детства Маг. Я никогда не замолчу, когда требуются слова, и никогда не стану лгать, когда безнадёжно влюблён. Я никогда не стану из-за собственной гордыни разрушать собственную, а тем более чужую жизнь…

— Ну, всё! Ты мне надоел, Влад! Вперёд да-Коны. Берите его, он ваш!

Наверное, запах лаванды всё ещё действует на монстров. Иначе отчего, всё действие напоминает замедленные съемки какого-то иностранного боевика. Маг наступает. Он впереди на огромном да-Коне, а вокруг столпотворение хищников с безумными глазами. Они, едва ли понимают, что ими командует Маг. Но они наступают на доктора, безоружного, и полного решимости защищаться.

Под ногой что-то скрипнуло. Кривая сабля. Весьма кстати! Первая голова зазевавшегося маггута полетела в сторону, прямо в сугроб, окрашивая белый снег странной голубоватой жидкостью, похожей на чистящее средство для стёкол…

— Ведь было, что человек мечтал, что-бы в его венах текла голубая кровь. Если бы он знал, чья эта кровь! — мелькает в голове доктора быстрая мысль.

Вторая голова монстра полетела в сугроб, окрашивая снег в голубой цвет. Третья…

— Окружить его! Взять любой ценой! — слышится визгливый голос Мага. — Он мне ещё нужен живым. Взя-а-а-ать…

— Взять его…взять! — визжит, беснуется вокруг доктора снежная буря.

А впрочем, непонятно. Завывает ли это вьюга, или беснуется Маг?

— Взя-а-ать! — истошный вопль закладывает уши.

Сильный удар и доктор чувствует, как он летит в обжигающий холодом снег. И опять визжит, беснуется над ним вьюга, хохочет и словно справляет свой безумный танец победы…

— Нет! Не-ет, врё-ёшь, не возьмёшь! Я поднимусь, надо только встать…надо встать… вста-а-ать… — бьётся тягучая мысль в больной голове. — Надо только встать…

— Встать, встать ядрёна вошь! Встать, Серега, вста-а-ать!

Нет, это уже не завывание вьюги, и не приказ да-Конам. Это дед Евсей собственной персоной! Только он знает, как можно поднять сбитого с ног внука. Только он!

И Влад поднялся. И битва была крепка и жестока. И монстры не выдержали и отступили. А когда, оставшиеся в живых да-Коны с редкими всадниками скрылись из вида, стихла вьюга, и стало удивительно тихо. И лишь в тишине слышался скрип лёгкой повозки, да дробный перестук копыт бегущих легким аллюром лошадей. Было что-то мирное в этом звуке, и доктор, ожидая нежданных гостей, опустился на голубой снег и тут-же уснул.

Он проснулся от направленного на него взгляда. Косматый дедок, в зимнем белом зипуне, подпоясанный огненно красным кушаком, смотрел на него странно знакомыми глазами, под посеребренными инеем кустистыми бровями. И улыбался он очень знакомо, пряча улыбку в свою большую белую бороду, сверкающую от инея разноцветными огнями.

— Дед Евсей? — дрогнул голос доктора. — Ты ли это?

— Я, Серёжа! Спешил, думал не успею внука от лиха отбить! А он вишь, сам отбился. Гер-рой! Ну что тут сказать! Герой!

— А ты дед, ничего не говори! — устало усмехнулся молодой мужчина. — Хотя нет, скажи, отчего и почему у тебя такой странный вид, и самое главное, когда ты прозрел? А может, ты вовсе не дед мне? Что-то не верю я тебе!

— Эк, хватил, ядрёна вошь! Дед не дед, и вид у него не тот. Всё тебе не так! Что не зря спешил к тебе, что чуял опасность, в то веришь? Что да-Коны убёгли, ты веришь? Что ты победил, веришь? Что это добрый знак, победа над Магом и его волшебством, ты этому веришь? Веруй в добро, и вера сделает тебя сильнее, если ты следуешь закону вождей. Ты этому веришь?

— Верю! — вздохнул доктор. — Верю, если ты говоришь мне это…

— Без веры нельзя жить, Серёжа. Вера рождает надежду. А надежда нужна каждому из нас. Ты один из сыновей своего времени, но, сколько тебе суждено было пройти, прежде чем ты обрел способность не разувериться в людях, и сохранить в них веру.

Так верь мне, что я твой дед. Вот малец сразу же признал меня за своего, а ты нет…

— Ты видел Далва?

— Ну, если ты его так называешь… — пожал плечами дед. — Хороший мальчонка, всем интересуется. А наивный, ну как всякий ребёнок! Эх, Серёженька, выросли мы уже, выросли! Только во взрослые игры и играем. В сказку давно не верим, а без сказки нет будущего. Всё с неё, родимой и, начинается. Вырос человек, и потерял что-то. И вернуть бы время, поискать потерянное, да нельзя. А почему нельзя? Можно. Всё можно, если захотеть сильно. Слышишь, колокольчики звенят.? Это звенит Время, оно вместе с Далвом сюда мчится. Вставай Серёжа, не гоже так долго на земле сидеть. Ишь снега навалило! Скоро Новый год, его нам с тобой и встречать! А вот и возок показался. Узнаёшь Смелого? Ишь, мальчонка на нём гарцует, тебе машет. Видимо соскучился…

Маленький, словно игрушечный возок, заправленный в тройку лошадей, всего за секунду домчался до них, и вдруг как вкопанный встал перед дедом и внуком, напустив фонтан снега им прямо в лицо. Пока старик и молодой мужчина отряхивались от снега, к возку прискакал ещё всадник на белом коне. Это был Далв на Смелом.

— Влад! — к доктору с воплем бросился Далв и повис у него на шее. — А меня Смелый прямо к деду Морозу во дворец домчал. Ты бы видел, какие у него во дворце диковинные игрушки. Всякие смешные разноцветные зайчики, есть даже солнечные, а бурые медведи там тоже не спят, не спят лисы и волки. Все Новый год ждут. Дед, а дед, ты подарки мне обещал подарить. Настоящий снегоход подаришь?

— Всегда готов услужить, мой мальчик. — поклонился дед Евсей Далву. — Снегоход, так снегоход… Дед Мороз выполнит твоё пожелание.

— Ты дед балуешь пацана. В следующий раз он у тебя самолёт потребует, или яхту. — заметил хмуро доктор, на что дед Евсей, хлопнув рукавицами, засмеялся весело: — Помнишь Серёженька, как ты ждал этот праздник, а я дарил тебе кулёк конфет, и…

— И одно большое красное яблоко! — грустно заметил доктор. — Я это всё помню, только при чем здесь Новый год, дед Мороз, и ты? Объясни мне дед Евсей, как это так просто можно попасть в прошлое или в будущее…

— Тс-с-с-с! Тихо! Не кипятись. Твоя задача другая, Серёженька. Ты избран судьбой, и ты должен пройти свой путь заново, что-бы вернуть людям то, что утрачено ими…

— Но как я узнаю, что?

— Узнаешь Серёжа, узнаешь! Сердце подскажет, или сам догадаешься, а может, кто и поможет. Мир не без добрых людей! Ну, а в сказку поверить так просто! Она тебе добром отплатит. Говорят, сказка ложь, да в ней намёк….

— Добрым молодцам урок! — выкрикнул Далв, но тут-же боязливо прикрыл ладошкой рот и, покосившись в сторону тёмного леса, тихо спросил: — Ты победил Мага? Он не вернётся? А да-Коны? Они никогда не догонят Смелого?

— Как много вопросов мой мальчик! — дед Евсей прищурился, словно скрывая смех, который так и рвался из его слепых глаз.

Ну, разве это дед Евсей? Не-ет! Это самый настоящий дед Мороз, такой, какой всегда приходит к малышам на ёлку.

Порыв ветра сорвал с высокой елки охапку снега и швырнул её прямо в лица стоящих на поляне людей. Далв взвизгнул. Холодный снег попал ему за шиворот, а доктор вдруг почувствовал давящую пустоту внутри себя. Это уходит время. Оно уже гремит своими колокольчиками. Он что-то ещё должен спросить у деда Евсея, то бишь деда Мороза…

— Дед Мороз, а дед Мороз? — теребил Далв за рукав деда Евсея, заглядывая ему в лицо, словно пытаясь уловить его взгляд. — А мне настоящая Снегурка подарок подарит? А то всё мама, да мама…Она как Снегурка у меня… такая красивая…

Доктора вдруг прошиб холодный пот. Ну, как он мог забыть! Марина всегда была Снегурочкой на домашних празднествах Нового года. Эта роль шла ей как никому другому. Светлолицая, голубоглазая, с длинной золотистой косой, она каждый год играла одну и туже роль. Роль Снегурочки. Только в этот Новый год всё было не так… Этот страшный диагноз! Он как приговор судьбы. За две недели до Нового года Марину положили в больницу на обследование, а выписали в начале января…

— Вернём всё назад! Вернём, прокрутим время как плёнку. Ведь нам нужна Снегурочка, верно Далв? Самая настоящая! — старый косматый дед склонился над мальчиком, и погладил его по голове. — Ну, а ты уже выучил стихотворение про меня? Про деда Мороза?

И почему доктор решил, что это дед Евсей? Это же настоящий дед Мороз, который озабочен отсутствием Снегурочки… И как знакомо это легкое приглаживание волос что веселым хохолком торчит на макушке, и знакомое каждому ребёнку чувство толи страха, толи беспокойства, что ты забудешь стих, что не успеешь рассказать его деду Морозу, и хватит ли у деда конфет в мешке, и что не следует волноваться, что ты уже не боишься его, но ещё не готов…

— Ты ещё не готов Последний потомок владов осмыслить всё происходящее с тобой? Нет, не готов! Тогда послушай мою сказку, последнюю, и реши сам, где в ней ложь, а где намёк… Итак, слушай!

Было у отца с матерью три сына. Старшего звали Орь, второго Марь, а третьего Ирь. Их так звала мать и отец. Было тогда поверье на Руси. Рождался ребенок, его первым делом богам показывали: Солнцу, Небу, Месяцу и Воде. Какой бог первым ребёнка увидел, тот и будет его покровителем. Дружные росли сыновья, да послушные. Настоящими богатырями выросли, особенно Орь. В тринадцать лет он уже кидал палицы, да так, что зашибал одним ударом дюжину воинов своего племени. А воины этого племени были не робкого десятка, но силу Оря признавали, на рожон не лезли, не задирались, даже шутки с ним не шутили, авось зашибёт ненароком, и ведь не со зла. Маря бог тоже силушкой не обидел, но вложил в него хитрость немалую. Но только зря Марь задирал иногда братьев, Орь никогда не обижался, но мог скрутить Маря так, что тому только и оставалось, что пощады просить, а Ирь на шутки братьев только улыбался. Иря они не обижали, хотя силу его тоже признавали. Уж очень красив был Ирь, словно девушка, белокожий, голубоглазый, с волосами, золотом горевшими на солнце. Его так и звали Золотоподобный, или дитя Солнца. Да и похож он был больше на девушку. Ресницы длинные как тонкие стрелы, нежная кожа лица, на которой не было и намека на растительность, руки хрупкие, но сильные, что-бы удержать тяжелую дубину, которой он защищался от братьев. Шутки у них такие были. Кто кого победит! Ирь всегда проигрывал братьям, и не удивительно, был он по сравнению с ними просто слабый ребенок. А однажды Марь так стукнул палицей Иря, что свалился тот без чувств. Что тоже было не мудрено. Приболел он что-то в последнее время, а может от горя ослаб. Умерла их мать, которая больше всего любила Иря. Да и он загрустил, целыми днями в небо смотрел, глазами полными слёз. А тут Марь пристал, на поляну стал звать, где они бои устраивали. Бабой обозвал, да слюнтяем. Мол, нечего себя распускать, в бою с неприятелем никто тебя не спросит, что у тебя случилось, и отчего ты бледен как холщовая рубаха, словно солнце тебя ни разу не поцеловало за целый день… Отказаться бы Ирю. Да не может. Засмеёт его Марь совсем. И вот пришли они на поляну и стали бороться. Ослаб Ирь в тоске по матери, да и от погоды без солнца, так что от третьего удара дубиной упал замертво. Испугался Марь, по щекам брата хлещет, да всё бестолку. Лежит Ирь как мёртвый, не подаёт признаков жизни. Да и лицом бледен стал, словно дух уже испустил. Рванул Марь вверх рубаху Ирю, сердце послушать, да так и обомлел. Увидел он перед собой девицу, её белое нагое тело, нежное и прекрасное, её совершенную грудь… А тут и солнце вышло из-за тучи, и так вспыхнуло разом, что ослепила Маря и упал он бездыханный рядом с Ирем. А очнулся Марь от хорошего ледяного душа. Это Ирь привела его в чувство, набрав воды в роднике, что бил неподалёку. Помогла Ирь своему брату подняться с земли и пошли они в своё племя, но уже молча, и как-то настороженно глядя друг на друга. Загрустила Ирь ещё больше, а Марь совсем её избегать стал. Стал он задумчив, и словно тоже загрустил. Ему бы посоветоваться с отцом, обьясниться, да боиться смеха чужого. Некому и Ирю пожалиться. Отец, и его защитник Орь в леса подались, на гору Веда. Что-то неспокойно стало в долине. Чужаки стали прибывать, да набегами грозить. Давненько уже племена в долине не воевали. Думали обойдётся, ан, нет! Не вышло! Чужак не будет сидеть спокойно, он станет докучать тебе. Уж лучше тогда знать о противнике всё, как о самом себе, и думать его мыслями. Так учил тот шаман, что жил на горе. Вот к нему и отправился вожак с сыном, оставив двоих своих младших сыновей дома. Не было отца со старшим сыном дома несколько месяцев, а вернувшись из похода, застали они лишь одного Маря. Исчез Ирь, как будто его и не бывало тут вовсе. Долго его искали, но так и не нашли. А что с ним случилось, этого никто не узнал и не знает. Только странные вещи стали в долине твориться. Говорят, что с той поры в долине стали видеть странную фигуру Золотой Бабы с ребенком на руках. Появляется она после дождя в солнечную погоду. Бывает она разной, то красивой стройной девушкой с длинной золотой косой, то привидится, и чаще всего, толстой и безобразной бабой. Но блеск её золота бывает таким ярким, что ослепляет увидевшего её мужчину. А если её увидит женщина, то ничего ей не случится. Да и кто поверит глупой бабе, которая после дождя отправилась за грибами в лес. Привидилось, ну и привиделось. Что с того?

— Что с того, что было много веков тому назад? О чем говорят легенды, уже не знает никто, это лишь домыслы, что парень оказался девкой… И ты дед Евсей об этом знаешь не хуже меня.

— А Золотая баба? Говорят, она появляется иногда в наших краях. Но кто её увидит, и не испугается, тому судьба преподнесёт подарок, а кто струсит и отвернётся ослепленный её золотыми лучами, печальна его судьба…А ещё говорят, она ищет кого-то в наших краях, и сдаётся мне, отца своего ребенка, потому-что иногда так плачет ветер в полях, так он мечется в ковыле, что поневоле подумаешь о ней, как о женщине, которая до сих пор любит…

— Ну, дед ты и загнул! Наворочал тут мне всякого, и бабу золотую приплёл к какому боку.

— А к такому, что сказка ложь, да в ней намёк. И Золотая Баба была, и Марь и Орь, все они были. Марь пошел не по тому пути, что предначертали ему боги, и поплатился за это. А ведь ему было завещано стать первым, только этого не произошло. Он выбрал иной путь. А ещё известно, что Орь основал здесь поселение, и от него пошло красивое племя светловолосых людей, с голубыми глазами и доброй душой. И ты, как ни странно, его потомок, которому суждено вновь и вновь проживать какую-то часть своей и даже чужой прошлой жизни…

— То-то я смотрю, что круг за кругом я топчусь на одном месте. — усмехнулся доктор. — Не иначе здесь какое-то колдовство, одни сплошные загадки…

— Наша жизнь и есть самая большая загадка. Если ты ходишь кругами за истиной, значит, так тебе положено. Значит тебе ещё рано её познать, но ты познаешь её всё равно. Когда окажешься на самом последнем круге, или пике твоей жизни, готовься, тебе ждут перемены. Мы уходим в другой мир, и видим оттуда, как люди повторяют одни и те же ошибки, словно им доставляет удовольствие получать от жизни тумаки. Они убивают себе подобных, не думая, что кто-то невидимый наблюдает за ним, и уже готовит обвинение. Лжец и обманщик радуется грошовой прибыли, не думая, что кто-то невидимый смеётся над ним, как над глупым ребёнком. Иной, кичится своим богатством, не замечая, что он стал его заложником и рабом обычной страсти. Страсть к золотому тельцу, к обогащению, чревата тем, что ты станешь птицей в золотой клетке. И птицы в золотой клетке тоже умирают от несварения желудка. Так и человек! Когда наступит его конец, успеет ли он додуматься до раскаяния? И как понимать то, что мужчины вдруг меняются и становятся странными женоподобными существами, и ведут себя жеманно, как женщина. Что это? Ошибка природы или вызов богам? Как простить женщину, которая с непонятной жестокостью убивает своего ребёнка, родив его в страшных муках… Опять же, что это, вызов или временное умопомрачение? Или самая настоящая жестокость. Что случилось, что произошло с людьми, если они забыли законы своего племени, забыли заветы своих отцов… утратив понимание Добра и Зла, Веры и Надежды, а самое главное — Любви.

Вздохнув, старик поправил шапку.

— Боги не прощают людей, если они стали чувствовать себя выше других, и выше самих богов. Тогда боги жестоко мстят людям.

— А может…может это всё идёт оттуда? С тех самых пор, как исчезла Ирь! Ведь здесь замешан Марь… — доктор прищурился и почесал затылок. — Что-то подсказывает мне этот славный сюжетик мне уже знаком. Я прошел вполне достаточно, многое повидал, и теперь, могу спокойно отнестись к высокомерию некоторых…

— Я не сомневался в тебе Влад, а оттого и ждал этого момента многие годы. И ты пришел, что-бы вернуть людям то, что им принадлежит по праву. Правду! Правду о людях, которым было завещано богами три истины, три истока жизни: Вера, Надежда, Любовь. Не побоишься ли ты, если коварный враг нападёт на тебя, преграждая тебе путь, и будет терзать тебя, выматывая, вытрушивая с тебя твою душу. Не побоишься ли врага?

— Не побоюсь!

— Готов ли ты сразиться, Последний потомок владов, в своём решающем поединке, пренебрегая смертью, как она пренебрегает тобой? — Жесткий взгляд старика жжёт ему кожу лица, и нет сил отвести свой взгляд в сторону, как и тогда, на совете вождей, где высшая каста жрецов предрекла его судьбу, и когда одно единственное слово решало всё…

— Готов!

— Готов ли ты во имя Жизни сразиться с тёмными силами, что сеют вражду и ненависть между людей…

— Готов!

— Готов ли ты во имя Жизни ныне живущих, и во имя Жизни будущих поколений сразиться в поединке со смертью, что-бы указать ей своё место…

— Готов!

— Готов ли ты сразиться за Веру, что-бы вернуть людям Надежду…

— Готов!

— Готов ли ты, ради Любви и во имя Любви преодолеть все преграды на своём пути, и принести её как дар, всем живущим на земле, как солнечный свет, как воздух, ибо без Любви нет Жизни! А Жизнь без Любви невозможна!

— Я готов! Готов хоть сейчас сразиться за идеи, ради которых я здесь. И ничто не остановит меня…

— Отрадно! Отрадно слышать ответ настоящего мужа, а не мальчика. Твой ответ должен был порадовать вождей. Они в тебя верили… В Последнего потомка владов!

В моего мальчика…

Старик в белоснежном тулупе обнимает доктора, и, улыбаясь, хлопает его дружески по плечу. Но его глаза очень грустные и кажется, совсем слепые. Они смотрят в небо, а оно отражается в его глазах.

— Спеши мой мальчик, спеши. — произносит грустно старик. — Как ты не дорог мне, но

задерживать тебя нельзя. Время пошло. Оно пошло в обратном направлении. Тебе опять следует увидеть зло без прикрас, зло как оно есть, и сделать очередной свой выбор.

Спеши мой друг, спеши мой мальчик. Твоё последнее Время пошло…

Звенят колокольчики то тихо, то громко. Это звенит Время, что мелькает в убыстренном темпе, прокручивая уже увиденное. Вот больница, вот Марина и сын, вот институт, и его товарищи, вот Марина в платье невесты, вот сын, вот дед Евсей, вот мать, и он за столом делает уроки, вот странный темный лес, и длинная тропинка по которой мчится конь. Смелый? Ты ли это? Но конь заржав, несется дальше, как и тот ветер, что перелистывает страницы теперь уже совсем непонятной и словно незнакомой ему книги. Вот этих людей он когда-то видел и знал, их уже нет, и легкая грусть наполняет сердце, но лист судьбы перелистан и доктор видит вдруг девочку, маленькую и пухлую, в золотистом венчике волос. Она ковыляет на тонких ножках по длинной тропинке и неожиданно запутавшись в траве спорыша, падает, уткнувшись носом прямо в траву. Вот к девочке бежит мальчуган лет шести, пытается поднять её, и машет угрожающе тонкой хворостиной на собаку, что несётся прямо на девочку. Вот человек в черном длинном плаще, воровато оглядываясь, несёт спящую девочку в тёмную чащу леса, а черный пёс, бежит за ними. Но вдруг пес с визгом падает на землю и крутиться волчком на тропинке, и наконец замирает, вытягивая лапы и иногда подрагивая всем телом, словно по нему проносятся предсмертные судороги. Человек в плаще останавливается и оглянувшись, приближается к псу настолько, что видны длинные волнистые волосы, и тонкое неподвижное лицо…женщины.

— Эртэ? — ахнув, вскрикивает доктор, и недоумевающе смотрит на старика. — Этого не может быть! Эртэ не может, не может нести зло!

— Хотел бы я ошибаться мой друг! Мать забыла повесить над кроваткой девочки ветки боярышника, что отгоняет злых духов, и вот результат.

Ты видел время, повернутое вспять, ты видел девочку, из-за которой кипят страсти не один век на земле. Ты должен узнать, кто она, где она сейчас, и почему находится в том месте. Тебе решать, кто будет потом на земле защитником! Тебе даётся две минуты, смотри не перелистай книгу времени, а мы… мы с Далвом уже впереди всей планеты! И не забудь мой мальчик, время не терпит промедления! Вперёд Далв! Мы ждём тебя, Последний потомок Владов-в-в-в…

Лёгкий возок, запряженный тройкой быстрых лошадей, умчался вдаль, и лишь поземка заметает след от саней, да ветка от боярышника, что растёт неподалёку, тихо колышется на ветру.

— Не забудь Снегурку-у-у-у! — тихий голосок Далва перекликается с нежным звоном колокольчиков, повязанных на шее лошадей.

А может это вновь звенит Время? Но Смелый как-будто даже не шевелится, значит, время уже остановилось. Картинка замерла? Вспышка света, и как ответ, конь бьёт копытом по голубому снегу, и доктор вдруг вспоминает, что этот снег щедро полит голубой кровью да-Конов и маггутов.

— Маг жив! Он ещё немало натворит дел… — вспыхивает в голове доктора запоздалая мысль. — А Эртэ? Нет, этого не может быть. Это ошибка! Эртэ не может причинить зло ребёнку. Но тогда кто эта женщина в его видениях? Надо прокрутить память назад. Вот бой с Магом. У него нет слабостей? Так ли это? Уязвимые места есть у каждого. Даже у него. Но Маг представляет угрозу. У него изощрённый ум, и создаётся впечатление, что он окружён некой таинственной силой. Об этой силе намекал ему сам Маг

Нить этого разговора утеряна, и нужно сосредоточиться, что-бы вспомнить. Хотя едва ли это возможно! Вокруг тёмный, сумрачный лес, что шумит громко и тревожно. Странный лес! Как будто копья выросли из черной земли, исчез снег, и под ногами ровный пожелтевший ковёр из сосновых иголок. Кажется, тропинка поднимается вверх. Какие вокруг страшные сосны. Уродливые и искорёженные. Они навевают мрачные мысли. Жуткий лес! И эта тишина коварна, в ней слышится чей-то стон. Надо отсюда выбираться. Время, явно перешагнуло отмеренный ему отрезок, или заблудилось в лабиринтах его памяти.

Смелый, что-то почуял в кромешной темноте. Остановился, всхрапнул, и затряс гривой, словно не соглашаясь с мнением всадника сидящего на нём. Но вот он вновь двинулся вперёд, медленно-медленно, словно прощупывая дорогу. Хотя какая может быть дорога в этой глуши? И занесло же их в эти дебри. Что они здесь могут найти? Какую истину?

Внезапно Смелый остановился, и задумавшегося доктора качнуло так, что он едва не слетел с коня. Когда его глаза, привыкшие к темноте, разглядели впереди на тропинке что-то тёмное и непонятное, Смелый всхрапнул, затряс головой и опять двинулся в путь.

Но сделав несколько шагов, он остановился у высоких, кованых толстым железом ворот, что преграждали дальнейший путь по тропинке. Огромное кривое кольцо заменяло ручку, и требовалось лишь дотянуться до него, что-бы громко стукнуть кольцом в кованые ворота, и разбудить обитателей этого мрачного жилища. Только ждут ли их здесь? Глухой утробный звук удара разнёсся по лесу, и опять наступила тишина.

Доктор в раздумье почесал затылок. Темнота и ночь в глухом лесу, не слишком приятное времяпрепровождение. Но что-то уж долго хозяева открывают засов. Не придётся ли пожалеть о том, что осторожность не возымела над всеми чувствами, а он не устоял перед соблазном отдохнуть. Но ночью в лесу опасно. Дикий зверь на то и зверь, что бродит ночами, ищет еду. Как бы не оказаться в роли позднего ужина. Что-то никто не спешит открывать ворота. Доктор, спешился и потянулся к кривому кольцу на воротах, но те вдруг скрипнули и стали сами тихонько открываться. Настороженно вглядываясь в хижину, что оказалась за воротами этой небольшой усадьбы, доктор вошёл во двор.

Что-то уж слишком мрачное строение предстало перед ним. Хижина, где никто не живет? А если кто-то притаился за углом, и ждёт лишь удобную минуту, что-бы нанести свой удар. Но если всего бояться, то в лес не ходить…

— Смелый, жди меня здесь, и будь готов каждую секунду… — он едва касается губами теплых и мягких ушей Смелого.

Словно соглашаясь, конь слегка встряхивает головой, и доктор, ласково приглаживает его холку. Его Смелый, добрый конь, и очень умный. Он многое понимает без слов. Сколько лет они прошли вместе. Их путь был тернист и совсем нелёгок. И только в последнее время они расстались. Как видно зря! Не все приключения свершились, не все дороги пройдены…Спасибо девице, что согласилась обменять себя на Смелого. Как-же звать ту девицу? Её имя чем-то напоминает имя Эртэ. Почти! А может это была Эртэ? Как странно — Эртэ воплощение зла!! М-м-м-м-м! Не может этого быть!

— Ну почему-же, не может! Кто знает душу этой женщины? Кто заступится за неё и опровергнет слова поклёпа, гнусные и отвратительные! Ты? Ты, которому она задурила мозги, а на самом деле завладела твоей волей. Как-бы она не завладела твоей душой, несчастный…

Неприятный скрипучий голос, хрипел в темноте, прерывался мучительным кашлем, но продолжал свою гневную речь. И если вначале доктор просто остолбенел от неожиданности, то приглядевшись, теперь он заметил в кромешной черноте хижины маленькую сгорбленную фигурку человека.

— К-кто вы? — едва промолвил доктор, вдруг приобретая дурную привычку заикаться.

— А ты так и не научился владеть своими эмоциями и чувствами, Последний потомок Владов? Плохо же я лечил моего больного от заикания…

— Вы- Ойхо? Великий шаман долины Золотого божества? — удивился доктор.

— Узнал! Наконец-то! — усмехнулся скрипучий голос. — Добро пожаловать Влад в твой родной край. Приветствую и коня твоего, по кличке Смелый! Вы хорошие гости!

Черная тень мелькнула перед глазами доктора, и вскоре посреди хижины вдруг вспыхнул небольшой огонек. Огонь весело разгорался, жадно охватывая пламенем тонкие ветки и поленья дров, а доктор с интересом и такой же жадностью вглядывался в сидящего перед ним старичка в странной меховой одежде, сшитой из шкур зверя.

— Ойхо, я знал тебя молодым, красивым и сильным парнем. — пробормотал доктор.

— А я тебя помню с пелёнок. Ты был чудесным ребёнком, затем мальчиком, а потом юношей. Жаль, ты перестал приходить в мою шаманскую хижину, ты вырос, и у тебя появились другие интересы… — грустно вздохнул старик. — Ты вырос…

— Прости Ойхо, но дороги наши разошлись. Ты стал проповедовать одно, а я бороться за другое. — пробормотал доктор, присаживаясь к старику и протягивая руку к огню.

— Да, дороги наши оказались разными. Маг решил с помощью меня, шамана, расправиться с тобой. Но я любил тебя как своего родного сына, и вопреки уговору, не позволил злым силам уничтожить тебя. В тот раз всё обошлось, моя тайная защита не раз ломала копья зла, но…берегись! Власть злого рока нависает над тобой как черный плащ Мага. Тебе стоит поостеречься, мой мальчик. Моя защита ослабла, а Маг ещё силён! За многие годы он только сейчас пробрёл способность раздавить тебя, уничтожить как муху. Он был неплохим учеником в вопросах магии, но он забыл те правила, в которых тайные познания сущности человека есть суть огромной важности, творить не зло, а добро!

Наверное, Маг заигрался в большую ненависть к тебе, мой мальчик. Иначе он бы знал, что ненависть только разжигает огонь войны, а ненависть ведёт к печальным последствиям. От этой ненависти вы зависели друг от друга, она росла и множилась с годами, и поэтому связь между вами сохранялась, даже если кто-то из вас умирал. Эта ненависть не давала никому покоя, из поколения в поколение вы переносили её как личный флаг. Окровавленный, потрепанный временем, но такой родной вам. Неужели, никто из вас не хотел бросить вызов этой глупой ненависти, и выбросить противнику новый, белый флаг примирения? Хотя к чему я это говорю, примирение между вашими племенами состоялось уже в 1 тысячелетии до н. э. Народы перемешались, как того и требовала жизнь, а вы, два названных брата продолжали ненавидеть и воевать друг с другом. Вы умирали и возрождались, но никогда не было вам покоя. Как странно, мой ученик должен был превзойти Учителя, но я понимал, что зло нельзя отпускать далеко от себя, как нельзя пускать всё на самотёк в этой жизни… Я понимал, что если ты проиграешь, то ты умрёшь…

— Ты будешь рад этому, Ойхо? Конец жизни, тоже какой-то результат. Ты устал…

— Нет! Если что случится с тобой, я приму это как неизбежное, и буду оплакивать тебя в моих молитвах, потому-что Боги знают, как ты мне дорог…Но всему есть своя причина, раз за разом, из века в век, повторять свой путь…

Старик замолчал, склонив голову на свой корявый посох. Едва ли он плакал. Разве осталась хоть капля влаги в воспалённых слезящихся глазах этого лесного колдуна, шамана, или волшебника — ведуна? Нет, его слёзы давно иссякли, а руки, сухие и немощные совсем ослабли. О, этими руками он мог творить что угодно, и даже совсем нелицеприятные дела. Ему давно пора умирать, но он не может этого сделать! Что говорить, он колдун, шаман, ведун…

Но время совсем остановило свой бег. Случайно или преднамеренно? Видимо, что-бы выслушать исповедь колдуна, или шамана, чьи слова слушали все, и даже вожди…

— Я был молод, силён и красив. Я обладал волшебным бубном, что достался мне от предков, и все слушались меня. Я упивался властью над другими. Я решал, кому жить, а кому умирать. Я вершил судьбы, как хотелось мне. Думал, что вершил, а в итоге, стал скопищем ненависти к людям, и воплощением зла! Ты это собирался мне сказать, мой мальчик? Не так ли? — оскал высохшего старческого лица едва ли напоминает улыбку человека. Совсем, обратное! Это оскал мертвеца!

Глядя в огонь, что тлел в очаге, доктор мысленно пытался вспомнить те годы, когда он приходил в хижину к шаману. Но что-то ему мешало, и, вздохнув, доктор произнёс:

— Я пришёл не из-за себя! Я не боюсь смерти! Я приму решение жизни как оно есть! И если, как говоришь ты, мне суждено проиграть в этот раз жизнь, тогда что-же! Я готов! Но драться я буду так, как если бы знал, что это будет моя победа… пусть мало не покажется кому-то…

Шаман встрепенулся, поднял голову с посоха, и, пошамкав впалым ртом, произнёс:

— Ты был моей гордостью, и самым лучшим учеником. Лучший среди лучших! И я горжусь, что дал тебе эту стойкость духа…

И помолчав, шаман продолжил:

— Я догадываюсь, ради кого ты сейчас здесь! Меня много лет мучил вопрос, придёшь ли ты, или махнёшь рукой… Но ты пришёл, и я рад этому!

Доктор с удивлением смотрел на Ойхо, своего давнего учителя, которому обязан многим в своей жизни. Он всегда относился к Ойхо со страхом и уважением, почитая его за мудрость и умение быть очень хорошим шаманом. Но как отнестись к тому, что он сделал против Истэрика. Разве это не подлость?

— Ты открыл тайну рождения ребенка чужому человеку. Как ты мог принести в заклание невинное дитя? — его суровый взгляд жжет как огонь старого шамана.

Нет, Ойхо ещё не готов отвечать! Он просто… не готов! Странно, но в его мутных от старости глазах блестят слёзы! Что это? Может старый шаман, когда-то преуспевающий в колдовстве и магии, наконец расчувствовался, и раскаяние уже давно гложет его иссохшее сердце! А есть ли оно у него, и когда он переступил ту черту, за которой была Тьма?

А ведь всё это было во имя того проклятого золотого тельца, ради которого, и во имя которого он принёс в заклание милое существо, что смотрело на него со страхом и надеждой. О, небо, как больно вспоминать об этом!

Маленькая Истэрик! Твоя судьба загадочна, и твоё появление на свет овеяно удивительным чувством, ради которого стоило когда-то жить…

Её мать появилась с той стороны Великой горы, где каждое утро всходило солнце. Она была удивительно красива. Золотые, блестящие как шелк волосы, окутывали словно длинным покрывалом её стройную точеную фигурку, а её удивительно красивые удлинённые черные глаза смотрели на него, да и на всё вокруг, с тайным восхищением и любопытством. Ну как тут не поддаться очарованию этого милого существа! Достаточно было лишь одного взгляда её удивительных глаз, что-бы молодой шаман Ойхо смог увидеть в них свою погибель. Она победила!

Нет! Он не собирался так просто сдаться на милость победителю. Ему стоило больших усилий преодолеть себя и вырвать из своего сердца это страшное неистовое чувство, которому он не мог найти объяснения. Как и почему черноокая красавица завладела его сердцем и разумом? Он всего лишь нашёл её на горе, куда ходил за целебными травами, и где молился на восходе солнца своим таинственным богам. Видимо, это боги послали ему испытание, которое он не прошёл…

Какой страх он испытал, когда после молитвы, раннее небо вдруг осветила яркая вспышка света, в котором он увидел огромную золотую фигуру женщины с ребенком на руках. Это видение было мгновенным, а затем стало так темно, что страх и ужас вполз в его душу, но через минуту он уже забыл о нём. И вновь вспышка молнии прорезала черное небо надвое и ударила рядом с ним в землю, отчего задымилась трава, и запахло гарью. Следом удар грома был так силен, что его оглушило, и он упал на землю, задыхаясь от дыма и ужаса надвигающейся на него смерти. Чернота ночи и смрад от дымившейся травы душили его и, казалось, что он заживо погребён в каком-то странном огромном склепе. Он приготовился к худшему, он уже читал молитву, когда вдруг яркий луч света вновь надвое прорезал чёрное небо, а затем…затем он замер, и стал двигаться к молодому шаману, застывшему от овладевшего им ужаса, потому-что Ойхо вдруг вспомнил, что однажды этот луч являлся ему во сне, а он убегал от него, убегал, и не мог убежать…

Тонкий луч света коснулся его лба, и молодой Ойхо потерял сознание. А когда он пришел в себя, то ощутил, как больно бьют его по лицу крупные капли дождя. Чуть живой он приполз к пещере, где обычно ночевал, если задерживался на горе. Было холодно, и он замёрз так, что кажется, опять едва не умер, на этот раз от холода. Хотя едва ли это могло случиться. Не надо лукавить! Он ещё больше зимой замерзал, и ничего, живой!

Он развёл небольшой костер и уже отогрелся, когда вдруг услышал плач. Это плакала у входа в пещеру хрупкая девушка с длинными золотыми волосами, которые, мокрыми прядями укутывали её стройную нагую фигуру. Едва ли она понимала, о чем спрашивал её Ойхо. Едва ли он что понимал из того, о чём она говорила своим тихим нежным голосом. Одно было ясно, что девушка сильно замёрзла, попав под грозу этой темной весенней ночью. Она начала дрожать всем телом, и её белые маленькие зубы стучали так громко, что становилось страшно за них. Ойхо ничего не оставалось, как попытаться согреть измученную холодом незнакомку. Закрывая глаза, как сейчас Ойхо помнит тонкую и удивительно гибкую талию девушки, её руки с голубыми прожилками кровеносных сосудов, её волосы, от которых шёл запах расцветающих в долине подснежников. Он был молод, а она была прекрасна! Что из того, что он собирался стать Великим шаманом? Что из того, что в одну минуту он забыл об этом, или просто забылся…

Едва ли об этом нужно вспоминать, и говорить Владу о той минутной слабости молодого мужчины. Всему виной молодость! Старый Ойхо до сих пор помнит, как таяло его сердце, когда он касался тела девушки…

Им не нужны были слова. Язык их тел говорил сам за себя, язык их рук был так прекрасен. Они сплетались как змеи после зимней спячки, и вновь расплетались, и повисали как плети, обессиленные, но вновь воскрешали, обретая силу и грацию, и продолжали…продолжали свой танец… безумной любви.

О, сколько последующих ночей память возвращала его в первобытное лоно той пещеры. Сколько пришлось ему претерпеть, пока его сердце не сгорело дотла в его груди, и не превратилось в седой пепел, который он, однако, бережно собрал и спрятал на дно своей души. Он знал, что рано или поздно, ему придётся ответить за то, что он наделал. Но Боги должны были простить его, простить, ибо он принёс в жертву самое дорогое, что было во всей его долгой жизни.

Он помнил, как привёл незнакомку в одно племя, и вождь, пленившись красотой девушки, взял её в жёны. До сих пор Ойхо помнит, как смотрела на него чужая невеста, которую он хотел бы назвать своей женой…

Как он хотел бросить всё! Всё! Схватить за руку золотоволосую девушку и бежать, бежать что есть сил туда, где нет никого, кроме них и природы, дикой и прекрасной, как его Любовь…

Её звали Любовь! Он запомнил это необычное имя на всю свою долгую и бесталанную жизнь. Да, он стал, наконец, Великим шаманом Великой Горы. Да, он стал хранителем Золотого божества, но больше никогда в его жизнь не являлась Золотая Баба с младенцем на руках. Да, он познал силу над душами других людей, да он мог творить добро и зло, когда больше, когда меньше, хотя всегда знал, что его деяния когда-то и кто-то оценит, но скорее всего осудит.

Но что ему до других, когда собственная душа покрыта черным покрывалом, и пепел его сердца жжёт её, словно это и не пепел вовсе, а раскалённые угли. Угли, на которых лежит его совесть!

Истэр! Это дитё родилось ровно через девять месяцев от той ночи… Был конец января, но вместо вьюг и метелей природа подарила людям в этот день капель, дождь и грозовую ночь. В долине появились проталины, а на горе расцвели подснежники. Как будто природа напоминал кому-то о том, что было… другой ночью.

Надменный вождь племени, принял Ойхо сразу-же, как только тот появился у его хижины. Суровые воины остались у входа в жилище вождя. Ойхо вошел, чувствуя, как земля уходит из под его ног. Он как будто что-то знал, или чувствовал. А скорее всего он гадал предыдущую ночь и знал, что утром он встанет перед выбором…

О, если бы его боль мог понять этот молодой упрямец, с глазами синими, как весеннее небо, и взглядом сурового воина… Но Влад вправе его осуждать…

— Объяви всем, что у меня родился сын, которого я назвал Истер… — глухой голос вождя был спокоен.

— Но у тебя родилась дочь! Боги прогневаются, если произойдёт подмена!

Ойхо помнил, как дрожали все клеточки его тела, как больно впивались в ладони его ногти, как болела грудь, в которой опять что-то жгло огнём…

— Ты узнал это от повитухи? Странно? Я приказал ей умертвить девчонку, но затем передумал. Пусть живёт, решил я, но в образе моего сына…

Вождь всё также был бесстрастен и спокоен, и Ойхо вдруг понял, что его не простят, если он воспротивится. Погибнет он, и возможно, погибнет ребенок. Грех на душу он не возьмёт. А его самого не жалко, пусть даже он и Великий шаман. Но всё-же, не мешает вождю напомнить ещё раз о последствиях подлога:

— Я узнал о рождении девочки этой ночью. Мои боги сказали…

— Мало ли что сказали твои боги. А вот мои боги приказали мне объявить всем о рождении сына, во имя спокойствия моего племени. И ты, шаман, объявишь о том! А иначе…иначе тебе придётся расстаться со своим Золотым божеством, высоким титулом и даже со своей жизнью. А девчонку придётся скормить псам… как и её мать!

Нет, этого Ойхо не мог допустить. И он дрогнул. Он объявил племени о рождении мальчика, сына вождя.

В этот день природа словно сбесилась. Выла вьюга, бросая охапки снега в собравшихся, залепляла рот колючим снегом, слепила глаза, и словно отчаявшись, выла, пытаясь разогнать всех. всех…всех! Всю ночь вьюга билась в его хижину и хохотала…хохотала жутким женским смехом, и выла женским голосом, словно проклинала навек…

— Я похоронил свою Любовь. — тихо промолвил старый шаман, и грустно глянул на доктора. — Мать Истэр умерла страшной смертью, вскоре разбившись о скалы. Я похоронил её там, где нашёл. Рядом с пещерой, где впервые её увидел. Это было предостережение и наказание Богов, как я понял потом. Но слишком поздно пришло это прозрение. Слишком поздно! Время закрутило всех, и вся… Я был виноват во многом, если не во всём. Три племени, три сына, три наследника! Судьба расписала все роли. А я всё смешал… Что это? Злой рок или насмешка, которой подчиняется наша жизнь? Скрывая истину во имя добра, мы сами не ведая, творим зло… Скрыв появление девочки, я сотворил зло, прогневив богов, а наложив проклятие на племя, убил свою Любовь…

— Подожди Ойхо обвинять себя во всех грехах, подожди…

— Я не обвиняю, я говорю так, как оно есть. Если девочку воспитывать в обличие мужчины, природа не простит такого над ней надругательства. Она отомстит! И очень жестоко!

— Я это знаю! Я вспоминаю, что Истэр была всегда неравнодушна к Маггуту, а мы смеялись, всем этим телячьим нежностям…

Доктор Апрель вдруг ясно представил, как однажды на боевых игрищах Маггут свалился с коня, а Истэр упала в обморок от страха, что с её другом что-то произошло серьёзное. Доктор помнит взгляд Истэр направленный на Мага, её улыбку, её смех. На Влада так никто не смотрел… до Марины! А вот Маг, как раз именно так смотрел всегда на его жену, на Марину!.

Марина! Как он мог забыть про неё. Ведь он прекрасно знает, что время не постоянно…

— Подожди! Я тебе ещё не всё сказал, Последний потомок Владов…

Старый шаман закашлялся, и его глаза наполнились слезами. Руки его, высохшие, со сморщенной кожей, дрожали, когда он вытирал старой тряпкой слезящиеся глаза, а быть может и слезы. Наконе, вздохнув, он прошамкал беззубым ртом:

— Ты успеешь к своей любимой только тогда, когда снимешь вечное проклятие Богов! А иначе…иначе ты снова и снова будешь ходить по кругу, век за веком, год за годом, день за днём…Боги велели передать тебе это… Я уже стар и немощен, что-бы защитить Любовь…

Шаман замолчал, прикрыв глаза, и что-то пожевал почерневшими от старости губами. Он словно о чем-то беззвучно говорил…

— Что? Что мне сказали боги? — доктор от нетерпения готов был вытрусить из старика не только наказ Богов, но и его тщедушную душу. — Говори Ойхо, не томи!

— Уж больно ты горяч Влад, но ладно, слушай! Ты должен вернуть на землю три символа Добра. Веру одним, Надежду другим, а третьим Любовь…

— Любовь? — растерянно повторил доктор. — Но я не могу, вернее не знаю, как это сделать?

Ойхо потемнел лицом, его глаза ещё больше сузились, и что-то ярко блеснуло в них. И доктор вдруг вспомнил Ойхо молодого, сильного, полного жизни и желаний… Как странно, оказывается, на самом деле, Ойхо всю жизнь хранил в своём сердце страшную боль, которую редко кто может вынести.

— Идём со мной мой мальчик. Это будет мой последний путь в гору. Я знаю это! — поднял он руку, прерывая попытку доктора возразить. — Я сегодня ночью гадал на старой шкуре медведя, и звёзды, наконец, указали мне решение этого вопроса. Я ждал тебя, а оттого не умирал. Хотя мне хотелось это сделать также, как когда-то это сделала моя прекрасная Любовь, отправившись в свой последний полёт без меня… Идём мой друг, если ты позволишь мне тебя так называть. Идём Влад, а по дороге я расскажу тебе ещё кое-что…

Они поднялись на гору довольно быстро. И доктор с восторгом ещё раз убедился, что эта была гора самая высокая из всех, что раскинулись перед его взором. Далёкая сизая дымка что-то скрывает там, далеко-далеко. Быть может, это необозримые поля, луга, реки и озёра, а может быть эта просто голубая пелена, что распростёрлась на горизонте, а может быть это самое настоящее море, по голубой глади которого, плывёт корабль с белоснежными парусами.

— А ты мечтатель! Ты забываешь обо всём, увидев красоту природы. В такую минуту ты не помнишь о войне, тебе не нужна слава, ты просто живёшь и наслаждаешься жизнью…Да! Ты настоящий сын своего народа, не утратившего этой связи с природой. Маг не такой! В отличие от тебя он более сдержан и суров…

Старый шаман нахмурился и чуть слышно продолжил:

— Истэр однажды призналась ему в любви, и Маг…Маг…

Доктор видел, что Ойхо тяжело продолжать свою речь, и он, легонько сжав ладонью худое, костистое плечо старика, вздохнул, и тихо произнёс:

— Значит, поэтому Маг посчитал нужным, избавиться от Истэр…взяв её силу…

Старый шаман, закрыв глаза, подняв вверх морщинистое лицо, толи молился, толи думал о чем-то о своём. Но наконец, он опустил голову вниз, и глухим бесцветным голосом стал говорить:

— Магу нужен был равный союз. Ты случайно оказался в стороне, зацепившись каплей крови за верхушку золотой горы. А вот Истэр решила свою судьбу иначе, поддавшись минутной слабости, а скорее всего, зову природы. Но Великому Маггуту слабость не нужна, а любовь…любовь есть слабость, так решил он. Гордый и непреклонный воин, он думал добиться могущества, минуя человеческие слабости. Глупец! Боги давно всё решили за него. Жизнь без любви невозможна, и не человеку решать, без чего он обойдётся в этой жизни. Один Бог ведает, чего достоин человек слабый, и уязвимый со всех сторон…Один Бог знает, чего достоин человек, предавший другого…

Старик замолчал, опустив голову и уткнувшись лбом в кривой посох, но скрип гальки под ногами вывел его из задумчивости, он кашлянул и продолжил:

— Боги наказали через меня людей, забрав настоящую любовь, взамен оставив её жалкое и уродливое подобие… Но я всё-же выпросил у богов прощение, вымолив обещанием вернуть земле любовь настоящую. Мне немало стоило усилий, провести тебя через лабиринты памяти к первоистокам времени. Недаром когда-то, совет вождей именно тебя выбрал владеть славой человечества на все времена, потому-что уже тогда было понятно, что твоя медлительность обманчива, твоё добродушие до поры до времени, твоё терпение безгранично, но тебя всегда будут уважать и бояться даже твои враги. Тебя будут любить, и ненавидеть, но любви будет больше, потому-что ты сам будешь любить беззаветно и преданно, ты будешь расставаться достойно с любимыми, и терять ты будешь их немало, но у тебя будет достаточно времени, что-бы понять, без любви и любимых нет никакого будущего. Теперь твоё дело Влад, успокоить меня, пообещав, что Любовь не сгинет, не пропадёт на земле, пусть даже у неё будет много врагов…

— Но как я узнаю её…настоящую? — доктор был в растерянности.

— Узнаешь! — улыбнулся старик усталой улыбкой. — Ты её уже знаешь…

— Но… — попытался возразить доктор. — Как-же я…

— Молчи! — шепнул старый шаман. — Молчи и смотри! Гора Ос, откроет, наконец свои тайны. Идём, уже пора!

Отчего он сразу не догадался, что это и есть та самая гора, где дикая природа и бездонное небо слились в единое целое. Гора ос и пчёл, диких и послушных природе! Они живут так, как повелела им природа, как сотворил их создатель. Они живут в своём первозданном мире, старятся и умирают, опять рождаются, опять умирают, и так из года в год, из века в век. Гора, где соседствуют хищники осы и трудяги пчелы. Каждое лето пчелы собирают свой дикий мёд, хмельной и терпкий. Они воспроизводят потомство и изгоняют матку из роя, и всё это во имя Любви. А осы живут по своим хищным законам, поедая мёд у пчел, словно принося им массу неприятностей, но в тоже время оберегая гору от других хищников. Но так их создали, и они просто живут, ничего не зная о жизни, о смерти, о любви, и о ненависти, потому-что сама Любовь заложена даже в них. Любовь создателя. Но ведь это мир природы! Мир гармонии…

— Смотри! — шепчет старик, слегка ударяя ладонью в свой потёртый бубен. — Смотри и запоминай! Это идут последние минуты перед новым отсчётом времени. Через мгновение прежняя эпоха уйдёт, сгинет без следа в прошлое, хотя, что я говорю? След её останется, какая — бы эта эпоха ни была. След, который будет жить в воспоминаниях прошлого Времени. А ты, уже обычный человек, будешь судить это прошлое по своим меркам, раскладывать его по полочкам, выворачивать наизнанку все его нелицеприятные моменты, трусить как грязное бельё, как наволочку, в которую полным- полно набилось мелкого и ненужного пера или отрепья…

Эх, ну до чего же мы умны задним числом, если не задним местом, мой друг! Мы спотыкаемся об одни и те же камни, но не убираем их, а наслаждаемся этой болью, наступаем на грабли, даже набиваем себе шишки на лбу, но опять наступаем на те же самые грабли с завидным упорством.

Как порой мы мучаемся в поисках истины, не замечая, что Истина-это мы сами, и вся наша жизнь, которая кажется нам однообразной, скучной и однобокой, никому ненужной и не важной. Оказывается, мы не приемлем рутину, мы боимся её, и в тоже время мы погружаемся в неё с удовольствием, не замечая, что именно тогда, наконец — то, мы обретаем спокойствие души, обрекая себя на тот путь, каким развивается всё человечество, обретая Истину жизни. Но нам скучно подумать об этом, и мы сознательно отбрасываем прежний опыт человечества, и стонем и стенаем от зависти к какому-то прошлому, и даже болеем от зависти неизвестно к чему. К прошлому, настоящему, и даже к какому-то будущему, не иначе! И страдая от нереализованных мечтаний, мы поднимаем своё тело, подключаем свои эмоции, и куда-то идём. И что-то совершаем. Мы думаем, что идём своим путём, а на самом деле повторяем свой- чужой, плохой, или хороший опыт. И в этом вся наша Жизнь, и в этом вся наша Истина, истина существования человека!

Вот и сейчас, мы стоим на линии, что разделило время на две половины. До того, и после того… Посмотри на эти сполохи! Это и есть отсчёт нового времени новой эпохи. Эпохи, в которой не должно быть места проявления человеческой агрессии и ненависти. Но едва ли до определённого момента человек уразумеет, что каждый палец на его руке самый важный, что каждая клеточка его тела ему дорога. Человек видит всю руку целиком, а боль идёт из очень маленькой раны. И рана может загноиться, и заражение пойти в кровь. Вы рискуете потерять руку, а значит потерять себя, раствориться во Времени, исчезнуть навсегда и бесследно. Так народы и исчезают…

Как жаль, что вы разучились слушать сказки Ветра, что дует временами с горы Ос. Как жаль, если и эта сказка для вас станет очередной ложью…И следует ли тогда слушать о чем говорит Ветер- обманщик? Ветер, ты тут, и ты смеёшься? Разве я не прав, что привел к тебе этого человека, пусть он послушает тебя…

О чём? Ну конечно не о том, что уже никто не верит в эти глупые детские сказки о добре и зле, и что человеку, как взрослому, так и ребёнку, следует подать на десерт что-то экстравагантное. Что человек уже пресытился прилизанной жизнью добропорядочного гражданина, и целенаправленно стал творить добро и зло. Что он потерял веру в человека, а значит в себя. Кичиться наворованным добром, справлять нужду на золотом унитазе — ума много не надо! А вот восстановить завод или швейную фабрику в глубинке, дать работу женщине или мужчине ещё не пенсионного возраста, это будет твоя добрая сказка, и люди поверят в лучшее, и никто тогда из них не пойдёт творить зло, идущее по цепочке от тебя. А ведь зло порой ведёт себя изощренно, хитро, с выкрутасами. Чего уж там мелочиться, если можно поднять топор, и что есть силы, вдарить по батюшке в самом святом месте — в церкви, и торопливо, авось закроют пивной ларёк, сдирать со стены окровавленными руками древние иконы, не замечая того, как безмолвно будут наблюдать за убийцей лики святых, толи осуждая, толи сожалея о заблудшей душе, добровольно ввергнувшей себя во тьму… за бутылку мутной браги…

— Фу-у! Ну, что это за сказка? Гадкая и противная, похожая на правду.

— А если это и есть правда, голая и горькая, похожая вкусом на ту палёную водку, что пьёт, давясь и рыгая, грязное замусоленное чудовище, по имени человек — БОМЖ!

Он был когда-то учёным — ядерщиком, у него была жена и ребёнок. У него был дом и работа. А потом этого ничего не стало. В строго обратной последовательности — ничего! Осталась картонная каробка из-под супермодного телевизора и куча тряпья с помойки. Молодец, если ты не поленился пропустить эти откровения Ветра с горы Ос. Значит, с тебя будет толк в этой жизни, а с этого БОМЖа нет! Он сгинет, умрёт под забором, или в водосточной канаве, замёрзнет однажды ночью в своей картонной коробке из-под телевизора. Тебе его жалко? Так протяни ему свою руку, сделай так, что-бы этот человек стал опять человеком, и тебе воздастся за твою доброту. За твою любовь! Ты в себе сомневаешься? А я подумал другое! Что ты, обычный трус!

— О, Ветер, ты жесток! И сказка твоя безобразна. Не смей ею пугать маленьких детей, да и взрослых тоже. Эпоха новая наступает, новый век на дворе, сердце от радости поёт, как весенний скворец, а ты всё стараешься очернить, всё стараешься переиначить. Убийцу и душегуба, вора и мошенника пытаешься оправдать, а простого трудягу, который едва сводит концы с концами, представляешь как потенциальную жертву всевозможных инфляций, а именно: денежных, экономических, политических, демографических, и даже жертвой…климатических катаклизм…

Эх, ты ветер! Взять бы твою сказку, да за энное место на солнышко подвесить, или в море выкинуть, на съедение акулам, а ещё лучше закрыть её в сундук, кованный железом, да закопать поглубже в землю, что-бы простой люд не смущать, да мозги страхом не забивать. Тоже мне чудовище нашёл? Человек — это…это всё-же иной раз, звучит гордо!

Что ты смеёшься Ветер? Я всё переиначил? Тогда может ты знаешь ответ, как избавиться от страха перед чудовищем, живущим в самом себе? Ведь никто не знает, чем грозит нам перст судьбы нашей? На что мы способны?

— Ответ мой понятен и прост! Ты человек! Ты славного рода-племени! Твоя вера в жизнь, спасёт тебя и того, ради кого ты живёшь на этой земле. И пусть в сердце твоём горит огонь любви к тому, кого ты любишью Пусть надежда на лучшее подарит тебе счастье и радость нового дня, в котором всё повторится по новому… Пусть будет так!

Уже и ветер утих. И словно всё уже высказано и всё выслушано в этом странном безмолвном диалоге, а Ойхо всё бьёт и бьёт в свой огромный потёртый бубен, едва передвигая свои дрожащие ноги, обутые в странные расписные сапожки с бубенчиками.

" — Эх, Ойхо, твой танец вокруг кострища- это всего лишь безумный бег по кругу, полубезумного старика-шамана, колдуна, чревовещателя! И Ветер твой, обычный обманщик, скажи ему об этом, когда он прилетит в следующий раз на гору. И что его истина, обычное и неумное очернение человека, пусть даже это правда!

Что…что с тобой Ойхо? Что за темп, что за бег, что это за странные слова, которые ты выкрикиваешь в черноту огромного купола неба?

Шаман, или колдун, как тебя там… Ойхо, постой, погоди! Что ты так громко бьёшь в свой бубен, что кажется, ещё мгновение, и мозги выскочат из головы, и покатятся, покатятся как горох по этому склону, вниз, туда, куда умчался ветер…

Постой колдун, подожди, умоляю тебя…Не бей прошу тебя, не бей-эй-эй-эй…"

Тишина наступила мгновенно, как некое освобождение от странной силы, вытягивающей из слабого тела последние остатки жизни.

Тишина смотрела на Последнего потомка черным куполом бездонного неба, спокойного и могучего в своём величии. Казалось, небо наслаждалось беспомощностью того, кто лежал сейчас перед ним, раскинув широко в стороны свои безвольные руки. Небо скалилось ему щербатым месяцем и ехидно подмигивало своей первой звездой.

— Ты ещё не умер Влад? А жаль! Было бы прекрасно справить победу над твоим трупом. Это было — бы прекрасно…красно…асно…асно…но…но…но… — шепчет над его ухом ветер, но тут-же взвизгнув, взмывает вверх, где уже гудит, поёт в проводах…

— Ты надоел мне… ты слишком мне надоел…ел…ел…ел… — пел ветер.

— Серёжа, ты никогда не станешь сильным, ты мало каши съел…ел…ел…ел… — песню ветра перебивает другой, женский голос, тихий и нежный.

Это мама? Это её шепот, это её песня, что тихо-тихо доносится откуда-то сверху.

— Спи, усни, моё дитя,

Глазки сонные закрой,

Спи, усни, любовь моя.

Солнце скрылось за горой.

Звёзды нам укажут путь,

Как нам солнышко вернуть…

Нет! Это не мама! Задёрганной, затюканной, задавленной тяжелой работой доярки, ей некогда было распевать маленькому Серёже такие песни. Она ложилась спать позже всех, и поднималась с петухами…

— Спи, усни, моё дитя…

Это не мама. Не-е-ет! Ему, маленькому Серёже пел песни старый дед Евсей, былой лихой вояка, который не знал таких колыбельных. В его репертуаре были всё больше песни военные, от которых совсем не хотелось спать, а наоборот, хотелось скакать верхом на боевом коне, или на худой случай, на палке с редкими зелёными листьями, и во всю глотку орать, во всю глотку… до хрипоты…перебивая колыбель…

— Скачи, скачи быстрей любимый конь…Спи, усни…

И пусть земля гудит, пускай пожар кругом…Спи, усни…

Мы без-заветные герои все… Спи, усни…

За Веру постоим, и за Любовь…Спи, усни…

— Серёжа? Что за песни ты поёшь? Ты ещё мал и глуп! А ты дед стар, и не понимаешь, кого воспитываешь своими агрессивными песнями…

— Кого?

— Вояку, солдафона, вечного горемыку, скитающегося с семьёй по вонючим квартирам и казармам. И что это за песня? За веру постоим, и за любовь! Ты что проповедуешь старый, ополоумел что-ли? Хочешь, что-бы в тюрьму тебя упекли, или меня? Тебя вряд ли по старости возьмут, а меня могут…

— А ты Манька, не боись! От моей песни в тюрьму не попадёшь, уж очень она всем известна. А вот колыбельную свою убери, неча внука моего бабой воспитывать. " Спи, усни…" — тьфу, тожа мне песня нашлась.

— А чего ж ты ему про любовь поёшь?

— А и надо петь про любовь, ещё когда дитя в колыбели лежит, да на тебя таращится, да все твои слова в себя впитывает. Вот и пой ему про веру в землю свою, да про любовь к ней. А ты Манька, пошла на работу…пошла…шла…шла…ла…ла…ла…

Но и эти слова уносятся вдаль, словно их уносит нечто огромное, всеобъемлющее, но пока- что невидимое, как и всё то, что имеет свою тайну…

А вообще, были- ли эти слова и те, другие? И был ли ветер, что нашептывал очень страшную сказку…

Тишина здесь такая, что собственные мысли, кажется, имеют вес…Слабый возглас позади доктора, словно воплощение многих чувств. Здесь и страх, и восхищение, и горечь и обида…

Ойхо!!! Ты ли это? Что ты предчувствуешь, старый, выживший из ума колдун? Отчего твоё лицо озарилось странным светом и словно помолодело, разгладив длинные борозды глубоких морщин? О чем ты бормочешь, беззвучно шевеля губами? И почему ты тянешь к небу свои иссохшие за многие века руки? Кого приветствуешь в глубоком, почтительном поклоне? Всё это так непонятно…

Как так получилось, что доктор, внимательно наблюдавший за действиями старого шамана, не заметил, как просветлел и растаял черный купол неба, тяжело нависший над ними. Как так произошло, что он совершенно не понял, как на небольшой поляне у огромного гранитного камня застыла хрупкая женщина в тонких полупрозрачных одеждах, странных оттенков, от золотистых, до голубовато-розовых цветов. Диковинное платье у этой женщины, и это даже не платье, а длинная тонкая рубашка, цвет которой напоминает что-то о рассвете, о весне, о новом наступающем дне, о первых весенних цветах…

Женщина была прекрасна. Её динные светлые волосы отливали золотом, а в её огромных глазах нежно-голубого цвета, отразилось небо, чистое и бездонное…

— Кто вы? И как вы попали на эту поляну? — хотел было задать свой вопрос доктор, ошеломлённо глядя на прекрасную незнакомку, но Ойхо опередил его.

Вскочив, он бросился к женщине, но тут-же, словно опомнился, и склонившись в глубоком почтительном поклоне, тихо произнёс:

— Земля приветствует тебя, о долгожданная…

Женщина улыбнулась, и доктору показалось, что на поляне стало ещё светлее. Он помотал головой. Мистика какая-то! Но от женщины, в самом деле, идёт странное свечение. А может, это всего лишь плод его больного воображения… Вот и Ойхо ведёт себя довольно странно. Но он шаман, колдун, чревовещатель — от него всё можно ожидать. А от его бубна всегда дерёт мороз по коже. Но что-бы шаман стал галантным кавалером? Это кажется невероятным…

— Ты ждал меня? — женщина смотрит на Ойхо своими огромными голубыми глазами, и где-то там, в их глубине плещется странный огонь…

— Да, Любовь моя! Я знал, что сегодня на рассвете ты должна появиться. Звёзды сказали мне об этом. Приветствую тебя, моя Любовь…

— Как жаль, что звёзды не рассказали тебе о судьбе нашей дочери. — женщина грустно качнула головой, но тут-же вздохнув, улыбнулась:- Хотя это уже другая история. Другой век, другие времена! А не поспешила ли я, откликнувшись на зов твоих Богов, и на твой призыв, Ойхо? Кто-то говорил мне, что Любовь прокляли на земле… Быть может, это был ветер? Он предупреждал меня об опасности…

Так вот о чем толковал Ойхо, пока они шли сюда на вершину горы Ос. Доктор только теперь понял, что хотел старик — шаман от Последнего потомка Владов.

Он хотел уверенности в том, что Влад сумеет защитить Любовь в случае чего… Чего? Любовь творит чудеса! Ойхо, помолодевший, полный сил и желаний, совсем не похож на того немощного старика, что предстал перед доктором всего лишь несколько часов назад. Ойхо снова молод и красив!

Ах, любовь! Какие испытания порой готовит нам жизнь, что-бы понять, каким Великим чувством не обделила нас судьба. Любовь! Как порой мы бываем виноваты, как переживаем, что не уберегли её, не приняли, вдруг чего — то убоявшись… Или когда предаем кого-то, думая, что любовь прошла, растворилась во времени, а она жива, лишь отошла в сторонку, устыдившись… тебя.

Как мы заблуждаемся порой, терзая друг — друга глупыми подозрениями, не думая, что губим в себе то, что было предопределено ещё нашими древними богами.

Что есть Любовь? Божественное начало всех начал! А Бог и есть начало, а значит Любовь! Мы живём и существуем на земле ради любви, и во имя любви! Человек слабое существо, и только Любовь делает его сильным. Но это чувство может быть разным: любовь к богу, земле, к детям, к женщине, или мужчине…

А зло? Оно тоже не дремлет! Оно постоянно в движении, стараясь отвратить человека от доброго начала, стараясь поглотить его, ввергнув в чёрную бездну ненависти… к богу, к земле, к человеку…

Ну, давайте же убьём Любовь, и представим себя славным героем. Вернее антигероем, которому едва ли ты хотел подчиниться, будь у тебя новый выбор жизни. Итак, ты антигерой, который стоит один-одинёшенек среди огромной бездны, или черной пустоты. Почему чёрной? А что бы вы хотели уважаемый? Любовь, лишь только она, расцвечивает наш мир яркими красками счастья! То яркими, то пастельно-розовыми, то голубыми, а то серыми и мрачными, если это лжеЛюбовь!

Так и напишем на табличке вашей личной бездны и черной пустоты. "Здесь нет Любви!"

Она убита, растерзана, разодрана на клочья, которые едва ли уже отыскать в черной пустоте пространства. А зачем? Ну зачем, скажите на милость, рожать детей, мучиться, изнемогать к ним от жалости, млеть от восторга любви и счастья, что-бы в конце концов понять, что мы- всего лишь прах! Мы все уйдём туда, откуда нет возврата, рано или поздно, но уйдём и едва ли вернёмся…

— Я вернулась! — тихий женский голос похож на звучание родниковой воды, на тихий нежный перезвон колокольчиков цветущих на лугу.

— Любовь вернётся к вам. Она придёт к ребёнку очарованием первого солнечного луча, пробившегося сквозь завесу туч, придёт к вашей дочери, познавшей терпкую сладость своего первого невинного поцелуя, она придёт к мальчику, будущему мужу, привязанностью к своей земле и своему дому, что дорог ему, и той женщине, что нарожает ему кучу ребятишек. Любовь придёт к вам обязательно, в самом добром своём проявлении. Только не позволяйте ненависти, а соответственно злу, рядится в светлые одежды Любви. Она придёт…

Прекрасная женщина с золотыми волосами протягивает доктору руку, на раскрытой ладони которой лежит невзрачный синий камень. Она смотрит на него своими огромными голубыми глазами, в которых он видит отражение неба, облаков и маленького мальчика, в котором с удивлением узнаёт себя в далёком детстве… Женщина слегка прикрывает глаза, но затем, улыбнувшись, вкладывает мальчику в руку камень и грустно произносит:

— Ты спасёшь её! Пришло твоё время Последний потомок. Держи! Держи этот синий камень крепко — крепко, потому-что у лунных камней появится странная привычка исчезать с некоторых пор. Хотя энергия солнца сильнее действует на человека, но камни черных дыр уносят энергию туда, откуда им нет уже возрата. Всегда помни об этом. И поспеши… поспеши стать моим защитником. Помни, что реки Вилона всё ещё требуют своих жертв…

Словно во сне доктор видит, как женщина гладит мальчика по его светлой голове и целует в светлую макушку. Он видит, как она уходит, махнув ему рукой, и медленно поворачиваясь, скрывая ресницами огромную синеву льющуюся из её глаз, что словно покрывалом укутывает маленького мальчика, который жадно смотрит ей вслед.

Словно во сне доктор наблюдает за мужчиной, что подхватывает женщину под руку и вот они уже вдвоём, о чем-то тихо переговариваясь и смеясь, движутся к огромному куполу, от которого идёт яркое свечение. Но это не солнце. Совсем наоборот…

Но далее мысль отказывается делать выводы из увиденного. Мысль лишь отмечает, как медленно бредут мужчина и женщина к ярко освещённому кругу, как счастливо лицо помолодевшего Ойхо, и как ласково улыбается ему эта красивая женщина, в удивительно красивом одеянии сказочной феи, что сама по себе напрашивается новая мысль, неужели сказка о любви так осязаема и возможна? И так прекрасна! Неужели Любовь можно увидеть, и можно сопереживать ей…

Светло-золотая дорожка света вновь выхватывает из темноты мужчину и женщину, и через мгновение поднимает их вверх, вознося к огромному черному куполу неба, на котором сияют звёзды. Купол поднимается выше, ещё выше, и вот светлый луч исчезает в той голубоватой дымке, в которой уже нет ничего, кроме далёкого-далёкого горизонта.

— Ты найдёшь её…поспеши… — до доктора доносятся тихие слова. — Иначе… иначе они снова потребуют жертв…

Бр-р-р! Как-же он мог забыть о том, что реки Вилона всё ещё ждут своей жертвы. Они ждут Марину! Как он может стоять здесь и бездействовать? Сколько он может плутать во тьме, всё время возвращаясь на круги своя… Вопросы…вопросы… И кажется, нет на них ответа! Маг силён и коварен…

Доктор инстинктивно сжал кулаки, и что-то острое впилось ему ладонь, причиняя резкую боль. Раскрыв ладонь, доктор едва вскрикнул от неожиданности. Это был синий камень, тот самый, цвета индиго, что вложила в ладони мальчика золотоволосая женщина по имени Любовь. Значит это не сон, всё, что ему снилось…

Спасибо тебе, Любовь…

Спуск был тяжелым, но едва ли доктор замечал это. Он спешил…

Он спешил, потому-что время подгоняло его. В его распоряжении остаётся лишь несколько дней, за которые он должен успеть завершить тот путь, ради которого он здесь. Надо спешить…а иначе…иначе он чувствует, произойдёт что-то страшное…

Старый Ойхо, по дороге на вершину горы успел многое поведать доктору Апрелю. Что-то доктор уже знал сам, или просто о том догадывался, о чем ему поведало привидение Истэр в пещере Теней, о чем ему поведал старик, похожий на деда Евсея, а может и сам дед Евсей, о чем говорил маленький Далв, умоляющий спасти маленькую принцессу Кави, проливающую слезы, которые превращались в хрусталь чистейшей пробы…Значит ли это, что неспроста тень Истэрика вела его сюда, на гору, что-бы прикоснуться к той тайне, что следует по пятам всего человечества. Тайна отсутствия Любви! Настоящей, не выдуманной, а искренней, как сам человек!

Он спешит, потому-что до роковой минуты остаётся совсем мало времени. Он должен успеть. Но мысли в его голове так скачут, так мечутся, переплетясь меж собой, что голова уже кажется ему огромным сосудом, в котором варится это странное варево из мыслей, приправленных для остроты соусом собственных эмоций…

"Смешно и грустно сознавать, как глупо и бездарно может погибнуть земля наших предков, допустив так много зла по отношению к себе. Значит ли это, что лишённый Любви, сам человек есть это Зло? И самое продуктивное зло! Он сознательно творит беззаконие, что только диву можно даваться, для чего? Для чего оно нужно в таком огромном количестве? Тебе нужно? Едва ли! И мне не нужно! И моему ребёнку не нужно, и твоему. Даже будущему! Я не понимаю тебя, а ты меня? Но я молюсь за тебя, за врага моего. Потому-что сердце моё открыто для любви, и да пусть ненависть минует его, ибо ненависть есть зло! Но я хочу понять тебя и простить. Слышишь! Понять и простить! Тем самым погасив долю этого зла, что словно огромный гриб растёт над моей землёй, над моим домом, над моим и над твоим ребёнком, пусть даже будущим, сгущаясь в черную тучу, готовой пролиться черным дождём ненависти! Глобальной Ненависти!

Ты хочешь этого? Ты хочешь, что-бы Земля, переполненная Злом разорвалась, словно спелая груша, разлетевшись на мелкие кусочки? Ты хочешь, что-бы погибшая Земля была втянута как ненужный космический хлам в одну из страшных черных дыр, и сгинула там без вести, без надежды на возвращение и воскрешение? Ты хочешь этого? Нет! Тогда отчего и почему ты позволяешь своему сердцу рождать гнев и уныние, тоску и злобу?

Ты веришь в сказки? Верь на здоровье, или не верь, твоё дело! Но мудрость прошлых поколений людей гласит, сказка ложь, да в ней намёк…

Быть может Последний потомок Владов — это тоже вымысел, ложь, или сказка, немного наивная, немного взрослая, но именно в такую сказку мы умудряемся играть с тобой сейчас, НОМО САПИЕНС, или человек разумный. Ведь сказка ложь…

Но как бы хотелось верить каждому из нас, что Добро непобедимо, что Любовь вечна, и что есть кто-то свыше, кто представляет реальную силу тому Злу, что движется на нас…"

— Геть Смелый, геть! Неси меня быстрее ветра, быстрее ночи, что наступает на землю, поглощая своей черной краской дорогу, что вьётся серпантином среди небольших лесочков и полян. Скачи Смелый быстрее по дороге, что ровной струной пролегла среди чахлого выжженного огнём поля…

Запустение чувствуется кругом. Поля, которые, когда-то колосились тучным зерном и радовали глаз, сейчас представляют печальное зрелище. Мёртвое поле! Ни колоска, ни травинки! Всё спалил огонь! Он славно покуражился, будто властный хозяин, которому ни в чем нет преграды. А где нет следов огня, там нет посевов. Кому сеять, кому пахать, кому убирать урожай? Кому и для кого? Людей нет! Словно их и не было никогда!

Как мчится время! Минуты превратились в года, и столетия. Если бы не знать, что тяжкое бремя людских грехов покрывает то поле, представшее перед глазами последнего Потомка Владов. Чёрное и страшное поле людских грехов! Как тяжко давят на плечи эти людские грехи, как хочется сбросить их, словно это обычный мешок пшеницы. Эх, разровнять бы это поле от чёрной пелены, затянувшей его, да засеять его вновь, зёрнами любви и добра. И как не терпится увидеть тучные колосья пшеницы, добрые да настоящие, склонившиеся от собственной тяжести до самой земли…

Земля, подожди! Не спеши с наказанием. Не лишай своих неразумных детей твёрдой почвы под ногами, не спеши избавиться от нас, полностью не понявших сути своей, ради чего, и для чего мы пришли на эту Землю! Ведь не для того, что-бы взорвать тебя несчастную, на радость себе, разметав её в космическом пространстве на мелкие кусочки, отправив в черноту космических дыр останки бедной планеты, приютившей на себе неблагодарное существо, по имени — человек разумный!

Да, мы согласны, что разум человека может работать против нас самих, что иногда и происходит на самом деле. И время новой эпохи отсчитывает свои веские удары времени, как когда-то отсчитывало время последние минуты для Гипербореи, и для вечной загадки, затонувшей Атлантиды, страны могучих атлантов. Как отсчитывает его для нас, ничем не примечательных, но всё — же пока единственных, среди разумных существ в огромной Галактике звёзд…

Как-будто бы единственных. Но вот единственных ли?

Кровавые реки Вилона всё ещё требуют своей жертвы? Наверное требуют! Последние мгновения наступают. Последние минуты и даже секунды, когда можно, ещё можно изменить этот мир, сделать его лучше, добрее, терпимее, к себе подобным, к себе самим! Идут последние минуты, когда реки Вилона можно повернуть вспять….

— Изменить мир…изменить…измени… ть…ты…измени… Измени…во имя Веры… Надежды…Любви…

О, эти мысли! Как они бьются о подкорку мозга, да всё в такт ударам сердца, в такт галопа, на который перешёл Смелый.

Смелый несётся так резво по узкой лесной тропинке, что кажется, даже ветер вступил с ним в спор, кто окажется быстрее. Но со свистом ветра, рождается странное ощущение, что это уже где-то было, и этот бег, и этот поворот, и это дерево впереди на поляне, под кроной которого так приятно было отдыхать на бивуаке… Вот там должен быть старый монастырь, в котором кельи хотя и тесные, но прохладные, и пахнет в них свежей известью…

Странно, монастыря нет, лишь горы старого битого кирпича кое-где проглядывают сквозь заросли лопуха, вечного спутника всевозможных помоек.

Прости Господи, прости, что неразумны когда-то были твои дети. Ведь как это знакомо. Что имеем, не храним, потерявши- плачем!

Ветер, я слышу звон колокольчиков. Это возвращается Время, а вместе с ним сказка. Значит, не всё потеряно! Не всё! Вперёд Смелый! Только вперёд! Время лить слёзы на древних развалинах миновало. Надо не допустить, что-бы появились свежие развалины, которые за одно лето зарастут лопухом и сравняются с землёй… Нельзя, что-бы мы вновь рыдали о чём-то потерянном…

А ещё нельзя допускать, что-бы в доме плакали осиротевшие и голодные дети! Нельзя, что-бы старики побирались на улице, и также умирали от голода, или проклинали нас, взрослых детей своих за то, что мы молоды, сильны и… жестоки.

Нельзя, что-бы молодые люди боялись жизни, и презирали её, а презирая, ненавидели нас, родителей, за то, что мы дали им эту жизнь, но не дали богатства…богатства души, а сотворили из них монстров, способных на всё дурное.

Они лучше нас, бесспорно! Красивее и счастливее, потому-что они наши дети, наше продолжение, наша надежда, наша любовь, в которую мы всё-же верим…"

Смелый захрапел, и доктор, натянув удила с удивлением понял, что кажется, загнал животное. Пена, белыми хлопьями падала на землю, и тут-же застывала белыми сверкающими камнями. Почти такими же камнями застывают слёзы Кави, и чем больше тех сверкающих камней, тем больше холода скапливается на земле, и тем меньше людей рождается… А монстры, химеры, послушные роботы-зомби и киборги, приходят на землю, и с каждым годом их становится всё больше и больше…

Как славно, они без чувств и эмоций, они без идей и без мыслей в голове, ими легко управлять и повелевать. Им не нужна еда и одежда, они не страдают от одиночества, тепло души им не нужно, а слёзы умиления от встречи рассвета, или от вида порхающей бабочки- это поверьте, такая ерунда, что не стоит на этом зацикливаться.

Итак понятно, что новым существам не нужна Вера, Надежда и Любовь. Верить можно во что угодно, даже в явную чепуху. Такой век! И ничего тут не поделаешь!

— Поспеши-и-и-и…тебя жду-у-ут…оче-е-ень жду-у-ут…

Как завывает ветер за спиной! С каким тяжелым придыханием! Он словно устал втолковывать эти слова доктору, и словно устал сам от той скорости, с какой несётся на своём белом коне Последний Потомок владов. Хлопья пены падают с морды Смелого, он храпит, вырывая поводья из онемевших рук доктора. Вскидывая голову, косится на всадника, прильнувшего к его холке. В глазах животного застыла боль, безумие, и усталость.

— Терпи Смелый! Терпи! Поспешим… — шепчет доктор.

Едва ли он осознаёт, что происходит. Отчего, вдруг ветер приобретает крылья, черные, блестящие, похожий на знакомый плащ Мага. А смех, что несётся вслед за всадником, похож на те дикие вопли и визги, что принадлежат…

— Алёна! Я тебя узнал, Алёна… — едва ли мозг доктора осознаёт, что этот суровый голос уже принадлежит ему.

Мозг фиксирует всё с методичностью, хладнокровием и спокойствием. Даже чёрную тень плаща не выкинешь из закоулков своей памяти.

Может быть, это была чья-то преднамеренность, а может быть, просто случайность, но Смелый поскользнулся на обледенелой лесной тропинке и упал так, что оглушительный грохот пошёл по всему лесу, и доктор, отлетев в сторону, свалился на дерево, перепоясав своим безвольным телом поваленный на землю ствол засохшего дуба…

— Очнулся?

Это громко сказано, или не сказано ничего. Его мозг в отличие от тела не переставал работать даже тогда, когда черная тень плаща нависла над его неподвижным телом и женский голос насмешливо произнёс:

— Ну, вот доктор, и вы готовы! Как жаль! А я уже почти к вам привыкла! Очень жаль!

Какое счастье, что Алёна была всего лишь статистом в поликлинике. У неё нет навыков настоящего медика. А может, она и не нуждается в том, что-бы удостовериться, жив доктор или мёртв. Скорее всего, она выполнила свою задачу, а дальше не её дело…

— Если он жив, едва ли теперь он успеет к коронации. Остаются считанные минуты, и мне самой следует поспешить…Итак, ваша задача, не допустить, что-бы Последний потомок владов мог использовать свою силу. Вам это понятно, безмозглое отродье?

— Понятно госпожа! — проблеяли, проквакали, промямлили, прошипели отвратительные голоса, от которых по телу доктора пошли холодные мурашки, а в голове сразу же, как ни странно, наступило просветление.

— А если он мёртв? Можно приниматься за трапезу? Уж очень хочется свежатинки! Робко раздаётся голос неподалёку от доктора, и даже слышится как говоривший шумно втягивает в себя голодную слюну…

— Фу! — презрительно отзывается женский голос. — Как это вульгарно и пошло! Ваша задача не наедаться тупо на ночь, а дожидаться последнего сигнала. И он ваш! Понятно, господа монстры?

— Понятно! — вновь проблеяли, проквакали над доктором голоса непонятных ему тварей. — А как мы узнаем, что это последний, а не первый сигнал? Считать мы не умеем…

— Учиться надо, тупоголовое общество! Хотя — бы по пальцам! До десяти и обратно…

— А если у нас всего три пальца? Тогда можно начинать трапезу?

Достойное окружение собрал вокруг себя Великий Маг, потомок великого племени когда-то могучих и смелых людей… Хотя, как модно говорить в последнее время, это его проблемы! Видно, Алёна это тоже понимает.

— Итак, повторяю! Последний потомок будет ваш, когда пробьёт двенадцатый удар золотого колокола. Можете его разорвать, разодрать, загрысть, если он ещё будет жив, а можете посадить его на цепь вместо собаки, и, продлевая удовольствие, бить его пять раз в день палками…

— А если он нас… — послышался боязливый голос, на что Алёна, расхохотавшись, пнула носком модного сапожка, бесчувственное тело доктора.

— Я вывела его из строя! Он обездвижен, но не обезглавлен, учтите умники! А главное, его верный конь ускакал, бросив своего хозяина на произвол судьбы, что немаловажно для нас. Полсилы уже нет, понимаете…

— Понимаем госпожа! — проблеял одинокий голос. — Жаль, ускакал завтрак. Мы бы и конём славно закусили…

— Меня от вас тошнит, господа! Хотя к чему я это говорю, и кому? Итак, я вас покидаю! Ждите удара колокола! И смотрите, раньше последнего удара вы не сладите с владом. Запомните…

— Запомним, дорогая госпожа!

Доктор ощутил, как кто-то склонился над ним, и откинул со лба его спутанные волосы. Напряженный взгляд того, кто наклонился над ним, кажется, просверливает на его лбу огромную дыру, в которую начинает медленно вползать чёрная струя дыма. Теплого и дурно пахнущего.

Не надо всё воспринимать буквально! Доктор сделал усилие и не стал думать о том, что в его голове дыра. Он вспоминал Ойхо, красивую женщину с золотыми волосами, что подарила ему синий камень… Стоп! Синий камень? Где же он?

— Он получил дополнительный сеанс маготерапии. Так что не бойтесь! Влад беспомощен как ребёнок. Он проспит ещё пару часов.

— А если его съесть заранее…

— Стоп! Я думаю, что мне пора! Помните, вам следует дождаться последнего удара…

— Понимаем, госпожа. Дождаться…

— И можете съесть. Вы этого хотите?

— Да-а-а! — радостно подтвердил хор голосов монстров.

А то, что это монстры, доктор не сомневался. Едва ли в этом фантастическом мире ещё остались люди. Его заселили монстры и химеры… Кто-то вновь трогает его острым носком сапожек. Кем является Алёна, тоже неизвестно, хотя на основании опыта общения…

— Прощайте доктор! Вы были мне всегда симпатичны! Может поэтому, мне вас искренне жаль! Но моя планета холодная, и моя задача не допустить появление людей в новой эпохе. Прощайте доктор, и… простите! Хотя жалость, это уже превышение моих полномочий. Да жаль, но я конфискую у вас этот синий камень, который должен был вам помочь, он, ни к чему побеждённому владу…

Какой странный диалог? Алёна хочет обелить себя, остаться чистенькой… Чушь! Чушь собачья! Алёна не слишком сентиментальна, и довольно жестока. Он это видел и знал…Вот и сейчас, она презрительно рассмеялась и вновь тронула носком сапога его неподвижное тело:

— Да ты почти мёртв, Последний потомок владов. Или совсем мёртв, и тут не о чем сожалеть! Жаль, мой прекрасный доктор, я почти в вас влюбилась…Вы мой герой романа, и самый положительный герой! Вот было бы смеху, если бы я это кому сказала…

Какая богатая гамма оттенков голоса у Алёны. От прислуги до генерала…

— Взять его! Привязать к дереву и бить пять раз в день. Запомните олухи, Влад силён и опасен. А ещё ему нечего терять, кроме своей свободы…Повторить…

— Повторить… свободы своей кроме…терять нечего ему… — дружно проревел хор монстров, радостно причмокивая языками, явно в предвкушении вкусного обеда.

Видимо это настроение чувствует Алёна. Устало вздохнув, она отворачивается от монстров и бормочет:

— Думаю, вам бесполезно что-то объяснять двадцать раз. Да-Кон вперёд! Прощайте доктор. Надеюсь, мы больше не встретимся-я-я-я-я…

Едва ли коварный ветер донёс эти слова, не исказив их смысл. Но даже монстры поганенько хихикают, вслед умчавшемуся да-Кону:

— С тобой встречаться? Лучше глаз вырвать, меньше проблем, верно красавчик?

Но видя, что влад лежит, не подавая признаков жизни, лениво машут руками:

— Всё одно, труп! Может, примемся за трапезу?

— Необходимо соблюсти предписания! — проквакал отвратительный голос. — Нас не погладят по голове, если что-то будет не так…

— Очень есть хочется! — жалобно заныл ещё один не менее отвратительный голос. — Уж очень хочется свеженькой крови… Она так пахнет… так притягивает…я чую…

— И я тоже чую…тоже- завыл третий голос.

— И я чую… — присоединился четвертый.

— И я… — завыл пятый.

— И я…и я…и я…и я…

Да сколько же здесь собралось этих тварей? Они, в самом деле, довольно опасны. Достаточно ли выдержки у монстров, что-бы не набросится раньше срока на его тело, до того как он что-то придумает… Кажется у них завязался спор?

— Ты слышал, что его нужно связать!

— Зачем? Он уже труп!

— Тогда зачем нам его караулить?

— Незачем! Нам его надо съесть…

— Дождёмся удара…

— Бац! Чем тебе не удар? В ухе звенит?

— Звенит! Только это не тот удар, сдаётся мне…

— Бац! Это другой удар! Звенит? В каком ухе?

— В левом! Только сдаётся мне, это не тот удар…

— Бац! В голове звенит?

— Звенит! Только сдаётся мне… Бац! А у тебя тоже звенит…

О, это была грандиозная потасовка! Когда доктор открыл глаза, он увидел такие омерзительные рожи, каких просто не хотелось бы описывать, а тем более знать, что они могут быть на самом деле. Чудовищная фантасмагория нашла своё применение именно в этих отвратительных существах, которые грызли друг друга, толкали, пинали, кусали и разрывали друг друга на части с остервенением и наслаждением. Но оторванные запчасти рук, ног, туловища опять ползли к монстрам как к магниту, и прирастали к их телам с неимоверной быстротой, в хаотичном порядке, не разбирая, хозяин это оторванной детали тела, или нет. Какая-то отвратительная лапа с длинными когтями подползла к доктору и попыталась с ходу присосаться к его ноге, но он брезгливо отбросил от её себя, издающую стойкий запах разложения и падали.

Движение доктора не осталось не замеченным, и монстры разом, словно по команде замерли, уставившись на ожившего влада. Огромное дерево за его спиной создаёт ощущение защищенности, но надолго ли? Отвратительные существа, изрядно потрепанные в потасовке, с оторванными руками, ногами и лапами, клешнями и головами, движутся к доктору, и нет сил, противостоять этой страшной надвигающейся на него силе. Падение на землю словно отняло часть его энергии, его тело как-будто застыло, онемело, и едва ли он сможет противостоять этому омерзительному сообществу, изрядно подпитанному отвратительной и чудовищной магией…

Лучше закрыть глаза…что-бы их не видеть…

— Ты забыл, что сказала Алёна монстрам? Влад опасен, пока жив, но даже мёртвый он силён. Ты забыл? У тебя есть сила…огромная, неимоверная…потому-что, тебе есть что терять! Подъем…подъём… ну же…

Кто это, и что за странный шепот слышится ему. Опять ветер? Но вряд ли это он. Кругом стоит такая тишь, да гладь… А сам он слишком слаб, что-бы вновь прислушиваться к странным голосам. У него нет сил поднять руку, что-бы отбросить, откинуть, оттолкнуть от себя то чудовище, что со смехом тянет к нему свою лапу, с которой капает тягучая мутная слизь… и которое с шумом втягивает в себя эти кровавые слюни вожделения…

— Ты мой, красавчик! Я буду первая…вкушать твоё сердце…

— Что? — отвращение и брезгливость жаркой волной обожгли владу грудь. — Моё сердце…вкушать? Не много ли берёшь на себя, химера? Не много ли тебе чести? Сердце влада так просто не достанется никому, даже тому, кто заклеймён магической тайной бессмертия! Держи удар! Понравилось? Нет? А как ты хотела? Взять чужое сердце без боя? Вряд ли это случится, взять моё сердце, вкушать его, пить кровь до последней его капли… Уж по мне лучше бой до последней капли крови, коль на то пошло! Бой за себя, за себе подобных, за эту землю, где нет места химерам, за это дерево, чей шершавый ствол ощущает моя спина. Бой за небо, голубое и чистое, как глаза моей любимой жены, за спокойствие моего ребёнка, который должен гордиться своим отцом… Я бью, химера, тебя за то, что ты, чудовище, и разозлило меня! А гнев только прибавляет мне силы…

Он не замечал ничего, не слышал, и словно ничего не понимал, пока кто-то рядом громко не произнёс:

— Остановись Влад! Монстры повержены, не трать понапрасну силу, что пригодится тебе ещё не раз.

Легкое прикосновение к его плечу, и доктор молниеносно обернулся, словно тоже пытаясь повергнуть своего заклятого врага, но…Перед ним никого не было! Лишь легкое облачко колышется неподалёку, вдруг принимая очертания стройной худенькой девушки…

— Истэр? Ты? Ты зачем здесь?

— Скорее всего, зачем ты здесь? А я почти дома! Это моё дерево, ты не узнал его? Я в детстве любила прятаться в его кроне! Это моя пещера Теней! Я спешила помочь…

— Я не звал тебя! — бормочет доктор, стряхивая с одежды сухую траву и землю.

— Я не могла тебя оставить одного, ведь ты мой брат! И ты был в опасности! Ты слишком громко препирался с монстрами, и я не выдержала. Был жаркий бой, не спорю, давненько я так не веселилась. Надеюсь, в чем-то тебе ещё помочь…

— Уж не собираешься ли ты на своём космоцикле умчать меня в неведомые миры, подальше от этих рож… — усмехнулся доктор. — Они вновь оживают, сейчас будет вновь жарко…

— Ты прав! Если мы не уберемся подальше…

— Я не могу! Мне нужно найти камень…

— Бесполезно! Его здесь нет! Вспомни слова этой рыжей кошки…

— Алёны? Она статистка…

— Прилетевшая с планеты Кошек. Как быстро ты забыл, Влад, её признание? Или бой с монстрами лишил тебя разума и памяти? Ну, вспомни…

— Я не могу…что-то мешает… Геть, проклятый… — длинная когтистая рука монстра уцепилась за ногу доктора, но через секунду она летит в строну странных существ, что медленно движутся к Владу… — Быть может я потерял камень? Такой синий — синий…

Истэр, помоги мне, прошу как брат, любимую сестру…

Быть может, доктору лишь показалось, что белесое облако задрожало и тихо рассеялось в воздухе. Также, как показался и тот сдавленный звук рыдания, что острым ножом вдруг прошёлся по сердцу влада, вызвав в ответ непонятное чувство, похожее на жалость или сожаление. Но через секунду всё ушло, перед глазами доктора возник белёсый экран, на котором вдруг появилась молодая женщина, но это была не Алёна. Высокая, с волосами темными, до плеч, с лицом, симпатичным, если бы не рванный шрам губы и носа. Женщина с рванным носом? Именно она была в квартире, когда увозили на "скорой помощи" Марину. Так сказала соседка. Если та женщина забрала камень в квартире, значит и этот камень он не уберёг… Значит, это не Алена? Или Алёна, которая постоянно меняет обличье? Поистине женщина — кошка! К тому-же, с кошачьим нюхом на камни, в стиле индиго…

Значит, всё надо начинать сначала? Или закончить одним махом со всем этим… вновь подставив себя под удар…

— Удар! Ты слышишь Влад, начинается отсчёт времени, когда ты потеряешь не только свою силу, но даже всё…

— Я буду драться до последней…

— Ах, оставь! Мы это уже слышали! Тут нужно подумать! Пролазь в этот лаз в середине дерева, да побыстрее. Монстры уже собираются нас штурмовать, а силы твои на исходе…

И вновь они шли какими-то темными переходами, то попадая в пещеруТеней, то вновь выбираясь на свет. Но влад не замечал этого, его сердце трепетало от обиды и гнева:

— Опять? Когда же кончится этот бег по замкнутому кругу? Один и тот же бег…

— Ты не прав, мой названный брат! Разве ты не понял предостережение Алёны? Всё закончится довольно скоро, через пару часов, если ты того пожелаешь. В течении каких то минут, твоя сила будет уходить из твоего тела так стремительно, что ты даже не поймёшь, отчего и почему твоё тело вдруг одряхлело, а руки и ноги перестали тебя повиноваться. Кожа сморщится как печёное яблоко и ты будешь превращаться на своих же глазах в мумию, которая рассыплется через пару минут, и станет прахом… Ты этого хочешь, Влад? Кому-то достанется твоя жена, как награда за терпение, и твой полуголодный сын, который, сейчас скитается неизвестно где… Ты этого хочешь?

Молчание не всегда бывает золотом. И слова владу даются с таким трудом, что его становится просто жалко, как всякого несчастного человека.

— Ты…ты надеюсь пошутил…насчёт меня… жены и сына…Насчёт моей силы…

Рука влада тянется к белёсому облаку, но оно отлетает в сторону и тихо смеётся:

— Ну что ты! Что ты! Сила Влада неоспорима! Но за многие века ты так и не научился владеть эмоциями, и лояльно относиться к врагам своим…

— Как, как? Ты меня поражаешь Истэр! Я сейчас обращаюсь к тебе как к мужчине, как к брату, как я привык. Где ты начитался, нахватался таких слов? Лояльно…Ты сам понимаешь, что ты сказал?

— Понимаю! — грустно звучит тихий голос. — Но я женщина от рождения, и материнская боль мне не чужда. Я вобрала её в себя за многие века, от тех женщин, что потеряли детей своих. Хотя знаю, мой печальный опыт не передаст тебе эту боль, но…но я надеюсь, что кто-то из вас двоих станет моим союзником и станет шагать в ногу со временем…

— Ты говоришь загадками! — усмехается влад. — Со временем не пошагаешь рядом, оно летит…

— Тем более, и лояльность нам не помешает! Мы должны быть более терпимее, более умнее к любым проявлением Зла…Знать, что мы можем и должны когда-то ошибаться, но не в ущерб человеку, а значит человечеству. Что мы тоже можем злиться, но наше Зло должно быть в разумных пределах, и опять же, не в ущерб человеку, а значит, человечеству. И нам надо четко знать иногда, а не творим ли мы Добро, во имя Зла, и разумно ли Зло, что во имя Добра…

— Ты меня запутало облако. Твои рассуждения мне непонятны…Зло и Добро, Добро и Зло, к чему всё это? К чему ты клонишь, Истэр?

— Влады всегда отличались добродушием, и смирением. Но всё это обманчиво. Наступит минута, и ты взбунтуешься, как в данном бою с монстрами…

— Постой чертово облако! Ты предлагаешь мне отойти в сторону, смириться с тем, что творит Маг с моей женой? Что по милости волшебника происходит с тем народом, чьё племя не подходит под стандарт его уродливого совершенства? Насаждая зомбированных монстров, он готовит беззаконие, и мы молчим! А что он сотворил с тобой? Я уже молчу о большем! И хватит, хватит давить меня на жалость! Ты чувствуешь, что приходят последние мгновения магического совершенства нашего друга, и нашего названного брата, поэтому ты вдруг так проникся к нему жалостью. Кто тебя послал Истэр? Маг? Или ты сам такой, жалостливый? Я не могу тебя понять… Объясни…

Белёсое облако зависло над разъяренным Владом, а затем стремительно рванулось к нему, и зашептало, зашелестело слабым ветерком совсем рядом, обнимая, обволакивая плечи мужчины белёсым туманом, словно тонкими девичьими руками:

— Я не хочу, что-бы Маггут умер, или исчез с лица земли навсегда. Я не хочу, и не могу смириться с тем, что его не станет, а мы останемся… без него…Тогда жизнь потеряет весь смысл…

— Истэрик? Ты до сих пор его любишь? Но…за что?

— Ах, если бы можно было это объяснить, или хотя бы понять саму себя! Любовь — великое чудо и совершенство! И не нам её разгадывать! Наше сердце сплошная загадка, и может поэтому, я несу свою тайну через века и столетия, даже в таком обличье…Но я верю, что когда-то я встречусь с моим любимым, и мы будем счастливы. И это будет, я знаю… Я живу этой надеждой…и не отнимай её у меня…Влад. Придёт весна, растает снег, зацветут цветы и мы встретимся…Обещай мне, мой брат, не делать зла любимому…

— Истэр… ты режешь меня без ножа…

— Обещай, что разум победит, и тогда поверь, зло сгинет во имя добра…обещай… Он брат твой…и мой любимый… Моя надежда…

— Надежда? О чем ты говоришь Истэр?

— Мой ребёнок…он когда-то родится, и у него будет добрый отец…

— Ис-тэр? Но как это можно?

— В сказках всё возможно, мой любимый брат. Ты оказался здесь неспроста. Значит, настало время расставить всё по своим местам. Возвращайся, тебе пора, удары времени бесстрастны… Ещё удар… ты слышишь?

— Да Истэр, я слышу, как время отсчитывает минуты. И мне тяжело оставлять тебя одну…

— Я не одна, под сердцем у меня ребенок Мага…

— ?

— Прости, но эту тайну ты должен был узнать до того…

— До того как он убьёт тебя?

— Неправда! Он не убивал меня, не убивал! Это был несчастный случай. Я упала со скалы…сама, а Маг…Маг посчитал, что это он…

— Всё повторяется по кругу…Всё! Прощай Истэр, я обещаю не причинять зла Маггуту… И думаю, что моё великодушие он оценит по достоинству. Прощай…

— Позволь мне остаться с тобой до конца ударов времени…

— Ах, Истэр! Ты разжалобишь кого угодно. Хорошо! Я согласен!

Да-а! Кто бы мог подумать, что тебя может разжалобить самое настоящее привидение, и поверьте, ему не хочется ни в чем отказывать! Разве оно так много просит? Это полупрозрачное белёсое облако в виде тонкой девичьей фигурки, в котором всё ещё живёт трепетная влюблённая душа…

Ещё один удар колокола! Какой по счёту? Неизвестно? Ну и ладно, будем жить не по времени. Время безжалостно, и порой так жестоко! Оно равнодушно и равномерно отмеряет оставшиеся часы, минуты, мгновения нашей жизни. Надо спешить! Да не жить спешить, а туда, в тот замок, где расположились апартаменты Мага. Это далеко, но следует поторопиться! Идёт коронация непризнанного короля! Маг спешит! Он в полной уверенности, что Алёна покончила с неуёмным владом, отдав его на растерзание монстрам и химерам. Но Алёна просчиталась, не приняв во внимание старания Истэр… Всё это доктору пересказывает белёсое облако.

— Истэр, ты можешь помолчать хоть минуту. Мне надо послушать ветер…

— Зачем тебе нужен ветер, этот обманщик? Я вместо него расскажу тебе всё…

Кажется, Истэр никогда не закроет рот и не помолчит.

— Впервые я вижу такое болтливое привидение! — сухо обронил доктор.

— Это я от радости! Всё от безудержной радости… — захлёбывалось эмоциями облако.

— Цыц, помолчали! Итак, составим договор! Ты мне не мешаешь! Иначе я тебя живо верну обратно! Договорились? — иногда доктор может быть очень суровым.

— О, конечно, конечно договорились! Мешать я не буду. Только буду помогать! — заверило привидение так энергично, на что доктор лишь страдальчески вздохнул.

Да! За много лет и веков проведённых в забытьи, толи привидение соскучилось за общением с людьми, толи Истэр была болтлива, а он этого не замечал… Как и её!

— Я буду твоими глазами и ушами! Я постараюсь, что-бы Маггутик не смог никого обидеть. Он ведь очень даже неплохой…очень… — ещё секунда и белёсое облако разразится рыданиями.

— Ещё дождя мне тут не хватало! Прекратить лишнюю болтовню! И если ты — мои уши и глаза, то я требую подчинения. Итак, приказываю тебе найти Смелого!

— В один момент! — радостно заверило облако, и тут-же растаяло в воздухе.

Наверное, прошло несколько минут, и за это время прозвучал ещё один удар колокола. Короткий и резкий, похожий на выстрел. Он словно напомнил, что жизнь, братец ты мой, ой, как коротка! Как этот удар…

А впрочем, удар был очень силён! И били его профессионально, именно так, что-бы человек тут-же отключился, на какое-то время. Удар, чем-то сродни наркозу…

Когда доктор пришел в себя, он услышал разговор, который вели между собой двое. Рыжеволосая женщина в огромных очках-фарах и белом халате, и черноволосый мужчина в чёрном элегантном костюме. Они стояли у небольшого монитора и внимательно наблюдали за картинкой на экране. Наконец, мужчина выпрямился и насмешливо посмотрел на женщину.

— Итак, ты подумала, что уже расправилась с хлюпиком доктором, не так ли моя уважаемая помощница? Ревность, плохое чувство, и ты себя дискредитировала. Ты должна была уничтожить Влада, но ты расправилась, прежде всего, с собственными эмоциями, а оттого монстры не смогли сладить с ним. А жаль! Моя система даёт сбой! Я это признаю. Посмотри на кривую, Алёна. Это сила влада. Он должен был терять её с каждым ударом колокола, а происходит обратное. Как это объяснить, коллега?

— Я смогу объяснить этот феномен, господин мой! — склонилась женщина в низком поклоне перед мужчиной. — Влад обладает силой, что имеет корни, уходящие в далёкое прошлое. Корни довольно мощные, такие не перерубишь с плеча, понадобиться время и сила превосходящая их…которая разрубит их поодиночке.

— Что? — взвизгнул мужчина так неожиданно громко и тонко, что доктор инстинктивно ещё сильнее сжал веки. — Не морочьте мне голову, уважаемая! Я вызвал вас не затем, что-бы вы мне обьясняли феномен Влада какими — то загадками. Я требую, вывести из строя этот феномен, перерубить эти корни, расчленить, разделить на мелкие кусочки и раскидать далеко друг от друга…

— Тело?

— Да хоть тело, хоть душу, но я требую уничтожить Последнего потомка. Сейчас — же! И учтите, я не потерплю обмана. Тем более идут последние минуты… последние!

— Я стараюсь, мой господин!

— Старайтесь милая, старайтесь исправиться! А не то придётся убираться вам обратно, на свою планету, ужасно глупых кошек! Учтите это на будущее!

Торопливые шаги и громкий стук двери возвестил о том, что мужчина ушёл очень раздраженный и злой. Кажется, что его рожа очень знакома! Нет- нет, не лицо, а именно, рожа! Уж не Бармалей ли это, собственной персоной? Оказывается, это он командует Алёной? Ну и дела! Так вот кого пригрела Маринка у себя на груди? Змею! Даже не змею, а отвратительного кота-предателя. Вернее даже не кота, а самого…

Вот те раз! Ну, держись подлый котяра! Не долго же тебе осталось гулять в обличье человека. Идёт время? Пусть идёт! Теперь оно будет работать на нас!

Удар колокола!

Как он мог забыть, что время неумолимо движется вперёд. Какой это удар по счёту? Сколько раз пробил колокол, пока он был в отключке? Кто это скажет? Истэр нет рядом, а Алёна занята. Чем это она занята? Неужели…Да-да, нет никаких сомнений, что синий камень, который она вытащила у него из кармана, и который теперь лежит перед ней на столе, и есть знаменитый камень-индиго. Его камень! Тот самый подарок золотоволосой женщины из долины Золотой Бабы…

Пи-ип! Пи-ип! Пи-и-и-и… — запищал прибор тонко, противно и настойчиво, словно сообщая Алёне, что пациент пришел в себя, и его в данный момент интересует то, что может сделать с синим камнем Алёна. Но она даже не повернула голову в его сторону, и даже не оторвала взгляда от колбы, в которой что-то помешивала.

Прибор опять запищал, но женщина вновь проигнорировала его, словно её совсем не интересовало, почему так бесится прибор. Доктор замер, когда женщина, наконец, вскинула голову, но вновь её опустила. Доктор вновь заёрзал, пытаясь расслабить верёвки, стягивающие ему запястья рук. Такое ощущение, что он лежит на операционном столе, да и комната что-то подозрительно ему знакома. Она напоминает экстренную операционную, ту самую, маленькую, в его родной больнице, где проводятся срочные операции…

А вот и лампа зажглась над операционным столом. Множество маленьких лампочек слепит глаза. Странно, как он здесь оказался? А Истэр, где же она? В какой момент они расстались? Бедная девочка, она вынуждена будет опять скитаться по темной пещере Теней, если только… если только что-то не изменится…

Как болит голова? Это виновата лампа. Её свет яркий, и бьёт не только в глаза и слепит их, но и по голове. Боль пульсирует в висках и накапливается в затылке.

Эй! Кто нибудь, подойдите к больному! У больного высокое давление! Операция ему противопоказана на сегодня…

Как странно, но на совесть завязаны не только ноги и руки, но даже его рот чем-то забит. Из угла рта торчит трубка для подачи наркоза. Ну и глупость! Чего его оперировать? Сергей Викторович пытается пошевелить руками и ногами, но куда там! Щиколотки ног затянуты очень крепко ремнями, и довольно туго, что невозможно пошевелиться и даже почесать нос, на который села желто-зелёная муха и уставилась ему прямо в левый глаз. Муха с удовольствием потирает лапки, словно собирается отобедать его глазом…

— Пф-ф-ф-ф, проклятая, пф-ф-ф-ф! — дует доктор со всех сил, делая усилия, что-бы сдуть со своего носа зелёную нахалку. Но та невозмутимо начинает натирать теперь уже свои задние конечности, при этом производя что-то с кончиком его носа. Она щекочет нос, и нет сил, больше терпеть это издевательство…

— Апч-хи-и-и-и-и!

Это был самый громкий чих за всю его недолгую жизнь. Нет, в самом деле, он никогда в жизни не чихал с таким огромным наслаждением, и с такой силой. Поэтому доктор вдруг почувствовал как лопнули веревки и ремни стягивающие его тело, изо рта выскочила трубка, а его самого буквально подбросило на операционном столе. Да и сам стол взбрыкнул что есть силы, словно превратившись в необъезженного мустанга. Батюшки ты мои, да ведь это, в самом деле, уже и не стол вовсе, а самый настоящий конь, который бьёт копытом по выложенному кафелем операционному полу, и весело ржёт, потрясая толи роскошной гривой, толи белой простынёй сползшей с больного. А муха, вовсе и не муха, а огромный, зеленовато-золотистый удав, что манит свою жертву, неподвижно-зачарованным взглядом изголодавшегося животного…

Ах, бедная, бедная Алёна! Извиваясь, и вместе с тем, не отрывая своих глаз от глаз удава, она движется к нему с покорностью несчастного кролика, предназначенного на обед…

Кролик, то бишь, Алёна, чуть слышно попискивает, да так жалобно, что сердце доктора не выдерживает и он, на полном скаку врезается на операционном столе в удава, и выхватывает Алёну из его огромной пасти. Прижав дрожащую девушку к себе, доктор грозно смотрит на огромного змея, готовый сразится с ним. Но едва ли это уже нужно! Удав, лишившись своего обеда, сразу сник, сделавшись меньше размером. Глаза его часто-часто заморгали, едва сдерживая слезу, так явственно выступившую, что доктору вдруг становится смешно, но он, подавив смех, сурово произносит, обращаясь к удаву:

— Надеюсь Истэр, ты не станешь кровожадным монстром! И не расплачешься горькими слезами, даже если ты и проворонила свой обед?

Удав, сморщившись до размеров яблока, неожиданно вспыхивает огнём, но тут-же его заволакивает дымом, что поднявшись вверх в виде белёсого облака, тут-же голосит с обидой в голосе:

— Кто вас просил, ну кто вас просил уважаемый братец лишать меня такого чудного обеда. Раз в полгода мне даётся такая возможность, превратится в нечто осязаемое. И тогда я от души веселюсь. Я превращаюсь в того, кто мне симпатичен или нет. Я наслаждаюсь свободой действий, вполне реального существа. Я полгода тешил себя видениями, я перебирал тысячу вариантов кем стать, мухой или слоном, а может и тем и другим. Но время моих действий тогда ограничено. Я использовал эти две возможности сразу, а в итоге? От мухи, как я понял проку никакого, а став удавом, я лишился такого чудного обеда. О, как я пролетел! Как муха над Парижем… Вдобавок ко всему, вы напугали меня, лишив тем самым возможности опять превратиться в удава и проучить эту нахальную девицу…

— Что? Это я нахальная девица? Да ты сам нахал! Как ты посмел поднять на меня свой мерзкий взгляд, бестелесное существо… Тем более меня глотать! Да я…я…

Алёна уже пришла в себя и готова растерзать белёсое облако, разметать его по операционной, если только дать ей возможность дотянуться до бестеневой лампы, на которой оно расположилось…Поэтому остаётся держать эту сильную девицу за локти, что-бы она ими не размахивала. Облако тоже совсем некстати осмелело. Подлетев к Алёне, оно взлохматило девице её рыжую челку и захихикало ехидным смехом…

— Ах ты, паршивое привидение! — зашипела Алена как самая настоящая кошка, выгнула спину, и, выпустив длинные ногти, вцепилась в облако…

Неужели доктор не знал, что именно кошки могут видеть отлично привидения, и даже вступать с ними в потасовки, если на то пошло…

О, это и была самая настоящая потасовка. Доктор едва успевал растащить Алёну и облако, как вновь оказывался в самой гуще битвы. Со стороны это могло показаться нелепостью. Доктор, сидя верхом на операционном столе, который взбрыкивал как самый настоящий мустанг, вцепился в рыжую курносую девицу в огромных очках- фарах, которая с невероятной скоростью машет руками, больше напоминающих кошачью лапу с длинными изогнутыми когтями. Девица подпрыгивает и старается лапой ударить по чуть заметному белёсому облаку, которое мелко дрожит, толи от слёз, толи от смеха.

Как долго бы продолжалась эта битва, похожая на бокс, неизвестно, но очередной удар гонга, то бишь колокола, возвестил, что время, увы! не стоит на одном месте! И если не поторопиться…

— Смелый, гони к столу эту рыжую кошку…

Операционный стол вовсе и не стол, в самом деле, а чудесный конь с белоснежной гривой волос. Он не даёт улизнуть Алёне из операционной, и она пятиться к стене. А впрочем, эта рыжая кошка очень сильна и упорно не желает лежать связанной на соседнем операционном столе. Но иначе нельзя! Доктор разгадал манерв Алёны едва взглянув в предоперационной в шкаф, где стоит колба с прозрачной голубоватой жидкостью. Рядом экран монитора, на котором идет расшифровка каких-то данных…

Надо же! Алёна знала все его мысли, и даже то, что он узнал в ней того, кто похитил с квартиры камень…

Ну что же! Почему бы не узнать и нам, то немногое, что может на данный момент поведать её мозг, её потайные мысли…

Ох, что это за безобразие! Оказывается в голове женщины присутствует полный раскордаш мыслей! Эти розовые ниточки мыслей, красные, голубые, зелёные, фиолетовые, серо-буро-малиновые, и разные-разные- разные, так и скачут вокруг, так и порхают, похлеще всяких бабочек. Их ничем не успокоишь.

— Какой живописный хаос! — мог бы воскликнуть любой художник, видя изнанку женских мыслей. Мозг женщины, сродни её сумочки, в которой чёрт ногу сломит, и в которой можно найти всё что угодно, начиная от прошлогоднего билета на концерт заезжей знаменитости, раздавленную конфету для случайного чая или соседской собаки, забытых квитанций на оплату квартплаты, расчески, косметички, записной книжки, кучи медных копеек, и кончая самыми секретными женскими штучками, сваленными в одну кучу в потайной отдел сумки. Ну, попробуй тут разберись за один вечер? Нет, лучше уж махнуть рукой, и таскать за собой всё это до тех пор, пока не придёт время купить новую сумку. Вот так и устроен мозг женщины! Если не знать конкретной задачи своих поисков, в дебрях женского мозга можно знаете куда забраться? И едва ли вам выбраться назад! То-то! Ум женщины загадка! Это надо ценить! И едва ли кому под силу его изучить, даже самому лучшему профессору. Даже если ты маг и волшебник, не надейся, что ты познал эту загадочную душу женщины. Тем более, если она родом с планеты Кошек…

— Я понял Алёна, зачем ты колдовала над колбами. Как только пробьёт последний удар часов, ты применишь ударную дозу напитка… и Марина…

— Нет, нет! Вы не должны, вы не можете расшифровывать мои мысли! Это миссия секретная… Вы не можете так поступать со мной… О пожалуйста! Прекратите эту пытку… развяжите меня…пожалуйста…я прошу вас…

Алена плакала самыми настоящими слезами, и сердце доктора уже готово было смягчиться, развязав узлы на руках и ногах девушки, но облако, упорно зависшее над монитором, с ужасом возопило:

— Не отпускай её влад, не отпускай! Я вижу, вижу финал… Земля должна разорваться от взрыва, огромного и всё сметающего на своём пути. Это энергия Зла вырвавшегося из недр тайных лабиринтов. Это то, ради чего Алёна здесь… Ей нужна энергия синего камня…Посмотрите, посмотрите сюда на монитор, что уже творит Маг. Он совершает обряд волшебства над вашей женой! Осталось три удара колокола и ваша Марина… Она просит помощи, но ничего нельзя поделать! Всего три удара в золотой колокол и ты влад, лишишься своей силы. Ты станешь прахом, который развеет ветер. А если повезёт, то превратишься в облако, как и я… Ты видишь эту линию? Это эхо Земли! Она живая и ей больно! Она просит помощи и осознаёт, что этой помощи ей уже не дождаться…Она просит защиты… Куда же ты влад? Я с тобой…А ты, рыжуха, можешь поспать… пока мы будем спасать тебя…

— Куда вы? — взвилась на операционном столе Алена. — Куда вы бежите? Это же будущее время… А у вас, пока настоящее. Ещё есть время! Отпустите меня, и я скажу вам секретный код системы отключения… Куда вы бежите, полоумные… — и помолчав, тихо прошептала умчавшимся вслед:- Всё равно уже бесполезно…

Доктор мчался по длинным коридорам замка, путался в переходах, спотыкался о высокие пороги, заворачивал не в те коридоры, стучался в закрытые двери и в отчаянии пинал какую-то толстую дверь ногой, и мчался дальше, совершенно не подозревая, что за ним наблюдают в одной из комнат замка. Маг довольно потирал руки, глядя на плоский экран телевизоров, встроенных в стену.

Всё, что было задумано, всё свершилось! И даже этот красавчик, он прибыл вовремя. Ну что же, Великий Маг не прочь позаимствовать красивую оболочку у своего бывшего друга и названного брата. Всё ради любви к Марине! А также ради той минуты, когда все и всё станет прахом, а он, Великий и могучий, назовёт себя единственным приемником всех живущих на земле…

Выживёт он один и та, что ещё не понимает всей важности происходящего. Да и едва ли она ему так нужна! Её царская кровь, вот предел всех этих мечтаний и ухищрений! Это и есть основа всех тех важных позиций, которым грош цена, без кровавых рек Вилона. Вилон ждёт, его не обманешь, он строгий экзаменатор. И он себя покажет во всей красе. Осталось три удара! Три удара золотого колокола! Хотя можно уже праздновать победу и наслаждаться ею по праву. Ведь уже ничто не остановит огромный механизм, запущенный когда-то теми, кто ненавидит или ненавидел…

— Кто им помешает? — Маг прикрыл глаза и напряженно потер пальцами лоб.

" Та, что чувствует силу противостояния, та всё ещё спит…

Тот, кто может помешать процессу, он закрыт в одной из операционных и ему не выбраться самому из лабиринтов больничного комплекса…

Алёна? Она многое о себе возомнила. Её хитрость уже стала раздражать… К тому-же у него уже есть Марина. Тихая, послушная, она вполне его устраивает. К тому-же ему достаточно внимания всей этой разношёрстной публики оживших фантастических экспонатов, что с последним ударом гонга завоет, заблеет, завопит в полном экстазе, закружится в безудержном танце, потому-что пришло наконец то время, именуемое временем Великого Хаоса. Исчезнет сила противостоящая злу, затем исчезнет всё на земле, оставив один лишь чистый лист бумаги, на котором золотыми буквами будет вписано моё время… Моё! Вот прозвучал ещё один удар…"

— А последний удар золотого колокола возвестит о том, что пришло моё время. Время Великого Противостояния… — пробормотал Маг, откидывая назад голову и расправляя плечи. — Моё время… истинно моё…

— Маггут, неужели ты провёл обряд коронации, минуя волю своих братьев по крови?

Доктор вложил в свои слова всю выдержку и спокойствие. Главное, не подать вида, что ярость Мага трогает тебя… Но Маг не ожидал, что Влад окажется так скор и быстр в больничных лабиринтах замка.

А может, он забыл об Истэр, не подумав, что оно знает как спутать время и факты, что может отключить видеосистему замка, или подпартачить проводку, из своей женской вредности. Да, он привык уже давно не принимать облако как нечто реальное…

— Ты имел в виду себя? — ни один мускул не дрогнул на лице Мага.

— У тебя есть я, и Истэр! И мы ещё существуем…

— Вот-вот, ещё существуете! Привидение и живой труп! Какая сладкая парочка! Жаль, но ты не в силах изменить ход истории…Всё свершится так, как положено… — отчеканил Маг, поворачиваясь спиной к Последнему потомку.

— Но будет ли этот обряд принят свыше? — прищурился Влад, двинувшись осторожно к Магу. — И станет ли он действителен? Ведь ты не принял решения того, кто низложит с себя прежнюю власть. А именно моего решения! Ты забыл, о чем записано в книге Великих Судеб, советом старейшин и вождей? Ты решил обойти эти заветы молчанием? Или ты решил, что можно легко обманывать других, обманув себя…

— Что ты имеешь в виду? — сноровке Мага можно позавидовать, он в прекрасной боевой форме. — Я вывернул свою душу наизнанку, перед сборищем этих недоумков, и они приняли её как эталон…

— Но ты решил обойти молчанием тот факт, что когда-то возвысился до Любви, познал её, и до сих пор таишь её в своём сердце…

— Ложь! Ты пришёл меня дискредитировать перед моими членами…

— Не-ет! Ну что ты! Я просто взываю к справедливости! И борюсь за чистоту рядов, твоими же методами! Итак, ты познал Любовь…

— Ложь и ещё раз ложь! Тебе не поверит никто, тем более моё сообщество…

— Сообщество монстров и химер? Прекрасное сообщество, у которых нет сердца, и которое легко обмануть, что ты такое же чудовище, без сердца и души. А на самом деле ты человек, который любит и страдает, страдает и любит, и у него болит сердце без этого покаяния, но он не признаётся в этом, обманывая себя и других…

— Что? Ты обманул нас, недостойный? Ты принял обряд без покаяния?

Какие отвратительные рожи могут быть в том мире, где царит злоба и ненависть. Перекорёженные, злобные, страшные. Но главное не испугаться этой злобы, не впасть в панику, не дать завладеть ей тобой…

Об этом говорил Ойхо, там, на горе Ос. Разум — вот что должно быть главным. Кажется, точно также думает и Маг. Скривив в злой усмешке тонкие бледные губы, он смотрит на огромный циферблат часов и опять усмехается:

— Ты проиграл Влад! Пробил ещё удар, а ты и не заметил этого. Время не в твою пользу! Твои последние минуты и секунды перед решающим ударом едва ли прибавят тебе силы и сноровки победить меня. Твои обвинения ничто в мире лжи, доносов, и той грязи, что представляют собой обычные человеческие взаимоотношения. Я буду царствовать, несмотря ни на что! Потому-что твои обвинения- сплошной бальзам на мои сердечные раны, в этом мире недочеловека. Ты прах! Как и твоя жена! Через пару минут вы оба в обнимку покатитесь в пасть моим монстрам. Закончилась твоя эпоха, Влад! А я буду править Злом на земле.

— Не дождёшься Маг! Потому-что я ещё жив! Вперёд Смелый, вперёд!

О, это был решающий бой! Они были два достойных противника! Два сильных и крепких мужа, где каждый был силён по своему, красив по своему, и отважен! И каждый дрался так, как подсказывало ему его сердце. А оно говорило о том, что только тот будет править на земле, кто в этом бою одолеет противника. Сошлись вместе вода и пламень, день и ночь, добро и зло, сошлись в поединке два брата!

Они быстро сходятся вместе, и тяжело расходятся, яростно оттолкнувшись мечами друг от друга. Вновь и вновь они кружат по кругу, и вновь пот застилает их глаза кровавым туманом. И звенит булат мечей, и скрипят железные доспехи, что, много лет висели без дела в пыльном чулане старинного дома, или на крючке музейной стены. А впрочем, это лишь сон, который может присниться каждому из нас! Любому…

"— Сны, это лишь отражение прошлого, или будущего времени! Но они нас о чем-то предупреждают… — так сказала цыганка, что приснилась мне с пятницы под субботу, старая беззубая старуха, сквозь ворох разноцветных юбок которой видны красные босые ноги, в рваных галошах, к которым стремительно движется кроваво- красное пятно… Перед этим она гадала мне за два пятака, за которые купит две сладкие булочки для внука… Кто-то хватает её сзади за цветную юбку и тянет к себе…

— Геть, Фёдор, геть! Сейчас куплю тебе булочку… — отмахивается она, не поворачиваясь, и не желая выпускать клиента из своих рук.

Я поднимаю глаза, и, обомлев, смотрю на того, кто тянет мою гадалку за юбку.

Это не Федор. Я вижу мужчину в черной кожаной фуражке, который что-то яростно кричит, потрясая пальцем, словно грозит ей. В его взгляде ненависть, а в голосе превосходство и презрение…Он хватает старую женщину за рукав её рваной кофты и тянет за собой. Рукав трещит и…отрывается. Мужчина падает, но тут-же вскакивает, выхватывает что-то из кармана, гремит выстрел… после которого в разные стороны летит красная горячая жидкость. Цыганка хватается за плечо, я за глаз, в который что-то попало… нестерпимо жгучее… красное, очень похожее на кровь.

К цыганке, смеясь, подбегает маленький кудрявый мальчуган, которого она отталкивает от себя и что-то кричит грубым, почти мужским голосом. Мальчик падает, и плача, садится на кровавый снег, растирая слезы по грязному симпатичному личику. Цыганка что-то вновь кричит ребёнку гортанным голосом, который, сливаясь в кокофонии воя ветра и вьюги, исполняет над мальчиком какой-то бешеный танец ледяной страсти. Старуха устремляется к ребенку, но странная сила держит её и не даёт приблизиться к мальчугану. Затем что-то подхватывает её и несет к той длинной очереди людей, что медленно и покорно движется к небольшому зданию, с огромной высокой трубой, из которой выходит столб черного вонючего дыма. А вот и мужчина в черной кожаной фуражке, с плеткой в руках. Он со всей силы хлещет ею по толпе, и капли крови разлетаются в разные стороны, он бьёт плеткой по старой женщине, и та громко воет, заламывая руки, падает на кровавый снег, и загребает его корявыми руками, но снег тут-же тает, стекая по её рукам вниз маленькими кровавыми струйками…

Но струйки эти, уже не струйки, что стекают с рук старой женщины, а настоящие потоки. Огромные и кровавые! Они бурлят, и бьют как брансбойны по людям в очереди, перекатывают их как камни- валуны, что, не выдержав натиска, падают в кровавое русло этой странной реки…

— Сюда малыш, сюда… — кричу я мальчику, хватая его за ветхое пальтишко, которое трещит, грозя разорваться. Но что-то воет, и рвёт из моих рук ветхую материю, словно для того, что-бы зашвырнуть мальчонку обратно, в русло этой пенной кровавой реки…

— Врёшь, не возьмёшь… — шепчу я, с усилием подтягивая ближе к мальчика и хватая его за руку. — Не возьмёшь…ёшь…ёшь…ёшь…"

— Ёшь-ёшь-ёшь… — толи это звучит эхо, толи бьются волны кровавой реки о подкорку сознания Последнего потомка, в руках которого сверкает острый меч.

Он понимает, что в этом поединке нельзя уступать Магу. И если противник наступает, и даже теснит его, ухмыляясь презрительно и надменно, это ещё ничего не значит…

— Врёшь, меня не возьмёшь! — шепчет упрямо Последний потомок. — Не возьмёшь… ёшь…ёшь… ёш-кин кот…

И вдруг его соперник словно пошатнулся. Хотя едва ли это так! Маг силён неимоверно. Он хороший воин! И быть слабым, не его удел!

Звенит железо… Хрипят кони…

Какой красавец конь у Мага. В нём чувствуется настоящая порода. Дикие глаза горят ярким пламенем, тонкие ноздри подрагивают, а коричневая блестящая шерсть лоснится от пота. По его телу пробегает дрожь, он тоже устал, как и Смелый. Но Смелый никогда не сдаёт своих завоёванных позиций. За много веков он научился чувствовать как хозяина, так и врага… Научился распознавать если не его мысли, то возможно, желания…

Удар меча был настолько силен, что даже щит, не выдержав, прогнулся в месте удара, а меч, соскользнув с железа, задел слегка незащищённое бедро Влада. Но едва ли он заметил, как кровь тут-же стала затекать в сапог, а затем капать на снег. Влад размахнувшись, с силой бьёт по щиту Мага…

И поэтому, когда Маг вместе с конём вдруг рухнул на снег, не дожидаясь, пока Последний Потомок тронет его под бока, Смелый взвился на дыбы, словно возвещая о победе, и тут-же рванулся вверх, туда, к тому помосту, на котором в хрустальном саркофаге лежит золотоволосая женщина…

Но она спит, и совсем не слышит, что происходит вокруг. Правда она скоро проснётся, потому-что должна услышать, как бьётся с монстрами её муж. Монстры коварны, они стоят стеной и словно чего-то выжидают. Видно они чувствуют кровь, что каплями сочится из раны Влада, затекая в сапог и падая алыми каплями на белый снег. Монстры ещё ближе придвигаются к постаменту, но на большее они не решаются. Напасть на того, кто защищен клятвой верности служения богам Высшей Веры? Нет уж, увольте! Дураков нет! Ни за грош помирать! Здесь хитрость нужна и немалая. А её хватает с лихвой у их будущего Правителя. Надо только выждать, когда пробьёт последний удар колокола, вот тогда иссякнут силы Влада, и будет дана команда их командира… Маг уже оправился после падения. Он медленно кружит вокруг Влада, как-будто чувствует что силы противника уже на исходе.

Влад рвётся в бой? Ну, что-же, отчего не потешить его самолюбие, напоследок…

Мечи с лязгом громыхнули и намертво скрестились. Две силы сошлись воедино! Никто не уступит своих позиций, потому-что именно сейчас всё решится…

— Проси у меня пощады Влад, и быть может, я подарю тебе жизнь…

Прищуренные глаза Мага излучают смех. Он доволен, ведь через пару секунд пробьёт последний удар, и…

— Ты превратишься в нечто жалкое. Подумай! На глазах твоей возлюбленной…

— Она моя жена! Знает и любит меня в любом виде. — усмехнулся в ответ Влад. — Едва ли она воспылает любовью к монстру, предавшего не только её, но человечество…

— Это всё демагогия! — отвечает Маг, и тут-же, резко взмахнув рукой бросает

противнику длинное копьё, которое словно вырывает из воздуха. — Держи, я подарю тебе ещё мгновение жизни. Сразимся, напоследок, демагог! В то ведь всё мы теперь языки чесать мастера…

От сильного удара копья, Маг отпрянул в сторону, и громко расхохотался. Его вороной конь, всхрапывает и, запрокидывая голову, оскаливает огромные желтые зубы в странной лошадиной улыбке.

— А ты не растерял своей сноровки, брат…Надеюсь, что мой последний удар не покажется тебе неумелым. Ты будешь умирать долго и медленно, и твоя жизнь вся пройдёт у тебя перед глазами, твоя никчёмная и жалкая жизнь… Как и твоя любовь…

— Напрасно ты так радуешься Маг. Едва ли кто полюбит монстра…

Но Маг вдруг приходит в ярость, и впивается в бока коня железными шпорами, отчего тот взвивается на дыбы, едва не сбрасывая всадника, который в ответ хлещет его ожесточенно тонкой плеткой. На него несётся Смелый, на котором, пригнувшись к огромной пике, восседает рыцарь в железных доспехах, Но и Маг не промах, на то он и волшебник, что-бы тоже менять своё обличье в считанные минуты. И вот уже словно из мира Средневековья, два рыцаря в железных доспехах сошлись на ристалище. Мощный удар в грудь Влада, и качнувшись, он откидывается назад, но остаётся в седле. Всадники разворачивают коней и вновь летят друг на друга со страшной скоростью, на которую способны только их кони. И вновь они сходятся воедино, и крошится от мощного удара щепа из под железных наконечников копья, громко звенит железо о щит, и искры летят от него в разные стороны. И силы уже на исходе, и, кажется, не будет конца и краю этому безумному турниру, где нет слабых, потому-что сошлись две равные силы…

Следующий удар опрокидывает всадников навзничь, и бой уже продолжается на земле. Оба противника словно кружат друг против друга, толи выискивая наиболее уязвимое место соперника, толи затягивая преднамеренно время, которое, кажется остановилось.

Мощный удар в грудь Мага, и качнувшись, он падает на колено, однако не выпускает из своих рук тяжелое копьё, а развернувшись, бросает его с такой силой и яростью в противника, что остаётся только удивляться той сноровке, с какой Влад уворачивается от тяжелого копья. Копьё пролетает почти рядом с его ухом, и Влад слышит свист ветра, что завывает вслед пролетевшему копью, которое врезается в толпу монстров и химер. Монстры, угрожающе оскалившись, начинают наступать на Мага а он, вынужден отступить. Но монстры наседают, и уже готовы наброситься на своего хозяина, если бы не Влад, который после кратковременной передышки, вступает в новый бой. Но уже с монстрами. Два воина, выхватив короткие мечи из ножен, вынуждены отбиваться от наседавших на них страшных чудовищ.

— Это ли хваленое твоё послушное воинство? — кричит Влад Магу, когда они, оказываются, прижаты друг к другу спинами. — Это дикое племя, ты сам видишь…

— Небольшие ошибки допустимы… — кричит ему в ответ Маг, ожесточенно отбиваясь от наседавших на него монстров. — Значит, так нужно…

— Я не желаю быть съеденным заживо. — отвечает ему Влад, отправляя очередного монстра крутится по залу в поисках своей головы… — Тем более, меня ждёт Марина…

— Ты всё ещё пытаешься её спасти? Поздно спохватился…

Бу-у-ум-с-с-с! Что это? Удар колокола, или резкий удар под дых, ниже пояса? Что за страшная боль скрутила доктора так, что нельзя пошевелиться, нельзя вздохнуть полной грудью воздух, нельзя безболезненно выдохнуть. Как хочется пить…

— Ты решил, что я побеждён! Что мои химеры меня предали? Ты рано так решил. Я жив Влад! Жив и силён, а ты… Убрать падаль! Живо!

Кто-то тащил доктора за руки, и он чувствовал, как его тело безвольно пересчитывает ступеньки длинной лестницы. Три…четыре…пять…девять…двадцать…пять…

Как больно ударяется голова, когда с размаху его швыряют на холодный мрамор пола… как пульсирует острая боль в голове, когда с завыванием кто-то начинает читать в его мозгу, его- же голосом, странные строчки из прочитанной когда-то им книги…

"…она уже не спала. Она лежала на постаменте, и её руки были свободны, и в тоже время, она не могла пошевелить ими…"

— Я это знаю! Дальше…дальше… — гонит свои мысли доктор, а зачем, он сам не знает.

И словно послушавшись, мысль перепрыгивает через несколько строчек, и замирает, но тут-же вновь выдаёт заунывно…

"— Она чувствовала, она знала, он идёт к ней… Идёт! Что-бы воссоединившись, стать её плотью, что-бы быть её телом…"

— Нет… — в мозгу бьётся другая мысль, но её не слышно, потому-что, невидимый голос всё так-же продолжает бубнить:

— …что-бы быть её Гостем, что-бы стать её болью…

— Нет! — мысль яростная и злая трепещет и бьётся о подкорку мозга. — Не бывать этому…

Как хочется заглушить тот голос, который не унимается, а с наслаждением продолжает завывать где-то внутри его мозга:

— Страдаешь? Ну же, страдай, страдай! И ты думаешь, всё это ради неё? Нет! Ты идешь, через года и века, по заданному кругу, презрев муки рая и ада, умирая и вновь воскресая, проливая кровавые слёзы страданий, всё ради него…Вилона! Всё ради его, одного! О, Вилон…

— О, Вилон приди! Приди Вилон! Возьми её, возьми… Она твоя! Твоя навеки…-

кричала вокруг доктора толпа обезумевших монстров. — Возьми её! Она твоя! Возьми…

И он шёл к ней… Шёл, медленно и неотвратимо, и все чувствовали это приближение…

— Нет! О, нет! Он не должен придти, не должен… — острой болью бьётся мысль в голове, где шумит целое море страстей и чувств…

Ах, нет! Это шумит кровь. Она бьётся толчками в сердце, и стремится сюда, обратно в голову, тяжелую и неповоротливую… Работай мысль, работай…Ну же!

Как тяжело подниматься, когда тебя штормит, словно ты на корабле выдерживаешь десятибалльный шторм. Но ты не имеешь права падать, никакого морального на то права…Ты должен стоять…

— Стойте! Стойте монстры! Вилон не придёт к нарушившим закон…

Если первые слова доктор произнёс шепотом, то уже последующие были всеми услышаны. Во всяком случае, монстры и химеры словно поперхнулись и замерли как по команде, вглядываясь в того, кто не побоявшись, нарушил процесс воссоединения…

— Кто это? — жеманно спрашивает одна химера у другой, и та пожимая плечами, удивлённо вглядывается в доктора круглыми глазами, словно видит его впервые. — Не знаю!

— Ты всё ещё не успокоился Влад? Или ты думаешь, что власть вождей спасёт тебя? Она закончилась, с последним ударом колокола Времени… Ты хочешь море крови в день свадьбы твоей бывшей жены? Тогда иди сюда, ненормальный! Иди, и ты узнаешь силу Любви… Вилона! Силу, его кровавых объятий! — Маг восседает на верхней площадке постамента, как король на троне.

Его голос преднамеренно спокоен и доброжелателен, в отличие от его слов, но тем сильнее чувствуется их страшный смысл. Влад это знает. Но ещё он знает, что в запасе у него остались лишь несколько минут власти, и той силы, что была дана ему древними богами, и подтверждена вождями его земли…

— Ты нарушил кодекс чести вождей! Ты не получишь силу власти до тех пор, пока ею владеет старший твой брат… — Владу с трудом даются эти слова.

— Ты не мой брат! Ты мой враг… — взвизгнув, уносится под купол огромного зала тонкий нервный крик, и тем спокойнее звучит ответ Влада:

— Ты мой брат, ибо ты человек! И навсегда им останешься. И твой Вилон тебе не поможет обрести эту силу, пока ею владею я… Но я хочу отказаться от этой власти, и признать своё поражение… официально!

— Что ты сказал? — недоверчивый вопрос Мага подхвачен сотнями голосов монстров и химер, и по залу волной несётся этот вопрос до самых стен огромного зала, переваливается через высокие окна и катится туда, далеко к самому горизонту, где медленно, очень медленно начинает розоветь кромка у самой земли. Это рассвет. Наступает новое утро, новый день, который должен стать новой эпохой, новой эрой…эрой Вилона!

Новый день вольётся в эти окна вместе с первым лучом яркого солнца, и тогда поблёкнут и исчезнут все эти химеры и монстры, а Маг останется, и его власть над слугами Тьмы возрастёт… А свою силу он должен изъять у Влада, пока не взошло солнце.

— Ну, что же ты медлишь? Поторопись! Я жду… — Маг ведёт себя как гостеприимный хозяин, но едва ли кто знает, как ему удаётся сдерживать в себе ту лавину обуревающих его чувств, что волной накатывают, и тут-же, словно схлынув, оставляют в его душе уродливые черные камни, похожие на обгорелые головешки древнего дерева, обмытые водой.

Но внешне Маг спокоен. Нельзя показывать монстрам и химерам свою растерянность и несостоятельность. Это тупые создания, но они чувствуют на расстоянии, как работает твоё сердце, что перекачивается твоя кровь, а она интересует их больше всего.

Он должен выждать! Идут последние минуты, последние мгновения, когда его сила возрастёт во сто крат, и он станет единственным и всемогущим…после Вилона, которому он отдаст, наконец, то, что охранял, берёг, лелеял весь этот год от… самого себя!

Ему ничего не нужно, ничего…кроме власти! А будет власть, будет Всё! Всё! Пусть идёт Влад! Пусть! Он не потревожит того процесса, что уже почти произошёл, свершился, как сам факт… Иди же смертник, иди! Подходи ближе Влад!

О, ты увидишь, как будет корчиться в муках любви, боли и страха твоя жена. Тебе это и не снилось! Ты увидишь агонию Любви, потому-что она умрёт раз и навсегда именно в этот момент. И ты это увидишь, Влад, но ничего не сделаешь во вред процессу. Любовь исчезнет на земном шаре, и никогда больше здесь она не появится, все забудут это слово, обозначающую наивысшую слабость человечества.

Так иди же Влад! Иди навстречу своему унижению, своей ненависти, своей гордыни, ибо только она одна в состоянии разрушить все данные прелести…как и саму Любовь!

Ты уже слаб. Ну, что ты ещё можешь дать…

— Лишь прелесть страстного поцелуя!

Что? Это возмутительная, немыслимая наглость Влада быть первым… даже в том поцелуе, в который он вложил все последние крохи своих жалких жизненных сил, целуя спящую Марину. Но как долго длится этот поцелуй, и как завывает ветер, беснуясь вокруг постамента. Этот вой, свист нарастает, когда сквозь этот гул прорывается нестерпимо скрипучий и громкий голос, что дрожит от ярости и гнева.

— Как он посмел первым поцеловать мою собственность? Мою, и только мою! Как ты посмел, мой неверный раб, даже мысленно упоминать то слово, что я запретил, раз и навсегда упоминать без моей надобности… Ты предал меня, Маг, позволив кому-то забрать моё, тем самым ослабив меня! И ты ответишь мне за это-о-о-о-о-о… П-пшо-ол в-в-вон-н-н-н…!

Страшный ураган промчался по огромному залу, разметав монстров и химер в разные стороны. С визгом они летели к стенам замка и, ударившись, расплющивались о стены, висели там несколько секунд, а затем сползали вниз, на пол, откуда уже расползались в разные стороны зала с тихим повизгиванием и подвыванием. Страшный грохот падающей со стен штукатурки, и тонких колонн, звон лопающихся стекол в окнах, качающиеся люстры на потолке, развевающиеся занавески на окнах, тихое и монотонное дребезжание хрустальных фужеров на праздничном столе, пляшущие вилки и ложки на пустых блюдах, где словно белые флаги машут призывно салфетки для гостей, всё это приведёт в замешательство кого угодно, но только не доктора. Да и обратил ли он вообще внимание на всё это? Его упоительный поцелуй длится так долго, что кажется проходит целая вечность, в течении которой он чувствует, как жизнь, вместе с теплом возвращается в некогда холодные губы его жены…

Две колонны у постамента, поддерживающие балдахин из прозрачных занавесей, вдруг зашатались и рухнули, едва не задев доктора. Другие две колонны угрожающе накренились, но доктор, подхватив свою жену, стал стремительно спускаться по ступеням высокой лестнице вниз, в зал…

— Стой! — взревел Маг, который только сейчас пришёл в себя от изумления, которое испытал, впервые услышав голос самого Вилона.

Но Влад? Этот проклятый докторишко, видимо, совсем не испытывал никакого благоговения, страха и ужаса перед всесильным божеством, от имени и голоса которого дрожат поджилки у каждого монстра или химеры, не говоря уже о простом смертном человеке…

Как странно устроен человек. Он может быть трусом и подлецом на сто процентов, и таким же храбрецом, отметающим от себя весь страх и ужас надвигающейся смерти, только ведь и храбрость бывает как проклятие…

— Стой! Ну стой-же… Вла-ад-д-д… — хрипит Маг, словно изнемогая от огромной тяжести, что навалилась вдруг на него. Он протягивает руку к убегающему по ступенькам человеку, словно умоляя его остановиться…

О, как тяжелы объятия Вилона, что уже пришёл и ждёт своей положенной жертвы. Как страшны его глаза, в которых собрано сосредоточие тех сил, что нашли своё постоянное пристанище в этой грубой оболочке странного тела, толи ужасной химеры, толи монстра багрово- красного цвета, с длинным извивающимся хоботом испачканным запекшейся кровью, с острым жалом, что вонзается поминутно в маленькую черную бархотку, выползающую из под нижней складки бугристой шее монстра. Многочисленные руки Вилона, длинные и загребущие, из них непросто вырваться, они держат тебя мертвой хваткой. Откровенно жаль того, кто окажется на пути этого страшного монстра, в глазах которого, огромных и лупоглазых, не видно ничего, кроме вожделения крови…

— Ты не достоин высшей власти, ты, жалкий человечишко! Ты как все они, и всегда таким останешься. Но ты пустота, ты прыщ на моем теле, ты никто и ничто! И ты умрешь как все людишки, страшной и мучительной смертью, познав перед этим жуткий страх. Ты возомнил себя Великим? Но я посмотрю, как ты и именно Ты будешь переносить все те страдания, на которые, прежде именно ты обрекал других, думая, что твоя прихоть — их Судьба, а ты закон и судья! Ты также боишься смерти, но ты готов предать вновь и вновь себя и себе подобных, что-бы уйти от этого страха. Ты возомнил о себе так много, что надоел мне как выскочка, как гниющий прыщ на моем теле!

— Но я…я так старался! — молит Маг о снисхождении.

— Плохо старался! — усмехается чудовище и кладет свою огромную багрово-красную, всю в гнойных буграх руку на плечо Мага. — Плохо! И в наказание, побудь сначала одним из тех, кого ты посылал на смерть от имени меня и ради меня…

Багрово-красные руки чудовища сжимают в своих объятиях Мага, да так крепко, что хрустят его кости, а в глазах мелькают такие же багрово-красные сполохи огня.

— О, пощади! Пощади, мой господин!

— Пощадить? Хорошо! Я пощажу тебя…но потом! Потом…когда ты вновь пополнишь мои реки своей кровью…Чужой мне уже не дождаться… А я бываю нетерпелив…ты знаешь это отлично…

С жутким, леденящим душу хохотом, чудовище стало разрастаться, превращаясь в огромное багровое облако, что зависает над Магом, а затем схватив его, швыряет в саркофаг, где когда-то лежала Марина. Прозрачная крышка с грохотом накрыла Мага, и он вдруг почувствовал ужасную духоту. Не хватало воздуха, и не было сил сдвинуть тяжелую крышку своего гроба.

— Прости меня Вилон! Прости…Выпусти меня, и я добуду тебе кровь, добуду любой ценой, любой своей подлостью, но добуду, пусть даже меня проклянёт весь род человеческий… — кричал Маг, хотя все его крики были бесполезны.

Он сам не слышал своего голоса. К тому же ему вдруг захотелось спать, хотя засыпать нельзя. Он может уснуть на многие года, сотни, тысячелетия. Но это пол-беды! Он может уснуть навсегда…

Нет, ему во что бы то ни стало нужно вымолить прощение у его божества…Но для этого нужна свежая кровь! Как жаль, что у монстров и химер вместо крови едкая щелочь, от которой сгорает даже зелёная трава. Значит, остаётся только он сам…

— Ты прав! Ты остаешься единственным, кто поможет мне…

И опять от жуткого смеха стынет в венах кровь. Страшно? Конечно, каждому станет страшно, и каждому захочется жить, когда идет речь о смерти. Но ещё лучше жить вечно, жить радостно, жить приятно…

— Ты будешь жить, но сначала…

О, сколько раз саркофаг наподобие соковыжималки или мясорубки прокручивал и гнал из него кровь. Сколько раз его тело разрывали на куски, и он испытывал страшнейшую муку, когда думал, что уже умирал. Но ему не давали, а вновь повторяли всё заново, оживляя, сращивая, латая его измученное тело на скорую руку… А он терпел. Ради чего? Ради лучшего и приятного будущего? Ради вечной жизни? Иди ради Вилона?

— Я не могу больше! Не могу! — взмолился, наконец, Маг. — Дайте мне спокойно умереть.

— Осталось последнее испытание, и ты заслужишь прощение! — заявило нечто с противным смешком. — И ты станешь Великим, вполне заслуженно. Ты готов? Отвечай, ты готов?

— Да! — измученно прошептал Маг. — Я…я готов-в-в…

Он готов был на всё, но не ради величия. Он уже ничего не понимал, его мозг, затуманенный болью, притуплённый странным безразличием к самому себе, уже не сопротивлялся. А кому сопротивляться? Самому себе? Своим мыслям? Или своему покровителю, который даст ему, наконец, власть…

— И самое последнее! Иди! Ты найдёшь их и сделаешь это, ради меня и себя! Именно ты, мой милый, покладистый друг!

Какой отвратительно-вкрадчивый смех у Вилона, у этого странного божества, у этого нечто, которого все боятся. И как много недосказанного слышится в его приказе, найти их…

— Иди и сделай это!

Что? Если сам Маг не знает тайного смысла этих слов, то о чем можно говорить. Остаётся идти, тем более, что цель видна невооруженным глазом. Надо не думать о своём…не думать!

Вилон постарался. Принёс его прямо к тому месту, где расположились уставшие всадники. Не хочется нарушать мирную идиллию, но нужно. Вилон не любит праздных слов и остановок, потому-что он всесилен…

— Сейчас ты пойдёшь к ним, прямо к тому месту, где они остановились. Они должны умереть! Вилон пришёл за своей жертвой. На этот раз я буду руководить тобой, Потому-что я не собираюсь отказываться от того, что принадлежит мне…

Маг, который от усталости едва переставлял ноги, и почти не соображал, что делал, поднялся с земли и медленно пошёл вперёд, туда, где горел костёр, а возле него сидели мужчина с женщиной, и мальчик с девчонкой, которых Маг когда-то собственноручно мог отправить в подземелье умирать голодной мучительной смертью. Но что-то тогда остановило его. Кажется, это была жалость, будь она неладна. А может быть, жадность? Кажется, тогда девчонка наплакала целую гору настоящих алмазов… А мальчишка…С мальчишкой всё было куда сложнее. Он напомнил ему странно знакомую, и такую знакомую картину; лес, речка, мужчина держит мальчика за руку, они идут по кромке берега и теплая вода приятно омывает им ноги… Что за чушь выдавал ему мозг? Полный бред. Какой мальчик? Какой лес и речка? У него никогда не было ни младшего брата, а тем более сына, что-бы вот так, идти и чему-то весело и просто смеяться…

— Теперь, ты наверстаешь упущенное! Ты расправишься с ними, и с теми, кто тобой пренебрёг в этой жизни. Вспомни старые обиды, развороши их, раздуй из них костёр, что-бы обида стала безмерной, огромной, безраздельно захватившей тебя. А потом пойди и сделай то, о чем ты просто подумал… — шепчет вкрадчивый голос Магу на ухо.

А может, этих провоцирующих обиду слов, и не было вовсе? Быть может это всего лишь ветер, который гудит о чем-то за спиной. Гудит нудно и тревожно.

— Вж-ж-жик и нет их! Никого! Наж-ж-жми на эту пруж-ж-жинку… И муж-ж-жчины нет, ж-ж-женщины тоже нет…

— А дети?

— И дети умрут… А зачем они нам? Мы создадим новых недочеловеков…И ты будешь ими править в новом тысячелетии…

— Я пошел!

— Ни пуха, ни пера! Надеюсь, ты сделаешь всё правильно…

— К чёрту! Ну, я пошёл…

Как тяжело идти, когда у тебя за душой сплошная чернота, в которой спрятан опасный груз. Стоит лишь нажать пружинку и вж-ж-жик, никого нет и ничего… Нет детства, нет юности, нет ничего… никаких воспоминаний…В голове лишь гудит ветер…

— Маггутик! Милый, ты вернулся? А я так ждала тебя, любимый мой…

Что это? Ветер? Не похоже! Маггутик! Так его звала когда-то его мать, и та, которая научила его любить… Как она посмела опять явиться? Как она может опять подвергать его опасности поддаться соблазну. Соблазну жить и любить! Она выбрала удачное время, когда он разбит, раздавлен, замучен, зажат в тиски…И когда можно поддаться этой проклятой слабости? Той, что зовется Любовью! Любовь- это и есть жалость! Не-е-е-ет!

Он не должен, не должен оборачиваться на этот голос… Он не должен давать повод сделать себя слабым и беспомощным, подверженным эмоциям обычного человека. Он необычный. Он особый! Другой! Не такой, как все. Ну и что, что сердце у него, оказывается, болит, и ёкает от страха, или млеет от любви? К кому? Что из того, что он, оказывается, сентиментален и раним…Что из того? Но он не хочет быть таким. Он другой! Он сделан из особого теста, из другого материала, и не потерпит, что-бы кто-то встал у него на пути. Он поклоняется одному божеству, и это божество его защитит…

— Приди, о приди мой Вилон! — завопил Маг, бросаясь вперёд, к тем, кто расположился под высоким зелёным деревом, в виде размытого темного облака, нависшего над путниками.

Маг видел, как путники подняли головы и посмотрели внимательно в его сторону. Мужчина, исподлобья, чуть нахмурившись, женщина спокойно и иронично, слегка откинув со лба светлые волосы, девочка, испуганно прижалась к мальчику, который обнял её за плечи и нежно погладил её по пушистой голове. А потом мальчик привстал и с интересом посмотрел в сторону сбегающего с пригорка мужчины. Он смотрел на Мага и улыбался ему простой, простодушной улыбкой как старому, хорошему знакомому, или… родному человеку! А потом он двинулся навстречу Магу, совсем не ожидая, что этот взрослый человек в данную минуту предаёт его. Мальчик не знал, что в эту секунду рука мужчины уже нащупает маленькую пружину и нажмёт на неё…

Словно во сне, доктор видел, как огромное дерево, вырванное из земли, кружится в воздухе, и падает вниз медленно-медленно, закрывая от него картинку экрана. Оно как будто не хочет, что-бы он видел как на землю упадут странно-знакомые вещи: детское разорванное платьице, девичий лакированный башмачок, веночек из пожухлых обгорелых трав, оплавленный огнём капроновый бант, что кружится и кружится в воздухе, временами напоминая маленький розовый пропеллер, от детского игрушечного вертолёта…

— Ну вот и всё! Всё…всё! — мелькает в пустой голове размытая мысль, раздробленная на куски, как розовый антрекот.

Но она вполне реальна, эта мысль. Она медленно выползает из разбитого, залитого кровью маленького черепа и торопливо ползёт по тонкой пожухлой травинке. Эта мысль безобразна и отвратительна. Она похожа на уродливую гусеницу, или всё тот-же мясной антрекот.

— Вот и всё! Всё…всё…всё… — бьёт молоточком сердце свои последние удары. Удары, из которых уходит сила жизни.

— Куда же ты, жизнь? Не уходи, постой… Ушла!

А вот теперь всё! Где же ты тот юный красавец, или та вечная красавица, что отведут меня прямо в вечный рай, минуя чистилище, в котором я уже, наверное, побывал. Где же ты, моя заблудившаяся странница в белом длинном саване с острой косой в руках… Говорят по секрету, иногда ты ленишься собирать души, или решаешь позволить себе заблудиться…. а может, просто устать от своей нелёгкой работы… Как бы то ни было, прошу тебя, заблудись в этот раз… Хорошо?!

— Хо-ро-шо! Я ещё раз вам повторяю, что всё будет хорошо с вашим ребёнком. И не надо нервничать, не надо расстраивать себя, и тем более вашего маленького сына. Вы взрослый человек, и вы ему нужны сейчас, как никогда, именно своей силой духа. Его, пораженное инфекцией сердце, нуждается в серьёзном лечении. Его кардиограмма отвратительная, скрывать не стану, но отчаиваться рано. Мальчику нужно лечь в стационар, иначе достаточно обычной простуды и маленькое сердце вашего сына получит такой мощный взрыв…

Сон, он вклинивается в ту странную картину, что хочется пропустить как обычный ужас, как что-то дурное и неприемлемое для тебя…

Что-то странное падает с неба, кружась в воздухе как осенний, ярко-багровый лист. Оно тихо опускается и ложится прямо на грудь. Ах! Да это же сердце! Самое настоящее! Красное — красное, бархатисто-алое, тёплое и нежное. Оно так тихо трепещет, что хочется плакать от ответной нежности и жалости к нему. Ну почему же хочется плакать?

— Да потому, что я ещё живое, а тебя уже нет! Твой разум ещё не готов принять сей факт? А факт налицо! Вернее, на лице! Жуткая смерть и никому ненужная. Ты жертва, хотя думаешь, что жертвы совсем другие… Ах, как это ненужно и жестоко!

Прощай, ты не герой моего романа, и мне тебя искренне жаль…

И оно упорхнуло, тёплое, нежное, бархатистое…

Сердце упорхнуло к тем, кого оно готово было одарить самым сокровенным, что несло в себе как наивысшую благодать, обладая удивительной Тайной человеческого бытия! И имя той тайны было известно давно, потому-что Разумный Гомосапиенс, когда-то, благодаря именно этой тайне стал настоящим человеком. Он построил дома, посадил поля, изобрёл машины и самолеты, и даже успел вознести себя на высшую ступень развития, однако теряя по этой дороге достижений то, чем обладал как существо подверженное и зависимое от этой Тайны. И имя той тайны было — Любовь!

Ибо человеку предопределено самим Богом любить, и жить любовью…

Любовью к земле, любовью к Родине своей, любовью к женщине, как к матери и как носительнице удивительного сосуда-чрева, способной выносить с огромной нежностью ребёнка, который с одинаковой радостью и любовью примет и отца своего и мать, и даже постарается понять и простить их за то, что они смогли его предать, или обидеть… когда-то… Но если вы постараетесь обидеть его ещё раз, он вам не поверит больше, мало того он разуверится в вас, а следовательно он не познает истинной сути тайны бытия человеческого. Хотя…

Истинная Любовь обладает удивительной способностью выживать там, где кажется, её уничтожили намеренно и навсегда. Любовь может быть ранимой и нежной, так что хочется плакать, услышав те слова, которые тихо и словно виновато, доносит ветер…

— Я дарю тебе это маленькое сердце. Когда ты протянешь свою руку и коснёшься его, ты ощутишь, как в твоём большом и погасшем сердце загорится маленькая искорка огня. Это огонь моей Любви, которая уже мне не нужна, так как меня уже здесь нет…

Любовь пришла к тебе, не потеряй её! Не потеряй…

Что ещё бормочет ветер над тем мужчиной, что горестно замер над мёртвым ребенком, лежащим в луже крови. А может это и не ветер вовсе шепчет слова прощения за этот страшный грех смертоубийства, а наоборот, то черное облако, что застыло рядом с мужчиной… Но нужны ли слова прощения тем несчастным, чьи души бродят рядом неприкаянные, словно не веря в случившееся… И едва ли будет уместна чья-то радость в таком горе, за такой грех…

Ах, какое голубое марево опустилось на землю. Кажется, этот таинственный свет неземной красоты будет струиться вечно. Кругом так тихо, что ты ощущаешь, как синий туман тихими осторожными шажками движется по земле, клубясь и наползая на деревья, скрывая очертания огромной горы, пока ещё слишком темной, но уже готовой принять свет как освобождение от плена темноты…

Черная гора вдруг посветлела, так как синий туман вдруг словно взорвался тем ярким золотым лучом света, что пробился сквозь толщу туч и вырвал гору из странной синевы, смешанной с багровой чернотой уходящей ночи. Что это? Что за красный таинственный свет растекается вокруг. Это кровь, или просто кровавый рассвет? А может, это реки Вилона, дождавшись наконец своей жертвы, с жадностью готовы поглотить всё вокруг? Они растекаются, всё больше и больше, и нет им никакой преграды. Неужели нашу землю зальют реки крови? И это может случиться, если только… если только не произойдёт чуда, которое должно же произойти…

Вдруг всё осветилось ярким золотым светом. Луч солнца вновь вырвался из толщи серых туч, и весело побежал по земле. Дальше…дальше… дальше!

Живительная сила золотого луча солнца способна не только растопить черноту ночи и холодную синеву тяжелого тумана, нависшего над землёй и над теми несчастными, что всего лишь минуту назад сидели у подножия горы, и которых уже нет…

Но живительная сила золотого луча способна вернуть землю к жизни. Вновь вернуть жизнь, как если бы всё начать сначала…

— Приди, о приди мой Вилон… — завопил Маг и бросился вперёд, к тем путникам, что расположились под высоким деревом, нависшем над ними в виде огромного зеленого облака. Путники, повернув головы, внимательно смотрели на бегущего к ним человека.

— Отец! Это мой отец, он нашёл меня! Это он… — закричал радостно мальчик и рванулся к нему, не подозревая, что в эту самую минуту сильная рука бегущего мужчины судорожно нажмёт на крохотную пружину…

Яркий свет ослепил глаза и словно подтолкнул вперёд, легонько стукнув по лбу каждого из присутствующих, словно предупреждая их молчать. Хотя, это было излишне напоминать. Всё молчали, когда через минуту, глазам изумлённых и испуганных путников предстала удивительная картина. У подножия горы, сверкая ярким золотым огнём стояла огромная Золотая Баба. Она держала на руках по крохотному ребенку, и такое же яркое золотое свечение исходило от её детей, мальчика и девочки, что с интересом смотрели на путников настоящими живыми глазами. Ну, а сама Золотая Баба словно откровенно смеялась, глядя как Маг, накувыркавшись в воздухе, вконец обессиленный, упал на землю, но тут-же привстав, обессилено приник к стволу тонкой берёзы, тут-же прогнувшейся под его рукой, но выдержавшей тяжесть его больного тела. Хотя и не берёза это была вовсе, а стройная высокая девушка в белом шелковом платье, удивительно похожим на подвенечное… Девушка с улыбкой протянула руку мужчине, и он, виновато улыбнувшись, принял её…

И тогда… Как странно, что сон, также внезапно оборвавшись, оставил непонятное ощущение того, что произошло настоящее чудо.

Вот только отчего в груди томление и сумятица, а в голове судорожно бьётся запоздалая мысль, что сочетание цветов: черного, синего, ярко- красного и золотого- просто идеально подходят к тому неоспоримому факту, что все эти краски видимо необходимы для ощущения жизни, и что несмотря ни на какие жуткие сны, жизнь — всё-же продолжается…

"Произошло то, что и должно произойти, мой милый доктор. Золотая Баба вернулась на эту землю. Странно то, что вы ещё не догадались, что в день, когда возвращается на землю Любовь, происходят удивительные вещи. Влюбленные находят друг друга, где бы они не были, старые обиды проходят, потому-что новые ещё не созрели. Любовь творит чудеса, и мы, посетив вас, землян, не перестаем в этом убеждаться. Пусть она властвует, эта хрупкое и ранимое чувство, ну, а вы, люди, берегите её, потому-что только вера и надежда в неё, совершат с разуверившимся человеком настоящее чудо. Вера в сегодняшний день, надежда в день завтрашний — всё это вернёт вам утраченное…

Что вам ещё пожелать? Берегите Любовь, лелейте её, умножайте, и в этом есть ваше единственное преимущество перед нами… Преимущество быть человеком!

Прощайте. доктор! Быть может, мы больше никогда не увидимся, а может однажды встретимся в толпе… Но узнаем ли мы друг друга вновь? Я странница. Я не принадлежу никому, а себе тем более. Я пришла, и вновь ухожу! Но… я жду, как каждый из вас, жду с нетерпением, когда придёт весна, растает снег и вновь расцветут сады, и тогда мир вновь обретёт ясность. Вот тогда мы обязательно встретимся. Хотя опять же, узнаем ли мы друг друга, или сделаем вид, что незнакомы…

На улице капель! Так рано? А может это обычные слезы, которым никогда не суждено долго жить… Придут февральские вьюги… но солнце уже в пути…

Прощайте доктор! Прощайте Последний потомок Владов…"

— Сергей Викторович, вам звонил ваш сын… — молоденькая медсестра строго смотрит на доктора, словно обвиняя его в чём-то непристойном. А он, кажется, в самом деле задумался, уставившись невидящими глазами на стопку историй болезни, что даже не услышал телефонный звонок.

— Он долго звонил. Я не выдержала, может, думаю что важное…

Молоденькая медсестра, вчерашняя студентка, ненамного старше его сына. И глаза у неё огромные, наивные, чистые, в которых уже видно, как в них собираются слёзы…

— Быть может, я что-то не так сделала?

— Нет-нет, Катенька, всё правильно! Спасибо! Извини, я, в самом деле, очень устал. Такая ночь была беспокойная…

— Да и у нас была беспокойная. Я ведь в операционной подрабатываю по ночам. Такого привезли сегодня, жуть…Толи кошки его рвали, толи собаки, толи упал с крыши, но всё тело в рванных ранах. Кое-как зашили, кровь фонтаном хлыстала, залило всю операционную, но операция удачно прошла, хирург сказал, жив будет… — щебетала весело медсестра, что-то переставляя на медицинском столике. — Умора! На груди мужика такая опасная рана, сквозная, а он схватился за грудь, кричит "моё! никому не отдам своё сердце". Кое — как наркоз дали. Бедолага, наверное, думал, что мы его на органы разберём…

Каждое слово молоденькой медсестры отдавало тупой болью в висках. Словно кто-то усердно бил по голове маленьким острым молоточком. Видимо Катенька заметила гримасы доктора. Она вдруг покраснела, и резко схватив с вешалки свою огромную сумку, кинулась к дверям.

— Я ушла, Сергей Викторович!

Сил отвечать не было. Их лишь хватило кивнуть головой и закрыть глаза. Дверь хлопнула, но тут-же вновь приоткрылась, и молодой голос произнёс торопливо:

— А ещё вас статист вызывала. Толи по расчетам что-то непонятно, толи письмо пришло вам…

Торопясь, он шёл к статисту, глядя себе под ноги, и в каждом кубике пёстрого мраморного пола он видел почтовый конверт, который вдруг раскрывался как цветок, и перед глазами начинали торопливо бежать строчки. Что-то о весне, о таянии снега, о солнце…

Дверь статистического кабинета он распахнул неожиданно резко и сильно, так что рыжая девушка, что стояла у огромного шкафа с документами, вздрогнула и обернулась. Её огромные очки на маленьком, вздёрнутом носике кое-как держались, грозя свалиться на пол, и погасить тот огонь жадного любопытства в её огромных глазах, искаженных стеклами. Её рыжая пушистая коса была окружена ореолом света заходящего солнца, и это почему-то успокаивает доктора и даже смешит.

— Сергей Викторович, я буду на Новый год изображать Снегурочку. Заказывайте услугу, подарю вашему сыну новогодний подарок. Купите игрушку, я её помечу, и в мешок засуну с подарками… Я уже и сценарий учу, к Новогодней ёлке…

Её слова кажутся ещё более смешными и нелепыми.

— Подождите…подождите Алёна, а как-же наступающая весна? День всех Влюблённых? Ведь сегодня ночью, говорят, на землю пришла Любовь…

— Сергей Викторович, о чем вы говорите? — кажется очки-фары на её носике от удивления сами собой полезли вверх. — Какой день всех влюблённых? Тоже мне праздник нашли. Да и рано ещё. Сегодня лишь двадцать третье декабря…

— День рождение моего сына! Так вот почему он звонил… Он же просил меня прийти пораньше…Давай Алёна, я прочитаю письмо и побегу домой…

— Шутка! Маленькая шутка, Сергей Викторович, я насчёт новогоднего подарка! Иначе вас я не увижу, за хлопотами, а ребёнок останется без подарка. Ну, а письмо… Просто я ошиблась…Письмо было не вам, а…Короткову, со словами благодарности, от его пациентки…И почему все письма и сообщения ко мне приходят, словно я почтальон. Не понимаю…

Было отчего-то стыдно смотреть на эту девушку, которая так умело врала, извиваясь словно змея… И ей так хотелось поверить, что-бы прекратить этот стыд.

Странно, в её глазах застыли темные точки, в которых, временами что-то вспыхивает. Если долго смотреть на них, то эти точки станут вскоре увеличиваться, заполнять всё вокруг, и окажется, что они и есть та самая огромная чёрная дыра, куда как в пропасть уползает нечто, похожее толи на червяка, толи на отвратительно-уродливую гусеницу, а может на огромный кроваво-красный антрекот…

Он мог бы уже давно остановить эту наползающую странную черноту, эту красную антрекотную тень, которая лишь кажется такой безобидной…

— Мне жаль тебя, Алёна. Жаль, но ты опоздала! Любовь вернулась на Землю и все твои ухищрения были напрасны…

Он мог бы сказать эти слова Алёне. Эти, и ещё другие! Но он ничего не сказал. Зачем? Пусть думает, что всё у неё получилось. Пусть думает, что он ни о чем не догадывается. Пусть! Только он один знает, что путь свой, он уже прошёл как экзамен на прочность! Он должен был уметь проигрывать достойно…Проигрывать…что-бы однажды понять, что ты теряешь, чего лишаешься… Что-бы победить!

Надо знать, что когда загорится что-то в душе твоей, взбунтуется, вот тогда ты вдруг ощутишь в себе силу неимоверную, что будет противостоять той черной дыре, что заглатывает всё живое… Ведь чёрная дыра грозила всем!

Кроме него об этом знал ещё один человек… Хотя человек ли? Её имя тайна. Хотя, что тут может быть таинственного? Её имя странное и красивое…как и она сама. Таких женщин в природе не существует, и не существовало, пока он её не встретил. Эр…

Экран монитора вспыхнул ярким синим светом, неожиданно и так быстро, что даже Алёна вслед за доктором резко зажмурилась и прикрыла глаза ладонью.

— Вот напасть какая-то, а не компьютер! Видите, опять завис! Ну, какое тут письмо. Как специально! Я уже и мастера вызвала, что-бы неполадки исправил. Вот хочу с хорошим программистом поговорить…

Но доктор уже не слушал, о чём хотела поговорить простая статистка с программистом. Да ещё очень хорошим…. Так ли это ему интересно. Он ничего не смыслит в компьютерах. Он обычный доктор, которого как ни странно, ещё в институте прозвали Апрелем. От этого слова разливается тепло в груди и сразу вспоминается весна, цветущий луг, и свежая зелень деревьев. Но видно неспроста ему знакомо и другое прозвище, что волчком крутится в его голове и не даёт покоя. Последний потомок владов… Влад!

Как знакомы созвучия и этого имени, или прозвища, и как много может рассказать сон, что длился так долго, или… какие-то доли секунд. Но оказывается, именно эти секунды могут остановить бег времени, им подвластно само время, которое словно потешается над спящим человеком. Сон может занести тебя в дебри первобытного общества, где только зарождается цивилизация, может возвратить тебя в Средневековый замок эпохи галантных рыцарей, а может ввернуть тебя в такую круговерть событий будущего времени, что, мама моя дорогая… И рад бы уже назад в своё время, а не можешь… Ты главный свидетель, и твоё главное предназначение, быть защитником…

Эх, Алёна! Ну, разве можно обижаться, если ты, в самом деле, будешь играть роль милой Снегурочки, и в твоих руках будет обычный подарок для моего сына…

Но уймись Алёна! Не делай свою роль отвратительной. Не превращайся в ужасную Бабу — Ягу, которой на ночь пугают маленьких детей. Хотя, едва ли они испугаются какой-то там сказочной Бабы-Яги, о которой уже забыли, так как не читают они родных сказок. Не испугать их монстрами или вампирами, которым они давно не верят. У наших детей другие страхи. Они уже достаточно напуганы всем, чем можно. Даже скорым концом света, когда взрослые люди, якобы спасаясь, тащат за собой своих детей в подземные катакомбы, словно в могилу, сберегая их. От чего? От высшей кары божества, или от живительных лучей солнца? А на самом деле лишая их радости видеть солнце. Детей продолжают пугать глобальным потеплением климата или наоборот, похолоданием, некачественными продуктами и перееданием, отравленными химией, игрушками, и одеждой, а самое главное, теми злыми взрослыми, которые могут сотворить с ребенком обычное зло, превращаясь, толи в сказочных монстров, толи в ужасных химер…

Когда-нибудь мы все уйдём в мир иной. Рано или поздно. И не нам, простым смертным, отсчитывать эти сроки жизни. Мы не судьи. Мы, просто люди! И не лучше ли, каждому из нас жить спокойно, минуя злобу и ненависть, радоваться яркому солнцу или дождливому облаку, нависшему над нашим домом, сажать цветы, и наслаждаться их красотой, сетовать на снежную зиму и ждать Новый год как добрую сказку, и воспитывать детей в любви к этой сказке, в которой он познает, что такое добро и зло, и почему зло всегда такое неприглядное, и почему зло всегда наказуемо, и что оно как бумеранг, что возвращается к тебе… как и добро! Не делай людям зла…

Мы знаем, через короткий промежуток времени этот ребёнок станет взрослым, и воздаст тебе полной сторицей за всё, что ты ему вложил в его голову, и в его душу…

Доктор шёл по коридору поликлиники, мысленно подсчитывая кубики новой мраморной плитки, лишь недавно выложенной, и оттого ещё сверкающей по- новому ослепительно ярко. Коридор закончился, начался переход в вестибюль, и в голове уже ничего не осталось. Ни количества подсчитанных кубиков плитки, ни странных мыслей, которые не дают покоя…

— Ему нужен покой! Сон и покой! И, не переживайте мамочка, всё будет у вашего сына хорошо! Подлечим ему сердечко, и забирайте. А сейчас ему необходимо успокоиться и ещё немного полежать в стационаре. А вы должны его уговорить. Анализы, сами понимаете, нужно сдать повторно, кардиограмму…

Высокий, чуть полноватый мужчина в белой шапочке и в отутюженном белоснежном халате, стоял спиной к Сергею Викторовичу, повернувшись лицом к женщине, что застыла перед ним в горестной позе. Плечи женщины вздрагивали, но длинные до плеч черные волосы скрывали её лицо, и можно было лишь догадываться, что она плачет. Очередная сентиментальная мамаша, которая должна положить на лечение своего ребёнка. Детское отделение начинается прямо за поворотом длинного коридора…

Когда Сергей Викторович проходил мимо, женщина подняла голову, и он узнал её…

Это была она! Она! И глаза её, измученные и покрасневшие от слёз, выражали такую тоску и тревогу, что сердце Сергея Викторовича вдруг словно замерло, как перед прыжком, а потом неожиданно ухнуло…как в пропасть… и покатилось… покатилось, падая на острые камни, которые причиняли неимоверную боль…

— Вашему сыну нужны дорогостоящие лекарства, что-бы повысить его иммунитет… — занудливо скрипел за спиной голос молодого незнакомого ему практиканта. А что это был практикант, в том Сергей Викторович не сомневался. Интерны частенько проходят практику у них в медицинском комплексе… даже такие зануды…

— Оставляйте вашего сына, и ничего не бойтесь. А иначе… — грозил практикант.

Именно грозил, и это было так противоестественно, что к горлу Сергея Викторовича стала подниматься удушающая волна протеста. Женщина плакала, всхлипывая, и шумно сморкаясь в носовой платок, судорожно пытаясь перебить практиканта:

— Я… я не могу… ег-го оставить. С-сегодня у-у н-него д-день р-рожденье…

Стоп! Мистика какая-то. У его сына сегодня тоже день рождение…

Доктор остановился. Глухой голос практиканта звучал напористо и вместе с тем, как-будто вкрадчиво. Сергей Викторович потёр рукой вспотевший лоб. Он понимал, что ему следует вернуться обратно, что-бы остановить тот поток слёз, что льётся из глаз женщины, остановить уговоры этого молодого практиканта… Он повернулся…

— Уйди от неё, уйди! — Сергей Викторович просто заклинал незадачливого практиканта с круглым лицом и маленькими смешными усиками. — Уйди, оставь её…

И практикант, словно его послушал. Он тронул женщину за плечо, но, оглянувшись на Сергея Викторовича тут-же торопливо скрылся за дверью детского отделения. Но едва за практикантом закрылась дверь, как она вновь распахнулась, и звонкий, мальчишечий голос громко и радостно закричал:

— Мама! Папа!

Сергей Викторович остолбенел. Он видел, как мальчуган бросился на шею женщине, а затем выглянул из-за плеча матери и, помахав ему рукой, радостно подмигнул:

— Привет папка! А у меня сегодня… день рождение!

Сергей Викторович изумлённо взирал на мальчика, странно знакомого, когда позади него раздался весёлый смех и красивый мужской баритон негромко произнёс:

— Ну, здорово сын! А я за вами…

Сергей Викторович обернулся. Хотя он знал, кого увидит сейчас. Маггут? Или просто Маг! Хотя едва ли это он! Просто похож. И даже слишком… Но разве мало людей на свете, что так похожи друг на друга…

Мальчишка мчался к Сергею Викторовичу. Хотя это было не так. Он мчался к Магу, который был его отцом!

Маг подхватил мальчика и подбросил его вверх, затем, провернув его телом полное колесо, как в цирк, и только лишь после этого прижал его к себе.

— Алик, ты опять издеваешься над ребенком? — сквозь нарочито недовольный голос женщины слышался скрытый смех, и мужчина, чувствуя это, весело отпарировал:

— Зато Любаша, он вырастет смелым мужчиной. Верно сын?

И он вновь провернул с мальчиком сальто. Во время этого циркового трюка из карманов брюк ребёнка посыпалась всякая всячина. Какие-то гайки и болты, бумажки и пуговицы, а также стекляшки и камешки со звоном падали на мраморный пол, отскакивая от него со стуком, и катились дальше. Один из камешков докатился до Сергея Викторовича и, стукнувшись о его ботинок, остановился. Сергей Викторович наклонился и поднял его, ощутив тепло в руке. Он повернул ладонь. На ладони лежал синий камень индиго. Тот самый, который он искал вот уже сколько дней…

Перед ним остановилась мать ребёнка, которая собирала с пола все богатства сына. Она смотрела на Сергея Викторовича, он на неё. Она смотрела на него тревожными глазами и молчала, но он запросто мог озвучить все те слова, что могла бы сказать ему эта женщина, удивительно похожая на Эртэ…

Он протянул ей ладонь, с лежащим на ней синим камнем, от которого шло нежное голубое мерцание, но женщина покачала головой и, улыбнувшись, тихо произнесла:

— У моего сына в карманах полно всякой всячины, но такого не было.

И обратившись к подскочившему к ней мальчику, строго спросила:- Этот камень не твой, верно сын?

— Верно! Это камень волшебника из страны снов, так мне сказал папа. Он мне его подарил, что-бы я не плакал, а спокойно в больнице лечился. Но я уже не маленький и плакать не буду. Я как папа, уже большой! — махнул рукой мальчуган в сторону отца, и весело заявил: — А я его вам подарю! Он мне совсем не нужен, ведь плакать я точно уже не буду!

И приложив пальчик к губам, хитро скосил глаза в сторону дверей отделения, где скрылся его отец.

— Только это настоящий камень волшебника, самый-самый… настоящий!

— Сын, идём договариваться с доктором? Или я с мамой уеду, оставив тебя здесь…

Маг, хозяйским жестом распахнув дверь детского отделения, застыл в проёме. А когда мальчик подбежал к нему, подхватил его, несмотря на веселые протесты. Он уносил мальчика, как будто это была его добыча, но скорее всего это могло показаться лишь одному доктору. Женщина, повернувшись, ласково улыбнулась мальчику, который махнул ей ладошкой. Налетевший сквозняк из раскрытого окна быстро захлопнул дверь отделения, яростно громыхнув ею о косяк.

— Да что же это за посетители? — тут-же возопил чей-то женский голос, но тут-же и он утих.

А может его просто не стало слышно? Потому-что в тишине пустынного вестибюля слышались глухие удары огромных настенных часов, медленно отсчитывающих секунды… толи это были удары сердца, что так яростно и торопливо отбивали свою боль…

— Ну, вот и всё! Ты получил то, что искал. Но знай, ты должен быть там, где тебя ждут, и ты будешь там всегда. Ты придёшь туда, несмотря ни на какие препятствия и потрясения…

— Зачем?

— Ты делаешь это не для себя, ты делаешь это во имя той, что несёт в себе великое начало начал…

— Я не понимаю тебя! Хотя пытаюсь и стремлюсь…

— Не пытайся, и не стремись. Всё придет само собой…

— Но я хочу сказать…

— Не надо! Пройдёт мгновение, и ты забудешь о том, что хотел мне сказать…

— Но я помню тебя…помню…

— Пройдёт время, пройдут века, и мы вновь с тобой встретимся. Быть может это произойдёт раньше, быть может позже, когда мы будем по прежнему…

— По — прежнему? Значит ли это, что я…что мы…

— Ты забегаешь вперёд! Наша роль ещё не сыграна. Хотя роли давно уже распределены. Давно, и не нами! Кстати, режиссер ещё не закончил свою пьесу, а актёры не покинули сцену…

— Но я хочу сказать… сказать при случае…

— Не стоит! За столько лет не сказано больше, чем взгляд, брошенный вслед, чем взгляд, пойманный в толпе…

— Но я ничего не пойму, и я так устал ждать…

— Скоро наступит весна, и расцветут цветы. Наступит твоё время, мой милый доктор Апрель! Ты станешь сильнее, моё же время закончится, и я вернусь туда…откуда прилетела. Прощай мой компаньон, мой защитник, мой рыцарь! Но прощаясь, я не могу не сказать тебе о том, что этот мальчик…

— Мама, мама, а меня отпустили. На выходные…

Широкий коридор, вестибюль, приемный покой наполнились детским смехом, визгом и вознёй. Сын женщины и её муж, казалось, воспроизводят море шума, что как ни странно, вносит успокоение в сумятицу чувств, что до этого нахлынули на Сергея Викторовича.

— Любаша, возьми сына за руку, ступеньки скользкие, а я возьму сумку с вещами. Не торопись сын, не торопись, машина всё равно закрыта. Проходите быстрее, мои дорогие, проходите…

Хлопнув, стеклянная дверь мелко и жалобно задребезжала, словно жалуясь на что-то. Проникшие в вестибюль пары морозного воздуха вползшие в коридор, как — будто материлизовались в белёсую полупрозрачную фигуру женщины, что махнув прощально рукой, тут же растаяла в воздухе. Наступила тишина.

И доктор вдруг понял, как тяжело ему переносить эту тишину. Как ему не хватает тех слов, что уже не воспроизвести, не нарушив целостности времени…

Он шёл по длинному коридору больницы и думал о своём. А что, собственно говоря, это было? И было ли что? Кроме одного пристального взгляда темных, слегка удлинённых глаз незнакомки, с удивительным именем Эр-р…

Хотя эту женщину звали Любаша. Или Любовь! Но она так похожа на Эр-р…

Хотя нужно ли это имя произносить вслух. Да и была ли это она? Был ли на самом деле этот долгий и такой короткий разговор. Был только взгляд, быстрый и мимолётный…Они оба молчали…Но даже если этот разговор произошёл на самом деле, то… прощай Эртэ, прощай моя милая незнакомка. Прощай загадка моих снов. Надеюсь, что теперь всё будет спокойно в этом мире. У всех! Теперь никто никого не будет тревожить своими ночными разговорами…

Сергей Викторович не спеша оделся, поправил капюшон куртки, подошёл к двери и отчего-то оглянулся на окно, за которым почему-то уже начинало темнеть. Это не удивительно. Сегодня был самый короткий день в году, и самая длинная ночь. А завтра уже день начнёт прибавляться, а это значит, что скоро придёт весна.

Вздохнув, доктор закрыл дверь на ключ, и пошел по коридору, низко наклонив голову, словно внимательно рассматривая кубики мрамора под ногами. Он прошел через приемный покой, вышел из здания, дошел до лаборатории гистологии. Где-то в кабинетах смеялись медсестры, санитарка гремела ведром, и никому не было дела до того, что чувствует тот мужчина, что держит в руках небольшую бумагу, которую он взял со стола из общей кучи анализов, и на которой написан размашистым почерком приговор его жене. Где-то неподалёку раздался мужской голос, и в соседней комнате загремели пробирками. Сергей Викторович сунул в карман куртки анализ, и быстро пошел к выходу, наклонив низко голову. Осторожно прикрыл дверь и всей грудью выдохнул воздух, словно изгоняя из себя тот специфический запах, что пожизненно утвердился во всех моргах.

Он шёл домой, не спеша, натянув на голову капюшон и наклонив низко голову, напряженно вглядываясь себе под ноги, словно пытаясь что-то рассмотреть под ногами. Иногда он поднимал голову и безо всякого удивления замечал, что дорогу домой сегодня он выбрал самую длинную, и быть может, на это были свои основания. Уже совсем стемнело. На небе стали появляться кое-где первые звёздочки, но они были бледные, и едва заметные. Иногда доктор останавливался и, подняв голову, смотрел на небо. Он смотрел на стремительно темнеющее небо и словно ждал чего-то. И в самом деле, в его голове что-то происходило странное. Он видел перед собой огромное звездное небо, читал его как открытую книгу и знал, что сегодня ночью Эртэ улетает на свою планету. Там, среди тех двух всё ещё бледных звёзд находится межгалактическая трасса, по которой курсирует её планетоход. Он мог- бы тоже улететь вместе с ней, туда, где по его смутным подозрением скрывается что-то большее, чем его желание полёта в неведомые миры. Но это всего лишь минутная блажь. Он никогда не покинет эту планету, под названием Земля. Никогда, потому-что он любит её, он не может жить без неё, потому-что на нём лежит груз ответственности за её благополучие… Ведь скоро наступит весна, придёт апрель, и природа проснётся ото сна. И жизнь забурлит, забьётся, как источник, полный энергии и силы… Обновлённой силы!

Прощай Эртэ! Передавай мой привет всем, кому я был когда-то дорог… Был…

— Ты был в лаборатории? Мои анализы забрал?

Марина, ожидая ответа, нетерпеливо постукивает ложкой по ладони. Она волнуется, это так понятно. Спокойно кивнув головой, Сергей Викторович полез в карман куртки. Она брошена рядом у шкафа, тут-же в прихожей, что совсем нехарактерно для него, вечно пунктуального и аккуратного. Но ему надо успокоиться, прийти в себя, обдумать тот жестокий и отвратительный ответ, что ждёт его жена. Как странно, что Марина сегодня молчит. Неужели она что-то чувствует? А вообще, она по гороскопу Рыба, и интуиция у неё повышена… Она увидит всё по его глазам…

Из кармана, на ворох бумаг падающих на пол, вываливается небольшой синий камень, что вспыхивает вдруг ярким голубоватым светом и тут-же гаснет. Сергей Викторович понимает, что из всего, что сейчас есть во всём мире, самое действенное, этот камень, который сейчас крепко зажат в его руке. Даже Марина, её голос, её вопросы, всё это кажется нереальностью и мишурой. Есть только этот синий камень, который словно передаёт ему привет с далеких миров галактики…

Но это всё блеф! Маринки в квартире нет. Как нет сына, потому-что он у бабушки. И сейчас глубокая ночь. И вообще он спит, и ему снится сон. Про Эртэ и тот загадочный синий камень, который она ему вернула. Вернее, его отдал мальчик, очень похожий на его сына Славку. А может это и есть Славка? Но его увёл Маг… Его отец…

Опять Маг! Кстати, у Мага вполне обычное имя и в тоже время очень эффектное. Вполне в духе артиста сцены. И сам он довольно приятный мужчина, который знает себе цену, как любой цирковой артист… А как он крутил сальто своим сыном…

Кажется, на днях в их город приехал передвижной цирк. Славка что-то говорил о билетах, о знаменитом фокуснике… О Магистре волшебных наук, который даёт представление всего один день… Магистэр! Звучит очень высокопарно! Только что-то здесь не так! Всё свалено в одну кучу. И цирк этот некстати приехал, и этот фокусник, и Алёна, и черная дыра, и Эртэ, как наваждение, как мания, и как финал, страшная болезнь Марины.

Рак крови — это приговор! От звука этих слов, слабеет не только тело, но и душа, которую потихоньку затягивает черная дыра безнадёги…

Нет, надо что-то сделать, что-бы ты не ослаб, и тебя не затянуло в эту черноту… Нет сил! Их нет совсем. Странная багровая пелена перед глазами движется и колышется, бурлит и пенится, так что становится ясно, это кровавые реки…реки Вилона…

Надо встать и что-то сделать! Развести раствор, например. Надо спешить. На часах скоро двенадцать. Надо обогнать время. Остаются какие- то минуты до полуночи, а значит, до старта корабля. Что это за белёсое облако у окна? Оно движется, оно живое, оно материализуется… в женщину… в Эртэ? Отойди Эртэ от окна, там сквозняк, который затянет тебя, в черную дыру космоса…

Маг, так это ты? Это уже не смешно! Зачем ты останавливаешь время и мешаешь ему идти своим чередом. Ты преследуешь Эртэ, меня, Марину, которая серьёзно больна. Зачем? Всё ушло в прошлое. Время неумолимо. Ты ведь презираешь темные дыры, но сам стремишься туда. Ты тащишь за собой Бармалея? Зачем он тебе? Это наш кот. Это был обед? Какой ужас! Черная дыра наелась? Ты скормил его черной дыре, и всё стихло. На какое время? На день, на два, на месяц? Жалко Бармалея. Хоть и подлый кот, но всё же он был забавный. Но ничего. Я доберусь когда-нибудь до этих черных дыр, и до тех, кто корчит в них глупые рожи. Я просто заштопаю эти дыры, как обычную прореху в штанах моего сына. И не следует смеяться, господа, и иронизировать. Лучше учитесь штопать собственные дыры в своём нижнем белье…

Тусклое голубоватое свечение работающего телевизора делает лица размытыми, таинственными и совсем некрасивыми. Эти лица вытягиваются, и улетучиваются как обычный пар. Но руки тянутся вслед исчезающему облаку, которое посылает ему напоследок лёгкий воздушный поцелуй.

Ну, вот и всё! Прощай! Прощай…те…

— Те анализы, что я сдавала повторно, уже пришли, слышишь Серёжа! Всё до единого отрицательные. А я уже отчаялась грешным делом, уже думала о страшном… А вчера ночью мне приснился странный сон. И чего там только не было. Даже чудовища с тремя головами. И с ними я танцевала мазурку… Ужас! Соседка по палате разгадала мой сон и сказала, что чудовища — это хорошо, это к перелому болезни…

А ещё снилось, что я невеста в белом платье, но без фаты. Я фату выкинула, или потеряла. Мне сказали это тоже хороший знак…Значит, с болезнью нам не пожениться… Серёжа, ты меня слушаешь, или всё ещё спишь. Соня- засоня! Я еле-еле утра дождалась, домой к тебе летела как птица, что-бы сказать, что всё у меня хорошо…

Что-то громко хлопнуло над головой. Нет, это не сон. Сергей Викторович открыл глаза и увидел Марину, что склонившись над ним, тормошила, щекотала его, толкала, смешливо фыркая и капризно вытягивая губы, словно маленькая обиженная девочка, на его невнимание. А он просто спал. Спал так крепко и спокойно, словно брал реванш за все свои беспокойные предыдущие ночи…

Сергей Викторович рассмеялся и, обняв жену, притянул к себе. Тихо вскрикнув, она упала ему на грудь и затихла. Он покачивал Марину в объятиях, а она, уткнувшись ему в шею, тихо плакала. За окном брезжило утро. День начинался.

Сергей Викторович гладил жену по голове, и думал о том, как мало и как много надо человеку для счастья, что-бы он вновь смог поверить в жизнь… что-бы улыбаясь, он смог однажды сказать сам себе:

— Всё хорошо в этом мире, всё хорошо! Есть только дурные сны, которым хочется пожелать "Тьфу, тьфу, тьфу! Куда ночь, туда и сон! Тьфу, тьфу, тьфу…".

А двумя часами позже, на утренней планёрке, главврач, сурово уставившись на припоздавшего Сергея Викторовича, недовольно буркнул:

— Опаздываете, доктор… опаздываете! У нас тут важные гости, а вас нет…

Затем перевёл взгляд на собравшихся перед ним медработников, он ясно и твёрдо отчеканил:

— Итак, коллеги, я могу вас обрадовать. У нас наметился приток инновационных познаний в лечебном деле, а заодно и приток новых инвестиций. С нашими врачами параллельно будет работать группа медиков из очень известной международной организации, специализирующейся на восстановлении здоровья человека, или населения всего земного шара, начиная с примитивного уровня его развития, и его генетического зарождения. Это очень известное, всемирно- исследовательское лечебное объединение народонаселения всей нашей планеты…И не только нашей… Учтите это, господа! Сокращённое название этой международной организации — ВИЛОН! Прошу любить и жаловать её уважаемых представителей и специалистов в лице Маргарэт Кемрлш и Альберта Маггута — удостоенного высшей награды мирового сообщества в разработках новейших инноваций в области космоса и генетики, и единственного обладателя высокого звания — Великий Магистэр медицины!

Едва ли Сергей Викторович мог удивиться или поразиться тому, что он сейчас услышал. Он лишь судорожно вздохнул и повернулся к Короткову, что сидел рядом. Но он обознался. Это был не Коротков.

Доктор прикрыл глаза, а вернее, просто крепко зажмурил их, словно его ослепил тот луч солнца, что резко ударил по глазам. А может просто это была его маленькая хитрость…или своего рода растерянность. Увидеть так близко женщину, с которой он хотел встретиться в последнее время в своих снах, этого он не мог себе даже представить или предположить…

Но это она, Эртэ, сидела рядом, смотрела на него своими удивительно красивыми глазами и виновато улыбалась… а рядом с ней улыбался… Маг!

Июль 2010 г.