Пошел поговорил с Балаболом.
У него был офис как у адвоката с Беверли-Хиллз. Снаружи фасад облезлый, какой-то весь бело-желтый, как фургон с мороженым. Вывеска «Флауэрдью и Ко» большая, но кустарная какая-то: видно, денег пожалел. Кто был этот Ко, я так и не понял. Там вся фирма была: Рой и его курьер. Внутри три секретарши — клуши на батарейках. Сидят, к столам приклеены, как увидят его — начинают кудахтать. В кабинете какая-то тетка неизвестная, может, махинации с квартирами оформляла, не знаю. Дальше по коридору Норман — молодой парень, Рой ему все дела сваливал, какими сам не хотел заниматься. И уже в самом конце — Роев кабинет. Идешь по коридору — сарай, к нему заходишь — хоромы.
Кабинет с аэродром размером, стол как двуспальная кровать. Цветы, ковер, обстановка — все блестит. Даже Рой с ковром и то блестят. Если дело денежное — не вопрос, он тебя усадит, виски тебе нальет. Если нет — все в сад, то бишь к Норману. Рой и наличными брал, он вообще никогда ни от чего не отказывался.
У нас с Роем было совещание. Вообще-то, по-моему, совещания только у судей бывают, но Рой решил, что ему тоже можно.
Увидел меня, протянул руку:
— Ники!
— Рой!!
— Ники!!!
Так можно было до вечера перекрикиваться, поэтому я просто сел. Рой предложил мне выпить, но скотч я не пью, а перно он не держал: не адвокатский напиток.
— Ники, — говорит, — я посмотрел твое заявление.
Время — деньги, и Рой его зря не тратил.
— Ну?
— Ты там был.
— Был.
— Но никакого обвинения тебе не предъявлено.
— Правильно. Поэтому я к тебе и хожу всегда, чтобы мне ничего не предъявляли. И, потом, я в этот раз чистый. Да если бы даже что-то и было, ты же меня все равно отмажешь?
— Не вполне понимаю, что значит «отмазать», но будем исходить из предположения, что на тебе ничего нет.
— Ну да, нет.
— Тогда я тебе зачем?
— Чтоб ты это им сказал.
Тут он призадумался: если ты ничего не сделал, консультация тебе не нужна, а если не нужна, значит, денег с тебя содрать тоже нельзя. Мне с ним ссориться было ни к чему, поэтому я ему тут же говорю:
— Но у меня тут крупное дело намечается, так что ты, наверно, можешь уже начинать, готовиться там…
— Что ты еще придумал? Как твой адвокат я должен предупредить тебя, что не имею права вступать в сговор… Дело-то хорошее?
— Да как посмотреть. Хочу того парня достать, который Винни скинул.
— Как твой адвокат, Ники, я обязан предостеречь тебя от совершения убийства.
— Это будет непредумышленное.
— Я обязан предостеречь тебя и от непредумышленного убийства. Кого хоть — знаешь?
— Да есть мыслишки.
— Да? И в каком направлении?
— Ты ведь меня не сдашь?
Кстати говоря, может, он и стукачом подрабатывал, неизвестно.
Рой попытался откинуться в кресле: за десять лет так и не выучил, что спинка не двигается. Народ говорил, ему жена специально такое заказала: для спины полезней. Полез за сигарами — вспомнил, что сигары тоже нельзя.
— Смотри, Ники, дела-то серьезные.
— Я им Винни не прощу.
— Умер он, Ники. Все, кранты. Нету больше Винни. Что хочешь делай, его уже не вернешь.
— Ничего, зато хоть себя порадую. Мне это надо, Рой. Потом, они меня так и так ищут. Либо я — их, либо они — меня. Все.
— Если ты начнешь людей стрелять, они тебя еще скорее найдут. Ты подумай: может, если будешь тихо сидеть, они тебя и не тронут?
— Не те люди.
На этом у него советы кончились, он стал галстук крутить.
— Ты где сейчас?
— Извини, не скажу. У меня даже мать не знает.
— У Келли твоей, что ли?
— Сдурел?
— У Тины тогда? У тебя еще какая-то Тина была.
— Слушай, отстань, а?
Рой то еще трепло, ему ведь за то и платят, чтобы он языком работал.
— Ладно, главное — не пропадай. Если что, на сотовый звони. И осторожней там, понял?
— Понял.
Он остался сидеть на своем аэродроме, а я вышел на Хо-стрит, поймал такси у рынка и поехал домой. Надо было проведать своих, да и есть уже хотелось. Что-то из того, что сказал Рой, мне очень не понравилось, но я пока не мог понять что. Так бывает: сперва только чуть-чуть проклевывается, а потом вдруг как обухом. В общем, сначала надо было все обдумать.
*****
На Прайори-корт ничего со вчерашнего дня не изменилось, такая же дыра. У матери оправа так и сломана — денег нет в оптику сходить. Шарон, как всегда, ребенка кормит, а Козлина смотрит новости по телеку. Я купил у Азифа банку пива и поднялся на свой этаж. Все сразу зашумели, мать всполошилась:
— Ники, ты где был?
Шарон:
— Ники, привет!
Козлина тоже чего-то хрюкнул.
Мелкий обрадовался, прыгает, ложкой стучит…
Короче говоря, сел я за стол, мать еще банку бобов открыла, тосты сделала, а я им пока все рассказал. Точней, не все, а все, что им надо было знать:
— Вы меня не видели, не слышали, ясно?
Сказал, что я был с Ронни, когда тот отметелил двух жлобов в баре, а потом с Джимми Фоли, когда в него стреляли. Что хочу разобраться, что это за дела, а пока надо залечь, чтобы меня самого не пришили. Про другой свой план говорить не стал: смысла нет, только ор подымут. Сказал еще, что залег надежно, в другом районе.
Мама говорит:
— Ники, а может, лучше в полицию пойти? У них же есть там программа какая-то? Они свидетелей защищают…
На это никто даже ничего не ответил. Во-первых, пока копам от тебя ничего не надо, им на тебя наплевать. Это раз. А два — даже если не наплевать — что они могут сделать? Что, сержант Грант сопли мне будет вытирать? Паспорт они мне сменят? Бред! Они тут одному мужику сменили, переселили его аж в Чигвелл. И что? Он как первый раз в Уэст-Хэм приехал, так его и порезали. Его же пол Восточного видело, как он в 58-м автобусе ехал.
Посидели еще полчаса, телек посмотрели, потом я пошел. Вернулся тем же путем: через забор и по Уиннс-авеню. Потом угнал «Сьерру» и поехал в Чингфорд-Холл. Никогда не понимал, как у нас народ себе «Сьерры» покупает. Для статуса, может, и хорошо: круто типа, а ездить-то на ней нельзя. Ее у дома поставил, через двадцать минут — все, нету. Не знаю, если в спальне у себя ее держать, может, еще ничего, а так — без мазы.
На Уиннс-авеню их сразу пять штук стояло. У нас тут куда ни плюнь — одни «Сьерры» кругом: народ их в рассрочку покупает. Уже темнело, так что темно-синюю взял без проблем, прямо за углом. Вообще-то, до Чингфорд-Холла пешком быстрее дойдешь, но я прикинул, что, может, она мне еще потом понадобится. Ну, думаю, надо брать, благо их тут куда ни плюнь.
Надо было поговорить с Шантель: у меня уже начал вырисовываться кусок плана. Я сперва пошел к Рики, спросить, все ли чисто. Опять же и у него можно было что-то узнать.
Рики поглядел в глазок и открыл дверь.
— Ники, здорово!
— Здорово.
Он улыбнулся.
— Что, опять к сеструхе моей будешь подкатываться? Ну давай-давай, попытка не пытка.
— А дома она?
— Дома. Заходи. Ром с колой будешь?
— Буду.
— Ты иди сразу на кухню, а то они там видик смотрят. Я тебе принесу.
В гостиной было темно и светился экран. Мне его родители оттуда покричали: привет, Ники.
Пошел на кухню, а там — Норин. Бутер себе намазывает. Я с ней раньше никогда вот так вот, один на один, не был. Она улыбнулась:
— Привет, как жизнь молодая?
А у нее еще духи были какие-то — закачаешься.
— Какие у тебя зубы красивые, — говорю. Глупость, конечно, только я рядом с ней вообще ничего не соображал, у меня даже ноги тряслись.
— К зубному надо ходить. Ну что, как твои дела?
— Уходишь?
— Да вот на рейв собралась…
— Пойдем вместе, у меня тачка внизу.
Засмеялась, язык розовый. Мне пришлось присесть.
— А ты ее купил или покататься взял?
— Покататься.
— А обратно вернешь?
— Ну… вообще, идея хорошая. Может, и верну. Надо же, а я сам-то и не додумался. А если я тачку куплю — пойдешь?
Она села рядом на стол, наклонилась так, что можно было ей в блузку заглянуть, но я побоялся.
— Ники… Ники, я ведь уже тебе говорила. — Она помолчала минутку. — Я с ворами не встречаюсь. И с убийцами не встречаюсь. И с насильниками… — Она задумалась на секунду. — И с поджигателями, и с наркоманами, и с киллерами, и с теми, кто не может нормально машину водить. Понятно говорю?
— Слушай, а кто же тогда остается? Никого ведь!
— Да знаешь вот, есть кое-кто. А ты пока сюда не вписываешься, извини.
— Я не поджигатель.
— Ну да, это единственное, что ты «не». В общем, не встречаюсь я с уголовниками, понимаешь? И мне не надо, чтобы у меня мужика в разборке убили. Хочешь со мной встречаться?
— Хочу.
— Тогда решай. Завяжешь — посмотрим, может, и соглашусь.
Я подумал.
— Нет, это уж перебор будет…
— Ну, спасибо!
— Нет, я для тебя все сделаю, ты же знаешь, просто…
И тут бац — Рики приперся с подносом.
— Ну, как вы тут?
При нем уже нельзя было. Хотя я и сам не понял, хотел я дальше договаривать или нет. Ладно, в любом случае он напряжение снял. Норин пошла вымыть тарелку и все прочее. Я сидел и смотрел на ее попу. Потом она сделала мне ручкой и пошла в ванную. Под душ, наверно. Наверно, лифчик сняла.
— Нет, Рики, сестренка у тебя, конечно, что надо.
Он засмеялся:
— А то ж!
Он налил нам рома с колой. Я отпил, чувствую: тепло пошло. Потом понемногу оклемался. (Мне показалось, я после этого разговора час в трансе просидел.) Вспомнил, зачем пришел.
— Ты тех троих больше не видел?
— Тех, что Винни убили?
— Ну да.
Рики взял стакан, отпил, подумал. Потом еще отпил.
— Ники, еще раз говорю: они крутые. Если ты и дальше будешь, они тебя убьют…
Я пил ром и ждал.
— Лучше брось это все, съезди куда-нибудь. Ты мне друг, хочешь, я тебе через Норин дешевый билет устрою, отсидишься где-нибудь…
— Видел ты их? Может, не в доме, а вообще в районе?
— Одного видели в Сикамор-корт… Я не хочу, чтоб они и тебя порезали, понимаешь?
— Спасибо.
— Да не за что… Я вот, знаешь, что думаю: они ведь, если узнают, что я тебе сказал, они ведь могут и сюда прийти…
— Не бойся, не узнают.
— Неизвестно. Если они уже видели, как ты сюда шел…
Мы пили теплый ром, уже без колы. Потрепались, видак посмотрели, музыку послушали. Потом думаю, пора идти.
— Знаешь, я, пожалуй, пока тут у вас не буду светиться.
— Спасибо. Ты же меня знаешь: я не о себе, у меня родители.
Я его обнял, типа как благодарность. Не видел даже, как Норин уходила. Правда, потом год еще представлял, как она в душе моется. Потом пошел к Шантель. Паршивое, кстати, получилось мероприятие.
Копы на этаже уже не дежурили, никого видно не было. Спустился, постучал. Мне повезло, что она была дома, но дальше пошло хуже: открывает она дверь, смотрю: вся обколотая. Язык заплетается, ноги заплетаются, глаза вытаращены, зрачки в полглаза.
— Ой, Ники, здоро́во.
— Привет.
— Кофе будешь?
— Нет, спасибо. Ты как сама-то? Нормально?
— Нормально.
А у самой изо рта по подбородку течет.
С героинщиками лучше всего разговаривать либо когда им уколоться надо, либо когда они уже обкололись до полного пофигизма. Шантель все уже было глубоко фиолетово.
— Ты куда теперь к нему ходишь?
— К кому? Ты о чем?
Под героином все врут.
— Ты у Окемы берешь?
Она аж подскочила:
— Ты откуда знаешь?
— Ты сама в прошлый раз сказала, что у африканца берешь. Он до сих пор тут толкает?
— Может быть.
Завалилась на спинку дивана, юбка задралась до пупа. Вижу, сейчас отрубится.
— Может…
— Где у него точка теперь? Если он отсюда съехал, у него еще где-то должно быть место… или он приезжает-уезжает?
— Место должно быть…
Черт, мне даже жалко стало копов, что они все время с такими общаются.
— Где? Где точка у него?
— У кого?
— У Окемы! Есть у него точка на Сикамор?
— Сикамор? — Она малость просветлела. — А ты откуда узнал? Да, на Сикамор…
Она отрубилась на минуту, потом очнулась.
— Ты за герой к нему? Он сюда каждый день ходит.
Значит, это она так думала, что он живет на Сикамор, а что на самом деле, неизвестно. Он не хотел, чтобы она к нему шлялась, и приносил ей на дом.
Тут она захрапела и отрубилась намертво.
Дальше по программе была Келли.
Вышел, закрыл дверь, спустился и прошел через подземный гараж. Никого не видел. Светиться было нельзя: не хватало только, чтобы из-за меня еще и Рики убили. Да и самому, в общем-то, помирать пока не хотелось. Прошел в обход дома и дальше по Хэйзел-уэй. Потом сзади быстро в Сикамор, пока никто не видел. Бегом по лестнице, сердце колотится. Постучал к Келли.
Тишина. Опять постучал. Вечером в такое время она должна быть дома обязательно. Стучу. Не так, как копы колотят, а просто.
Подошла поглядела в глазок.
— Кто там?
— Сдурела, что ли? Я, кто еще?
— Его нет.
Пардоньте. Кого это его? Стареем, конечно, голова не та уже, но кого его-то?
— Чего?
— Нет его, говорю.
— Блин, ясное дело, нет, если я тут стою! Хорош, впусти уже, поговорить надо.
— Ты тупой, что ли? Нет его дома! Вали давай, а то…
— Чего-о-о?!
Тут дверь резко открывается. На пороге какой-то жлоб, черный, аж блестит. И здоровый, как шкаф. Ткнул в меня пальцем. Я моментально сник.
— Ты че, не понял?
— Понял, понял. Его нет. Прости, что побеспокоил. Я тогда попозже зайду.
— Ну зайди, попробуй.
Бл-л-лин!
Это Окема. Не иначе. Тут второго такого злобаря нет. По крайней мере, второго черного, да еще на той же Сикамор…
Короче, выбор был такой: либо я его сейчас в окно выкидываю за то, что он спит с Келли, да еще и при ребенке, либо иду на выход.
Где выход, я уже знал.
Вот ведь ё-моё. Теперь все понятно. По крайней мере, понятно, почему в прошлый раз Келли была такая странная. Рики, конечно, ничего не знал, иначе он бы меня сюда не послал. Но были вопросы: например, был там героин в прошлый раз? Знают копы, что Окема тут ошивается?
И еще Балабол. Что-то мне не нравилось в том, что он сказал.
Келли и Окема. Сдуреть можно.
Вэндсворт
Кстати говоря, как только я срок получил, Келли мне написала, что у нас с ней всё. То ли из-за того, что в итоге получилось, то ли просто разлюбила. В общем, у нас с ней смешно получилось. Она мне уже тринадцать раз писала, что уходит. Скоро опять должна написать. Приходит на свидание, мелкого приносит. Потом идет домой и пишет письмо.
В первый раз даже прикольно было. Познакомился под это дело с мужиком из соцслужбы, о проблемах поговорили. Мне, помню, только что срок дали, скоро начнут из тюрьмы в тюрьму пинать (развлечение у них такое), и вдруг меня к нему вызывают о каких-то проблемах беседовать.
А мне на третий день хотелось уже ото всех отдохнуть. Потом когда в камере посидишь и баллады по радио «Голд» послушаешь, тогда, конечно, выйти захочется, но первые два дня тебя кто ни попадя тягает. Сперва врач. Потыкал в меня стетоскопом, сказал, что я тип А1, только с нарушениями личности. Потом по очереди ко всем трем священникам (чтобы выбрал, у кого Бог лучше). Потом еще тебе звонит начальник тюрьмы или его заместитель и сообщает, что тебя посадили в тюрьму. Это если ты до сих пор не понял. Я уже думал, что сейчас книжек из библиотеки закажу, а потом посплю малость. Вдруг опять вызывают: иди о проблемах беседуй.
В некоторых тюрьмах они сами приходят, а тут тебя охрана отводит. Как он меня вызвал, так меня тут же к нему и доставили с эскортом. Вижу: на двери табличка «Мистер Макайвер, инспектор по социальной работе с осужденными».
Он, как меня увидел, обрадовался, орет:
— Мистер Беркетт! Заходите, рад вас видеть!
Как будто он меня не первый раз видит, а типа мы с ним договорились после дела пивка вместе попить. И понятное дело, бородатый, они все почему-то бородатые.
— Пожалуйста, проходите, присаживайтесь. Спасибо, мистер Форрест (это охраннику).
— Меня зовут Джим Макайвер, я работаю с несовершеннолетними… ну, в общем, занимаюсь социальными вопросами. Отвечаю за ваше крыло. Знаете, у нас такая договоренность с местными работниками, что они занимаются основными вопросами, а мы — тем, что может вызвать какие-то специфические проблемы. Вы меня понимаете?
И все в глаза мне заглядывает.
— Да, мистер Маквикар.
— М-м-м… ну ладно. Мистер Беркетт, я сразу к делу, хорошо? Чаю хотите?
— Да, будьте добры.
Я, пока мне чаю не нальют, никаких бесед ни с кем не веду. У них там, между прочим, всегда чайник есть. Дальше можно в принципе и сигаретку стрельнуть, но это уж если ты совсем специфические проблемы себе придумаешь.
Он поставил чайник.
— Мистер Беркетт… Николас… Вы, я думаю, уже представляете — да? — что мы со всеми вновь поступившими встречаемся и если можем помочь, то помогаем, составляем вместе план отбывания срока и так далее… Просто с вами мне хотелось прямо сразу поговорить, узнать: может быть, у вас сейчас есть какие-то проблемы?
— Ну, вообще, есть одна. Посадили меня, мистер Маквикар. С этим вы никак помочь не можете?
— Э-э-э… нет, это скорей к адвокатам, мистер Беркетт. Ник…
Он забросил пакетик в чашку. Ну, думаю, тут нормального чаю не попьешь. Вот что в женщинах хорошо, которые по социальным вопросам, — у них всегда чай лучше.
— Ник… тебе ведь сегодня письмо пришло?
А, вот в чем дело. Говорят, какой-то там европейский суд запретил начальству наши письма читать. Но наши, естественно, на суд начхали. Смех вообще. У нас цензоры и не знают, что их отменили.
— А, это… — Я засмеялся.
— Ник, это от твоей подруги?
— Мистер Маквикар.
— Да?
— Меня Ники зовут.
— Я тебе очень сочувствую, Ники. Конечно, я понимаю, что я вообще не должен об этом знать. И я хочу, чтобы ты тоже знал: я лично цензуру не одобряю. Ники, я понимаю, что для тебя это большой удар, особенно после того, как ты получил такой срок… я подумал, что тебе, наверное, захочется выговориться в нормальной обстановке…
— У вас сигаретки не будет?
Раз уж большой удар, то сигарету он мне как минимум должен.
Он достал из ящика пачку сигарет и спички. Я знал, что у него есть. Сам-то он, как я закурил, закашлялся, зафыркал и сразу все окна открыл. Я, говорит, сам не курю, но считаю, что у человека должна быть свобода выбора. Не знаю уж, как ему, а мне от сигаретки полегчало.
— А, это… Так это Келли. Я, когда в прошлый раз сидел, пять штук таких получил, и все от разных девок. Меня так уже полгорода послало. Ну и хрен с ними, их там еще полно осталось. А Келли — сто процентов: сходит вечерком в «Стоу», напьется и под кого-нибудь ляжет.
Социальщики любят такие выражения.
— Понятно. — И бороду гладит. — У вас с ней дети есть?
— У кого? У меня?
Я в тюрьме всегда так переспрашивал, как будто нас там сто человек. Позлить их малость.
— Ну да.
— А-а.
— Так есть у вас дети?
— Да.
— Много?
— Нет.
— Э-э… А сколько?
— Один вроде.
— Мальчик? Девочка?
— Да.
— Что «да»?
— Парень конечно.
— Мальчик? Хорошо… Я тебе потом своих покажу, у меня фотографии есть. А как зовут?
— Дэнни.
— Как думаешь, она его все равно на свидание приведет или с кем-нибудь договорится? Мы, если что, всегда поможем: можно особую программу посещений организовать… А раньше у тебя проблемы в семье были? Тут вот сказано, что у тебя родители рано развелись.
О, вот пошел полезный разговор. Чуть не подох, пока его на эту тему наводил. Особая программа — это супер. Покурить можно. А иногда еще и комнату дают, тогда она тебя подрочит. Это покруче мастерской. Я тут же оживился и эдак с энтузиазмом говорю:
— Да, мистер Маквикар, это здорово. Это должно помочь нам с Келли в отношениях и способствовать моей этой… реабилитации.
Короче говоря, во второе посещение у них сработала сигнализация, и они нас там забыли минут на пять. Тут я, времени не теряя, Келли и вдул! Мне потом никто не верил, говорили, так не бывает. Бывает, однако. Мы с Келли потом неделю смеялись. Оченно это дело моей реабилитации помогло, я даже немного в содеянном раскаялся. В общем, бывают в жизни моменты.
Так что с социальщиками дружить не мешает. Особо корешиться не стоит, а то он тебя психоанализом замучит, а так, по мелочи: чайку, покурить, иногда свидание особое — нормально, в общем. Иногда тебя на пересылку отправляют, а тебе даже странно: как это так — у тебя тут с социальщиком психотерапия, план отбытия, можно сказать, горит… Скорей всего, тебя никто слушать не будет, им на соцтерапию твою плевать с высокой колокольни, хотя, если приспичит, попробовать можно.
Но вот твои семейные дела им по барабану. Бабушке твоей старенькой в инвалидной коляске до Дарема не доехать — ее проблемы.
Короче, отправили меня по тюрьмам кататься. Возвращаюсь сюда, смотрю — социальщик тот же. Ну, тут у меня, ясное дело, сразу до фига проблем обнаружилось…
*****
Я как раз собирался насчет первого посещения договориться (покурить там, может, особое свидание выбить), а он меня сам вызывает. Так обрадовался, не мог дождаться, пока охранник уйдет.
— Ники!
— Мистер Маквикар!
— Зови меня просто Джим. Ники, я тут смотрел твои данные, ты, оказывается, на французскую газету подписан.
— Да, мистер Маквикар.
Пока не только что сигарету, даже чаю не предложил.
— То есть ты по-французски читаешь?
— Ну да. У меня, правда, зато с английским проблемы…
— Хм-м.
У него от возбуждения даже борода закудрявилась. Видимо, если ты по-французски читаешь, у тебя все проблемы еще в десять раз круче.
— Правда, читаешь по-французски?
— Ну ясен пень, читаю, а то зачем мне деньги-то на газеты переводить?
Между прочим, я во всех тюрьмах на «Л'Экип» подписывался. Дорого, конечно, зато газета нормальная. Как всего Уилбура Смита, Джеймса Клавелла и Дж. Ф. Ньюмена пройдешь, надо газету нормальную, чтобы было что почитать. А там и весь наш футбол, и про другое тоже. Все на меня как на придурка смотрят, а мне плевать. Это лучше, чем в стенку смотреть.
— Но послушай, Ники! — А сам весь светится. — Тут же написано, что у тебя дислексия.
— Правильно, я еще и вегетарианец. Там во всех бумагах так написано. Дэ и вэ. Только это у меня в английском дислексия, а во французском нет.
Ну да. Я в каждой тюрьме, как привезут, сразу этот наборчик себе в анкету вписывал. Очень удобно. Раз вегетарианец, значит, можно ихнюю бурду не есть, строгим вегетарианцам еще лучше, только в некоторых тюрьмах их одними бобами кормят. Дислексия опять же, что не хочешь — не делаешь, типа неспособный. Тебя тут же обратно в крыло, как убогого. Даже если тебя где-нибудь застукают, куда тебе нельзя, просто говоришь, что табличку не смог прочитать. Это почти как при часовне работать: тоже божий человек. Эпилепсия тоже штука полезная. Как кто к тебе докапывается — закинулся и свободен. Правда, я сам пока не пробовал. Одно время народ все аллергиями увлекался.
— И что, это правда?
— Конечно.
— Значит, ты по-французски читаешь и в семье проблемы…
В тот раз мне даже клянчить не надо было: сам чаю налил и покурить дал.
— А где ты французский учил?
— В школе.
— А во Франции был?
— «Кале» знаете? Я там иногда героин беру. А так чаще в «Кэнви» хожу.
Тут ему что-то не понравилось, не то про героин, не про «Кэнви», и он стал возиться с чайником. Потом вдруг спрашивает:
— А твоя мама по-французски говорит?
Тут уже надо осторожно, а то дальше пойдет про отчима и про всю мою преступную жизнь. А я про нее уже в судебном отчете читал. И у Сименона тоже. Надо было его как-то отвлечь.
— Нет, она у меня ирландка.
Он аж пакетик в чашку уронил. Сели, я подымил не спеша. Он даже сам чуть было не закурил.
— Ники, а ты никогда не хотел это все записать? Это же настоящая семейная летопись, вся ваша история… сейчас это все у тебя в голове, а если это выписать, ты сам сможешь лучше в себе разобраться.
— Да, только ведь у меня дислексия, и еще я вегетарианец…
— Ну, это-то мы как-то устроим. Это для тебя хорошая возможность, я считаю.
— Да мне уже священник предлагал…
— Да? А что конкретно?
— Ну, грехи свои записать. Я ему тогда сказал, что не могу это ему показать. А теперь как же получится: ему не показал, а вам покажу?
— Нет… нет, это все правильно. Но все-таки, как тебе сама идея?
— Я подумаю, мистер Маквикар.
Я откинулся, хлебнул чайку.
— Я подумаю хорошенько и решу.
Нет, социальщик мужик нормальный. Но я ему, ясное дело, ничего не показываю. Если он все это прочитает, меня прямо от него обратно в суд отправят.