Любовь Ионовна и Вика сидели в комнате, которая когда-то была кабинетом Ионы Захаровича и одновременно столовой. Теперь здесь жили родители Сергея. В комнате их стараниями мало что изменилось. Тот же квадратный раздвижной стол посередине, книжный стеклянный шкаф, письменный стол у окна. Только вот появилась новая широкая тахта, прижатая к стене. Все было основательно и несколько громоздко. Время Придорожного материализовалось в этих вещах, жило в этой комнате.

Вика смотрела на обстановку и думала, что родители Сергея славные, но отсталые люди. Будь ее воля, она бы убрала это старье и обставила комнату современной мебелью.

— Я просила, Вика, зайти вот почему. Вижу, тебе очень стеснительно у нас. Я понимаю… Но мне хочется, чтобы наша квартира стала и твоей. Чувствуй себя совершенно свободно, как дома. Хочу предложить вам: не давайте мне денег на питание. Тратьте их на себя.

— Спасибо, Любовь Ионовна. Неудобно как-то. И потом, Сережа наверняка будет против.

— С Сережей мы поговорим.

— Он хочет самостоятельности.

— Да, он такой, — Любовь Ионовна улыбнулась. — Весь в папу. Знаешь, Вика, вот в этой же комнате, на этом самом месте, где ты сейчас сидишь, когда-то сидел мой муж, а на моем месте — мой папа, и был примерно такой же разговор. Мы тогда начинали нашу жизнь. Папа предлагал нам помощь, а Федор, то есть Федор Тарасович, отказывался.

Раздался звонок в квартиру.

— Кажется, Федор пришел. — Любовь Ионовна вышла открывать и скоро вернулась с мужем: — Вот он, легок на помине.

— Добрый вечер, Федор Тарасович, — сказала Вика.

— Добрый вечер. А Сережи нет?

— Он в университете, — ответила Вика.

— Да, ведь у него сегодня занятия.

— Федя, напомню тебе разговор с папой более чем тридцатилетней давности.

Она рассказала мужу, о чем шла речь.

— Все прекрасно помню, — сказал Федор Тарасович.

— История повторяется. Молодые отказываются от нашей помощи.

— Что же, в принципе они правы. Мы поступим так же, как Иона Захарович. Деньги на питание будем давать им в долг. Потом они отдадут. Хорошо, Вика? — Она кивнула. — А с Сережей мы поговорим. Верно, Люба?

— Я, конечно, понимаю, Вика, — сказала Любовь Ионовна, — тебе сейчас трудно, началась новая для тебя жизнь, но мы с Федором Тарасовичем всегда поможем. Вы с Сергеем для нас дети. Помните это. И в то же время мы не хотим вмешиваться в вашу жизнь. Устраивайте ее, как считаете нужным.

«Как считаете нужным… — думала Вика, выйдя от родителей мужа. — Я считаю, что мы все-таки должны жить отдельно, хотя его родители, конечно, хорошие люди. У нас должен быть свой дом, и не хуже, чем у других. Сережа может, конечно, говорить что угодно, он тут всю жизнь прожил. Но если ты женился, надо и с моими интересами считаться. Все равно будет по-моему — отдельно жить будем».

Сергей работал и учился. В дни учебы приходил поздно. Вот и сегодня. Приближаясь к дому, он, как всегда, наполнялся тревогой: там ли Вика? Почему-то боялся однажды не застать ее в квартире. У него не хватало терпения открывать ключом дверь квартиры, он нажимал кнопку звонка.

Она появлялась в прямоугольнике дверного проема, застыв на секунду, — живая картина в раме. Потом шла на кухню и разогревала приготовленную Любовью Ионовной еду.

Сергей ужинал, Вика сидела за столом наискосок от мужа. Он ел, а она говорила:

— Сережа, мне скучно. Ты в университете, а я что? Должна, как преданная собака, ждать прихода хозяина?

— Но я ведь предлагал тебе: иди тоже учиться.

— Я женщина, и для меня моего образования достаточно. Из-за твоих занятий мы никуда не ходим.

— Что же делать, Вика? Оставить учебу?

— Учись. А я тоже хочу заниматься делом. К нам пригласить никого нельзя. Стыдно. Старые диван-кровать, гардероб, стол… Убожество. Нужно сменить обстановку: купить стенку, тахту. Ну и остальное.

— А деньги? И потом перед кем тебе стыдно?

— Займем и будем постепенно отдавать, а кроме того, ведь у нас есть подаренные к свадьбе полторы тысячи. Стыдно же мне перед людьми. Что я, хуже других? Вот Милка Мишина тоже замуж вышла. Ей и мужу родители помогли: кооператив построили, деньги на мебель дали. Милка вся в модном ходит. Не обижайся, Сережа, но ты мало зарабатываешь. У той же Милки ее Лешка в гараже помощником механика работает. Вот парень халтурит! Не меньше десятки в день имеет. А ты дежурный электрик в дэзе и даже на чай не берешь. Принципы там какие-то…

Сергей перестал есть, уставился невидящими глазами в тарелку. Вика снова сотрясала стены его крепости. Сергей ввел Вику в нее, и она это делала изнутри, в самой сердцевине крепости, в его комнате, которую он помнил с детства. Здесь он начал впервые поглощать добрую энергию бабки и деда, матери и отца, которую они излучали для него. Рожденный и взращенный ими, он впитал их мир в себя.

Прочитав повесть о Придорожном, Сергей почувствовал себя прямым наследником деда.

Сергей поднял глаза на жену. Она сидела, сложив руки на груди, поджав полные, чуть вывернутые губы. Легкое презрение выражала она своему мужу.

— Вика, — сказал Сергей, — ты говоришь: какие-то там принципы. Они не какие-то, они мои и, в частности, не позволяют мне брать на чай.

— На что же жить будем? — спросила она.

— На то, что зарабатываем. Ну вот как родители в наши годы.

— Время было другое, мой дорогой.

— Не пойму тебя, Вика. Получается, в наше время надо жить не по средствам, добывать деньги любыми путями, лишь бы барахло приобрести.

— Я намерена устроить жизнь красиво и, значит, счастливо. Помнишь, мы смотрели «Правда хорошо, а счастье лучше». Я так понимаю: можно ради счастья и правдой немного поступиться.

— Это верно для общества, которое изображал Островский, а для меня счастье немыслимо без правды. Я говорил тебе про рукопись моего деда. Жаль, что ты не хочешь прочесть ее. У него была своя правда, она же была и его счастьем. Ради них жизнь его на волоске висела. Тогда, как ты говоришь, действительно было другое время. Но и сейчас принцип сохраняется, не может быть, чтобы счастье — это одно, а правда — другое. Счастье добывается честной жизнью. Вот ты говоришь, что намерена устроить свой быт красиво. Знаешь, красота красоте рознь, каждый понимает ее по-своему.

Вика неожиданно встала со стула:

— Знаешь, кто ты? Дон-Кихот. Правильно тебя мама назвала. Одни фантазии в голове. В жизни все по-другому.

Она стояла перед Сергеем величественная и злая. Он первый раз видел ее такою.